Петухов В. И. Последняя интервенция Испании в Южной Америке (1863 - 1866)

   (0 отзывов)

Saygo

Петухов В. И. Последняя интервенция Испании в Южной Америке (1863 - 1866) // Вопросы истории. - 1970. - № 7. - С. 79-94.

Борьба народов Южной Америки за политическую независимость, за утверждение суверенитета своих национальных государств была тяжелой и длительной. На протяжении не одного десятка лет после исторической битвы при Аякучо (8 декабря 1824 г.), положившей конец испанской колониальной империи в Южной Америке, мадридский двор - один из самых реакционнейших в монархической Европе - упорно не желал признавать самостоятельность южноамериканских государств и вынашивал планы реставрации господства Испании в ее бывших колониях. Он неоднократно предпринимал попытки силой оружия восстановить хотя бы некоторые из утраченных там позиций. Последней такой попыткой мадридского двора в Южной Америке была вооруженная интервенция против Перу и Чили в начале 60-х годов прошлого столетия. Республики тихоокеанского побережья ответили на интервенцию объединением своих усилий, что позволило им в результате борьбы, продолжавшейся почти три года, принудить Испанию к окончательному уходу из этого района и к признанию независимости южноамериканских государств. События, связанные с испанской интервенцией 1863 - 1866 гг., являются важной вехой в истории Южной Америки. Опыт южноамериканских республик, единым фронтам выступивших против испанских интервентов, по-своему поучителен и в наши дни, когда США и другие империалистические державы наряду с "более благопристойными", неоколониалистскими формами грабежа и закабаления слаборазвитых стран широко пользуются также давними средствами прямого давления на них, вплоть до вооруженной интервенции.

В середине XIX в. Испания переживала глубокий кризис своей одряхлевшей экономической и политической системы. Засилье пережитков феодализма; опирающаяся на всевластный союз земельной аристократии, военщины и католической церкви деспотическая монархия, о которой К. Маркс писал, что она должна быть приравнена к азиатским формам правления1; бесконечные междоусобицы - все это серьезно тормозило развитие капитализма в Испании и низводило ее, некогда могущественную империю, на положение отсталой страны, зависимой от других великих держав, хотя она по-прежнему старалась держаться с ними на равной ноге. Разложение династической верхушки, невообразимый хаос внутриполитической борьбы, подогреваемой интригами придворной камарильи, убивали всякую надежду на стабилизацию политического положения в стране и облегчали "появление в Испании середины прошлого века кавалькады военных диктаторов, которые составляют такую характерную особенность длинного и злосчастного царствования Изабеллы II"2. За 25 лет этого царствования (1843 - 1868 гг.) сменилось 34 правительства, а в составе правительств - 40 военных министров, 46 министров иностранных дел и 50 министров финансов.

Eusebio_Salazar_y_Mazarredo.jpg.94cac832

Салазар-и-Масарредо

Pareja.jpg.b99eef67a90e585a9743f55cc0a8d

Пареха

islas_chinchas_1864.jpg.dcc448e1f450c145

Испанская эскадра у островов Чинча

Marinos_hispanos_1864.jpg.f6bc49b3cd09f8

Испанские солдаты

Abtao.thumb.jpg.cdcd48897b1abb23d86ace88

Битва у острова Абтао

Naval_Battle_of_Abtao_(1866).jpg.ff549fd

Испанские корабли в битве при Абтао

Bombardeo_de_Valparaiso.thumb.jpg.334941

Бомбардировка Вальпараисо

ValparaisoBombardment.thumb.jpeg.c0451d0

Вальпараисо во время бомбардировки

2_de_mayo_1866.thumb.jpg.d00cba990ae7b02

План битвы при Кальяо 2 мая 1866 г.

Combate_del_2_de_mayo.thumb.jpg.bca2ad53

Bombardeo_de_los_fuertes_de_El_Callao.jp

Бомбардировка Кальяо

Baterias_del_Callao.png.60698f1f8c5f8c99

Береговые батареи Кальяо

Внешняя политика Испании в тот период представляла собой сплошную цепь, авантюр, которые были нужны прежде всего для расправы с нарастающей оппозицией, а также для того, чтобы отвлечь общественное мнение от острых внутренних проблем и оправдать увеличение налогов и усиление эксплуатации трудящихся. После участия, совместно с Францией, в военных операциях в Индокитае (1858 г.) и новых колониальных приобретений в результате, войны в Марокко (1859 - 1860 гг.) мадридский двор решил активизировать свои действия в Латинской Америке. С ними он связывал грандиозные проекты возрождения былой колониальной империи. В начале 1861 г. Испания оккупировала Санто-Доминго, а затем выступила в авангарде вооруженной интервенции трех европейских держав в Мексике: ее войска первыми высадились на мексиканской территории, а в январе 1862 г. к ним присоединились английские и французские силы. Вооруженная интервенция, однако, захлебнулась, столкнувшись с героическим сопротивлением народов Мексики и Доминиканской Республики. "Активизация политики" в Латинской Америке привела Испанию буквально на грань катастрофы как в экономическом, так и в политическом отношении. Испанцы, убедившись, что рассчитывать на успех в Мексике бессмысленно, убрались оттуда прочь уже на четвертом месяце интервенции. Но положение в Санто-Доминго оказалось еще более тяжелым. Понеся огромные жертвы и расходы, испанцы были вынуждены, хотя и много позднее (в 1865 г.), оставить эту страну и признать ее независимость. Однако прежде, чем это произошло, Испанией была предпринята еще одна авантюра - военно-морская экспедиция в Южную Америку. Первоначально эта экспедиция, а подготовка к ней началась в 1860 г., была задумана как демонстрация силы в поддержку интервенции в Санто-Доминго и Мексике. Мадридский двор намеревался на всякий случай припугнуть молодые южноамериканские республики, показав им, сколь могущественна Испания3. Однако снарядить внушительную экспедицию не удалось. Эскадра, отплывшая из Кадиса в Южную Америку в августе 1862 г., состояла лишь из четырех кораблей. Посетив Бразилию, Уругвай, Аргентину и Чили, эскадра в июле 1863 г. появилась у берегов Перу.

Командовал эскадрой адмирал Пинсон. Но фактически главным действующим лицом в последующих событиях стал состоявший при адмирале особый агент испанского правительства, Салазар-и-Масарредо, который, будучи депутатом кортесов, рассчитывал сделать карьеру на активной поддержке агрессивного курса мадридского двора. Ему-то и было поручено выяснить возможности и подготовить почву для реализации намеченного в Мадриде плана. Существо плана сводилось к тому, чтобы очередной военной авантюрой отвлечь внимание возбужденного общественного мнения от провала интервенции в Мексике и нараставших затруднений в Санто-Доминго, а также пополнить королевскую казну за счет Перу. Там процветала торговля ценным сырьем - гуано, огромные залежи которого находились на островах Чинча, в 20 - 30 милях от перуанского побережья. Эти острова обеспечивали в те годы три четверти всех государственных доходов Перу4. Испанцы, надеясь на превосходство своих военно-морских сил, рассчитывали без труда оккупировать острова и, закрепившись там, воздействовать на Перу и соседние южноамериканские республики.

В порядке подготовки к интервенции в Лиму, Кальяо и другие перуанские центры были заранее засланы из Испании многочисленные эмиссары и шпионы, которые информировали Мадрид о положении в стране, занимались политическими диверсиями и устанавливали тайные контакты с влиятельными представителями местных кругов. Важное место в расчетах Мадрида отводилось связям прежде всего с крупными землевладельцами Перу, в большинстве своем испанцами по происхождению, мечтавшими о возвращении к колониальным порядкам, когда им легче было держать народ в кабале и рабском повиновении5. Для осуществления плана интервенции был использован так называемый "инцидент в Таламбо". Через месяц после того, как эскадра Пинсона стала на якорь в Кальяо, на хлопковой плантации в Таламбо (перуанская провинция Чикалайо) произошло столкновение между местными жителями и группой басков, прибывших туда для работы по контракту. Один баск был убит, четверо ранено. Возникло дело, которое за год прошло все судебные инстанции, вплоть до верховного трибунала Перу. Обвинения, выдвинутые испанцами, не подтверждались материалами. Инцидент легко можно было бы урегулировать, если бы испанская сторона желала этого. Но из Мадрида консулу Испании в Лиме последовали указания заявить в самом резком тоне перуанскому правительству, что оно несет "безмерную моральную ответственность за пролитие крови иностранных подданных" и что "королевское правительство требует безотлагательного удовлетворения"6. Напрасно консул Перу в Мадриде заверял испанское правительство, что вопрос будет рассмотрен без задержки, что Перу в отношении Испании руководствуется добрыми намерениями и сожалеет, что до сих пор не был заключен договор двух стран о мире и дружбе. Испанцы продолжали нагнетать атмосферу и отказывались вывести свою эскадру из перуанских вод.

Салазар лично отправился в Мадрид для доклада о ходе операции и получения дальнейших указаний. 18 марта 1864 г. он снова появился в Лиме, на этот раз уже в качестве "чрезвычайного комиссара", и потребовал, чтобы правительство Перу немедленно приняло его. Салазару было заявлено, что правительство Перу готово принять его как "конфиденциального агента" королевского правительства, но не как "чрезвычайного комиссара", поскольку такой титул, напоминавший о временах испанского господства в Южной Америке, когда метрополия направляла туда своих комиссаров для наведения порядка в колониях, не соответствовал общепринятым правилам сношений между суверенными государствами и в этом смысле был оскорбительным для Перу. Не вступая в дальнейшие переговоры, Салазар выехал из Лимы и на шхуне "Ковадонга" отправился на о-ва Чинча. Там уже обосновался весь экипаж испанской эскадры, так как Салазар заблаговременно дал знать Пинсону, чтобы тот заранее стянул свои силы к островам7. Действия разворачивались так, как это было предусмотрено сценарием, составленным в Мадриде.

Перед отъездом из Лимы Салазар направил дипломатическим представителям союзных держав меморандум, в котором, излагая претензии Испании к Перу, подчеркнул, что, "поскольку политика примирения привела лишь к обострению конфликта", наступил, как он считает, "момент, когда от дипломатических акций следует перейти к мерам более эффективным"8. Первой из таких мер была оккупация Чинча. Этому насильственному захвату чужой территории интервенты пытались придать видимость законности; по их заявлениям выходило, что, поскольку Испания не успела признать независимость Перу, она "имеет право" восстановить свою власть над всей страной или над любой ее частью9.

Провозглашение подобной доктрины реконкисты10 уже само по себе, даже независимо от практических акций интервентов, означало вызов всем странам Латинской Америки - бывшим колониям Испании. И они незамедлительно выступили с официальным осуждением интервенционистской доктрины. Особенно резко реагировало правительство Чили. 4 мая 1864 г. оно обратилось к правительствам других стран Америки с декларацией, в которой решительно отвергало притязания испанцев на право реконкисты и, протестуя против оккупации Чинча, заявляло, что никогда не признает иностранного контроля над этими островами. В декларации выдвигалось требование, чтобы испанское правительство безотлагательно дезавуировало действия своих представителей в Перу11. Интервенты же, чтобы подкрепить свои позиции, прибегли к новой провокации. Салазар вдруг объявил себя жертвой нападения со стороны каких-то неизвестных лиц из местного населения, якобы преследовавших его во время поездки в Кальяо, "Делу" было придано, разумеется, то значение, которое отвечало целям интервенции. Перуанцам открыто угрожали расправой, им предъявляли новые претензии, стараясь еще более обострить конфликт.

В дипломатических документах испанского правительства по этому вопросу нельзя было не увидеть серьезных противоречий, свидетельствовавших о неуклюжих попытках колонизаторов скрыть свои истинные намерения. Испанское правительство, с одной стороны, утверждало 1 циркуляре от 24 июня 1864 г., что оно не разделяет заявлений Пинсона и Салазара о непризнании Испанией независимости Перу и не одобряет предпринятой (якобы по инициативе только этих лиц) оккупации Чинча. С другой стороны, в указанных требованиях, которые были предъявлены Перу сразу же после рассылки циркуляра, подчеркивалось, что острова будут возвращены перуанскому правительству только после того, как оно примет нового "чрезвычайного комиссара"12, Иными словами, предъявлением заведомо неприемлемых требований испанское правительство в действительности пыталось просто узаконить оккупацию перуанских островов.

Вооруженная интервенция Испании на перуанские острова вслед за событиями в Мексике и Санто-Доминго всколыхнула Латинскую Америку, заставив ее в полной мере оценить нависшую угрозу реставрации испанского колониального господства. Во многих странах происходили массовые демонстрации протеста против действий Испании. Толпы возмущенных латиноамериканцев осаждали испанские представительства, требуя прекращения интервенции. "Возмущение этих стран неописуемо, оно граничит с яростью", - докладывал в Мадрид посланник Испании в Чили Тавира13. Отражая патриотические настроения общественности, местная пресса призывала к сплочению братских народов в целях защиты независимости и территориальной целостности их государств от посягательств колониальных держав. В октябре 1864 г. в Лиме по инициативе правительства Перу был созван конгресс латиноамериканских республик, в котором приняли участие представители Перу, Чили, Боливии, Эквадора, Колумбии, Венесуэлы и Сальвадора. США было отказано в приглашении на конгресс, так как ряд латиноамериканских республик решительно возражал против этого14.

В повестке дня конгресса значились различные проблемы латиноамериканского сотрудничества, но центральное место в его работе занял вопрос об интервенции Испании в Перу. Защита суверенитета и территориальной неприкосновенности Перу от посягательств интервентов была провозглашена на конгрессе общим делом государств Латинской Америки. Еще до официального открытия конгресса его участники направили 31 октября совместную ноту адмиралу Пинсону, пытаясь убедить его прекратить незаконную оккупацию Чинча. В декабре 1864 г. Пинсона, обвиненного в недостаточно энергичном ведении дел против Перу, сменил на посту командира эскадры адмирал Пареха, который был ранее морским министром Испании и выступал одним из вдохновителей интервенции. Именно Пареха отдал Пинсону приказ ни в коем случае не возвращать Чинча и избегать всяких переговоров по этому вопросу, поскольку испанское правительство приняло решение держать острова под своим контролем до тех пор, пока Перу не удовлетворит его требований15. Этот испанский деятель по иронии судьбы сам был родом из Перу, Его отец, занимавший видное место в колониальной администрации в Лиме, был убит южноамериканскими патриотами в одном из сражений во время войны за независимость, и Пареха испытывал по отношению к южноамериканцам нечто вроде жажды кровной мести16, Мадридский двор возлагал на него особые надежды, наделил его широкими полномочиями и предоставил возможность по собственному усмотрению вести как военные операции, так, в случае необходимости, и дипломатические переговоры.

Накануне прибытия Парехи в Перу испанская эскадра понесла там серьезный урон: на фрегате "Триунфо", находившемся в бухте Писко, 25 ноября возник пожар, в результате которого корабль пришел в полную негодность. Это подняло боевой дух перуанцев: они получили некоторый перевес в силах на море и оказались теперь в состоянии нанести удар по интервентам. Конец испанского "Триунфо" (в переводе - триумф) мог в таком случае положить начало триумфу Перу. Народные массы требовали от правительства принятия решительных мер, Под воздействием настроений в народе перуанский парламент 26 ноября одобрил резолюцию, в которой президенту предлагалось немедленно потребовать от испанцев эвакуации Чинча, а правительству запрещалось заключать какие-либо соглашения с Мадридом до тех пор, пока испанцы не покинут эти острова "добровольно или в результате применения силы со стороны республики"17. Но президент Перу Песет и его правительство были настроены по-другому: они не собирались применять силу и, надеясь добиться урегулирования конфликта мирным путем, готовы были пойти на уступки. Данную позицию многие исследователи объясняют влиянием таких факторов, как общая неподготовленность Перу к войне, экономическая и военная слабость страны, острая борьба между различными политическими силами в перуанском обществе. Это все верно. Очевидно, однако, что не последнюю роль играли и тесные связи, которые издавна поддерживали с Мадридом люди из окружения Песета. Определенное значение имело также давление, оказанное на Лиму державами-союзницами Испании. Англия, в частности, выразила одобрение действиям Испании и заверила Мадрид, что использует все свое влияние для того, чтобы убедить правительство Перу не идти на военные осложнения18. Аналогичную позицию занимала Франция.

Что касается США, то они, стремясь нажить политический капитал на событиях в Южной Америке, предприняли попытку выступить в роли миротворца и предложили свои "добрые услуги", которые, как и следовало ожидать, были отклонены испанской стороной. Бросалось в глаза, что в своих заявлениях по этому вопросу Вашингтон поставил агрессора и жертву агрессии на одну доску и не только не осудил действий Испании, но позаботился прежде всего о том, чтобы подчеркнуть свое дружеское расположение к ней19. Несколько позже государственный секретарь США Сьюард в указаниях американскому послу в Мадриде Кернеру заявил: "Я полагаю, что, ввиду настойчивых обращений южноамериканских государств к нашему правительству с просьбой выразить солидарность и оказать помощь, испанское правительство, как можно надеяться, поймет, что мы действуем в духе не менее дружественном к Испании, чем к Перу"20. А когда Перу после захвата испанцами Чинча обратилось к США с призывом осудить акцию интервентов и заявить, что Соединенные Штаты будут и впредь считать названные острова территорией, принадлежащей Перуанской республике, госдепартамент уклонился от этого. Он наложил также запрет на покупку перуанцами в США военных материалов и кораблей, хотя правительство Перу дало заверения, что приобретаемое вооружение будет использовано исключительно в целях обороны страны21. Многократные просьбы перуанских представителей пересмотреть столь недружественную позицию ни к чему не привели. Перу могло рассчитывать лишь на поддержку со стороны братских республик Южной Америки, собравшихся на конгресс в Лиме. Однако правительство Песета не проявляло особой заинтересованности в получении такой поддержки и предпочитало маневрировать между конгрессом и командованием испанской эскадры. Оно даже не попыталось заручиться согласием стран - участниц конгресса на коллективные действия в случае провозглашения состояния войны между Испанией и Перу. Капитулянтская линия Песета и его окружения, по существу, подрывала усилия конгресса, направленные на пресечение испанской интервенции. В декабре 1864 г. участники конгресса дважды обращались к испанскому командованию с требованием эвакуировать Чинча. Но адмирал Пареха, зная о настроениях Песета и его сторонников, отказался вести переговоры с представителями конгресса, заявив, что не признает права других государств вмешиваться в вопрос, который касается-де только Испании и Перу22. Песет молчаливо согласился с этим и в секретном порядке назначил своего представителя для двусторонних переговоров, хотя шестью месяцами ранее он заявлял, что не начнет никаких переговоров с испанцами, пока они не оставят Чинча. Участники конгресса были вынуждены открыто выразить свое недовольство по поводу того, что перуанское правительство не заняло более твердой позиции и оказалось не подготовленным к вооруженному отпору интервентам.

Выгодный момент для нанесения удара по испанской эскадре был упущен: Пареха вскоре получил подкрепление, которое обеспечивало ему решающее превосходство на море. Эскадра была пополнена рядом новых военных кораблей. Появление у берегов Перу мощного испанского флота убедительнее всего свидетельствовало о далеко идущих агрессивных намерениях Мадрида. Вскоре в Лиме стало известно, что генерал Виванко, поддерживавший тесные связи с испанцами, ведет по уполномочию перуанского правительства тайные переговоры с Парехой, причем на территории, оккупированной интервентами, - на одном из островов Чинча. Правительство Песета своими действиями как бы заявляло, что предпочитает заниматься этим вопросом самостоятельно, без вмешательства соседей. Однако на всякий случай оно продолжало поддерживать деятельность латиноамериканского конгресса. В итоге длительных дискуссий конгрессом были подготовлены проекты двух договоров: об оборонительном союзе23 и о поддержании мира между государствами - участниками конгресса24. Оба эти договора, подписанные 23 января 1865 г., отражали стремление латиноамериканских стран, проявившееся еще с начала их совместной освободительной борьбы, рассматривать себя в качестве "одной семьи, объединенной общими принципами и общими интересами в деле поддержания своей независимости, своих автономных прав и своего национального существования"25. В обоих договорах было установлено, что присоединиться к ним могут лишь те государства, которым направлены приглашения на конгресс. США, таким образом, не допускались к участию в этом союзе. Несмотря на то, что непосредственным поводом к подписанию договоров служила интервенция европейской державы, в них, вопреки доктрине Монро, вовсе не упоминалось о Европе: союз латиноамериканских государств мыслился как орган совместной защиты от агрессивных посягательств со стороны любой державы, в том числе и США. Только тенденциозные североамериканские исследователи могли позже узреть нечто общее между этим латиноамериканским сотрудничеством и доктриной Монро26 и вывести родословную нынешней Организации американских государств от латиноамериканских конгрессов XIX века27.

Дипломатические шаги и решения конгресса в Лиме способствовали укреплению позиций южноамериканских республик, воодушевляли их на сопротивление интервентам. Испанцы же тем временем продолжали угрожать и Перу и его соседям. Переговоры между Парехой и Виванко затянулись: командование испанской эскадры выдвигало все более жесткие требования в ожидании указаний из Мадрида о переходе к решительным действиям, а правительству Песета нужно было время, чтобы подготовить общественное мнение страны к намечавшейся капитуляции. Предвидя, что эта капитуляция может привести к восстанию в стране, правительство пыталось добиться смягчения некоторых требований, особенно об уплате огромной контрибуции. Пареха, однако, не собирался пересматривать свою позицию, утверждая, что Перу якобы обязано возместить все расходы, понесенные интервентами, поскольку, дескать, длительное пребывание эскадры в Южной Америке и оккупация Чинча были вызваны отказом перуанского правительства принять "чрезвычайного комиссара" Испании и своевременно урегулировать спорные вопросы. Как говорили уязвленные в своем достоинстве перуанцы, их страну пытались низвести на положение пленника, от которого требовали оплатить стоимость цепи, наброшенной на его же шею.

25 января 1865 г. испанский адмирал предъявил ультиматум, угрожая по истечении сорока восьми часов начать бомбардировку Кальяо и других перуанских портов. Песет передал требования испанцев на рассмотрение парламента, который отказался удовлетворить их. Тогда президент и его министры решили действовать вопреки воле парламента. Они снова направили своего представителя к Парехе, и 27 января на борту испанского флагмана "Вилья де Мадрид" состоялось подписание договора, по которому перуанское правительство соглашалось удовлетворить все требования интервентов. Условия договора включали следующие обязательства Перу: принять "специального комиссара" Испании для расследования инцидента в Таламбо; выразить осуждение актов насилия, которые якобы пытались совершить местные жители против испанского представителя; заключить с Испанией договор о мире, дружбе, навигации и торговле, который предусматривал бы выплату перуанским правительством возмещения испанским подданным, лишившимся своей собственности в Перу или пострадавшим иным образом в результате войны за независимость и произведенных перуанскими властями конфискаций; уплатить Испании контрибуцию в размере 3 млн. испанских золотых песо28. Интервенты соглашались возвратить о-ва Чинча перуанцам только после ратификации договора и уплаты контрибуции.

Договор вызвал крайнее возмущение в стране. Тем не менее он был передан парламенту для ратификации. После нескольких дней ожесточенных дебатов парламент предпочел разойтись, не приняв никакого решения, чтобы избежать ответственности за позорный акт. Президент имел право в этом случае созвать чрезвычайную сессию парламента, но, поскольку было очевидно, что парламент все равно не согласится одобрить договор, Песет прибег к беспрецедентной мере: игнорируя конституцию, он поручил ратифицировать договор правительству, которое немедленно приняло соответствующее решение и уведомило о том испанцев. Действия правительства встретили резкую оппозицию со стороны общественных кругов страны. В народе распространялись небезосновательные слухи, что правительство капитулировало перед испанцами после того, как Песет и Виванко получили от них солидную взятку. В Лиме и Кальяо начались волнения. Между правительством и парламентом произошел ряд столкновений, которые были использованы Песетом для расправы со своими противниками. Одним из первых подвергся аресту председатель сената, бывший президент генерал Кастилья, который обвинил Песета в предательстве национальных интересов. Старого генерала отвезли тайно в Кальяо и выпроводили из Перу на военном корабле в Англию. Вице-президент Кансеко, находившийся в родстве с Кастильей, бежал из Лимы в Арекипу29. По обвинению в заговоре было арестовано несколько военных и политических деятелей30.

Страна оказалась в состоянии глубокого кризиса. Правительство Песета держалось у власти лишь посредством репрессий и военных мер. После того, как испанское командование добилось удовлетворения своих требований, оно решило направить очередной удар против Чили. Пареха, мечтавший о возрождении испанской колониальной империи в Южной Америке, давно вынашивал план реконкисты Чили и добивался одобрения этого плана Мадридом. Считая Чили наиболее сильной и развитой страной на тихоокеанском побережье Южной Америки, Пареха доказывал, что именно поэтому ее нужно в первую очередь поставить на колени и заставить принять требования Испании31. К тому же, по утверждению Парехи, Чили проявило большую враждебность к Испании, нежели Перу, и, следовательно, в большей мере "заслуживало наказания"32. Чили действительно занимало с самого начала испанской интервенции позицию решительного осуждения этой авантюры Мадрида и требовало ее прекращения. Вскоре после оккупации Чинча в Сант-Яго перед зданием испанской миссии состоялась массовая демонстрация протеста. Посланник Испании Тавира потребовал принятия мер против демонстрантов, утверждая, что те пытались якобы нанести оскорбление испанскому флагу. Но в ответ министр иностранных дел Чили Коваррубиас заявил, что задевшие испанцев события вызваны их заявлениями о намерении лишить Перу части его территории. Министр подчеркнул также, что считает выражение народом своих патриотических настроений естественным и справедливым делом и что любые дипломатические представления по этому поводу несостоятельны и неприемлемы. Чилийское правительство предупредило испанцев, что не может разрешить их военным кораблям снабжаться в портах Чили углем и другими припасами, так как это способствует продолжению враждебных операций против Перу. "Это противоречило бы не только долгу Чили как доброго соседа, но и его собственным интересам, а также интересам Америки", - указывалось в чилийской ноте33. Тавира пытался протестовать, ссылаясь, в частности, на то, что перуанские корабли свободно снабжаются в чилийских портах. Но в ответ ему было заявлено, что, поскольку Перу не находится в состоянии войны с Испанией, нет оснований лишать его корабли права на снабжение34.

Еще в июне 1864 г. в Перу были отправлены две большие группы чилийских добровольцев для участия в военных действиях, которые, как предполагалось, могли возникнуть между Перу и Испанией. На протест Тавиры чилийское правительство уклончиво ответило, что отбывшие в Перу пассажиры не были вооружены и что, следовательно, не было оснований задерживать их. Тщетными оказались и попытки испанского посланника склонить чилийское правительство к принятию мер против публикации местной прессой враждебных Испании материалов. Этот вопрос был использован в дальнейшем для предъявления Испанией претензий к Чили. А пока что Пареха, как только он подписал договор с перуанским правительством, сообщил Тавире о своем намерении прибыть в Чили и в связи с этим настаивал на предъявлении чилийскому правительству требования салютовать его эскадре, выплатить возмещение за убытки, понесенные ею в связи с отказом Чили от поставок угля, и направить в Мадрид полномочного представителя, который дал бы от имени чилийского правительства удовлетворяющие Испанию объяснения по всем этим претензиям35. Тавира, однако, занял другую позицию. Он понимал, что Пареха ведет дело к войне, не сулившей Испании лавров и означавшей лишь новые огромные расходы, которые, даже в случае победы, не удалось бы возместить за счет Чили. Вследствие войны пострадали бы и испанские подданные в Чили, которые могли лишиться своей собственности и влияния. Наконец, эта война восстановила бы против Испании все латиноамериканские страны и нанесла бы непоправимый ущерб долговременным интересам ее политики в Америке. Поэтому Тавира предпочел избрать линию на мирное урегулирование. Пока вопрос об интервенции в Чили не был решен Мадридом, эта линия не расходилась с указаниями, которые имелись у посланника. Опираясь на свои связи в правительственных кругах Сант-Яго, Тавира сумел договориться с чилийцами о формуле урегулирования. 16 мая ему была направлена нота, в которой правительство Чили дало объяснения по всем инцидентам, приведшим к осложнению отношений, и выразило надежду, что это послужит ликвидации "препятствий, которые могли бы затруднить восстановление сердечного взаимопонимания между двумя странами". Тавира, в свою очередь, подтвердил в ноте, что он полностью удовлетворен этими объяснениями и считает, что они "устраняют все причины недовольства, которое испытывало испанское правительство"36.

Но в Мадриде произошла очередная смена кабинетов, а новое правительство решило одобрить предложение Парехи о предъявлении Чили ультиматума. И вот Тавире были направлены измененные указания, которые дошли до него как раз в момент, когда он достиг соглашения с чилийским правительством. Воспользовавшись этим, Пареха обвинил посланника в том, что тот проявил нелояльность к собственному правительству и вошел в соглашение с чилийцами уже после получения новых оказаний. По настоянию Парехи, Тавира был немедленно отозван. Испанское правительство предоставило Парехе, по существу, полную свободу действий в отношении Чили. Он мог в любое время предъявить свои требования чилийскому правительству, вступить в переговоры в качестве полномочного посла Испании и в зависимости от их исхода заключить соглашение или порвать отношения с Чили, подвергнув эту страну блокаде и бомбардировкам37. Волнения в Перу задержали, однако, экспедицию против Чили: испанцы опасались, что в случае их ухода из Перу правительство Песета падет и навязанный перуанцам договор будет перечеркнут. Все же Пареха не выдержал: 7 сентября 1865 г. его эскадра снялась с якоря в Кальяо и направилась в Вальпараисо. Сразу же по прибытии туда Пареха, не вступая в переговоры, направил чилийскому правительству ультиматум, который был доставлен в Сант-Яго специально 18 сентября, в день очередной годовщины независимости Чили. Сообщив, что объяснения, сделанные чилийской стороной Тавире, признаны в Мадриде неприемлемыми, Пареха потребовал представить ему объяснения, которые удовлетворили бы испанское правительство, а также отдать салют его эскадре в виде 21 пушечного залпа. На ответ чилийцам отводилось четыре дня. Пареха угрожал, что в случае отказа он порвет дипломатические отношения с Чили и прибегнет к силе.

21 сентября правительство Чили дало ответ, в котором решительно отвергало все домогательства Парехи. "Инсинуации, содержащиеся в заявлении господина Парехи, - указывал чилийский министр иностранных дел Коваррубиас, - заставляют думать, что данный ответ будет использован командующим испанской эскадрой для открытия военных действий против республики. Поэтому от имени своего правительства я здесь же заявляю в самой решительной и торжественной форме протест против таких действий, которые будут противоречить духу договора, действующего между Чили и Испанией, явятся сигналом к объявлению войны между двумя странами и будут представлять собой вопиющее злоупотребление силой. Вся тяжкая ответственность за такие действия ляжет на агрессора". Испанский адмирал повторил свои угрозы. 23 сентября Коваррубиас опять сообщил ему, что Чили не намерено идти на уступки агрессору38. Тогда 24 сентября Пареха заявил о разрыве дипломатических отношений и об установлении блокады чилийских портов. В ответ Чили 25 сентября объявило Испании войну.

Блокада чилийских портов явилась, пожалуй, самым выразительным свидетельством полнейшей несостоятельности интервентов как в политическом, так и в военном отношении. Государственный министр Испании Бермудес де Кастро, направляя командующему эскадрой указания о блокаде, первоочередной целью которой он считал прекращение торговых связей Вальпараисо, вывоза угля из Лоты и меди из Кальдеры, выражал уверенность, что хватит месячной блокады, чтобы принудить Чили принять требования. Фактически же попытка семью кораблями блокировать более сорока портов была заведомо обречена на провал.

Отдаленность баз, с которых приходилось действовать эскадре; трудности со снабжением ее углем и провиантом; утомленность экипажей, находившихся в плавании уже более трех лет и в своей массе утративших боевой дух; отсутствие условий для высадки десанта и ведения операций на суше - все это ставило интервентов в труднейшее положение, которое только усугублялось объявлением блокады. От нее должны были пострадать не столько чилийцы, сколько сами испанцы. Так и произошло в действительности.

На первых порах интервентам удалось парализовать деятельность финансовых и коммерческих, в основном иностранных, фирм, что привело к нарушению денежного обращения в странен сокращению ее торгового оборота. Но в результате энергичных мер, принятых чилийским правительством (одной из них явилось открытие для иностранных судов 38 небольших портов с освобождением ввозимых и вывозимых через них товаров от таможенных сборов), а также благодаря обнаружившейся вскоре неэффективности блокады прежнее положение было быстро восстановлено. Испанское командование через два с половиной месяца было вынуждено ограничиться блокадой лишь двух портов - Вальпараисо и Кальдеры. 10 января 1866 г. оно объявило о снятии блокады и с Кальдеры, так как испанская эскадра столкнулась с возросшей активностью чилийцев на море. Именно там решался исход войны. Испанцы обладали подавляющим превосходством: их мощным по тому времени кораблям, на вооружении которых находилось в общей сложности 207 пушек, вначале противостояли лишь два небольших и слабо вооруженных корабля Чили - корвет "Эсмеральда" с 18 пушками и пароход "Майпу" с четырьмя пушками39. Чилийское правительство направляло все усилия к тому, чтобы изменить неблагоприятное для него соотношение сил, увеличить и укрепить свой флот.

Прежде всего были приняты меры к мобилизации средств на оборону. Парламент предоставил правительству право на получение за границей займа в размере 20 млн. долларов. Президент получил неограниченные полномочия по набору войск, приобретению судов и вооружения. В ряд стран были направлены эмиссары для получения кредитов, покупки военных материалов и судов. Чилийское правительство развило также активную политическую и дипломатическую деятельность с целью привлечь на свою сторону другие южноамериканские государства. Оно предупреждало их, что вооруженная интервенция против Чили является частью большого плана, рассчитанного на реконкисту Испанией ее бывших колоний, и что южноамериканские страны во имя собственных национальных интересов, а также принципа континентального сотрудничества должны присоединиться к Чили в целях окончательного изгнания Испании с континента. Усилия Чили увенчались успехом, ибо семена солидарности и взаимоподдержки, посеянные конгрессом в Лиме, стали давать благодатные всходы.

Первостепенное значение чилийское правительство придавало заключению союза с Перу, которое располагало относительно большим флотом и могло оказать существенную поддержку Чили. Сразу же после объявления войны Испании в Лиму поехал специальным уполномоченным видный чилийский политический деятель Санта-Мариа, который должен был договориться о заключении союза и объединении флотов Чили и Перу или же о продаже перуанцами своих военных кораблей чилийцам40. Правительство Песета отклонило эти предложения. Тогда эмиссар Чили установил контакт с полковником Прадо, руководителем антиправительственного движения в Южном Перу, которое в то время принимало все более широкий размах. Прадо и его сподвижники проявили себя горячими поборниками дела межамериканского сотрудничества и выразили готовность в случае успеха движения и прихода к власти объявить войну Испании и направить перуанский флот на помощь. Еще 6 ноября 1865 г. Прадо вступил в Лиму, а Песет бежал в Англию. 5 декабря перуанское правительство во главе с Прадо подписало договор о наступательном и оборонительном союзе с Чили. После ратификации этого договора обеими сторонами Перу 14 января 1866 г. объявило войну Испании. Четыре перуанских корабля, вооруженные 90 пушками, тотчас были переданы в распоряжение Чили. Порты Перу оказались закрытыми для испанской эскадры.

Эквадор и Боливия поддержали своих соседей и также объявили войну Испании (соответственно - 27 февраля и 11 апреля 1866 г.). Хотя эти страны ввиду отсутствия у них флота не могли оказать помощи союзникам на море, Испании теперь противостоял общий фронт четырех республик. Все порты на протяжении 4 тыс. миль тихоокеанского побережья Южной Америки были закрыты для интервентов, что создало для них большие трудности в снабжении своей эскадры. Основную тяжесть борьбы несло Чили. В первые же месяцы войны оно нанесло испанцам ряд ощутимых ударов, имевших большой морально-политический эффект и способствовавших достижению соглашения о союзе с соседними республиками. Расчеты испанского командования на быструю капитуляцию Чили потерпели полный провал. Попытки настичь в море чилийские корабли и потопить их не имели успеха. Еще 26 ноября 1865 г. чилийцам удалось захватить испанскую шхуну "Ковадонга", которая вскоре приняла участие в военных операциях уже под флагом Чили. Захват "Ковадонги" вызвал ликование в стране. Он был воспринят как первый значительный успех, предвещавший победу над врагом.

Настроение у чилийцев еще более поднялось, когда стало известно о самоубийстве Парехи. Командующий испанской эскадрой оказался в безвыходном положении. Его преследовали сплошные неудачи. Падение правительства Песета в Лиме перечеркнуло подписанное с ним соглашение. Это свело на нет результаты интервенции в Перу. Поставить чилийцев на колени оказалось невозможным. В его эскадре начались волнения. Ко всему этому - позорная потеря корабля. Адмирал предпочел уйти от ответственности и застрелиться в своей каюте на "Вилья де Мадрид", оставив завещание, в котором признавал, что нападение на Чили было ошибкой с его стороны. Обращаясь к испанскому правительству, он писал, что необходимо воспользоваться первой же возможностью для заключения мира41. Командование эскадрой было возложено на Мендеса Нуньеса, командира фрегата "Нумансиа". Он склонен был искать пути к урегулированию конфликта, но из Мадрида последовали указания иного характера. В Испании началась истерия шовинизма. Пропаганда кровавого отмщения охватила испанскую прессу, которая требовала направить в Южную Америку более мощный флот и нанести сокрушительный удар по Чили и Перу. "Война насмерть!" - неистовствовали потомки конкистадоров; "лучше со славой погибнуть во вражеских водах, чем возвратиться в Испанию опозоренными и обесчещенными", - вторил им государственный министр Бермудес де Кастро в указаниях новому командующему эскадрой42.

Тогда Нуньес предпринял попытку расправиться с теми несколькими суденышками, которыми располагало Чили и которые маневрировали вдоль побережья, избегая при этом столкновения с эскадрой. Испанские корабли долго выискивали объект добычи. В конце 1865 г. несколько катеров с фрегатов "Нумансиа" и "Беренгуэла" вторглись в бухту Кальдерилья и захватили стоявшее там на якоре паровое судно, но еще не успели вывести его в море, как подоспевший чилийский отряд напал на испанцев. Потеряв в стычке несколько человек, последние должны были бросить трофей и спасаться бегством. В феврале 1866 г. испанцам удалось выследить чилийско-перуанскую эскадру, укрывшуюся в бухте у острова Абтао, неподалеку от Чилоэ. Когда фрегаты "Вилья де Мадрид" и "Бланка" подошли к острову, из четырех кораблей объединенной эскадры одна лишь "Ковадонга" была в состоянии передвигаться, а другие корабли стояли на капитальном ремонте, и часть их машин была переправлена на берег. Чилийцы и перуанцы первыми открыли огонь. Испанцы попытались сблизиться с противником, но мелководье преградило им путь. "Бланка" села на мель, оказалась под артиллерийским обстрелом с близкой дистанции, сильно пострадала и едва спаслась. С большими повреждениями был вынужден отойти и "Вилья де Мадрид". Бой закончился, по существу, поражением испанцев.

После ремонта своих кораблей Нуньес решил совершить новое нападение на Абтао, рассчитывая атаковать чилийско-перуанскую эскадру. Но ее там уже не оказалось. Испанцы стали на якорь в узком канале у Тубильды, где неожиданно подверглись удару со стороны чилийских войск, находившихся в засаде на берегу. Интервенты опять отошли, понеся потери. Вскоре они обнаружили чилийско-перуанскую эскадру в районе Чилоэ, но ее позиции были неуязвимы: она стояла на якоре в бухте, вход в которую прикрывали мощные береговые батареи, а подходы были недостаточно глубоки для крупных испанских кораблей. Простояв несколько дней возле бухты, испанцы убрались восвояси.

Убедившись в тщетности попыток разгромить чилийцев и перуанцев на море, интервенты прибегли к мере, которая, несмотря на всю ее очевидную нелепость и варварскую жестокость, должна была, по их представлению, загладить неудачи и возместить потери: в марте 1866 г. Мадрид отдал Нуньесу приказ о бомбардировке портов противника. Этот приказ всполошил иностранные компании, в руках которых находилось большинство торговых, финансовых и промышленных предприятий Чили и Перу. Еще в сентябре 1865 г., когда испанцы установили блокаду чилийских портов, иностранные компании, терпевшие из-за блокады значительные убытки, начали требовать от своих правительств вмешательства и оказания воздействия на Мадрид. Именно интересы этих компаний лежали в основе дипломатической активности, которую развили правительства Англии, Франции, США и Пруссии через своих представителей в Мадриде и Сант-Яго. В их (намерение не входило осуждение агрессора или оказание поддержки его жертве. Напротив, их проекты урегулирования учитывали прежде всего требования Испании. Так, правительства Англии и Франции в совместном меморандуме от 2 декабря 1865 г., излагая свои условия урегулирования, предложили, чтобы Чили заявило, что оно "не имело намерения нанести оскорбления Испании, честь и достоинство которой оно уважает", и что оно готово первым салютовать испанскому флагу. Такого рода предложения, как указывал министр иностранных дел Перу, представляли собой попытку принудить Чили к соглашению ради чужих интересов43.

В этой связи следует особо остановиться на позиции и роли США в конфликте. Хотя их экономические интересы в Южной Америке были в то время еще незначительными, США не хотели отставать от других держав в попытках навязать Чили и Перу свои "добрые услуги". Они придавали важное значение соперничеству с Англией и Францией в этом деле, рассчитывая в случае успеха поднять свой престиж и обеспечить на будущее выгодные позиции для экономической экспансии в южноамериканских странах. Однако чилийское правительство особенно настороженно относилось ко всем шагам именно со стороны США. Было время, еще в начальный период испанской интервенции, когда общественные крути Чили питали надежду на то, что победа Севера в гражданской войне с Югом положит конец агрессивным вылазкам США против латиноамериканских государств, предпринимавшимся ранее в интересах рабовладельцев Юга, и что это откроет путь к сотрудничеству и дружбе44. Надежда не оправдалась: после гражданской войны Вашингтон продолжал вести политику, которая не сулила ничего хорошего Латинской Америке. Что касается Чили, то новая администрация США начала с предъявления ему, как раз в критический момент борьбы с испанской интервенцией, ряда крупных денежных претензий, основанных на исках частных американских коммерсантов и судовладельцев. Вашингтон уклонился не только от материальной помощи, но и от политической поддержки Чили в период испанской интервенции45.

Чтобы привлечь общественное мнение США на сторону Чили, чилийское правительство в октябре 1865 г. направило в Вашингтон своим конфиденциальным агентом Бенхамина Викунью Маккенну, члена парламента, известного публициста и общественного деятеля. Одновременно на него была возложена задача приобрести военные корабли и оружие. Как писал позднее Викунья о поездке в США, он был поражен, встретив полное безразличие официального Вашингтона к делу Чили. Вашингтон, по заключению чилийского эмиссара, выступал скорее сторонником Испании. Государственный секретарь Сьюард, поддерживавший тесные дружественные связи с посланником Испании Габриэлем Тассара и "не скрывавший своего преклонения перед коронованными особами Европы", не проявил никакого интереса к положению южноамериканцев, а заботился лишь о том, чтобы не возникли трудности в отношениях с Испанией. Как ни старался Викунья убедить Сьюарда в необходимости оказать помощь Чили, он не добился разрешения ни на покупку судов, ни на получение кредитов. Более того, после ряда выступлений в печати и на общественных митингах он, несмотря на дипломатический иммунитет, был арестован американскими властями по обвинению в нарушении закона о нейтралитете и должен был покинуть США. "Доктрина Монро, - писал после этой поездки чилийский деятель, - всего лишь уловка с целью завоевать престиж среди слабых наций Америки... Чили надеялось на помощь от своего большого брата, но, будучи нейтральным, тот в действительности помогал Испании, которая не нуждалась в помощи, тогда как Чили нуждалось во всем"46.

Ко времени возвращения Нуньеса в Вальпараисо из безуспешной экспедиции в район Чилоэ в чилийских водах появилась американская военная эскадра в составе шести кораблей, один из которых, монитор "Монаднок", превосходил по своей боевой характеристике испанские судна. Командовал эскадрой капитан Роджерс. Он вместе со вновь назначенным посланником США в Сант-Яго генералом Килпатриком занялся посредничеством между воюющими сторонами. Однако все предложения, сделанные американскими представителями, являлись лишь модификацией испанских требований, и чилийское правительство должно было отклонить их. К тому же эти предложения совершенно игнорировали Перу и других союзников Чили, без участия которых оно не могло вступать в переговоры об урегулировании конфликта.

Мадрид тем временем торопил своего командующего, и Нуньес 27 марта объявил, что через четыре дня испанская эскадра осуществит бомбардировку Вальпараисо, если его требования не будут приняты правительством Чили. Находившиеся в порту американская и английская эскадры были в состоянии, как это подтверждал Роджерс47, предотвратить бомбардировку города, так как они превосходили силой испанскую эскадру. Для защиты города чилийцы могли построить береговые укрепления, установить батареи, наконец, использовать против испанских кораблей появившиеся тогда у них торпеды, но они отказались от всего этого по настоянию американцев и англичан, которые заявили, что подобные меры чилийской стороны послужат испанцам в качестве предлога для осуществления их угроз и лишат американских и английских представителей возможности вмешаться и предотвратить бомбардировку Вальпараисо. Чилийцы решили, что это позволяет им надеяться на помощь обеих держав.

"Естественно было предположить, - отмечал позднее министр иностранных дел Чили, - что Соединенные Штаты и Англия предупредят осуществление акта столь бесполезного варварства, грозившего потерями многим английским подданным и североамериканским гражданам"48. Но английский и американский командующие предпочли ретироваться: "Все, что они сделали, - это отвод своих эскадр в другое место так, чтобы ускорить бомбардировку Вальпараисо". Роджерс заранее уведомил Нуньеса о выходе из игры. Он заявил испанцу: "Когда первоначально я занялся этим делом, то считал, что у Испании нет оснований (для бомбардировки. - В. П.) и что мне следует в этом случае употребить силу для защиты интересов нейтралов. Теперь я понимаю, что чилийцы ведут себя, как глупые и невоспитанные дети"49. Нуньес утверждал, что США вообще выразили согласие с позицией испанского командования50. В 8 часов утра 31 марта американская и английская эскадры покинули Вальпараисо, а через час исламские корабли открыли огонь по беззащитному городу. Бомбардировка продолжалась в течение двух часов. Испанцы выпустили более 2 тыс. снарядов. Были уничтожены или повреждены многие портовые сооружения, склады, служебные и жилые помещения. Материальный ущерб, причиненный городу в результате бомбардировки, по данным посланника США в Чили, составлял приблизительно 15 млн. долларов51. Эхо морской канонады в Вальпараисо прокатилось по всей Латинской Америке и далеко за ее пределами, вызывая повсюду возмущение тупой жестокостью и вандализмом обанкротившихся интервентов. В Чили и других странах отмечалось одновременно резкое усиление настроений против США. Посланник США в Сант-Яго в донесениях своему правительству отмечал: "Сердечность, которая долгое время существовала между народом Чили и нашей страной, нарушена, а ее место заняла холодная вежливость, если не откровенное недоброжелательство. Много причин привело к такому положению. Прежде всего мы создали у Чили впечатление, что оно рано или поздно получит помощь от США... Когда американская эскадра вышла из бухты Вальпараисо и позволила испанскому флоту подвергнуть обстрелу часть этого города, народ Чили почувствовал, как зло он обманут". Посланник констатировал: "У многих чилийцев сложилось мнение, что Соединенные Штаты проявили значительно больше действительной дружбы и симпатии к Испании и ее делу, нежели к Чили"52. Накал подобных настроений был настолько велик, что чилийское правительство приняло решение об отзыве своего посланника из Вашингтона. Североамериканцам пришлось специально обращаться к чилийскому правительству с заверениями в "беспристрастности"53.

Через две недели после бомбардировки Вальпараисо испанская эскадра покинула Чили. В конце апреля она появилась у берегов Перу. Нуньес сразу же объявил блокаду порта Кальяо. Ему, однако, не удалось застать врасплох перуанцев, принявших необходимые меры к обороне. В Кальяо заблаговременно провели большие фортификационные работы. Береговые укрепления снабдили закупленной за границею артиллерией, превосходившей вооружение испанских кораблей. Подготовкой Кальяо к обороне руководили лично президент Прадо и военный министр Гальвес. Перуанское правительство твердо заявило, что до тех пор, пока флот интервентов не уйдет из Южной Америки, оно не вступит с Испанией в переговоры54.

2 мая испанская эскадра подошла к Кальяо и открыла огонь. Ей ответила перуанская артиллерия. В операции участвовали семь испанских кораблей, имевших на вооружении 250 пушек. Оборона перуанцев располагала 57 орудиями, которые были установлены на башнях фортов и вдоль берега, а также на нескольких маленьких судах, укрывшихся в блокированном порту55. Бой продолжался четыре с половиной часа. Командующий испанской эскадрой был тяжело ранен, число убитых и раненых с испанской стороны превысило 300 человек. Большинство кораблей эскадры получило сильные повреждения. Потери перуанцев составляли около 200 человек56. Повреждения в порту были сравнительно невелики57. Испанская эскадра была вынуждена первой прекратить огонь и отойти основательно побитой. Вскоре, отремонтировав наспех корабли, испанцы отправились восвояси.

Так закончилась последняя вооруженная интервенция Испании в Южной Америке. "Победа Перу была блестящей и полной. Результаты этого сражения окажут очень сильное влияние на южноамериканскую политику", - сообщал в Вашингтон посланник США в Лиме58. 2 мая было объявлено перуанцами днем национального праздника. Он и поныне отмечается в Перу и других странах - участницах войны против Испании как день окончательной победы южноамериканских республик над бывшей метрополией. Мужественное сопротивление и твердость южноамериканцев сорвали планы интервентов. Испания потерпела поражение, которое привело к дальнейшему падению ее престижа и ослаблению ее международных позиций. Вместе с тем война помогла южноамериканцам лучше разглядеть истинное лицо США, претендовавших на роль "старшего брата", а на деле ведших двойную игру и объективно содействовавших агрессору в его попытках расправиться с молодыми государствами Южной Америки. Надежда на помощь и поддержку США, посеянная некогда пропагандой пресловутой "доктрины Монро", не оправдалась. Лишь благодаря объединению своих усилий южноамериканские республики оказались в состоянии успешно противостоять натиску интервентов. Необходимость сотрудничества и взаимопомощи в борьбе против общего врага - вот главный урок, который преподала южноамериканцам эта война. Многие нынешние бедствия народов Южной Америки, оказавшихся под экономической, а порой и политической пятой американского империализма, снова и снова напоминают о непреходящем значении этого урока исторического прошлого.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Революция в Испании. Статьи и корреспонденции 1854 - 1873. М. 1937.

2. И. М. Майский. Испания. М. 1957, стр. 229.

3. J. Becker. Historia de las relaciones exteriores de Espana. Madrid. 1924, p. 707.

4. W. С Davis. The Last Conquistadores. Georgia. 1950, p. 52.

5. J. Edwards Bello. El bombardeo de Valparaiso y su epoca. Santiago. 1965, p. 67.

6. Депеша государственного министра Испании Мирафлореса консулу Угарте от 9 октября 1863 г. (цит. по: J. Becker. Op. cit., pp. 710 - 711).

7. J. Becker. Op. cit., p. 716.

8. Ibid., p. 715.

9. L. Caldames. A History of Chile. 1941, p. 307.

10. В заявлениях Пинсона и Салазара был употреблен термин "reivindicacion" (требование о восстановлении прав).

11. М. А. Tocornal. Circular a los gobiernos de America, May 4, 1864. "Memoria... al congreso nacional de 1864". Santiago. 1864, pp. 69 - 72.

12. J. Becker. Op. cit., pp. 718 - 720.

13. "Ministerio de estado. Documentos diplomaticos presentados a las Cortes, 1865". Madrid. 1865, p. 29.

14. R. W. Frazer. The Role of the Lima Congress 1863 - 1865 in the Development of Pan-Americanism. "Hispanic American Historical Review". Vol. 29, August 1949, N 3, p. 323.

15. P. de Novoy Colson. Historia de la guerra de Espana en el Pacifico. Madrid. 1882, p. 230.

16. W. С. Davis. Op. cit., p. 125.

17. Ibid., p. 119.

18. J. Becker. Op. cit, p. 722.

19. W. С. Davis. Op. cit., p. 131.

20. Ibid., p. 134.

21. Ibid., p. 130.

22. J. N. Hurtado. La legacion de Chile en el Peru, desde abril hasta setiembre de 1864, y el conflicto peruano-espanol. Santiago. 1872, pp. 267 - 268.

23. Текст см. "British and Foreign State Papers". L. Vol. 58, p. 420.

24. Текст см.: R. Aranda. Congress у conferencias internacionales en que ha tornado parte el Peru. Vol. I. Lima. 1909, p 424.

25. R. W. Frazer. Op. cit., p. 324.

26. См., например, R. Burr, R. D. Hussey. Documents on Inter-American Cooperation. Vol. 1. Philadelphia. 1955, p. 19.

27. См. Б. И. Гвоздарев. Эволюция и кризис межамериканской системы. М. 1966.

28. "Peru. Ministerio de relaciones exteriores. Documentos relativos a la cuestidn espanola". Lima. 1866, pp. 20 - 21.

29. C. R. Markham. A History of Peru. Chicago. 1892, p. 358.

30. W. С. Davis. Op. cit., p. 167.

31. "Pareja al Ministerio de estado, Junio 11. 1865 (Espana, Ministerio de estado. Documentos diplomaticos presentados a las Cortes, 1865)". Madrid. 1865, pp. 178 - 180.

32. Ibid., pp. 123 - 126.

33. Ibid., pp. 38 - 65.

34. "Chile, Ministerio de relationes exteriores. Contra-manifesto sobre la presente guerra entre la Republica у Espana". Santiago. 1865, p. 20.

35. "Espana, Ministerio de estado. Documentos diplomaticos", p. 122.

36. Ibid., pp. 169 - 176.

37. Ibid., pp. 204 - 206.

38. Ibid., pp. 224 - 237.

39. R. Burr. By Reason or Force. Los-Angeles. 1965, p. 98.

40. D. Santa-Maria. Memorias politicas, 1865 - 1867. "Revista Chilena de historia y geografia". F. LXIV, enero-marzo de 1930, N 68, p. 6.

41. Обстоятельства самоубийства Парехи описаны в донесении посланника США Нельсона госсекретарю Сьюарду от 31 декабря 1865 г. ("Congress of the United States. House of the Representatives. Executive documents, the 39th Congress, 2nd session, 1766 - 1867" (далее - HRED). Vol. I. Part 2, p. 366).

42. J. E. Bello. Op. cit., p. 126.

43. "Peru, Secretario de relaciones exteriores. Correspondencia diplomatica relativa a la cuestion espanola". Lima. 1867, pp. 62 - 63.

44. Н. С. Evans. Chile and its Relations with the United States. Durham. 1927, pp. 85 - 89.

45. "New York Times", 30.XI.1865.

46. B. Vicuna McKenna. Diez meses de mision a los Estados Unidos de Notre America como ajente confidencial de Chile. Vol. II. Santiago. 1867, p. 211.

47. "New York Times", 3.V.1866.

48. HRED, p. 422.

49. J. E. Bello. Op. cit., p. 148.

50. HRED, pp. 415 - 416.

51. Ibid., p. 388.

52. HRED, pp. 408, 417.

53. "Peru, Secretario de relaciones exteriores. Correspondencia diplomatica relative a la cuestion espanola", p. 316; HRED, pp. 413 - 414.

54. "Peru, Secretario de relaciones exteriores. Correspondencia diplomatica...", pp. 289 - 290.

55. С. R. Marckham. Op. cit., pp. 316 - 362.

56. W. С. Davis. Op. cit., p. 318. (Различными исследователями приводятся противоречивые цифровые данные.)

57. HRED, р. 641.

58. Ibid., p. 640.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Полное собрание документов Ли Сунсина (Ли Чхунму гон чонсо).
      Автор: hoplit
      Просмотреть файл Полное собрание документов Ли Сунсина (Ли Чхунму гон чонсо).
      Полное собрание документов Ли Сунсина (Ли Чхунму гон чонсо). Раздел "Официальные бумаги". Сс. 279. М.: Восточная литература. 2017.
      Автор hoplit Добавлен 30.04.2020 Категория Корея
    • Полное собрание документов Ли Сунсина (Ли Чхунму гон чонсо).
      Автор: hoplit
      Полное собрание документов Ли Сунсина (Ли Чхунму гон чонсо). Раздел "Официальные бумаги". Сс. 279. М.: Восточная литература. 2017.
    • Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East
      1 PDF -- Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East (1) China and Southeast Asia 202 BC–AD 1419
      2 PDF -- Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East (2) Japan and Korea AD 612–1639
      3 PDF русский перевод 1 книги -- Боевые корабли древнего Китая 202 до н. э.-1419
      4 PDF русский перевод 2 книги -- Боевые корабли Японии и Кореи 612-1639
      Год издания: 2002
      Серия: New Vanguard - 61, 63
      Жанр или тематика: Военная история Китая, Кореи, Японии 
      Издательство: Osprey Publishing Ltd 
      Язык: Английский 
      Формат: PDF, отсканированные страницы, слой распознанного текста + интерактивное оглавление 
      Количество страниц: 51 + 51
      Автор foliant25 Добавлен 10.10.2019 Категория Военное дело
    • Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East
      Автор: foliant25
      1 PDF -- Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East (1) China and Southeast Asia 202 BC–AD 1419
      2 PDF -- Stephen Turnbull. Fighting Ships of the Far East (2) Japan and Korea AD 612–1639
      3 PDF русский перевод 1 книги -- Боевые корабли древнего Китая 202 до н. э.-1419
      4 PDF русский перевод 2 книги -- Боевые корабли Японии и Кореи 612-1639
      Год издания: 2002
      Серия: New Vanguard - 61, 63
      Жанр или тематика: Военная история Китая, Кореи, Японии 
      Издательство: Osprey Publishing Ltd 
      Язык: Английский 
      Формат: PDF, отсканированные страницы, слой распознанного текста + интерактивное оглавление 
      Количество страниц: 51 + 51
    • Сидорова Г. М., Харичкин И. К. Колониальное прошлое Бельгии
      Автор: Saygo
      Сидорова Г. М., Харичкин И. К. Колониальное прошлое Бельгии // Вопросы истории. - 2018. - № 1. - С. 82-97.
      В работе исследуются проблемы колониальных захватов XIX в. на примере Бельгии. Именно тогда европейцы стали активно интересоваться Африканским континентом и проникать вглубь центрального региона Африки. В борьбе за бассейн реки Конго наибольшего успеха достигла Бельгия, благодаря политическим спекуляциям короля Леопольда II. В работе анализируется коллективная политика европейских держав за передел границ Африки, превративших центральную Африку в своего рода Клондайк времен Золотой лихорадки в США Иллюстрацией затронутых проблем служит анализ переписки колониальных деятелей, а также другие сохранившиеся документальные материалы. Публикация базируется на документах из архива Бельгийского королевского музея Африки, а также Национального архива Демократической Республики Конго.
      В конце XIX в. раздел мира между великими державами был почти завершен, а фонд «ничейных» земель быстро сокращался. В то время как прибрежные районы Африки были освоены европейцами, Центральная Африка оставалась tern incognita. Изучению этого региона мешала его нетронутая первозданность — непроходимые леса, реки, а также воинственные племена, которые долгое время внушали страх белому человеку, наслышанному о каннибализме африканских «дикарей».
      Но такой неприглядный образ Африки формировался скорее у обывателей. Наука к тому времени располагала достоверными сведениями о континенте из европейских, прежде всего португальских, арабских и китайских источников, а также свидетельствами миссионеров. Из них стало известно, что уже в средневековье на территории современной Демократической Республики Конго (ДРК) существовали такие государственные объединения, как Конго, Канонго, Матамба, Нгола, Нгойо, Лаонго, Ндонго — в низовьях р. Конго; Бакуба (или Бушон), Батеке (или Тью), Болиа — в центре страны; Луба и Лунда — в верховьях рек Касаи, Лулуа и Ломами и другие. Об этом подробно рассказывается в монографиях историка А. С. Орловой и работах французского исследователя Ж. Вансина1. К концу XIX в. в результате распада этих государств появилось множество мелких самостоятельных образований. Их народы мужественно отстаивали свою независимость от любого вторжения иноземцев — как местных племен, так и европейцев.
      В борьбе за бассейн реки Конго наибольшего успеха достигла маленькая Бельгия. Ее предприимчивый король Леопольд II еще до своего восхождения на престол в 1865 г. вынашивал планы о присоединении к Бельгии обширных колониальных владений. В 1861 г. он писал одному из своих друзей, полковнику Бриальмонту: «Исходя из того, что колонии полезны и вносят значительный вклад в могущество государства и его процветание, постараемся и мы приобрести что-нибудь»2.
      В 1875 г. в Париже вышла книга немецкого путешественника Г. Швейнфурта «В сердце Африки», где автор предлагал создание «крупного негритянского государства»3. Она также сыграла определенную роль в формировании экспансионистских взглядов бельгийского монарха. В 1876 г. в Брюсселе Леопольд II созвал Международную географическую конференцию. На нее собрались знаменитые путешественники, исследователи Африки из Бельгии, Англии, Франции, Германии, Италии, Австро-Венгрии, США и России, которую представлял русский путешественник П. П. Семёнов-Тян-Шанский.
      Благие идеи о цивилизаторской миссии европейских стран в Африке, звучавшие во время конференции, не интересовали Леопольда II. Они лишь подходили для прикрытия истинных намерений монарха, которые заключались в создании благоприятных условий для возможной эксплуатации природных ресурсов и населения континента. Этого требовало время. Развитие энергетики, химической промышленности, коммуникаций и машиностроения толкали предпринимателей на поиск новых источников сырья. Именно в этот период Европа обратила свои взоры к Африканскому континенту.
      Для осуществления своих планов необходимо было создать подходящую организацию и привлечь достаточный капитал. Такой организацией стала Международная африканская ассоциация, переименованная в 1883 г. в Международную ассоциацию Конго.
      Выступая в 1883 г. перед миссионерами, отправлявшимися в Конго, Леопольд II обратился к ним со следующим напутствием: «Цель вашей миссии в Африке состоит не в обучении негров богословию, они и без вас это хорошо знают и поклоняются своим богам. Они также знают, что убивать, воровать, спать с чужой женой и скверно ругаться — это плохо. Давайте наберемся смелости и признаемся в этом. Главная ваша роль — облегчить задачу чиновников и предпринимателей. И еще: никоим образом не возбуждать интерес наших дикарей к богатствам, которыми переполнены их леса и недра, во избежание смертельной схватки с ними»4.
      Личный советник и партнер Леопольда II по торговым обменам между Бельгией и Конго Эдуард Бунж постоянно посылал в метрополию сводки о состоянии дел в колонии. Они касались финансовых дел, продажи злаковых культур, хлопка, каучука, пальмового масла и другого колониального товара5. В информационный «аппарат» короля Леопольда II входили люди различных профессий. Среди них были геологи, топографы, медицинские работники, военные, ученые. Все они снабжали короля важной информацией о природных богатствах Конго. По всей вероятности, особое место в этом списке занимали геологоразведчики, такие как, например, Жюль Корне, который оставил после себя много документального материала, хранящегося в «Архиве Генри Стэнли» при Музее Центральной Африки в г. Тервюрен в 15 км от Брюсселя. Это — дневники и отчеты о его посещениях медных шахт в Катанге, размышления о возможностях их эксплуатации, заметки о строившейся тогда железной дороге от Леопольдвиля до порта Матади, переписка с предпринимателями, обмен идеями о перспективах развития отдельных районов Конго и многое другое6. В одном из писем он с восторгом писал о результатах исследования грунта на востоке страны: «Анализы превосходны тем, что содержат медь и даже серебро. Хотелось бы также побольше узнать об объемах залежей этого сырья в шахте (Джуе. — Г. С., И. Х.)»7.
      В 1878 г. Леопольд II создал «Комитет по изучению Верхнего Конго», который позволил бельгийцам приступить к осуществлению задуманных планов по освоению Африки и оставить далеко позади своих конкурентов. На континент отправлялись длительные экспедиции, стала «вырисовываться» карта Центральной Африки с нанесением на нее р. Конго. Широкой публике стали известны имена Г. Стэнли, в честь которого в Конго был назван город Стэнливиль (совр. Кисангани), Давида Ливингстона, Саворньяна де Бразза и других первопроходцев центральных регионов континента. В «Архиве Генри Стэнли» хранятся документы генерал-лейтенанта, геолога Жозу Анри де ля Линди (1869—1957), геолога Жюля Корнета (1865— 1929), генерал-лейтенанта Альфонса Кабра (1862—1932), капитана Шарля Лёмера (1863—1925), капитана Альбера Силли (1867—1929), майора Гюстава Вервлу (1873—1953) и многих участников экспедиций. Их свидетельства, включая переписку, дневники, хозяйственные записки, отчеты, рисунки, сделанные от руки, впечатления от встреч с местными жителями и описания природы доподлинно воспроизводят атмосферу далеких времен8. В письме коменданта Реджафа (город в Судане) Леона Анхоле от 11 сентября 1898 г. рассказывается: «... В Реджафе 16 солдат больных оспой. Подожди подкрепления из Пока. Попроси Анри (Ж. Анри де ля Линди. — Г. С., И. Х.), чтобы он купил соль, и узнай насчет предметов туземного происхождения, которые он мог бы достать — хвосты жирафов, бивни носорогов и прочее...»9 В обращении майора Альфонса Кайена, работавшего в Службе пропаганды колоний, говорится о заслугах Генри Стэнли в области геологии — он «проложил дорогу к эксплуатации золотых шахт»10.
      Разрекламированное Конго стало популярным среди бельгийцев и других европейцев. Искателей приключений эта африканская страна манила своими богатствами и сулила быстрое обогащение. Леопольд II, в свою очередь, нуждался в большом притоке европейцев в Конго для обслуживания будущих форпостов. По сведениям американского журналиста А. Хохшильда, автора книги «Призраки короля Леопольда И», первую волну леопольдовских агентов составлял «различного рода людской сброд»11. Среди них были те, кто бежал от долгов, разорился или попросту страдал алкоголизмом. Очень наглядно характеризуют атмосферу той эпохи ходившие в народе куплеты, например: «Все, кто доставлял много хлопот родителям, кто оставлял долги и делал много глупостей... устремились в Конго»12.
      Реакция народов Конго на появление белого человека в Африке была резко негативной. Они обращались к богам с мольбой о помощи. Представляет интерес одна из записей местного фольклора, сделанная миссионером Л. Дьё: «Пусть солнце убьет белого человека, пусть луна убьет белого человека, пусть колдун убьет белого человека, пусть лев убьет белого человека, пусть крокодил убьет белого человека ...»13
      Наряду с крупнейшими географическими открытиями был проложен и путь к колонизации континента. В соответствии с масштабными планами Леопольда II, на левом берегу р. Конго была создана сеть факторий, положивших начало освоению земель современного Конго, а впоследствии установлению контроля над значительной его территорией. Международная ассоциация Конго была преобразована в Независимое государство Конго (НГК), которое стало единственной колонией в мире, юридически принадлежавшей одному человеку — королю Леопольду II. Столицу своей колонии бельгийский монарх назвал Леопольдвилем (совр. Киншаса). Монарх был тесно связан с бельгийской финансовой олигархией, в руках которой была сосредоточена реальная власть в стране. Впрочем, король Бельгии был не только исполнителем воли финансового капитала, но и одним из крупнейших его представителей, «активным участником банковских спекуляций и колониальных захватов»14. По словам Хохшильда, это был «жадный и хитрый человек, в котором уживались двурушничество и обаяние, — весь комплекс самых сложных характеристик шекспировских персонажей»15.
      Вначале колониальные чиновники сосредоточивали внимание на добыче слоновой кости, потом — каучука, хлопка, кофе и пальмового масла. С 1887 г. колониальные власти НГК начали сдавать в аренду концессии и продавать земельные участки частным компаниям, которые отчисляли государству значительную долю доходов, полученных от продажи каучука в Антверпене (Бельгия). В бассейнах рек Бусира и Ломами земельными массивами овладели на правах собственников «Compagnie du Congo pour le commerce et l’industrie» и два ее филиала — «Compagnie de chemin de fer du Congo» и «Société anonyme belge au Congo». Самыми крупными концессионерами стали: «Société anversoise du commerce au Congo», «Anglo-belgian India rubber exploring company», «Compagnie du Kasai». Из 2,3 млн кв. км, составлявших площадь колонии, около 30% рассматривались как области, где «доменные земли были переданы в собственность или концессии частным компаниям»16. (К 1960 г. только в провинции Киву концессии имели 15 государственных и 19 частных бельгийс­ких компаний17).
      Наряду с другими европейскими державами Бельгия стала активным участником коллективной политики передела границ Африки на Берлинской конференции 1884—1885 годов. В результате народы современной ДРК оказались в разных, хотя и соседних, государствах. На западе — древнее Королевство Конго было разделено на современные Анголу, ДРК и Республику Конго; на юге — империя Лунда попала в Анголу, ДРК и Замбию; на севере — область Занде — в ДРК, нынешнюю Центрально-Африканскую республику (ЦАР) и Судан; на востоке — область Бамии была поделена между ДРК, Руандой и Бурунди. Богатейшая провинция Катанга оставалась за пределами тогдашних бельгийских владений и была включена позднее. Новое территориально-административное деление перекроило и этническую карту этого региона Африки.
      Многие крупные народы, например, баконго, оказались во владениях двух или трех государств. А. С. Орлова писала, что особенностью современной политической карты Африки стала «необычайная чересполосица колониальных владений... Выкраивая себе наиболее лакомые куски территории, колонизаторы меньше всего считались с интересами местных народов»18. Политолог из Льежского университета Боб Кабамба считает, что современные границы Центральной Африки были определены великими державами еще до Берлинской конференции и стали результатом переговоров между Великобританией, Германией и агентами короля Бельгии. «Это в колониальных канцеляриях, — утверждает Кабамба, — эксперты цветными карандашами начертили границы на бумаге». Вот почему демилитаризация будущих границ требовала тщательной и длительной проработки, которая учитывала бы этнические реалии19.
      Наряду с разъединением крупных народов происходило их искусственное объединение. В 1889 г. Бельгия завоевала центральную часть Африки и присоединила ее к Конго. Таким образом, как отмечает конголезский писатель и общественный деятель Мова Сакани, «поженили силой два народа — баконго и бангала, которые сильно различались обычаями, языками и менталитетом»20. То же самое происходило и с другими этносами. Через 5 лет бельгийцы добрались до восточной части Конго и присоединили страну Киву с ее народами баши, нанде, тутси и хуту. Чуть позднее к огромной семье различных народов добавились катангцы. В 1897 г. Бельгия аннексировала страну Бойома (совр. Кисангани) на востоке современной ДРК, и в ее владениях появились другие этносы.
      В результате получилось огромное многонациональное объединение под названием Бельгийская колониальная империя, «в которой мало-помалу создаются условия для того, чтобы она раскололась на множество независимых стран в соответствии с логикой истории», — писал глава конголезского религиозно-политического объединений Не Муанда Нземи21.
      Французский ученый Ж.-К. Руфен считает, что африканцев больше всего возмущал не сам факт границ,: а то, что они были навязаны колонизаторами. Однако он утверждает, что по «линейке» границы были проведены лишь в необитаемых или перенаселенных зонах22. Эту же мысль отчасти подтвердил В. А. Субботин, посвятивший многие годы изучению Конго. Шефферии и сектора (административные единицы) создавались иногда с учетом этнических границ, и даже «были приняты меры к тому, чтобы в некоторых случаях этнические границы совпадали с административными. Так, вблизи озер Киву и Танганьика возникли к началу 1930-х гг. территории баши, бахаву и барега, насчитывавшие по 100 тыс. жителей й более. Подобные территории, правда, были исключением. Подавляющее большинство народов, имевших накануне бельгийской колонизации сравнительно крупные государственные образования — азанде, лунда, баяка и другие — по-прежнему оставались разъединенными границами территорий и дистриктов», — пишет он23. Искусственные объединения или разъединения народов Центрального региона Африки послужили почвой для новых конфликтов на фоне уже имевшихся разногласий между отдельными этносами в доколониальную эпоху, когда происходили естественные миграции народов.
      В 1897 г. Леопольд II организовал международную колониальную выставку, положившую впоследствии начало самому крупному в мире музею Африки. Ее целью было повышение интереса в Бельгии к Конго. Тем самым король рассчитывал на привлечение иностранного капитала, как европейского, так и американского. В то же время, из-за свойственного ему тщеславия, он хотел продемонстрировать свое могущество перед другими метрополиями. По этому случаю в небольшом городке Тервюрене под Брюсселем — загородной резиденции Леопольда II — возвели новое здание — Колониальный Дворец, куда были доставлены африканские животные, растения, изделия африканских ремесленников и группа аборигенов из Конго. С одной стороны, Африка была представлена в неприглядном виде и пугала посетителей своей первозданностью, с другой — давала повод предпринимателям задуматься над возможностью новых перспектив. На выставке воспроизводились сцены африканской жизни с участием аборигенов, а также выставлялись предметы «экспорта» из Конго — каучук и слоновая кость. Значительная часть экспозиции была отведена этнографии. Экспонаты располагались по племенной принадлежности с комментариями. Например: «Бавали — смешанные племена — избегают белых, кормятся устрицами и добавляют соль из морской воды; батенде — абсолютно дики и неприступны; габали и банфуму — настоящие варвары, сильные племена; гомбе — племена их многочисленны, а тутуировки их различны, они придают им самый дикий вид. Все лесные племена — каннибалы... и они разделяют страсть к человеческому мясу со всеми племенами фетишистов Центральной Африки»24.
      Путешествие в Европу для некоторых конголезцев завершилось трагически — они заболели и умерли, другим повезло больше — по окончании выставки они получили подарки на общую сумму в 45 тыс. бельг. франков25. Кое-кто увозил на родину «европейскую экзотику»: мебель и одежду, которые безвозмездно предоставили им организаторы выставки.
      На приобретенных землях Конго использовался принудительный труд местного населения, которое подвергалось жестокому обращению со стороны наемных надсмотрщиков. Бунты и восстания становились не редкостью в НГК. Так, в 1895 г. протесты против насилия были отмечены в г. Лулуабург (совр. Кананга, в провинции Западное Касаи), в 1900 г. — на шахте Шинколомбе в провинции Шаба (совр. провинция Катанга) и других местах.
      Одним из конфликтогенных районов Конго всегда была провинция Шаба (на языке суахили означает медь, совр. Катанга), расположенная на востоке страны. Ее богатейшие природные богатства притягивали внимание торговцев и были объектом конкуренции между ними.
      Издавна эта территория находилась под контролем ее традиционных вождей, которые еще в средние века научились строить плавильные печи для обработки меди. В XIX в. их потеснил предприимчивый торговец из племени ньямвези, пришедший с востока — из Танганьики (совр. Танзания) — некий Мсири26. Он успешно освоился в тех местах и стал продавать в соседнюю Анголу и на Занзибар медь, слоновую кость и рабов в обмен на оружие и порох — очень быстро разбогател, расширил свои владения и создал так называемое королевство Йеке или Гараганза, а сам получил репутацию воинственного короля. Свое государство-крепость он построил таким образом, что потенциального врага можно было заметить в радиусе до 50 км.
      Однако ни хитрость Мсири, ни его армия не могли противостоять натиску европейских колонизаторов, которые сначала заигрывали с ним, но после жестоко расправились. Так, бельгийский капитан Бодсон устроил откровенную бойню в Катанге, физически истребляя всех наследников традиционных вождей, с которыми в какой-то мере считался Мсири, а затем добрался и до него. В результате армия Мсири была разгромлена, сам он убит в 1891 г., а созданное им государственное объединение стерто с лица земли. Этот исторический момент и стал началом длительного периода эксплуатации Центральной Африки27.
      Экономическая отсталость большинства африканских стран, отсутствие собственной промышленности облегчили внедрение иностранных компаний в сферу природных богатств континента. «Медный пояс» Африки, тянувшийся по Северной Родезии и Катанге, привлекал внимание английских и бельгийских промышленников. Один из городов этого региона, Элизабетвиль (ныне Лубумбаши), они превратили в столицу, своего рода Клондайк времен Золотой лихорадки в США, «где можно было встретить авантюристов всех мастей из Европы и Южной Африки»28. Интересы предпринимателей сосредоточились в богатейшей провинции Конго Катанге, где наладила производство самая крупная бельгийская компания «Union minière du Haut Katanga» (UMOK, позднее «GECAMINES»). Производство меди и кобальта на ее предприятиях непрерывно возрастало.
      В результате разграбления природных ресурсов на рубеже XIX—XX вв. появилась так называемая параллельная экономика. От непосильных налогов люди переходили границы других государств и создавали там нелегальные сети добычи и продажи полезных ископаемых.
      По мере того, как ресурсы страны расхищались, неформальный сектор экономики, основанный на контрабанде и мошеннической торговле сырьем, процветал и превратился в единственный способ выживания большей части населения. Этот подпольный бизнес укрепил ранее существовавшие связи, основанные на родственных отношениях, между приграничными районами Конго и соседними государствами, включая Уганду, Руанду, Бурунди, Кению, Замбию, Танзанию и Анголу. По мнению конголезского историка Самюэля Сольвита, параллельная экономика всегда вела к ослаблению государства, подрывала его основы и служила одним из факторов подпитки конфликтов29.
      Экономическое освоение Конго шло быстрыми темпами. Особенно наладилась добыча каучука — главной статьи экспорта колонии. Это было выгодным делом, поскольку в Европе в то время спрос на него значительно вырос. В то время как бельгийцы получали баснословные барыши, местное население страдало от непосильного труда на плантациях. Ответной реакцией на жестокое обращение было сопротивление местного населения. В 1895, 1897—1900 гг. произошли крупные выступления против колонизаторов — восстания народов кусу, луба, тетела30. Публичную огласку принудительный труд в колонии получил после выхода в свет книги английского публициста и общественного деятеля Э. Д. Мореля «Красный каучук» (по цвету крови)31.
      В европейской печати развернулась кампания против злоупотреблений Леопольда II. Этот скандал спровоцировали финансово-промышленные конкуренты Бельгии, также претендовавшие на эксплуатацию природных ресурсов Африки. В результате Леопольд II вынужден был передать Независимое государство Конго под управление Бельгии, оставив за собой внушительные привилегии. 15 ноября 1908 г., согласно королевскому указу, эта африканская страна была преобразована в Бельгийское Конго.
      Политика нового собственника, Королевства Бельгии, в отношении бельгийской колонии мало чем отличалась от экспансионистских намерений монарха. Помимо перекраивания этнической карты колонизаторы вмешивались в традиционные устои африканских обществ, которые складывались веками, играя на межэтнических противоречиях. При этом нарушался главный принцип мирного сосуществования народов Африки — равенство. До пришельцев колонизаторов оно было «золотым правилом» в сфере человеческих отношений. В этой связи Крайфорд Юнг отмечал, «что малейшее возвышение одних над другими в повседневной жизни могло стать предлогом для дискриминации»32. В Конго белые люди выстраивали своеобразные этнические иерархии. Одних этносов относили к более, других — к менее интеллектуальным. Например, в Леопольдвиле нгала, как и в Элизабетвиле (совр. Лубумбаши) иммигранты бакасаи возвышались над автохтонными народами Конго, занимая более высокую степень в иерархической лестнице. Это неизбежно приводило к межэтническим трениям.
      В результате выделения отдельных групп африканцев, которые пользовались предпочтением у колонизаторов и которым предоставлялась возможность учиться в высших учебных заведениях, образовалась африканская интеллигенция — так называемые «эволюэ» (в переводе с французского —, продвинутые или развитые). Именно так стали именовать этот слой колониального общества. Подробная история возникновения «эволюэ» и их роль в формировании национального сознания африканцев изложена, в труде А. Б. Летнева «Общественная мыль в Западной Африке»З3. Автор отмечает: «В целом, “эволюэ” были своеобразной социальной группой, занимавшей некое срединное положение в обществе, между горсткой европейцев-колонизаторов и огромной массой неграмотных соотечественников. “Эволюэ” первым подражали, ко вторым относились скорее снисходительно. Противоестественность, уродливость такой промежуточной позиции порождали немало личных трагедий. Будучи прямым порождением колонизации, они в то же время являлись ее первой духовной жертвой»34.
      В начале XX в. территория Конго превратилась в поле активного соперничества западных держав. Параллельно с этим колониальные администрации Португалии, Бельгии и Франции занялись перекраиванием этнической карты района, расселяя различные, в прошлом враждовавшие друг с другом этнические группы, на одной территории. Тем самым они создавали почву для возникновения сепаратистских движений и для будущих гражданских войн, в основе которых лежали межэтнические противоречия.
      В результате договоренностей в 1912 г. между Бельгией, Англией и Германией было принято решение об установлении границ соответственно между Конго, Угандой и Руандой. Горный массив Сабийнио, расположенный на территории тогдашнего Королевства Руанда, послужил точкой отсчета — началом демаркационных линий колоний трех стран. Таким образом на карте появились: немецкая Руанда (совр. Руанда)35, бельгийская Руанда (совр. зона Рутчуру, Гома, Масиси и остров Идживи в ДРК) и английская Руанда (совр. район Буфумбира, дистрикт Кигези в Уганде).
      Этот факт находит подтверждение в работе Рене Буржуа «Баньяруанда-Барунди». Автор пишет: «Следуя международным договоренностям 1912 года, руандийский правитель Джуху Мусинга потерял провинции... Буфумбура и Кигези, перешедшие к англичанам, в то время как бельгийцы получили Джомбо, Бвиша (совр. район Рутчуру), Камуронси (совр. район Масиси); кроме того, бельгийцы приобрели также остров Идживи на оз. Киву»36.
      В 1916 г. бельгийские войска оккупировали территории Руанды и Бурунди, входившие ранее в состав Германской Восточной Африки, образовав, таким образом, территорию Руанда-Урунди (Урунди — название Бурунди на языке суахили), хотя до этого Германия и прилагала дипломатические усилия по сохранению своих колоний в Африке. Так, в мае 1915 г. российский посланник в Бельгии И. Кудашев сообщил в Петербург, что германское правительство предприняло через одного швейцарского политического деятеля попытку заключить мир с Бельгией на следующих условиях: эвакуация германских войск из Бельгии в обмен на передачу Германии Бельгийского Конго. Из Брюсселя ответили отказом, заявив, что, по соглашению с Францией от 10 декабря 1908 г., право на приобретение Конго имеет Бельгийское Конго37.
      В 1916 г. Руанда-Урунди была оккупирована бельгийскими войсками, а спустя некоторое время после поражения Германии в первой мировой войне она, по решению Лиги Наций, в 1922 г. получила статус подмандатной территорией Бельгии. В 1925 г. Руанда-Урунди была включена в состав Бельгийского Конго.
      Для осуществления идеи переселения была организована специальная административная служба — Миссия по эмиграции Баньяруанда во главе с комиссаром дистрикта Киву Р. Спитальсом. В своем труде «Перемещение баньяруанда в Северном Киву» он писал: «Поощрение миграционного движения в сторону Киву надо рассматривать как долг-опеку, позволяющий оживить некоторые необитаемые районы Киву»38. Часть народов, живших к северо-востоку от Стэнли-пула (населенный пункт, возникший на образовавшейся на суше между левым берегом р. Конго, где находится г. Киншаса, и правым, где расположен г. Браззавиль, местное название — Нкуна или Нтамо), была переселена в районы Нижнего Конго, балуба — в провинцию Касаи. В 1920—1930-е гг. из Руанды в Киву переселили от 1,5 до 2 млн руандофонов, которые составили от 26 до 32% населения Киву39. В результате, такие восточные районы Конго, как Масиси и Ручуру, оказались населены, в основном, выходцами из Руанды.
      Важно подчеркнуть, что переселение из Руанды и Бурунди в Конго происходило в одном и том же культурном, этническом и административном пространстве. Оно находилось в ведении Главного управления бельгийской метрополии с резиденцией в Леопольдвиле и имело два подразделения: первое занималось территорией Руанда-Урунди, второе — колонией Конго. Мигрируя на восток Конго, народы «баньяруанда шли в страну своих братьев. Там они находили родственные народы и похожий климат. На новом месте баньяруанда не были ни иностранцами, ни чужестранцами»40.
      Таким образом, речь не шла о переселении «за границу». Народы, которые приходили в район Масиси, встречали тот же народ, который жил в Руанде, преимущественно — хуту и тутси. Ни у кого не возникало мысли покинуть одно государство и переселиться в другое, поскольку Конго, Руанда и Бурунди представляли собой единое административное пространство, образованное Бельгией. Рядом с переселенцами в пограничных с Руандой провинциях — Южное и Северное Киву — издавна жили местные народы баньямуленге, говорящие на одном языке с руандофонами — киньяруанда. Из-за демографического давления, а также злоупотребления местных вождей в пользу пришельцев, начались трения и выдавливание коренных народов в другие районы. В большинстве они осели в восточных районах Валикале и Гома.
      Колониальное бремя становилось непосильным для местного населения и толкало народы Конго к протестам, в том числе и к уклонению от чрезмерных налогов. Несмотря на преобладание стихийности над организованностью освободительное движение в Бельгийской колонии росло и захватывало практически все социальные слои населения. В Леопольдвиле возникло несколько очагов антиколониальной пропаганды. Наибольшую активность проявляли две группы «бунтарей». Одной из них была «Congo Man» во главе с Андре Менго. Членам его объединения присваивались воинские звания, выдавалось огнестрельное оружие. Другая группа, куда входили в основном африканские служащие компании «Huilerie du Congo belge» и которой руководил афроамериканец Вильсон, также была популярна среди конголезцев.
      В связи с этим колониальные власти издали указ «Об установлении режимов оккупации» в районах, население которых оказывало сопротивление, а в начале 1930-х гг. появилась еще одна форма репрессий — так называемые «военные прогулки», суть которых сводилась к посылке в глубинные районы страны значительных по численности армейских отрядов. Однако антиколониальное движение разрасталось и выливалось в крупные выступления.
      Наиболее масштабным стало восстание бапенде в 1931 г. (провинция Западное Касаи), спровоцированное непомерными налогами. Чтобы уклониться от их выплаты, «тысячи конголезских крестьян бежали через открытые границы в соседние районы — Анголу и Французское Конго, а другие рассеивались по лесам до прихода сборщика податей»41. Восстание было подавлено, погибло более 400 человек42. Сотни африканцев оказались в ссылке и смогли вернуться на родину лишь через многие годы43. Тем не менее, бапенде не покорились, а их сопротивление давало о себе знать на протяжении последующих десятилетий.
      Со временем появилось множество политико-религиозных оппозиционных метрополии обществ. Самым крупным движением был кимбангизм44. Свое название оно получило от имени основателя секты Симона Кимбангу — крестьянина из народности баконго. Его проповеди о богоизбранности африканцев стали популярными сначала среди конголезцев на западе страны и в северной Анголе, а затем далеко за их пределами.
      Последователи Кимбангу видели в нем пророка и спасителя, к нему стекались тысячи крестьян и рабочих. Отсюда возникло и распространилось в течение нескольких месяцев стихийное массовое движение. Однако вопреки воле Кимбангу его последователи оказывали лишь пассивное сопротивление властям: отказывались платить налоги и работать на плантациях европейцев. Позднее движение распалось на два направления. Приверженцы одного из них считали, что Кимбангу — первый пророк и необходимы последующие; сторонники другого были убеждены, что он — единственный и бессмертный.
      В 1958 г. именно это движение было легализировано. Своеобразный синкретизм протестантизма и традиционных верований, сформировавшийся в результате протеста против бельгийской колонизации, лучше других отражает африканский менталитет. Сам Кинбангу умер в тюрьме, куда был заключен за агитацию к мятежу. В 1960 г. его останки были перезахоронены в селении Нкамба в Конго, ставшем местом паломничества.
      Помимо кимбангизма существовали и другие религиозные течения, имевшие антиколониальную направленность. Они заметно влияли на состояние морального духа колониальных народов, усиливая тем самым разложение традиционной общины. К их числу относится, например, секта Китавала, отделившаяся от американской секты «Свидетели Иеговы» и проникшая затем в Африку. Члены секты провозгласили своим лозунгом тезис: «Африка — африканцам». В провинции Западное Касаи получила известность секта Эпикилипикили. На территории Бандунду действовали Лукусу, Мувунги, Мпеве и другие. В этих же провинциях имелась секта Говорящая змея, в Нижнем Конго — Миссия черных, а в восточных провинциях — Люди-леопарды. Эти религиозно-политические движения и секты сыграли впоследствии важную роль в становлении организованных движений и партий.
      Вторая мировая война 1939—1945 гг. усилила антиколониальные настроения среди конголезцев в бельгийской колонии. Именно в эти годы была нарушена изоляция, в которой бельгийские власти пытались удержать свою колонию, чтобы максимально оградить собственные интересы от конкуренции других западных стран. Так, США и Великобритания вывозили из Бельгийского Конго военно-стратегическое сырье — медь, олово, кобальт, цинк, уран и другое ценное сырье. Конголезские подразделения (примерно от 10 до 12 тыс. солдат) участвовали в операциях союзников в Эфиопии, Египте, Бирме, на Ближнем Востоке. Солдаты сравнивали свою жизнь с жизнью других народов, накапливали опыт вооруженной борьбы. Ярким примером стойкости и патриотизма для всех африканцев стало Движение сопротивления де Голля «Свободная Франция», к которому примкнула Французская Экваториальная Африка, включая Конго-Браззавиль, Габон и Камерун. По окончании войны Бельгия разместила мощную военно-воздушную базу в г. Камина (провинция Катанга). Там готовился летный состав, состоявший как из бельгийцев, так и из конголезцев. В г. Лулуабург (провинция Касаи) была открыта школа для детей погибших военнослужащих. Впоследствии обученные военному ремеслу конголезцы пополняли офицерский состав.
      В ходе войны стали возникать новые социальные прослойки — служащие государственных и частных заведений, квалифицированные рабочие, мелкие торговцы и предприниматели. Их объединения оказались более организованными, а цели — более осознанными. В 1941 г. вспыхнула забастовка рабочих металлургических предприятий крупнейшей в стране компании ЮМОК в провинции Шаба. В бельгийской администрации ее назвали «революционной и насильственной». В 1944—1945 гг. поднялся на борьбу пролетариат в провинции Нижнее Конго, в ноябре-декабре 1945 г. прошла мощная забастовка докеров, которая парализовала на время порт Матади. Одновременно с докерами порта бастовали рабочие предприятий столицы.
      После второй мировой войны в условиях гонки вооружений, способствовавшей возможной развязке ядерной войны, ресурсы Конго стали играть стратегическую роль. На первом месте стоял уран, добычу которого захватили США для реализации «Плана Манхэттен», цель которого сводилась к созданию атомной бомбы. Как свидетельствуют документы, сырье для атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, добывалось в шахте Шинколомбе в Катанге45. В 1960-е гг. на долю Конго приходилось 60% мировой добычи урана46.
      В конце 1940-х — начале 1950-х гг. повсюду в стране раздавались голоса с требованием политических реформ, свободы слова и печати. В 1950 г. возникла Ассоциация народов баконго «Абако», объединившая около 30 различных культурно-просветительных организаций. В 1953 г. она получила статус партии, а ее лидером стал Жозеф Касавубу (позднее — первый президент Конго).
      Вторая половина 1950-х гг. характеризовалась заметной активизацией общественно-политической жизни не только в Конго, но и в соседних странах. В 1945 г., после окончания второй мировой войны, режим мандатов был заменен режимом международной опеки. По решению Генеральной Ассамблеи ООН, в декабре 1946 г. Руанда-Урунди была передана под опеку Бельгии, и лишь в июле 1962 г. образовались два самостоятельных государства — Руанда и Бурунди. Бельгийский историк А. Бильсен в одном из своих исследований писал: «В эпоху 1954—1956 годов Конго и Руанда-Урунди нам казались “немыми”. Никто публично не выражал своих желаний (быть независимыми. — Г. С., И. Х.). Тем не менее, в латентной форме африканские элиты быстро эволюционировали к эмансипации»47.
      Многолетняя борьба за расширение прав профсоюзов в Конго привела к принятию в 1957 г. закона, в рамках которого население получило возможность создавать профсоюзные организации с правом на забастовку. Помимо профсоюзов стали возникать ассоциации и кружки «образованных граждан». В основном это были организации, сформированные каким-либо одним этносом. Именно в них формировались руководители общенациональных партий. Только в Киншасе в 1956 г. насчитывалось 88 таких организаций. Помимо «Абако», крупнейшими были « Братья - лулуа» и Ассоциация народа басонге. В 1957 г. в провинции Катанга появилась партия Конакат (Конфедерация племенных ассоциаций Катанги), созданная группой местных предпринимателей и вождей. Ее возглавил Моиз Чомбе, проводивший позднее идею отделения Катанги. Среди националистических партий, возникших в тот период, были Партия африканской солидарности во главе с Антуаном Гизенгой, а также партия народа балуба — Балубакат и Центр африканской перегруппировки.
      В эти же годы на политическую арену вышел Патрис Лумумба, ставший мощной политической фигурой в национально-освободительной борьбе. Это был «блестящий оратор с харизмой и обаянием вождя»48. В 1958 г. П. Лумумба создал партию «Национальное движение Конго» (НДК). Он выступал против колониализма, этнического превосходства, за единое Конго с сильной центральной властью. НДК сформировалась как общенациональная партия, объединявшая представителей различных этнических групп. Ее программа отрицала трайбализм, провозглашала принцип неделимости страны, осуждала расовую и этническую дискриминацию. Эта особенность выделяла ее среди других политических объединений.
      В конце 50-х гг. XX столетия была популярна и широко обсуждалась небольшая брошюра профессора Колониального университета в Антверпене (Бельгия) Ван Бильсена «30-летний план политической эмансипации Бельгийской Африки». В этой работе автор предложил бельгийскому правительству за 30 лет подготовить «надежную» конголезскую элиту для управления собственной страной. По его мнению, лишь тогда Конго обретет независимость. Ведущая в то время партия «Абако» во главе с Ж. Касавубу отвергла этот план и потребовала немедленного предоставления независимости. В 1957 г. колониальные власти признали африканские политические партии де-факто, а в 1959 г. — де-юре. Этот год стал переломным в борьбе за независимость49.
      Попытки правящих кругов Бельгии затормозить антиколониальное движение с помощью частичных реформ провалились. По требованию блока партий, возглавляемых НДК, на конференции «Круглого стола» (Брюссель, январь-февраль 1960 г.) Бельгия заявила о согласии предоставить Бельгийскому Конго независимость. 30 июня 1960 г. бельгийский король Бодуэн в Леопольдвиле официально объявил о независимости Бельгийского Конго. На карте мира появилось государство Республика Конго50.
      О последствиях колониализма возникает много споров. Одни отстаивают мнение о цивилизаторской миссии тех, кто покорял Африку, другие утверждают обратное. Довольно яркую оценку колониализму дал сенегальский исследователь К. Дэма: «Колонизация оглушила, словно ударом дубинки, традиционные общества и направила их эволюцию по иному пути»51. Придуманные колонизаторами теории под благовидными названиями, типа патернализма или опекунства, лишь вводили в заблуждение африканские народы, искажая реалии и разрушая их традиционные общества. Можно согласиться и с тезисом А. З. Зусмановича, автора фундаментального труда «Империалистический раздел бассейна Конго», который назвал Конго «тюрьмой для народов», а нанесение на карту искусственных границ — кровавым, насильственным вмешательством в нормальный исторический процесс формирования и развития народов Централь­ной Африки52.
      Общая картина бельгийского колониализма могла бы стать более полной при ее сопоставлении с колониальным наследием крупных метрополий, таких как Великобритания и Франция. Тем не менее, высказанные соображения помогут лучше понять происхождение современных конфликтов в Африке, которые стали прямым следствием ее колониальной истории.
      Примечания
      1. ОРЛОВА А.С. История государства Конго (XVI—XVII вв.). М. 1968; VANCINA J. Les anciens royaumes de la Savane. Léopoldville. 1965; Le royaume Kuba. Tervuren. 1964; The Tio Kingdom of the Middle Congo. 1880—1892. London-New York-Toronto. 1973.
      2. La correspondance de Leopold. — La Lutte (Dakar), № 17, Janvier 1959.
      3. СУББОТИН B.A. Бельгийская экспансия и колониальный гнет в период завершения территориального раздела Африки. В кн.: История Заира в новое и новейшее время. М. 1982, с. 71.
      4. SOLVIT S. RDC: Rêve ou illusion? Conflits et ressources naturelles en République Démocratique du Congo. Paris. 2009, p. 22.
      5. SCHUYLENBERG P. van. La mémoire des Belges en Afrique Centrale. Inventaire des Archives historiques. Vol. 8. Tervuren (Belgique). 1997, p. 8.
      6. Legs de Jules Cornet. Le 25ème et 50ème Anniversaire du Chemin de Fer du Congo. Lettre manuscrite de Toby Claes, Membre de la Commission d’enquette du Chemain de Fer du Congo (1895) à Rene-Jules Cornet. Collection № 52-9, doc. 1355.
      7. Le legs de Maurice Robert. Lettre manuscrite de J. Cornet, datée Mons, le 13 février 1911, remerciant G. Perier d’avoir bien voulu lui communiquer des renseignemets sur les mines de Djoué. R.G. 626, Collection № 60-72, doc. 548; Le legs de Maurice Robert. Lettre manuscrite de J. Cornet, daté de Mons, le 23 mars février 1911 ou J. Cornet donne son opinion quant à la possibilité et les difficultés de l’exlpotation éventuelle de la mine Djoué. R.G. 626, Collection № 60-72, doc. 550.
      8. Carnets de route de Jules Cornet du 21 août au 21 septembre 1892. De N’tenké Capelembe, de Nyagamba a laTchiunga — visites aux mines de cuivre de Kiola, de Katanga à Mkala, Katete. Excursions au gisement de cuivre de Kioabana; retour jusqu’à Moi Mokilu. Visites aux mines de cuivres de Kimbué et Inambuloi, Макака, depart pour Kilassa, Kafunda Mikopo, Moi Sompoué, Kalouloi, Chamélengué. R.G. 629, Collection № 52-9, doc. 261.
      9. Legs de Josue Henry de la Lindi.La correspondence de Josue Henry de la Lindi avec Leon Hanolet. Lettre du 11 septembre 1898. Collection № 62.40, doc. 463.
      10. Legs de Josue Henry de la Lindi. La lettre de Alphonse Cayen, attaché depuis 1916 au Service de la propagande coloniale, Ministère des Colonies, aux autorités de ce ministère du 13 juin 1919. Collection № 57.49, doc. 1915.
      11. Под названием «призраки короля Леопольда II» автор скорее всего имел в виду многочисленные человеческие жертвы, о которых власти Бельгии старались умалчивать. По прошествии времени эти жертвы «заговорили» устами автора, который собрал обширный материал по данной теме.
      12. HOCHSCHILD A. Les Fantômes du roi Leopold. La terreur coloniale dans l’Etat du Congo 1884-1908. Paris. 1998, p. 235.
      13. Ibid., p. 236.
      14. ЗУСМАНОВИЧ A.3. Империалистический раздел бассейна Конго (1876—1894 гг.). М. 1962,с. 34.
      15. Там же, с. 18.
      16. СУББОТИН В.А. Ук. соч., с. 98.
      17. TSHIMANGA KOYA KAKONA. Le Shaba. Sept ans après. T. I. 1972, p. 24.
      18. ОРЛОВА A.C. Африканские народы. M. 1958, с. 4.
      19. КАВАМВА В. Frontière en Afrique Centrale: gage de souverainité? popups.ulg.ac.be/federalism/document.php?id=294.
      20. Ibidem.
      21. Ibidem.
      22. RUFFIN J.-CH. L’Afrique déchirée. 2004. lexpress.fr/actualite/monde/afrique/l-afrique-dechiree_498748.html?p=:2.
      23. СУББОТИН В.А. Система колониальной эксплуатации и становление новых социальных сил. 1918 — 1960 гг. В кн.: История Заира в новое и новейшее время, с. 122-123.
      24. ОЛЬДЕРОГГЕ Д.А. Проблемы этнической истории Африки. В кн.: Этническая история Африки. Доколониальный период. М. 1977, с. 5.
      25. WYNANTS M. Des ducs de Brabant aux villages congolais. Tervuren et l’Exposition coloniale 1897. Musée Royal de l’Afrique Centrale. Tervuren. 1997, p. 125.
      26. VERBEKEN A. Msiri, roi du Garenganze. “L’Homme rouge” du Katanga. Bruxelles. 1956.
      27. TSHIMANGA KOYA KAKONA. Op. cit., p. 2.
      28. СУББОТИН В.А. Система колониальной эксплуатации..., с. 119.
      29. IFOLI INSILO. Op. cit., р. 30.
      30. См.: ВИНОКУРОВ Ю.Н. Народы Экваториальной Африки в борьбе против бельгийского колониализма. История национально-освободительной борьбы народов Африки в новейшее время. М. 1978; BOUVIER P. L’accession du Congo belge à l’indépendence. Bruxelles. 1965; SCHREVEL M. de. Les forces politiques de la décolonization congolaise jusqu’à la veille de l’independaance. Louvain. 1970.
      31. MOREL E.D. Red rubber. The rubber slave trade in the Congo. London. 1907.
      32. Цит no: NDAYWEL E NZIEM ISIDORE. Histoire générale du Congo. Bruxelles. 1998, р. 471.
      33. ЛЕТНЕВ А.Б. Общественная мысль в Западной Африке. 1918—1939. М. 1983, с. 23-28.
      34. Там же, с. 26.
      35. Подробнее см. ПЕРСКИЙ Е.Б. Бурунди. М. 1977.
      36. BOURGEOIS R. Banyarwanda-Barundi. T. I. Bruxelles. 1953, p. 38.
      37. МОРОЗОВ E.B. Африка в Первой мировой войне. СПб. 2009, с. 100.
      38. SPITAELES R. Transplantation des Banyarwanda dans le Kiwu-Nord. — Problème d’Afrique Centrale. 1953, № 20, p. 110.
      39. RDC: Etat de Crise et Perspectives Futures. 1 Février 1997, p. 6. http://www.unhcr.org/ refworld/docid/3ae6a6b710.html.
      40. Ibidem.
      41. Ibidem.
      42. Histoire Générale de l’Afrique. Vol. VII. Paris. 1989, p. 465.
      43. История национально-освободительной борьбы народов Африки в новейшее время. М. 1979, с. 315.
      44. Histoire Générale de l’Afrique, p. 466.
      45. NDAYWEL E NZIEM I. Histoire generale du Congo: de l’héritage ancient à la République Démocratique. Belgique. 1998, p. 13.
      46. SOLVIT S. Op.cit., p. 34.
      47. BISLEN A.A.J. van. Vers l’indépendence du Congo et du Ruanda-Urundi, Kraainem (Belgium). 1958, p. 7.
      48. История Тропической и Южной Африки в новое и новейшее время. М. 2010, с. 234.
      49. ПОНОМАРЕНКО Л.В. Патрис Лумумба: неоконченная история короткой жизни. М. 2010, с. 64.
      50. Официально Конго в разное время называлось по-разному. 30 июня 1960 г. вместо Бельгийского Конго появилась Республика Конго. С 1964 г. страна называлась Демократическая Республика Конго, с октября 1971 г. Республика Заир, а с 1997 г. — вновь Демократическая Республика Конго.
      51. DEME К. Les classe sociales dans le Sénégal précolonial. — La Pensée. 1966, № 130.
      52. ЗУСМАНОВИЧ A.3. Ук. соч., с. 9.