Влияние нашествия «народов моря» и «дорийского вторжения» на миграционные процессы в XIII-XII вв. до н.э. в Восточном Средиземноморье

Огигов потоп, произошедший за за 260 лет до Девкалионова потопа (1533г до н.э) мифологически можно соотнести с правлением Инаха, легендарного основателя Аргоса и его сына Форонея. Инах являлся судьей в споре между Герой и Посейдоном за право владения страной, в результате которого Посейдон, по одной из версий, залил наводнением большую часть страны.  Это был период борьбы в Аттике, в которой эпоним потопа Огиг, будучи царем Элевсина, принял сторону титанов в борьбе с Зевсом и олимпийскими богами. Сын Инаха Фороней вытеснил из Арголиды тельхинов, мифических воспитателей Посейдона, владевших, кроме всего прочего, искусством изготовления статуй божеств (Известно, что Пирант, сын Аргоса, внук Форонея, унес статую Геры из грушевого дерева из Аргоса в Тиринф).

Согласно Диодору Сицилийскому, тельхины, в преддверии потопа, покинули Крит (где именовались куретами) и расселились, частью, на Кипре, Родосе (где ими, по легенде, был воспитан Посейдон) и Ликии, а частью прибыли в Беотию, где, под именем тельхонов, основали храм Афины Тельхинии. На Самофракии известно существование особых жрецов-кабиров, участвоваших в ночных мистериях, которые Геродот относил к пеласгическому культу. По версии Страбона, общее количество куретов равнялось девяти, и они охраняли новорожденного Зевса на Крите. Кроме того, их отождествляли с фригийскими корибантами, предшественниками жрецов Кибелы (Реи), прибывшими из Бактрии или Колхиды. Обращает на себя внимание, что Медея, известная по мифу об аргонавтов, являлась жрицей Гекаты, богини колдовства (возможно фракийского происхождения) и ее дочерью. По одной из версий, Геката являлась дочерью Аристея, царя о. Кеос, отце Актеона (от дочери Кадма Автонои, одной из вакханок, растерзавших царя Фив Пенфея на склонах Киферона), разорванного своими 50 собаками также у Киферона (собаки – священное животное Гекаты) за то, что подглядывал за купающейся Артемидой (Гекатой). Возможно, здесь мы встречаем отголоски таинств, связанных с водой и наличием 50 жрицов и жриц божества, характерных для культа Матери богов. Упоминаемые в мифологии 50 юношей и девушек, отправившимися из Фригии с основателем Трои Илом, 50 сыновей и дочерей Даная и Египта, чей священный брак стал причиной массовой резни в Аргосе, 50 сыновей и дочерей Приама, потомка Ила, 50 сыновей и дочерей Ликаона в Аркадии – звенья одной цепи в повсеместном распространении древнего культа Матери богов.

Жена Дардана Хриса принесла Дардану в качестве приданого священные изваяния божеств, а Дардан ввел их культ в Самофракии, но держал их истинные имена в тайне, основав сообщество жриц. Его сын Идей священные изваяния с Самофракии принес в Троаду и ввел поклонение Матери богов и ее мистерии. Учитывая, что согласно мифологии, Дардан выходец из Аркадии, то, вероятно, культ Матери богов на Самофракии действительно имел изначально пеласгическое происхождение.

По совету царя Фригии Ил пошел за коровой и у холма Ата основал город Илион (аналогия с мифом о Кадме и создании Фив), но строить городские укрепления не стал. Когда был обозначен круг, который должен был стать границей города, Ил обратился с молитвой к Зевсу, чтобы тот явил знамение, и на следующее утро увидел перед своим шатром закопанный деревянный предмет, поросший травой – палладий. Ил воздвиг в цитадели храм, куда поместил изваяние, либо палладий упал в храм через отверстие в недостроенной крыше как раз в то место, которое для него готовили, или что после смерти Дардана его перенесли из Дардании в Илион   т.е опять на лицо традиция строительства города вокруг храма со статуей божества-хранителя (это также типично при основании колоний, в частности, финикийцами).
Согласно мифологии, в период после Огигова потопа наблюдается миграция из района Аргоса в Египет. В первую очередь это касается истории Ио, дочери Иаса, сына Триопа, странствовавшей в образе коровы (спасаясь от преследования Геры) (аналогия с основанием Фив Кадмом и Трои Илом) и зачавшей от Зевса сына Эпафа, основателя Мемфиса. Известно также, что Апис, сына Форонея, отправился в Египет, где он стал Сераписом, т.е объединил в себе черты Аписа (быка) и Исиды, с которой иногда отождествляют Ио. Из Ливии Аргос, сын Форонея, привез ростки пшеницы в Аргос и основал храм Деметры. Т.о, Арголиду из-за потопа покинули не только тельхины, но и представители населения Аргоса. Возможно, Аттика также опустела, т.к согласно мифам, Колен вывел жителей Аттики в Мессению. Данный процесс происходил в течение 260 лет, разделявших Огигов и Девкалионов потоп.
К моменту начала Девкалионова потопа в Аркадии, царствовал Ликаон, сын Пеласга (автохтонга Аркадии), который оскорбил богов подачей на пиру человеческого мяса, и был наказан Зевсом, наславшим второй потоп, известный, как Девкалионов. Интересна аналогия с Танталом, который подал богам мясо сына Пелопа, и Атрея, сына Пелопа, который подал брату Фиесту мясо его детей. Возможно, этот обычай был широко распространен от Фригии, откуда ведут свой род Пелопиды).
Современниками происходящих событий стали четыре поколения аргосских царей, среди которых цари Аргоса Форбант, Триоп, Агенор, Кротоп и цари Аттики – Актей, Кекроп, Кранай. Согласно Диодору, Триоп колонизировал Родос, а его сын Агенор явился родоначальником коневодства в Арголиде Дочь его сына Кротопа Псамафа родила от Аполлона сына, который был разорван собаками (как и Актеон), за что Аполлон наслал на Аргос чуму. Современником Форбанта был Актей, тесть Кекропса, современника Триопа. Известно, что он был автохтоном, изображался в облике змея и приносил жертвы богам водой до того, как в обиход вошло вино, т.е до прихода Диониса. Ему приписывают строительство афинского Акрополя. Был судьей спора Посейдона и Афины за обладание Аттикой и первым, кто воздал почести Афине (возможная причина потопа). Кекроп, спасая населения Аттики от карийцев и беотийцев, основал 12-ти градие и первый воздал почести Зевсу как верховному богу, принося в качестве жертвы ячменные лепешки. Ему наследовал Кранай, на дочери которого был женат царь Фермопил Амфиктион, сын Девкалиона.
После окончания Девкалионова потопа в Арголиду из Египта на 50-ти весельном судне, по пути посетив Родос, ранее колонизированный Триопом, возвращается Данай (правнук Ио). Затем, после прибытия в Арголиду 50 сыновей Эгипта и последовавшей за этим свадебной бойни, мигранты утверждаются на троне Аргоса посредством новой династии. (Существует версия, что Данай и Египт не правнуки Ио, а ее сыновья. В таком случае, это было возвращение вынужденных переселенцев домой, где их земли уже были захвачены пеласгами).

Геланор (Пеласг), внук Кротопа, передает ему власть в Аргосе. В Аттике Амфитрион сверг Краная и захватил власть. Позднее был изгнан Эрихтонием, воспитанником дочерей Кекропа и Афины. Правнуки Даная (от Абанта (сына его дочери Гипермнестры и Линкея, выжившего сына Египта) и внучки Ликаона) Акрисий и Прет враждовали между собой, но в итоге Прет покинул Арголиду и отплыл в Ликию, откуда вернулся с войском и вынудил Акрисия разделить царство, получив Герейон (храм Геры), Тиринф и Мидею. В этот момент вокруг Тиринфа киклопы (которых привел из Ликии Прет) воздвигли стены. Внук Акрисия Персей, после убийства Медузы-Горгоны, осадил Аргос и когда Прет вышел на крепостную стену, показал ему ее голову. Прет окаменел. Персей становится царем Аргоса.
Этот период совпадает с правлением Пандиона, сына Эрехтония, в чье царствование в Элевсин прибыла Деметра, а в Фивы – Дионис. Афинский царь Пандион ведет борьбу с царем Фив Лабдаком и его союзниками фракийцами. В материковую Грецию из Азии начинается проникновение культа Диониса, повлекшее за собой противостояние в Орхомене минийском (расправа над дочерями Миния), в Тиринфе (безумие дочерей Прета). Афамант, сын Эола, воспитатель Диониса в Беотии, был изгнан за убийство сына в припадке безумия (насланного Герой) и сын Миния Андрей выделил ему земли у Орхомена (Афамантия). Его дети Фрикс и Гела бежали в Колхиду (видимо из-за внутренних междоусобиц между наследниками). Этот также можно расценить, как сопротивление местных, культов проникновению новых, малоазийских. Стоит отметить, что Дионис, по возвращении из Индии, преследовал амазонок вплоть до Эфеса (часть их бежала на Самос), покровительница которых Артемида часто отождествляется с Гекатой. Во Фригии Рея (Кибела) посвятила его в свои таинства, и он вторгся во Фракию, где царь эдонов Ликург, оказав ему сопротивление, был лишен рассудка Реей и умерщвлен своими соплеменниками. В Орхомене и Тиринфе наблюдались массовые безумства (дочери Миния и Прета) и гибель людей (Пенфей) от рук вакханок. Из Беотии Дионис отплыл на Икарию и затем Наксос, где, будучи захвачен тирренскими пиратами, он встретил Ариадну (дочь царя Крита Миноса), оставленную Тесеем и женился на ней. В Аргосе Персей вначале также воспротивился Дионису, но, в итоге (видимо, опасаясь безумств), поставил храм.

Персей отправился за головой Медузы Горгоны в период прибытия в Пису Пелопа (участвовал в споре за руку дочери царя Писы Эномая) и царствования в Аргосе своего деда Акрисия. Возвращаясь на о. Серифос (Сериф), где его мать Даная находилась в руках правнука Фрикса Полидекта, в районе Яффы (Средиземное море) он спасает Андромеду от морского чудовища. Возможно, отражает набег народов моря, как и Геракл впоследствии спасет в Трое Гесиону. После смерти Акрисия Персей становится царем Тиринфа, укрепляет Мидею и основывает Микены. Его сыновья Алкей и Сфенел были женаты на дочерях Пелопа.
Т.о, Геракл вел происхождение от Амфитриона, сына Алкея и Астидамии, дочери Пелопа, с одной стороны, и, с другой, от Алкмены, дочери брата Алкея Электриона и Анаксо, дочери Алкея, т.е являлся потомком Пелопидов и Персеидов. Его родословную можно возвести к фригийскому Танталу и аргосскому Данаю, а через него к Ио. После смерти Персея и Пелопа Сфенел выделил землю Атрею (Мидею), либо Еврисфей оставил Микены для правления, отправляясь в поход в Аттику, где был убит Гиллом, сыном Геракла.
В правление отца Лабдака (противника царя Афин Пандеона) Полидора, сына основателя Фив Кадма, брата матери Диониса Семелы, с неба упал деревянный чурбак, который он отделал медью и назвал Дионисом Кадмом.  Возможно, что изгнание Полидора было итогом создания культовой статуи Диониса, т.к Пенфей не признавал Диониса богом. Сын Лабдака Лай, изгнанный из Фив узурпаторами Зетом и Амфионом (укрепили Фивы стенами и вратами, названными в честь семи дочерей Амфиона), находит прибежище у Пелопа в Писатиде, куда он переселился из Малой Азии, вытесненный Илом, основателем Трои (при осаде Трои его кости были доставлены из Писы). После смерти Амфиона воцарился в Фивах и позднее был убит Эдипом. Эдип, разгадав загадку Сфинкса, освободил Фивы и стал царем, но потом, за убийство отца, в Фивах разразилась чума, и Эдип покинул город.
Гераклиды смешались с дорийцами Гестиеотиды (усыновление Гилла царем Эгимием). Несмотря на предупреждение дельфийского оракула не возвращаться в Пелопоннес в течение трех поколений, Гилл вторгся в Пелопоннес и у Истма был убит в бою с царем Аркадии и Тегеи Эхемом, после чего Гераклиды обещали не возвращаться в течение ста лет. (По другой версии, сразу после победы над Еврисфеем Гераклиды встретили войско Атрея. У Истма противники стали станом, и состоялся поединок Гилла и Эхема на границе Мегариды и Коринфики). Эхем -  в списке аргонавтов, т.е смерть Гилла состоялась за два поколения до Троянской войны, в момент похода Ясона в Колхиду за золотым руном и борьбе за власть между Атреем и Фиестом в Микенах (также золотой барашек). Амфитрион был изгнан Сфенелом из Тиринфа за убийство Электриона, отца Алкмены, чьи сыновья погибли в битве с телебоями. Они вели происхождение от Гиппотои, дочери Местора, сына Персея, и Лисидики, дочери Пелопса. От этого союза родился Тафий, чей сын Птерелай (золотой волос на голове) потребовал вернуть Микены и в битве с Электрионом был убит Амфитрионом. Угнанных из Микен коров тафийцы отдали (продали?) в Элиде царю Поликсену (участник Троянской войны), которых Амфитрион потом выкупил. Т.о, смерть Амфитриона наступила в битве с минийцами и после битвы с телебоями (до начала Троянской войны).
Сыновья царя Фив Эдипа Полиник и Этеокл начали борьбу за власть и Полиник был изгнан. Его тесть Адраст, царь Аргоса, организует поход с целью вернуть ему власть, известный, как «Семеро против Фив». В результате поход заканчивается неудачей и через десять лет организуется так называемый поход «Эпигонов», в результате которого сын Полиника Ферсандр стал царем, а сын Этеокла Лаодамант удалился в Иллирию (как и его предки Кадм и Гармония). Сын Полиника Ферсандр после взятия Фив эпигонами через 10 лет после Похода семерых погиб в начале Троянской войны в Мисии. Его внук Автесион, сын Тесамена, переселился к дорийцам, и его правнучка Аргия родила царю Спарты Аристодаму (гераклиду) близнецов, а правнук Фера основал минийско-спартанскую колонию на Фере.
Т.о, можно подвести некоторые итоги:
1. Согласно мифологии, после Огигова потопа наблюдалась миграция из Арголиды в Ливию и Аттики в Мессению. Легенда о странствии Ио в образе коровы отражает предание о распространении культа Исиды в его греческом варианте. Согласно мифу, из Аргоса Ио, преследуемая оводом, насланном Герой, отправилась в Додону (где находилось эпирское святилище Зевса), затем, минуя устье Дуная, через Кавказ и Колхиду, вновь в район фракийского Боспора, откуда на юго-восток, к Тарсу, и далее, на Ближний Восток, в Мидию, Бактрию и, далее, в Индию. Из Индии, минуя юго-запад Аравии, через Баб-эль-Мандебский пролив в Эфиопию и на север, к дельте Нила, в район Мемфиса, где она родила Эпафа (Аписа) и учредила поклонение Деметре (Исиде). Данная греческая версия отражает представление о распространении культа Матери богов, имевшего схожие черты в культе Кибелы (Фригия), Астарта (Финикия), Иштар (Месопотамия), Исида (Египет), Кали (Индия).

2. С этой версией распространения культа Исиды можно соотнести миф о похищении жриц финикийцами («голубок», по Геродоту) и их последующую локализацию в Додоне (Эпир) и Ливии, где они стали жрицами-прорицательницами Амона (Зевса). (Аргос, сын Форонея, внук Инаха, брат Ио, привез из Ливии ростки пшеницы и построил первый храм Деметры Ливийской). Кроме того, согласно одной из версий мифа, Ио была похищена (либо добровольно взошла на борт судна) финикийцами в Аргосе.
3. Распространение культа Матери богов сопряжено с преданием об изгнании из Арголиды тельхинов Форонеем в момент утверждения культа критской богини Геры. Сами тельхины славились как мастера по созданию изображений божеств (Пирант, сын Аргоса, внук Форонея, унес статую Геры из грушевого дерева из Аргоса в Тиринф). Ведут свою родословную с Родоса, где, по преданию, они воспитали Посейдона (как куреты - Зевса на Крите). Перед угрозой потопа, о которой их предупредила Артемида (Геката), они расселились в Беотии, Ликии, Сикионе и Орхомене, где в образе собак растерзали Актеона (уже в качестве служителей Артемиды-Гекаты).
4. Количество собак (тельхинов, т.е мужчин-жрецов), растерзавших, Актеона (50), по-видимому, имеет отношение к количеству служителей культа противоположного пола Матери богов и часто упоминается в мифах. Данай, потомок Ио, прибыл из Египта с 50 дочерьми (позже в Аргос прибыли 50 сыновей Египта). Приам, царь Трои периода Троянской войны имел, согласно преданию, 50 сыновей и дочерей; Ил, выиграл на состязании во Фригии 50 юношей и девушек и затем основал Илион, ставший с Дарданией частью Трои; царь Аркадии Ликаон также имел 50 сыновей и дочерей. Т.о, культ Матери богов (Деметры-Исиды) можно локализовать в Арголиде, Аркадии и Троаде. В Малой Азии, по-видимому, культ Матери богов смешался с культом фригийской Кибелы, схожей с культом Гекаты (греч. Артемиды, возможно, имевшей фракийское происхождение), вероятно, восточного происхождения (Колхида, Бактрия) и породил фригийских корибантов, выполнявших схожие с родосскими тельхинами, критскими куретами и самофракийскими кабирами функции.
5. Самофракийские мистерии кабиров, которые Геродот относил к пеласгическим, имеют аркадийские корни (переселение Дардана из Аркадии после Девкалионова потопа и перенос священных изваяний Идеем в Трою). Существенным отличием самофракийских мистерий является наличие на острове служительниц культа исключительно женского пола (установлено Дарданом). Мужчины могли пройти только инициацию мистерий (Орфей), но после этого покидали остров (возможно, аналогия с высадкой на Лемносе аргонавтов, где проживали только женщины). Можно предположить наличие целой сети святилищ на островах Эгейского моря.
6. Путешествие Ио в образе коровы и основание Фив Кадмом и Трои Илом, которые также шли в след за коровой (Фтия, Мисия), свидетельствует, на наш взгляд, о распространении культа Матери Богов в Беотии и Троаде, а также наличии аналогий в организации храма (падение палладия в Трое во времена Ила и деревянного чурбака в Фивах, позднее преобразованного сыном Кадма Полидором в Диониса Кадма).
7. Упоминание подношения в Микенах Атреем Фиесту мяса его сыновей позволяет провести аналогию с подношением мяса убитого Пелопа его отцом Танталом на пиру богов, как и Ликаоном в Аркадии. Возможно, обычай ритуального убийства царского ребенка имел место и в среде пеласгов (Аркадия) и Фригии (Пелопиды). Борьба за золотого баРФа в Микенах между Пелопидами и путешествие из Иолка Ясона за золотым руном в Колхиду можно трактовать, как борьбу за символ власти в форме (возможно, скипетра с навершием в виде головы барана, т.е связанного с культом плодородия домашнего скота и символизировал сакральную силу вождя, «превращал его власть-силу во власть-авторитет». (Возможно, что значение бараньеголового скипетра имеет отношение к культу Пта (верховного бога Мемфиса) или связано с богом хеттов Телепином, перед которым воздвигнута ель со свешивающейся шкурой овцы (аналогия с золотым руном и рощей, где оно находилось).
8. Мифы свидетельствуют о сопротивлении автохтонного населения Аттики (Кекроп) проникновению племен из Беотии (Амфитрион) после Девкалионова потопа и дальнейшем их изгнании (Эрехтоний). В Арголиде и Микенах в результате междоусобной борьбы власть переходит к Персеидам, тесно связанными родственными браками с прибывшими из Малой Азии Пелопидами, вытесненными Илом и изначально осевшими в Элиде. После утверждения власти Атридов в Микенах и Спарте, Агамемнон попытался вернуть себе земли своих предков в Троаде либо просто разрушить ее экономическое могущество, которое не смогло подорвать даже нашествие «народов моря» и последующее разрушение Трои экспедицией Геракла (похищение Гесионы, троянской Астарты).
9. Проникновение в материковую Грецию культа Диониса, сросшегося во Фригии с культом Кибелы (Реи), сопровождалось активным сопротивлением в Орхомене (изгнание Афаманта), Тиринфе (безумие дочерей Прета), Аргосе (сопротивление Персея) и Фивах, где оно приняло особо жесткие формы (гибель Пинфея и изгнание сына Кадма Полидора, за то, что оковал медью деревянный чурбак, упавший с небес, назвав его Дионисом Кадмом).
10. Эпизод с разгадкой Эдипом загадки сфинкса в Фивах можно трактовать, как борьбу с малоазийскими захватчиками, возможно карийцами. (Сфинкс – известный малоазиатский мотив, типичный для хеттского искусства). Последовавшие после смерти Эдипа междоусобица его сыновей Этеокла и Полиника вовлекла в противостояние царя Аргоса Адраста, закончившееся неудачным походом «семерых против Фив» и последующим походом эпигонов. Терсандр, сын Полиника, став царем Фив, гибнет в Мисии в самом начале Троянской войны. Известно, что Фивы поразила чума, которая трактуется мифологически, как наказание за инцест Эдипа и его матери Иокасты. Продвижение Гераклидов в Пелопоннес также остановила чума, и они были вынуждены вернуться в Фессалию, откуда Гилл отправился в свой последний поход. Убивший Гилла Эхем, бывший частью войска Атрея (после гибели Еврисфея), значится в списке аргонавтов. Т.о смерть Гилла наступила до похода аргонавтов в период утверждения в Микенах власти Атрея и по времени совпадает со смертью Эдипа и началом борьбы за власть в Фивах.

Искендеров П. А. Сербо-албанский конфликт осени 1913 г. и европейская политика // Вопросы истории. - 2017. - № 4. - С. 63-74.
Публикация посвящена анализу ситуации в сербо-албанских отношениях накануне первой мировой войны в контексте балканской и европейской конфликтологии. Основное внимание уделено кризису осени 1913 г. между Сербией и Албанией и позиции России, а также других великих держав. Исследование базируется на неопубликованных документах из российских и зарубежных архивов.
Балканский регион выступает в качестве одного из ключевых полигонов реализации различных сценариев межгосударственных, межнациональных, межконфессиональных конфликтов. Исторически присущая Балканскому полуострову межэтническая «чересполосица», сложности формирования государственности у проживающих здесь народов, вовлеченность великих держав — все это служило и продолжает служить питательной средой для разнообразных кризисов и конфликтов, как правило, угрожающих стабильности всей Европы. Одним из характерных примеров подобной модели развития событий стал сербо-албанский конфликт осени 1913 г., поставивший Европу на грань полномасштабной войны.
В развитие договоренностей, завершивших Балканские войны 1912—1913 гг., великие державы потребовали от Сербии вывести свои войска из пределов предварительно определенных границ Албании, находившейся в то время под верховным управлением Международной контрольной комиссии. В ответ, 19 сентября 1913 г. сербское посольство в Санкт-Петербурге уведомило российский МИД о том, что «Сербия начала выводить войска их Албании, которые там остались только для того, чтобы лучше защитить сербскую территорию от нападений арнаутов (албанцев. — П. И.), пока в Албании не будут организованы нужные власти для обеспечивания (так в тексте. — П. И.) порядка на границе. Между тем по всей линии границы царят самые большие беспорядки. Вооруженные арнауты массами нападают на сербские войска и сербские власти. Сербское правительство имеет также достоверное известие, что готовится организованное, серьезное нападение на нашу территорию и что в Албании пробуют призвать к этому нападению и арнаутов, находящихся на нашей территории, и которые до сих пор были спокойны1.
Сербское правительство не может терпеть эту анархию распространяемую из Албании с каждым днем все больше.
Мы решили, с правом, запретить арнаутам всякое приближение к нашей границе и нашим рынкам пока не восстановится нормальное положение и пока арнауты не перестанут враждебно относиться к нашим пограничным властям.
Кроме этого Сербия всякое новое вооруженное нападение силою остановит и, эвентуально, если пограничные стычки примут большие размеры, сербские войска должны будут вновь оккупировать некоторые стратегические пункты на албанской территории, которые окажутся нужным для обеспечивания нашей границы.
Также потребуем уплату за те потери и расходы, которые будем иметь из-за таких беспорядков»2.
В кабинете сербского премьера Николы Пашича не сомневались, что албанские лидеры при поддержке монархии Габсбургов готовят широкомасштабное нападение на сербскую территорию с тем, чтобы вовлечь в орбиту антисербских выступлений, охвативших присоединенные к Сербии районы, и тех албанцев, которые до сих пор сохраняли спокойствие. Однако жесткие действия самих сербских военных властей в присоединенных областях мало способствовали нормализации обстановки. Как следствие — внутренний и внешний фактор сработали одновременно, и антисербское восстание в области Люма к юго-западу от Призрена было усилено вторжением извне в новые границы Сербии албанских отрядов. 20 сентября 1913 г. албанские вооруженные отряды численностью до 10 тыс. чел. пересекли намеченную Лондонскими соглашениями сербо-албанскую границу по трем направлениям. Военные действия охватили как районы собственно Албании, все еще находившиеся под контролем сербских войск, так и территории Западной Македонии и Старой Сербии, которые, согласно решениям Лондонского совещания послов великих держав, были присоединены к Сербии. В последнем случае главными целями албанцев стали города Джяковица и Призрен.
Во главе отрядов стояли известные албанские вожди: Иса Болетини, Байрам Цурри, Риза Бей, Элез Юсуф и Кьясим Лика. Они действовали по прямому распоряжению Исмаила Кемали, который заверил их в поддержке со стороны Австро-Венгрии и Италии и пообещал, что все занятые в результате наступления территории станут частью Албании. Непосредственное командование частями осуществляли офицеры болгарской армии.
Единственным из албанских лидеров, кто отказался примкнуть к военной коалиции, стал Эссад-паша, проинформировавший о развитии событий и своей собственной позиции власти Белграда3.
Находившиеся на границе малочисленные и слабо вооруженные сербские гарнизоны и несколько подразделений жандармов понесли серьезные потери и были вынуждены отступить. На южном направлении албанские отряды, ведомые болгарскими комитаджиями и четами Внутренней македонской революционной организации (ВМРО), сумели занять Охрид и Стругу и продвинулись к Гостивару. 22 сентября Дебар — город с пятнадцатитысячным населением — был занят шеститысячным албанским отрядом, а сербские силы, численностью в две роты, отступили к Кичеву4. Сербские власти сразу же заявили о присутствии в албанских отрядах иностранных офицеров, что подтверждалось собранными ими дипломатическими и иными свидетельствами. В частности, говорилось о тесных связях албанских лидеров с ВМРО и в частности с Янетом Санданским, который в целях подготовки совместного антисербского наступления несколько месяцев провел в Албании в сопровождении других лидеров ВМРО5.
На северном направлении отряды под командованием Исы Болетини, Байрам Цурри и Кьясима Лики заняли Люму, осадили Призрен и на короткое время овладели Джяковицей.
Совет министров Сербии 22 сентября издал распоряжение о дополнительной мобилизации резервистов и направлении практически всех находившихся в Южной Сербии сербских войск к Дебару, а также для занятия стратегических пунктов на албанской территории. Была мобилизована Моравская дивизия; два полка резервистов выдвинулись к границе с Албанией из Белграда и Крушеваца и составили сводную дивизию 6. В общей сложности в боевую готовность были приведены части, насчитывавшие до 75 тыс. чел. личного состава и имевшие на своем вооружении артиллерию7.
В тот же день Австро-Венгрия через сербское дипломатическое представительство в Белграде довело до сведения правительства Сербии свое видение сложившейся опасной ситуации. Сербскому посланнику в Вене было заявлено, что причиной обострения обстановки в районе сербо-албанской границы стало восстание албанцев в новых границах Сербии: «эти мятежи и беспорядки вызвали албанцы»8. Однако их причиной стало то обстоятельство, что сербские войска «все еще удерживают некоторые области, которые принадлежат Албании»9. Кроме того, в вину сербским властям было поставлено закрытие рынков в приграничных с Албанией городах — в первую очередь, в Дебаре и Джяковице — которые албанцы «уже привыкли посещать и снабжаться на них тем, что им необходимо для жизни»10. Если бы сербские войска ранее были отозваны, не было бы нынешних беспорядков и инцидентов — утверждало внешнеполитическое ведомство Австро-Венгрии11.
Тем временем, 23 сентября российский МИД получил от сербского посольства в Санкт-Петербурге следующее описание событий: «Албанцы атаковали нашу границу вдоль всего фронта, сразу же после того, как наши войска эвакуировали стратегические точки, которые мы занимали до настоящего времени, и которые мы оставили в результате вмешательства великих держав. Албанцы большими массами вторглись на нашу территорию и осадили Дибру (Дебар. — П. И.). Вслед за этим королевское правительство Сербии было вынуждено предпринять меры, упомянутые в предыдущем сообщении в адрес великих держав.
Одновременно королевское правительство обращает внимание императорского правительства на присутствие среди албанцев болгарских офицеров и считает желательным выступить с энергичными требованиями в адрес временного албанского правительства или отдать необходимые распоряжения европейским властям в Албании с тем, чтобы болгарские офицеры были немедленно удалены»12.


Албанцы, начало XX века

Албанцы, д. Фьерза на берегу Дрины

Раздел османской Албании во время первой Балканской войны

Варианты границ Албании
23 сентября российский консул в Битоли — коллежский совет­ник Н. В. Кохманский — телеграфировал на Певческий мост о новых успехах албанских отрядов: «Албанцы заняли город Дибру, покинутый сербскими властями. Сербские войска концентрируются и занимают доминирующие позиции, готовясь перейти в решительное наступление»13. На следующий день российский посланник в Белграде В. Н. Штрандтман сообщил, что «мобилизуется одна Моравская дивизия. Кроме нее к албанской границе выступили два полка мирного состава из Белграда и Крушеваца». А 25 сентября Кохманский дополнил картину: «Албанцы спустились по Дрину, остановившись перед Луковым. Местность Рекалар также занята ими. С запада замечены албанские банды, около двухсот человек, по хребту Ябланицы. Сербы насчитывают наступающих албанцев до двадцати тысяч, утверждают присутствие среди них австрийских офицеров и участие болгарских банд. Сербы готовятся к решительным действиям в Албании. Вновь назначенный командир будущей Битольской дивизии полковник Живанович примет командование»14.
В Македонии албанским вооруженным отрядам удалось занять, помимо Дебара и Струги, такие крупные города, как Охрид и Гостивар. Под ударами албанцев пали также Пешкопея и Жировица.
Как сообщал 23 сентября все тот же Кохманский, «большое число албанцев... заняли Пископи, в Дольной Дибре, вытеснив слабый сербский отряд, потерявший до двухсот человек. Спешно посылаются из разных центров войска; отсюда выступил батальон шестнадцатого полка с пулеметами. Ожидается серьезное столкновение при неблагоприятных для сербов условиях, ввиду полного переустройства управления на новых началах»15.
В сложившейся ситуации правительство Сербии призвало Международную разграничительную комиссию не спешить с отправкой «на место» «ввиду обнаруживающегося движения албанцев на южной границе, несомненно находящегося в связи с событиями в Дибре»16. Кроме того, от внимания сербов и российского консула в Битоли Кохманского не укрылось, что «в качестве драгомана австрийского делегата прибыл из Вены профессор албанского языка, албанский агитатор Покмез. Сербы сообщают нам, что под видом кавасов отправляются влиятельные беи»17.
Неспокойно было и на границах Черногории. 20 сентября — в день нападения албанских отрядов на Сербию — российский посланник в Цетинье А. А. Гире с тревогой сообщал в МИД о нижеследующем: «Судя по доходящим в миссию отрывочным сведениям, слух о постановленном на Лондонском совещании решении присоединить к Черногории пограничные малиссорские области Хоти и Груда вызвал среди населения этих областей некоторое брожение, выразившееся как в представленных им чрез свое духовенство петициях начальнику европейского оккупационного отряда в Скутари (Шкодер. — П. И.), так и в обычных для этих местностей приемах, а именно — в отдельных убийствах и грабежах.
Как я уже имел честь сообщить по телеграфу, черногорское правительство обратилось к здешним представителям держав с нотой, в которой ходатайствует о принятии соответствующих мер к прекращению создавшегося положения. Не исключена возможность, что, не дожидаясь принятия таковых мер со стороны европейских держав, черногорцы предпримут карательную экспедицию против племен хоти и груда.
Некоторым в этом отношении симптомом является производимая ныне мобилизация для сформирования 3000 отряда (по 60 человек из каждого черногорского батальона), который должен собраться в Подгорице 11 сентября (24 сентября по новому стилю. — П. И.). Впрочем, по официальной версии отряд предназначается для усиления гарнизонов в занимаемых черногорцами частях Санджака и, в особенности, в Дьяковице.
Что касается положения дел вообще в Албании, то и тут, помимо сложной работы по организации управления страной, предстоят немалые затруднения ввиду растущего антагонизма между принадлежащими к различным исповеданиям отдельными группами населения. Так, в г. Скутари и в других албанских городах замечается некоторое проявление вражды между католиками с одной стороны и православными и частью мусульман с другой.
За последнее время в императорскую миссию изредка поступали петиции от различных албанских общин. Петиции эти были отклонены с указанием, что со всеми подобного рода ходатайствами надлежит в настоящее время обращаться к европейским властям г. Скутари, а затем к представителям держав, которые будут в свое время назначены в Албанию, в том числе и к русскому.
Я имел тем более оснований относиться с осторожностью к этим ходатайствам, что, по многим признакам, они внушаются не истинными нуждами просителей, а подсказываются последними агентами заинтересованных европейских и балканских государств.
Создавшееся в Албании положение уже и теперь дает основание заключить, что державам и, в особенности, ближайшим образом заинтересованным из них, то есть Австрии и Италии, придется приложить немало усилий к установлению порядка и спокойствия в создаваемом новом государстве.
При этом, поскольку я могу судить по доходящим до меня сведениям из Скутари и других албанских центров, а равно и из бесед с моими австрийским и итальянским коллегами, соперничество между этими двумя государствами на почве албанских дел, пока еще несколько сдерживаемое, должно в ближайшем будущем проявиться с большею силою, что, по крайнему моему разумению, может до известной степени облегчить нашу собственную задачу в албанском вопросе, освободив нас от необходимости активного вмешательства в связанные с ним дела, последствия которого, при заинтересованности в них черногорцев и сербов, точному учету пока не поддаются.
В последнюю минуту перед отправлением курьера я получил доставленную вице-консульством в Скутари циркулярную телеграмму, с которой нотабли г. Дураццо (Дуррес. — П. И.) обратились к английскому адмиралу и к консулам всех держав. В телеграмме выражается ходатайство о перенесении резиденции правительства из Валоны (Влера. — П. И.) в Дураццо, об образовании нового кабинета, а также о скорейшем избрании князя и организации управления страной»18.
В тот же день Гире послал в Санкт-Петербург еще более тревожную телеграмму — правда, речь в ней шла в основном о кадровых вопросах. Он «покорнейше» просил известить, «когда следует ожидать прибытия сюда Петряева. Развертывающиеся в Албании события требуют уже ныне пребывания в ней нашего представителя опытного и облеченного нужным авторитетом. Следить с успехом за ними отсюда миссия не имеет возможности»19.
После занятия Дебара албанские отряды продолжили продвижение вглубь Сербии. 29 сентября в Люме произошло ожесточенное сражение передовых сербских постов 10-го полка с албанскими отрядами, в ходе которого сербы потеряли более 20 солдат и были вынуждены отойти к Бицану, а вслед за этим — к Люмской-Куле, так как отряды дебарско-малиссийских албанцев обошли сербские части с фланга в районе Топояна и создали реальную угрозу их окружения. При этом, как сообщал российский вице-консул в Призрене Емельянов, «арнауты дьяковской малиссии пока спокойны; предводители их полковники Риза-бей и Байрам-Цура просят сербов о скорейшем проведении границы, что, будто бы, положит конец массовым нападениям албанцев на сербов».
Тем временем продвижение албанцев вглубь Сербии продолжилось. 1 октября, пройдя Топоян, они напали на роту сербов около Враничи, которой пришлось отступать с боем. Из Призрена в направлении Враничей было спешно отправлены три роты 18-го полка, а из Люмской-Кулы — три роты 10-го полка сербской армии. А 3 октября телеграф принес от находившегося в Призрене Емельянова еще более пугающее сообщение: «Восстали момляне и хасняне. Все усилия албанцев направлены к захвату с. Журы, где находится полевая батарея и пехота, защищающие подступ к Призрену. Артиллерийская стрельба не прекращается все время. В случае захвата с. Журы Призрену грозит серьезная опасность. Войск для защиты города недостаточно».
В Вене сообщения о военных успехах албанцев вызвали неподдельную радость. Местная пресса восхваляла героизм албанских отрядов и требовала пересмотреть выработанную в Лондоне пограничную линию в соответствии с изменившейся военной ситуацией. Австро-венгерские дипломаты настаивали на том, что никакого вторжения извне не было, вооруженное выступление против сербских властей вспыхнуло в границах Сербии, и уже потом было поддержано албанцами с территории собственно Албании20.
Воодушевленный подобной поддержкой Исмаил Кемали потребовал исключить занятые албанцами земли из состава Сербского королевства и даже предложил провести по этому вопросу референдум среди населения приграничных районов. В качестве гарантов его законности и демократичности он предложил использовать самих вооруженных албанцев.
Однако плебисциту на штыках не суждено было осуществиться. В начале октября две сербские дивизии выступили из Скопье. Они остановили албанские отряды у села Маврово и вытеснили их за пределы Королевства. Вслед за этим сербские войска пересекли «лондонскую» сербо-албанскую границу в целях их преследования21.
Тем не менее, потери сербской армии оказались значительными, вследствие высокой технической оснащенности албанских отрядов, имевших на своем вооружении артиллерию и, по сведениям сербских официальных лиц, подчинявшихся командованию иностранных офицеров, под руководством которых и были достигнуты первоначальные успехи. По мнению сербского правительства, в подготовке вооруженных албанских выступлений принимали участие представители ряда иностранных государств, в первую очередь, Австро-Венгрии и Болгарии, о чем свидетельствовали перехваченные сербскими представителями шифрованные телеграммы, направлявшиеся болгарскими офицерами, находившимися в Албании (в частности, в Дурресе) через Каттаро, Сараево, Будапешт и Бухарест в Софию. По сообщению сербского поверенного в делах в Риме, итальянское правительство также не отрицало присутствия среди албанцев иностранных офицеров. Что же касается косвенных данных о причастности к этим событиям итальянской стороны, то сербский кабинет решил не придавать им особого значения, несмотря на полученное от митрополита Дурреса Якова сообщение об уступке Австро-Венгрией и Италией центральному албанскому правительству артиллерийских орудий и другого вооружения, захваченного итальянскими войсками в Триполи в ходе итало-турецкой войны22. Одновременно на сербское правительство произвело весьма благожелательное впечатление доверительно сообщенное маркизом А. ди Сан-Джулиано сербскому поверенному в делах в Риме пожелание его правительства, чтобы Сербия обнародовала заявление об отсутствии у Королевства каких-либо агрессивных намерений в отношении Албании. По мнению итальянского министра иностранных дел, подобное заявление, с одной стороны, предоставило бы великим державам возможность успокаивающим образом воздействовать на правительство Австро-Венгрии, а с другой — облегчило бы для самой Сербии занятие тех районов Албании, которые она считает жизненно важными для обеспечения безопасности своей границы. Сербское правительство последовало данному совету, и 2 октября 1913 г. было опубликовано его заявление23.
Разгромив вторгшиеся на территорию Сербии албанские отряды, королевское правительство распорядилось о закрытии для албанцев рынков в приграничных сербских городах — в первую очередь, в Дебаре и Джяковице. Как сообщал из Белграда Штрандтман, сербское правительство «считает эту меру необходимой не только для действий против албанцев, но и ввиду брожения среди сербских мусульман»24. По словам военного министра М. Божановича, имевшего встречу со Штрандтманом, обстановка в районе боевых действий сложилась весьма серьезная, и она может потребовать новой крупномасштабной экспедиции в Северную Албанию. Он, также как и ранее Спалайкович, выразил уверенность в том, что Австро-Венгрия воздержится от каких-либо враждебных в отношении Сербии шагов, так же как и ослабленная недавней войной Болгария. Одновременно министр иностранных дел Сербии попросил Штрандтмана довести до сведения российского внешнеполитического ведомства, «что Моравская дивизия, двинутая против албанцев, по мере возможности не переступит линии Черного Дрина. Остальные мобилизованные войска предназначаются для охраны порядка в стране»25.
Озабоченный сложившейся ситуацией, а также судьбой оказавшегося под угрозой сербского займа министр финансов Сербии Л. Пачу, временно исполнявший обязанности председателя Совета министров, призвал находившегося в отпуске Пашича немедленно вернуться к исполнению своих обязанностей в надежде, что он найдет выход из создавшегося положения и сумеет избежать нежелательных в данный момент политических осложнений26.
Однако антисербская кампания, инициированная державами Тройственного союза, уже набирала обороты. 3 октября российский поверенный в делах в Берлине Броневский телеграфировал: «Из разговора с Яговым по поводу албанских дел узнал, между прочим, что германский посланник в Белграде сделал там в дружественной форме аналогичное с австрийским и итальянским представителями заявление о необходимости для Сербии не сходить с почвы Лондонских постановлений. В том же смысле высказался он и здешнему сербскому поверенному в делах, уехавшему ныне на несколько дней в Белград».
В тот же день наметилась определенная ясность и в перспективах деятельности Международной разграничительной комиссии. Ее председатель, российский военный агент в Черногории, генерал-майор Н. М. Потапов сообщил в Цетинье, что «на основании доклада топографов и по обсуждении общего положения дел на месте комиссия постановила испросить одобрения правительств на решение ея начать работы от Охриды». В связи с этим, все делегаты направили в свои страны идентичные телеграммы следующего содержания: «Комиссия, изучив вопрос о пункте, с которого она начнет свои работы, большинством голосов предлагает выбрать таковым южную часть границы Охридского озера. Она решила, что каждый из делегатов телеграфирует своему правительству и испросит, не имеется ли возражений против этого проекта с точки зрения политической ситуации. Комиссия будет готова покинуть Скутари к 10 октября (по старому стилю. — П. И.). В случае принятия ее проекта комиссия просит известить Сербское правительство и заинтересованные власти».
Говоря об австрийском, итальянском и болгарском факторах в обострении обстановки на сербо-албанской границе, следует упомянуть и о факторе греческом. В секретной телеграмме от 25 сентября 1913 г., посвященной данному вопросу, российский поверенный в делах в Белграде Штрандтман писал:
«Сербский поверенный в делах в Афинах сообщает, что Венизелос (глава греческого правительства. — П. И.) весьма озабочен ходом переговоров с Турцией об островах, известиями о мобилизации в Малой Азии и выговоренным себе Турцией правом оккупировать еще в течение двух месяцев отходящие к Болгарии территории, чтобы иметь непосредственный доступ к греческой границе. Объявленная в Греции приостановка демобилизации вызвала сильное неудовольствие населения. Венизелос поэтому обращает внимание сербского правительства на желательность соблюдения осторожности в албанском деле, но с своей стороны принимает меры к отпору албанцев в случае их движения на юг и разрешил перевозку сербских войск по железной дороге чрез Салоники на Битоли»27.
С другой стороны, в беседе с представителем Санкт-Петербургского телеграфного агентства В. Сватковским, состоявшейся в Вене 4 октября 1913 г., Пашич следующим образом недвусмысленно резюмировал позицию своего правительства в отношении событий на сербо-албанской границе: «Во всяком случае, стратегические пункты мы займем, а там увидим»28. Характерным проявлением подобного подхода явилось открытие, правда, без прямого указания самого Пашича, на албанской территории вблизи Охридского озера, сербского таможенного поста29.
Помимо негативной реакции в правительственных кругах великих держав, в первую очередь, в Австро-Венгрии, резкое обострение ситуации на сербо-албанской границе вызвало новую волну критики в адрес Сербии на страницах европейской, прежде всего, австро-венгерской и германской, печати. По словам центрального органа австрийской Христианско-социальной партии газеты «Райхспост», «порядки на сербо-албанской границе царят возмутительные, если великие державы не заступятся заблаговременно за неприкосновенность Албанского государства, то кровопролитие примет угрожающие размеры. Ведь нельзя же признать уничтожение албанцев сербами за нормальный порядок в Албании»30. А газета «Дойче тагесцайтунг» полагала, что обострение сербо-албанских отношений могло повлечь за собой серьезное обострение всего комплекса международных отношений в Европе, в силу того, что балканские государства, по ее словам, весьма неохотно очищают «временно оккупированные ими территории»31.
Через несколько дней в номере от 27 сентября 1913 г. газеты «Райхспост», которая еще раз привлекла внимание своих читателей к проблеме сербо-албанских отношений, подчеркивалось, что «во вновь завоеванных сербами областях господствует небывалое и возмутительное отношение к католическому населению»32. По мнению газеты, которое имело достаточно широкое распространение в общественно-политических кругах Австро-Венгрии, сербское правительство стремилось заключить соглашение с Ватиканом исключительно в целях борьбы с австро-венгерским покровительством по отношению к католическому населению присоединенных к Королевству областей33.
По мере развития кризиса на сербо-албанской границе, в Белград стали поступать неблагоприятные для Сербии известия из соседней Болгарии, где была проведена частичная мобилизация, повышена боеготовность войск, находившихся на сербо-болгарской границе, а также активизировалась деятельность болгарских агитаторов среди населения Македонии, которое предупреждалось о вероятном новом вооруженном столкновении двух государств и побуждалось к восстанию в случае появления болгарских войск на территории Сербии. В результате, сербское правительство было вынуждено, предвидя массовые выступления протеста в присоединенных к стране областях, помимо направления подкреплений на сербо-албанскую границу, еще больше увеличить количество мобилизованных воинских частей и разместить отдельную дивизию на оборонительных позициях на Овчем Поле, приведя в полную боевую готовность в общей сложности более 75 тыс. чел. с соответствующими артиллерийскими частями34.
В это же время значительно усилились антисербские настроения в Турции, на что сербскому поверенному в делах в Берлине указал германский имперский канцлер Т. Бетман-Гольвег, еще раз настоятельно посоветовавший Белграду не вмешиваться в албанские дела35.
В самой Сербии, в связи с вышеуказанными событиями, общественное мнение и политические круги пришли в сильное возбуждение и призвали правительство предпринять самые решительные меры против албанцев, что привело к возникновению серьезного внутриполитического кризиса. Оппозиционные депутаты в скупщине потребовали от кабинета Пашича представить всесторонний отчет о своей деятельности и наказать тех должностных лиц, по вине которых безопасность государства была поставлена под угрозу. Реальная возможность отставки нависла над военным министром Божановичем и министром финансов Пачу, не пожелавшим в свое время выделить необходимые кредиты на содержание дополнительных воинских контингентов в южных областях Сербии. Правительство нашло, однако, возможность возложить всю ответственность за кризис на бывшего ближайшего помощника воеводы Путника генерала Ж. Мишина, подготовившего, по мнению правительственных кругов, непродуманный план размещения сербских гарнизонов вдоль сербо-албанской границы, имевшей протяженность около 500 км36. Король Петр издал указ о его увольнении, что, в свою очередь, вызвало новую волну протестов и нападок на кабинет Пашича, положение которого, в свете предстоявшего открытия заседаний скупщины и готовившихся оппозиционными партиями запросов по вопросам внутренней и внешней политики, потеряло прежнюю устойчивость37.
В сербском правительстве существовали два взгляда на стоявшие перед страной насущные задачи. С одной стороны, присутствовало понимание необходимости использовать мирную передышку, наступившую после двух Балканских войн, для того, чтобы организовать административное управление, создать судебные власти, пограничную и иные службы в присоединенных к Сербии областях, а с другой, — и этот взгляд превалировал — среди членов правительства существовало твердое убеждение в том, что «Австро-Венгрия и Италия не дадут порядку водвориться в Албании и, что, следовательно, необходимо теперь же добиваться исправления установленной на Лондонской конференции послов, невыгодной для Сербии в стратегическом и экономическом отношениях, границы»38.
Тем временем, итальянский поверенный в делах в Сербии, по поручению маркиза А. ди Сан-Джулиано, передал сербскому правительству еще одно настоятельное указание итальянского кабинета соблюдать крайнюю осмотрительность в албанских делах, ибо военная партия в Австро-Венгрии оказывала энергичное давление на свое правительство с целью побудить его предпринять решительные действия против Сербии. В ответ Спалайкович отметил, что Сербия вынуждена предпринимать решительные действия ввиду угрожающей ей со стороны Албании опасности и добавил, что отношение Австро-Венгрии к этому вопросу ему безразлично, ибо венское правительство, по его мнению, не решится на активные выступления. Одновременно сербское правительство получило аналогичные советы и от Германии. Бетман-Гольвег заявил сербскому поверенному в делах в этой стране, что Австро-Венгрия ищет удобный повод для вмешательства в балканские дела, и что Россия в данных условиях не окажет поддержку сербским устремлениям39.
Европа была не просто шокирована непрекращающимся кровопролитием на Балканах, только-только переживших две разрушительные войны. Сами европейские дипломаты уже слишком устали от многомесячных дискуссий вокруг принципов сербо-албанского разграничения и не были намерены вновь погружаться в эту проблему. Пройдет несколько месяцев, и британский министр иностранных дел Э. Грей 4 июня 1914 г. заявит своему посланнику в Риме, что Сербии нечего искать в Албании — по крайней мере «до тех пор, пока уважается граница Албании, установленная международным решением»40. Сербо-албанский конфликт миновал свою острую фазу, правда, ненадолго...
Примечания
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ («Историческая типология межнациональных конфликтов на примере Балкан»), проект № 14-01-00264.
1. Документи о спољној политици Краљевине Србије. К. VI. Св. 3. Београд. 1984, с. 306.
2. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 2091, л. 20-21.
3. Документи о спољној политици Краљевине Србије 1903—1914. К. VI. Св. 3. Београд. 1986, с. 347, 351, 359, 378, 379, 406, 418.
4. АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 530, л. 254; д. 531, л. 346, 348.
5. Документа..., к. VI, св. 3, с. 537. К. VII. Св. 1. Београд. 1986, с. 191-192, 335-336, 478.
6. БАТАКОВИН Д. Есад-паша Топтани и Србија 1915 године. In: Србија 1915 године. Београд. 1986, с. 305.
7. АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 3341, л. 370; ф. Канцелярия. 1913, оп. 470, д. 113, л. 370, 371.
8. Документа..., к. VI, св. 3, с. 356.
9. Ibidem.
10. Ibidem.
11. Ibidem.
12. АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 2091, л. 31.
13. Там же, л. 35.
14. Там же, л. 45.
15. Там же, л. 34.
16. Там же, л. 50.
17. Там же.
18. Там же, л. 23.
19. Там же, л. 24.
20. Документа..., к. VI, св. 3, с. 407—409.
21. ХРАБАК Б. Арбанашки упади и побуне на Косову и у Македонией од краја 1912. до краја 1915. године. Врање. 1988, с. 52—64.
22. АВПРИ, ф. Канцелярия. 1913 г., оп. 470, д. ИЗ, л. 386.
23. Там же, ф. Политархив, оп. 482, д. 530, л. 168—170; д. 531, л. 367.
24. Там же, ф. Канцелярия. 1913 г., оп. 470, д. ИЗ, л. 371.
25. Там же, л. 378.
26. Там же, ф. Политархив, оп. 482, д. 530, л. 167. Заключенный правительством Сербии с консорциумом французских банков контракт на пятипроцентный заем в 250 млн франков сроком на 50 лет был подписан 8 сентября 1913 года.
Согласно данному документу, размер немедленного аванса составил 20 млн франков, причем 8 млн должны были быть выплачены уже 9 сентября. С сербской стороны заем был гарантирован доходами сербских государственных монополий, дававших в течение предыдущих лет до 13 700 000 франков чистого свободного остатка, который и должен был послужить основой для покрытия годовых взносов по заключенному займу, предусмотренных в размере 12 500 000 франков по процентам и 1 200 000 франков по платежам (там же, л. 153). Однако сам процесс котировки займа затянулся до начала 1914 г., в первую очередь, вследствие осложнения внешнеполитического положения Сербии из-за ее политики в албанском вопросе. Там же, д. 531, л. 467.
27. АВПРИ, ф. Канцелярия. 1913 г., оп. 470, д. ИЗ, л. 373.
28. Там же, ф. Политархив, оп. 482, д. 2907, л. 4.
29. Там же, д. 531, л. 360, 369.
30. Reichspost. 24.IX.1913.
31. Deutsche Tageszeitung. 24.IX.1913.
32. Reichspost. 27.IX.1913.
33. Ibidem.
34. АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 530, л. 170; д. 531, л. 349.
35. Там же, д. 531, л. 362.
36. Там же, д. 530, л. 171, 180а.
37. Там же, л. 163.
38. Там же, д. 531, л. 350.
39. Там же, л. 352.
40. Цит. по: ЕКМЕЧИН М. Ратни циљеви Србије 1914. Београд. 1973, с. 31

Искендеров П. А. Абдюль Фрашери // Вопросы истории. - 2016. - № 12. - С. 16-28.
Публикация посвящена одному из самых ярких представителей албанского национально-освободительного движения Абдюлю Фрашери (1839—1892). Автор анализирует основные этапы его жизни и политической деятельности. Основное внимание уделено активной роли А. Фрашери в деятельности Призренской лиги (1878—1881) и его видению путей формирования национальной албанской государственности.
Трудно переоценить роль, которую сыграл в развитии албанского национально-освободительного движении и становлении государственности Албании Абдюль Фрашери. Старший из трех знаменитых братьев Фрашери (Абдюль, Наим и Сами), навечно вписавших свои имена в албанскую историю, стоял у истоков Призренской лиги (1878—1881 гг.), поднявшей знамя борьбы за освобождение Албании от гнета Османской империи и объединение всех албанонаселенных земель в единое государственное образование. Эти идеи были развиты следующим поколением албанских патриотов. Они нашли свое воплощение в провозглашении независимости Албании 28 ноября 1912 г. и в дальнейшем развитии Албанского государства уже после первой мировой войны. «Одни из самых уважаемых руководителей албанского национального движения» — так характеризует братьев Фрашери авторитетный албанский историк Кристо Фрашери1.
Абдюль Фрашери — выходец из большой и знаменитой семьи. Помимо уже названных трех братьев в албанскую историю вписаны имена и других ее представителей. Сыном самого Абдюля был Мидхат Фрашери — основатель национального движения «Балли Комбетар», сыгравшего неоднозначную роль в истории национально-освободительной борьбы албанцев в годы второй мировой войны. Согласно официальной историографии периода правления Энвера Ходжи, «Балли комбетар» являлось националистическим антикоммунистическим движением, сотрудничавшим с оккупантами. Оппоненты коммунистов отстаивали прямо противоположную точку зрения.
Абдюль Фрашери родился 1 июня (по другим данным — 17 августа) 1839 г. в городке Фрашер в обедневшей албанской аристократической семье («Фрашери» в албанском языке означает — «из Фрашера», «фрашерец»). Его отец Хали-бей Фрашери возглавлял нерегулярные албанские отряды, действовавшие в составе армии Османской империи. После смерти отца Абдюль Фрашери вместе со своими двумя младшими братьями отправился в Янину (город со смешанным албано-греческим населением на территории современной Северной Греции). Там он получил блестящее для своего времени образование у известного албанского ученого и педагога Хасана Тахсини, который преподавал Абдюлю философию, математику, а также арабский, персидский, греческий и французский языки. При этом пребывание и учебу Фрашери в Янине курировал лично местный губернатор.
Начало общественно-политической деятельности Абдюля приходится на конец 1860-х гг., когда в албанонаселенных районах Османской империи стало активно разворачиваться национально-освободительное движение, особенно усилившееся в условиях Великого восточного кризиса 1875—1878 гг. и русско-турецкой войны 1877— 1878 годов. В мае 1877 г. Фрашери создал в Янине тайный комитет, в который вошли представители большинства районов Южной Албании. Его главной целью было объявлено достижение военно-политического соглашения с Грецией и совместное вооруженное выступление против Османской империи, занятой в то время войной с Россией. В качестве предварительной меры по реализации данной программы Янинский комитет установил связи с албанскими офицерами, находившимися в составе турецкой армии, а также предпринял дипломатические усилия на греческом направлении.
В июле 1877 г. Абдюль Фрашери провел секретные переговоры с высокопоставленным представителем Министерства иностранных дел Греции Э. Мавроматисом. Но если вопросы совместных военных действий греческой армии и албанских вооруженных отрядов не вызвали серьезных разногласий, то проблема будущего устройства Албании и особенно ее границ фактически сорвала достижение соглашения. Греческая сторона требовала документально зафиксировать передачу Греции значительной части Южной Албании вплоть до реки Шкумбин, отказываясь в противном случае признавать Албанское княжество2. Не способствовала достижению албано-греческого соглашения и ситуация на балканских фронтах, в частности, приостановка наступления русской армии в районе Плевны.
Ситуация вокруг Янинского комитета и его планов изменилась к концу 1877 г., когда в состав парламента Османской империи на основе введенной султаном Абдул-Хамидом в 1876 г. конституции были избраны сам Абдюль Фрашери и несколько его единомышленников-албанцев, а русская армия прорвала оборону Плевны и стала развивать стремительное наступление на столицу Османской империи. В сложившейся ситуации Афины сочли необходимым вернуться к обсуждению военного взаимодействия с албанцами и командировали во второй половине декабря 1877 г. на переговоры с Фрашери депутата греческого парламента Стефаноса Скулудиса. Однако греческие политические требования вновь сорвали достижение соглашения. Фрашери категорически отверг идею Афин о создании на территории Албании вассального княжества, на трон которого Греция собиралась усадить сына собственного короля Георга Николая. Он настаивал на признании Грецией независимости Албании и заключении между двумя государствами равноправного военного-политического союза против Османской империи. Остались неурегулированными и территориальные споры3.
В результате Абдюль Фрашери принял решение прекратить переговоры и поставить вопрос о национальной государственности Албании в более широком контексте — в виде образования Албанской лиги, включавшей в себя представителей всех населенных албанцами районов Балкан и являвшейся ядром и моделью будущего Албанского государства. Соответствующие идеи обсуждались в рамках созданного в декабре 1877 г. в Стамбуле Центрального комитета по защите прав албанской национальности («Стамбульский комитет»). Его председателем был избран Абдюль Фрашери. В ходе дискуссий в рамках заседаний Стамбульского комитета было принято решение — ввиду в очередной раз изменившихся международных условий (подписание 3 марта Сан-Стефанского прелиминарного мирного договора, который не признал независимость Албании, а также все более отчетливое намерение балканских стран присоединить территории, которые албанцы считали неотъемлемой частью собственного государства) отказаться от идеи немедленного провозглашения независимости страны, а сделать упор на лозунг создания в рамках Османской империи отдельного албанского вилайета с тем, чтобы воспрепятствовать планам балканских столиц по расчленению Турции и оккупации соответствующих областей. В конце мая 1878 г. Стамбульский комитет выступил с обращением, в котором говорилось: «Мы горячо стремимся жить в мире со всеми соседями — Черногорией, Грецией, Сербией и Болгарией. Мы не требуем и не хотим ничего от них, но полны решимости твердо удерживать все то, что является нашим»4.
Албанская лига («Кувенд») была созвана в городе Призрен 10 июня 1878 года. В центре дискуссий в первые же дни ее работы оказались программные принципы и требования, в первую очередь, характер самой лиги. Представители албанских чиновников и духовенства, стоявшие на позициях поддержки Османской империи, заявили о необходимости выдвинуть лозунг не албанской, а мусульманской лиги, объединяющей всех мусульман Европейской Турции. Однако подобная идея была отвергнута Абдюлем Фрашери, отстаивавшим радикальные требования. В своем выступлении перед делегатами Призренской лиги он, в частности, заявил: «Цель кувенда состоит в том, чтобы встретить натиск безжалостных врагов, заключив албанскую бесу и дав клятву защищать, не жалея крови, землю, оставленную нам нашими дедами и прадедами»5. О том, какое значение имели данные земли и, в частности, сам город Призрен для балканских стран, свидетельствует в частности показательное заявление, озвученное в начале января 1878 г. сербским князем Миланом Обреновичем. Выступая перед членами Студенческого легиона Сербии в Белграде, он подчеркнул, что не допускает даже мысли о проведении мирных переговоров до тех пор, пока не возьмет Призрен6.
Во многом под влиянием Абдюля Фрашери Призренская лига изначально была создана в виде военно-политической структуры с центральными органами и отделениями на местах. Сам он от имени Стамбульского комитета вошел в Центральный комитет Лиги, в котором возглавил комиссию по иностранным делам.
Албанская историография и национально-государственная традиция отводят этому политическому объединению албанцев из различных районов Балканского полуострова роль организатора борьбы за освобождение и объединение албанских земель, за отстаивание национального суверенитета албанцев и противостояние попыткам великих держа и соседних балканских стран оккупировать исконные албанские земли. Возлагая вину за будущее обострение сербо-албанских отношений вокруг Косово на Белград, проводивший жесткую политику в отношении албанцев, они подчеркивают, что «отношение сербского правительства особенно поспособствовало ухудшению отношений между высланными албанцами из Южной Сербии и сербами из Косово (во время сербо-турецкой войны 1877—1878 гг. — П. И.). Тогда албанское национально-освободительное движение поднялось до уровня движения за автономию, общее освобождение и независимость. Оно основало и собственный руководящий орган, иными словами, создало Албанскую призренскую лигу, которая вела борьбу против всех возможных врагов и завоевателей»7. Схожей концепции придерживаются и некоторые российские исследователи. В частности, Н. Д. Смирнова видела в деятельности Призренской лиги важнейший этап «албанского национального Возрождения»8.
Однако в исторических трудах представителей других государств балканского региона существует и прямо противоположная точка зрения на роль Призренской лиги. Ее сторонники называют данное объединение и принятые им программные документы первым свидетельством великодержавных устремлений стремительно конституировавшегося в конце XIX в. албанского этноса и считают все происходящее на Балканах в последующие годы (вплоть до настоящего времени) — насильственной борьбой албанцев за реализацию программ мы Призренской лиги и создание «Великой Албании» на основе насильственной перекройки границ региона и подавления (в том числе физического) других балканских народов.
Первые решения Призренской лиги оказались не столь радикальными, как предлагал председательствовавший на заседаниях Абдюль Фрашери. В частности, в принятой 17 июня 1878 г. первой программе Лиги («Карарнаме» — «Книга решений») провозглашалась верность султану и территориальной целостности Османской империи. При этом данный документ ничего не говорил «об объединении албанских земель в один вилайет»9.
Одновременно делегаты направили специальный меморандум участникам Берлинского конгресса (открывавшегося 13 июня 1878 г.), а также турецкому правительству и дипломатическим представителям великих держав в Константинополе, в котором акцентировали внимание Европы на вышеуказанных положениях. В частности, в меморандуме, адресованном представлявшему на Берлинском конгрессе Великобританию премьер-министру Б. Дизраэли, говорилось: «Мы не являемся и не хотим быть турками, но точно так же мы всей своей силой выступим против любого, кто захочет обратить нас в славян, или австрийцев, или греков; мы хотим быть албанцами»10. В Берлин отправилась полномочная делегация Албанской лиги во главе с Абдюлем Фрашери. Кроме того, в Лондоне, Париже и Берлине были распространены петиции с изложением требований Призренской лиги.
Однако деятелям албанского национального движения не удалось принять участие в работе европейского форума наравне с представителями их балканских соседей и даже добиться включения в повестку дня обсуждения в отдельном формате албанского вопроса. Великие державы отрицали сам факт существования албанской нации (фраза «албанская нация не существует» принадлежала председательствовавшему на Конгрессе германскому канцлеру О. Бисмарку11) и рассматривали местности с албанским населением лишь в качестве географического понятия.
Следует также отметить, что «границы албанской территории в то время было нелегко определить»12. Наиболее авторитетными считались свидетельства консула Австро-Венгрии в Шкодере Ф. Липпиха, представившего в 1877 г. специальный меморандум по данному вопросу правительству монархии Габсбургов. В нем он впервые предложил опираться на лингвистический, а не религиозный критерий при определении этнической картины региона и на этой основе ввел понятие «языковой границы» албанских земель. Соответствующая северная граница, по его данным, начиналась чуть к югу от города Бар (Антивари) и затем шла через Колашин на Рожай (юго-западная часть Новопазарского санджака), далее — до границы с Сербией по течению реки Морава. На своем дальнейшем протяжении нарисованная Липпихом граница пересекала долину Вардара и шла далее мимо Дебара вдоль северного берега Охридского озера13.
Однако в первую очередь в вопросах территориального разграничения албанских и в целом балканских земель собравшиеся в Берлине представители великих держав руководствовались интересами глобальной политики. Действуя в соответствии с принципами, заложенными канцлером Бисмарком, «Конгресс занялся своим делом, не особо считаясь с национальными и местными условиями, а именно — пытаясь подправить расшатанный баланс сил на Балканах. Согласно новому устройству балканских дел, Албания претерпела урезание своей территории в пользу своих соседей»14.
2 июля 1878 г. состоялось второе общее собрание Албанской лиги, на котором в числе основных обсуждались вопросы организации зашиты албанских земель от их передачи под чужеземное господство. На основании принятых на нем решений, в северных областях Албании создавались вооруженные албанские отряды, призванные оказать сопротивление передаче присужденных Черногории и другим балканским странам земель — в том числе в Плаве, Гусинье, Шкодере, Призрене, Превезе и Янине. Был принят Статут Лиги, которая приобрела официальное название «Албанская», и был избран состав Генерального совета. Во главе этого органа остался богатый феодал из Дибры (Дебара) Ильяз-паша Дибра, однако в его составе усилилось влияние патриотических сил. Одно из положений Статута подтверждало положение Албанской лиги о формировании вооруженных подразделений «для защиты албанских территорий». Причем в этих целях предусматривалось провести в случае необходимости «мобилизацию всех мужчин, которые способны носить оружие»15. Именно принятие Статута считается обретением Албанской лигой юридической базы «для постепенного оформления в рамках османского государства албанской автономии», поскольку «у албанцев впервые появился орган защиты военным и дипломатическим путем их национальных прав»16.
Следует отметить, что турецкие власти и на этом этапе деятельности Лиги видели в албанцах своих естественных союзников в борьбе против диктата великих держав и нарушения территориальной целостности Империи. Часть делегатов Призренской лиги во главе с представителем Тетово шейхом Мустафой Рухи Эфенди призывала своих коллег открыто заявить о том, что они «во-первых и прежде всего оттоманы, а уже затем албанцы». Константинополь также снабжал албанцев оружием и боеприпасами. В этой связи справедливыми представляются слова британской исследовательницы М. Виккерс, указывающей, что «одним из главнейших препятствий на пути культурного, национального и политического прогресса албанцев являлся продолжавшийся отказ оттоманской администрации признать, что албанцы — не турки, а особый народ с собственной отчетливой идентичностью. Обращение большого количества албанцев в ислам, а также предоставляемая им Портой безопасность против славян и греков окончательно способствовали тому, что они скорее отождествляли себя в целом с оттоманскими турками, нежели осознавали специфические албанские идеалы и цели. Таким образом, сама природа оттоманского правления отсрочила появление албанского национального самосознания и последующего национального движения, и привела к тому, что албанцы стали последней балканской нацией, обретшей свою независимость от Оттоманской империи»17.
Вышеуказанные идеи Призренской лиги получили дальнейшее развитие в сентябре 1878 г., когда радикальное крыло Албанской лиги во главе с Абдюлем Фрашери («Стамбульский комитет») обнародовало новую программу объединения, имевшую более радикальный характер по сравнению с предыдущей18. Ее основные положения были опубликованы 27 сентября на страницах редактируемой одним из активистов албанского национального движения Сами Фрашери стамбульской газеты «Терджюман-и Шарк» («Рупор Востока») и включали в себя следующие пункты:
«1. Его Величество Султан должен защищать все права албанцев и не допустить, чтобы хоть одна частичка территории албанских областей была передана их соседям или другим народам, с которыми они граничат;
2. Все албанские области, в частности, Шкодринский и Янинский вилайеты, должны соединиться в единый вилайет, так называемый «Албанский вилайет»; в его собственной среде должен быть выбран и назначен честный, способный и ученый вали, знающий страны, положение, обычаи и менталитет данного народа;
3. Официальные лица административной и судебной сфер, которые находились бы на службе в данном вилайете, должны знать язык страны, понимать проблемы и требования, которые выдвигает народ; на официальную службу необходимо назначать тех, кто может говорить с местными жителями без переводчика.
4. Не принимая во внимание религиозные и имущественные различия, демократическим и равноправным образом необходимо провести выборы пленарных советов таким образом, чтобы население нахий выбирало бы пленарные советы нахий, пленарные советы нахий выбрали бы пленарные советы казы, пленарные советы казы выбирали бы пленарные советы Санджака, одновременно из состава этих советов избиралась бы Национальная ассамблея;
5. Каждый год Ассамблея проводила бы свои рабочие двухмесячные сессии в столице Вилайета. Из числа избранных членов создавался бы Совет, выполняющий национальные требования, рассматривал вопросы улучшения существующего положения и выносил несправедливости и упущения, допущенные чиновниками, на рассмотрение Национальной ассамблеи и представителя правосудия, если речь идет о подсудном деле. В этом случае судебный процесс над подобными чиновниками осуществлялся бы в рамках Национальной ассамблеи, а принятое решение приводилось бы в исполнение Центральным правительством.
6. Вилайет поддерживал бы с Высокой Портой почтовую и телеграфную связь, а также вел переговоры на официальном османском языке, в то время как албанский язык использовался бы и применялся бы в суде, на встречах, заседаниях, в школах и гимназиях низшего уровня, которые уже существуют в областях Албании, и в тех, которые будут основаны позднее. Турецкий язык использовался бы лишь в некоторых областях знаний и наук, — там, где без этого нельзя обойтись. Почтовая службы, письменность и обучение будут осуществляться на албанском языке, а из доходов Вилайета, образующих прибыль, будет выделяться достаточно средств для развития науки и образования.
7. Вне зависимости от религиозных различий, все албанцы должны принять участие в организации и создании национальной армии, которая, несомненно, насчитывала бы свыше двухсот тысяч военнослужащих. Для этой элитной армии, которая будет создана, существовали бы особые военные правила, а к ее подготовке и обучению были бы привлечены офицеры из иностранного государства»19.
Многие албанские историки (в частности, К. Фрашери) предпочитают в этой связи трактовать одно из ключевых требований Призренской лиги — о создании общего вилайета для албанцев — как исходившее из сохранения Европейской Турции и потому носившее «протурецкий» характер20. Однако многие турецкие исследователи - среди них С. Кюльдже — подчеркивают, что цели и деятельность Призренской лиги изначально «находились в противоречии с интересами и самим существованием Османской империи»21. Представляется, что более обоснованной и взвешенной является точка зрения российского исследователя Г. Л. Арша, характеризующего рассматриваемый документ следующим образом: «Это первая в истории албанского национально-освободительного движения развернутая программа политической автономии Албании»22. Аналогичную оценку дала принятой программе российская газета «Голос», подчеркнувшая, что Албанская лига «приняла в последнее время характер национальный, имеющий целью домогаться образования автономного Албанского княжества, которое бы находилось только под верховной властью султана»23. Впрочем, принципиальные разногласия по вопросам истории Албании и Косово традиционно присутствуют в научной, не говоря уже о публицистической, литературе. Кроме того, как справедливо отмечает американская исследовательница Джули Мертус, «многие сторонние наблюдатели попросту не знают, что подумать о Косово»24.
Примечательно, что столицей объединенного албанского вилайета сторонники радикального крыла Призренской лиги предполагали сделать город Охрид (современная Македония) как занимающий цен­тральное положение на Балканском полуострове. К этому времени в самой Лиге произошли существенные организационные перемены. В соответствии со своим статутом она получила официальное название «Албанская лига», а в результате переизбрания 2 июля 1878 г. прежнего Генерального совета как высшего органа данного объединения в его состав вошли приверженцы более радикальных взглядов. Новым исполнительным органом Лиги стал Национальный комитет, в состав которого вновь был избран Абдюль Фрашери в качестве руководителя комиссии по иностранным делам.
К началу ноября 1878 г. предложенная Стамбульским комитетом новая программа Призренской лиги в целом получила поддержку со стороны ее местных отделений, правда, за исключением пункта о демократических выборах органов местного самоуправления. Абдюль Фрашери лично возглавил кампанию по сбору подписей под программными требованиями Призренской лиги в южных районах страны. В частности, он посетил города Эльбасан, Берат, Фиер, Влера, Дельвина, Гирокастра. К началу декабря необходимые подписи были собраны. Предполагалось, что затем программа будет представлена в Стамбуле албанской делегацией лично турецкому султану, однако обострение ситуации в южных районах Албании в связи со спорами о греко-турецком территориальном разграничении не позволило сделать это.
Сам Абдюль Фрашери также пришел к выводу о необходимости выйти за рамки переговоров с Грецией и попытаться привлечь внимание великих держав. В марте 1879 г. он вместе с другим авторитетным албанским лидером Мехметом Али Вриони отправился в трехмесячное дипломатическое турне по европейским столицам. Они последовательно посетили Рим, Париж, Лондон, Берлин, Вену и, на завершающем этапе, Стамбул. Санкт-Петербург в программу турне не вошел, поскольку албанские лидеры априори были уверены в том, что Россия поддержит в территориальных спорах свою союзницу Черногорию (которой Берлинский конгресс определил приращения за счет Албании), да и Грецию тоже. Албанские делегаты представили во внешнеполитические ведомства тех стран, которые они посетили, записки идентичного содержания.
Данный документ носил противоречивый характер, что объективно отражало неоднозначность позиции Призренской лиги по территориальным вопросам. С одной стороны, Абдюль Фрашери настаивал на невозможности передачи Греции южноалбанских земель, на которые претендовали Афины. В качестве аргумента фигурировали в том числе ссылки на чувства исторической справедливости: «Албанцы сохранили свою родину, свой язык и свои нравы, отразив в варварские времена нападения римлян, византийцев и венецианцев. Как можно допустить, чтобы в век просвещения и цивилизации нация, столь храбрая и столь привязанная к своей земле, была принесена в жертву, отдана без каких-либо законных оснований алчному соседу?»25
С другой стороны, выступая против притязаний Греции на Южную Албанию (Северный Эпир по греческой терминологии), Абдюль Фрашери и его единомышленники со своей стороны распространили географию собственных территориальных притязаний до крупного греческого города Янина, а также городов Арта и Превеза. Авторы записки подчеркивали, что отказ великих держав от передачи этих районов проектируемой независимой Албании лишит последнюю естественных стратегических укреплений, а также плодородных зимних пастбищ для албанских пастухов. Однако главным выступал исторический аргумент — насколько емкий, настолько же и трудно доказуемый: «Албанский народ более древний, чем греческий народ; известно, что в старину Эпир был одной из составных частей Албании, и никогда греки в какой-либо мере не владели этой страной»26.
К этому времени албанские отряды Призренской лиги уже фактически контролировали значительные территории — в том числе собственно Албанию с городом Шкодер и территорию Косово. Как признавала в те дни даже столь далекая от театра боевых действий газета, как американская «Sacramento Daily Record-Union», «турецкие офицеры и рядовые повсеместно братаются» с албанцами27. По сути, Призренская лига стала «первой албанской организацией, руководившей национально-освободительной борьбой. Заслугой ее явилось объединение, хотя и кратковременное, сил албанского народа в этой борьбе»28.
Однако отказ Порты принять предложение Призренской лиги о создании единого албанского вилайета и нежелание великих держав обратить внимание на стремление албанцев иметь собственную государственность побудили Абдюля Фрашери перейти к более решительным действиям в русле албанского национального движения. На собравшемся в Гирокастре 23 июля 1880 г. очередном заседании Албанской лиги он обнародовал программу, имевшую радикальный характер. Она означала, что Лига берет на себя функции временного правительства автономной Албании, построенной на принципах равенства и гражданских свобод и располагающей собственной регулярной армией. За султаном, который должен был взять на себя обязательство защищать Албанию от внешней агрессии, оставлялось право назначать правителя албанского государственного образования, собирать ежегодную дань, а также получать в военное время в свое распоряжение ограниченный албанский воинский контингент. Данная программа была в целом одобрена делегатами общеалбанского собрания, однако под давлением более умеренной их части ее реализация была поставлена в зависимость от возникновения ситуации, когда Османская империя подвергнется внешней агрессии и не сможет ей эффективно противостоять.
Однако большинство делегатов Лиги, опасавшиеся идти на разрыв с османскими властями в условиях неблагоприятной позиции великих держав, все более склонялись в сторону соглашательства с Портой. В октябре 1880 г. на состоявшемся в городе Дебар очередном общем собрании делегатов Албанской лиги произошел принципиальный раскол. Группа радикалов во главе с Абдюлем Фрашери в количестве порядка 130 чел. призвала добиваться реализации положений программы широкой автономии Албании, принятой в Гирокастре. Немного превосходившая ее по численности группа умеренных делегатов (около 150 чел.) поддержала резолюцию об обращении к турецкому правительству с просьбой о предоставлении албанским землям ограниченной автономии. Обе группы потребовали создания отдельного албанского вилайета. Наконец, небольшая группа участников форума — примерно 20 делегатов — выступила против какой-либо автономии в принципе, за сохранение в неприкосновенности существующего административно-территориального устройства Османской империи.
Однако в Константинополе отказались даже обсуждать направленные туда резолюции, а султан Абдул-Хамид II заявил о полной неприемлемости образования отдельного албанского вилайета, назвав сторонников указанной идеи «опаснейшими врагами» Оттоманской империи и пригрозив им репрессивными мерами29.
К этому времени отношение турецких властей к проблеме реализации решений Берлинского конгресса относительно территориального разграничения с соседними государствами претерпевало изменения. Испытывая все возраставшее давление со стороны европейских держав и понимая нежизнеспособность Османской империи в условиях внешнеполитической изоляции и возможных военно-силовых акций, султанское правительство решило форсировать выполнение наложенных на него обязательств. Это вынуждало Константинополь идти на конфликт с Албанской лигой. В начале декабря 1879 г. в Призрен прибыла очередная турецкая военная миссия во главе с губернатором Битольского вилайета Ахмедом Мухтар-пашой с тем, чтобы обеспечить, наконец, передачу Черногории округа с городами Плав и Гусинье.
Однако решительные действия албанцев, заблокировавших продвижение турецких отрядов, в очередной раз сорвали планы «цивилизованной» Европы и Османской империи. Более того, подчинявшиеся Призренской лиге албанские вооруженные отряды нанесли 8—10 января 1880 г. в районе сел Велика и Пепич тяжелое поражение черногорским войскам, попытавшимся явочным порядком оккупировать присужденные ей Берлинским конгрессом области.
В этих условиях правительства и дипломаты великих держав признали необходимым внести коррективы в уже подписанные ими договоренности. 18 апреля 1880 г. посланники европейских государств в Константинополе по инициативе итальянской стороны договорились о передаче Черногории вместо Плава и Гусинье североалбанских горных округов Хот и Груда к северо-востоку от Шкодера, жители которых исповедовали католицизм. И вновь попытки перекроить политическую карту Балкан без учета исторических и национальных реалий натолкнулись на решительное противодействие «несуществующей» (по мнению Европы) нации, в очередной раз получившей тайное содействие со стороны турецких властей, передавших албанским отрядам оружие и боеприпасы и позволивших им занять оборонительные позиции турецкой армии. Так произошло, в частности, в городе Тузи, расположенном в районе, подлежавшем передаче. Турецкие власти 22 апреля 1880 г. дали возможность албанским отрядам занять этот стратегически важный пункт до подхода черногорских войск, оставив им также оружие и боеприпасы, включая пушки. Организацию обороны Тузи взяли на себя Шкодринский комитет Призренской лиги, а также руководство племенного военно-политического союза Горной Малесии, в состав которого входили Хот и Груда. К маю общая численность оборонявших район Тузи албанских отрядов достигла 12 тыс. чел., включая отряды албанского племени мирдитов во главе с Пренком Биб Додой — будущим министром в правительстве князя Албании Вильгельма Вида «образца» 1914 года.
В сложившейся ситуации в июне 1880 г. Великобритания и Австро-Венгрия убедили своих коллег по «клубу великих держав» «окончательно» пересмотреть свое же предыдущее «окончательное» решение. Теперь разменной картой в большой европейской политике стал населенный преимущественно албанскими мусульманами важный портовый город Улцинь (Дульциньо) вместе с прилегающей к нему территорией, а исполнителями — турецкие войска под командованием Дервиш-паши. А чтобы турецкое руководство на сей раз не помышляло о «двойной игре», великие державы пригрозили ему оккупацией важнейшего порта Смирна (Измир).
В результате штурма Улциня, осуществленного значительно превосходящими по численности турецкими силами 22 ноября 1880 г., героическое сопротивление защищавшего город по распоряжению Шкодринского комитета Призренской лиги вооруженного албанского отряда под командованием Юсуф-аги Соколы было подавлено, 23 ноября в город вошли турецкие войска, а 26 ноября в него были беспрепятственно пропущены черногорские силы. Несмотря на такой исход, албанская историография традиционно трактует все события во взаимоотношениях Черногории и албанцев в 1878—1881 гг. как «войну между Черногорией и Албанской лигой Призрена», вызванной «территориальными претензиями Черногории в отношении Албании»30. Действительно, за период 1878—1880 гг. — то есть уже после завершения работы Берлинского конгресса — черногорская территория увеличилась вдвое, страна получила стратегически важные выходы к Адриатическому морю через портовые города Бар и Улцинь, и в целом использовала шанс, возникший «вследствие ослабления объятий Оттоманской империи на Балканах»31.
В январе 1881 г. радикальное крыло Лиги во главе с Абдюлем Фрашери собралось в Призрене на собственное чрезвычайное заседание. В своей речи Фрашери, в частности, заявил: «Порта ничего не сделает для албанцев. Она относится к нам и нашим меморандумам с величайшим презрением. Порта не предприняла ничего для того, чтобы уничтожить в албанских районах старый порядок вещей и огромную нищету, и, возможно, под давлением Европы откажется от части Албании. Давайте думать о себе и работать для себя. Пусть не будет разногласий между тосками и гегами (этнические группы албанцев, населяющие соответственно южные и северные районы страны. — П. И.), пусть все мы будем албанцами и создадим Албанию»32.
Во многом под влиянием агитации Абдюля Фрашери съезд Албанской лиги в Призрене в январе 1881 г. вошел в историю этого объединения в качестве наиболее значимого события с точки зрения радикальности принятых на нем решений. Утвержденный делегатами Национальный комитет Лиги был провозглашен «временным правительством» Албании. В его состав в качестве одного из 12-ти министров вошел и Абдюль Фрашери. На него были возложены полномочия ответственного за внешние сношения Албании.
С этого времени вооруженные отряды, подчинявшиеся сформированной верховной албанской власти, перешли к активным боевым действиям непосредственно против турецких войск, в том числе в Косовском вилайете, Дебарском санджаке и в Македонии, где им удалось занять основные центры, включая города Дебар и Скопье (Усюоб). Однако попытки Лиги распространить вооруженную освободительную борьбу на другие албанские земли окончились неудачей. Шкодринский комитет Албанской лиги был разгромлен сразу после падения Улциня, а Янинский комитет занимался исключительно вопросами обеспечения выгодного для албанцев греко-турецкого разграничения в условиях продолжавшегося отсутствия между Афинами и Константинополем формального соглашения.
В конце марта 1881 г. турецкие войска развернули массированное наступление против албанцев, во главе которого встал печально известный своими карательными экспедициями против албанских повстанцев Дервиш-паша. Упорное сопротивление слабо организованных и плохо вооруженных албанских отрядов было сломлено в генеральном сражении у села Штимле; в том же месяце под контроль турецких властей перешел Скопье. В конце апреля десятитысячная турецкая армия под командованием Дервиш-паши взяла штурмом Призрен, а вскоре восстановила контроль над остальными районами Косово. На всей территории, населенной албанцами, осуществлялись массовые репрессии против участников национального движения и депутатов Призренской лиги. Абдюль Фрашери был схвачен в районе албанского города Эльбасан и переправлен в Призрен, где был приговорен к смертной казни, впоследствии замененной пожизненным заключением. Абдюль Фрашери провел в призренской тюрьме около трех лет и был выпущен на свободу в 1885 г. по состоянию здоровья с условием не заниматься политической и общественной деятельностью. В 1886 г. он покинул Албанию и переехал в Стамбул, где скончался 23 октября 1892 года.
В 1978 г. останки Абдюля Фрашери были перевезены в Тирану и торжественно захоронены на территории Большого парка в столице Албании.
Примечания
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ («Историческая типология межнациональных конфликтов на примере Балкан»), проект № 14-01-00264.
1. ФРАШЕРИ К. История Албании. Тирана. 1964, с. 135.
2. Краткая история Албании. М. 1992, с. 169.
3. Там же, с. 170.
4. Там же, с. 172.
5. Там же, с. 173.
6. The New York Herald. 18.1.1878.
7. BRESTOVCI S. Marredhëniet shqiptare-serbo-malazeze (1830—1878). Prishtinë. 1983, c. 268.
8. СМИРНОВА Н.Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 25.
9. GAWRYCH G.W. The Crescent and the Eagle: Ottoman rule. Islam and the Albanians, 1874-1913. N.Y. 2006, p. 46-47.
10. SKENDI S. The Albanian national awakening, 1878-1912. Princeton University Press. 1967, p. 45.
11. CASTELLAN G. L’Albanie. Paris. 1980, p. 10.
12. VICKERS M. The Albanians. A Modem History. L.-N.Y. 1995, p. 30.
13. LIPPICH F. Denkschrift über Albanien. Vienna. 1877, S. 8—9.
14. CHEKREZI K. Albania. Past and Present. New York. 1919, p. 50-51.
15. Краткая история Албании, с. 176.
16. Там же.
17. VICKERS М. The Albanians, p. 31.
18. POLLO S., PUTO A. The History of Alania. London. 1981, p. 125.
19. HAŞANI S. Kosovo. Istine i zablude. Zagreb. 1986, s. 284—285.
20. FRÀSHERI K. Lidhja Shqiptare e Prizrenit. Tiranë. 1997, f. 115.
21. KÜLCE S. Osmanli Tarihinde Amavutlluk. Izmir. 1944, f. 250.
22. Краткая история Албании, с. 179.
23. Голос. 29.IX.1878.
24. MERTUS J. Kosovo: how myths and truths started a war. Berkeley-Los Angeles. 1999, p. 5.
25. Цит. по: Краткая история Албании. M. 1992, с. 181—182.
26. Там же, с. 182.
27. Sacramento daily record-union. 12.V.1880.
28. СЕНКЕВИЧ И.Г. Освободительное движение албанского народа в 1905—1912 гг. М. 1959, с. 60.
29. Краткая история Албании. М. 1992, с. 194.
30. Там же, с. 274.
31. MORRISON К. Montenegro. A Modem History. L.-N.Y. 2009, p. 28.
32. Цит. по: Краткая история Албании, с. 194.

Нарочницкий А. Л. Балканский кризис 1875-1878 гг. и великие державы // Вопросы истории. - 1976. - № 11. - С. 32-52.
Прошло столетие со времени подъема национально-освободительной борьбы балканских народов против чужеземного ига и Балканского кризиса 1875 - 1878 годов1. Составная часть этого кризиса - русско-турецкая война 1877 - 1878 гг., несмотря на реакционность царизма, имела важные прогрессивные последствия для балканских народов: она оказала прямое содействие их борьбе за национальную независимость, против турецкого феодально-абсолютистского гнета. Важную роль в ходе Балканского кризиса 1875 - 1878 гг. играла политика так называемых великих держав, породившая множество противоречивых мнений в исторической литературе. Вот почему уместно обратиться к итогам исследования этих проблем, которые уже давно занимают советских историков.
За 100 лет об этих событиях накопилась огромная литература, было издано множество документальных материалов. Анализ политики великих держав и балканских государств в 1875 - 1878 гг. продвинулся с тех пор далеко вперед, хотя еще во многом не завершен. Представление о характере, причинах и содержании Балканского кризиса того времени постепенно менялось и обогащалось по мере его изучения. Известны примитивные публицистические версии, взятые из дипломатических фальшивок и прессы 70-х годов прошлого века, о Балканском кризисе как результате "происков русских эмиссаров"2, о том, что захват Константинополя был извечной целью царской России, легенды об "обороне" Австро-Венгрии и Англии от "русской агрессии", о "бескорыстной защите целостности" Турецкой империи Англией, о "защите" Австро-Венгрией "порядка" в Боснии и Герцеговине, о том, что политика России диктовалась одними только религиозно-национальными симпатиями к славянам. Подобные легенды имели хождение в прошлом, да и сейчас еще не совсем забыты3. Балканские события долгое время анализировались в российской и зарубежной буржуазной историографии также с точки зрения традиционной дипломатической истории, формального хода дипломатических переговоров, но внутренние причины кризиса, национальные движения, народные восстания, классовая сущность политики государств и позиции политических партий и течений не рассматривались.
Однако такой устарелый подход уже уступил место более глубокому научному анализу событий 1875 - 1878 годов. Прогресс научного исследования совершался в ходе критического пересмотра и отбрасывания перечисленных выше штампов, преодоления националистической идеализации позиции тех или иных государств, установления более полной и точной картины фактов на основе архивных и других источников. Югославские ученые, например, отвергли неверное представление относительно причин боснийско-герцеговинского восстания, которое якобы вспыхнуло вследствие подстрекательства иностранных агентов, хотя этой точки зрения придерживался в сербской буржуазной историографии один из видных ее представителей, С. Р. Йованович4. В. Чубрилович, В. Чорович, М. Экмечич и другие югославские ученые5, опираясь на факты, решительно подчеркивают ошибочность этого мнения. Современная югославская историография внесла крупный вклад в разработку истории боснийско-герцеговинского восстания и его международных последствий. В болгарской историографии были подвергнуты критике английские "Синие книги", в которых утверждалось, что борьба славян против Турции была спровоцирована русской агентурой.
Разумеется, в рамках статьи невозможно осветить все аспекты Балканского кризиса в целом, подробно рассмотреть международные проблемы, возникавшие в его ходе. Наша задача более ограниченна - изложить основные итоги исследования советскими историками политики великих держав в связи с Балканским кризисом 1875 - 1878 годов. Понять и оценить значение выводов советской исторической школы по этой проблеме можно лишь сопоставляя их с выводами буржуазной историографии. Необходимо также иметь в виду общность основных принципиальных позиций советских ученых в освещении этих проблем с концепциями историков социалистических стран.
Общеизвестно, что наша историческая наука опирается на марксистско-ленинскую методологию, которая дает теоретическую основу для широкого комплексного классового подхода к истории балканских стран и кризиса 1875 - 1878 гг. с учетом процессов социально-политического и экономического развития. Отсюда вытекает подход к балканским событиям и к так называемому восточному вопросу XVIII - начала XX в, как к сложному переплетению процессов внутреннего упадка, разложения Османской империи, развития национально-освободительных движений, образования и роста молодых национальных государств, противоречий между великими державами в этом регионе. К. Маркс и Ф. Энгельс разоблачали их агрессивные цели на Ближнем Востоке и в то же время отмечали, что в сложившейся обстановке и греки, и славяне "видят в России свою естественную покровительницу"6. Русско-турецкие войны и политика России постепенно подрывали турецкое господство на Балканах, содействовали образованию и развитию там буржуазных национальных государств.
Положение на Балканах в последней трети XIX - начале XX в. глубоко осветил В. И. Ленин. Он исходил из необходимости учитывать теснейшую связь внешней и внутренней политики, глубокие истоки процессов и событий, лежащих в основе Балканского кризиса 1875 - 1878 гг., и давать их классовый анализ. В. И. Ленин подчеркивал, что при изучении общественной жизни надо всесторонне анализировать всю совокупность фактов, учитывать сложные исторические явления в их взаимосвязи, тогда как выхватывание отдельных "фактиков" не дает надежной основы для правильных выводов, есть только "игра в примеры"7. При исследовании политики великих держав исходным моментом должно служить выяснение целей и интересов господствующих классов, которым принадлежала решающая роль в определении внутренней и внешней политики.
Для анализа сущности кризиса 1875 - 1878 гг. важное значение имеет правильное понимание прогрессивной роли национально-освободительных движений и образования самостоятельных национальных государств. В. И. Ленин не раз подчеркивал позитивную роль освободительных национальных движений, в частности на Балканском полуострове. Он писал, что в эпоху крушения феодализма и абсолютизма и складывания буржуазно- демократического общества и государства "национальные движения впервые становятся массовыми, втягивают так или иначе все классы населения в политику путем печати, участия в представительных учреждениях и т. д.". Для этой эпохи "типично пробуждение национальных движений, вовлечение в них крестьянства, как наиболее многочисленного и наиболее "тяжелого на подъем" слоя населения в связи с борьбой за политическую свободу вообще и за права национальности в частности"8. В. И. Ленин отмечал, что в это время народное движение является общедемократическим, то есть "буржуазно- демократическим по своему экономическому и классовому содержанию". В другом месте он писал, что "наилучшие условия развития капитализма на Балканах создаются как раз в мере создания на этом полуострове самостоятельных национальных государств"9.
"В Восточной Европе (Австрия, Балканы, Россия), - писал В. И. Ленин, - до сих пор не устранены еще могучие остатки средневековья, страшно задерживающие общественное развитие и рост пролетариата. Эти остатки - абсолютизм (неограниченная самодержавная власть), феодализм (землевладение и привилегии крепостников-помещиков) и подавление национальностей"10. Капитализм на Балканах, указывал В. И. Ленин, развивается в конце XIX - начале XX в. бурно, но неравномерно. "В Восточной Европе - на Балканах, в Австрии и в России - мы видим наряду с районами высокоразвитого капитализма угнетение масс феодализмом, абсолютизмом, тысячами остатков средневековья. Крестьянин в Боснии и Герцеговине на берегах Адриатики до сих пор задавлен крепостниками-помещиками"11. Развитие капитализма ставило в порядок дня ликвидацию отживших остатков средневековья в этом регионе Европы.
Национальное движение народов Балканского полуострова В. И. Ленин оценивал как прогрессивные усилия, направленные на создание буржуазных национальных государств. Касаясь русско-турецкой войны 1877 г., В. И. Ленин писал, что ее содержанием являются "буржуазно-национальные движения или "судороги" освобождающегося от разных видов феодализма буржуазного общества"12. И в событиях 1877- 1878 гг. В. И. Ленин прежде, всего видел их наиболее характерные особенности, которые для балканских народов выражаются в присущем периоду развития капитализма образовании национальных государств. "1877 - 1878: (Освобождение национальных государств на Балканах.)"13 - так характеризовал В. И. Ленин этот период в "Тетрадях по империализму". Войны в этот период, писал он, "были связаны, несомненно, с важнейшим "народным интересом", именно: с могучими, затрагивающими миллионы буржуазно-прогрессивными, национально-освободительными движениями, с разрушением феодализма, абсолютизма, чужестранного гнета"14. В. И. Ленин подчеркивал зависимость национальных вопросов на Балканах от социально-экономических, указывая, что решение последних явится и предпосылкой успешного решения национальных проблем. Он отмечал, что лишь "доведенное до конца экономическое и политическое освобождение крестьян всех балканских народностей может уничтожить всякую возможность какого бы то ни было национального угнетения"15.
Отвергая с интернационалистических позиций все разновидности националистической идеализации политики великих держав, В. И. Ленин раскрывал буржуазную и помещичью сущность этой политики, ее экспансионистский характер, характеризовал ее как "систему колониального грабежа и вмешательства держав в дела Балканского полуострова"16. Указывая на положительные результаты русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., следствием которой явилось "освобождение национальных государств на Балканах", он здесь же отмечал, что вмешательство европейских держав в ближневосточный кризис 1875 - 1878 гг. было вызвано захватническими целями. "Грабят ("делят") Турцию (Россия + Англия + Австрия)", - так характеризовал он события 1877- 1878 годов. Результаты Берлинского конгресса В. И. Ленин оценивал именно как раздел, ограбление Турции великими державами. "Берлинский конгресс (грабят Турцию)"17, - подчеркивал он18.
Можно сказать, что привлечение новых источников и критическое исследование проблем Балканского кризиса 1875 - 1878 гг. подтвердили приведенные выше оценки и положения В. И. Ленина. Ниже рассматриваются важнейшие итоги исследований советских историков в области политики каждой из великих держав19 в Балканском кризисе. Политика России. Классические в советской исторической литературе труды С. Д. Сказкина, В. М. Хвостова, С. А. Никитина и другие работы и документальные публикации позволили воссоздать в целом правильную картину политики России на Балканах в 1875 - 1878 годах20. Они разработали цельную концепцию роли России в Балканском кризисе, раскрыли обусловленность ее политики, показали несостоятельность ряда легенд и вымыслов зарубежной и российской дореволюционной публицистики и историографии, дали оценку позиции некоторых общественных течений, в частности славянофилов и панславистов, в отношении балканских событий того времени.
Документально установлено, что царское правительство (прежде всего Александр II, князь А. М. Горчаков, военный министр, министр финансов, шеф жандармов и др.) длительное время всячески пыталось добиться разрешения Балканского кризиса дипломатическим путем, старалось удержать от войны Сербию и Черногорию. Причиной этому были слабая подготовленность России к войне, финансовые трудности, нежелание форсировать развал Османской империи в условиях, когда этим вследствие военной и экономической слабости России с наибольшей выгодой могли воспользоваться Англия, Австро-Венгрия и другие великие державы, страх перед возможностью их новой коалиции против России. Царское правительство стремилось не допустить, чтобы начавшиеся на Балканском полуострове восстания переросли во "всеобщее возмущение", и добивалось от султана проведения реформ. Россия оказывала в этом вопросе наиболее активное дипломатическое давление на Турцию. Версия же о том, что восстания в Герцеговине и в Болгарии были делом рук русских подстрекателей, не имеет ничего общего с действительностью.
Когда Балканский кризис возник, правительство России сочло необходимым оказать поддержку национально-освободительной борьбе южных славян, видя в них опору своего влияния на полуострове. Вместе с тем оно, учитывая неготовность России к войне и слабость сил самих балканских народов, предостерегало их от преждевременных и изолированных выступлений. Довольно подробно освещены, но требуют еще более глубокого исследования некоторые разногласия в правительственных сферах России по этим вопросам - действия посла в Константинополе Н. П. Игнатьева, сторонника проведения более активной политики на Балканах, настроения некоторых идеологов крайней реакции вроде К. П. Победоносцева, желавшего войной с Турцией отвлечь народное недовольство и упрочить царский режим военными победами.
В конечном итоге, когда Сербия, воевавшая с Турцией, оказалась перед угрозой полного разгрома, правительственные круги во главе с Александром II приняли решение начать войну с Турцией, чтобы избежать потери своего влияния на Балканском полуострове, укрепить и расширить его победоносной войной. Ярко выраженный реакционный характер имело стремление царского правительства путем военных побед отвлечь от себя народное недовольство в самой России, укрепить реакцию внутри страны и свое влияние в Европе. На эти цели царизма указывали К. Маркс и Ф. Энгельс21. Достигнуты они в ходе войны не были. Вместе с тем удар, нанесенный по турецкому господству на Балканах, и помощь освободительному движению балканских народов были фактами прогрессивными.
Значительному уточнению подверглись представления о территориальных притязаниях России к Турции. Теперь можно считать доказанным, что захват Константинополя не входил в планы царского правительства. Территориальные требования России ограничивались Южной Бессарабией и Батумом, а вопрос о Карее и Ардагане возник лишь в ходе войны. Зато Австро-Венгрия еще перед войной добилась согласия России на оккупацию Боснии и Герцеговины22 при условии предоставления им автономии.
Нередко буржуазные авторы утверждают, что Россия поддерживала главным образом болгар и в меньшей мере оказывала содействие Сербии и Черногории. Известно, что переориентация Сербии на Австрию в 1867 г. и последовавший затем выход из Балканского союза Черногории и Греции весьма затрудняли более активную политику России в западной части Балканского полуострова. Серьезные трудности в этом плане создали Рейхштадтское соглашение 1876 г. и Будапештская конвенция 1877 г., предоставлявшие Австро-Венгрии решающую роль в западной части Балканского полуострова. За нейтралитет Австро-Венгрия требовала в качестве компенсации согласия на занятие ею Боснии и Герцеговины и обязательства России не создавать на Балканах крупного славянского государства. Российское правительство пыталось удержать Сербию от объявления войны Турции, но было твердо намерено не допустить ее разгрома Турцией и стало на ее защиту. Русский ультиматум Порте был предъявлен после неоднократных обращений князя Милана к России с просьбой о помощи. Это необходимо учитывать, как и территориальные приращения к Сербии и Черногории, предусмотренные Сан-Стефанским договором 1878 года. К сожалению, отношения России с Сербией и Черногорией, дипломатические переговоры с ними в 1875 - 1878 гг. до сих пор не освещены еще в достаточной мере в советской историографии и архивный материал по этим вопросам еще далеко не полностью использован.
Поддержка царским правительством освободительного движения балканских народов, несомненно, была обусловлена его собственными классовыми целями, в частности стремлением к расширению своего влияния, ослаблению господства Турции на Балканском полуострове и осуществлению некоторых территориальных притязаний. Однако это отнюдь не перечеркивает положительное значение русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. для утверждения и развития самостоятельных балканских государств и прогрессивное значение той поддержки, которую балканским народам оказывали русская армия и различные круги русского общества. Важное значение имело укрепление связей русских общественных кругов и боевого сотрудничества русской армии и добровольцев с балканскими народами, прежде всего с болгарским.
Глубокая вера болгар в Россию как в своего защитника от турецкого господства вызывала недовольство среди европейских политиков, стремившихся представить болгарский народ пассивно переносящим свое угнетенное положение. Составители некоторых западноевропейских публикаций пытались создать впечатление, что освобождение Болгарии было совершено русской армией без участия ее населения и даже вопреки его воле23. В противовес этой неверной концепции в советской и болгарской марксистской историографии большое внимание уделено изучению русско-болгарского боевого сотрудничества в борьбе против османского владычества. В память освобождения Болгарии был издан специальный сборник24 и ряд других книг. Русская армия вступила в страну, народ которой активно помогал ей в войне против Турции. В 1877 - 1878 гг. развернулось широкое русско- болгарское боевое содружество, способствовавшее победе над Турцией.
За последние десятилетия появились не только новые советские и болгарские исследования истории русско-турецкой войны, но был издан ряд специальных работ и документальных публикаций, осветивших роль России в борьбе за освобождение Болгарии и, в частности, такие вопросы, как военное обучение болгар, формирование болгарского ополчения, ход совместных русско-болгарских вооруженных действий против Турции. В итоге была более точно определена роль национально-освободительной борьбы болгарского народа в русско-турецкой войне. Изучено было не только участие болгарских отрядов в военных действиях против турецкой армии, но и добровольная экономическая помощь населения русским войскам, первые шаги по воссозданию национального Болгарского государства и т. д.25.
В историографии Народной Республики Болгарии на основе прежде всего болгарских источников Д. Косевым, Х. Христовым и другими учеными глубоко освещена история боевого содружества русских воинов и болгарского народа. Д. Косев следующим образом определяет значение русско-турецкой войны: "Необходимо прежде всего помнить, что она спасла болгарский народ от новых громадных жертв, которые он неизбежно понес бы в жестокой и неравной борьбе с Османской империей"26. Болгарские историки отмечают огромные жертвы, принесенные русским народом в борьбе за освобождение порабощенных Турцией южнославянских народов. Болгарский народ был освобожден ценой жизни 200 тыс. русских воинов. Несмотря на реакционность замыслов царизма, русская армия помогла славянским народам в их борьбе против турецкого владычества. В ходе русско-турецкой войны совершилась, по сути дела, буржуазно-демократическая революция, уничтожившая прогнившую османскую феодально-деспотическую систему и расчистившая путь для капиталистического развития Болгарии. Разумеется, освобождение принес Болгарии не тот "радикальный переворот", который проповедовал болгарский революционный демократ Христо Ботев. Царское правительство было вынуждено взять в Болгарии курс на создание конституционной буржуазной монархии, хотя и пыталось затем поддерживать в стране реакционные группировки.
Советские историки положили начало изучению процесса ликвидации турецкого феодального землевладения (Н. Г. Левинтов). Болгарские авторы Х. Христов, Л. Беров внесли крупнейший вклад в исследование этой проблемы. Затем было более конкретно установлено (работы В. Д. Конобеева) существо социального переворота в Болгарии. Ликвидация турецкой верховной собственности на землю привела к упразднению феодальной ренты и превратила болгарских крестьян в полных собственников обрабатываемой земли.
Как известно, в ходе русско-турецкой войны был ликвидирован государственный аппарат турецкой власти и воссоздано Болгарское государство в форме конституционной монархии. Его организация была осуществлена при активном воздействии русского гражданского управления. Органы местного самоуправления создавались самим населением на освобожденной от турецких войск территории при поддержке русских военных и гражданских властей. Помощь России в возрождении болгарской государственности также имела важное прогрессивное значение вопреки реакционности царизма. Воссоздание Болгарского государства было предусмотрено Сан-Стефанским мирным договором. По его условиям Болгария была объявлена самоуправляющимся княжеством в границах, которые вызвали решительные возражения на Берлинском конгрессе со стороны западных держав. Хотя Берлинский конгресс значительно урезал эти границы, но именно 3 марта 1878 г. - день подписания Сан-Стефанского мира - стал днем освобождения Болгарии от турецкого ига. Каждый год болгарский народ отмечает этот день как свой национальный праздник.
Вопрос о политике России в отношении Румынии в эти годы также получил освещение в ряде исследований советских историков, особенно в работах М. М. Залышкина и Е. Е. Чертана27. Анализ экономического и политического положения Румынии в середине 70-х годов XIX в. привел их к выводу, что предпосылкой создания румынского буржуазного государства было внутреннее развитие страны. Вместе с тем созданию из Валахии и Молдавии единой помещичье-буржуазной Румынии способствовали политика России, заинтересованной в подрыве условий Парижского мира 1856 г., и отчасти политика Франции. В 1877 - 1878 гг. война России с Турцией и русско-румынский союз в этой войне явились необходимым условием достижения Румынией полного освобождения от турецкого господства.
Национальные интересы Румынии требовали оказания содействия и активной помощи южным славянам, но ее правительство в начале Балканского кризиса заняло позицию нейтралитета. Одной из причин этого было враждебное отношение Австро-Венгрии и Англии к стремлению Румынии достичь полной независимости от Турции. Более благоприятная позиция России в этом вопросе, сочувствие широких масс румынского народа национально-освободительному движению южных славян, усилившееся движение за независимость внутри страны привели к изменению политики нейтралитета и сближению с Россией. Именно заключение политической и военной конвенции с Россией в начале апреля 1877 г., объявление войны Турции привели к провозглашению независимости Румынии 9 мая 1877 года. Победы русской армии имели решающее значение для закрепления этого результата. Участие Румынии в русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. на стороне России помогло подтвердить и закрепить право Румынии на самостоятельное национальное существование, что и нашло затем отражение в решениях Берлинского конгресса. Решение проблемы независимости было достигнуто Румынией при объединении ее усилий с усилиями России.
Таким образом, детальное исследование взаимоотношений России и Румынии также показало, что, какие бы цели ни преследовали господствующие классы России в странах Балканского полуострова, ее политика в этом регионе имела многие объективно прогрессивные последствия. Россия, несмотря на реакционность царизма, оказала значительную помощь Румынии в ее борьбе за полное объединение, сохранение и расширение автономии Румынского государства, помогла достижению независимости страны, признав за нею права суверенного государства. В результате проведенных советскими историками исследований более широкое освещение получили также русско-румынские революционные и другие общественные связи того времени.
Александр II, Победоносцев и значительная часть правительственных кругов рассматривали движение южных славян исключительно с точки зрения внешнеполитических выгод царского правительства. Прибалтийская знать, представителей которой было немало на русской дипломатической службе, относилась иронически к идеям панславистов. Этой же позиции в значительной мере придерживались и сам Александр II, и великий князь Александр Александрович (будущий царь Александр III).
Реакционные панслависты на первое место ставили свои религиозные и националистические идеи, носились с химерическими планами славянской федерации на Балканах под эгидой царизма, что, впрочем, не входило в намерения самого царского правительства.
Иной была позиция широких слоев русского общества и народных масс. В России развернулось бурное общественное движение в защиту южных славян. В нем и, в частности, в сборе пожертвований принимали участие и дворяне, и купечество, и интеллигенция. Интересно подчеркнуть, что большую часть денежных и других пожертвований в фонды помощи внесли простые трудовые люди - крестьяне и горожане. Многие из революционных народников принимали участие в движении в защиту балканских народов. Известна роль в этом движении выдающихся художников (В. Поленов, К. Маковский), писателей (Г. Успенский и др.), врачей (С. Боткин), критиков (В. Стасов), скульпторов (М. Антокольский). Их побуждения отличались высоким бескорыстием и благородством. Русские добровольцы, врачи, сестры милосердия нередко показывали примеры беззаветного самопожертвования. Широко известен подвиг русской девушки Юлии Вревской, графини родом, ставшей сестрой милосердия и в условиях походной жизни погибшей от болезни в 22- летнем возрасте.
Новейшие исследования и публикации намного расширили наше представление о позиции различных общественных кругов и течений в России в отношении освободительного движения южных славян против турецкого господства и русско-турецкой войны. Рассмотрение литературы по этим вопросам выходит, однако, за рамки статьи. Советские ученые исследовали также отклики на Балканский кризис не только в Европе, но и в США и Японии28, однако и этот вопрос лежит за пределами рассматриваемой темы. Как было упомянуто, советские историки показали, что надежда реакционных правительственных кругов на то, что война с Турцией отвлечет общественное недовольство и укрепит самодержавие, не оправдалась. Огромные издержки на войну и людские потери содействовали дальнейшему ослаблению царского режима внутри страны. Как известно, сразу же после русско-турецкой войны в России возникла революционная ситуация 1879 - 1881 гг., изучением которой занята большая группа советских ученых во главе с М. В. Нечкиной.
Политика Австро-Венгрии. В ходе Балканского кризиса, особенно во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., важное значение имела позиция Австро-Венгрии. Советские ученые всегда подчеркивали классовую помещичье-буржуазную суть политики правящих кругов габсбургской двуединой монархии. Эти круги хотели сохранить и упрочить господство над народами своей многонациональной державы, распространить ее власть или политическое влияние на другие народы Балканского полуострова. С этой точки зрения для них особенно важное значение приобретало подавление национально-освободительного движения балканских народов, в первую очередь славянских. Из всего этого вытекал и ярко выраженный реакционный и экспансионистский характер политики Австро-Венгрии, на Балканах в частности, ее экономическая экспансия в этом направлении в связи с возрастающим значением рынка балканских стран для австрийской буржуазии. Одним из важнейших средств австрийского проникновения в этот регион являлось железнодорожное строительство на Балканском полуострове. Планы овладения Боснией и Герцеговиной также имели свой экономический аспект.
В Австро-Венгрии важная роль принадлежала мадьярскому дворянству, которое было особенно заинтересовано в подавлении освободительного движения славянских народов, так как большая часть населения "земель короны св. Стефана" состояла из славян. Граф Д. Андраши олицетворял эту мадьярскую политическую группировку в австро-венгерском правительстве. Вместе с тем некоторые представители правящих кругов австрийской части империи вынашивали планы превращения ее из дуалистической в триалистическую с тем, чтобы ослабить венгерское влияние, создав третью, славянскую, часть Габсбургской монархии. Они намеревались путем сделки с Россией разграничить сферы влияния на полуострове, включить в состав своего государства южнославянские области западной половины Балкан, начав эту политику с захвата Боснии и Герцеговины. В создавшейся ситуации графу Андраши приходилось маневрировать при осуществлении внешнеполитического курса. Указанные исходные моменты австро-венгерской политики на Балканах нашли отражение в фундаментальных трудах С. Д. Сказкина, В. М. Хвостова29 и других советских ученых.
После потери Ломбардии (1859 г.) и поражения в войне с Пруссией (1866 г.) стремление австрийских правящих кругов к захвату Боснии и Герцеговины стало проявляться все более заметно. Выдвигались соображения военно-политического и экономического характера, например, о том, что, пока эти области находятся в руках Турции, нельзя думать об экономическом подъеме империи. Высказывались мнения, что территориальные потери предшествующих времен требуют "компенсации". Весной 1875 г. император Франц-Иосиф I совершил поездку в Далмацию, в основе которой лежали военно-экономические мотивы. Но для того, чтобы осуществить эти цели, надо было доказать, что Турция не способна управлять указанными провинциями, и сделать так, чтобы они не попали в руки других великих держав30.
Хотя Андраши был против какого-либо расширения Габсбургской монархии на юг, он все же вынужден был прислушиваться к мнению двора и военно-аристократических кругов. В официальных выступлениях вплоть до весны 1875 г. он маскировал политику Австро-Венгрии, заявляя, что она абсолютно не помышляет об оккупации Боснии и Герцеговины. При этом он оставлял лазейку, отмечая, что такая политика может иметь место до тех пор, пока безопасность империи не будет затронута31. Секретная же деятельность в этой области шла полным ходом. В лице России Австро-Венгрия видела главного противника осуществления своей политики на Балканах. Не имея особых экономических интересов на Балканах вследствие неразвитости своей промышленности и транспорта, Россия в определенных рамках оказывала помощь национально-освободительному движению и пользовалась большой симпатией патриотов не только в восточной, но и в западной части Балканского полуострова32.
Австро-русские противоречия и антиславянская направленность политики Габсбургской монархии отразились в 1875 - 1876 гг. на рассмотрении проекта реформ в Боснии и Герцеговине, находившихся под властью султанской Турции. Пресловутая нота Андраши (30 декабря 1875 г.) приглашала Турцию и великие державы к проведению умеренных реформ для облегчения участи христианских подданных султана. Нота преследовала цель по возможности ограничить роль России и Сербии в определении характера указанных реформ, поставив этот вопрос в зависимость от участия в его решении ряда других держав. В особенности Андраши стремился урезать политические требования народов Боснии и Герцеговины и оставить их пока под властью Турции. Он считал, что легче осуществить на Балканах экономическую экспансию при сохранении "дряблой" Турции, и опасался дальнейшего развития Балканского кризиса33. Одновременно он искал тайного соглашения с Россией на случай войны.
Инициаторами публикации важнейших источников о подлинных целях Австро-Венгрии в ходе Балканского кризиса явились советские ученые34. Осложнения на Балканах в середине 70-х годов XIX в. ставили новые задачи перед правительствами Австро-Венгрии и России, каждое из которых искало выгодных для себя решений. Такая попытка имела место во время встречи в Рейхштадте Франца-Иосифа I и Андраши с Александром II и Горчаковым (8 июля 1876 г.). Как известно, специального протокола не было подписано, но остались записи бесед в двух редакциях (русской и австрийской), отличающиеся друг от друга по Содержанию35. Обе стороны декларировали "принцип невмешательства" в балканские дела, который являлся скорее результатом отсутствия взаимоприемлемых решений. Взрывоопасная ситуация на Балканах сохранялась. По русской записи, Австро-Венгрия в случае войны и перекройки карты Балкан получала только часть Боснии, по австрийской, - всю Боснию и большую часть Герцеговины. Очевидно из этого, что в ходе беседы аппетиты Австро-Венгрии не были удовлетворены и полной договоренности не было достигнуто, хотя австрийский император Франц-Иосиф II внешне был очень доволен результатом этой встречи.
Рейхштадтская сделка была уточнена, как известно, Будапештской конвенцией, в которой отражено было, в частности, стремление Австро-Венгрии не допустить создания на Балканах большого славянского государства. Российское правительство дало такое обещание, хотя самый термин "большое" допускал весьма различные толкования. При поддержке Германии и Англии Андраши упорно добивался своей цели, выторговывая у России уступки. Он рассчитывал, что в случае русско-турецкой войны Австро-Венгрия сохранит нейтралитет и вместе с тем оккупирует в виде "залога" Боснию и Герцеговину.
Условия Сан-Стефанского мирного договора, способствовавшие возрождению Болгарского, Румынского, Сербского и Черногорского государств, находились в явном противоречии с планами Австро-Венгрии. Для уточнения ее Позиции в марте 1878 г. в Вену была послана миссия во главе с российским послом в Константинополе Н. П. Игнатьевым36. На миссию обрушился град обвинений в нарушении условий Рейхштадта и Будапешта. Австро-Венгрия требовала обеспечения себе торгового пути к Эгейскому морю, экономического влияния в Вардарской долине, выступала против ослабления Турции и т. д. В планы двуединой монархии входило противопоставление друг другу Сербии и Болгарии, чтобы, сталкивая их, укрепить свое влияние на Балканах. Андраши заявил Игнатьеву, что будет настаивать на созыве европейского конгресса, и пригрозил союзом с Англией.
Эта программа нашла горячее одобрение у германского канцлера О. Бисмарка. Андраши легко достиг взаимопонимания и с Англией, позиция которой была близка к австро-венгерской. 6 июня 1878 г. три державы подписали договор о проведении согласованной политики на конгрессе. На Берлинском конгрессе позиции Германии и Англии содействовали тому, что Австро-Венгрия без единого выстрела получила Боснию и Герцеговину; были удовлетворены и другие ее претензии. Подъем национально-освободительного движения в этих областях был временно подавлен.
Все это подтверждает, что политика Австро-Венгрии в отношении Боснии и Герцеговины носила экспансионистский и реакционный характер. Шаг за шагом следуя своей цели, она на Берлинском конгрессе в основном добилась ее реализации. Нельзя не отметить откровенный характер заявления Андраши на заседании конгресса 28 июня 1878 года. Он сказал, что в Боснии и Герцеговине царит "анархия" и больше нельзя "сидеть в бездействии", когда на территорию империи проникают тысячи беженцев, содержание которых ложится тяжелым бременем на государство и местных жителей. Мысль о предоставлении боснякам и герцеговинцам автономии казалась ему совершенно неприемлемой37.
Реакционность этих рассуждений и желание Андраши подавить освободительное движение в Боснии и Герцеговине очевидны.
Советские историки подчеркивают, что политика Австро-Венгрии в годы Балканского кризиса и русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. ничего общего не имела с "защитой" Турции, что и показала оккупация Боснии и Герцеговины. Австрийские авторы много писали на эти темы, главным образом в официозно-публицистическом плане, они идеализировали политику Андраши, игнорируя ее классовые основы37. Оценки же политики России биографом Андраши Е. Вертхаймером, по вполне обоснованному мнению американского историка Д. Раппа, особенно тенденциозны38. Известным шагом вперед явилась более объективная публикация А. Новотного39.
Политика Германии. Выше уже отмечалось, что во время Балканского кризиса и русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. Австро-Венгрию поддерживала Германия. Советские историки обоснованно отвергли официальные бисмарковские легенды о беспристрастии "железного канцлера" и его роли "честного маклера" на Берлинском конгрессе. Российские дипломатические источники, открытые после Великой Октябрьской социалистической революции для изучения и публикации, а также издание германских дипломатических документов ясно показали, что Германия поощряла экспансию Австро-Венгрии на Балканах. Занятая на Востоке, Габсбургская монархия должна была полностью отказаться от реванша за Садовую и не могла бы уже никогда претендовать на восстановление былого влияния в Южной Германии. Общеизвестно, что сам Бисмарк в своих "Мыслях и воспоминаниях" (т. II) расценивал австро-венгерский дуализм как своего рода плотину против славянства. Отсюда неизбежно вытекала определенная поддержка Германской империей экспансии Австро-Венгрии на Балканах. В то же время Бисмарк подстрекал Россию к войне с Турцией, чтобы ослабить ее. А это означало, что в случае возникновения австро-русского конфликта Германия встанет на сторону Австро-Венгрии. Сближение с ней позволяло Бисмарку проводить независимую от России политику. И когда в 1876 г. Горчаков через военного уполномоченного германского императора в Петербурге генерала Б. Ф. Вердера решил выяснить позицию Германии на случай австро-русской войны, ответ германской стороны был ясен: если Австро-Венгрии будет угрожать опасность, то Германия выступит на ее стороне40. В дальнейшем Бисмарк защищал интересы Австро-Венгрии, особенно ее претензии на Боснию и Герцеговину, в ходе подготовки и проведения Берлинского конгресса и оказывал давление на Порту.
Важным и убедительно обоснованным тезисом советских исторических трудов является то, что уже в ходе Балканского кризиса, а вовсе не после Берлинского конгресса, закладывался фундамент австро-германского антирусского союза. Основа этого союза наметилась не в результате антигерманских выступлений русской печати после Берлинского конгресса, а ранее, уже в ходе Балканского кризиса и русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов. Советские историки осветили сложный характер дипломатической игры Бисмарка. Он подталкивал Россию к войне в расчете на то, что она увязнет на Балканах и в большей мере будет зависеть от позиции Германии. Франция осталась бы тогда изолированной, а Австро-Венгрия надежно повернула бы к союзу с Германской империей. Раздувая осложнения на Балканах и на Ближнем Востоке, Бисмарк отклонял предложения о решении ряда вопросов на мирной конференции, прикрывая свою политику миротворческой фразеологией41. В марте 1877 г. Бисмарк обещал России не только нейтралитет в случае русско-турецкой войны, но и дипломатическую поддержку. Подобные же обещания давались и Турции.
Как и следовало ожидать, победа России в войне не была выгодна ни Германии, ни Австро-Венгрии, ни Англии. Поэтому на Берлинском конгрессе Россия оказалась в изоляции. В итоге Австро-Венгрия более других усилилась на Балканах, заняв Боснию и Герцеговину. Это имело и свои последствия. С. Д. Сказкин отмечал: "Русско-турецкая война и Берлинский конгресс создали наконец ту международную ситуацию, которую Бисмарк считал желательной с точки зрения германских интересов. Оказав поддержку Австрии, он уже стал фактически на почву тех отношений, которые были затем оформлены в австро- германском союзе"42.
Важность приведенных выше выводов советских ученых и необходимость их популяризации видны, в частности, из того, что некоторые историки ФРГ до сих пор недооценивают старания Бисмарка изолировать Францию и его воинственные угрозы в ее адрес, особенно во время военной тревоги в 1875 году. Они умалчивают о поощрении Бисмарком экспансии Австро-Венгрии на Балканах. В ряде книг западногерманских авторов Бисмарк необоснованно именуется "апостолом общеевропейского мира". Единственным возмутителем спокойствия в Европе в 70-х годах XIX в. изображается Россия. Особенно выделяется панславизм как источник всех "беспорядков" на Балканах, хотя не подлежит сомнению отрицательное отношение наиболее влиятельных кругов при царском дворе к панславизму. В духе австрийской публицистики 70-х годов XIX в. восстания балканских народов против турецкого ига и теперь изображаются некоторыми историками ФРГ как результат действий "панславистских агитаторов". Современные историки ФРГ восхваляют позицию Бисмарка, который в 1876 г. дал знать России, что Германия не допустит разгрома Австро-Венгрии. Они хвалят и провокационную политику Бисмарка в ходе Балканского кризиса 1875 - 1878 гг., пытаются толковать ее как "миротворчество". Воспроизводятся и устаревшие версии о "беспристрастности" Бисмарка, о его роли "честного маклера" на Берлинском конгрессе. Эти тенденции присущи книгам таких западногерманских буржуазных историков, как А. Хильгрубер, В. Моммзен, Ф. Хазельмайр, В. Рихтер43. Подобные концепции повторяются и в ряде других работ, вышедших в ФРГ.
В то же время историки ГДР приходят к заключениям, весьма близким к выводам советских ученых. В противоположность открытой апологии действий Бисмарка в западногерманской историографии ученые ГДР подходят к этим вопросам объективно. Они уделяют много внимания внешнеполитическому курсу Бисмарка44, раскрывают его политику в отношении Франции, приведшую к созданию острых конфликтных ситуаций, отмечают, что Бисмарк старался создать условия для повторения "локализованной войны" против Франции. Во второй половине 70-х годов XIX в. германское правительство намечало возможность "превентивной войны" против Франции во избежание войны на два фронта в будущем45. Бисмарк разжигал противоречия между Россией и Австро-Венгрией в интересах своей политики, имея в виду усиление позиций Германии. Он был ярым противником освободительной борьбы балканских народов и стремился использовать для этой целя реакционные силы других государств, прежде всего Австро-Венгрии. Политика Бисмарка в ближневосточном кризисе 1875 - 1878 гг. содействовала поддержанию напряжения на Балканах46 и возникновению русско-турецкой войны. Э. Энгельберг (ГДР) пишет, что вся политика "железного канцлера" носила милитаристский характер. Ученый решительно выступает против изображения Бисмарка в качестве миротворца, противника войны, разоблачает несостоятельность легенды о политике "честного маклера" на Берлинском конгрессе, показывает антигуманный, антидемократический характер позиции Бисмарка, пишет, что осенью 1876 г. он был готов пойти навстречу русскому запросу (относительно войны с Австро-Венгрией) при условии, что Россия гарантирует Германии обладание Эльзасом и Лотарингией, что означало бы резкое обострение отношении между Россией и Францией и полную изоляцию последней47. Э. Энгельберг, однако, несколько преувеличивает влияние панславизма на внешнюю политику царского правительства48, но в целом его глубоко обоснованный анализ событий сходен с концепциями советской историографии.
Политика Англии. В исторической литературе весьма запутан вопрос о характере британской политики в ходе Балканского кризиса и русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов. В традиционной английской историографии консервативного толка упорно проводилась идея о якобы чисто "оборонительной и бескорыстной" роли Великобритании в этих событиях. Англия изображалась как "защитница" Турции от "русской агрессии". Такую точку зрения выдвинули еще современники событий Х. Раулинсон и Х. Вормс49. Их книги носили публицистический характер, были обусловлены политическими соображениями момента, но положили начало огромной апологетической литературе, ставшей особенно обильной с наступлением империалистической эпохи и прославлявшей политику консервативного правительства Б. Дизраэли. В качестве характерного примера может служить хотя бы его биография, принадлежащая перу Дж. Бекля и В. Монипенни50. Эти авторы придерживаются несостоятельной версии об агрессивности политики одной только России в восточном вопросе. В книге английского историка Б. Самнера51, хотя и делается попытка рассматривать дипломатическую историю в связи с экономическими и социальными факторами, Балканский кризис необоснованно представляется как следствие интриг русской дипломатии. Самнер продолжает традиционную концепцию оправдания английской захватнической политики необходимостью обороны от "русской агрессии" и обходит молчанием экспансионистские цели Англии.
Эта точка зрения получила поддержку и за океаном. Американский историк У. Лангер выставляет в качестве виновника восточного кризиса Россию и "панславизм", а политику Англии изображает как исключительно оборонительную52. С ним сходится и другой американский историк, профессор Стэнфордского университета Д. Харрис. Претендуя на объективность изложения, он пишет, что Дизраэли был якобы вынужден оставить Боснию и Герцеговину на произвол Турции с целью помешать России добиться полного освобождения всех славянских провинций Османской империи. Англия, по его словам, была "другом Турции"53.
Одновременно с консервативной версией родилась и либеральная интерпретация политики Англии в ближневосточном кризисе 70-х годов XIX века. Отражая мнение оппозиционной политической партии, концепция либеральных авторов была обусловлена соображениями политической борьбы и конкретными обстоятельствами своего времени. Либеральная партия победила консерваторов на выборах 1880 г. в основном под лозунгами критики дорогостоящей агрессивной внешней политики последних. Во время предвыборной кампании осенью 1879 г. лидер либералов У. Гладстон резко критиковал протурецкий курс правительства Дизраэли, считая подобную политику глубоко ошибочной. "Как прежде он призывал турок к ответу, так теперь он звал лордов Биконсфилда и Солсбери к ответу перед общественным мнением за их поведение, особенно в области внешней политики"54, - пишет один из панегиристов Гладстона. Начавшаяся с работ герцога Аргайльского и П. Клэйдена55, которые критиковали агрессивный курс Дизраэли с целью привлечения на сторону своей партии избирателей, либеральная историография выросла со временем в обширную и помпезную "гладстониаду". Гладстона его почитатели изображали в виде некоего идеального уникума среди политических деятелей XIX в., чуждого земных материальных интересов и следовавшего в жизни и политике лишь гуманистическим соображениям христианской морали. В работах либеральных английских историков Гладстон предстает как принципиальный противник агрессивной внешней политики и колониальных захватов, сторонник мира и сокращения военных расходов, "друг" угнетенных и малых народов56.
Развернутая Гладстоном в 1876 г. с определенными политическими целями антитурецкая кампания и критика правительственного курса на Ближнем Востоке, а также выход в свет его памфлета "Болгарские ужасы", в котором он призывал изгнать султана с европейского континента "со всеми его пожитками"57, способствовали укоренению среди современников и в позднейшей историографии легенды о Гладстоне как последовательном "защитнике" славянства и непримиримом враге турецкого деспотизма. Подобная точка зрения проникла и на страницы русской дореволюционной либеральной литературы58. Один из представителей либеральной историографии, Р. Ситон-Уотсон, рассматривает политику Дизраэли как ошибочную, а самого Дизраэли как творца определенного курса внешней политики объявляет попросту "историческим мифом"59. Ситон-Уотсон подчеркивает попытки царского правительства разрешить Балканский кризис 1875 - 1878 гг. дипломатическим путем. Но на книге Ситона-Уотсона также лежит печать идеализации либералов во главе с Гладстоном и субъективно-идеалистического подхода к историческим явлениям.
Классовая сущность политики правительства Дизраэли в связи с балканскими событиями 1875 - 1878 гг., а также позиция либеральной партии во главе с Гладстоном широко освещены в работах советских историков Х. Муратова, Е. В. Елисеевой, М. К. Гринвальд, Г. Н. Реутова, О. Б. Шпаро60. Обобщенная, всесторонняя характеристика ближневосточного кризиса 70-х годов XIX в. и политики держав, включая и Англию, дана в III и IV главах написанного В. М. Хвостовым фундаментального труда "История дипломатии" (т. II. М. 1963).
На основании изучения большого конкретно-исторического материала советские исследователи установили, что действия Англии на Балканах и на Ближнем Востоке в целом в 1875 - 1878 гг. отражали ее экспансионистский курс, направленный на противодействие национально-освободительным движениям балканских народов против турецкого владычества, подчинение британскому влиянию Турции и частичный раздел или захват ее владений, особенно Египта и Кипра. Консервативный кабинет Дизраэли широко применял вмешательство во внутренние дела Турции, выразившееся, в частности, в смещении при участии английской дипломатии султана Абдул-Азиза, а затем и Мурада V. Дипломатия Дизраэли была направлена не на поддержку Турции, а на подталкивание ее к войне с Россией и подавление национально-освободительных движений в Османской империи с целью ослабить как Турцию, так и Россию, а затем потребовать "компенсаций". Англия успешно подстрекала Турцию к войне61, которая началась не столько в интересах последней, сколько нужна была Дизраэли для того, чтобы заставить ее просить о помощи: прислать флот в проливы, высадить десант и т. д. Хотя пресловутые заявления о "сохранении независимости и целостности" Османской империи по-прежнему оставались традиционным лозунгом английских консерваторов, британский премьер после покупки в 1875 г. контрольного пакета акций Суэцкого канала строил планы получения в виде "уступки" со стороны Турции какого-либо порта или острова для английской военной базы. В этом плане фигурировали даже Варна, Батум и др. пункты62. Таким образом, официальный тезис о "защите" Турции являлся лишь прикрытием истинных намерений Англии по отношению к ней.
Советские историки, не игнорируя влияния либеральной буржуазной идеологии на политику Гладстона, учитывают прежде всего классовые основы политического курса либералов - то, что либеральная партия выражала интересы части английской буржуазии, знаменем которой было фритредерство. И если "обновленный демократический торизм", глашатаем которого выступал Дизраэли, принес первые веяния новой, империалистической эпохи с ее культом безудержной колониальной экспансии, то либералы еще были твердыми сторонниками фритредерства. Их призывы к воздержанию от прямых колониальных захватов и войн, стремление к экономии средств за счет сокращения военных расходов вытекали из интересов тех кругов английской буржуазии, которые в то время не получали непосредственных выгод от колониальных войн и больше уповали на экономическую экспансию под флагом свободы торговли. Кроме того, оппозиция английских либералов политике Дизраэли отражала нежелание платить дополнительные налоги на осуществление прямых колониальных захватов.
Вторым обстоятельством, обусловившим тактику либералов, были соображения, продиктованные подготовкой к парламентским выборам. Критика агрессивной дорогостоящей внешней политики консерваторов и антитурецкая агитация были борьбой за голоса избирателей, не получивших выгод от политики Дизраэли. Либеральная оппозиция предлагала свою, несколько отличную от консервативной, внешнеполитическую линию. Эта линия в конечном счете также выражала интересы английской буржуазии, но иным способом. Консерваторы стремились подчинить своему влиянию Балканский полуостров, официально делая ставку на Турцию и султанский деспотизм. Либералы же считали, что Англии выгоднее ориентироваться не на дряхлеющую Турцию, а добиваться поддержки со стороны балканских народов. Симпатии к освободительной борьбе южных славян были широко распространены среди простых людей Англии, и либералы также учитывали это. Отсюда выступления либералов в парламенте, полные жалости к угнетенным славянам, тогда как речи консерваторов дышали злобой и пренебрежением к ним63.
В выступлениях либералов красной нитью проходит мысль о том, что именно независимые или автономные балканские государства могли бы под английским влиянием стать барьером, отделяющим Россию от проливов и Константинополя. Утверждение либеральной историографии о русофильстве Гладстона требует оговорок. В своем памфлете "Болгарские ужасы" он критиковал английское правительство не за антирусскую политику, а за неумелое ее ведение, вследствие чего англичане "под предлогом противодействия и угроз" в адрес России "постоянно и очень неловко играли ей на руку"64. Следует, однако, заметить, что хотя Гладстон также имел в виду ослабление позиций России на Балканском полуострове, он намеревался осуществить ее вытеснение из этого района путем содействия славянам. Рассмотрев отношение либеральной оппозиции к ближневосточному кризису 70-х годов XIX в. на различных его этапах, Е. В. Елисеева пришла к выводу, что "оно определялось не принципиальными расхождениями с консерваторами о конечных целях английской внешней политики на Балканах, а политической конъюнктурой внутри страны, которая давала возможность либералам использовать благоприятную обстановку для борьбы за возвращение к власти"65. Во всяком случае, либералы широко использовали искреннее возмущение многих простых людей Англии турецкими жестокостями в отношении славянских народов. Что же касается постоянных апелляций Гладстона к категориям добра и зла, справедливости и разума при обосновании им своих политических позиций, то его религиозно-моральные принципы, конечно, имели значение, но не помешали ему, например, симпатизировать рабовладельческому Югу в годы гражданской войны в США.
Во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. правительство Дизраэли афишировало себя как защитника проливов, Галлиполийского полуострова и Константинополя от возможного занятия их русскими войсками, но Дизраэли при этом вынашивал планы оккупации Англией зоны проливов. "Хотел бы видеть наш флот во внутренних водах Турции и переход Галлиполи в наши руки в качестве материальной гарантии"66, - писал он британскому послу в Константинополе О. Г. Лайарду. Дизраэли приказал британскому флоту в феврале 1878 г. пройти через Дарданеллы в Мраморное море без разрешения султана.
После Сан-Стефанского мира кабинет Дизраэли стремился ограничить уступки со стороны Турции в пользу России и славянских народов Балканского полуострова. Вместе с Австро-Венгрией он не желал допустить там образования большого славянского государства и грозил войной. Как известно, пересмотренные условия мира были вначале зафиксированы в русско- английском соглашении от 30 мая 1878 года. Спустя пять дней было подписано англо-турецкое соглашение, вошедшее в историю под названием "Кипрской конвенции". Этот договор выявил действительные цели, которые британское правительство преследовало в ближневосточном кризисе. Подчиняя себе Кипр и обеспечивая право вмешательства во внутренние дела Турции, Англия стремилась придать благовидную внешность этой конвенции, выдавая свой захват Кипра за "добровольную уступку" его Портой. Утверждение ряда английских историков о том, что со стороны Турции конвенция была добровольным актом, а со стороны Англии - "бескорыстным", направленным на защиту слабой Турции, представляется явно несостоятельным67. Уже самый факт, что англо-турецкое соглашение, которое декларировалось в качестве гарантии против дальнейшего продвижения русских войск на азиатском театре войны, было заключено после русско-английского, в котором была намечена будущая русско-турецкая граница в Закавказье, показывает несостоятельность заявлений британской дипломатии о "защите" Турции.
На деле "Кипрская конвенция" была вырвана Англией у Турции путем угроз68. Советские исследователи установили, что захват Кипра подготавливался английским правительством еще до русско-турецкой войны69. Остров этот предполагалось использовать как плацдарм для дальнейшего английского продвижения в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке, где главным объектом британской экспансии был Египет. Купив в 1875 г. контрольный пакет акций Компании Суэцкого канала, британское правительство, по существу, стало хозяином этой важнейшей водной артерии. Это был первый акт в истории закабаления Египта Англией. Стратегическим оплотом для дальнейшей экспансии в этом направлении стал Кипр с его важным географическим положением.
На Берлинском конгрессе обсуждался, как известно, статус черноморских проливов. Главным противником действовавших в то время международных конвенций о закрытии проливов для военных судов выступила Англия. Целью британской дипломатии было стремление добиться такого режима в проливах, который позволял бы английскому флоту проходить через Босфор и Дарданеллы в Черное море и держать под угрозой русское Черноморское побережье, что давало бы Англии большую свободу рук в Афганистане, Иране, Турецкой империи. Британский представитель на конгрессе лорд Солсбери объявил, что принцип закрытия проливов для военных судов носит характер обязательств держав перед султаном. Следовательно, это обязательство отпадает, если султан пригласит флот той или иной державы в проливы. Современный американский историк Б. Елавич характеризует заявление Солсбери как стремление "освободить английскую сторону от соблюдения соглашения по проливам"70.
Следует признать, что ряд западных буржуазных историков теперь все чаще отказывается от безоговорочной трактовки позиции Англии в 1875 - 1878 гг, как "защиты" Турции от "русской агрессии". Та же Б. Елавич пишет, что "защита" интересов Турции провозглашалась лишь в качестве прикрытия английской политики, преследовавшей узкоэгоистические цели. "Защитники" Турции - Англия и Австро-Венгрия - "не только не имели намерения поддерживать интересы Порты, но, как стало ясно к 1878 г., они также имели определенные виды на территорию империи"71. Эти-то "защитники" и явились инициаторами частичного раздела Турции. Австро-Венгрия и Англия без единого выстрела захватили: первая - Боснию и Герцеговину, вторая - Кипр.
Позиция Франции и Италии. В отличие от детального анализа политики Англии, Германии и Австро-Венгрии в советской историографии дана лишь весьма общая характеристика позиции Франции в период Балканского кризиса 1875 - 1878 годов. Французское правительство стремилось в то время предотвратить войну на Балканском полуострове. Конфликт России с Турцией представлялся руководителям французской внешней политики опасным, так как он мог бы развязать Германии руки для нападения на Францию72. Именно поэтому французские дипломаты старались удержать Черногорию73 и Сербию от войны. Французские деловые круги, связанные с банками, инвестировавшими капиталы в Турции, опасались укрепления влияния России в Османской империи. Конкуренция с английскими финансистами в Турции не мешала им сотрудничать с ними в целях противодействия России. Финансовые круги Франции стояли за "невмешательство" в Балканский кризис. Более широкие слои французской буржуазии, не имевшие прямых интересов на Ближнем Востоке, продолжали считать главной опасностью германскую угрозу. Они видели в России прежде всего противовес Германии и выражали определенные симпатии русской политике в ближневосточном кризисе74.
Политика балансирования между Россией и Англией проводилась французской дипломатией в начале Балканского кризиса и нашла свое отражение в поведении французского представителя на Константинопольской конференции в ноябре 1876 года. Официальный циркуляр правительства Франции от 19 ноября 1876 г. говорил о том, что она не имеет непосредственных интересов в этом конфликте и стремится к миру и согласию между европейскими державами. Но в строго секретной инструкции французским уполномоченным было указано, что они должны поддерживать на конференции Россию75. В довольно сложной обстановке французские представители придерживались этой инструкции на конференции, которая, как известно, окончилась безрезультатно. С началом русско-турецкой войны французское правительство заявило о своем полном и строгом нейтралитете76, и в целом он был благожелательным для России.
Однако вскоре после поражения монархическо-клерикальных сил во главе с Мак-Магоном и победы буржуазных республиканцев новое французское правительство повернуло к сближению с Англией и Австро-Венгрией, противниками России. Французская пресса, связанная с правительственными кругами, стала выступать против политики России на Ближнем Востоке. Согласно новому внешнеполитическому курсу, на Берлинском конгрессе французские уполномоченные не только оказали поддержку западным державам, но и создавали затруднения для России77. Французская финансовая буржуазия, заинтересованная в сохранении и расширении позиций французского капитала на Ближнем Востоке, усматривала в России опасного соперника; в славянских народах, поддерживаемых Россией, она видела ее политическую опору. Поэтому французские дипломаты противодействовали планам России и освободительным стремлениям славянских народов. Они подчеркивали линию на "территориальную целостность Турции", то есть на сохранение османского феодального гнета на Балканах. "Целостность" Турции была нужна французской буржуазии для того, чтобы получать с нее ростовщические проценты по займам, а освобождение славянских народов от османского господства могло сократить эти доходы французских капиталистов. Практически политика "незапятнанных рук", провозглашенная французским кабинетом, свелась к поддержке Англии и Австро-Венгрии на Берлинском конгрессе.
Италия после 1870 г. уже считалась входящей в число великих держав, но ее роль в ближневосточном кризисе была сравнительно малозначительной и почти не освещена в советской историографии. В ходе Берлинского конгресса итальянские уполномоченные пытались добиться "компенсаций" за усиление Австро-Венгрии. Один русский дипломат заметил по этому поводу: "На каком основании итальянцы требуют себе приращения территории? Разве они опять проиграли сражение?", - намекая на территориальные приобретения Италии, полученные после войны 1866 г. невзирая на сокрушительное поражение итальянцев при Кустоцце78. Немецкие и австрийские партнеры Италии обращали ее внимание на Тунис. Ирредентистское движение за присоединение к Италии Триеста не оказало влияния на развитие Балканского кризиса. Следует подчеркнуть, что политика Италии на Балканском полуострове в 70-х годах XIX в. в советской историографии еще специально не исследована.
Резюмируя, можно отметить, что в целом советская историография вместе с учеными-марксистами социалистических стран пришла к объективным и обоснованным выводам о политике великих держав в Балканском кризисе 1875 - 1878 гг. и в огромной степени способствовала всестороннему изучению этого явления во всей его сложности и противоречивости. Особенно это относится к балканской политике России, русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. и различным аспектам ее влияния на национально-освободительное движение балканских народов, которому русская армия оказала мощную поддержку. Раскрыты были противоречивые стороны войны 1877 - 1878 гг., роль в ней реакционных интересов царизма и других правительств, объективно прогрессивные последствия побед русской армии для балканских народов, показаны совместные действия патриотических сил славянских народов с русской армией, вошедшие в историю как незабываемые страницы боевого содружества и взаимной поддержки. То же касается русско-румынских отношений и боевого сотрудничества русских и румынских войск в 1877 - 1878 годах. Политика России и действия русской армии спасли Сербию от полного разгрома. С другой стороны, реакционный компромисс царского правительства с Австро-Венгрией еще до начала войны и затем давление западных держав на Берлинском конгрессе способствовали оккупации Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Англия использовала Балканский кризис для захвата Кипра. "Защитники" Турции получили компенсации за ее счет. Большой вклад внесен в изучение общественных течений в России и их отношения к Балканскому кризису и русско-турецкой войне, широкого движения в России в поддержку южных славян.
Еще недостаточно, однако, изучена деятельность добровольцев, позиция различных групп народников в отношении южнославянского освободительного движения и русско-турецкой войны. Как известно, часть народников считала, что передовым силам русского общества нет дела до освободительного движения южных славян и что поддержка его лишь отвлекает внутренние силы России от борьбы за социальное освобождение. Эта тенденция части народников не может расцениваться позитивно и характеризует их идейно-теоретическую слабость, недооценку ими национально-освободительных движений балканских славян, иллюзии относительно непосредственного перехода к полному социальному освобождению без развития капитализма и революционного рабочего движения, без сочетания борьбы за социальное освобождение с демократической борьбой и против царизма, и против национального гнета. Проблема эта требует, конечно, специального исследования. В то же время не изучены еще многие архивные материалы. Особенно это касается отношений России с Сербией и Черногорией в рассматриваемый период, политики России на Балканах накануне Балканского кризиса, то есть в начале 70-х годов XIX в. и непосредственно после Берлинского конгресса.
Таковы основные результаты, достигнутые советской исторической наукой в исследовании политики великих держав на Балканском полуострове в 1875 - 1878 гг. в сопоставлении с некоторыми концепциями западноевропейской историографии.
Примечания
1. Балканский кризис понимается в статье как охватывающий события 1875 - 1877 гг., русско-турецкую войну и последовавшее за ней мирное урегулирование.
2. С. А. Никитин. Подложные документы о русской политике на Балканах в 70-е годы XIX века. "Известия" АН СССР. Серия истории и философии. 1946, т. III, N 1, стр. 87 - 91.
3. С. А. Никитин. Восточный кризис 70-х годов XIX в. в новейшей литературе. "Краткие сообщения" Института славяноведения АН СССР. М. 1964. Вып. 40, стр 29- 30 и др.
4. С. Jовановиh. Сабр. дела. Т. VII. Влада Милана Обреновиhа. Београд. 1934, стр. 492.
5. В. Чубриловиh и В. Чоровиh. Cpбja од 1858 до 1903. Београд. [1938], стр. 74; см. также В. Чубриловиh. Исторja политичке мисли у Србиj и XIX в. Београд. 1958; его же. Босански устанак. Београд. 1930; М. Еkmecic. Ustanak u Bosni 1875 - 1878. Sarajevo. 1960.
6. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 9, стр. 22.
7. См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 30, стр. 350.
8. В. И. Ленин. ПСС. Т. 25, стр. 264.
9. В. И. Ленин. ПСС. Т. 26, стр. 144; т. 25, стр. 262.
10. В. И. Ленин. ПСС. Т. 22, стр. 155.
11. Там же, стр. 136.
12. В. И. Ленин. ПСС. Т. 26, стр. 144.
13. В. И. Ленин. ПСС. Т. 28, стр. 668.
14. В. И. Ленин. ПСС. Т. 27, стр. 101.
15. В. И. Ленин. ПСС. Т. 22, стр. 188.
16. В. И. Ленин. ПСС, Т. 17, стр. 225.
17. В. И. Ленин. ПСС. Т. 28, стр. 668, 672.
18. Свой анализ международных отношений на Балканах В. И. Ленин в дальнейшем развил и продолжил применительно к эпохе империализма, особенно в связи с Балканскими войнами 1912 - 1913 гг., первой мировой войной, но это уже вопросы, выходящие за рамки данной статьи.
19. Кроме Италии, позиция которой остается еще в советской исторической литературе почти не исследованной.
20. С. Д. Сказкин. Конец австро-русско-германского союза. Т. I. М. 1928 (2-е изд. М. 1974); В. М. Хвостов. История дипломатии. Т. II. М. 1963; С. А. Никитин. Славянские комитеты в России в 1858 - 1876 гг. М. 1960; "Освобождение Болгарии от турецкого ига". Документы. В 3-х тт. (публикация подготовлена совместно с болгарскими историками). М. 1961 - 1967; "История СССР с древнейших времен до наших дней". Т. V, гл. V (автор Л. И. Нарочницкая). М. 1968, и многие другие работы и публикации.
21. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 22, стр. 43, 47.
22. См. тексты Рейхштадтского соглашения и Будапештской конвенции ("Русско-германские отношения 1873 - 1914 гг.". М. 1922); С. Д. Сказкин. Указ. соч., стр. 47 (здесь и ниже ссылки на 2-е изд.).
23. См. "Parliamentary Papers (Blue Books) - Turkey". (London), 1876 - 1878; "Correspondence respecting the Affairs of Turkey". L. 1877.
24. "Освобождение Болгарии от турецкого ига". М. 1953.
25. Н. И. Беляев. Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. М. 1956; П. К. Фортунатов. Война 1877 - 1878 гг. и освобождение Болгарии. М. 1950; В. Д. Конобеев. Русско-болгарское сотрудничество в русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. М. 1953.
26. Д. Косев. Характер и значение на русско-турската война през 1877 - 1878 гг. "Освобождението на България от турско иго". София. 1958, стр. 9.
27. М. М. Залышкин. Внешняя политика Румынии и румыно-русские отношения 1875 - 1878 гг. М. 1974; Л. Г. Бескровный. Русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. и освободительная борьба балканских народов. "Вопросы истории", 1967, N 6; В. Я. Гросул, Е. Е. Чертан. Россия и формирование Румынского независимого государства. М. 1969 (разделы, посвященные 1875 - 1878 гг., написаны Е. Е. Чертаном); Н. К. Головко. Историческая роль России в освобождении Румынии от турецкого ига. Автореф. канд. дисс, Кишинев. 1956.
28. А. Л. Нарочницкий. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Востоке. 1860 - 1895 гг. М. 1956.
29. В. М. Хвостов. Указ. соч., стр. 85 - 86; С. Д. Сказкин. Указ. соч.
30. Th. Sosnosky. Die Balkanpolitik Osterreich-Ungarn seit 1866. Bd. I. Stuttgart und B. 1913, S. 136 - 140, 177.
31. В. М. Хвостов. Указ. соч., стр. 85.
32. См. С. Д. Сказкин. Указ. соч., стр. 47.
33. С. Д. Сказкин. Указ. соч., стр. 37 - 43, 46 - 47, 51 - 52, 60 и др.
34. См. "Красный архив". Т. I. М. 1922.
35. Текст русской записи см.: "Русско-германские отношения 1873 - 1914 гг.", стр. 37 - 39. Содержание австрийской записи приводится в книге: Е. von Wertheimer. Graf Julius Andrassy: sein Leben und seine Zeit. Bd. 2. Stuttgart. 1913, S. 322 - 324.
36. С. Л. Чернов. Миссия Н. П. Игнатьева в Вену (К вопросу о русско- австрийских отношениях накануне Берлинского конгресса 1878 года). "Вопросы истории СССР". Сборник статей. М. 1972.
37. "Les protokoles du Congres de Berlin avec le Traite Preliminaire de San- Stefano du 19 fevrier (3 mars) 1878 et le Traite de Berlin du 13 juillet 1878". St. Petersbourg. 1878.
37. R. Charmatz. Geschichte der auswartigen Politik Osterreichs im 19. Jahrhundert. Bd. I-II. Leipzig. 1914; E. von Wertheimer. Op. cit. Bd. 1 - 2. Stuttgart. 1910 - 1913.
38. G. H. Rupp. A Wavering Friendship: Russia and Austria. 1876 - 1878. Cambridge, L. 1941, p. 571.
39. "Quellen und Studien zur Geschichte des Berliner Kongresses 1878". Bd. I. Hrsg. von A. Novotny. Graz. 1957.
40. Cм. Die Grosse Politik der europaischen Kabinette. 1871-1914" (далее - "Die Grosse Politik"). Bd. I. B. 1922. N 296, S. 159 и др.
41. "Die Grosse Politik". Bd. 2, NN 279, 261.
42. С. Д. Сказкин. Указ. соч., стр. 81.
43. A. Hillgruber. Bismarcks Aussenpolitik. Freiburg. 1972, S. 131, 135 - 136, 139, 145 - 151; W. Mоmmsen. Bismarck. Ein politisches Lebensbild. Munchen. 1959, S. 170, 175 - 176; Fr. Haselmayr. Diplomatische Geschichte des Zweiten Reichs von 1871 - 1918. I. Buch. Munchen. 1955, S. 104 - 182; W. Riсhter. Bismarck. Frankfurt am Main. 1973, S. 294, 298, 338, 339, 361 - 369. См. также К. Д. Петряев. Мифы и действительность в "критическом" пересмотре прошлого. Очерки буржуазной историографии ФРГ. Киев. 1969, стр. 182 - 183.
44. См. "Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft 1970. Sonderband. Historische Forschungen in DDR 1960 - 1970". B. 1970, S. 472 - 473.
45. "Dipiomatie und Kjiegspolitik vor und nach der Reichsgrundung". B. 1971, S. 145 - 149.
46. "Die grosspreussisch-militarische Reichsgrundung 1871. Voraussetzungen und Folgen". Bd. 2. B. 1971, S. 304.
47. E. Engelberg. Deutschland von 1871 bis 1897. B. 1965, S. 89 - 90, 92, 100, 102, 104 - 107.
48. Ibid., S. 100 - 102.
49. H. Raulinson. England and Russia on the East. L. 1876; H. Worms. England's Policy on the East. L. 1876.
50. G. Buckle and W. F. Monypenny. The Life of Disraefi. Vol. 1 - 6. L. 1920 - 1931.
51. B. H. Suraner. Russia and the Balkans, 1870 - 1880. L. 1937.
52. W. L. Langer. European Alliances and Alignments, 1871 - 1890. N. Y. 1931, pp. 66, 73, etc.
53. D. Harris. A Diplomatic History of the Balkan Crisis of 1875 - 1878. L. - N. Y. 1936, pp. 18, 33.
54. P. Knaplund. Gladstone?s Foreign Policy. N. Y. - L. 1935, p. 72.
55. Argull, Duke of. The Eastern Question from 1856 to 1878. Vol. 1 - 2. L. 1879; P. W. Clayden. England under Lord Beaconsfield. L. 1880.
56. J. Morley. The Life of Gladstone W. E. Vol. 1 - 3. L. 1911; P. Knaplund. Op. cit. ; Ph. Magnus. Gladstone. A Biography. L. 1954.
57. Цит. по: E. Fitzmaurice. The Life of Granville. Vol. 2. L. 1906, p. 165.
58. С. С. Татищев. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПБ. 1903; Л. Фелькнер. Славянская борьба 1875 - 1876 гг. СПБ. 1877.
59. P. W. Seton-Watson. Disraeli, Gladstone and the Eastern Question, L, 1935.
60. Х. Муратов. Роль Англии в "восточном кризисе" (Английская дипломатия и русско-турецкая война 1877 - 1878 гг.). "Историк-марксист", 1940, N 7; Е. В. Елисеева. Политика Дизраэли в "восточном вопросе" накануне русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. Канд. дисс. М. 1949; ее же. Из истории агрессивной политики Великобритании на Ближнем Востоке в 1875 - 1877 гг. "Ученые записки" МГПИ имени В. П. Потемкина. Т. XIV, вып. 1, кафедра истории нового времени. М. 1951; М. К. Гринвальд. Отношение либеральной партии к агрессивной и реакционной политике кабинета Дизраэли на Ближнем Востоке в 1875 - 1878 гг. Автореф. канд. дисс. Л. 1951; Г. Н. Реутов. Ближневосточная политика Великобритании в период русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. и подготовка захвата Кипра. Автореф. канд. дисс. Л. 1957; О. Б. Шпаро. Захват Кипра Англией. М. 1974.
61. Х. Муратов. Указ. соч., стр. 79.
62. Е. В. Елисеева. Из истории агрессивной политики Великобритании..., стр. 51.
63. Там же, стр. 64.
64. Там же, стр. 69.
65. Там же, стр. 87.
66. В. М. Хвостов. Указ. соч., стр. 118 - 123.
67. См. Г. Н. Реутов. Указ. соч.
68. В. М. Хвостов. Указ. соч., стр. 129; Г. Н. Реутов. Указ. соч., стр. 127 - 129.
69. О. Б. Шпаро. Указ. соч., стр. 29 - 30, 270 - 271.
70. В. Jelavich. The. Ottoman Empire, the Great Powers and the Straits Question. 1870 - 1887. Bloomington - L. 1973, p. 124.
71. Ibid., p. 110.
72. А. З. Манфред. Внешняя политика Франции 1871 -1891. М. 1952, стр. 189. См. также: "Франко-германский кризис 1875 г.". "Красный архив", 1938, т. 91; Ю. В. Борисов. Русско-французские отношения после Франкфуртского мира. М. 1951.
73. Д. Вуjовиh. Црна Гора и Француска. 1860 - 1914. Цетинье. 1971, ст. 202 - 204 и сл.
74. А. З. Манфред. Указ. соч., стр. 190 - 194.
75. "Documents diplomatiques francais, 1871 - 1914". Т. 2. Р. 1930, NN 115, 116.
76. Ibid., N 159.
77. В. М. Хвостов. Указ. соч., стр. 130.
78. "История дипломатии". Т. II. М. 1945, стр. 49; "История Италии". Т. II 1970 стр. 282.

Сенкевич И. Г. Георгий Скандербег - руководитель освободительной борьбы албанского народа в XV в. // Вопросы истории. - 1968. - № 3. - C. 71-82.
В январе текущего года исполнилось 500 лет со дня смерти национального героя албанского народа Георгия Кастриоти, прозванного Скандербегом. Георгий Скандербег стоит у истоков национальной албанской истории, давшей немало примеров героизма и свободолюбия. Он воплотил в себе величие народного вождя, мудрость государственного деятеля и талант военачальника. В исторических сочинениях XV - XVIII вв. и воспоминаниях современников Скандербег предстает во всем великолепии ратных подвигов средневекового рыцаря и неутомимого борца за веру и спасение "христианской" культуры. Песни и сказания албанского и других народов рисуют его борцом за справедливость, героем-титаном, наделенным сказочными силами, защитником бедных и слабых. И народная память и средневековая историческая традиция считали Скандербега достойным лавров Александра Македонского, а происхождение прозвища "Скандербег" (от турецкого "Искандер-бей"), полученного им в Османской империи, связывали с его воинскими доблестями и талантом полководца.
Один из феодальных князей Албании XV в., Скандербег был не только легендарным героем в истории своего народа, но и политической фигурой европейского масштаба. С его именем связаны многие важные страницы в истории стран Юго-Восточной Европы, Венгрии, Италии. Уже в XVI в. имя Скандербега стало хорошо известно за пределами его родины. Биография Скандербега, написанная его младшим современником, уроженцем албанского города Шкодры монахом Марином Барлети (1450 - 1512 гг.), была переведена на многие европейские языки и неоднократно переиздавалась1. История жизни и деятельности Скандербега хорошо была известна в соседних с Албанией южных, а позднее и в западных славянских землях, также боровшихся против турецкого нашествия. В XVII в. имя народного героя Албании стало широко известно в России благодаря сочинениям, образно и талантливо пересказывавшим главу о Скандербеге из известной "Всемирной хроники" знаменитого польского публициста Мартина Бельского (1435 - 1575 гг.). В этот период появилось яркое произведение русской исторической литературы "Повесть о Скандербеге, княжати албанском"2.
В конце XIV - начале XV в., после ликвидации господства Византийской империи на Балканах и падения сербской державы Стефана Душана, на территории феодальной Албании возникли независимые албанские княжества. Наиболее влиятельным и сильным в Северной Албании был княжеский род Бальша, владевший торговым городом Шкодрой и прилегавшими областями. Княжеской фамилии Топиа принадлежали земли между реками Мати и Шкумбини. Центром этого феодального владения была сначала крепость Круя, а позднее - порт Дуррес. Временами владения Топиа простирались на юг вплоть до залива Арта. На юго-востоке Албании расположены были земли знатного и старого рода Музаки, их центром была крепость Берат. Менее влиятельными и богатыми были князья: Лек Захария в Даньо, Петер Спани в Дривасте, Лек Душмани в области Пулати, Николай и Павел Дукагьини, владевшие землями по реке Дрини, и другие3. Мелкие албанские феодалы находились в вассальной зависимости от княжеских фамилий и в награду за военную службу в дружинах князей получали небольшие земельные владения. В дружине Андрея Музаки, возглавлявшего в 40-х годах XIV в. крупнейшую княжескую фамилию Музаки, были вассалы, владевшие двумя - пятью, а иногда и одним селением4. Феодальная раздробленность страны и вассальные отношения князей создавали почву для междоусобных войн и столкновений. Эти же обстоятельства были одной из главных причин последующего распространения не только на территории Албании, но и по всему Балканскому полуострову господства турок-османов.
Армия Османского государства начала захватывать балканские земли, бывшие владения Византийской империи, в 1352 году. Покорив в течение нескольких лет Восточную Фракию, турецкий султан превратил в 1362 г. Адрианополь (Эдирне) в балканский плацдарм своей державы. За два последних десятилетия XIV в. турки завоевали большую часть Балкан, что впоследствии создало угрозу Италии и областям внутренней Европы. Разгромив Болгарию и сербские княжества во Фракии и Македонии, армия Османского государства заняла Костур (1379 г.), Битолу (Монастырь - 1380 г.) и Скопле. Коалиции балканских феодальных правителей (в том числе албанских) были разгромлены в 1371 г. на реке Марице, в 1389 г. - в битве на Косовом поле. В 1396 г. при Никополе была разбита сколоченная против турок армия рыцарей-"крестоносцев". Балканские правители, занятые внутренними междоусобицами, своей близорукой политикой часто сами открывали путь в Албанию для чужеземных войск. В 1385 г. Карл Топиа, боровшийся в этот момент с Бальшей II за порт Дуррес, призвал на помощь турецкую армию. У подступов к Люшне впервые встретились турецкие и албанские воины. Но османы выступали на этот раз не в роли завоевателей, а как союзники одного из албанских княжеств. Не отказавшись, разумеется, от завоевательных планов, османы вскоре усилили свое военное наступление на Албанию. Албанские феодалы поплатились за свою недальновидную политику и вынуждены были признать недавнего союзника своим сюзереном, платить огромную дань и посылать военные отряды в армию турецкого султана.
В конце XIV в. во многих крепостях и городах Албании - Шкодре, Даньо, Круе - уже стояли турецкие гарнизоны5. В первые годы XV в. наступление османских сил на Албанию несколько ослабло. Султан был принужден повести свою армию в Малую Азию, куда вторглись войска Тамерлана, в 1402 г. одержавшего победу над турками. Но помыслы османских завоевателей были направлены по-прежнему на захват и покорение Балканского полуострова, в том числе Албании, которая являлась важным объектом в турецких завоевательных планах потому, что она находилась на пути продвижения османской армии в Европу. Через албанские земли лежал путь к побережью Адриатического моря и дальше - в Италию, в Рим, о завоевании которого мечтали турецкие султаны. Уже в 1417 г., когда турки на время получили выход к Адриатическому морю, они начали в гавани Влёры строительство военных кораблей для экспедиции в Италию6. В Албании завоеватели рассчитывали на военную добычу в виде дани, скота и людских ресурсов.
Помимо османского ига, над Албанией в начале XV в. нависла и другая опасность - хищническое господство Венеции, которая препятствовала образованию сильного политического объединения на территории Албании, так как оно представляло бы серьезную угрозу ее господству на Адриатике. В 80 - 90-х годах XIV в., ловко используя феодальные раздоры, царившие между албанскими князьями, и страх их перед турецкими завоевателями, венецианский сенат при помощи беззастенчивых интриг и золота получил под свою власть албанские прибрежные города и крепости. В 1387 г. владелец Дурреса Юрий Топиа (внук вышеупомянутого Андрея Топиа) предложил свой город венецианцам, которые в 1392 г. заняли Дуррес, дав ничего не стоящее обещание управлять им "по древним законам и обычаям". Через два года (в 1394 г.) княжеская фамилия Дукагьини уступила Венеции город Лежу, оставив за собой право получать с него одну треть доходов. В 1396 г. князь Юрий Стражимирович отдал Венеции Шкодру, Дривасти и Даньо, за что был пожалован в наследные венецианские нобили с ежегодной пенсией в тысячу дукатов. Изучавший средневековую историю Албании по архивам Милана, Венеции и других городов Италии известный русский славист В. В. Макушев (1837 - 1883 гг.) показал в своих исследованиях, что Венеция жестоко эксплуатировала население захваченных ею албанских земель, а материальные богатства края подвергались бессовестному разграблению или уничтожению7. Не менее губительной, чем эта разбойничья эксплуатация, была для Албании и политика Венеции в отношении Османского государства: ради военной и торговой выгоды (венецианские купцы были заинтересованы в продолжении торговли с бывшими владениями Византии, попавшими в руки османов) сенат Венеции шел на сотрудничество с турками. Венецианцы прибегали к помощи турок и против Бальши III, с которым они вели длительную борьбу за преобладание в Северной Албании8. Грабительская политика Венеции в Албании и ее двусмысленная дипломатическая игра с турецким султаном значительно облегчили османской армии продвижение в албанские земли.
К середине 20-х годов XV в. в главных крепостях и городах Албании, включая Крую, Берат, Влёру, Канину, Светиград, Даньо и другие, вновь стояли султанские гарнизоны. Власть местных князей сохранялась лишь номинально, настоящими хозяевами стали султанские правители - паши. В 1423 г. турецкие войска под командованием Иса-бея нанесли поражение князьям Георгию Аранити и Гьону Кастриоти, которые признали над собой сюзеренитет султана Мурада II9. Раздробленная на мелкие княжества, обескровленная княжескими междоусобицами, в которых гибли лучшие людские силы, потерявшая уже в значительной мере свою независимость, опустошаемая грабежом венецианских правителей и военными контрибуциями, шедшими в казну султана, Албания в 20 - 30-х годах XIV в. стояла на краю гибели. Спасти ее от угрозы полного порабощения можно было только ценой огромного напряжения сил всего народа, собрав воедино все людские и материальные ресурсы страны. А последние были невелики. В конце XIV - начале XV в. Албания являлась страной натурального хозяйства. Большая часть населения в горных районах была занята скотоводством, соответственно развивалась и переработка продуктов скотоводства - сыроварение, обработка шерсти и кож. На побережье и в долинах рек жители занимались земледелием. Помимо зернового хозяйства, существовали и отрасли, требовавшие сравнительно высокой культуры земледелия: виноградарство, садоводство, разведение оливковых деревьев и т. д.10.
Влияние земельных отношений Византии, сохранившей большую семью и семейную собственность, сербских аграрных отношений, а также введенной турками в XIV в. военно-ленной системы, переплеталось в Албании со значительными родовыми пережитками. Это позволяет предполагать, что хозяйственной единицей в средневековой Албании была крестьянская семейная община11. Состоявшая из нескольких семейных общин деревня подчинялась феодальному владетелю: им мог быть князь или мелкий феодал, монастырь или городская знать. Среди немногих опубликованных документов средневековой истории Албании имеется грамота неаполитанского короля Альфонса V, подтвердившая в 1457 г. феодальные права жителей города Круи на принадлежавшие городу земли и сидевших на этих землях крестьян12. Упомянутый документ говорит об одной из категорий зависимых крестьян, которых В. В. Макушев называет "поселянами". Поселянин был обязан феодалу оброком и не должен был без согласия землевладельца уходить со своего земельного надела. Макушев отмечал и существование другой категории зависимых крестьян - крепостных, прикрепленных к земле и обязанных платить оброк феодалу13. Степень развития феодальных отношений и закабаления крестьян была различна в отдельных областях страны. Во внутренних горных областях деревни еще сохраняли свободными свои общинные земли, размер оброка ограничивался потребностями самого феодала, сильны были пережитки родового строя, а власть князей представляла нечто среднее между господством феодала и правом старшего в роде14. Однако и во внутренних районах в XV в. свободные скотоводы постепенно превращались в зависимых, так как должны были выплачивать налог за пользование зимними пастбищами, захваченными тем или иным местным феодалом. Так, уже упомянутая выше иммунитетная грамота Альфонса V, дарованная городу Круе, давала ему право свободно распоряжаться его феодальными земельными владениями, в том числе и пастбищами15. В конце XIV - начале XV в Албании наряду с отработочной рентой была распространена продуктовая рента, так как в стране отсутствовали крупные феодальные поместья, и феодалы жили в городах, получая ренту-налог. Существовала и денежная рента - ее собирали с зависимых крестьян города и монастыри16.
Процесс развития феодальных отношений протекал в Албании медленнее, чем, в соседних землях, однако в XIV - XV вв. эти отношения определяли структуру албанского общества. Города внутренних районов, в этот период были не центрами ремесла и внутренней торговли, а прежде всего военными укреплениями или резиденциями феодалов. У таких городов еще не было обычного для средневековья политического и административного статуса. Иной характер имели города побережья - Влёра, Дуррес, Шкодра и другие. Они являлись центрами торговли с Сербией, и городами Италии17. Города побережья (почти все они, как уже было сказано, к концу XIV в. оказались проданными албанскими князьями Венеции.) владели землями и крепостными крестьянами, получали большие прибыли от торговли и имели свое самоуправление - городской совет из богатых и знатных граждан. Сохранение пережитков родового строя и обособленность отдельных сельских общин использовались мелкими албанскими князьями в их феодальных распрях для противопоставления одного селения или небольшого района другим, для разжигания местнической мелкой вражды. Таким образом, наслаивались факторы, препятствовавшие объединению албанских земель для борьбы с чужеземным завоеванием. Низкий уровень развитие феодального хозяйства не мог дать экономической основы для политического объединения албанских земель. Сельские общины имели слабую связь с близлежащими городами. Крестьяне из селений, расположенных в непосредственной близости к городу, искали во время войн убежище в городской крепости. Однако, живя обособленно, ведя замкнутое хозяйство, сельские жители не чувствовали общности своих жизненных интересов с городом. Если зависимые крестьяне или скотоводы-горцы пользовались на условиях феодальной аренды землей или пастбищами городской общины, то это лишь порождало в отношениях города с жителями сельских районов социальные противоречия. Выступая в роли феодального земельного собственника, албанский город не мог стать центром объединения материальных, военных и духовных сил албанского общества XV века. Знать албанских прибрежных городов, связанная торговыми интересами с Венецией, Дубровником (Рагузой), оказалась плохим союзником тех, кто пытался организовать сопротивление османским завоевателям.
Гибельные последствия хозяйничанья венецианцев и османского завоевания тяжело сказались на положении народных масс Албании. Помимо непомерно больших налогов, которые собирали албанские феодалы в счет дани султану, крестьяне выносили на своих плечах всю тяжесть ежегодных постоянных грабительских набегов османской конницы, так называемых "акынджи"18. Доведенные до крайней нищеты, албанцы покидали свои селения, некоторые из них уходили в соседние страны. Но среди албанского народа не затухали очаги сопротивления чужеземным завоевателям. Турецкая армия должна была вести непрерывные военные действия против мелких албанских отрядов для того, чтобы удерживать в своих руках крепости и стратегические пути. Турецкий летописец Дурсун-бей писал: "Сам род албанцев был создан для того, чтобы вам (туркам. - И. С.) перечить, не покоряться и раздражать вас"19. В 1432 - 1434 гг. в Албании разразился ряд народных восстаний против османских завоевателей. Наиболее значительным из них было выступление, возглавленное князем Георгием Аранити, разбившим в 1433 - 1434 гг. султанские войска20. Но эти локальные восстания не могли принести больших результатов. Без объединения народных сил, без военной и политической централизации страны длительное сопротивление было невозможно. И только спустя десять лет, когда в 1443 г. во главе народных сил стал Георгий Скандербег, началась всеобщая борьба против иноземного завоевания.
Георгий Скандербег (1405 - 1468 гг.) происходил из феодального рода Кастриоти, владевшего в XIV в. землями на северо-востоке Албании. При Гьоне, отце Скандербега, род Кастриоти становится могущественным и влиятельным. Владения Гьона начинались на побережье у Лежи и простирались на восток до Дибры, включая области Мирдиту и Люму. Присоединив к своим землям крепость Крую (ранее принадлежавшую семье Топиа), Гьон Кастриоти получил важный опорный пункт на торговых путях из Албании в Сербию и Дубровник. От торговых таможен и соляных промыслов на побережье отец Скандербега имел значительные доходы, самостоятельно заключал торговые договоры с Дубровником и Венецией. Дружина князя насчитывала 2 тыс. конных воинов. Современные документы называют Гьона Кастриоти "могущественным албанским сеньором, почетным гражданином Венеции и Рагузы"21. В течение двух десятилетий Гьон Кастриожи вел борьбу против войск турецкого султана, временами выступая в качестве союзника то Венеции, то сербского деспота Стефана Лазаревича. В 1430 г. султан снарядил большой поход в албанские земли, и Гьон Кастриоти, потерпев поражение, стал военным ленником турецкого султана22. Еще раньше, в 1410 г., Гьон отдал в заложники в султанский дворец одного из своих сыновей, теперь же его сыновья в качестве вассалов начали участвовать в походах султанских войск. Документы свидетельствуют, что сыновья Гьона Кастриоти, в том числе и Георгий, состояли в свите султана вместе с сыновьями других албанских князей23. М. Барлети писал, что Скандербег "был почитаем Мурадом словами и дарами. Во всякой войне, в которой он принимал участие, он всегда опытностью и счастьем разбивал врага, превращал славу и доблести врага в ничто и привозил оттоманам реальные доказательства побед: знамена и пленных"24. В 1438 г., после смерти Гьона, Георгий получил земли отца от султана в качестве военного лена - тимара. Турецкий хронист XV в. Ашик-паша-заде так сообщал об этом факте: "Неверный, носивший имя Искендер, был сыном албанского бея. Султан дал ему его земли как тимар. Он был предан султану, потом стал его врагом..."25.
В 1443 г. Скандербег вместе со своим отрядом принимал участие в походе армии султана Мурада II против объединенных войск, возглавляемых королем Польши и Венгрии Владиславом, выдающимся венгерским полководцем Яношем Хуньяди и сербским деспотом Георгием Бранковичем. 22 ноября 1443 г. войска султана и европейская армия встретились в долине реки Моравы. Турки потерпели жестокое поражение. В этот день Скандербег с отрядом из 300 конников покинул турецкий лагерь. Вместе с ним бежал и его племянник Хамза Кастриоти, также бывший тимариотом турецкого султана. Спустя неделю, 29 ноября 1443 г., Скандербег прибыл в Крую и, захватив крепость, поднял над нею фамильное знамя Кастриотов - красное поле с черным орлом, - ставшее символом албанской независимости, а впоследствии - национальным флагом Албании. Первой задачей Скандербега было формирование войска. М. Барлети писал: "Он прошел по своим деревням, рассказывая о своем деле, но нигде не был узнан, ибо трудно было предположить такое геройство и смелость... С каждым часом росло войско за счет простого народа, и через несколько недель у Скандербега была армия в 12 тысяч человек"26.
Вслед за Круей Скандербег освободил от турецких гарнизонов крепости Петрелю (юго-западнее Тираны), Петральбу (у истоков р. Мати), Стелуссио (южнее Петральбы) и Светиград. Стремясь собрать воедино разрозненные военные силы отдельных албанских княжеств, Скандербег созвал в марте 1444 г. в городе Леже съезд князей, на котором была создана Лига албанских княжеств, включавшая представителей влиятельных феодальных фамилий: Дукагьини, Топиа, Аранити, Душмани, Музаки и других. Главой и командующим Лиги был избран Скандербег. Князья дали клятву помогать ему войском и деньгами (около 200 тыс. золотых дукатов в год)27. Заручившись поддержкой князей и располагая достаточной суммой денег, Скандербег восстановил разрушенные крепости, снабдил их оружием и снаряжением, организовал подвижные отряды разведчиков, проникавших далеко на территорию врага. 29 июня 1444 г. при Торвиоли (Дибра) албанская армия нанесла серьезное поражение 25-тысячной армии султана. Турецкая армия потеряла 7 тыс. убитыми, албанская - около 2 тыс. убитыми и столько же ранеными28. Последующие походы турецких войск в 1445 - 1446 гг. были успешно отбиты армией Скандербега.
Победы Лиги под руководством Скандербега вызвали беспокойство в Венеции, для которой, говоря словами К. Маркса, "упрочение власти венгров, сербского короля и Искандер-бея в Албании было нож острый"29. Венеция стремилась внести разлад в Лигу и, использовав ссору двух албанских князей, захватила крепость Даньо. Потеря этой крепости была серьезным уроном для Лиги, и Скандербег в союзе с правителем Сербии Георгием Бранковичем и неаполитанским королем Альфонсом V начал в 1447 г. войну против Венеции. В июне 1448 г. на реке Дрини Скандербег разбил войско венецианцев, а в августе занял Даньо и окружил Дуррес и Шкодру. Тогда Венеция обратилась за помощью к Турции. Османские войска под руководством самого султана осадили пограничную крепость Светиград и после долгой осады взяли ее30. Однако закрепить эту победу и пройти в глубь страны султан не смог из-за беспрерывных нападений на его армию летучих албанских отрядов. Военные действия албанской армии против османов во второй половине 40-х годов XV в. оказали значительную помощь Венгрии" упорно отбивавшей в эти годы наступления султанских войск. К. Маркс писал: "1446, 1447, 1448 - Мурад не мог обрушиться со своей армией на Венгрию, так как ему грозило нападение с фланга со стороны Искандер-бея", отмечая, что "наибольшую выгоду от борьбы Скандербега с турками получила тогда Венеция"31. Борьба албанского народа под руководством Скандербега имела, таким образом, большое международное значение.
Готовясь к участию вместе с армией Яноша Хуньяди в "крестовом походе" против султана, Скандербег начал вести переговоры о мире с Венецией. Переговоры затянулись. По договору, заключенному Скандербегом 4 октября 1448 г. с Венецией, последняя разрывала военный союз с Мурадом II. Крепость Даньо оставалась за Венецией, но ее сенат должен был выплачивать Скандербегу за владение этой крепостью ежегодную дань32. В конце октября 1448 г. войско Хуньяди было разбито турками на Косовом поле. Заключение мира с Венецией к тому моменту, когда международное положение Албании резко ухудшилось из-за поражения "крестоносного" ополчения на Косовом поле (Янош Хуньяди находился в плену в Сербии у союзника султана Георгия Бранковича), было значительной дипломатической удачей Скандербега. Однако мир с Венецией был малонадежным, так как сенат стремился установить прочные торговые отношения с Османской империей и не хотел оказывать военную помощь Албании.
Внутреннее положение в Албании в этот момент было очень сложным. Усиление власти Скандербега, рост его популярности и авторитета среди народа вызывали недовольство албанских князей - членов Лиги. Феодалов-сепаратистов более заботило сохранение своей весьма призрачной "самостоятельности", чем общие интересы защиты независимости албанских земель. К 1449 г. часть князей, в том числе самые влиятельные - Дукагьини, Аранити, Топиа, - покинула Лигу. Они стремились к прекращению войны с турками на любых условиях, не желая нести материальные потери: из-за войны князья в течение нескольких лет не получали оброка со своих крестьян. Хозяйство в стране было подорвано, стада уничтожены, поля заброшены. Все взрослые мужчины-работники ушли в армию Скандербега, да и те, кто остался в родных селениях, как писал М. Барлети, "одной рукой должны были обрабатывать землю, другой держать меч"33. Но ни предательство князей, ни коварство Венеции, которая, несмотря на договор 1448 г., продолжала тайно поддерживать отношения с султаном, ни недостаток военного снаряжения и продовольствия не остановили Скандербега и не сломили воли албанцев к борьбе. Героическое сопротивление албанского народа продолжалось и в годы, предшествовавшие падению Константинополя.
После победы на Косовом поле турецкий султан задался целью взять оплот албанского сопротивления - крепость Крую. В начале апреля 1450 г. авангард турецкой армии появился под Круей. Еще до прихода турецких войск Скандербег оставил там сильный гарнизон, а сам занял удобные позиции в горах против крепости и окружил турецкие войска кольцом своих летучих конных отрядов. Таким образом, атаковавшие Крую турки сами оказались окруженными. Пять месяцев продолжалась осада. Турецкие войска неоднократно пытались штурмовать крепость, но героическое сопротивление гарнизона и нападения отрядов Скандербега с тыла вынуждали их всякий раз отходить34. Поздней осенью Мурад II увел остатки своих войск в Адрианополь. Победа под Круей укрепила влияние Скандербега в албанской Лиге, возродила его воинскую славу, стабилизировала позиции Албании на международной арене. Но вместе с тем оборона Круи стоила огромных людских и материальных затрат, и Скандербег, стремясь получить помощь извне, начал искать новых внешних союзников. Используя соперничество между Венецией и Неаполитанским королевством, он склонил короля Альфонса V к союзу. По договору, заключенному в марте 1461 г., Неаполитанское королевство обещало помощь албанцам в их войне против османов, в том числе и ежегодную сумму в 1500 золотых Дукатов. Со своей стороны Скандербег обязался принять вассалитет по отношению к Альфонсу V после освобождения Албании от войск султана35.
Вступивший на османский престол в 1451 г. султан Мехмед II направил основной удар своих войск против Византии. Однако, не добившись покорности албанцев, турки должны были, несмотря на концентрацию своих сил под Константинополем, по-прежнему держать значительную армию на подступах к Албании. Построив в 1451 г. на границе с Турецкими владениями крепость Модрика (южнее Требиште), Скандербег в следующем году дважды разбил турок у этой крепости. Весной 1453 г. турки сделали последнюю перед штурмом Константинополя попытку сломить албанцев, но были разгромлены конницей Скандербега 21 апреля 1453 года36. 29 мая 1453 г. столица Византийской Империи Константинополь, когда-то являвшийся для европейских народов оплотом, противостоявшим османской агрессии, был взят войсками Мехмеда II. Турки получили важный стратегический опорный пункт ДЛЯ дальнейшего наступления. В первые годы после этого устрашившего всю Европу события появления новых армий османов ждали и на Аппенинском полуострове. Для Албании падение византийской столицы означало угрозу нового наступления турок, у которых освободилась теперь значительная часть войск. Албания еще более, чем в прежние годы, нуждалась во внешней поддержке, надежды на которую, однако, были невелики. Венгрия заключила в 1451 г. трехлетний мир с Мехмедом II. Итальянские государства, интересы которых значительно пострадали с переходом в руки турок Константинополя и торговых путей, ведущих из Средиземноморья на Восток, были заняты междоусобными войнами. Венеция в этот Момент, предпочтя мир с Мехмедом II, обязалась по договору 1454 г. выплачивать султану дань за свои балканские владений и строго соблюдать нейтралитет37.
После 1453 г. единственным реальным военным союзником Скандербега оказалось Неаполитанское королевство. Для Неаполя угроза вторжения турок в случае, если Албания прекратила бы сдерживать их продвижение к Адриатике, была достаточно реальной, и потому Альфонс V был заинтересован в союзе с Албанией. По договору, заключенному Скандербегом в Неаполе в 1454 г., неаполитанский король обещал поддержать новый поход Скандербега, целью которого должно было стать освобождение Берата и других крепостей Южной Албании. Весной 1455 г. Скандербег получил из Неаполя 2 тыс. пехотинцев и осадную артиллерию, без которой он не мог бы начать осаду Берата38. В июне того же года 14-тысячная албанская армия окружила Берат. Осада вначале шла успешно, и Скандербег, поручив командование молодому талантливому военачальнику Музаки Топиа, отправился освобождать соседние районы. Тем временем к Берату подошла новая 40-тысячная турецкая армия, которая 26 июля 1455 г. нанесла албанцам поражение. Музаки Топиа, а с ним и около половины воинов, осаждавших крепость, пали в этой жестокой битве. Поражение под Бератом вызвало панику среди албанских князей. Некоторые из них перешли на сторону турок или Венеции. Скандербега покинули братья Дукагьини, военачальник Мосес Големи и даже его племянник Хамза Кастриоти. Попытка Скандербега перейти от обороны к наступлению и очистить от султанских войск крепости Южной Албании оказалась неудачной. Но, несмотря на это, героизм и упорство, проявленные албанцами в Берате в 1455 г. в тот момент, когда в Европе господствовал всеобщий страх перед османским нашествием, служили ободряющим примером для тех, кто готовился продолжать борьбу.
В 1456 г. положение Скандербега значительно улучшилось: в июле войска Мехмеда II, осаждавшие Белград, были разгромлены венгерской армией Яноша Хуньяди и "крестоносной" европейской флотилией, созданной по призыву папы Пия II. Победу венгерских войск значительно облегчило то обстоятельство, что их противник должен был вести борьбу на два фронта: в его тылу находилась непокоренная Албания во главе со Скандербегом39. В 1457 г. Мехмед II послал в Албанию две армии общей численностью в 40 - 50 тыс. человек. Командовали ими Иса-бей и Хамза Кастриоти. На этот раз Скандербег не встретил противника на границе. Избегая решительной битвы, он отступал во внутренние районы страны, увлекал за собой врага, истощая турецкую армию в мелких стычках. Когда турки, дойдя до Адриатического побережья у Лежи, уже не ожидали битвы со Скандербегом, он в сентябре 1457 г. внезапно напал на них у Альбулены в долине реки Мати. Первое в эту кампанию крупное сражение оказалось и последним: армия турок была разгромлена и деморализована, Хамза Кастриоти взят в плен40. Мехмед II, потеряв надежду на быстрый успех в Албании, заключил мир со Скандербегом и признал за ним права на владение Албанией и Эпиром.
В военной кампании 1457 г. ясно проявился народный характер войны, которую вели албанцы под руководством Скандербега. Против султанских войск выступала не только армия, а весь албанский народ - жители городов, земледельцы, скотоводы, создававшие вооруженные отряды во всех районах страны. Скандербег смог осуществить свой тактический план и завести турецкие войска в глубь Албании, а затем разгромить их в первой же битве только благодаря всеобщей поддержке народа. Война албанского народа против Османского государства была войной освободительной, вот почему Албания смогла одерживать победы над таким сильным противником, каким была Османская империя, о которой К. Маркс писал, что это "единственно подлинно военная держава средневековья"41.
В начале 60-х годов XV в. в Западной Европе возникли стремления договориться о совместных действиях против османских завоевателей. Борясь за политическую гегемонию в Европе, рассчитывая к тому же спасти последние позиции католической церкви на Балканах, римский папа Пий II созвал церковный собор в Мантуе, на котором было решено предпринять европейскую военную экспедицию против Мехмеда II. В Венеции, которая с 1460 г. стала налаживать свои отношения со Скандербегом, и в Риме составлялись проекты совместного антитурецкого похода албанских и французских отрядов под командованием герцога Бургундского42. Однако новые союзники Албании спешили использовать ее силы прежде всего в своих интересах. Так, в 1461 г. Скандербег по призыву Пия II оказал помощь новому неаполитанскому королю Фердинанду (уступившему за это папе часть своих земель) в его борьбе за престол против герцога Калабрийского Иоанна43. К. Маркс следующим образом комментировал эти события: "Благочестивый Пий II на соборе в Мантуе обобрал христианский мир, наложив на него "турецкий налог" для крестового похода против турок, но обратил эти деньги на поддержку варвара Фердинанда I и уговорил даже Скандербека вместо войны с турками пойти в поход против Иоанна"44.
Осенью 1463 г. Пий II призвал все христианские государства Европы к новому "крестовому походу". Но собравшиеся летом 1464 г. в Анконе отряды не получили от римского папы ни оружия, ни денег, ни продовольствия, поэтому никаких военных приготовлений в Анконе не производилось. Всеобщее недовольство папой усилило разброд и недоверие в рядах "крестоносцев", и после его смерти в августе 1464 г. замысел "крестового похода" был оставлен. Албания, уже начавшая в 1463 г. военные действия против войск Мехмеда II, осталась без союзников. Между тем турки вновь начали ежегодные регулярные походы в Албанию, рассчитывая измотать военные силы противника и подавить дух сопротивления албанского народа. Весной 1466 г. во главе турецких войск вновь стал Мехмед II, решивший сломить Албанию, оставшуюся единственным непокорившимся государством на Балканах. Огромная султанская армия, заняв Светиград и Берат, подошла к Круе. После неудавшейся попытки взять крепость штурмом турки начали осаду. К югу от Круи они построили свой опорный пункт - крепость Эльбасан45. Обороной Круи руководил албанский князь Тануш Топиа, а Скандербег наносил туркам удары извне. В течение нескольких месяцев албанцы удерживали военное преимущество, и с наступлением зимы Мехмед II снял осаду, оставив в Эльбасане одного из лучших своих полководцев, Балабан-пашу, албанца по происхождению. Уставшая от двадцати с лишним лет непрерывной борьбы, албанская армия в этот момент, как никогда, нуждалась в деньгах и новом снаряжении. У Скандербега не было технических средств для того, чтобы овладеть Эльбасаном. Надеясь получить помощь в Италии, он в декабре 1466 г. поехал в Рим и Неаполь, отправив своих послов также и в Венецию. В Неаполе, Риме Скандербег, а в Венеции его представители были встречены с большой торжественностью. На пышной церемонии в соборе св. Петра папа Павел II преподнес Скандербегу меч. Но дальше восхваления подвигов албанского полководца ни папа, ни итальянские правители не шли. Ни Неаполь, ни Венеция, ни Рим не дали Скандербегу ничего, кроме обещаний46. К. Маркс отмечал: "Искендер-бей отправился к Павлу II в Рим за помощью, но этот паршивец [Stinker] был слишком скуп, чтобы дать ему деньги для вербовки солдат; Искендер-бей, ничего не добившись, возвратился домой"47.
Весной 1467 г. военные действия под Круей возобновились. На помощь Балабану-паше направилась новая армия, но Скандербегу удалось настичь ее на пути и разгромить. Балабан-паша пал в боях под стенами Круи, и войска турок были разбиты48. Однако Эльбасан продолжал оставаться неприступным. Тем временем турки двинулись в Албанию с севера, из Черногории и Косовы в направлении к Шкодре. С не прекращавшейся энергией продолжал Скандербег собирать военные силы для того, чтобы усилить сопротивление вражескому наступлению. В инваре 1468 г. Скандербег решил созвать в Леже новый съезд албанских князей, но осуществить этот замысел не успел: 17 января 1468 г. он внезапно заболел и умер в Леже, где и был погребен.
Смерть Скандербега вызвала всеобщую глубокую скорбь в Албании. Русская "Повесть о Скандербеге" рассказывает, что ближайший соратник албанского вождя Лек Дукагьини, выражая боль всех албанцев, заявил: "Ныне города и стены повалились, ныне сила и слава наша вся упала, ныне надежда наша вся миновалась, ныне дорога чиста и престранна к нам стало - что у нас Скандербега не стало. То была княжества Олбанского крепкая защита и оборона..."49. Борьба албанского народа за независимость продолжалась и после смерти Скандербега. Только спустя 11 лет Круя оказалась в руках турок, а еще через год по договору с Венецией султанские войска заняли Шкодру. Албания попала под чужеземное иго. Но албанский народ в течение веков не прекращал своего сопротивления завоевателям, сохраняя в своих песнях и сказаниях славный образ народного руководителя, выдающегося военачальника и политика Георгия Кастриоти - Скандербега.
Примечания
1. Marinus Barletius. Historia de vita et gestis Scanderbegi, Epirotarum principis R. [1508 - 1510]. В настоящей статье использован один из ранних немецких переводов этой книги: Marinus Barletius. Des aller streitbarsten und teuresten Fursten und Herrn, Herrn Georgen Castrioten, gennant Scanderbeg, Hertzogen zu Epyro und Albanien usw. Frankfurt a/M. 1561. Последнее издание этой книги см. на албанском языке: Marin Barleti. Historia e jetes dhe e vepravet te Skenderbeut. Tirane. 1964.
2. В 1957 г. научное издание этого произведения было осуществлено в Советском Союзе Н. А. Розовым и Н. А. Чистяковой ("Повесть о Скандербеге". М. - Л. 1957). Книга снабжена комментарием, справочным аппаратом и приложением, содержащим исследовательские статьи Н. Н. Розова и албанского ученого Алекса Буды.
3. Marinus Barletius. Op. cit., S. 147.
4. См. В. В. Макушев. Исторические разыскания о славянах в Албании в средние века. "Варшавские университетские известия", 1871, N 5, стр. 39.
5. См. Алекс Буда. Борьба албанского народа под водительством Скандербега против турецких завоевателей. "Повесть о Скандербеге", стр. 63 - 65.
6. Konstantin Jirecek. Albanien in der Vergangenheit. "Illyrisch-Albanische Forschungen". Bd. I. Miinchen und Leipzig. 1916, S. 79.
7. См. В. В. Макушев. Указ. соч.
8. F. Thiriet. Regestres des deliberations de Senat de Venise concernant la Romanie. Vol. III. P. 1961, p. 101, N 2604; S. Ljubic. Listine o odnosajih izmedju juznoga slavenstva i Mletacke republike. Vol. VI. Zagreb. 1878, str. 5.
9. Алекс Буда. Указ. соч., стр. 64; А. М. Селищев. Славянское население в Албании. София. 1931, стр. 67.
10. Ludwig Thаlioczу, Konstantin Jirecek. Zwei Urkunden aus NordaJbanien. "Illyrische-Albanische Forschungen". Bd. I. 1916. S. 148.
11. Алекс Буда. Указ. соч., стр. 60. Косвенным доказательством могут служить данные В. В. Макушева о том, что албанская деревня из 150 домов поставляла в армию 500 солдат. Следовательно, "дом" состоял из большой семьи и в среднем давал на войну трех взрослых мужчин (В. В. Макушев. Указ. соч., стр. 127).
12. Ludwig Thalloczy, Konstantin Jirecek. Op. cit., S. 148; И. Божh. Параспор у Скадарскоj области. Српска академиjа наука. Зборник радова. Кнь. XLIX. Византолошки институт. Кнь. 4. Београд. 1956, стр. 22.
13. В. В. Макушев. Указ. соч., стр. 122 - 124.
14. Marinus Barletius - Op. cit., S. 88; J. Hahn, Atbanische Studien. Wien. 1853, S. 157.
15. Ludwig Thalloczy, Konstantin Jirecek. Op, cit., S. 147 - 149.
16. "Законски споменици српских држава среднега века". Прикупио и уредио Стоjан Новаковиh. Српска кральевска академиjа Кн. V. Београд. 1912, стр. 467 - 468.
17. Konstantin Jirecek. Skutari und cein Gebiet im Mittelalter; ejust. Die Lage und Vergangenheit der Stadt Durazzo in Albanien; ejusd. Valona im Mittelalter. "Illyrisch- Albanische Forschungen". Bd. I. 1916.
18. F. Thiriet. Op. cit. p. 32, N 2326; Ducas. Istoria turco-bizantina (1341 - 1462). [Bucuresti]. 1958, pp. 176, 178.
19. J. Радоний, frypah Кастриот Скендербег и Арбаниjа у XV веку. (Историска rpaha). Српска кральевска академиjа. Споменик XCV, други разред. Београд. 1942, стр. 249.
20. Laonic Chalcocondil. Expuneri istorice. In romtne§te de Vasile Grecu. [Bucuresti]. 1958, p. 153; Konstantin Jirecek. Albanien in der Vergangenheit, s. 81. См. также Е. Б. Веселаго. Византийский историк XV в. Лаоник Халкокондил как источник по средневековой истории Албании. Автореферат кандидатской диссертации. М. 1955, стр. 10.
21. S. Ljubic. Op. cit., str. 51.
22. Fan Noli. Georgi Castrioti Scanderbeg (1405 - 1468). N. Y. 1947, p. 30; I. Uzuncarsili Osmanli tarihi, C. I. Ankara. 1947 - 1949, s. 209.
23. Aleks Buda. Fytyra e Skenderbeut ne driten e studimeve te reja. "Buletirt t Institutit te Shkencavet". Tirane. 1951, N 3 - 4, f. 139 - 164. Изложенная М. Барлети версия о том, что Скандербег якобы провел все детство и молодость (с 1413 по 1443 г., то есть более 30 лет) во дворце султана, не нашла документального подтверждения.
24. Marinus Barletius. Op. cit., S 9; Laonic Chalcocondil. Op. cit., p. 206.
25. I. Uzuncarsili. Op. cit., C. I, s. 223.
26. Marinus Barletius. Op. cit., S. 32, 41, 62.
27. Marinus Barletius. Op. cit., S. 82. М. Барлети пишет, что Скандербег выбрал Лежу, принадлежавшую в это время Венеции, для того, "чтобы не обидеть княжескую честь".
28. I. Uzuncarsili. Op. cit., С. II, s. 60; Dilaver Radeshi. Beteja e Torviollit. Tirane. 1963.
29. "Архив Маркса и Энгельса". Т. VI, стр. 200.
30. Fan Noli. Op. cit, pp. 39, 153; F. Thiriet. La Romanie venitienne au moyen age. Le devellopementet l'exploitatiofi dtt domaine colonial venitien (XII - XV siecles) P. 1959, pp. 379 - 380; ejusd. Regestres des deliberations..., p. 145, N 2779; Dilaver Radeshi. Beteja e Drinit dhe Oranikut. Tirane. 1964; I. Uzuncars 111 Op. cit., C II, s. 62.
31. "Архив Маркса и Энгельса". Т. VI, стр. 203.
32. J. Радониh. Указ. соч., стр. 51.
33. Marinus Barletius. Op. cit., S. 82.
34. "Historia e Shqiporiie". Tirafte. Vol. I. 1959, f. 284 - 287.
35. I. Uzuncarcili. Op. cit., C. II, s. 65; Fan Noli. Op. cit., p. 49.
36. A. Gfegaj. L'Albanie fct l'invaslon turque au XV Siecle P. 1937, p 110.
37. F. Thiriet. Regestres des deliberations..., p. 207, N 2996.
38. В. В. Макушев. Исторические памятники южных славян и соседних с ними народов. Ч. II. Варшава. 1874, стр. 148; Fan Noli.. Op. cit., p. 52.
39. Lajos Elekes. Die Verbundeten und die Feinde des ungarischen Volkes in den Kampfen gegen die tiirkischen Eroberer. "Studia historica Academiae scientiarum hungaricae". Budapestini. 1954, S. 13, 16, 22.
40. J. Pisko. Scanderbeg. Wien. 1894, S. 69; Marinus Barletius. Op. cit., S. 231. N. Jorga. Geschichte des osmanischen Reiches. Bd. 2. Gatha. 1909, S. 84.
41. "Архив Маркса и Энгельса". Т. VI, стр. 189.
42. G. Vоigt. Enea Silvio d'Piccolomini als Papst Pius der Zweite und sein Zeitalter. Bd. 3. B. 1863, S. 893.
43. Fan Noli. Op. cit., p. 62.
44. "Архив Маркса и Энгельса". Т. VII, стр. 37.
45. Marinus Barletius. Op. cit., S. 286, 290 - 291; N. Jorga. Op. cit, S. 130; Fan Noli. Op. cit., p. 153.
46. L. Pastor. Geschichte der Papste. Bd. Freiburg im Breiseau. 1904, S. 361; C. Paganel. Histoire de Scanderbeg ou turks et Chretiens au XV siecle. P. 1855, p. 357.
47. "Архив Маркса и Энгельса". Т. VI, стр. 208.
48. R. P. Dupottset. Histoire de Scanderbeg roy d'Albatlie. P. 1709. pp. 553 - 551
49. "Повесть о Скандербеге", стр. 53.