Ровно столетие отделяет мир от начала Балканских войн, в ходе которых объединившиеся против Османской империи "балканские союзники" - Болгария, Сербия, Греция и Черногория - сначала изгнали турок из Европы, освободив из-под их власти родственное славянское и эллинское население, а затем начали воевать друг с другом, деля добычу. Этому региональному конфликту в науке уделено незаслуженно мало внимания, хотя отдельные ученые и полагают, что "Балканские войны и их историческая значимость" уже изучены1.
История Балканских войн, завершивших во многом переломную эпоху в развитии всего региона, до сих пор не написана, поскольку они сразу же оказались в историографическом плену Великой войны 1914 - 1918 гг. Их военные и геополитические итоги известны2, однако как событие, обозначившее один из крутых поворотов в судьбе балканских народов, они заслуживают более глубокого осмысления. Такое осмысление вряд ли возможно без обращения к внутренним реалиям балканских государств: традиционной социальной структуре, особенностям менталитета, уровню политической культуры населения и элит, взаимоотношениям власти и общества, их реакции на вызовы предвоенного и военного времени3.
В Новое время государственная жизнь большинства этих стран началась в 1878 г., когда Берлинский конгресс на высоком международном уровне признал право на суверенное существование Сербии и Черногории, а также Княжества Болгария, правда, с сохранением вассальной зависимости последнего от Турции. Берлинские статьи (при ссылке на более ранние положения Парижского трактата 1856 г.) ориентировали вновь образуемые на Балканах государства на их устройство по новой модели, а именно - "в смысле европейского строя"4. Это повлекло за собой трудный для балканцев переход от традиционного образа жизни и типа правления, осуществлявшихся на основе повседневной общинной практики, к рациональному, когда властные отношения строятся на договоре, опираются на закон. Не имея под собой достаточной базы, спущенный сверху проект политической модернизации обернулся на Балканах простым заимствованием западной модели управления. Были приняты номинально демократические конституции, введена многопартийность, сформированы представительные органы и другие необходимые для функционирования буржуазного государства институты. В результате такого вестернизированного государственно-политического строительства получилось не новое здание, а его "фанерная" имитация. Правильно функционировать данная система не могла, обнаруживая постоянные сбои из-за несоответствия фундамента и надстройки, в том числе в виде государственных переворотов, политических убийств, отсутствия стабильности. Судьба молодых государств, включившихся в систему западных ценностей и приоритетов, стала определяться возможностями пути догоняющего развития. Однако его эффективность и не могла быть высокой, поскольку преследуемая цель сама находилась в непрестанном развитии и удалялась все дальше и дальше.
С каким же цивилизационным багажом, с точки зрения уровня социально-экономического развития, зрелости государственно-политических институтов, характера тревог и озабоченностей общественного сознания, балканские народы подошли к кануну Новейшего времени? И как их национальные лидеры относились к проблеме современных им вызовов и выбора средств для ответа на такие вызовы в начавшемся XX в.? Эти "нюансы" историография обошла стороной, хотя они весьма ощутимо повлияли на результаты участия "союзников" в Балканских войнах.
Болгарский аэроплан Farman M.F.7 под Адрианополем
Греческий военный флот, 1912 год
Османские резервисты (редиф)
.jpg)
Болгарские войска и тела убитых турецких гражданских, Адрианополь, 1913 год
Отступление турок к Чанталдже
Расстрелянная мечеть после боев на Чаталджинской линии
Черногорский царь Николай с захваченным турецким знаменем
* * *
В последние десятилетия XIX в. в различных балканских странах были сделаны определенные шаги в области промышленного и железнодорожного строительства, организации банковского дела и т.п. Они явились итогом спорадических действий отдельных балканских правительств, каждое из которых имело собственное представление о том, что и как строить и надо ли строить вообще. Продуманных модернизационных программ не было выработано нигде. Возможно, это связано с тем, что одним из самых слабых мест в балканских политических системах стал центр власти, оказавшийся неготовым принимать решения и нести за них ответственность. Власть в регионе воспринималась в первую очередь как рычаг для использования ее в личных целях.
Между тем "очаги тревоги", становившиеся все более ощутимыми на рубеже XIX-XX вв., требовали от игроков на мировой арене осознанного формулирования своих национально-государственных интересов - с учетом перемен, уже произошедших в международных отношениях в Европе, и возможных перспектив на будущее. Тень надвигавшегося передела мира между великими державами беспокоила и малые балканские "державицы", как они себя называли. Новое время властно выдвигало на первый план многовекторную конкуренцию, и имелся лишь один способ выдержать ее - модернизировать все стороны жизни и деятельности общества и государственных механизмов. Речь шла о процессе значительно более глубоком и существенном, чем проводившееся заимствование готовых западноевропейских образцов. Но ни Сербия с Черногорией, ни Болгария не проявили готовности к проведению продуманной и глубокой внутренней перестройки.
И все-таки начало XX в. ознаменовалось в странах Балканского полуострова оживлением и даже подъемом экономики, впрочем, в немалой степени благодаря их инкорпорированности в систему мирового хозяйства, переживавшего тогда свои тучные годы. С высоты XXI в. некоторые ученые оценивают социально-экономическую ситуацию в балканских государствах того периода как весьма благоприятную для политики догоняющего развития, позволявшую добиться значительных модернизационных результатов. По мнению современного болгарского философа, члена-корреспондента Болгарской академии наук В. Проданова, для Болгарии начало XX в. было подходящим временем, чтобы начать быструю и масштабную индустриализацию5. Это предположение представляется недостаточно аргументированным, если учесть, насколько архаичной была тогдашняя внутренняя структура Болгарии6. Но оказывается, такой сюжет не нов: греческое правительство в 1909 г., проявив политическую волю, начало проводить модернизационную "пятилетку".
Однако и Греция в судьбоносном 1912 г. сделала выбор в пользу войны. К проблеме выбора - война или модернизация - балканские правители отнеслись недостаточно серьезно. Каждому из них война казалась предпочтительней для страны и ее будущего. Объяснение этому кроется в немаловажном обстоятельстве, которое нельзя не учитывать: развитие новой государственности у народов Балканского полуострова было сильно деформировано нерешенностью задачи освобождения и объединения, т.е. нереализованностью национального идеала, основанного на этноисторических мифах. Путь борьбы за культивировавшийся десятилетиями великодержавный идеал - собирание всего народа (болгарского, сербского либо греческого) вместе с территориями его чересполосного проживания в границах единого государства - виделся коротким и жестким. Это был путь войны - на первых порах для выхода данных территорий из-под власти Османской империи, а затем в столкновениях друг с другом из-за притязаний на одни и те же земли.
Несмотря на схожий культурно-политический архетип Homo Balkanicus, национальный идеал в каждой из балканских стран был свой, мотивировался собственными этноисторическими мифами, и поэтому отношение к войне имело сугубо национальную специфику. Поясним нашу мысль.
* * *
Возьмем для примера сербов и черногорцев. Многовековые сербско- и черногорско-турецкие конфликты привели к формированию у них конфронтационного сознания, явившегося прямым следствием пограничного положения с Турцией и в значительной степени определившего их дальнейшую историческую судьбу. Жизнь в Сербии и Черногории строилась но принципу передышки между войнами. Тут либо воевали, либо готовились к войне, которая становилась привычным делом, а нередко желательным и единственным средством решения насущных проблем. Словом, "война - мать родна".
Для такого типа сознания было вполне органично и особое отношение к "другому" в среде соотечественников, выбивавшемуся из традиционной системы ценностей и предпочтений. Когда общественная дисциплина, да и весь политический процесс базируются на личностных (в рамках патриархальной местечковой лояльности), а не на формальных, порождаемых индустриализацией и ускорением внутренних миграций принципах, то чувство долга но отношению к своему ближайшему кругу - родственникам, землякам, друзьям, - как того требует древний обычай, проявляется значительно сильнее, чем общегражданская ответственность, закрепленная законом. Соответственно, "другой" в их глазах предстает не как член сообщества, думающий по-иному, а как чужак и воспринимается только негативно.
Поскольку "внешние" турки могли плавно переходить в категорию турок "внутренних", для сербов и черногорцев "мiр" был почти всегда окрашен в черно-белые тона: мы - они, свои - чужие, друзья - враги. К этому противостоянию в обществе добавилась претензия различных политических сил на эксклюзивный патриотизм, отчего в их диалоге так часто звучали упреки в измене родине. Премьер Сербии в 1897 - 1900 гг. В. Джорджевич писал в мемуарах: "Тяжела была судьба ответственных политиков в 70 - 90-е годы XIX в. Страна раздиралась тогда борьбой вошедших в кровавый клинч нескольких партий. Причем каждая полагала, что она и есть хранительница сербского патриотизма"7. После Майского переворота 1903 г., в результате которого был убит Александр Обренович и на сербский престол скупщина избрала Петра I Карагеоргиевича (1903 - 1921 гг.), количество хранителей возросло. С претензией на патриотическую монополию выступили офицеры-заговорщики, основавшие в 1911 г. организацию "Объединение или смерть", более известную как "Черная рука".
Этим и объяснялась природа анархичной, основанной на насилии, а не компромиссе политической культуры в Сербии и Черногории. По словам известного венгерского политика и публициста О. Яси, сербскую историю вполне можно назвать: "От покушения к покушению"8.
"Внутренний быт подвержен разъедающему влиянию политических партий", - констатировали положение в Сербии аналитики генштаба Российской империи. И прописали "спасительный" рецепт: "Для сплочения сербов нужна популярная, имеющая целью осуществление заветных пожеланий народа война"9. Российский дипломат Б. Н. Евреинов писал графу В. Н. Ламздорфу из Белграда 11 июля 1906 г., что сербам необходим "могущий оказаться спасительным кризис" или "встряска, которая заставила бы здешних политических деятелей отказаться от преследования своих личных и партийных, корыстолюбивых и властолюбивых целей и обратиться к единодушной деятельности в пользу своего отечества"10.
Боснийский кризис 1908 г. действительно консолидировал сербскую элиту, что особенно наглядно проявилось затем в ходе Балканских войн. "Сербы за свое возрождение должны быть благодарны Австрии, графу Эренталю", - подчеркивал очевидец событий И. П. Табурно. "Дисциплина образцовая, - отмечал он далее. - Селяне, начальники департаментов, судьи, адвокаты, инженеры, прислуга, рабочие одинаково и пунктуально исполняют приказания старших - беспрекословно и даже охотно, как бы тяжело ни было. Безропотно переносят всякие лишения. Куда исчезла критика мирного времени? Как будто ее и не было"11.
Но стоило наступить миру, и былые политические язвы обнажились вновь12. "Как только для нас проходит опасность, мы тотчас перегрызаемся между собой", - по-военному прямолинейно признавался генерал П. Драшкич13.
Таким образом, сербы Княжества (с 1882 г. Королевства) и черногорцы, постоянно воюя или готовясь к войне, находились в состоянии никогда не спадавшего психологического напряжения. Как писал известный сербский этнопсихолог В. Дворникович, "в нашем народе создался какой-то специфический ритм и темп жизни, слабо приспособленный к современным методам труда и созидания"14. Естественное поступательное развитие нарушалось всплесками отчаянного напряжения, его сменяли относительно мирные паузы, но заполнены они были не органической работой, а очередным ожиданием национальной сатисфакции и внутренними разборками элит.
Состояние внутренней мобилизации народа, постоянная готовность к реализации национального идеала, добиться которого без военных мер было невозможно, вступали в противоречие с задачей формирования гражданского общества в Сербии и Черногории. А это в свою очередь не могло не сказаться на ходе и характере процесса их модернизации. Суть данной парадигмы четко сформулировал классик сербской литературы Д. Чосич: "Сербы учились гражданским свободам и правам, они их принимали, осознавая их ценность, тем не менее национальная свобода всегда оставалась для них ближе гражданской"15.
Подобная парадигма носила "сквозной" характер. В 1875 г. сербский митрополит Михаил писал И. С. Аксакову: "Правда, что наш народ молод и, собственно говоря, не начал жить новой государственной жизнью, ибо до тех пор, пока он совершенно не освободится от чуждого ига и не соединится в одно, не может быть и серьезного слова о какой-нибудь более прогрессивной и плодоносной жизни его или же об осуществлении каких-нибудь высших государственных или народных идей"16. Еще более откровенен четверть века спустя был радикал Н. Пашич: "Все внутренние вопросы и даже конституционный... я всегда подчинял идее скорого освобождения". По словам Пашича, эта идея и обратила его "к политике и радикализму"17.
Гражданские мотивы звучали у сербских политиков гораздо реже. В. Маринкович, например, говорил так: если мы хотим иметь школы, как в Норвегии, а институции, как в Дании, тогда нам надо избегать военных расходов, если же мы "хотим вести какую-то национальную политику и создавать Великую Сербию, тогда мы должны превратить нашу страну в военный лагерь"18. Впрочем, подобные высказывания никак не влияли на политику Сербии в период 1903 - 1914 гг. - "золотой век сербской демократии и парламентаризма", как до сих пор считают многие национальные историки, что является очередным историческим мифом19.
Именно в таком подходе и кроется важнейшая причина консервации традиционного состояния сербского общества, как и "один из главных тормозов движения Сербии по пути европеизации и модернизации внутригосударственной жизни"20, что и обеспечивало устойчивость архаичной политической культуры. К тому же в условиях незавершенности процесса национального освобождения защита патриархальной модели "народ - сообщество равных" становилась средством и формой внутренней консолидации жителей Сербии и Черногории, поскольку незначительное отличие интересов внутри социумов позволяло сохранять единство народного духа - важнейшую внутреннюю предпосылку будущего освобождения. Социальное равенство отождествлялось в глазах большинства элит с национальным единством. Причем такое отождествление почти всегда санкционировалось снизу.
Героическое начало закладывалось в сознание сербов и черногорцев с рождения. Знаменитый оратор, член ЦК Радикальной партии, священник из сербского города Ужице Милан Джурич с парламентской трибуны требовал от учителей воспитывать детей так, "чтобы они знали заветную мысль, знали о косовских героях и в будущем, став гражданами, отомстили бы за Косово и создали Великую Сербию... Мать пасет овец или жнет ячмень и пшеницу, но при этом поет сыну песню, готовя его к отмщению Косова"21.
Характеризуя нравы сербов, автор знаменитых "Десяти дней, которые потрясли мир" Дж. Рид писал: "Каждый солдат из крестьян знает, за что он сражается. Еще когда он был маленьким ребенком, мать приветствовала его: "Здравствуй, маленький мститель за Косово""22. Звучащий здесь эсхатологический мотив - мать заранее готова к возможной гибели своего ребенка - производил сильное впечатление на европеек.
Сербский писатель В. Петрович накануне Первой балканской войны заметил: "Сербия возжелала войну, ибо ее не было больше трех десятилетий. За это время выросли новые поколения, не помнившие войны, но только слышавшие о ней от стариков, которые упрекали молодых за недостаток патриотизма и преклонение перед западной культурой с ее комфортной жизнью без жертвоприношений"23. Но старики ошиблись: на их упреки новое поколение ответило осенью 1912 и летом 1913 г., да так, что даже русские дивились: "Запасные стекались на призывные участки как на свадьбу!.. Здесь узловой пункт. Нет шума, нет пьяных, нет плачущих женщин. Вообще, ничего похожего на наши родные картины при отправке на воину запасных24. В глазах провожающей сына матери не было "ни единой слезинки", в них только одно: "Напред, сине, с Богом!"25.
* * *
Внешне схожим с сербско-черногорским было выстраивание национального единения в Греции. Здесь, может быть, как нигде, главную роль в формировании агрессивно-воинственной общественной идеологии играла имперская традиция, отражавшаяся в настроениях значительной части населения. Ставилась задача возродить страну в границах и чуть ли не в статусе Византийской империи. Молодое греческое государство, образованное в 1830 г. после непрерывной семилетней войны против османского господства, едва осмотревшись, через каких-нибудь 15 лет приняло в качестве государственной доктрины знаменитую "Мегали идею" - идею о Великой Греции. В обществе, где высшей ценностью провозглашалась нация, ее окончательная этническая консолидация увязывалась не только с освобождением территорий Османской империи, населенных греками. Особенно вожделенной представлялась ее македонская провинция, которая "в исторических и национальных традициях, внешнеполитических устремлениях" отождествлялась именно с греческим государством26. А это был путь дальнейших завоеваний - уже в борьбе со славянскими соседями.
В 1909 - 1910 гг. к власти в Греции в результате военного мятежа пришла либеральная партия во главе с молодым, способным и амбициозным критским политиком Э. Венизелосом. Острый ум, опыт участия в управлении критской автономией и удаленность от традиционных политических кланов позволили ему составить многоуровневую программу преобразований в стране. Новый премьер обещал за пять лет возродить Грецию, и, по мнению ученых-страноведов, это ему во многом удалось. Любопытно, что программа включала в себя в первую очередь реформу политической системы27. В 1911 г. были приняты многочисленные поправки к конституции, создавалась законодательная база для раздела крупных латифундий и образования капитализированных фермерских хозяйств. Проводилась также модернизация армии и флота. Стабилизировалось финансовое положение страны - курс драхмы сравнялся с курсом французского франка.
По измененной конституции государство имело право конфисковать землю и собственность в интересах нации. Таким образом, правительство получало возможность провести аграрную реформу в Фессалии, где преобладало крупное землевладение. Ставка делалась на средние социальные слои, но с учетом баланса интересов всех трех столпов политической жизни Греции - монархии, парламента и армии28. Преобразования проводились вполне осмысленно. Одной из целей Венизелоса и его окружения было создание более или менее надежной социальной базы, включавшей мелкобуржуазные круги и крестьянство.
Современники отмечали популярность правительства Венизелоса в народе. Осуществление пунктов программы, заявленной премьером при приходе к власти, вселяло надежды на будущее и, более того, порождало чувство гордости за достигнутые успехи, которые воспринимались как залог и предвестник успехов грядущих - внешнеполитических29.
Все это происходило в условиях широкой и неустанной пропаганды великогреческой идеи и внутренней готовности населения к реализации национального идеала. "Память о великом прошлом, культивируемая интеллектуалами, вызывала в массовом сознании вполне искренние устремления к единению и делала греков активным инструментом претворения правящими кругами "Великой идеи" в жизнь", - пишут авторы труда по истории Греции30.
Важно отметить, что, заботясь о сплочении общества, греческая элита пыталась подвести под великогреческую идею крепкий политический и экономический фундамент. Во всяком случае, народу были предложены и программа модернизации, и военная программа. В 1912 г. Греции вступила в Балканский союз с намерением участвовать в будущем разделе освобожденных от турок земель. Созданный для этого фундамент позволил грекам действовать агрессивно, уверенно используя изменчивые военные и дипломатические обстоятельства, вплоть до заключения в мае 1913 г. отдельного сербо-греческого соглашения, направленного против Болгарии. В результате Балканских войн 1912 - 1913 гг. Греция оказалась в безусловном выигрыше. Но для Венизелоса этого было недостаточно, и во время Первой мировой войны он продолжал демонстрировать уверенность и силу, которые позволяли ему отстаивать собственную политическую линию.
Однако греко-турецкая война 1919 - 1922 гг. - самонадеянная "авантюра самого дурного вкуса"31 - привела к малоазийской катастрофе, полному краху "Мегали идеи"32.
На балканской земле с ее дробностью и этнической чересполосностью населения, пропустившей крупные социокультурные эпохи Реформации и промышленной революции, даже богато одаренному человеку трудно было вырасти в большого политика, реформатора, лидера нации. О роли Венизелоса в судьбе Греции современный исследователь К. Н. Семенов пишет так: "Европа знала его как блестящего дипломата и яркого государственного деятеля-реформатора. Почти в течение четверти века Венизелос и его имя определяли внутриполитическое развитие Греции и ее внешнеполитическую доктрину. Родина почитала его как бога и предавала анафеме как дьявола. Часть греческой нации видела в нем величайшего со времен античности, рожденного Элладой гения, возводимого на пьедестал национального символа. Другая часть считала его беспринципным политиком, тираном, путем интриг и демагогии приобретшего власть над страной, предателя нации, разрушителя устоев государства. Четверть века раскол среди греков на венизелистов и антивенизелистов определял политическую жизнь страны"33.
* * *
Противоречивыми характеристиками исследователи наделяют и Стефана Стамболова - крупного политического и государственного деятеля Болгарии, обладавшего незаурядными личными способностями, и прирожденного властного лидера. Его деятельность до сих пор вызывает взаимоисключающие оценки - от восторженного восхваления до полного отрицания его заслуг.
Не окончив Одесской духовной семинарии, 25-летний Стамболов пришел в политику - участвовал в борьбе против решений Берлинского конгресса 1878 г., который отверг благоприятные для Болгарии условия Сан-Стефанского мира. В 1884 г. он стал председателем болгарского парламента, а в 1887 г. - премьер-министром. Будучи одним из строителей нового государства, он понимал, что Княжеству необходима внутренняя устойчивость. Не последнее место Стамболов отводил формированию у народа государственнического чувства и, чтобы добиться этого, не пренебрегал методами устрашения, насилия, террора. Он был "диктатором, тираном и освободителем, апостолом и главным полицейским", - пишет о Стамболове отечественный историк В. И. Косик34. Однако именно в период его правления страна достигла первых успехов в области модернизации экономики. Благодаря твердой, хотя и небескорыстной руке Стамболова были сделаны эффективные вложения в строительство шоссейных и железных дорог. Несколько городов оформились в крупные торговые центры. В 1892 г. была проведена первая болгарская выставка промышленных и сельскохозяйственных изделий35.
Совсем нетривиально Стамболов проявил себя в области внешней политики. Он жестко отстаивал независимость Княжества, опасаясь его превращения в "задунайскую провинцию" России, а путь объединения болгарского народа видел не во фронтальной атаке, но только в гибких дипломатических действиях36. Это исключение из общего балканского правила?
В историографии существует предположение о постоянной внутренней готовности балканцев к войне. В параллельных исследованиях наш коллега Р. Р. Субаев, опираясь на недавно вышедшую работу о Балканских войнах американского автора греческого происхождения А. Геролиматоса37, тоже проводит мысль о конфликтности балканского сознания и политике как некоей константы, а также о войне на Балканах как способе существования в веках. При таком подходе в корректировке нуждается классическая формула К. Клаузевица "война - продолжение политики". Здесь, на Балканах, особенно западных, война сама формировала политику38. Геролиматос в центр внимания ставит Сербию и Грецию. Р. Р. Субаев полагает, что нет смысла ограничиваться одними лишь западными Балканами, и распространяет феномен конфликтности сознания и на Болгарию39.
Нам же представляется, что дело обстояло несколько иначе - в силу объективных причин. В отличие от пограничных и уже свободных Греции (с конца 1820-х годов), Сербии (де-факто с начала 1830-х), Черногории (исторически) Болгария находилась в анклавном положении внутри Османской империи. Миллетская система, принятая здесь, означала автономное или полуавтономное существование того или иного иноверного населения, управление которым осуществлял глава местной церкви. Например, православный миллет возглавлял константинопольский патриарх40. Болгарское население платило все государственные налоги, а кроме того, дополнительный налог за освобождение от военной службы. Получалось некое подобие государства, своеобразный социокультурный кокон - без расходов на содержание собственной армии и администрации. При этом "под крышей" турок болгарской элите, не инкорпорированной в политическую и военную надстройку империи, оставались ниши бизнеса и культурного развития.
В ходе складывания единого османского рынка развивалась хозяйственная специализация регионов, и в ней нашлось место для болгар. Антифеодальные реформы - Танзимат, к которым османы приступили в 1820-е годы, создали благоприятные условия для бурного роста экономики самоуправлявшихся болгарских общин. Особенно важной стала аграрная реформа, объективно работавшая "на развитие буржуазных отношений в аграрной сфере"41. Трудолюбия же местным селянам было не занимать. На основе преобразований формировалось аграрное хозяйство с большим экспортным сектором, и его возможности активно использовало болгарское население, особенно в связи с введением в империи режима свободной торговли. В Западную Европу - Великобританию, Францию, Австрию и др. - начали вывозить хлеб, кукурузу и прочие продукты питания, причем в больших количествах.
Экспортная торговля дополнялась продукцией болгарских ремесленных мастерских, занятых обработкой местного сельскохозяйственного сырья и работавших не столько на заказчика, сколько на продажу вообще. Реорганизация османского войска обеспечивала ремесленное производство стабильным государственным заказом на грубошерстное сукно для армии. Бельгийский исследователь М. Паларе отмечает при этом достаточно высокую степень монетизации торговых отношений, не идущую ни в какое сравнение с положением в Сербии и Черногории42, занятых в те годы освоением добытой путем восстаний свободы и государственным строительством. Там говорить о достатке и просперитете не приходилось.
Тогда же усилиями первого поколения болгарской интеллигенции возникло мощное культурно-просветительское движение, направленное прежде всего на сферу образования и просвещения. Начавшееся еще в XVIII в. пробуждение болгарского национального самосознания открыло эпоху Болгарского национального возрождения, оставившего зримый след в литературных памятниках патриотической и национально-освободительной тематики, в изменении облика городов благодаря оригинальной возрожденченской архитектуре и многом другом.
Именно в период Возрождения складывались характерные черты общественного поведения болгар, так своеобразно проявившиеся в последующие времена. Одна из ярких возрожденческих практик - инициатива местных органов общинного самоуправления, самостоятельно, на собственные средства открывать общедоступные школы, в том числе и светские, снабжать их учебниками и литературой. Школы работали методом взаимообучения (так называемый ланкастерский метод). Это движение, включавшее в себя просветительскую деятельность, поддерживалось и личными пожертвованиями, но контролировалось только выборными общинными структурами. Важным его качеством отечественный историк И. Ф. Макарова считает то, что школы, а затем и училища для подготовки учительских кадров "возникали спонтанно и децентрализованно, были общедоступны и бесплатны, никогда не знали сословного принципа. Что имело большое воспитательное значение и оказало серьезное влияние на формирование национальной болгарской ментальности"43. Другой чертой этой ментальное™ являлось сознательное и профессиональное отношение болгарина к труду. Постоянная упорная работа на земле формировала отношение к труду как к общественной ценности и в других отраслях деятельности.
Но это было еще и время романтизма, мечтаний о национальном освобождении болгар, время процветания множества различных планов и идей. Однако единого и конкретного плана так и не возникло, отчего общеболгарский национальный идеал не получил ясной формулировки. Таким образом, можно сказать, что никаких особых условий для вызревания конфликтности в сознании болгар не было. Об этом свидетельствует и их отношение к призывам готовить вооруженное восстание против турок, с которыми в 1860 - 1870-е годы обращались к населению такие крупные революционные апостолы, как Г. Раковский, В. Невский, Х. Ботев. Успехом их усилия не увенчались. Мобилизовать болгарских крестьян на широкое повстанческое движение не удалось.
Лишь в результате Русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., сыгравшей в этой части полуострова роль революции, произошло освобождение болгар из-под власти турок. Социокультурный "кокон" под крышей османской администрации в виде "возрожденческого царства болгарского духа"44 был разрушен. Выход Болгарии из оттоманской системы порвал ее связи с внутренним османским рынком. Более всего пострадало болгарское ремесленное производство, а именно оно, считает М. Паларе, являлось главным источником динамичности развития. "Экономический прогресс закончился в Болгарии в 1878 г.", - решительно заключает он45.
В болгарской литературе тоже встречается немало негативных оценок произошедшего. Разрыв экономических связей с Османской империей, пишет В. Проданов, имел катастрофические последствия для хозяйства в болгарских землях, для восстановления потерь потребовались два десятилетия46. Процесс разорения ремесленников и возвращение их к сельскому труду, т.е. превращение снова в крестьян, известный болгарский деятель культуры В. Свинтила квалифицирует как инволюционный. По его мнению, приметами времени после освобождения стали умирание возрожденческих городов и появление вторичного крестьянства47. Болгарская исследовательница Р. Прешленова соглашается с тем, что в 1878 г. саморазвитие было прервано, но считает, что, хотя все и перевернулось с ног на голову, в стране имелись "необходимые ферменты для свободного развития". Однако оказалось, что местная интеллигентская элита не очень-то и готова к строительству болгарского государства, что объяснялось отсутствием у новой власти не только управленческих традиций, но и чувства государственности (возрожденческие общины были самоуправлявшимися). Не хватало специалистов для создания управленческих структур, и болгары с хорошим образованием шли в государственную администрацию, становились чиновниками. Концентрируясь в Софии и Пловдиве, они покидали традиционные центры болгарской культуры, вследствие чего истощались ресурсы возрожденческого богатства48.
За два десятилетия после освобождения болгарские крестьяне, ставшие свободными собственниками земли, упорным трудом сумели достичь того, что вновь вызвало у иностранцев впечатление болгарского чуда. Знаток Балкан, русский генерал Н. Р. Овсяный писал: "Что касается настойчивости в достижении целей, трудолюбия и бережливости, серб много уступает своему соседу, болгарину"49. Другие авторы отмечали отличие характера, уровня и качества грамотности в Болгарии и Сербии, содержания школьных программ и учебников, хозяйственных предпочтений и отношения к труду50. Некоторые сербы тоже отдавали себе в этом отчет, оказываясь в Болгарии. "Народ трудолюбив, повсюду видны обработанные и полные плодов нивы, на которых в разгар страды старательно копошатся селяки", - записал в дневник по пути из Белграда в Константинополь сербский журналист П. Тодорович. Причем, "даже работая в поле, они хорошо одеты; приятно видеть их белые, будто снег, рубашки"51. Одним словом, как заметил еще в 1877 г. в письме домой русский воин, "деревни благоденствуют, жатва снимается"52.
И потому не случайна пассивность народа в отношении внешней политики Болгарии, "невозможность вызвать его энтузиазм", как отмечает болгарская исследовательница Д. Мишкова, говоря о фазе строительства болгарского княжества53. В программах практически всех болгарских политических партий конца XIX - начала XX в. упор делался на просвещение и развитие школ. Предполагали даже особую культурную миссию Болгарии на Балканском полуострове. Точнее, мечтали о ней54. От повышения образовательного уровня народа ожидали подъема его экономического благосостояния. Тут уж - прямая связь с идеологией и практикой Возрождения.
На деле же множественные и постоянно дробившиеся партии оставались слабыми. Неопытные и предоставленные самим себе (в Тырновской конституции такая форма политической организации, как партия, вообще не упоминалась), они рассматривали межпартийную борьбу за приход к власти, главным образом, как возможность для победителя и его сторонников беспрепятственно обогащаться. Из таких партий никак не складывалась авторитетная политическая сила, способная выработать перспективную программу развития страны. Слово "реформа" впервые обнаруживается лишь в уставе Народно-либеральной партии 1899 г. Единственное, что вошло в практику модернизации экономики, - это линия на государственный протекционизм, выражавшийся в льготах, привилегиях, налоговых послаблениях, регулировании таможенных пошлин и распространявшийся на все отрасли хозяйства. В крестьянской стране никто не посмел опереться на один из столпов экономической теории, когда средства для модернизации, в частности промышленной, изымаются из прибыли, полученной от излишков продукции сельского хозяйства.
В общем, победил курс на защиту мелкого производителя. Иной идеологии, чем ирокрестьянская, у болгарских модернизаторов в то время и быть не могло. Мелкособственнический уклад был родным для каждого болгарина и вполне удовлетворительным экономически, в частности и для государства, опиравшегося на сельский средний класс. "Сельская психология, - отмечает историк Н. Генчев, - из-за преимущественно сельского характера самой Болгарии оказывала вплоть до новейшего времени исключительное влияние на общий психический аппарат нации, воздействуя на поведение всех социальных слоев, всех до единого произошедших из утробы болгарского села"55.
Если мелкое, постоянно защищаемое предпринимательство получило в стране некоторое развитие, то крупного частного капитала, который имел бы вес в европейском масштабе, как, например, румынский или греческий, не образовалось.
Трудности приведения в систему новой болгарской государственной жизни отражались на содержании политической идеологии, остававшейся в недоразвитом состоянии и на рубеже XIX-XX вв. и продолжавшей поиск своего лица. Современные болгарские ученые признают, что к моменту освобождения у болгар не было концепции собственных национальных интересов и что преднациональный, так называемый возрожденческий идеал не имел конкретного оформления56. Его общая форма скорее может быть отнесена к благонамеренным мечтаниям о свободных "родных и окрестных землях". Причины задержки с формированием болгарского национального сознания, осмыслением и артикуляцией национальных требований часть исследователей усматривает также в долгом проживании болгар в Византийской империи, а затем в еще более длительном нахождении в составе чужеродного султаната. Как верно подметил В. Проданов, "национальная идентификация не может быть сильной там, где общность не была субъектом развития большую часть своей истории"57.
Образ сан-стефанской Болгарии, предложенный российской дипломатиией, пришелся по вкусу властям Княжества и стал величаться национальным идеалом. Однако реализовать его никто не спешил, и он долго оставался лишь символом. Достигнув успеха соединением Восточной Румелии и Княжества в 1885 г., а затем в войне с Сербией, болгары этим ограничились и не предпринимали военных, дипломатических или каких-либо иных мобилизационных мер для реализации своего идеала, хотя не могли не знать о греческой "Мегали идее" и сербском "Начертании" Илии Гарашанина - программных национальных документах соседних государств. Недаром о тогдашней атмосфере в Болгарии говорили как о "пропитанной политическим идеализмом".
Дискуссии по национальному вопросу оживились в Княжестве лишь с обострением Восточного вопроса в конце XIX в. О желательности объединения болгарского народа в границах единого государства стали много говорить и писать, но единой государственной доктрины все же выработано не было. Задачу ее разработки не брала на себя ни верховная власть, ни отдельные политические партии58. Внешнеполитическая деятельность нового государства ограничивалась в 1894 - 1898 гг. двумя направлениями - нормализацией отношений с Россией и улучшением положения болгар в турецких вилайетах59.
Инициатива пришла извне. "Братья из Македонии", поднявшиеся на борьбу против османского гнета и терпевшие в ней неудачи, стали действовать и в самой Болгарии, куда массово эмигрировали македонские беженцы. К началу Балканских войн их численность доходила до 120 тыс. человек. Своим присутствием, а также участием в органах управления Болгарии разного уровня македонцы воздействовали на атмосферу в государстве. Одновременно, повышая градус воинственности, в Болгарии действовали македонские комитеты, стремившиеся настроить общественное мнение и политические круги страны на революционный лад, на поддержку вооруженной борьбы в турецких провинциях. Причем, если в 1900 г. Македонский комитет позволил себе лишь робкое обращение к съезду учителей Болгарии с просьбой "принять к сердцу" дело освобождения Македонии и Одринской области и работать для соответствующей подготовки болгарского общества60, то в 1903 г. от Битольского штаба повстанческой армии уже последовало требование напрямую к софийскому правительству - объявить войну Турции. Демарш сопровождался массовыми митингами, организованными македонскими землячествами по всей Болгарии. К ним, подхватив лозунг "Война любой ценой!", присоединялись болгарские военные, политики, простые граждане. Правительству с трудом удалось удержать ситуацию61. При этом ни одна из партий, замечает болгарский историк Д. Саздов, не подумала об участии в подготовке национальной революции в Македонии и Одринской Фракии, проводившейся македонскими комитетами62.
Лишь после Аннексионного кризиса 1908 г., сочетавшегося с провозглашением Княжества Болгария царством, а его главы - царем (всех) болгар - и активизацией великодержавных программ балканских стран, оживились и сторонники идеи "Великой Болгарии". Однако даже заявление такого известного политического деятеля, как А. Малинов, сделанное в 1910 г.: "Нам нужна Великая Болгария!", - не произвело большого впечатления. Общество не сплотилось вокруг национальной идеи. В отличие от сербской и греческой болгарская элита так и не составила мобилизующего письменного документа - программы объединения болгарского народа, хотя на войну были настроены союзы офицеров и унтер-офицеров запаса, македонские и другие землячества, ряд политиков и их группировки.
Авторы трактатов разного рода, которые обосновывали необходимость войны для объединения всех болгар в одном государстве, вынуждены были констатировать, что по этому вопросу общество расколото63. Даже осенью 1911 г., когда болгарские и сербские дипломаты уже разрабатывали документы Балканского союза, в том числе секретные военные, "политическое единение, необходимое для страны, намеревающейся вступить в войну, в Болгарии отсутствовало"64. Задачу сплотить общество, вызвать в массах воинственное настроение сторонники войны решили позже и во многом искусственным путем. Так, летом 1912 г. деятели македонской революционной организации устроили теракт на территории Турции. Турки ответили кровавой расправой с местным болгарским населением. Погибли десятки человек. Следом по всей Болгарии началась истеричная антитурецкая митингово-журналистская кампания, в ходе которой милитаристы сумели добиться определенного перелома в общественных настроениях в пользу военных действий против Турции.
На объявление Первой балканской войны (октябрь 1912 г.) болгарский народ откликнулся с энтузиазмом, а в ходе ее проявил себя героически и самоотверженно. Здесь нет противоречия с, казалось бы, присущим болгарам прохладным отношением к возможности повоевать. Недаром говорят, что болгарин пробуждается, только если затронут его интересы. Так было и в 1885 г. при нападении Сербии на болгарское Княжество, так случилось и в 1912 г. после успешной македонской провокации, призванной вызвать у болгар инстинкт отмщения. Интересно засвидетельствованное в личных дневниках болгарских участников войны отношение к ней как к тяжелому труду, который надо выполнять профессионально. "Эта глубоко укорененная в душе болгарина потребность трудиться заставляет солдата смотреть и на саму войну как на некую форму труда - поистине жестокого, смертельно опасного и нечеловеческого, но все же форму труда", - отмечает болгарский историк Св. Елдаров65.
"Балканские союзники", начавшие войну, удивили и Европу, и Россию, опасавшуюся этого регионального столкновения, быстрым разгромом Турции в первые несколько недель. Но дальше пошло так, как и предполагали некоторые русские ученые-слависты почти за полвека до событий 1912 - 1913 гг. "Материальных сил и храбрости в южных славянах много, - писал 20 апреля 1868 г. П. А. Ровинский А. Н. Пыпину из Белграда, - отчаяние, с которым они должны восстать, придаст им еще больше сил; и, как бы ни были неблагоприятны обстоятельства, при которых они восстанут, они победят турок, но побьются между собой"66.
Подозрительность союзников друг к другу увеличивалась вместе с их военными успехами. Вскоре никого уже не устраивало разграничение, установленное договорами Балканского союза: каждый считал, что имеет право на большее и готов отстаивать его силой. В мае 1913 г. сербы и греки заключили между собой сепаратное соглашение об интересах. Напряжение нарастало со всех сторон, и, не выдержав его, 16 (29) июня царь Фердинанд отдал приказ начать наступление на позиции сербов и греков. Считается, что роковой шаг, названный в Болгарии "преступным безумием", был сделан не без влияния "македонского фактора"67. Сражаться против бывших союзников, к которым присоединились войска Румынии и оправившейся от шока Турции, Болгария была не в состоянии.
В итоге в эпопее Балканских войн Болгария потерпела поражение, и произошло это главным образом из-за непрофессионализма политического руководства страны, не умевшего добиться согласованных действий с военным начальством, плохой дипломатической подготовки и непродуманных решений. К горькому заключению приходит академик Г. Марков, специалист по истории Балканских войн: "Непростим проигрыш войны еще до ее начала"68. Результатом военного поражения Болгарии явился крах ее национального идеала. Однако самым печальным итогом, обусловленным комплексом взаимоотношений союзников во время обеих Балканских войн, стало образование вокруг Болгарии кольца враждебных государств, которые так и не выпустили ее из состояния изоляции ни в 1920-е, ни в 1930-е годы.
Единственное, что "объединяло" сербскую, болгарскую и греческую патриотические элиты, - это непомерные запросы. Решение национального вопроса, связанное либо с желанием восстановить границы средневековых царств, либо с реализацией обретенных позднее национальных идеалов, принимало в их сознании фантастические формы. Бал правили модели "великих государств". "Мы все немного мегаломаны", - признал сербский академик И. Жуйович69. Македонские земли, на которые по-соседски претендовали Болгария, Греция и Сербия, стали настоящим яблоком раздора. "Для удовлетворения претензий всех трех государств, - заметил Св. Елдаров, - Македонии должно было быть в три раза больше"70. Изначальный план каждой страны на расширение своей территории строился не только из расчета земель, отвоеванных у турок, но и из расчета земель ближайшего соседа. Следствием этого стали развал Балканского союза 1912 г. и Вторая балканская (межсоюзническая) война 1913 г. Прав В. И. Косик, иронически заметивший: "Славян испортил квартирный вопрос"71.
* * *
После Балканских войн тяжелый внутренний кризис переживала не только потерпевшая поражение Болгария, но и страны-победительницы, каждая из которых примерно удвоила свою территорию и численность населения. Триумф на фронтах и присоединение вожделенных турецких территорий не привели к ускорению темпов модернизации в Сербии и Греции, хотя именно неопределенность сроков решения задач расширения внешних границ, т. е. реализации национального идеала, считалась тормозом для совершенствования внутригосударственной жизни. Серьезной проблемой для них стало "переваривание добычи", происходившее, заметим, далеко не цивилизованным способом.
Вхождение Вардарской Македонии и части Старой Сербии в Сербское королевство, закрепленное в Бухарестском мирном договоре от 10 августа 1913 г., сопровождалось усилением политического веса людей в погонах, а затем ожесточенной борьбой между ними и гражданскими лицами за власть на новых землях. Спор о приоритете, в котором активно участвовала офицерская организация "Черная рука", и твердая позиция, занятая радикальным правительством Н. Пашича, привели к попытке переворота - "чернорукцы" чуть было не двинули войска из Скопье на Белград. Вместе с тем в это же самое время политические противники Пашича из гражданских - младорадикалы, в эгоистическом угаре решив любой ценой свалить его, пошли на тайный сговор с "Черной рукой", тем самым компрометируя и ставя под удар всю гражданскую систему власти.
Глубинный смысл этого конфликта вскрыл племянник лидера "Черной руки" полковника Д. Димитриевича-Аписа М. Живанович: "Радикалы хотели долгой и неделимой власти. И поэтому не только готовили общественное мнение к своему долгому владычеству, но и рассматривали новые территории - Старую Сербию и Македонию - в качестве будущей радикальной колонии. Апис и заговорщики хотели власти в армии - такой же долгой и неделимой. Они пытались превратить армию в свою будущую колонию. Обе группировки присваивали себе все заслуги за военные успехи и сцепились в жестокой драке, мешая друг другу. Радикальные лидеры побаивались "преторианцев", казавшихся им препятствием для создания радикального царства... В столкновении заговорщиков с радикалами оппозиция была на стороне армии, но совсем не потому, что желала защищать правое дело, а чтобы в борьбе с радикалами иметь защиту со стороны мощной силы. Необходимо было свалить Пашича любой ценой, и момент ей представился подходящим"72.
Перед нами - привычный набор представлений сербской элиты, основу которого составляли стремление каждой из ее фракций к монополии на патриотизм и мессианская претензия на политическое господство. Мыслящие иначе объявлялись врагами, и в борьбе с ними все средства были хороши.
Кризис разрешился путем вмешательства российского посланника Н. Г. Гартвига и ценой отказа короля Петра от ряда своих полномочий в июне 1914 г. Под предлогом болезни он передал монаршие прерогативы престолонаследнику Александру. В борьбе с "Черной рукой" так называемый парламентский режим устоял, но при поддержке другой нелигитимной силы - российской императорской миссии73.
Закрепив за собой в 1913 - 1914 гг. управление новыми областями - первую скрипку здесь теперь играла не армия, а полиция, - гражданские совсем не собирались инкорпорировать их в правовое поле Сербии. Был установлен "автократический провизориум"74, в рамках которого, по словам современника событий, русского ученого А. Л. Погодина, совершались "многочисленные насилия, отсутствовали конституция и гражданские права"75. Такой порядок предполагалось применять "до тех пор, пока люди не начнут ощущать себя сербскими гражданами", ибо "настоящих сербов там нет и четверти"76. Прав академик С. Чиркович, когда пишет: "В ходе Балканских войн были серьезно поколеблены два основополагающих принципа прежней политики Сербии - этничности и парламентской демократии. Завоевания в Албании и Македонии показали, что она выходит за рамки отстаиваемой десятилетиями стратегии освобождения сербского народа"77.
Начавшаяся 1 августа 1914 г. Первая мировая война перетасовала все карты и в конце концов разложила их по-своему. В Европе появилось Королевство сербов, хорватов и словенцев, со всеми старыми и новыми национальными проблемами, многие из которых не решены до сих пор.
Что касается Греции, то Балканские войны стали для "мегалистов" во главе с премьером Э. Венизелосом трамплином для дальнейшей борьбы за расширение территории "эллинского королевства" в границах бывшей Византийской империи78. Не прошло и двух лет после подписания Бухарестского договора, как в результате крутого поворота от политики нейтралитета к объявлению войны Центральным державам Греция фактически раскололась. В ней оформились "два соперничающих лагеря, для которых имена Венизелоса и короля Константина стали своеобразными знаменами". Более того, дело дошло до "национальной схизмы", т.е. открытой гражданской войны между "государством Афин", ориентированным на сохранение нейтралитета, и "государством Салоник" - членом Антанты. И снова сыграл свою роль внешний фактор: Антанта приложила все силы для свержения Константина, и политический кризис в стране был на время урегулирован79.
* * *
Итак, опыт Балканских войн свидетельствует скорее об опасности и вредных последствиях региональных вооруженных конфликтов для целей модернизации, к которой по-своему стремилась каждая из балканских стран, чем о пользе. Достигнутый в первом десятилетии XX в. на Балканах модернизационный уровень, как уже отмечалось, носил в странах региона имитационный характер. "За фасадом европейских новаций скрывались устойчивые структуры и стереотипы традиционного мышления, определявшие поведение не только простого "селяка", но и большей части балканских элит"80, что мешало им определить главную задачу и способ развития своих стран, осознать подлинные национальные интересы государства.
Посмотрим теперь на Балканские войны с военно-технической точки зрения. Принято считать, что, несмотря на разрушения и людские потери, войны способствуют научно-техническому прогрессу - путем создания новых видов вооружений, совершенствования средств связи, повышения уровня моторизации и т.д. Балканские страны в начале XX в. сами оружия в промышленных объемах не производили, а закупали его во Франции, Германии и Италии. Россия поставляла в основном обмундирование и винтовки. Можно сказать, что на полях Македонии велись дуэли "сербских" Шнейдер-Крезо с "турецкими" и "болгарскими" Круппами. Конечно, овладение европейским оружием и современной тактикой было знаком определенного прогресса, однако и он не всегда был очевиден - использование новой техники, скорее эпизодическое, чем системное, давало разные эффекты. С одной стороны, при осаде Адрианополя и Скутари для разведки и бомбежки, которая в интерпретации современников выглядела как "метание бомбочек с аэропланов", впервые и более или менее успешно применялись аэропланы. В историю авиации вошли болгарин Х. Топракчиев и серб М. Петрович. Они же, к сожалению, открыли и мировой мартиролог летных военных потерь81. С другой стороны, гарнизон осажденного Скутари, увидев в небе неведомые аппараты, впал в истерику. По словам бывшего коменданта крепости Эссад-паши, напуганные люди посчитали, что это какие-то внеземные существа, "хвостатые дьяволы"82.
Другой характерный пример: обучавшаяся русскими офицерами армия Черногории начала свое участие в Балканской войне впервые в истории страны как регулярное войско, а не ополчение, но вскоре разбилась на племена и кланы. Вести современную войну патриархальная Черногория оказалась не в состоянии83.
Правда, балканским традиционалистам тоже было что предложить миру. Отлаженное движение четников, собранных в мелкие группы и активно работающих в тылу противника, стало прообразом войскового спецназа. Он вырос из практики антиосманской хайдучии в Сербии, хайдутства в Болгарии и так называемого андартства в Греции и Албании84. Здесь же можно вспомнить и стрельбу по-македонски - одновременно с двух рук. Таким образом, своеобразный социальный феномен и национальная традиция со временем трансформировались в элемент военной тактики, оказавшийся востребованным и за пределами Балкан85. Но это, пожалуй, исключение. Если Балканские войны и сыграли определенную роль в развитии военного дела, то к вопросам индустриализации и иных подсистем модернизации это вряд ли относится.
В заключение посмотрим на события 1912 - 1913 гг. из дня сегодняшнего, с учетом геополитических сдвигов на Балканах рубежа XX-XXI вв. Предельно обобщая, можно сказать, что Балканские войны закончились ничем. Ныне мы видим все ту же необъединенную Сербию86; практически довоенную Болгарию, не получившую ни Македонии, ни выхода к Эгейскому морю; Македонию, хотя и ставшую отдельным независимым государством, но по-прежнему с неопределенным македоно-албанским будущим.
Лишь Греция удержалась в границах Бухарестского мирного договора 1913 г. и Флорентийской конвенции 1914 г. об Эгейских островах. Однако недавние сообщения информационных агентств принесли ошеломляющие вести: права операторов Пирея и Салоник будут переданы турецким инвесторам на 35 лет. На очереди стоит и вопрос о распродаже греческих островов. Хотим мы того или нет, но концессионеры-турки возвращаются в Европу победителями, а несостоятельные должники-греки вынуждены откупаться от вчерашних побежденных.
Причина подобной метаморфозы, очевидно, заключается в том, что потерпевшая поражение в Первой балканской и Первой мировой войне Турция оказалась чуть ли не единственной страной в регионе, четко осознавшей свои национальные интересы. Лишившись империи и почти всех иноязычных территорий, а также изгнав малоазийских греков в результате навязанной Афинами войны 1919 - 1922 гг., секулярный кемалистский режим не стал мечтать о реванше, а консолидировав турецкое национальное ядро и символически перенеся столицу из Стамбула в Анкару, вступил в процесс реформ и самомодернизации. В дальнейшем в этом реформировании Турции помогло ее неучастие во Второй мировой войне, последующее членство в НАТО, предоставление западной помощи и т. д.
Результаты качественной "смены вех", как говорится, налицо.
Примечания
Статья подготовлена при поддержке Программы фундаментальных исследований секции истории Отделения историко-филологических наук РАН "Нации и государство в мировой истории".
1. Нюркаева А. З. Балканы во взглядах Л. Д. Троцкого. Пермь, 1994, с. 37.
2. См., например: Писарев Ю. А. Великие державы и Балканы накануне Первой мировой войны. М., 1985; Искендеров П. А. Балканские войны 1912 - 1913 гг. - В "пороховом погребе" Европы. 1878 - 1914. М., 2003, с. 476 - 507.
3. С начала 2000-х годов авторы занимались разработкой этих вопросов в рамках проекта "Балканские народы в процессе модернизации (вторая половина XIX XX в.)", поддержанном последовательно Российским государственным научным фондом и секцией истории Отделения историко-филологических наук РАН. Предстояло изучить, в чем заключались особенности процесса модернизации в аграрных странах с неполной социальной структурой, зависимых внешнеполитически и приступивших к строительству собственной государственности в то время, когда на Западе расцветала идеология либерализма (идея нации-государства). Основные результаты данных исследований нашли отражение в серии проблемно-тематических изданий под общим названием "Человек на Балканах": "Синдром отягощенной наследственности" (СПб., 2004), "Государство и его институты: гримасы политической модернизации" (СПб., 2006), "Социокультурные измерения модернизации на Балканах" (СПб., 2007). Позже рамки проекта были расширены - за счет изучения взаимоотношений власти и общества на Балканах, восприятия русскими и балканцами друг друга, Балканских войн 1912 1913 гг. и др. Всего в 2002 - 2012 гг. было опубликовано семь сборников.
4. Сборник договоров России с другими государствами. 1856 - 1917. М., 1952, с. 181.
5. Проданов В. Теория на българския преход. София, 2012, с. 157 - 158.
6. См.: Гришина Р. П. Модернизация по-болгарски: диктует матрица. - Славяноведение, 2004, N 3; ее же. Лики модернизации в Болгарии (бег трусцой по пересеченной местности). М., 2008, с. 32 - 40.
7. Ђорђевиђ В. Успомене: културне скице из XIX века. Кнь. 3. У воjсци, с. XI. Рукописно одельенье Матице Српске (Нови Сад), бр. М.14.045.
8. Цит. по: Айрапетов А. Г. Балканы начала XX века: взгляд венгерского современника. - Австро-Венгрия. Центральная Европа и Балканы (XI-XX вв.). СПб., 2011, с. 343.
9. Из секретной "Записки" Главного штаба. Петербург, 10 ноября 1902 г. - Потапов Н. М. Русский военный агент в Черногории. Т. I. Донесения, рапорты, телеграммы, письма. 1902 1915. М. Подгорица, 2003, с. 37.
10. Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 2869, л. 67.
11. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки, ф. 1000, оп. 2, д. 1348. И. П. Табурно "Доклад о ходе и результатах Балканской войны", с. 13, 15.
12. См.: Вучковиђ В. Унутрашнье кризе у Србщи и Први светски рат. Историjски часопис, кнь. XIV-XV. Београд, 1965, с. 173 - 229; Батаковиђ Д. Изазови парламентарне демократиjе Никола Пашиђ, радикали и "Црна Рука". - Пашиђ Н. Живот и дело (Зборник радова). Београд, 1997, с. 309 - 329.
13. Драшкиђ П. Моjи мемоари. Београд, 1990, с. 117.
14. Дворниковиђ В. Борба идеjа. Београд, 1995, с. 111.
15. Цит по: Perovic L. Dobrica Cosic o Josipu Brozu Titu. Skica za istrazivanje politickog i intelektualnog odnosa. - Tito - videnja i tumacenja (zbornik radova). Beograd, 2011, s. 169.
16. Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы в 3-х т., т. I. М., 1961, с. 226.
17. Цит. по: Popovic-Obradovic O. Kakva ili kolika drzava. Ogledi o politickoj i drustvenoj istoriji Srbije XIX-XX veka. Priredila L. Perovic. Beograd, 2008, s. 335.
18. Ibid., s. 336.
19. Об этом подробнее см.: Ibid., s. 224 - 253; Лазиђ М. Друштвени односи у Србиjи у време закаснелог капиталистичког развоjа. - Годишньак за друштвену историjу. Београд, 2009, св. 3, с. 24; Stojanovic D. Ulje na vodi. Ogledi iz istorije sadasnjosti Srbije. Beograd, 2010, s. 61.
20. Кузьмичева Л. В. Сербия между Западом и Востоком (поиски пути государственного строительства в XIX веке). - Актуальные проблемы славянской истории XIX и XX вв. М., 2003, с. 76.
21. Цит. по: Поповиђ-Обрадовик О. Воjна елита и цивилна власт у Србиjи 1903 - 1914 године. Србиjа у модернизациjским процесима 19. и 20. века. Кн. 3. Улога елита. Београд, 2003, с. 204.
22. Рид Д. Вдоль фронта. М. - Л., 1928, с. 66.
23. Цит по: Глигорщевиђ Б. Крал. Александар Карађорђевип. Т. I. У ратовима за национално ослобођенье. Београд, 2002, с. 76.
24. Цит. по: Гусев Н. С. Тема славянского единства в русской периодической печати во время Балканских войн 1912 - 1913 гг. - Историки-слависты МГУ. Кн. 8. Славянский мир: в поисках идентичности. М., 2011, с. 464 465.
25. Чириков Е. Н. Поездка на Балканы. Заметки военного корреспондента. М., 1913, с. 23, 28.
26. Улунян Ар. А. Модернизация по-гречески: между переворотами и революциями, монархией и республикой. Человек на Балканах и процессы модернизации. Синдром отягощенной наследственности (последняя треть XIX - первая половина XX в.), с. 137.
27. Семенов К. Н. Элефтериос Венизелос в погоне за "Великой Грецией". - До и после Версаля. Политические лидеры и идея национального государства в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 2009, с. 173.
28. Улунян Ар. А. Указ. соч., с. 149.
29. Никитина Т. В. Поворот к либеральному курсу в Греции. 1909 - 1912 гг. Приход к власти и внутренняя политика кабинета Э. Венизелоса. М., 1978, с. 19 20 (автореферат канд. дисс); ее же. Греция накануне Первой мировой войны: особенности внутриполитического развития. М., 1984, с. 102, и др.
30. Никитина Т. В., Петрунина О. Е. Идея нации и национальное сознание в Греции. - Национальная идея в Западной Европе в Новое время. Очерки истории. М, 2005, с. 495; а также см. Петрунина О. Е. "Великая идея" в греческой литературе и искусстве XIX - начала XX века. Новая и новейшая история, 2011, N 6.
31. Субаев Р. Р. Имперская политическая традиция в Юго-Восточной Европе как идеологическая предпосылка Балканских войн 1912 - 1913 гг. - Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912 - 1913). М., 2012, с. 23.
32. Подробнее см. Фомин А. М. Война с продолжением. Великобритания и Франция в борьбе за "Османское наследство". 1918 - 1923. М., 2010, с. 375 - 378.
33 Семенов К. Н. Указ. соч., с. 168.
34. Косик В. И. Размышления о судьбах Болгарии, Стефана Стамболова, государственности. Человек на Балканах. Государство и его институты: гримасы политической модернизации (последняя четверть XIX - начало XX вв.), с. 117.
35. Мичев Д. Развитието на капитализма в България (1885 1894) и икономическата политика на Стамболовия режим. - Изследвания по българска история. Т. V. Вътрешната политика на България през капитализма. 1878 1944. София, 1980, с. 12.
36. Косев К. Стамболов - българският Бисмарк. - Доклади от Първата научна сессия по проблеми на лидерството, проведена в Големия салон на БАН 3 февруари 2009 г. София, 2009, с. 35.
37. См. Gerolymatos A. The Balkan Wars: Conquest, Revolution and Retribution from the Ottoman Era to the Twentieth Century and Beyond. New York, 2002.
38. Субаев Р. Р. Указ. соч., с. 16 - 17.
39. Там же, с. 25 - 27.
40. С созданием в 1870 г. Болгарской православной церкви во главе с экзархом болгары получили право на самостоятельный "булгармиллет" в составе Османской империи.
41. Макарова И. Ф. Болгары и Танзимат. М., 2010, с. 72.
42. Паларе М. Балканске привреде око 1800 - 1914. Еволуциjа без развоjа. Београд, 2010, с. 68 (пер. с англ.). На болгарский монография М. Паларе была переведена еще в 2005 г. Паларе М. Балканските икономики. 1800 - 1914. Еволюция без развитие. София, 2005.
43. Макарова И. Ф. Указ. соч., с. 105.
44. В генетической памяти народа Возрождение осталось чистым и святым идеалом, "самым болгарским временем", "нашим всё!", до сих пор вызывающим преклонение перед тогдашним духовным могуществом болгар.
45. Паларе М. Указ. соч., с. 209.
46. Проданов В. Теория на българския преход, с. 103.
47. Свинтила Вл. Етюди по народопсихология на българите. София, 2007, с. 50.
48. Прешленова Р. Училище за промяна. - И настъпи време за промяна. Образование и воспитание в България. XIX-XX в. София, 2008, с. 21 - 22.
49. Овсяный Н. Р. Сербия и сербы. - Русские о Сербии и сербах, т. I. СПб., 2006, с. 392.
50. Шемякин А. Л. Сербия и сербы накануне Балканских войн глазами русских (к дискуссии о "современном" государстве). - Модернизация vs. война..., с. 136 - 139.
51. Тодоровиђ П. Дневник. Приредила Л. Перовиђ. Београд, 1990, с. 189 - 190.
52. Рукописное отделение Института русской литературы РАН (Пушкинского дома), ф. 253, д. 719, л. 52.
53. Мишкова Д. Европейски идеи и институции в политическата система на България. 1878 1914. Модерният историки. Въображение, информираност, поколения. София, 1999, с. 20.
54. Гришина Р. П. Болгария: опыт социализированной модернизации (конец XIX - первая половина XX в.). - Человек на Балканах и процессы модернизации. Синдром отягощенной наследственности, с. 90 - 91.
55. Генчев Н. Очерци социално-психологически типове в българската история. София, 1987, с. 69.
56. Влахов-Мицов Ст. Владетели в примка. Книга за княз Батенберг, царь Фердинанд и царь Борис III. София, 1992, с. 11 - 12. См. также: Илчев Ив. Митът за Сан-Стефанска България като "свещена крава" на българския патриотизъм. - История, София, 1995, N 6; Пешков П. Съдбата на българския възрожденски идеал (бележки върху развитието на идеите за държавно устройство и политическото управление и реализацията им през XIX и XX век). - Двадесетият век. Опит за равносметка. Сборник с доклади от българо-германска конференция, проведена на 3 - 4 март 2000. София, 2003, и др.
57. Проданов В. Догонваща модернизация и насилие (опит за обяснение на покушенията, насилие и политиката в България. 1878 - 1947 гг.). Сборник в чест на 60-годишнината на член-кореспондент д. ист. науки Георги Марков. София, 2008, с. 42.
58. Саздов Д. "Войната" като път за разрешаване на българския национален въпрос в програмите и програмните документи на буржоазните партии от началото на XX век. 90 години на организирани военноисторически изследвания в България. София, 2004, с. 348.
59. Попов Р. Балканската политика на България. 1894 - 1898 г. София, 1984, с. 9, 249.
60. Божинов В. Българската просвета в Македония и Одринска Тракия. 1878 - 1913 г. София, 1982, с. 128.
61. Сравним обстоятельства: Греция воюет в 1897 г. с Турцией из-за Крита (правда, война была объявлена турецкой стороной), и остров получает автономное управление; Болгария в 1903 г. не решается на войну, несмотря на призывы терпящих поражение македонских повстанцев. Дело, очевидно, не только в военной неготовности тогдашнего Княжества (Греция тоже была не очень готова в 1897 г.), но и в моральной неготовности болгар воевать. Не сказалась ли тут разница в качестве национальной идентификации? Как справедливо подметил болгарский историк И. Тодев, национальная идея в новой истории Болгарии не выглядит освоенной. - Тодев И. Бележки към проблема за генезиса и ролята на националната идея в българското възраждане. Епохи, В. Търново, 1994, с. 40.
62. Саздов Д. Указ. соч., с. 348.
63. См., например: "Рапорт-анализ положения на Балканах". 1910 г. - Централен държавен архив, ф. 1889 к, оп. 1, а.е. 33.
64. Гришина Р. П. Болгария на пути к войне и Болгарский земледельческий народный союз. Славянский мир в эпоху войн и конфликтов XX века. СПб, 2011, с. 22.
65. Елдъров Св. Голямата сила на малкия свят. Народопсихологическите корени на бойния дух. - Българи, България, български съдби. София, 2010, с. 253.
66. Российский государственный архив литературы и искусства, ф. 395, оп. I, д. 341, л. 4.
67. Александров Т. Живот легенда. Съст. Ц. Билярски. София, 1991, с. 133 - 135; Матов М. За премълчаното в историята на ВМРО. Спомени. София. 2007, с. 244.
68. Марков Г. Поуки от Балканските войни 1912 - 1913 г. Военно-исторически сборник, София, 2003, N 1,с. 27.
69. Жуjовиђ J. Дневник. Приредио Д. Тодоровиђ. Т. II. Београд, 1986, с. 57.
70. Елдъров Св. Балканската война от "сега или никога" до "всичко или нищо". - Военно-исторически сборник, София, 2006, N 4, с. 4.
71. Косик В. И. Крыло бабочки. - Модернизация vs. война..., с. 60.
72. Архив Српске Академще наука и уметности. Заоставштина Милана Живановиђа, бр. 14434/719 ("Конфликт 1914. године"), с. 2.
73. Шемякин А. Л. Сербия в начале XX в. Югославия в XX веке. Очерки политической истории. М., 2011, с. 36 - 37.
74. Жуjовиђ J. Указ. соч., с. 15.
75. Погодин А. Л. Славянский мир. Политическое и экономическое положение славянских народов перед войной 1914 г. М., 1915, с. 366.
76. Жуjовиђ J. Указ. соч., с. 14 - 15.
77. Чиркович С. История сербов. М., 2009, с. 312.
78. Соколовская О. В. Греция в годы Первой мировой войны. М., 1990, с. 48.
79. Семенов К. Н. Указ. соч., с. 174 - 176.
80. Шемякин А. Л. Традиционное общество и вызовы модернизации. Сербия последней трети XIX - начала XX в. глазами русских. - Человек на Балканах и процессы модернизации. Синдром отягощенной наследственности..., с. 29 30.
81. Милиjевиђ М. Рат за море. Београд, 2011, с. 245 - 246.
82. Там же, с. 247.
83. См. Хлебникова В. Б. Скутари 1913 г.: проверка российско-черногорского союза на прочность. - Модернизация vs. война..., с. 163 177.
84. От южнославянского "хайдук" (гайдук) - человек, боровшийся против турок, от греческого "андарт" - повстанец, партизан.
85. См. Тимофеев А. Ю. Сербские четники накануне и в ходе Балканских войн: социальный феномен, национальная традиция и военная тактика. - Модернизация vs. война..., с. 102 - 122.
86. Л. Д. Троцкий еще в июле 1913 г. спрогнозировал возможность такой ситуации. "Сербия включает теперь в свои пределы около полумиллиона македонцев, как она уже включила около полумиллиона албанцев. Головокружительный успех! На самом же деле этот враждебный миллион может оказаться роковым для исторического существования Сербии". Троцкий Л. Д. Перед историческим рубежом. Балканы и Балканская война. СПб., 2011, с. 269.
