Иванян Э. А. Как Рейган оказался в Белом доме

   (0 отзывов)

Saygo

Иванян Э. А. Как Рейган оказался в Белом доме // Вопросы истории. - 1984. - № 8. - С. 94-113.

В сентябре 1787 г. большинством членов Конституционного конвента, собравшегося в Филадельфии, была выработана конституция США, которой предстояло вступить в силу после ратификации ее девятью штатами. В течение первой половины следующего года сторонниками принятия конституции - федералистами - предпринимались активные шаги по пропаганде и разъяснению основных положений принятого конвентом свода законов. В числе положений, нуждавшихся, по мнению составителей, в разъяснении, фигурировали статьи, касавшиеся главы исполнительной власти - президента США. Какими качествами должен обладать будущий верховный администратор страны? В силу каких заслуг перед обществом будет оказываться столь высокая честь тому или иному политическому деятелю? Как оградить высший государственный пост от посягательств недостойных претендентов? Подобные вопросы занимали умы политических деятелей, именуемых в США отцами-основателями государства.

Один из них, А. Гамильтон писал в "The Federalist" 14 марта 1788 г.: "Избирательный процесс позволяет заявить с уверенностью, что пост президента никогда не достанется человеку, не обладающему необходимыми достоинствами. Способности к грязным интригам и владения искусством завоевания дешевой популярности мотает хватить лишь для того, чтобы человек смог подняться до высшего поста в отдельном штате. Но нужны будут таланты и заслуги совсем иного рода, чтобы завоевать уважение и доверие всего союза штатов или значительной его части, которые позволят ему рассчитывать на успех в качестве кандидата на высокий пост президента Соединенных Штатов. Без преувеличения можно сказать, что всегда будет существовать вероятность видеть на этом посту людей способных и добропорядочных"1. Гамильтон был не одинок в подобных надеждах. И сегодня в официальной президентской трапезной Белого дома чуть ниже каминной доски тускло светятся золотом высеченные в камне слова второго президента США Дж. Адамса: "Пусть лишь честные и мудрые люди правят во веки веков под этими сводами". Изречения Гамильтона, Адамса и их современников способны вызвать в наши дни лишь снисходительно- саркастическую улыбку у тех, кто хорошо знаком с американской историей, особенно с политической историей США текущего века.

Сегодня кое-кто из американских историков и политологов еще вспоминает о тех временах, когда молодая американская нация подарила миру за исторически короткий срок Дж. Вашингтона, Т. Джефферсона, Б. Франклина, А. Гамильтона и с добрый десяток других достойных уважения людей. Что же касается наших дней, то к категории великих американцев единогласно причисляется лишь один Ф. Д. Рузвельт. Констатация этого факта сопровождается вопросом: как получается, что более чем 230-миллионная американская нация оказывается вынужденной довольствоваться ограниченным выбором из небольшого числа претендентов на президентский пост, в том числе таких, которых К. Маркс называл в свое время "неизвестными посредственностями"2 и которые не обладают ни впечатляющими достоинствами, ни заслугами перед обществом?

Подобные вопросы задаются особенно часто в последнее 10-летие, на протяжении которого в США сменились четыре президента. 20 января 1981 г. президентом стал Рональд Рейган. Каковы же обстоятельства появления бывшего голливудского киноактера на американской политической арене? В силу каких заслуг и перед кем оказался он на самой вершине американской политической иерархии? Чтобы ответить на эти вопросы, следует вернуться к первым послевоенным годам, когда Рейган, озвучивавший во время второй мировой войны учебные фильмы и изредка снимавшийся в художественных, возвратился в Голливуд и обнаружил, по его словам, что американские кинозрители "отнюдь не ожидали моего возвращения с замирающим дыханием в течение трех с половиной лет... у них появились новые герои"3.

С довоенных времен Рейган слыл в артистических кругах Голливуда либералом, сторонником рузвельтовских реформ и политического курса демократической партии, хотя такое мнение о нем составилось, скорее, на основе его собственных заявлений о себе, чем в результате каких-то конкретных действий. В автобиографии "Где же другая часть меня?" Рейган пишет, что в 30 - 40-е годы он неизменно поддерживал кандидатов демократической партии, хотя с годами все с большими оговорками, а после войны "слепо" вступал во все организации, "которые гарантировали спасение мира". Это давало основание, убеждал он, считать его "таким же красным, как Москва". Действительно, в течение короткого времени он состоял в двух прогрессивных общественных организациях (обвиненных в годы маккартистской реакции в "прокоммунистических симпатиях"), но вышел из них, как только появились первые признаки антикоммунистической истерии. Рейган настолько успешно маскировался в те годы под либерала, что, когда он явился на одно из антикоммунистических сборищ в Голливуде, состоявшееся на квартире у киноактрисы О. де Хэвиллэнд, хозяйка была крайне удивлена: "А я-то думала, что вы коммунист!" (в свою очередь, Рейган тоже считал ее коммунисткой).

Для тех, кто знал о политических симпатиях Рейгана понаслышке, представлялось естественным, что именно он, либерал и демократ, должен отражать и отстаивать интересы своих коллег в их профсоюзе - Гильдии киноактеров, во главе которого долго стояли актеры, финансово заинтересованные в сотрудничестве с владельцами киностудий. Не обладавший еще в те годы прочными личными, а тем более финансовыми связями с кинопромышленниками, Рейган казался подходящей фигурой на пост президента Гильдии. О том, что его кандидатура вполне устраивала владельцев киностудий, рядовым членам профсоюза тогда не было известно.

В 1946 г. перед Рейганом, членом правления Гильдии, встала проблема выбора между двумя профсоюзами, боровшимися за право представлять интересы рабочих-декораторов. Политический нюх подсказывал Рейгану принять сторону Межнационального профсоюза работников театральной сцены, поддерживаемого объединенным капиталом магнатов кинопромышленности. Но признаться в своих симпатиях означало для него выдать себя. Необходим был довод, объясняющий "единственную разумность" такого выбора. Довод был подброшен Рейгану решением владельцев ведущих голливудских киностудий дискредитировать Конференцию профсоюзов киностудий, обвинив ее руководство в "прокоммунистических симпатиях" и предъявив "доказательства" проникновения в руководящие органы этой организации членов Компартии США. Установление "экономического контроля коммунистов" над голливудской кинопромышленностью, всерьез утверждает Рейган, "имело своей конечной целью получение денежных средств для финансирования их деятельности и превращения киноэкрана в канал их пропаганды"4. На основе того, что пишет Рейган о себе и что пишут о нем другие, можно сделать вывод, что именно в те годы его политические взгляды приобрели форму оголтелого антикоммунизма.

Он не раз утверждал, что принес свою артистическую карьеру в жертву деятельности на посту президента Гильдии киноактеров. Однако, как нам думается, он явно кривил душой: его буквально опьяняла роль могущественного профсоюзного босса и связанная с его новым общественным положением известность, которой он так и не смог добиться в артистическом мире. Рейган часто выступал с политическими заявлениями и речами; его приглашали на званые обеды и приемы, в ходе которых он с готовностью высказывался по политическим вопросам, пользуясь случаем еще раз осудить "безнравственный коммунизм". Чем глубже он входил в мир профессиональных политиков, тем консервативнее и жестче становилась его позиция. Его все чаще видели в обществе "сильных мира сего", могущественных хозяев голливудской киноиндустрии, с которыми он уже чуть ли не на равных обсуждал меры по обузданию излишне активной, по мнению владельцев киностудий, деятельности отдельных профсоюзов и решал судьбу тех из своих коллег-актеров, которые "не понимали важности борьбы с засильем коммунистов в Голливуде". Кое- кто из его коллег считал не без оснований, что в эти годы Рейган пытался за счет других актеров спасти свою быстро увядавшую артистическую карьеру.

С нескрываемым энтузиазмом принял он участие в объявленной Федеральным бюро расследований кампании по искоренению "красных" из Голливуда, поддержав идею составления "черных списков" с фамилиями "коммунистов и симпатизирующих им лиц" из числа ведущих деятелей американской кинематографии. В 1947 г. начались слушания в комитете палаты представителей американского конгресса по расследованию "антиамериканской деятельности" по т. н. делу о "распространении коммунистического влияния в кинопромышленности США". Председатель комитета конгрессмен П. Томас (несколькими годами позднее осужденный американским судом за финансовые махинации) обвинил администрацию Рузвельта в том, что она-де путем выкручивания рук навязала голливудским кинопромышленникам производство таких "прокоммунистических пропагандистских" фильмов, как "Песнь о России" и "Миссия в Москву". Член комитета Дж. Рэнкин заявил: "Большое количество фильмов, выпускаемых Голливудом, проводит коммунистическую линию". Рэнкин, а с ним и другие члены комитета не раз грозились представить документальные доказательства в подтверждение предъявляемых ими обвинений, но это так и не было сделано. Другой член комитета Ричард М. Никсон формулировал свое обвинение несколько иначе: Голливуд выпускает недостаточное количество антикоммунистических фильмов, и причиной тому - препятствия и обструкция, чинимые засевшими там коммунистами5.

Свидетелями обвинения были главы ведущих голливудских киностудий, а также некоторые киноактеры. "Мотивы, по которым они выступали, были различны, - писал Р. Склар. - Кое-кто из них хотел отомстить за старые обиды, оправдать принятые в прошлом решения, расправиться со старыми врагами, посодействовать своему продвижению или реализации каких-то выгодных им дел. Как правило, их показания были подлыми, злопыхательскими, трусливыми и даже глупыми"6. Выступая перед комитетом, далекий от политики, но решивший не рисковать своей блестящей кинокарьерой Г. Купер с обезоруживающей улыбкой заявил: "Я не знаю, на чем зиждется коммунизм... Судя по тому, что я слышал, мне он не нравится, потому что у него недостойные цели". Рейган был гораздо решительнее в своем осуждении коммунистов: "Я испытываю отвращение к их философии, но я испытываю еще большее отвращение к их тактике, которая является тактикой пятой колонны и нечестна... В Гильдии киноактеров имеется небольшая группа людей, которая постоянно выступает против политики ее правления. Эта небольшая клика лиц всегда подозревалась в том, что она следует тактической линии, ассоциируемой нами с линией Коммунистической партии"7. Несмотря на лицемерно предпринятые им попытки откреститься от маккартистской практики ущемления гражданских свобод, это заявление Рейгана перед комитетом по расследованию "антиамериканской деятельности" поставило его в ряды наиболее откровенных и отъявленных антикоммунистов.

Комитету так и не удалось доказать факт "пропагандистской деятельности коммунистов в Голливуде", но основная цель слушаний в конгрессе была достигнута: фундамент продолжавшейся в течение многих лет позорной "охоты на ведьм" был заложен. Ни Рейган, ни его единомышленники, выступавшие с показаниями перед комитетом, не располагали, естественно, никакими доказательствами "засилья коммунистов" в Голливуде и были вызваны в Вашингтон скорее с целью придания респектабельности: слушаниям и (что было немаловажным с точки зрения политических интересов сенатора Дж. Маккарти и его приверженцев) для привлечения внимания средств массовой информации, фото- и кинорепортеров. Именно тогда в Голливуде стало известно о действиях Рейгана, пытавшегося уговорить актеров связать имена некоторых своих коллег с "прокоммунистической деятельностью". "Нет ничего проще, - убеждал Рейган, в частности, актрису А. Ревери. - Единственное, что от Вас ожидается, это всего лишь пара фамилий, которые ранее уже назывались"8. Актриса отказалась сделать то, что она считала подлостью по отношению к своим коллегам, и в результате в 1951 г. сама оказалась в "черном списке", закрывшем ей навсегда дорогу в голливудские киностудии.

Киноактриса К. Морли рассказывала, что ее обращение в Гильдию киноактеров с просьбой воспрепятствовать включению ее фамилии в "черный список" было проигнорировано Рейганом. В 1980 г., будучи уже пожилой женщиной, она все еще не могла скрыть горечи по поводу того, что, по существу, была предана своим профсоюзом. О Рейгане она отозвалась следующим образом: "Дело не в том, что он плохой человек. Самое ужасное в Ронни - это его стремление быть всегда на стороне тех, кто обладает силой. Я не думаю, что он способен на самостоятельные поступки и решения, Я никогда не видела, чтобы у него когда-либо в жизни возникла собственная идея. Честно говоря, я не думаю, что он даже понимает, насколько опасно то, что он делает"9. Морли была чуть ли не единственной из знавших Рейгана не один десяток лет, кто решился откровенно высказать свое мнение о нем. Журналисты, пытавшиеся в преддверии президентских выборов 1980 г. узнать побольше о человеке, собиравшемся въехать в Белый дом, наталкивались на поразительную сдержанность тех, кто, казалось бы, должен был знать о многих малоизвестных широкой общественности сторонах личной, творческой и общественно-политической жизни своего старого знакомого и коллеги. Калифорнийские старожилы - голливудские актеры, местные политиканы и просто соседи по земельным участкам ссылались на то, что совершенно не знают Рейгана, либо отделывались такими фразами: "Он любит колоть дрова и ездить на лошадях", "Любит пилить бревна и верховую езду", "Обожает чинить забор к сидеть в седле", любит хорошие вина, желейное драже и рассказывать анекдоты".

Складывалось впечатление, что дело было не столько в том, что эти люди плохо знали Рейгана, а в том, что они знали его слишком хорошо и опасались, как бы у них не вырвалось какое-нибудь опрометчивое суждение о нем, которое могло бы обернуться против них самих. Наверное, не совсем уж безосновательно говорили в Калифорнии о связях Рейгана с людьми, близкими к мафии, и о том, что произошло с теми, кто попытался подвергнуть сомнению порядочность его действий в 50-е годы. Выдворенные из Голливуда при непосредственном участии Рейгана актеры, режиссеры, сценаристы, многие из которых пользовались к тому времени уже довольно широкой известностью в стране, получили "волчий билет" от американской киноиндустрии, и их фамилии никогда не фигурировали в титрах голливудских кинофильмов. В Калифорнии (во всяком случае журналистам) редко встречались люди, решавшиеся откровенно высказываться о личности Рейгана. Даже "близкие его друзья, говоря о нем, отделывались казавшимися заранее отрепетированными сугубо формальными фразами"10.

Еще в 40-е годы избранная Рейганом тактика и тщательно продуманный выбор "с кем быть" принесли плоды: солидный вес в голливудском "высшем обществе", всеобщее, как он считал, уважение и щекотавшую его самолюбие боязливую сдержанность коллег при общении с ним. Пять раз подряд, с 1947 г. по 1951 г. его избирали президентом Гильдии киноактеров (в шестой раз он был избран после продолжительного перерыва, в 1959 г.). Налаженные Рейганом на посту президента Гильдии киноактеров связи в деловом мире принесли дивиденды в 1954 г., когда руководство компании "Дженерал электрик" предложило ему вести регулярную телевизионную передачу "Театр Дженерал электрик" за весьма солидное вознаграждение в 125 тыс. долл. в год (к 1962 г. он получал уже 165 тыс. долл.). Работа не требовала большого напряжения сил, давая Рейгану взамен существенные блага в форме вновь обретенного веса в обществе и известности, не говоря уже о материальной стороне дела. Выплачиваемое ему довольно высокое вознаграждение предполагало периодические поездки по стране с выступлениями перед рабочими аудиториями заводов "Дженерал электрик" на тему о преимуществах классового мира между капиталистами и рабочими, об общности их интересов, об опасности для общества свободного предпринимательства излишне активного вмешательства правительства в деятельность частного капитала, о частной инициативе как "незыблемой основе свободного общества" и, конечно, о сатанинских намерениях советского и международного коммунизма.

"Наиболее драматично я подавал рассказ о попытке захвата коммунистами власти в американской кинопромышленности", - пишет Рейган, сетуя на то, что, "несмотря на широкую огласку, которую получило это дело, рядовая аудитория совершенно не имела представления о международном коммунизме и методах его деятельности". В этом плане, самодовольно констатирует Рейган, он сыграл "весьма полезную роль, пробудив многих людей к осознанию опасности в их собственном заднем дворе"11. Нет ничего удивительного в том, что организаторы поездок Рейгана по стране сочли необходимым дать ему в постоянные сопровождающие агента ФБР: дело в том, что рабочие аудитории нередко реагировали слишком бурно на подстрекательские высказывания наемного оратора. Вот когда оттачивались и шлифовались формулировки политического кредо Рейгана, составившие основу его платформы на последовавших позднее выборах губернатора, а затем и президента США, а в 50-е годы представлявшие собой оплаченные гигантской монополией - компанией "Дженерал электрик" разглагольствования по одобренному ее руководством сценарию12. Тогда же формировался и контингент будущих политических и финансовых кураторов Рейгана из числа разделявших его взгляды и восхищавшихся его антикоммунистическим неистовством представителей военно-промышленного комплекса Калифорнии.

Миссионерская деятельность Рейгана в интересах "большого бизнеса" США, продолжавшаяся в течение восьми лет, многому его научила, и прежде всего мастерству общения с живой аудиторией. Выполняя социальный заказ монополистического капитала США, Рейган умственно не перенапрягался: охватив за этот срок работы на компанию "Дженерал электрик" рабочую аудиторию 135-ти ее заводов, превышавшую четверть миллиона человек, Рейган не баловал слушателей разнообразием выдвигаемых им положений, повторяя практически один и тот же текст. Но, как свидетельствуют те, кто слышал его в те годы, произносил он этот текст "блестяще", с раз и навсегда отработанными интонациями, мимикой и жестами. Актерское мастерство Рейгана нашло наконец достойное применение на службе у монополистического капитала.

В 1961 г. Рейгану исполнилось 50 лет. Он был известен телезрителям США как ведущий популярной передачи, получал солидный доход, позволявший иметь собственные ранчо, конюшню и дом на берегу Тихого океана, бесплатно оборудованный щедротами "Дженерал электрик" всеми известными и даже еще только внедряемыми в серийное производство электротехническими и электронными приборами и приспособлениями (не электрифицированными в доме остались разве что стулья, не скрывая восторга, хвастался Рейган); у него была новая семья - жена Нэнси, дочь Патти и сын Рональд-младший. Антикоммунистические проповеди Рейгана, сдабриваемые по мере необходимости выпадами в адрес правительства, "оседлавшего рядового труженика и не дающего ему свободно дышать", щедро оплачивались монополистическим капиталом и планировались на многие годы вперед.

В своих воспоминаниях Рейган ссылается на высказывания У. Чэмберса, платного провокатора ФБР, чьи "свидетельства" явились в годы "охоты на ведьм" основанием для судебного преследования и осуждения ни в чем не повинных людей: "Когда я взял в руки рогатку и выпустил заряд по коммунистам, я попал еще кое в кого. Я попал в ту силу великой социалистической революции, которая, скрываясь под именем либерализма, судорожными рывками, шаг за шагом, незаметно в течение двух десятилетий набрасывала на нашу страну ледяной покров. Я не имел четкого представления не о масштабах или глубине этого процесса, ни о свирепой мстительности революционного нрава этой силы"13. Ссылка на высказывания человека с явно больной психикой понадобилась Рейгану, чтобы высказать свое убеждение, что после прихода к власти демократической администрации Дж. Кеннеди в январе 1961 г. с ним произошло абсолютно то же самое, что и с Чэмберсом: против него и его личного "крестового похода" в защиту демократии и свободы от правительственного контроля и засилья коммунистов выступила все та же "обладающая свирепым мстительным нравом либеральная сила", навесившая на него "ярлык громогласного рупора правого экстремизма, находящегося на граня безумия"14 (в 1984 г. президент Рейган подписал указ о посмертном награждении Чэмберса медалью Свободы, высшей гражданской правительственной наградой, особо подчеркнув вклад умершего в 1961 г. провокатора в "дело служения на благо общества").

Не рискуя и в дальнейшем вызывать столь решительное осуждение миссионерской деятельности Рейгана со стороны широкой американской общественности и справедливо полагая, что ассоциация имени Рейгана с "Дженерал электрик" может нежелательно отразиться на взаимоотношениях концерна с правительственными органами и, помимо всего прочего, на сбыте производимой им продукции, руководство компании было вынуждено отменить показ по телевидению программы "Театр Дженерал электрик", ведущим которой был все эти годы Рейган, и прекратить его пропагандистские поездки по стране.

К тому времени Рейгана уже перестали приглашать сниматься в фильмах (после картины "Морские дьяволы", в котором он снимался в 1957 г. вместе со своей второй женой Нэнси, он снялся лишь в картине "Убийцы"). Но он надеялся, что его не оставят те круги монополистического капитала, которым он сослужил столь полезную службу и которые, будучи рекламодателями, сохраняли большое влияние на американском телевидении. И действительно, в 1962 г. у Рейгана появился новый хозяин - корпорация: "Боракс", специализировавшаяся на производстве синтетических моющих средств. На целых два года он стал ведущим еженедельной телепередачи "Дни Мертвой долины" - популярного сериала-"вестерна", созданного на средства корпорации. Функции ведущего передачи включали обязанность рекламировать во время специально предусмотренных перерывов в показе сериала продукцию, выпускаемую корпорацией, и в частности производимый ею стиральный порошок "Боратим".

Заинтересованные в Рейгане круги, однако, не были до конца убеждены в том, что он в совершенстве овладел мастерством завоевания популярности у "человека с улицы", и Рейган принял решение обратиться к услугам рекламного агентства, в котором работал его брат Нил. Согласно разработанному братьями плану, был проведен "спонтанный опрос общественного мнения" якобы с целью определения, насколько популярна у покупателя рекламируемая Рейганом по телевидению продукция корпорации "Боракс". Результаты проведенного "опроса" обнародовал Н. Рейган: "Мы пригласили женщин прямо с улицы и показали им рекламный ролик. Мы спросили у них, что они думают о Рональде. Они сказали, что готовы купить у него что угодно. Они даже заявили, что готовы проголосовать за него, если он будет баллотироваться на выборный пост, хотя мы их об этом не спрашивали"15.

В заключительной фразе содержался весь смысл проведенного опроса, и результаты задуманного рекламного трюка не заставили себя долго ждать. В том же 1962 г. среди представителей немногочисленной, но тесно связанной с военно-промышленным комплексом группы состоятельных калифорнийских дельцов зародилась идея выдвинуть Рейгана кандидатом на пост губернатора штата от республиканской партии (вряд ли можно считать чистым совпадением, что именно в этом году Рейган впервые зарегистрировался как республиканец).

Фактором, объединяющим эту группу лиц примерно одного возраста в идеологически и политически единое целое, был одинаковый подход к оценке роли монополистической верхушки правящего класса в жизни американского общества. Они были и по сей день остаются искренне убежденными в том, что огромные состояния, накопленные незначительным меньшинством американских граждан, являются красноречивым свидетельством и результатом особой талантливости и предприимчивости этих людей. Стоит предоставить им полную свободу действий, прекратить "государственное вмешательство" в их деятельность, и экономические проблемы США будут решены в кратчайший срок. Позиция их по вопросам разоружения и контроля над вооружениями предельно проста: чем сильнее Соединенные Штаты в стратегическом отношении, чем страшнее оружие, которым они обладают, тем больше шансов создания и сохранения отвечающей их политическим и экономическим интересам ситуации в мире. "Секретом экономического успеха Америки они считают систему частного предпринимательства и возражают против того, что все более растущая часть доходов от их деятельности бесследно уходит на финансирование правительства, являющегося, по их убеждению, расточительным и неэффективным, правительства, которое вмешивается в дела, входящие по праву в компетенцию частных предпринимателей, и поощряет народ к безделью"16, - такую характеристику взглядов членов этой группы дал хорошо знающий их журналист Р. Линдсей.

Сами члены группы говорят о себе с гораздо большей сдержанностью. "Объединяющим нас всех фактором является то, что наша группа состоит из добившихся успеха людей, - заявлял кинопродюсер Дж. Разер, один из наиболее влиятельных членов этой группы, получившей позднее известность как "рейгановская команда". - Мы все стоим за экономическую стабильность и предпочитаем - хотя это и звучит весьма скучно - тихую, семейную жизнь". Упомянутый Разером "объединяющий фактор" миллионных состояний и консервативного образа мышления свел в одной группе, помимо его самого, промышленников Дж. Дарта, Э. Джоргенсона, финансистов и дельцов А. Блумингдейла, Х. Таттла, К. Стоуна, А. Дейча, У. Уилсона, крупного адвоката корпораций У. Ф. Смита и еще нескольких человек из кругов "калифорнийской элиты", решивших поставить на Рейгана, как ставят на уже доказавших свою резвость лошадей.

Для людей, не искушенных в правилах игры "по-крупному" в мире американской политики и не представляющих, какая тщательная подготовка предшествует появлению нового для избирателей имени на политическом горизонте США, политическая карьера Рейгана началась лишь в 1964 г., в период предвыборной кампании, предшествовавшей избранию Л. Джонсона на пост президента США. Тогда, стараниями старшего брата Нила, ставшего к тому времени первым вице-президентом рекламного агентства "Маккан-Эриксон", Р. Рейгану было поручено выступать в качестве "доверенного лица" сенатора Б. Голдуотера на многочисленных платных мероприятиях в штате Калифорния, проводившихся с целью сбора средств на предвыборную борьбу сенатора за президентское кресло. Рекомендуя брата вниманию крупного нефтепромышленника Г. Сальватори, председателя Калифорнийского комитета по сбору средств в казну республиканского кандидата, Н. Рейган многозначительно пообещал: "Дайте этому парню возможность выйти в эфир, и он докажет вам свою эффективность. Мы уже испытали его на стиральном порошке"17.

Сальватори, несомненно, располагал необходимыми сведениями о Рейгане и его консервативной, правоэкстремистской позиции по основным аспектам внешней и внутренней политики США; однако, лишь лично прослушав выступление Рейгана на одном из обедов, сбор от оплаты которого шел в пользу Голдуотера, высказался за то, чтобы Рейгану предоставили время на национальном телевидении. "После этого выступления мы пришли к решению дать ему высказаться по телевидению. Мы поняли, что Рейган излагает позицию Голдуотера лучше, чем сам Голдуотер"18, - заявил Сальватори. Можяо себе представить, насколько Рейган превосходил Голдуотера в своих правоэкстремистских взглядах, если последний, прослышав о предстоящем телевизионном выступлении Рейгана, проявил редкое для него беспокойство - не допустит ли тот в своем изложении позиции Голдуотера слишком резких и негибких высказываний, которые отпугнут избирателей? Сторонники Рейгана утверждали, правда, что Голдуотер попросту испугался, что откровенно консервативная и не признающая никаких компромиссов позиция Рейгана по поднимавшимся в ходе предвыборной кампании проблемам внешней и внутренней политики США даст основание поддерживающим его, Голдуотера, консервативным кругам страны прийти к выводу, что они сделали ставку не на того человека. В конечном счете сторонникам Рейгана удалось успокоить Голдуотера, и Рейгану было дано "добро" на выход в эфир.

Первые же фразы рейгановского телевизионного выступления не оставляли никакого сомнения в том, что опасения Голдуотера и его сторонников были далеко не безосновательными. Основные положения внутриполитической и внешнеполитической предвыборной платформы Голдуотера в изложении Рейгана приобрели еще более зловещий оттенок, столь импонировавший крайне правому крылу республиканской партии. "Пушки молчат в этой войне, - заявил Рейган, - но рушатся границы, в то время как те, кто должен сражаться, предпочитают оставаться нейтральными". Америка, говорил он, стоит перед выбором между свободным предпринимательством и разросшимся правительством, между свободой личности и "муравьиной кучей тоталитаризма", между необходимостью проявления стойкости в сложившейся опасной международной обстановке и капитуляцией перед "наиболее злобным врагом, которого когда-либо знало человечество на своем долгом пути восхождения из топких болот к звездам". Рейган бил наотмашь по всем тем, кто осмеливался призывать к проявлению разумности и дальновидности во внешней политике, и тем, кто пытался осуждать опасный экстремизм при выработке подходов к решению современных международных проблем.

Покончив с одной темой, Рейган переключился на "непомерно разросшееся правительство", которое "подчинило себе здравоохранение, жилищное строительство, фермерское хозяйство, промышленность, торговлю, образование и во все нарастающей степени вторгается в право народа на информацию"; оно "не в состоянии функционировать так же хорошо и экономно, как частный сектор нашей экономики". Он называл программы социального обеспечения программами "оказания благотворительной помощи", экономическую помощь зарубежным странам - "субсидией социализму", городское строительство - "наступлением на свободу личности", бесплатное образование - "не всеобщим правом, а привилегией тех, кто его заслуживает". 30-минутное выступление Рейгана по национальному телевидению завершилось грозным предупреждением об ожидающих американцев опасностях в случае победы демократов на предстоящих выборах19. Именно это выступление Рейгана сделало для консолидации правоэкстремистских и неоконсервативных сил Америки вокруг Рейгана больше, чем что-либо другое из того, что он говорил и делал раньше. Рейган не просто подхватил выпавшее из рук Голдуотера знамя правого экстремизма и политической реакции - оно было ему вручено под одобрительные возгласы неоконсерваторов крупным монополистическим капиталом и военно-промышленным комплексом США.

После выборов 1964 г. калифорнийские республиканцы крайне правого толка, с нескрываемым энтузиазмом поддержавшие экстремистские воззрения своего нового идола, овацией встретили очередной рейгановский выпад в адрес либерального крыла республиканской партии, предательство которого, по утверждению Рейгана, привело партию к одному из самых сокрушительных поражений в политической истории страны. Конкретным адресатом рейгановской ненависти и презрения явился губернатор штата Нью-Йорк Н. Рокфеллер, отказавший в 1964 г. в своей поддержке Голдуотеру. "Мы не намерены отдавать республиканскую партию изменникам, предавшим ее в только что окончившейся борьбе, - неистовствовал Рейган. - Поражение Голдуотера вовсе не означает отказа от консервативной идеологии. Нам больше не нужны кандидаты, присягнувшие на верность социалистической философии наших противников"20.

К началу 1965 г. представители правого крыла республиканской партии в штате Калифорния официально предложили Рейгану выставить свою кандидатуру на пост губернатора штата на выборах 1966 года. Уполномочили их на этот шаг "отцы-благодетели" Рейгана-Сальватори, Таттл и Рубелл, принявшие после неафишированных консультаций с другими влиятельными членами калифорнийского военно-промышленного комплекса решение, говоря словами Сальватори, "сделать его губернатором". Внешне показывая, что он еще сомневается в разумности такого шага, Рейган, однако, уже при первом разговоре на эту тему затронул вопрос о том, что в случае победы на выборах ему придется отказаться от личного участия в финансовых и деловых операциях и, следовательно, понести заметный материальный ущерб. Калифорнийские миллионеры заверили Рейгана, что обеспечением его финансовых интересов они займутся лично.

Для достижения задуманного решено было создать Рейгану образ, возможно, в чем-то повторяющий черты некоторых из его "порядочных" киногероев, способный завоевать симпатии калифорнийских избирателей. Необходим был и достаточно многозначительный, но вместе с тем расплывчатый лозунг, который, не обязывая ни к чему Рейгана и поддерживающие его круги, воплощал бы в себе связываемые с его именем ожидания. Результатом усилий специалистов из консультативной фирмы по вопросам политической рекламы "Спенсер-Робертс" оказался лозунг "Созидательное общество". Сам Рейган был окрещен "гражданином-политиком" - человеком, не коррумпированным контактами с миром профессиональных политиканов. Существенную помощь специалистам по политической рекламе оказывал лучше всех знавший Рейгана человек - его старший брат Нил, цинично признававшийся впоследствии: "Я знал, как продать его публике. Я продавал его не как моего брата, а как кусок мыла"21.

Уже вступив в предвыборную борьбу за губернаторский пост, Рейган не переставал напоминать своим "благодетелям" об их обещании обеспечить его личные финансовые интересы. Дело было в том, что ни продолжительная карьера киноактера, ни деятельность на посту профсоюзного лидера в Гильдии киноактеров, ни сотрудничество с "Дженерал электрик" и "Бораксом" не сделали Рейгана миллионером. С 1956 г. Рональд и Нэнси Рейган владели стилизованным под "домик на ранчо" особняком в Пасифик Пэлисэйдс, одном из наиболее привилегированных районов Лос-Анджелеса; ежегодный доход Рейгана, включая годы его работы на телевидении, исчислялся суммой, превышающей 100 тыс. долл. (правда, до выплаты столь раздражающих Рейгана налогов). Кроме того, в 1951 г. он приобрел за 85 тыс. долл. два участка земли в Санта-Моника, севернее Лос-Анджелеса. Именно этим двум участкам площадью 236 и 54 акра и суждено было стать основой беспримерной спекулятивной сделки, совершенной рейгановскими "отцами-благодетелями" в преддверии въезда Рейгана в губернаторский особняк в столице штата Калифорния г. Сакраменто.

Авансировать Рейгана до его победы на губернаторских выборах было не в правилах рассчитывающих все до мелочей калифорнийских дельцов-миллионеров. Однако то, что Рейган стал миллионером сразу после победы над занимавшим ранее губернаторский пост, тоже бывшим голливудским киноактером П. Брауном, свидетельствовало о серьезности их намерений в отношении политического будущего своего ставленника. В декабре 1966 г. (Рейган был избран губернатором штата в ноябре, а вступить на губернаторский пост ему предстояло в январе следующего года) один из принадлежавших ему земельных участков площадью в 236 акров был приобретен голливудской киностудией "XX век-Фокс" за невероятно высокую сумму в 1930 тыс. долларов. Понятно, что до сих пор приходится изумляться причинам, "вынудившим" никогда ранее не проявлявших столь явной неосмотрительности и щедрости в финансовых сделках владельцев студии выплатить более чем по 8 тыс. долл. за акр земли, которая обошлась Рейгану первоначально всего по 275 долл. за акр и, согласно оценке экспертов по продаже недвижимой собственности, стоила по крайней мере в 3 раза дешевле выплаченной Рейгану суммы. На протяжении всех лет, прошедших со дня этой купли-продажи, политические противники Рейгана пытались раскопать сведения, которые могли бы послужить доказательством противозаконной финансовой махинации и спекулятивной сделки, осуществленной "друзьями" Рональда с целью подкупа будущего губернатора штата, но все их усилия остаются пока тщетными. Операцией "Ранчо Малибу-Каньон" руководил один из членов "рейгановской команды" адвокат У. Ф. Смит, ставший с приходом Рейгана в Белый дом главным законником страны - министром юстиции США.

Оставшийся у Рейгана земельный участок меньшей площади был оценен уже в бытность его губернатором Калифорнии в 165 тыс. долл. и принят в частичную уплату за приобретенный им тогда за 347 тыс. долл. огромный земельный участок площадью в 778 акров. Земельные участки, расположенные по соседству, были приобретены и другими членами "рейгановской команды", в частности У. Уилсоном и У. Ф. Смитом, объяснившими свое решение купить соседние земли тем, что они-де не хотели оставлять Рейгана одного: "Это глухие места, и вокруг у него не было бы ни одного знакомого соседа". Поистине, трогательная забота! Спекулятивные операции с землей в интересах Рейгана осуществлялись от имени "слепого треста", образованного после избрания Рейгана губернатором во избежание обвинений в "использовании служебного положения в личных целях". Поверенными в финансовых делах Рейгана в рамках "слепого треста" были все те же У. Ф. Смит, Дж. Дарт и У. Уилсон, оберегавшие от глаз общественности все темные делишки, совершаемые "трестом" в интересах губернатора.

Некоторое время после приобретения огромного участка земли в той части штата, которая именовалась "Ранчо Калифорния", Рейган пытался убедить интересовавшихся причиной странной покупки лиц в том, что он намерен использовать его для строительства усадьбы, где он мог бы коротать редкие дни отдыха от исполнения губернаторских обязанностей и куда он мог бы удалиться после ухода в отставку и разводить лошадей и крупный рогатый скот. Трудно было найти во всей Калифорнии менее приспособленный для таких целей участок земли: он находился на значительном удалении от сколько-нибудь крупных водных ресурсов и источников, доступ к нему обеспечивался находившейся в плачевном состоянии проселочной дорогой. Но этот участок был определенно "золотоносным": именно в этом направлении прокладывался один из каналов Южно- Калифорнийской водной системы и вынашивались планы строительства автотрассы, проходящей через этот район. Сомнительно, что об этих планах не было известно губернатору штата и его могущественным "доверенным лицам", имевшим свободный доступ к документам и проектам департамента водных ресурсов и департамента шоссейных дорог в административном управлении штата. Строительство канала было завершено в годы пребывания Рейгана на посту губернатора к, конечно, отразилось на стоимости участка. Так и не приступив к строительству на участке широко разрекламированной им личной усадьбы, спустя восемь лет после приобретения Рейган продал его за 856,5 тыс. долларов.

И эта спекулятивная операция с землей была осуществлена У. Ф. Смитом через таинственную фирму, именовавшуюся "57 Мэдисон корпорейшн", одним из владельцев которой был некий Ж. Стайн - стародавний рейгановский приятель и должник по тем дням, когда президент Гильдии киноактеров Рейган оказал ценную услугу созданной Стайном Музыкальной корпорации Америки. В дальнейшем Рейган закупал бычков для своего ранчо через компанию "Оппенхаймер Индастриз", владельцем которой являлся сын Стайна, а одним из крупных акционеров - тот же У. Ф. Смит. Чистая прибыль, поступившая на банковский счет Рейгана от спекулятивных сделок с земельными участками в Калифорнии, составила более 2 млн. долларов. В последний год своего пребывания на посту губернатора Калифорнии Рейган приобрел близ г. Санта-Барбара еще один земельный участок площадью почти в 700 акров, на котором построил свое "Ранчо дель Сиело" ("Небесное ранчо"), принадлежащее ему до сих пор.

Рейган "зарабатывал" будущие миллионы, ведя ожесточенную предвыборную кампанию сначала со своим коллегой по республиканской партии, бывшим мэром г. Сан-Франциско Дж. Кристофером, а после победы над ним с преимуществом в 700 тыс. голосов - с кандидатом демократической партии Брауном, слывшим либералом и занимавшим в течение двух сроков пост губернатора Калифорнии. Кстати оказались и актерский опыт, и многолетние выступления перед различными по профессиональному и социальному составу аудиториями, и умение держаться перед телекамерами, и (последнее по счету, но не по важности в американской политической действительности) фотогеничность. "Годами, "упаковщики" кандидатов на выборные посты пытались сделать законченных актеров из своего политического сырья. Рейган вывернул этот процесс наизнанку, будучи сначала актером, а уж потом "озабоченным гражданином"22.

Рейган разительно отличался от тех, кто был знаком избирателям штата по прошлым выборам. Он называл получателей всевозможных государственных пособий "безликой массой, ожидающей милостыни", призывал "начать пожар в прериях, который охватит всю страну и восстановит в полной мере доверие к правительству", отвергал необходимость принятия закона о "справедливом распределении жилого фонда", который в случае утверждения помог бы несколько умерить аппетиты зарвавшихся домовладельцев, предлагал покончить с "проявлением слабости" перед лицом "патологической вульгарности" студентов, издевался над теми, кто высказывался за принятие оперативных мер по охране гибнущей по вине человека природы ("Ну, сколько вам еще нужно секвой, чтобы вы могли бы насладиться их видом?", - язвил Рейган).

Если некоторые из его сторонников утверждали, что Рейган "смягчил" свою позицию по проблемам внутриполитического и экономического характера, дабы не отпугнуть "умеренных" республиканцев, то в вопросах внешней политики он неизменно оставался воинствующим антикоммунистом и сторонником жесткого подхода к решению международных проблем. "Мы должны объявить войну Северному Вьетнаму, - призывал он. - Враг не должен знать, что мы не применим ядерной бомбы. Он должен ложиться спать каждую ночь, боясь, что мы можем ее применить"23. "Мы хотим Ронни!" - скандировали члены Ассоциации владельцев недвижимой собственности после выступления Рейгана на обеде, данном ими в его честь. В Калифорнии не рекомендуется недооценивать желаний влиятельного лобби этой Ассоциации.

8 ноября 1966 г. Рейган одержал победу над Брауном, получив большинство почти в 1 млн. голосов. В четверть первого ночи 3 января 1966 г. (в полном соответствии с настоятельной рекомендацией составительницы его гороскопа) он принес торжественную присягу при вступлении на пост губернатора штата Калифорния. Первый шаг к Белому дому был сделан. В ходе предвыборной кампании 1980 г. Рейган будет бравировать тем, что является "кандидатом большого бизнеса"24. Столь откровенным он станет не сразу, а лишь убедившись в том, что такое признание не только не подрывает, а, напротив, укрепляет его политические позиции в тех кругах, поддержку которых он всегда рассматривал как решающую в любых коллизиях. В бытность же губернатором Калифорнии Рейган еще не решался афишировать свою зависимость от "сильных мира сего", хотя его тесные связи с ними ни для кого не были секретом. В 1967 г. он ограничился признанием, что его администрация "ориентируется на интересы деловых кругов"25.

В первые недели своего губернаторства Рейган призвал на помощь "отряд особого назначения" - более 200 ведущих бизнесменов штата, отрекомендовав их консультантами по вопросам разработки будущих социально-экономических и административных реформ в штате. Но основными советниками Рейгана продолжала оставаться примерно дюжина членов бывшей "рейгановской команды", фигурировавших теперь в качестве "кухонного кабинета" губернатора. Однако в отличие от членов "кухонного кабинета" седьмого президента США Э. Джексона, встречавшихся со своим лидером на кухне Белого дома (откуда и пошло это название), члены "кухонного кабинета" Рейгана считали ниже своего достоинства собираться на кухне губернаторского особняка. Х. Таттл, Дж. Дарт, У. Уилсон, А. Блумингдейл, Дж. Разер, К. Стоун, Э. Джоргенсон, Г. Сальватори, П. Лэксалт, Ч. Уик и У. Ф. Смит встречались для решения возникавших проблем и выработки единой тактической линии в гостиной или рабочем кабинете губернаторского особняка и неизменно под предлогом дружеских обедов или ужинов. У них было на то право: для "облегчения" финансового положения губернатора члены "кухонного кабинета" приобрели у штата этот особняк за 150 тыс. долл. и теперь сдавали его губернатору "в аренду" всего за 2,5 тыс. долл. в месяц, которые покрывала казна штата. Это называлось "экономить средства штата". "Дареному дому в зубы не смотрят", - отреагировал Рейган на щедрое подношение друзей26.

Таттл, без сомнения, говорил от имени коллег по "кухонному кабинету", когда признал: "Наша политическая философия совпадает с политической философией губернатора Рейгана"27. Эта общность взглядов была настолько полной, что, согласно замечанию одного из сотрудников секретариата губернатора, в "кухонном кабинете" "попросту нет абсолютно никакого разнообразия в точках зрения"28. А согласно этим последним, мир состоял из "нас" и "их". "Они" были врагами, существовавшими в различных ипостасях: буйные студенты, чью "молодую энергию следует связать ремнями", радикалы и либералы всех оттенков, цветные, безработные и бедняки вкупе с престарелыми, рассчитывающие "прожить жизнь за чужой счет", федеральное правительство в Вашингтоне, стремящееся "подавить частную инициативу и ограничить индивидуальную свободу", "отдать американскую экономику на откуп социалистам-коллективистам", и, конечно, коммунисты и "красные" в Москве и по всему миру, поставившие своей целью "повсеместное и насильственное распространение своей идеологии"29.

Поскольку, как заметил журнал, "не было такого случая, чтобы в пределах видимости не оказывался хотя бы кто-нибудь из врагов, будь то бешеные псы (так Рейган именовал участников расовых волнений. - Э. И.), отвратительные интеллектуалы, манипуляторы разумом или лица, получающие обманным путем льготы по социальному обеспечению"30, политическая биография Рейгана с первых дней ее отсчета походила на неистовый и нескончаемый "крестовый поход", а сам он представлялся себе рыцарем "правого дела" на белом коне, следующим предначертаниям свыше в своей борьбе за "искоренение несправедливостей" и "вознаграждение достойных". "Он склонен считать, - говорил один из политических деятелей Калифорнии, знавший о мессианских настроениях губернатора, - пусть будет так, если на то есть господня воля. Я орудие в его руках"31.

Уже в марте 1967 г., т. е. через два месяца после въезда в губернаторский особняк, в поведении Рейгана появились признаки заинтересованности в борьбе за Белый дом, хотя он категорически отрицал подобные намерения, ссылаясь на данное им в 1966 г. обещание не использовать свое губернаторство в качестве ступеньки к Белому дому. Впрочем, утверждая, что у него отсутствует желание выдвигать свою кандидатуру на президентский пост, Рейган заявлял, что было бы "нахальством" с его стороны отрицать свой интерес к этому. От Рейгана требовалось разъяснение его позиции не только по внутриполитическим и социально-экономическим аспектам государственного курса США, но и по менее знакомым ему внешнеполитическим проблемам. Нельзя было допустить, чтобы в стране и особенно в кругах, на поддержку которых рассчитывал Рейган, распространилось высказанное известным обозревателем У. Липпманом убеждение, что "губернатор Рейган не обладает опытом, необходимым для того, чтобы быть президентом Соединенных Штатов в наш критический век"32.

Сложной внешнеполитической проблемой, разделившей политические круги страны на "голубей" и "ястребов", оставалась политика США в Юго-Восточной Азии и продолжавшаяся война во Вьетнаме. И Рейган, не колеблясь, сделал свой выбор, заняв самую экстремистскую позицию даже среди тех, кто выступал за более решительные действия во Вьетнаме. Он называл проходившие в Париже американо-вьетнамские переговоры "коммунистической пропагандой"; подвергал сомнению разумность даже тех фальшивых решений об "ограничении бомбардировок Северного Вьетнама", которые принимались в пропагандистских целях правительством Джонсона. "Я не являюсь кандидатом на пост президента, - начал он, как обычно, одно из своих выступлений раннего этапа борьбы за Белый дом, - но, высказываясь в качестве частного гражданина, я в течение продолжительного времени настаивал на том, что нашей целью должна быть победа и притом, как я считаю, по возможности скорейшая победа и что ставка на истощение противника обойдется дороже с точки зрения человеческих жизней, чем внезапный удар, имеющий целью достижение победы". Далее Рейган заявил, что, будь он в Белом доме, он "ускорил бы темпы ведения войны и завершил бы ее задолго до 1968 года"33. "Вопрос не стоит таким образом, правомерна или неправомерна эскалация, - говорил он на одной из пресс-конференций. - Вопрос в том, должны ли мы эскалировать постепенно и до определенного предела или же нам следует предпринять все возможное, чтобы добиться победы в этой войне". Но ведь это означает, что Рейган безоговорочно выступает за дальнейшую эскалацию, уточнили журналисты. "Да, - без тени колебания ответил им губернатор Калифорнии, - для того, чтобы победить по возможности скорее"34.

Осенью 1967 г. Рейган вместе с другими претендентами на пост президента США от республиканской партии колесил по стране, сколачивая политическую базу для предстоявшей в следующем году предвыборной кампании. Айова, Канзас, Техас, Иллинойс, Огайо, Аризона, Флорида, Нью-Йорк, Вашингтон мелькали, как кадры при рапидной киносъемке. Хриплым от перенапряжения голосом Рейган щедро рассыпал перед очередной провинциальной аудиторией, замирающей от восторга при виде "голливудского актера-губернатора", весь набор шуток и острот, предусмотрительно подготовленных профессиональными авторами, нанятыми "отцами- благодетелями". На встречу с Рейганом шли как на представление, и он давал представления экстра-класса, в ходе которых шутки и анекдоты, столь любимые в мире "деловых людей", перемежались произнесенными озабоченным, "земным" голосом претензиями в адрес правительства, "бездумно расходующего общественные средства". Искажение событий, домыслы, надуманные ситуации в сочетании с кажущейся компетентностью стали характерной чертой публичных высказываний Рейгана буквально с первых дней его появления на американской политической арене.

8 августа 1968 г., удачно проведя необходимую закулисную работу среди губернаторов и руководящих политических деятелей ряда штатов, чьи голоса решали исход борьбы в зале съезда, и заручившись поддержкой одного из решающих штатов - Мэриленда, губернатору которого С. Агню был обещан пост вице-президента, Р. Никсон стал кандидатом республиканской партии на пост президента США. Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, Рейган даже выступил на съезде с призывом к республиканцам поддержать кандидатуру "будущего президента Соединенных Штатов". Однако нечестная политическая игра, которую он вел на протяжении всех месяцев борьбы, и явно антиниксоновский характер его действий в течение последних недель соперничества лишали Рейгана возможности рассчитывать на какой-либо ответственный пост в администрации в случае победы республиканцев в ноябре. Итак, первая попытка Рейгана попасть в Белый дом окончилась поражением на дальних подступах к нему. Но в Сакраменто возвращался уже новый Рейган, закалившийся в политических схватках, осознавший, что за ним (или, вернее, за исповедуемой его "отцами-благодетелями" и взятой им на вооружение политической философией консерватизма) стоит определенная часть имущего класса страны.

Нелегко писать о личных качествах государственного деятеля, оказавшегося в состоянии убедить значительную часть своих соотечественников отдать ему свои голоса и поставить во главе одного из крупнейших государств мира. Можно, конечно, подозревать политических противников в желании нанести ущерб его популярности или авторитету и обвинить недоброжелателей в искажении фактов, но трудно, пожалуй, просто невозможно не обратить внимания на поразительное единодушие всех пишущих или отзывающихся о Рейгане политических деятелей, историков, журналистов, близко знающих его людей, за исключением разве что ближайших его друзей и сотрудников, когда они отзываются об уровне его интеллекта и его способностях. "Как и любой актер, Рейган привык работать со сценарием в руках. Он способный ученик, - говорит бывший соперник Рейгана по борьбе за губернаторский пост Браун. - В течение ряда лет он неплохо зарабатывал, играя роли, которые требовали лишь одного: чтобы он не забывал слова, не пытался проникнуть вглубь в поисках скрытого смысла, тонкостей или нюансов"; "задолго до того, как компьютеры стали управлять нашей повседневной жизнью, Рейган был "запрограммирован" сценаристами и режиссерами, сформирован продюсерами и директорами студий, упакован и сбыт с рук специалистами в области рекламы"35. А вот что говорит соратник Рейгана по республиканской партии, бывший председатель комитета здравоохранения и социального обеспечения сената Калифорнии, ставший позднее членом палаты представителей конгресса США Э. Бейлинсон: "На первый взгляд он является весьма незаурядной личностью. Он знает свои слова и свои чувства, но заставить его постичь еще что-то невозможно. Его нельзя ничему научить или заставить глубоко изучить тот или иной вопрос"36.

Один из советников Рейгана признает, что тот не в состоянии усмотреть связь между родственными проблемами и целями, а другой, еще более близкий к Рейгану человек, ныне работающий в Белом доме, говорит: "Он не туп, а попросту обладает ленивым умом. Он может что-то вычитать, и эта информация оседает без какой-либо проверки в его памяти. Она выливается из него, когда он открывает кран"37. Американский историк и политолог Н. фон Хоффман писал: "Мы имеем дело с человеком, который знает, что он собирается делать, который не взвешивает "за" и "против" и который не желает и не ощущает необходимости в дополнительной информации, прежде чем принять решение. Рональд Рейган принял решения тридцать лет назад. И с тех пор его визуальные и звуковые антенны установлены таким образом, чтобы они не принимали информации, не свидетельствующей в пользу того, что он решил делать"38.

В ходе одной из своих пресс-конференций губернатор Рейган, отвечая на вопрос о безработице, сказал, что колонки объявлений в газетах заполнены предложениями работы, и все, кто действительно (он неизменно подчеркивал это слово) хочет найти работу, может ее найти без особого труда. (Подобным же образом, сохраняя те же интонации и акценты, он будет отвечать на аналогичные вопросы позднее, став уже президентом США.) "Несмотря на спад, депрессию, вам все равно не удастся убедить Рональда Рейгана в том, что вы не можете получить работу, хотя и хотите работать, - с горьким сарказмом констатирует фон Хоффман. - Безработицы нет, поскольку ему всегда удавалось найти работу. Война - допустимая возможность, поскольку он воевал, делая учебные фильмы, в которых раненые истекали не кровью, а кетчупом, а убитые вскакивали и возвращались к жизни по команде режиссера "Стоп". Когда над Рональдом Рейганом посмеиваются как над неначитанном, плохо информированным или неинформированным человеком, - приходит он к тревожному выводу, - это равнозначно его недооценке и непониманию. Он информирован в своих собственных целях, а не в наших"39.

В ходе многочисленных пресс-конференций в бытность губернатором Калифорнии Рейган продемонстрировал мастерство ответов на несложные вопросы и завидное умение уходить от ответа на сложные. "Он был мастером говорить все и ничего. У него была хорошая память актера и актерская способность говорить с уверенностью независимо от того, действительно ли од чувствовал такую уверенность или нет"40, - писал Дж. Уитковер. После окончания губернаторских пресс-конференций журналисты в недоумении застывали над своими стенограммами, пытаясь понять, что же именно заставило их лихорадочно записывать каждое слово, произнесенное Рейганом, и почему эти слова, звучавшие столь весомо, когда они произносились Рейганом или передавались в телезаписи, выглядели столь неубедительно на бумаге.

Рейган всегда проявлял особую неприязнь к вопросам журналистов, затрагивающим его личную жизнь и, в частности, состояние его финансовых дел, как правило, категорически отказываясь отвечать на них. Но на одной из состоявшихся в мае 1971 г. пресс-конференций вопрос был поставлен, что называется, "в лоб": правда ли, что губернатор не выплатил ни единого цента налогов за 1970 год? Застигнутый врасплох неожиданным вопросом, губернатор заволновался: "Вы знаете, честно говоря, я не знаю, выплатил я или нет... Мне надо будет проверить... Я знаю, что я... я знаю, что мне возместили в последние два года какую-то часть федеральных налогов, или что-то вроде этого. Но я не знаю... не знаю, что происходит с моими налогами". В тот же день секретариат губернатора опубликовал короткое официальное заявление следующего содержания: "В связи с финансовыми убытками, понесенными губернатором Рейганом по сделанным им капиталовложениям, подоходного налога с него в 1970 г. не причиталось". Репортеры настаивали на более вразумительном и правдоподобном разъяснении. Реакция губернатора свидетельствовала о том, что журналистам удалось нащупать явное нарушение закона со стороны человека, призывавшего на протяжении нескольких лет к необходимости строгого соблюдения законности.

Скандал разгорался. Редакционная статья, опубликованная в одной из калифорнийских газет, констатировала: "Человек, целомудренно поучавший, что налоги должны быть болезненными, избежал боли в то время, как большинство калифорнийцев должным образом испытывало страдания". Согласно проведенному другой местной газетой расследованию, с 1966 по 1969 г. губернатор выплачивал ежегодно в качестве подоходного налога в среднем около 1 тыс. долл. при доходах, превышающих 50 тыс. долл. в год, а со сделки с земельным участком, принесшей ему без малого 2-миллионную прибыль в 1967 г., умудрился выплатить минимальный подоходный налог в размере 90 тыс. долларов. С целью иллюстрации лицемерия губернатора газета приводила слова Рейгана, сказанные им в 1968 г. (т. е. в тот год, когда он выплатил лишь 1 тыс. долл. в качестве подоходного налога): "Я вчера вечером сам отправил по почте причитающуюся с меня в качестве налога сумму, и я готов подобно всем другим воскликнуть: "Ой, больно!"41.

Но через некоторое время скандал по "необъяснимым причинам" стал затихать, а затем вовсе прекратился. С тех пор никому так и не удалось установить, что же именно имелось в виду под финансовыми убытками, названными в качестве причины невыплаты миллионером Рейганом подоходного налога за 1970 г.: управляющий личными финансовыми делами губернатора Смит отличался умением заметать следы. После проникновения в печать сведений об очередной финансовой махинации Рейгана встречи губернатора с журналистами сократились до минимума, причем отныне представители прессы были вынуждены соблюдать жесткие правила, регулировавшие публикацию их материалов. Все это не могло не отразиться на и без того невысокой популярности Рейгана среди калифорнийцев. Всего лишь несколькими месяцами ранее, в ноябре 1970 г., он был переизбран на второй срок с преимуществом в полмиллиона голосов над своим соперником, в феврале 1971 г. популярность губернатора была на уровне 32%, а к августу упала до 28%. К декабрю 1971 г. число жителей штата Калифорния, высказывавших негативную оценку деятельности губернатора, превысило число тех, кто ее одобрял. Журнал "Newsweek" констатировал 20 декабря 1971 г.: "Рейгану следует признать сейчас, что Калифорния под его руководством обанкротилась и что ей нечем платить по счету".

В ходе предвыборной кампании 1970 г. за переизбрание на второй срок губернатор Рейган: пообещал избирателям штата, что после окончания 4-летнего срока в 1974 г. он более не будет выдвигать своей кандидатуры и с готовностью уйдет в отставку. "Уход в отставку" в действительности предполагал подготовку к предстоявшим в 1976 г. политическим битвам за право представлять республиканскую партию на очередных президентских выборах. "Уотергейтский скандал" спутал все планы Рейгана. 9 августа 1974 г., за полгода до завершения 8-летнего пребывания Рейгана на посту губернатора Калифорнии, президент США Никсон подал в отставку. В 12.03 пополудни того же дня Дж. Форд принес присягу в качестве 38-го президента США. С ним и предстояло вступить в борьбу за Белый дом бывшему губернатору Калифорнии, политическому деятелю, ставшему единственной надеждой американского неоконсерватизма и правой реакции.

Незадолго до президентских выборов 1976 г. один из ведущих американских исследователей президентской власти Дж. М. Берне, не скрывая тревоги, предупредил, явно намекая на Рейгана и стоявшие за ним силы, что где-то за кулисами уже ждет своего часа Цезарь, который нанесет удар по американской демократии. Однако либерально-буржуазные круги США вкупе с "умеренными" республиканцами, явно недооценивая в долгосрочном плане опасности планов неоконсерваторов и "новых правых" для традиционных политических коалиций обеих ведущих партий, ограничивались в основном несерьезными комментариями. Характерно в этом плане суждение, высказанное обычно более рассудительным и дальновидным Дж. Рестоном: "Рейган дает меньше оснований для озабоченности, поскольку в отличие от (сенатора. - Э. И.) Джексона он поистине невежда в международных делах и к тому же обладает еще одним недостатком - он ленив до умопомрачения. Форд трудится, сражается и прислушивается, а Рейган считает, что знает все ответы; он обладает дурным характером, а когда обсуждаются важные проблемы, оказывается, что он ушел на обед"42.

Сугубо личные недостатки Рейгана и его несерьезность как политического деятеля национального масштаба легкомысленно и ошибочно приписывались всему неоконсервативному движению, которое тем временем не только смогло объединить в своих рядах традиционные консервативные силы обеих ведущих партий и активизировать "новую правую" молодежь (чего не удалось сделать в 60-е годы Голдуотеру и его сторонникам), но и с помощью удачно сформулированных демагогических лозунгов и претензий в адрес "вашингтонского правительства" заручиться поддержкой какой-то части американцев, относящих себя к "среднему классу". Аналогичную ошибку допустил на первых порах и президент Форд, признавшийся в своих мемуарах, что, несмотря на предупреждения своих помощников о предстоящей тяжелой борьбе за Белый дом с Рейганом, он "отнесся легкомысленно к этим предупреждениям, поскольку не воспринимал Рейгана всерьез"43. Однако по мере роста накала предвыборной борьбы Форд стал склоняться в другую крайность - сдаче без боя тех позиций, по которым ожидалась особенно жесткая и чувствительная критика в адрес его политического курса со стороны "правых фанатиков", как он сам называл сторонников Рейгана. Беспринципность президента, безвольно уступавшего давлению справа, подчас приводила к тому, что в некоторых вопросах внешней политики он стал проявлять не меньшую жесткость, чем его основной соперник.

В марте 1976 г. Форд объявил о решении исключить слово "разрядка" из американского внешнеполитического лексикона: "Разрядка" - всего лишь выдуманное слово. Я не считаю, что в дальнейшем его следует применять". Один из помощников Г. Киссинджера вынужден был признать то, что было ясно всем: "Форд среагировал таким образом в значительной степени из-за Рейгана, чем из-за чего-то еще"44. (Реакция Рейгана на проявленную Фордом слабость: "Нас всегда беспокоило не слово, а сама политика".) "Заняв экстремистскую позицию, по убеждению или из оппортунистических соображений, а возможно, исходя и из того, и из другого, Рейган добился сдвига Форда вправо", - писал американский политический обозреватель С. Карноу. В результате уже к маю 1976 г. администрация Форда "низвела все внешнеполитические дебаты к общему знаменателю, предложенному Рейганом"45.

После того, как в процессе предварительных выборов стал ясен исход предстоявшего в августе в Канзас Сити республиканского съезда, сторонники Рейгана и в первую очередь члены "рейгановской команды" продолжали надеяться на то, что, несколько умерив воинственность заявлений Рейгана в преддверии съезда, им удастся отвоевать у Форда голоса "умеренных" делегатов. Тактическая уловка правоконсервативных сил не принесла ожидаемых плодов; многие делегаты съезда были склонны согласиться с выдвинутым сторонниками Форда предостережением: "Губернатор Рейган не смог бы развязать войну, но ее смог бы развязать президент Рейган". 18 августа 1976 г. в первом же туре голосования кандидатом республиканской партии на пост президента США был утвержден большинством голосов делегатов Дж. Форд.

Один из ближайших помощников Рейгана Л. Нофцигер высказал точку зрения "рейгановской команды" в беседе с журналисткой Э. Дрю: "Если одержит победу (на президентских выборах в ноябре. - Э. И.) Форд, то у нас есть возможность оказывать на него давление. Если он потерпит поражение, мы захватим руководство партией в свои руки. И, поверьте мне, мы очень внимательно следим за ходом событий. Мы не собираемся пускать их на самотек, как это сделал Голдуотер после выборов 1964 года"46. С точки зрения неоконсерваторов, второй вариант исхода президентских выборов был намного предпочтительнее первого, поскольку победа Форда на выборах 1976 г. открывала бы перед "случайным президентом" реальную возможность оставаться в Белом доме вплоть до января 1985 г., а это слишком долго, чтобы у стареющего Рейгана сохранились шансы претендовать на президентский пост. Конечно, можно было посвятить предстоящие годы (при условии, что победит Форд) поиску нового фаворита. Но никто не мог ручаться, что он будет обладать всеми теми качествами, которые изначально привлекали к Рейгану внимание калифорнийских миллионеров и позволили превратить его в знаменосца неоконсерватизма.

В этих условиях наиболее предпочтительной была победа кандидата демократов, желательно мало подготовленного к ответственной политической роли президента США, не располагающего устойчивой политической базой в стране и в силу всего этого обреченного на один 4-летний срок пребывания на президентском посту. Идеальным, с точки зрения все тех же неоконсервативных кругов, был кто-либо из демократов-губернаторов одного из южных штатов США, традиционно тяготеющих к правому крылу республиканской партии и нередко в прошлом вызывавших своими действиями серьезный раскол в демократической партии. Такой кандидат демократов мог быть полезен тем, что, оказавшись в Белом доме, продолжал бы подготавливать почву для безболезненного перехода власти к консерваторам и в этом плане заслуживал бы поддержки неоконсерваторов на выборах 1976 г. в большей степени, чем "традиционный" республиканец Форд. Не лежали ли соображения подобного рода в основе неожиданного для многих взлета практически неизвестного стране до февраля 1976 г. губернатора Джорджии Дж. Картера? Не этим ли объясняется поражение на предварительных выборах и выход из борьбы гораздо более популярных, чем Картер, политических деятелей демократической партии, а также поддержка, оказанная ему многими из тех, кто считал себя сторонниками Рейгана? И не в этих ли расчетах таится объяснение конечной победы Картера в ноябре 1976 года?

После поражения на республиканском съезде и вплоть до въезда в Белый дом нового президента в видимой политической активности Рейгана наступил спад. Однако пассивность его и "рейгановской команды" была обманчивой. Решение добиваться выдвижения кандидатуры Рейгана на пост президента США в 1980 г. было бесповоротным, и к созданию благоприятных условий для этого "рейгановская команда" приступила без промедления. Необходимо было расширить политические контакты Рейгана с местными организациями республиканской партии, для чего была создана "общественная" организация "Граждане за республику", во главе которой был поставлен Нофцигер. Неожиданно ранний выход Рейгана из игры в 1976 г. оставил в его казне 1,5 млн. долл., не использованных в ходе избирательной кампании. Эта огромная сумма, представлявшая собой взносы калифорнийских "отцов-благодетелей", была передана в полное распоряжение Нофцигера, его "общественной организации" и выпускаемого ею бюллетеня с четко поставленной целью оказания содействия всем консервативным кандидатам на выборные посты (кандидатуры на получение финансового вспомоществования определялись узким кругом "рейгановской команды").

Но оставалась другая, не менее важная проблема - как вытравить из памяти американцев политический экстремизм Рейгана, давший ему прозвище "Мистер Правый"? Как внушить общественному мнению страны, что он является выразителем интересов и другом тех самых "невоспетых" и "забытых" американцев, о чаяниях которых он-де всегда помнил и говорил, а вовсе не ставленником и креатурой монополистического капитала США? Что он истый "народолюбец", всего лишь придерживающийся консервативных взглядов на отношения между правительством и народом и на роль США в современном сложном и противоречивом мире? "Рейгановская команда" нуждалась в идее, способной доказать широкой американской общественности, что в своем стремлении попасть в Белый дом Рейган движим не личными корыстными интересами и неудовлетворенным тщеславием, а желанием быть полезным "простому люду". Такая идея была "позаимствована" у бывшего футболиста, а ныне члена палаты представителей конгресса США Дж. Кемпа, и заключалась она в общих чертах в том, что снижение налогов должно неизбежно привести к возрождению деловой активности и экономическому подъему.

Радужная перспектива рисовалась следующим образом: снижение налогов, сопровождаемое ослаблением государственного контроля за частнопредпринимательской деятельностью и сокращением расходов на содержание государственного аппарата, стимулирует производство, что, в свою очередь, увеличит количество рабочих мест и объем производимой продукции. Это в конечном счете сократит темпы роста инфляции и обеспечит поступление в государственную казну дополнительных средств в объеме, позволяющем ликвидировать дефицит бюджета. Критики, среди которых было немало крупных экономистов, в том числе и лауреатов Нобелевской премии, утверждали, что сокращение налогов при одновременном резком повышении расходов на военные нужды (а необходимость этого в условиях якобы "растущего отставания США от СССР по стратегическим вооружениям" подчеркивалась во всех внешнеполитических заявлениях Рейгана) приведет к еще большему дефициту бюджета и сокращению ассигнований на невоенные нужды, в первую очередь на здравоохранение, социальное обеспечение и образование. Нельзя было не согласиться с Дж. Бушем, тогда еще конкурентом Рейгана в борьбе за Белый дом, метко назвавшим примитивные экономические выкладки рейгановцев "экономикой, основанной на шаманских заклинаниях"47.

Внешнеполитический курс администрации Картера в целом, его региональные особенности и концептуальные основы стали объектом разгромной критики со стороны правоконсервативных политических кругов США чуть ли не с первых недель пребывания президента в Белом доме. Внеся по рекомендации своих советников (дабы не отпугнуть своей агрессивностью основную массу американцев) незначительные коррективы в жесткие формулировки своих внешнеполитических заявлений по проблеме ограничения стратегических вооружений и перспективам переговоров с Советским Союзом, Рейган по-прежнему обвинял администрацию Картера в "моральном разоружении", в проведении "примиренческого" курса на международной арене, заявляя, что он слышит "жалкое постукивание зонтика Невилля Чемберлена по булыжным мостовым Мюнхена"48. Рейгановские советники и помощники нащупали ностальгическую тоску консервативно настроенной части американцев по "старым, добрым временам, когда "никто и нигде не решался наступать на мозоли Соединенным Штатам" и когда их "все боялись и уважали". Ведь как приятно было осознавать, что у всех сложных экономических и внешнеполитических проблем современности есть простые решения, не требующие особого напряжения ни сил, ни ума.

Несмотря на то, что по меньшей мере 10 республиканцев, включая Рейгана, претендовали на роль кандидата партии в президенты США, предугадать исход состоявшегося в июле 1980 г. в Детройте съезда не представляло особой сложности. На протяжении всех предшествующих месяцев борьбы в ходе предварительных выборов в 33 штатах Рейган не уступал лидерства никому, а в зале работы съезда контроль за развитием событий со стороны представителей "рейгановской команды" был настолько исключающим любые неожиданности, что небольшая группа делегатов, представлявшая умеренное крыло партии, даже не пыталась создать хотя бы видимость оппозиции: они молча наблюдали за происходящим. "Я напуган до смерти перспективой того, что он может быть избран, - говорил один из американцев, знавших Рейгана еще по его деятельности в качестве губернатора Калифорнии. - Меня больше всего беспокоит то обстоятельство, что он такой поверхностный человек. Он актер. Он циркулирует повсюду, делая по шесть или восемь выступлений в день, говоря одно и то же, зачитывая все эти свои факты со своих карточек. Создается впечатление, что у него условный рефлекс, как у павловских собак"49.

Оснований для такого испуга было немало. Достаточно было, в частности, ознакомиться с утвержденной съездом платформой республиканской партии, особенно с той ее частью, в которой речь шла о "немедленном увеличении расходов на оборону". Почти каждый из пунктов предложенной Рейганом программы строительства американских вооруженных сил начинался словами "немедленно", "скорейшим образом", "не теряя времени": "быстрейшее развертывание строительства мобильных ракетных систем наземного базирования MX", "ускоренное строительство нового стратегического бомбардировщика", "ускоренное развертывание и строительство крылатых ракет наземного, морского и воздушного базирования", "быстрейшая модернизация ядерных средств ближнего радиуса действия", "ускоренное строительство военных кораблей", "активизация усилий в области исследований и развития противоспутникового оружия, систем направленной энергии (лазеров) и использования космоса в гражданских и военных целях", и т. д. и т. п. И хотя, как признавал несколько позднее Картер, "кандидаты в ходе любой кампании утверждают, что русские обладают военным превосходством над Соединенными Штатами", а после окончания кампании эти утверждения оказываются ложными"50, последствия испуга от подобных заявлений и планов сказались в ноябре 1980 г. на количестве тех, кто попросту не захотел или не решился выйти на избирательные участки.

Результаты выборов 1980 г., преподносившиеся в американской печати под кричащими заголовками "Внушительная победа Рейгана", "Сокрушительное поражение Картера", были не столь уж приятными для республиканской партии и ее кандидата. То, что Картер и демократическая партия потерпели сокрушительное поражение, сомнений не вызывало, и иного исхода выборов быть не могло. Однако не было абсолютно никаких оснований утверждать, что Рейган и республиканцы одержали "убедительную победу". Из 160 с лишним миллионов американцев, имевших право голоса, за Рейгана и выдвинутую республиканской партией политическую и экономическую программу действий сочли возможным проголосовать лишь 43,8 млн. человек. В числе 117 млн. американских избирателей, отказавших Рейгану в поддержке, были 76 млн., не явившихся на избирательные участки по той причине, что ни один из баллотировавшихся на пост президента США кандидатов не отвечал их требованиям. Сокрушительной поражение Картера не было убедительной победой Рейгана, хотя и сделало последнего 40-м президентом США. За кандидатуру Рейгана проголосовали 72% американцев, называвших себя консерваторами, но ему отказали в поддержке больше половины американских женщин, 85% черных избирателей Америки и столько же представителей испаноязычного населения страны. Рейган оказался избранным на пост президента США самым меньшим процентом избирателей за последние 50 с лишним лет: за него проголосовало менее 26,7% американцев, имевших право голоса.

До официального вступления Рейгана на пост президента США оставалось около двух с половиной месяцев. В один из дней этого "переходного периода" состоялась встреча Картера с Рейганом, в ходе которой, как намечалось, будущий президент США должен был получить исчерпывающую информацию о состоянии дел в области внешнеполитической деятельности уходящей в отставку демократической администрации. Об этой встрече (с явной подтекстовой нагрузкой: "Смотрите, на кого вы меня променяли") рассказывал Картер, потрясенный полным отсутствием у Рейгана интереса к тому, что ему говорилось об ожидавших его сложных государственных проблемах: "Обсуждайте все внешнеполитические и военные вопросы с моим советником Ричардом Алленом впредь до назначения мной государственного секретаря, министра обороны и других членов кабинета", - порекомендовал Рейган Картеру. И только когда речь зашла о Южной Корее, Рейган, по словам Картера, оживился и с завистью прокомментировал решительность, с которой южнокорейский диктатор Пак Чон Хи подавил студенческие волнения, закрыл университеты, а "бунтовщиков" забрил в армию. "Он пробыл со мной около часа, - с плохо скрываемой иронией пишет Картер о Рейгане, - и в целом это была приятная встреча, но я не был убежден, что мы поняли друг друга"51.

З. Бжезинский тоже вспоминал, как уже после победы Рейгана на выборах 1980 г. дослуживавший остаток своего президентского срока Картер высказал озабоченность по поводу того, что будущий президент США не проявлял особого желания встретиться с представителями уходящей администрации и получить от них хотя бы общую картину ожидающих его внутренних и международных проблем. Как же Рейган собирается править страной? - высказывал вслух свои сомнения Картер. Неужели с помощью правительства, составленного из старых миллионеров, которые образовали его неофициальный "кухонный кабинет"? "Президент откинулся в своем кресле за столом в Овальном кабинете, заложил руки за голову и задумчиво произнес: "Неужели Рейган намеревается править страной подобно тому, как управляют компанией "Дженерал моторе"? Я сказал: "Нет, г-н президент. Они собираются править ею подобно тому, как управляли компанией Крайслер"52, - вспоминал Бжезинский о своем намеке на ожидающее правительство Рейгана банкротство (компания Крайслер потерпела крах).

В 7 час утра 20 января 1981 г. Картер позвонил Рейгану по телефону, желая довести до его сведения очень важную весть: власти нового Ирана согласились освободить задержанных ими сотрудников посольства США. В ответ Картеру сказали, что Рейган спит и предпочитает, чтобы его не беспокоили.

Через пять часов после этого в Белый дом вступил новый, 40-й по счету президент США, с пребыванием которого на высшем административном посту будут затем связываться авантюристический внешнеполитический курс, беспрецедентное нагнетание международной напряженности, резкое ухудшение условий жизни широких слоев американских трудящихся и бесконечные политические скандалы в окружении президента.

Примечания

1. The Federalist, N LXVIII (from The New York Packet, Friday, 14.III.1788).

2. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 15, с. 390.

3. Reagan R., Hubler R. C. Where's the Rest of Me? N. Y. 1981, p. 212.

4. Ibid., p. 182.

5. Congressional Record. 80th Congress, Ist Session, vol. 93, p. 2900.

6. Sсlar R. Movie-made America; How the Movies Changed American Life. N. Y., 1975, p. 262.

7. New Republic, 1.XI.1980, p. 21.

8. Newsweek, 21.VII.1980, p. 29.

9. Esquire, August 1980, p. 28.

10. Atlantic. October 1980, p. 40.

11. Reagan R., Hubler R. C. Op. cit., pp. 300 - 301.

12. Любопытная деталь, характеризующая отношение Рейгана к выведшим его "в люди" представителям "большого бизнеса" США, была подмечена журналистом Л. Барретом, автором вышедшей в 1983 г. книги "Азартные игры с историей; Рональд Рейган в Белом доме". Имея возможность неоднократно встречаться и беседовать с Рейганом, Баррет обратил внимание, что тот именовал Д. Эйзенхауэра "Айком", а Дж. Форда - "Джерри", однако председатель правления директоров компании "Дженерал электрик" продолжал и много лет спустя оставаться для Рейгана "мистером Кординером".

13. Reagan R., HubIer R. C. Op. cit., p. 305.

14. Ibid., p. 307.

15. Esquire. August 1980, p. 29.

16. Smith H., Clymer A., Silk L., Lindsey R., Burt R. Reagan the Man, the President. N. Y. 1980, p. 37.

17. Newsweek, 21.VII.1980, p. 31.

18. Esquire, August 1980. p. 30.

19. Reagan R., Hubler R. C. Op. cit., pp. 342 - 358.

20. Evans R., Novak R. The Reagan Revolution. N. Y. 1981, pp. 29 - 30.

21. Esquire, August 1980, p. 30.

22. Atlantic, October 1980, p. 41.

23. RWR: the Official Ronald Wilson Reagan Quote Book. St. Louis Park (Minn.). 1980, p. 20.

24. National Journal, 19.VII.1980, p. 1181.

25. Esquire, August 1980, p. 30.

26. RWR, p. 12.

27. US News and World Report, 17.XI.1980, p. 51.

28. National Journal, 19.VII.1980, p. 1181.

29. RWR, pp. 25, 36, 38.

30. Harper's Magazine, February 1976, p. 10.

31. Newsweek, 22.V.1967, p. 20.

32. International Herald Tribune, 5.III.1968.

33. Newsweek, 10.VII.1967, p. 31.

34. Ibid., 25.IX.1967, p. 12.

35. Washington Journalism Review, January-February 1981, p. 27.

36. National Journal, l9.VII.1980, p. 1178.

37. Time, 20.X.1980, p. 27.

38. Harper's Magazine, May 1982, p. 32.

39. Ibid., p. 39.

40. Witcover J. Marathon; the Pursuit of the Presidency, 1972 - 1976. N. Y. 1977, pp. 92 - 93.

41. New York Times. 6.X.1980, p. 120.

42. International Herald Tribune, 11.III.1976.

43. Ford G. A Time to Heal. N. Y. 1979, p. 294.

44. Drew E. The American Journal: the Events of 1976. N. Y. 1977, pp. 64, 81.

45. Newsweek, 24.V.1976, р. 34.

46. Drew E. Op. cit., pp. 448 - 449.

47. См., в частности, Time, 28.VII.1980, р. 16.

48. Newsweek, 5.III.1979, p. 30.

49. New York Times Magazine, 29.VI.1980, p. 34.

50. International Herald Tribune, 11 - 12.X.1980.

51. Carter J. Keeping Faith. Memoirs of a President. N. Y. 1982, p. 578.

52. Brzezinski Z. Power and Principle. Memoirs of the National Security Adviser, 1977 - 1981. N. Y. 1983, p. 513.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Развитие промышленности в США
      Автор: Чжан Гэда
      Тема общая - и про обычную и про военную промышленность. США - это промышленность. Мощная. Создавшая эту страну в том виде, в котором мы ее знаем.
      Вот интереснейшая статья - про то, как два промышленника, Джон Хэнкок Холл и Симеон Норт, создали систему производства стандартизованных изделий.
      Еще пара не применяли, но уже умели достигать скорости вращения шкива ременной передачи более 3000 об/мин., разработали автоподачу и автоостановку режущего инструмента, систему измерений и добились высокой степени унификации производства - в 1826 г. при приемке разобрали 100 винтовок Холла и собрали в произвольном порядке. В результате все собралось без сучка-задоринки!
      Скорости вращения были такие высокие, что для станков потребовалось разрабатывать специальные виброгасящие чугунные опоры - в общем, когда комиссия из Управления Артиллерии приехала принимать партию винтовок, они бегали от радости и писали пачками восторженные отзывы.
      Во вложении - винтовка Холла. После винтовки Фергюсона (1776) - первое казнозарядное оружие, довольно широко распространенное в войсках и применявшееся в боях против индейцев, войне против Мексики (1846-1848) и даже в Гражданской войне в США (1861-1865):
       
       

    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.