Удальцова З. В. О внутренних причинах падения Византии в XV веке

   (0 отзывов)

Saygo

Удальцова З. В. О внутренних причинах падения Византии в XV веке // Вопросы истории. - 1953. - № 7. - С. 102-120.

Пятьсот лет назад у берегов Босфора разыгрались знаменательные и драматические события. 29 мая 1453 г. полчища турецкого султана Мехмеда II ворвались в столицу Византии - Константинополь. Вслед за столицей ими были завоёваны остальные, ещё уцелевшие земли Византийской империи. Это имело большие последствия. Захват Константинополя облегчил туркам их наступление на Балканский полуостров: обеспечив себя с тыла, турецкие феодалы получили возможность бросить все свои силы против народов Балкан. В конце XV - начале XVI в. многие страны Юго-Восточной Европы подпали под иго турецких феодалов, продолжавшееся несколько столетий. Угроза вторжения турецких полчищ реально нависла и над другими странами Европы. "Турецкое нашествие XV и XVI столетий, - писал Маркс, - представляло второе издание арабского нашествия VIII века... Как тогда при Пуатье, как впоследствии во время монгольского нашествия при Вальштатте, так и здесь опасность опять угрожала всему европейскому развитию"1.

Известие о падении Константинополя встретило самый широкий отклик в странах Восточной Европы. Это нашло своё отражение в современной событию литературе. На Руси широкую известность приобрела "Повесть о взятии Царьграда", принадлежащая перу Нестора Искандера2, русского человека, захваченного в плен турками и находившегося в турецком лагере. Большую популярность получил близкий по времени к падению Константинополя русский перевод "Плача" о Константинополе греческого писателя Иоанна Евгеника - перевод, дополненный многими интересными деталями. О падении Константинополя рассказывает и русский фольклор. Сохранилась, например, былина о том, как Илья Муромец отправился выручать Константина Боголюба от Идолища Поганого3.

С большим возмущением и тревогой рассказывают о падении Византии грузинские и армянские хронисты. Они рисуют это событие как общее бедствие, которое создаёт реальную угрозу для Грузии и Армении. Об этом, в частности, пишет грузинский летописец4. Описанию гибели Константинополя посвящены две обширные армянские стихотворные хроники XV в. - Абраама Анкирского и Аракела Багешского. В них с большой жизненной правдой передаются непосредственные впечатления современников о действиях турецких войск5.

Сочувствие к судьбе Византии в Грузии и Армении было обусловлено не только вероисповедными мотивами, как обычно рисуется в буржуазной историографии, но и важными политическими причинами. Турецкая агрессия угрожала этим странам и потому не могла не вызывать в среде грузинского и армянского народов чувство протеста против действий захватчиков и сочувствия к жертвам этой агрессии.

Героическая борьба народов юго-востока Европы против турецких захватчиков с большим сочувствием освещена у венгерского хрониста Туроца6 и в летописи польского историка XV в. Длугоша7.

Иным было отношение к падению Византии в странах Западной Европы. Известие о падении Константинополя не вызвало там того сочувствия к народам, подпавшим под турецкое иго, в частности к славянам и грекам, какое было в странах Восточной и Центральной Европы. Это объясняется, прежде всего, враждебной политикой по отношению к Византии, которую вели западноевропейские феодалы, особенно католическая церковь, в последние века существования Византийской империи. В XV в. папство стремилось воспользоваться тяжёлым внутренним и внешнеполитическим положением Византии, чтобы подчинить себе восточную церковь, используя с этой целью заключённую в 1439 г. флорентийскую унию. В этой политике папство опиралось на кучку предателей в самой Византийской империи, возглавлявших так называемое латинофильское течение.

Католическое духовенство всячески разжигало враждебное отношение к "схизматикам"-грекам. Маркс указывал, что в период турецкого завоевания в Европе была в ходу пословица: "Христиане будут только тогда действительно счастливы, когда будут уничтожены проклятые греческие еретики и турки разрушат Константинополь"8. Подобные настроения усиленно насаждались и подогревались агентами папского престола. Вместо активной борьбы против турецких завоевателей западноевропейские феодалы и папство стремились ослабить и захватить Византию и южнославянские страны, не желая сознавать, что турецкая агрессия угрожала всей Европе. Значительную роль при этом сыграли экономические интересы итальянских городов и папства.

Организации отпора турецким завоевателям мешали также распри среди западноевропейских феодалов. Византийский историк XV в. Франдзи писал о причинах того, что Запад не оказал реальной помощи Византии против турок: "...многовластие итальянских и других западных владетелей - причина того, что они не имеют единого начальника и среди них нет единомыслия... Они много совещаются, рассуждают и говорят, но мало делают..."9. Нестор Искандер также разоблачает предательскую позицию правящих кругов западных держав по отношению к Византии. Искандер писал по этому поводу: "А фрягове не восхотеша помощи дати, но глаголаху в себе: "не дейте, да возмут и Турки, а у них мы возмем Царь-град"10.

Вражда к "схизматикам"-грекам и влияние католической церкви наложили отпечаток на большинство "латинских" источников об осаде и взятии Византии турками11. Эти источники отличаются крайней тенденциозностью и ярко выраженной католической, "западнической" ориентацией. Исключение составляет лишь рассказ непосредственного участника обороны Константинополя венецианского хирурга Николо Барбаро, который находился в течение всей осады в Константинополе и записал в своём дневнике важнейшие события того времени12. Однако "западнические" тенденции чувствуются и в этом интересном памятнике XV века.

Византийские источники XV в. содержат обширный материал о внутренней и внешнеполитической истории Византии накануне и во время турецкого завоевания. Подавляющее большинство этих произведений принадлежит перу представителей византийской феодальной знати, и классовая направленность источников проявляется весьма ярко. На авансцену истории эти авторы выдвигают византийских императоров и турецких султанов, борьбу феодальных клик за престол, религиозные распри и догматические споры. Жизнь и борьба народных масс в большинстве случаев остаются в тени или рисуются в искажённом виде. В трудах византийских историков, посвященных последним годам существования Византийской империи, усиленно прославляются греческая культура, язык, обычаи и ярко выражено враждебное отношение к турецким завоевателям (см. Франдзи13, Халкокондил14 и др.).

Вместе с тем произведения некоторых византийских историков проникнуты латинофильским духом, их авторы придают чрезвычайно большое значение вопросу о церковной унии, возлагают надежды на помощь Запада в борьбе против турок и сочувственно относятся к проникновению в Византийскую империю итальянцев. Наиболее видным представителем этого направления является историк Дука15.

В отдельных исторических сочинениях того времени проявляется и явная туркофильская тенденция. Особенно открыто она выступает в произведении ренегата Михаила Гермодора Критовула с острова Имброс16, перешедшего на сторону турок. Турецкие источники о падении Константинополя, написанные много позднее этого события, по своей достоверности значительно уступают свидетельствам непосредственных очевидцев взятия Константинополя турецкими войсками. Так, например, широко используемая в современной турецкой историографии хроника Саадэддина (Хаджи-эфенди) "Венец летописей" (Тай-ут-теверих), освещающая правление Мехмеда II, была написана спустя почти целое столетие после взятия Константинополя турецкими захватчиками. К более позднему времени относятся также и рассказ о падении Константинополя турецкого историка Евлия Челеби и ряд других турецких источников. Отличительной чертой турецких источников является их крайняя тенденциозность, ярко выраженная националистическая окраска, проявляющаяся в восхвалении подвигов турецких султанов, в особенности султана "Завоевателя" - Мехмеда II.

***

Буржуазная историография всячески искажала и фальсифицировала историю турецкого завоевания Византии и стран Балканского полуострова. Для буржуазного византиноведения эта проблема в основном сводилась к внешнему завоеванию; внутренние причины гибели Византийского государства оставались вне поля зрения буржуазных исследователей. В трудах, где этот вопрос ставился, он получал крайне тенденциозное освещение, связанное с определёнными политическими и религиозными направлениями в буржуазной историографии.

Западноевропейские реакционные католические учёные считали, что причиной исторической трагедии Византии была, прежде всего, недальновидная политика византийского правительства - политика "враждебности" и "недоверия" к Западу: религиозная нетерпимость "схизматиков"-греков, якобы отвергнувших бескорыстную помощь "единоверного" Запада. Требуя для Византии обвинительного приговора истории, этот лагерь выступал ревностным защитником хищного и вероломного папства, стремился оправдать его предательскую политику по отношению к Византии, не останавливаясь перед прямым извращением исторических фактов17.

Против этой точки зрения выступали буржуазные учёные, примыкавшие в силу своих политических и религиозных взглядов к "православному" лагерю "защитников" Византии. Они поднимали на щит последних представителей гибнущей "великой" империи, всячески идеализировали Византию и в угоду своим весьма реакционным монархическим взглядам тенденциозно восхваляли мнимые подвиги императора Константина XI18.

Не смогли дать правильного ответа на вопрос об основных причинах падения Византии даже крупнейшие представители русского буржуазного византиноведения, хотя они неизмеримо более византинистов других стран занимались внутренней историей Византии. В соответствии со своими политическими взглядами и идеалистической методологией В. Г. Васильевский, Ф. И. Успенский, Н. А. Скабаланович и другие русские византинисты прошлого века были убеждены, что сила, и прочность Византийского государства определяются в первую очередь взаимоотношениями монарха как некоей надклассовой силы и широкими слоями общинного крестьянства, являвшегося якобы опорой византийской монархии. Поэтому основную причину постепенного ослабления, а затем и гибели Византийской империи эти учёные искали в изменении аграрной политики византийских императоров. Византийское правительство, по их мнению, могло ещё спасти свободное общинное крестьянство от наступления феодалов-динатов, но не сделало этого19.

Открытая фальсификация истории турецкого завоевания получила широкое распространение в современной буржуазной историографии20. Пантюркистские лжеучёные прославляют разбойничье турецкое завоевание, открывшее якобы новую эру в истории Европы и Азии, восхваляют кровавые подвиги турецких феодалов. Подобные измышления ничего общего с исторической действительностью, с фактами не имеют.

Только марксистская историческая наука может правильно разрешить вопрос о причинах гибели Византийской империи. Не отрицая значения внешнего завоевания в истории, она не сводит причины гибели того или иного государства исключительно к внешнему завоеванию. Весьма важным для историков-марксистов, является выяснение внутренних причин, облегчавших, а часто и обусловливавших завоевание. Поэтому одной из насущных задач советского византиноведения является изучение внутренних причин падения Византийской империи.

Успешное разрешение этой задачи требует исследования социально-экономических и политических отношений поздней Византии. Несмотря на большие трудности из-за крайне недостаточного количества уцелевших источников, советские византинисты создали ряд важных работ, посвященных разным сторонам жизни византийского общества в XIII - XV веках. К таким работам относятся "История Византии" М. В. Левченко, ряд статей Б. Т. Горянова об аграрном строе поздней Византии, работа А. П. Каждана "Аграрные отношения в Византии в XIII - XIV вв.", статьи по истории проникновения итальянцев в Византию Е. Ч. Скржинской и некоторые другие исследования советских византинистов21. При всей спорности выдвинутых в некоторых из этих работ отдельных положений эти исследования, основанные на марксистско-ленинской методологии, дают возможность поставить вопрос об основных внутренних причинах падения Византии.

Одним из важнейших экономических законов, действие, которого распространяется на все общественные формации, является закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. С точки зрения действия этого закона на определённой стадии развития феодального общества и необходимо рассматривать вопрос о внутренних причинах упадка Византийского государства, облегчивших его завоевание турецкими войсками. В XIV - XV вв. феодальные производственные отношения перестали быть двигателем развития производительных сил, какими они были в период возникновения и победы феодального строя, и начали играть тормозящую роль в общественном развитии. Именно в этом назревавшем, хотя ещё полностью и не назревшем противоречии между производительными силами и мешавшими их поступательному движению вперёд феодальными производственными отношениями следует искать главную внутреннюю причину упадка Византийского государства.

Глубоко ошибочна "теория", согласно которой Византийское государство накануне турецкого завоевания рассматривается как агонизирующий полутруп, лишённый жизненных сил и неминуемо обречённый на гибель. Эта "теория" с XVIII в., со времён Гиббона, имеет широкое распространение в буржуазной историографии. На самом деле византийский народ и в самый тяжёлый период своей истории жил и трудился, созидая материальные ценности, двигая вперёд производительные силы, творя прекрасные произведения искусства. В XIV - XV вв. на основе дальнейшего, хотя и замедленного развития производительных сил в экономике византийских городов всё более значительную роль начинают играть товарно-денежные отношения. Товарное производство проникало и в византийскую деревню.

Однако развитие товарного производства в Византии XIV - XV вв. лишь создавало некоторые условия для возникновения капиталистического способа производства, но ещё не вело непосредственно к капитализму22. Классики марксизма-ленинизма с исчерпывающей полнотой указали на условия, при которых происходит возникновение капиталистического производства. Это - наличие частной собственности на средства производства, превращение рабочей силы в товар, который может купить капиталист и эксплуатировать в процессе производства, система эксплуатации наёмных рабочих капиталистами.

В Византии XIV - XV вв. сочетания этих важнейших условий ещё не существовало. Лишь в отдельных крупных экономических центрах Византийского государства, преимущественно в городах-эмпориях, спорадически появлялись первые ростки новых, капиталистических отношений. Маркс указывал на существование отдельных мануфактур в Константинополе в XV в., как и в других городах-эмпориях средневекового общества. Он писал: "Мануфактура возникает там, где происходит массовое производство на вывоз для внешнего рынка, следовательно, на базе крупной морской и сухопутной торговли, в эмпориях (коммерческих центрах), каковы итальянские города, Константинополь, фландрские, голландские города, некоторые испанские, как Барселона и т. д."23.

Характерной особенностью ремесленного производства в Константинополе в XV в. являлось развитие именно тех отраслей производства, которые были связаны с внешней торговлей, в первую очередь производящих предметы роскоши. В этих отраслях византийские ремесленники достигли в XV в. высокой степени совершенства и превосходили итальянских ремесленников, о чём свидетельствует перенесение этих отраслей ремесла из Константинополя в Италию в XV веке. Вплоть до открытия морского пути в Индию Константинополь продолжал играть роль важнейшего торгового центра. Маркс подчёркивал, что в XIV - XV вв. Константинополь не утерял значения важнейшего посредника между Европой и Восточной Азией, когда ещё не было колоний, когда Америка для Европы ещё не существовала, а с Восточной Азией сносились через Константинополь24. Впрочем, был путь и минуя Константинополь: Египет - Сирия - Месопотамия - Иран.

Византийские и другие источники, несмотря на крайнюю скудость данных, всё же содержат некоторые сведения, опровергающие установившийся в буржуазной литературе взгляд о якобы полном упадке городской жизни в Византии в XIV - XV веках. Интересные сведения о довольно оживлённой торговле и ремесленном производстве в Константинополе в XIV в. сообщает флорентийский купец Франческо Бальдуччи Пеголотти25. О торговле греческих купцов в Константинополе есть данные и в некоторых документальных материалах26. Византийский историк Дука рассказывает о торговых операциях в Константинополе непосредственно перед осадой города турками27. Он сообщает, что и в это время через проливы в Чёрное море плавали корабли многих государств, в том числе генуэзские, венецианские, константинопольские торговые суда из Кафы, Трапезунда, Амисы, Синопа и др. Большинство этих кораблей заходило с торговыми целями в Константинопольский порт. Историк Франдзи рассказывает, что во время осады в Константинополь прорвалось греческое судно, которое везло из Сицилии хлеб для столицы империи28. Эти данные вносят существенные коррективы в господствующее до последнего времени представление о полном упадке Константинополя в XIV - XV вв., представление, основанное на данных некоторых источников, например, Никифора Григоры, французского путешественника XV в. Бертрандона де ла Брокиер и других.

Весьма ценны также сообщения историка XV в. Лаоника Халкокондила. Он часто упоминает о богатстве византийских городов в период турецкого завоевания. По данным этого автора, в XV в. такие города, как родина Халкокондила Афины, как Коринф, Фивы и ряд других, оставались крупными экономическими центрами. Византийский учёный и политический деятель XV в. Георгий Гемист Плифон в своём проекте социально-экономических реформ подчёркивал необходимость проведения протекционистской политики, которая оградила бы местное производство от конкуренции итальянцев и способствовала бы дальнейшему развитию византийского ремесла, особенно изготовлению различных тканей. Плифон писал: "Нуждаться в чужеземных платьях - также большая глупость. Немалым вредом для государства является, если мы в стране, которая имеет в достаточном количестве шерсть и где нет недостатка в льнем хлопке, не будем выделывать из них, как сами умеем, платья, а будем поступать так, как будто мы не можем обойтись без привезенной из-за Атлантического моря и даже обработанной там ткани. Для нас будет значительно более достойным, если мы обойдемся местными тканями, чем, если мы будем чужеземные ткани считать лучшими, чем отечественные"29.

Историк Дука подробно описывает богатства Новой Фокеи и её квасцовые рудники30. Он указывает на обширные торговые связи Фокеи с различными странами. По его словам, франки, германцы, англичане, итальянцы, испанцы, арабы, египтяне и сирийцы покупали в Фокее квасцы, необходимые для окраски тканей. Богатым городом в XV в., по данным византийских историков, оставалась и Фессалоника31.

Другой византийский историк XV в., Критовул, в своём историческом произведении рисует картину довольно оживлённой экономической жизни в таких крупных торговых центрах, как города Энос, Синоп, столица Трапезунтской империи - Трапезунт и др. В изображении Критовула Энос в XV в. предстаёт перед нами как один из богатых и цветущих городов фракийского побережья32. Он был лакомым куском, из-за которого шла ожесточённая борьба между турками и итальянцами. Экономической основой богатства Эноса в XIV - XV вв. являлись квасцовые разработки, обладание которыми приносило значительные доходы, а также развитая торговля с островами Эгейского моря и прибрежными областями Фракии и Македонии. Крупными центрами в XV в. оставались города Патры, Митилена на острове Лесбос, Коринф и другие33. Византийская сатира Мазариса, описывающая события начала XV в., содержит интересные данные о соляных варницах в Византии и о торговых сделках между греками и латинянами в Пелопоннесе34. Подобные примеры можно было бы умножить.

Однако зарождение некоторых элементов новых, капиталистических производственных отношений происходило в Византии лишь спорадически, в отдельных торговых центрах, в условиях продолжавшегося повсеместного господства феодальных производственных отношений. Аналогичные явления наблюдались, как известно, в экономической жизни и других средневековых государств. Местами мануфактура спорадически развивалась в окружении, целиком, относящемся ещё к другим отношениям (в итальянских городах - рядом с цехами). Но подобные явления ещё не вели к капитализму, ибо были развиты только в местных рамках, а не в широком масштабе. Развитие внешней торговли и ростовщичества в Византии XIII - XV вв. создавало лишь некоторые условия для возникновения капиталистического производства. Торговый и ростовщический капитал всегда исторически предшествует образованию промышленного капитала, но не составляет ещё достаточного условия для возникновения капиталистического производства.

Новейшие работы советских исследователей не оставляют сомнений в том, что и в сельском хозяйстве поздней Византии наблюдался некоторый прогресс в развитии производительных сил, выражавшийся в более широком применении трёхполья, распространении мельниц, расчистке лесов, заметно возросшем применении удобрения почвы и искусственного орошения35. Вместе с тем аграрный строй империи характеризовался господством феодальных производственных отношений. Крупное феодальное землевладение почти совсем вытеснило свободную крестьянскую общину. Владения феодалов из временных и условных держаний превратились в наследственные вотчины. Кроме сбора налогов, феодалы приобретали широкие административные и судебные права в отношении зависимого населения. Основная масса крестьянства была уже полностью закрепощена. Именно к этому времени относится ряд законодательных актов, запрещавших феодалам принимать беглых крепостных и предписывавших возврат пойманных крестьян их владельцам. Крестьянская община, столь распространённая в Византии в предшествующее время, становилась теперь крепостной, подчинённой феодалу.

Формы зависимости крестьян в поздней Византии были весьма многообразны36. Основной категорией зависимого крестьянства по-прежнему оставались парики. Но наряду с париками были и крестьяне-прекаристы. Некоторая часть зависимого крестьянства находилась на положении дворовых, живущих в имении феодала. Часть домениальных земель феодалы сдавали в аренду крестьянам-издольщикам. Рабский труд почти не встречается в поздней Византии.

В византийской деревне XIV - XV вв. появляются первые симптомы разложения феодальных отношений. По данным источников, в этот период начинается процесс обезземеливания крестьянства. Категорией крестьянства, часто упоминаемой в документах того времени, являлись так называемые актимоны (неимущие). Это было обезземеленное крестьянство, уже лишённое средств производства. Актимоны не имели ни своих земельных наделов, ни рабочего скота, ни инвентаря. Лишь в редких случаях актимон мог получить от феодала небольшой надел и превратиться в парика: большей же частью из среды обезземеленного крестьянства выходили наёмные работники (мистии), обрабатывавшие домениальные земли феодалов. Положение обезземеленного крестьянства было крайне тяжёлым.

На основе хотя и медленного, но всё же продолжающегося развития производительных сил в сельском хозяйстве Византии происходит проникновение в деревню товарно-денежных отношений. Имения крупных феодалов теснее связываются с рынком; развивается производство хлеба на продажу. Такие города, как Фессалоника, Родесто, Монемвазия и др., становятся в XIV в. довольно крупными центрами хлебной торговли. Важным следствием развития товарно-денежных отношений явилась коммутация повинностей крестьян, в свою очередь, ускорявшая расслоение крестьянства. Росту имущественной дифференциации крестьянства способствовало также и ростовщичество, о развитии которого в XIV - XV вв. сообщают многие современники. Они называют ростовщиков "дикими зверями", которые "обращают соплеменников в рабство"37.

Таким образом, византийская деревня XIV - XV вв. всё же в основном оставалась феодальной, хотя в ней уже начался процесс разложения феодальных отношений. Развитие производительных сил в Византии продолжалось, но более медленно, чем в некоторых других странах Юго-Восточной Европы и бассейна Средиземного моря. В частности, оно значительно отставало от экономического роста славянских стран Балканского полуострова и итальянских городов-республик. Это объяснялось многими причинами.

Одной из этих причин являлось неограниченное господство класса феодалов, уже превратившегося в этот период в реакционную силу, препятствовавшее дальнейшему прогрессу страны. В руках феодалов находилась не только власть на местах, но и центральный аппарат государственного управления. Усиление эксплуатации феодалами зависимого крестьянства, его разорение и обезземеливание подрывали экономические основы Византийского государства, мешали дальнейшему развитию производительных сил, тормозили рост внутренней торговли и складывание внутреннего рынка. При наличии достаточно оживлённой внешней торговли внутренний рынок в Византии оставался ещё весьма слабым, что отрицательно сказывалось на развитии ремесленного производства и товарного обмена между городом и деревней. Византийские императоры вели пагубную для экономики страны политику покровительства иностранным, в первую очередь итальянским, купцам и предпринимателям, раздавали иностранцам торговые привилегии и предоставляли им ряд других преимуществ, нанося этим непоправимый вред византийскому ремеслу и торговле.

Крестовые походы и латинское завоевание Византии сыграли роковую роль в судьбах Византийского государства. Они во многом способствовали последующему территориальному расчленению империи, упадку центральной власти, разорению населения и потере Византией её былой торговой гегемонии на Средиземном море. С этого времени византийские купцы во многом вынуждены были уступить свои позиции венецианцам, а позднее - генуэзцам. Одна из главных виновниц захвата Константинополя латинскими баронами - Адриатическая республика - получила значительные выгоды при дележе византийских владений. В её руки в XIII в. фактически попали важнейшие торговые пути в Эгейском и Средиземном морях.

Венецианцы прочно обосновались в крупных торговых центрах империи - Фессалонике, Адрианополе, - городах Пелопоннеса и на островах Архипелага, захватили фактории на Черноморском побережье. Однако у Венеции была опасная" соперница - Лигурийская республика. Византия стала ареной ожесточённой борьбы венецианцев и генуэзцев. В восстановленной в 1261 г. Византийской империи преобладание явно перешло к генуэзцам. Византийское правительство пыталось использовать торговое, соперничество между итальянскими республиками, противопоставляя, их друг другу. В то время как Михаил Палеолог усиленно покровительствовал торговле пизанцев и генуэзцев, папа и венецианцы покровительствовали Карлу I Анжуйскому.

Особенно тяжёлые последствия для экономической жизни империи имело предоставление привилегий генуэзским купцам по Нимфейскому договору 1261 г., положившее начало их интенсивному проникновению в Византийское государство. Основав на побережье Чёрного моря свои колонии, генуэзцы стремились в XIV - XV вв. монополизировать в своих руках торговлю с богатыми областями Причерноморья. Византийский политический деятель и писатель XIV в. Иоанн Кантакузин ярко характеризует вероломную политику генуэзских купцов, обвиняя их в "коварстве и враждебности к ромеям" и "чрезвычайной склонности к ложным клятвам"38.

Генуэзская колония Галата, возникшая у самых стен Константинополя, приобрела в XIV - XV вв. большое экономическое и политическое значение и стала как бы "государством в государстве".

По описаниям современников, в XIV в. Галата была богатым и цветущим городом. Населяли её почти исключительно итальянцы. Во главе управления городом стоял подеста, назначаемый из Генуи. В Галате действовало генуэзское законодательство. Здесь била ключом торговая деятельность, и генуэзские купцы с каждым годом всё больше богатели, особенно наживаясь на черноморской торговле. По словам историка XIV в. Никифора Григоры, генуэзцы, оттеснив византийцев, захватили львиную долю доходов от торговых пошлин. Ежегодный доход генуэзцев достигал примерно 200 тыс. золотых, в то время как у византийцев он с трудом доходил до 30 тыс. золотых39. Тот же Григора вынужден признать, что генуэзцы Галаты достигли "большой славы и силы" и насмехались над слабостью византийцев. Итальянская монета начинает мало-помалу вытеснять греческую из торгового обращения. Современники признают, что у генуэзцев Галаты были большие запасы хлеба, оружия, денег и сильный морской флот.

Генуэзцы вмешивались во внутренние усобицы в Византии, стремясь разжечь раздоры в государстве. Во время начавшейся борьбы Византии с турками генуэзцы активно помогали туркам. Так, знатный генуэзец Иоанн Адурно помог войскам султана Мурата переправиться из Азии в Европу, предоставив ему свои корабли. За этот поступок, предательский по отношению к византийцам, Адурно был щедро награждён султаном40. Преследуя в первую очередь свои корыстные интересы, и венецианцы, и генуэзцы заключали торговые договоры с турками.

Венеция и Генуя в XIV - XV вв. начали вытеснять византийский флот в Чёрном и Эгейском морях. По словам Иоанна Кантакузина, генуэзцы "желали властвовать на море и не допускать византийцев плавать на кораблях..."41.

Венецианские, генуэзские и другие купцы, и предприниматели проникали во все поры экономической жизни Византийского государства. Подобно червю, они подтачивали изнутри Византийское государство, высасывали из него жизненные соки, выкачивали богатства и не способствовали росту новых производственных отношений, как утверждают некоторые буржуазные историки42, а тормозили их развитие.

Таким образом, положение усугублялось и осложнялось ещё одним весьма важным обстоятельством: проникновением иностранных (главным образом итальянских) купцов во все сферы экономической жизни Византии. Как показывают данные многочисленных источников, это явилось одной из причин, тормозивших дальнейшее развитие производительных сил в стране.

Политика покровительства иностранцам, в первую очередь итальянцам, проводимая правительством империи и подрывавшая экономические основы Византийского государства, послужила также одной из важных причин упадка, а затем и гибели Византийской империи.

Хищническая политика итальянских купцов и предпринимателей порождала ненависть к ним большинства населения империи, особенно городского населения: купцов, ремесленников и т. п. В основе этой ненависти лежали глубокие экономические и политические причины. Но немалую роль сыграла в этом отношении и вероисповедная рознь, разжигаемая византийским монашеством. Вражда к латинянам, проходящая красной нитью через многие произведения византийской историографии последних веков существования Византийского государства (Георгий Пахимер43, Никифор Григора, Георгий Франдзи, Лаоник Халкокондил, Критовул и др.), пережила Византийскую империю. Характеризуя положение в османской Турции, К. Маркс отмечал, что религиозное возмущение против латинян "образует, можно сказать, единственную общую связь между различными народами, населяющими Турцию и исповедующими православие"44.

Упадку Византии способствовали кровопролитные смуты и феодальные усобицы. Они приводили к ослаблению, расчленению и раздроблению государства, разоряли казну, подрывали финансы и военные силы империи. Последний период византийской истории наполнен кровопролитными столкновениями и междоусобными войнами между претендентами на императорский престол. Особенно ожесточённым и бедственным для народных масс было междоусобие 1321 - 1325 годов. Оно известно в византийской литературе того времени под названием "войны двух Андроников" - Андроника II старшего, сына и преемника Михаила Палеолога, и его внука, Андроника III младшего. Весьма тягостной для населения была также война 1341 - 1347 гг. между сторонниками Иоанна V Палеолога и феодальной кликой, поддерживавшей своего ставленника Иоанна Кантакузина. Эта междоусобная война послужила толчком к началу широкого народного движения во Фракии и Македонии в 40-х годах XIV века.

Историк Дука сообщает многочисленные сведения о кровавых феодальных междоусобицах в Византии XIV - XV вв. и правдиво показывает пагубное влияние этих усобиц на положение Византийского государства, главным образом на положение народных масс Византии. Описывая захват власти Иоанном Кантакузином, Дука подчёркивает, что с этого момента начались особенно ожесточённые раздоры в Византийском государстве, облегчившие проникновение турок в Византию. Сокрушаясь о судьбе своего государства, Дука пишет: "Неудачи ромеев и ежедневные их распри друг с другом и междоусобные войны дали перевес в военных делах варварам и кочевникам..."45. Несмотря на явное сочувствие к Кантакузину, Дука признаёт, что Кантакузин, подняв междоусобную войну, "начал опустошать, грабить, разорять все города Фракии до самой Селимврии"46.

Обе борющиеся стороны призывали на помощь турок, что обрекало на страшные бедствия население. Турецкие феодалы грабили народ и обращали захваченное в плен население в рабов: "Связав людей веревками всех вместе, мужчин и женщин с грудными младенцами и молодых юношей, священников и монахов, как гурты овец на большой дороге... бесчисленными вереницами гнали в Константинополь на продажу"47. Дука в несколько риторических выражениях описывает эту междоусобную войну: "Кто берет в плен? Ромеи. Кого берут в плен? Ромеев. Кто поражает мечом? Ромеи. Кто поражается мечом? Ромеи. Чьи мертвые тела? Ромеев. Кто убившие? Ромеи"48. По словам Дуки, области, прилегавшие к столице, во время этой междоусобицы были превращены в пустыню.

Письма византийского учёного XIV в. Димитрия Кидониса также рисуют яркую картину борьбы за императорский престол: "Продолжает свирепствовать старое зло, которое причинило общее разорение. Я имею в виду раздоры между императорами из-за призрака власти. Ради этого они вынуждены служить варвару (турецкому султану. - З. У.)... Всякий понимает, что кому из двоих варвар окажет поддержку, тот и возобладает"49.

В гущу феодальных усобиц в Пелопоннесе в начале XV в. вводит нас интересное литературное произведение того времени - сатира Мазариса "Разговор мёртвых", - написанное на близком к народному греческом языке. Ядом гневной сатиры, глубоким презрением к феодальной знати проникнуто описание Мазарисом распущенного образа жизни и постоянных усобиц пелопоннесских феодалов. Мазарис упоминает о мятеже топархов (начальников областей Пелопоннеса) 1415 г. и говорит о своём страстном желании, "чтобы замки этих мерзких, лживых, коварных, подлых, никчемных топархов были уничтожены", а "сами они, чтобы расплавились, как воск от огня, как иней под лучами солнца"50. Сатира Мазариса беспощадно бичует язвы феодального общества Византии XV века.

С обличениями Мазариса перекликается характеристика византийской феодальной знати в речах философа Георгия Гемиста Плифона. Феодалы Пелопоннеса, говорил Плифон, "считают тенью и пустыми словами справедливость, правду и всеобщее благо, стремятся лишь к золоту и другим богатствам, оценивают благополучие одеждами, серебром и золотом, ежедневной ленью и обжорством и ни во что ставят как свою, так и своих детей и всего государства безопасность и свободу"51. О феодальных междоусобицах в империи в XV в. рассказывают также Критовул, Халкокондил и другие историки того времени.

Феодальные усобицы тяжелее всего отражались на положении народных масс Византии. Они приводили к разорению и дальнейшему закабалению крестьян. Источники сообщают о многочисленных вымогательствах и злоупотреблениях феодалов по отношению к крестьянству, о бесчинствах византийских чиновников. Мазарис в своей сатире бичует пороки византийской администрации, особенно суда. Он пишет: "Там судят в силу расположения, и особенно поддаваясь лести, они получают подарки с обеих тяжущихся сторон; невинный погибает, а желательный приговор получают наиболее состоятельные, заплатившие больше других, а особенно люди сильные и обладающие властью и огромным богатством"52.

Пагубным последствием близорукой и своекорыстной политики византийских феодалов явилось дальнейшее территориальное расчленение империи, упадок её военных сил и политического влияния. В последний период существования Византийской империи её территория постепенно сокращалась. Теснимая внешними врагами и лишённая союзников, империя теряла одну территорию за другой. В конце XIII в. она потеряла последние остатки своих владений в Малой Азии, завоёванной турками, а в 1357 г. турки, утвердившись в Галлиполи, начали завоевание европейских областей империи. Византия не смогла найти союзников на Балканах. Здесь сказалась её многовековая крайне агрессивная и хищническая политика по отношению к славянским странам Балканского полуострова. В 1359 - 1360 гг. Византия потеряла Фракию, причём фракийские феодалы оказали поддержку туркам. В 1361 г. столицей Османской империи сделался Адрианополь. К XV в. территория Византийской империи сводилась к Константинополю с окрестными восточнофракийскими городами, островам Эгейского моря, Фессалонике и Пелопоннесу. Византийские владения были разобщены между собой, что вело к дальнейшему экономическому и политическому ослаблению государства.

Усиление феодального гнёта вызывало активное сопротивление трудящихся и обострение классовой борьбы в Византии.

В крупных городах Византийской империи, например, в Константинополе, Фессалонике, Эносе, Коринфе, Монемвазии и других, уже складывалось сословие горожан. На одном полюсе городского населения всё больше обособлялся патрициат, на другом - плебейство. Вследствие того, что в византийских городах зарождались некоторые элементы нового строя и формировались новые общественные силы, классовая борьба в Византии в XIV в. вступила в высшую фазу. Широкое антифеодальное крестьянское движение, развернувшееся во Фракии и Македонии в 40-х годах XIV в., слилось с восстанием плебейских масс и примкнувшей к ним торгово-ремесленной верхушки городов Фессалоники и Адрианополя. На этой новой основе вспыхнуло в 1342 г. одно из крупнейших народных восстаний в Византии - восстание зилотов54.

Одной из наиболее ранних провозвестниц будущих классовых боёв нарождавшегося бюргерства в союзе с крестьянством и плебейскими массами города против феодального строя была Фессалоникийская коммуна. Несмотря на ожесточённые удары врагов, она просуществовала семь лет. Сила Фессалоникийской коммуны была в союзе народных масс города с зависимым крестьянством; её слабость, обусловившая гибель зилотов, таилась в неразвитости самих городских классов, в отсутствии экономических условий для созревания класса буржуазии и класса пролетариата.

Однако самая попытка городских масс Византии в союзе с крестьянством свергнуть господство феодалов и произвести коренные социально-экономические реформы свидетельствует о поступательном движении византийского общества в XIV веке. Вместе с тем разгром зилотов имел трагические последствия для судеб Византийского государства. Победа феодалов привела к торжеству самой разнузданной реакции, неуклонно ведущей страну к гибели.

Деградирующий и разлагающийся феодальный класс Византии перед лицом надвигавшихся на Византию турецких завоевателей не только не сплотил свои ряды для отпора внешнему врагу, но, наоборот, с необычайным ожесточением бросился в пучину феодальных усобиц, острой борьбы политических партий и течений.

***

При анализе внутренних причин гибели Византийского государства весьма важно выяснить отношение к турецкому завоеванию различных социальных слоев византийского общества и, прежде всего народных масс. Этот вопрос теснейшим образом связан с изучением социальных корней так называемого туркофильского течения в Византии в XIV - XV веках. Буржуазные историки фальсифицировали вопрос о туркофильском течении в Византии. Апологеты турецких захватчиков стремились показать широкие масштабы распространения туркофильского течения в Византийской империи и доказать, что сочувствие к туркам якобы проникло в самые широкие слои византийского общества. Буржуазные историки взяли на себя неблагодарную задачу реабилитации ренегатов-туркофилов в глазах потомков55.

В своих выводах буржуазные историки пытались, в частности, опереться на "труд" ренегата Критовула "История Мехмеда II". Однако внимательный анализ этого произведения показывает, что социальной опорой туркофилов на островах Эгейского моря, в Пелопоннесе и в других областях Византийской империи являлась местная феодальная знать - динаты. Никакой опоры в широких народных массах туркофильское течение не имело. Из труда Критовула ясно видно, что изменническую политику в пользу турок вела кучка ренегатов из знати, стремившаяся ценою предательства спасти свои богатства и власть и использовавшая в своих интересах недовольство населения засильем итальянцев.

Данные Критовула о предательстве знати подтверждаются известиями Димитрия Кидониса, ярко запечатлевшего в своих письмах картину глубокого морального упадка и разложения правящих кругов византийского общества. Кидонис писал, что в самом Константинополе граждане, "слывущие за самых влиятельных в императорском дворце, - восстают, ссорятся друг с другом и дерутся за высшие должности. Каждый стремится пожрать все сам, и если это ему не удается, он грозит переходом к врагу и нападением на свою страну и друзей"56. Некоторые динаты от угроз переходили к делу, становясь открыто ренегатами, предателями своей родины.

Надо сказать, что турецкие султаны учитывали эти настроения знати. Повсюду - ив Анатолии, и во Фракии, а затем и в Константинополе - они проводили совершенно различную политику в отношении различных классов населения завоёванных земель. Они всячески заигрывали со знатью: выкупали византийских феодалов из плена у своих собственных солдат, иногда давали им поместья, а особо "отличившихся" в предательстве родины награждали выгодными должностями. Так, например, упомянутый выше историк Критовул, представитель знатнейшей фамилии о. Имброса, за ренегатство был назначен султаном правителем этого острова. Этими изменниками и была создана лживая легенда о мнимом туркофильстве населения Византии и якобы "милостивом" отношении турок к покорённому населению, подхваченная и возрождённая затем буржуазными апологетами турецкого завоевания.

В действительности же по отношению к широким слоям трудящегося населения турецкие захватчики были совершенно беспощадны. Не удивительно, что именно народные массы оказывали наиболее упорное сопротивление завоевателям. Византийские историки XV в., в том числе и Критовул, приводят многочисленные данные о борьбе широких народных масс против вторжения турецких завоевателей. В этом отношении значительный интерес представляют данные историка Дуки. По его словам, жители Константинополя оказали мужественное сопротивление врагу ещё во время осады города войсками Мусы57. "Выходя из города, - пишет Дука, - граждане вступали с турками в рукопашный бой, и на одного убитого ромея падало три убитых турка"58. Дука упоминает о героической обороне византийской крепости Зитуния во время нападения на неё войск султана Мурада, об активных военных действиях византийцев против турецких войск на Пелопоннесе в начале XV в., о героической попытке жителей Константинополя помешать врагу, построить крепость на Босфоре, близ самой столицы. Мужественно оборонялась от турок и крепость Силимврия59.

Византийские историки Халкокондил, Франдзи и даже туркофил Критовул единодушно свидетельствуют о героической борьбе народных масс Пелопоннеса против турецких завоевателей60. Во время первого похода султана Мехмеда II на Пелопоннесский полуостров в 1458 г. особенно мужественно оборонялся город Коринф. Критовул признаёт, что султан потерпел под стенами Коринфа серьёзную неудачу. Во время штурма города жители героически защищались и отбили турецкие войска. Турки принуждены были начать осаду города, которая затянулась на длительное время. Критовул, отдавая должное мужеству осаждённых, писал: "Коринфяне, осаждаемые уже четыре месяца, терпели нужду в хлебе и во всем необходимом и, страдая от голода, однако еще стойко держались, и никто не помышлял о перемирии". Город был сдан лишь из-за предательства знати, перешедшей на сторону турок61. Упорное сопротивление туркам оказали жители других городов и крепостей Пелопоннеса (Кастриона, Гардикиона, Тегеи и др.). Героически боролись против турок жившие в Пелопоннесе албанцы. Турки беспощадно расправлялись с населением Пелопоннеса62.

В то время как народные массы оказывали решительное сопротивление турецким завоевателям, часть пелопоннесских феодалов во главе с деспотом Деметрием Палеологом вела себя крайне трусливо и предательски, помогая иноземным завоевателям. Такая же картина наблюдалась при захвате в 1461 г. Синопа и Трапезунта. Жители этих городов пытались оказать врагу сопротивление, а знать, правители заняли предательскую позицию и фактически сдали города туркам. Критовул сообщает, что Синоп сдал Мехмеду II правитель города Исмаил, получив при этом высокое вознаграждение за своё предательство. Рассказ Критовула о сдаче Синопа подтверждается данными других византийских историков, Халкокондила и Дуки63. Критовул не может также скрыть мужественного сопротивления турецким захватчикам со стороны населения города Трапезунта, длившегося целых 28 дней. Иначе вели себя знать Трапезунта и последний царь из династии Великих Комнинов - Давид. Несмотря на то, что Трапезунт был хорошо укреплён и имел достаточные запасы продовольствия, чтобы выдержать длительную осаду, Давид и его вельможи трусливо сдали город султану.

После захвата Трапезунта султан разрешил знати выселиться из города со всем своим имуществом. С населением же турки расправились очень жестоко. Жители города должны были отдать в гвардию султана 1500 мальчиков64. Почти всех жителей Трапезунта выселили в Константинополь. Однако трапезунтская знать и Давид Комнин просчитались, поверив обещаниям султана. Мехмед II выделил вначале Давиду и его приближённым в управление область около реки Стримона, но вскоре под предлогом "измены" со стороны Давида беспощадно расправился с последним Великим Комнином, приказав задушить его вместе с восьмью сыновьями65.

Предательская политика, а часто и открытая измена влиятельных группировок византийской знати облегчили завоевание империи турками. Это особенно отчётливо проявилось в период последних ожесточённых боёв за Константинополь в апреле - мае 1453 г., когда, как писал русский очевидец событий Нестор Искандер, султан Мехмед II, собрав "воя многа землею и морем, и пришед внезаапу град обьступи со многою силою... и град повеле бита пушками и пищальми, а ины стенобиеные хитрости наряжати и приступы градцкие уготовити"66.

Непосредственный участник обороны города, историк и видный политический деятель Георгий Франдзи отмечает, что, несмотря на постоянный обстрел и разрушение части укреплений, осаждённые успешно отбивали атаки турок. "Было удивительно, - пишет Франдзи, - что, не имея военного опыта, они одерживали победы, ибо, встречаясь с неприятелем, они мужественно и благородно делали то, что было свыше сил человеческих"67. Турки неоднократно пытались засыпать ров, защищавший город, но жители по ночам быстро снова его очищали; осаждённые умело предотвратили попытку турок проникнуть в город через подкоп. Жители города взорвали этот подкоп вместе с находившимися в нём турецкими солдатами; жители сожгли большую осадную машину, которую турки с огромным трудом и большими потерями придвинули, было к городским стенам68. Дука указывает, что защитники Константинополя часто делали вылазки из города и, "выходя за ров, вступали ромеи в рукопашный бой с турками"69.

Франдзи сообщает о героизме византийских и генуэзских моряков, которые находились на четырёх кораблях, прибывших к Константинополю во время осады. Они не только приняли неравный бой с превосходящими силами противника, но, нанеся турецкому флоту значительное поражение, прорвались в гавань Константинополя. По словам Франдзи, турки даже хотели снять осаду, ибо "видели, как столь страшное и столь многочисленное войско, в продолжение стольких дней, осаждая город с суши и с моря, не добилось никакого успеха"70. Особенно интересны сведения Нестора Искандера о том, что во время турецких приступов на стены выходили не только "градцкые люди... от мала и до велика, но и жены мнози противляхуся им и бьяхуся крепце"71.

Однако среди жителей осаждённой столицы Византии не было единства. Источники указывают на ожесточённую борьбу политических и религиозных течений в Константинополе во время осады, в частности на борьбу сторонников и противников унии с папством72. Так, в ноябре 1452 г. в Константинополь приехал для осуществления унии в качестве легата папы Николая V ренегат-грек, перешедший в католичество, кардинал Исидор (бывший лжемитрополит Руси). Его присутствие в городе, который как раз в то время турки ежедневно штурмовали, усиливало религиозные распри.

Византийское правительство вело близорукую и своекорыстную политику: боясь своего народа, оно возлагало главные надежды на иноземцев-наёмников и жителей иностранных кварталов столицы. Именно наёмникам (итальянцам, испанцам, французам и немцам) была поручена защита наиболее важных укреплений. Франдзи сообщает о недовольстве среди народных масс политикой императора Константина XI, о волнениях в городе во время осады73. Возможно, что недовольство было вызвано именно политикой правительства, ориентировавшегося на иностранцев. По данным Франдзи, в городе нашлись изменники, и среди них архонты - представители высшей византийской аристократии74. Тень измены пала и на первого министра империи, великого дуку - Луку Нотару, который будто бы сказал, что предпочёл бы видеть в столице торжество турецкого тюрбана, чем латинской тиары75. Об изменнических настроениях среди придворной знати неоднократно говорит и Нестор Искандер. Он прямо утверждает, что некоторые приближённые Константина и патриарх (то есть, видимо, Исидор) вместе с командиром генуэзского наёмного отряда настойчиво советовали императору сдать город76. Высшие чиновники государства Мануил Иагарис и Неофит Родосский утаили деньги, отпущенные правительством на укрепление стен города, а Лука Нотара спрятал большие сокровища и передал их потом султану, желая спасти свою жизнь и жизнь своих родственников77. Весьма мало патриотизма проявили византийское монашество и высшее духовенство78, крайне недовольное конфискацией церковного имущества на нужды обороны.

Одновременно начались смуты и столкновения среди итальянцев, находившихся в Константинополе, чуть было не приведшие к вооружённой борьбе между исконными соперниками - венецианцами и генуэзцами79. Это также ослабляло защитников города. Даже сочувствующий итальянцам византийский историк Дука вынужден был признать, что в течение всей осады Константинополя генуэзцы Галаты вели вероломную политику по отношению к византийцам. По сообщению Дуки, генуэзцы Галаты во время осады одновременно помогали и туркам и грекам. "Выходя из-за стен Галаты, они безбоязненно отправлялись в лагерь турок и в изобилии снабжали тирана (султана Мехмеда II. - З. У.) всем необходимым: и маслом для орудий, и всем иным, что требовали турки. Тайно же помогали ромеям"80.

Франдзи пишет о предательстве генуэзцев Галаты: "Завел он (султан. - З. У.) дружбу с жителями Галаты, а те радовались этому - не знают они, несчастные, басни о крестьянском мальчике, который варил улиток и сказал: "О! глупые твари! Съем вас всех по очереди"81. Как известно, слова Франдзи оправдались: Мехмед II после падения Константинополя расправился и с Галатой.

Свидетельства очевидцев (Нестора Искандера, Франдзи и др.) показывают, что, несмотря на почти двухмесячную осаду и неоднократные приступы турецких войск, основная масса боеспособного населения Константинополя проявляла удивительное мужество в роковые дни последнего штурма. Уже 26 мая турки, "прикативши пушки и пищали и туры и лестницы и грады древяные, и ины козни стенобитные... тако же и морю придвигнувше корабли и катарги многая, и начаху бить град отовсюду"82. Три дня - 26, 27, 28 мая - турки, продолжает Нестор Искандер, "нуждахуся силой взяти на стену и не даша им Греки, но сечахуся с ними крепко"83.

Ранним утром 29 мая 1453 г., рассказывает Франдзи, когда начали тускнеть звёзды, и забрезжил рассвет, а на востоке появилась утренняя заря, вся масса неприятелей вновь двинулась на город. Два часа продолжалась страшная схватка, и перевес был на стороне осаждённых - турецкие триремы с лестницами были отбиты от стен города со стороны моря. "Великое множество агарян было перебито из города камнеметными машинами, и на сухопутном участке наши приняли врага так же смело. И можно было видеть страшное зрелище - темное облако скрывало солнце и небо. Это наши сжигали неприятелей, бросая на них со стен греческий огонь"84. Турецкие войска понесли большие потери, и солдаты хотели повернуть назад, "но чауши и дворцовые равдухи (полицейские чины в турецкой армии. - З. У.) стали бить их железными палками и плетьми, чтобы те не показывали спины врагу. Кто опишет крики, вопли и горестные стоны избитых!"85 - восклицает историк.

Источники сообщают противоречивые данные о том, как именно турки ворвались в Константинополь. Франдзи возлагает значительную долю вины за это на генуэзца Джиованни Джустиниани. Тот после ранения покинул важнейший участок обороны близ ворот св. Романа, куда был направлен главный удар турецких янычар. По словам Франдзи, уход командира вызвал замешательство, а затем и бегство войск на этом основном участке обороны, и турки ворвались в город86. Рассказ Франдзи совпадает с данными Халкокондила, расходясь с ним лишь в незначительных подробностях87. Несколько иначе описывает события латинофильски настроенный историк Дука. Всячески стремясь оправдать Джустиниани, он говорит о том, что атака турок у ворот св. Романа была отбита уже после ухода Джустиниани. Турки же проникли в город якобы через случайно обнаруженные ими потайные ворота (так называемые Керкопорта), захватили городские стены и с тыла напали на защитников города88.

Но и после того как турецкие войска ворвались в город, сопротивление византийцев не прекратилось. По словам Дуки, наиболее упорным было сопротивление в кварталах, прилежащих к гавани. Интересные сведения сообщает об этом Нестор Искандер. "Народы же, - пишет он, - по улицам и по дворам не покоряхуся Туркам, но бьахуся с ними...; а иные людие и жены и дети метаху на них сверху полат кремниды (черепицу. - З. У.) и платы и паки зажигаху кровли палатные древяные и метаху на них со огни и пакость им деяху вельми"89.

Несмотря на упорное сопротивление защитников города, Константинополь был взят штурмом благодаря численному превосходству турок, и подвергнут трёхдневному грабежу. Ворвавшись в город, турки стали безжалостно убивать, захватывать в плен и грабить жителей.

Источники сохранили описание чудовищных зверств турок в завоёванном городе. "В некоторых местах, - пишет Франдзи, - вследствие множества трупов совершенно не было видно земли"90. По его словам, по городу неслись стенания и крики множества убиваемых и обращаемых в рабство людей: "В жилищах плач и сетования, на перекрестках вопли, в храмах слезы, везде стоны мужчин и стенания женщин: турки хватают, тащат, обращают в рабство, разлучают и насильничают"91. По словам Дуки, турки "стариков, находившихся в доме и не могущих выйти из жилища вследствие болезни или старости, безжалостно убивали. Младенцев, недавно рожденных, бросали на улицы..."92.

С рассказом Дуки перекликается повествование армянского хрониста Абраама Анкирского о зверствах турок в Константинополе93.

Великолепные храмы и дворцы были разграблены и сожжены, многие прекрасные памятники искусства уничтожены.

***

Итак, мы можем придти к заключению, что гибель Византийского государства была обусловлена не только внешним завоеванием, как обычно утверждают буржуазные учёные. Решающую роль в ослаблении, а затем и гибели Византийской империи сыграли внутренние причины. Главными из них были экономический упадок Византии вследствие назревавшего несоответствия между производительными силами и феодальными производственными отношениями; разорение и обнищание крестьянства и плебейских масс города; проникновение иностранцев в империю, мешавшее её экономическому развитию; обострение классовых противоречий в византийском обществе; засилье феодалов и ожесточённые феодальные усобицы; наконец, обострение борьбы внутри господствующего класса и предательская политика части феодальной знати. К этому следует добавить тяжёлое внешнеполитическое положение Византийского государства, предательское поведение папства и западноевропейских феодалов. Все эти внутренние и внешние причины, а не прославляемая турецкими шовинистическими историками сила турок и привели к гибели Византийского государства.

Вместе с тем турецкое завоевание отнюдь не расчистило путь для развития производительных сил, как это пытаются утверждать некоторые буржуазные историки, особенно пантюркистского направления. Турецкое завоевание принесло греческому народу, как и другим народам Балканского полуострова, жесточайшие муки, гибель тысяч людей, рабство и разорение. Источники рисуют страшные и правдивые картины чудовищных зверств турок.

Великий революционер-демократ Н. Г. Чернышевский писал: "Турки только и жили завоеваниями, расширение границ было единственною мыслью их... постепенно, отнимая одну область за другою у православных (греков и сербов) на Балканском полуострове, турки думали просто о завоевании этих областей, о грабеже, дани и владычестве..."94. В противоположность западноевропейским буржуазным историкам, идеализировавшим образ султана Мехмеда II, Н. Г. Чернышевский дал необычайно яркую и верную оценку этого правителя. "Мы не хотим выставлять Мухаммеда извергом, - писал Чернышевский, - но он был истинный турок XV века; вспыльчив, славолюбив, коварен и не щадил никого и ничего для удовлетворения своим страстям, из которых первая была страсть к завоеваниям"95.

К. Маркс неоднократно подчёркивал опустошительность походов турок, их зверства и жестокость. При этом Маркс всегда имел в виду только господствующий класс - турецких феодалов. Напротив, к трудящимся Турции Маркс всегда относился с большим уважением, подчёркивая трудолюбие и высокие нравственные качества турецких крестьян96.

Турецкое завоевание оказало глубоко отрицательное влияние на дальнейшие судьбы народов Балканского полуострова и всей Юго-Восточной Европы. Оно нанесло тяжёлый удар транзитной торговле Европы с Востоком и привело к её упадку. Установление турецкого террористического режима, разнузданное господство турецких феодалов, возрождение самых отсталых и жестоких форм эксплуатации трудящихся, порабощение покорённых народов, грубое попирание их самобытной культуры и человеческого достоинства - вот что принесло с собой турецкое иго.

Турецкое завоевание Византии и других стран Балканского полуострова на целые столетия задержало дальнейшее экономическое развитие этих стран, привело к упадку и разрушению их производительных Сил, задушило те ростки новых отношений, которые уже начали там пробиваться, возродило самые отсталые формы феодального строя.

Однако турецким завоевателям так и не удалось сломить мужественного сопротивления балканских народов, уничтожить их культуру, убить любовь к свободе и независимости.

Примечания

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VII, стр. 276.

2. "Повесть о Царьграде (его основании и взятии турками в 1453 г.)". Нестора Искандера. По рукописи Троице-Сергиевской лавры начала XVI в. N 773. См. "Памятники древней письменности". Вып. 62. СПБ. 1886.

3. "История русской литературы". Т. II. Изд. АН СССР. М.-Л. 1945, стр. 280.

4. См. Zebeau. Histoire du Bas-empire. T. XXI. Paris. 1836, p. 308 - 327.

5. Там же. Т. XVII, ч. II, стр. 225 - 247.

6. St. Katona. Historia critica regum Hungariae. T. XIII, стр. 1096 и сл.

7. I. Dlugosz. Opera omnia. T. 13. Cracoviae. 1886.

8. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. IX, стр. 669.

9. G. Phrantzes. Chronicon. Изд. Migne. Patrologia Graeca. T. 156, col. 860.

10. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 11.

11. Основные из этих источников: письмо к папе Николаю V архиепископа Митиленского Леонарда Хиосского. См. изд. Migne. Patrologia Graeca. T. 159, col. 923 - 944. Убертин Пускул. Поэма о падении Константинополя. Напечатано G. Ellisen. Anaiecten der mittel - und neugriechischen Literatur. T. III. Leipzig. 1857, S. 1 - 83. Хроника Дольфино. Assedio e pressa di Constantinopoli nell'anno 1453, ed. Ph. Dethier. Manumenta Hungariae Historica. Buda-Pest, sine anno. T. XXII, p. 969 - 1046. Письмо двух флорентийцев к архиепископу Авиньонскому о взятии Константинополя турецким султаном. Изд. Martine et Durand. Thesauarus novus anecdotorum. T. I. Paris. 1729.

12. Nicolo Barbaro. Giornale dell'assedio di Constantinopoli. Изд. E. Cornet. Vienna. 1856.

13. G. Phrantzes. Указ. соч.

14. Laonici Chalcocondylae. Historiarum demonstrationes. Изд. Migne. Patrologia Graeca. T. 159.

15. Ducas. Historia Byzantina. Bonn. 1834; Patrologia Graeca. T. 157.

16. Critobulus. De rebus gestis Mechmetis II. Изд. C. Muller. Fragmenta Historicorum Graecorum. T. V. Paris. 1883.

17. G. Schlumberger. Le siege, la prise et le sac de Constantinople par les turcs en 1453. Paris. 1914, 1935. E. Pears. The destruction of the Greek empire and the story of the capture of Constantinople by the Turks. London. 1903. M. Mordtmann. Die Belagerung und Eroberung Constantinopels durch die Turken in Jahre 1453. Stuttgart. 1858. M. Mordtmann. Die letzten Tage von Bysanz. "Mitteilungen des Deutschen Exkursions-Klubs". Konstantinopel. 1893. J. H. Krause. Die Eroberungs von Constantinopel in XIII - XV Jahrhunderts. Halle. 1870. E. H. Vlasto. Les derniers jours de Constantinople. Paris. 1883. E. Driault. Le basileus Constantin XII, heres et martyr. Liege. 1936. C. Marinescu. Le pape Nicolas V (1447 - 1455) et son attitude envers l'Empire Bysantin. "Известия на Бьелгарския археологически институт". Т. XI. 1933 и др.

18. М. Стасюлевич. Осада и взятие Византии турками в 1453 г. "Учёные записки" II отделения императорской Академии наук. СПБ. 1854. Р. Е. Шелеговский. Падение Константинополя. СПБ. 1898.

19. В. Г. Васильевский. Материалы для внутренней истории Византийского государства. Журнал Министерства народного просвещения. 1879. N 4; 1880. N 7 - 8. Ф. И. Успенский. Материалы для истории землевладения в XIV в. в записках Новороссийского университета. Т. XXXVIII. 1883. Его же. Следы писцовых книг в Византии. Журнал Министерства народного просвещения. 1885. N 7. Н. А. Скабаланович. Византийское государство и церковь в XI в. СПБ. 1884.

20. N. Jorga. Geschichte des Osmanischen Reichs. Bd. 1 - 11 Gotha. 1908 - 1909. N. Jorga. Histoire de la vie buzantin. Bucarest. 1934.

21. М. В. Левченко. История Византии. М. - Л. 1940. Б. Т. Горянов. Византийское крестьянство при Палеологах. "Византийский временник". 1950. Т. III. А. П. Каждан. Аграрные отношения в Византии в XIII - XIV вв. М. - Л. 1952. Е. Ч. Скржинская. Генуэзцы в Константинополе в XIV в. "Византийский временник". 1947. Т. I и др.

22. Некоторое преувеличение степени развития элементов капиталистического строя в Византии в XIV в. имеется в рецензии А. К. Бергера "Демократическая революция в Византии в XIV в." на статью Ш. Диля "Революционные события в Византии" ("La Revue de Paris", 1 ноября 1928 г.) и книгу Г. К. Кордату "Фессалоникская коммуна 1342 - 1349". Афины. 1928.

23. К. Маркс. Фермы, предшествующие капиталистическому производству. Огиз. Госполитиздат. 1940, стр. 48.

24. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. Госполитиздат. 1947, стр. 25.

25. Fr. Bald. Pegolotti. La pratica della mercatura. Cambridge, Mass. 1936.

26. K. E. Zachariae von Lingenthal. Jus Greco-Romanum. T. III. Leipzig. 1857. S. 636, 33.

27. Ducas. Указ. соч., гл. 34, стр. 246.

28. G. Phrantzes. Указ. соч., стб. 844.

29. См. A. Ellissen. Analecten der mittel - und neugriechischen Literatur. 4. IV, разд. 11, § 22. Скорее всего, автор подразумевает под тканями, привезёнными из-за Атлантического океана, фландрские ткани.

30. Ducas. Указ. соч., гл. 25, стр. 160 и сл.

31. Там же, гл. 29, стр. 197 и сл.

32. Critobulus. Указ. соч., кн. II, гл. XII, §§ 2 - 8.

33. Там же, кн. III, гл. V, §§ 1 - 6; кн. IV, гл. XIII, §§ 1 - 3; кн. III, гл. III, §§ 8 - 10; гл. IV, §§ 1 - 2.

34. A. Ellissen. Указ. соч., ч. IV, разд. I, § 15.

35. См. А. П. Каждан. Указ. соч., стр. 53.

36. См. А. П. Каждан. Указ. соч. Б. Т. Горянов. Византийское крестьянство при Палеологах. "Византийский временник". Т. III. М. 1950 и др.

37. Изд. Migne. Patrologia Graeca. T. 150, col. 748.

38. Johannis Cantacuzeni eximperatoris. Historiarum Libri IV. Bonn. 1828 - 1832. T. III, p. 68. Ромеями византийские авторы называли жителей Византийской, или Ромейской, империи.

39. Nicephori Gregorae. Historia Byzantina. T. 11. Bonn. 1830, p. 842.

40. Ducas. Указ. соч., гл. 27, стр. 177 - 180.

41. Johannis Cantacuzeni. Указ. соч. Т. III, стр. 69.

42. O. Tafrali. Thessalonique au XIV-e siecle. Paris. 1913.

43. Georgii Pachymeris. De Michaele et Andronico Paleologis. Libri 13. Bonn. 1835, t. 1 - 2.

44. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. IX, стр. 669.

45. Ducas. Указ. соч., гл. VI, стр. 25 - 26.

46. Там же, гл. VIII, стр. 30.

47. Там же, стр. 32 - 33.

48. Там же, гл. IX, стр. 35.

49. Demetrius Cydones. Correspondance. Paris. 1930.

50. См. A. Ellissen. Указ. соч. Ч. IV, I разд., § 24.

51. Там же, разд. II, § 61.

52. A. Ellissen. Указ. соч. Ч. IV, I разд., § 5.

54. См. работы советских исследователей по этому вопросу: А. К. Бергер. Указ. соч. Б. Т. Горянов. Восстание зилотов в Византии (1342 - 1349), "Известия АН СССР", серия истории и философии, вып. III. 1946. А. П. Каждая. Указ. соч., гл. 8.

55. N. Jorga. Histoire de. la vie byzantine. T. III.

56. Demetrius Cydones. Correspondance.

57. Муса, сын султана Баязида I, захватил власть в турецком государстве (1410 - 1413) и начал наступление на владения Византии в Фессалии, Беотии и др., напал на Константинополь, но был отбит греками.

58. Ducas. Указ. соч., гл. 19, стр. 93.

59. Там же, гл. 28, стр. 190; гл. 32, стр. 222 - 223; гл. 34, стр. 242 - 243; гл. 37, стр. 258.

60. L. Chalcocond. Указ. соч., стр. 443 - 448 и сл. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 387 и сл. Critobulus. Указ. соч., кн. III, гл. III.

61. Critobulus. Указ. соч., кн. III, гл. VII, § 3.

62. Там же, кн. III, гл. XXII, § 4. Chalcocond. Указ. соч., стр. 474 и сл. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 405 и сл.

63. L. Chalcocond. Указ. соч., стр. 488 - 492. Ducas. Указ. соч., стр. 342.

64. Critobulus. Указ. соч., кн. IV, гл. VIII, § 2. Chalcocond. Указ. соч., стр. 497.

65. L. Chalcocond. Указ. соч., стр. 497.

66. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 6.

67. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 840 - 841.

68. Там же, стр. 843.

69. Ducas. Указ. соч., гл. 38, стр. 266.

70. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 844 - 845, 858.

71. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 13.

72. Ducas. Указ. соч., гл. 39, стр. 290 - 291.

73. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 856.

74. Там же, стр. 855.

75. Ducas. Указ. соч., гл. 38, стр. 264.

76. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 15 - 16. 21 - 22.

77. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 896.

78. Ducas. Указ. соч., 254 - 255, 261 - 262, 290 - 291.

79. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 853.

80. Ducas. Указ. соч., гл. 38, стр. 275.

81. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 854.

82. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 27 - 28.

83. Там же, стр. 28.

84. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 873.

85. Там же, стр. 874. О том, что турецкие командиры насильно гнали солдат на штурм города, угрожая им смертью, говорят и другие источники. Так, Дука пишет: "...тиран, стоя позади войска с железной палкой, гнал своих воинов к стенам, где льстя милостивыми словами, где - угрожая". (Ducas. Указ. соч., гл. 39, стр. 284). Халкокондил писал, что в турецком лагере не вышедшему в бой воину наказанием была смерть (L. Chalcocond. Указ. соч., стр. 394). Нестор Искандер сообщает о том, что турецкие командиры били солдат, принуждая их идти на приступ.

86. G. Phrantzes. Указ, соч., стр. 875 - 876.

87. L. Chalcocond. Указ. соч., стр. 345.

88. Ducas. Указ. соч., гл. 39, стр. 284 - 286.

89. Нестор Искандер. Указ. соч., стр. 38.

90. G. Phrantzes. Указ. соч., стр. 879.

91. Там же, стр. § 80. Сам Франдзи также был захвачен в плен, продан в рабство и лишь позже был выкуплен и уехал на о. Керкиру, где и написал свой исторический труд. От рук турок погибла почти вся его семья.

92. Ducas. Указ. соч., гл. 39, стр. 295.

93. Абраам Анкирский. Плач на взятие Константинополя. Русский перевод А. С. Анасяна и С. С. Аревшатяна, строфы 129 - 144.

94. Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. Т. II. М. 1949, стр. 641.

95. Там же, стр. 604.

96. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XV, стр. 379.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Бовыкин В.И. Русско-французские противоречия на Балканах и Ближнем Востоке накануне Первой мировой войны // Исторические записки. №59. 1957. С. 84-124.
      Автор: Военкомуезд
      РУССКО-ФРАНЦУЗСКИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ НА БАЛКАНАХ И БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

      В.И. Бовыкин

      Изучение русско-французских противоречий на Балканах и на Ближнем Востоке накануне первой мировой войны представляет интерес с двух точек зрения. Во-первых, оно дает возможность вскрыть действительный характер взаимоотношений двух империалистических союзников — России и Франции. Это тем более необходимо, что в последнее время некоторые советские историки, прославляя «традиционную русско-французскую дружбу», как одну из важнейших гарантий «безопасности Франции перед лицом угрозы со стороны германского империализма» [1], по существу забывают об империалистическом характере союза между буржуазной Францией и царской Россией. Во-вторых, исследование русско-французских отношений на Ближнем Востоке очень важно для выяснения истории подготовки первой мировой войны великими державами, в частности для выявления роли России.

      В советской исторической науке ближневосточная политика царской России в годы, предшествовавшие первой мировой войне, изучена слабо. Что же касается буржуазной исторической зарубежной, в частности французской, литературы, то освещение в ней этого вопроса представляет собой один из наиболее характерных примеров искажения исторической правды с целью оправдания политики своей страны.

      Многие зарубежные историки главное внимание в своем анализе происхождения первой мировой войны уделяют русско-германским и русско-австрийским противоречиям, рассматривая политику царской России на Ближнем Востоке как одну из главных причин войны. При этом обычно преподносится следующая схема: стремясь к захвату проливов, царская Россия в целях укрепления своих позиций на Ближнем Востоке создала Балканский союз; создание Балканского союза повлекло за собой балканские войны 1912—1913 гг.; балканские войны послужили прологом к мировой войне; обострение русско-германских и русско-австрийских противоречий на Ближнем Востоке в 1913—1914 гг. сделало войну неизбежной; что же касается Англии и Франции, то они оказались втянутыми в войну вследствие своих обязательств по отношению к России.

      Родоначальником этой доктрины можно считать Пуанкаре. Именно ему принадлежит утверждение о том, что Франция и Англия ничего не знали о подготовке Балканского союза и были поставлены Россией перед /84/

      1. Ю. В. Борисов. Уроки истории Франции и современность, М., 1955, стр. 3—4. См. также его же. Русско-французские отношения после Франкфуртского мира, М., 1951; В. М. Хвостов. Франко-русский союз и его историческое значение, М., 1955.

      совершившимся фактом. По словам Пуанкаре, Россия своей агрессивной политикой на Ближнем Востоке все время грозила втянуть Францию в конфликт с германо-австрийским блоком, вследствие чего все усилия французской дипломатии были направлены на то, чтобы сдержать Россию и не допустить русско-германского конфликта; однако эти усилия не увенчались успехом [2].

      С «легкой руки» Пуанкаре миф о том, что Россия втянула Францию и Англию в мировую войну, стал очень популярен в западноевропейской историографии. Пожалуй, наиболее ярко он выражен в работе французского историка Мишона, посвященной истории франко-русского союза [3]. Для Мишона союз Франции с Россией это «одна из самых темных страниц ее истории». Говоря о значении франко-русского союза, он пишет: «... "Изоляция" из которой он будто бы вывел нашу страну, была гораздо менее опасна..., чем риск быть втянутой в войну, совершенно чуждую ее жизненным интересам» [4]. Французские империалисты ни в чем не виноваты, ибо они не были заинтересованы в войне; Франция оказалась вовлечена в войну лишь по вине царской России — вот суть концепции Мишона. Для большей убедительности своих доводов Мишон выдвигает тезис о якобы подчиненности французской дипломатии русскому Министерству иностранных дел накануне войны.

      Французские историки Дебидур [5] и Ренувен [6], отмечая, что главными виновниками войны являлись центральные державы и особенно Германия, подчеркивают при этом, что основным противником Германии была Россия. Боснийский кризис, по мнению Ренувена, «был более показателен для будущего, чем кризис марокканский» [7], ибо именно он вскрыл основные противоречия, из-за которых через несколько лет разразилась мировая война.

      Подобных же взглядов придерживаются американец Фей [8], английские историки Гуч [9], Ленджер [10] и Хелмрайх [11].

      Выдвигая на первый план русско-германские и русско-австрийские противоречия на Ближнем Востоке, указанные историки затушевывают тем самым первостепенное значение англо-германских и франко-германских противоречий в происхождении первой мировой войны. Рассматривая в качестве главной причины войны стремление правящих кругов России к захвату проливов, эти историки, вольно или невольно выгораживают правящие круги Франции и Англии, снимают с них ответственность за возникновение первой мировой войны.

      Объективное изучение русско-французских противоречий на Балканах и Ближнем Востоке в 1912—1914 гг. полностью опровергает изложенные версии. /85/

      2. См. Р. Пуанкаре. Происхождение мировой войны, М., 1927; R. Р о i n с а r e. Au service de la France, tt. I—II, Paris, 1926—1927.
      3. G. Mi chon. L’alliance franco-russe (1891—1917), Paris, 1927.
      4. Там же, стр. 305—306.
      5. A. Debidour. Histoire diplomatique de I’Europe depuis le congres de Berlin jusqu’a nos jours (1878—1916), Paris, 1926.
      6. P. Renouvin. La crise europeenne de la grande guerre (1904—1918), Paris, 1934.
      7. Там же, стр. 181.
      8. С. Фей. Происхождение мировой войны, М., 1934.
      9. Г. П. Гуч. История современной Европы, М.—Л., 1925.
      10. W. Lange г. Russia, the straits question and the origins of the Balkan League 1908—1912. — «The Political Science Quarterly» IX, 1928, 43, стр. 321—363.
      11. E. Helmereich. The diplomacy of the Balkan wars 1912—1913, Cambridge, 1938.

      *    *    *
      В 1912 г. на Балканах разразились события, послужившие прологом к первой мировом войне. Балканы недаром назывались «пороховым погребом Европы». Политическая обстановка на Балканах издавна представляла собой чрезвычайно сложный узел противоречий, в котором широкое народное национально-освободительное движение самым тесным образом переплеталось, с одной стороны, с захватническими стремлениями правящих кругов балканских государств, а с другой, — с ожесточенным соперничеством империалистических держав (Германии, Англии, Франции, Австро-Венгрии и России) за преобладание на Балканах.

      «...Буржуазия угнетенных наций, — указывал В. И. Ленин, — постоянно превращает лозунги национального освобождения в обман рабочих: во внутренней политике она использует эти лозунги для реакционных соглашений с буржуазией господствующих наций...; во внешней политике она старается заключать сделки с одной из соперничающих империалистических держав ради осуществления своих грабительских целей (политика мелких государств на Балканах и т. п.)» [12].

      Такая политика национальной буржуазии балканских государств создавала благоприятные условия для вмешательства во внутренние дела этих государств со стороны великих держав, стремившихся использовать национальные и политические, противоречия на Балканах в своих империалистических интересах.

      Огромное экономическое и стратегическое значение Балканского полуострова обусловливало особую остроту борьбы, которая велась между империалистическими державами за господство на Балканах. В результате вмешательства крупных империалистических держав в дела балканских государств частные конфликты на Балканах начинают приобретать большое международное значение.

      Особенно обострилась обстановка на Балканах в 1912 г. Итало-турецкая война 1911 —1912 гг., в которой Турция потерпела жестокое поражение, вызвала новый подъем национально-освободительного движения балканских народов, стремившихся сбросить с себя турецкое иго. В этих условиях правящие крути Болгарии, Сербии, Черногории и Греции пошли на создание военно-политического союза, вошедшего в историю под названием Балканского союза, для совместной борьбы против Турции ради отторжения ее европейских владений. Активное участие в создании Балканского союза приняла царская Россия.

      В отличие от других великих держав Европы — Англии, Франции, Германии и Австро-Венгрии, -Россия не имела сколько-нибудь значительных экономических интересов на Балканах. Слабый русский капитализм не мог здесь конкурировать со своими более сильными империалистическими соперниками. И хотя русская дипломатия проявляла большую активность на Балканах, главным объектом империалистической политики царской России в этом районе были не Балканы, а черноморские проливы. Экспансия на Балканы являлась для царизма одним из средств овладения проливами.

      Вопрос о проливах был центральным, определяющим вопросом ближневосточной политики царской России. Это объясняется прежде всего огромной стратегической ролью проливов. Кроме того, накануне первой /86/

      12. В. И. Ленин. Соч., т. 22. стр. 137.

      мировой войны заметно возросло значение проливов для России в экономическом отношении. «Морской путь через проливы является для нас важнейшей торговой артерией»,— писал вице-директор канцелярии МИД России Н. Д. Пазили в памятной записке «О целях наших на проливах» [13]. По подсчетам Пазилн, в среднем за десятилетие с 1903 по 1912 г. вывоз через Босфор и Дарданеллы составил 37% всего вывоза России [14]. Особенно большую роль играли проливы в русском хлебном экспорте. Накануне первой мировой воины от 60 до 70% всего хлебного экспорта шло через проливы. При этом вывоз пшеницы и ржи через проливы колебался между 75 и 80% [15].

      Развитие русской экономики в годы предвоенного промышленного подъема вызвало значительное повышение интереса помещичьих и торгово-промышленных кругов России к ближневосточным рынкам. Об этом свидетельствует хотя бы выход в 1910—1914 гг. большого количества литературы по вопросам внешней торговли России на Ближнем Востоке [16].

      В октябре 1908 г. текстильными фабрикантами была направлена в Константинополь специальная комиссия для изучения местного рынка. В комиссию вошли представители московских фирм Цинделя, Коновалова, Рябушинского, Лобзина, Грязнова, Покровской мануфактуры и Одесской мануфактуры Кабляревского [17].

      В начале 1910 г. промышленники Донбасса организовали плавучую выставку товаров, которая была показана в ряде портов Ближнего Востока. В выставке приняли участие 160 торгово-промышленных фирм, представлявших самые различные отрасли народного хозяйства [18].

      В мае 1910 г. в Москве состоялся всероссийский съезд представителей торговли и промышленности по вопросу о мерах к развитию торговых отношений с Ближним Востоком. На съезде были заслушаны и обсуждены доклады представителя Совета съездов горнопромышленников юга России Дитмара «О возможности экспорта продуктов горной и горнозаводской промышленности на рынки Ближнего Востока», представителя Русского общества пароходства и торговли Руммеля «О торговом флоте в России и его задачах», представителя бакинских нефтепромышленников Паппе о возможности экспорта нефти и нефтепродуктов на Ближний Восток, а также ряд докладов о вывозе на ближневосточные рынки сельскохозяйственных товаров [19]. В октябре 1910 г. состоялся первый южно-русский торгово-промышленный съезд, который также был посвящен о вопросам /87/

      13. «Константинополь и проливы», т. I, М., 1925, стр. 156.
      14. Там же, стр. 157.
      15. «Обзоры внешней торговли России по европейской к азиатской границам за 1907—1913 годы», табл. IV.
      16. С. М. Соколовский. Экономические интересы России на Ближнем Востоке (экспорт русских товаров, его прошлое и будущее), 1910; М. В. Довнар-Запольский. Очередные задачи русского экспорта, 1912; В. И. Денисов. Современное положение русской торговли, 1913; С. Петров. Русский экспорт на Ближнем Востоке. СПб, 1913; П. Шейнов. Торговый обмен между Россией и Турцией, 1913; М В. Довнар-Запольский. Русский экспорт и мировой рынок. 1914; Л. К. Перетц. Торговые интересы России и Турции, СПб., 1914, и др.
      17. Г. Ф. Зотова. Вопрос о проливах во внешней политике царской России накануне первой мировой войны (1907—1914) (дипломная работа, истфак МТУ. 1955), стр. 24. Г. Ф. Зотовой был изучен фонд московского биржевого комитета (№ 143) п Московском областном государственном историческом архиве.
      18. Там же. стр. 25.

      развития торговых связей с Ближним Востоком [20]. Этими же вопросам занималось и специальное совещание, созванное в конце 1911 г. при Министерстве торговли и промышленности. По решению совещания, в 1912 г была снаряжена особая экспедиция для изучения рынков Ближнего Востока [21].

      В 1909 г. в Константинополе было открыто отделение Русского для внешней торговли банка. Русские торгово-промышленные круги придавали этому факту большое значение. «Русский банк,— говорилось в отчете экспедиции Министерства торговли и промышленности, должен явиться авангардом русского экспорта на Ближнем Востоке и могущественным, необходимым условием его дальнейшего развития» [22].

      Рост русского хлебного экспорта через проливы и повышение интереса русской торгово-промышленной буржуазии к ближневосточным рынкам, с одной стороны, и огромное стратегическое значение проливов, с другой, — все это обусловливало ту активную позицию, которую занимала царская дипломатия в вопросе о проливах.

      В международной же обстановке кануна первой мировой войны, характеризовавшейся предельной активизацией борьбы империалистических держав за колонии и, в частности, за «оттоманское наследство», вопрос о проливах приобрел особую остроту.

      Решение этого вопроса в конечном счете зависело от исхода той ожесточенной борьбы за господство на Ближнем Востоке, которая развернулась между великими державами в предвоенные годы.

      Важнейшими участниками этой борьбы были Англия и Германия. Английские правящие круги имели давнишние интересы на Ближнем Востоке. Однако в конце XIX — начало XX в. у них появился опасный соперник в лице молодого германского империализма. Опираясь на полученную в 1898 г. немецким банком концессию на строительство Багдадской железной дороги, германский империализм начал активное проникновение на Ближний Восток, причем накануне первой мировой войны ему удалось добиться преобладающего влияния в Турции.

      Поражения Турции, понесенные ею в итало-турецкой войне 1911 — 1912 гг., побудили правящие круги царской России серьезно задуматься над возможностью полного краха Оттоманской империи и в связи с этим перехода проливов в руки какого-либо другого государства. Отмечая значительный материальный ущерб, понесенный Россией в результате закрытия Турцией проливов во время итало-турецкой и первой балканской войн, министр иностранных дел Сазонов в докладе Николаю II от 23 ноября 1912 г. писал: «Если теперь осложнения Турции отражаются многомиллионными потерями для России, хотя нам удавалось добиваться сокращения времени закрытия проливов до сравнительно незначительных пределов, то что же будет, когда вместо Турции проливами будет обладать государство, способное оказать сопротивление требованиям России» [23].

      С точки зрения правящих кругов России единственным способом действительного решения вопроса о проливах в этих условиях могла быть /88/

      20. См. «Труды I южно-русского торгово-промышленного съезда в Одессе», т. I, Одесса, 1910; т. II, Одесса, 1911.
      21. В. К- Лисенко. Ближний Восток как рынок сбыта русских товаров, СПб., 1913 (Отчет о деятельности организованной Министерством торговли и промышленности экспедиции для изучения рынков Ближнего Востока).
      22. Там же, стр. 25.
      23. А. М. Зайончковский. Подготовка России к мировой войне в международном отношении, Л., 1926, стр. 394.

      аннексия Константинополя и проливов. Однако боснийский кризис и демарш Чарыкова показали, что даже попытки изменения режима проливов, не говоря уж об их захвате, со стороны России встречают самое резкое противодействие не только Германии и Австро-Венгрии, но прежде всего союзников России по Антанте — Англии и Франции. Правящие круги Англии сами лелеяли мечты о захвате зоны проливов и некоторых других областей Оттоманской империи. Что же касается Франции, то она являлась главным кредитором Турции. Ее капиталовложения в этой стране перед мировой войной превышали 3 млрд. франков; 62,9% всей суммы турецкого долга падали на долю Франции [24]. Французские империалисты, так же как и английские, стремились не только еще более усилить свои экономические позиции в Турции, но и захватить со временем ряд принадлежавших ей территорий (Сирию, Палестину, Александретту и т.п.). До тех пор, пока этот захват не был в достаточной степени подготовлен, французская дипломатия самым категорическим образом выступала против пересмотра вопроса о проливах, опасаясь, что такой пересмотр может вызвать преждевременный развал Оттоманской империи. Кроме того, правящие круги Франции рассматривали возможную уступку в вопросе о проливах как своеобразную приманку, при помощи которой они намеревались добиться активного участия России в войне с Германией. «Когда России обеспечат обладание Константинополем, — писал Пуанкаре, — она несомненно, потеряет всякий интерес к войне с Германией» [25].

      Не видя возможности осуществить свои империалистические планы в отношении проливов в существующей международной обстановке, правящие круги царской России стремились укрепить свои позиции на Балканах, с тем чтобы, во-первых, создать себе благоприятные условия для захвата проливов на случай изменения международной обстановки, а во-вторых, не допустить захвата проливов каким-либо другим государством.

      Активно содействуя созданию Балканского союза, царская дипломатия надеялась использовать его в качестве инструмента для решения в свою пользу вопроса о проливах. Кроме того,-в Петербурге полагали, что Балканский союз будет играть роль барьера на пути германо-австрийской экспансии.

      Правящие круги Франции и Англии внимательно следили за деятельностью русской дипломатии на Балканах. Факты, которые содержатся в советской, английской и даже французской публикациях дипломатических документов [26], а также в воспоминаниях одного из инициаторов Балканского союза, бывшего председателя Совета министров Болгарии Гешова [27], полностью опровергают утверждение Пуанкаре о том, что Балканский союз был создан по секрету от Франции и Англии. На самом деле и французское, и английское правительства были прекрасно осведомлены о переговорах, которые велись между балканскими государствами с целью создания союза.

      Английский посланник в Софии Бакс-Айронсайд, который, по сообщению русского посланника в Белграде Гартвига, пользовался «необычайным доверием местных правительственных сфер» [28], регулярно /89/

      24. А. Д. Никонов. Вопрос о Константинополе и проливах во время первой мировой империалистической войны, М., 1948 (кандидатская диссертация).
      25. Р. Пуанкаре. Воспоминания, 1914—1918, стр. 340.
      26. «Международные отношения в эпоху империализма», сер. II (М. О.); «British-documents on the origins or the war», t. IX(BD); «Documents diplomatiques francais». 3-me serie (DDF).
      27. И. E. Гешов. Балканский союз. Пгр., 1915.
      23. М. О., сер. II, т. XX, ч. 1, № 37.

      информировал английское правительство о ходе переговоров между Болгарией и Сербией [29]. В день заключения сербо-болгарского договора Бакс-Айронсайд телеграммой сообщил в Лондон его краткое содержание [30]. Французская дипломатия также была в курсе переговоров, предшествовавших созданию Балканского союза.

      Как известно, председатель Совета министров и министр иностранных дел Болгарии Гешов впервые встретился с сербским премьером Миловановичем для обсуждения сербо-болгарского договора проездом из Франции, где он был на курорте в Виши. Согласно воспоминаниям Гешова, прежде чем покинуть Францию, он посетил Париж и 21 (8) октября 1911 г. имел там беседу с французским министром иностранных дел де Сельвом. В этой беседе Гешов упомянул, в частности, о наличии опасности для Болгарии со стороны Турции, причем де Сельв ответил, что он «допускает эту опасность» [31].

      В ноябре 1911 г. Париж посетил сербский король Петр. Сопровождавший его Милованович сразу же по приезде в Париж обсудил с де Сельвом вопрос «о возможном соглашении между Болгарией и Сербией», встретив при этом с его стороны «полное одобрение своего плана» [32]. После этого в Париже между Миловановичем и специально уполномоченными Гешовым болгарскими представителями Ризовым и Станновым продолжались переговоры о сербо-болгарском соглашении [33].

      Сообщая о впечатлениях, которые вынес Милованович «из бесед с французскими правительственными лицами по вопросам балканской политики», русский посланник в Белграде Гартвиг писал: «Сердечность парижского свидания, а равно проявление французами интереса к сербским делам превзошли ожидания сербов и внушили им уверенность, что в будущих весьма вероятных осложнениях на Ближнем Востоке они могут рассчитывать вполне на дружественную помощь союзницы России — Франции» [34].

      Французский морской министр Делькассе и посол Франции в Риме Баррер, по словам Гартвига, «уверяли Миловановича» в том, что «сербоболгарскому союзу Франция во всякое время готова оказать мощную поддержку» [35].

      Дальнейшие переговоры между Болгарией и Сербией, по всей вероятности, также не были секретом для правительства Франции. О них безусловно было известно французскому посланнику в Софии Морису Палеологу, который, как сообщал Извольский, «состоял в особенно интимных отношениях с королем Фердинандом» [36]. Правда, во французской публикации дипломатических документов мы не находим каких-либо сообщений из Софии о сербо-болгарских переговорах. Однако трудно предположить, чтобы болгарские правящие круги скрывали от Палеолога то, что они до мельчайших подробностей сообщали Баксу-Айронсайду. Обычно очень хорошо осведомленный русский посланник в Белграде Гартвиг в одном из своих донесений Сазонову писал: «Мне доподлинно известно, что как /90/

      29. BD, t. IX, р. 1, №№ 525, 543, 544, 555, 558.
      30. Там же, №559.
      31. И. Е. Гешов. Указ. соч., стр. 14.
      32. Там же, стр. 23.
      33. Там же.
      34. М. О., сер. II, т. XIX, ч. 1, № 144 [Гарвиг — Нератову, от 3 декабря (20 ноября) 1911 г.].
      35. Там же.
      36. М. О., сер. II, т. XIX, ч. 2, № 414 [письмо Извольского Сазонову от 1 февраля (19 января) 1912 г.].

      французский, так и английский посланники в Софии в достаточной степени знакомы с ходом сербо-болгарских переговоров» [37].

      По-видимому, отсутствие во французской публикации документов, касающихся сербо-болгарских переговоров, есть одна из попыток ее составителей скрыть некоторые стороны истории внешней политики Франции.

      Во французском Министерстве иностранных дел довольно подозрительно относились к ближневосточной политике России. Сочувствуя идее создания Балканского союза постольку, поскольку его можно было использовать в качестве барьера против продвижения германского империализма на Ближний Восток, правящие круги Франции вместе с тем весьма опасались, что Россия, имевшая огромное влияние на этот союз, воспользуется им для осуществления своих планов в отношении проливов.

      Французское правительство неоднократно выражало свое недовольство тем, что политика России на Ближнем Востоке, особенно по отношению к Турции, не всегда согласуется с французским правительством. Так, например, 13 марта (29 февраля) 1912 г. Пуанкаре, обратившись к Извольскому с вопросом о том, что означают военные приготовления России на Кавказе, заявил: «Правительство республики всегда понимало союз в том смысле, что Россия не будет предпринимать никакого важного шага без предварительного согласования с ним. Недостаточно того, чтобы вы нас предупреждали; необходимо, чтобы между нами была договоренность» [38].

      Стремясь не допустить использования Россией Балканского союза в своих интересах, французская дипломатия потратила немало усилий для того, чтобы поставить внешнюю политику России на Ближнем Востоке под свой контроль.

      Сразу же после своего прихода к власти Пуанкаре в одной из бесед с Извольским заявил ему, что ввиду «возможности осложнений на Балканском полуострове к началу весны» «необходимо заранее озаботиться о том, чтобы события не застали державы врасплох и что, со своей стороны, он готов во всякое время вступить в конфиденциальный обмен мыслей как с нами (т. е. с Россией. — В. Б.), так и с лондонским кабинетом о могущих возникнуть случайностях» [39].

      Вскоре этот «обмен мыслей» состоялся. 14/1 февраля 1912 г. Сазонов вручил французскому послу в Петербурге Ж. Луи памятную записку, в которой указывалось на желательность «договориться о точке зрения и образе действий, имея в виду следующие случаи:

      а) внутренний (правительственный) кризис в Турции;

      б) активное выступление Австрии (Санджак, Албания);

      в) вооруженный конфликт между Турцией и какой-либо балканской державой (Черногория, Греция, Болгария)» [40].

      Свой ответ на записку Сазонова Пуанкаре дал лишь после ее обсуждения французским правительством. Отметив в беседе с Извольским, что в случае возникновения на Ближнем Востоке каких-либо осложнений «французское правительство твердо намерено действовать в полном согласии со своей союзницей», он, однако, тут же заявил: «Но если дело дойдет до вопроса об объявлении войны, Франция должна будет сделать различие между такими событиями, которые затронули бы область суще-/91/

      37. Там же, т. XX, ч. 1, № 137 [Гартвиг — Сазонову, от 4 июня (22 мая) 1912 г.].
      38. DDF, s. III, t. II, № 193; «Affaires balkaniques», t. I, № 16.
      39. М. О., сер. II, т. XIX, ч. 2. № 414.
      40. М. О., сер. II, т. XIX, ч. 2, № 596; DDF, s. III, t. II, № 43; «Affaires balkaniques», t. II. № 12.

      ствующего между Россией и Францией союзного договора, и обстоятельствами, так сказать, местного, ближневосточного характера. В первом случае Франция несомненно и безусловно выполнит все лежащие на ней обязательства, во втором — французское правительство должно предвидеть, что оно не будет в состоянии получить от страны и парламента надлежащих полномочий для ведения войны» [41]. При этом Пуанкаре пояснил русскому послу, «что различие, установленное между событиями, затрагивающими область союза, и такими, которые имеют, так сказать, местный характер, в сущности не имеет, по его убеждению, практического значения; при нынешней системе европейских союзов и группировок весьма трудно представить себе такое событие на Ближнем Востоке, которое не затронуло бы общего равновесия Европы, а следовательно, и области франко-русского союза. Так, например, всякое вооруженное столкновение между Россией и Австро-Венгрией из-за балканских дел, несомненно, представит casus foederis между Австро-Венгрией и Германией, а это, в свою очередь, вызовет применение франко-русского союза» [42].

      Другими словами, недвусмысленно намекая на то, что России будет обеспечена поддержка Франции в войне против Австро-Венгрии, Пуанкаре в то же время давал понять, что в случае военного столкновения России с Турцией царскому правительству нельзя будет рассчитывать на помощь Франции.

      Между тем русская дипломатия добивалась благоприятной позиции Франции, имея в виду прежде всего именно столкновение России с Турцией. Не случайно в памятной записке Сазонова два вопроса из трех касались Турции. Поэтому ответ Пуанкаре вызвал у русского министра иностранных дел нескрываемое раздражение. Отвечая Извольскому, сделавшему попытку в одном из своих донесений объяснить «некоторую сухость» ответа Пуанкаре тем, что на его формулировке «несомненно отразился математический ум г. Пуанкаре» [43], Сазонов писал: «Указанные свойства мышления французского министра побуждают нас к некоторой осторожности при более обстоятельном определении возможных случайностей» [44].

      По мнению Сазонова, вследствие серьезных разногласий между Францией и Россией на Ближнем Востоке «трудно определенно оформить могущие произойти события и, дабы не связывать себя заранее какими-либо определенными обязательствами, необходимо пока ограничиться лишь обещанием при всякой случайности на Балканах... прежде всего сообщить друг другу взгляд свой на происшедшие обстоятельства и приложить все усилия к взаимному согласованию своего образа действий» [45].

      Таков был результат состоявшегося «обмена мыслями». Он заставил французскую дипломатию насторожиться. Не добившись установления своего контроля над ближневосточной политикой России, правящий круги Франции прибегли к другим мерам, направленным на то, чтобы парализовать усилия русской дипломатии на Балканах.

      В мае 1912 г. в парижской газете «Матэн» появилось переданное якобы из Белграда известие о состоявшемся между Болгарией и Сербией соглашении, «краткое очертание коего почти соответствовало действительности» [46]. Не успели последовать опровержения, как другая париж-/92/

      41. М. О., сер. И, т. XIX, ч. 2, № 699 (Извольский — Сазонову, от 28/15 марта 1912 г.)
      42. Там же.
      43. Там же.
      44. Там же, № 729 [Сазонов — Извольскому, от 4 апреля (22 марта) 1912 г.].
      45. Там же.
      46. Там же, т. XX, ч. 1, стр. 127.

      ская газета — «Тан» — опубликовала заявление, в котором, ссылаясь на своего обычно хорошо осведомленного корреспондента, утверждала, что «между Сербией и Болгарией приблизительно месяц тому назад подписан наступательный и оборонительный союз» [47].

      Сербское правительство, приняв меры к выявлению источника сообщения, опубликованного в «Матэн», обнаружило, что телеграмму в эту газету послал ее белградский корреспондент, сербский адвокат Милан Джорджиевич, который, как доносил из Белграда Гартвиг, «по-видимому, сознался, что оглашенное в парижской газете известие получено было им от здешнего французского посланника» [48]. Между тем Сазонов через Извольского специально предупреждал Пуанкаре, что «факт договора должен сохраняться в безусловной тайне» [49]. В этой связи надо отметить, что Пуанкаре в беседе с Извольским заявил по поводу сербо-болгарского соглашения, что «если настоящее соглашение приведет к возобновлению переговоров о болгарском займе, для успеха этой операции необходимо будет в той или иной форме ознакомить французские финансовые сферы и французскую публику с новым курсом болгарской политики» [50]. Это заявление дает все основания предполагать, что факт разглашения французским посланником в Белграде сведений о сербо-болгарском договоре не был случайной обмолвкой неопытного дипломата.

      Во время своего визита в Петербург в августе 1912 г. Пуанкаре вновь предпринял попытку связать ближневосточную политику России какими-либо обязательствами. Убеждая Сазонова не предпринимать никаких шагов на Ближнем Востоке без согласования с Францией, Пуанкаре ссылался на то, что «французское общественное мнение не позволит правительству республики решиться на военные действия из-за чисто балканских вопросов, если Германия останется безучастной и не вызовет по собственному почину применения casus foederis». В ответ на это Сазонов в свою очередь весьма твердо заявил: «Мы также не могли бы оправдать перед русским общественным мнением нашего активного участия в военных действиях, вызванных какими-нибудь внеевропейскими колониальными вопросами, до тех пор, пока жизненные интересы Франции в Европе останутся незатронутыми» [51]. В итоге Пуанкаре удалось добиться от Сазонова лишь устного обещания в случае каких-либо осложнений на Балканах «установить сообразно с обстоятельствами совместный образ действий для предотвращения дипломатическим путем дальнейшего обострения положения» [52]. Не желая связывать внешнюю политику России на Ближнем Востоке, русский министр иностранных дел воздержался от более конкретных обязательств.

      Переговоры с Францией по ближневосточным вопросам, имевшие место в 1912 г., в частности беседы Сазонова с Пуанкаре во время визита последнего в Петербурге, показали, что союзники царской России по Антанте не склонны содействовать обеспечению ее интересов на Ближнем Востоке. В таких условиях столкновение балканских государств с Турцией, не суля никаких выгод царской России, в то же время грозило весьма неприятными для нее осложнениями. Поэтому русская дипломатия начала принимать все меры к тому, чтобы предотвратить назревавший конфликт /93/

      47. Там же, стр. 146.
      48. Там же, №137 [Гартвиг — Сазонову, от 4 июня (22 мая) 1912 г.].
      49. Там же, ч. 2, № 708 (Сазонов — Извольскому, от 30/17 марта 1912 г.).
      50. Там же, т. XIX, ч. 2, № 748, стр. 392 [Извольский — Сазонову, от 10 апреля (28 марта) 1912 г.].
      61. Там же, т. XX, ч. 2, стр. 32.
      62. Там же.

      между участниками Балканского союза и Турцией и оттянуть его до более благоприятной международной обстановки.

      Но эти усилия не принесли результата: 9 октября (26 сентября) 1912 г разразилась первая балканская война.

      *    *    *

      Начало военных действий между балканскими государствами и Турцией в тот момент, когда общая международная обстановка не благоприятствовала осуществлению внешнеполитических планов царизма на Ближнем Востоке, вызвала явное беспокойство среди руководителей русской внешней политики, тем более, что им была хорошо известна военная неподготовленность России.

      В письме к председателю Совета министров Коковцову от 23/10 октября 1912 г. Сазонов заявил, что основная задача русской дипломатии состоит в том, чтобы «отстоять интересы России при сохранении мира», отмечая при этом, что осуществление этой задачи окажется возможным лишь в том случае, если «дипломатические представления» России смогут быть «должным образом поддержаны нашими военными силами». Поэтому в своем письме он настаивал на срочном проведении мероприятий по усилению боевой готовности русской армии. Эти мероприятия, по мнению Сазонова, были необходимы прежде всего на случай возможных осложнений в отношениях России с Австро-Венгрией или с Турцией, в зависимости от того или иного исхода балканской войны. «Равным образом, — указывал Сазонов, — на реальную поддержку Франции и Англии мы, по всей вероятности, вправе рассчитывать лишь в той мере, в какой обе эти державы будут считаться со степенью нашей готовности к возможным рискам» [53].

      Получив письмо Сазонова, Коковцов довел его до сведения военного министра Сухомлинова. Вскоре, по представлению последнего, Совет министров принял специальное постановление «Об отпуске сверхсметных кредитов на усиление боевой готовности армии». «Чрезвычайно усложнившаяся, вследствие балканских событий, международно-политическая обстановка данного времени, — говорилось в постановлении, — требует безотлагательного осуществления некоторых мер по усилению боевой готовности нашей армии». С этой целью было решено: 1) отпустить 53 738 тыс. руб. «на расходы по усилению боевой готовности армии»; 2) «предоставить военному министру немедленно приступить к осуществлению мероприятий на общую сумму в 13 093 тыс. руб., предусмотренных по чрезвычайному отделу государственной росписи на 1913 год» [54].

      Уведомляя Извольского в письме от 23/10 октября 1912 г. о том, что «мы пришли к заключению о необходимости принять некоторые меры предварительного характера, которые не застали бы нас не подготовленными в военном отношении», Сазонов писал: «Нами руководила при этом мысль, что известная военная готовность наша послужила бы лучше всего именно целям мирного давления и успешного вмешательства России совместно с другими державами в видах прекращения войны». В том же письме Сазонов предлагал Извольскому предпринять шаги для «безотлагательного выяснения» «той конкретной программы, с которой мы могли /94/

      53. АВПР, ф. ПА, д. 130, лл. 45—46.
      54. ЦГИАЛ, ф. 1276, оп. 101(8), д. 63, лл. 144—158. Особый журнал Совета министров от 31 октября и 2 ноября 1912 г.

      бы выступить в качестве исходного основания для решения вопроса как о совместном вмешательстве, так и о ликвидации результатов войны» [55].

      В правящих кругах Франции известие о начале балканской войны было воспринято вполне спокойно. Пуанкаре, сообщал Извольский в письме от 24/11 октября 1912 г., «не только не страшится мысли о необходимости при известных обстоятельствах решиться на войну, но проявляет спокойную уверенность, что настоящая военно-политическая конъюнктура вполне благоприятна для держав Тройственного согласия и что державы эти имеют на своей стороне наибольшие шансы победы. Уверенность эта основана на подробно разработанных соображениях французского генерального штаба, который учитывает, между прочим, слабость положения Австрии, принужденной бороться на два фронта — с Россией и балканскими государствами». «Такое же суждение, — добавлял Извольский, — я слышал и от высших начальников французской армии» [56].

      Первая балканская война принесла много неожиданностей для великих держав, в том числе и для России.

      Войска союзников, нанеся туркам быстрое и сокрушительное поражение, захватили большую часть Европейской Турции. Болгарская армия неудержимо двигалась к Константинополю. Опасаясь в этой связи за судьбу проливов, Сазонов начал весьма поспешно, «дружески, но серьезно» советовать правительству Болгарин «понять настоятельную необходимость благоразумия и суметь остановиться в нужный момент». При этом он обещал «все возможные компенсации в области ли реформ или земельных присоедиений», но при условии, что эти компенсации «должны быть ограничены линией, проходящей от устья Марицы через Адрианополь к Черному морю» [57].

      Одновременно Сазонов стал добиваться активной поддержки Франции и Англии в деле примирения воюющих сторон. Телеграммой от 28/15 октября 1912 г. он предписал Извольскому выразить пожелание, чтобы французское правительство взяло на себя инициативу в деле предложения посредничества между Турцией и балканскими союзниками [58].

      В циркулярном письме от 31/18 октября 1912 г. Сазонов выразил мнение, что в основу посредничества могли бы быть положены: «1) незаинтересованность великих держав в территориальных приращениях и 2) принцип равновесия компенсаций между балканскими государствами на основе тех договоров, которые предшествовали их объединению», при условии, что «территория от Константинополя по линию, идущую из устья реки Марицы через Адрианополь к Черному морю, должна оставаться под реальным суверенитетом султана в обеспечение безопасности Константинополя и связанных с нею европейских и русских первостепенных интересов». При этом он писал: «Наши отношения с Францией и Англией побуждают нас рассчитывать на то, что первая своевременною инициативою, вторая своею поддержкою не преминут помочь нам в разрешении нынешнего столь серьезного кризиса без потрясения европейского мира» [59]. /95/

      55. АВПР, ф. ПА, д. 130, лл. 47—48.
      56. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 100, л. 179.
      57. «Красный архив», 1926, т. 3(16), стр. 19 (Сазонов — Неклюдову, от 31/18 октября 1912 г.).
      58. Там же, стр. 13—15.
      59. Там же, стр. 15—18. В публикации неправильно дан номер письма: 6782 вместо 678 (АВПР, ф. ПАN, д. 130, л. 78). См. также «Сборник дипломатических документов, касающихся событий на Балканском полуострове», СПб., 1914, № 36, где это» письмо опубликовано со значительными сокращениями и изменениями.

      Так как обсуждение основ посредничества грозило затянуться, а болгарские войска тем временем все ближе и ближе подходили к турецкой столице, русские послы в Париже и Лондоне, по поручению Сазонова обратились к правительствам Франции и Англии с просьбой дать Болгарии «дружеский совет» приостановить продвижение болгарской армии по направлению к Константинополю [60].

      Однако как Грей, так и Пуанкаре отклонили просьбу России [61]. Что же касается вопроса о посредничестве, то Пуанкаре в ответ на предложения Сазонова выдвинул свои четыре пункта условий посредничества: «1) Державы коллективно обратятся к воюющим государствам, чтобы побудить их прекратить военные действия; 2) суверенитет его императорского величества султана останется неприкосновенным в пределах Константинополя и его окрестностей и 3) в остальных областях европейской Турции — национальное, политическое и административное status quo будет изменено для каждой страны особо и при условии справедливого равновесия интересов всех этих государств; 4) для достижения полного согласия в урегулировании всех этих вопросов представители держав не замедлят собраться на конференцию, куда также будут приглашены представители воюющих стран и Румынии» [62].

      Сазонов принял пункты, предложенные Пуанкаре. В разговоре с Ж. Луи, состоявшемся поздно вечером 1 ноября (19 октября) 1912 г., он лишь потребовал заменить термин «Константинополь и окрестности» как «слишком ограниченный» другим термином «Константинополь и его район», заявив при этом: «Вы знаете, что мы очень чувствительны в отношении Константинополя» [63].

      Сообщив 2 ноября (20 октября) 1912 г. в циркулярной телеграмме о принятии Россией пунктов Пуанкаре с указанным выше изменением [64], Сазонов в этот же день поручил русским послам в Париже и Лондоне сделать заявление о том, что, по мнению русского правительства, «вмешательство держав в войну может быть успешно только, если будет безотлагательно» [65]. Как сообщал Извольский в письме от 3 ноября (21 октября) 1912 г., Пуанкаре в ответ на настояния Сазонова заявил, что он «в общем вполне разделяет» взгляды русского министра иностранных дел и тоже «считает желательным безотлагательное вмешательство держав», однако, по его мнению, на это «имеется мало надежды вследствие положения, занятого Германией и Австрией» [66].

      3 ноября (21 октября) 1912 г. турецкое правительство обратилось к великим державам с просьбой о мирном посредничестве. Воспользовавшись просьбой Турции, царское правительство 4 ноября (22 октября) 1912 г. вновь подняло вопрос о посредничестве. Сазонов по телеграфу предписал Извольскому запросить Пуанкаре, «не признает ли он возможным предпринять соответствующую инициативу в Константинополе и пе-/96/

      60. R. Poincare. Au service de la France, t. II, стр. 296; DDF, s. III, t. IV, № 307.
      61. Там же.
      62. АВПР, ф. Канцелярия МИД России, 1912 г., д. 101, л. 366 [телеграмма Извольского Сазонову от 1 ноября (19 октября) 1912 г.]; DDF, s. II, t. IV, № 302 и «Affaires balkaniques», t. I, № 217 [телеграмма Пуанкаре послам в Петербурге и Лондоне от 1 ноября (19 октября) 1912 г.].
      63. DDF, s. III, t. IV. №311.
      64. АВПР, ф. ПА, д. 130, л. 91.
      65. «Материалы по истории франко-русских отношений за 1910—1914 гг.», М., 1922 (в дальнейшем цит.: «Материалы...»), стр. 293. См. также «Сборник дипломатических документов», № 40.
      «6 АВПР, ф. Канцелярия МИД России, 1912 г., д. 101, л. 382.

      ред державами» [67]. В другой телеграмме русскому послу в Париже, отправленной в тот же день, Сазонов, констатируя, что удержать балканских союзников от занятия Константинополя можно только «единодушным заявлением держав балканским государствам теперь же» и что поэтому было бы «крайне желательным безотлагательное обращение Франции к державам с предложением в этом смысле», писал: «Благоволите сообщить г. Пуанкаре для личного доверительного его сведения, что занятие союзниками Константинополя могло бы вынудить одновременное появление в турецкой столице всего нашего Черноморского флота. Во избежание сопряженной с этой мерой опасности общеевропейских осложнений было бы важно, чтобы Франция исчерпала все средства должного воздействия в Берлине и Вене для принятия указанного предложения» [68].

      Вместе с тем царское правительство пошло на удовлетворение французских требований в отношении Адрианополя. Вечером 4 ноября (22 октября) 1912 г. Сазонов сообщил Ж. Луи, что на секретном совещании, в котором, кроме Сазонова, приняли участие Коковцов, морской министр Григорович и начальник генерального штаба Жилинский, было признано возможным отдать Адрианополь болгарам [69].

      Поражение турецкой армии под Чорлу 6 ноября (24 октября) 1912 г. и отход ее на линию так называемых Чаталджинских позиций вызвали настоящую панику в русских правительственных сферах. В 1 час 30 мин. ночи с 7 на 8 ноября (25 на 26 октября) Григорович срочно телеграфировал Николаю II, находившемуся в то время в Спале: «Всеподданнейше испрашиваю соизволения вашего императорского величества разрешить командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры, когда в этом наступит надобность, по требованию гофмейстера Гирса (посла России в Турции. — В. Б.). Мера эта вызывается желанием ускорить исполнение распоряжений, не ожидая сношений с Петербургом. Настоящий доклад представляю на обращенную ко мне просьбу министра иностранных дел, одобренную председателем Совета министров» [70]. В 10 час. 32 мин. утра 8 ноября (26 октября) Николай II телеграммой на имя морского министра ответил: «С самого начала следовало применить испрашиваемую меру, на которую согласен» [71].

      Поясняя цели, которые преследовала бы посылка русского флота в Константинополь, Сазонов в своем докладе царю от 29/16 марта 1913 г.[72] писал: «Вызов эскадры мог бы обусловиться как необходимостью принять меры к ограждению мирного христианского населения Константинополя во время беспорядочного отступления турецкой армии, так и желательностью, чтобы в случае вступления болгарской армии в Константинополь, в водах Босфора находилась внушительная русская сила, способная своим присутствием оказать нужное давление для предотвращения таких /97/

      67. АВПР, ф. ПА, д. 130, л. 14.
      68. «Красный архив», 1926, т. 3 (16), стр. 21—22; «Livre noire», t. I, стр. 338—339, см. также DDF, s. III, t. IV, № 368; «Affaires balkaniques», t. I, № 234.
      69. DDF, s. III, t. IV, № 343.
      70. «Красный архив», 1924, т. 6, стр. 51.
      71. Там же.
      72. В тот момент в связи со взятием болгарами Адрианополя снова возникла угроза захвата Константинополя, и Сазонов просил о восстановлении права, предоставленного М. Н. Гирсу, телеграммой от 8 ноября (26 октября) 1912 г. См. об этом ниже.

      решений вопроса о Константинополе и проливах, кои были бы несовместимы с интересами России» [73].

      Наряду с посылкой флота царское правительство готовило также десантный отряд. В письме от 6/19 ноября 1912 г. военный министр Сухомлинов сообщал Коковцову, что на основании телеграммы русского посла в Константинополе Сазонов известил его письмом от 3/16 ноября 1912 г. о том, что «в случае ухода турецких войск» из Константинополя «и возникновения там беспорядков» «может наступить для России необходимость как державы, ближайшей к Константинополю, иметь наготове к немедленной посылке туда охранного отряда в 5000 человек». Сухомлинов доводил до сведения Коковцова, что им отданы для этого все необходимые распоряжения [74].

      Однако царское правительство не решилось на посылку русского черноморского флота в проливы без согласия Франции и Англии, которые самым решительным образом выступили против этой меры. Противодействуя посылке русского флота и десанта в Константинополь, правительства Франции и Англии в то же время фактически поощряли болгар к захвату турецкой столицы. Английский посол в Париже Берти в письме к английскому министру иностранных дел Грею от 7 ноября (25 октября) 1912 г., подчеркивая, что Пуанкаре отнюдь не желает быть на поводу у Сазонова и надеется на то, что Грей несколько охладит пыл руководителей внешней политики России, писал: «Русские не могут ожидать, чтобы большинство великих держав содействовало оставлению Константинополя в руках турок только для того, чтобы ждать момента, который Россия сочтет подходящим для того, чтобы самой захватить его» [75].

      Тайные попытки французской дипломатии воодушевить Болгарию на оккупацию турецкой столицы не остались секретом для Сазонова. «Не могу скрыть впечатления, телеграфировал он Извольскому 8 ноября (26 октября) 1912 г., — что Франция как будто поощряет союзников к занятию Константинополя» [76].

      7 ноября (25 октября) 1912 г. в ответ на угрозу России в случае захвата болгарскими войсками Константинополя прибегнуть к морской демонстрации в проливах, Грей предложил нейтрализовать проливы и превратить Константинополь в свободный порт под международным контролем [77]. Царское правительство, с полным основанием опасаясь, что в случае реализации предложения Грея преобладающее положение в проливах достанется отнюдь не России, попросило Францию предложить державам сделать заявление о своей незаинтересованности в вопросе о проливах. В ответ Пуанкаре потребовал, чтобы и Россия сделала подобное заявление. Не желая связывать себя в таком важном для него вопросе, царское правительство уклонилось от определенного ответа и заняло выжидательную позицию.

      Между тем болгарское наступление на Константинополь было приостановлено; на Чаталджинских позициях турецкие войска сумели задержать болгар. Непосредственная угроза захвата Константинополя миновала, и вопрос о проливах стал постепенно отходить на второй план. В центре внимания великих держав оказались новые события, а именно австро-сербские противоречия. /98/

      73. «Красный архив», 1924, т. 6, стр. 52.
      74. ЦГИАЛ, ф. 1276, оп. 8, 1912 г., д. 73, л. 4.
      75. BD, LIX, р. 2, №156.
      76. АВПР, ф. ПА, д. 130, л. 111.
      77. Е. А. Адамов. Вопрос о проливах и Константинополе в международной политике в 1908—1917 гг. — «Константинополь и проливы», т. I, стр. 291.

      *    *    *

      Стремление Сербии добиться выхода к морю натолкнулось на сильное противодействие Австро-Венгрии. Сильная Сербия могла бы стать серьезным препятствием для осуществления захватнических планов Австро-Венгрии на Балканах. Поэтому Австро-Венгрия в союзе с Германией предприняла ряд мер с целью помешать Сербии получить выход к морю. Отношения между Австро-Венгрией и Сербией приобрели чрезвычайно напряженный характер. В связи с этим австрийское правительство приняло ряд мер военного характера. В октябре 1912 г. было задержано увольнение в запас очередного срока военнослужащих; под видом учебных сборов был произведен призыв дополнительного резерва для пополнения отдельных частей и т. д. В ноябре в строжайшей тайне началась мобилизация ряда корпусов против Сербии, и армия постепенно была доведена почти до состояния полной мобилизационной готовности.

      Обострение австро-сербских противоречий значительно усилило интерес французской дипломатии к положению на Балканах.

      Вопрос об отношении к австро-сербскому конфликту был впервые поднят Пуанкаре еще 4 ноября (22 октября) 1912 г. в беседе с Извольским. Согласно телеграмме Извольского, Пуанкаре заявил в этой беседе, что «его все более и более беспокоит положение, занятое Австрией, и возможность с ее стороны территориального захвата» [78]. В тот же день Пуанкаре вручил Извольскому собственноручную записку, в которой предлагал «уже теперь определить поведение совместно на случай, если бы Австрия попыталась реализовать свои стремления к территориальным приобретениям» [79].

      Комментируя предложение, содержавшееся в записке Пуанкаре, Извольский в письме к Сазонову от 7 ноября (25 октября) 1912 г. отмечал: «Предложение это было сделано по обсуждении вопроса французским Советом министров, и в нем выражается совершенно новый взгляд (подчеркнуто мной.— В. Б.) Франции на вопрос о территориальном расширении Австрии за счет Балканского полуострова. Тогда как до сих пор Франция заявляла нам, что местные, так сказать, чисто балканские события могут вызвать с ее стороны лишь дипломатические, а отнюдь не активные действия, ныне она как бы признает, что территориальный захват со стороны Австрии затрагивает общеевропейское равновесие и поэтому и собственные интересы Франции. Я не преминул заметить господину Пуанкаре,— продолжал Извольский, — что, предлагая обсудить совместно с нами и Англией способы предотвратить подобный захват, он этим самым ставит вопрос о практических последствиях предположенного им соглашения: из его ответа я мог заключить, что он вполне отдает себе отчет в том, что Франция может быть вовлечена на этой почве в военные действия... Господин Палеолог (директор политического департамента. — В. Б.) вполне признал, что предлагаемое соглашение может привести к тем или иным активным действиям» [80].

      На письмо Извольского Сазонов ответил очень осторожно. Указав на то, что «в настоящую минуту Австрия едва ли стремится к новым земельным приращениям в Европе», он вместе с тем подчеркнул желательность /99/

      78. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 387.
      79. «Материалы...», стр. 297; «Livre noire», t. 1, стр. 343; DDF, s. III, t, IV, № 346; «Affaires balkaniques», t. I, № 226.
      80. «Материалы...», стр. 296; «Livre noire», t. I, стр. 342.

      «получить уверенность, что в случае необходимого с нашей стороны вмешательства Франция не останется безучастной». «С другой стороны, — писал далее Сазонов, — так как, ввиду быстро меняющейся обстановки на Балканах, трудно предвидеть все могущие представиться случайности способные потребовать от нас тех или иных действий для обеспечения наших жизненных интересов, я считал бы необходимым тщательно избегать в наших переговорах с иностранными кабинетами всего, что впоследствии могло бы оказаться для нас стеснительным» [81].

      12 ноября (30 октября) 1912 г. Извольский вручил французскому министру иностранных дел ноту, составленную на основании письма Сазонова. В этой ноте, в частности, выражалось желание «знать позицию Франции и Англии, на случай если бы не удалось предупредить активного выступления Австрии» [82]. Но Пуанкаре уклонился от прямого ответа на заданный вопрос, сославшись на необходимость его обсуждения в Совете министров [83].

      Только 17/4 ноября 1912 г. французское правительство уведомило русского посла о своем решении. «Правительство республики, — говорилось в письме Пуанкаре на имя Извольского, — не определит своего образа действий до тех пор, пока императорское правительство не раскроет ему свои собственные намерения. Так как Россия наиболее заинтересована в данном вопросе, на нее и ложится ответственность взять на себя инициативу и сформулировать предложения» [84]. Таков был официальный ответ. Неофициально же Пуанкаре высказался более откровенно: «России должна принадлежать инициатива, — заявил он Извольскому, поясняя текст своего письма, — роль Франции — оказать ей наиболее действительную помощь». И добавил: «В сущности... все это сводится к тому, что если Россия будет воевать, Франция также вступит в войну, потому что мы знаем, что в этом вопросе за Австрией будет Германия» [85].

      В своих мемуарах Пуанкаре делает попытку доказать, что он якобы не давал подобных заверений, что французская дипломатия занимала в период австро-сербского конфликта примирительную позицию и все время придерживалась не только духа, но и буквы франко-русской военной конвенции [86]. Однако эти утверждения находятся в резком противоречии с фактами. Факты свидетельствуют о том, что французское правительство, которое в тот момент, когда над Константинополем висела угроза захвата болгарскими войсками, всемерно противодействовало вмешательству России в дела воюющих стран, в ноябре 1912 г. в связи с австро-сербским конфликтом сделало резкий поворот в своей политике и начало усиленно подталкивать Россию на выступление в защиту интересов Сербии против Австро-Венгрии, обещая при этом свою поддержку, вплоть до вступления в войну.

      Эта политика провоцирования России на войну с Австро-Венгрией (а следовательно, и с Германией, которая неминуемо должна была выступить в случае военного столкновения Австро-Венгрии и России) осуществлялась Францией при деятельной поддержке английской дипломатии. «Имею основания предполагать, — доносил в Петербург русский посланник в Софии Неклюдов, — что известная и влиятельная часть английского /100/

      81. «Материалы...», стр. 229; «Livre noire», t. I, стр, 344—345.
      82. DDF, s.III. t. IV, № 432.
      83. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 416.
      84. Там же, л. 427; DDF, s. III, t. IV, № 468.
      85. «Материалы...», стр. 300; «Lirve noire», t. I. стр. 346 (телеграмма Извольского Сазонову от 17/4 ноября 1912 г.).
      86. R. Poincare. Au service de la France, t. I, стр. 336—340.

      политического мира желала с прошлого года воспользоваться надвигавшимся балканским кризисом, дабы вызвать путем столкновения России с Австрией войну между двумя средне-европейскими державами и державами тройственного согласия, имея при этом главной и конечной целью истребление германского флота и разорение Германии» [87].

      Через несколько дней после своей беседы с Извольским по поводу ответа французского правительства на запрос Сазонова Пуанкаре вновь заявил Извольскому, что в случае каких-либо осложнений на почве австро-сербского конфликта французское правительство готово «оказать своей союзнице самую деятельную помощь». Однако, как вновь подчеркнул Пуанкаре, «инициатива должна принадлежать русскому правительству» [88].

      Побуждая Россию взять на себя инициативу активного выступления в защиту Сербии и обещая свою вооруженную поддержку, в случае если это выступление окончится военным столкновением России с германоавстрийским блоком, Франция вместе с тем стремилась добиться всемерной активизации военных приготовлений в России. Неоднократно обращая внимание царского правительства на активную подготовку вооруженных сил Австро-Венгрии к войне, французские дипломатические и военные круги настаивали на принятии Россией ответных мер.

      23/10 ноября 1912 г. Пуанкаре прочитал Извольскому телеграмму французского посла в Вене Дюмена, в которой, «отмечая крайне повышенное настроение в Вене», посол сообщал о том, что «Австрия мобилизует три корпуса в Галиции и уже кончила все свои военные приготовления в Сербии» [89].

      3 декабря (20 ноября) 1912 г. Извольский телеграфировал, что морской генеральный штаб Франции довел до сведения русского морского агента в Париже капитана I ранга Карпова о том, что Австрия мобилизовала свой флот [90]. Как сообщал в рапорте от 3 декабря (20 ноября) 1912 г. сам Карпов, начальник I отдела французского морского генерального штаба, сообщив ему о мобилизации австрийского флота, подчеркнул, что «французский флот всегда готов» [91].

      9 декабря (26 ноября) 1912 г. Пуанкаре в разговоре с Извольским, отметив, что, по сведениям военного министра Мильерана, «военные приготовления Австрии на русской границе значительно превосходят такие же приготовления России», заявил, что «это может отразиться невыгодным образом на военном положении Франции», так как Германия получит возможность выставить против Франции большое количество войска [92]. Вечером того же дня Пуанкаре отправил французскому послу в Петербурге Ж. Луи телеграмму, в которой говорилось: «Военный министр, обеспокоенный мобилизационными мерами, к которым приступила Австро-Венгрия, желает знать, принял ли русский генеральный штаб со своей стороны какие-либо меры предосторожности» [93].

      Ответная телеграмма Ж. Луи от 10 декабря (27 ноября) 1912 г., в которой он сообщал, что, «чем сильнее выражаются в Германии, чем актив-/101/

      87. АВПР, ф. ПА, д. 3700, л. 8.
      88. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 100, л. 190 (письмо Извольского Сазонову от 21/8 ноября 1912 г.).
      89. Там же, д. 101, л. 442. Телеграмма Дюмена, о которой сообщает Извольский, опубликована в DDF, s. III, IV, № 530.
      90. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 464.
      91. ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 429, 1912 г., д. 9713, лл. 29—30.
      92. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 484.
      98. DDF, s. III, t. V, № 22.

      нее действуют в Австрии, тем более спокойны становятся здесь» [99], вызвала резкое недовольство Франции. «Я нашел сегодня Пуанкаре в высшей степени встревоженным доходящими до него со всех сторон и из самых серьезных источников известиями об интенсивных военных приготовлениях Австрии и о предстоящем в самом близком времени активном выступлении ее против Сербии, — телеграфировал Извольский 11 декабря (28 ноября) 1912 г. По сказанным сведениям, вся кавалерия в Галиции и 2 корпуса в Боснии вполне мобилизованы, а в 10 корпусах все батальоны доведены до численности в 700 человек» [95].

      Русский военный агент в Париже полковник А. А. Игнатьев, сообщая в письме от 12 декабря (29 ноября) 1912 г. о своем разговоре с первым помощником начальника французского генерального штаба генералом Кастельно, писал: «Генерал Castelnau спросил меня, не имею ли я каких-либо сведений о военных приготовлениях в нашей армии, кои являлись бы естественным ответом на серьезные военные мероприятия Австро-Венгрии. При этом генерал стремился мне дать понять, что подобный вопрос не должен объясняться праздным любопытством, а исключительно желанием согласовать действия французской армии с нашими вероятными планами войны» [96]. Ответ Игнатьева, заявившего, что сведений «о каких-либо чрезвычайных мерах», принимаемых в России, «в данный момент» он не имеет [97], заметно обеспокоил французов. Военный министр Мильеран 12 декабря (29 ноября) 1912 г. поручил французскому военному агенту в Петербурге генералу Лагишу «вновь обратить внимание русского генерального штаба на важность приготовлений, к которым приступила Австрия, и запросить военного министра о том, каковы его намерения» [98]. Однако в Петербурге в Генеральном штабе французскому военному агенту ответили, что «не верят» в нападение Австрии на Россию, а нападение Австрии на Сербию «считают весьма мало вероятным», и что «даже в случае, если бы Австрия напала на Сербию, Россия не будет воевать». Военный министр в ответ на запрос генерала Лагиша заявил, что «он вполне убежден в сохранении мира и намерен выехать 23 декабря нового стиля в Германию и на юг Франции» [99].

      Сообщение Лагиша вызвало переполох во французском правительстве, у которого, как отмечал Игнатьев, была «твердая уверенность не уклониться от войны ни при каких обстоятельствах» [10]. «Пуанкаре и весь состав кабинета крайне озадачены и встревожены» сообщением Лагиша, телеграфировал Извольский 14/1 декабря 1912 г. [101] «Правительство сильно взволновано секретной телеграммой генерала Лагиша, сообщающего, со слов нашего генерального штаба, что мы не принимаем пока серьезных мер в ответ на мобилизацию австрийской армии», — доносил Игнатьев [102]. /102/

      94. «Affaires balkaniques», t. II, № 8.
      95. АВПР, ф, Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, лл. 492—493; ЦГВИА. ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 6 (копия этой телеграммы была препровождена Сазоновым Сухомлинову «для сведения»).
      96. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86 (с), л. 21.
      97. Там же.
      98. DDF, s. III, t. V, № 48.
      99. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 504; ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 14 (телеграмма Извольского Сазонову от 14/1 декабря 1912 г.); DDF, s. III, t. V, № 61 и «Affaires balkaniques», t. II, № 14 (телеграмма Ж. Луи Пуанкаре от 14/1 декабря 1912 г.).
      100. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 15,
      101. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1912 г., д. 101, л. 504; ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86(c), л. 14.
      102. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 10.

      Телеграмме Лагиша было придано настолько большое значение, что сразу же по ее получении, т. е. 14/1 декабря 1912 г., она была обсуждена на специально созванном заседании Совета министров Франции [103]. Какие решения были приняты на этом заседании, пока остается неизвестным. Но беседа, которая состоялась между Мильераном и Извольским в один из последующих дней, даст основания предполагать, что Франция не оставила надежды втянуть Россию в войну с германо-австрийским блоком на почве австро-сербского конфликта. В своем письме от 19/6 декабря 1912 г. Игнатьев об этой беседе сообщал следующее: «После обмена любезностями, разговоров по техническим военным вопросам французской армии Мильеран, как я и ожидал, затронул вопрос об «австрийских корпусах» и телеграмме Лагиша, причем он не скрыл своего внутреннего волнения, доходившего до раздражения в тех случаях, когда я отвечал или неопределенно, или успокоительно. Эта часть беседы была приблизительно такова:

      Мильеран: Какая же, по вашему, полковник, цель австрийской мобилизации?

      Я: Трудно предрешить этот вопрос, но несомненно, что австрийские приготовления против России носят пока оборонительный характер.

      Мильеран: Хорошо, но оккупацию Сербии Вы, следовательно, не считаете прямым вызовом на войну для вас?

      Я: На этот вопрос я не могу ответить, но знаю, что мы не желаем вызывать европейской войны и принимать меры, могущие произвести европейский пожар.

      Мильеран: Следовательно, вам придется предоставить Сербию ее участи. Это, конечно, дело ваше, но надо только знать, что это не по нашей вине; мы готовы; необходимо это учесть, что ... [104].

      А не можете, по крайней мере, мне объяснить, что вообще думают в России о Балканах?

      Я: Славянский вопрос остается близким нашему сердцу, но история выучила, конечно, нас прежде всего думать о собственных государственных интересах, не жертвуя ими в пользу отвлеченных идей.

      Мильеран: Но вы же, полковник, понимаете, что здесь вопрос не Албании, не сербов, не Дураццо, а гегемонии Австрии на всем Балканском полуострове?»

      Игнатьев ответил, что подобные вопросы внешней политики не входят в его компетенцию. Тогда Мильеран, подчеркнув, что он «видит залог успеха союзнических отношений в их абсолютной искренности», спросил: «Но вы все-таки кое-что да делаете по военной части?» [105].

      О причинах такого явного нажима со стороны французского правительства проговорился в разговоре с Игнатьевым первый помощник начальника генерального штаба генерал Кастельно. В одном из своих донесений Жилинскому Игнатьев писал: «Генерал Castelnau дважды мне повторил, что он не только считает лично себя готовым к войне, но даже желал бы ее. Последние слова надо понимать в том смысле, что /103/

      103. Там же, д. 86(c), л. 16.
      104. Пропуск в оригинале.
      105. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, лл. 17—19; см. изложение этого разговора: А. А. Игнатьев. Пятьдесят лет в строю, т. I, М., 1950, стр. 501—502; «История дипломатии», т. II, стр. 224—225; А. М. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне (планы войны), М., 1926, стр. 179—180; Н. П. Полетика. Возникновение мировой войны. М., 1935, стр. 265.

      для французов было бы наиболее выгодно, чтобы Германия начала свои военные приготовления против нас, имея французов как бы в тылу» [106].

      Провоцируя Россию на вооруженное столкновение с германо-австрийским блоком, Франция, в свою очередь, деятельно готовилась к войне.

      В письме от 4 декабря (21 ноября) 1912 г., отмечая, что французское правительство «остается в полной готовности поддержать нас против Австро-Германии не только дипломатическими средствами, но в случае нужды и силой оружия», Игнатьев сообщал: «Из случайной беседы с одним из старших штаб-офицеров генерального штаба я узнал, что в ночь с понедельника на вторник прошлой недели (13 ноября старого стиля) была послана телеграмма от военного министра командирам трех пограничных корпусов — VI, XX и VII — о немедленной подготовке границы к обороне. Подобная мера предусмотрена вне общей мобилизации и может быть принята в случае натянутых дипломатических отношений. Посетив вторично начальника генерального штаба, я встретил подтверждение вышеизложенного, причем генерал сознался, что ни в прошлом году (Агадирский инцидент), ни в 1908 г. эта «проверка» не производилась» [107].

      Французское правительство считало создавшийся момент чрезвычайно удобным для того, чтобы развязать войну с германо-австрийским блоком. Оно при этом рассчитывало на то, что война Австрии и Сербии в случае вступления в нее России должна неминуемо вызвать вмешательство Германии. При таком положении русские армии и войска государств Балканского союза должны были бы выдержать на себе основной удар Тройственного союза.

      Под нажимом французской дипломатии в высших правительственных сферах России неоднократно обсуждался вопрос о военных мероприятиях против Австро-Венгрии. Однако Россия не была готова к войне. К тому же в правящих кругах России с недоверием относились к позиции Франции, ибо, в то время как политические и военные деятели третьей республики давали русским представителям широковещательные неофициальные обещания, французское правительство упорно уклонялось от каких-либо официальных заявлений. Это недоверие нашло, в частности, отражение в составленном в 1912 г. русским генеральным штабом «Плане обороны России на случай общей европейской войны», где говорилось: «Опыт последних лет показал, что России трудно рассчитывать на помощь Франции в тех случаях, когда интересы Франции непосредственно не затронуты... Современная политика этой страны ясно показывает, что прежде всего Франция будет считаться с собственными интересами, а не с интересами союза. Поэтому, если ко времени столкновения затронуты будут также и интересы Франции, то Россия увидит верного и деятельного союзника, в противном же случае Франция легко может сыграть в двойственном союзе такую же выжидательную роль, какую Италия — в союзе тройственном. В общем нам далеко не обеспечена со стороны Франции та энергичная дипломатическая поддержка и то безусловное активное содействие всей вооруженной силой, которое уже неоднократно высказывали друг другу Германия и Австрия» [108]. Еще меньше надежды правящие круги России возлагали на активную поддержку со стороны Англии.

      Все эти соображения побуждали царское правительство быть сугубо осторожным в балканских делах и воздерживаться от всяких шагов, которые могли бы вовлечь Россию в войну. /104/

      106. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 2, д. 2197, л. 104.
      107. Там же, лл. 135—137.
      108. Там же, д. 1079, л. 2.

      Как рассказывает в своих «Воспоминаниях» Коковцов, 23/10 ноября 1912 г. на совещании у Николая II, на котором присутствовали, кроме него, Сазонов, Сухомлинов, Жилинский и министр путей сообщения Рухлов, военный министр предложил произвести мобилизацию всего Киевского и части Варшавского округа, а также подготовить мобилизацию Одесского округа. Коковцов, Сазонов и Рухлов выступили против этой меры. По предложению Коковцова, было решено взамен мобилизации «задержать на 6 месяцев весь последний срок службы по всей России и этим путем разом увеличить состав нашей армии на целую четверть» [109].

      12 и 18 декабря (29 ноября и 5 декабря) 1912 г. состоялись заседания Совета министров, также посвященные вопросу «О некоторых, вызываемых современным политическим положением, мерах военной предосторожности». В особом журнале, посвященном этим заседаниям, говорится, что военный министр обратился к председателю Совета министров с доверительными письмами, в которых, отмечая тот факт, что «австро-венгерское правительство предприняло в последнее время такие военные мероприятия, которые направлены непосредственно против России и которые далеко выходят за пределы вызываемой современными политическими событиями предосторожности» [110], предлагал принять следующие меры для усиления военного положения России на австрийской границе:

      1) В Киевском и Варшавском военных округах усилить кавалерийские части, находящиеся на границе, за счет внутренних ресурсов этих округов.

      2) Выдвинуть на южный фронт Варшавского военного округа, кроме того, две отдельные кавалерийские бригады из Московского военного округа.

      3) Довести до штатов военного времени пехотные части Варшавского и Киевского округов путем призыва запасных в учебные сборы. Тем же способом укомплектовать некоторые части специальных родов оружия.

      4) Увеличить в пограничных кавалерийских и артиллерийских частях Варшавского и Киевского военных округов число лошадей.

      5) Усилить охрану военными частями железнодорожных мостов, а также некоторых мостов на шоссейных дорогах в Варшавском и Киевском военных округах.

      6) Запретить вывоз лошадей из Европейской России за границу [111].

      Коковцов и Сазонов вновь выступили против предложений Сухомлинова. «По мнению председателя и министра иностранных дел, — говорится в особом журнале Совета министров от 29 ноября и 5 декабря 1912 г., — политическая обстановка данного времени представляется в высшей степени напряженной, и всякий неосторожный с нашей стороны шаг может привести к самым грозным последствиям — к вооруженному столкновению с Австрией, которое, в свою очередь, неминуемо приведет к столкновению с Германией, т. е. к общеевропейской войне. Между тем, военная поддержка нас всеми державами Тройственного согласия не может почитаться безусловно обеспеченной. При таких условиях война с Тройственным союзом во главе с Германией явится для нас в настоящее время положительным бедствием, тем более, что у нас нет активной военно-морской силы на Балтийском море, армия еще не приведена в достаточную степень готовности, а внутреннее состояние страны далеко от того воодушевленно-патриотического настроения, которое позволило бы рассчиты-/105/

      109. В. Н. Коковцов. Воспоминания, т. II, Париж, 1933, стр. 122—125.
      110. ЦГИАЛ, ф. 1276, оп. 8, 1912 г., д. 73, л. 112.
      111. Там же, л. 114.

      -вать на могучий подъем национального духа и живое непосредственное сочувствие» [112].

      В результате, исходя из необходимости «дальнейшее развитие нашей военной подготовки подчинить требованиям политического благоразумия и сугубой осторожности» [113], Совет министров, одобрив 1-й, 4-й и 5-й пункты предложений Сухомлинова, в отношении 2-го, 3-го и 6-го пунктов принял решение «оставить пока без исполнения, поставив осуществление сих мер в зависимость от дальнейшего хода событий» [114].

      В частном письме Игнатьеву делопроизводитель по французскому столу главного управления генерального штаба полковник Винекен сообщал: «В Совете министров наиболее миролюбиво настроены Коковцов и Сазонов; абсолютно против войны, кажется, и в Царском [Селе]. В обществе настроение скорее индиферентное; печать и часть общественных деятелей муссируют славянское движение. Меры по мобилизации (выдвигание кавалерии к границе, вручение мобилизационных билетов запасным в пограничных округах и др.), предложенные Сухомлиновым, Советом министров отклонены, отсюда некоторая раздраженность у нашего шефа» [115].

      Стремясь не допустить военного столкновения между Сербией и Австро-Венгрией, русская дипломатия начала настойчиво преподавать сербскому правительству советы благоразумия. В телеграмме русскому посланнику в Белграде Гартвигу от 9 ноября (27 октября) 1912 г. Сазонов, отмечая, что «вопрос о выходе Сербии к Адриатическому морю получил за последние дни направление, которое не может не внушить нам серьезных опасений», предупреждал: «Нельзя обострять конфликт до опасности общеевропейской войны из-за этого вопроса» [116]. 19/6 ноября 1912 г. Сазонов опять предложил Гартвигу «удерживать сербов от необдуманных действий, дабы не вызвать конфликта с Австрией» [117]. 20/7 ноября 1912 г., обеспокоенный заявлениями сербского премьер-министра Пашича, носившими «воинственный характер», Сазонов просит Гартвига «воздействовать на Пашича отрезвляющим образом» [118]. 25/12 ноября 1912 г. Сазонов телеграфирует Гартвигу о необходимости предостеречь Пашича «от крайне опасных для Сербии последствий ее необдуманного и неумеренного образа действий» [119]. 11 декабря (28 ноября) 1912 г. Сазонов вновь поручает Гартвигу «обратить внимание сербского правительства на крайнюю желательность в настоящую минуту тщательно воздерживаться от всего того, что могло бы быть сочтено Австрией за провокацию» [120].

      Следуя советам русской дипломатии/сербское правительство пошло на уступки требованиям Австро-Венгрии и отказалось от своих притязаний на порт в Адриатическом море. Такой исход дела вызвал большое разочарование в Париже. Некоторые французские газеты стали прямо пого варивать о нецелесообразности франко-русского союза. Обращаясь к Пуанкаре, «Эко де Пари», например, спрашивала: «В действительности, зачем нам нужен союз с Россией, если армия нашего союзника не всту-/106/

      102. ЦГИАЛ, ф. 1276, 1912 г., оп. 8, д. 73, л. 116.
      103. Там же, л. 118.
      104. Там же, л. 126.
      105. ЦГВИА, ф. 415, оп. 2, д. 57, лл. 3—4.
      106. АВПР, ф. ПА, д. 130, л. 113.
      107. Там же, д. 131, л. 19 (телеграмма Сазонова Гартвигу от 19/6 ноября 1912 г.).
      108. Там же, д. 131, л. 25.
      109. Там же, л. 40.
      110. Там же, л. 87.

      пит в войну в нужный момент, т. е. тогда, когда на наших границах разыграется решающая партия?» [121].

      «Наш полный пассифизм по отношению к австро-сербскому конфликту, при отсутствии сведений о каких бы то ни было наших военных приготовлениях, наталкивал французов на размышления, кои могли весьма пагубно повлиять на прочность нашего с ними союза, — докладывал Игнатьев Жилинскому в письме от 16/3 января 1913 г. — Самой опасной мыслью являлось соображение, что если мы так мало принимаем участия в балканском вопросе, то явится ли когда-нибудь действительно повод, достаточный для нашего вооруженного вмешательства из-за интересов чисто французских?» [122]. В связи с этим Игнатьев просил «хотя бы в самых общих чертах» впредь ставить французов в известность «о наших военных мероприятиях». Он также сообщал, что во французских военных сферах большое недовольство вызывает предполагающийся роспуск запасных в русской армии [123].

      На донесении Игнатьева Жилинский наложил следующую резолюцию: «Сообщить во Францию: 1) о том, что запасные задержаны на 6 месяцев во всех европейских и Кавказском военных округах, 2) о пополнении лошадьми кавалерии, артиллерии и обозов Варшавского и Киевского округов, 3) об укомплектовании... двух новых казачьих дивизий...» [124]. Со своей стороны, Сазонов отправил Извольскому телеграмму, в которой говорилось: «Представление о том, будто Россия не предприняла никаких мер для усиления своей боевой готовности, неверно. Задержано под ружьем около 350 000 человек запасных, отпущено около 80 миллионов рублей на экстренные нужды армии и Балтийского флота, некоторые войсковые части Киевского военного округа приближены к австрийской границе, и осуществлен целый ряд других мер» [125].

      Чтобы несколько рассеять беспокойство Франции, Сухомлинов в январе 1913 г. сделал визит в Париж, где он имел беседы с президентом республики, председателем Совета министров, «главнейшими министрами» и начальником генерального штаба [126]. Эти беседы, как сообщал Игнатьев, «во многом рассеяли те сомнения в отношении нашей военной готовности, кои назрели за последнее время» [127].

      *    *    *

      Тем временем события на Балканах шли своим чередом. 3 декабря (20 ноября) 1912 г. Турция заключила перемирие с Болгарией и Сербией. 16/3 декабря 1912 г. в Лондоне под эгидой великих держав начались переговоры между Турцией и балканскими союзниками о мирном договоре. Однако не прошло и недели, как эти переговоры были прерваны из-за отказа турецкой делегации пойти на удовлетворение требований союзников о передаче Болгарии Адрианополя. Возобновления военных действий стали ожидать со дня на день. /107/

      121. «Echo de Paris» от 21 декабря 1912 г.
      122. ЦГВИА: ф. 2000, оп. 1, д. 86, лл. 1—2; ф. 415, оп. 2, д. 96, л. 4.
      123. Там же.
      124. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, лл. 1, 8;
      125. АВПР, ф. ПА, д. 132, л. 11; ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 13 (телеграмма Сазонова Извольскому от 18/5 декабря 1912 г.).
      126. «Материалы...», стр. 314 [телеграмма Извольского Сазонову от 12 января 1913 г. (30 декабря 1912 г.)].
      127. ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 86, л. 1; ф. 415, оп. 2, д. 96, д. 4 (письмо Игнатьева Жилинскому, от 16/3 января 1913 г.).

      Тогда Сазонов телеграммой от 21/8 декабря 1912 г. предложил русскому послу в Константинополе Гирсу заявить турецкому правительству, что если оно «будет упорствовать в вопросе Адрианополя, Скутари и Янины и не пойдет на мир на условии проведения пограничной черты южнее Адрианополя, возобновление военных действий сделается неизбежным, и наш нейтралитет может не быть обеспечен» [128].

      Это выступление России было воспринято во Франции резко отрицательно. Как сообщал Извольский в телеграмме от 26/13 декабря 1912 г., Пуанкаре в разговоре с ним «в очень настойчивой форме» выразил сожаление по поводу того, что «подобный шаг, могущий иметь весьма серьезные последствия и вызвать осложнения, в которые может быть вовлечена и Франция», был сделан Россией «вопреки смыслу существующих между Россией и Францией соглашений, без всякого предварительного обмена мыслей» [129].

      Чтобы не допустить каких-либо единоличных действий России по отношению к Турции, Пуанкаре выразил готовность выступить с предложением о коллективном обращении великих держав к турецкому правительству. Это обращение, по мнению Пуанкаре, могло бы быть поддержано «при помощи находящейся в Босфоре международной эскадры» [130].

      Отвечая Извольскому, Сазонов по поводу «нервности г. Пуанкаре и высказанного им сожаления, что мы не посоветовались с ним», с раздражением писал: «Не желая затрагивать самолюбия г. Пуанкаре в столь серьезные минуты, когда содействие Франции для нас особенно ценно, мы не хотим возвращать французскому министру обратного упрека в чрезмерности его склонности давать советы в делах, прямо его не затрагивающих, не всегда дожидаясь, чтобы его о них попросили» [131]. К предложению Пуанкаре Сазонов отнесся недоверчиво. «Особое положение России на востоке, — писал он, — придает ее единоличным выступлениям в известных случаях гораздо больше веса».

      Однако, не решившись полностью отклонить предложение Пуанкаре, Сазонов предписал Извольскому выразить пожелание, чтобы французское правительство запросило по этому вопросу мнение лондонского кабинета [132].

      В тот же день, когда Извольскому была послана телеграмма с этими инструкциями, из Константинополя пришло известие, полностью подтвердившее основательность недоверия Сазонова к предложению Пуанкаре. Русский посол в Турции Гире телеграфировал о том, что французское правительство отзывает свои военные суда «Виктор Гюго» и «Леон Гамбетта» из Константинополя. «Уход судов, — писал Гире, — как раз в то время, когда следует нравственно повлиять на Порту, чтобы заставить ее уступить Адрианополь болгарам, вреден уже потому, что усилит несговорчивость Турции» [133]. В Париж срочно была дана вторая телеграмма, в которой Сазонов, указывая на нежелательность «отозвания французских судов из Константинополя», выражал свое крайнее недоумение тем, «как /108/

      128. АВПР, ф. ПА, д. 132, л. 20; ср.. DDF, s. Ill, t. V, № 111, 117.
      129. АВПР, ф. Канцелярии МИД Росссии, 1912 г., д. 101, л. 529; ср. DDF, s. Ill, t. V, No 123.
      130. Tам же. — Пуанкаре имел в виду те военные суда, которые держали в этот момент в проливах великие державы.
      131. АВПР, ф. ПА, д. 132, л. 50 (телеграмма Сазонова Извольскому от 28/15 декабря 1912 г.).
      132. Т а м же.
      133. Там же, д. 3702, л. 190 (телеграмма Гирса Сазонову от 28/15 декабря 1912 г.).

      вяжется эта мера с только что предложенной нам г. Пуанкаре морской демонстрацией» [134].

      В начале января 1913 г. на совещании послов великих держав в Лондоне было решено обратиться к Турции с коллективной нотой, потребовав от нее уступки Адрианополя. Предложение Франции о поддержке этого шага морской демонстрацией военных кораблей великих держав, как и следовало ожидать, натолкнулось на сопротивление держав Тройственного союза. Попытка России поставить вопрос о демонстрации силами лишь держав Тройственного согласия была отклонена как в Париже, так и в Лондоне [135].

      В результате воздействие великих держав на Турцию ограничилось предъявлением коллективной ноты. Тем не менее оно принесло свои результаты — турецкое правительство решило удовлетворить предъявленные ему требования. Но 23/10 января 1913 г. в Турции произошел государственный переворот. При прямой поддержке Германии к власти пришла младотурецкая партия, выступавшая против уступки Адрианополя союзникам. В результате 3 февраля (21 января) 1913 г. балканские государства возобновили военные действия и турецкие войска потерпели ряд поражений; 26/13 марта 1913 г. болгары овладели Адрианополем.

      «Взятие Адрианополя, — отмечал В. И. Ленин, — означает решительную победу болгар, и центр тяжести вопроса перенесен окончательно с театра военных действий на театр грызни и интриг так наз. великих держав» 136. 30/17 марта 1913 г. «Правда» в передовой, озаглавленной «После Адрианополя», писала: «Падение Адрианополя, решительный натиск на Чаталджинские укрепления приближают еще на шаг войска союзников к Константинополю. Опять перед Европой встает вопрос о проливах, опять туда обращено внимание дипломатии всего мира, стремящейся не упустить из своих рук лакомых кусочков» [137].

      В этих условиях Россия обратилась ко всем великим державам с предложением произвести коллективный демарш в Константинополе и Софии, с тем чтобы побудить турецкое правительство принять условия Болгарии, а болгарское правительство заставить приостановить военные действия [138]. Франция, на словах заявившая о своей готовности поддержать предложение России, на деле стала затягивать его осуществление. Русский посланник в Софии Неклюдов в телеграмме от 2 апреля (20 марта) 1913 г. сообщал, что коллективный демарш откладывается из-за того, что французский посланник не получил инструкций от своего правительства. «Тем временем, — заключал Неклюдов, — на Чаталдже болгары уже начинают получать осадные орудия из Адрианополя и иные устанавливать» [139].

      Не особенно надеясь на эффективность коллективного выступления держав, Сазонов 28/15 марта 1913 г., с одобрения Николая II и с ведома /109/

      134. АВПР, ф. ПА, д. 132, л. 54 (телеграмма Сазонова Извольскому от 29/16 декабря 1912 г.).
      135. АВПР, ф. ПА, д. 3703, № 28 (телеграмма Сазонова в Лондон и Париж от 15/2 января 1913 г.:); DDF, s. III, t. V, № 222 и «Affaires balkaniques», t. II, № 64 (нота русского посольства в Париже, от 16/3 января 1913 г.); «Материалы...», стр. 320 (ответная телеграмма поверенного в делах в Париже Севастопуло от 18/5 января 1913 г.).
      136. В. И, Ленин. Соч., т. 19, стр. 19.
      137. «Правда», № 64, от 17 марта 1913 г.
      138. АВПР, ф. ПА, д. 3705, л. 185 (циркулярная телеграмма Сазонова от 28/15 марта 1913 г.); DDF, сер. III, т. VI, № 21 (письмо Извольского министру иностранных дел Франции Пишону от 28/15 марта 1913 г.)..
      139. АВПР, ф. ПА, д. 3705, л. 282.

      морского министра Григоровича, телеграфировал послу в Константинополе М. Н. Гирсу о возобновлении его полномочий на вызов в случае надобности всего черноморского флота без предварительного уведомления Петербурга [140]. Нотой от 31/18 марта 1913 г. Извольский поставил в известность об этой мере французское правительство [141].

      5 апреля (23 марта) 1913 г. состоялось, наконец, коллективное выступление держав в Софии. Но оно не принесло результата, так как ответ болгарского правительства, по оценке министра иностранных дел Франции Пишона, «не позволял дальше надеяться на быстрое заключение мира» [142]. Опасаясь, что при таком положении Россия осуществит свою угрозу о посылке черноморского флота в проливы, французское правительство 7 апреля (25 марта) 1913 г. через своего посла в Петербурге предостерегло Сазонова от подобной меры и предложило заменить ее коллективной морской демонстрацией с участием всех великих держав [143]. Предложение было вызвано страхом Франции перед возможностью захвата проливов русскими военно-морскими силами. Что же касается коллективной демонстрации, то не только эффективность этой демонстрации, но даже возможность ее осуществления были очень сомнительны.

      Поэтому Сазонов, дав в принципе согласие на французское предложение [144], обратился к болгарскому правительству с самым настоятельным требованием не предпринимать штурма Чаталджи. В порядке компенсации он обещал поддержать требования Болгарии о военной контрибуции и гарантировать соблюдение сербо-болгарского договора 1912 г. о разграничении. Болгарское правительство решило принять требования России, и вскоре между Турцией и Болгарией была достигнута договоренность о прекращении военных действий.

      *    *    *

      Крупные противоречия существовали между Францией и Россией и в области финансовых вопросов, связанных с первой балканской войной. Эти вопросы предполагалось разрешить на заседаниях международной финансовой комиссии в Париже, однако задолго до начала работы этой комиссии обнаружилось, что Франция и Россия придерживаются диаметрально противоположных взглядов по большинству пунктов ориентировочной повестки дня заседаний комиссии. Касаясь участия России в работе этой комиссии, Сазонов в письме Извольскому от 29/16 марта 1913 г. писал, что оно «несомненно осложнится тем обстоятельством, что политические интересы России на Ближнем Востоке отнюдь не совпадают с экономическими и финансовыми интересами европейских держав, в том числе и союзной Франции» [145].

      Основными вопросами, по которым расходились Россия и Франция, были: 1) вопрос о переводе части оттоманского долга на балканские госу-/110/

      140. «Красный архив», 1924, т. 6, стр. 82.
      141. DDF, s. III, t. VI, № 127; «Affaires balkaniques», t. II, № 193. M. Paleologue. Au Quai d’Orsey a la veille de la tourmente, Paris, 1947, стр. 86—87.
      142. DDF, s. III, t. VI, № 273.
      143. DDF, s. III, t. VI, № 217; «Affaires balkaniques», t. II; № 200; «Материалы...», стр. 359 [телеграмма Извольского Сазонову от 8 апреля (26 марта) 1913 г.]. В «Материалах...» допущена опечатка: телеграмма Извольского помечена 26 марта (4 апреля 1913 г.)
      144. См. «Материалы...», стр. 362; DDF, s. Ill, t. VI, № 252.
      145. АВПР, ф. ПА, д. 3256, л. 233.

      дарства (в связи с переходом к ним части бывших турецких владений); 2) вопрос об установлении общеевропейского контроля над финансами Турции.

      По первому вопросу Сазонов очень подробно осветил позицию России в письме к Коковцову от 31/18 декабря 1912 г. В этом письме, отмечая, что задачи России в решении данного вопроса «коренным образом расходятся с финансовыми видами Франции», Сазонов писал: «Для финансовых кругов Франции важно не только обеспечить исправный платеж по данным долговым обязательствам, в коих заинтересованы французские капиталисты, но и по возможности облегчить Турцию от бремени этих обязательств, дабы сохранить за нею известную финансовую эластичность, которая обеспечила бы в будущем большой простор для помещения французских капиталов в различные предприятия в Малой Азии». «С мотивом этим, — продолжал Сазонов, — очевидно, связано будет стремление по возможности увеличить долю долга, причитающегося балканским государствам. Не исключена также возможность, что французское правительство будет желать по возможности даже сохранить в отходящих от Турции территориях действие нынешних учреждений публичного долга». Что же касается России, пояснял далее Сазонов, то она, «защищая интересы балканских государств», должна «зорко следить за тем, чтобы справедливое обеспечение кредиторов не повлекло за собою переложения на балканские государства части долга в размерах, превышающих удовлетворение указанной финансовой операции». Особенно подчеркивал Сазонов то, что предложение, касающееся «сохранения учреждений публичного долга на территориях, отходящих во владение балканских государств», «не может встретить с нашей стороны какой-либо поддержки» [146].

      Выступая за «наиболее выгодное для союзных государств решение вопроса о разверстке турецкого долга», русская дипломатия вместе с тем резко отрицательно реагировала на поддержанное Францией английское предложение об установлении общеевропейского контроля над турецкими финансами. В письме к Извольскому, оценивавшему в одном из своих донесений это предложение как выгодное для России ввиду того, что европейский контроль должен был бы привести к уменьшению ассигнований на вооруженные силы Турции и к снижению затрат на оборону проливов [147], Сазонов, подчеркивая, что общеевропейский контроль может выродиться «в гегемонию одной какой-либо державы», писал: «Мы полагаем, что Россия может извлечь больше выгод из прямых и непосредственных отношений со свободной Турцией, чем связав себя ее подчинением европейскому контролю, если бы таковой осуществился» [148].

      Точка зрения Сазонова была поддержана также Сухомлиновым [149] и Григоровичем [150]. Сухомлинов в своем письме к Сазонову, в частности,, писал: «Контроль будет несомненно способствовать внедрению и официальному узаконению влияния европейских держав на вопрос о проливах» [151]. /111/

      146. АВПР, ф. ПА, д. 3256, лл. 169—170.
      147. См. «Материалы..», стр. 364—366 (письмо Извольского Сазонову от 24/11 апреля, 1913 г.].
      148 АВПР, ф. ПА, д. 3048, лл. 151—155 [письмо Сазонова Извольскому от 1 мая (18 апреля) 1913 г.].
      149. Там же, лл. 156—158 [письмо Сухомлинова Сазонову от 4 мая (21 апреля) 1913 г.].
      150. Там же, лл. 159—161 (письмо Григоровича Сазонову от 21/8 мая 1913 г.).
      151. Там же, л. 157; «Красный архив», 1924, т. 6, стр. 63.

      Начало работ финансовой комиссии долго откладывалось — вплоть до июня 1913 г. Но не успела она разрешить даже протокольные вопросы, как было получено известие о том, что на Балканах снова вспыхнула война.

      *    *    *

      Вторая балканская война спутала все карты великих держав.

      Угроза захвата Адрианополя Турцией снова поставила на повестку дня вопрос о проливах. Царская дипломатия считала, что переход Адрианополя к Турции слишком ее усилит, в то время как обладание этим городом Болгарией после понесенных ею поражений уже не представляет опасности для Константинополя и проливов, как это было в период первой балканской войны. Поэтому Россия выступила против занятия турецкими войсками Адрианополя.

      Телеграммой от 17/4 июня 1913 г. Сазонов предписал русским послам в Париже и Лондоне обратиться к правительствам Франции и Англии с предложением предъявить Турции совместную декларацию, в которой подчеркивалось бы, что решения, принятые великими державами в отношении турецко-болгарской границы, окончательны и изменению не подлежат. «В случае же уверток или попыток Порты уклониться от ясного ответа», писал Сазонов, эта декларация могла бы быть «поддержана, если это окажется необходимым, коллективной морской демонстрацией» [152].

      В ответ на памятную записку Извольского, составленную на основании инструкции Сазонова, французский министр иностранных дел Пишон заявил, что «Франция, конечно, согласится участвовать в коллективной морской демонстрации, если в ней примут участие все великие державы» [153]. Такое согласие было равносильно отказу, ибо державы Тройственного союза, конечно, выступили против предложении России. Между тем турецкие войска 21/8 июля 1913 г. вступили в Адрианополь.

      Чтобы добиться вывода турецких войск из Адрианополя, царское правительство вновь обратилось к Франции и Англии, предлагая на этот раз, ввиду отказа государств Тройственного союза участвовать в коллективной морской демонстрации, осуществить эту демонстрацию силами держав Антанты и одновременно сделать Турции совместное заявление о том, что «никакая финансовая помощь не будет ей предоставлена до тех пор, пока она не подчинится решениям держав относительно линии границы». Давая инструкцию Извольскому н Бенкендорфу выступить с этими предложениями в Париже и Лондоне, Сазонов вместе с тем поручал им предупредить министров иностранных дел Франции и Англии, что Россия «не примирится с захватом Адрианополя турками». «Мы, — писал Сазонов, — присоединимся к любому коллективному шагу, но если он не состоится, мы будем вынуждены прибегнуть к изолированным действиям, которых искренно стремимся избежать» [154]. /112/

      152. АВПР, ф. ПА, д. 3726, л. 126.
      153. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1913 г., д. 195, л. 53 (телеграмма Извольского Сазонову от 19/6 июля 1913 г.); DDF, s. III, t. VII, 410 и «Affaires balkaniques; t. II, №406 (циркулярная телеграмма Пншона от 18/5 июля 1913 г.). Содержание этой телеграммы французский посол в Петербурге Делькассе 19/6 июля 1913 г. сообщил Сазонову (АВПР, ф. ПА, д. 3726, л. 230, записка вице-директора Канцелярии МИД России Базили от 19/6 июня 1913 г. о разговоре с Делькассе).
      154. АВПР, ф. ПА, д. 3727, л. 23 (телеграмма Сазонова послам в Париже и Лондоне от 23/10 июля 1913 г.).

      Нота соответствующего содержания была вручена Извольским французскому правительству в 5 часов вечера 24/11 июля 1913 г.155. В этот же вечер она была обсуждена на совещании у президента, в котором приняли участие председатель Совета министров Барту, министр иностранных дел Пишон и директор политического департамента Министерства иностранных дел Палеолог. Совещание приняло решение отвергнуть предложение России ,56. «Французское правительство полагает, — писал Извольский,— что если, не добившись коллективной демонстрации, Тройственное согласие примет инициативу подобной демонстрации на себя, то тем самым оно будет виновно в нарушении европейского равновесия». «Опасность,—подчеркивалось во французском ответе, — будет еще серьезнее, если Россия выступит отдельно от Европы» 157. В таком же духе высказался и французский посол в Петербурге Делькассе 158. Что же касается предложения об отказе в финансовой помощи Турции, то французское правительство первоначально уклонилось от ответа на него.

      Убедившись в невозможности организовать коллективную морскую демонстрацию и не решаясь на осуществление такой демонстрации силами одной России, ввиду категорического отказа Франции и Англин в поддержке, русская дипломатия вновь поставила перед Парижем вопрос о прекращении финансовой поддержки Турции. В телеграмме Извольскому от 1 августа (19 июля) 1913 г. Сазонов, указывая на то, что финансовые круги Франции продолжают осуществлять неофициальную денежную поддержку Турции, предлагал «обратить самое серьезное внимание французского правительства на недопустимость стать коренного расхождения с нами союзной державы в вопросе, грозящем серьезными осложнениями» ,5®. Через несколько дней. 4 августа (22 июля) 1913 г., Сазонов отправил Извольскому еще одну телеграмму. «Известие о предстоящем подписании Францией контрактов с Турцией производит на нас крайне тяжелое впечатление,— писал он.— Полагаем своевременным, чтобы Вы имели с Питоном дружеское, но серьезное объяснение. За последнее время нам все труднее отвечать на недоумение и вопросы, с коими обращаются представители печати и общества, отмечающие постоянное расхождение с нами нашей союзницы в вопросах, гораздо более существенных для нас, нежели для нее» ,в0. Наконец, 11 августа (29 июля) 1913 г. Сазонов снова телеграфировал в Париж. Сообщив Извольскому о том, что в разговоре с французским послом он заявил, что в вопросе о давлении на Турцию Россия старается «согласно желанию Франции и других держав избежать необходимости активных действий», Сазонов продолжал: «В этих видах я считаю единственно возможным, чтобы мы с Францией и Англией заявили открыто, что пока турки не очистят Адрианополь, им будет отказано в какой-либо финансовой сделке, и чтобы такое гласное заявление не могло оставить сомнений, что решение это будет в действительности выполнено» [161].

      В соответствии с полученными инструкциями Извольский в разговорах с французскими министрами в довольно резкой форме заявил, что если /113/

      155. См. DDF, s. III, t.VII, № 460.
      156. M. Paleologue. Указ. соч., стр. 174—175.
      157. «Материалы...», стр. 393 (телеграмма Извольского Сазонову от 25/12 июля 1913 г.).
      158. DDF, s. III, t. VII, № 466.
      159. «Материалы...», стр. 396.
      160. Там же.
      161. АВПР, ф. ПА. д. 3727, л. 423.

      России «не будет оказана достаточная поддержка в настоящем вопросе, затрагивающем наше достоинство и наши исторические традиции, это может самым вредным образом отразиться на будущности франко-русского союза» [162].

      Но усилия русской дипломатии оказались тщетными. Франция, на словах заявляя о своей поддержке России, на деле противодействовала осуществлению русских предложений и продолжала оказывать финансовую помощь Турции. Отвечая на предложение Сазонова о коллективном заявлении держав Антанты об отказе в финансовой помощи Турции, Пкшон заявил, что Франция готова сделать предлагаемое заявление, «если на эго согласится также и Англия» [163]. Однако через несколько дней французский министр иностранных дел в разговоре с Извольским сообщил, что по имеющимся у него сведениям английское правительство примет участие в коллективном заявлении лишь в том случае, если к нему присоединятся все державы, что мало вероятно. Поэтому, заявил Пишон, «необходимо... предвидеть, что финансовый бойкот не встретит единодушия держав и при таких условиях не приведет ни к каким результатам» [164].

      Попытка французской дипломатии объяснить свой отказ поддержать русское предложение позицией Англии была пустой отговоркой, так как Франция и не собиралась поддерживать это предложение. В одной из своих бесед с Извольским Пишон признался, что предложение России о финансовом бойкоте Турции «ставит в особенно трудное положение Францию, имеющую громадные финансовые интересы в Турции и рискующую потерять там свое экономическое положение» [165]. В этом и состояла истинная причина противодействия Франции русским предложениям. «Предлагаемый нами финансовый бойкот Турции,— писал Извольский из Парижа,— здесь никто не считает действительной мерой принуждения, а в столь влиятельных деловых кругах вызывает сильное неудовольствие» [166].

      Более того, Франция не пошла даже на удовлетворение требования России о задержке выплат денежных сумм, причитавшихся турецкому правительству по договору с компанией «Regie des Tabacs», в которой французские финансисты играли первенствующую роль. Таким образом, в то время как русская дипломатия настаивала на сохранении границы между Турцией и Болгарией по линии Энос — Мидия, турецкое правительство получило, главным образом из французских банков, полтора миллиона лир, благодаря которым оно, как отмечали русские газеты, и смогло осуществить захват Адрианополя и удержать его за собой [167].

      Полное нежелание Франции оказать поддержку России вынудило последнюю снять свое требование о сохранении Адрианополя за Болгарией.

      Другим вопросом, при решении которого столкнулись интересы Франции и России, был вопрос о Кавалле. Этот небольшой македонский горо-/114/

      162. «Материалы...», стр. 402 [письмо Извольского Сазонову от 12 августа (30 июля) 1913 г.]; «Livre noire», t. II, стр. 125.
      163. «Материалы...», стр. 403 [телеграмма Извольского Сазонову от 13 августа (30 июля) 1913 г.]. В «Материалах...» неправильно дан номер этой телеграммы — 703 вместо 401 (АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1913 г. д. 195, л. 111).
      164. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1913 г., д. 195, л. 129 (телеграмма Извольского Сазонову от 22/9 августа 1913 г.).
      165. Там же.
      166. Там же, л. 127.
      167. «Материалы...», стр. 396—399; DDF, s. III, t. VII, №574, 489; «Новое время» от 29 июля 1913 г.

      док, расположенный на берегу Эгейского мори и имевший очень удобную гавань, послужил яблоком раздора не только между Россией и Францией, но также между Австрией и Германией. Когда на Бухарестской конференции стали решать, кому должна достаться Кавалла, Россия и Австрия потребовали передачи ее Болгарии, а Франция и Германия настаивали на том, чтобы она была отдана Греции. Англия после некоторого колебания поддержала Францию. Позиция России (так же как и Австрии) объяснялась тем, что она стремилась привлечь этим путем Болгарию на свою сторону. Франция, наоборот, поддерживала греческие претензии, так как она имела в Греции значительные экономические интересы и, кроме того, намеревалась заполучить там ряд военно-морских баз.

      Спор о Кавалле был в конце концов разрешен в пользу Греции, и Россия потерпела очередное дипломатическое поражение. В связи с этим в русской печати поднялась шумная кампания возмущения поведением союзников России и прежде всего Франции. «Произошел раскол, притом в самом неожиданном месте, — писала кадетская «Речь», когда французская дипломатия выступила против русских предложений по вопросу о Кавалле. — Наш союзник Франция нам изменил и стал в рядах противоположной нам комбинации» [168]. «Новое время», осуждая политику Франции, писало еще более резко: «Французская дипломатия в вопросе о Кавалле покинула Россию». Неудача русской дипломатии «в вопроса о Кавалле, — продолжала газета, — всецело зависит от положения, занятого французской дипломатией... Мы в этом видим достаточную причину, даже обязанность вновь пересмотреть самую основу франко-русских отношений» [169].

      Отмечая эту кампанию, В. И. Ленин писал: «На этих обвинениях Франции, на этой попытке возобновить «активную» политику России на Балканах сошлись, как известно, «Новое Время» и «Речь». А это значит, что сошлись крепостники-помещики и реакционно-националистические правящие круги, с одной стороны, и, с другой стороны, наиболее сознательные, наиболее организованные круги либеральной буржуазии, давно уже тяготеющие к империалистской политике» [170].

      Недовольство в русской печати по поводу результатов Бухарестской конференции вызвало сильнейшую тревогу у французского посла в Петербурге Делькассе. Телеграфируя в Париж о том, что вину за поражение русской дипломатии в Бухаресте русская печать «приписывает главным образом поддержке..., которую Франция оказала Греции» [171], Делькассе поставил перед своим правительством вопрос о немедленной организации в Петербурге французской газеты с целью воздействия на русскую печать [172].

      Не менее сильную тревогу вызвала газетная кампания в России во французском правительстве. Сообщая о впечатлении, которое произвели во Франции «вопли нашей печати и, в особенности, требование «Нового времени» о пересмотре франко-русского союза», Извольский писал: «Здесь сильно испугались этих статей и поспешили по возможности /115/

      168. «Речь», от 26 июля 1913 г.
      169. «Новое время», от 28 июля 1913 г.
      170. В. И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 269—270.
      171. DDF, s.III, t. VII, № 574 [телеграмма Делькассе Питону от 3 августа (21 июля) 1913 г.].
      172. Там же, № 578 [телеграмма Делькассе Питону от 8 августа (26 июля) 1913 г.].

      загладить впечатление, что Франция изменила России, не стесняясь при этом ни правдою, ни даже правдоподобностью» [173].

      С этой целью в газете «Матэн» 10 августа (28 июля) 1913 г. была ©публикована официозная статья под заголовком: «Нет разногласий между Францией и Россией». В статье делалась попытка объяснить позицию французской дипломатии по вопросу о Кавалле тем, что ей будто бы была не известна точка зрения России. «За все это время, — писала газета, — петербургское правительство ни разу не обращалось к парижскому с тем, чтобы Кавалла не стала греческой». Уверяя общественное мнение о том, что между Россией и Францией «нет никаких разногласий, нет никакого недоразумения», «Матэн» утверждала, что в факте расхождения французской и русской дипломатии на Бухарестской конференции «нет решительно ничего такого, что могло бы каким-либо образом отразиться на союзе, который по-прежнему остается более чем когда-либо крепким и тесным» [174].

      Отмечая стремление французской печати сгладить возникший конфликт, Извольский писал: «Несмотря на неловкие и не совсем добросовестные попытки объяснить положение, занятое Францией в вопросе о Кавалле, недоразумением или недостаточной осведомленностью о нашем взгляде, ясно, что в этом вопросе французское правительство вполне сознательно разошлось с нами и не только пассивно, но и активно содействовало решению его в пользу Греции» [175].

      Тем не менее русская дипломатия пошла навстречу французской в ее Стремлении положить конец газетной кампании. По соглашению между Пишоном и Сазоновым, 12 августа (30 июля) 1913 г. в русской и французской печати было опубликовано совместное коммюнике, в котором возникшая газетная перепалка объяснялась чистым недоразумением. Коммюнике заявляло, что каждое из союзных правительств знало точку Зрения другого по вопросу о Кавалле, но ни одно из них не заявляло другому, что «оно требует от своего союзника принесения жертвы». В заключение в коммюнике подчеркивалось, что «никогда контакт между двумя странами не был более интимным, чем в данный момент» [176].

      *    *    *

      Чтобы полностью осветить историю взаимоотношений Франции и России по балканским и ближневосточным вопросам накануне первой мировой войны, необходимо еще остановиться на событиях, связанных с миссией Лимана фон Сандерса.

      Назначение в ноябре 1913 г. турецким правительством главы германской военной миссии в Турции Лимана фон Сандерса на пост командующего константинопольским армейским корпусом вызвало чрезвычайно сильное волнение в Петербурге. «Сама по себе немецкая военная миссия в пограничной с нами стране, — телеграфировал Сазонов русскому послу В Берлине Свербееву,— не может не вызвать в русском общественном мнении сильного раздражения, и будет, конечно, истолкована, как акт, явно недружелюбный по отношению к нам. В особенности же подчинение /116/

      173. «Материалы...», стр. 407 (письмо Извольского Сазонову от 14/1 августа 1913 г.); «Livre noire», t. II, стр. 132.
      174. «Matin» от 9 августа 1913 г.: см. также «Новое время» от 29 июля 1913 г.
      175. «Материалы...», стр. 349 (письмо Извольского Сазонову от 12 августа (30 июля) 1913 г.]; «Livre noire», t. II, стр. 122.
      176. DDF, s. III, t. VIII, №14; «Affaires balkaniques», t. III, № 8.

      турецких войск в Константинополе германскому генералу должно возбудить в нас серьезные опасения и подозрения» [177].

      Эти «опасения и подозрения» были вполне понятны, ибо указанное назначение Лимана фон Сандерса означало попытку Германии установить свой военный контроль над проливами. Указывая на недопустимость этой попытки, Сазонов в своем докладе Николаю II от 6 декабря (23 ноября) 1913 г. писал: «В самом деле, тот, кто завладеет проливами, получит в свои руки не только ключи морей Черного и Средиземного, — он будет иметь ключи для поступательного движения в Малую Азию и для гегемонии на Балканах» [178].

      Русская пресса также забила тревогу. Такие газеты, как «Речь» и «Новое время», требовали от Министерства иностранных дел самых энергичных мер, чтобы помешать немецкой военной миссии обосноваться в Константинополе.

      Царское правительство делало в начале попытку договориться непосредственно с Германией. С этой целью, по указанию Николая II, Коковцов проездом из Парижа, где он вел переговоры о займе, остановился на несколько дней в Берлине и имел там беседы с Вильгельмом II и с канцлером Бетман-Гольвегом. В своих беседах с ними Коковцов убеждал их или «отказаться вовсе от командования турецкими войсковыми частями, заменив это командование инспекцией», или перевести корпус под командованием немецкого генерала из Константинополя в какой-либо другой пункт, «но, конечно, не на нашей границе и не в сфере особых интересов Франции» [179]. Последнюю оговорку Коковцов выдвинул по требованию французского посла в Берлине Ж. Камбона, который был в курсе этих переговоров [180].

      Из своих беседе Вильгельмом II и Бетман-Гольвегом Коковцов вынес «неудовлетворительное впечатление». «Объяснения мои в Берлине..., — докладывал он царю,— дают повод думать, что германское правительство не легко уступит, если оно вообще уступит избранную им позицию» [181]. Тем не менее Свербеев продолжал вести переговоры с германским правительством, надеясь «если не изменить в корне уже принятого решения, то, по крайней мере, видоизменить его применение на практике» [182].

      Однако нормальному ходу этих переговоров помешали действия французской дипломатии, явно направленные на то, чтобы до предела обострить русско-германские отношения и тем самым сделать невозможным достижение компромиссного решения вопроса. В газете «Тан», являвшейся официозом французского министерства иностранных дел, была опубликована статья ее берлинского корреспондента, в которой самым подробным образом освещались переговоры Коковцова с Вильгельмом II и Бетман-Гольвегом. Разглашение в печати секретных подробностей этих переговоров произвело очень неприятное впечатление на русских дипломатов. «Благодаря прискорбной нескромности парижского «Temps», — писал Свербеев Сазонову, — в печать проникли теперь сообщения о всех разговорах председателя Совета министров с германским императором и /117/

      177. «Материалы...», стр. 633 [телеграмма Сазонова Свербееву от 10 ноября (28 октября) 1913 г.].
      178. «Константинополь и проливы», т. I, стр. 71.
      179. «Материалы...», стр. 625 [«всеподданнейший» отчет Коковцова о поездке за границу от 2 декабря (19 ноября) 1913 г.
      180. DDF, s. III, t. VIII, № 506 (телеграмма Ж- Камбона Питону от 20/7 ноября 1913 г.) .
      181 «Материалы...», стр. 626.
      182. Там же, стр. 637 (телеграмма Свербеева Сазонову от 19/6 ноября 1913 г.).

      канцлером по поводу германских инструкторов. Спрошенный по этому поводу французский посол, бывший один здесь в курсе этих переговоров, на вопрос мой, откуда «Temps» почерпнул означенное известие, объяснил, что будто здешний корреспондент «Temps» получил оное от своего петербургского коллеги и передал в Париж. Так как столь несвоевременное появление означенного известия может только еще более усилить неуступчивость германского правительства, то ваше превосходительство, быть может, признаете желательным проверить версию французского посла о том, что известие исходит из Петербурга» [183].

      Одновременно с разглашением в «Тан» указанных секретных сведений французский посол в Петербурге Делькассе через секретаря посольства Сабатье д’Эсперона инспирировал в русской прессе шумную антигерманскую кампанию, которая могла лишь помешать берлинским переговорам [184].

      О смысле всех этих действий французской дипломатии проболтался сам Сабатье д’Эсперон, который, по свидетельству Р. Маршана, бывшего в то время корреспондентом французской газеты «Фигаро» в Петербурге, в одной из бесед с ним откровенно заявил: «Надо воспользоваться случаем, чтобы окончательно сломать мост между Петербургом и Берлином» [185].

      В результате русско-германские переговоры были сорваны: Бетман-Гольвег, воспользовавшись разглашением подробностей переговоров, заявил, что теперь германское правительство не может идти ни на какие уступки, так как всякая уступка должна вызвать негодование общественного мнения.

      Тогда Сазонов, обратившись к французскому и английскому правительствам, поставил вопрос «о совместном воздействии держав в Константинополе» с требованием соответствующих компенсаций со стороны Турции для других держав [186]. Французский министр иностранных дел Пишон не только поддержал предложение Сазонова, но даже поручил послу Франции в Лондоне П. Камбону убедить английского министра иностранных дел Грея присоединиться к попытке «заставить Турцию понять все серьезные последствия, которые будут иметь место, если константинопольский армейский корпус будет находиться под командой германского генерала» [187]. Однако английское правительство, морской советник которого в Константинополе генерал Лимпус являлся с 1912 г. фактически командующим турецким флотом, отрицательно отнеслось к предложению Сазонова. После долгих колебаний Грей согласился лишь на предъявление Турции совершенно бесцветной коллективной ноты, которая заведомо не могла оказать какого-либо воздействия на турецкое правительство. Такая нота была 13 декабря (30 ноября) 1913 г. вручена послами России, Франции и Англии в Константинополе великому визирю Турции. Как и следовало ожидать, турецкое правительство ее отклонило.

      В этот момент Франция снова делала попытку спровоцировать конфликт между Россией и Германией. Парижская пресса подняла по поводу возобновившихся русско-германских переговоров в отношении мис-/118/

      183. «Материалы...», стр. 642 (телеграмма Свербеева Сазонову от 26/13 ноября 1913 г.).
      184. «Livre noire», t. II, предисловие, стр. XV.
      185. Е. А. Адамов. Указ. соч. — «Константинополь и проливы», т. I, стр. 59.
      186. «Материалы...», стр. 642 (телеграмма Сазонова послу в Париже и поверенному в делах в Лондоне от 25/12 ноября 1913 г.).
      187. DDF, s. III, t. VIII, № 544; «Affaires balkaniques», t. III, № 152 (телеграмма Питона П. Камбону от 29/16 ноября 1913 г.).

      ссии Лимана фон Сандерса шумную кампанию, руководящую роль в которой продолжала играть та же «Тан», начавшая публикацию серии статей известного французского политического деятеля и журналиста Тардье. Статьи эти носили такой характер, что Сазонов был вынужден 24/11 декабря 1913 г. послать специальную телеграмму Извольскому. В этой телеграмме Сазонов указывал на то, что статьи Тардье, «неправильно освещая занятое нами положение в вопросе о германской военной миссии в Константинополе, создают нам затруднения как в переговорах наших с Берлином, так и в отношении нашей печати». Ввиду этого Сазонов просил «воздействовать на Тардье, чтобы он временно воздержался заниматься этим вопросом» [188]. Отвечая на телеграмму Сазонова, Извольский писал: «Мне за последние дни удалось прекратить в «Temps» и других газетах всякие суждения о занятом нами положении в вопросе о германской военной миссии. Но вчера в «Temps» появилась телеграмма из Константинополя с весьма подробными сведениями о наших переговорах с Германией по сказанному вопросу, и это может опять подать повод к комментариям в здешней печати» [189].

      Между тем французская дипломатия, делая в Берлине мирные заверения и намекая там на то, что в случае войны Франция останется нейтральной [190], одновременно начала усиленно подталкивать Россию на активное выступление против Турции. 18/5 декабря 1913 г. Извольский телеграфировал, что новый премьер-министр и министр иностранных дел Франции Г. Думерг заявил ему «о своей полной солидарности с нами и о готовности оказать нам энергичную поддержку» [191].

      Так как переговоры с Германией затягивались, русская дипломатия решила воспользоваться поддержкой Франции для того, чтобы совместно с ней и Англией произвести коллективный запрос в Берлине. Нотой от 29/16 декабря 1913 г. Извольский довел это предложение до сведения французского правительства [192]. На следующий день русскому послу в Париже была вручена ответная нота. «Правительство республики, — говорилось в ней, — твердо решило присоединиться ко всем выступлениям, предпринятым императорским правительством по вопросу о миссии генерала Сандерса в Константинополе». Вместе с тем в ноте выражалось мнение, что было бы лучше несколько повременить с коллективным выступлением в Берлине. Заявляя о полной готовности французского правительства «теперь же приступить к обсуждению совместно с императорским правительством дипломатических мер, при помощи которых Тройственное согласие должно было бы своевременно вмешаться в Берлине или в Константинополе, чтобы заставить восторжествовать свои взгляды», нота подчеркивала желание французского правительства, прежде чем осуществить это вмешательство, знать, «какие решения Россия считала бы необходимым предложить Франции и Англии в случае, если бы их согласованная деятельность в Берлине и Константинополе не привела к примиряющему разрешению...» [193]. /119/

      188. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1913 г., д. 118. л. 52 (продажность Тардье была широко известна).
      189. «Материалы...», стр. 673 (телеграмма Извольского Сазонову от 28/15 декабря 1913 г.).
      190. С. Фей. Указ. соч., стр. 359, прим. 2.
      191. АВПР, ф. Канцелярии МИД России, 1913 г., д. 195, л. 241.
      192. DDF, s. III, t. VIII, № 681.
      193. «Материалы...», стр. 481, 675; «Livre noire», t. II, стр. 218—219; DDF, s. III, t. VIII, № 689.

      Объяснение такой политики мы находим в письмах французского посла в Берлине Ж. Камбона, имевшего очень большое влияние на всю внешнюю политику Франции и, кстати сказать, принимавшего участие в составлении данной ноты [194]. Предостерегая французское правительство от вмешательства и берлинские переговоры, Камбон в одном из своих писем в Париж советовал: «Нужно русским предоставить идти вперед, а нам довольствоваться ролью их лойяльных помощников» т. Русским, писал он в другом письме, «нужно позволить действовать, а нам сохранять молчание. Иначе нас обвинят в том, что мы их толкали» [195].

      По этой причине французская дипломатия воздерживалась от каких-либо определенных официальных заявлений, особенно в письменной форме. Однако устные заявления руководителей внешней политики Франции были ясны и недвусмысленны. Комментируя французскую ноту от 30/17 декабря 1913 г., Извольский писал, что ему «как на Quai d’Orsay, так и в Елисеевском дворце [197] было заявлено, что в памятной записке г. Думерга вполне ясно и определенно выражена воля французского правительства действовать с нами заодно в настоящем деле» [198]. Палеолог, редактировавший этот документ, заявил Извольскому, «что каждое выражение этой записки было тщательно взвешено, и что французское правительство вполне отдает себе отчет в том, что при дальнейшем развитии настоящего инцидента может быть поставлен вопрос о применении союза» [199]. Президент Франции Пуанкаре, с которым Извольский также беседовал по поводу ноты от 30/17 декабря 1913 г., несколько раз повторил ему: «Конечно, мы вас поддержим» [200]. «Выражая таким образом, — писал Извольский, — спокойную решимость не уклониться от обязанностей, налагаемых на Францию союзом, гг. Пуанкаре и Думерг вместе с тем особенно настаивают на необходимости заранее обсудить все могущие возникнуть случайности и меры, которые мы сочтем нужным предложить в случае неуспеха дипломатических выступлений в Берлине и Константинополе» [201].

      В письме от 1 января 1914 г. (19 декабря 1913 г.), сообщая, что Думерг «настойчиво запрашивал» его «о том, какие именно меры принуждения мы намерены предложить», Извольский передавал совет М. Палеолога ввести в Босфор для «устрашения турок» один из русских черноморских броненосцев и объявить, «что он уйдет лишь после изменения контракта генерала Лимана и его офицеров». При этом М. Палеолог уверял Извольского, что «турецкие батареи, конечно, не решатся открыть по нем огонь» [202]. Правда, Палеолог дал этот совет не официально, а «как бы от лица Бомпара» [203], однако у Извольского осталось впечатление, что в «здешнем министерстве иностранных дел допускают возможность подобного крутого оборота дела» [204].

      В то время как в Париже Извольскому давались подобные советы, в Петербурге французский посол Делькассе от имени своего министра за-/120/

      194. «Материалы...», стр. 676 (телеграмма Извольского Сазонову от 30/17 декабря 1913 г.).
      195. Там же. № 555.
      196. Там же, № 522.
      197. Резиденция президента Франции.
      198. «Материалы...», сто. 479.,
      199. Там же, стр. 479.
      200. Там же, стр. 602—603.
      201. Там же. — О «спокойной решимости» Пуанкаре Извольский писал также в телеграмме от 5 января 1914 г. (23 декабря 1913 г.); см. «Материалы...», стр. 686.
      202. «Материалы...», стр. 602—603.
      203. Там же, стр. 480. — Бомпар — французский посол в Турции.
      204. Там же, стр. 603.

      верял Сазонова в том, что «Франция пойдет так далеко, как того пожелает Россия» [205].

      Под воздействием французской дипломатии руководство Министерством иностранных дел России начало склоняться к мнению о необходимости принять военные меры против Турции. 5 января 1914 г. (23 декабря 1913 г.) Сазонов обратился к царю с докладной запиской, для обсуждения которой он просил разрешения созвать особое совещание. «Если Россия, Франция и Англия, — писал Сазонов в своей записке, — решатся повторить совместное представление в Константинополь о недопустимости командования иностранным генералом корпусом в Константинополе, то они должны быть готовы к подкреплению своего требования соответственными мерами понуждения». Отмечая, что «на почве давления на Порту не исключена возможность активного выступления Германии на ее защиту», Сазонов продолжал: «С другой стороны, если в столь существенном вопросе, как командование германским генералом корпусом в Константинополе, Россия примирится с создавшимся фактом, наша уступчивость будет равносильна крупному политическому поражению и может иметь самые гибельные последствия». В частности, особенно подчеркивал Сазонов, «во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира». В этом случае Англия могла бы склониться к соглашению «за наш счет» с Германией, и тогда, указывал Сазонов, Россия «осталась бы фактически в полном одиночестве, ибо едва ли нам пришлось бы особенно рассчитывать и на Францию, которая и без того склонна жертвовать общими политическими интересами в пользу выгодных финансовых сделок».

      «Все вышеприведенные соображения, — писал в заключение Сазонов, — побуждают меня всеподданнейше доложить..., что если наши военное и морское ведомства со своей стороны признают возможным идти на риск серьезных осложнений, при условии, конечно, соответствующей решимости Франции поддержать нас всеми силами, и Англии — оказать существенное содействие, то нам следует теперь же вступить с обеими державами в весьма доверительный обмен мнений по сему вопросу» [206].

      13 января 1914 г. (31 декабря 1913 г.) под председательством Коковцова собралось особое совещание, в котором приняли участие Сазонов, Сухомлинов, Григорович и Жилинский. Однако, меры, предлагавшиеся Сазоновым, не получили поддержки большинства членов совещания. Коковцов, «считая в настоящее время войну величайшим бедствием для /121/

      205. «Вестник НКИД», 1919, № 1, стр. 29. Заявление Сазонова, сделанное им на особом совещании от 13 января 1914 г. (31 декабря 1913 г.). — Во французской публикации дипломатических документов не имеется телеграмм из Парижа в Петербург с инструкциями в этом духе. Но допустить, чтобы Сазонов сделал в особом совещании заявление такого рода без достаточных оснований, невозможно. В этой связи представляет некоторый интерес следующий подсчет. Согласно французской публикации, за период с 13 декабря 1913 г. по 13 января 1914 г. из Парижа в Петербург было послано 10 телеграмм и других видов корреспонденции, в том числе 7 циркулярных; из них 8 не имеют никакого отношения к миссии Сандерса. Одна телеграмма от 3 января 1914 г. выражает беспокойство по поводу слухов о возможной встрече Николая II и Вильгельма II для переговоров по поводу германской миссии. Другая телеграмма (циркулярная) от 8 января 1914 г. передает текст заявления, сделанного Думергу германским послом в Париже. Вот и все. Трудно представить, чтобы в течение месяца французский министр иностранных дел не давал своему послу в Петербурге совершенно никаких инструкций по одному из наиболее важных вопросов текущего момента. По-видимому, здесь мы имеем дело с сознательным изъятием составителями документов, которые, очевидно, слишком явно представляют позицию Франции по вопросу о миссии Сандерса в невыгодном для нее свете.
      206. «Константинополь и проливы», т. I, стр. 62—64.

      России», высказался «в смысле крайней нежелательности вовлечения России в европейское столкновение». Сухомлинов и Жилинский, заявив «о полной готовности России к единоборству с Германией, не говоря уже о столкновении один на один с Австрией», вместе с тем выразили мнение о том, что «такое единоборство едва ли вероятно, а дело придется иметь со всем Тройственным союзом» [207]. Сазонов вынужден был признать, что «является невыясненным, насколько энергично готова была действовать Англия». В результате мнение Коковцова одержало верх. Было решено «продолжать настояния в Берлине» и вести переговоры «до выяснения их полной неуспешности»; что к «способам давления, могущим повлечь войну с Германией», по решению особого совещания, можно было бы прибегнуть лишь в случае «активного участия как Франции, так и Англии в совместных с Россией действиях» [208].

      Вскоре в результате переговоров между Россией и Германией было достигнуто компромиссное решение этого вопроса.

      *    *    *

      Обострение политической обстановки на Балканах господствующие классы царской России стремились использовать для осуществления своих империалистических замыслов. Первые же выстрелы, раздавшиеся на Балканах, послужили поводом для начала самой разнузданной шовинистической кампании в русской печати. «Шумихой националистических речей правящие классы тщетно стараются отвлечь внимание народа от невыносимого внутреннего положения России», — писал В. И. Ленин в проекте декларации социал-демократической фракции IV Государственной думы [209].

      Для одурачивания народных масс шовинистическая кампания в русской печати проводилась под лозунгом великодержавного панславизма. Пытаясь сыграть на симпатиях русского народа к балканским славянам и их борьбе за свое освобождение, помещичье-буржуазные партии России призывали начать «популярную» войну ради защиты «братьев-славян» и объединения всех славянских народностей под эгидой России. Лозунг великодержавного панславизма призван был придать благовидную внешность захватническим планам царизма.

      В вопросе об отношении к балканским событиям единение всех партий помещичье-буржуазного лагеря проявилось особенно наглядно. И отъявленные реакционеры и либералы, по словам В. И. Ленина, проповедовали одно: «превращение народов в пушечное мясо!» [210]. Критические же возгласы по поводу тех или иных действий русского Министерства иностранных дел, раздававшиеся иногда в печатных органах помещичье-буржуазных партий, не только не мешали, но даже были на руку царской дипломатии.

      В. И. Ленин еще в 1908 г. в статье «События на Балканах и в Персии» разоблачил глубоко реакционный смысл «критики» внешней политики /122/

      207. Между прочим, незадолго до этого совещания в военном министерстве была составлена за подписью генерал-квартирмейстера Данилова «Записка по вопросу о военной подготовке России в целях успешного активного выступления на Ближнем Востоке», датированная 19 декабря 1913 г. (т. е. 1 января 1914 г. по новому стилю), в которой прямо признавалось, что сухопутные и военно-морские силы России к осуществлению десантной операции в проливах «далёко не готовы» (ЦГВИА, ф. 2000, оп. 2, д. 631, л. 32).
      208. «Вестник НКИД», 1919, № 1, стр. 26—32.
      209. В. И. Ленин. Соч., т. 18, стр. 392.
      210. Там же, стр. 325.

      царского правительства со стороны помещичье-буржуазной печати. «Реакционным правительствам, — подчеркивал В. И. Ленин, — как раз в данный момент нужнее всего именно то, чтобы они могли сослаться на «общественное мнение» в подкрепление своих захватов или требований «компенсации» и т. п. Смотрите, дескать, печать моей страны обвиняет меня в чрезмерном бескорыстии, в недостаточном отстаивании национальных интересов, в податливости, она грозит войной, следовательно, мои требования, как самые «скромные и справедливые», всецело подлежат удовлетворению!» [211].

      В этом можно наглядно убедиться на следующем примере. В одном из своих писем дипломатическим представителям России за границей министр иностранных дел Сазонов, отмечая, «упреки» русской печати в том, что Россия «вступила в соглашение с Австрией, предавая интересы славян», и русские дипломаты «чуть ли не взяли на себя обязательство перед Европой — силой лишить балканские государства плодов их усилий и жертв», пояснял, что эти «упреки», создающие «ложное представление о коренном разладе между Россией официальной и неофициальной», «до известной степени» облегчают «задачи нашей политики в отношении к европейским кабинетам». «Не предполагая, — писал Сазонов, — чтобы наши союзники имели наивность разделять мнения нашей, зачастую мало разбирающейся в международных вопросах печати, мы все же до известной степени могли использовать представление о кажущемся разладе, чтобы склонить кабинеты к мысли о необходимости считаться с трудностью нашего положения и бороться с нажимом нашего общественного мнения» [212].

      Только партия рабочего класса, партия большевиков, действительно выступала против внешней политики царизма, последовательно вскрывая захватнический характер этой политики. На страницах «Правды» В. И. Ленин в целой серии статьей разоблачил политику царского правительства и правительств других империалистических государств в связи с балканскими событиями.

      В. И. Ленин указывал, что политика империалистических государств, в том числе России, на Балканах представляет собой грубое вмешательство в дела балканских народов. Одновременно он вскрыл глубокое идейное родство националистов, октябристов и кадетов по вопросам внешней политики. «Националисты, октябристы, кадеты, — писал В. И. Ленин, — это — лишь разные оттенки отвратительного, бесповоротно враждебного свободе, буржуазного национализма и шовинизма!» [213].

      В. И. Ленин разъяснял, что разнузданная шовинистическая кампания, которую вели эти партии, имела своей целью отвлечь народные массы от внутреннего положения в стране, помешать развитию революционного движения. Он призывал трудящиеся массы отстаивать свободу и равноправие всех народов на Балканах, не допускать никакого вмешательства в балканские события других государств, объявить войну войне.

      В первой же своей декларации, написанной на основании тезисов В. И. Ленина, социал-демократическая фракция IV Государственной думы выступила с протестом против захватнической политики царского правительства на Балканах, против политики милитаризма и подготовки войны /123/

      211. В.И. Ленин. Соч., т. 15. стр. 202.
      212. «Красный архив», 1926, т. 3(16), стр. 15—18. Ср. «Сборник дипломатических документов...», стр. 23 (письмо дано в сокращении).
      213. В.И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 2
      214. А. Бадаев. Большевики в Государственной думе, М., 1954, стр. 66—73; Ф. Н. Самойлов. По следам минувшего, М., 1954, стр. 224—230.

      В. И. Ленин неоднократно подчеркивал «коренное отличие европейской буржуазии и европейских рабочих в их отношении к балканскому вопросу» [215]. «Либералы и националисты,— писал он,— спорят о разных способах ограбления и порабощения балканских народов буржуазией Европы. Только рабочие ведут политику истинной демократии — за свободу и демократию везде и до конца против всякого «протежирования», грабежа и вмешательства!» [216].

      Активная борьба большевистской партии против империалистической политики вмешательства в дела балканских народов в условиях роста революционного движения в стране обрекала на провал попытки помещичье-буржуазных партий при помощи разнузданной шовинистической кампании увлечь народные массы идеями панславизма и национализма. Именно напряженная политическая обстановка в стране была одной из основных причин, вынуждавших царизм проявлять осторожность на Балканах и на Ближнем Востоке, где в условиях резкого обострения империалистических противоречий в рассматриваемое время мог легко начаться (и начался) пожар мировой войны.

      Изучение русско-французских отношений в 1912—1914 гг. на Балканах и Ближнем Востоке показывает, насколько наивны все рассуждения о бескорыстии «русско-французского сотрудничества». Эти пышные фразы служили лишь прикрытием ожесточенной империалистической борьбы Франции и России на Ближнем Востоке. Франко-русский союз, как и всякий империалистический союз, представлял собой одну из форм империалистического соперничества.

      Вместе с тем анализ указанных отношений дает основание утверждать, что Россия не играла на Ближнем Востоке той определяющей роли, какую ей стремятся приписать многие французские и другие зарубежные буржуазные историки. Как показывают факты, русская дипломатия на Ближнем Востоке была по рукам и ногам связана Францией и Англией. Вот почему, несмотря на захватнические устремления царизма на Ближнем Востоке, эти устремления не могли явиться и не являлись главной причиной возникновения первой мировой войны. Первая мировая война была результатом империалистической политики всех великих держав, в том числе царской России и Франции.

      215. В. И. Ленин. Соч., т. 18, стр. 369.
      216. Тaм же, стр. 323.

      Исторические записки. №59. 1957. С. 84-124.
    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Византийско-венгерская война (1163—1167) г.
      Автор: kusaloss
      Помогите разобраться с  Сирмианской битвой пожалуйста. Пытаюсь разобраться с расстановкой византийского войска. 
      описание Кинама
      Затем, вооружив римское войско, он вывел его за лагерный ров и построил следующим образом. Впереди приказал он идти скифам и большей части персов вместе с немногими конниками, которые сражаются копьями; потом на обоих флангах следовали фаланги римлян под начальством Кокковасилия и Филокала, также Татикия и, как его зовут, Аспиета. В тылу их шли латники, перемешанные со стрелками, и тяжеловооруженная персидская фаланга; за этими с обоих флангов двигались Иосиф Вриенний и Георгий Врана, также брат последнего Димитрий и Константин Аспиет-Севаст. Далее следовал Андроник, бывший тогда хартулярием царя, по прозванию Лампарда, вместе с отборными римлянами, алеманами и персами; а позади всех – военачальник Андроник со многими другими знаменитыми мужами, которые, по обычаю, всегда находились подле царя, когда он шел на войну, и с наемными итальянцами и сербами, которые следовали за ним, вооруженные копьями и длинными щитами. В таком порядке римляне открыли поход.
      Описание хониата
      Тогда каждый вывел свой отряд и построил его в боевой порядок. Чело фаланги предводитель предоставил самому себе, правое крыло занял Андроник Лапарда, а левое - другие таксиархи, которых предводитель взял с собою на войну. В небольшом расстоянии от того и другого крыла он расположил в боевом порядке и другие фаланги для того, чтобы они могли во время поспеть на помощь утомленным легионам.
      Если воссаздать картину обрисованную кинамом дословно, у меня получается следующее. 
      впереди идут турки и половцы. за ними с немного выдвинутыми флангами идет конница византийцев и в центр отставая от этих флангов составлен из турок и пехоты, вперемешку с стрелками. упоминаемых кинамом латников я счел за пехоту,  войско составляла 15000 человек приблизительно и в таком значительном войске должен был быть значительный пехотный контингент, но он мог бы обозначить пехоту словом латники? С одной стороны сочетание тяжелой пехоты и лучников звучит логично но могла бы под латниками подразумеваться тяжелая конница? учитывая что он больше для обозначения конницу нигде латников не упоминает и как вообще это слово звучит в греческом оригинале? затем по флангом следует конница , на правом фланге у лампарды дополнительный резерв конницы и в центре варяжская гвардия с контингентом итальянской и сербской пехоты.
      набросок на картинке. 

    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай