Щеголихина С. Н. Джон Джозеф Першинг

   (0 отзывов)

Saygo

На рубеже XIX-XX веков, когда стал складываться облик США, как полностью включенной в мировые отношения державы, появилась необходимость в военном лидере. Тип "военного героя" должен быть максимально приближен к "человеку, самому сделавшему себя", и заниматься он обязан, главным образом, военным делом. Такой образ военного лидера создавали с помощью средств массовой информации. Этому способствовала и государственная политика, и сам удачно выбранный кандидат - Джон Джозеф Першинг, который утверждал: "Компетентный лидер в состоянии добиться эффективной службы от плохих войск, в то же время неспособный лидер может деморализовать даже лучшие полки".

Першинг не собирался быть военным. Однако он обладал теми чертами характера, которые максимально могли способствовать американской военной карьере: был предсказуем, послушен, порой скучен и занудлив во всем, что касалось службы. Он действительно мог проявить инициативу, но только в рамках, допущенных уставами, или в соответствии с приказами вышестоящего начальства. Першинг не увлекался военной историей, как генерал Х. Лиджетт, не был склонен к политическим интригам, как генерал Л. Вуд, не так оригинален как будущие военные лидеры Д. Паттон, А. Макартур или Д. Эйзенхауэр.

Средства массовой информации, историки, политики и публицисты сделали многое, чтобы лишить Першинга живых черт. За редким исключением, они перечисляли повторяющиеся сведения из его анкеты, и их общий вывод был таков: генерал Першинг не является колоритной фигурой, имеет репутацию придирчивого начальника, хотя и знающего, и справедливого. В этом кроется загадка генерала. По имеющимся описаниям, он настолько типичен и неоригинален, что даже непонятно, почему, собственно, привлекает до сих пор внимание, вызывает интерес и даже любовь1. Почему он стал самым отмеченным американским генералом в США и одним из самых уважаемых в Европе американских военных?

500px-General_John_Joseph_Pershing_head_on_shoulders.jpg

GEN_Pershing_as_Chief_Of_Staff.jpg

CadetJPershing.jpg

CAPTJPershing.jpg

400px-John_J._Pershing_and_family.jpg

Першинг с женой Хелен и детьми

800px-File-Los_Generales%2C_Ft_Bliss_1913.jpg

Обрегон, Панчо Вилья и Першинг

800px-Pershing_at_Lafayette_Tomb.jpg

Першинг отдает честь могиле Лафайета

Биографии многих людей показывают, насколько мощной порой бывает сила обстоятельств. Жизнь Дж. Першинга представляет как раз такой пример. Всякая профессия оставляет отпечаток на внешности и характере человека. За 43 года военной карьеры Дж. Першинг превратился из второго лейтенанта, блондина с мальчишеской улыбкой, каким он запечатлен на коллективной фотографии, в образцовый тип неулыбчивого военного, которого рисуют обычно на плакатах. Каждый, кто вспоминал о генерале, упоминал, что он сам по себе приковывал внимание; не смотрелся в контексте каких-то событий, а сам являлся событием, которое, может быть, и не вызывало восхищения или поклонения, но, во всяком случае, приковывало к себе внимание. Дж. Першинг знал за собой такую особенность и неоднократно этим пользовался. Например, воплощая в Европе "образ великой державы", генерал артистично позировал у могилы Наполеона и присвоил себе первенство произнесения слов "Лафайет, мы здесь"2 при высадке американских войск на французский берег. Першинг прекрасно получался на фотографиях и доставлял массу хлопот карикатуристам, которые не могли найти ни одной черты для гротескного его изображения. В конце концов, образ генерала стали использовать для выражения величия Америки, как символ нации, а для гротеска и шаржа - образ дяди Сэма.

Дж. Першинг не был высоким, всего 5 футов и 9 дюймов (172 см), но его крепкое телосложение, квадратная челюсть, подвижность впечатляли своей внушительностью. Он всегда был в движении: постоянно приводил в порядок свою одежду, теребил перчатки, с нетерпением посматривал в сторону, никогда не позволял собеседнику расслабиться в его присутствии. Першинг был формалистом во всем, что касалось своего внешнего вида. Когда однажды на отдыхе в отдаленной сельской местности он подстрелил огромного самца оленя, то поразил своих хозяев, надев смокинг в честь этого события. Еще два штриха к его портрету позволяют сделать образ "типичного воина, железного командира со строгим взглядом" более живым и человечным. Во-первых, генерал очень любил танцевать. А, во-вторых, у него была привычка опаздывать на час или более на любую встречу. Известен случай, когда королевская семья в Бухаресте ждала на платформе прибытия поезда с американским генералом, а Першинг явился в рубашке навыпуск и намыленными для бритья щеками. Пришлось отводить поезд назад и ждать, пока генерал закончит свой туалет3.

Психоаналитики по этим чертам могли бы определить подсознательные мотивы его деятельности, комплексы и архетипы. Но насколько это было бы справедливым - вопрос спорный. Во всяком случае, характер человека формируется с детства, это вне всякого сомнения. Генерал имел эльзасские корни - его оригинальная фамилия звучит как Пфоершинг. Отец будущего генерала Джон Флетчер Першинг был главным рабочим по укладке железнодорожных путей на Северной Миссурийской железной дороги в Уорентоне (шт. Миссури). Там он встретил Эн Элизабет Томсон, и 22 марта 1859 г. состоялась их свадьба. Вскоре супруги переехали на ферму неподалеку от г. Лакледа, где 13 сентября 1860 г. родился их первый сын - Джон Джозеф Першинг. Когда началась гражданская война, Джон Флетчер переселился в Лаклед, где купил универмаг. Также он приобрел две фермы, одну в 80, другую - в 160 акров, одновременно став маркитантом части добровольческой пехоты, расквартированной тогда в Лакледе.

Детские годы Джона Джозефа пришлись на период Реконструкции. Першинги жили между Севером и Югом - в приграничном штате, потому могли быть свидетелями столкновений между сторонниками и противниками рабства. Но не это было главным в формировании характера Першинга. Гораздо важнее оказались экономические последствия гражданской войны. Семья будущего генерала разорилась. В 1870 - 1873 гг. в результате спекуляций Джон Флетчер потерял большую часть своих владений и вынужден был заняться разъездной торговлей, оставив на 13-летнего Джона Джозефа заботу о семейной ферме. Мальчик работал на этой ферме и посещал школу.

Учился Джон Джозеф в государственной нормальной школе. Как-то летом 1882 г. он увидел объявление о приеме в военную академию в Вест-Пойнте. Меньше всего Дж. Першинг собирался быть солдатом, но академия давала возможность бесплатно получить хорошее образование. По совету сестры, несмотря на то, что был уже достаточно "стар" для поступления, он сдал экзамены и стал кадетом.

В 1882 г. жизнь в Вест-Пойнте уже была не такая строгая, как во времена другого генерала участника первой мировой войны Х. Скотта (класс 1876 г.), но все же достаточно жесткая. Вся жизнь в академии регламентировалась до мельчайших деталей - правила и установления занимали более 70 страниц печатного текста мелким шрифтом. Так, например, согласно этим правилам, "кадетам разрешается надевать очки только во время учебы и выступления", "от кадета требуется, по крайней мере, раз в неделю принимать ванну", "метла должна храниться за дверью" и т. п. и т. п. Комнаты, в которых по двое жили курсанты, отличались спартанской обстановкой - стол, два стула, два открытых маленьких книжных шкафа, используемых и как гардероб, две кровати, скрытые за занавесками. Никаких украшений, картин и т.п. вешать на белоснежных стенах не разрешалось. Такая же чистота и скромность обстановки наблюдались и в других помещениях - лекционных классах, столовой, музее, библиотеке.

Обычный день начинался в 6 часов утра и продолжался до 10 часов вечера. Он состоял из классных занятий, перемежаемых гимнастикой и строевыми учениями. Отводились часы для самообразования и занятий спортом. Академия была авторитетным военным учебным заведением. В ней велось обучение и по специальным военным предметам, и по общеобразовательным - истории и литературе, особенно английской и американской, современным языкам (обязательный испанский), математике, естественным наукам, рисованию и черчению, военному законодательству, экономике и праву, а также по техническим предметам. В среде кадетов высоко ценились способности к математике, химии, инженерии, впрочем интерес к истории, философии, литературе мало помогал в достижении авторитета у коллег-курсантов. Во время учебы, Дж. Першинг проявил качества, которые не столько были связаны с учебными, научными или спортивными занятиями, сколько со способностью командовать и руководить. Кадет Першинг по возрасту был ближе к молодым инструкторам, к тому же ранний опыт самостоятельной жизни приучил его к организованности, ответственности, что отличало от остального, более молодого по возрасту "плебса".

Близость к руководству академии не мешала Джону Джозефу наслаждаться кадетской жизнью. Жизнь курсантов регламентировалась не только в дневное, но и в ночное время. В правилах академии было зафиксировано, что если кадету не требуется 8-часовой сон, он может проснуться после пяти часов утра и позаниматься до подъема. Но в десять часов вечера - отбой. Дж. Першинг вспоминал, что однажды после отбоя он хотел позаниматься французским языком (как будто предвидел, что это ему впоследствии может очень пригодиться). Он завесил окно одеялом, но это не помогло провести дежурного офицера, который наказал будущего генерала армий шестью дополнительными строевыми занятиями. Французским Першинг так и не овладел, зато за время службы очень хорошо освоил испанский. С удовольствием он слушал байки, которые рассказывал и в 50 лет сохранивший авантюрную жилку писатель Марк Твен4.

Джон Джозеф не был блестящим кадетом, он окончил академию 30-ым по списку из 77 курсантов. Но и офицеры, и однокашники признавали его особые, лидерские качества. Каждый год Першинг занимал самый высокий командный пост в кадетском батальоне, а в 1886 г. был избран президентом класса.

Его мечтой были право и бизнес, а реальностью стала военная служба. В мирное время Першинг не думал об армейской жизни, и, еще учась в военной академии, во время отпуска выражал желание серьезно заняться правом. На последнем курсе он и несколько его товарищей по Вест-Пойнту придумали ирригационный проект для Орегона, который, впрочем, так и остался проектом. Першинг писал в своих мемуарах: "со дня моего поступления в Вест-Пойнт до среднего возраста я надеялся, что придет время, когда я смогу вернуться к гражданской жизни, будучи еще довольно молодым, чтобы заняться правом или бизнесом. Но последовательные назначения, которые представляли шансы для активной полевой службы и риска, удерживали меня в армии"5. Его мечта о юридической карьере в определенной мере реализовалась, когда после 1917 г. университеты почли за честь присвоить генералу степень почетного доктора. Не самый академически отличившийся кадет Вест-Пойнта, стал доктором права университетов Небраски (1917 г.), св. Андрея (Шотландия, 1919 г.), Кембриджа (Англия, 1919 г.), Йеля (1920 г.). В 1919 г. Оксфордский университет присвоил ему степень доктора гражданского права.

Так обстоятельства первый раз серьезно повлияли на судьбу молодого, но амбициозного, стремящегося исправить свою неудачно начавшуюся жизнь человека. Однако и военная служба могла развиваться в разных направлениях. Например, Першинг мог стать преподавателем военного дела, тем более что у него был достаточно ранний педагогический опыт. Еще в возрасте 17 лет Джон Джозеф зарабатывал по 35 долларов в месяц, работая школьным учителем в негритянской школе в Лакледе. Этот доход был очень маленьким, и в октябре 1879 г. исключительно по финансовым соображениям он стал преподавателем школы в Прерии Моунд, в 9 милях от Лакледа. Дальнейший опыт преподавания уже был связан с его военной профессией. Будучи инструктором военной тактики в Университете шт. Небраски (1891 - 1895 гг.), он в 1892 г. был произведен в первые лейтенанты; там же он получил степень бакалавра права - в 1893 году. По всей видимости, именно тогда окончательно оформилось и его понимание значения и роли вооруженных сил, способов их формирования. Повсеместно были распространены пацифистские взгляды, убеждение, что больше войны не будет. Вообще же, как говорил мастер эмоциональных речей и будущий госсекретарь У. Д. Брайан, миллионная армия может быть создана за одну ночь6. Не очень большой к тому времени боевой опыт Першинга, убеждал последнего в том, что дело обстоит иначе, особенно если говорить о миллионной армии. Именно в университете, стала складываться его репутация как строгого поборника дисциплины и апологета военного дела.

Во время своего пребывания в Небраске - в 1888 г. - он был возведен в масонское звание в ложе "Линкольн" N 19, а впоследствии стал масоном 33 градуса. Среди генералов участников первой мировой войны было 11 человек, принадлежавших к белому масонству и имевших 32-ю степень - "прекрасный рыцарь королевского совета", 33-ю - "верховный инспектор" или звание "рыцарь Тамплиера". Имевшие эти высокие звания масоны считались "едино избранными людьми, очистившимися от скверны предрассудков". Посвященные становились "мстителями за попранные права человечества". Их "мстительность" была далека от миролюбивого универсального масонства голубых лож, что выражалось уже в их символе, почти императорском - орле, сжимающем в когтях меч с лентой, на которой было начертано по-латыни "Бог мое право"7. Впрочем обвинять офицеров в участии в "мировом масонском заговоре" нет никаких оснований, как и придавать этому какое-нибудь особое значение.

Масонство американских офицеров нисколько не противоречило ни доктрине "вольных каменщиков", ни американским традициям. Военный характер лож определялся только профессией входящих в нее членов. Масонские ложи никак не должны были быть связаны с войной и им следовало соблюдать нейтралитет в случае вооруженных конфликтов. Догмы и указы масонства учат любви, идея всеобщего мира базируется на доктрине универсального братства. Но масонские ложи, как организации, и масоны, как личности, не всегда совпадали в своих обязанностях и практической деятельности. Согласно тем же установлениям масонов, члены ордена должны быть патриотами, любить свою страну и служить ей, защищая во время войны от врагов. Лишь после победы масон должен был вспомнить, что поверженный враг - его брат, которого надо повести к свету, научить работать над "диким камнем" - самим собой. Таким образом, офицеры-масоны первой четверти XX в. продолжали традицию американских военных лож, формально остававшихся нейтральными, но члены которых принимали активное участие во всех значительных событиях истории США. Принадлежность к ложе была личным делом офицеров. В этом выражалась общественная позиция военных, явно государственных людей. В этом же проявлялась и особенность американского общества - стремление его членов к тому, чтобы состоять в клубах, желание каждого американца в течение жизни сыграть несколько социальных ролей, быть принятым в разных социальных кругах, обществах и общинах. За это держались как за признак демократии, и кому как не офицерам надлежало использовать такой фактор, как возможность проявить свой американский характер. К тому же офицерская служба - ритуальная, обладающая многими условиями и символами профессия, основанная на иерархии и дисциплине, а эти признаки могут служить характеристиками масонства. Естественно и понятно совмещение их в одном лице. Таким образом, принадлежность американских офицеров к масонству была главным образом символом престижа, признаком респектабельности, высокого общественного положения. В США, где человек со звездами на погонах не вызывал ни малейшего уважения, а армейский мундир был скорее предметом любопытства и недоброжелательства, чем уважения, принадлежность к масонству предоставляла отдушину, как свидетельство личного успеха в жизни, для самоутверждения8.

После службы на западе США, Першинг с 1897 г. начал преподавать тактические науки в военной академии в Вест-Пойнте. Инструктор занимался с группами по 12 человек. Инструкторами же были, как правило, выпускники академии. Просматривая биографии старших офицеров первой мировой войны, можно убедиться, что многие из них преподавали в Вест-Пойнте специальные дисциплины. Инструкторы назначались военным министром на 3 или 4 года. Их функции состояли в проверке заданий, представляемых кадетами в виде устных докладов, в их оценке, в переводе курсантов в более высокую или низкую секцию, проверке экзаменационных работ. Помимо лекционных классов инструкторы с курсантами не общались. Вряд ли их можно было назвать учителями - это была "машина для градации кадетов в зависимости от их знаний". Большинство инструкторов владело только теми знаниями, которые они получили в академии. Как правило, они не имели педагогического опыта, и кругозор их был довольно узок. Но, как считали кадеты, высокое чувство долга и стремление хорошо выполнить порученное делало их преподавание удовлетворительным9.

Кадеты считали преподавателя Першинга "холодным как лед". Он уже не блистал юмором, сохраняя его для самых близких, тех, кому он доверял. Он был настолько непопулярен, главным образом из-за своей чрезвычайной строгости, что его саркастически прозвали "Черный Джек", в память о командовании войсками негров на границе. Прозвище приклеилось, но со временем потеряло негативную окраску, лишь подчеркивая загадочность и серьезность личности. Кстати, по свидетельству Д. Макартура, тогда же курсанты наделили Першинга еще одним прозвищем - "Всемогущий Господь Бог".

Опыт работы в академии был настолько отрицательным, что Першинг сам обратился в военное министерство с просьбой избавить его от "боев с кадетами" и направить на настоящий театр военных действий. Как видно, педагогическая деятельность Першинга не была успешной. Он мог избрать для себя штабную работу - мечту всех американских офицеров. Скучная жизнь в гарнизонах не давала офицерам возможность проявить себя, как личность. Все военные, сколько-нибудь послужившие, были едины во мнении, что жизнь лейтенанта в армии - наихудшая. В основном жаловались на маленький оклад: в начале века второй лейтенант получал ежемесячно 116,67 долларов, в то время как одна форма стоила 500 долларов плюс дополнительные расходы на амуницию. Из-за небольшого жалования не каждый офицер мог позволить себе жениться: содержание семьи, снятие квартиры требовали дополнительных затрат. По мнению армейских офицеров, жалованье было настолько мало, что, говоря словами лейтенанта Е. Е. Беннета, "только патриотические мотивы или юношеская влюбленность в прелести гарнизонной жизни могли привести молодых людей в вооруженные силы"10. Индейцы изредка "предоставляли работу" кавалеристам, а в остальном жизнь, состоявшая из спорта, бриджа и гарнизонной рутины, была оторвана от мира, протекала в тишине и особых природных условиях. Поэтому стремление военных попасть на штабную работу, а еще лучше - в Вашингтон вполне можно понять: это считалось престижным, давало возможность жить в "цивилизованных" условиях, получать большее жалование, впрочем чинопроизводство и здесь было довольно медленным.

Однако, как и преподавание, штабная работа оказалась не для Першинга. Здесь возникали не зависевшие от него препятствия. Впервые о Першинге, как о штабном работнике, зашла речь в том же критическом для будущего генерала 1898 г., когда он распрощался с Вест-Пойнтом и великолепно проявил себя в американо-испанской войне. По рекомендации бывших сослуживцев и командиров (генерал-майора Н. Майлса, полковника Д. Генри, подполковника Т. А. Болдуина) в Вашингтон поступили документы на присвоение Першингу внеочередного звания и назначении его на службу в столицу США. Приказ об этом был получен в августе 1898 г., но Першинг заболел малярией, и его место занял другой. Второй случай представился только в 1904 г., когда Першинга назначили помощником начальника штаба в Оклахома-сити. Но и на этой должности он пробыл недолго. Его отозвали в Вашингтон для обучения в недавно созданном Армейском военном колледже, который он окончил в 1905 году. В 1908 г. Першинг был приписан к управлению начальника штаба, но служба его прошла в поездках по Европе, где он изучал организацию и подготовку европейских вооруженных сил.

По характеру, образу жизни, своей психологической предрасположенности идеальными условиями для Першинга в смысле реализации его личности оказалась активная боевая деятельность. Апогеем его воинской карьеры стала первая мировая война. Но для того, чтобы понять поведение генерала в Европе, его послевоенную биографию, необходимо учитывать, что 30-летняя боевая карьера сформировала опыт участия в боях, понимание им роли и места армии, как и обязанности офицера.

Успешное начало карьере было положено службой на западе и юго-западе США, где Першинг приобрел опыт сражений против, прежде всего, нерегулярных воинских формирований. Он принимал участие в нескольких кампаниях против индейцев, в том числе апачей в Нью-Мехико и сиу в Южной Дакоте в 1890 - 1891 годы. Его первая часть, 6 кавалерийская, располагалась в форте Байярд (Нью-Мексико), куда Першинг впоследствии вернется командующим мексиканской экспедицией уже в чине генерала.

В течение двух лет (1895 - 1896 гг.) Першинг командовал 10 кавалерийской частью - "солдаты Буффало" (это игра слов: выражение можно перевести как "солдаты - буйволы") в форте Ассинибойн (шт. Монтана). Часть состояла из солдат-негров. Главной задачей военных был контроль за территорией, предотвращение попыток индейцев выйти за границы резервации. Несмотря на старых лошадей, изношенное оружие и снаряжение, "10 буйволиная" часть славилась благодаря храбрости и дисциплинированности солдат. Пьянство и дезертирство, широко распространенные тогда в армии, были здесь редки, как и судебные разбирательства по военным или уголовным преступлениям. Служба в "10 кавалерии" оставила неизгладимый след не только в карьере Першинга, но и в его прозвище "Черный Джек", хотя и закрепилось оно уже во время второго пребывания в Вест-Пойнте.

Вместе со своей частью Джон Джозеф принимал участие в окружении большой группы индейцев кри и депортации их в Канаду. С той же частью во время испано-американской войны он участвовал в кампании на подступах к Сантьяго на Кубе. В его послужном списке отражено участие в битве за Сан Хуан Хил, где был отмечен за проявленную храбрость и награжден Серебряной звездой. По словам командующего генерала С. М. Б. Янга, это был "самый невозмутимый человек под огнем, какого я когда-либо видел"11. Так Першинг приобрел личный (типично американский) опыт военного дела.

Административные, дипломатические навыки Дж. Джозеф получил во время службы на Филиппинах. Через год после окончания американо-испанской войны при военном министерстве был создан Отдел по островным и таможенным делам для обеспечения деятельности военных правительств, учрежденных на новых американских территориях, захваченных на Кубе, Пуэрто-Рико, Филиппинах, Гуаме. Першинг был послан на Филиппинские острова в качестве генерал-адъютанта департамента Минданао. В службе на Филиппинах сочетались кровопролитные экспедиции против крепости Макаждамбо и одновременно дружба с некоторыми местными жителями дато с севера, с озера Ланао. Дж. Першинг успешно руководил войсками против мятежников моро (общее название мусульманских жителей провинции Минданао, включающих магинданов, маранов, иланумов, сангилов) и в то же время выучил их язык, чтобы вести разговоры и переговоры, с интересом знакомился с обычаями местного населения. Именно здесь он впервые занял действительно высокий начальственный пост, став командиром лагеря Викарс, основанного на месте захваченного форта Падапатан12.

Филиппины стали Тулоном для Першинга. Он перестал быть "одним из офицеров" армии США, приобрел известность. Его упоминал военный министр Э. Рут в частных беседах, о нем говорил в послании Конгрессу 7 декабря 1903 г. президент Т. Рузвельт. Генерал-майоры Дэвис, Саммер, Мюррей, Вуд, бригадные генералы Сангер, Берт, Пандал еще до отъезда Першинга в Вашингтон начали ходатайствовать о присвоении капитану генеральского звания за заслуги и военную доблесть, проявленные во время службы на Филиппинах.

По возвращении с Филиппин - в 1903 г., Першинг встретил в Вашингтоне Хелен Фрэнсис Уоррен, на которой в 1905 г. женился. Першингу исполнилось уже 45 лет, но это было обычным для офицеров того времени, которые поздно вступали в брак. Как это было принято у епископалистов и в офицерских семьях, супруги имели много детей. 4 ребенка Першингов (Хелен Элизабет, Анна, Фрэнсис Уоррен, Мэри Маргарет) родились друг за другом: в 1906, 1908, 1909 и 1912 годах. Трудно сказать, была ли личная жизнь генерала счастливой. Внешне это был хороший брак: дети, жена, сопровождавшая мужа в служебных поездках в Японию (Першинг был военным атташе и наблюдателем в Манчжурии во время русско-японской войны 1904 - 1905 гг.), Англию (1908 г.), на Балканы (1908 г.), во Францию (1909 г.). С другой стороны, муж редко подолгу жил с семьей, просил направлять его в места активных боевых действий, отказывался от службы в штабах, семейная же жизнь была сопряжена с известными сомнениями, проблемами и проверкой характера.

Но внешне, брак был выгодным. Тестем Першинга стал сенатор от шт. Вайоминг Фрэнсис Е. Уоррен, председатель комиссии Сената по военным делам. Когда в сентябре 1906 г. президент Т. Рузвельт произвел Першинга из капитанов в бригадные генералы (он обогнал по списку 862 старших офицеров), многие понимающе кивали головами: конечно, у Першинга были "свои" люди в Конгрессе. Завистники не обратили внимания на то, что инициатива исходила от генералов, да и сама служба говорила в пользу новоявленного генерала. С коротким перерывом (осень 1908 - осень 1909 гг.) он снова на Филиппинах, опять воюет с мусульманами (хотя официально занимает пост военного губернатора) вплоть до окончательного разоружения последних в 1913 году. Более того, когда в 1916 г. освободилось 5 вакансий на звание генерал-майора, военный министр Н. Бекер специально советовался с президентом по поводу присвоения Першингу этого звания и одним из возможных препятствий называл его родство с сенатором Ф. Уорреном13. Таким образом, еще вопрос, насколько сумел Першинг воспользоваться преимуществами своего семейного положения.

После назначения в 1913 г. генерал-губернатором Филиппин Ф. Б. Гаррисона, Дж. Першинг был почти уже готов вернуться домой. И закончить бы ему жизнь штабным генералом, но в Мексике произошел военный переворот генерала В. Хуэрта. Першинг обращается в военное министерство с просьбой направить его в Мексику, куда и прибывает в декабре 1913 года. Первоначально патрулирование на мексиканской границе вместе с 8 бригадой было достаточно спокойным. Обустроившись в форте Блисс, генерал намеревался вызвать семью к себе. Но жена с тремя маленькими девочками погибли в ночном пожаре в офицерских квартирах Пресидио в Сан Франциско 27 августа 1915 года. Выжил только 6-летний сын. Забрав сына и сестру Мей с собой в форт, генерал, всегда ревностный служака, с удвоенной энергией отдался армии и военным действиям. Многие отмечали, что генерал почти перестал улыбаться и больше не казался моложе своих лет14.

Выходит, что личная жизнь Першинга не сложилась. Впрочем "монахом" он не стал15. Женщины обращали внимание на подтянутого, стройного, с классическим профилем генерала. Внесли свой вклад и репортеры, которые особенно интересовались, как будет продвигаться карьера генерала после смерти его жены. В газетах распространились слухи, будто Першинг помолвлен с Нитой, сестрой Джорджа Паттона, также окончившего академию в Вест-Пойнте (в 1909 г.). Першинг в течение нескольких месяцев после пожара в Сан-Франциско действительно жил в доме Паттонов. По этому поводу генералу пришлось оправдываться перед тестем и опровергать слухи.

Трагедия могла бы сломить любого другого человека, но личные проблемы не препятствовали службе Першинга. Более или менее спокойное патрулирование закончилось, когда на мексиканской границе появились отряды Панчо Вильи. 15 марта 1916 г. Першинг возглавил карательную экспедицию, и личные проблемы вообще отошли на задний план. Отомстить за 35 убитых отрядом П. Вилья американцев были готовы 26 тысяч американцев, поддержанных авиацией и автомобильными частями. Во время экспедиции генерал окончательно убедился в некоторых вещах, которые настойчиво отстаивал позднее, в Европе. Речь шла о снабжении войск, совершающих марш, о четкой позиции гражданских властей при проведении военных операциях, профессиональной подготовке войск. Особенно острыми оказались вторая и третья проблемы. Сначала правительство В. Каррансы предложило США разрешить американским и мексиканским войскам пересекать границу при преследовании вооруженных отрядов. Когда же американская экспедиция вторглась на территорию Мексики, Карранса потребовал вывести войска, угрожая объявить войну. Поэтому Першингу пришлось сражаться на два фронта: против П. Вилья и против мексиканских правительственных войск. Один эпизод очень характерен для американских военных, убежденных, что и воевать надо по правилам. Начальник штаба американской армии, ведавший концентрацией войск США на мексиканской границе генерал Х. Скотт, которому надоело "неправильное поведение" главы мексиканских мятежников П. Вильи, послал ему "Правила ведения войны". Вилья долго потешался по этому поводу и удивлялся: "Я не понимаю, как это можно вести войну, руководствуясь правилами. Ведь это не игра. И какая вообще разница между войной цивилизованных стран и всякой другой войной?"16.

Дело закончилось созданием смешанной американо-мексиканской комиссии для урегулирования проблемы, Вилья был разбит войсками Каррансы, и конфликт исчерпан. 22 февраля 1917 г. Першинг был приглашен в Санта-Фе для вручения ему медали новым законодательным органом Мексики за "службу государству и нации в качестве командира карательной экспедиции". Ответным жестом была официальная благодарность командующего южным департаментом Першинга мексиканскому генералу Мургуа за "дружеские отношения, установленные между американскими и мексиканскими армейскими офицерами на этой части границы"17. Першинг окончательно убедился в том, что национальная гвардия и добровольцы не смогут заменить регулярные войска, даже в карательных экспедициях18.

Среди тех, кто участвовал в Мексиканской экспедиции (потом в первой мировой войне и прославился во второй), были профессиональные военные: в то время еще вторые лейтенанты М. Риджуей, Л. Траскотт, У. Уолкер, Д. Стратернейер, первые лейтенанты Т. Аллен, Р. Эйчелбергер, Д. Маршалл, капитан Д. Вейнрайт; адъютанты М. Крейг, Х. Драм, Д. Паттон, Л. Макнер; летчик К. Спаац.

Мировая война стала апофеозом в жизни и карьере генерала. В 1916 г., когда начиналась "кампания готовности", речь о Першинге как о претенденте на высокий руководящий военный пост еще не шла. Активно поддерживалось мнение, что у страны есть "два настоящих защитника" - генерал-майоры Ф. Фанстон и Л. Вуд. После неожиданной смерти первого от сердечного приступа 19 января 1917 г., его место занял "герой" мексиканской экспедиции Першинг, сначала в Южном военном округе, а потом и как "защитник нации". Со вступлением США в мировую войну он был назначен командующим американских экспедиционных сил (АЭС) во Франции. Военный министр Н. Бекер, выбравший генерала после 48-часового анализа личных дел претендентов, напутствовал Першинга такими словами: "Я дам вам только два приказа - один отправиться во Францию, и другой - вернуться домой. Все остальное время ваша власть во Франции будет высочайшей"19. В июне 1917 г. Першинг с группой офицеров, получившей потом наименование "Балтийская партия", прибыл в Европу и занялся организацией самостоятельных и боеспособных американских частей.

57-летний Дж. Першинг реализовал, участвуя в боевых действиях на Западном фронте мировой войны, все, чему научился и в чем приобрел собственную практику, воплотив в этом собственное видение военного дела, свою "военную теорию". Его опыт полупартизанских боев против индейцев и других нерегулярных соединений, где особое значение придавалось хорошему снабжению и опытному командующему, легли в основу его подхода к событиям в Европе. Поэтому основной заботой генерала стали отношения с начальством и союзниками, подготовка командиров и вопросы дисциплины.

Проще всего отношения складывались с президентом В. Вильсоном. Во-первых, потому, что последний был главнокомандующим американскими вооруженными силами и, с военной точки зрения, его приказы и распоряжения были беспрекословны. Во-вторых, Вильсон был осторожен, давал лишь советы, стараясь при этом ограничиваться устными указаниями. Полномочия, которые имел Першинг, прибыв в Европу, были "почти так же обширны, как мир"20.

Сложнее были отношения с военным министром Н. Бекером. Например, согласно закону от 5 мая 1917 г., исходившему из пересмотренных "Военных статей", создавались, помимо военных судов, окружные и высшие офицерские суды, занимающиеся рассмотрением дел и гражданских лиц. За военные преступления была введена смертная казнь. Однако в мае 1918 г. Першинг обратился к военному министру с просьбой о расширении полномочий. Дело в том, что согласно ст. 48 параграфа 'Д' "Военных статей" Першинг имел полномочия на приведение в исполнение смертных приговоров в случаях убийства, изнасилования, мятежа, дезертирства и шпионажа. Главнокомандующий АЭС, ссылаясь на права английского и французского коллег - Д. Хэйга и А. Петена, просил дополнить эту статью случаями неповиновения командиру перед лицом врага, активного (атака, штурм) или пассивного неподчинения приказам старших офицеров. Бекер посчитал, что этого делать не стоит, так как в военных условиях такая мера повредит имиджу армии, и общественное мнение будет настроено негативно21. Но была еще одна причина, а именно - стремление не допустить, чтобы военная элита сосредоточила в своих руках судебную власть, стала "государством в государстве".

В июле 1918 г. Бекер снова попытался ограничить обязанности и власть Першинга. По мнению министра, нужно было оставить генералу командование армиями, передав генералу Т. Блиссу дипломатические функции, а генералу Г. У. Геталсу - снабжение. При этом министр, как всегда, постарался подсластить пилюлю, настояв на кандидатурах, более приемлемых для военных. Соглашаясь, в принципе, насчет Блисса, Першинг был категорически против Геталса, усмотрев в этом покушение на свою руководящую роль. Генерал заявил, что снабжение армии должно только ей и подчиняться, и назначил на этот пост свою кандидатуру - генерала Д. Харборда22. Военный министр уступил.

Показателен и конфликт Першинга с бывшими сослуживцами. Здесь столкнулись, прежде всего, личные амбиции. Наибольшей остроты приобрела конкуренция с генералом Л. Вудом. Перед войной он был наиболее известной фигурой, и именно его европейцы ожидали увидеть во главе американских экспедиционных войск. В борьбе между Вудом и Першингом порой использовались недостойные приемы. Общаясь с английскими военными и государственными деятелями, Вуд "авторитетно" высказывал опасения по поводу компетентности всей американской администрации. Тем самым он подогревал недоверие союзников в отношении фактической роли американской помощи. В английских салонах Вуд называл Дж. Першинга бездарным, а его действия глупыми23.

Но все было бесполезно. И тогда генерал Вуд сделал акцент в своих нападках на личную жизнь главкома экспедиционных сил. Женщины для Першинга всегда были объектом пристального внимания и обсуждения в американской армии. В 1917 г. генерал заинтересовался Л. Брукс, приемным отцом которой был филадельфийский банкир- миллионер. От скуки Луиз с братом отправилась в Париж. Как писали газеты, "для поднятия духа американских солдат, воевавших против кайзера". После войны, когда генерал вернулся в Вашингтон, Луиз последовала за ним, заняла официальную должность в вооруженных силах США в качестве "стюардессы Першинга". Через год после возвращения она встретилась с Д. Макартуром, за которого вышла замуж24.

Действительно, описанный случай мог послужить основанием для критики "морального облика американского офицера". Но, как оказалось, факт этот характеризовал больше "истинных" американок. С генералом же сложилась совершенно иная ситуация. По прибытии в Париж Першинг встретил 23-летнюю художницу М. Реско, призванную на действительную службу французским правительством для изготовления официальных портретов. Она уже имела опыт рисования американских военных, среди которых был и американский адмирал У. Симс. Работа над портретом Першинга вылилась в довольно-таки романтическую историю, продолжавшуюся до конца жизни генерала. Разница в возрасте в 24 года не помешала ни многолетней влюбленности, ни для оформления их отношений в самом конце жизни Першинга. Будучи в Париже, он при каждом возможном случае уезжал к ней из штаба. Они никогда не говорили о его работе или войне, просто сидели на медвежьей шкуре перед камином и рассматривали картины или просто молчали (портрет Першинга созданный именно М. Реско, помещен в книге генерала "Мои опыты в мировой войне").

Генерал Л. Вуд, политик по своему характеру, не мог не использовать этих фактов для дискредитации соперника. Более того, когда он испытывал наиболее горькую обиду по поводу того, что его обошли, он повторял президенту, что у Першинга осталось много внебрачных детей во время пребывания последнего на Филиппинах. В свою очередь, Першинг послал секретное письмо военному министру, критикуя и принижая соперника. Вильсон и Бекер отдали предпочтение Першингу, как более послушному, менее склонному к тому, чтобы заниматься политикой, и к тому же "не внушающему энтузиазма гражданским лицам"25. Как показали события, в своем выборе они не ошиблись. Генерал хорошо сделал свое дело и даже не попытался в дальнейшем стать президентом страны, хотя подобные предложения были (например, от редактора еженедельника "Stars and Stripes" Маклафлина). Першинг был твердо уверен в том, что Белый дом не станет его послевоенной резиденцией.

Что касается начальника генерального штаба армии США П. Марча, то можно только удивляться тому, насколько редкими были разногласия между ним и Першингом. Когда Марч получил предложение стать начальником штаба армии США, он готовил войска полевой артиллерии во Франции. Ситуация в американских экспедиционных силах была ему знакома, поэтому он как мог помогал Першингу. Главную цель Марч видел в том, чтобы создать сильную, единую армию. Согласно приказу N 80 (1918 г.), начальник генерального штаба - непосредственный советник военного министра по вопросам планирования, развития и реализации армейской программы, то есть обладает весьма широкими полномочиями. А по Акту от 12 мая 1917 г. начальник штаба имеет звания и полномочия выше всех офицеров в армии26. Марч, став начальником штаба, попытался сосредоточиться на том, чтобы собрать воедино распадающуюся на относительно независимые составные части армию.

Споры Першинга и Марча не были принципиальными. Если первое разногласие - по поводу повышения в званиях находящихся на фронте и оставшихся дома - было действительно серьезным вопросом, то второе - о ношении символа боевого офицера - "ремня Сэма Брауна"27 выглядело не более как проверка силы характера. Как отмечал Першинг, система производства "по старшинству" лишала многих способных и энергичных офицеров возможности командовать большими соединениями, а ведь это могло бы подготовить их к высоким назначениям в годы войны. В свою очередь, Марч начал реорганизацию с кадровых перестановок, установив практику использования на штабных должностях только офицеров действительной службы. Дабы пресечь практику оттока опытных и инициативных офицеров в Европу, начался их отзыв, а также обмен штабных офицеров АЭС и генерального штаба армии. Першинг с пониманием отнесся к начинаниям нового начальника штаба и нет оснований преувеличивать разногласия между ними28. Цель была одна: обеспечить достойное место вооруженным силам. Генералы разными путями приближали ее. После войны Першинг, сам став начальником штаба, продолжил начатое Марчем.

Получив карт-бланш на свои действия в Европе, Першинг постарался закрепить за собой командование американскими войсками и свою независимость в отношениях с союзниками. Э. Людендорф вспоминал, что Дж. Першинг был почти незнаком европейским военным29. О нем знали лишь то, что по возвращении из Манчжурии Дж. Першинг из капитанов сразу стал генерал-майором, играл главную роль в мексиканской кампании. Европейские стратеги не думали, что американский генерал проявит такой интерес к мировой войне. Как отмечал обозреватель французской газеты, вскоре после прибытия в Париж Першинг стал весьма знаменитой личностью. Появилась даже такая шутка: французы говорят - "у нас теперь два отца (по-французски peres), ведущих войну: "папаша Жоффр" (pere Joffre) и "Першинг" (pere Shing)". Европейские военные и гражданские лица, с которыми пришлось общаться Першингу, характеризовали его так: он обладает "большими способностями, огромным упрямством, и великими амбициями"30. Под последним, как доказала практика, могли бы подписаться и маршал Ф. Фош, и Д. Ллойд Джордж, и Ж. Клемансо и многие другие.

"Опытность и характер Першинга служили гарантией: там, где он введет в дело американские войска, остановится только после достижения успеха", - писал Фош в своих воспоминаниях. Европейцам не удалось заставить Першинга поступать так, как хотели они. Переписка между Э. Хаузом, Н. Бекером, А. Бальфуром, Д. Ллойд Джорджем по военным вопросам (в том числе и касающимся армии США) не привела ни к чему. Американский генерал, приходил в негодование от одной мысли, что его пытаются лишить права на создание самостоятельных вооруженных сил. Клемансо требовал отстранить Першинга от командования и даже добивался от Фоша известий, будто французские солдаты настаивают на отозвании американского генерала. Ллойд Джордж писал 5 мая 1918 г. лорду Редингу: "Можно прийти в бешенство, когда подумаешь, что, хотя у нас есть люди, мы ставим под угрозу исход всей войны из-за близорукости одного генерала и неспособности правительства проявить власть и заставить его выполнять принятые правительством обязательства". И все-таки Першинг добился того, что войска США остались под американским командованием. В августе 1918 г. он принял командование еще и над тремя французскими корпусами, которые должны были участвовать в американском наступлении. Во фразе Д. Ллойд Джорджа - "Мы уступили Першингу" - звучали и негодование, и усталость, и восхищение31.

В последние месяцы войны Першинг выступал за суровые условия перемирия. По его мнению, союзники, в отличие от немцев, сильны материально, морально и физически. Перемирие позволяет немцам провести реорганизацию и лишает союзников полноты их военной победы. "Чего я боюсь, так это того, что немцы не поняли, что они разбиты. Если бы они дали нам еще неделю, мы бы научили их этому"32. Дж. Першинг был за политику, которая бы принесла выгоду за пролитую кровь.

Следующий урок, извлеченный Першингом из более чем 30-летней военной карьеры касался подбора командирских кадров. Многие американские офицеры готовы были отправиться с Першингом во Францию. Располагая полной свободой в подборе необходимых помощников, генерал брал в свою команду лиц, которых знал лично, а те, в свою очередь, подбирали себе в помощники знакомых им людей. Н. Бекер полностью поддержал Першинга в кадровой политике. Главком АЭС, побывав во французской и британской дивизиях, обнаружил, что ими командуют генералы в возрасте от 40 до 50 лет33. Американские же высшие чины были в возрасте далеко за 50. В письме Першингу от 10 октября 1917 г. Бекер предлагал направить американских высших командиров во Францию для ознакомления с ситуацией, а также для того, чтобы главком мог составить свое мнение об их пригодности к боевой службе. Поэтому, когда большая группа американских генералов в сентябре 1917 г. прибыла в Европу с инспекцией, они сами стали объектом внимания со стороны Першинга и его формирующегося штаба. Была введена практика периодических физических проверок высших офицеров. Ссылаясь на мнение медицинского отдела, Дж. Першинг отказал более чем половине генералов, присланных ему военным министерством34. В немногочисленном офицерском корпусе высшие и старшие офицеры в той или иной степени знали друг друга. У Першинга была почти идеальная возможность отобрать неконфликтующих людей, относящихся друг к другу, если не с симпатией, то хотя бы без вражды. Поэтому в его штабе не было интриг и тому подобных явлений. Генералы В. Сиберт, Р. Буллард были старыми знакомыми главкома, Дж. Дункан, П. Трауб - его однокашниками по Вест- Пойнту. Кроме штаба, Першинг сам отобрал офицеров для первой дивизии, со многими из которых он был знаком лично. Первую дивизию так и называли: "птенцы Першинга". По мнению начальника американского штаба в Европе Дж. Харборда, эта дивизия была для Першинга как "10-й легион для Цезаря, как старая гвардия для Наполеона"35.

Першинг предпочитал иметь в АЭС влиятельных и постоянно действующих военных священнослужителей, которые бы подчинялись военному командованию. В апреле 1918 г. главком обратился к епископу Г. Бренту с просьбой разработать рекомендации по улучшению работы военных капелланов и координации их деятельности с другими религиозными организациями. Брент был близким другом генерала и крестил его сына Уоррена, что лишний раз подтверждает, насколько генерал был лично заинтересован в создаваемой им армии, и какую политику следовало от него ожидать. При АЭС было создано бюро в составе председателя Брента (епископалиста, известного своей миссионерской деятельностью на Филиппинах, с начала 1918 г. служившего офицером по связи между главкомом АЭС и Ассоциацией христианской молодежи, в 1919 г. получившего звание майора в службе генерал-адьютанта), капеллана Ф. Б. Доуерти (офицера регулярной армии, поступившего на службу во время американо-испанской войны, представителя римско-католической церкви), и П. Д. Муди (конгрегационалиста, офицера Национальной гвардии, президента колледжа Миддлбури). 26 апреля 1918 г. положение этого бюро было зафиксировано приказом как Служба капелланов при генеральном штабе. После подписания перемирия Служба осталась при штабе американских оккупационных сил в Кобленце36.

Таким образом, формировался достаточно сложный клубок взаимоотношений: общее можно было обнаружить не только в американском гражданстве или профессии. Сближали и учеба в военной академии в один и тот же период, и совместная служба на Филиппинах, Кубе, участие в мексиканских экспедициях, наконец, просто личное знакомство. Никто в армии и не помышлял о замене главкома. Сложившаяся система позволяла американским офицерам в Европе быть уверенными друг в друге, знать, что они смогут выполнить свою задачу. Есть основание признать наличие определенного корпоративного духа в высшем эшелоне американского командования.

Однако Першинг жаловался, что среди американских офицеров, занимающих высшие военные посты, слишком много пожилых командиров, хотя сам он брал, прежде всего, тех, кого знал лично, с кем учился и служил.

Создание американских армий требовало лучше подготовленного офицерства, нежели то, что было в наличии. Поэтому встала задача научить американских офицеров методам ведения войны, применяемых союзниками, дать специальные знания и, особенно, научить штабной работе37. Организуя свою армию в Европе, генерал Першинг создавал и собственную систему образования. Центром подготовки американских офицеров в Европе был Лангре, где открылось более 12 школ. Вне Лангре располагались еще два важных центра - артиллерийская школа в Сеймуре и авиашкола в Иссодуне. Более мелкие школы предназначались для подготовки кадров вспомогательных служб - ветеринаров, поваров, кузнецов, механиков и т.п. Располагались они в местах дислокации американских частей.

Конечно, американское командование понимало, что немногие офицеры понимают концепцию войны, знают современные методы ее ведения, методы функционирования союзнического штаба38. Но было два пути: либо стать под европейское руководство, быть учеником, зависеть от союзников, занимать второстепенные позиции, либо учиться на собственном опыте и быть независимыми. Второе больше импонировало американскому характеру. Першингу не нужна была нянька, даже "такая знаменитая, как Жоффр"39. Он не желал быть гостем в Европе.

Еще одна проблема военного командования была связана с негритянскими частями в американской армии. Першинг всю жизнь по службе был связан с афро-американцами и мог видеть, насколько хороши они или плохи в качестве военных. Но все-таки генерал принадлежал своему времени. Несмотря на свой республиканизм, присущий американцам немецкого происхождения, жившим в Миссури, свое фермерское происхождение, службу в "разноцветных" войсках, в расовом вопросе он был очень осторожен. Генерал отстоял создание отдельных 92-й и 93-й "негритянских дивизий". Эти части, хотя и предназначались для ведения боевых действий, использовались главным образом для обслуживания войск. Офицерские должности занимали белые. Так, в "Буйволовой дивизии" (92-й) не было ни одного негритянского офицера в звании выше первого лейтенанта, а в "Вечнозеленой дивизии" (93-й) все офицеры были белыми. Положение негров в армии определялось рядом ограничений. Согласно приказу штаба Першинга от 7 августа 1918 г. белые офицеры не должны были принимать пищу вместе с черными, здороваться с ними за руку, разговаривать или встречаться вне службы40. Армия отражала в себе все черты тогдашнего американского общества.

Отправляясь в Европу во главе миллионной армии, Першинг понимал, что одной из самых важных проблем будет дисциплина. В американских вооруженных силах пьянство, дезертирство, неповиновение командирам были весьма распространенны. Сложность поддержания дисциплины обуславливалась и составом армии, готовящейся к мировой войне: в четырех миллионной новой армии можно было растворить не только 200- тысячную армию предвоенного времени. Призывники так и не прониклись за время подготовки в тренировочном лагере необходимостью подчиняться командирам до самоотверженности, хотя что такое демократия и права человека знали четко. С начала войны перед судом предстали (по данным военно-юридической службы) 12 357 офицеров и нижних чинов, из которых 10 873 (88%) были наказаны. Более половины обвинялись по трем основным видам нарушений: отсутствие без уведомления, пьянство, поведение, порочащее звание военного. Главком особое внимание обращал на проведение антиалкогольной компании и сексуальную чистоту вверенных войск. Старший офицер не должен забывать об одной из главных своих обязанностей - научить подчиненных дисциплине. В октябре 1917 г. штабом Першинга по американскому экспедиционному корпусу было объявлено: "Все офицеры и солдаты должны осознавать, что никогда в нашей истории дисциплина не была так важна... Нормы ее для американской армии должны быть как в Вест-Пойнте"41.

На офицеров была возложена обязанность следить за трезвостью. В приказе Першинга указывалось: "Командующий офицер обязан смотреть, чтобы все места, где продаются спиртные напитки, имели обозначение "за границей" (для американских войск), и принять необходимые меры к тому, чтобы не позволить солдатам посещать их". Впрочем малоградусная выпивка допускалась. Понимая, что не все военнослужащие, посещая в свободное время Париж, отправятся в Лувр или театр, командование вынуждено было разрешить посещение кафе и ресторанов42.

В расположении американских войск борьба за "чистоту нравов" велась постоянно. Эта работа отвлекала так много сил, что несколько нервировала европейских союзников. Клемансо даже попытался вмешаться во внутриамериканские дела. В письме американскому генеральному штабу французский премьер критиковал репрессивную политику в отношении алкоголизма и проституции и даже предлагал помощь в основании "желтых домов". Хитрый Першинг, ежедневно внимательно изучавший сводки о венерических заболеваниях и старавшийся не допускать употребления алкоголя во вверенных ему войсках, переслал это письмо Н. Бекеру. Когда военный министр дважды прочитал его, то воскликнул: "Боже упаси показать его президенту, иначе он прекратит участие Америки в войне"43. Першинг достиг сразу трех целей: продолжил свою политику за высокую нравственность в войсках, показал Клемансо, что вовсе с ним не считается, а также вбил клин между американскими и французскими властями, дабы те не объединились против генерала по другим вопросам.

Интересно мнение Першинга о русских. 31 октября 1917 г., в среду, генерал записывал в своем дневнике - "в воскресенье посетил русский лагерь для интернированных лиц в Ла Куртин, самое отвратительное и антисанитарное место, какое я когда-либо видел". И о русских офицерах: "я разговаривал с двумя русскими полковниками, высказав свое мнение по поводу отсутствия санитарного порядка. Но было ясно, что они не в состоянии заставить своих людей даже работать"44. Больше Першинга ничего не заинтересовало в русской армии, на смену которой собственно и прибыли американские войска.

Непростая ситуация сложилась по окончании военных действий и подписании перемирия. Военнослужащие США располагали массой свободного времени, радовались победе, располагали гораздо большими средствами, чем, например, французские военные. Было немало незамужних француженок, которые были не прочь порадоваться вместе с американскими защитниками концу войны, а заодно поправить свое материальное положение, а если посчастливится, то и связать свою жизнь с американцем, хотя бы на тот период, который был необходим для получения американского гражданства. Возвращение американских солдат как можно скорее домой и, желательно, здоровыми, стало важной заботой офицеров. Генерал Р. Александер вспоминал, что первый вопрос, который задал Першинг, приехав в армию с инспекцией 21 марта 1919 г., был о венерических заболеваниях. Вверенная ему армия, как с гордостью заявил Александер, оказалась чиста, кроме трех человек, только что прибывших из США.

Самыми независимыми, с кем генералу так и не удалось справиться, были летчики. Подчиняясь своей внутренней дисциплине, беспрекословно выполняя приказы своих командиров, летчики с усмешкой смотрели на других офицеров, включая самого главкома, которого называли "наш импресарио". Так, первый лейтенант Э. Пост, живший до войны в Нью-Йорке, единственный сын у матери, автора книг по этикету, на фронте стал активным участником веселых армейских компаний в тренировочной школе Иссодун, которую главнокомандующий американскими экспедиционными силами назвал "наихудшей слякотной ямой во Франции"46.

Но в целом, по мнению капеллана В. Бодетта, некоторые люди никогда не вели такую чистую жизнь на гражданке, как во время войны в армии. Курс, проводимый военным командованием, помог избежать в дополнение к пандемиям тифа и инфлюэнцы и эпидемии венерических заболеваний. Как отмечал морской министр Дж. Даниелс, "это помогло многим молодым людям вернуться домой свободными от того, что наносит больше ран, чем пули врага"47.

Первая мировая война была войной старого общества в новых технических, политических, экономических, социальных и психологических условиях. Необычность ситуации позволила выделиться в ней тем, чья жизнь определялась постоянными и многообразными изменениями, кто успел попробовать себя во многих делах. Першинг оказался среди таких. Генерал был одним из самых молодых в командовании (моложе был, пожалуй, только Э. Людендороф - 1865 г. р.), остальным - 60 и более лет. Внимание к нему привлекалось не только из-за оригинальности позиции, не только потому, что он представлял страну, на которую возлагались не всегда оправданные надежды. Першинг отличался своей независимостью и свободой от всяких условий, но тем же самым и не нравился многим.

Вернулся Першинг в США в сентябре 1919 г., после консультационной работы на Парижской мирной конференции. Тогда же специальным актом Конгресса за номером 45 от 3 сентября 1919 г. за службу в военное время ему было присвоено звание генерала армий (шестизвездный генерал), ранг, который никогда ранее не присваивался, хотя в 1799 г. он был введен Конгрессом для Дж. Вашингтона. Першинг имел все награды, которые вручались в американской армии, а также ордена и медали от британского, французского, бельгийского, итальянского, японского, чехословацкого, испанского и многих других правительств. Безусловно, было бы невозможно сразу надеть их все. Поэтому даже на самых парадных портретах Першинг изображен только с главными американскими наградами.

Эйфория американского населения при встрече своих войск из Европы не поддается описанию. Американцы действительно считали, что война выиграна, праздновали победу, в то время как в Европе основная реакция выражалась скромно: "война окончилась", без акцента на победу или поражение. Генерал Дж. Дж. Першинг был главным героем нации.

Формирование героического образа генерала началось задолго до победы в Европе. Мировая война требовала новой символики, которая бы работала на мобилизацию сил и в Европе, и в США. Авторитет и легенда создавались с американской предприимчивостью, с которой средства массовой информации все превращали в политический товар. Вообще-то американское общество мало интересовалось профессиональной армией и не очень много знало о ней. Британский наблюдатель-корреспондент А. Эгертон говорил, что американцы ничего не знают об армии и не могут привести ни одного простого факта о службе. Американский генерал У. Грэвс отмечал, что в США дискредитировать офицера ничего не стоило48. Першинг, обращаясь к репортерам, заявлял, что американцы не любят войну и мало знают об армии. Основная масса населения не была с армией в тесном контакте. "Это надо исправить", - таково было мнение генерала. При этом военные лидеры проявляли чудеса в том, чтобы сказав много, не сказать ничего. Журналисты считали Першинга обаятельной и внимательной личностью, но совершенно непригодной для получения ими от него какой-либо информации49.

Повсеместно в американских кинотеатрах показывались фильмы с весьма красноречивыми названиями: "Крестоносцы Першинга", "Ответ Америки", "Под четырьмя флагами". В 1917 - 1918 гг. Голливуд выпустил 23 военных фильма: это довольно много, если учесть, что с 1914 по 1917 было снято всего 10 военных лент при 90 в среднем картинах ежегодно50. Наиболее впечатляющей был фильм "Крестоносцы Першинга" (май 1918 г.), в котором показывалось прибытие американского экспедиционного корпуса в Европу: рыцареобразные всадники во главе с возвышающимся над ними генералом Першингом высаживались на французский берег.

Першинг все чаще становится главным героем публикаций, фотографий, картин и рисунков. Бюро карикатур в Комитете общественной информации в 1919 г. выпустило первый том "Война в карикатурах", в котором были собраны рисунки, появившиеся во время войны и среди представленных карикатур была такая: улыбающийся Першинг размахивал винтовкой и отбивал летящие на него немецкие каски. Подпись под рисунком гласила: "Великая американская игра - Першинг играет в биту". В действительности же, хотя у генерала была чудесная улыбка, "как будто солнышко выглядывало", он почти никогда не улыбался после гибели семьи. Или другой рисунок: стоящая на берегу женщина "Франция" приветствует выходящего из океанских вод мужчину, нагруженного оружием и снаряжением; подпись - "Прибытие". На деле же Франция обеспечивала американцев весьма важными видами вооружения: до конца войны войска США не имели своих танков, американские летчики летали в основном на французских самолетах. Но это было известно лишь узкому кругу лиц. Остальные - и американцы и европейцы - были убеждены в материальном могуществе АЭС, в быстрой и полной помощи, оказываемой военным из США. Чувство гордости должен был вызывать плакат, изображающий Першинга, держащего в одной руке меч, а в другой - флаг и орла. Подпись была многообещающей: "Мы сыграем свою роль"51.

Американские войска воспринимались в Европе прежде всего как фактор моральный. Их присутствие должно было воодушевлять солдат и офицеров Антанты и напугать немцев и австрийцев. Американские офицеры, как год назад их английские, французские, русские коллеги, ездили по фронтам, посещали военные лагеря и училища, были приняты самыми высокими лицами - премьерами, монархами, лордами. Некоторая неприязнь усугублялась амбициозностью и высокомерием американцев, которые проявлялись от незнания языка до отвержения европейского и превознесения американского опыта52. Более или менее приученные к дипломатии европейские офицеры с негодованием воспринимали "тупую непреклонность" американских военных руководителей, проявляемую ими даже на неофициальных раутах и приемах. Однако в целом, офицеры США оставили о себе хорошие воспоминания - о своей энергии, прямоте и желании сотрудничать на равных.

С окончанием войны, в том же 1919 г., можно считать, закончилась жизнь "Першинга - военного лидера" и началась жизнь "Першинга - старика". Он проживет еще много лет, но довольно серо по сравнению с предыдущими двумя десятилетиями.

С июля 1921 по сентябрь 1924 г. генерал занимал высшую в американской армии мирного времени должность начальника генерального штаба. В 1921 г. Военная академия в Пенсильвании присвоила ему степень доктора военных наук. Пользуясь несомненным авторитетом в вооруженных силах, Першинг завершил по образу и подобию того, который был при АЭС, формирование американского генерального штаба, начатое в 1903 году военным министром Э. Рутом. Но это была уже простая компиляция действительно оригинального, европейского решения проблемы командованием американской армией. После отставки Першинг оставался, согласно статусу, на действительной службе, как самый старший офицер армии. В 1925 г., президент К. Кулидж решил привлечь генерала к урегулированию пограничного спора между Чили и Перу. Филиппинский и мексиканский опыт Першинга предполагалось использовать в руководстве плебисцитарной комиссией. Работа этой комиссии закончилась неудачей. Это был последний, и не самый блестящий аккорд в военной биографии Першинга.

В 1936 г. исполнилось пятьдесят лет выпуска Першинга из военной академии. Генерала часто приглашали напутствовать молодых офицеров, но этот год был для него особенным. На празднике присутствовали президент Ф. Д. Рузвельт, военный министр периода первой мировой войны Н. Бекер. Першинг вручал дипломы выпускникам, среди которых был будущий командующий американскими войсками во Вьетнаме У. Уэстморленд. Сорок лет спустя, Уэстморленд попытался опереться на высокий авторитет Першинга в своем объяснении недостаточной подготовки американской армии к войне во Вьетнаме. Уэстморленд вспоминал живую речь бывшего главкома и считал, что генерал Першинг был провидцем, еще в 1936 г., определив особенность американской армии, ее отличие и силу именно в маленьких, мобильных частях, а соответственно, и возлагая большую ответственность на командиров мелких подразделений53.

В межвоенное время Першинг выполнял почетную, но ничего не значащую работу председателя Комиссии по памятникам, почетно председательствовал на всевозможных собраниях. И все чаще чувствовал усталость, головокружение, резко худел. Давали о себе знать болезни - последствия малярии, недуги сердца и почек. Филиппины оставили о себе память не только победами.

После первой мировой войны Першинг прожил еще без малого 30 лет. Он видел, как новые люди добивались славы и известности (Д. Макартур и Д. Эйзенхауэр, Д. Паттон и Д. Маршалл, его шофер, а потом летчик-ас Э. Рикенбакер, помощник генерала-адъютанта штаба Э. Карлсон и др.). Конечно, и после отставки генерала офицеры его не забыли. Так, будущий начальник штаба американской армии во время второй мировой войны Д. Маршалл всегда посылал Першингу поздравительные открытки с днем рождения, а когда второй раз женился в 1930 г., попросил бывшего главкома АЭС быть шафером на свадьбе. Во многом благодаря рекомендации Першинга президент Ф. Д. Рузвельт выбрал кандидатуру Маршалла на пост начальника штаба. Маршалл же сообщил престарелому патрону о начале второй мировой войны. Всех будущих американских героев Першинг знал лично. Превосходя их по званию, формально он был их командиром, но никогда не предпринимал он попыток активно вмешиваться в новую военную политику.

С 1941 г. генерал сделал местом своего постоянного пребывания верхний этаж специально выстроенного крыла госпиталя Уолтера Рида в Вашингтоне. Первая мировая война была уже давно в истории, но 80-летнему Першингу каждое утро его сестра, составляя режим визитов, редко когда записывала меньше 3 - 4 человек, считавших своим долгом, проезжая через Вашингтон, навестить генерала. Умер Джон Першинг во сне - 15 июля 1948 года, похоронен он на Арлингтонском кладбище.

Джон Джозеф Першинг продолжился в своих потомках. Его сын, Уоррен, реализовал мечту отца и стал бизнесменом. А два внука пошли по стопам деда, при этом оба унаследовали стремление быть в гуще событий, принимать участие в боевых действиях. Старший внук, Джон Уоррен Першинг III, дослужился до звания полковника, принимал участие в войне во Вьетнаме, был в составе специальных войск в Германии, активно сотрудничал в разработке и проведении в жизнь программы подготовки военных резервов. Младший внук, Ричард Уоррен Першинг, не успел дослужиться до больших чинов и званий, он погиб в возрасте 25 лет во Вьетнаме.

Джон Джозеф Першинг не обладал мощной харизмой. Но с ним было хорошо работать. Он, как локомотив, тащил за собой всех, кто хотел добиться славы. При этом у него не было никакой конкретной конечной цели. Он жил каждым отдельным днем, превращая его не в подготовку к будущей славе, а в ежедневную славу.

Примечания

1. HART LIDDLE В. Reputations. Ten Years After Boston. 1928; GOLDHURST R. Pipe Clay and Drill: John J. Pershing, the Classical American Soldier N.Y. 1977; MASON H. M. Jr. The Great Pursuit: General John J. Pershing's Punitive Expedition Across the Rio Grande to Destriy the Mexican Bandit Pancho Villa. N.Y. 1970; O'CONNOR R. Black Jack Pershing. Garden City. 1961; SMYTHE D. Guerilla Warrior: The Early Life of John J. Pershing. N.Y. 1973; SMYTHE D. Pershing: General of the Armies. Bloomington, 1986; VANDIVER F. E. Black Jack: The Life and Times of John J. Pershing. 2 vols. College Station. 1977; см. также: Dictionary of American Military Biography. Vol. 2. Westport; DUPUY T. The Harper Encyclopedia of Military Biography. Harper Collins Publishers. 1992; Словарь американской истории с колониальных времен до первой мировой войны. СПб. 1997; КИГАН Д., УИТКРОФТ Э. Кто есть кто в военной истории. М. 2000 и др.

2. Первым эти слова произнес полковник Стентон - MARCH P. The Nation of the War. Garden City. 1928, p. 221; Promise of Greatness. The War of 1914 - 1918. N.Y. 1968, p.347.

3. REEDER R. Heroes and Leaders of West Point. N.Y. 1970, p. 34; STALLINGS L. The Doughboys: The Story of the AEF, 1917 - 1918. N. Y. 1963, p. 28; EISENHOWER D. D. At Ease: Stories I Tell to Friends. Garden City, N.Y. 1967, p.209; LIDDLLE HART B. Op. cit., p.291.

4. MONAMY J. West Point Academy USA, From an English Point of View. - Colburn's United Service Magazine and Journal of the Army, Navy and Auxiliary Forces. Lnd. 1883, part 1, p. 52, 54, 55; BULLARD R. L. Personalities and Reminiscences of the War. N. Y. 1925 - 42 - 43; REEDER R. Op. cit., p. 31 - 32; HARBORD J. America in the World War. Boston. 1936, p. 61.

5. PERSHING J. J. My Experiences in the World War. Vol. I. N.Y. 1931, p. 3.

6. pbs.org

7. Генерал был членом Йоркского и Шотландского Уставов, в 1930 г. он получил звание "рыцарь Тамплиера" (330). СОКОЛОВСКАЯ Т. О. Масонские системы. Масонство в его прошлом и настоящем. СПб. 1914, с. 103; МОРАМАРКО М. Масонство в прошлом и настоящем. М. 1990, с. 193.

8. СОЛОВЬЕВ О. Ф. Масонство в мировой политике XX века. М. 1998, с. 10, 14; MACKEY A.G. An Encyclopedia of Freemasonry and Its Kindred Sciences. Chicago. 1927. Vol. 2, p. 484, 836 - 837; ХЕРАСКОВ И. М. Масонство в САСШ. Масонство в его прошлом и настоящем, с. 249 - 255; Краткие сведения о вооруженных силах САСШ. М. 1919, с. 5.

9. МОТТ Т. Twenty Years as Military Attachй. N.Y. 1937, p. 36, 37 - 38.

10. To Marry or Not to Marry? - Army, Navy and Air Force Journal (ANJ), 1916, Sept. 16, p. 71; The Recruiting Problem. - ANJ, 1916, June 3, p. 1284; MOSLEY L. Marshall: Hero for Our Times. N.Y. 1982, p. 28.

11. STALLINGS L. The Doughboys: The Story of the American Expedional Forces, 1917 - 1918. N.Y. 1963, p. 30.

12. BULLARD R.L. Personalities and Reminiscences of the War. N.Y. 1925, p. 44 - 45.

13. The Papers of Woodrow Wilson. Vol. 38. Princeton. 1982, p. 238 - 239.

14. STALLINGS L. Op. cit., p. 30.

15. BULLARD R.L. Op. cit., p. 43.

16. РИД Дж. Избранное. Кн. I. М. 1987, с. 445 - 446.

17. ANJ, 1917, 17 February, p. 781, 24 March, p. 960.

18. The Papers of Woodrow Wilson. Vol. 38, p. 220 - 232; CHARLES H., SADLER L. The Plan of San-Diego and the Mexican - US War Crisis of 1916: Rreexamination the Hispanic American Historical Review, 1978, Vol. 58, N 3, p. 393.

19. FREEMAN W. Awake! USA, Arc We in Danger? Are We Prepared? N.Y. 1916, p. 216; General Pershing. American Review of Reviews (ARR), 1917, July, p. 57; MACARTHUR D. Reminiscences. N.Y. 1964, p. 47; TRASK D. The AEF and Coalition Warmaking, 1917 - 1918. Lawrence. 1993, p. 112.

20. HARBORD J. America in the World War. Boston. 1936, p. 12, 27 - 28.

21. Articles 12, 13, 16, 43 in "Text of the Revised Articles of War" (ANJ, September 2, p. 5 - 8; 1916, September 2, p. 5 - 8); Papers of Woodrow Wilson. Vol. 48, p. 5 - 6; MARCH P. Op. cit., p. 264.

22. STALLINGS L. Op. cit., p. 173 - 174.

23. BAKER N. America at War. Vol 2. N.Y. 1931, p. 233 - 234; SMYTHE D. Pershing: General of the Armies. Bloomington. 1986, p. 25.

24. КУЗНЕЦОВ Л. М. Стопроцентный американец. М. 1990, с. 95.

25. HARRIES, М. and S. The Last Days of Innocence, p. 121 - 122; MARCH P. Op. cit., p. 61 - 63; BULLARD R. Op. cit., p. 47.

26. MARCH P. Op. cit., p. 41; American Military History. Ch. 17. World War 1: The First Three Years. Washington. 1969, p. 379.

27. BAKER N. Op. cit., Vol. 2, p. 410.

28. PERSHING J.J. Op. cit. Vol. 1, p. 124; MARCH P. Op. cit, p. 41; SMYTHE D. Op. cit., p. 93.

29. As They Saw Us: Foch, Ludendorff and Other Leaders Write Our War History. Garden City. 1929. p. 28 - 29.

30. HARRIES. Op.cit., p. 121; KENNETT L. AEF Through French Eyes. - Military Review, 1972, vol. 52, p. 4.

31. ФОШ Ф. Воспоминания. М., 1939, c. 312, 355, 286, 408; ЛЛОЙД ДЖОРДЖ Д. Военные мемуары. М. 1938, с. 289 - 290, 296, 298, 302; MARCH P. The Nation at War. Garden City. 1932, p. 261; STALLINGS L. Op. cit., p. 324, 328.

32. ФОШ Ф. УК. соч., с. 408; МОТТ, В. Op. cit., p. 263 - 266; SMYTHE D. Op. cit., p. 232.

33. PERSHING J.J. Op. cit, p. 124.

34. HARBORD J. America in the World War, p. 193 - 195; BAKER N. Op. cit., v. 2, p. 227 - 227.

35. HARBORD J. The American Army in France. 1917 - 1919. Boston. 1936, p. 99.

36. Religion of Soldier and Sailor. Cambridge. 1945, p. 11.

37. America on the Battle Front. - New York Times Current History. 1917. Vol. 13, p. 424; Final Report of General J.J.Pershing. - The Encyclopedia Americana. Vol. 28. N.Y. 1946, p. 492; BULLARD R. Op. cit., p. 60 - 64.

38. The American Heritage History, p. 250; MARSHALL G.S. Memoirs of My Services in the World War 1917 - 1918. Boston. 1976, p. 9; MOTT T. Op. cit., p. 237.

39. LIDDELL HART. B. Op. cit., p. 304.

40. GANOE W.A. The History of the U.S. Army. N.Y. 1942; BULLARD R. Op. cit., p. 297; BENNET L. (jr.) Before the Mayflower. A History of Black America. Chicago. 1969. p. 292; Encyclopedia of the American Military. N. Y. 1994, p. 920.

41. См.: Донесения русского военного агента в США о состоянии американской армии 1.02.1905- 22.01.1918. - Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2000, оп.1, д. 1113, л. 14, 15, 23; д. 4269, л. 3, 8, 9, 10; д. 4276, л. 3; д. 4280, л. 16. CROWDER. Е. Report of Judge Advocate of Army. - ANJ. 1916, 9. December, p. 456. SCOTT. H. Report of the Chief of Staff. Ibid., p. 466; The New York Times Current History. 1919. Vol. 18. Jan. -March, p. 65; Final Report of General J.J. Pershing. The Encyclopedia Americana. Vol. 28, p. 492.

42. PERSHING J.J. Op. cit. Vol. I, p. 281; BLANKENHORN H. Adventures in Propaganda: Letters of an Intelligence Officer in France. Boston. 1919, p. 46.

43. COFFMAN E. The War to End All Wars. N.Y. 1968, p.132, 133.

44. PERSHING J.J. Op. cit. Vol. 1, p. 207, 211.

45. ALEXANDER R. Memoirs of the World War 1917 - 1918. N.Y. 1931, p. 305.

46. ELLIOT S.E. Wooden Crates and Gallant Pilots. Philadelphia. 1974, p. 93, 97.

47. Letters From the Front, 1898 - 1945. Madison. 1992, p. 38; DANIELS J. The Wilson Era. Years of War and After. 1917 - 1923. Chapel Hill. 1946, p. 197.

48. A British View of Our Army. ANJ. 1916, July 2, p. 1515; SCOTT H.L. Some Memoirs of a Soldier. N.Y. 1928, p. 423 - 424; ГРЭВС У. Американская авантюра в Сибири. М. 1932, с. 143.

49. ANJ, 5 February, 1916, р. 723; Pershing and the News. - The Evening Post. 1917, Sept. 12, p. 6.

50. КЕРЖЕНЦЕВ В. Милитаризм в Америке (Письмо из Нью-Йорка). - Летопись. 1916, N 9, с. 237 - 238; Кинематограф сопровождает американских солдат на фронт. - Дружеское слово. Владивосток. 1918. N 2, с. 14; ЛАСВЕЛЬ Г. Техника пропаганды в мировой войне. М. -Л. 1929, с. 179.

51. DOHERTY, Т. Hollywood, American Culture and World War 2, p. 89; The War in Cartoons. N.Y. 1919, p. 72, 73; DANIELS J. Op. cit., p. 175; American Military History. Washington. 1969, p. 376; Ллойд Джордж Д. УК. соч., с. 286.

52. РГВИА, ф. 2000. оп. I, д. 4279, л. 56; The Evening Post, 1917, June 9, p. 1; MARSHALL G.S. Memoirs of My Services in the World War 1917 - 1918. Boston. 1976, p. 213 - 225; BULLARD R. Op. cit., p. 266.

53. WESTMORELAND W. A Soldier Reports. Garden City. 1976, p. 12.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Кирасиры, конные аркебузиры, карабины и прочие
      Автор: hoplit
      George Monck. Observations upon Military and Political Affairs. Издание 1796 года. Первое было в 1671-м, книга написана в 1644-6 гг.
      "Тот самый" Монк.

       
      Giorgio Basta. Il gouerno della caualleria leggiera. 1612.
      Giorgio Basta. Il mastro di campo. 1606.

       
      Sir James Turner. Pallas armata, Military essayes of the ancient Grecian, Roman, and modern art of war written in the years 1670 and 1671. 1683. Оглавление.
      Lodovico Melzo. Regole militari sopra il governo e servitio particolare della cavalleria. 1611
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • "Примитивная война".
      Автор: hoplit
      Небольшая подборка литературы по "примитивному" военному делу.
       
      - Prehistoric Warfare and Violence. Quantitative and Qualitative Approaches. 2018
      - Multidisciplinary Approaches to the Study of Stone Age Weaponry. Edited by Eric Delson, Eric J. Sargis. 2016
      - Л. Б. Вишняцкий. Вооруженное насилие в палеолите.
      - J. Christensen. Warfare in the European Neolithic.
      - Detlef Gronenborn. Climate Change and Socio-Political Crises: Some Cases from Neolithic Central Europe.
      - William A. Parkinson and Paul R. Duffy. Fortifications and Enclosures in European Prehistory: A Cross-Cultural Perspective.
      - Clare, L., Rohling, E.J., Weninger, B. and Hilpert, J. Warfare in Late Neolithic\Early Chalcolithic Pisidia, southwestern Turkey. Climate induced social unrest in the late 7th millennium calBC.
      - Першиц А.И., Семенов Ю.И., Шнирельман В.А. Война и мир в ранней истории человечества.
      - Алексеев А.Н., Жирков Э.К., Степанов А.Д., Шараборин А.К., Алексеева Л.Л. Погребение ымыяхтахского воина в местности Кёрдюген.
      -  José María Gómez, Miguel Verdú, Adela González-Megías & Marcos Méndez. The phylogenetic roots of human lethal violence // Nature 538, 233–237
      - Sticks, Stones, and Broken Bones: Neolithic Violence in a European Perspective. 2012
       
       
      - Иванчик А.И. Воины-псы. Мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию // Советская этнография, 1988, № 5
      - Иванчик А., Кулланда С.. Источниковедение дописьменной истории и ранние стадии социогенеза // Архаическое общество: узловые проблемы социологии развития. Сб. научных трудов. Вып. 1. М., 1991
      - Askold lvantchik. The Scythian ‘Rule Over Asia’: The Classıcal Tradition And the Historical Reality // Ancient Greeks West and East. 1999
      - А.Р. Чочиев. Очерки истории социальной культуры осетин. 1985 г.
      - Α.Κ. Нефёдкин. Тактика славян в VI в. (по свидетельствам ранневизантийских авторов).
      - Цыбикдоржиев Д.В. Мужской союз, дружина и гвардия у монголов: преемственность и конфликты.
      - Вдовченков E.B. Происхождение дружины и мужские союзы: сравнительно-исторический анализ и проблемы политогенеза в древних обществах.
      - Louise E. Sweet. Camel Raiding of North Arabian Bedouin: A Mechanism of Ecological Adaptation //  American Aiztlzropologist 67, 1965.
      - Peters E.L. Some Structural Aspects of the Feud among the Camel-Herding Bedouin of Cyrenaica // Africa: Journal of the International African Institute,  Vol. 37, No. 3 (Jul., 1967), pp. 261-282
       
       
      - Зуев А.С. О боевой тактике и военном менталитете коряков, чукчей и эскимосов.
      - Зуев А.С. Диалог культур на поле боя (о военном менталитете народов северо-востока Сибири в XVII–XVIII вв.).
      - О.А. Митько. Люди и оружие (воинская культура русских первопроходцев и коренного населения Сибири в эпоху позднего средневековья).
      - К.Г. Карачаров, Д. И. Ражев. Обычай скальпирования на севере Западной Сибири в Средние века.
      - Нефёдкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII—начало XX в.).
      - Зуев А.С. Русско-аборигенные отношения на крайнем Северо-Востоке Сибири во второй половине  XVII – первой четверти  XVIII  вв.
      - Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов крайнего Северо-Востока Сибири.
      - Головнев А.В. Говорящие культуры. Традиции самодийцев и угров.
      - Laufer В. Chinese Clay Figures. Pt. I. Prolegomena on the History of Defensive Armor // Field Museum of Natural History Publication 177. Anthropological Series. Vol. 13. Chicago. 1914. № 2. P. 73-315.
      - Нефедкин А.К. Защитное вооружение тунгусов в XVII – XVIII вв. [Tungus' armour] // Воинские традиции в археологическом контексте: от позднего латена до позднего средневековья / Составитель И. Г. Бурцев. Тула: Государственный военно-исторический и природный музей-заповедник «Куликово поле», 2014. С. 221-225.
      - Нефедкин А.К. Колесницы и нарты: к проблеме реконструкции тактики // Археология Евразийских степей. 2020
       
       
      - N. W. Simmonds. Archery in South East Asia s the Pacific.
      - Inez de Beauclair. Fightings and Weapons of the Yami of Botel Tobago.
      - Adria Holmes Katz. Corselets of Fiber: Robert Louis Stevenson's Gilbertese Armor.
      - Laura Lee Junker. Warrior burials and the nature of warfare in prehispanic Philippine chiefdoms..
      - Andrew P. Vayda. War in Ecological Perspective: Persistence, Change, and Adaptive Processes in Three Oceanian Societies. 1976
      - D. U. Urlich. The Introduction and Diffusion of Firearms in New Zealand 1800-1840..
      - Alphonse Riesenfeld. Rattan Cuirasses and Gourd Penis-Cases in New Guinea.
      - W. Lloyd Warner. Murngin Warfare.
      - E. W. Gudger. Helmets from Skins of the Porcupine-Fish.
      - K. R. Howe. Firearms and Indigenous Warfare: a Case Study.
      - Paul  D'Arcy. Firearms on Malaita, 1870-1900. 
      - William Churchill. Club Types of Nuclear Polynesia.
      - Henry Reynolds. Forgotten war. 2013
      - Henry Reynolds. The Other Side of the Frontier. Aboriginal Resistance to the European Invasion of Australia. 1981
      - John Connor. Australian Frontier Wars, 1788-1838. 2002
      -  Ronald M. Berndt. Warfare in the New Guinea Highlands.
      - Pamela J. Stewart and Andrew Strathern. Feasting on My Enemy: Images of Violence and Change in the New Guinea Highlands.
      - Thomas M. Kiefer. Modes of Social Action in Armed Combat: Affect, Tradition and Reason in Tausug Private Warfare // Man New Series, Vol. 5, No. 4 (Dec., 1970), pp. 586-596
      - Thomas M. Kiefer. Reciprocity and Revenge in the Philippines: Some Preliminary Remarks about the Tausug of Jolo // Philippine Sociological Review. Vol. 16, No. 3/4 (JULY-OCTOBER, 1968), pp. 124-131
      - Thomas M. Kiefer. Parrang Sabbil: Ritual suicide among the Tausug of Jolo // Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde. Deel 129, 1ste Afl., ANTHROPOLOGICA XV (1973), pp. 108-123
      - Thomas M. Kiefer. Institutionalized Friendship and Warfare among the Tausug of Jolo // Ethnology. Vol. 7, No. 3 (Jul., 1968), pp. 225-244
      - Thomas M. Kiefer. Power, Politics and Guns in Jolo: The Influence of Modern Weapons on Tao-Sug Legal and Economic Institutions // Philippine Sociological Review. Vol. 15, No. 1/2, Proceedings of the Fifth Visayas-Mindanao Convention: Philippine Sociological Society May 1-2, 1967 (JANUARY-APRIL, 1967), pp. 21-29
      - Armando L. Tan. Shame, Reciprocity and Revenge: Some Reflections on the Ideological Basis of Tausug Conflict // Philippine Quarterly of Culture and Society. Vol. 9, No. 4 (December 1981), pp. 294-300.
      - Karl G. Heider, Robert Gardner. Gardens of War: Life and Death in the New Guinea Stone Age. 1968.
      - Karl G. Heider. Grand Valley Dani: Peaceful Warriors. 1979 Тут
      - Mervyn Meggitt. Bloodis Their Argument: Warfare among the Mae Enga Tribesmen of the New Guinea Highlands. 1977 Тут
      - Klaus-Friedrich Koch. War and peace in Jalémó: the management of conflict in highland New Guinea. 1974 Тут
      - P. D'Arcy. Maori and Muskets from a Pan-Polynesian Perspective // The New Zealand journal of history 34(1):117-132. April 2000. 
      - Andrew P. Vayda. Maoris and Muskets in New Zealand: Disruption of a War System // Political Science Quarterly. Vol. 85, No. 4 (Dec., 1970), pp. 560-584
      - D. U. Urlich. The Introduction and Diffusion of Firearms in New Zealand 1800–1840 // The Journal of the Polynesian Society. Vol. 79, No. 4 (DECEMBER 1970), pp. 399-41
      - Barry Craig. Material culture of the upper Sepik‪ // Journal de la Société des Océanistes 2018/1 (n° 146), pages 189 à 201
      - Paul B. Rosco. Warfare, Terrain, and Political Expansion // Human Ecology. Vol. 20, No. 1 (Mar., 1992), pp. 1-20
      - Anne-Marie Pétrequin and Pierre Pétrequin. Flèches de chasse, flèches de guerre: Le cas des Danis d'Irian Jaya (Indonésie) // Anne-Marie Pétrequin and Pierre Pétrequin. Bulletin de la Société préhistorique française. T. 87, No. 10/12, Spécial bilan de l'année de l'archéologie (1990), pp. 484-511
      - Warfare // Douglas L. Oliver. Ancient Tahitian Society. 1974
      - Bard Rydland Aaberge. Aboriginal Rainforest Shields of North Queensland [unpublished manuscript]. 2009
      - Leonard Y. Andaya. Nature of War and Peace among the Bugis–Makassar People // South East Asia Research. Volume 12, 2004 - Issue 1
      - Forts and Fortification in Wallacea: Archaeological and Ethnohistoric Investigations. Terra Australis. 2020
      - Roscoe, P. Social Signaling and the Organization of Small-Scale Society: The Case of Contact-Era New Guinea // Journal of Archaeological Method and Theory, 16(2), 69–116. (2009)
      - David M. Hayano. Marriage, Alliance and Warfare: the Tauna Awa of New Guinea. 1972
      - David M. Hayano. Marriage, alliance, and warfare: a view from the New Guinea Highlands // American Ethnologist. Vol. 1, No. 2 (May, 1974)
      - Paula Brown. Conflict in the New Guinea Highlands // The Journal of Conflict Resolution. Vol. 26, No. 3 (Sep., 1982)
      - Aaron Podolefsky. Contemporary Warfare in the New Guinea Highlands // Ethnology. Vol. 23, No. 2 (Apr., 1984)
      - Fredrik Barth. Tribes and Intertribal Relations in the Fly Headwaters // Oceania, Vol. XLI, No. 3, March, 1971
      - Bruce M. Knauft. Melanesian Warfare: A Theoretical History // Oceania. Vol. 60, No. 4, Special 60th Anniversary Issue (Jun., 1990)
       
       
      - Keith F. Otterbein. Higi Armed Combat.
      - Keith F. Otterbein. The Evolution of Zulu Warfare.
      - Myron J. Echenberg. Late nineteenth-century military technology in Upper Volta // The Journal of African History, 12, pp 241-254. 1971.
      - E. E. Evans-Pritchard. Zande Warfare // Anthropos, Bd. 52, H. 1./2. (1957), pp. 239-262
      - Julian Cobbing. The Evolution of Ndebele Amabutho // The Journal of African History. Vol. 15, No. 4 (1974), pp. 607-631
       
       
      - Elizabeth Arkush and Charles Stanish. Interpreting Conflict in the Ancient Andes: Implications for the Archaeology of Warfare.
      - Elizabeth Arkush. War, Chronology, and Causality in the Titicaca Basin.
      - R.B. Ferguson. Blood of the Leviathan: Western Contact and Warfare in Amazonia.
      - J. Lizot. Population, Resources and Warfare Among the Yanomami.
      - Bruce Albert. On Yanomami Warfare: Rejoinder.
      - R. Brian Ferguson. Game Wars? Ecology and Conflict in Amazonia. 
      - R. Brian Ferguson. Ecological Consequences of Amazonian Warfare.
      - Marvin Harris. Animal Capture and Yanomamo Warfare: Retrospect and New Evidence.
       
       
      - Lydia T. Black. Warriors of Kodiak: Military Traditions of Kodiak Islanders.
      - Herbert D. G. Maschner and Katherine L. Reedy-Maschner. Raid, Retreat, Defend (Repeat): The Archaeology and Ethnohistory of Warfare on the North Pacific Rim.
      - Bruce Graham Trigger. Trade and Tribal Warfare on the St. Lawrence in the Sixteenth Century.
      - T. M. Hamilton. The Eskimo Bow and the Asiatic Composite.
      - Owen K. Mason. The Contest between the Ipiutak, Old Bering Sea, and Birnirk Polities and the Origin of Whaling during the First Millennium A.D. along Bering Strait.
      - Caroline Funk. The Bow and Arrow War Days on the Yukon-Kuskokwim Delta of Alaska.
      - Herbert Maschner, Owen K Mason. The Bow and Arrow in Northern North America. 
      - Nathan S. Lowrey. An Ethnoarchaeological Inquiry into the Functional Relationship between Projectile Point and Armor Technologies of the Northwest Coast.
      - F. A. Golder. Primitive Warfare among the Natives of Western Alaska. 
      - Donald Mitchell. Predatory Warfare, Social Status, and the North Pacific Slave Trade. 
      - H. Kory Cooper and Gabriel J. Bowen. Metal Armor from St. Lawrence Island. 
      - Katherine L. Reedy-Maschner and Herbert D. G. Maschner. Marauding Middlemen: Western Expansion and Violent Conflict in the Subarctic.
      - Madonna L. Moss and Jon M. Erlandson. Forts, Refuge Rocks, and Defensive Sites: The Antiquity of Warfare along the North Pacific Coast of North America.
      - Owen K. Mason. Flight from the Bering Strait: Did Siberian Punuk/Thule Military Cadres Conquer Northwest Alaska?
      - Joan B. Townsend. Firearms against Native Arms: A Study in Comparative Efficiencies with an Alaskan Example. 
      - Jerry Melbye and Scott I. Fairgrieve. A Massacre and Possible Cannibalism in the Canadian Arctic: New Evidence from the Saunaktuk Site (NgTn-1).
      - McClelland A.V. The Evolution of Tlingit Daggers // Sharing Our Knowledge. The Tlingit and Their Coastal Neighbors. 2015
       
       
      - Фрэнк Секой. Военные навыки индейцев Великих Равнин.
      - Hoig, Stan. Tribal Wars of the Southern Plains.
      - D. E. Worcester. Spanish Horses among the Plains Tribes.
      - Daniel J. Gelo and Lawrence T. Jones III. Photographic Evidence for Southern Plains Armor.
      - Heinz W. Pyszczyk. Historic Period Metal Projectile Points and Arrows, Alberta, Canada: A Theory for Aboriginal Arrow Design on the Great Plains.
      - Waldo R. Wedel. Chain mail in plains archeology.
      - Mavis Greer and John Greer. Armored Horses in Northwestern Plains Rock Art.
      - James D. Keyser, Mavis Greer and John Greer. Arminto Petroglyphs: Rock Art Damage Assessment and Management Considerations in Central Wyoming.
      - Mavis Greer and John Greer. Armored
 Horses 
in 
the 
Musselshell
 Rock 
Art
 of Central
 Montana.
      - Thomas Frank Schilz and Donald E. Worcester. The Spread of Firearms among the Indian Tribes on the Northern Frontier of New Spain.
      - Стукалин Ю. Военное дело индейцев Дикого Запада. Энциклопедия.
      - James D. Keyser and Michael A. Klassen. Plains Indian rock art.
       
       
      - D. Bruce Dickson. The Yanomamo of the Mississippi Valley? Some Reflections on Larson (1972), Gibson (1974), and Mississippian Period Warfare in the Southeastern United States.
      - Steve A. Tomka. The Adoption of the Bow and Arrow: A Model Based on Experimental Performance Characteristics.
      - Wayne William Van Horne. The Warclub: Weapon and symbol in Southeastern Indian Societies.
      - Hutchings, W. Karl and Lorenz W. Brucher. Spearthrower performance: ethnographic and  experimental research.
      - Douglas J Kennett , Patricia M Lambert, John R Johnson, Brendan J Culleton. Sociopolitical Effects of Bow and Arrow Technology in Prehistoric Coastal California.
      - The Ethics of Anthropology and Amerindian Research Reporting on Environmental Degradation and Warfare. Editors Richard J. Chacon, Rubén G. Mendoza.
      - Walter Hough. Primitive American Armor. Тут, тут и тут.
      - George R. Milner. Nineteenth-Century Arrow Wounds and Perceptions of Prehistoric Warfare.
      - Patricia M. Lambert. The Archaeology of War: A North American Perspective.
      - David E. Jonesэ Native North American Armor, Shields, and Fortifications.
      - Laubin, Reginald. Laubin, Gladys. American Indian Archery.
      - Karl T. Steinen. Ambushes, Raids, and Palisades: Mississippian Warfare in the Interior Southeast.
      - Jon L. Gibson. Aboriginal Warfare in the Protohistoric Southeast: An Alternative Perspective. 
      - Barbara A. Purdy. Weapons, Strategies, and Tactics of the Europeans and the Indians in Sixteenth- and Seventeenth-Century Florida.
      - Charles Hudson. A Spanish-Coosa Alliance in Sixteenth-Century North Georgia.
      - Keith F. Otterbein. Why the Iroquois Won: An Analysis of Iroquois Military Tactics.
      - George R. Milner. Warfare in Prehistoric and Early Historic Eastern North America // Journal of Archaeological Research, Vol. 7, No. 2 (June 1999), pp. 105-151
      - George R. Milner, Eve Anderson and Virginia G. Smith. Warfare in Late Prehistoric West-Central Illinois // American Antiquity. Vol. 56, No. 4 (Oct., 1991), pp. 581-603
      - Daniel K. Richter. War and Culture: The Iroquois Experience. 
      - Jeffrey P. Blick. The Iroquois practice of genocidal warfare (1534‐1787).
      - Michael S. Nassaney and Kendra Pyle. The Adoption of the Bow and Arrow in Eastern North America: A View from Central Arkansas.
      - J. Ned Woodall. Mississippian Expansion on the Eastern Frontier: One Strategy in the North Carolina Piedmont.
      - Roger Carpenter. Making War More Lethal: Iroquois vs. Huron in the Great Lakes Region, 1609 to 1650.
      - Craig S. Keener. An Ethnohistorical Analysis of Iroquois Assault Tactics Used against Fortified Settlements of the Northeast in the Seventeenth Century.
      - Leroy V. Eid. A Kind of : Running Fight: Indian Battlefield Tactics in the Late Eighteenth Century.
      - Keith F. Otterbein. Huron vs. Iroquois: A Case Study in Inter-Tribal Warfare.
      - Jennifer Birch. Coalescence and Conflict in Iroquoian Ontario // Archaeological Review from Cambridge - 25.1 - 2010
      - William J. Hunt, Jr. Ethnicity and Firearms in the Upper Missouri Bison-Robe Trade: An Examination of Weapon Preference and Utilization at Fort Union Trading Post N.H.S., North Dakota.
      - Patrick M. Malone. Changing Military Technology Among the Indians of Southern New England, 1600-1677.
      - David H. Dye. War Paths, Peace Paths An Archaeology of Cooperation and Conflict in Native Eastern North America.
      - Wayne Van Horne. Warfare in Mississippian Chiefdoms.
      - Wayne E. Lee. The Military Revolution of Native North America: Firearms, Forts, and Polities // Empires and indigenes: intercultural alliance, imperial expansion, and warfare in the early modern world. Edited by Wayne E. Lee. 2011
      - Steven LeBlanc. Prehistoric Warfare in the American Southwest. 1999.
      - Keith F. Otterbein. A History of Research on Warfare in Anthropology // American Anthropologist. Vol. 101, No. 4 (Dec., 1999), pp. 794-805
      - Lee, Wayne. Fortify, Fight, or Flee: Tuscarora and Cherokee Defensive Warfare and Military Culture Adaptation // The Journal of Military History, Volume 68, Number 3, July 2004, pp. 713-770
      - Wayne E. Lee. Peace Chiefs and Blood Revenge: Patterns of Restraint in Native American Warfare, 1500-1800 // The Journal of Military History. Vol. 71, No. 3 (Jul., 2007), pp. 701-741
       
      - Weapons, Weaponry and Man: In Memoriam Vytautas Kazakevičius (Archaeologia Baltica, Vol. 8). 2007
      - The Horse and Man in European Antiquity: Worldview, Burial Rites, and Military and Everyday Life (Archaeologia Baltica, Vol. 11). 2009
      - The Taking and Displaying of Human Body Parts as Trophies by Amerindians. 2007
      - The Ethics of Anthropology and Amerindian Research. Reporting on Environmental Degradation and Warfare. 2012
      - Empires and Indigenes: Intercultural Alliance, Imperial Expansion, and Warfare in the Early Modern World. 2011
      - A. Gat. War in Human Civilization.
      - Keith F. Otterbein. Killing of Captured Enemies: A Cross‐cultural Study.
      - Azar Gat. The Causes and Origins of "Primitive Warfare": Reply to Ferguson.
      - Azar Gat. The Pattern of Fighting in Simple, Small-Scale, Prestate Societies.
      - Lawrence H. Keeley. War Before Civilization: the Myth of the Peaceful Savage.
      - Keith F. Otterbein. Warfare and Its Relationship to the Origins of Agriculture.
      - Jonathan Haas. Warfare and the Evolution of Culture.
      - М. Дэйви. Эволюция войн.
      - War in the Tribal Zone. Expanding States and Indigenous Warfare. Edited by R. Brian Ferguson and Neil L. Whitehead.
      - The Ending of Tribal Wars: Configurations and Processes of Pacification. 2021 Тут
      - I.J.N. Thorpe. Anthropology, Archaeology, and the Origin of Warfare.
      - Антропология насилия. Новосибирск. 2010.
      - Jean Guilaine and Jean Zammit. The origins of war: violence in prehistory. 2005. Французское издание было в 2001 году - le Sentier de la Guerre: Visages de la violence préhistorique.
      - Warfare in Bronze Age Society. 2018
      - Ian Armit. Headhunting and the Body in Iron Age Europe. 2012
      - The Cambridge World History of Violence. Vol. I-IV. 2020