Яковлев Н. Н. Из истории клана Кеннеди

   (0 отзывов)

Saygo

Яковлев Н. Н. Из истории клана Кеннеди (начало) // Вопросы истории. - 1970. - № 9. - С. 113-128.

Яковлев Н. Н. Из истории клана Кеннеди (окончание) // Вопросы истории. - 1970. - № 10. - С. 128-148.

Январский номер американского общественно-политического журнала "Commentary" за 1970 г. открыла громадная статья под заголовком "Кеннедизм". Буржуазная печать США вступила в 70-е годы, пополнив свой терминологический арсенал этим понятием. Если оно реально, то как будто бы с годами "кеннедизм" не только не утрачивает своего значения, но и превращается в определенную политическую платформу для сил, пытавшихся формировать курс Вашингтона в начале 60-х годов. Взявшись растолковывать смысл этого термина, прагматисты из редакции "Commentary" отмечают, что данному политическому течению предстоит новая жизнь, хотя "пока трудно предрекать его расцвет". Журнал "Вопросы истории" уже обращался к деятельности президента Джона Ф. Кеннеди1; тогда в соответствующих очерках была предпринята попытка объяснить суть его политики, а также раскрыть генезис того явления, которое именуют "кеннедизмом". В целом сущность линии Дж. Кеннеди заключалась в том, чтобы обновленными методами правления укрепить внешнеполитические позиции США.

В помещаемом ниже очерке рассматривается, как развивались далее идеи Дж. Кеннеди, в первую очередь его братом Р. Кеннеди, занимавшим ответственные должности и претендовавшим на пост президента. "Commentary" ставит вопрос так: "Кеннедизм является утверждением права тех, кто должным образом обласкан свыше - образованием, воспитанием, драгоценной высшей целью и, да, рождением, если это необходимо, - править... Одним из величайших парадоксов нашего времени явится тот, что в большую часть 60-х годов этого десятилетия опрометчивых бурь, иногда именуемых "революционными", - и, несомненно, идеологически эгалитарных, в американском обществе укреплялся невиданный прежде взгляд, который приличествует разве лишь истинно иерархическому социальному строю, томящемуся по имперскому величию... Возможно, Америка действительно стала жить в климате великой консервативной империи". Все было достигнуто, заключает "Commentary", "элегантным правлением", введенным в обиход Дж. Кеннеди. Но самое "требование элегантного правления является реакционным, независимо от радикальной фразеологии, в которую оно может быть облечено"2. В этом нагромождении разностильных по смыслу фраз, порою претенциозных, порою надуманных, а порою тривиальных, отражено мнение их автора, редактора "Harper's Magazine",, журнала, не обвинявшегося ранее в "еретических суждениях" с точки зрения официального Вашингтона. Пока что историку достаточно констатировать, что уже существует понятие "кеннедизм" и что вокруг него идет идеологическая борьба, а пули, поразившие братьев Кеннеди, не прикончили исповедовавшееся ими кредо. Однако эти пули, выпущенные из дешевого оружия и оборвавшие жизнь братьев Кеннеди, породили множество версий об обстоятельствах убийства, вызвали значительное разномыслие относительно "вклада павших" в американскую политику и, наконец, подняли спекулятивные предположения о целях, преследовавшихся президентом Дж. Кеннеди и сенатором Р. Кеннеди. Все это значительно осложнило, хотя и не остановило, работу профессиональной исторической мысли в оценке США 60-х годов. Во всяком случае, говоря о возникновении "кеннедизма", никак нельзя обойти молчанием драматические обстоятельства гибели братьев Кеннеди. Вопрос заключается лишь в том: как вписывается смерть Кеннеди в жизнь "кеннедизма"? Постараемся придерживаться проверенных фактов, не избегая в то же время ссылок на имеющиеся противоречивые концепции. При таком подходе обнаружится и соответственная ценность последних.

1. Несколько слов об Освальде, Руби и других

22 ноября 1963 г. в Далласе был убит президент Дж. Кеннеди. Не прошло и трех часов, как полиция Далласа объявила, что убийца, некий Освальд, пойман и его допрашивают в городском полицейском управлении. Сыщики делали достоянием гласности данные о задержанном по мере их сбора. Представители прессы, радио и телевидения штурмом взяли здание управления. Им никто особенно и не препятствовал. Вместе с журналистами в здание имел свободный доступ почти любой, кто хотел взглянуть на задержанного. На третьем этаже, где допрашивали Освальда, в коридорах скопилось более 300 корреспондентов. Освальда водили на допросы и с допросов через густую толпу журналистов, которые коршунами набрасывались на арестованного, требуя одновременно ответа на сотни вопросов. Освальд с кривой ухмылкой, не сходившей с его лица, с трудом отстранялся от них.

В местном отделении Американского союза демократических свобод (АСДС) вскоре после задержания Освальда узнали, что он просит адвоката. Председатель местного отделения АСДС Г. Олдс осведомился у следователя капитана Фритца, разъяснены ли арестованному его права, и выразил готовность немедленно оказать содействие Освальду как члену АСДС. Фритц ответил, что задержанный отклонил сделанные ему предложения о юридической помощи. Тогда Олдс счел необходимым явиться в полицейское управление, где его после некоторого препирательства с полицейскими чинами направили к судье второго участка Далласа Д. Джонстону, наблюдавшему за ведением следствия. Судья заверил Олдса, что Освальд отказался от услуг защитника. Он солгал. Напротив, Освальд, потерпев неудачу связаться по телефону с известным адвокатом Абтом, заявил, что просит прислать адвоката от АСДС.

На пресс-конференции в подвале полицейского управления, проведенной в ночь на 23 ноября, прокурор Вейд рассказал, что Освальду предъявлено обвинение в убийстве президента, что действовал он один и следствие собрало о нем достаточно изобличающих материалов. Прокуратура, заверил Вейд, имеет возможность поддержать обвинение в суде. Он явно хвастался оперативностью вверенного ему полицейско-следственного аппарата.

Судья Джонстон глубокой ночью решил формально предъявить Освальду обвинение в убийстве президента. Пометив время 1 час. 35 мин. 23 ноября, Джонстон зачитал постановление об этом. Освальд запротестовал, требуя адвоката. Судья ответил, что он получит любого адвоката. Арестованный уже слышал это.

Необычна процедура предъявления обвинения. Дж. Бишоп, автор книги "День, когда был убит Кеннеди" (около 700 страниц, и все - только о дне 22 ноября 1963 г.), не сомневается в виновности Освальда. Но и он замечает: "Арестованный мог кричать, как только мог, требуя адвоката, или вопить о своей невиновности, и никто не услышал бы, кроме полицейских, считавших его виновным. Исход слушания был бы одинаковым в любом случае (при открытых или закрытых дверях. - Н. Я.)"3. Из Далласа шло сообщение за сообщением: вина Освальда очевидна!

Президент Л. Джонсон отдал категорическое указание Э. Гуверу - рассмотрение дела Освальда поручается Федеральному бюро расследования (ФБР). Президент не учитывал, что юридически ФБР не могло подменить органы юстиции штата Техас. Вейд и начальник полиции Далласа Керри отвергли поползновения из Вашингтона изъять дело из компетенции штата и передать в руки федеральных властей. Они допустили сотрудников ФБР на допросы и позволили им с разрешения следователя задавать вопросы арестованному. Между прокуратурой Далласа и ФБР сложились крайне напряженные отношения. Керри дознался, что ФБР давно вело досье на Освальда, но перед приездом президента не поставило в известность полицию города о "потенциальной опасности" подозрительного человека. При желании полицейские власти Далласа могли свалить ответственность за убийство президента на ФБР.

По существующей в Далласе практике после полицейского дознания арестованный передается на время ведения следствия шерифу, который помещает его в окружную тюрьму. Вечером 23 ноября Керри оповестил журналистов, что утром следующего дня Освальда переведут из полицейского управления в окружную тюрьму. Около трех часов ночи неизвестный сообщил по телефону в местный отдел ФБР, что некий таинственный комитет "решил убрать человека, убившего президента". Аналогичное предупреждение было передано по телефону ив канцелярию шерифа. Керри информировали об обоих предупреждениях.

Утром 24 ноября Освальд был убит на глазах десятков миллионов телезрителей и в присутствии более 70 полицейских. На стрелявшего набросились, повалили и вырвали пистолет. Из-под навалившихся полицейских он прохрипел: "Вы знаете меня, я Джек Руби!" Его, владельца двух ночных клубов, сомнительного субъекта, хулигана и драчуна, действительно хорошо знали. По оценке Керри, не менее 50 полицейских из 1 175 чел. личного состава полиции города поддерживали с ним знакомство.

Руби арестовали, втолкнули в лифт и повезли на допрос. Сопровождавший полицейский сочувственно заметил: "Джек, ты наверняка убил его". "Я хотел выстрелить трижды", - ответил Руби. Почему он стрелял? Руби разглагольствовал, отчего он решился на такой шаг: "Кто-то должен был сделать это, вы, ребята, не могли... Самодовольный, высокомерный коммунист... Хитрый и злобный..."4. Когда повели следствие по делу Руби, он выдвинул трогательную версию: убил, чтобы избавить горячо любимую им семью Кеннеди, в первую очередь Жаклин, от тяжких переживаний во время процесса над Освальдом. Сколько ни бились, он стоял на своем. Зародились подозрения, вменяем ли подследственный. Вокруг него захлопотали психиатры.

В начале марта 1964 г. Руби предстал перед судом в Далласе по обвинению в умышленном убийстве Освальда. Случайно выяснилось, что судья Д. Браун в 1959 г. рекомендовал Руби в торговую палату Далласа. В таком случае судье нужно было бы отстраниться от ведения дела, но он отказался, объяснив, что тогда "не знал по-настоящему" Руби5.

Представители правосудия - судья Браун, неспособный поддержать не только порядок в зале, но и уважение к отправлению правосудия (чего стоит его просьба к защитнику: "Сделай одолжение, говори проще, оставь эту свинскую латынь!"), суровый прокурор Вейд (в 1963 г. он поставил национальный рекорд - по 93,5% его дел вынесен обвинительный приговор), щеголь адвокат Белли из Сан-Франциско (взялся защищать бесплатно, домогаясь известности) - должны были сказать свое слово по делу Руби. Самой малозначительной фигурой был сам подсудимый. За семь дней процесса ему дали произнести на суде лишь несколько слов: в ответ на вопрос судьи, признает ли себя виновным: "Не признаю, ваша честь". Они утонули в ниагаре слов, низвергавшихся обвинением и защитой.

В судебном заседании исследовался лишь один вопрос - о вменяемости Руби в момент совершения преступления. Защита не вскрыла, как работал мозг подсудимого, но предъявила записи его мозговых волн (200 метров ленты). Защитник доказывал, что его клиент невменяем, болен психомоторной эпилепсией. В суд вызвали крупнейших специалистов по эпилепсии. Они с готовностью защищали теоретические основы своих научных воззрений, забыв о подсудимом. Диспут получился весьма ученый. Звезда защиты доктор М. Гуттмахер сообщил, что отец Руби "неграмотный иммигрант-пьяница", что с 12 лет Руби не жил в семье и рос у чужих людей. Мать - шизофреничка, брат страдал депрессивным психозом, сестра тоже. Кеннеди для Руби - идеал, глава благополучной семьи, и его трагическая смерть разрушила внутреннее "я" подсудимого. Вот Руби и убивает. "Быть может, в этой любви к президенту таились скрытые тенденции гомосексуалиста?" - осведомился Белли. "Полагаю, что есть показания в пользу этого", - заверил Гуттмахер. И дальше в том же духе: непристойности на "научном" жаргоне. Обвинение, помимо психиатров, провело через суд вереницу полицейских, показывавших, что Руби был вменяем. Белли неистовствовал. Еще в начале процесса он заявил Руби: "Дело трудное. Жюри - собачий выводок. Мы все равно будем апеллировать. Ты сиди смирно, а я поведу все".

В заключительной речи прокурор Вейд потребовал смертной казни для подсудимого. Он взывал к присяжным: "Если вы освободите этого человека, вы отбросите цивилизацию на сто лет назад". Выслушав заклинания прокурора, присяжные заседатели удалились на совещание, которое продолжалось более 25 часов. 14 марта жюри вынесло вердикт: Руби виновен в умышленном убийстве. Суд приговорил его к смертной казни. Когда заключенного уводили, Белли провозгласил на весь зал: "Поздравляю присяжных с победой фанатизма... Не беспокойся, Джек. Мы апеллируем. Мы будем апеллировать в самый высокий суд на Земле!" Колесо судебной машины завертелось.

2. Комиссия Уоррена

В первые часы после убийства президента Джона Кеннеди губернатор Коннели на госпитальной койке сумрачно заметил: "Мы допустили возникновение такой обстановки, когда фашизм и экстремизм вошли в моду... Мы все вынуждены страдать от ненависти и нетерпимости, пронизывающих общество сверху донизу.., что и проявилось здесь в пятницу. Ведь это только один эпизод"6, Коннели пока не имел никаких сведений об обстоятельствах преступления, кроме непосредственных крайне болезненных ощущений, ибо его рана давала о себе знать. В обыденной жизни первые впечатления чаще всего самые верные. Иное дело - в сфере высокой политики.

29 ноября 1963 г. президент Л. Джонсон создал комиссию, возглавленную председателем Верховного суда США Э. Уорреном, для расследования убийства Кеннеди, В нее вошли семь человек, в том числе два сенатора, два конгрессмена, А. Даллес, и Д. Макклой. Работа была закончена 24 сентября 1964 года. Доклад комиссии занял 469 страниц основного текста и 408 страниц приложений. В дополнении к нему опубликовано 15 томов свидетельских показаний 552 человек и 11 томов документов.

Комиссия пришла к заключению: "Выстрелы, которыми был убит президент Кеннеди и ранен губернатор Коннели, были произведены Ли Харви Освальдом... На основании данных, имеющихся в ее распоряжении, комиссия считает, что Освальд действовал в одиночку". Почему он пошел на убийство? Комиссия, не дала на это четкого ответа, ограничившись указанием: у Освальда не было рациональных мотивов "по критериям разумных людей"7.

Официальная версия убийства Кеннеди подверглась и подвергается атакам справа и слева8. Американские ультра не устают сокрушаться, почему убийство не было объявлено "коммунистическим заговором". Они исходят из своей логики, по которой тогдашний председатель Верховного суда Э. Уоррен - коммунист. В то же время создано множество теорий, объясняющих убийство президента происками правых сил. Теории эти обосновываются фактами, не получившими, по мнению авторов этих теорий, должной оценки или вообще не рассмотренными комиссией Уоррена.

Написано множество книг и статей, в которых поставлен под сомнение центральный тезис комиссии, что Освальд якобы действовал в одиночку. Т. Бьюкенен, живущий в Англии, разработал версию о том, что за убийством Кеннеди стоит американский нефтяной магнат "X"9. Вслед за ним выступил И. Йостен с книгой "Освальд: убийца или козел отпущения?". Эти две первые книги об убийстве Кеннеди, вышедшие в 1964 г., отличались большими преувеличениями и не нашли серьезного читателя. Известные английские общественные деятели Б. Рассел, лорд Бойд Орр, Дж. Б. Пристли, профессор Х. Трейвор-Роуппер, М. Фут, К. Мартин и другие учредили "Комитет: кто убил Кеннеди?" Комитет, сказал Б. Рассел, "считает, что никогда не было более подрывного, непатриотического и опасного курса для безопасности США и всего мира, чем попытка правительства США укрыть убийцу их недавнего президента".

Первой реакцией на первые сомнения явилась книга члена комиссии Уоррена конгрессмена Дж. Форда "Портрет убийцы". Автор расхвалил себя и своих коллег, явно прибегнув к гиперболам. "Монументальные достижения комиссии президента будут возвышаться, как Гибралтар, в документальной литературе грядущих веков", - свидетельствовал он. Только одно обстоятельство вызывает по меньшей мере удивление: прокуратура штата Техас доложила комиссии, что Освальд с 1962 г. состоял на службе ФБР под N 179, получая 200 долларов ежемесячно. В момент ареста он все еще был агентом ФБР. Поразительное сообщение! Однако комиссия пальцем о палец не ударила, чтобы выяснить, так ли обстояло дело в действительности. Сообщение прокуратуры списали по статье "грязных слухов"10.

В октябре 1965 г. известный американский журналист С. Фокс выпустил книгу "Не получившие ответа вопросы по поводу убийства президента Кеннеди". В июне 1966 г. к сомневающимся прибавился молодой американский ученый Э. Эпштейн, развернувший защищенную им диссертацию в книгу, названную "Расследование". Он утверждает, что работа комиссии Уоррена была "предельно поверхностной". Автор обратил внимание на скверную организацию дела: члены комиссии, занятые своими прямыми обязанностями, могли уделить расследованию только некоторую часть времени. Между тем комиссии поставляли материалы 28 правительственных ведомств, снабдивших ее документами, которые заняли около восьми кубических метров. Рассмотрение и оценка всех материалов легли на плечи юристов, привлеченных к работе.

А они избегали заниматься сложными вопросами, сосредоточив усилия лишь на доказательстве вины Освальда. Но даже в этой ограниченной сфере, замечает Эпштейн, было сделано далеко не все: "Так, например, имелось свидетельство очевидца о возможном втором убийце, которое никогда не дошло до сведения комиссии, хотя материал представило ФБР". В то же время Уоррен отказался ознакомиться с досье ФБР об Освальде. Сославшись на "национальные интересы", он отослал досье назад в ФБР, удовлетворившись заявлением Э. Гувера о том, что Освальд никогда не работал в этой организации. В сущности, такой подход означал, подчеркивает Эпштейн, что "ФБР поверили на слово". Был или не был Освальд агентом ФБР, комиссия так и не проверила. Перечислив еще множество странностей в работе комиссии и изучив обстоятельства убийства, автор заявил: "Существуют веские доказательства того, что Освальд не мог действовать в одиночку... Отстаивая свою версию истины, комиссия Уоррена стремилась разубедить народ и охранить национальные интересы"11.

Известный американский журналист Ф. Кук в обстоятельной статье в журнале "The Nation" в июле 1966 г. вернулся к тому, что вызывало сомнение с самого начала. Он указал, что Освальд не мог за 5,6 секунды произвести приписанные ему три прицельных выстрела, а комиссия Уоррена наделила его качествами сверхстрелка. Кук настаивает, что 22 ноября 1963 г. в Далласе раздалось больше трех выстрелов. "Никакого глубокого расследования, которое могло бы дать ответ на этот вопрос, - заметил Кук, - проведено не было, а это означает, что человек, чья пуля оборвала жизнь президента Кеннеди, находится на свободе"12.

Декан философского факультета Калифорнийского университета профессор Р. Попкин вначале написал рецензию на работу Эпштейна, а затем выпустил собственную книгу, в которой потребовал расследования, "независимого от правительства США, очевидно, являющегося заинтересованной стороной". Подвергнув критике доклад комиссии Уоррена, профессор нашел, что в Далласе должен быть двойник Освальда. Он предупреждал, что "каменное молчание" в деле убийства президента к добру не приведет13.

Громадный толчок дал кампании против доклада комиссии Уоррена нью-йоркский юрист Марк Лейн. Правдолюбец в стиле американских "разгребателей грязи" начала XX в. давно подыскивал дело, которое с такой же силой прозвучало бы в наше время. Заступник бедняков, юрист, защищавший клиентов против полиции, лихоимства властей, жадных домовладельцев, Лейн получил известность в той части Гарлема, которая граничит с кварталами белого населения. В 1960 г. его избрали в легислатуру штата Нью-Йорк от этого района, заселенного городской голытьбой. Он боролся за гражданские права угнетенного негритянского народа, идя на личный риск. На собрании в Восточном Гарлеме в него бросили жестянку из-под пива, а в заповеднике расизма - штате Миссисипи - Лейна и местного негритянского лидера арестовали за одновременное пребывание в сегрегированной комнате в аэропорту. Летом 1962 г. Лейн объявил, что не будет переизбираться в легислатуру, а посвятит себя написанию книги, дабы сделать "вклад в борьбу за мир".

Наблюдая по телевизору за происходившим в Далласе после гибели Кеннеди, Лейн был потрясен нарушением прав арестованного, а затем убитого Освальда, когда тот находился под стражей. Он немедленно встал на защиту правосудия, попранного местной полицией, и высказал свое мнение в печати. Мать Освальда назначила Лейна защищать интересы убитого сына. Комиссия Уоррена отказалась признать его официальным адвокатом, но разрешила выступить перед ней со своими показаниями. Лейн использовал предоставленное ему право. 15 августа 1966 г. появилась его книга "Торопливое суждение" - фронтальный удар по всей работе и выводам комиссии Уоррена.

В книге поставлен ряд вопросов. Автор отмечает, что 58 из 90 свидетелей убийства слышали выстрелы не из книжного склада, а с поросшей травою насыпи, находящейся по правой стороне улицы. Свидетель, кочегар Бреннан, давший полиции поразительно точное описание Освальда, хотя видел его с расстояния в 40 м от здания и в полумраке комнаты на шестом этаже, вечером в тот же день не смог опознать его в полицейском управлении. Разумеется, побеседовав с сотрудниками ФБР, он "освежил" свою память уже после убийства Освальда и без всяких сомнений сказал, что видел в окне именно его. Шаг за шагом Лейн опровергал официальную версию убийства Кеннеди. Как и Эпштейн, Лейн полагал, что в президента стреляли и спереди. Следовательно, было по крайней мере двое убийц.

Лейн заклеймил работу комиссии Уоррена: "Если комиссия покрыла себя позором, то так же опозорено и федеральное правительство". Свою книгу он закончил грозно: "Прецедент доклада комиссии Уоррена будет подрывать закон и бесчестить тех, кто написал его, намного больше, чем тех, кто хвалит доклад"14.

Книга М. Лейна послужила поводом для нового обсуждения доклада Уоррена. В США раздавались настойчивые голоса о необходимости провести новое расследование трагедии в Далласе. Тогда близкий к правительственным кругам журнал "United States News and World Report" выступил с серией материалов в поддержку официальной версии. Журнал напечатал интервью с советником комиссии Уоррена А. Спектором, который повторил известные доводы в пользу того, что лишь один Освальд участвовал в убийстве президента. Рентгеновские снимки Джона Кеннеди после ранения действительно не были представлены комиссии Уоррена, ибо Р. Кеннеди "отказался показать их кому-либо". Что до комиссии, то "из уважения к памяти покойного президента было решено не требовать их; комиссия заключила: фотографии и рентгеновские снимки не были безусловно необходимыми". Отвечая на вопрос, целесообразно ли открыть новое расследование, А. Спектор заявил: "Я не выскажусь против него, равным образом я против ограничения работы любого ученого, занимающегося рассмотрением и анализом работы комиссии, и его право - не соглашаться с ее выводами"15. 29 октября 1966 г. семья Кеннеди передала в национальный архив материалы вскрытия и посмертные рентгеновские снимки 35-го президента, оговорив, что доступ к ним возможен только с ее разрешения16.

Тем временем приговоренный к смерти Дж. Руби взывал к правосудию. Он повторно обращался к комиссии Уоррена с просьбой выслушать его. 7 июня 1964 г. Уоррен в сопровождении одного члена комиссии, Дж. Форда, встретился с Руби в тюрьме Далласа. При беседе присутствовали полицейские чины Далласа. Осужденный просил перевезти его в Вашингтон, где он скажет "правду", ибо "моя жизнь здесь в опасности". Руби повторял, что хочет сказать, почему совершил убийство, но "здесь об этом нельзя говорить". Верховный судья отказался перевезти Руби в Вашингтон, мотивируя тем, что это привлекло бы "всеобщее внимание" и потребовало бы дополнительной охраны в самолете.

В октябре 1966 г. апелляционный суд по уголовным делам штата Техас отменил приговор Руби по формальным основаниям, вернув дело на пересмотр. Осужденный не дождался нового слушания: 3 января 1967 г. он умер в тюремной больнице. Официальный диагноз - рак. Руби написал несколько писем, они были изъяты охраной, а после его смерти проданы с аукциона. В одном из них, проданном за 950 долл., Руби клялся в своей невиновности, жаловался и яростно бранился по адресу "нациста худшего сорта Л. Джонсона".

Пространно рассуждая об обстоятельствах убийства Кеннеди (письмо заняло 33 страницы), Руби писал: "Разве не удивительно, что Освальду, почти не работавшему всю жизнь, посчастливилось получить должность в здании книжного склада за две недели до приезда президента в Даллас, хотя об этой поездке не знал сам президент? Как же эта мелкая сошка, Освальд, узнал о приезде президента в Даллас? Только один человек мог знать об этом за несколько недель, ибо он и организовывал поездку президента... Единственный, кто выиграл от убийства президента, - Джонсон... Если Джонсон был так расстроен по поводу Кеннеди, то почему он не сделал что-либо для Роберта Кеннеди? Он, однако, только обижал его"17.

После смерти Руби М. Лейн активизировал свою деятельность. Он удвоил выступления по радио, телевидению, на митингах, в газетах, и не только в США, но и в других странах (Лейн объездил с лекциями 15 стран). Через месяц после кончины. Руби "Playboy" опубликовал "Откровенный разговор с неистовым юристом, автором "Торопливого суждения", документального, лучше всех распродающегося обвинения доклада Уоррена". В сжатом виде Лейн повторил там основные тезисы своей книги, отметив, что нет "убедительных доказательств того, что Освальд был больше, чем зрителем на месте убийства президента".

В национальном архиве, сообщил Лейн, собрано 1 555 досье по делу об убийстве Кеннеди. 508 из них засекречены, некоторые - на 75 лет. Сотрудники журнала особенно интересовались мнением Лейна об отношении семьи Кеннеди к докладу комиссии Уоррена. После того, как Х. Трейвор-Роупер выступил с критикой доклада в "Sunday Times", сказал Лейн, он дал мне знать, что косвенно получил весточку от сенатора Роберта Кеннеди: "Продолжайте хорошее дело..." "Примечательно, - отмечал Лейн, - что когда бы кого-либо из Кеннеди ни спрашивали о докладе Уоррена, ответ гласил: "Я не читал его, но согласен с ним". Они не читали его! Для меня эти заявления значат: Кеннеди держат руки развязанными и выигрывают время в ожидании, когда смогут сказать: "Теперь мы прочли доклад и нашли, что он лжив".

Касаясь утверждений Руби о причастности Л. Джонсона к убийству Кеннеди, Лейн заявил: "Я не думаю, что президент Джонсон как-то замешан в убийстве, однако пока не станут известны все факты, я не могу подкрепить мое неверие доказательствами". Лейн выразил убеждение, что доклад Уоррена полностью дискредитирован, сославшись на результаты опроса населения в октябре 1966 г.: только один из трех американцев все еще верил в правдивость этого доклада. Высказав мнение, что доклад Уоррена "не переживет следующих шести месяцев", Лейн пожаловался редакции "Playboy", что ФБР притесняет его: в национальном архиве он обнаружил 35 досье ФБР с записями его выступлений, а его телефонные разговоры подслушиваются18.

Накал страстей вокруг доклада комиссии Уоррена привел к тому, что поиски истины в деле убийства президента превратились в прибыльный бизнес. В конце 1967 г. журналисты Р. Льюис и Л. Шиллер выпустили книгу с характерным названием: "Стервятники и критики доклада Уоррена". Они поддержали абсолютно все выводы официального расследования. Р. Льюис и Л. Шиллер обратили внимание на такое совпадение: в США книгу М. Лейна опубликовало издательство "Холт, Рейнхарт энд Уинстон", печатающее также труды его архиврага Э. Гувера. Книга, разошедшаяся в твердом переплете тиражом в 225 тыс. экземпляров, не поддающиеся учету издания в мягком переплете и их переводы, демонстрации фильма по книге (фильм идет два с половиной часа, Лейн играет в нем роль защитника Освальда), наконец, многочисленные платные лекции дали автору изрядный доход. Аналогична история Эпштейна. "Финансовые выгоды, - напомнили Р. Льюис и Л. Шиллер, -: совпавшие с известностью автора хорошо продаваемой книги, более чем компенсировали Эпштейна за нападки на его самые прочные теории"19.

Критики критиков доклада Уоррена, разумеется, не унимаются. Один из авторов политического детектива "Семь дней в мае", Ф. Нибел, хорошо знающий особенности жанра, обрушился на новичка Эпштейна: "Я скоро пришел к выводу, что Эпштейн повинен в тех же грехах, в каких он обвинял комиссию Уоррена, - извращениях, игнорировании документов, тенденциозном отборе фактов, дабы они соответствовали его теориям. В худшем случае Эпштейн написал опасно лживую книгу. В лучшем случае он повинен в том, в чем обвиняет комиссию Уоррена, - поверхностном расследовании"20.

К тому же соперники по вскрытию истины М. Лейн и Э. Эпштейн не поладили друг с другом. Их книги вышли почти одновременно, и им пришлось делить славу. Позднее Лейн заметил: "Книга Эпштейна имеет один недостаток. Заявления, которые исходят от членов комиссии, нельзя проверить: Эпштейн не использовал записывающую аппаратуру. Я предлагал ему скрытый магнитофон. Он отказался, заявив, что это будет неэтично. Поскольку нет доказательств, возникают серьезные вопросы". Эпштейн отрицает, что Лейн обращался к нему с таким предложением. "Я могу только предположить, что Лейн - лжец"21, - говорит он.

3. Книга Манчестера

Профессиональный публицист Уильям Манчестер принадлежал к ближайшему окружению Дж. Кеннеди. Он сотрудничал во всех ведущих американских общественно- политических журналах, был автором семи книг. В сентябре 1962 г. увидел свет его лирический рассказ-книга "Портрет президента: Джон Ф. Кеннеди в профиль"22.

Смерть президента от руки убийцы и убийство убийцы глубоко потрясли Манчестера. "В недели, - скорбно писал он после похорон Дж. Кеннеди, - последовавшие за трагедией, я просыпался ночами, все еще слыша страшный заглушённый рокот барабанов на Пенсильвания-авеню, пришедший из моих снов. Мне казалось, что там, на склоне холма в Арлингтоне, погребены надежды целого поколения. Я дважды побывал на кладбище после похоронной мессы. Каждый раз я вспоминал высказывание Пью Латимора, записанное мною в то светлое утро вступления президента в должность в 1961 году: "В день этот мы милостью божьей вздуем такую свечу.., которая никогда не погаснет". Свет померк в наших жизнях, и я остался бродить во мраке мертвого прошлого"23.

В начале 1964 г. безысходный мрак прорезал слепящий луч надежды: Жаклин Кеннеди от имени семьи предложила Манчестеру написать книгу о смерти мужа, брата и президента. Предложение было принято с благодарностью. Манчестер прервал работу над историей германских монополий, которую вел на Рейне, и поспешил в США. Тогдашний министр юстиции США Р. Кеннеди подписал договор с автором. Последний обязался к 1968 г. написать книгу на заданную тему. Доходы от книги - Библиотеке Кеннеди, от публикации отрывков в журналах - автору, что впоследствии, между прочим, составило соответственно 5 млн. и 665 тыс. долларов.

Итак, найден автор и засажен за работу. В договоре оговаривалось, что "члены семьи Кеннеди не будут сотрудничать с любым другим автором, который возьмется за эту тему". Мудрая осмотрительность! Многие публицисты были готовы отстукать на пишущих машинках соответствующую книгу. "Уже пишут множество книг, - сказал как-то Р. Кеннеди, - идет масса информации, в большинстве своем неверной. Множество людей пытаются подзаработать на этом. Поэтому мы решили: пусть все материалы будут доступны только одному человеку"24. Р. Кеннеди был не совсем прав: не все измеряется деньгами, - еще до избрания Манчестера в авторы два публициста, Т. Уайт и У. Лорд, отклонили предложение семьи взяться за написание такой книги25.

Позиция семьи в отношении будущей книги была недвусмысленно изложена Ж. Кеннеди. 1 октября она писала: "Я избрала мистера Манчестера, ибо уважаю его способности, полагаю, что он объективен и точен... Я не надзираю за его работой и не намерена делать этого. Он закончит рукопись, и она будет опубликована без моей или еще чьей-либо цензуры. Я не желаю определять, кому писать историю. Многие будут писать о прошедшем ноябре, однако серьезным историкам следует подождать выхода книги мистера Манчестера. Эту книгу историки будут уважать". Автор был бесконечно благодарен Ж. Кеннеди за дарованную свободу творчества. Она переслала ему копию письма, процитированного выше, а также Э. Уоррену. Манчестеру выделили стол в здании, где работала комиссия, и открыли неограниченный доступ ко всем ее документам и материалам.

Тут объявился конкурент - писатель Дж. Бишоп, набивший руку в жанре описания убийств президентов. Он только что выпустил и быстро распродал книжку "День, когда был застрелен Линкольн". Бишоп обратился к Жаклин с просьбой дать ему материалы о покойном президенте. Вдова ответила: "Я наняла Уильяма Манчестера, чтобы он защитил президента Кеннеди и истину... Если я решу, что книга никогда не будет опубликована, тогда мистер Манчестер будет материально компенсирован за свои труды". Она, заключил позже Бишоп, "пытается получить исключительное право на публикацию рассказа об убийстве"26. Перед Бишопом захлопнулись все двери, и все-таки он тоже стал писать книгу.

Однако никто не мог угнаться за Манчестером, труд которого приобрел самоотверженный характер. Два с половиной года работы по 12, 15, иногда 20 часов в сутки. Манчестер изучает документы, опрашивает сотни людей, рассказы которых ложатся на многие километры магнитофонных лент. Работа в Вашингтоне, поездка в Техас, снова столица. Р. Кеннеди официально объявил прессе, что У. Манчестер - историограф убийства в Далласе. Накопления Манчестера быстро тают, он экономит на всем: на такси, машинистках, обедает в дешевых ресторанах. К тому же будущее кажется ему неопределенным. За исключением группы друзей никто не верит, что книга будет иметь успех, а это означало бы катастрофу для автора. К этому добавились душевные страдания: "Наконец пришел день, когда мое перо остановилось. Я точно помню, когда. Я пытался сказать: Освальд, окруженный более чем 70 полицейскими, был убит в подвале тюрьмы в Далласе. Но перо не двигалось. Это уж слишком. Мой разум возмутился. Как мог взрослый человек поверить, не говоря уже о том, чтобы написать такую глупость? Слова "Освальд, окруженный..." назойливо звучали в ушах". Манчестер ничего не мог поделать с этим и был госпитализирован. Диагноз - истощение нервной системы. "Двенадцать дней я лежал пластом, мучаясь над проблемой, как Джек Руби проскользнул мимо часового у входа".

По мере того, как авторский замысел обретал плоть и кровь, стали нагромождаться трудности. Манчестер не был в неведении о них. Память услужливо подсказывала: американский публицист Ред Смит как-то заметил: "Писать легко. Смотришь себе на каретку машинки, пока на лбу не выступят крошечные капельки крови". Людям пишущим известно, как порою материал начинает властно диктовать и ведет за собой исследователя. Нескончаемый диалог рукописи и автора.

Тем временем, заметил Манчестер, Жаклин Кеннеди, "изолированная громадным богатством, боготворимая сторонниками "новых рубежей", перенесших почитание с президента-мученика на его молодую вдову, а также теми, кто связывал свои надежды на будущее с услугами, оказываемыми ей и могущественному новому главе семейного клана, председательствовала над окружившим ее элегантным миром как прекрасная, грациозная, бесконечно трагичная королева-регентша. Оглядываясь назад, я понимаю, почему она стала считать избранного ею автора членом своего двора. Она даже убедила себя, как заметила в письме одному корреспонденту, что "наняла" меня, обмолвка, по моему мнению, забавная".

Конфликт был неизбежен. Манчестер с глубокой тревогой следил за тем, как легко идут на уступки авторы других книг, близкие к покойному президенту. В объемистых трудах Т. Соренсена "Кеннеди" и А. Шлезингера "Тысяча дней" по настоянию семьи Кеннеди были сделаны серьезные купюры. Семейную цензуру прошли книга П. Сэлинджера "С Кеннеди" и мемуары близкого друга убитого президента Р. Фея "Счастье знать его".

Вот образец "семейной цензуры" книги Фея. Страницы рукописи были испещрены пометками Р. Кеннеди: "Мистера Кеннеди нельзя именовать Джо, Большим Джо, а нужно - послом или мистером Джозефом Кеннеди"; или: "Хотел бы я знать, мог ли Ред Фей написать это, если бы был здоров мой отец? Наглость!" И так далее. Из книги Фея по настоянию семьи Кеннеди была исключена половина текста. Но и этого оказалось недостаточно. Когда по выходе книги автор передал 3 тыс. долларов Библиотеке Кеннеди, Жаклин отвергла дар, объявив его "лицемерным".

Манчестер закончил работу над книгой значительно раньше обусловленного срока, к середине 1966 года. 28 июля 1966 г. сенатор Р. Кеннеди официально сообщил, что семья не возражает против опубликования книги. Редакторы занялись "доводкой" текста рукописи в издательстве; журнал "Look", приобретший право первой публикации, готовил серию статей; материалы переводились на иностранные языки больше чем в десятке стран. К удивлению Манчестера, воспринявшего заявление Р. Кеннеди как окончательное одобрение рукописи, от имени Ж. Кеннеди посыпались предложения исключить весьма существенные места.

Ни жизненный путь Манчестера, процветающего публициста, ни текст книги даже отдаленно не дают оснований утверждать, что он не ощущал границы "объективности" в условиях американской цивилизации. Собирая материалы к книге (включая беседы с Ж. Кеннеди), он отказался ознакомить с ними даже комиссию Уоррена. Автор сам изъял 200 страниц из первоначального варианта рукописи. Теперь, когда от клана Кеннеди волнами пошли требования сделать купюры в готовом тексте, Манчестер стал в тупик. Он подсчитал: Ж. Кеннеди требовала исключить 6472 слова из текста серии статей, подготовленных для журнала "Look". Поведение "этих крыс из "Лука" совершенно нетерпимо, истерически внушала Жаклин автору. "В целом, - заметил Манчестер, - 75% изъятий не касались ее лично. То была попытка исключить чрезвычайно важные факты". Манчестер отказался.

Тогда Ж. Кеннеди подала в суд, чтобы воспрепятствовать выходу книги, а автор предстал перед разгневанным Р. Кеннеди. Манчестер попытался отшутиться: "Ну, Боб, нам нужно встать друг против друга с дуэльными пистолетами и шпагами!" В ответ - поток брани и угроз. Трехчасовая беседа окончилась безрезультатно. Манчестер оказался в центре внимания печати, радио и телевидения. Предстоявший суд разбередил страсти. За Манчестером по пятам ходили и ездили в машинах с радиоустановками частные детективы.

Дальше - больше. "Мой редактор и я, - вспоминал Манчестер, - притаились в мрачном молчании в номере гостиницы в Манхэттене, а сенатор, требовавший изменить текст книги, ломился в дверь, выкликая мое имя!.. Встретив друга-врача на улице, я спросил: "Не болен ли я манией преследования?" Он слабо улыбнулся: "Только не манией". Он был прав. Попытки принудить меня были абсолютно реальными, и поскольку я изучал в свое время Германию при фашистах, я усмотрел в этих событиях американский вариант гитлеровского приказа "Мрак и туман".

До суда все же дело не дошло. Семья Кеннеди умерила страсти, а Манчестер кое-что выбросил из книги. За несколько часов до начала слушания дела в суде Жаклин Кеннеди изъяла иск. В середине 1967 г. "Смерть президента" увидела свет.

Следует, однако, помнить: Манчестер поместил материалы, собранные во время работы над книгой, в Библиотеку Кеннеди. Они составили 18 томов с записями интервью и 27 досье с документами. Условие: "Доступ к этим материалам будет открыт опытным ученым после смерти всех прямых потомков Джона Ф. Кеннеди, при жизни которых он был убит"27. Что касается места книги У. Манчестера в свирепой битве теорий, обвинений, контробвинений и слов, то Б. Консидин, написавший предисловие к "Стервятникам и критикам доклада Уоррена", подчеркнул: "Автор самой популярной книги, направленной против комиссии (Уоррена. - Н. Я.) "Торопливое суждение", продолжает развивать свои личные торопливые суждения, скорее подстегнутый, чем сдержанный, острополемической книгой У. Манчестера "Смерть президента". Марк Лейн, очевидно, станет богатейшим человеком"28.

Распри Манчестера с семьей Кеннеди ушли в прошлое, хотя шрамы остались. Журнал "Time", оценивая шансы Р. Кеннеди на избрание президентом, восхитился: "Он способен изломать и избить Уильяма Манчестера, а затем убедить писателя стать почетным председателем клуба "Кеннеди - в президенты!"29. Жизнь брала свое, перед живыми вставали новые задачи.

4. О Роберте Кеннеди

Люди, уходящие из жизни молодыми, навсегда остаются в памяти молодыми. Особенно, когда такой человек, а им и был Роберт Кеннеди, не уставал до последних дней своих подчеркивать свою молодость. В радостные для него дни конвента демократической партии летом 1966 г. он воскликнул: "Мы молодая группа и будем править Америкой"30. В своей последней книге "Обрести новый мир", посвященной "моим и вашим детям", Р. Кеннеди в 1968 г. писал о важности индивидуальных усилий молодости: "Многие величайшие движения в мире, мысли и действия проистекали от одного человека. Молодой монах начал протестантскую реформацию, молодой полководец расширил границы Македонской империи до пределов тогдашней Земли, молодая женщина отвоевала Францию, молодой итальянский путешественник открыл Новый Свет, а тридцатидвухлетний Томас Джефферсон провозгласил, что все люди созданы равными. "Дайте мне точку опоры, - сказал Архимед, - и я переверну Землю". Эти люди двигали мир, и мы можем сделать то же самое"31.

Высоко метил Роберт, желая оставить после себя "перевернутую Землю". В личной жизни он преуспел: продлил молодость спортом, был альпинистом и отцом 11 детей. Сложнее в сфере политической и государственной, хотя и здесь Роберт очень старался. Министр юстиции США Р. Кеннеди рекомендовал американской молодежи помнить: "За исключением войны ничто в Америке не готовит юношу лучше к жизни, чем футбол".

Смолоду Роберт любил простые решения сложных проблем, что отчетливо обнаружилось еще в бытность его на юридическом факультете Гарвардского университета и школе права Виргинского университета. Зимой 1950/51 г. он трудился над дипломной работой, избрав ожесточенно дискутировавшуюся тогда тему "Ялтинская конференция глав правительств СССР, США и Англии в феврале 1945 года". Вопрос этот, в общем, решался в США и профессиональными историками, которые заключили: Ялтинские соглашения отражали положение держав в антигитлеровской коалиции. Роберт энергично "перевоевывал" минувшую войну. Он утверждал: "Принимая во внимание, что японцы собирались продолжать войну, я не могу усмотреть, как военная мощь России в Маньчжурии могла бы спасти жизни американских солдат при вторжении на Японские острова... Совершенно очевидно, что, когда торгуешься, надо выяснить, насколько ценна приобретаемая вещь".

Подобное заявление непростительно даже для студента-дипломника. Накануне Ялтинской конференции комитет начальников штабов США считал, что без вступления Советского Союза в войну с Японией ее удастся победить не раньше 1948 г., а американские потери при вторжении на острова превысят миллион человек. Роберт все это знал, но продолжал доказывать, что "политический просчет, очевидный сейчас, следовало усмотреть еще тогда: не в наших интересах, не в интересах Китая или даже всего мира было превращать Россию в тихоокеанскую державу; не в наших интересах было просить или одолжаться вступлением России в войну на Тихом океане". Вот одна из иллюстраций к мировоззрению среднего из братьев Кеннеди.

Дипломник поставил все с ног на голову: налицо - бесцеремонное извращение фактов и желание высказать самые крайние суждения. Какова же была общая мораль всего этого, по Роберту? "Отсюда урок: библейский принцип "лучше давать, чем брать" не всегда применим"32. Профессора, читавшие эту дипломную работу, поставили автору четверку и забыли о некомпетентных высказываниях новичка в исторической науке. В 1968 г. "United States News and World Report" выразил установившуюся точку зрения на успехи Роберта в науках: "Как ученый он не проявил себя, получив в 1948 г. степень бакалавра в Гарварде, где играл в футбол. Среди 125 выпускников Виргинского университета в 1951 году он занял 56-е место"33.

Впрочем, Роберт и не готовил себя для науки, хотя, как видим, не чурался политической стороны дела. Общению с учеными он предпочел общество кинозвезд. Кандис Берген и Мэрлин Монро прекрасно знали Роберта, не говоря о множестве других актрис, с которыми он тоже был знаком. Все это он и не считал нужным скрывать. Тем, в частности, и отличался Роберт от старшего брата Джона, любившего показать, что его сердцу дороже интеллектуальные беседы с учеными.

Прямо со студенческой скамьи Роберт перешел в сферу государственной деятельности. В 1951 г. он работает в отделе министерства юстиции, ведавшем надзором за уголовным судопроизводством, затем в подкомитете у Маккарти. С 1954 г. Р. Кеннеди - советник сенатского подкомитета по расследованиям, где он вновь встретился с Маккарти, но уже не в роли подчиненного. Теперь Роберт работал при сенаторах-демократах. По всей вероятности, прямолинейность действий маккартистов, их тупость были Р. Кеннеди не по душе. Во время позорнейшего расследования, затеянного Маккарти в армии, Роберт посильно высмеял этих инквизиторов XX века.

На заседании 11 июля 1954 г. сенатор Маккарти огласил свой очередной обширный план борьбы "с коммунизмом", предусматривавший создание международного альянса "демократических партий - Деминформа". Ухмылявшийся Роберт сел рядом с сенатором- демократом Дирксеном и сформулировал ряд издевательских вопросов. Дирксен задал их, поставив Маккарти в тупик. Напыщенный трибунал превратился в бурлеск, смеялся зал, покатывались со смеху Дирксен с Робертом. Исполинско-идиотский план основания "Деминформа" рухнул.

По окончании заседания подручный Маккарти Р. Кон подбежал к. Роберту и, задыхаясь от злобы, стал бранить его. Словесная перепалка чуть-чуть не превратилась в драку. Их разняли. Роберт получил еще одно доказательство того, что на маккартистов не действуют никакие доводы. В 1955 г., когда из подкомитета ушли Маккарти и его помощники, Р. Кеннеди становится главным советником реорганизованного подкомитета.

По партийно-политической принадлежности (демократическая партия) и личным склонностям Роберт охотно занялся расследованием деяний правящей республиканской администрации. Возможности проявить себя оказались для него здесь неограниченными. В поле зрения подкомитета попали дельцы, мошенничавшие на поставках обмундирования для армии. В ходе дознания всплыло имя некой Харт, правительственного чиновника, закупавшего обмундирование у нью-йоркских фирм. Роберт круто обошелся с нечистой на руку дамой. Он, жаловалась Харт журналистам, заперся с нею и со своим подручным "в страшно душной комнате", где занялся "издевательством, запугиванием, рукоприкладством". В этих условиях она созналась во всем. Изобличенная взяточница добавила: "Я была бы готова сознаться в чем угодно, я под присягой подтвердила бы, что именно по моей вине треснул колокол Свободы"34. Едва ли стоит сокрушаться, что незавидная участь в конечном счете постигла женщину, по уши погрязшую в лихоимстве. На скамью подсудимых сели шесть человек. Роберт мог быть доволен: в общем-то по малозначительному поводу у позорного столба выставлялась администрация Эйзенхауэра.

Вероятно, самым крупным делом, которое провел Р. Кеннеди через подкомитет, было изобличение в мошенничестве министра авиации США Г. Тэлботта. По существующей в США практике при вступлении на государственный пост необходимо прервать на время работы в правительственном аппарате все деловые отношения с миром бизнеса. В марте 1955 г. Роберт получил известие, что Тэлботт содействует нью-йоркской фирме "Маллиган", связанной с военными поставками. Пикантность положения состояла в том, что до занятия должности министра Тэлботт был партнером владельца фирмы, а негласная проверка показала, что с воцарением в Вашингтоне Тэлботта "Маллиган" стала необычайно процветать и доходы министра круто пошли вверх. В "New York Times" были опубликованы письма Тэлботта, компрометировавшие его. Как они попали в печать? Разнесся слух, что письма передал редакции Р. Кеннеди. Он отрицал. Негодующий Тэлботт потребовал публичного расследования и явился в подкомитет. Высокомерный министр, вероятно, полагал, что легко справится с малоизвестным юристом, каким был тогда Р. Кеннеди. Но Роберт вцепился в него мертвой хваткой.

В конце июля 1955 г. он подверг Тэлботта допросу с пристрастием и под присягой. Было установлено, что Тэлботт требовал от фирмы "Радио корпорейшн оф Америка" наладить деловой контакт с фирмой "Маллиган". - Руководители "Радио корпорейшн оф Америка", понимая щекотливость положения, поставили условие: пусть генеральный прокурор США благословит намечавшиеся сделки. Тэлботт остался этим крайне недоволен. Роберт взялся выяснить, какие меры принял министр, чтобы побудить строптивую корпорацию к сотрудничеству.

В ходе допроса Р. Кеннеди поинтересовался: не привлек ли министр генерального юрисконсульта ВВС Дж. Джонсона, чтобы тот оказал соответствующий нажим? Последовал диалог между Тэлботтом и Кеннеди: "Да, я говорил с ним, но ни о чем не просил". "Разве вы не просили Джонсона связаться с господином Эвингом из "Радио корпорейшн оф Америка"?" "Возможно". "Я спрашиваю вас, просили ли вы об этом Джонсона?" "Не знаю, - ответил Тэлботт. - Я действительно не знаю". "А сами вы не разговаривали с Эвингом?" "Не знаю. Во всяком случае, не помню..." "Так, значит, вы не помните о своем разговоре по телефону с Эвингом?" "Нет". "Вы сказали ему тогда, что, по вашему мнению, позиция, которую заняла "Радио корпорейшн оф Америка", неправильна. Не так ли?" "Не помню". "Разве вы не называли Эвингу фирмы, с которыми сотрудничает фирма "Маллиган", и в том числе фирмы, выполняющие военные заказы?" "Нет". "Разве Эвинг не ответил вам, что он беседовал с вашим юристом, которому вы поручили вести переговоры, и что вы, в свою очередь, сказали тогда, что вести дело поручено Джонсону?" "Нет". "Значит, все, о чем я говорю, неверно?" - резюмировал Р. Кеннеди. "Насколько я помню, таких заявлений я не делал", - упорствовал Тэлботт.

Вести допрос таким образом можно было, только имея все козыри на руках. Тэлботт оценил серьезность положения и на следующий день послал председателю подкомитета записку: "Сегодня утром я разговаривал с Джоном Джонсоном. Он напомнил мне о моем разговоре с Эвингом. Заявление Кеннеди о том, что я разговаривал с Эвингом, правильно. Мне изменила память". Министр понял, что Роберт располагал компрометирующими Тэлботта фактами. В последующие дни Р. Кеннеди допросил в подкомитете Джонсона, а затем Эвинга и других лиц, которые "потопили" министра.

1 августа 1955 г. Тэлботт подал в отставку. За неделю Роберт расправился с министром авиации США. Подкомитет одобрил отставку Тэлботта, указав, что он "действовал нечестно, находясь на посту министра ВВС"35. Спустя два года Тэлботт умер от кровоизлияния в мозг. Вдова публично заявила, что ее бесподобный супруг пал жертвой "травли" со стороны Роберта.

В 1957 - 1959 гг. Роберт Кеннеди - главный советник сенатского комитета по расследованию деятельности профсоюзов и предпринимателей. Это очень ответственный пост. Комитет насчитывал 65 человек. Его фактическим руководителем был Р. Кеннеди. Работа не из легких: приходилось отстаивать интересы крупного капитала. Роберт установил свои порядки в комитете. Сенаторы только дивились проворству молодого юриста: он повел заседания так, что они иной раз оказывались простыми зрителями. Республиканец Б. Голдуотер, входивший в комитет вместе с Дж. Кеннеди, как-то резко выразил несогласие с действиями Р. Кеннеди. "Вы не верите в мою честность?"- заревел Роберт и, сжав кулаки, бросился к сенатору от штата Аризона. "К счастью, - сухо комментировал потом Голдуотер, - Джон Кеннеди вскочил со стула, схватил Бобби за шиворот и не дал побить сенатора США".

Во второй половине 50-х годов Р. Кеннеди ввязался в длительную тяжбу с руководством профсоюза водителей грузовых машин и грузчиков, насчитывавшего 1 700 тыс. членов. Цель деятельности Роберта сводилась к тому, чтобы под флагом борьбы с "коррупцией" в профсоюзах подготовить принятие жесткого антирабочего законодательства, что и было сделано в 1959 г., когда появился закон Лэндрама - Гриффина. Президента профсоюза, гангстера Д. Бека, нагло грабившего профсоюзную кассу, удалось быстро упрятать за решетку. Тяжелее пришлось с его преемником, ловко оборонявшимся жуликом крупного масштаба Д. Хоффа. Иной раз Хоффа выходил победителем из словесных поединков с Робертом, которого именовал "маленьким садистским чудовищем". В конце 50-х годов Роберту удалось направить материал о Хоффа в суд. На радостях он публично поклялся, что бросится головой вниз с купола Капитолия, если Хоффа оправдают. Настал день суда, в составе жюри которого оказалось восемь негров. Хоффа учел это обстоятельство, и в зале суда появился его давний друг негр Джо Луис, в прошлом кумир всех мальчишек Америки, чемпион мира по боксу в тяжелом весе. Луис объявил, что пришел посмотреть, "что хотят сделать с моим другом Хоффа". Когда жюри оправдало Хоффа, Роберту прислали парашют для обещанного прыжка с Капитолия.

Но Р. Кеннеди не отступился от этого дела и продолжал расследование. Перед сенатским комитетом предстал подручный Хоффа, некий Бейкер, звероподобный мужчина, весивший около 150 килограммов. Как выяснилось, он был связан с уголовным миром. Тогда Р. Кеннеди при очередном свидании спросил Хоффа, не тревожат ли его тесные связи близкого сотрудника с уголовным миром? "Нисколько", - отпарировал тот.

Развязка наступила позднее, когда Р. Кеннеди стал министром юстиции и получил в свое распоряжение прокуратуру и полицейско-сыскной аппарат. Хоффа понимал, что его ждет, и помнил, что публично назвал Роберта "мерзавцем", пообещав "вырвать ему обе руки". Одной из первых мер нового министра явилось создание специальной группы, неофициально названной "Изловить Хоффа!". В середине 60-х годов Р. Кеннеди довел до конца сражение с ним. В январе 1963 г. министр юстиции отозвался о своем противнике как о человеке, "запугавшем лидеров рабочего движения сильнее, чем гитлеровские эсэсовцы". Хоффа не остался в долгу. Он настаивал, что министр юстиции "составил заговор... создал гестапо из 72 полицейских агентов, 23 прокуроров и 32 членов большого жюри, чтобы сокрушить крупнейший профсоюз в Соединенных Штатах". В марте 1964 г. Хоффа был присужден к восьми годам тюремного заключения и штрафу в 10 тыс. долларов. О следственной работе Роберта сложилось вполне определенное впечатление. Дружественный ему публицист писал: "Рвение Кеннеди в разгроме преступных синдикатов напоминает иезуита XVI столетия в погоне за еретиками"36.

В 1960 г. Р. Кеннеди выпустил книгу "Внутренний враг", в которой предложил создать национальную комиссию по борьбе с преступностью. По его замыслу, эта комиссия являлась бы "Центральным разведывательным управлением" в контруголовном мире и обслуживала бы 70 федеральных ведомств и более 10 тыс. местных органов по борьбе с преступностью по всей стране. Руководитель ФБР Э. Гувер, усмотрев в предложениях Р. Кеннеди угрозу возникновения конкурирующего ведомства, лицемерно воззвал к "демократизму" и осудил эту инициативу как попытку создать "национальную полицию", что-де подорвет права граждан. Книга произвела впечатление в Голливуде. В начале 60-х годов там решили экранизировать сие произведение. Фирма "Твенти Сенчюри Фокс" заготовила контракт с Р. Кеннеди. Неожиданно возникли трудности с его подписанием: вмешался Джозеф Кеннеди. Представитель фирмы запротестовал и заявил отцу: "Ваш сын, министр юстиции, говорит, что согласен с формулировкой контракта!". "Он ни черта в этом не понимает", - невозмутимо ответил старый делец. Контракт был изменен в соответствии с требованиями папаши.

Министр юстиции Р. Кеннеди неизменно и весьма напористо действовал в сфере своих прямых обязанностей. Так, министерство возбудило судебное преследование против ряда должностных лиц, включая двух конгрессменов, трех членов верховных судов - штатов, пятерых мэров, нескольких местных начальников полиции и т. д. У Роберта появилось хобби - вести личный учет арестам и осуждениям важнейших преступников.

Подслушивание телефонных разговоров при Р. Кеннеди получило громадный размах. Он был недоволен ограниченными, как ему казалось, усилиями и возможностями ФБР в этой области и подталкивал свое бюро расширить сферу подслушивания. Министерство юстиции внесло в конгресс соответствующий законопроект. Туманные ссылки на "национальную безопасность" плохо маскировали заранее спланированный Р. Кеннеди полицейский произвол. Несмотря на то, что изобретательный министр несколько раз видоизменял проект, билль не прошел. Другое предложение Р. Кеннеди - дать право "брать под арест" свидетеля, не сотрудничающего с органами следствия, также застряло в комитетах конгресса. Как заметил один из конгрессменов, изучавших хитроумный законопроект, реализация предлагаемого "превратит в преступника человека, просто свистнувшего в направлении агента ФБР".

Административные восторги Р. Кеннеди в стенах министерства юстиции порядком озадачили конгресс. Позднее он попытался исправить сложившееся впечатление, отрицая эту практику. Но шеф ФБР в письме одному любопытному конгрессмену, тут же преданном огласке, напомнил: "Мистер Кеннеди во время пребывания на посту проявил громадный интерес к делам такого рода и, объезжая различные города, не только лично прослушивал записи телефонных разговоров, но и ставил вопросы, как обзавестись лучшим оборудованием". Выяснилось также, что подслушивание проводилось отнюдь не только для изобличения преступных элементов. Государственный департамент, например, оказался опутанным сетью соответствующей аппаратуры37.

Опровержения Р. Кеннеди на этот счет не очень убеждали. Он усмотрел причину в другом, горестно заметив: "Воевать с Э. Гувером все равно, что сражаться со святым Георгием". Не только он, но и газеты рассказали, что схватка Гувера с Р. Кеннеди была отчасти делом рук Л. Джонсона, который подстрекал к ней руководителя ФБР38.

Можно, конечно, без труда разглядеть в усилиях Гувера мстительное желание если не прямо очернить Роберта, то по крайней мере поставить его на одну доску со штатными сыщиками. Классификация для человека видного положения, каким был Р. Кеннеди в США, нетерпимая. Однако не вызывает сомнений то очевидное обстоятельство, что почти за 15 лет работы в органах юстиции Роберт приобрел профессиональные навыки в уголовном розыске. Человек, избравший целью жизни эти занятия, мог бы только гордиться столь полезными качествами. Но Роберт собирался стать ведущим политическим деятелем.

Еще при жизни Джона Кеннеди распространился слух, что Роберт в 1968 г. будет баллотироваться в президенты. Весной 1963 г. драматург Г. Видал На правах почти родственника семьи Кеннеди (Жаклин и он имели общего отчима) представил на суд читающей публики свою оценку Роберта: "Нет никакого сомнения, что когда в 1968 г. Бобби предстанет перед конвентом, он прекрасно подойдет". Но, предупреждал Видал, "потребуется гений пропаганды, чтобы представить кандидата приятным человеком. Он не таков. Его самые примечательные качества - энергия, мстительность, прямолинейность в оценке мотивов людей - могут привести к его падению. Бобби видит мир только в белых и черных красках: "Они и Мы". Он совершенно не обладает качествами брата - легкостью в обращении с людьми и умением очаровывать". По словам Видала, Р. Кеннеди "окажется опасным, авторитарно настроенным президентом". В заключение он процитировал слова некоего соратника Р. Кеннеди по государственной службе, который отчеканил: "Дело не в том, что Бобби против гражданских свобод. Он просто не знает, что это такое"39.

В поведении министра юстиции имелись и другие "странности". Он очень любил войска специального назначения, "зеленые береты", созданные Дж. Кеннеди. В свою очередь, сверхподготовленные специалисты противопартизанских операций, получившие исключительный статус в вооруженных силах США, платили горячей привязанностью Кеннеди. В знак признательности они стали именовать себя только как "стрелки Кеннеди". Министр юстиции добился, чтобы в похоронах президента приняли участие солдаты частей специального назначения. Командир отряда майор Ф. Радди демонстративно возложил на могилу президента рядом с вечным огнем зеленый берет. Роберт подружился с преданным майором, а среди самых дорогих для Р. Кеннеди вещей были "запонки с эмблемой войск специального назначения и зеленый берет, подаренный Радди и всегда лежавший на его столе"40. Вероятно, диверсанты из этих частей олицетворяли в глазах Р. Кеннеди боготворившиеся им молодость и дисциплину, но приверженность к ним наводила на печальные размышления: куда может направить свою энергию пылкий государственный деятель, если ему доверить высокий пост?

Многим, несомненно, прочно запала в память сентенция Р. Кеннеди, высказанная весной 1963 г., когда министр юстиции наставительно произнес: "Нам очень нужен своего рода диктатор, который выслушивает всех, имеющих отношение к делу, взвешивает все факторы, затем выносит решение и говорит: это нужно сделать сейчас, а это вы сделаете потом"41. В июне 1966 г. сенатор Р. Кеннеди посетил Африку и побывал в Танзании. Он много выступал там, и то, что дошло до США, вызвало кое у кого тревогу, поскольку Р. Кеннеди недвусмысленно намекал, что если ему что-либо и понравилось в Африке, то это прежде всего диктаторские устремления кое-кого из тамошних лидеров42. Подействовал ли на Роберта африканский политический климат, или он высказал свои сокровенные мечты? Вопрос остался открытым.

Во всяком случае, Р. Кеннеди постоянно находился под огнем критики. В статье, подводившей итоги его жизненного пути, говорилось: "Многие политики и бизнесмены не только не любили, но искренне боялись его за то, кем он был и кем бы еще мог стать. Немало людей усматривали беспринципное честолюбие в любом его жесте и поступке"43. Все это прояснилось в 1968 году. Сторонники Р. Кеннеди, разумеется, были не согласны. Они были склонны списывать все за счет "вечной молодости" Р. Кеннеди.

Сам Р. Кеннеди, когда ему исполнилось 40 лет, говорил: "Я прекрасно знаю, многие меня не любят, но теперь меня это больше не удивляет и не тревожит. Напротив, я великолепно понимаю причины. Я был замешан в стольких схватках, в стольких стычках"44. И все же дело не только в этом. В самом облике Р. Кеннеди было что-то, по словам Т. Уайта, "отталкивающее от него. Миллионам американцев его стремление к власти представлялось зловещим". Отпугивала прежде всего "беспощадность"45. Они хорошо запомнили Роберта по телевизионным передачам во время частых приступов гнева: его указующий перст, громоподобные изречения, холодный взгляд - живое воплощение ярости.

5. "Я не боюсь бояться"

- так говорил Р. Кеннеди незадолго до своей гибели. После смерти Джона он, должно быть, решил бросать вызов судьбе на каждом шагу. Новое несчастье в семье только добавило отчаянности: через восемь месяцев после трагедии в Далласе Эдвард Кеннеди попал в авиационную катастрофу, двое пассажиров в самолете погибли, Эдвард получил серьезную травму позвоночника и лишь несколько месяцев спустя смог снова стать на ноги, но отныне вынужден был носить специальный корсет. Журналист У. Шаннон осведомился у Роберта, не поколебалась ли его вера в бога после гибели двух старших братьев и увечья младшего. "Не поколебалась, - ответил тот, - конечно, нам иногда думается, что кто-то там, на небесах, иной раз дремлет в то время, когда надо было бы заниматься делом".

В последние годы жизни Роберт нередко шел на эскапады, трудные и опасные для сорокалетнего мужчины. В нем обнаружилось какое-то болезненное чувство неотложности, торопливости. "Казалось, - заметил журналист Х. Сиди, - он скользит в ужасную пропасть, к неминуемой катастрофе. Он стремился сделать и попробовать все. Тогда-то он и начал на лодке форсировать пороги и карабкаться по горам". Далеко не первоклассный альпинист, он совершил восхождение на самую высокую среди непокоренных вершин в Северной Америке Маунт-Кеннеди (4 тыс. м), названную так в память о его брате. Это было опаснейшим предприятием: обрывистая гора находится почти в арктическом районе Канады. "Я сделал это потому, что боюсь высоты", - объяснил Роберт. Другое испытание он устроил себе в тропиках: в 1965 г. прыгнул с лодки в воды Амазонки, кишащие хищными рыбами - пираньями. Индейцы в ужасе закричали, что он рискует жизнью. "Слышали ли вы о каком-нибудь американском сенаторе, сожранном пираньями?" - крикнул из воды Роберт и продолжал плыть. То были акты самоутверждения.

Р. Кеннеди прекрасно понимал, что одного физического мужества мало для продвижения. В бытность министром юстиции он любил произносить перед подчиненными назидательные речи примерно такого содержания: "Не забывайте, что я пришел сюда, в министерство, десять лет назад на должность помощника прокурора с окладом в 4200 долларов в год. Но я способен и честен. Я интересовался делом и задерживался по вечерам. Мой брат стал президентом, и вот теперь я министр". Помедлив и улыбнувшись, Бобби заканчивал: "Конечно, эти обстоятельства перечисляются не в порядке их значимости"46.

Смерть Д. Кеннеди лишила министра юстиции привычной поддержки (да и Гувер немедленно возобновил старую практику непосредственного доклада президенту, минуя министра), но не могла отнять у него духовного наследия покойного брата. Известность Роберта в стране круто возросла. Наступил 1964 год - время очередной кампании по выборам президента. У тех, кто работал с Р. Кеннеди, сомнений не было: Роберта - в вице- президенты! Жаклин, собиравшаяся приветствовать конвент демократической партии, объявила, что в любом случае она стоит за Бобби. Сам Роберт 22 июня 1964 г. официально заявил, что не будет выставлять свою кандидатуру в сенат от штата Нью-Йорк. Он, несомненно, считал, что заслужил пост вице-президента.

Джонсон придерживался противоположного мнения. Буквально с самого дня смерти Джона он лишь подыскивал повод, чтобы избавиться от сотрудничества с Робертом. На подступах к избирательной кампании 1964 г. представилась возможность свести старые счеты. 29 июня президент вызвал Роберта и, не отрывая глаз от бумаги, зачитал: "Я думал о вице-президентстве. У вас блестящее будущее, хорошее имя и мужество, но вы находились на правительственной службе слишком долго. Я серьезно рассмотрел вашу кандидатуру и счел нецелесообразным выступать на выборах с вами". Президент осведомился, не откажется ли Роберт сам от выдвижения. Тот отклонил предложение. Выходя из кабинета, потрясенный министр просительно произнес: "Я был бы вам очень полезен". Джонсон отечески заверил, что в ближайшие месяцы Р. Кеннеди сумеет оказать неоценимые услуги любимой партии.

Выбросив за борт Роберта, президент был вне себя от радости. "И надерусь же я теперь, ребята!" - сообщил Джонсон в лучшем стиле техасца. "Наконец смахнул треклятую птицу с моей шеи!" - торжествующе кричал он. На следующий день президент пригласил в Белый дом троих журналистов. За затянувшимся ленчем он со смаком рассказывал, как проходила беседа с честолюбивым министром (разумеется, в собственной интерпретации). Президент передразнивал Роберта и даже настаивал, что услышал, как тот "поперхнулся", узнав о вердикте. Услужливые сплетники тут же довели все это - дословно и даже с прибавлениями - до сведения клана Кеннеди47. В окружении Р. Кеннеди не скрывали своего отношения к новому президенту. Один из соратников Роберта так отозвался о Джонсоне: "Этот собачий сын сбил нас!"48. Президент отказал затем Роберту еще в одной просьбе - отправиться американским послом во Вьетнам.

25 августа, в день открытия конвента демократической партии в Атлантик-Сити, Р. Кеннеди объявил, что будет баллотироваться в сенат от штата Нью-Йорк. На конвенте почти 15 минут 5 тыс. делегатов и гостей, собравшихся в огромном зале, кричали: "Мы хотим Кеннеди!" Он раскланялся на трибуне, поблагодарил за доверие и напомнил о брате: "Когда я думаю о президенте Кеннеди, то припоминаю слова Шекспира в "Ромео и Джульетте":

Когда же он умрет,
Изрежь его на маленькие звезды,
И все так влюбятся в ночную твердь,
Что бросят без вниманья день и солнце.

Затем Р. Кеннеди отправился в штат Нью-Йорк отнимать место у 64-летнего сенатора- республиканца К. Китинга, отслужившего в Капитолии 18 лет. Республиканцы попытались объяснить ньюйоркцам, что у них уже есть свой сенатор, Китинг, только и делавший добро. Рассудительного Китинга действительно неплохо знали. Роберту было необходимо срочно предстать не холодным государственным деятелем, а добродушным кандидатом. И 3 сентября 1964 г. он ушел в отставку с поста министра юстиции... С государственной службой покончено. Это просто. А как приобрести образ добряка? Роберт не недооценивал сложности задачи. Когда организатор пропагандистских телевизионных передач в штате Нью-Йорк заявил ему: "Основная цель нашей пропаганды, Боб, изобразить вас мягким, искренним человеком", - Роберт с редким юмором отозвался: "Вы собираетесь использовать двойника?"49.

Но до этого дело не дошло, поступили привычнее. За 10 тыс. долларов наняли сатирика Г. Гарднера, сочинявшего шутки для развлекательных программ. Арендованный вертолет задал темп кампании. Роберт облетал на нем штат, выступая повсюду. Оплата проката вертолета - 525 долларов в час. В Гарлеме Роберт сообщил: "Ассигнования на войну с бедностью в Гарлеме сокращены до 30 млн. долларов, это даже не капля в бочке для города, тратящего на общественное благосостояние ежегодно 600 млн. долларов. Ребята здесь не глухие. Они знают, что наше общество расходует для отправки человека на Луну 7 млрд. долларов в год. Они видят новые здания на Пятой авеню и Мэдисон-авеню. Но они лишены всего этого". Вспомнив об острой проблеме загрязнения воды, Роберт доверительно сообщил на митинге: "Вы знаете, поговаривают: Китинг сбрасывает мусор в Гудзон".

Влиятельные демократы в Нью-Йорке (а их собралось 120 человек) образовали комитет "Демократы за Китинга". Среди них были журналисты, писатели (в том числе Б. Тачмэн) и актеры. В заявлении комитет указывал: "Мы не можем поддержать Роберта Кеннеди на выборах... Он противник либералов и человек с весьма опасными авторитарными тенденциями". Может быть, они и руководствовались такими помыслами, но другие стремились нанести поражение Р. Кеннеди иным путем, В разгар кампании была опубликована брошюра Ф. Копелла "Странная смерть Мэрлин Монро". На 70 с небольшим страницах доказывалось, что актриса была убита Р. Кеннеди в сговоре с "коммунистами", ибо он потерпел неудачи в своих любовных домогательствах к "королеве секса".

Избирательная кампания обошлась дорого. 18 сентября "New York Times" сообщила: "Стратеги Кеннеди собираются истратить на нее 1 - 1,5 млн. долларов... Мистер Кеннеди должен собрать или оплатить сам почти весь избирательный фонд". Точных подсчетов по завершении выборов не проводилось, однако известно, что только на оплату выступлений Р. Кеннеди по телевидению ушло около миллиона долларов. Издатель Стоун саркастически заметил накануне выборов: "Голосовать за Кеннеди не означает просто голосовать за сенатора. Он ведет себя так, будто страна задолжала ему Белый дом"50. В ноябре 1964 г. Р. Кеннеди был избран в сенат от штата Нью-Йорк большинством в 719693 голоса. Л. Джонсон прошел в президенты в этом штате большинством в 2666597 голосов. Выступая после выборов, Роберт сообщил, что их итоги "являют собой убедительный мандат в пользу политики Джона Ф. Кеннеди и, конечно, Линдона Джонсона"51.

С 1965 г. Р. Кеннеди заседал в сенате США. Он переоборудовал канцелярию, доставшуюся ему по праву добычи от Китинга, и поставил там чучело громадного бенгальского тигра. Тут же остряки провели параллель между зверем и новым сенатором. "Убрать тигра!" - распорядился расстроенный Роберт и обратился к делам. Он всецело поддерживал программу "великого общества" Л. Джонсона. Если сенатор Р. Кеннеди не соглашался с администрацией, то главным образом относительно размеров ассигнований, потребных на социальное обеспечение, помощь беднякам, расчистку трущоб и т. д. Он требовал их увеличения, рассчитывая в будущем получить голоса этих избирателей. В 1966 г, он предложил, чтобы автомобильная промышленность тратила 5 проц. своих прибылей для оборудования машин приспособлениями, обеспечивающими безопасность движения. В августе 1967 г. Роберт обвинил ряд банков и универсальных магазинов в том, что они рекламируют потребительский кредит, "прибегая к обману". Он постоянно нападал на табачную промышленность за то, что ради прибылей фабриканты "проталкивают смерть", и внес три билля об ограничении продажи табачных изделий. В связи с негритянскими волнениями летом 1965 г. Р. Кеннеди категорически заявил: "Нет смысла говорить неграм: повинуйтесь закону..., ибо для многих негров закон - враг". В области трудового законодательства сенатор высказывался за отмену ненавистного раздела 14 - 6 закона Тафта - Хартли, разрешающего штатам отменять "закрытый цех", то есть практически сводящего к нулю значение профсоюза при найме и увольнении с работы. Комитет политического просвещения АФТ - КПП нашел, что Р. Кеннеди всегда "на 100 проц. голосовал за профсоюзы". Эти и многие другие деяния Р. Кеннеди на трибуне составили ему репутацию либерала. К 1968 г. организация "Американцы за демократические действия" нашла, что Кеннеди - один из двух сенаторов, в текущем составе конгресса "полностью набравших очки как либералы".

Он очень торопился: говорил, говорил, ссылался на авторитеты. Группе сенаторов Роберт заметил однажды: "Описывая войны древнего мира, один из их генералов, Тацит, сказал...". Сенаторы недоумевали: до сих пор они считали Тацита историком. Политическая деятельность меняла Роберта на глазах. Как-то он показал руку журналисту и объяснил, что из-за рукопожатий правая ладонь у него стала шире левой. "Но, - добавил Роберт, - у моего брата она была еще шире". Сенатор остался верен своей прежней привычке исходить при оценке внешнеполитических проблем и из личных впечатлений. Еще в 1955 г. вместе с членом Верховного суда У. Дугласом он посетил Советский Союз. "Поездка в Россию, - рассказывал Дуглас, - была идеей его отца, и тот попросил меня взять Роберта. Поездка заняла семь недель. Бобби много не говорил, но был очень наблюдателен и вообще составил приятную компанию. Поездка по России потрясла его. Мы воспитаны в замкнутом обществе, где все коммунистическое считается злом. Однако когда в Сибири Роберт заболел, и температура подскочила свыше 40 градусов, русская женщина-врач просидела безотлучно у его постели 36 часов и спасла ему жизнь". По возвращении из СССР Роберт в беседах с близкими друзьями стал высказываться в том смысле, что Соединенные Штаты не заключают еще в себе всего мира.

За годы пребывания в сенате Р. Кеннеди предпринял три больших зарубежных турне - в Европу, Южную Африку и Латинскую Америку. В латиноамериканских странах, где он побывал в конце 1966 г., сенатор увидел ужасающие условия жизни. Он заметил одному плантатору: "Вы собственными руками готовите себе гибель. Если вы не платите приличной заработной платы, то подрываете собственное общество". Им двигали отнюдь не сентиментальные порывы, а трезвый расчет. Посетив угольные шахты в Чили, где добыча угля велась под дном океана, он в лоб спросил управляющего: "Если бы вы работали там простым шахтером, то стали бы коммунистом?" Немного поколебавшись, тот ответил утвердительно. Кеннеди безоговорочно резюмировал: "Если бы я работал на этой шахте, то тоже был бы коммунистом"52.

Вернувшись в США, Р. Кеннеди похвалился, как именно он донес истину до туземцев, живущих южнее Рио-Гранде. Выступая в Нью-Йорке на конференции, посвященной развивающимся странам, он сказал, что описывал американскую экономику во время поездки как "электрический социализм": "Не потому, что она является таковой, а потому, что для них такой термин будет звучать точнее, чем система свободного предпринимательства". Однако термин в аудитории прошел как-то незамеченным. Только потом выяснилось, что машинистка при перепечатке речи по ошибке написала "электрический" вместо "эклектический". Оратор, не задумываясь, прочитал текст53. Но, в конце концов, он ведь никогда не был ученым.

Что касается сути речей, то философия их была в принципе знакомой: сформулирована Дж. Кеннеди и слегка отредактирована советниками Роберта. Сумма взглядов последнего на внешнюю политику США сводилась к трем положениям: обеспечение мощи страны, достаточной для "достижения американских интересов", причем "необходимо иметь мудрость не использовать эту мощь непосредственно и без разбора"; распространение в мире "понимания того, за что стоят Соединенные Штаты"; борьба против коммунизма должна вестись через "прогрессивные практические программы, ликвидирующие нищету, бедность и недовольство, на которых он процветает". Не слишком сложные теоретические выкладки. Тем не менее, Р. Кеннеди считал их достойными особых книг. В книге "Достижение справедливости" он изрек: "Москва остается энергичной и бдительной, и ее вызов нашей свободе опасен и постоянен. Календарь коммунистических замыслов рассчитан на десятилетия, а не на недели". Как же предупредить эти замыслы? Требуются, по Р. Кеннеди, "различные реакции". На его взгляд, основа основ такова: "Хотя мы достигли некоторых успехов, но не овладели искусством противопартизанских действий... Мы не отточили технику подготовки подданных других государств для борьбы против коммунизма... Этот вид войны может необычайно затянуться, оказаться дорогостоящим, но он необходим"54. Журналист, взявший в начале 1967 г. интервью у Р. Кеннеди, заключил: "Кеннеди не за окончание холодной войны, а за то, чтобы вести ее новыми, изощренными методами"55. Новизна, однако, сомнительная.

Во второй половине XX в. Р. Кеннеди переформулировал традиционный принцип внешней политики американской буржуазии: воевать чужими руками, придерживаясь известного принципа "баланса сил". С этой позиции он и подходил к войне во Вьетнаме, оказавшейся удобным поводом для флангового маневра против администрации Л. Джонсона - обхода слева. То, что война была непопулярной в стране, сомнений не вызывало, как был очевиден и тот факт, что сенатор Кеннеди послушно вотировал все правительственные ассигнования на ее ведение. Пути Р. Кеннеди и джонсоновской администрации начали расходиться где-то на рубеже 1965 - 1966 гг., когда Вашингтон направил во Вьетнам крупные контингенты американских войск. Кеннеди видел в этом нарушение вековечных принципов внешней политики США, вдруг взваливших на себя все бремя военных операций. Прогрессивные силы страны, протестовавшие против вьетнамской авантюры по совершенно иным мотивам, объективно оказывались на его стороне.

Хотя в начале 60-х годов Р. Кеннеди стоял у истоков агрессии во Вьетнаме, ее размах, во всяком случае, для него, оказался непредвиденным. В 1962 г. министр юстиции писал: "Мы победим во Вьетнаме. Мы останемся там до победы... Я думаю, что американский народ понимает и полностью поддерживает эту борьбу"56. Теперь он заговорил по-другому. В речи от 19 февраля 1966 г. Р. Кеннеди высказался за прекращение войны, путем переговоров, предусмотрев для Национального фронта освобождения Южного Вьетнама "долю власти и ответственности" в новом правительстве.

Джонсон был в ярости и вызвал сенатора в Белый дом. Президент употребил знакомый ему жаргон техасских скототорговцев: "Если ты посмеешь еще так говорить, то потеряешь политическое будущее в стране... В ближайшие шесть месяцев вы все, "голуби", будете уничтожены... Не желаю больше слышать твоих взглядов о Вьетнаме и не желаю больше тебя видеть". Роберт, в свою очередь, обозвал президента "мерзавцем" и закончил разговор фразой: "Не хочу сидеть здесь и жрать это дерьмо"57. С тех пор они практически не виделись, но с острым любопытством допрашивали: Роберт - вернувшихся из Белого дома - "Что он сказал обо мне", а Джонсон осведомлялся, "Как там младенец Кеннеди". Президент сполна оплатил бывшему министру юстиции. "Этот трус" Джонсон, говаривал Роберт друзьям, отдал приказ подслушивать телефонные разговоры сенатора58. Впрочем, по принципу око за око, "люди Кеннеди" поносили президента, сторонники последнего не оставались в долгу. Они упоминали о Роберте с малолестными эпитетами типа "либерал-фашист", а популярнейшим призывом профессиональных сикофантов, толпившихся в Белом доме, было: "За бога и родину, вперед на Кеннеди!"59.

Тем временем Роберт, открыв золотую жилу политического роста - войну во Вьетнаме, без устали эксплуатировал ее. В речи в Нью-Йорке 23 августа 1967 г. он сказал, что выборы в Южном Вьетнаме - надувательство, в Чикаго 9 февраля 1968 г. доказывал, что США не могут выиграть там войну. Одному другу он заметил: "Я попытался всем, чем мог, остановить войну, но Джонсона остановить нельзя"60. А жизнь шла своим чередом. Роберту все больше надоедала, размеренная жизнь сената, его раздражала парламентская процедура. Летом 1966 г., будучи на заседании комитета, членом которого он являлся, Р. Кеннеди некоторое время следил за спором почтенных сенаторов по поводу какой-то формулировки резолюции. Наконец, вскочил и завопил: "О, дьявол, да бросьте же монету - орел или решка?" - и выскочил из зала. Вспомнили: еще в бытность министром юстиции он терпеть не мог сенатских словопрений; в августе 1961 г. его выставили с галереи сената: жевал резинку.

Прежний оптимизм постепенно уступал у Роберта место трагическому фатализму. Он зачитывается сочинениями философа-эстета и писателя Камю; находит, что Эсхил, введший трагедийного героя в литературу, его "любимый поэт". Если раньше в разгар кампании 1964 г. фраза типа "А впрочем, не все ли равно, что я решу предпринять. Быть может, все мы уже обречены" была у него редкостью, то к концу 1967 г. такие высказывания раздавались все чаще и перемежались приступами молчаливого, болезненного уныния: "Я не могу сидеть, сложа руки и гадать, не повредит ли мне в политической обстановке 1972 г. то, что я собираюсь сделать сейчас. Кто знает, буду ли я жив в 1972 году?" А заканчивал свои размышления стереотипной сентенцией: "Я не знаю, что делать, если не буду, избран президентом".

Мысль о президентстве, словно рок, неотступно преследовала его. Он мечтал отвоевать своему клану Белый дом, вернув американцам президента Кеннеди. "Послушание будет легче при понимании, - писал он в книге "Достижение справедливости". - Американцы - замечательный народ, когда дело доходит до выполнения того, что от них требуется. Я надеюсь, что следующая за этим лекция (не проповедь!) поможет разъяснить, чего от них ожидают". И это писалось для сведения демократической (каковой она почитает себя) американской нации! Р. Кеннеди был уверен, что в любом случае встреча народа с ним, сидящим в кресле президента, неизбежна. Вокруг него стало собираться "правительство в изгнании", в том числе лица, желавшие возвращения к власти администрации Кеннеди. "Мозговой трест" грядущей администрации заработал с осени 1966 г., когда в Гарвардском университете произошли события, беспрецедентные в истории этого вуза. Корпорация "Библиотеки Кеннеди" предоставила в дар аспирантуре по общественной администрации 3,5 млн. долларов с тем, чтобы отныне это учреждение носило имя Джона Ф. Кеннеди. Никогда еще в истории университета ни одно из его учреждений не называлось именем мецената.

Главное же, корпорация пожертвовала, кроме того, 10 млн. долларов на учреждение в рамках этой аспирантуры Института политики. В совещательном комитете, создаваемом для руководства институтом, одно место навсегда резервировалось за семьей Кеннеди. Средства на основание этих организаций главным образом принадлежали не самой семье, а составились из пожертвований тысяч американцев, желавших увековечить память погибшего президента. Однако, когда институт открыл свои двери, стало очевидно, что под маркой академического учреждения вырос "мозговой трест", обслуживавший нужды Р. Кеннеди. В печати высказывалась мысль, что открыто, нарушены исконные каноны. Политика еще раз более чем властно вторглась в университетскую сферу. Руководители новых учреждений - директор аспирантуры Д. Прайс, директор Института политики Р. Нейштадт и председатель совещательного комитета института А. Гарриман - энергично опровергли "инсинуации". Семья же Кеннеди сохраняла приличествующее молчание, предоставив отругиваться профессуре, собравшейся в институте. Профессора неплохо справились с задачей, доказав респектабельность новейших изменений в заповеднике академических свобод, каким по традиции почитается Гарвард. Некий анонимный поэт- сатирик откликнулся:

Оставь надежды подкупить
Ученого-политика
И посмотри, что он творит,
Являясь неподкупным критиком.
Всем ясно станет тут, друзья,
Что денежки истратишь зря.

Как бы то ни было, "культ личности" Кеннеди получил солидную базу. С 1966 г. Роберт повел себя уже как кандидат в президенты (разумеется, не объявляя об этом официально). В Капитолии из 100 сенаторов у него был самый большой штат секретариата и канцелярии - около 50 человек. Тем временем сенатор объяснял, каким путем надлежит пойти Соединенным Штатам. Его речи по калибру были крупнее поста оратора. Он говорил как уже наслаждающийся властью президент, конечно, "сильный", знающий лучше и больше других. Будущие Соединенные Штаты виделись Р. Кеннеди крепко сплоченной нацией, объединенной единой целью. Он понимал, что становой хребет государства - экономика. Как же двигать ее дальше? "Мы должны развивать просвещение и образование - основной капитал технологического общества". Министр обороны как-то сказал: "Контракты заключаются с теми, кто имеет умы", - и по основательной причине. 80 проц. нашего промышленного роста в XX столетии были результатом не капиталовложений и не роста населения, но последствием изобретений и рационализации. А изобретения и рационализация - прямое следствие состояния просвещения и образования, что достигается в великих университетах людьми, которые там обучаются" (речь 21 апреля 1965 г. в Сиракузской торговой палате). Р. Кеннеди предупреждал, что ответственность в наше время состоит не больше и не меньше, как в том, чтобы "возглавить революцию": "Революцию, которая будет мирной, если мы окажемся мудрыми, человечной, если мы позаботимся о ней, успешной, если мы будем удачливы; но революция придет, хотим мы этого или нет" ("Newsweek", 22 ноября 1965 г.), "Революция грядет независимо от нашего желания... Вопрос в том, как делают и как руководят революциями" ("Commonwealth", 3 июня 1966 г.).

Сенатор собирался оседлать революцию в определенных целях: "Коммунизму, в конечном счете, должно быть нанесено поражение прогрессивными политическими программами, которые устраняют бедность, нищету и недовольство" (речь в Калифорнийском технологическом институте 8 июня 1964 г.). Этот тезис Р. Кеннеди постоянно развивал. Выступая 11 октября 1966 г. по случаю Дня Колумба в Нью-Йорке, сенатор открыл: "Наш истинный интерес - помочь создать мировой порядок, который заменит и улучшит порядок, потрясенный первой мировой войной, открывшей двери XX столетия". Здесь-то и прорвалась его ностальгия: до той войны в мире не было социалистических государств! Вернуть человечество назад; на основе новой технологии перевести часы истории на время до 1917 года; движение вперед в технике, но обращенное вспять в области социальных отношений - вот суть воззрений Р. Кеннеди. Под этим углом зрения Роберт рассматривал и правление погибшего брата. Когда его спросили, в чем состоит высшее достижение тысячи дней администрации Джона Ф. Кеннеди, он объяснил: "Главное - восстановление в американском народе уверенности в себе, веры в наши идеалы и уверенности, что мы сможем выполнить требующееся от нас. В течение многих лет, в особенности в результате советских успехов в космосе, а также постоянных утверждений о том, что коммунизм - волна будущего, такое убеждение распространилось. Я думаю, что он повернул течение вспять"61. Так развивалось политическое мышление Роберта Ф. Кеннеди. "Жесткость его суждений, - отмечает Т. Уайт, - была такова, что внешнему миру он представлялся человеком с диктаторскими замашками"62. Тем не менее, многие склоняли головы, ибо в стране широко распространилось убеждение: что ни делай, "неизбежность Кеннеди" не опрокинуть.

Когда 16 марта 1968 г. во главе целого отряда (жена, девять детей и сотрудники) Р. Кеннеди появился в Капитолии и объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента, это не было неожиданностью. "Легенда Кеннеди" вновь обрела плоть и кровь: в 1960 г. Д. Кеннеди сделал здесь такое же заявление. Обосновывая свое решение, Р. Кеннеди указал: "На карту поставлено не просто руководство нашей партией и даже нашей страной, а наше право на моральное руководство этой планетой". А 20 марта вниманию американцев было предложено исправленное и дополненное издание книги Р. Кеннеди "Обрести новый мир", первоначально увидевшей свет в конце 1967 года. То было его кредо для избирательной кампании. Скучноватая книжка, занявшая 235 страниц, не слишком блистала стилем, но изобиловала цитатами философов и общественных деятелей античной Греции. Язвительные либеральные критики, осилив труд сенатора, нашли, что гонорар в 150 тыс. долларов63 великоват. За что заплачено? Они утверждали, что перифраз речей из "Congressional Record" не соответствует понятию изящной словесности.

Книга открывалась главой, обращенной к молодежи. Автор развивал тезис, что общество, живущее ради прибылей, не может зажечь молодое поколение. Мир наживы не имеет высоких идеалов, убеждал Р. Кеннеди.

Не ставя под сомнение основной внешнеполитический курс США, он популяризировал наиболее рациональные, с его точки зрения, методы действий. "Мы не построили Соединенные Штаты на антикоммунизме, - заявлял сенатор. - Наша мощь проистекает из позитивной веры. Нам не нужно ни бояться, ни ненавидеть наших противников... Если мы хотим свести до минимума ущерб и опасность революции, мы должны сосредоточить основное внимание на программах социальных улучшений". Следовательно, необходима большая гибкость, отказ от жестких позиций, особенно в отношении Китая. "Мы должны понять, что не все аспекты расширения китайского влияния угрожают нам". Вновь в осторожной форме автор предлагал следовать политике "баланса сил"... "Я был связан, - признавался Р. Кеннеди, - со многими из ранних решений по поводу Вьетнама, которые помогли поставить нас на дорогу нынешней политики. Возможно, наши усилия были обречены с самого начала... В таком случае - а это весьма вероятно - я хочу понести свою долю ответственности перед историей и согражданами. Однако прошлые ошибки не оправдание для их повторения". Анализируя причины неудач США во Вьетнаме, Кеннеди настаивал, что американцы совершили капитальный промах, превратив политическую проблему в военную. К тому же никаких социальных реформ в Южном Вьетнаме не было проведено, поэтому его народ выступает против сайгонского режима. "Орудия и бомбы не могут наполнить пустых желудков, дать образование детям, построить жилища, исцелить больных", - заключал сенатор.

Война к; Вьетнаме превратилась в американскую войну, основные потери и издержки несут США. Коррумпированные южновьетнамские власти не ведут ее должным образом, и с этим ничего не поделаешь. Где выход? Уход США из Вьетнама, по мнению Р. Кеннеди, "теперь совершенно невозможен" по многим причинам, хотя бы потому, что сайгонский режим в этом случае "не продержится и месяца". В то же время полной победы достичь нельзя, да она и не нужна в национальных интересах Соединенных Штатов. "Единственная дорога к миру - политический компромисс". Заканчивая книгу, автор напоминал: "Если Афины кажутся вам великими, сказал Перикл, учтите, что их слава была добыта выдающимися людьми, знавшими, в чем состоит их долг"64. Автор в своей книжке высказал не слишком много. Да большего, по его мнению, собственно, и не требовалось. Разве что еще раз подтвердить приверженность делу молодости и заявить о необходимости окончания войны во Вьетнаме... Что касается последовавшей избирательной кампании, то ведь основная забота - убедить проголосовать за себя.

И вот Роберт воззвал к молодежи, утверждая, что она должна сыграть решающую роль на выборах. А еще в чем? Вопрос оставался открытым. Иначе как объяснить поразительную тактику его предвыборных выступлений? Роберт выходил на трибуну и обращался к толпе:

- Будете голосовать за меня?
- Да! - кричат в толпе.
- Посоветуете вашим друзьям голосовать за меня?
- Да!
- Когда услышите что-нибудь плохое обо мне, будете опровергать?
- Да!
- Вы читали мою книгу?
- Да!
- Врете!

Со второй половины марта 1968 г. Р. Кеннеди погрузился в водоворот предварительных выборов, исход которых решался во многом на конвенте демократической партии. Шла кампания в стране, раздираемой политическими страстями. 4 апреля был убит Мартин Лютер Кинг. Р. Кеннеди оплачивает реактивный самолет, предназначенный для доставки тела борца за права негров из Мемфиса в Атланту. Безутешный сенатор в трауре появляется на похоронах. Впечатляющие поступки, трогательно-волнующее зрелище.

И надо же было объявиться тут с очередной статьей неугомонному Д. Пирсону. Он раскопал, что в 1963 г. министр юстиции Р. Кеннеди распорядился установить негласное наблюдение за Мартином Лютером Кингом, телефонные разговоры которого подслушивались. Р. Кеннеди не отрицал фактов, добытых Пирсоном, но всячески пытался ускользнуть от прямого ответа. Во время дебатов, передававшихся по телевидению, сенатор Ю. Маккарти попросил рассказать, как обстояло дело. Роберт объяснил, что, будучи генеральным прокурором, он отдавал распоряжения об установлении наблюдения в случаях, когда речь шла о "национальной безопасности". И добавил, что закон запрещает ему детально обсуждать это дело.

Накал кампании нарастал, в обиход входили все более и более резкие эпитеты. Хиппи, собравшиеся в Сан-Франциско, квалифицировали Р. Кеннеди "фашистской свиньей". Доброжелатели говорили ему о необходимости охраны. Он отвечал: "Решительно невозможно защитить кандидата во время избирательной кампании. Приходится отдаваться на милость толпы и полагаться на свое счастье". Он отклонил предложение прикомандировать к нему полицейскую охрану, а личным телохранителям приказал не носить оружия. Обычные обвинения во время всех вылазок семьи Кеннеди на политическом поприще: они "скупают" выборы. Мать дает ответ за Роберта. Роза Кеннеди с обескураживающей откровенностью оповещает народ: "Это наши деньги, и мы тратим их, как хотим. Все это часть бизнеса проведения кампаний. Если у вас есть деньги, вы тратите их и побеждаете. И чем больше вы можете позволить себе, тем больше вы тратите. Рокфеллеры похожи на нас. Наши семьи имеют много денег для кампаний. Это не регулируется. Поэтому в таких тратах нет ничего неэтичного". Уже 25 марта 1968 г. "Washington Post and Times Herald" отметила: "Сотрудники (Р. Кеннеди. - Н. Я.) объезжают страну, используя кредитные карточки Джозефа П. Кеннеди и различных семейных предприятий". Итак, не только наличные, но и кредит. Последствия не замедлили сказаться.

Кампания, начавшаяся довольно вяло, быстро изменила ход: триумф за триумфом. Обнаруживается явный перевес Р. Кеннеди над соперниками - вице-президентом Г. Хэмфри и сенатором Ю. Маккарти. Сенатор просто объяснял свои преимущества. "Другие кандидаты, - говорил он, например, фермерам, - явятся сюда и расскажут вам, как много они сделают для фермеров. Но я уже сейчас делаю для фермеров больше, чем любой из них. Если не верите, обследуйте мой стол за обедом или завтраком в любой день недели. Мы потребляем больше молока, больше хлеба и больше яиц (тем самым, способствуя сбыту продуктов сельского хозяйства), чем семья любого другого кандидата. Вызываю двух других кандидатов-демократов попытаться сравняться со мной ко дню предварительных выборов!"

Кеннеди старается убедить, что он большой друг маленького человека. В негритянском гетто в Вашингтоне его приветствуют словами "наш голубоглазый духовный брат". В Колумбусе, штат Огайо, обезумевшие обожатели вытаскивают Роберта из машины. Его силой пришлось вырвать из рук дружественной толпы, без запонок, в порванной рубашке. В Уоттсе, месте недавних кровавых расовых столкновений, его встречает плакат "Дорогу президенту США!". Р. Кеннеди торжественно возвещает: "Я единственный кандидат, против которого ополчились крупный капитал и крупный труд (руководство профсоюзов. - Н. Я.)". "Видите, на какие жертвы я пошел, чтобы стать президентом? - кричит он в микрофоны, показывая на лоб. - Я срезал чуб!" Радость встреч... Они, разумеется, не готовились. Разве что в Сан-Франциско, штат Калифорния, засекли: работники Кеннеди, приехавшие раньше кандидата, предлагали по 25 долларов за штуку "самодельного" приветственного плаката.

Кеннеди побеждает в штатах Индиана, Небраска, Южная Дакота, в округе Колумбия. Он проповедует смелость и реализм. Единственное поражение - в штате Орегон. Причина, по словам помощника Кеннеди, такова: в этом зажиточном штате с белым населением "мы перепугали их". В начале июня Р. Кеннеди выступает в крупнейшем штате-Калифорнии. Он собирает здесь 46 проц. голосов, 42 проц. отданы за Ю. Маккарти. Победа в Калифорнии почти наверняка делает его кандидатом в президенты от демократической партии. Проанализировав тактику незавершенной избирательной кампании Р. Кеннеди, Т. Уайт констатировал: "Коротко говоря, с точки зрения программы то, за что он выступал, немногим отличалось от программы Ричарда Никсона". Зато Уайт усматривает различие в поведении кандидатов: Р. Кеннеди представлялся "нарушителем спокойствия". Он обращался к тем, кому жилось плохо. "Когда он появлялся перед неграми, или мексиканцами, или индейцами, или любыми бедствующими группами, то не был холодным Бобби - нет, появлялся Избавитель на коне. Все существо его кричало: цель власти и правительства - позаботиться о них, и безразлично какая, политическая или физическая, опасность стоит на его пути"65.

Вечером 5 июня 1968 г. Р. Кеннеди в отеле "Амбассадор" в Лос-Анджелесе принимал поздравления. Он не выглядел ни молодым, ни красивым: мешки под глазами, резкие морщины, седина. Роберт рассеянно пожимал руки, собирался с мыслями, готовясь к очередной пресс-конференции. Он знал, что предстоит новая встреча с Г. Хэмфри и новая борьба с ним. Теперь уже не за брата, а за себя. Друзьям он только что сказал: "Я буду преследовать толстомясого Губерта Хэмфри по всей Америке. Я пойду за этим жирдяем во все избирательные округа. Где бы он ни объявился, я буду тут как тут". А поздравителям Роберт выразил ту же мысль в приличествующих случаю выражениях: "Надеюсь, что предварительные выборы в штате Калифорния можно считать оставшимися позади. Теперь откроется диалог, или дискуссия, между вице-президентом и мною относительно дальнейшего пути страны". "Всыпь им!" - дружно закричали почитатели.

Он устало улыбался: нужно еще и еще говорить, и все о том же и тут же, говорить журналистам, ожидавшим его в другом зале отеля. Толпа наводнила здание. Родилась мысль пойти через служебный ход, мимо кухни. Сразу после 12 часов ночи Р. Кеннеди в сопровождении жены, невооруженных телохранителей, друзей и журналистов вошел в мрачное помещение: комната, похожая на коридор; мокрый цементный пол; слева длинный оцинкованный прилавок, справа ряд холодильников. Кеннеди приостановился (ритуальное пожатие руки с мойщиком посуды). Он не успел отнять руку, как раздались выстрелы. Опершись локтем на прилавок, молодой человек в упор стрелял в Роберта. Расстояние было немногим больше метра. Роберт упал. На стрелявшего набросились, но никак не могли выхватить пистолет, а тот все нажимал курок. В густой толпе пули ранили еще пять человек. Наконец, восемь человек, навалившись на покушавшегося, буквально распяли его на прилавке, сломали ему указательный палец и выхватили оружие.

Задыхаясь под тяжестью державших его, парень завопил: "Почему я сделал это? Я объясню. Дайте мне сказать!" Никто не слушал его, толпа прибывала. С трудом удалось оттеснить их от покушавшегося. Кто-то воззвал к рассудку: "Нам не нужно другого Освальда". Вокруг распростертого на грязном полу сенатора, лежавшего на спине, тесно столпились друзья. Этель с трудом пробралась к мужу, наклонилась, что-то шептала. В ответ не раздавалось ни слова. В 12 час. 30 мин. истекавшего кровью сенатора увезли в госпиталь. Обнаружили, что он ранен двумя пулями. Одна прошла через мягкие ткани предплечья и застряла под кожей на шее, другая поразила его в голову за правым ухом. Сделали рентгеновские снимки и приступили к операции: трепанация черепа, тщетные попытки удалить мельчайшие осколки пули и костей, проникшие в мозг. Операция продолжалась 3 часа 40 минут.

В полиции допрашивали задержанного. Он невозмутимо болтал о пустяках, однако отказывался назвать себя и рассказать о случившемся в отеле "Амбассадор". Проверили отпечатки пальцев, но задержанный не значился в картотеке. При обыске у него было изъято 400 с небольшим долларов, ключ от машины, вырезка из газеты - статья Д. Лоуренса "Кеннеди выступает за Израиль". В 7 час. 30 мин., не допуская посторонних, арестованному предъявили обвинение в убийстве и отправили его в тюрьму, поместив в строжайше изолированную камеру. Для охраны выделили 100 человек. Двое тюремщиков неотлучно состояли при нем. Личность арестованного быстро установили по номеру пистолета: Сол Сирхан, 24-летний подданный Иордании, с 1956 г. с четырьмя братьями, сестрой и матерью проживавший в Лос-Анджелесе. Органы юстиции воздержались от офицальных комментариев: сначала нужно провести расследование66. Министр юстиции 6 июня ограничился заявлением: "Нет никаких данных о наличии заговора; все свидетельствует о том, что это акт одиночки"67. Что до полиции, то она начисто сняла с себя ответственность за случившуюся трагедию, доведя до сведения прессы: "Нас не было на месте не потому, что мы не были нужны. Сенатор Кеннеди неоднократно заявлял нам, что не желает видеть поблизости от себя полицейских".

Роберт Кеннеди прожил весь день 6 июня, но с каждым часом его состояние ухудшалось. Через 25 часов после покушения он умер, не приходя в сознание. Тело сенатора самолетом доставили в Нью-Йорк, там отслужили мессу, затем погрузили в траурный поезд, перевезли труп в Вашингтон и вечером 8 июня похоронили на Арлингтонском кладбище, поблизости от могилы Джона Кеннеди. Политическая карьера Роберта Кеннеди оборвалась. Он так и не успел произнести любимые им слова Эсхила: "Когда поднимешься на высоту, станет легко".

Новая трагедия стояла в центре внимания американской печати. На обложке популярнейшего журнала "Life" виднелся снимок - умирающий Р. Кеннеди; на последней странице, на фоне стакана с бурой жидкостью, поместилась реклама: "Жить лучше с кока-колой. Всегда бодрит. Вкус никогда не надоест. Пейте кока-колу!". Статья о смерти Р. Кеннеди была озаглавлена так: "Семья Кеннеди - принцы, которых уничтожают боги". Другая статья, в которой описана его смерть, заканчивалась разговором двух американцев: "Почему убили Роберта Кеннеди?" "Они стреляют по звездам!" "Да, той ночью действительно упала звезда"68, - меланхолически заключил журнал.

Скорбь по поводу смерти Р. Кеннеди частично вытеснили затем новые заботы. Эдвард Кеннеди перевесил картину "Эсминец "Джозеф Патрик Кеннеди-мл." из кабинета погибшего брата в свой кабинет в Капитолии. Этель была занята воспитанием детей, на руках большое хозяйство. Нужно закончить расплату с долгами за избирательную кампанию Роберта в 1968 году. К весне 1969 г. из долга в 3,5 млн. долларов погашено 2 млн. долларов, включая счет в 85 тыс. долларов из отеля "Амбассадор". Уже начала комплектоваться библиотека книг о Р. Кеннеди. Симпатизировавшие ему открывали в нем все новые и новые привлекательные черты. Редактор "Harper's Magazine" Д. Халберштам в книге "Незаконченная Одиссея Роберта Кеннеди" обнаружил, что он был, в сущности, Гамлетом, терзаемым страстями, по большей части добрыми. Журналист Д. Уитковер установил у Р. Кеннеди сходство с героями древнегреческих трагедий. Другой журналист, Д. Ньюфильд, идет дальше. Он прослеживает эволюцию героя от сторонника маккартизма к защитнику обездоленных69.

Т. Соренсен на правах старого друга и соратника счел возможным публично сравнить двух братьев Кеннеди между собой. В конце 1969 г. Соренсен выпустил книгу "Наследие Кеннеди", в сущности, квазифилософский трактат о Джоне и Роберте. Он безмерно пропагандировал деятельность покойных и их идеи. Но если о президенте автору писать было легко, ибо 1000 дней правления дали массу материалов, то с Р. Кеннеди ему пришлось труднее. Соренсен прибег к мистике, прося поверить ему на слово. "Потеря Роберта Кеннеди тем более огорчительна, - утверждал он, - что мы потеряли больше, чем простую копию Джона Кеннеди. Мы потеряли уникального человека с собственными идеями и идеалами и большим будущим потенциалом". Соренсен постоянно повторял: Роберт Кеннеди изменялся "в; последние годы жизни, чего не замечали посторонние, чувство сострадания в нем и либерализм возрастали". В конечном счете он "посетил индейские резервации, лагеря сезонников, хижины арендаторов в дельте Миссисипи, куда никогда не заглядывал Джон"70.

Напротив, В. Ласки, относящийся к семье Кеннеди, мягко говоря, прохладно, посвятил жизненному пути Роберта большую книгу и уже во вступительной статье собрал массу нелестных отзывов о покойном. Он напоминал, что певец песен протеста, трубадур "новых левых" Фил Оке так отозвался о Роберте: "Бобби напоминает мне хорошего гангстера". Тем либералам, кто посмертно видит в Роберте единомышленника, Ласки припомнил отзыв сенатора о них. Увидев, что в кампании 1968 г. либералы толпами сбегаются под его знамя, Роберт прокомментировал: "Отвратительные бороды"; "Нужны, как здоровый гвоздь ниже спины"71. Конечно, сказано, было тогда не для их ушей...

6. "Крестный путь" окружного прокурора

В ноябре 1966 г. окружной прокурор Нью-Орлеана Джим Гаррисон внезапно перестал быть доступным для посетителей. Он исчез. Как потом выяснилось, Гаррисон приступил к собственному расследованию убийства президента Дж. Кеннеди, истратив за три месяца 8 тыс. долларов. 18 февраля 1967 г. заточение прокурора пришло к концу. Он созвал пресс-конференцию. Заявление его произвело сенсацию: "Мы расследуем роль города Нью-Орлеана в убийстве президента Кеннеди и добились успехов, я думаю, значительных успехов". Помедлив и переждав волнение журналистов, он добавил: "И еще: будут аресты". В тот же день 49-летний Д. Ферри, в прошлом летчик, сообщил прессе, что Гаррисон "притягивает" его к делу об убийстве президента. 22 февраля Ферри был найден мертвым у себя на квартире. Официальное заключение - самоубийство. Гаррисон комментировал: "Мы решили арестовать его в начале следующей недели. Очевидно, мы ждали слишком долго".

Новая смерть в связи с делом Дж. Кеннеди взбудоражила общественное мнение. Действительно, ряд лиц, которые могли бы быть свидетелями, скончались частично насильственной, частично "естественной" смертью. К лету 1969 г., по подсчетам парижского еженедельника "L'Express", их число превысило 30 человек72. Гаррисон охотно объяснил, что побудило его заняться расследованием: Освальд незадолго до убийства президента полгода прожил в Нью-Орлеане, где встречался с рядом лиц, включая Ферри. По поручению комиссии Уоррена они были допрошены прокуратурой Нью-Орлеана и отпущены восвояси. ФБР также дало заключение о полной их непричастности к трагедии в Далласе. Повторное расследование, проведенное Гаррисоном, позволило ему заключить, что они являлись соучастниками убийства президента. А 1 марта 1967 г. Гаррисон арестовал нью-орлеанского бизнесмена Клея Шоу. Арест носил символический характер. Шоу вызвали в прокуратуру, объявили о том, что он арестован, сняли отпечатки пальцев, надели наручники, в таком виде его сфотографировали корреспонденты, а вечером того же дня, отобрав подписку о невыезде, выпустили под залог в 10 тыс. долларов. Окружная прокуратура передала прессе заявление: "Шоу арестован и будет обвинен в участии в заговоре с целью убийства президента Кеннеди"73. Шоу, разумеется, полностью отрицал предъявленное ему обвинение.

2 марта Гаррисон заявил, что Клей Шоу - в действительности "Бертранд". Открытие окружного прокурора крайне заинтересовало печать: работник прокуратуры Нью-Орлеана Д. Эндрюс в свое время показал, что "Бертранд" был приятелем Освальда. Следов "Бертранда" комиссия Уоррена не обнаружила. 14 марта Шоу предстал на распорядительном заседании суда. Трое судей должны были решить, есть ли достаточные доказательства для предания его суду. 60-летний Шоу выслушал показания 25-летнего приятеля Ферри, страхового агента П. Россо, который сообщил, что в сентябре 1963 г. он присутствовал на квартире Ферри. Хозяин квартиры сговаривался с Освальдом и "Бертрандом" убить президента Кеннеди. Пройдя курс гипнотического внушения, и подвергнувшись впрыскиваниям "сыворотки правды", Россо опознал в Шоу "Бертранда". Другой свидетель, В. Банди, известный наркоман, показал, что собственными глазами видел, как летом 1963 г. Шоу передал Освальду большую сумму денег. После четырехдневного слушания дела суд 17 марта постановил, что имеются основания для предания суду К. Шоу по обвинению в заговоре с целью убийства президента. 22 марта жюри присяжных заседателей подтвердило выводы суда. Гаррисон одержал победу: впервые расследованием убийства Дж. Кеннеди занялась прокуратура. М. Лейн, прослышав о волнующих событиях, поспешил в Нью-Орлеан. Он подружился с Гаррисоном и стал оказывать ему посильную помощь. Пятьдесят богатых предпринимателей Нью-Орлеана во главе с нефтяным магнатом Д. Раультом образовали комитет "Истина", взявшийся финансировать расходы по расследованию, намеченному окружным прокурором74. Инвестиции сулили неслыханную политическую прибыль - изобличить низких убийц! - а также рост личной популярности, что бизнесменам не менее важно.

О Гаррисоне заговорила Америка. Опрос общественного мнения, проведенный в мае 1967 г., показал: 66 проц. американцев верят, что существовал заговор с целью убийства президента, а "основной фактор, способствовавший появлению этих сомнений, - расследование убийства окружным прокурором Джимом Гаррисоном в Нью- Орлеане". Попутно средства массовой информации подробно осветили жизненный путь Гаррисона. Во вторую мировую войну он был пилотом самолета-корректировщика, принимал участие в боевых действиях, в 1950 г. служил в ФБР, затем воевал в Корее, после увольнения из армии работал в прокуратуре Нью-Орлеана, в начале 60-х годов добился избрания на пост окружного прокурора. В ходе политической борьбы в штате противники Гаррисона еще в 1964 г. огласили заключение врачей-психиатров от 1951 г., на основании которого он был уволен: "психоневроз", выразившийся в так называемом "комплексе Наполеона". Гаррисон тогда публично заявил, что в 1951 г. он просто устал от военной обстановки, а оглашение медицинского заключения противниками должно быть квалифицировано как федеральное преступление - раскрытие содержания военного документа, что карается тюремным заключением и штрафом в 10 тыс. долларов.

Нью-орлеанские журналисты писали: "С того дня как Гаррисон стал окружным прокурором, он никогда не скрывал своих честолюбивых политических планов. Он много раз говорил, что жаждет стать сенатором"75. Печать сообщила, что Гаррисон прицелился на пост повыше: стать в случае успеха расследования вице-президентом США. Окружной прокурор гневно опроверг инсинуации, указав, что ищет только истины, и ее одной. Когда известия о расследовании в Нью-Орлеане достигли Вашингтона, министр юстиции Р. Кларк, преемник Р. Кеннеди, покритиковал окружного прокурора за то, что тот не сотрудничает с министерством. Из Нью-Орлеана Гаррисон ответил: "Веду расследование я, а не президент и не министр юстиции. Мы расследуем заговор, очевидно, имевший место в Нью-Орлеане, и их это совершенно не касается. Если они хотят помочь мне, я буду приветствовать эту помощь. Но я не подотчетен никому". Серьезное заявление, свидетельствовавшее о серьезных намерениях. Интерес к Гаррисону все возрастал. Журнал "Playboy" в октябре 1967 г. поместил пространное интервью с ним.

Окружной прокурор оказался весьма разговорчивым человеком. Он дал свою оценку основных тенденций развития Соединенных Штатов. По словам Гаррисона, они стоят "перед громадной опасностью превращения в государство типа фашистского. Это государство будет отличным от Германии; там фашизм вырос из депрессии, обещая хлеб и работу, а наш фашизм, как ни парадоксально, вырастает из процветания. Однако, в конечном счете, он основывается на силе... Пробный камень для проверки - что случается у нас с несогласным. В нацистской Германии он подлежал физическому уничтожению. У нас процесс более тонкий, но результаты аналогичны... Основываясь на моем собственном опыте, я опасаюсь, что фашизм придет в Америку во имя национальной безопасности". Любознательные люди из редакции "Playboy" постарались выяснить у Гаррисона все относительно загадочного убийства президента Кеннеди и последующего расследования. Гаррисон открыл им, что Дж. Руби знал Освальда, К. Шоу, Д. Ферри, дружил с генералом Э. Уокером (по словам Гаррисона, тот "по уши" увяз в заговоре с целью убийства президента), был знаком с полицейским Типпитом и сотрудничал с ЦРУ. Что касается возможности насильственной смерти Руби, то мнение окружного прокурора сводилось к следующему: "Я не могу ни подтвердить, ни отрицать ее, ибо у меня нет данных в подтверждение первого или второго. Но мы установили довольно странное хобби Дэфида Ферри: не считая увлечения баллистикой, он занимался исследованиями рака... На мой взгляд, примечательно, что Джек Руби умер от рака спустя несколько недель после того, как апелляционный суд отменил приговор по его делу и ему предстояло предстать перед судом вне Далласа. Таким образом, если бы он захотел, он мог бы свободно высказаться. Добавлю, что Ли Освальд без колебаний был убит, чтобы он не заговорил. Поэтому нет никаких оснований сомневаться, что руководители заговора имели больше причин щадить Руби в случае, если бы он представил опасность для них".

Каковы же мотивы убийства Дж. Кеннеди? Гаррисон ответил: "Президент Кеннеди был убит по одной причине - он стремился к примирению с СССР и Кубой Кастро". Гаррисон реконструировал картину жуткого преступления. Президента убивали семь человек, при этом четверо стреляли, а трое подхватывали гильзы. Разумеется., "один человек стрелял из здания книжного склада, но то был не Освальд". Стреляли и спереди и сзади, но фатальный выстрел, снесший часть черепа президента, раздался из канализационного люка, находившегося спереди и справа по движению машин президента. "Это была точная операция, выполненная хладнокровно и отлично скоординированная. Убийцы даже поддерживали контакт друг с другом по радио"76. В другом интервью, данном по телевидению Далласа 9 декабря 1967 г., окружной прокурор объяснил, что он со своими людьми облазил канализационную систему под площадью, на которой был умерщвлен Кеннеди, и нашел, что стрелять из канализационного люка "куда как удобно". Комиссия Уоррена, заявил он, "знала, что пули поразили президента спереди, по крайней мере, дважды... Комиссия обманула американский народ умышленно и сознательно..."77.

Новый, 1968 год открылся громадной статьей в журнале "Ramparts": "Комиссия Гаррисона по расследованию убийства президента Кеннеди". На обложке - портрет прокурора, под портретом - слова Гаррисона: "Кто назначил Рамзея Кларка и сделал все, чтобы сорвать расследование? Кто контролирует ЦРУ? Кто контролирует ФБР? Кто контролирует архивы и держит их так под замком, что, когда материалы увидят свет, никого из сидящих в этом зале не будет в живых? А они ваша собственность и собственность народа нашей страны. Кто настолько высокомерен и нагл, что не дает возможности познакомиться с материалами? Кто он? От убийства больше всех выиграл ваш дорогой президент Линдон Джонсон"78 (забегая вперед, отметим, что примерно через год "Ramparts" прекратил свое существование из-за финансовых затруднений. Выпуск журнала, правда, вскоре возобновился, но это была лишь тень прежнего "Ramparts"). Судя по многочисленным интервью и статьям Гаррисона, расследование вступило в решающую фазу. В конце 1967 г. М. Лейн поселился в Нью-Орлеане, чтобы быть под рукой и помочь распутать заговор, сотканный темными силами. Весной 1968 г. М. Лейн утверждал: "В последние несколько недель в Нью-Орлеане появились два эмиссара. Оба разыскали Джима Гаррисона; оба указали, что привезли послание от Роберта Кеннеди. Гаррисон знает, что оба связаны с Робертом Кеннеди. Оба указали: Роберт Кеннеди не верит выводам комиссии Уоррена и согласен с Гаррисоном, что президент Кеннеди пал жертвой заговора". Эмиссары заверили Гаррисона, что в случае избрания на пост президента Р. Кеннеди начнет новое расследование, найдет и покарает виновных. На вопрос Гаррисона, почему Р. Кеннеди открыто не выскажется против доклада комиссии Уоррена, таинственные эмиссары заявили: "Он знает, что между ним и Белым домом стоят пистолеты"79.

Вскоре после убийства Р. Кеннеди, 12 июля 1968 г., Гаррисон объявил, что от разведывательной службы одного иностранного государства, "проникшей в тайну убийства", он получил новые материалы. Упомянутая служба даже "опросила одного из убийц"80. Смерть Р. Кеннеди вслед за убийством М. Кинга удвоила интерес к окружному прокурору. По его словам, он держал ключи к мрачному заговору. Публицист П. Фламмонд засел писать книгу о Гаррисоне, увидевшую свет в начале 1969 г., и при подготовке обширного исследования неоднократно встречался с Гаррисоном. После гибели Р. Кеннеди П. Фламмонд провел очередное интервью: "Джим, прокомментируйте убийство Роберта Кеннеди". "По очередности убийства происходили так: Джона Кеннеди, доктора Мартина Лютера Кинга и сенатора Кеннеди... Имеющихся данных во всех трех случаях достаточно, чтобы указать, что, по всей вероятности, все они были совершены одной и той же силой и все они... явились результатом усилий разведки". "Американской разведки?" "Да". "У вас нет никаких сомнений, что Р. Кеннеди назначил бы новое расследование, если бы попал в Белый дом?" "Думаю, что в этом можно не сомневаться. Самый факт, что он был столь поспешно убит, указывает, что и в ЦРУ не питали никаких сомнений на счет этого. Я думаю, что в этом случае у них не было другого выхода. Я убежден, что они не хотели идти на новое убийство, но они не могли рисковать, если бы он стал президентом"81.

Гаррисон сосредоточил усилия на подтверждении своей версии фактами. Это оказалось сложным делом. 16 апреля 1967 г. бывший работник нью-орлеанской прокуратуры Д. Эндрюс был осужден на полтора года тюремного заключения. Сколько ни бился Гаррисон, он не смог получить от него новых сведений о пребывании Освальда в Нью-Орлеане. Зато добыл достаточно доказательств о наличии лжесвидетельств, которые и легли в основу обвинительного приговора. Затем он попытался, чтобы ему выдали замешанных, по его мнению, в заговоре лиц - Г. Новела, С. Смита и С. Мофетта (соответственно из штатов Огайо, Техаса и Небраска), но потерпел неудачу.

7. Процессы, процессы...

Весной 1969 г. Гаррисон закончил свое "расследование с препятствиями". Он много поработал и получал помощь от самых различных людей. Среди тех, кто пришел на подмогу окружному прокурору, был известный эстрадный комик Морт Сал. В свое время за шутки в адрес администрации Кеннеди он попал в "черный список" и фактически лишился заработка. Тем не менее? Сал не помнил обиды. Когда Гаррисон вышел на поиск убийц президента, сатирик приехал в Нью-Орлеан и помогал, чем мог. На пресс-конференции Сал объявил: "Я знаю, кто убил Кеннеди. Но могу сказать вам только, что здесь замешаны некие влиятельные внутренние силы, и когда Гаррисон сообщит то, что ему известно, это потрясет страну до основания. Америке придется заняться уборкой своего дома". Сатирик профессионально разбудил любопытство и с эстрады подлил масла в огонь, начал высмеивать доклад комиссии Уоррена. Предстоявшему в Нью-Орлеане процессу было обеспечено великолепнейшее "паблисити".

На рубеже 1968 - 1969 гг. в США произошли изменения. Демократы потерпели поражение на президентских выборах. Правительство приобретало иную политическую окраску. Л. Джонсон, мишень N 1 комика и прокурора, превратился в частное лицо. 20 января 1969 г. в Вашингтоне приняла власть республиканская администрация. Те, кто был, если верить Гаррисону, непосредственно заинтересован в сокрытии истины в деле убийства президента, больше не держали рычагов правления. Страна с напряженным вниманием ожидала, как окружной прокурор приоткроет завесу над тайной, а правосудие воздаст долг по заслугам душегубам, затаившимся под мантией администрации, отвергнутой избирателями. И вот в начале февраля 1969 г. состоялся суд в Нью-Орлеане. Прокуратура сначала вывела перед присяжными заседателями П. Россо. Он произвел странное впечатление сбивчивыми показаниями. Между тем на предварительном следствии Россо охотно говорил, но под гипнозом и получив изрядную дозу "сыворотки правды". Затем объявили, что прокуратура вводит в действие "таинственного свидетеля". В зале появился сборщик налогов из штата Нью-Йорк Г. Спизел. Он рассказал, что в июне 1963 г. во французском квартале Нью-Орлеана слышал, как Ферри и Шоу говорили об убийстве Кеннеди. Сенсационное заявление! Защита поинтересовалась, не может ли свидетель указать, где тот зловещий дом, под крышей которого велись преступные разговоры?

Спизел согласился. Из здания суда валом повалил народ. Свидетель повел за собой присяжных, судью, адвокатов, подсудимого, журналистов и зевак - более 350 человек. Под водительством Спизела они обследовали два дома. Свидетель сообщил, что один из домов "похож, если даже не тот именно". Защита выяснила личность свидетеля. Он предстал великим склочником, а во время двухчасового перекрестного допроса охотно рассказал, как его притесняют: он судился с городскими властями Нью-Йорка, психиатрами, частным сыскным агентством и несколькими полицейскими за то, что они подвергали его гипнотическим "чарам". В результате Спизел потерпел существенный материальный и иной урон: злодеи вынудили его "продать дело"82. Перед судом прошли свидетели защиты, прозвучали доводы обвинения... Утверждение Гаррисона не подкреплялось фактами. Подсудимый категорически отрицал обвинения. В заключительном слове Гаррисон настаивал, что для сокрытия правды мобилизован весь аппарат федерального правительства. На это защита возразила: единственная цель пребывания Шоу на скамье подсудимых - "создать форум для нападок на комиссию Уоррена". Адвокаты были очень красноречивы и деятельны. Их пыл подогревался сознанием правоты подзащитного, уплатившего за ведение дела около 100 тыс. долларов83.

После 6-недельного судебного разбирательства присяжные менее чем за час единогласно оправдали Шоу по обвинению в участии в заговоре с целью убийства президента. Гаррисон растолковал: "Вердикт присяжных просто указывает, что американский народ не желает выслушать правду". Итак, Гаррисон провалился. Журнал "The Nation" подвел итог: "Единственная загадка по поводу вердикта "невиновен" в процессе Клея Шоу: почему присяжным потребовалось для вынесения его 50 минут? В суде не было представлено доказательств, а наличные доказательства исходили от сборища нелепых свидетелей, большинство из которых явно нуждаются в психиатрическом лечении... Однако было бы серьезной ошибкой заключить, как это сделали многие, что вердикт подтверждает выводы комиссии Уоррена. Во-первых, эти выводы не священны. Могут быть раскопаны новые факты, которые подорвут их. Но, к сожалению, "факты" не нужны, чтобы жило широкое желание верить, которое и создало выгодный рынок для различных теорий "заговора". Что касается самого убийства, то достаточно сплетен, выдумок, совпадений и предположений для запуска новых поразительных теорий. В сущности, количество теорий ограничивается только воображением их творцов". Журнал сурово интересовался: "Единственный вопрос: останется ли Гаррисон безнаказанным?" - а также сообщил, что Американская ассоциация юристов обратилась с просьбой к Ассоциации юристов Луизианы расследовать мотивы действий Гаррисона84. Такой поворот дела распугал множество других "расследователей", толпившихся около Гаррисона и сочинявших бесконечные статьи со ссылками на "секретные сведения", которые окружной прокурор собрал для суда. Стремительно распространился слух: Гаррисон не больше и не меньше, как провокатор от ЦРУ!

20 апреля 1969 г. в сверхреспектабельном "New York Times Magazine" появилась статья под хлестким заголовком "Последняя глава в споре по поводу убийства". Автор с очевидным удовлетворением констатировал: "Публицисты Гаррисона, которые до суда так много говорили о "секретных доказательствах", исчезли из виду. После лопнувшего дела Гаррисона печать по понятным причинам постаралась поскорее забыть обо всем этом". Написал статью тот самый Э. Эпштейн, который успел после книги "Расследование" сочинить еще одну - "Антизаговор", направленную против Гаррисона. Он, несомненно, чувствовал великое облегчение: конкуренты, в первую очередь М. Лейн, пусть на время, но оставили поле битвы. Эпштейн авторитетно разъяснил, что все противники доклада Уоррена - сочинители, почти все они скверные люди, а некоторые просто бездельники и врали. Он клеймил Гаррисона и Ко . "Ввиду позора, который Гаррисон навлек на всех них, нет ничего удивительного, что некоторые недовольные ныне критики (доклада Уоррена. - Н. Я.) выдвинули даже теорию, что Гаррисон - провокатор ЦРУ. Конечно, многие из критиков были повинны, по меньшей мере в легковерии, а по большому счету в сознательной лжи". Бойкий ученый, переменивший фронт, закончил свою статью такими словами: "Урок, преподанный нам Гаррисоном, совершенно ясен: нельзя отделять добросовестность доказательств от добросовестности лица, представляющего их. Поскольку в ближайшем будущем едва ли состоится новое расследование, и поскольку многие критики были дискредитированы в роли расследователей в нью-орлеанском эпизоде, представляется вероятным, что дело Гаррисона может оказаться последней главой в споре об убийстве"85.

В ноябре 1969 г. население Нью-Орлеана определило свое отношение к Дж. Гаррисону, а, следовательно, и его расследованию. Он был переизбран прокурором на третий 4-летний срок. Один из его соперников на выборах, Г. Конник, в прошлом работник федеральной прокуратуры, объяснил итоги так: "Избиратели, вероятно, полагают, что его следует переизбрать, ибо он бросил вызов федеральному правительству"86. А 1 марта 1970 г. К. Шоу предъявил иск на сумму в 5 млн. долларов против Гаррисона и связанных с ним лиц. В иске Шоу сказано, что прокурор затеял процесс против него, чтобы "провести противозаконное, бесполезное и клеветническое расследование убийства президента Кеннеди... и собрать материалы для нападок на комиссию Уоррена". Наконец, в 20-х числах апреля 1969 г. в Лос-Анджелесе закончился процесс над убийцей Р. Кеннеди Сирханом. Суд на Тихоокеанском побережье, продолжавшийся более трех месяцев, начался раньше, чем слушание дела в Нью-Орлеане, а закончился позднее. Хотя исход в них был противоположным, доказательства, принятые присяжными на юге и западе страны, сводились к одному: никогда не существовало заговоров против государственных деятелей, погибших от пуль убийц.

Сирхан предстал перед судом 7 января. Трое адвокатов, защищавшие его, предложили суду сделку: Сирхан признает себя виновным в обмен на сохранение жизни. В штате Теннесси именно таким путем получил ранее 99 лет тюремного заключения убийца Мартина Лютера Кинга. Судья Т. Уокер отверг просьбу защиты, а подсудимый заявил, что невиновен в умышленном убийстве. Прокуратура же настаивала на том, что именно Сирхан сознательно убил Роберта Кеннеди: 2 июня 1968 г. его видели на собрании, где был сенатор, а 4 июня он тренировался в тире. Защита была построена на попытках доказательства, что Сирхан был невменяем в момент совершения преступления. Обвинение высмеяло утверждения защиты, представив суду свидетелей, которые говорили о хладнокровном поведении преступника во время покушения.

Затем суду была предъявлена записная книжка Сирхана, пестревшая такими записями: "Я стою за низвержение нынешнего президента США... Так называемый президент США, в конце концов, будет повергнут пулей убийцы". Бесконечные угрозы в адрес Роберта Кеннеди: "РФК должен умереть, с ним нужно покончить. Роберт Кеннеди должен умереть, умереть, умереть..." (и так много раз). Под датой 18 мая 1968 г. стоит запись: "Моя решимость покончить с РФК становится непоколебимой".

Чтение записей в суде, а также показания инспектора школ о том, что Сирхан был неспособным учеником, вывели его из себя. Он начал буйствовать на скамье подсудимых, требуя рассчитать адвокатов. Сирхан обратился к Уокеру: "Сейчас, сэр, я хочу отказаться от моего первоначального заявления, что я невиновен". "Следует ли мне понимать, что вы хотите признать себя виновным по всем пунктам обвинения?". "Да, сэр". "Какое наказание вы хотите понести?" "Прошу казнить меня, Я убил Роберта Кеннеди умышленно, думал об этом 20 лет". Судья улыбнулся: "Ну, это нужно еще доказать здесь, в суде"87. Правда, прокуратура не собиралась подкреплять доказательствами столь далеко идущие претензии, но зато проявила необычайное рвение в другом: делалось все, чтобы не оставить и тени сомнения в том, что Сирхан действовал один. Это потребовало определенных усилий. Через несколько минут после убийства Р. Кеннеди свидетели видели и слышали, как молодая женщина, одетая в пестрое платье, выскочила из отеля "Амбассадор", восклицая: "Мы застрелили его! Мы застрелили его!" 7 июня 1968 г. танцовщица из ночного клуба Кэти Фулмер явилась в полицию, заявив, что это была она. Полиция, допросив танцовщицу, отпустила ее, презрительно прокомментировав: она просто домогалась известности. А 10 апреля 1969 г. Кэти покончила с собой.

Прокуратура нашла и вызвала ту женщину, что была в пестром платье. В суде она показала, что работала для Р. Кеннеди в избирательной кампании и, конечно, была потрясена убийством. Заместитель окружного прокурора Л. Комптон заявил прессе: "ФБР и полицейское управление Лос-Анджелеса опросили буквально тысячи людей, проследив все предположения и возможности. Не обнаружено никаких связей Сирхана еще с кем-нибудь". Наконец, показания Сирхана. Он объяснил: "Я устал быть иностранцем и одиноким". Сирхан рассказал, что увлекся оккультными науками: долгими часами он гипнотизировал себя, глядя в зеркало между двумя горящими свечами. Сирхан попытался заняться телекинезом (передвигать предметы внушением), но бросил, ибо побоялся сойти с ума. Подсудимый рассказал, что сначала любил Роберта Кеннеди, однако, затем изменил отношение к нему. В мае он предавался обычному занятию: таращил глаза перед зеркалом. Тут он услышал, как по радио сообщали, что Кеннеди стоит за передачу Израилю 50 самолетов "фантом". "Я понял, - объяснил подсудимый, - Кеннеди не такой хороший парень, как о нем говорят. Я взглянул в зеркало и увидел его, а не мое лицо".

В день убийства Сирхан напился и захотел отправиться домой. Он сел в свою машину, но побоялся ехать нетрезвым. Тогда Сирхан, взяв в машине пистолет, пошел в отель, выпил там кофе, а затем обнаружил, что его душат полицейские после убийства Роберта Кеннеди. Так выглядели события в изложении Сирхана. Шесть психиатров, приглашенных защитой, выяснили, что все это закономерно. Сирхан - шизофреник, страдает от навязчивых идей. Кроме того, он загипнотизировал себя, действовал в трансе. На присяжных научные разъяснения не произвели впечатления. Они пропустили мимо ушей и странные рассказы психиатров о том, что в тюрьме им удалось загипнотизировать Сирхана и воспроизвести сцену покушения. Адвокат Парсонс избрал другой ход. Обращаясь к присяжным, он воскликнул: "Разве мы казним таких людей в Калифорнии? Что, мы пойдем за Гитлером, убивавшим убогих, сирот и больных?" Но в зале суда вспомнили, что Сирхан, еще будучи в школе, в 1962 - 1963 гг., подчеркивал в своих учебниках места, где говорилось о политических убийствах. На полях книги, повествующей об убийстве президента Маккинли в 1901 г., он приписал: "За ним последуют многие". Прокурор подытожил: все доказывает, что "это хладнокровное и рассчитанное решение лишить жизни Роберта Ф. Кеннеди, было принято значительно раньше появления подсудимого в отеле "Амбассадор".

17 апреля, прозаседав почти 18 часов, присяжные вынесли вердикт: Сирхан виновен в убийстве первой степени. По закону штата Калифорния потребовалось еще решение присяжных для определения меры наказания. 23 апреля в ходе 12-часового заседания присяжные, проведя четыре голосования, решили: смертная казнь в газовой камере. Адвокаты потребовали нового рассмотрения дела, так как суд отверг ходатайство защиты о договоренности, что в обмен на признание виновным в умышленном убийстве Сирхану оставляют жизнь. Тут на имя судьи Г. Уокера пришло письмо, написанное изящным почерком. Эдвард Кеннеди, получив согласие всей семьи, просил не казнить убийцу. Он писал: "Мой брат был любвеобильным человеком, полным высоких чувств и сострадания. Он не захотел бы, чтобы его смерть стала причиной смерти другого человека. Припомните, что он говорил, узнав о гибели Мартина Лютера Кинга. Тогда он сказал: "Нам в США нужны не разногласия, нам в США нужна не ненависть, нам в США нужны не насилия и беззакония, а мудрость и сострадание в отношениях между нами... Если мой брат считается настоящим человеком, тогда сказанное им должно быть брошено на чашу весов в пользу сострадания, милосердия и божественного дара - жизни". Э. Кеннеди пришел к своему решению по многим причинам. Как заметил журнал "Time", "близкие сотрудники Кеннеди стали говорить о возможных последствиях смертного приговора. Борцы за гражданские права могут начать кампанию за спасение Сирхана от газовой камеры. Друзья ожидали демонстраций перед канцелярией Теда в сенате и домом Этель в Хикори-Хилл"88.

Но судья Г. Уокер 21 мая 1969 г. отверг все ходатайства о замене смертной казни тюремным заключением. Сирхана отправили в камеру смертников тюрьмы Сен-Кентин. Защита подала апелляцию. "Теперь-то и начинается настоящая борьба", - оптимистически заявил приговоренный к смерти.

8. Некоторые итоги

Случилось это в начале 1967 года. На великосветском рауте в Вашингтоне Аверелл Гарриман высмотрел в толпе гостей одного английского журналиста, представлявшего в США респектабельную лондонскую газету. Убеленный сединами беспощадный политический гладиатор подошел к англичанину и изрек: "Сэр Уинстон Черчилль сказал, что лишь немногие понимают политику своей страны, но никто не может понять политику другой страны. Я считаю, что это наименьший из ваших пороков. Вы журналист, неспособный на правдивое признание фактов и не испытывающий ни малейшей симпатии ни к народу, ни к институтам, которые дороги нашей стране. Отныне я вас не приму ни дома, ни на работе". "Премного благодарен, сэр", - нашелся невозмутимый англичанин. Что же, собственно, сделал этот журналист, Генри. Фэрли, из лондонской "The Sunday Telegraph"? Он всего лишь приехал в Гарвард, прошелся по аспирантуре имени Джона Ф. Кеннеди и заглянул в Институт политики. Журналист рассказал о некоем феномене в статьях, появившихся 15 января 1967 г. в английской "The Sunday Telegraph" и американской "Washington Post and Times Herald".

Первая из этих газет не преминула злорадно прокомментировать в редакционной статье: "Тревожный рассказ Генри Фэрли о том, как семья Кеннеди использует громадное богатство, находящееся под ее контролем, чтобы добиться политического влияния и, в конечном счете, вновь захватить Белый дом, напоминает больше нравы Англии XVIII в., чем Америку XX столетия. В прошлом у нас ведущие аристократические семьи монополизировали таланты, образовывали личные фракции и клики, надеясь захватить власть, пока развитие демократии не положило конец этой практике. Поразительно, как аристократическое зло, выкорчеванное в Англии более ста лет назад, растет в демократической Америке при горячей поддержке всего цвета американского либерализма. Что давно запретили делать Сесилям и Кавендишам у нас, то семейство Кеннеди начинает безнаказанно проделывать в Америке".

Лондонская газета, в общем, подтверждала суждение Черчилля, хотя политическая действительность Америки предстала в передовице в неточном виде. Ее автор упустил из виду существенное обстоятельство: связь между деньгами и властью носит куда более сложный характер. Кеннеди сказочно богаты. Это несомненно. Трумэн и Эйзенхауэр были людьми с более скромным достатком. Но никто не бросит им упрека в том, что они не выполняли воли класса, поставившего их у власти. Что касается братьев Кеннеди, то за привилегию заниматься политикой по своему усмотрению они отдали не только жизни, но и значительные финансовые средства, почерпнутые из фондов семьи. Речь в принципе идет о другом - о власти, ее границах и способах ее применения. Здесь деньги играют несколько иную роль. Водораздел в США в отношении Джона Кеннеди наметился не из- за богатства семьи (в глазах обуржуазившегося среднего американца это скорее достоинство, чем недостаток), а был создан методами осуществления им президентской власти. Вопрос при оценке братьев Кеннеди упирается в концепцию самой президентской власти. Нужна ли она тем, кто считает себя "американским обществом" и берет смелость говорить от лица всего народа? Избрание Дж. Кеннеди президентом, казалось, дает положительный ответ. Но обратимся к профессору Артуру Шлезингеру.

В 50-е годы он провозглашал: США прозябают в "эре беспечности, пассивности и фатализма". На исходе десятилетия он диагностировал сформулированную им причину этого: американцы забыли, что историю двигают вперед сильные, талантливые личности. А если так, то нужно обстоятельно изучить роль личности в истории, что Шлезингер и проделал, обобщив свои наблюдения в исследовательских статьях "Упадок величия" ("Saturday Evening Post" от 1 ноября 1958 г.) и "О героическом руководстве ("Encounter", декабрь 1960 г.). Он попытался доказать: именно тогда Джон Ф. Кеннеди вырастал в национальную фигуру; стране нужен Цезарь; нужен, как хлеб и воздух. Шлезингер открыл: "Существует любопытное противоречие между теорией и практикой демократии, ибо на практике демократия как форма правления принимала (более того, регулярно требовала и выдвигала) героическое руководство". В подтверждение своей точки зрения он вызвал тени "отцов - основателей республики", которые, заверял профессор, всегда стояли за сильное руководство. В общем, он постарался вдребезги разбить концепцию, в которую самодовольно верят средние, буржуазно мыслящие, законопослушные американцы, что они-де живут в условиях демократии.

Мысль профессора развивалась весьма замысловато. Им делалась попытка синтезировать совершенно разнородные элементы. Шлезингер благочестиво настаивал, что верно следующее положение В. Вильсона: "Немногие просвещенные лица могут быть хорошими лидерами только в том случае, если они донесли свое кредо до многих, если они сумели превратить свое мышление в массовое и популярное". Спустя две страницы Шлезингер заявлял: "Настоятельно необходимо реконструировать демократическую теорию, чтобы дать нам возможность разрешить проблему руководства... Классическая теория демократии служит питательной почвой для всех нас. Однако в своей строгой чистоте она была источником бесконечных бед. Отказывая позитивному руководству в надлежащей роли, эта теория связала руки демократических обществ... Классическая идеология ввела в заблуждение народ не только относительно своих лидеров, но и относительно их самих. Гражданин в демократическом обществе просто не может играть роль, предусмотренную для него классической философией. Теоретически он наделен властью и инициативой, которыми не располагает на практике"89.

Вероятно, Шлезингер полагал, что его мысли - ужасное новаторство. На деле он перелицовывал дряхлую теорию героя и толпы, хотя и показал достаточно реалистически, что в хваленой "демократии" США права гражданина - пустой звук. Рассуждения Шлезингера отчасти напоминают парадоксы "Великого Инквизитора" у Ф. М. Достоевского. В собирательном образе мрачного старца, вызванного к жизни пером российского писателя, можно при желании рассмотреть мелкотравчатого заокеанского профессора. "Великий Инквизитор" задолго до Шлезингера разрешал в том же духе проблему вождя и народа, презрительно именуя последний "стадом". В его уста и в куда более совершенной художественной форме Ф. М. Достоевский вложил поучение, что люди счастливы лишь тогда, когда передоверяют свою судьбу другим.

И вот Шлезингер озирается вокруг: в мире "не осталось" великих людей, вершивших судьбы человечества совсем недавно, в 40-е годы. "Нигде нет колоссов, нигде нет гигантов". Мелкие пошли людишки: "Наш век не имеет героев; хорошо это или же плохо для нас и для цивилизации, - еще заслуживает тщательного рассмотрения". Изучив под разными углами зрения поставленную им проблему, Шлезингер пришел к выводу: получается плохо вообще, а особенно скверно для Америки. Стране, требовал Шлезингер, нужны в политике Прометеи.

Профессор закончил свои рассуждения в героическом духе: "Век без великих людей тащится в хвосте истории. Великая притягательная сила фатализма, в сущности, есть убежище от ужаса ответственности. Фатализм, таким образом, благословляет наши слабости и извиняет наши промахи... Мы не должны самодовольно относиться к нашей кажущейся способности обходиться без великих людей. Если наше общество утратило желание иметь героев и способность выдвигать их, может оказаться, что мы утратили все"90. Шлезингер ради доказательства своего тезиса пустил в ход все, мобилизовав до конца теоретические ресурсы американской политической науки. Его статьи - образец словесной эквилибристики. Он усиленно вербовал сторонников, записав в их число профессора С. Хука, еще в 1943 г. выпустившего исследование "Герой в истории", и приписал своему коллеге мнение, что на ход событий "великие люди могут оказать решающее воздействие". Между тем в упомянутой книге С. Хук применительно к политической системе США утверждал противоположное: место великим только "в пантеоне мысли, идеи, социальной деятельности, научных достижений и изобразительного искусства"91.

Однако годы президентства Кеннеди дали основание предполагать, что Америке нужен "сильный человек".

По всей вероятности, осознание именно этого обстоятельства побудило Теодора Соренсена, одного из влиятельнейших идейных душеприказчиков покойных президента и сенатора, в конце 1969 г. дать развернутое объяснение идеям Кеннеди применительно к нашим дням. Основательность повода для Соренсена, чтобы высказаться, сомнений не вызывала: на выборах 1970 г. он баллотируется в сенат от организации демократической партии штата Нью-Йорк, то есть пытается надеть башмаки, которых Роберт Кеннеди не износил. "Джон и Роберт Кеннеди, - уверяет кандидат в сенаторы, - самой своей жизнью доказали, что индивидуум может схватиться с силами, которые считаются укоренившимися, установившимися нравами и обычаями, и изменить их. Но они ушли в небытие. Ныне молодежь и угнетенные, естественно, скептически настроены в отношении того, продержится ли наследие Кеннеди". Нет же, отвечает на это Соренсен своей книгой "Наследие Кеннеди", оно живо и даже способно к новому развитию. Только "теперь двигать его вперед должны другие". Что же все-таки двигать? Соренсен объясняет: нужно "реконструировать наше общество" на путях, намеченных братьями Кеннеди. "Оба они решительно возражали, когда их квалифицировали либералами. Суть наследия Кеннеди - повести страну и ее политическую мысль дальше традиционного либерализма... Они верили в нововведения, реформы, эксперименты и мирную революцию против статус-кво". Все это, возможно осуществить только претворением в жизнь доктрины сильной президентской власти, введя в дело "как писаные, так и неписаные прерогативы президентства". Именно так действовал Дж. Кеннеди в 1961 - 1963 гг., а "в 1968 г. Роберт Кеннеди отличался от многих либералов (антагонизированных президентством Джонсона) тем, что продолжал подчеркивать необходимость руководства на этом посту".

В заключение Соренсен написал: "Ныне в нашей стране больше людей, чем когда-либо раньше, находятся в гневе и отчаянии, в то время как неслыханное раньше количество людей наслаждается всеми благами жизни. Некоторые винят творца, но Джон Кеннеди напоминал нам: "Здесь, на Земле, дело бога, в сущности, в наших руках". Это уже отчасти мистика, вызванная личным желанием автора явиться свидетелем торжества "кеннедизма". Оно и понятно: Т. Соренсен признался, что "для меня наследие обоих Кеннеди - сумма самых важных идей нашего времени"92. Если уж говорить о "наследии Кеннеди", то вопрос сводится к тому, что окажется сильнее: концепция так называемого "вильсонизма" (сильного президента) или теории, развиваемые Фулбрайтом, который высказывался за "взаимодействие многих умов, ни один из которых не является великим". Иначе говоря, торжество или падение "кеннедизма" в США зависит не только от самих США, а и от развития всего мира. Ответ даст в целом не столько американская, сколько всемирная история.

Примечания

1. См. Н. Н. Яковлев. Как Кеннеди стал президентом - "Вопросы истории", 1967, NN 3 - 5.

2. М. Decter. Kennedism. "Commentary", January 1970, p. 27.

3. J. Bishop. The Day Kennedy Was Shot. N. Y. 1968, pp. 651, 653.

4. E. Linn. The Untold Story of Jack Rubi. "Saturday Evening Post" August 1 1964, p. 26.

5. W. Manchester. The Death of a President. N. Y. 1967, p. 634.

6. J. Josten. Oswald, Assassin or Fall Guy? N. Y. 1964, p. 119.

7. "Report of the President's Commission on the Assassination of President Kennedy". N. Y. 1964, pp. 39, 42.

8. Важнейшие материалы, касающиеся различных версий об убийстве президента Кеннеди, печатались в русском переводе в еженедельнике "За рубежом" и в других органах печати. Таковы, например: Т. Бьюкенен. Заговор остается нераскрытым. "За рубежом", 1964, N 45; "Кто же все-таки убил Кеннеди?". "За рубежом", 1966, N 26; Ф. Кук. В стороне от истины. Там же, N 32; "Погребенная тайна Далласа". Там же, N 34; Д. Бизиаш. Заговорил "неудобный свидетель". "За рубежом", 1968, N 26; И. Йостен. Самое темное дело ЦРУ. "Литературная газета", 18.IX.1968; "Если ты убьешь Кеннеди". "Комсомольская правда", 28.IX.1968, и множество других. В 1969 г. в русском переводе издана книга У. Манчестера "Убийство президента Кеннеди".

9. Т. Buchanan. Who Killed Kennedy. N. Y. 1964.

10. G. Ford. Portrait of the Assassin. N. Y. 1965, pp. 491 - 492, 13 - 14, 20.

11. E. Epstein. Inquest. N. Y. 1966, pp. 54 - 55, 34, 25.

12. Ф. Кук. Указ. соч., стр. 27.

13. R. Popkin. The Second Oswald. L. 1967, pp. 66 - 67.

14. М. Lane. Rush to Judgement. N. Y. 1966, pp. 91 - 92, 395, 398.

15. "Truth about Kennedy Assassination". "United States News and World Report", October 10, 1966, pp. 47, 63.

16. Ibid., November 14, 1966, p. 81.

17. "A Letter from Jail by Jack Rubi". "Ramparts", February 1967, pp. 20 - 21.

18. "Playboy", February 1967, pp. 56, 48, 63, 68, 66.

19. R. Lewis, L. Schiller. The Scavengers and Critics of the Warren Report. N. Y. 1967, pp. 48, 53, 120.

20. "Look", July 10, 1966, p. 66.

21. R. Lewis, L. Schiller. Op. cit., pp. 49 - 50.

22. W. Manchester. Portrait of a President: John F. Kennedy in Profile. Boston. 1962.

23. "William Manchester's Own Story". "Look", April 4, 1967, p. 68.

24. V. Lasky. Robert F Kennedy. The Myth and the Man. N. Y. 1968, pp. 359 - 360.

25. J. Cory. The Manchester Affair. N. Y. 1967, p. 19.

26. J. Bishop. Op. cit, p. XV.

27. W. Manchester. The Death of a President, p. XI.

28. R. Lewis, L. Schiller. Op. cit., p. 18.

29. "Time", May 24, 1968, p. 10.

30. "Nation", June 15, 1966, p. 7.

31. R. Kennedy. To Seek a Newer World. N. Y. 1968, pp. 232 - 233.

32. M. Laing. Robert Kennedy. L. 1968, pp. 83 - 86.

33. "United States News and World Report", May 6, 1968, p. 50.

34. V. Lasky. Op. cit., p. 93.

35. К. Молленгоф. Пентагон. М. 1969, стр. 111 - 115.

36. D. Ross. Robert F. Kennedy: Apostole of Change. N. Y. 1968, p. 213.

37. "United States News and World Report", June 3, 1968, p. 16.

38. V. Lasky. Op. cit., p. 356.

39. "Esquire", March 1963, p. 78.

40. "Look", April 16, 1968, p. 78.

41. D. Ross. Op. cit.. p. 7.

42. V. Lasky. Op. cit., p. 291.

43. "Time", June 14, 1968, p. 13.

44. N. Thimmisch and W. Johnson. RFK at 40. Boston. 1965, p. 22.

45. T. White. The Making of the President 1968. N. Y. 1969, pp. 151, 155.

46. N. Tkimmisch, W. Johnson. R, F. K. at 40. Boston. 1965, p. 26.

47. E. Goldman. The Tragedy of Lyndon Johnson. N. Y. 1969, pp. 79 199 - 200.

48. См. W. Nicholas. Bobby Kennedy... N. Y. 1967.

49. D. Ross. Robert F. Kennedy: Apostole of Change. N. Y. 1968, p. 28.

50. "J. F. Stone's bi-Weekly". October 19, 1964.

51. "United States News and World Report", May 6, 1968, p. 53.

52. M. Laing. Robert Kennedy. L. 1968, pp. 124, 218 - 219.

53. V. Lasky. Robert F. Kennedy. The Myth and the Man. N. Y. 1968, pp. 21 - 22.

54. R. Kennedy. The Pursuit of Justice. N. Y. 1967, pp. 110, 129 - 130.

55. "Ramparts", February 1967, p. 16.

56. R. Kennedy. Just Friends and Brave Enemies. N. Y. 1962, p. 10.

57. M. Laing. Op. cit., p. 222.

58. J. Newfield. Robert Kennedy. A Memoir. N. Y. 1969, p. 181.

59. E. Goldman. Op. cit., p. 19.

60. T. White. The Making of the President 1968. N. Y. 1969, p. 74.

61. D. Rоss. Op. cil, pp. 313, 251, 379, 432, 352, 397, 336, 32, 352, 24.

62. White. Op. cit., p. 152.

63. V. Lasky. Op. cit., p. 22.

64. R. Kennedy. To Seek a Newer World. N. Y. 1968, pp. 76, 144 - 145, 160, 102, 167, 186, 168, 229, 232 - 233.

65. T. White. Op. cit., pp. 172. 179, 174.

66. "Time", June 14, 1968, p. 14.

67. "The New York Times", 6.VI.1968.

68. "Life", June 23, 1968, pp. 33, 22.

69. D. Halberstam. The Unfinished Odyssea of Robert Kennedy. N. Y. 1969; Y. Witcover. 85 Days - the Last Campaign of Robert Kennedy. N. Y. 1969; J. Newfield. Op. cit.

70. T. Sorensen. The Kennedy Legacy. N. Y. 1969, pp. 257, 264, 261.

71. V. Lasky. Op. cit., pp. 12 - 13.

72. "Литературная газета", 17.VI.1968.

73. J. Kirkwood. So Here You Are, Cley Show. "Esquire", December, 1968, p. 221.

74. P. Flammonde. The Kennedy Conspiracy. An Uncommissioned Report on the Jim Garrison Investigaton. N. Y. 1969, pp. 5 - 7.

75. R. Jaraes, J. Wardlaw. Plot or Politics? New Orleans. 1967, p. 30.

76. "Playboy", October, 1967, pp. 56, 58, 73, 75.

77. P. Flammonde. Op. cit., p. 269.

78. "Ramparts", January, 1968.

79. P. Flammonde. Op. cit., p. 277.

80. "The New York Times", 12.VII.1968.

81. P. Flammolde. Op. cit., pp. 277 - 281.

82. "Time", February 14, 1969, p. 31.

83. "Time", March 14, 1969, p. 27.

84. "Nation", March 17, 1969, p. 324.

85. "The New York Times Magazine", April 20, 1969, pp. 30, 117, 120.

86. "International Herald Tribune", 10.X.1969.

87. "Time", March 17, 1969, p. 17.

88. "Time", May 30, 1969, p. 19.

89. A. SchIesinger. The Politics of Hope. Boston. 1962, pp. 6, 21.

90. Ibid., pp. 23, 24, 33.

91. S. Hook. The Hero in History. Boston. 1960, p. 237.

92. T. Sorensen. Op. cit., pp. 276, 265, 269, 395.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Развитие промышленности в США
      Автор: Чжан Гэда
      Тема общая - и про обычную и про военную промышленность. США - это промышленность. Мощная. Создавшая эту страну в том виде, в котором мы ее знаем.
      Вот интереснейшая статья - про то, как два промышленника, Джон Хэнкок Холл и Симеон Норт, создали систему производства стандартизованных изделий.
      Еще пара не применяли, но уже умели достигать скорости вращения шкива ременной передачи более 3000 об/мин., разработали автоподачу и автоостановку режущего инструмента, систему измерений и добились высокой степени унификации производства - в 1826 г. при приемке разобрали 100 винтовок Холла и собрали в произвольном порядке. В результате все собралось без сучка-задоринки!
      Скорости вращения были такие высокие, что для станков потребовалось разрабатывать специальные виброгасящие чугунные опоры - в общем, когда комиссия из Управления Артиллерии приехала принимать партию винтовок, они бегали от радости и писали пачками восторженные отзывы.
      Во вложении - винтовка Холла. После винтовки Фергюсона (1776) - первое казнозарядное оружие, довольно широко распространенное в войсках и применявшееся в боях против индейцев, войне против Мексики (1846-1848) и даже в Гражданской войне в США (1861-1865):
       
       

    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.