Гонионский С. А. Гаитянская трагедия

   (0 отзывов)

Saygo

Гонионский С. А. Гаитянская трагедия // Вопросы истории. - 1973. - № 7. - С. 112-127.

Однажды английский король Георг III попросил одного из адмиралов описать, как выглядит остров Гаити. Адмирал взял лист бумаги, скомкал его и, бросив на стол, сказал: "Сэр, вот на что похож Гаити: откуда ни посмотри, горы, горы..."1. Гаити, то есть "землей высоких гор", назвали свой остров его коренные обитатели - индейцы (горы занимают 2/3 его территории); в западной части острова расположена ныне небольшая республика Гаити, о которой здесь и идет речь. 90 % ее 5-миллионного населения - негры, остальные преимущественно мулаты. По контурам своим она напоминает разинутую пасть крокодила, обращенную в сторону Кубы, лежащей всего в сотне километров. Гаити - отсталая аграрная страна. В сельском хозяйстве ее занято более 80 % населения. Основные экспортные культуры - кофе, сахарный тростник, сизаль, хлопок, бананы, какао. Промышленность только зарождается. Недра страны изучены мало. Мексиканский журнал следующим образом характеризует Гаити: "Эта маленькая страна - одна из самых несчастных на нашей планете. Ее история - сплошные военные перевороты. Она неоднократно была оккупирована иностранными державами. В Гаити никогда не было демократии; все ее правители, а некоторым из них удавалось удержаться у власти лишь несколько месяцев, в той или иной степени были диктаторами. Гаити никогда не знала процветания. Уровень жизни гаитянского народа, пожалуй, самый низкий на земном шаре"2.

Гаити была первой республикой Западного полушария, провозгласившей свою независимость (1 января 1804 г.). Первую революцию в Латинской Америке совершили гаитянские негры-рабы. Она уничтожила там рабство и положила начало гаитянской нации. События в Гаити потрясли в то время колониальный мир. Под их влиянием восстали рабы в английских, испанских, французских, голландских и португальских колониях в Америке. Своеобразие этой революции состояло в том, что борьба против рабства органически переплелась в Гаити с борьбой за независимость, против колонизаторов, интервентов и с борьбой негров за землю. Видный общественный деятель международного рабочего и коммунистического движения У. Фостер так характеризовал это восстание: "Революция в Гаити была первой революцией в Латинской Америке; она же была первой революцией, уничтожившей рабство; она была единственным вполне успешным восстанием рабов. В истории Америки это был единственный случай, когда население острова собственными руками завоевало свою свободу... Революция в Гаити является одним из величайших событий во всей истории негритянского народа"3.

В последующие годы борьба за власть между соперничавшими кликами и постоянное вмешательство США наложили особый отпечаток на судьбу гаитянского народа. Вооруженные силы США не однажды побывали на этом острове. С1847 по 1915 г. военные корабли США под предлогом "поддержания порядка" и "защиты имущества американцев" появлялись в бухте Порт-о-Пренса более 20 раз. В течение 19 лет (с 1915 по 1934 г.) США оккупировали страну4. Их контроль над политической и экономической жизнью Гаити продолжается и по сей день. Несчастья гаитянского народа коренятся в первую очередь в полуколониальном положении страны, в присутствии крупных частных компаний, для которых Гаити - лишь место для особо выгодных капиталовложений. Рабочая сила там исключительно дешева, налоговые льготы для империалистов неисчислимы, свобода действий для них неограниченна.

Duvalier.jpg.47bf38f446f9ab90e9e6dd7b15f

Франсуа Дювалье (Папа Док)

clment-barbot.jpg.710796bfe02e8af67c101a

Барбо

DIUVALE_ZHan-Klod.jpg.40089a1abd090fcfc5

Жан-Клод Дювалье (Бэби Док)

tonton-macoute-1.jpg.229c51b7fa4ed8d786e

tonton-macoute-2.jpg.9ae4d60161fe5b5ebe5

tonton-macoute-3.jpg.61960cba76f2583ba97

tonton-macoute-4.thumb.jpg.10fffb03ebed6

tonton-macoute-16.jpg.242a2b315bb938bd16

tonton-macoutes-haiti.jpg.50da284ab709b0

tonton-macoute-5.jpg.506a7788ed1cbda8c5d

Baby_Doc.thumb.jpg.3a0ac51fbd8384217d9d5

Свергнутый в 1986 году и бежавший во Францию Жан-Клод Дювалье возвращается на Гаити, 2011 год

Политическая неустойчивость, частая смена правительств, полное безразличие правящей касты к судьбам страны и господство американских монополий привели к застою экономики, к обнищанию большинства населения. Правители всех мастей - короли, президенты и диктаторы-генералы, возглавлявшие Гаити, были заняты борьбой за власть и меньше всего думали о народе. С 1843 по 1915 г. в Гаити сменилось 22 главы государства. Из них лишь один пробыл у власти срок, предусмотренный конституцией; трое умерли на посту; один был сожжен вместе со своим дворцом; один отравлен; один растерзан толпой; один "вовремя" подал в отставку; остальные 14 были свергнуты в результате заговоров или военных переворотов. Но самое мрачное время в истории Гаити приходится на 1957-1971 гг. - период господства Франсуа Дювалье, установившего диктатуру фашистского типа. Впрочем, "дювальеризм" продолжается и поныне: в апреле 1971 г. 19-летний отпрыск скончавшегося диктатора Жан-Клод Дювалье стал пожизненным президентом Гаити.

1. Начало кровавой карьеры

Ф. Дювалье родился в 1907 году. После окончания в 1932 г. медицинского факультета Гаитянского университета он устроился помощником начальника медицинской службы оккупационных сил США. В 1934 г., когда морская пехота США была вынуждена покинуть Гаити, Дювалье остался не у дел и занялся врачебной практикой в деревне. Но с 1940 г. он снова работал сотрудником санитарной миссии США, которая в 1944 г. направила его в Мичиганский университет для изучения американской системы здравоохранения. В 1946-1947 гг. Дювалье был министром здравоохранения Гаити, а с 1950 г. - снова сотрудником миссии США, формально занимавшейся вопросами здравоохранения. В сентябре 1956 г. он выдвинул свою кандидатуру на пост президента. Его поддержали армия и США. В обстановке разнузданного террора, под недремлющим оком полицейских, стоявших возле урн с автоматами наперевес, 22 сентября 1957 г. состоялись президентские и парламентские выборы, проходившие под контролем начальника генерального штаба армии генерала Кебро. Вновь избранный парламент почти полностью (а сенат - целиком) состоял из сторонников Дювалье.

Гаитяне - народ остроумный, они любят давать меткие прозвища, особенно своим правителям. Дювалье "упредил" соотечественников: не желая, чтобы прозвище пришло "снизу", он в погоне за популярностью избрал его сам: "папа Док". 22 октября 1957 г. Дювалье вступил на пост президента Гаити. Он начал с того, что щедро наградил генерала Кебро и назначил его главнокомандующим армией на двойной срок (не на полагавшиеся 3, а на 6 лет)5. Своего человека К. Барбо Дювалье поставил во главе тайной полиции и сразу же приступил к "перетряхиванию" государственного аппарата. Вскоре на официальных постах сидели только доверенные лица нового президента. Первый год пребывания Дювалье у власти был ознаменован массовыми политическими процессами над действительными и мнимыми противниками режима. Но в тот год еще бывали случаи, когда арестованных освобождали. Многие политические деятели вынуждены были эмигрировать из страны.

Дювалье установил слежку и за своими сторонниками. А его соперники - кандидаты на президентский пост - спаслись бегством. Дорвавшись до власти, он начал осуществлять давно задуманную акцию: физическое истребление всех своих истинных либо потенциальных противников. Шеф террористических банд Барбо как-то признался, что получил от президента приказ "убивать ежегодно по 300 человек". С той же неуемной мстительностью поступал новый правитель с каждой независимой газетой. Директора и издатели 7 ведущих органов печати Гаити были заключены в тюрьмы и подвергнуты пыткам. В дома "подозрительных лиц" и в помещения, где располагались оппозиционные организации, по ночам врывались подручные Дювалье - молодчики в масках или в темных очках, в синих рубашках или в длинных балахонах с капюшонами, по повадкам напоминавшие эсэсовцев.

В народе их стали называть "тонтон-макуты", что в переводе с креоля означает "привидения", "оборотни", "упыри". В тонтон-макуты шли деклассированные элементы, уголовники, размотавшие отцовское наследство сынки богатых родителей, сержанты, которым пообещали офицерское звание. Рядовые тонтон-макуты жалованья не получали и добывали себе деньги вымогательством, насилием и грабежом. В их обязанности входило собирать налоги, взимать всякого рода поборы, вылавливать лиц, подозреваемых в антипатии к Дювалье, и расправляться с ними. "Тонтон-макут не только наемник и убийца, но и сам при этом раб. Власть свою он получил от "папы Дока", чтобы его защищать и быть от него в полной зависимости. Такова заповедь, согласно которой живет и действует каждый тонтон-макут, будь он министр или рядовой агент"6, - эти слова принадлежат известному гаитянскому ученому Ж. Пьеру-Шарлю, автору книги "Гаити. Рентген диктатуры". Точных сведений о численности тонтон-макутов нет. По данным американского энциклопедического ежегодника за 1969 г., их было 10 тыс.7, а в действительности, по-видимому, намного больше: 10 тыс. - это только те, кто носил форму. По мнению чилийского журнала, их насчитывалось 25 тысяч8. К тому же Дювалье располагал 5-тысячной регулярной армией и 7 тыс. полицейских, составлявших личную охрану диктатора.

На Гаити установился режим произвола и жестокого террора, запрещены все политические партии, закрыты прогрессивные издания. Дювалье распустил профсоюзные и студенческие организации, а в суды назначил своих ставленников. Он выслал из страны священников, не желавших прославлять его режим. Ежедневно ответственные чины тайной полиции являлись к президенту с донесениями, и он лично решал, за кем нужно следить, кого арестовать, кого уничтожить. Дювалье был всегда не прочь пополнить наличными свой сейф. В "президентский фонд", существовавший помимо государственной казны, ежегодно поступало около 3 млн. долл, в форме косвенных налогов на табак, спички и иные статьи монопольной торговли. Вооруженные автоматами "привидения" взимали до 300 долл, ежемесячно с каждого предприятия в качестве "добровольных" пожертвований в фонд "экономического освобождения Гаити", созданный для личных нужд Дювалье.

12    марта 1958 г. главнокомандующий гаитянской армией генерал Кебро, направляясь в г. Петионвилль, услышал 13 залпов артиллерийского салюта. Это могло означать лишь одно: назначен новый главнокомандующий. Кебро так это и понял и изменил маршрут: вместо Петионвилля отправился в посольство Доминиканской республики. Чтобы не портить отношений с соседом, доминиканским диктатором Трухильо, Дювалье ограничился тем, что выслал Кебро из Гаити в качестве своего посла в Ватикан. Так он избавился от человека, который обеспечил ему президентский пост: "великодушно" назначенный главнокомандующим на 6-летний срок, Кебро продержался на этом посту 6 месяцев9.

30 апреля 1958 г. в пригороде столицы Порт-о-Пренс взорвалось несколько бомб: то был первый заговор против диктатора. Дювалье принял ответные меры: 2 мая созвал парламент, который объявил чрезвычайное положение в стране и наделил президента особыми полномочиями. Террор резко усилился, остатки оппозиции были разгромлены. Тюрьмы не вмещали арестованных. 29 июля того же года небольшая группа гаитян, преимущественно бывших офицеров, высадилась на Гаити. Смельчаки прибыли в столицу, надеясь захватить власть. Дювалье настолько перепугался, что упаковал чемоданы и был готов укрыться с семьей в посольстве Колумбии10. Но на следующий день группа мятежников была ликвидирована. Оправившись от испуга, Дювалье создал специальную дворцовую охрану под личным командованием, учредил "народную" милицию и легализировал банды тонтон-макутов. Поступавшее из США оружие он сосредоточил в подвалах президентского дворца. Построенный еще в 1918 г., он превратился в военный арсенал и камеру пыток, которую Дювалье называл "косметическим кабинетом" (одна из деталей ее оборудования - "человековыжималка": ящик-гроб, утыканный изнутри лезвиями стилетов). Одновременно Дювалье произвел основательную чистку офицерского состава армии, уволил в отставку 17 полковников и генерала, а на освободившиеся места назначил молодых, преданных ему тонтон-макутов. Главнокомандующим стал полковник П. Мерсерон, произведенный в генералы.

2. Дювальистская "революция" и ее доктрины

Имя Дювалье сопровождалось громкими и претенциозными титулами. Безудержная демагогия была одним из основных средств, с помощью которых диктатор держал в узде народные массы. Среди лозунгов дювальистской "революции" фигурировал и такой, как "Власть - неграм!", означавший призыв к перераспределению богатств и создание негритянской олигархии за счет помещиков и капиталистов-мулатов. Дювалье подчеркивал, что африканская культура настолько отлична от других культур, что для белого человека "непостижима". Эту идею он отстаивал в книге, которую опубликовал в 1958 г. в соавторстве с неким Л. Дени. Книжонка "Борьба классов в истории Гаити", пронизанная социальной демагогией, проповедует "черный расизм". Один из создателей Гаитянской коммунистической партии, выдающийся писатель и этнограф Ж. Румен с глубокой проницательностью исследовал проблемы национальной культуры, обычаи и традиции гаитянского народа. Он беспощадно критиковал расистские теории, с марксистских позиций анализировал важнейшие проблемы Гаити, подверг жестокой критике дювальеризм"11.

Дювалье всячески разжигал расовую ненависть. Расистская пропаганда, цвет кожи при Дювалье стали на Гаити официальной идеологической проблемой номер один. Другой "принцип" Дювалье состоял в том, что при "папе Доке" якобы может взобраться на вершину социальной лестницы любой человек из низов. Но, как правило, министрами, членами высшего законодательного и судебного органов, руководителями аппарата подавления, дипломатами становились представители имущих классов. 40% таких постов занимают в Гаити помещики и представители посреднической буржуазии, 30% - профессиональные политики, выходцы из средних и высших классов, 10% - коммерсанты иностранного происхождения и представители компрадорской буржуазии, 3% - представители интеллигенции, 2% - представители промышленной буржуазии12.

Идеологической основой дювальистской "революции", или, как назвал ее сам Дювалье, доктрины "новой Гаити", является оголтелый антикоммунизм. "Антикоммунизм, - пишет Ж. Пьер-Шарль, - постоянная и характерная черта правления Дювалье, хотя иногда он и пытался замаскировать его при помощи лжи и демагогии". Когда отношения Дювалье с США несколько ухудшились, главным его доводом, с помощью которого он хотел доказать, что необходимо оставить его на посту президента, был следующий: "Пусть американцы не забывают, что Гаити - оплот антикоммунизма в Западном полушарии". В одной из секретных инструкций, разосланных им своим послам, диктатор откровенно подчеркивал, что "правительство Франсуа Дювалье - решительно антикоммунистическое"13.

Дювалье ловко спекулировал на невежестве крестьянских масс Гаити; он объявил себя "помазанником африканских богов", "гаитянским мессией". Среди гаитян широко распространен старинный языческий культ воду ("воду" по-дагомейски значит дух, божество). Возникший на основе древних ритуалов Африки, передаваемых из поколения в поколение вывезенными оттуда рабами, этот синкретический культ увековечил привязанность к потерянной родине и по-своему выражал смутную надежду на освобождение. Религия воду не только отражает множество африканских мифов, она - результат соприкосновения африканских религий с католической. Божества лоа - это те же католические святые. В целом же культ воду - довольно сложная система мистических обрядов, включающая черную магию, колдовство, веру в злых духов и жертвоприношения. В истории Гаити, особенно в колониальный период, воду иногда играл в какой-то мере положительную роль, поскольку служил тем связующим звеном, которое хотя бы таким способом объединяло на первых порах разноплеменных черных невольников. Однако впоследствии гаитянские тираны ловко спекулировали на наивных верованиях тружеников, на той консервативной, отвлекающей роли, какую всегда и везде играла и играет всякая религия. Использовал это и Дювалье. Он имел обыкновение молиться богам воду, сидя в ванне со шляпой на голове, и раз в году спал на могиле основателя гаитянской нации Дессалина, чтобы "пообщаться с его душой". Социальную базу власти Дювалье составляли крупные помещики, связанная с иностранным капиталом торговая буржуазия и занимавшие некоторые посты в государственном аппарате мелкие буржуа - верные слуги крупных помещиков и иностранного капитала. Эта социальная верхушка составляет всего 2% населения Гаити. В силу слабого экономического развития страны промышленный пролетариат крайне малочислен. Несмотря на невероятно низкий уровень жизни, полное отсутствие политических прав и поголовную неграмотность, крестьяне доныне создают производительную основу существования республики Гаити14.

3. Закадычный друг империалистов

В тревожные предвыборные месяцы 1957 г. государственный департамент опасался за пост гаитянского президента. Между Дювалье и послом США Дж. Дрю установилось полное взаимопонимание. 18 мая 1958 г. в Гаити прибыла группа офицеров морской пехоты во главе с генерал-майором Дж. Риели, прослужившим в свое время б лет в составе оккупационных войск США в Гаити. 22 августа было опубликовано американо-гаитянское коммюнике, сообщавшее, что отношения между двумя странами никогда не были столь хорошими и что в дальнейшем они будут укрепляться, в подтверждение чего еще до конца августа Дювалье получил от США 400 тыс. долларов. Затем в Гаити прибыла миссия морской пехоты США под командованием майора Дж. Брекенриджа, а Дювалье стал получать из США оружие, самолеты, танки. В январе 1959 г. на острове обосновалась многочисленная постоянная миссия морской пехоты США во главе с полковником Р. Д. Хейнлом с заданием поддерживать режим Дювалье15. Членов этой миссии в Гаити стали называть "белыми тонтон-макутами".

Очень скоро США подтвердили свое расположение к Дювалье: миссия Хейнла занялась боевой подготовкой армии и тонтон-макутов. 6 марта 1959 г. Дювалье объявил, что США предоставили Гаити неограниченную помощь: "Гаитяно-американские отношения под лозунгом самого широкого и всеобъемлющего сотрудничества вступили в новую фазу исторического динамизма"16. 30 августа того же года в Гаити в очередной раз высадилась группа противников Дювалье. Узнав об этом, Хейнл в сопровождении начальника тонтон-макутов вылетел на вертолете военно-морских сил США к месту высадки, чтобы ознакомиться с обстановкой, и по плану, им разработанному, повстанцы были разбиты.

В течение 1959 г. США ассигновали Гаити 7 млн. долларов. Большую часть этой суммы израсходовал на личные нужды сам Дювалье. Но этого ему было мало, и он искал способ получить еще больше. В мае I960 г. состоялся конгресс Национального союза гаитянских студентов - одной из уцелевших общественных организаций Гаити. Студенты резко выступали против действий империалистов, вмешивавшихся во внутренние дела Гаити. Чтобы повернуть острие критики в нужное ему русло, Дювалье без обиняков заявил на конгрессе, что, если США не увеличат помощь Гаити, он будет вынужден обратиться за помощью к коммунистам17. "Угроза" подействовала: США увеличили на 25% квоту на покупку гаитянского сахара. Американский посол в ноте от 5 июля I960 г. сообщал Дювалье, что с 1950 по I960 г. США "подарили" Гаити 40,6 млн. долл., из которых 21,4 млн. были переданы непосредственно президенту. Диктатор, не привыкший к столь явным претензиям, "обиделся", и 16 июля 1960 г. Дрю был отозван. В октябре правительство США объявило о поставках оружия Гаити; в ноябре прибыл новый посол США Р. Ньюбегин18.

7 апреля 1961 г. Дювалье распустил парламент, избранный на 6 лет, а 22 апреля провел "выборы" в новый, однопалатный. Солдаты конвоировали избирателей к урнам; все потенциальные противники Дювалье были брошены в тюрьмы; имели место случаи, когда тонтон-макуты тащили к урнам и заставляли голосовать зазевавшихся иностранных туристов. В исходе таких выборов можно было не сомневаться. Если в старом парламенте фигурировали 3 представителя оппозиции, то все 58 новых депутатов были открытыми ставленниками Дювалье. Досрочные выборы диктатор провел не потому, что парламент играл какую-то роль, а для осуществления своего плана. На бюллетенях по выборам в парламент была сделана приписка: "доктор Франсуа Дювалье - президент". После подсчета голосов было объявлено, что поскольку в бюллетенях фигурировало имя Дювалье, то гаитяне переизбрали его на новый 6-летний срок. У Дювалье оставалось еще 2 года от прежнего срока президентских полномочий, начавшегося в 1957 г., но диктатор спешил. Даже "New York Times" вынуждена была признать, что "история Латинской Америки знает много фальсифицированных выборов, но она еще никогда не видела таких возмутительных махинаций, какие имели место в Гаити"19.

22 мая 1961 г. Дювалье принес присягу. Однако его радужное настроение было омрачено: неделю спустя был убит Трухильо, в Доминиканской республике поднялась мощная волна протеста против диктатуры. Все более сказывалось влияние кубинской революции, вызвавшей подъем национально-освободительной борьбы на всем латиноамериканском континенте. Кроме того, Вашингтону не понравилось, что Дювалье пытается шантажировать государственный департамент: на межамериканском совещании в Пунта-дель-Эсте (Уругвай) в августе 1961 г. министр иностранных дел Гаити Р. Чалмерс при окончательном утверждении протокола совещания буквально продал США свой голос. Газета "New York Times" писала, что за поддержку позиции США в Организации американских государств (ОАГ) Гаити требует ежегодной компенсации в размере 12,5 млн. долларов20. Но главным фактором охлаждения гаитяно-американских отношений явилось повсеместное осуждение диктатуры Дювалье и рост возмущения в Гаити.

Новый президент США Дж. Кеннеди, выступивший с программой "Союз ради прогресса", внешне занял выжидательную позицию в отношении Дювалье. Открытая дружба с кровавым диктатором компрометировала Вашингтон. В ноябре 1961 г. посол США Ньюбегин был отозван, его сменил Р. Торстон, который в начале 1962 г. заявил о предоставлении Гаити 25 млн. долл, в виде "помощи". Гаитянский правитель реагировал на это следующим образом. На совещании министров иностранных дел стран - членов ОАГ в Пунта-дель-Эсте США поставили своей целью исключить из этого сообщества Кубу; не хватило одного голоса, "выручил" делегат Гаити. Об этой услуге со стороны Дювалье свидетельствует опубликованная американским журналом пародийная запись из книги расходов государственного секретаря США Д. Раска: "Завтрак - 2,85, такси - 6,90. Обед с делегацией Гаити - 30 миллионов долларов"21. Вскоре с "визитом вежливости" в Гаити прибыл глава южного командования США генерал Мира. Он посетил Дювалье в сопровождении Хейнла и Торстона22. Однако стороны конкретно ни о чем не договорились, и Вашингтон объявил, что приостанавливает "помощь" Гаити.

С1962 г. посольство и военная миссия США в Порт-о-Пренсе стали инспирировать заговорщическую деятельность в армейских кругах Гаити и одновременно изучать возможность создания гаитянского правительства в изгнании из людей, преданных Вашингтону. Среди военных было много недовольных: командные должности получали тонтон-макуты; непрерывные чистки, проводившиеся Дювалье в армии, вызывали страх и неуверенность. Осложнились отношения диктатора и с католической церковью: некоторые священники осуждали действия президента. В ответ Дювалье выслал из страны большую группу священников французского происхождения, а другую часть ему удалось приспособить для защиты "идеалов" режима. Как писал в 1970 г. чилийский католический журнал, "ныне высшая церковная знать Гаити находится на содержании у семейства Дювалье; она получает от диктатора роскошные подарки и деньги; в благодарность за это церковь молчит и покрывает все преступления Дювалье... Единение церкви с властью теперь поистине полное"23.

В этой ситуации в начале 60-х годов состоялись высадка в Гаити оппозиционного генерала Л. Кантаве и заговор в армейских кругах. Дювалье, узнавший о подготовке государственного переворота, громогласно заявил о вмешательстве США во внутренние дела Гаити. Обстановка в Западном полушарии складывалась для Дювалье благоприятно. США, встревоженные прогрессивным курсом доминиканского президента X. Боша, решили от него избавиться, и Дювалье, ненавидевший Боша и боявшийся, что наметившаяся тогда некоторая демократизация жизни в Доминиканской республике подорвет его позиции, оказался для США полезным союзником. Свержение Боша в сентябре 1962 г. укрепило позиции Дювалье. Когда в октябре 1962 г. возник так называемый карибский кризис24, Дж. Кеннеди послал Дювалье дружественное послание и попросил поддержки у гаитянской армии и тонтон-макутов, которых называл "добровольцами национальной безопасности для защиты свободного мира"25.

Тем временем оппозиция внутри страны и гаитянская эмиграция в США требовали, чтобы Дювалье покинул пост президента 15 мая 1963 г., когда истекал 6-летний срок его пребывания у власти. Дж. Кеннеди поддержал оппозицию. В начале 1963 г. посол США заявил корреспондентам, что, по мнению американского правительства, у Дювалье нет законных оснований для пребывания на посту президента после 15 мая 1963 года. Ловкий политикан Дювалье "согласился" с рекомендациями Вашингтона и обещал освободить президентское кресло. 10 апреля была предпринята попытка военных, поддержанных Пентагоном, свергнуть Дювалье. Бывшие кандидаты на пост президента на выборах 1957 г. Финьоле и Дежуа прибыли в Пуэрто-Рико на случай, если понадобится сформировать правительство Гаити в изгнании. Но и эта попытка окончилась неудачей, и Дювалье предпринял очередную чистку армии: 92 офицера были уволены, 70 офицеров укрылись в иностранных посольствах26.

В апреле 1963 г. правительство Гаити отметило с максимальной торжественностью двухлетие вторичного пребывания Дювалье на посту президента. Солдаты в стальных шлемах и гражданская милиция в голубой военной форме выстроились на площади Свободы и вдоль бульвара Г. Трумэна. Был дан салют из 21 артиллерийского орудия. Но праздник был испорчен: 26 апреля утреннюю тишину нарушили автоматные очереди; на президентский лимузин было совершено нападение, шофер и два охранника убиты. Нападавшие надеялись похитить детей диктатора и таким путем заставить Дювалье подать в отставку, но и эта попытка сорвалась. Волна террора тотчас захлестнула страну. Вокруг президентского дворца воздвигались баррикады. Были мобилизованы личная охрана Дювалье и отряды тонтон-макутов. Начались повальные аресты. Головорезы в синих рубашках "обрабатывали" район за районом: гремели выстрелы, на мостовых алели лужи крови, изрешеченные пулями убитые часами валялись там, где их настигла смерть. Местные газеты писали: "Гаитянин, который не любит президента Франсуа Дювалье, - опасный враг родины"27. Под предлогом "расследования попытки похитить детей президента" тиран решил вырвать с корнем все ростки оппозиции. Чтобы выловить одного противника режима, агенты Дювалье хватали десятки человек.

В те дни США предприняли еще одну попытку подтолкнуть свержение Дювалье. В мае 1963 г. американская военная эскадра вошла в гаитянские воды, Представитель госдепартамента на пресс-конференции в Вашингтоне 7 мая заявил, что правительство Дювалье "разваливается на части"28. Однако президент не только не покинул свой пост, а, напротив, перешел в наступление. 15 мая он провел военный парад и пресс-конференцию, где разъяснил, что, будучи "избранником бога", остается на новый срок. Более того, он предложил военной миссии и послу США выехать из страны. Казалось бы, для Дювалье это должно было плохо кончиться. "Но Дювалье не пал, - отмечалось в мексиканском журнале. - Он не только не пал, но даже провозгласил себя пожизненным президентом. Дело в том, что США нуждаются в голосе Гаити в ОАГ, а президенту Дювалье нужны американские деньги"29.

В печати США того времени нередко появлялись сообщения о периодическом конфликте между правительством США и Дювалье. С одной стороны, диктатор Гаити трезво оценивал настроения масс и время от времени рядился в тогу борца против империализма. С другой стороны, Вашингтон, обеспокоенный крайней непопулярностью Дювалье и опасаясь, что гаитяне поступят с ним так, как кубинцы с Батистой, был не прочь заменить его менее одиозной фигурой. Как ни лестно было Дювалье создать вокруг своей мрачной фигуры ореол борца против угнетателей, он всегда оставался верным слугой монополий. Не кто иной, как Дювалье, предоставил североамериканской "Атлантик рифайнинг компани" концессию на разведку и добычу нефти, передал в руки американцев монополию на экспорт и убой скота, распродал оптом и в розницу большую часть народного достояния Гаити. Как писал в 1965 г. один мексиканский журнал, отношения между новым президентом США - "Джонсоном и тираном Гаити отличные"30. Другой мексиканский журнал отмечал: "В США обычно называют демократическим любое правительство, лишь бы оно поддерживало Соединенные Штаты... Так что даже "папаша Дювалье" претендует на роль демократа"31.

Убийство Дж. Кеннеди 22 ноября 1963 г. было отпраздновано в Порт-о-Пренсе шампанским. На радостях Дювалье послал секретного эмиссара на могилу покойного, Посланец наскреб горсть земли, подобрал увядший цветок, запечатал в бутылочку немного воздуха Арлингтонского кладбища и доставил трофеи на Гаити32. Как выяснилось, сувениры понадобились Дювалье для магических заклинаний, с помощью которых он надеялся заточить душу Кеннеди в бутылку и подчинить ее своей воле, чтобы оказывать влияние на решения госдепартамента в выгодном для себя направлении. Как бы там ни было, позиции Дювалье укрепились. Вскоре в Порт-о-Пренс прибыл новый посол США, Б. Тиммонс. Начались поиски форм расширения сотрудничества между США и Гаити. В Вашингтоне решили значительно увеличить помощь Дювалье, но оказывать ее через различные международные и региональные организации и учреждения. Вновь почувствовав свою силу, Дювалье решил отбить у своих противников охоту далее и думать о возможной смене президента на Гаити.

4. Существует ли ад на Земле?

Режим Дювалье довольно часто подвергался резкой критике даже в Западном полушарии. В печати систематически появлялись статьи о злодеяниях, чинимых тонтон-макутами и "папой Доком". Секретаршу президента, заподозренную в связи с "врагами отечества", подвергли нечеловеческим пыткам и затем казнили: Дювалье, вскрыв вены своей жертве, выпил стакан ее крови33. Приближенный диктатора, начальник генштаба генерал П. Мерсерон рассказал об одном 17-летнем юноше, которого он попытался как-то спасти от пыток в камере смерти, в подвале президентского дворца. Генерал опоздал: войдя, он увидел лишь кровавое месиво, и его стошнило. За такое "проявление слабости" Дювалье объявил Мерсерона трусом, непригодным к службе в армии, и отправил послом в Париж34. Бывший капитан Б. Филохенес, попытавшийся с группой эмигрантов свергнуть Дювалье, попал в руки диктатора. Последний приказал отрубить ему голову и, чтобы выяснить планы оппозиции, часами потом с нею "беседовал". Головы казненных заговорщиков систематически выставлялись в президентском дворце для устрашения гаитян35.

Когда положение диктатора пошатнулось и в очередной раз возникла опасность государственного переворота, Дювалье заподозрил в измене главу тонтон-макутов Барбо. Когда последний возвращался домой после приема во французском посольстве, на него напали личные телохранители Дювалье. Барбо оказался за решеткой. В начале 1963 г. его освободили. 15 апреля он отвез свою семью в посольство Аргентины, после чего по телефону сказал Дювалье, что убьет его. За голову Барбо, живого или мертвого, Дювалье назначил награду в 10 тыс. долларов. В интервью газете "Washington Star", опубликованном 22 мая 1963 г., Барбо заявил, что "Дювалье безумен, как Калигула", и что он готовит свержение тирана. Вскоре личная охрана Дювалье сумела расправиться с Барбо. Но на том дело не кончилось. По утверждению Дювалье, Барбо превратился в черную собаку, и вслед за этим началось преследование на Гаити всех черных собак36. Бывший посол одной латиноамериканской страны рассказывает, что в те дни он нанес визит своему аргентинскому коллеге, который был чрезвычайно обеспокоен случившимся и строго наказал персоналу посольства держать все двери на запоре, чтобы ни одна собака не проникла в здание. Представитель Аргентины всерьез опасался, что если тонтон-макуты настигнут в посольстве какого-нибудь приблудного пса, то это приведет к осложнениям между его страной и Гаити.

"Нет ничего более ненадежного на Гаити, чем человеческая жизнь"37, - писал французский журналист М. Делев, посетивший Гаити в 1965 году. Был зверски замучен в застенках Дювалье выдающийся писатель, пламенный патриот, гордость страны Жак Стефен Алексис, основатель Партии народного единения Гаити (ПНЕГ) - партии гаитянских коммунистов.

Дювалье создал разветвленную сеть тюрем и концентрационных лагерей. Особенно печальной славой пользовалась столичная тюрьма. Пытками и казнями там руководил сам диктатор, изощренный садист и человеконенавистник. В тюрьме г. Форт-Диманш он велел соорудить камеры размером в 4 кв. м без окон, где заключенным по неделе не давали пищи. Там содержали "социально опасных преступников", и живым оттуда никто не выходил. "Обстановка на Гаити, - писал мексиканский журнал, - убедительное свидетельство того, что ад на Земле существует"38. Фотоснимками отрубленных голов и висящих на балконах изрешеченных пулями трупов пестрели гаитянские газеты до самого недавнего времени.

За 14 лет пребывания Дювалье у власти было уничтожено более 50 тыс. патриотов; свыше 300 тыс. гаитян были вынуждены жить в изгнании. Известный английский писатель Г. Грин, чей роман о Гаити "Комедианты" и одноименный фильм по мотивам этого романа известны во всем мире, назвал Гаити "республикой кошмаров". Один американский журнал так описывал обстановку на Гаити: "В ночных клубах, гостиницах, ресторанах легко заметить выпячивающиеся карманы, выдающие плохо спрятанные револьверы"39, с наступлением темноты жители прячутся по домам, так как тонтон-макуты могут безнаказанно пристрелить каждого, кто появится на улице. "Дювалье, - писал бывший президент Доминиканской республики X. Бош, - по мере того, как он обретает власть, становится все надменнее, все высокомернее, и это высокомерие меняет даже его физический облик... У таких людей одновременно с внешней метаморфозой происходит внутренняя: они уже невосприимчивы к человеческим чувствам и превращаются в простое вместилище неконтролируемых страстей"40.

5. Пожизненный президент

В апреле 1964 г. в Гаити появилось несколько книг и статей, содержавших пожелание, чтобы "ради блага страны" Дювалье стал "пожизненным президентом". Были организованы манифестации с требованием "заставить" Дювалье стать пожизненным президентом. Обращаясь к толпе демонстрантов, состоявшей из тонтон-макутов и переодетых офицеров армии и полиции, диктатор цинично изрекал: "Реакционные правительства обычно рвутся к власти, чтобы использовать ее против народа; но в данном случае именно народ обращается к одному человеку, умоляя его остаться у власти..., и он должен остаться у власти"41. Гаитянский парламент объявил себя конституционной ассамблеей и 25 мая 1964 г. утвердил новую конституцию Гаити, 196-я статья которой закрепляла за Дювалье пост пожизненного президента. А на 14 июня был назначен плебисцит. Вот как описывает его итальянский журнал: "Когда Дювалье направился голосовать на избирательный участок в центре Порт-о-Пренса, улицы были пустынны. Он не мог скрыть гнева при виде усмешек сопровождавших его иностранных корреспондентов. Чтобы задобрить шефа, полицейские съездили в рабочие районы и, орудуя дубинками, загнали в грузовики всех, кого удалось схватить, в том числе детей. На одной машине заиграл военный оркестр. Это было потрясающее зрелище, когда полицейские, размахивая дубинками, под аккомпанемент духового оркестра тащили граждан голосовать"42. За президента голосовали среди прочих дети и несколько застигнутых врасплох иностранных туристов. Процесс голосования был прост: на бюллетенях напечатали текст декрета, провозглашавшего Дювалье президентом до конца его дней. На вопрос "Согласны ли вы?" тут же крупными буквами был напечатан ответ "Да". Избиратели могли выбирать только цвет бюллетеня: красный или желтый. Тот, кто хотел сказать "Нет", должен был писать от руки, а это значило сразу стать жертвой тонтон-макутов43.

Как утверждало гаитянское правительство, за новую статью конституции проголосовали 2800 тыс. избирателей и лишь 2230 высказались против. Между тем население Гаити в 1964 г. составляло 4300 тыс. человек. За вычетом более чем половины населения в возрасте до 21 года, официально не пользовавшегося избирательным правом, за Дювалье физически могли проголосовать не более 2 млн. человек. "Проголосовало" же на 800 тыс. больше!44 22 июня 1964 г. Дювалье был провозглашен "пожизненным президентом". Одновременно Национальная ассамблея присвоила ему множество титулов, среди которых: "Великий электровозбудитель душ", "Лидер третьего мира", "Большой босс торговли и промышленности", "Исправитель ошибок" и другие45. Но по-прежнему его чаще всего называли "папой Доком". Одни произносили эти слова с насмешкой, другие - с гневом, третьи - со страхом. Тем не менее "пападокизм" стал термином и вошел в современный политический словарь как синоним беззакония, произвола, насилия и демагогии. "Пападокизм, - пишет Ж. Пьер-Шарль, - один из наиболее ярких примеров фашизма, появившегося в слаборазвитой, полуколониальной стране. Он существует в самых отсталых странах Латинской Америки; это Анастасио Сомоса в Никарагуа, Эстрада Кабрера в Гватемале, Трухильо в Доминиканской республике, Стресснер в Парагвае"46.

Дювалье назначал и смещал министров по собственной прихоти. Горе тому, кто посмел бы отказаться от такого поста или воспротивиться приказу уйти в отставку. Во время заседаний кабинета министров диктатор обычно держал на столе свой револьвер. При этом "обновитель нации" нередко углублялся в чтение газеты, предоставляя секретарю зачитывать членам правительства тексты решений, подлежавших "единодушному одобрению", после чего, не проронив ни слова, знаком руки Дювалье указывал министрам на дверь. Он все время менял приближенных, любил публично унижать подчиненных и издеваться над ними. Бывали случаи, когда на заседаниях правительства он бил министров по лицу.

Когда один из министров пожаловался Дювалье, что охранник грубо с ним обошелся, диктатор вспылил, ударил министра по физиономии и сказал: "Нового министра я могу найти на первом же перекрестке, но такого человека, как этот охранник, найти трудно. Он воевал за меня, и он охраняет меня, рискуя собственной жизнью"47. Равным образом по своей прихоти Дювалье назначал и отзывал депутатов парламента. Если кто-нибудь осмеливался выставить свою кандидатуру без его согласия, его ждала тюрьма.

Вот как описывает один из журналистов свое интервью с Дювалье: "Сам папа Док похож на Большого брата, маскирующегося под Сумасшедшего шляпника из "Алисы в стране чудес". Несмотря на сорокаградусную жару, он был в черной тройке и застегнут на все пуговицы. На огромном столе, заставленном толстыми досье и безделушками, лежали раскрытая на книге псалмов библия и увесистый кольт 45-го калибра"48. Сквозь очки в черепаховой оправе были видны бесстрастные, лишенные всякого выражения глаза. Дювалье был всегда при галстуке бабочкой. Его неподвижное лицо казалось замороженным. Протягивая пухлую руку иностранным дипломатам, он часто не удостаивал их ни единым словом. Он никогда и никуда не выезжал без вооруженного телохранителя и эскорта из четырех автомобилей. Ездил он в бронированной машине и всегда держал наготове автомат. Рядом на сиденье устанавливался ручной пулемет и лежало несколько ручных гранат. 500 солдат и танковый отряд стерегли его резиденцию днем и ночью.

Чтобы сильнее влиять на подданных, Дювалье всячески распространял в народе миф о том, что он вездесущ и что убитых им людей он сделал своими "шпионами - зомби". Безудержная демагогия была одним из его главных способов держать в узде народные массы. "Я - это новая Гаити. Уничтожить меня - значит уничтожить Гаити. Я живу ею, и она живет мною. Я - знамя Гаити, единое и неделимое" - вот трафаретный набор высказываний "папы Дока". Была издана специальная брошюра "Символ апостолов", прославляющая пожизненного президента Гаити. Составлена она наподобие катехизиса. Вот лишь один пример из этой брошюры. Вопрос: Какова главная заповедь Дювалье? Ответ: Главная заповедь Дювалье - это таинство, совершаемое народной армией, гражданской милицией и всем гаитянским народом под руководством своего вождя, почетного доктора Франсуа Дювалье, с помощью гранат, минометов, пистолетов, базук, огнеметов и другого оружия49.

Л. Джонсон, "став президентом, немедленно установил сердечные отношения с Дювалье"50. Принимая в 1964 г. посла Гаити, Джонсон заявил, что надеется на установление тесного сотрудничества с правительством Гаити. Руководители США были весьма обеспокоены крайней непопулярностью Дювалье. Скомпрометировавший себя диктатор "стал для Соединенных Штатов неудобным союзником"51. Непрерывно велись тайные переговоры с политиканами, стоявшими в оппозиции к режиму Дювалье и мечтавшими захватить власть. Таким образом, Вашингтон, с одной стороны, подкармливал оппозицию, даже предоставил ей радиостанцию для антиправительственных передач; с другой - поддерживал "папу Дока", опасаясь, что после свержения диктатора на Гаити создастся неблагоприятная для США ситуация. "Похоже, что в недалеком будущем Дювалье неожиданно исчезнет, - отмечалось в американской прессе. - Кто придет после него? Наиболее вероятно, что преемник будет ненамного лучше, а скорее хуже, чем Дювалье"52. Судя по сообщениям печати и высказываниям ответственных государственных деятелей, у американской разведки и госдепартамента имелось несколько проектов "оздоровления" гаитянской ситуации.

Дювалье, хорошо информированный об этих планах, прекрасно понимал, что ему надо делать, чтобы удержаться у власти. Перед его глазами был печальный пример Трухильо. Дабы не разделить участь "коллеги" и с учетом того обстоятельства, что после убийства Трухильо власть в Санто-Доминго перешла в руки его приближенных, Дювалье решил прежде всего обезвредить своих сподвижников. "Дювалье нужно лишь методично устранять своих возможных преемников, все остальное просто, - иронизировал мексиканский журнал, - надо убедить гаитянских богачей и хозяев Белого дома, что в случае свержения Дювалье Гаити не миновать потопа - читай: народного восстания, социализма, альянса с Фиделем Кастро"53. В 1965 г. в Нью-Йорке была создана так называемая Таитянская коалиция демократических сил, состоящая из гаитянских эмигрантов - бывших правителей, министров при разных режимах и бывших прислужников Дювалье. В ее распоряжении имелась радиостанция в Нью-Йорке. В своих радиопередачах коалиция, помимо прочего, обвиняла Дювалье в связях с коммунистами! Такая пропаганда имела целью прежде всего посеять недоверие к коммунистам. Кроме того, коалиция время от времени организовывала вторжения на Гаити. По подсчетам американской печати, таких попыток было около десяти.

В мае 1968 г. хорошо вооруженная группа гаитянских эмигрантов на самолетах проникла в Гаити. Сбросив с самолетов бомбы на президентский дворец в Порт-о-Пренсе, "силы вторжения" высадились в Кап-Аитьен. Здесь часть десантников без боя сдалась в плен, другой же удалось на тех же самолетах вернуться в США. Три из четырех бомб, сброшенных на столицу, не взорвались. Взорвавшаяся же бомба оказалась обычной гранатой. Какую цель преследовало такое "вторжение"? С одной стороны, создать впечатление, что США стремятся свергнуть Дювалье, чтобы гаитяне ждали "спасения" только извне; с другой, - поскольку "вторжения" всякий раз терпят провал, гаитяне должны поверить в неуязвимость "папы Дока". В конечном счете такая двойная игра была на руку Дювалье. Вместе с тем Вашингтон открещивался от Дювалье, давая понять, что в гаитянском вопросе он занимает политику "невмешательства". "Мы ничего не делаем для того, чтобы сбросить Дювалье или закрепить его у власти"54, - говорили представители госдепартамента.

Объясняя, почему тиран Гаити много лет безнаказанно угнетал народ, мексиканский журнал пишет: "Если бы Дювалье был человеком левых взглядов, США давно бы его свергли. Но Дювалье - оплот так называемого "свободного мира"55. Возможности той или иной формы интервенции США на Гаити американская пресса не скрывала. "Опыт межамериканских сил, которые высадились в Доминиканской республике, - писала вашингтонская газета, - полезен как основа планирования с учетом особых нужд Гаити"56.

6. Из семейной хроники Дювалье

Волна террора захлестнула Гаити весной и летом 1967 года. Дювалье был изощренным интриганом. Одна из его любимых заповедей - натравливать друг на друга подданных. Он сталкивал между собой подчиненных, приближенных и даже родственников. Все время враждовали между собой мужья двух его дочерей - полковник М. Доминик и Л. А. Фукар, получивший после женитьбы пост министра туризма57.

22 июня 1967 г. Дювалье устроил театральное представление: из близлежащих деревень на площадь, где находится президентский дворец, были согнаны крестьяне. Диктатор обратился к ним с речью. После обычных бессвязных восклицаний он начал выкликать имена расстрелянных прежде офицеров. После каждой фамилии Дювалье спрашивал: "Где он?" И сам отвечал: "Расстрелян". Затем он начал называть фамилии офицеров, укрывшихся в иностранных посольствах, и после каждой фамилии говорил: "Выходи!". Поскольку диктатор заподозрил полковника Доминика в измене, он на следующий день хотел расстрелять своего зятя. Мари-Дениз Дювалье-Доминик с трудом умилостивила отца, и Доминик был направлен послом в Испанию. Ходили слухи, что Дювалье невзлюбил Доминика в результате происков Фукара. Но к концу 1968 г. клан Фукаров потерял силу, Мари-Дениз была возвращена в Гаити и стала секретарем отца, а ее муж - генеральным инспектором посольств Гаити за границей58. В августе 1967 г. опять были казни: погибло 200 военных и гражданских лиц. 108 приближенных Дювалье укрылись в различных иностранных посольствах. Опасаясь военного переворота, Дювалье провел (в который раз!) чистку армии. Американский журнал, издающийся на испанском языке, писал: "Чувствуя, что почва уходит у него из-под ног, Дювалье перестал доверять даже членам своей семьи. Чтобы держаться у власти, он все чаще и чаще прибегает к убийствам"59. Иностранные дипломаты жили в Гаити в постоянном нервном напряжении. Послов Дювалье принимал в сопровождении своих телохранителей с револьверами в руках, а тонтон-макуты открыто разгуливали среди гостей60.

Дювалье беззастенчиво запускал руку в государственную казну. В 1968 г. при официальном жалованье в 20 тыс. долл, в год он купил два новых дома за 575 тыс. долл.; в феврале 1969 г. продал государству за 600 тыс. долл, одну из своих вилл, которая ему обошлась в 200 тыс. долларов. Семейство Дювалье - обладатель огромного состояния: оно владеет многими поместьями, присвоило в долине Арказ сотни га плодородных земель, которые крестьяне обязаны возделывать безвозмездно. Вклады Дювалье в швейцарские банки составляют многие миллионы. Пришедший в 1966 г. к власти в Доминиканской республике ставленник реакции X. Балагер сразу установил с Дювалье близкие отношения. Они заключили конвенцию о контрактации 20 тыс. гаитян в год для работы на сахарных плантациях Санто-Доминго. При этом гаитянское правительство получало от правительства Доминиканской республики по 49 долл, за каждого законтрактованного рабочего плюс 10 долл, из его заработной платы. Общий доход от этой прибыльной сделки, напоминавшей работорговлю, составил 1380 тыс. долларов61. Он попадал к Дювалье, а частью оседал в карманах государственных чиновников. Диктатор получал немалые доходы и от "литературного труда": его брошюра "Мысли Дювалье", образцом для которой послужил цитатник Мао Цзэ-дуна, распространялась среди гаитян в принудительном порядке, по разверстке. Сборник речей Дювалье стоимостью в 15 долл, обязан был приобрести каждый работающий гаитянин62. Вычеты из жалованья на покупку "трудов" президента производились автоматически.

7. "Гаитизация" как синоним регресса

Размышляя о трагической судьбе современного Гаити, бывший президент Санто-Доминго X. Бош говорил: "Гаити - это страна, которая не развивается, а идет вспять. С каждым днем в Гаити возникает больше трудностей, чем путей к их преодолению. Гаитянское общество являет собой пример регресса"63. Такой тип "развития без развития" Бош назвал "гаитизацией". Термин привился. Гаити стало синонимом регресса и нищеты. А поскольку главным виновником отсталости Гаити и консервирования пережитков феодализма является американский империализм, термин "гаитизация" в применении к любой латиноамериканской стране включает зависимость от иностранного капитала.

Фактические хозяева Гаити - американские монополии - почти целиком владеют природными богатствами этой страны. На их долю приходится 85% всех иностранных капиталовложений. "Гаитиэн-Америкэн девелопмент компани" контролирует производство сизаля; "Гаитиэн-Америкэн шугар компани" принадлежит свыше 11 тыс. га. земли и весь выращиваемый на них сахар; американо­канадской компании по добыче меди "Седрен" - 116 тыс. га; компании по добыче бокситов "Рейнолдс майнинг" -150 тыс. га земли. При Дювалье ряд предприятий, национализированных в 1946 г. ("Национальное предприятие по производству табака и спичек", "Шада" и др.), перешли в руки североамериканских монополий. Частная собственность, находящаяся ныне в Гаити в руках американцев, оценивается в 50 - 60 млн. долларов. О том, как монополии грабят страну, можно судить хотя бы по такому факту: прибыли, ежегодно вывозимые из Гаити только североамериканской компанией "Хампко", равны всему годовому бюджету министерства сельского хозяйства и природных ресурсов Гаити. В частности, эта компания имеет монополию на забой скота и вывоз мяса; с каждого фунта экспортируемого мяса Дювалье лично получал 2 сантима.

Основа экономики Гаити - сельское хозяйство, базирующееся на выращивании нескольких экспортных культур: кофе, сизаля, сахара и какао. Сельское население живет в условиях феодализма. Более 500 тыс. крестьянских семей не имеют земли. 38% крестьянских хозяйств обрабатывают менее 1,3 га земли, а 68% - менее 2,6  гектаров. Лишь у 6% хозяйств участки превышают 6,5 га64. Минифундии, латифундии, плантации и концессии капиталистического типа - таковы основные формы владения землей. Большинство минифундии - примитивные натуральные хозяйства. Хозяйство площадью в 20 га считается по гаитянским масштабам крупным. Около 3 тыс. крупных помещиков владеют 70% всех сельскохозяйственных угодий65. В латифундиях сохранились полуфеодальные отношения. Батраки за труд часто получают лишь питание и жилье. О механизации труда не приходится и говорить. В сельском хозяйстве Гаити в 1971 г. насчитывалось всего 20 тракторов66. Промышленная продукция составляет всего 12% национального производства. Кроме сахарного завода в Порт-о-Пренсе, принадлежащего "Гаитиэн-Америкэн шугар компани", в Гаити имеются лишь небольшие сахарные, цементный и фармацевтический заводы, несколько текстильных и обувных фабрик. Электропромышленность отдана на откуп американцам, причем правительство задолжало электрокомпании 1 млн. долл, и позволяет ей делать с рабочими все, что она захочет. Рабочий класс не достигает и 14% экономически активного населения, его общая численность не превышает 100 тыс. человек. В Гаити мало дорог, а те, что есть, во время дождей непроходимы. Страна изобилует реками, но огромные пространства земли не орошаются и находятся в полном запустении. Немногочисленные ирригационные каналы были построены еще в колониальную эпоху.

Столичный город Порт-о-Пренс скорее напоминает поселок. Печать полного упадка лежит и на других городах Гаити. Засилье капитала США и антинациональная политика Дювалье разрушили экономику страны. Бедственное положение трудящихся не поддается описанию. Годовой доход на душу населения - самый низкий в Латинской Америке и составляет всего 45 долларов67. Средняя продолжительность жизни в Гаити не превышает 40 лет. Для 200 тыс. гаитян, живущих в северо-западных районах страны, голод принял масштабы бедствия. Многие жители района, расположенного между Порт-де-Пе и Кап-Аитьен, сплошь и рядом продают своих детей в возрасте от 5 до 13 лет за несколько долларов в надежде, что детей будут кормить; ведь сами они всю жизнь живут впроголодь, довольствуясь горсткой риса. Об этом свидетельствуют и сообщения экспертов ООН, и доклады иностранных послов, и рассказы очевидцев. Гаити - единственная страна на Земле, где последние 7 лет непрерывно снижался объем национального продукта. Если в 1969 г., например, население страны увеличилось на 2,3%, а национальный продукт - всего на 1,3%, то доходы населения уменьшились на 20%68. "По неграмотности, нищете и угнетению Гаити лидирует сегодня среди латиноамериканских стран"69, - пишет американский журнал. 92% населения Гаити неграмотно. Один врач приходится на 15 тыс. гаитян. Не удивительно, что смертность очень высока. Детская смертность здесь самая высокая в мире: 170 из 1000 новорожденных умирают. Визит врача стоит 500 песо; за несложную операцию надо заплатить 40 тыс. песо70. Большинство населения Порт-о-Пренса живет в жалких, убогих глинобитных хижинах. Повсюду царит безысходная нищета. 70% территории страны объявлено "малярийной зоной". Свирепствует также туберкулез, широко распространены кожные заболевания. 80% детей дошкольного возраста страдают от недоедания. Половина всего самодеятельного населения не имеет работы. Правящая же верхушка, составляющая менее 5% населения, утопает в роскоши.

Многие гаитяне, особенно интеллигенция, спасаясь от террора и преследований, покинули родину. С 1957 по 1967 г. медицинский институт Гаити выпустил 264 врача; из них на родине осталось 371. Вашингтон непрерывно продолжал оказывать помощь диктатору. С декабря 1967 г. нью-йоркские банкиры взяли в свои руки международное казино в Порт-о-Пренсе. Соглашение заключено на 10 лет, причем семья Дювалье получает большой процент с доходов этого игорного дома. Богатые американские туристы охотно посещают новый игорный притон. Только в 1969-1970 гг. на острове обосновалось свыше 90 американских фирм. Это в основном компании средней величины, занимающиеся преимущественно добычей и переработкой полезных ископаемых. Их привлекает дешевая рабочая сила, а также возможность беспошлинного вывоза сырья и готовой продукции. С 1963 до 1968 г. гаитянский диктатор под разными предлогами получал от США в среднем 4,4 млн. долл, в год. Эта сумма составляет 1/5 часть гаитянского бюджета. Сюда не входит военная помощь, которая тоже была очень значительной. По рекомендации США межамериканский комитет "Союза ради прогресса" выделил Гаити на 1968-1970 гг. 42 млн. долларов72. Вашингтон одобрил предоставление Гаити Межамериканским банком развития нового займа в 5 млн. долларов73.

За два месяца до смерти "папы Дока" французская пресса отмечала: "Чрезвычайно трудно предсказать, что ожидает республику Гаити после смерти ее диктатора. Засилье североамериканских частных компаний в Карибском бассейне так велико, что в конечном счете главным виновником колониального или полуколониального положения, в котором прозябают страны этого бассейна, является американское правительство. Остается пожелать, чтобы пример Кубы заставил эти страны, забытые историей, стать хозяевами своей судьбы"74.

8. Конец "карманного Гитлера"

С конца 1970 г. Дювалье начал всерьез подумывать о преемнике. Три инфаркта и диабет убедили его, что он хоть и пожизненный президент, но не вечный. Кровавый диктатор остановил свой выбор на сыне Жане-Клоде. 13 января 1971 г. послушный парламент одобрил поправку к конституции, снизившую возрастной ценз для кандидатов в президенты с 40 до 20 лет. Затем была проведена 30-тысячная демонстрация сторонников Дювалье, "потребовавших", чтобы он назначил своим "пожизненным преемником" Жана-Клода. Казалось, все было предусмотрено и престолонаследие обеспечено. Но законодатели допустили оплошность: выяснилось, что отпрыску диктатора должно было исполниться 20 лет лишь 3 июля 1971 года. А Дювалье умер раньше, чем предполагал. Тогда правительство просто приняло декрет, определивший, что Жану-Клоду вовсе не 19, а 20 лет, после чего и был проведен "всенародный" референдум. Если верить гаитянской статистике, то за избрание младшего Дювалье пожизненным преемником старшего проголосовали 2391916 гаитян: ни одного голоса против!75

Вот как характеризует нового президента гаитянский публицист Ж. Фроссар: "Жан-Клод Дювалье поистине достойно представляет династию, которая воцарилась сейчас в Порт-о-Пренсе. В нем сочетаются черты американского плейбоя и самого заурядного гаитянского тонтон-макута. Еще в 14 лет он прославился тем, что выстрелом в упор убил офицера президентской гвардии. Этот студент-правовик, получивший в народе за неимоверную тучность прозвище "сундук", не раз принимал личное участие в истязаниях политических заключенных в подвалах президентского дворца"76.14 апреля 1971 г. Дювалье - младший с балкона Национального дворца принимал военный парад по случаю дня рождения отца, который из-за болезни уже не смог присутствовать на торжественной церемонии. Неделей позже Дювалье - старший скончался.

Смерть диктатора вызвала повышенную дипломатическую и военную активность империалистов. Ведь Дювалье был прежде всего "опорой антикоммунизма" в Карибском море. Из военно-морской базы в Норфолке к берегам Гаити вышли военные корабли якобы для участия в маневрах. Эта демонстрация имела целью оказать психологическую поддержку сторонникам покойного, ибо была опасность, что смерть Дювалье может повлечь за собой "нежелательные политические перемены" в Гаити. Через два дня после похорон "папы Дока" посол США К. Нокс, выступая в Порт-о-Пренсе перед журналистами, заявил, что Гаити необходим заем в 750 тыс. долл., что эту помощь следует предоставить без каких-либо условий и что Гаити вообще заслуживает большего внимания. Ф. Дювалье с легкой руки гаитянского поэта Р. Депестра прозвали "карманным Гитлером". Кстати, он и был давним поклонником Гитлера. В беседе с корреспондентом западногерманского журнала он сказал: "К несчастью, во время второй мировой войны Гаити объявило войну Германии. Какой позор..."77.

Установление диктатуры Дювалье в свое время застигло гаитянские демократические силы врасплох. Да и сами эти силы были тогда слабы. Профсоюзное движение только зарождалось, студенческих объединений не было, марксистские группы работали изолированно. В ответ на террор тонтон-макутов в Гаити под влиянием кубинских патриотов, действовавших в Сьерра-Маэстра, начали создаваться первые коммунистические кружки среди рабочих, интеллигенции, студенчества. Борьбу против ненавистного режима возглавили коммунисты, основавшие 17 октября 1959 г. Партию народного единения. С этой партией тесно сотрудничала Народная партия национального освобождения, основанная в 1953 г. и тоже придерживавшаяся марксистских взглядов. В 1968 г. левые силы Гаити добились большого успеха: в результате слияния ПНЕГ и партии Союз гаитянских демократов была создана Объединенная партия гаитянских коммунистов (ОПГК). Это означало сплочение сознательных трудящихся страны в единую пролетарскую партию. Перепуганный ростом влияния коммунистов, Дювалье - старший приказал конгрессу принять закон, объявивший 28 апреля 1969 г. "коммунистическую деятельность в какой бы то ни было форме преступлением против безопасности государства". Репрессиями в городах и деревнях, системой заложников и повальных "предупредительных арестов" дювальеристы пытались подавить народное сопротивление. В 1969 г. было похищено и замучено несколько сот патриотов. Многие были заживо погребены в казематах, расстреляны без суда и следствия. Самые тяжкие репрессии обрушиваются на коммунистов, возглавляющих борьбу народа против дювальистской диктатуры.

Коммунисты Гаити считают, что объединенные силы оппозиции должны перейти к активной борьбе за национальное освобождение и социальный прогресс. Одно из главных условий усиления этой борьбы - четкое осознание неграмотными народными массами того факта, что ни Дювалье - старший, ни Дювалье - младший - это не "помазанники божьи", наделенные сверхъестественной силой, а заурядные бандиты, наживающиеся на страданиях своего народа. Глава делегации ОПГК Ж. Жерар, выступая на XXIV съезде КПСС, заявил: "Наша партия собирает силы, готовит новые кадры, для того чтобы успешно бороться с террористическим режимом и нанести решающий удар диктатуре. Это борьба суровая, трудная и долгая, она направлена на мобилизацию народных масс. Но нет препятствий, непреодолимых для настоящих коммунистов. Правящие круги Гаити вынуждены будут отступить перед народом"78. Гаитянские коммунисты упорно продолжают борьбу за объединение всех патриотических и прогрессивных сил, за создание единого фронта борьбы с диктатурой.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. G. Leyburn. The Haitian People. New Haven. 1945, p. 11.

2. "Siempre", 27.1.1971, p. 12.

3. У. Фостер. Очерк политической истории Америки. М. 1953, стр. 182, 369.

4. См. J. Н. McCrocklen. Garde d'Haiti, 1915-1934. Twenty Years of Organisation and Training by the U. S. Marine Corps. Annapolis. 1956.

5. В. Diedcrih, A. Burt. Papa Dock: the Truth about Haiti Today. N. Y. 1969, p. 102.

6. G. Pierre-Charles. Haiti, Radiografia de una dictadura. Mexico. 1969, p. 52.

7. "The American Annual". N. Y. 1969, p. 120.

8. "Ercilla", 30.VII. 1969, p. 33.

9. B. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 105.

10. Ibid., p.

11. J. Roumain. Oeuvres choisis. Moscu. 1964, p. 160.

12. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 65.

13. Ibid., pp. 63 - 64.

14. R. Wingfield, V. I. Parenton. Class Structure and Class Conflict in Haitian Society. "Social Forces", vol. 43, March 1965, p. 346.

15. B. Diederich, A. Burt. Op. cit., pp. 1ll, 125, 133.

16. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 108.

17. B. Diederich, A. Burt. Op. cit., pp. 150 - 151.

18. Ibid., pp. 157 - 158.

19. "New York Times", I.V.1961.

20. "New York Times", 28.V1961.

21. "Newsweek", 20.V.1962, p. 33.

22. B. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 177.

23. "Mensaje", 1970, N187, р. 134.

24. См. подробнее: Анат. А. Громыко. Карибский кризис. "Вопросы истории". 1971, NN 7-8.

25. G. Pierre-Charles. Op. cit., р. 115.

26. Ibid., р. 41.

27. Cм. "Cuadernos" (Mexico), Agosto 1963, p. 26.

28. D. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 221.

29. "Siempre", 16.IX.1964, р. 30.

30. "Politica" (Mexico), 1.IV.1965, р. 29.

31. "Cuadernos", 1964, N 4, р. 7.

32. "Time", 27.VIII.1965, р. 25.

33. "Reader's Digest", November 1963, p. 227.

34. "New Statesman", 10.V.1963, p. 706.

35. "Time", 27.XI.1964, p. 34.

36. "Manana" (Mexico), 17.VIII.1963, р. 29.

37. "Croix", 20.V.1965.

38. "Hoy" (Mexico), 24.XII.1967, p. 12.

39. "Harper's Magazine", September 1965, p. 17.

40. Цит. по: "Комсомольская правда", 3.II.1971.

41. G. Pierre-Charles. Op. cit., р. 42.

42. "Vie Nuove", 19.XI.1964, p. 23.

43. В. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 281.

44. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 43.

45. "Проблемы мира и социализма", 1971, N 4, стр. 75.

46. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 104.

47. В. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 387.

48. "Newsweek", 27.VI.1966, p. 31.

49. "Le Nouvel Observateur", 3.VI. 1965, p. 11.

50. "Latin America and Caribbean". Washington. 1968, p. 294.

51. "Politica Internacional" (Buenos Aires), 1968, Enero, p. 8.

52. "Time", 13.V.1966, p. 27.

53. "Siempre", 20.IX. 1967, p. 37.

54. "Wall-Street Journal", 22.V.1968.

55. "Siempre", 31.V.1967, р. 42.

56. "Washington Post", 6.VI.1969.

57. "Time", 22.11.1971, p. 33.

58. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 25.

59. "Vision", 19.VI.1967, p. 13.

60. "United States News and World Report", 28.VIII.1967, p. 44.

61. "Nation", 31.III.1969, p. 395; G. Pierre-Charles. Op. cit.. p. 120.

62. "Nation", 31.III.1969, p. 395.

63. Cм. G. Pierre-Charles. Op. cit., p. 12.

64. Ibid., рр. 132 -134.

65. G. Pierre-Charles. La economia haitiana у su via de desarrollo. Mexico. 1965, p. 94.

66. "Americas", 1972, vol. 3, pp. 5 - 22.

67. "Newsweek", 15.IX.1969, p. 12.

68. "Politica Internacional", 1969, N115, p. 39.

69. "Nation", 31.III.1969, p. 392.

70. "Siempre", 8.XII.1971, p. 10.

71. B. Diederich, A. Burt. Op. cit., p. 382.

72. "Atlantic", November 1967, р. 88.

73. "Le Monde", 27.1.1971, р. 12.

74. "Le Monde diplomatique", 1971, Fevrier, p. 18.

75. "Time", 22.11.1971, p. 33.

76. "Новое время", 1971, N 28, стр. 21.

77. "Stern", 20.Х. 1968, р. 32.

78. "Правда", 9.IV.1971.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Развитие промышленности в США
      Автор: Чжан Гэда
      Тема общая - и про обычную и про военную промышленность. США - это промышленность. Мощная. Создавшая эту страну в том виде, в котором мы ее знаем.
      Вот интереснейшая статья - про то, как два промышленника, Джон Хэнкок Холл и Симеон Норт, создали систему производства стандартизованных изделий.
      Еще пара не применяли, но уже умели достигать скорости вращения шкива ременной передачи более 3000 об/мин., разработали автоподачу и автоостановку режущего инструмента, систему измерений и добились высокой степени унификации производства - в 1826 г. при приемке разобрали 100 винтовок Холла и собрали в произвольном порядке. В результате все собралось без сучка-задоринки!
      Скорости вращения были такие высокие, что для станков потребовалось разрабатывать специальные виброгасящие чугунные опоры - в общем, когда комиссия из Управления Артиллерии приехала принимать партию винтовок, они бегали от радости и писали пачками восторженные отзывы.
      Во вложении - винтовка Холла. После винтовки Фергюсона (1776) - первое казнозарядное оружие, довольно широко распространенное в войсках и применявшееся в боях против индейцев, войне против Мексики (1846-1848) и даже в Гражданской войне в США (1861-1865):
       
       

    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.