Язькова А. А. Крах "золотой эпохи" Чаушеску

   (0 отзывов)

Saygo

Язькова А. А. Крах "золотой эпохи" Чаушеску // Вопросы истории. - 1991. - № 9-10. - С. 14-24.

Феномен тоталитаризма принадлежит XX веку, хотя и вбирает в себя ряд особенностей, сложившихся в предшествующие исторические эпохи1. История диктаторских режимов уже прослежена на примере ряда стран. Представляет в этом плане интерес история становления и падения режима Чаушеску в Румынии.

Со времени декабрьских событий 1989 г. в Румынии прошло более полутора лет. Характер их - от кровавого подавления акций гражданского неповиновения в Тимишоаре до спонтанного взрыва в Бухаресте, свержения диктатора и его казни, - не оставляет сомнений в том, что чаша народного возмущения была переполнена до краев и именно это предопределило крах "золотой эпохи" Чаушеску (как он сам называл годы своего 25-летнего правления). Каким же образом Чаушеску смог не только утвердиться у власти, создав себе на первых порах достаточно широкую опору в румынском обществе, но и получать поддержку зарубежных правительств, а отчасти и западной общественности? Почему, несмотря на созданный им репрессивный аппарат, разветвленную сеть подземных бункеров и систему чрезвычайных мер по своей личной охране, его режим рухнул, как карточный домик? В чем, наконец, причина того, что сегодня в румынском обществе сформировалось устойчивое неприятие не только тоталитарной диктатуры, но и компартии в целом, включая ту часть ее членов, которые пытались противостоять режиму Чаушеску?

Nicolae_Ceausescu.thumb.jpg.51667b49cf9a

Personality_cult86d.jpg.e23c2d841135c454

Romanian_Revolution_1989_5.jpg.bba957bed

rasstrel.jpeg.e63a683adbbd6de9b1d682a003

События 17 - 22 декабря 1989 г. явили собой нечастый в современной истории пример массового народного взрыва, не подготовленного заранее и не имевшего лидеров. По свидетельству руководителей созданного в ходе революции Фронта национального спасения (ФНС)2, многие из них впервые встретились 22 декабря в здании телевидения, ставшем штабом революции. И тем не менее волна народного протеста "смыла" казавшуюся незыблемой диктатуру. Столкнувшись с этим феноменом, политологи и публицисты указывали прежде всего на влияние внешнего фактора - лавинообразных событий в ГДР, Чехословакии, Болгарии. Стремительность перемен в странах Восточной Европы порождала все большее беспокойство в стране, что режим Чаушеску, оставшись в изоляции, не остановится ни перед чем, защищая систему, пришедшую в непримиримое противоречие не только с интересами подавляющего большинства собственного народа, но и окружающих Румынию государств.

Главной причиной и прологом декабрьских событий стал тяжелейший внутренний кризис румынского общества. Как справедливо подчеркивает румынский историк Д. Хурезяну, революция сфокусировала в себе неудержимое стремление большинства румынского народа освободиться от оков диктатуры, вернуть себе человеческое достоинство, грубо попиравшееся властями, восстановить возможности нормального общения между людьми, наконец, подвергнуть общество своеобразному гражданскому испытанию3.

В основе внутреннего кризиса лежал румынский вариант административно- командной системы экономических и общественных отношений, заложенной в стране после второй мировой войны. Суть этой системы - произвол и волюнтаризм, замешанный на безграмотных экономических и политических решениях, слепом копировании сталинской "модели" общественного развития, сдобренной откровенным национализмом. С начала 50-х годов в Румынии, как и в большинстве восточноевропейских стран, был взят курс на развитие тяжелой промышленности, проходившее на экстенсивной основе, преимущественно за счет перелива средств из сельского хозяйства, где - также по сталинской схеме, хотя и с меньшими потерями, - в 1962 г. была завершена "сплошная коллективизация"4.

В 50-е годы, используя материальную помощь и кредиты СССР, ГДР, Чехословакии, румынское руководство добилось известного прогресса в экономическом развитии страны: был реконструирован или построен заново ряд крупных промышленных предприятий. Стоявший тогда у власти Г. Георгиу- Деж последовательно придерживался сталинской модели форсированного развития, создания в стране многоотраслевой экономики, базирующейся прежде всего на неперспективных, с точки зрения научно-технического прогресса, отраслях тяжелой промышленности. Придя в 1965 г. к руководству, Н. Чаушеску "скорректировал" эту стратегическую линию, поставив целью в кратчайшие сроки добиться превращения Румынии в передовую европейскую державу. Сделать это предполагалось посредством широкого привлечения западных кредитов, направив их в перспективные отрасли экономики.

Западная помощь не пошла, однако, впрок тоталитарному режиму. Реализация в его условиях идеи научно-технического прогресса по западному образцу должна была рано или поздно обернуться запрограммированными последствиями. "Подвел" и энергетический кризис середины 70-х годов, и резкий взлет цен на нефть, которую Румыния стала в эти годы закупать в больших количествах для реализации амбициозных планов Чаушеску. Добывая ежегодно 10 - 11 млн. т нефти, Румыния закупала почти вдвое больше. При этом объемы перерабатывавшейся в стране нефти быстро возрастали (с 22,6 млн. т в 1982 г. до 30,6 млн. т в 1989 г.) как в целях расширения экспорта нефтепродуктов за рубеж, так и для нужд нефтехимии - планы ее форсированного развития, лишенные реальной основы, разрабатывались под руководством "академика" Е. Чаушеску5. В итоге к началу 80-х годов внешний долг Румынии составил 12 млрд. долл., а во второй половине 80-х годов, с учетом процентов, превысил 20 млрд. долларов.

Понимая, что стала практически невыполнимой провозглашенная в середине 70-х годов цель построения "всесторонне развитого социалистического общества и продвижения Румынии к коммунизму", Чаушеску выдвинул новую "сверхзадачу" - любой ценой погасить к концу 80-х годов внешний долг страны6. Непомерные усилия, направленные на его ликвидацию, стали одной из дополнительных причин сбоев в экономике, оказавшейся в тисках сверх централизованной системы власти и управления народным хозяйством.

Подобного рода "эксперименты" мог позволить себе лишь режим, политическую основу которого составляло бесконтрольное господство верхушечного руководящего слоя, возглавляемого Чаушеску. В годы "золотой эпохи" ощутимо проявилась пропасть между ним и 3,8-миллионной массой членов Румынской компартии (РКП). Власть клана Чаушеску покоилась не только на моральной и физической эксплуатации подавляющего большинства рядовых партийцев, но и на неустойчивом, "подвешенном" положении среднего, а подчас и руководящего звена партии.

Для упрочения своего положения "вождя партии и нации" и обеспечения лояльности Чаушеску завел на каждого из видных партийных и государственных функционеров компрометирующие их "досье". Он, например, угрожал одному из старейших членов руководства партии и главных участников свержения Антонеску в августе 1944 г., Э. Боднэрашу, бывшему министру обороны, обнародованием данных о прежних связях его с ведомством Берии7. Для поддержания неуверенности в высшем и среднем руководящем звене Чаушеску систематически проводил кадровые перестановки - "ротации", порождавшие неуверенность в будущем и боязнь высказывать свое мнение. Показателем кризисного состояния румынского общества явилось и то, что между XIII (1984 г.) и XIV (1989 г.) съездами РКП "ротация" затронула почти половину партийной номенклатуры (более 10 тыс. человек), в том числе 8 секретарей ЦК РКП, 40 из 41 первых секретарей уездов, большинство заместителей премьер- министра и министров8.

Согласно существовавшим инструкциям, общение любого из румынских граждан с иностранцами могло проходить лишь в присутствии свидетелей, а о содержании разговора необходимо было на следующий же день сообщить в письменной форме "куда следует". И тем не менее за пределы страны проникали сообщения о многих вопиющих фактах румынской действительности, в том числе о том, что, согласно изданному в середине 80-х годов распоряжению, новорожденные подлежали регистрации лишь в двухмесячном возрасте. Делалось это для того, чтобы не "испортить" статистические показатели детской смертности, поскольку многие из появившихся на свет сразу же погибали, так как даже в родильных домах температура зимой не превышала 7 - 9° тепла9. На этом фоне все более невероятными выглядели данные официальной статистики, согласно которым объем промышленного производства увеличился за годы правления Чаушеску в 128 раз (об этом было заявлено в ноябре 1989 г.), а урожай зерновых якобы составил в том году 60 млн. тонн. Газета "Romania libera" писала 28 декабря 1989 г., что на деле он не достиг и 20 млн. тонн.

Ухудшение внутреннего положения сопровождалось усилением внешних проявлений культа личности Чаушеску. Всего за месяц до декабрьских событий, в ноябре 1989 г., заседания XIV съезда РКП сопровождались скандированием возгласов: "Чаушеску - РКП!", "Чаушеску и народ!" В июне 1989 г. политический еженедельник "Lumea" отмечал: "С чувством глубокого удовлетворения и патриотической гордости коммунисты, все граждане социалистической Румынии всецело одобрили решение пленума предложить XIV съезду переизбрать товарища Николая Чаушеску - героя среди героев, выдающегося руководителя нации, гениального зодчего социалистической Румынии, выдающуюся личность современности - на высшую должность Генерального секретаря РКП"10.

Вопреки панегирикам внутреннее недовольство в стране неуклонно нарастало. Не сулили ничего хорошего срывы в экономике, нараставшая нехватка продовольствия, жесткий режим экономии электроэнергии и газоснабжения, приводившие в зимнюю пору к массовым заболеваниям и смертям; поборы и штрафы, тяжелый, принудительный труд. Но еще в середине декабря 1989 г. ничто, казалось, не предвещало перемен. Газета "Scantea", орган ЦК РКП, за 20 декабря пестрела фотоснимками, запечатлевшими визит президента Социалистической Республики Румынии в Иран. Однако бросалось в глаза то, что на этот раз Чаушеску совершил этот ставший последним в его политической карьере официальный государственный визит без жены. На следующий день, 21 декабря, фотография Елены Чаушеску - также в последний раз в ее жизни - появилась на первой полосе последнего в истории номера "Scantea".

На той же газетной полосе публиковался президентский указ о введении чрезвычайного положения на территории уезда Тимиш, а также текст выступления Чаушеску по радио и телевидению, из которого следовало, что 16 и 17 декабря "группы хулиганов" спровоцировали в Тимишоаре серию инцидентов "под предлогом противодействия законному судебному решению" (речь шла о попытке насильственной депортации венгерского реформатского пастора Л. Тёкеша, взятого под защиту местным населением). За спиной этих групп, как следовало из сбивчивого выступления президента, действовали "реваншистские, ревизионистские и империалистические круги различных стран", цель которых - "подорвать независимость, целостность и суверенитет Румынии", вернуть страну "ко временам чужеземного господства", ликвидировать "социалистические завоевания".

Диктатор еще до отбытия в Иран предпринял попытки подавить "мятеж". 17 декабря под его председательством состоялось последнее заседание Политисполкома ЦК РКП, где, угрожая снять с постов министра обороны, командующего силами госбезопасности и внутренних войск, он приказал стрелять по "мятежникам". Приказав открыть огонь по демонстрантам, Чаушеску впервые натолкнулся на возражения министров обороны, внутренних дел и госбезопасности. Как явствует из стенограммы заседания и свидетельства одного из его участников, диктатор после этого заорал: "Тогда выбирайте себе другого Генерального секретаря!" - и направился к выходу из зала заседаний. По всей вероятности, это было предусмотрено заранее разработанным сценарием. Кто-то побежал за Чаушеску, умоляя вернуться, женщины зарыдали, а Елена заявила: "Оставьте в покое товарища Чаушеску, я попытаюсь убедить его не подавать в отставку". Через несколько минут он вернулся, и заседание продолжилось. В тот же день он провел засекреченную "телеконференцию" военного руководства всех уездов, объявив боевую тревогу и приказав привести вооруженные силы в состояние повышенной боевой готовности, а по "мятежникам открывать огонь без предупреждения"11.

По мере того как волнения стали охватывать другие уезды Румынии, в борьбу против "мятежников" вступали родственники отбывшего в Иран Чаушеску12. Елена вызывала к себе то одного, то другого генерала, которым, однако, удалось в конечном счете избежать массового кровопролития. А сын Чаушеску Нику, занимавший пост первого секретаря РКП в уезде Сибиу, отдал приказ стрелять в демонстрантов.

Возвратившись в страну, диктатор попытался выступить перед многолюдной манифестацией на Дворцовой площади. Встреченный свистом и градом камней, он велел открыть огонь по собравшимся. Расстрелом руководил его брат, Николае Андруцэ, - генерал-лейтенант, лично стрелявший в толпу.

Диктаторская чета 22 декабря через подземный переход перешла из президентского (бывшего королевского) дворца в здание ЦК и бежала на вертолете, дежурившем на крыше. После этого находившийся среди демонстрантов профессор Бухарестского политехнического института (ныне премьер-министр Румынии) П. Роман провозгласил с балкона того же здания: "Сегодня, 22 декабря, диктатура Чаушеску пала. Провозглашаем власть народа". В тот же день был сформирован Фронт национального спасения как орган всех здоровых сил нации, всех организаций и групп, выступивших против диктатуры. Первым руководителем ФНС стал И. Илиеску (ныне президент Румынии).

Победа революции была обеспечена и закреплена переходом армии на сторону восставшего народа. Важнейшую роль сыграл при этом министр обороны генерал-полковник В. Миля, который отказался передать армейским подразделениям приказ Чаушеску о расстреле демонстрантов Тимишоары, а затем - расстрелять манифестантов на Дворцовой площади в Бухаресте, мотивируя это тем, что "в воинском уставе он не нашел статьи, где бы говорилось, что народная армия может воевать против собственного народа". По приказу Чаушеску Миля был тут же убит. В ходе декабрьских событий выяснилось, что армия находилась в значительно худшем положении, чем силы госбезопасности (зарплата и довольствие офицера "секуритате", например, в несколько раз превышали жалованье армейского офицера, армейские части использовались на стройках), и, может быть, поэтому в решающий момент поддержала народ.

Бежавшая из столицы чета Чаушеску сделала первую остановку в Снагове - вблизи своей летней резиденции в 40 км к северу от Бухареста. Чаушеску позвонил в "секуритате", в какие-то воинские подразделения и в Сибиу - сыну Нику. Согласно одной из версий, когда стало ясно, что побег из страны невозможен, вертолет был брошен в сельской местности, вблизи города Тырговиште. Бывший диктатор и его жена в сопровождении двух охранников захватили машину с водителем и, угрожая оружием, приказали ему ехать вперед. Водитель - некто Петришор - рассказывал, что Елена предлагала спрятаться и переждать в лесу, а Николае считал, что они должны прибегнуть к помощи рабочих. Однако во время остановки у первого же предприятия рабочие забросали машину камнями, выкрикивая: "Смерть преступникам!" Это страшно расстроило Чаушеску. В Тырговиште они пытались найти убежище в здании местного комитета РКП, но их туда не пустили. После бесполезных поисков пристанища они остановились у Центра по охране предприятий, где люди, смотревшие телевизор, сначала не поверили, что перед ними Чаушеску, а затем вызвали военных13.

25 декабря Чаушеску были подвергнуты суду военного трибунала. Отвечавший за организацию процесса В. Войкулеску (тогдашний заместитель премьер- министра) позднее рассказал, что Елена и Николае не признавали себя пленниками, считали, что их укрывают в этой войсковой части в Тырговиште, меры предосторожности (на ночь их запирали в бронетранспортер) казались им необходимыми из-за постоянной опасности нападения14. Находясь под стражей, бывший диктатор большую часть времени молчал, а его жена вела себя вызывающе15.

Начало судебного процесса и появление прокурора было для четы совершенно неожиданным. За годы своего правления они потеряли ощущение действительности. Членов судебной коллегии раздражало поведение обвиняемых, которые отрицали все обвинения. Несмотря на спешку, судебный процесс был законным, подчеркнул Войкулеску. Например, чтобы отложить исполнение приговора, Чаушеску могли опротестовать обвинение16. По свидетельству защищавшего Чаушеску адвоката, заслушав смертный приговор, Чаушеску, будучи убежден в несерьезности всего происходящего, заявил прокурору: "То, что вы говорите, - клевета. Когда все это закончится, я отдам вас под суд". Чета Чаушеску не была казнена назначенными для этого исполнителями. Ненависть к ней была настолько велика, что, как только их вывели во двор, находящиеся там военные открыли по ним беспорядочный огонь, что говорит о настроениях в армии.

Казнь Чаушеску стала прологом развала и гибели правящего клана (по некоторым данным, численность его родственников и свояков в различных звеньях аппарата РКП достигала 300 - 400 человек). Среди, прямых родственников диктатора выделялся его сын Нику (39 лет). Следствием установлено, что в результате его приказа открыть огонь по участникам мирной демонстрации в Сибиу 21 - 22 декабря было убито 89 и ранено 219 человек17. Кроме Нику, перед судом предстали и двое других детей Чаушеску - Валентин и Зоя, которые обвинялись в использовании в личных целях государственного имущества. При ЦК РКП было создано "Бюро по обслуживанию и снабжению" высших функционеров партии и членов их семей. Оно бесплатно предоставляло им квартиры, мебель, одежду, продукты питания. В 1989 г. бюджет этого бюро составлял 70 млн. лей (10 млн. долл.)18. Упоминавшийся выше брат диктатора был обвинен в совершении убийств при отягчающих обстоятельствах и в подстрекательстве к геноциду. А другой его брат, Марин, находившийся на посту главы торгпредства в Австрии, сразу же после революции покончил жизнь самоубийством. Еще один брат Чаушеску, Илие, генерал-лейтенант, занимал пост заместителя министра обороны, а сестра диктатора, Елена Бэрбулеску, имея четырехклассное образование, получила степень доктора истории и должность главы школьного инспектората в родном уезде Олт, где прославилась пропагандой обскурантизма, травлей честных людей, коррупцией и хищениями. При аресте у нее были конфискованы банковские чеки на сумму около полумиллиона лей19.

Доведенная до пределов административно-командная система, замешанная на национализме, невежестве, алчном стремлении к наживе, - все это нашло свое законченное выражение в режиме Чаушеску. Сам он и его жена, "академик с мировым реноме", были выходцами из социальных низов довоенной Румынии. Их восхождение к вершинам власти сопровождалось разрушением их нравственных и культурных устоев, деградацией личности, утратой понятий об элементарных нормах человеческого общения.

Согласно официально публиковавшимся данным, Чаушеску родился 26 января 1918 г. в бедной крестьянской семье в селе Скорничешти уезда Олт. 15-ти лет он вступил в комсомол, был организатором ряда выступлений трудящихся, затем был арестован и годы войны провел в заключении. Тогда и начали формироваться его политические взгляды. Согласно официальной версии, в годы заключения особое влияние на него оказал Г. Георгиу-Деж. После освобождения страны началось быстрое продвижение Чаушеску по ступенькам власти: секретарь ЦК комсомола, член ЦК РКП, начальник высшего политуправления армии, заместитель министра обороны, генерал20. В официальных биографиях подчеркивалось, что его последующее избрание на пост Генерального секретаря РКП и президента Румынии было "закономерным результатом его выдающихся революционных заслуг", начальная веха которых отодвигалась по мере "изучения" документов. В последнем варианте официальной биографии утверждалось, что в революционное движение Чаушеску вступил в возрасте... 12 лет.

Подобными мифами постепенно обрастала и биография жены Чаушеску. После наступления "золотой эпохи" Елена стала академиком, а затем и президентом Академии, прибрала к своим рукам ряд важных постов, став фактически вторым лицом в государстве21.

Елена родилась 6 января 1916 г. в семье владельца пивной Н. Петреску в деревеньке Петрешь уезда Дымбовица и была одной из самых плохих учениц в округе. Из ее школьного табеля (матрикула) следует, что в 4-м классе (последнем, который она посещала в возрасте 13 лет) у нее были двойки по истории, географии, чтению и закону божьему. В годы войны она проводила время с немецкими офицерами. Об этом рассказал на допросе брат диктатора Николае, ставший невольным свидетелем поведения Елены и впоследствии имевший из-за этого множество неприятностей22.

Сам Чаушеску в юности был подмастерьем сапожника. Будучи арестованным за кражу23, в тюрьме он познакомился с политическими заключенными и в результате примкнул к коммунистам и стал последователем той группы в немногочисленном румынском коммунистическом движении, которую формально возглавлял с сентября 1945 г. Георгиу-Деж24. Последнему удалось не только отодвинуть на второй план, а в начале 50-х годов и устранить "промосковскую группу", но и расправиться со своим наиболее сильным в интеллектуальном отношении соперником Л. Патрашкану, который в 1948 г. был арестован, а в 1954 г. убит в тюрьме без суда и следствия.

Годы правления Георгиу-Дежа были периодом активного внедрения в румынскую практику сталинизма. При этом по мере утверждения командно-административной системы в Румынии и особенно после XX съезда КПСС в стране стал возрождаться национализм (это отчасти можно было оправдать желанием поставить предел слишком уж рьяным попыткам вмешательства советских руководителей во внутренние дела страны). К концу своей жизни Георгиу-Деж сумел добиться для Румынии более автономного положения в "социалистическом содружестве". Она стала единственной страной, из которой в конце 50-х годов были выведены части Советской Армии; после апрельского (1964 г.) Пленума ЦК Румынской рабочей партии (название компартии с 1948 по 1965 г.) румынское руководство заняло особые позиции в Совете экономической взаимопомощи (СЭВ) и в Организации Варшавского Договора (ОВД). Внутри страны, как это уже отмечалось, Георгиу-Деж последовательно придерживался сталинской модели экономического развития.

Таковы были внутренние и внешние условия, в которых в 1965 г. к власти пришел Чаушеску. Официально его выдвижение объясняли тем, что неизлечимо больной Георгиу-Деж сам назначил его своим преемником. Однако в интервью 4 января 1990 г. Свободному румынскому телевидению И. Г. Маурер, бывший в 1965 г. премьер-министром, заявил: "Ошибку назначить Чаушеску Генеральным секретарем совершил я". Выдвигалось и другое предложение - избрать на этот пост Г. Апостола, но оно не прошло из-за "противодействия А. Дрэгича25 и скрытой оппозиции Н. Чаушеску". По словам Маурера, члены румынского руководства опасались, что в случае, если начнется открытая борьба за власть, в страну под этим предлогом могут быть вновь введены советские войска. Чаушеску казался тогда Мауреру человеком хотя и недостаточно образованным, но "с большим желанием учиться, следовательно, человеком с открытым умом, который слушает и пытается понимать".

Эта оценка оказалась ошибочной. Всю жизнь страдавший глубоко затаенным комплексом неполноценности Чаушеску, получив власть, отодвинул в сторону тех, кто помог ему взобраться на ее вершину, включая и Маурера26. "Золотая эпоха" была отмечена печатью волюнтаризма, многочисленных преступлений против собственного народа, невероятной по своим масштабам коррупцией и вседозволенностью, выходящей за грань всех норм нравственности. В международных делах Чаушеску продолжил и развил политику своего предшественника. При этом его политический курс стал более вызывающим, рассчитанным на привлечение внимания и симпатий мировой общественности. В результате на протяжении по крайней мере полутора десятилетий на Западе считали, что Чаушеску "успешно противостоит давлению Москвы".

Его едва ли можно причислить к сторонникам "Пражской весны", но его публичное выступление 21 августа 1968 г. с резким осуждением ввода войск ОВД в Чехословакию надолго закрепило на Западе мнение о нем как о "диссиденте в социалистическом лагере". Его обращение к участникам многотысячного митинга в Бухаресте было безоговорочно поддержано народом и снискало ему широкую популярность в стране и за рубежом. На Западе же этот шаг Чаушеску был воспринят с пониманием, ибо выстраивался в один ряд с особой позицией Румынии в отношении ближневосточного конфликта 1967 г., а также с сепаратным, без учета интересов союзников по Варшавскому Договору, установлением дипломатических отношений между Румынией и ФРГ.

Сохранение после июньской войны 1967 г. на Ближнем Востоке дипломатических отношений с Израилем стало впоследствии главным аргументом при решении конгрессом США вопроса о предоставлении Румынии режима наибольшего благоприятствования в торговле. Позиция Запада не была поколеблена даже тем, что Чаушеску в самый разгар "культурной революции" в Китае поддерживал отношения с ним, объясняя это "необходимостью совместной защиты от советской угрозы". Отношение Запада к Чаушеску изменилось лишь в начале 80-х годов, когда он первым из руководителей восточноевропейских стран "заклеймил" развитие событий в Польше.

В первой половине 70-х годов Румынии были предоставлены особые преференции Европейского экономического сообщества (ЕЭС), а в 1975 г. - подписано румыно-американское торговое соглашение с предоставлением Румынии режима наиболее благоприятствующий нации. В апреле 1978 г., во время визита Чаушеску в Вашингтон, была подписана румыно-американская декларация, в которой по настоянию румынской стороны официально признавался статут Румынии как развивающейся страны, что имело практическое значение для получения дополнительных торговых преференций. Президент США Дж. Картер в то время неоднократно подчеркивал особые "заслуги" Чаушеску в решении сложных политических проблем современности, его "приверженность принципам независимости и суверенитета", закрывая глаза на внутреннее положение в Румынии, в частности на ее национальные проблемы27. Льготные режимы западных государств, полученные ценой спекулятивных международных акций, имели своей целью в кратчайшие сроки "вывести Румынию на уровень передовых в экономическом отношении западных государств". Однако этим, по существу своему авантюрным, планам не суждено было сбыться в силу очевидной неэффективности действовавшей в Румынии системы.

Более грамотные советники рекомендовали Чаушеску встать на путь реформ. Однако "вождь нации" немедленно отвергал подобные советы, как ведущие к "реставрации капитализма". Румыния была, наверное, единственной страной, где провозглашенная экономическая реформа основывалась на системе вычетов и штрафов, а не поощрений. В соответствии с принятым в 1978 г. законом из зарплаты работающих ежемесячно удерживалось до 20 - 25%, и эта часть выплачивалась в качестве "премии" лишь в случае выполнения плана, при этом никакие объективные причины его невыполнения (например, отсутствие сырья) не принимались во внимание.

В 80-е годы общее ухудшение политического и экономического положения порождало все большую безысходность и апатию населения, страдавшего от перешагнувшего все дозволенные границы режима экономии. Согласно официальным инструкциям, в квартире разрешалось зажечь только одну лампочку мощностью 15 ватт, использование холодильников и других бытовых электроприборов зимой категорически запрещалось, равно как и употребление газа для обогрева жилых помещений28. Нарушения выявлялись созданной с этой целью "экономической полицией" и карались штрафами, а затем и отключением газа и электроэнергии. Горячая вода в квартиры практически не подавалась, а телевидение работало 2 - 3 часа в сутки.

Потребление электроэнергии на душу населения в Румынии было тогда самым низким в Европе. Во имя "светлого будущего" страна вынуждена была сесть на голодный паек. Потребление мяса сократилось с 45 кг на душу в 1980 г. до 37,2 в 1988 году. На внутренний рынок поступало всего около 14,6% готовых текстильных изделий, 11,6% обуви, 6,3% бензина, производившихся в стране29.

С начала 80-х годов, когда в Бухаресте стали все чаще появляться истощенные и босые крестьяне, а крестьянские дети, выбегая к проходящим поездам, просили хлеба, нараставший в сельском хозяйстве страны кризис становился все более очевидным. Несмотря на это, резко расширялся экспорт сельскохозяйственной продукции, разумеется, за твердую валюту, в счет оплаты внешнего долга. Особенно подкосила сельское хозяйство кампания по так называемой "систематизации" - ликвидации нескольких тысяч "неперспективных" сел и созданию "социалистических агрогородов", а на деле - строительству в целях "социалистического переустройства села" скороспелых и плохо оборудованных многоэтажных бараков, куда принудительно переселяли крестьян.

Политика "систематизации" была частью "великих преобразований эпохи Чаушеску". Увековечить ее были призваны престижные сооружения, дворцы и каналы, создававшиеся, по существу, рабским трудом армии и заключенных. "Венцом" всех этих сооружений должны были стать помпезный "Проспект победы социализма" и "Дворец весны" в Бухаресте, при строительстве которых уничтожили многие исторические памятники румынской столицы. Все стройки "золотой эпохи" требовали гигантских по масштабам страны расходов. В конце 80-х годов на строительство каналов, административного центра Бухареста, энергоемких объектов и предприятий нефтехимии направлялось около 30% всех капиталовложений30. По западным оценкам, в 1989 г. национальный доход и промышленное производство в Румынии по сравнению с 1988 г. сократились на 5%, среднедушевое потребление опустилось ниже уровня многих развивающихся стран, было введено жесткое рационирование практически всех видов основных товаров31.

Внутри страны Чаушеску прибег в те годы к разжиганию национализма, поиску "внутреннего врага", стравливанию людей разных национальностей. Провозгласив курс на ускоренную ассимиляцию нерумынских групп населения, оформленный как задача создания "единой румынской социалистической нации", включающей в себя венгров, немцев, югославян, болгар, режим Чаушеску усилил дискриминационные меры прежде всего в отношении почти двухмиллионного венгерского населения. В 80-е годы по инициативе Венгрии на международных форумах неоднократно поднимался вопрос о бедственном положении венгров в Трансильвании, которое послужило причиной роста числа беженцев из Румынии в Венгрию (в 1989 г. - 22 тыс. человек). Проблема "беженцев", покинувших родные места, была прямым следствием "систематизации", охватившей в первую очередь деревни, в которых жили венгры, немцы, сербы и греки. В принятом в 1989 г. венгерским парламентом документе отмечалось: "Осуществление проекта ("систематизации". - А. Я.) означало бы для национальных меньшинств Румынии разрушение их материальных и духовных корней, рассеивание их общин, человеческие трагедии, в конечном счете - их насильственную, ускоренную ассимиляцию"32.

В обвинительном заключении по делу Чаушеску среди вмененных им преступлений главным являлся систематический геноцид собственного народа. Это и потери, понесенные в боях против диктатуры 17 - 22 декабря 1989 г., и большое число жертв событий 16 - 22 декабря в Тимишоаре33. Не учтены десятки и сотни тысяч румын, погибших в тюрьмах, на сооружении различных "строек века", грудные младенцы и старики, умершие от холода или отсутствия лекарств, женщины, погибшие в результате тайных абортов. Они были строго запрещены из-за амбициозных планов увеличить к 2000 г. население страны до 30 млн. человек. Согласно данным державшейся в строгом секрете статистики, это стоило жизни 12 - 14 тыс. женщин. Не говоря уже о господствовавшей безраздельно "секуритате", от произвола которой никто не был застрахован34.

Поэтому нет ничего удивительного в нарастании протеста против режима Чаушеску. Начиная со второй половины 70-х годов в Румынии неоднократно возникали стихийные забастовки. Подавляли их с неизменной жестокостью, как это произошло, например, в Брашове 15 ноября 1987 года. События, происшедшие в этом городе, были первым открытым политическим выступлением против тоталитарного режима. По воспоминаниям очевидцев, в тот день около 7 тыс. рабочих собрались у здания мэрии (она же - уездный комитет РКП) с требованием хлеба, который стало невозможно купить даже по талонам, прекращения систематических перебоев в водоснабжении и уменьшения вычетов, достигших 40% зарплаты. Мэр (он же - секретарь уездного комитета РКП) угрожал рабочим, что через месяц они и их дети рады будут есть солому. Когда рабочие штурмом взяли мэрию, они обнаружили там банкетные столы, ломившиеся от всякой снеди по случаю избрания "первого уездного лица" в Великое национальное собрание. Возмущенные рабочие сорвали со стен кабинетов портреты Чаушеску и сожгли их на площади перед мэрией. Выступление рабочих Брашова было потоплено в крови, многие из них исчезли бесследно.

Против диктатуры протестовали и старые коммунисты, представители интеллигенции. Мужественную акцию предпринял член РКП с дореволюционным стажем, участник событий августа 1944 г. К. Пырвулеску, выступив в 1979 г. на XII съезде партии с резкой критикой Чаушеску. Сегодня известно и о предпринятой в середине 80-х годов попытке устранения Чаушеску путем заговора высших военных чинов. Акция была задумана генералом армии И. Ионицей, являвшимся в 1966 - 1976 гг. министром обороны и устраненным с этого поста по настоянию Е. Чаушеску за отказ повысить в должность генерала тогда еще никому не известного майора И. Чаушеску.

Вступив в 1983 - 1984 гг. в более тесный контакт с генерал-майором Шт. Костялом, вместе с которым в 50-е годы учился в военной академии в Москве, а также с близким ему генералом Н. Милитару, Ионица разработал несколько вариантов плана свержения Чаушеску, одним из которых предусматривался военный переворот в момент зарубежного визита диктаторской четы. При этом предполагалось арестовать наиболее близких к Чаушеску лиц, а затем силами войск бухарестского гарнизона овладеть радио и телевидением, чтобы обратиться с воззванием к народу и получить его поддержку. Была намечена и дата переворота: 15 - 17 октября 1984 г., когда должен был состояться визит Чаушеску в ФРГ.

Но еще в сентябре воинская часть, которая должна была осуществить эту акцию, была отправлена на уборку кукурузы, а ее командир уволен в отставку. Вскоре после этого Ионицу и Милитару вызвали "наверх", где им было предложено прекратить всякие контакты с Костялом, который был вскоре арестован. В 1987 г. Ионица скончался, а Милитару продолжил конспиративную деятельность в армейской среде, получил доступ к подразделениям, охранявшим ЦК и президентский дворец, что оказалось очень кстати в ходе событий 22 декабря 1989 года35.

В апреле 1989 г. в адрес Чаушеску было направлено открытое "Обращение шестерых", подписанное старыми членами партии и его бывшими соратниками - А. Бырлэдяну, К. Мэнэску, К. Пырвулеску, Т. Рэчану, С. Бруканом и Г. Апостолом. Они призывали "к изменению политического курса, пока это еще не поздно", приводя конкретные факты нарушения диктаторским режимом румынской конституции и Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975 г., Хельсинки)36. Поскольку расправа с авторами обращения могла привести к окончательной потере диктатором его международного престижа, все они оказались под домашним арестом.

Чаушеску не терпел возражений, высказанных даже в самой корректной форме. Это привело к тому, что члены партийного руководства и правительства не сообщали ему фактов, которые, по словам одного из них, "могли бы вызвать президентскую истерику". В результате Чаушеску "умудрялся руководить страной не на основе информации, даже и извращенной", а исходя из "собственных измышлений, не имевших ничего общего с действительностью". Возомнив себя "сверхчеловеком", он не удостаивал нормальным обращением даже лиц высокого ранга. Во время визита в США он прилюдно орал на министра иностранных дел, посла и главу постпредства Румынии в Нью-Йорке, которые не смогли выполнить его приказ немедленно установить связь с государственным секретарем США С. Вэнсом37.

Поднявшийся на вершины власти, Чаушеску был логическим воплощением созданной в Румынии системы. Она характеризовалась разорением и нищетой большинства и беспрецедентным обогащением правящей верхушки. "Дворец весны", где проживало семейство Чаушеску, отличался роскошью, нагромождением самых дорогих предметов (даже краны в ванной у Чаушеску были золотыми, а у Елены - серебряными). Диктаторская чета питала пристрастие к бриллиантам. Начальник охраны (он же шеф разведывательной службы) М. Пачепа, сопровождавший Чаушеску в зарубежных поездках, свидетельствовал, что, закупая драгоценности (конечно же, за государственный счет), Елена заставляла сопровождающих ее лиц торговаться, фарисейски приговаривая, что "не следует обогащать капиталистов коммунистическими деньгами"38.

Опасаясь медленно действующих ядов, которыми враги могли пропитать его одежду, Чаушеску ежедневно менял свой гардероб, включая верхнее платье и обувь. Приготовленные для одноразового использования в течение года 365 костюмов, пар обуви и т. д. содержались в особом помещении при определенной температуре, под усиленной охраной и надзором инженера- химика и после употребления уничтожались39. В зарубежные поездки диктаторская чета брала с собою постельное белье и собственную кухню. На стенах приходской церкви на родине Чаушеску в селе Скорничешти появились стилизованные изображения его родителей и деда с бабкой, которым художник придал портретное сходство с диктаторской четой40.

Чаушеску считал себя великим историком, о чем неоднократно заявлял публично. В 1974 г. в Программу РКП был включен лично им отредактированный раздел, где была "нарисована" схема исторического развития Румынии с древнейших времен до наших дней. Задача официальной историографии свелась после этого к комментированию этой схемы, созданию угодных диктатору исторических мифов и утверждению национализма.

Ныне в Румынии нет коммунистической партии, в стране идет "охота за коммунистами"41. Нельзя при этом не учитывать того, что РКП сама себя погубила конформизмом. Сложным остается положение в сфере экономики. Крушение диктатуры и сопряженной с ней палочной дисциплины при отсутствии здоровых хозяйственных механизмов обернулось глубоким экономическим кризисом. Растет дефицит товарной продукции, падает производительность труда в промышленности и добыча важнейшего для страны вида топлива - угля, сокращается экспорт и соответственно импорт. В стране пока не сложились и сколько-нибудь прочные основы политической стабильности. Возросла активность народных масс, особенно молодежи, которая полна решимости покончить с остатками ненавистной тирании. Порожденные ею нищета и вчерашнее бесправие, слабость среднего класса как общественного стабилизатора являются питательной средой для экстремистских движений. Все это затрудняет предпринимаемые правительством ФНС шаги по пути реформ и демократизации. Но, как свидетельствуют результаты майских выборов 1990 г., откат к додекабрьскому прошлому невозможен. Здоровые силы румынского общества рассчитывают постепенно преодолеть тупик, в который завела страну "золотая эпоха" Чаушеску.

Примечания

1. Тоталитаризм как исторический феномен. М. 1989, с. 10.

2. В марте 1991 г. преобразован в политическую партию социал-демократического типа, ориентированную на Социнтерн.

3. HUREZEANU D. Revolujia si refondarea sociejatii. - Alternative, 1990, N 5, p. 12.

4. Согласно официальным данным, в первой половине 50-х годов промышленные инвестиции достигли почти 60% их общего объема, а капиталовложения в сельское хозяйство составили менее 10% (см. История Румынии. 1918 - 1970. М. 1971, с. 522). Наносимый этим ущерб был настолько очевидным, что уже в 1953 г. румынские руководители вынуждены были пересмотреть распределение инвестиций по основным отраслям народного хозяйства, что, однако, не изменило общей направленности их экономической политики.

5. Adevarul, 21.III.1990. Созданные мощности нефтеперерабатывающих предприятий и в этом случае оставались незагруженными.

6. Выплата долга осуществлялась за счет сокращения импорта при одновременном увеличении экспорта, в том числе и таких остро необходимых для внутреннего потребления товаров, как продовольствие и нефтепродукты, зачастую по демпинговым ценам. Таким путем обеспечивалось активное сальдо - ежегодно в 2 - 2,5 млрд. долл., а всего с 1975 по март 1989 г. зарубежным кредиторам ценой неимоверного напряжения сил было выплачено около 21 млрд. долл., в том числе 7 млрд. - в счет процентов (см. ПОТАПОВ В. И. Судьба диктатора Чаушеску. - Новая и новейшая история, 1990, N 4, с. 113.

7. Эхо планеты, 1990, N 4 - 5, с. 27.

8. ПОТАПОВ В. И. Ук. соч., с. 107.

9. Такое положение было следствием варварских мер по экономии энергоресурсов.

10. Известия, 17.XI.1989.

11. Adevarul, 10.I.1990.

12. Ряд депутатов иранского парламента заявил протест своему Министерству иностранных дел по поводу визита румынского президента (Adevarul, 26.XII.1989).

13. Liberation, 27.XII.1989.

14. Dimineata, 28.III.1990.

15. Adevarul, 5.I.1990.

16. Впоследствии высказывались различные мнения по поводу законности суда над Чаушеску и их казни (что процесс был' скороспелым и потому не отвечал правовым нормам). Но как заявил английский исследователь Р. Конквест, "больше надо милосердия к жертвам Чаушеску, чем к нему самому. Он плохо кончил. Однако лучше, чтобы он плохо кончил, чем если бы продолжалось его правление" (Известия, 18.V.1990).

17. Adevarul, 7.I.1990.

18. Доходы членов семьи Чаушеску этим не ограничивались. При обыске в квартире Зои были обнаружены представляющие огромную ценность произведения искусства, золото, около 100 тыс. долларов.

19. Adevarul, 28.XII.1989. Ее муж, В. Бэрбулеску, был секретарем ЦК РКП, брат Елены, Барбу Петреску, возглавлял Бухарестский комитет РКП, а муж ее сестры, Корнел Буртикэ, был председателем Национального совета по радиовещанию и телевидению.

20. Правда, 16.V.1986.

21. В ЦК РКП кабинет N 1 занимал сам Чаушеску, а кабинет N 2 - его жена, на просмотр которой предварительно поступали все служебные бумаги; она выносила решения по кадровым вопросам, в том числе в отношении членов Политисполкома. В случае необходимости она прибегала к их дискредитации, организуя слежку за их личной жизнью.

22. Adevarul, 13.III.1990.

23. Новое время, 1990, N 2, с. 8.

24. Как рассказал автору настоящей статьи М. Константинеску, Сталин при первом же знакомстве в декабре 1944 г. обратил внимание на сервилизм и приспособленчество Георгиу-Дежа. Это и сыграло свою роль при выборе будущего лидера компартии Румынии. Ему было отдано предпочтение перед А. Цаукер и В. Лука, хотя они были к тому времени значительно более известны своей деятельностью в Коминтерне.

25. А. Дрэгич - тогдашний министр внутренних дел, запятнавший себя многочисленными репрессиями.

26. Маурер был вынужден уйти в отставку в 1974 г. "по состоянию здоровья". Этому предшествовала массированная кампания по "организации" в его адрес анонимных писем с осуждением его либеральных идей и "легкомысленного" поведения его супруги. Еще ранее Чаушеску подобным же образом расправился с Апостолом. В декабре 1967 г., во время проходившей тогда партконференции, Чаушеску показал ему "порочащее" его анонимное письмо. На созванном тут же заседании Политбюро Апостол был снят со всех постов (Эхо планеты, 1990, N 4 - 5, с. 26).

27. Характерно, что Картер не обратил внимания на многолюдные демонстрации протеста, проходившие в 1978 г. в Нью-Йорке перед резиденцией Чаушеску под лозунгами "Чаушеску - Иди Амин", "Чаушеску - дьявол!" и т. п. (Adevarul, 30.XII.1989).

28. Scinteia, 7 - 8.II.1987.

29. Alternative, 1990, N 4, pp. 26, 31.

30. Romania libera, 7.III.1990.

31. Adevarul, 10.I.1990.

32. См. Мировая экономика и международные отношения, 1989, N 9, с. 9.

33. 17 декабря там погибли 30 подростков, которые, держа в руках зажженные свечи, двинулись навстречу автоматчикам. Сейчас уже известно о тайных захоронениях вблизи этого города и похищении по приказу Е. Чаушеску из местного госпиталя 40 трупов погибших, тайно сожженных затем в Бухаресте в крематории.

34. Председатель трибунала, вынесшего приговор диктаторской чете, Г. Попа в марте 1990 г. покончил жизнь самоубийством, оставив записку, что он "не видит другого способа избавиться от страха, который сделал его жизнь невыносимой". Он хорошо знал обличье "секуритате", состоящей из фанатичных сторонников свергнутого режима. Часть их ушла в подполье. На что были способны эти боевики, напоминавшие по своей жестокости "зеленорубашечников" из довоенной "железной гвардии", показал процесс, проведенный в марте 1990 г. в Тимишоаре. Отряды боевиков пополнялись за счет "детей Чаушеску", янычар XX в., воспитанников специально созданных лагерей для сирот и жертв войн и конфликтов в "третьем мире".

35. Adevarul, 25.VII.1990; Известия, 24.VII.1990.

36. Adevarul, 5.I.1990. Это обращение опиралось на расширявшиеся в стране настроения, проявлением их был и факт открытого выступления против избрания Чаушеску Генеральным секретарем партии накануне ее XIV съезда. 22 сентября рабочий крупного столичного предприятия "23 августа" Н. Кулчер заявил на партийном собрании, что "страна нуждается в другом руководителе". За это он был исключен из партии, арестован, и только революция спасла его жизнь (Adevarul, 10.I.1990).

37. Adevarul, 29.XII.1989.

38. Еще в 70-е годы М. Пачепа бежал на Запад и там издал воспоминания о семье Чаушеску. После 22 декабря 1989 г. эта книга выборочно публиковалась в газете "Adevarul".

39. Adevarul, 7.I.1990.

40. Ibid., 25.III.1990.

41. Tineretul liber, 6.IV.1990.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Шорников П.М. Белые и красные на Днестре в годы гражданской войны. 1918-1920// Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С.28-45. С. 181-216
      Автор: Военкомуезд
      П.М. ШОРНИКОВ,
      канд. ист. наук (г. Тирасполь)

      БЕЛЫЕ И КРАСНЫЕ НА ДНЕСТРЕ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. 1918-1920

      Аннотация: Термин «Бессарабский фронт» времен гражданской войны отражал не только положение на Днестре, где не прекращались перестрелки между румынскими войсками и местными партизанами, но и деятельность формирований Бессарабского освободительного движения. Статья раскрывает многочисленные факты взаимодействия «белых» и «красных» воинских частей на Днестре по вопросу об освобождении Бессарабии, оккупированной румынскими войсками в период 1918-1920 гг. Особое внимание уделено деятельности Союза освобождения Бессарабии, Национального союза бессарабцев, комитета «В защиту Бессарабии», Революционного комитета спасения Молдавской Республики.

      Ключевые слова: аннексия, Румыния, Союз освобождения Бессарабии, Национальный союз бессарабцев, Революционный комитет спасения Молдавской Республики.

      Термин «Бессарабский фронт» получил распространение в одесских газетах времен гражданской войны и отражал не только положение на Днестре, где не прекращались перестрелки между румынскими войсками и местными партизанами, но и деятельность формирований Бессарабского освободительного движения. Признавая закономерный характер его бытования, бывший резидент румынской спецслужбы в Кишиневе Онисифор Гибу выпустил в 1927 г. книгу «Три года на бессарабском фронте» [53, р. 17], посвященную попыткам румынских властей средствами пропаганды подавить оппозицию населения Бессарабии румынскому государству.

      Одним из малоизученных сюжетов истории борьбы на Бессарабском фронте остается Бендерское восстание. Причиной тому и бед-/181/-ность документальной базы по истории этого события, и политически неоднородный состав его участников, во времена СССР затруднявший трактовку восстания как чисто большевистской инициативы. Прояснению сути событий способствовал обнаруженный нами доклад румынской политической полиции (сигуранцы) «Деятельность Центра «Спасение Бессарабии» в Бессарабии» [23, л. 2-9], свидетельствующий о том, что в годы гражданской войны изгнания румынских войск и администрации из российской губернии добивались не только красные, но и белые.

      Об участии в Бендерском восстании 27 мая 1919 г. сотен офицеров воинской части, сформированной русскими офицерами в Тирасполе, нами опубликована статья «Тираспольская база офицерской организации “Спасение Бессарабии”» [47, с. 3-10]. Это восстание, как показало изучение вопроса, следует рассматривать в связи с другим вооруженным выступлением народа против румынской оккупации - Хотин-ским восстанием, охватившим в январе 1919 г. север Бессарабии, и с деятельностью подпольной организации «Спасение Бессарабии», учрежденной в Кишиневе. В советской историографии это восстание трактовалось как подготовленное при участии большевиков, но поднятое преждевременно [3, с. 5-7; 40]. Нами высказано предположение, что Хотинское восстание являлось звеном общего замысла противоборствующих сил - красных и белых [49, с. 31, 35]. Логика исследования привела нас к парадоксальному выводу: с августа 1919 г., когда войска генерала А.И. Деникина заняли Одессу, белые и красные оказались едины по вопросу об освобождении Бессарабии, оккупированной румынскими войсками [48, с. 78-98].

      Документальную основу исследований, посвященных режиму, установленному в Бессарабии в первые годы румынской оккупации, обогатило издание в Кишиневе сборника «“Объединение” и события 1918 года в Республике Молдова в документах службы безопасности Румынской Армии» [54]. /182/

      В 1918-1920 гг., когда в России шла гражданская война, главным некоммунистическим формированием Бессарабского освободительного движения являлся подпольный «Союз освобождения Бессарабии». В документах он фигурирует также как Комитет «Спасение Бессарабии» и «Союз спасения Бессарабии». Так именовали организацию ее участники и спецслужбы Румынии на различных этапах ее деятельности. Военно-организационная работа «Союза» рассмотрена нами в ряде научных публикаций [15, с. 80-97; 50, с. 117-131]. Итак, какими же были отношения белых и красных на Днестре в годы гражданской войны?

      Румынские войска вторглись в Бессарабию 5 января 1918 г. 13 января они вступили в Кишинев. При исследовании румынской политики в Бессарабии трудно выявить классовый подход. Солдаты, полицейские и жандармы - выходцы из семей нищих крестьян Румынии - независимо от их социального статуса и национальной принадлежности повсеместно грабили собственников и неимущих, крестьян и городских жителей, избивали прохожих, насиловали женщин. Такой же произвол творили и имевшие какое-то образование офицеры и гражданские чиновники румынской администрации. Судя по фамилиям, приведенным в документах упомянутого сборника «“Объединение” и события 1918 года в Республике Молдова...», большинство их жертв составляли молдаване, второе место занимали евреи, затем шли русские и украинцы [44].

      20 января румынские военные расстреляли в Кишиневе 45 делегатов съезда крестьян Бессарабии, осудившего оккупацию. В их числе были казнены один из организаторов вооруженного отпора интервентам Т. Которое и члены самозванного законодательного собрания - Сфатул Цэрий В. Рудьев, В. Прахницкий, И. Панцырь, П. Чумаченко. Затем были убиты еще два «сфатулиста» - лидер кишиневских социал-демократов (меньшевиков) Надежда Гринфельд и редактор газеты «Свободная Бессарабия» народный социалист Н.Г. Ковсан.

      Опасаясь за свою жизнь, более 50 (из 120) членов законодательного органа скрылись. После захвата города Бендеры ру-/183/-мынские войска расстреляли более 250 рабочих. В Измаиле они казнили 14 моряков, в Бельцах взяли под стражу более тысячи жителей, 20 из них расстреляли. 24 января 1918 г. румынские политики и военные заставили 36 явившихся на заседание членов Сфатул Цэрий провозгласить «независимость» Молдавской Народной Республики, учрежденной в декабре 1917 г. [15, с. 42, 45].

      Оккупанты творили произвол повсеместно. В Единцах, читаем в одной из жалоб, «в течение 10, 11 марта по распоряжению [коменданта местечка] Думитриу румынские солдаты хватали всех встречных и тащили в комендатуру. Здесь без всякого повода арестованных подвергали наказанию розгами. [...] К концу второго дня комендант пригласил к себе представителей русского населения A. Климовецкого и Яловского, молдавского населения - В. Чебана и B. Займа, еврейского населения - А. Мильграма и Д. Блошка, и старообряд[че]ского населения - Лисицу и Селезнева. Явившимся было предложено под угрозой возобновления экзекуции, чтобы все население утром следующего дня 12 марта явилось на площадь. На следующий день на площади собралось почти все население местечка. Комендант, заняв центральное место, произнес речь, в которой, между прочим, сказал, что еще 100 лет тому назад “Бессарабия принадлежала Румынии и теперь во имя справедливости должна вернуться к прежней матери”». На следующий день румынские военные без всякого повода расстреляли троих евреев, а еще 13 выпороли. А затем капитан Думитриу издал приказ жителям «с улыбкой и поклоном до земли» приветствовать свою фуражку, носимую по местечку [26, с. 144].

      Уже в первые недели оккупации тюрьмы Бессарабии оказались переполнены, и сигуранца изобрела новый вид наказания - «депортацию» за Днестр. 11 февраля 1918 г. командир штурмового батальона Смэрэндеску доложил о поступлении из сигуранцы документов о казненных (127 страниц) и поименного списка расстрелянных и «высланных» за Днестр. Однако сами «дела» и списки убитых и якобы депортированных «чистильщики» архивов сигуранцы изъяли. «Депортация» использовалась политической полицией как способ сокрытия бессудных убийств тех арестованных, у кого не нашлось денег на уплату «выкупа» [54; 44].

      Однако на юге, севере Бессарабии и в районе Бендер бои продолжались. Среди первых уходили за Днестр бойцы, желавшие сражаться. «В ночь на 23 [января 1918 года], - отмечено в одном из донесений сигуранцы, - из Кишинева убыли примерно 50 повозок с /184/ солдатами и офицерами-молдаванами по пути на Бендеры, чтобы воевать против румынских войск. ... Нам сообщают, что между Дубоссарами, Григориополем и Тирасполем большевики собирают войска и принимают молодых бессарабских румын, которых проводят через Дубоссары. При их посредстве они намерены атаковать наши войска и вызвать восстание в Бессарабии ... Катэрэу и Котовский в настоящее время находятся в Дубоссарах на расстоянии 30 верст от Кишинева. В названном местечке они создали центр вооружения, занимаясь пропагандой и вооружая население местечка и соседних сел для борьбы против Румынии. Все солдаты вооружены, а тех, кто отказывается вооружаться, отправляют обратно в Кишинев» [54, р. 47].

      Спасаясь от террора, на восточный берег Днестра бежали тысячи граждан, в том числе многие известные общественные деятели, далекие от большевизма.

      В Одессу уехали градоначальник Кишинева А.К. Шмидт [36], бывший депутат Государственной думы Российской империи, предводитель Бессарабского дворянства (в 1908-1913 гг.) А.Н. Крупенский, глава Губернской земской управы крупный земельный собственник В.В. Яновский, сотни возвратившихся с фронта офицеров русской армии. Использовать ситуацию в Бессарабии для пополнения своих войск пыталось командование формирующейся на Дону Добровольческой градоначальник г. Кишинев армии. В начале 1918 г. бывший командир кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Е.А. Леонтович организовал в Одессе ее вербовочный центр [19].

      Русская армия, государственная администрация, промышленность, финансовая система страны были разрушены в период правления Временного правительства, и Россия не могла далее участвовать в Первой мировой войне. 3 марта 1918 г. правительство В.И. Ленина заключило с Центральными державами Брестский мир (по оценке самого Ленина, «похабный»). Тем не менее, Бессарабия не была забыта Москвой. 5 марта в Одессе, а 9-го - в Яссах было подписано российско-румынское соглашение об эвакуации румынских войск из Бессарабии в течение двух месяцев [33]. Однако в мар-/185/-те австро-германские войска приступили к оккупации Украины, и румынское правительство не стало выполнять условий Соглашения [15, с. 177]. 27 марта дом кишиневского купца Пронина, где заседал Сфатул Цэрий, был оцеплен румынскими войсками. Солдаты, введенные в зал заседаний, угрожали членам законодательного собрания штыками. Под страхом смерти оккупанты вырвали у большинства присутствовавших согласие на «условное» присоединение Бессарабии к Румынии [34, с. 299-309, 322-326].

      Утрата надежд на скорое освобождение Родины политически активизировала также некоммунистические круги. А.К. Шмидт и А.Н. Крупенский приступили к созданию нелегальной политической организации (другой член рода Крупенских, помещик Хотинского уезда М.М. Крупенский, возглавил группу помещиков, духовенства и чиновников, которые в ноябре 1918 г., уже при первом известии о революции в Австрии, направили румынскому правительству просьбу о введении румынских войск в уезд для предотвращения, как они говорили, анархии [5]). Архиепископ Кишиневский и Хотинский Анастасий (Грибановский), находясь в Москве, составил политический документ, определяющий позицию Русской православной церкви по Бессарабскому вопросу, - протест патриарха Тихона (Белавина) против захвата Кишиневской епархии Румынской митрополией, направленный Синоду Румынской православной церкви 10 июля 1918 г. [42; 49, с. 182-184; 51, с. 214-217].

      Патриотическую позицию заняли и другие церковные иерархи Бессарабии. Епископ Гавриил (Чепур), которому было поручено временное управление Кишиневской епархией, и епископ Измаильский Дионисий (Сосновский) отказались исполнить канонически незаконное требование Румынской церкви о переводе Кишиневской и Хотинской епархии в ее подчинение, и румынские власти выслали их из Бессарабии. 20 июня 1918 г. владыка Гавриил прибыл в Одессу [6]. Епископ Дионисий попытался выехать в Центральную Россию, но на станции Вятка под Киевом был убит (в 1981 г. /186/ был канонизирован Русской Православной Церковью Зарубежом). Уже летом 1918 г. в работу Комитета «Освобождение Бессарабии» включился известный в Бессарабии священнослужитель и публицист, бывший полковой священник русской армии Иеремия Чекан. Приведем сведения о его патриотической работе, собранные румынской политической полицией: «Когда граница [еще] была открыта, священник Еремия Чекан совершал частые поездки на Украину, доставляя в Бессарабию антирумынские газеты и корреспонденцию ... За свои деяния он должен был быть выслан из Бессарабии, однако он, чувствуя это, в ноябре 1918 года бежал на Украину» [25, л. 63 (об.)]. Там священник продолжил работу, направленную на подготовку освобождения Бессарабии от румынской оккупации. «С ноября 1918 до 31 мая 1920 года, - доложил в Бухарест шеф кишиневской бригады сигуранцы, - священник Чекан жил на Украине, большей частью в Одессе, занимался пропагандой против объединения Бессарабии с Родиной-матерью и имел задание, частично им выполненное, собирать подписи под протестом бессарабского духовенства и мирян против румынского правительства и церкви. ... Находясь в Одессе, проповедовал с алтаря борьбу за «спасение Бессарабии», активно участвуя в одноименном комитете. В марте 1919 г. его сын Николай Чекан был схвачен при перевозке писем и антирумынских газет своего отца из Одессы» [25, л. 16].

      Осенью 1918 г. мировая война явно шла к концу. 15 сентября войска стран Антанты начали наступление на Балканах. 29 сентября из войны вышла Болгария, 30 октября - Турция. В октябре началось общее наступление войск Антанты на Западном фронте. Патриарх Тихон ожидал скорого освобождения Бессарабии. В Одессу прибыл архиепископ Анастасий. По указанию патриарха ему предстояло восстановить связи с Кишиневской епархией, прерванные ввиду оккупации губернии румынскими войсками. Однако 10 ноября 1918 г., за несколько часов до капитуляции Германии, Румыния успела объявить ей войну и оказалась среди победителей. Контакты с Румынской православной церковью архиепископ все же установил, но провозгласить отложение Бессарабской митрополии от Всероссийской Церкви, несмотря на предложение румынского Синода войти в его состав, отказался, и румыны не пропустили его в Бессарабию [20]. В Одессе владыка Анастасий, надо полагать, общался с лично знакомыми ему А.К. Шмидтом и А.Н. Крупенским, В.В. Яновским, другими беженцами из Бессарабии, однако сведений о его участии в работе «Союза освобождения Бессарабии» нами не обнаружено. /187/

      16-23 ноября 1918 г. в Яссах, где находились правительство и королевский двор Румынии, посольства, штабы румынской и русской армий, миссии союзных держав, состоялось совещание представителей ряда антибольшевистских политических формирований России. Были представлены Совет земств и городов Юга России, Совет государственного объединения России, Всероссийский национальный центр, Союз возрождения России. Ясское совещание высказалось за восстановление «единой и неделимой России» в границах 1914 г. (но без Польши), за непризнание странами Антанты всех государственных новообразований, учрежденных на территории бывшей Российской империи при содействии Германии и Австро-Венгрии. Основные пункты внешнеполитической программы белого движения были, таким образом, сформулированы [52].

      Несмотря на поражение Четверного союза, Бухарест по-прежнему рассчитывал аннексировать Бессарабию, тем более что 10 ноября 1918 г. президент США Вудро Вильсон обещал Румынии за участие в интервенции против России поддержать на предстоящей мирной конференции ее притязания на российскую территорию [21, с. 172]. Под давлением румынских властей 26 ноября 36 членов Сфатул Цэрий аннулировали акт от 27 марта, проголосовав за «безусловное» присоединение области к Румынии. Сам этот орган был упразднен королевским декретом [34].

      Правительства Советской России и Украинской Народной Республики, заключившие в 1918 г. с Четверным союзом сепаратные мирные договоры, рассматривались странами Антанты как предатели [52]. Однако такой же договор заключило с Центральными державами и правительство Румынии. По мере отвода австро-германских войск в области, ранее оккупированные ими, вступали части Красной армии. Начиналась также союзническая интервенция. Флоты Франции и Великобритании вошли в Черное море. Они высадили десанты в Новороссийске, Севастополе, а 17 декабря 1918 г. - в Одессе. В России наступал новый этап гражданской войны, ее исход известен не был. По этой причине правительства стран Антанты с согласием на аннексию Румынией российской губернии не спешили. У /188/ белых имелись иллюзии о возможности добиться поддержки «союзников».

      Зная о том, что конференция, призванная подвести итоги Первой мировой войны, состоится в Париже, руководители «Союза освобождения Бессарабии» А.К. Шмидт и А.Н. Круненский в конце 1918 г. выехали во Францию. Там они развернули в прессе кампанию разоблачения террористической политики Румынии в Бессарабии, призванную предотвратить признание державами-победительницами аннексии области Бухарестом. Бессарабские кадеты попытались использовать зарубежные связи лидера российской Партии конституционных демократов П.Н. Милюкова, в ноябре 1918 г. выехавшего через Одессу в Турцию, а оттуда - в Западную Европу [20]. В январе 1919 г. глава Бессарабского земства В.В. Яновский, деятель «Союза освобождения Бессарабии», обратился к нему со следующим письмом: «В общих перспективах огромного вопроса о судьбах России бессарабский вопрос должен занять свое определенное место, и, чтобы это место не осталось пустым, упраздненная Румынским Правительством Губернская земская управа, избранная всеобщим голосованием и которую я возглавляю, поручила мне, во исполнение долга, лежащего на ней перед населением, всесторонне осветить бессарабскую проблему и тем самым включить ее в общероссийский вопрос. Нигде, может быть, так ярко не отразилось влияние распада Российской Государственной Власти, как на судьбах Бессарабии, которая в течение целого года была ареной жадного посягательства на нее со стороны Румынского Королевства. И ни в одной окраине не сказалось так сильно тяготение к центру, своему Великому Отечеству - России. Объяснение этому факту надо искать в историческом прошлом этого края, в котором культурные условия жизни только и зародились при слиянии его с Россией» [37].

      Надежды, возложенные на него кадетами Бессарабии, П.Н. Милюков оправдал. Он способствовал озвучиванию Бессарабского вопроса для европейской и мировой общественности и организовал срочный перевод на английский язык и публикацию материалов о положении в Бессарабии, полученных от В.В. Яновского и других коррес-/189/-пондентов. Уже в 1919 г. лидер Партии народной свободы издал со своим предисловием книгу «В защиту Бессарабии: Сборник документов о румынской оккупации». В том же году она вышла вторым изданием. Другой сборник документов - «Румынская оккупация Бессарабии: Документы», тоже на английском, был им издан в Париже в 1920 г. [37]. Это был весомый вклад в дело борьбы против признания Западом аннексии Бессарабии Румынией.

      Однако в конце 1918 г. места для иллюзий по поводу возможности освобождения Бессарабии от оккупации мирным путем оставалось все меньше. Согласно сведениям, собранным сигуранцей к началу 1920 г., военный Комитет «Спасение Бессарабии» был создан в Кишиневе в начале декабря 1918 г., когда генерал-лейтенант А.И. Евреинов, бывший начальник 14-й пехотной дивизии, созвал на совещание старших офицеров, в прошлом служивших в этой дивизии. Это совещание ветеранов было явно не первым. Его участники полковники Зеленицкий, Лысенко, Журьяри, Сатмалов, Куш, Гагауз и Цепушелов представляли уже существующие нелегальные группы офицеров, а генерал Евреинов был для них признанным руководителем. Судя по фамилиям участников совещания, основателями организации являлись четверо велико- или малороссов, трое молдаван и гагауз. Возможно, они входили еще в состав тайной организации офицеров, созданной в русских войсках Румынского фронта в ноябре 1917 г. полковником М.Г. Дроздовским.

      Об участниках декабрьского совещания 1918 г. известно немногое. Александр Иоасафович Евреинов (Иевреинов) в 1907-1913 гг. командовал дислоцированной в Бессарабии 14-й пехотной дивизией. В 1918 г. ему исполнилось 67 лет, однако в нелегальной организации он был фигурой не только символической. Его руководство признавали бывшие подчиненные, сражавшиеся на фронтах Первой мировой войны и награжденные боевыми орденами.

      За доблесть, проявленную в боях, бывший командир 54-го пехотного Минского А.и. Евреинов, бывший полка полковник Георгий Александрович Журьяри был награжден Георгиевским оружием. Он происходил из семьи /190/ бессарабской знати, его фамилию находим в дворянской родословной книге.

      Полковник Куш принадлежал к роду Чекуруль-Куш, также внесенному в Алфавитный список дворянских родов Бессарабской губернии [1].

      Полковники Николай Александрович Зеленецкий, а затем Василий Федорович Цепушелов в 1917 г. командовали 55-м Подольским пехотным полком [29]. Кадровым офицером русской армии являлся и полковник Федор Иванович Гагауз. В 1909 г. он был штабс-капитаном [7].

      Вполне доверяя созванным им офицерам, генерал Евреинов доложил о своей договоренности со многими бессарабскими собственниками, которые пообещали офицерской организации материальную помощь. Евреинов запросил денег также у командования. Добровольческой армии. Участники совещания приняли продуманную программу вооруженной борьбы за освобождение Бессарабии. Было решено:

      «1) Проводить яростную пропаганду против румын в Бессарабии и распространять среди населения юга России сведения, что румыны обращаются варварски с населением Бессарабии.

      2) Проводить яростную пропаганду среди молодых людей и особенно среди офицеров за временное оставление территории Бессарабии и их отправку в Россию для включения в особые части.

      3) При помощи комитета сформировать на территории России специальные ударные части, состоящие только из бессарабцев.

      4) Учредить агитационные пункты на территории Бессарабии, которые при появлении Добровольческой армии на границе Бессарабии произведут восстание в тылу (румынского) фронта.

      5) Поиск [денежных] средств на месте, дабы изыскать возможность осуществления этого плана».

      Добровольцев предполагалось вербовать в Бессарабии среди солдат и офицеров - уроженцев Бессарабской губернии, возвращавшихся из австро-германского плена через Киев. Местом формирования добровольческой части был определен Тирасполь, свободный от румынской оккупации. Возглавить вербовочное «бюро» в Кишиневе было поручено полковнику Лысенко. Формирование воинской части /191/ в Тирасполе было возложено на полковника Журьяри - возможно, потому, что в 1918 г. он послужил в армии УНР в качестве помощника командира Тираспольского полка [12] и лучше других членов Комитета знал расстановку политических сил в городе и регионе.

      Создание Комитета «Спасение Бессарабии» сигуранца считала «плодом собственной инициативы вышеуказанных лиц». Однако есть основания полагать, что в декабре 1918 г. организация Евреи-нова лишь оформилась как военное подразделение Бессарабского Сопротивления, подчиненное Комитету «Спасение Бессарабии», ранее учрежденному в Одессе [45, с. 142-153].

      Бессарабские собственники не подвели, они действительно предоставили Комитету значительные финансовые средства. Результативной оказалась и вербовочная работа белого подполья. Наличие денег и, главное, добровольцев позволило полковнику Г. А. Журьяри быстро, уже в январе 1919 г., сформировать в Тирасполе полк численностью до 1 тыс. бойцов при 4 орудиях и 24 пулеметах. Большинство их составляли офицеры, обладавшие фронтовым опытом, однако было организовано их обучение также тактике партизанских действий.

      В серьезности офицерской организации, созданной в Кишиневе, не имелось сомнений и у командования Добровольческой армии. Вероятно, за Евреинова и других руководителей Комитета поручились офицеры из окружения М.Г. Дроздовского, умершего от раны 1 января 1919 г.

      Финансовая помощь от Добровольческой армии, также в январе, была получена на имя Евреинова в достаточном объеме. Генерал, как выяснила впоследствии румынская разведка, передал деньги полковнику Лысенко на нужды вербовочной работы. Другая их часть была использована на содержание и вооружение полка Журьяри и покрытие иных расходов подполья. Быстрота и четкость выполнения принятых решений свидетельствуют об эффективности заблаговременно проведенной Комитетом организационной и агитационной работы.

      У белого подполья нашлись высокие связи. Бывший командир Подольского полка генерал-лейтенант А.В. Геруа, дея-/192/-тель нелегальной антибольшевистской организации «Союз возрождения России» с центром в Москве, летом 1918 г. бежавший на Юг России, в октябре 1918 г. стал представителем Добровольческой армии при руководителе французской военной миссии в Румынии генерале Анри Вертело [9]. А в ноябре 1918 г. Вертело был назначен главнокомандующим войсками союзников на Балканах и на Юге России [2]. 18 декабря 1918 г. командующим Южной группой войск Директории УНР, образованной после краха режима гетмана П.П. Скоропадского, стал бывший генерал-майор российской армии А.П. Греков. 1 января 1919 г. он был утвержден в должности военного министра УНР [10]. Как выяснила впоследствии сигуранца, подпольные пропагандистские группы («бюро») Комитета «Освобождение Бессарабии», созданные на железнодорожных станциях между Киевом и Тирасполем, перешли в негласное подчинение министра УНР и продолжили свою работу по политической подготовке военнопленных, возвращавшихся из Германии и Австро-Венгрии, к участию в вооруженной борьбе за освобождение Бессарабии. Надо полагать, именно генерал Греков организовал снабжение полка Журьяри вооружением и снаряжением.

      Сотрудничество А.П. Грекова с российскими государственниками не было случайностью. Летом 1919 г. генерал стал командующим Галицийской армией, сражавшейся с польскими легионами [10]. Впоследствии армия присоединилась к Вооруженным силам юга России, а затем перешла на сторону красных.

      Восстание в Бессарабии готовили также большевики. В конце декабря 1918 г. коммунистическое подполье Подольской и Херсонской губерний провело ряд совещаний, в которых приняли участие представители Кишиневской, Бендерской и Хотинской подпольных организаций [40, с. 5]. В Бессарабии большевики вели патриотическую пропаганду и собирали оружие, а на восточном берегу Днестра формировали партизанские отряды. Залогом успеха этой работы являлось нарастание в области народного сопротивления. /193/

      «Инициативная группа, проводившая некоторую работу еще до прихода румын в Хотинский уезд, - засвидетельствовал один из руководителей Хотинского восстания Л.Я. Токан, - состояла из людей разных по социальному положению, разных по политическим убеждениям, но единых в своей ненависти к румынам. Это были учителя хотинских школ Мардарьев И.И. и Борлам, служащие земской управы Пудин П.М., Волькенштейн С.М., Токан ЛИ., крестьяне-фронтовики Поперечный АН. из Данковцев, Долинюк из Рукшина, [Д.Т.] Чекмак — учитель из с. Малинцы и др. Среди них не было лиц, непосредственно принадлежавших к какой-нибудь политической партии. Это были люди, всем своим существом возмутившиеся произволом, который установили румыны в Бессарабии, той бесцеремонностью, нахальством, с которыми вели свою агитацию румынские агенты. Все они были объединены одной мыслью: не допустить присоединения уезда к Румынии» [5].

      Несколько иной список организаторов Хотинского восстания и версию формирования повстанческого руководства дал бывший командир одного из отрядов повстанцев Н.Л. Адажий: «В последних числах ноября 1918 г. на обширном совещании в с. Дарабаны, на котором присутствовали из г. Хотина товарищи Латий, Кандыба, Токан и Дидык, из с. Рукшин - Шестобуз и Довганюк, из с. Атаки - Дунгер, из с. Каплевка - Дралюк, из с. Кельменцы - Раренко, Воробьевский и Крючков, из с. Долиняны - Диков, из с. Дарабаны - Просвирин, из с. Ставчаны - Адажий, было решено разойтись по селам и подготовить население к восстанию, что и было сделано. На следующем совещании была избрана Бессарабская Директория, куда вошли Дунгер, Латий, Токан. Шестобузу было поручено организовать Рукшинский отряд. Мне было поручено организовать Ставчанский отряд. Раренко, Воробьевскому и Крючкову - проводить работу среди железнодорожников станций Ларга и Окница. Просвирину, Дидыку и Кандыбе поручили переправиться на левый берег Днестра, установить связь с петлюровскими солдатами и с младшим комсоставом с тем, чтобы они нам помогли оружием и живой силой. Довганюку, Дикову и Дралюку - отправиться в те села, где были жандармские посты, организовать отряды, которые должны будут напасть на посты после начала восстания. Когда эта работа была проделана, в первых числах января 1919 г. в Дарабанах было созвано третье совещание, на котором было принято решение начать восстание» [41].

      Утверждение мемуаристов об отсутствии у их групп связей с политическими партиями означает, что о тайных связях коллег они не /194/ знали либо не желали упоминать о контактах, в советские времена сомнительных. Однако только участник совещания, связанный с подпольем, мог предложить начать восстание 18 января; по соображениям конспирации он был не вправе разъяснять, что это - день открытия мирной конференции в Париже. Хотинское восстание, указано в некоторых интернет-публикациях, начали готовить две организации - «Национальный союз бессарабцев» и Комитет «В защиту Бессарабии» [39]. Речь явно идет об одесском Союзе освобождения Бессарабии либо о Комитете «Спасение Бессарабии», учрежденном в Кишиневе бывшими командирами 14-й пехотной дивизии.

      Напрямую был связан с подпольем не упомянутый Л.Я. Токаном и Н.Л. Адажием большевик (с января 1918 г.) Г.И. Барбуца, деятель крестьянского движения 1917-1918 гг. в Сорокском уезде. Из бессарабских беженцев, большей частью молдаван, он сформировал в Подолии самый большой (600 штыков) отряд, предназначенный для партизанских действий в Бессарабии. На вооружение и содержание воинского подразделения требовались немалые средства, и командир мог их получить только от мощной нелегальной организации.

      Поддержки большевистских властей искали и другие командиры повстанцев. Адажий ради установления связи с руководством большевиков в Киеве прошел тылами противника 500 километров и перешел линию фронта. На большевиков как центральную власть России ориентировалась и масса повстанцев. Отступив на восточный берег Днестра, они отказались присоединиться к петлюровским войскам, а затем составили ударные части Красной армии.

      И красные, и белые приурочили начало восстания ко дню открытия Парижской мирной конференции. Накануне 18 января 1919 г. «Союз освобождения Бессарабии» выпустил в Одессе печатную листовку-воззвание «К народам всего мира». В ней говорилось: «Мы, Центральный Комитет Союза Освобождения Бессарабии, поднявшего знамя защиты попранных чужестранцами прав свободы нашей родины, - вследствие катастрофического положения, создавшегося в Бессарабии в связи с насильственным захватом ее румынскими узурпаторами, пренебрегшими нормами международного права и гуманитарной этики, терроризировавшими личность и подавившими /195/ голос общественности за стенами бесчисленных казематов, - мы здесь, за пределами нашей родины, поднимаем голос угнетенного бессарабского народа и взываем к чувству справедливости всех культурных народов во имя его священных человеческих прав» [37].

      Восстание было начато в намеченный срок. 19 января 1919 г. отряд Григория Барбуцы перешел по мосту Днестр и разгромил румынский гарнизон в местечке Атаки. Командир группы повстанцев рабочий Г.М. Леурда убил в перестрелке румынского генерала Стана Поеташа [40, с. 300]. К партизанам присоединились тысячи крестьян и рабочих - жителей 100 населенных пунктов северных волостей Сорокского и всего Хотинского уезда Бессарабии. Повстанцы были недавними солдатами русской армии - участниками Первой мировой войны и воевать умели. Изгнав оккупантов, 23 января они вступили в город Хотин. Сформированная ими днем ранее Директория выступила как временное правительство освобождаемой Бессарабии. Уже 22 января Директория обратилась к Англии, Франции, Италии, Германии, США, Австрии, Украинской Народной Республике и РСФСР с нотой, в которой «от имени всего пострадавшего бессарабского народа» доводила до сведения, что: «Румынское правительство произвело над всем бессарабским народом небывалое насилие. ... В то время, когда свобода сделалась неотъемлемым достоянием всех народов, когда оставалось воспользоваться плодами свободы, соседнее Бессарабии империалистическое государство Румыния наложило на Бессарабию тяжелое иго, присоединив [ее к] себе, по выражению правительства Румынии, «на вечные времена», не имея на это абсолютно никакого права и основания, и помимо воли бессарабского народа. Это иго в настоящее время скидывается самим народом...». Директория просила помочь бессарабцам «провести у себя референдум и только тогда, когда воля народа выяснится, присоединиться к тому или другому народу государства» [40, с. 190].

      В качестве связного с европейскими странами Директория использовала офицера британского флота М. Макларена, прибывшего в Хотин 22 января. Привлеченный повстанцами к расследованию злодеяний оккупантов в селе Недобоуцы, где румынские войска убили 53 крестьянина, Макларен заявил: «Теперь я вижу и могу засвидетельствовать, как население присоединилось к Румынии и что оно вынесло, если решилось восстать» [40, с. 103].

      Лозунги российского патриотизма находили отклик и в администрации, и в войсках УНР. Отряды бессарабских партизан формиро-/196/-вались в Подолии явно с ведома местных властей УНР. В первые часы восстания некоторые подразделения «петлюровцев» переправились через Днестр и приняли участие в боях с оккупантами. К восставшим присоединилась команда стоявшего в Могилеве-Подольском бронепоезда под командой уроженца бессарабского с. Каларашовка матроса Георгия Муллера. Бронепоезд переехал по мосту на бессарабский берег и принял участие в боевых операциях повстанцев. На складах армии УНР в Могилеве-Подольском партизаны получали боеприпасы и снаряжение [40, с. 75].

      И все же раскол патриотических сил на белых и красных скверно отразился на общей борьбе против интервентов. Отряд Журьяри не оказался в нужное время в нужном месте, а его бойцы не смогли пополнить ряды восставших, которым остро не хватало офицеров. Быстро перебросить в Хотин находившийся в Тирасполе полк, сформированный Журьяри, не представлялось возможным. Однако руководство большевистского подполья Одессы все же изыскало возможность использовать тысячу белых добровольцев в интересах красных повстанцев.

      Патриотическим силам следовало предотвратить переброску на подавление восстания румынских войск, находившихся на юге Бессарабии. 29 января 1919 г. по решению Военно-революционного штаба при Одесском подпольном губернском комитете большевиков в с. Маяки бывшие унтер-офицеры А. Гончаров и Г. Тарасенко сформировали партизанский отряд численностью 150 бойцов (100 пехотинцев

      и 50 кавалеристов) при одной пушке и четырех пулеметах. Против интервентов выступили также крестьяне сс. Беляевка и Ясское, где был размещен французский гарнизон (он охранял водопроводную станцию, снабжавшую водой Одессу). 30 января Приднестровский отряд, совершив 80-верстный марш, подступил к Тирасполю. Ранее в город проник взвод боевиков дружины имени Петра Старостина, состоявший из молодых рабочих Одессы. Петлюровцы обнаружили его присутствие, но глава уездной администрации «гражданский комиссар» И.Н. Колесников, связанный с большевистским подпольем, заверил их, что «отряд прибыл для охраны города» [14, с. 29]. /197/

      Одесский ревком, вне сомнений, достиг негласной договоренности с администрацией УНР и штабом Г.А. Журьяри. Когда партизаны, подступив к Тирасполю, выстрелили из пушки, охранная рота войска УНР и отряд «варты» (полиции), всего - 120 штыков, отбыли специальным поездом на станцию Раздельная, без опаски проехав мимо партизанских пулеметов и пушки. Офицеры французских и румынских войск бежали в Бендеры и Кишинев на автомобилях. Хотя в Тирасполе оставался полк вооруженных белогвардейцев, партизаны вошли в город, освободили из тюрьмы заключенных и восстановили Совет рабочих и крестьянских депутатов. Затем в Тирасполь пришли около 100 крестьян, вооруженных топорами, вилами, обрезами, немецкими и австрийскими винтовками - партизанские отряды, сформированные в сс. Суклея, Плоское, Владимировка, Малаешты и других (утверждение М. Новохатского, биографа легендарного комбрига, о том, что из Одессы - надо полагать, по железной дороге, контролируемой дислоцированным в Раздельной Слободским полком армии УНР, - прибыл также партизанский отряд под командой Г.И. Котовского, пока не нашло документальных подтверждений [27, с. 352-353]). Партизаны сформировали два полка, Тираспольский и Маякский, и разместили их в казармах. Железная дорога, связывающая Одессу с Бессарабией и Румынией, была перерезана [3, с. 248; 16, с. 39-40].

      Явно выполняя инструкции Одесского ВРК, в тот же день партизаны организовали гражданскую власть. Был учрежден Революционный комитет спасения Молдавской Республики; тем самым противнику было дано понять, что повстанцы намерены развернуть операции по освобождению Бессарабии. Тираспольский военно-революционный комитет возглавил командир одного из партизанских отрядов, матрос-большевик Андрей Глинка. ВРК издал приказ № 1, который гласил: «Военно-революционный комитет извещает всех граждан о том, что власть в уезде находится в руках рабочих и крестьян. Всем гражданам сохранять полную тишину и спокойствие. Всякое контрреволюционное выступление, а равно и саботаж, и противосоветская агитация будут преследоваться по законам военного времени». Был избран совет комиссаров во главе с председателем.

      Некоторые мероприятия и упущения партизан могли осложнить им решение военной задачи в союзе с белыми. Были арестованы и заключены в тюрьму известные в Тирасполе чиновники и офицеры. Ревком наложил на «местную буржуазию» контрибуцию в размере 3 млн руб. Из тюрьмы наряду с политическими заключенными сбе-/198/-жали уголовники, и в городе продолжались грабежи домов и граждан. Это вызвало обоснованное недовольство населения, особенно имущих слоев [4, с. 714-715].

      В те же дни отряды партизан вошли также в Рыбницу и Дубоссары и вывесили красные флаги. Румынское командование имело основание заключить, что красные заняли весь восточный берег Днестра. Администрация УНР повсеместно занимала по отношению к красным позицию «нейтралитета». На мысль о предварительной договоренности красных и белых наводит и то обстоятельство, что подразделения Добровольческой армии, переброшенные из Одессы, заняв сс. Маяки, Беляевка и Спасское, репрессий чинить не стали.

      В Бендерах находились французские и румынские части. Командующий силами Антанты на Юге России генерал д’Ансельм, узнав о занятии Тирасполя партизанами, отдал начальнику 16-й дивизии генералу Коту приказ о захвате города и «обезоруживании большевиков». 4 февраля в 10 часов утра смешанный румынско-французский отряд численностью 400 штыков перешел по мосту Днестр и, пройдя село Парканы, принял боевой порядок. Французы составляли часть 58-го Авиньонского полка 30-й пехотной дивизии, одного из наиболее боеспособных соединений французской армии; ранее оно отличилось в сражении с немцами под Верденом. Однако в России у авиньонцев оказался другой противник. Учитывая наличие у партизан фронтового опыта, их численность, вооружение и боевой дух, сил, выделенных французским командованием для их «разоружения», было явно недостаточно. Однако французы обращались с населением корректно, и партизаны попытались избежать кровопролития.

      Навстречу цепям карателей они отправили на автомобиле с белым флагом делегацию в составе партизан Богуна, Карпенко и Черненко. Последний, вероятно, офицер, владел французским языком. «На автомобиле, - вспоминал позднее Богун, - наша делегация приблизилась почти вплотную [ к цепи французов и румын]. Навстречу нам выехал французский офицер, командовавший цепью. «Что вам угодно?» - спросил французский офицер. «Что вам угодно?» - переспросил тов. Черненко. - «Вы идете на город Тирасполь боевым порядком, в то время когда мы совершенно не намерены вести с вами войны и просим вас не вмешиваться в наши внутренние дела». «Я послан занять город, - с гонором ответил французский офицер, - и должен восстановить в нем порядок, а потому приказываю вам: идите обратно в казармы, оставьте ваше оружие и разойдитесь по домам. Я обе-/199/-щаю, что никого не буду преследовать, если вы это сделаете. Если же нет, то помните, что когда я через час займу город, пощады не будет никому» [14, с. 30-31].

      Делегаты, утверждал И.З. Богун, гордо ответили: «Большевики никогда и никому добровольно оружия не отдают». В действительности представители партизан, скорее всего, пообещали передать требование французов своему командованию. Так или иначе, они благополучно возвратились в Тирасполь, но миссия милосердия провалилась. На заснеженном поле перед городом партизаны встретили цепи карателей прицельным огнем.

      Были убиты 100 солдат противника, о раненых, как и о потерях партизан, мемуарист не упоминает. Атака была отбита, 32 француза попали в плен. Их привели в город на митинг, предусмотрительно назначенный на 12 часов дня, и дали им возможность убедиться в том, что «рабочие и крестьяне не питают враждебных чувств к французским солдатам и считают их своими братьями» [14, с. 31]. Вряд ли речи ораторов переводил на французский крестьянин из села Маяки. Конечно, это был офицер из отряда Журьяри. Затем на площадь были доставлены полевые кухни, партизаны накормили пленных обедом, угостили самогоном и освободили.

      Между тем со стороны Кицканского леса артиллерия противника начала обстрел Тирасполя. Это вынудило партизан перейти по льду Днестр и выбить интервентов из сс. Кицканы, Слободзея, Талмазы. Румынская администрация, полиция и войска бежали также из Бендер: артиллерийский обстрел Тирасполя прекратился.

      Несмотря на полученные подкрепления, силы партизан вряд ли превышали 500 бойцов. Под впечатлением боя 4 февраля солдаты 58-го полка отказались сражаться с повстанцами. Однако в распоряжении генерала Кота имелись части зуавов (сенегальских или, по другим данным, алжирских стрелков), большевистской агитацией не затронутые, а также румынские полки и польские легионеры. Используя эти войска, он мог предпринять штурм Тирасполя. /200/

      Позицию «нейтралитета», занятую отрядом бессарабских офицеров при вступлении в город красных партизан, командование интервентов не без оснований истолковало как их участие в восстании и внесло отряд Журьяри в перечень сил повстанцев. Ввиду превосходства партизан в численности войск и в артиллерии французы не решились повторить атаку на Тирасполь [3, с. 248].

      Переброску на север Бессарабии румынских войск, дислоцированных на юге области, большевистскому подполью Одессы удалось сорвать. Однако в начале февраля Хотинское восстание было подавлено. Вокруг Тирасполя началась концентрация французских и румынских войск, снабженных артиллерией и танками, а также частей польских легионеров и петлюровцев. 5 февраля в занятой интервентами и белыми Одессе большевики провели конференцию делегатов подпольных партийных организаций Одессы, Херсона, Тирасполя, Бендер и Кишинева, представлявших до 2 тыс. членов партии большевиков. Видимо, в соответствии с решением, выработанным участниками конференции, 8 февраля партизаны ушли из города [14, с. 31-32].

      Продолжая имитировать «нейтралитет», отряд Журьяри остался в Тирасполе. Вместе с интервентами в город вступили формирования белых добровольцев из Одессы [14, с. 32]. Видимо, учитывая наличие у бессарабских и одесских белогвардейцев особых отношений, с воинской частью, состоявшей из профессионалов войны, петлюровцы конфликтовать не решились. Принято считать, что, вступив в город, они занялись грабежом, «попутно» убив 89 жителей [16, с. 39]. Но когда погибли эти люди? В литературе фигурирует фамилия только одного из погибших от руки петлюровцев в те дни - железнодорожного служащего Я. Антипова, отца Павла Ткаченко, будущего руководителя коммунистического подполья Бессарабии и одного из основателей Румынской коммунистической партии [46, с. 164-184]. Развязывать в Тирасполе террор наподобие кровавой бани, устроенной румынскими войсками населению Северной Бессарабии после подавления восстания, ни белые, ни войска УHP не стали.

      Хотинское восстание осложнило румынской дипломатии решение Бессарабского вопроса в духе, угодном официальному Бухаресту. Репрессии, устроенные после подавления восстания, счел чрезмерными и политически вредными для Румынии даже нацистский диктатор Ион Антонеску. «В 1919 году, - заявил он 27 марта 1942 г. на заседании румынского правительства, - мы чуть не потеряли /201/ Бессарабию по вине генерала Давидоглу, который уничтожил семь сел и убил множество народа. Известно, что по этой причине Парижская мирная конференция занялась пересмотром вопроса о Бессарабии, чтобы не дать нам Бессарабию, потому что мы дикари» [38, п. 39-40].

      Вместе с тем оккупационный террор не устрашил население области. В сентябре 1924 г. на юге Бессарабии произошло Татарбунарское восстание.

      Созданная Союзом «Спасение Бессарабии» сеть «бюро» на линии Киев-Тирасполь продолжала действовать. 13 февраля 1919 г. Ставка главного командования румынской армии известила штабы румынских войск, дислоцированных в Бессарабии, о том, что «в Ананьеве, на Украине, в Херсонской губернии существует революционный кружок, который распространяет в Бессарабии и Центральной Румынии зажигательные листовки на русском, французском и немецком языках, призывая население к восстанию. С этой целью засылаются агенты, которые, помимо распространения листовок, производят набор бессарабцев в национальную (т.е. Белую -прим. П. Ш.) армию, формирующуюся в Тирасполе» [23, л. 249]. Таким образом, «бюро» генерала Грекова попали в поле зрения румынской разведки. Однако отряд полковника Журьяри продолжал получать пополнения.

      С командованием Красной армии у Союза «Спасение Бессарабии», видимо, также имелась договоренность. Офицерский полк, сформированный белым подпольем Бессарабии, остался в Тирасполе и 18 апреля, когда в город вступили красные. 22 апреля командующий 1-й Украинской армией доложил: «...весь левый берег Днестра от [с.] Белочь в 20 верстах севернее Рыбницы до устья с переправами в наших руках. Петлюровские банды ушли за Днестр, часть их разоружена» [43, с. 163]. О разоружении отряда бессарабских офицеров речи не было. Часть их, отмечено в докладе сигуранцы, возвратилась в Бессарабию, а остальные перешли к большевикам. «Эта часть, - говорится в докладе сигуранцы, - сыграла большую роль в связи с наступлением большевиков в мае месяце прошлого /202/ года». Вероятно, офицеры из отряда полковника Журьяри и являлись упомянутыми в других документах партизанами-бессарабцами, принявшими 27 мая 1919 г. участие в Бендерском восстании. Общее число партизан, переправившихся через Днестр и принявших участие в боях в городе, румынская политическая полиция оценила в 550-600 человек. Таким образом, большинство офицеров-бессарабцев, уклонившись от участия в гражданской войне, все-таки дали бой интервентам [49, с. 5-6].

      Полковник Г.Л. Журьяри в Бендерском восстании, видимо, не участвовал, но, возвратившись в Кишинев, связи с подпольем не утратил. 8 октября 1919 г. он был отправлен из Тульчи в Одессу на корабле «Мечта» [12] и принял участие в гражданской войне в составе ВСЮР. О каких-либо потерях среди бывших бойцов его полка сведений нет. Однако вооруженная база комитета «Спасение Бессарабии» в Тирасполе была утрачена.

      События, предшествовавшие Бендерскому восстанию, и ход самого восстания заслуживают специального рассмотрения. В контексте нашего исследования отметим только следующее. После подавления восстания каратели схватили более 1 500 жителей Бендер. Летом 1919 г. румынские армия и полиция провели массовые аресты большевиков по всей Бессарабии. С 24 июня по 29 августа румынские власти инсценировали в Яссах судебный «Процесс 108», на котором 19 участников большевистского подполья были приговорены к смертной казни, еще 21 - к пожизненному заключению, 30 - к различным срокам тюремного заключения [30, с. 507]. Трудно предположить, что румынские спецслужбы не знали об участии в Бендерском восстании также бессарабских офицеров-белогвардейцев. Почему же репрессии не затронули белое подполье?

      Конечные цели организации руководители Комитета «Спасение Бессарабии» не афишировали. А его практическая работа показывала, что имеет место совпадение тактических задач румынской администрации и белых. Пополняя часть полковника Журьяри, комитет удалял из Бессарабии знатоков военного дела, притом наиболее патриотичных, что отвечало интересам Бухареста. Таким же образом, направляя из Бессарабии офицеров на Дон, действовали и представители стран Антанты. Уже в январе 1918 г. регистрацией офицеров якобы для направления их на север России занялся в Кишиневе царский генерал Асташев, получив деньги от французской миссии в Яссах. Осенью вербовку офицеров для армии А.В. Колчака продолжил некто М.К. Ферендино. Он набрал 150 офицеров, 50 из кото-/203/-рых уехали служить не в Сибирь, а в армию А.И. Деникина. Весной 1919 г. по предложению члена французской военной миссии в Яссах маркиза Беллуа вербовку офицеров для армии Деникина продолжил проживавший в Кишиневе штаб-ротмистр князь П.С. Трубецкой. Всего Центр Добровольческой армии в Одессе переправил из Бессарабии в деникинскую армию около 300 офицеров [3, с. 331-332]. Комитет «Спасение Бессарабии» действовал гораздо эффективнее; как отмечено, только в Тирасполь он переправил более 1 тыс. офицеров.

      Возможно, с учетом этих результатов у румынских властей возник план: изъять у населения оружие под видом его сбора для Добровольческой армии.

      Проект был одобрен командующим румынскими войсками в Бессарабии генералом Артуром Войтояну. Однако в способность белых восстановить российскую государственность большинство населения Бессарабии не верило, и эта операция по разоружению бессарабцев провалилась [49, с. 39-40]. Комитет «Спасение Бессарабии» по-прежнему намеревался поднять восстание и сдавать оружие не призывал.

      Между тем, признано в докладе сигуранцы, весной и летом 1919 г. работа Комитета «Спасение Бессарабии» в оккупированной области шла «с поразительным успехом». Воодушевленные успехами войск генерала Деникина, участники белого подполья продолжали вербовать пополнение для Добровольческой армии, при этом противодействуя мобилизации молодежи в румынскую армию. В апреле 1919 г. полковник Гагауз устроил в Комрате митинг призывников и «посредством собственных трактовок и точных данных о деятельности румын [в Бессарабии] спровоцировал волнения среди резервистов и воспламенил их против румын...; дело [пропаганды] проводилось настолько интенсивно, что в конце июля 1919 г. вся Бессарабия была предрасположена к прорусским чувствам». Что, впрочем, было обусловлено исторически, национально-политически и социально. Полковника Ф.И. Гагауза коллеги из Комитета «Спасение Бессарабии» спасли от ареста, переправив его за Днестр. /204/

      В июне 1919 г. в Кишинев нелегально прибыл полковник Н.Н. Козлов, как установила впоследствии румынская спецслужба, «шеф отдела военного шпионажа» Добровольческой армии. Он провел ряд бесед с бывшим командиром 55-го Подольского пехотного полка, а затем с начальником штаба молдавских когорт полковником А.А. Гепецким (родственником «умеренно-правого» депутата III и IV Государственных дум от Бессарабской губернии священника Н.Е. Гепецкого) и другим офицером-молдаванином, полковником Сырбу. Они были включены в состав Комитета «Спасение Бессарабии». Гепецкий, как ранее Евреинов, провел переговоры с состоятельными людьми; ему было гарантировано, что деньги будут предоставлены, но с условием, «чтобы о жертвующих лицах знали только Гепецкий и Сырбу». Было решено сформировать в составе Добровольческой армии части русской армии, ранее дислоцированные в Бессарабии. Были назначены их командиры, а участник организации «Спасение Бессарабии» генерал-лейтенант А.В. Геруа по поручению Комитета обратился к румынскому правительству за официальным разрешением бывшим русским офицерам покинуть Бессарабию. По понятным причинам разрешение было Бухарестом дано, но комитет, казалось, перестал быть тайной организацией.

      Полковник генерального штаба российской армии Васильев, направленный в Кишинев командованием Добровольческой армии, в мае 1919 г. пришел к заключению, что «вербовать уже почти некого, кто мог и хотел, те уже выехали в [деникинскую] армию, осталась на месте небольшая группа лиц, тесно связанных с местом семейно или материально. Часть из них не может выехать, ибо румыны уроженцев [Бессарабии] не выпускают, а часть и не хочет никуда ехать» [3, с. 331]. Ситуация была таковой в Кишиневе, но не на периферии. Благодаря полковнику А.А. Гепецкому, располагавшему связями среди офицеров-молдаван, агитация Комитета получила отклик также в уездах. Под воздействием пропаганды участников офицерской организации, социальных и политических причин вербовка добровольцев белым подпольем продолжалась успешно. Поскольку восточный берег Днестра еще был занят красными, «белых» добровольцев переправляли в Тульчу, румынский порт на Дунае.

      Дальнейшая работа Комитета грозила деконспирацией его актива и долго продолжаться не могла. В августе 1919 г., накануне вступления белых в Одессу, Комитет объявил свою деятельность в Бессарабии завершенной и почти в полном составе также убыл в /205/ Тульчу. Однако ключевые его деятели - генерал Евреинов и полковники Лысенко и Сатмалов - остались в Бессарабии. Вероятно, белое подполье продолжило свою работу. Поскольку данных об этом в докладе румынской спецслужбы нет, операцию Комитета «Спасение Бессарабии» по выводу организации из-под ее контроля следует признать успешной.

      Находясь в Тульче, Комитет принял программу дальнейшей работы. До сведения главнокомандующего ВСЮР генерала А.И. Деникина решено было довести оценку политического положения в Бессарабии и предложить ему конкретные меры по подготовке операции по ее освобождению. «Существенное большинство» населения Бессарабии, обоснованно полагало руководство белого подполья, желает воссоединения области с Россией и готово предоставлять для этого «деньги и людей в любом количестве, в каком потребуется». Далее следовало утверждение, что члены Комитета сделали все, чтобы при необходимости начать восстание в тылу румынской армии. Понимая, что силами только самих бессарабцев изгнать румынские войска из Бессарабии вряд ли удастся, они решили обратиться к А.И. Деникину с просьбой о восстановлении русских военных частей, находившихся ранее в Бессарабии. Решено было также «всеми путями добиваться начала военной операции против румын», разумеется, силами ВСЮР.

      В конце августа 1919 г. Комитет «Спасение Бессарабии», погрузив на специально зафрахтованный корабль «Дурустор» 1 тыс. офицеров-бессарабцев, переправленных к этому времени в Тульчу, направился в уже занятую белыми Одессу.

      На территории, контролируемой ВСЮР, Комитет продолжал действовать как политический орган. По прибытии в Одессу полковники Гепецкий и Гагауз выехали в Таганрог в ставку А.И. Деникина. Их доклады о зверствах румын в Бессарабии, отмечено в документе сигуранцы, довели главнокомандующего до слез. В начале сентября Деникин прибыл в Одессу и принял весь состав Комитета «Спасение Бессарабии». С докладами выступили полковники Цепушелов, Сырбу и Куш. «В тот же день, как покончу с Петлюрой, - заверил главнокомандующий ВСЮР, - наши солдаты перейдут рубеж Бессарабии».

      Деятели Комитета получили назначения, позволявшие им влиять на политику деникинского правительства по Бессарабскому вопросу. «Полковник Гепецкий, - отмечено в докладе сигуранцы, - назначен в Министерство иностранных дел для постоянного /206/ информирования этого министерства по делам Бессарабии и их разъяснения иностранным миссиям. Полковник Гепецкий назначен [также] наблюдающим за формированием войск и службой шпионажа в районе Одессы. [Полковник] Гагауз с теми же задачами направлен в район Могилева (Подолия). Полковник Цепушелов с теми же задачами, как и Гепецкий, [прикомандирован] при генерале Шиллинге», главноначальствующем Новороссийской областью и командующем войсками Херсонской и Таврической губерний. Генерал А.В. Геруа возглавил миссию ВСЮР в Бухаресте, а военным комендантом Одессы стал молдаванин полковник Мунтян. На ответственный пост заместителя начальника Бюро информации и пропаганды (ОСВАГ) был назначен уроженец Бессарабии известный петроградский журналист M.H. Бялковский [24, л. 200].

      Для оценки работы А.А. Гепецкого на посту главы контрразведки ВСЮР в Новороссии сопоставим ее с деятельностью его предшественника. В декабре 1918 - апреле 1919 г. интервенты высадили в портах Херсонской губернии до 70 тыс. солдат и офицеров французских, английских и греческих войск, использовали против партизан дислоцированные в Бессарабии румынские войска и польских легионеров. Однако они не смогли помешать большевистскому подполью проводить боевые операции в самой Одессе и формировать партизанские отряды, которые занимали города.

      В феврале 1919 г. начальником контрразведывательного отдела штаба Добровольческой армии Одесского района был назначен мастер политического сыска действительный статский советник В.Г. Орлов, в 1906 г. юридически корректным образом отправивший на каторгу Ф.Э. Дзержинского [28, с. 82], в то время одного из лидеров социал-демократии Польши и Литвы. Под руководством Орлова, одержимого борьбой с большевизмом, белая контрразведка добилась впечатляющих результатов: раскрыла Одесский областной комитет большевиков, типографию подпольной газеты «Коммунист», «Иностранную коллегию» - звено большевистского подполья, которое вело пропаганду среди француз-/207/-ских и других иностранных матросов и солдат, и «красную сеть» разведки ВЧК; были схвачены и казнены руководитель подполья Иван Смирнов» французская коммунистка Жанна-Мари Лябурб и чекист-резидент Георгий Лафар, отравлена завербованная им актриса Вера Холодная, арестованы несколько десятков французских моряков, которые готовили покушение на своего командующего. Подозреваемых в большевизме, признал Орлов в мемуарах, и белые, и французские контрразведчики подвергали пыткам [28, с. 94-97].

      Тем не менее, свою миссию большевистское подполье Новороссии выполнило. Подпольный одесский областком возглавила направленная из Москвы делегат I и II съездов Коммунистической партии Украины 24-летняя Софья Ивановна Соколовская (партийный псевдоним - Елена Кирилловна Светлова). Аресты подпольщиков прекратились. Расширить зону оккупации к северу от линии Тирасполь-Раздельная-Вознесенск-Николаев-Херсон интервентам не удалось из-за партизанско-повстанческой борьбы, организованной большевиками. Севернее этой линии действовало партизанское соединение численностью 2 тыс. бойцов, сформированное участником Тираспольской операции И.Н. Колесниковым. Южнее, вдоль железной дороги Раздельная-Одесса, оперировал отряд под командой Г.И. Котовского численностью 250 бойцов [14, с. 32], а в самой Одессе - боевые группы большевиков. 17 февраля 1919 г. подпольщики подорвали штабной вагон союзных офицеров. Под влиянием агитации большевиков экипажи крупнейших судов французской эскадры взбунтовались и подняли красные флаги, и правительство Франции приняло решение о возвращении французского флота и войск на родину. Из Одессы колонны интервентов уходили с пением «Интернационала». 4 апреля 1919 г., при подходе к городу красных войск, отряды вооруженных рабочих захватили ключевые объекты, в том числе здания контрразведки и полиции [31].

      Пороком белой контрразведки была коррупция. Командование Добровольческой армии пыталось бороться с этим явлением. Но /208/ самым рьяным ревнителем чистоты рядов оказался полковник А.А. Гепецкий. Он полностью обновил штат белой контрразведки в Одессе, причем всех чинов портовой контрразведки арестовал за взяточничество [17]. В рядах белых было немало бывших контрразведчиков российской армии, жандармов, полицейских; вероятно, в новый аппарат контрразведки были набраны не только малоподготовленные сотрудники. Как и Орлов, Гепецкий обладал конспиративным опытом. Однако его политическим приоритетом являлось освобождение Бессарабии, а борьба руководимой им службы против большевистского подполья вызывает вопросы.

      Хотя в занятой белыми Одессе оставалось более 2 тыс. «формальных» членов Коммунистической партии и сотни комсомольцев, массовых арестов белые проводить не стали. Однако С.И. Соколовская, которая летом 1919 г. фактически возглавляла большевистскую администрацию города, лично известная тысячам одесситов, была опознана и схвачена прямо на улице. Версия о том, что ее и других задержанных руководителей одесского подполья «отбили революционные рабочие» [11], представляется сомнительной, но Софья Ивановна вновь оказалась на свободе.

      Руководимое ею большевистское подполье успешно вело организационную работу и издавало газету «Одесский коммунист». «Свежий, еще пахнувший краской номер «Одесского коммуниста», - вспоминала подпольщица P.M. Лучанская, - часто появлялся на письменном столе коменданта города. Обнаружить место, где печаталась газета, деникинцам не удалось. Газета не имела ни одного провала». За полгода подпольщики выпустили 19 номеров газеты; почти открыто работала в Одессе большевистская организация «Красный крест», «партийные коллективы» действовали в профсоюзах. Подпольщикам удавалось проводить многолюдные совещания и устраивать побеги арестованных товарищей. Однако попытки Петра Лазарева, прибывшего в Одессу по заданию Зафронтбюро ЦК КЩб) Украины, организовать в городе и окрестностях подпольные военные отряды закончились провалами. Контрразведка разыскала и расстреляла палача Одесской ЧК, мало кому известную Дору Евлипскую, но якобы не догадывалась о пребывании в городе «знаменитого комиссара» Софьи Соколовской. 2 ноября 1919 г. большевики Одессы провели городскую партийную конференцию, на которой Соколовская выступила с ключевым докладом «О текущем моменте». Совсем неконспиративным образом, прямым голосованием, конференция избрала подпольный горком партии, а затем напра-/209/-вила низовым организациям директивы по работе в тылу у белых [8, с. 203].

      Соколовская вновь была задержана контрразведкой и снова непонятным образом бежала. Других арестов не последовало. В начале декабря 1919 г. она, преодолев линию фронта, прибыла в Москву и приступила к работе в аппарате Коминтерна. Потом редактировала политическую газету «Коммунист». Подпольщики Одессы, схваченные в те месяцы белыми, упоминали в мемуарах о коррупции среди контрразведчиков [8, с. 246], однако редко - об избиениях. Крупных провалов в большевистском подполье не произошло, в уездах благополучно формировались партийные группы большевиков и партизанские отряды. Они налаживали связи, вели пропаганду, собирали оружие [14, с. 40-47], т.е. готовились снова взять власть, однако восстаний, диверсий, террористических актов не устраивали.

      Неужели на Бессарабском фронте между шефом белой контрразведки и руководителем большевистского подполья была достигнута тайная договоренность о перемирии? Вероятно, именно такие подозрения возникли в 1937 г. у следователей НКВД. В 1930-1934 гг.

      С.И. Соколовская - член ЦКК ВКП(б). С 1935 г. она возглавляла киностудию «Мосфильм». Тем не менее 12 октября 1937 г. была арестована по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации. Могла ли в те времена Софья Ивановна рассчитывать на понимание, объяснив следствию и суду суть своей работы в одесском подполье? Вряд ли. 26 августа 1938 г. она была осуждена и расстреляна. В 1956 г. реабилитирована [11].

      Спад военной активности большевиков в Новороссии позволил Гепецкому и Гагаузу сосредоточиться на подготовке операции по освобождению Бессарабии. По предложению деятелей Комитета «Спасение Бессарабии» Деникин отдал секретный приказ о том, чтобы все офицеры-бессарабцы или те, кто ранее служил в частях русской армии, дислоцированных в Бессарабии, немедленно явились в Одессу для зачисления в «бессарабские» части Белой армии. Под командой члена Комитета полковника Н.А. Зеленецкого в Одессе началось формирование 14-й пехотной дивизии, а также 14-й артиллерийской бригады под командованием генерала Надеина. Ко 2 ноября Зеленецкий закончил формирование первого полка. Под видом пограничной стражи на линии Днестра создавались кавалерийские отряды. Войска, предназначенные для военных действий по освобождению Бессарабии, были объединены в Днестровский отряд. В воинских частях и среди населения была развернута пропаган-/210/-дистская подготовка Бессарабской операции. Перспектива войны за освобождение Бессарабии сплотила население против внешнего врага и притупила остроту гражданского конфликта. Располагая контингентом войск численностью всего 13,5 тыс. штыков и сабель, в пять раз меньшим, чем интервенты в начале 1919 г., белые сохраняли контроль над территорией Херсонской и Подольской губерний.

      Деятели Комитета «Спасение Бессарабии» оказались причастны к решению судьбы сформированной из русинов Галицийской армии. В ходе переговоров с правительством Западно-Украинской Народной Республики А.И. Деникин согласился с сохранением Восточно-Галицийской автономии в составе России, и 6 ноября 1919 г. в районе Винницы, где белую контрразведку возглавлял полковник Ф.И. Гагауз, Галицийская армия в полном составе перешла на сторону ВСЮР. По численности (около 50 тыс. чел.) она вчетверо превосходила белые войска в Новороссии. Однако галичане не желали воевать против русских людей - ни против белых, ни против красных [35, с. 233-234]. Кроме того, они были измотаны боями с польскими легионами, больше половины бойцов болели тифом. По распоряжению командования белых галичане были размещены в Балте, Бирзуле, Тирасполе, Раздельной, Одессе. После восстановления боеспособности эти части можно было задействовать в операции по освобождению Бессарабии. Правительство ЗУНР отправилось в Одессу, под надзор А.А. Гепецкого и полковника В.Ф. Цепушелова, начальника отдела контрразведки при штабе генерал-лейтенанта Н.Н. Шиллинга.

      Против представителей деникинской администрации, считавших проведение операции по освобождению Бессарабии до победы белых в гражданской войне нецелесообразным, деятели Комитета «Спасение Бессарабии» действовали решительно. В сентябре и октябре 1919 г. по настоянию полковников Гепецкого и Козлова один за другим были уволены со службы два коменданта гарнизона Одессы -полковники Мунтян и Востросаблин, обвиненные в «румынофи-лии»: полагая, что прежде всего следует победить большевиков, они чинили препятствия формированию «бессарабских» частей. В октябре Комитет «Спасение Бессарабии» обсудил также вопрос о замене генерала А.В. Геруа, представлявшего ВСЮР в Бухаресте, генералом В.И. Гурко, поскольку первый также не считал вопрос об освобождении Бессарабии первоочередным.

      Осложнить военно-политическую обстановку в Новороссии и тем самым затруднить проведение Бессарабской операции грозили действия начальника контрразведки Одессы Кирпичникова. Его /211/ ниями к декабрю 1919 г. были заключены в тюрьму 1 075 человек, в том числе 800 - за принадлежность к левым партиям (сюда вошли и сочувствующие им). Схваченные контрразведчиками ранее руководитель разведывательного отдела Военно-революционного штаба одесского подполья А. Хворостин, П. Лазарев и секретарь Союза металлистов Горбатов были расстреляны [18, с. 119]. Тем самым Кирпичников нарушил тайную договоренность Гепецкого с большевистским подпольем. После этих казней восстановить былое доверие шеф контрразведки Новороссии мог только одним способом. И Кирпичников был убит.

      Согласно одной из версий, убийство совершили подпольщики, по другой - бойцы партизанского отряда Жоржа Белого. Но ветераны одесского подполья заслугу ликвидации Кирпичникова себе не приписывали. Абсурдную версию выдвинул в эмиграции Н.Н. Козлов: чиновник-коррупционер (по другой версии - полковник) был приговорен к расстрелу на собрании сотрудников белогвардейских и английской спецслужб [13, с. 9]. Однако британских войск и военного флота в то время в Одессе не было, а убийство контрразведчиками своего шефа за вымогание взяток не имеет прецедентов в истории гражданской войны. Но случайно ли упомянул Козлов о совещании контрразведчиков? Глава деникинской разведки намекал на причастность к ликвидации Кирпичникова его начальника - полковника А.А. Гепецкого. Или начальника военной контрразведки полковника В.Ф. Цепушелова?

      Белые разгромили войска Симона Петлюры и отбросили их за линию, контролируемую польской армией. Однако на антибольшевистском фронте ВСЮР начали терпеть поражения. В ноябре 1919 г. части, подготовленные белыми для операции по освобождению Бессарабии, деникинское командование перебросило на борьбу против Красной армии. Положения на фронте эта мера не изменила, но восстановленная военная опора Комитета «Спасение Бессарабии» на линии Днестра была потеряна вторично.

      Руководство Комитета было намерено продолжить борьбу за освобождение Бессарабии и после поражения Добровольческой армии. Полковник Гепецкий запросил у белого командования на нужды бессарабского подполья крупную сумму - 12 млн руб. В начале января 1920 г. эти деньги поступили в распоряжение Комитета. В последние недели существования белой власти в Одессе и левобережном Поднестровье члены Комитета и сотрудники Гепецкого подбирали агентов для направления в Бессарабию с задачей продолжить /212/ работу, начатую в 1918 г. Деятельность эта была прервана 13 февраля 1920 г., когда войска Красной армии вновь вошли в Тирасполь.

      Приказ о расстреле политзаключенных, отданный командованием ВСЮР в Одессе, выполнен не был. Подразделение белых, якобы присланное из Киева охранять тюрьму и, видимо, выполнить этот приказ, выпустило заключенных и сложило оружие еще до прибытия красных войск [8, с. 210]. Остались живы и дождались освобождения города и арестованные белой контрразведкой чекисты [18, с. 119]. Что это было: упущение контрразведчиков или услуга, оказанная А.А. Гепецким большевикам? Скорее, второе.

      Румынское правительство отказалось пропустить в Бессарабию отступающие войска ВСЮР. Эти части, в том числе обоз с 7 тыс. раненых и беженцев, были вынуждены совершить под командой генерал-лейтенанта Н.Э. Бредова тяжелый 14-дневный переход вдоль Днестра от Овидиополя и Тирасполя до Новой Ушицы, где были разоружены польскими войсками. Красные этому переходу практически не препятствовали. Укомплектованная преимущественно уроженцами Бессарабии кавалерийская бригада под командой Г.И. Котовского дождалась прохождения «бредовской» колонны и только после этого вступила в Тирасполь. «Красному генералу» Котовскому, широко известному со времен революции 1905-1907 гг., верили даже белые. Находившиеся в с. Сук лея, на окраине города 7,5 тыс. солдат и офицеров ВСЮР сложили оружие перед его бригадой численностью всего в 500 бойцов. Белым выдали соответствующие справки и распустили их по домам. А в Бессарабии белое подполье создало полулегальную «Бессарабскую монархическую организацию», руководимую генерал-лейтенантом Е.А. Леонтовичем [49, с. 103-105].

      С румынской оккупацией Бессарабии не смирились не только красные, но и белые. Общей целью основных участников гражданской войны на Днестре стало воссоединение области с Россией. Для решения этой задачи белые негласно взаимодействовали с красными. В 1918-1920 гг. Комитет «Спасение /213/ Бессарабии», как и большевистское подполье, готовил в Бессарабии освободительное восстание. Свою политическую и организационную работу он проводил последовательно и в тактическом плане успешно. Участники организации оказали поддержку Хотинскому восстанию и приняли участие в Бендерском восстании, организованном большевиками. Также они готовили операцию войск ВСЮР по освобождению области. Достичь своей конечной цели Комитет «Спасение Бессарабии» не смог вследствие поражения белых в гражданской войне.

      ЛИТЕРАТУРА

      1. Алфавитный список дворянских родов Бессарабской губернии, внесенных в дворянскую родословную книгу (1821-1916). Режим доступа: http://www.bessarabia.ru/dvorl.htm
      2. Вертело Анри. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ ruwiki/1729857
      3. Борьба трудящихся Молдавии против интервентов и внутренней контрреволюции в 1917-1920 гг. Сборник документов и материалов. Кишинев, 1967.
      4. В суматохе 1919 года. В кн.: Полушин В. Тирасполь на грани столетий. Кн. 2. Тирасполь, 1996.
      5. Воспоминания участника восстания. Режим доступа: https:// gvizdivtsi.org.ua/
      6. Гавриил (Чепур). Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/ Гавриил (Чепур)
      7. Гагауз Федор Иванович. Режим доступа: http://regiment.ru/bio/G/ 438.htm.
      8. Героическое подполье. В тылу деникинской армии. Воспоминания. М., 1975.
      9. Геруа Александр Владимирович. Режим доступа: http://dic.academic. ru/dic.nsf/ruwiki/321052
      10. Греков Александр Петрович. Режим доступа: http://www.grwar. ru/persons/persons.html?id=1026
      11. Елена Кирилловна Соколовская: женщина в русской революции. Режим доступа: http://krasnaya-zastava.ru/wiki/index.php
      12. Журьяри Георгий Александрович. Режим доступа: http://www.grwar.ru/persons/persons. html?id=7012.
      13. Зинько Ф.З. Кое-что из истории одесской ЧК. Одесса, 1998.
      14. Иванова З.М. Левобережные районы Молдавии в 1918-1924 гг. (Исторический очерк). Кишинев, 1979.
      15. История Молдовы. Т. III. Молдавия в новейшее время (1917 - начало XXI века). Кишинев, 2016. /214/
      16. История Приднестровской Молдавской Республики. Т. 2. Ч. 1. Тирасполь, 2001.
      17. Кадры белогвардейской контрразведки. Режим доступа: http:// www. autovipclub. г u/forum/showthread .php?t=3161
      18. Кирмель H.C. Спецслужбы Белого движения. 1918-1922. Контрразведка. М, 2013.
      19. Леонтович Евгений Александрович. Режим доступа: http://pskov-grad.ru/war/pervaya-mirovaya-vojna/27442-leontovich-evgeniy-aleksandrovich.html
      20. Милюков Павел Николаевич. Режим доступа: https://ru.wikipedia. org/wiki/ Милюков_ Павел_Николаевич
      21. Назария С.М. Бессарабский вопрос в эпоху мировых войн и его интерпретации в историографии: от возникновения до Парижских мирных договоров (1917-1947). Кишинэу, 2018.
      22. Национальный архив Республики Молдова (НАРМ). Ф. 679. On. 1. Д. 4929.
      23. НАРМ. Ф. 679. On. 1. Д. 4929.
      24. НАРМ. Ф. 680. On. 1. Д. 3401.
      25. НАРМ. Ф. 680. Оп.1. Д. 3993.
      26. «Натиск на Восток»: агрессивный румынизм с начала XX века по настоящее время. Сборник статей, документов и воспоминаний. Бендеры, 2011.
      27. Новохатский М. Путь в легенду. Очерк жизни Г.И. Котовского. Кишинев, 1976.
      28. Орлов В.Г. Двойной агент. Записки русского контрразведчика. М., 1998.
      29. Подольский 55-й пехотный полк. Режим доступа: https://ru. wikipedia.org/wiki/nofloabCKHfi_55-fi_nexoTHbifi_mwiK
      30. Процесс 108-ми. В кн.: Советская Молдавия. Краткая энциклопедия. Кишинев, 1982.
      31. Пученков А.С. «Большой город дает возможность развернуться»: из истории французской интервенции в Одессе. Режим доступа: https:// cyberleninka.ru/article/n/bolshoy-gorod-daet-vozmozhnost-razvernutsya-iz-istorii-frantsuzskoy-interventsii-v-odesse
      32. Русское поле. Кишинев, 2010. № 1.
      33. Советско-румынские договоры. Режим доступа: http://www.live-internet.ru/users/5016459/post233385474/
      34. Стати В. История Молдовы. Кишинев, 2014.
      35. Суляк С. Осколки Святой Руси: Очерки этнической истории рус-наков Молдавии. Кишинев, 2004.
      36. Тарнакин В., Соловьева Т. Дети Карла Шмидта. Режим доступа: https://orasulmeuchisinau.wordpress.com/2009/12/10/
      37. Тиховская О. Бессарабский, безответный? // Русское слово. 2017. № 3. /215/
      38. Фьодоров Г.К. Режим де репрессий сынжероасе. Кишинэу, 1973.
      39. Хотинское восстание. Режим доступа: http://mirznanii.eom/a/ 346727/khotinskoe-vosstanie
      40. Хотинское восстание. Сборник документов и материалов. Кишинев, 1976.
      41. Хотинское восстание: воспоминания Адажия Н.Л. Режим доступа: https://ukrkovcheg.org.ua/xoTHHCKoe-BoccTaHHe-BocnoMHHaHHH-afl/
      42. Цыпин В. История Русской Церкви. Т. 9. М., 1997. Режим доступа: http:// www.sedmitza.ru/index. html?sid = 247&did = 3526&p_ comment=history
      43. Широкорад А.Б. Утерянные земли России. Отколовшиеся республики. М., 2007.
      44. Шорников П. Голосование под угрозой штыков // Русское слово. 2018. № 14.
      45. Шорников П. Иеремия Чекан, священник и общественный деятель. В сб.: Покровские чтения. Кн. 11. Тирасполь, 2010.
      46. Шорников П. Павел Ткаченко во главе бессарабского подполья // Русин. 2008. № 1-2.
      47. Шорников П. Тираспольская база офицерской организации «Спасение Бессарабии». 1918-1920. // Общественная мысль Приднестровья. 2012. № 1.
      48. Шорников П.М. Белые и красные на Днестре: саботаж гражданской войны? // Русин. 2014. № 4.
      49. Шорников П.М. Бессарабский фронт. (1918-1940 гг.). Тирасполь, 2011.
      50. Шорников П.М. Досье подвижника. Общественная деятельность Иеремии Чекана по материалам румынской тайной полиции // Русский альбом. Кишинев, 2002. Вып. 7.
      51. Шорников П.М. Народное православие в Молдавии. Очерки истории. Тирасполь, 2018.
      52. Ясское совещание. Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/ Ясское_совещание
      53. Ghibu О. Trei ani ре frontul basarabean. Bucure§ti, 1996.
      54. “Unirea” §i evenimentele anului 1918 din Republuca Moldoveneasca in documentele Siguranjei §i Armatei RomBne. Chisinau, 2018. /216/

      Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 181-216.
    • Шорников П.М. Подготовка правительством Румынии аннексии Бессарабии на завершающем этапе Первой мировой войны// Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С.28-45. С. 144-160
      Автор: Военкомуезд
      П.М. ШОРНИКОВ,
      канд. ист. наук (г. Тирасполь)

      ПОДГОТОВКА ПРАВИТЕЛЬСТВОМ РУМЫНИИ АННЕКСИИ БЕССАРАБИИ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

      Аннотация: Статья посвящена характеристике предыстории аннексии Бессарабии королевской Румынией в 1917 - начале 1918 гг. Раскрыта деятельность Молдавской национальной партии, Молдавской прогрессивной партии, Сфатул Цэрий, румынской резидентуры по подготовке вооруженной интервенции румынских войск в Бессарабскую губернию и дальнейшей ее аннексии королевской Румынией.

      Ключевые слова: Молдавская национальная партия, Молдавская прогрессивная партия, Сфатул Цэрий, аннексия, Румыния.

      Распространенным методологическим пороком современной историографии Молдавии является рассмотрение событий переломных 1917-1918 гг. вне исторического контекста, как обусловленных только внутренними социально-экономическими причинами. Между тем, в научном обороте находится достаточное количество источников, свидетельствующих об активном вмешательстве в политическую борьбу, развернувшуюся в Бессарабии после падения царской власти, королевского правительства Румынии. Иностранное влияние на ход событий заслуживает специального рассмотрения.

      У политического класса Румынского королевства уже в конце XIX в. имелись территориальные претензии к соседним странам, в том числе к России. В первые годы XX в. секретная служба Бухареста пыталась инициировать среди молдаван, составлявших /144/ половину населения Бессарабии, движение за ее присоединение к Румынии. Накануне и в период революции 1905-1907 гг. центральную роль в подрывной операции сыграл молдаванин-эмигрант, писатель Константин Стере. Ему удалось привлечь к прорумынской «национально-культурной» деятельности нескольких лиц и выпустить шесть номеров газеты «Басарабия», в которой он огласил идею автономизации области.

      В период Первой мировой войны на страницах финансируемой из Румынии кишиневской газеты «Кувынт молдовенеск» публиковались явно антироссийские материалы [12, с. 202-215; 13, с. 28-44]. Однако молдавское национально-культурное движение стояло на позициях российского патриотизма, а его деятели, подобно поэту и историку Алексею Матеевичу, с начала войны находились в действующей армии.

      Губерния являлась тылом войск русского Юго-Западного фронта. Значительная часть мужского населения была призвана в армию. Общая численность мобилизованных в 1914-1917 гг. достигла 256 тыс. человек, 10,4% всего населения губернии. Участвуя в боевых действиях, уроженцы Бессарабии проявляли храбрость и мужество, преданность Российскому государству; дезертиров было немного [6, с. 105; 2, с. 286-289]. Массовый характер носили также трудовые мобилизации.

      Население оставалось лояльным существующей власти. В политическом обзоре за октябрь 1915 - февраль 1916 гг., составленном губернским жандармским управлением, отмечено: «...ввиду постройки в северной части губернии целого ряда укреплений военным начальством требуется значительное количество в несколько десятков тысяч рабочих и тысячи подвод со всей территории губернии. Не было случая отклонения от исполнения сего или сопротивления при нарядах и отправлении этой массы, часто следующей на места работы по железной дороге в полном порядке и почти без надзора. Плохая организация этого дела на месте работы, когда тысячи людей по два-три дня ждут нарядов под открытым небом, /145/ в степи, вызывает лишь пассивный протест путем бегства на место жительства, но, возвращаемые полицией обратно, беглецы безропотно являются на места работы даже одиночным порядком» [6, с. 105-107].

      Военные нужды стимулировали подъем ряда отраслей промышленности. Было проложено до 400 верст железнодорожных линий, общая протяженность железнодорожных путей удвоилась. Быстро развивался Бендерский железнодорожный узел. К лету 1917 г. Бендерский участок тяги располагал 253 паровозами, его паровозный парк почти равнялся Киевскому и Одесскому, вместе взятым. Большое развитие получила ремонтная база. В Килии и Бендерах были построены или реконструированы судоремонтные мастерские. В мастерских Килии работало 600 рабочих и солдат, а в Рени при мастерских возник целый рабочий поселок. Подъем переживали мукомольная промышленность, винокурение и переработка табака, кожевенное и обувное производства, деревообработка. Однако половина крупных предприятий закрылась из-за нехватки сырья и топлива [6, с. 103-104]. Социальная напряженность в губернии, как и в стране в целом, возрастала.

      Угроза превращения Бессарабии в театр военных действий возникла осенью 1916 г., когда в войну на стороне Антанты вступила Румыния. Австро-венгерская армия, в июле-августе потерпевшая поражение на полях Галиции от русских войск под командованием генерала А.А. Брусилова, отыгралась на более слабом противнике. В течение 100 дней она разгромила румынскую армию, захватила Бухарест и большую часть Румынии [16, р. 296-297]. Бессарабию наводнили румынские беженцы. Спешно создав Румынский фронт, российское командование остановило наступление противника в Пруто-Карпатской Молдавии. На фронте продолжалась позиционная война, а королевское правительство обосновалось в Яссах и, опираясь на помощь России, приступило к воссозданию румынской армии. То обстоятельство, что русские войска спасли румынскую государственность, не помешало правящим кругам страны вспомнить о территориальных притязаниях к России. В феврале 1917 г., когда в России началась революция, королевское правительство вмешалось во внутренние дела союзного государства.

      К этому времени 80% территории Румынии были оккупированы австро-германскими войсками, а румынская армия разгромлена. Королевское правительство всецело зависело от России. «Если мы имеем кусок хлеба на столе, - говорил премьер-министр Братиану, - /146/ он идет к нам из России! Если есть у нас оружие, которым мы еще удерживаем фронт, - оно поступает к нам из России! Если есть еще в госпиталях для раненых какие-то медикаменты или пакет ваты - все они идут из России. К несчастью, мы сегодня живем из милости России!».

      Тем не менее уже в декабре 1916 г. по поручению премьера была проведена политическая рекогносцировка. Из Ясс выехал в Бессарабию участник румынского национального движения в Трансильвании Онисифор Гибу. «Я не отправился в Бессарабию в качестве беженца, - вспоминает он, - а поехал с точно разработанным планом... Нельзя было заниматься национальной политикой в Бессарабии, - пишет далее мемуарист, - без директив тех, кто отвечает за саму судьбу нации». Перед отъездом в Бессарабию О. Гибу принимали в Яссах премьер-министр И. Братиану, начальник генштаба румынской армии генерал К. Презан, министры Т. Ионеску, О. Гога, Н. Иорга и др.

      К моменту падения царской власти молдавских националистических организаций с фиксированным членством и политической программой в Бессарабии не существовало. Отсутствовали и сепаратистские тенденции. «Революция, - признал в 1930-е гг. историк Шт. Чобану, - застала бессарабских молдаван еще менее подготовленными к ней, чем другие народы России». «Молдавский народ, - отметил другой деятель того времени, Г. Пынтя, - не был готов к этим великим переменам и национальным реформам» [4, с. 9]. Крестьянство Бессарабии стремилось к переделу земли. Правительство Румынии попыталось использовать в своих интересах провозглашенный революцией лозунг права наций на самоопределение «вплоть до отделения». «Великая русская революция, провозгласившая принцип права народов самим решать свою судьбу, - полагал О. Гибу, - логически вела к идее присоединения Бессарабии к румынскому стволу» [14, р. 40-41]. Нарастающая в России революционная смута внушила правящим кругам Румынии уверенность в успехе операции по политической подготовке аннексии Бессарабии. /147/

      Вторично О. Гибу, отметим эту странность - подданный Австро-Венгрии, с которой Россия и Румыния вели войну, - прибыл в Кишинев 12 марта 1917 г., после свержения царя, в качестве «делегата» Министерства культов Румынии. 5 апреля при содействии редактора газеты «Кувынт молдовенеск» Пантелеймона Халиппы эмиссар собрал полтора десятка небезызвестных в городе лиц: отставного генерала Донича, помещиков П. Горе и В. Херцу (немца), юристов И. Пеливана, Т. Ионку, С. Мурафу, священнослужителей Гурия и К. Партение и др., по его словам, «бессарабских интеллигентов, думавших воспользоваться новой революцией» в личных целях, и объявил об учреждении Молдавской национальной партии (далее - МНП). Румынский резидент снабдил «молдавскую» партию проектом программы. Увязывая деятельность МНП с интересами текущей политики Румынии, он обязывал партию поддержать лозунг войны до победного конца. Другим лозунгом, подлежавшим продвижению, стал лозунг автономизации Бессарабии; в ее осуществлении румынская сторона усматривала прелюдию отделения области от России [14, р. 95, 111]. Обеспечивая румынскому правительству организационный контроль над МНП, ключевой пост «секретаря для заседаний» занял сам О. Гибу. Председателем МНП участники заседания заочно провозгласили уроженца Трансильвании помещика Василе Строеску, проживавшего в Одессе, старого и больного человека. Пост «генерального секретаря» МНП получил П. Халиппа. В ноябре 1917 г. румынский министр Г. Мырзеску квалифицировал Халиппу как «агента Стере», который выполнял задания румынской разведки. Другим агентом К. Стере была, по утверждению министра, активистка МНП Елена Алистар.

      «Команда МНП» была не единственной ставкой румынской спецслужбы. В марте 1917 г. в Петроград были вызваны с фронта несколько десятков солдат и офицеров-молдаван. После двухмесячной политической подготовки «Петроградская группа» (47 человек), руководимая преподавателем коммерческого училища, членом Петроградского Совета Иваном Инкульцом, а /148/ также приват-доцентами Пантелеймоном Ерханом и Александром Болдуром, была направлена в Бессарабию с задачей «углублять революцию». За ее спиной, по утверждению Инкульца, стояли румынский посол в России К. Диаманди и сам глава Временного правительства А.Ф. Керенский [15, р. 9-10]. Если Ерхана и Болдура румынская спецслужба, похоже, использовала втемную, то Инкулец свою революционную карьеру, несомненно, делал по ее заданию. Иначе он не был бы спустя всего несколько месяцев включен в состав румынского правительства. В Севастополе, где проходили службу несколько тысяч солдат, матросов и офицеров-молдаван, не без влияния офицеров комитета стоявших там румынских кораблей образовалась еще одна молдавская националистическая группа. И, наконец, в середине марта 1917 г. в Одессе, на курсах переводчиков при разведывательном отделе I штаба военного округа, где обучались около 100 солдат-молдаван, был учрежден Организационный комитет Молдавской прогрессивной партии (далее - МПП) во главе с начальником курсов штабс-капитаном Эммануилом Катели [4, с. 19, 52].

      Органы политического сыска были в России разгромлены, но военная контрразведка сохранилась и, несомненно, была в курсе румынских происков. Однако установившееся в России двоевластие гарантировало исполнителям подрывной работы безопасность, а сотрудничество с О. Гибу - легкий заработок. Деньги у резидента имелись. Октавиан Гога, прибыв по заданию генерального штаба румынской армии в Кишинев, передал ему огром-/149/-ную сумму в 20 тыс. руб. Кроме того, деньги поступали через В. Строеску. На эти средства О. Гибу учредил ряд печатных органов. Центральным органом МНП стала выходившая с 1915 г. газета «Кувынт молдовенеск». При посредстве группы румынских беженцев Гибу учредил в Кишиневе «панрумынский» еженедельник «Ардялул» и журнал «Шкоала молдовеняскэ», а для распространения в русских войсках - газету «Солдатул молдован». В Киеве был налажен выпуск газеты «Ромыния Маре», а в Одессе - двух газет: для солдат-молдаван - «Депеша», для румынских беженцев - «Лупта». Вся эта пресса пыталась направить критику царского режима в антирусское русло, пропагандировала латинскую графику, а главное, формировала актив, ориентированный на Румынию. На проходивших весной и летом 1917 г. в Кишиневе съездах, конференциях, собраниях, а также в печати члены «команды МНП» пропагандировали лишь идею автономии Бессарабии. На учительском съезде 10 апреля 1917 г. учитель И. Буздыга (впоследствии - Буздуган) озвучил доклад, написанный О. Гибу и выдержанный в антирусском духе. Подобным образом выступил на съезде и П. Халиппа. Однако отклика среди учителей их тезисы не нашли.

      На съезде молдавских учителей 25-28 мая румынский резидент устами того же Буздыги поставил вопрос о переводе молдавской письменности на латинскую графику. Несмотря на поддержку Халиппы и других членов МНП, предложение было встречено протестами. Против этой идеи высказались и участники курсов повышения квалификации учителей. И только Молдавская школьная комиссия при губернском земстве, состоявшая из членов МНП, проголосовала за латинскую графику. Из активистов МНП Гибу учредил «Ассоциацию бессарабских учителей» и - практически из тех же лиц - «Общество за культуру румын в Бессарабии». С целью привития учителям-молдаванам румынского национального сознания он от имени «Ассоциации» организовал в Кишиневе курсы румынского языка. Из их участников преподаватели-румыны и сам резидент вербовали подручных. «Обществу» резидент передал доставленную из Румынии типографию с латинским шрифтом, и подручные резидента начали печатать латиницей учебники для молдавских школ. Однако учительство не приняло смены графики. В 1917-1918 учебном году обучение письму и преподавание в молдавских школах велось на кириллице.

      Опасаясь отрыва Бессарабии от России, молдавское крестьянство отвергало идею автономизации края. «Самым мощным их оружием, - сообщали о своих противниках - молдавских патриотах эмиссары /150/ МНП в Бельцком уезде, - является убеждение крестьян, что мы (молдавская партия) куплены боярами и желаем вновь навязать им [крестьянам] королей или присоединить Бессарабию к Румынии». Крестьяне-молдаване срывали принятие выдвигаемых членами МНП предложений автономистского толка и добивались принятия анти-автономистских резолюций. На съезде аграриев в Оргееве крестьяне произносили «речи о недоверии к Молдавской национальной партии, отказывались от автономии, видя в ней желание отделиться от России». В пределах Российской демократической республики, записано в резолюции крестьянского съезда в Бельцах, Бессарабии не нужно никакой автономии. «Молдавское население, - говорилось в телеграмме, направленной Временному правительству крестьянами села Устье Криулянской волости, - считает гибельным для Бессарабии выделение ее в особую политическую единицу, признавая, что только полное слияние Бессарабии с демократически управляемой великой Россией поможет процветанию нашего края и всего его населения, без различия национальностей» [1, с. 43]. Политический эффект деятельности МНП, как вскоре показали выборы в Учредительное собрание, был близок к нулю.

      Результативнее действовали члены «Петроградской группы», политически более подготовленные, чем провинциалы из «команды МНП». Выступая с позиций интернационализма и российского патриотизма, поддерживая требования крестьянства, Ерхан, Инкулец и некоторые из их спутников уже летом 1917 г. стали играть ведущие роли в губернском исполнительном комитете, исполкоме Совета крестьянских депутатов Бессарабии, в губернском земстве и других организациях. Казалось, они захватили руководство молдавским национальным движением. Но связывать свою политическую судьбу с вопросом об автономизации Бессарабии они не желали. Сдвиг в общественном мнении по этому вопросу произошел под влиянием Киева. 10 июня 1917 г. Центральная Рада приняла декларацию об автономии Украины. 6 июля Рада потребовала включения в состав Украины Бессарабской губернии. Прекрасно уживаясь с русинами и малороссами, молдаване и другие национальные сообщества Бессарабии не желали оказаться под властью украинских националистов. Кишиневский Совет рабочих и солдатских депутатов, Советы крестьянских депутатов, губернский исполнительный комитет, земские организации, бессарабские организации кадетов, трудовой народно-социалистической партии, МПП, молдавские организации в армии и представители общественных организаций национальных /151/ меньшинств, даже лица, выступавшие от имени местных украинцев, осудили притязания Рады на Бессарабию [4, с. 93, 110]. Спасением от диктата Рады представлялась автономизация Бессарабии.

      В июле 1917 г., после провала «наступления Керенского» в районе Луцка, австро-венгерские войска заняли Черновцы. Угроза оккупации нависла над севером Бессарабии. Однако в сражении при селе Мэрэшть в Южной Буковине войска 4-й русской и 2-й румынской армий, предприняв контрнаступление, добились тактического успеха и сорвали подготовленное к этому времени наступление противника. В августе в боях, вошедших в румынскую историю как сражение при Мэрэшешть, румынские и русские войска отразили наступление 12 германских и австро-венгерских дивизий. Попытка противника завершить оккупацию Румынии и вывести королевство из войны была сорвана [16, р. 300]. В конце августа-сентябре 1917 г. на Румынском фронте продолжались кровопролитные бои, тем не менее стойкость, проявленная румынами под Мэрэшть и Мэрэшешть, показала, что румынская армия обрела боеспособность. Осознание этого обстоятельства побудило королевское правительство к активизации операции в Бессарабии.

      В ее проведении были задействованы пять министерств и Генеральный штаб румынской армии. «Пятую колонну» Румынии в Бессарабии составляли в основном не молдаване, а румыны. К августу 1917 г. от имени МНП идеологию румынизма насаждали в Бессарабии более 800 беженцев из Румынии -учителей, священников и других интеллигентов, в основном трансильванцы. Они сознавали, что участвуют в заговоре. «Я уже давно нахожусь в Бессарабии, вместе с другими, местными, мы готовим важные события, которые произойдут в ближайшем будущем», - сообщал своему другу в Румынию профессор Мургоч. «Ардялъские интеллигенты, - подчеркнул Гибу в своих воспоминаниях, - выступили инициаторами и участниками движения за отделение Бессарабии от /152/ России и ее объединение с Румынией». Это было не только его мнение. Трансильванцы, отмечал в 1918 г. румынский министр Константин Арджетояну, были единственными сеятелями румынизма в Бессарабии [14, с. 247, 588].

      Действительно, антироссийский сепаратизм в Бессарабии отсутствовал. В ходе общественной дискуссии, спровоцированной конфликтом с Киевом, в обществе было достигнуто согласие о создании автономии; о решении этого вопроса без плебисцита, по согласию «авторитетных общественных групп»; о представительстве в ее законодательном собрании всех национальных сообществ Бессарабии. Продолжались споры по вопросу о форме автономии, пределах компетенции ее органов и т.п. Однако автономистское движение все же не приобрело характера движения народного. Даже бессарабские приверженцы «свободного устройства наций» полагали, что «движение к автономии носит в Бессарабии интеллигентский характер, что молдаване в массе своей чужды ему». В дни наступления австро-германских войск на Румынском фронте, начатого в июле 1917 г., молдавские военные организации обратились к солдатам и офицерам-молдаванам с призывом не слушать тех, кто разлагает армию, стойко защищать Свободную Россию и Бессарабию [4, с. 128]. Таким образом, общественное согласие на автономизацию губернии не означало принятия курса на отрыв губернии от России.

      Осенью 1917 г. в России развернулось крестьянское движение. В Бессарабии крестьяне вопреки протестам и угрозам властей, призывам МНП и других партий и организаций также громили имения помещиков, делили помещичью землю и собственность; чтобы предотвратить возвращение владельцев, сжигали жилые и хозяйственные постройки. Под предлогом необходимости пресечь анархию Временное правительство приступило к формированию национальных воинских частей - латышских, польских, украинских, молдавских и др. Эта мера создавала для целостности страны гораздо большую угрозу, чем подрывная работа противника и «союзников». Поскольку личный состав таких частей получал возможность неопределенно долгое время избегать участия в боевых действиях, отзыв «национальных» солдат и офицеров с фронта разжигал в армии национальный антагонизм, ускорял ее разложение. В съезде, состоявшемся в Кишиневе 20-27 октября 1917 г. с согласия А.Ф. Керенского и при содействии начальника штаба Румынского фронта генерала Д.Г. Щербачева, приняли участие около 600 солдат и офицеров-молдаван. Они поддержали требования о «национализации» /153/ армии и «автономизации» Бессарабии, а также решение об образовании Краевого Совета (Сфатул Цэрий), приняли резолюцию о признании федерации единственно приемлемой формой государственного устройства России. Кишиневский съезд был звеном общероссийской операции по развалу армии и государства. В те же дни с подобной повесткой дня в Киеве был проведен Всероссийский военно-украинский съезд, принявший сходные решения [14, р. 417-419].

      25 октября власть в Петрограде взяли большевики. Одним из первых они приняли декрет «О праве наций на самоопределение». Препятствий воссозданию молдавской государственности не предвиделось. Стремясь расставить в ее руководстве своих людей, румынская агентура законспирировала работу по выполнению решений военно-молдавского съезда, поручив эту работу комиссии в составе И. Инкульца, П. Ерхана, П. Халиппы и двоих политически малоопытных военных. Однако и в этом составе комиссия не принимала мер по сепарации Бессарабии. Учредительный съезд Сфатул Цэрий был назначен на 21 ноября 1917 г. по инициативе О. Гибу. Извещение об этом было опубликовано только в органе трансильванских беженцев газете «Ардялул». 20 ноября резидент провел в комиссии решение о том, что к избранию председателем Сфатул Цэрий будет рекомендован член «команды МНП» И.В. Пеливан, шовинист и русофоб. «Я ушел с заседания, - признал О. Гибу в мемуарах, - будучи доволен тем, что Сфатул Цэрий будет иметь соответствующего председателя».

      Однако после его ухода пришли представители национальных меньшинств и запротестовали. Деятели «Петроградской группы» охотно пересмотрели принятое решение. На первом же заседании Краевого Совета по предложению П.В. Ерхана председателем Сфатул Цэрий был избран И.К. Инкулец [14, р. 436]. Члены Краевого Совета, представлявшие 29 общественных организаций, предпочли члена Петроградского Совета. «Генерального секретаря» МНП П. Халиппу избрали всего лишь вице-председателем Сфатул Цэрий. Вероятно, О. Гибу был не главным закулисным дирижером подрывной опера-/154/-28 ноября Сфатул Цэрий объявил себя «верховной властью в Бессарабии до созыва Бессарабского народного собрания». Его исполнительным органом стал Совет генеральных директоров. Таким образом, к концу ноября 1917 г. Бессарабия располагала законодательным собранием (Сфатул Цэрий), правительством (Совет генеральных директоров), вооруженными силами (молдавские полки). 13-15 ноября в Бессарабии, как и во всей России, состоялись выборы в Учредительное собрание. Набрав всего 2,2% голосов, МНП не смогла провести в Учредительное собрание ни одного своего кандидата. Однако по списку Совета крестьянских депутатов мандаты завоевали молдаване И.К. Инкулец, П.В. Ерхан, Т.В. Которое, В.М. Рудьев и, возможно, Ф.П. Кожухарь [3, с. 51-52]. Для Халиппы и других деятелей МНП единственный шанс удержаться на политической арене заключался в образовании молдавской государственности. 2 декабря Сфатул Цэрий провозгласил создание Молдавской Народной Республики (далее - МНР) в составе федеративной России. По предложению И.К. Инкульца ее правительство возглавил П.В. Ерхан. Таким образом, власть оказалась в руках лиц, направленных в Бессарабию при участии А.Ф. Керенского. Однако Временное правительство уже было свергнуто, а главное, у И. Инкульца имелись и другие хозяева, в Яссах. По этой причине политический инструмент в его лице обрело правительство Румынии.

      Стремясь рассорить молдаван с украинцами и создать рычаг давления на Киев, румынская агентура предъявила от имени Сфатул Цэрий территориальные претензии Украине. В составе Краевого Совета для «заднестровских» молдаван были зарезервированы 10 мест. 17 декабря 1917 г. О. Гибу, П. Халиппа и еще двое активистов МНП выехали в Тирасполь и вместе с несколькими военными и учителями, прошедшими в июне-июле в Кишиневе курсы «языковой» и политической переподготовки, инсценировали съезд «заднестровских» молдаван. Участвовали примерно 50 человек: крестьяне из ближних сел, 15 солдат-трансильванцев, несколько интеллигентов. Проект резолюции, составленный О. Гибу, включал требования об обеспечении школьного обучения, богослужения, судопроизводства и медицинского обслуживания на молдавском языке. Резидент подсказал участникам «съезда» также пункт о переводе молдавской письменности на латинскую (не румынскую!) графику [14, р. 467-485].

      Правительство большевиков пыталось вывести Россию из войны, а в Яссах зрело решение спасти румынскую монархию путем капитуляции; 26 ноября 1917 г. румынское правительство заключило /155/ в Фокшанах перемирие со странами германского блока. Представители Франции и Англии, взявших курс на разжигание гражданской войны в России, поддержали намерение королевского двора удалить русские войска, сражавшиеся на Румынском фронте.

      Выступление Румынии против русских войск, напомнил на Парижской мирной конференции 1 февраля 1919 г. Ион Братиану, было предпринято «по предложению правительств Антанты, в письменной форме заявивших, что эта операция будет последним военным сотрудничеством, которое мы вправе ожидать от Румынии...».

      Генерал Д.Г. Щербачев возглавил заговор. 3-4 декабря 1917 г., когда большевики объявили о признании фронтом власти Совета народных комиссаров, Щербачев арестовал некоторых членов Военно-революционного комитета Румынского фронта. При содействии румынских войск Щербачеву удалось разгромить на фронте большевиков. Лишенные снабжения, преданные союзниками и собственным командованием, русские солдаты начали массами покидать окопы. 7 декабря, захватив бессарабское местечко Леово, румынские войска расстреляли Ивана Нестрата и еще четверых членов местного Совета [8, с. 279; 10, с. 29]. Тем самым Румыния первой из 14 государств начала интервенцию против России.

      По вопросу о том, как обойтись с самой Румынией, согласия между Веной и Берлином не было. Австрийцы намеревались раздробить страну, но командующий германскими войсками в Румынии генерал А. фон Макензен полагал необходимым румынское государство сохранить, а чтобы окончательно рассорить румын с русскими -передать Румынии Бессарабию. 11 декабря 1917 г. до сведения румынского правительства в Яссах были доведены «рекомендации» Макензена: «Сохраните армию и, если можете, оккупируйте Бессарабию!». 26 декабря 1917 г. немцы и румынские коллаборационисты в Бухаресте «отредактировали проекты оккупации Бессарабии». Таким образом, вопрос об оккупации был решен /156/ оккупированной врагом столице Румынии [8, с. 278]. Румынской агентуре в Кишиневе оставалось обеспечить агрессии пропагандистское прикрытие. Однако даже выполнение этой вспомогательной задачи встретило непреодолимые трудности.

      19 декабря 1917 г., когда в Сфатул Цэрий был поставлен вопрос о «приглашении» в Молдавскую республику румынских войск с целью «пресечения анархии», разразился скандал. В Совете директоров, правительстве Молдавской республики, дело доходило чуть «не до бросания чернильниц друг в друга». На молдавские полки, находившиеся в стадии формирования, «пятая колонна» не рассчитывала, их солдаты были настроены патриотически и поддерживали социальные требования крестьянства. «На молдавские части, которые мы имеем, - признал П.В. Ерхан, - мы не можем полагаться, они болъшевизированы». «Молдавская армия, - доложил в конце декабря 1917 г. в Яссы О. Гибу, - более не может противостоять анархии». Видимо, по совету лиц, связанных с Румынией, Ерхан попросил румынское правительство перебросить в Кишинев полк, сформированный к этому времени в Киеве из военнопленных - подданных Австро-Венгрии. Однако текст секретной телеграммы попал в газеты. В народе вспыхнула ненависть к Сфатул Цэрий. Члены правительства МНР - представители Молдавского блока подали в отставку. Инкульцу пришлось выступить с публичным заверением, что «большинство членов Сфатул Цэрий стоят за единство с Российской федеративной республикой», а «свои взгляды за Прут направляет только кучка людей». Надеемся, заверял румынский агент, «что Сфатул Цэрий удастся защитить Бессарабию от поползновений со стороны Румынии». Кризис был преодолен с помощью «демократов» - меньшевиков, бундовцев, эсеров.

      Однако в ночь на 1 января 1918 г. власть в Кишиневе взяли большевики. В тот же день румынское правительство приняло решение о вводе своих войск в Бессарабию. Роль ударной силы переворота была отведена трансильванскому полку. Было принято решение о переброске из Киева на ближайшую к Кишиневу железнодорожную станцию румынского полка численностью в 1 тыс. солдат и офицеров. Это были уроженцы Трансильвании, яростные румынские националисты. Они имели фронтовой опыт и сохраняли дисциплину. Резиденту генерал Презан поручил политическое руководство действиями полка: «Даем Вам, господин Гибу, трансильванских волонтеров, используйте их, как сочтете нужным». В ночь с 5 на 6 января 1918 г. эшелон с трансильванцами прибыл в Кишинев, якобы «не /157/ для того, чтобы оккупировать его в политическом смысле, а чтобы восстановить порядок». Однако революционные власти Кишинева получили сведения о продвижении полка по железной дороге и его задачах. На объединенном заседании Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов, Центрального молдавского военного исполнительного комитета, губернского исполкома Совета крестьянских депутатов, проходившем под председательством Т.В. Ко-тороса, была принята резолюция: «Принимая во внимание интересы революции, родного края и его трудовых масс, мы категорически протестуем против ввода в пределы края чужеземных войск...». Далее содержалось решение об «установлении немедленной связи» с правительством В.И. Ленина, т.е. о признании Советской власти [7]. У станции Гидигич к северу от Кишинева эшелон трансильванцев встретили подразделения 1-го Молдавского и 5-го Заамурского кавалерийского полков. После короткой перестрелки несостоявшиеся каратели сложили оружие. Переворот был сорван.

      Однако революционные силы Бессарабии не располагали ни армией, ни временем, необходимым для ее формирования. Анархия, наступившая после переворота Щербачева в русских войсках Румынского фронта, не позволяла привлечь их к обороне Бессарабии. Центральная Рада нарушила связь Бессарабии с Центральной Россией. 13 января румынские части с боями заняли Кишинев. Оккупацию не приняли не только крестьяне и рабочие, но и буржуазные круги.

      Сфатул Цэрий, собравшись ночью на экстренное заседание, постановил не участвовать в торжественной встрече интервентов. 14 января «от имени Бессарабии» командующего румынских войск генерала Э. Броштяну приветствовал только О. Гибу, румынский резидент и подданный Австро-Венгрии. Революционные силы Бессарабии организовали вооруженное сопротивление румынским войскам в районе Бельц, под Бендерами, на юге Бессарабии. Бои с интервентами продолжались около двух месяцев [10, с. 29-33; 17, р. 222]. Террор и грабеж, проводимые румынской армией и полицией в оккупиро-/158/-ванной Бессарабии, уничтожили в народе любые иллюзии о возможности цивилизованных отношений с властями Румынии [5; 9].

      Население Бессарабии не смирилось с ее аннексией румынским государством. Как заключил позднее О. Гибу, насильственное, идеологически не подготовленное «объединение», осуществленное вопреки воле молдаван (русских, украинцев, евреев, болгар, гагаузов, составлявших половину населения Бессарабии, он вообще не брал в расчет), вызвало отчуждение между ними и румынами. Способ, каким было осуществлено «объединение», «форсировал события, которые, будь они предоставлены своему естественному ходу, имели бы лучшее окончание...». Того же мнения придерживался и участник интервенции генерал Михаил Скина. Ввод румынских войск, признавал и бывший премьер-министр Румынии Константин Арджетояну, покончил с надеждами бессарабского крестьянства, связанными с русской революцией, и крестьяне не простили румынам этого [11, с. 73-79]. Таким образом, операция по политической подготовке захвата Бессарабии Румынией, проведенная королевским правительством против союзной России в годы войны, провалилась.

      Сам факт проведения этой операции в разгар Первой мировой войны свидетельствует о безответственности и авантюризме правящих кругов Румынии, наглядно характеризует их политическую безнравственность. Однако то обстоятельство, что одну из центральных ролей в ее осуществлении сыграл подданный Австро-Венгрии О. Гибу, а кадры румынской «пятой колонны» составили уроженцы Трансильвании, наводит на мысль о том, что в действительности ее инициировала австрийская секретная служба. Втягивание румынского правительства в подрывную работу в Бессарабии должно было привести к столкновению Румынии с Россией. Неужели О. Гибу, О. Гога, Таке Ионеску и другие румынские деятели, причастные к Бессарабской операции, не понимали ее провокационного не только антироссийского, но потенциально и антирумынского смысла? Считать их глупцами оснований нет. Потерпев провал в качестве миссионера румынизма, Гибу успешно сыграл свою роль в подготовке конфликта между Румынией и Россией. Вероятно, только капитуляция королевского правительства в конце 1917 г. помешала австрийской разведке разоблачить его происки в Бессарабии и спровоцировать российско-румынский конфликт. В конце 1917 г. Румыния была выведена из войны и до поражения Германии и Австро-Венгрии превратилась в их колонию. После окончания Первой мировой войны Франция и Англия постарались закрепить /159/ Бессарабию, коварный дар Берлина, в составе Румынии и обрели мощный рычаг давления на ее правительство. По вине Бухареста расчет А. фон Макензена оправдался: с момента вторжения румынских войск в Бессарабию Бессарабский вопрос более двух десятилетий отравлял отношения между Румынией и Россией/СССР.

      ЛИТЕРАТУРА

      1. Есауленко А.С. Социалистическая революция в Молдавии и политический крах буржуазного национализма. Кишинев, 1977.
      2. История и культура гагаузов. Очерки. Комрат-Кишинэу, 2006.
      3. Левит И. Молдавская республика. Ноябрь 1917 - ноябрь 1918. Год судьбоносный: от провозглашения Молдавской республики до ликвидации автономии Бессарабии. Кишинев, 2000.
      4. Левит И.Э. Движение за автономию Молдавской республики. 1917. Кишинев, 1997.
      5. Лунгу В. Политика террора и грабежа в Бессарабии. Кишинев, 1979.
      6. Репида Л.Е. Суверенная Молдова. История и современность. Кишинев, 2008.
      7. Свободная Бессарабия. 1917. 29 декабря.
      8. Стати В. История Молдовы. Кишинев, 2003.
      9. Фьодоров Г.К. Режим де репрессий сынжероасе (Ку привире ла политика репресивэ дусэ де Ромыния регалэ ын Басарабия ын аний 1918-1940). Кишинэу, 1973.
      10. Шорников П. Бессарабский фронт. Кишинев, 2010.
      11. Шорников П. Трансильванская колонна, или Секретная миссия Онисифора Гибу // Мысль. 2000. № 1.
      12. Шорников П.М. Молдавская самобытность. Тирасполь, 2007.
      13. Шорников П.М. Секретная миссия Константина Стере // Вестник Славянского университета. 2003. Вып. 8.
      14. Ghibu О. Ре baricadele vielii: On Basarabia revolulionara. (1917-1918). Amintiri. Chisinau, 1992.
      15. Incule) I. О revolu(ie traita. Chisinau, 1994.
      16. Istoria Romaniei on date. Chisinau, 1992.
      17. Levit I. An de raspontie: de la proclamarea Republicii Moldovene§ti pina la desfiinjarea autonomiei Basarabiei (noiembrie 1917 - noiembrie 1919). Chisinau, 2003. /160/

      Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45. С. 144-160.
    • Оськин М.В. Бухарестская операция 16-24 ноября 1916 года: решающий момент в сражении за Румынию // Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45.
      Автор: Военкомуезд
      М.В. Оськин,
      канд. ист. наук (г. Тула)

      БУХАРЕСТСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 16-24 НОЯБРЯ 1916 ГОДА: РЕШАЮЩИЙ МОМЕНТ В СРАЖЕНИИ ЗА РУМЫНИЮ

      Аннотация: В статье рассматривается ход и результаты сражения за Бухарест конца осени 1916 г. в период Первой мировой войны. Западные союзники по Антанте, втягивая Румынию в войну, рассчитывали оттянуть на Балканы часть германских сил из Франции. Русская Ставка Верховного командования, напротив, не желая выступления Румынии, постаралась минимизировать усилия России в поддержке нового союзника по Восточному фронту. Объективная же слабость румынских вооруженных сил не могла способствовать победоносному исходу намеченных военных операций. В итоге спустя всего три месяца после вступления в войну Румыния была разбита, а две трети ее территории оккупированы противником. Сражение за Бухарест представляется центральным ядром этой драмы, так как после падения румынской столицы львиная доля борьбы в Румынии легла на плечи русской армии.

      Вступление Румынии в Первую мировую войну на стороне Антанты в августе 1916 г. в военном планировании предполагало наступление главной румынской группировки (1-я и 2-я армии) в австрийской Трансильвании, в то время как 3-я армия и подходивший ей на поддержку русский 47-й армейский корпус прикроют Добруджу от болгарских атак. В течение второй половины августа 1-я и 2-я румынские армии чрезвычайно вяло (по 2-3 км в сутки) продвигались в Трансильвании, все-таки заняли Кронштадт и Германштадт, но потом увязли в горных боях, для которых не имели ни инженерного оборудования, ни горной артиллерии. В конечном счете фронт в Трансильвании стабилизировался по линии Теплица- Туснад - Малнас - Фелдиора - Зарнест - Селленберг - Меризор. Потери были немалы, а успехи минимальны: пробиться на равнину, чтобы реализовать численное превосходство, так и не удалось. Трофеи наступавших румынских армий также были невелики - по донесению французского атташе, к 21 августа румыны взяли 370 офице-/28/-ров и 5 081 солдата пленными, 10 орудий, 2 пулемета и бронепоезд [20, с. 123].

      В свою очередь, в Добрудже, сумев сконцентрировать превосходящие силы, германо-болгарские войска фельдмаршала А. фон Макензена оттеснили русских и румын, вскоре объединенных в Добруджанскую армию под командованием русского комкора-47 А.М. Зайончковского, вглубь Добруджи, заняли порт Констанца и перекрыли провинцию системой полевых укреплений. Русская Ставка с запозданием реагировала на неудачи, присылая подкрепления несвоевременно и в небольших количествах, имея целью удержание Добруджи согласно союзным обязательствам, но не более того. Между тем к концу октября стало понятно, что придется спасать всю Румынию.

      Усилив группировку в Трансильвании, австро-германцы в конце сентября провели операции под Германштадтом и Кронштадтом, нанеся поражение румынским 1-й и 2-й армиям, отбросив их на горные перевалы и обескровив. К 12 октября румынские армии отошли за линию государственной границы, сокращая фронт и опираясь на заблаговременно подготовленные рубежи, что в горных условиях играет важную роль. Таким образом, румыны отступили на свою территорию, но это позволило им сорвать планы командующего 9-й германской армией Э. фон Фалькенгайна по прорыву вглубь Румынии уже в первой половине октября.

      Не сумев пробиться через румынскую оборону, хотя и был достигнут ряд крупных тактических успехов, немцы перенесли направление главного удара на запад. Это означало, что разрезать Румынию пополам, наступая на Плоешты и далее на Бухарест, у противника не получится. Поэтому германское командование во второй половине октября приняло на вооружение планирование, согласно которому румынские армии должны были быть уничтожены на равнине совместными усилиями группировок Фалькенгайна и Макензена - в стиле шлиффеновских «клещей». Раз уж не получилось нанести сокрушительный удар через горные хребты, то приходится, вынеся операции на равнину, действовать с двух направ-/29/-лений. Неизменным остается одно - наступательная операция на окружение главных сил противника как средство, одним ударом решающее исход борьбы за Румынию.

      После преодоления противником перевалов в Трансильванских Альпах русско-румынское командование ясно осознало, что наиболее привлекательной целью для австро-германцев станет столица Румынии - Бухарест. Захват большого города - это удар не только по престижу и моральной устойчивости армии и нации, но и использование крупнейшего железнодорожного узла, что в условиях бедной в железнодорожном отношении Румынии имело значительную роль для продолжения боевых действий. Донесение русского агента из Германии 1 октября 1916 г. гласило: «...в Германии, как в военных, так и в общественных кругах ожидают скорого занятия Бухареста... многие считают, что после этого частная подписка на 5-й заем пойдет успешно. Ввиду важности сего последнего для Германии, можно предполагать, что Бухарест действительно может явиться временным объектом операций немцев» [8, л. 15]. /30/

      Операция на окружение должна была быть проведена в районе румынской столицы - Бухареста. Это - «Малые Канны», но зато реальные и вполне достижимые, так как в случае молниеносной операции под румынской столицей не могло оказаться значительных русских войск, которые смогли бы спасти положение. Впрочем, румыны не могли сдать свою столицу просто так, обычно малая страна старается удержать ее любыми средствами. Следовательно, львиная доля румынских вооруженных сил так или иначе, как полагали немцы, будет разгромлена и уничтожена, после чего предстоит добивать остатки сил противника, покуда преследование не упрется в русскую оборону.

      В середине сентября А. фон Макензен, командовавший южной группой армий, приступил к перегруппировке. В то время как 3-я болгарская армия, подкрепленная небольшими германскими контингентами, должна была сковывать русских и румын в Добрудже, главные силы двинулись к плацдарму Систово-Зимницы. В состав Дунайской армии, которую возглавлял Р. фон Кош, вошли германская 217-я пехотная дивизия, болгарские 1-я и 12-я пехотные дивизии, турецкая 26-я пехотная дивизия и смешанная дивизия Гольца. Дабы отвлечь внимание неприятеля, немцы готовили семь ложных переправ на участке между Видином и Силистрией, а напротив крепостей Туртукай и Рущук производили отвлекающие артиллерийские обстрелы.

      Бросок немцев через Дунай в мгновение ока изменил всю оперативную обстановку в Румынии. Чтобы не попасть в окружение, 1-я румынская армия должна была начать отход в Трансильвании, так как неприятельская переправа через Дунай создавала фланговую угрозу. Следовательно, 9-я германская армия получала возможность беспрепятственного преодоления гор и выхода на равнинную местность, где можно было использовать тяжелую артиллерию и опыт немецких командиров в маневренной борьбе. К моменту переправы группировки Макензена (3 ноября германо-болгарские войска вступили в Зимницу) румынские армии, недавно победоносно наступавшие в Трансильвании, были выбиты и с гор. Опасаясь нового поражения, к которым в Румынии уже привыкли, 13 ноября румынское правительство переехало в Яссы.

      Командующий русской Дунайской армией В.В. Сахаров (сменивший А.М. Зайончковского) получил приказ направить к Бухаресту все те войска, что будет возможно снять с фронта в Добрудже. К этому времени Дунайская армия получила подкрепления в виде резервов - 96 маршевых рот (20 тыс. чел.) к 2 ноября и еще 62 (13,5 тыс.) /31/ к 16 ноября. В телеграмме в Ставку от 14 ноября главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А. А. Брусилов, которому подчинялась Дунайская армия, предлагал половину Дунайской армии направить в район Бухареста (4-5 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии) и подтолкнуть наступление 9-й армии. Когда немцы бросились на Бухарест, Сахаров 13 ноября распорядился помочь румынам частями 40-й пехотной, 8-й кавалерийской дивизий и 40-й артиллерийской бригады. Соответственно, в связи с ослаблением сил, «активные действия в Добрудже должны временно приостановиться впредь до прибытия 2-й пехотной дивизии» [3, л. 50-51]. Следовательно, русская помощь ускорилась, так как к концу октября стало окончательно ясно, что если русские не успеют создать новый фронт, то Румыния обречена. Однако В.В. Сахаров, видя развал румынской обороны, считал, что помощь 4-го корпуса все равно опоздает, хотя 17 ноября представитель русского командования при румынской Главной квартире М.А. Беляев телеграфировал: «..румыны возлагают теперь всю надежду на сохранение Бухареста на ту помощь, которую окажет им Дунайская армия» [5, л. 163, 195, 199]. /32/

      Тем временем в Трансильвании события развивались стремительно и неблагоприятно для румынской стороны: 29 октября 1-я румынская армия была разгромлена в долине р. Ольта (по-немецки Альт). 2-я армия потерпела поражение под Кронштадтом. Румыны всюду отступали, а русские не могли оказать им существенной поддержки. Они попытались организовать контрудар в Добрудже, чтобы оттянуть на себя силы неприятеля, сковать их и не позволить Макензену наступать на Бухарест. Но время было уже упущено - в десятых числах ноября австро-германцы с двух сторон устремились на Бухарест. Общее командование принял фельдмаршал Макензен.

      Таким образом, согласовав во времени действия двух армейских группировок, немцы теперь согласовывали их и в пространстве. А именно - германские удары по румынам должны были вестись по сходящимся направлениям, имея общей целью румынскую столицу, а также и те силы румын, что будут защищать Бухарест. При всем том окружение главной румынской группировки, отступавшей из Трансильвании, предполагалось западнее Бухареста. Немцы верно посчитали, что свою столицу румыны без боя не сдадут, хотя бы уже потому, что ее эвакуация не проводилась. Значит, к ней будет отходить не только 1-я армия, но и 2-я армия, а также те заслоны, что стояли перед германской Дунайской армией. Позволив румынам стянуть все войска к столице, можно было надеяться прихлопнуть их одним ударом. Как справедливо говорит германский военный исследователь, «только после крупных побед - прорыв через Трансильванские Альпы и форсирование Дуная - могло осуществиться непосредственное взаимодействие расчлененных сил для соединения на одном поле сражения при движении с разных сторон... Не в сочетании операций, а в одновременном их проведении заключалось преимущество командования центральных держав» [22, с. 82].

      Румынские армии, разбитые в Трансильвании, уже не могли оказать должного сопротивления и беспорядочно откатывались на восток. Если 1 ноября фронт еще удерживался на крайней запад-/33/-ной границе: линия Тыргу-Жиу-Новая Оршова (лишь небольшой кусочек собственно румынской территории был сдан врагу), то к 12-му числу была сдана Крайова и весь прилегающий район западной Румынии. К 16 ноября, когда австро-болгаро-германцы приступили к проведению решающей операции под Бухарестом, румыны еще держались на фронте Кымпулунг-Питешты-Ольтеница. Через два дня они откатились за Тырговишты.

      После этих поражений внутренние фланги 1-й и 2-й румынских армий оказались разомкнуты, и в образовавшуюся брешь по дороге Питешты-Бухарест бросилась немецкая кавалерия. 20 ноября немцы заняли Питу, в 50 км к северо-западу от румынской столицы. Румыны бросили в этот район две последние дивизии резерва; генеральный штаб переехал в Бузэу. Таким образом, за 10 дней, прошедших с момента начала наступления германских Дунайской и 9-й армий навстречу друг другу, румыны откатились к столице, исчерпав все резервы. Теперь можно было рассчитывать только на те войска, что отходили к Бухаресту.

      Надо сказать, что в России сразу же поняли, что неприятель намеревается уничтожить в сражении за столицу всю румынскую армию. Еще до броска противника русская Ставка в категорическом тоне потребовала от румынского командования сдать Бухарест без боя и отступать на восток, на соединение со спешившими в Яссы русскими корпусами. В одиночку одолеть врага румыны не смогли бы. Правительство и король Фердинанд I колебались, но новый начальник Генерального штаба К. Презан (до этого - командарм-4), сменивший на данном посту Д. Илиеску, настоял на битве за столицу.

      Решающим стало мнение французского военного представителя в Румынии А.-М. Вертело, фактически ставшего первым советником короля. В своей телеграмме в Ставку русский военный агент в Румынии А.А. Татаринов упомянул, что Илиеску предложил Вертело «быть фактическим начальником штаба короля, предложив себя в помощники» [4, л. 18-19]. Румыны не пожелали прислушиваться к советам русских, отдавая предпочтение французским доктринерам, привыкшим на Западном фронте по несколько месяцев бороться за какую-либо деревушку и не понимавшим реалий Восточного фронта. Это решение стало последним оперативным приказом румынского командования в кампании 1916 г. После разгрома под стенами Бухареста приказ мог быть только один - отступление.

      Расчет германского командования, что румыны не отдадут столицу без боя, целиком оправдался. Король Фердинанд I предпочел по-/34/-слушать совета не русских, а французов.

      Под Бухарест стягивалось все то, что еще могло драться, уцелев после серии жесточайших поражений октября-ноября: Кронштадт, Германштадт, Фламанда, Нейлов, Черна, Тырговишты и др. Французская миссия была уверена, что столицу удастся отстоять, хотя новое поражение означало уничтожение последних сил румынской армии, которые еще могли продолжать борьбу. Генерал А. Авереску впоследствии отмечал, что «битва при Бухаресте была инспирирована генералом Вертело вопреки соображениям румынского штаба» [13, с. 85].

      В этот момент румыны уже не могли удерживать собственными силами какие- либо другие фронты. Все свободные силы и средства стягивались под стены столицы. Кроме того, и сам король Фердинанд I уже с горечью убедился в бесталанности большинства своих генералов и объективной слабости румынских войск. Поэтому оборонительный фронт в Северной Румынии и Молдавии был передан под ответственность русской 9-й армии П.А. Лечицкого, а Добруджа вместе с прилегающими районами - в ведение Дунайской армии В.В. Сахарова. Оборона столицы была вверена командиру русского 4-го армейского корпуса Э. Хан Султан Гирею Алиеву. Ирония заключалась в том, что комкор-4 прибыл в Бухарест без большей части своих войск, которые находились еще в пути и к решающему сражению успеть не могли.

      Что касается самой столицы, то ее оборонительный пояс поспешно приводился в порядок. В 1912 г. укрепления Бухареста включали в себя 20 фортов с промежуточными броневыми батареями, построенными по проекту бельгийского инженера А.-А. Бриальмона. Строительство крепости проходило в 1884-1895 гг. и обошлось в 135 млн франков; общая протяженность обвода крепости составила 71 км. Здесь были воплощены все передовые для конца XIX столетия технологии крепостного строительства вплоть до постройки 50 броневых башен для 13-см и 15-см пушек на промежуточных батареях. Каждое промежуточное укрепление имело по 2-3 15-см пушки, 2 21-см гаубицы, по 2 орудия во вращающихся броневых башнях, 3-5 7-см пушек в скрытых башнях и по 15 фланкирую-/35/-щих орудий. Вдобавок, после разгрома австро-германцами Сербии, между расположенным на Дунае городком Журжево и Бухарестом, которые между собой соединяла железная дорога, впереди бухарестской крепости, были спешно сооружены три оборонительные линии [2, л. 71]. Однако румынские укрепления устарели сразу же, спустя всего несколько лет после завершения строительства, в связи с резким усилением вооружения современной артиллерии.

      Бриальмон пытался воплотить в Бухаресте свой замысел строительства «первокласснейшей крепости в мире». На 1895 г., возможно, она и являлась таковой. К 1916 г. румынские укрепления могли продержаться разве что несколько дней. В современной войне крепость, чтобы устоять, должна была являться участком общего обороняемого фронта, то есть плечом к плечу с полевой армией. Ни одна изолированная крепость не могла выдержать ударов тяжелых гаубиц. Согласно замыслам румынского командования относительно столицы, преобразованной в крепость, «она должна была поддерживать румынские операции в борьбе против России, против Австрии. А в случае неудачи - быть последним оплотом для сопротивления полевой армии» [16, с. 22-23]. Выходило, что запирание полевой армии в устаревшую крепость было запланировано еще до войны. Иначе говоря, Бухарест должен был служить крепостью-лагерем по типу печально знаменитого русского Дрисского лагеря в 1812 г.

      В современной войне, когда противоборствующие стороны обладают скорострельной дальнобойной артиллерией, тяжелыми гаубицами и авиацией, такая крепость могла только послужить ловушкой для укрывшихся в ней войск. Тем не менее румыны были уверены в силе своей столичной крепости и ее значении для борьбы полевых армий. Так, германский военный писатель А. Крафт считал: «Если Бухарест, с одной стороны, настолько сильно укреплен, что может на продолжительное время задержать противника своим гарнизоном, состоящим из войск второй линии, то он также достаточно велик, чтобы прикрыть всю румынскую армию, которая при помощи центральных складов, вспомогательных средств, собранных запасов и проч., будет в состоянии значительно усилиться. И, так как противник вряд ли получит возможность обложить со всех сторон громадную крепость, перейти в наступление» [12, с. 124].

      Иллюзии румынского руководства сохранялись вплоть до начала войны и окончательно развеялись лишь в кампании 1915 г., после того, как тяжелая германская артиллерия разбила сопротивление изолированных крепостей и в Бельгии, и во Франции, и в России. /36/ Обкладывать правильной осадой укрепления Бухареста немцы и не собирались: военные действия показали, что подход к крепостной борьбе и значению крепостей совершенно изменился. Теперь крепость могла устоять и существенно усилить фронт обороняющейся стороны только при условии включения в общий оборонительный фронт: изолированная от полевой армии крепость, как бы сильна она ни была, довольно быстро падала.

      Генералу Вертело и его штабу удалось разработать внешне стройный план по отражению неприятельского нашествия. Но стройным и выполнимым этот план являлся только на бумаге, так как любое планирование требует для своей реализации соответствующих возможностей. Румыны таких возможностей не имели, уступая противнику в технических средствах ведения боя и имея для генерального сражения не свежие части, а потрепанные соединения, которые за последний месяц успели потерпеть по несколько тяжелых неудач. Когда румыны намеревались атаковать под Бухарестом, то по их плану русские войска должны были обеспечивать правый фланг. Русские не успевали со сосредоточением, что вызывало негодование румын, не желавших учитывать объективные условия, тот факт, что они сами не подавали требуемое количество вагонов (18 эшелонов в день), и делавших так, как говорили французы. Телеграмма Беляева от 9 ноября по этому поводу говорила, что румыны не подают эшелоны на станции - «при таком отношении румын к делу перевозок трудно рассчитывать на своевременность прибытия наших войск в район сосредоточения... Как же им помочь, если они не дают нам возможности привезти для этой цели наши войска?» [5, л. 37].

      Суть румынского замысла состояла в нанесении поражения неприятелю по частям. Немного западнее Бухареста протекает р. Аргес, на рубеже которой Вертело и Презан рассчитывали разгромить сначала группу Макензена, а затем уже повернуть фронт против наступавшей с запада 9-й германской армии. Правда, для осуществления подобных планов необходимо иметь превосходные войска, умелых командиров и запасы боеприпасов. Крупнейший английский военный историк Б. Г. Лиддел Гарт характеризует румынский план как «быстрый и хорошо задуманный контрудар румын, [который]... некоторое время серьезно угрожал войскам Макензена; даже охват их фланга почти удался» [14, с. 265].

      Однако любой прекрасный план упирается в качество войск. Без этого фактора он остается просто бумажкой, характеризующей лишь теоретические конструкции инициатора. Воевавший в Румынии русский генерал А.А. Курбатов вспоминал, что «стрелковое дело у ру-/37/-мын поставлено слабо, но в штыки ходят хорошо» [1, л. 6 об.]. Личной храбрости солдатского состава было мало - не располагая в достаточном количестве современным оружием и боеприпасами к нему, румынская армия не имела шансов в короткие сроки разгромить группу Макензена. А без этого условия весь план терял смысл, так как войска Фалькенгайна уже перешли через перевалы Трансильванских Альп и растекались по равнине.

      На первом этапе сражения замысел имел некоторый успех: заслонившись от запаздывавшей 9-й германской армии отдельными мобильными частями, главная румынская группировка была переброшена на юг. Отчаянно дравшимся румынам действительно удалось потеснить войска фельдмаршала Макензена к Дунаю и нанести нескольким болгарским дивизиям частное поражение (напомним, что значительная часть собственно германских подразделений осталась в Добрудже против русской Дунайской армии). Видя перед собой болгар, румыны дрались злее и увереннее. Тактическим успехам способствовало и то обстоятельство, что болгарские части, конечно, не имели столько техники, как немцы. Однако темпы операции были против румын: к развернувшемуся на р. Аргес сражению уже подходили авангарды 9-й германской армии - группа генерала Кюне.

      В этой операции выдающуюся роль сыграла германская сводная кавалерийская группа О. фон Шметтова, состоявшая из 2,5 кавалерийских дивизий. Кавалерийский корпус после победы германцев под Тыргу-Жиу получил задачу безостановочно двигаться вперед, к Бухаресту. Целями было намечено установление связи с Дунайской армией Р. фон Коша и захват переправы через р. Ольта. Таким образом, действиями мобильной группы срывались планы французов и румын разгромить неприятеля по частям, если такой разгром и вообще был бы возможен.

      Германская кавалерия выполнила свою задачу, захватив мост и удерживая его несколько дней, до подхода пехотных дивизий. Именно это обстоятельство позволило Фалькенгайну своевременно подойти на выручку неторопливо отступавшей к Дунаю германской /38/ Дунайской армии и совместными усилиями нанести румынам окончательное поражение. Г. Брандт так пишет о значении действий корпуса Шметтова: «Если бы не его бросок вперед к мосту на р. Альт восточнее Карракала, то весьма возможно, что операции Фалькенгайна задержались бы на этой реке. Неизвестно, что случилось бы тогда с армией Коша, переправившейся у Систова через Дунай» [9, с. 30]. После подхода 9-й армии к р. Ольта конница была вновь брошена вперед, чтобы с ходу занять выгодные исходные позиции для удара по Бухаресту. Прикрывавшая город румынская кавалерия не решилась принять бой и отступила. Шметтов с ходу занял северные форты румынской столицы практически без боя, после чего защита Бухареста как крепости становилась бессмысленной. А в это время главные силы румын еще дрались с германской Дунайской армией, в то время как с правого фланга в румынские тылы уже заходили войска 9-й германской армии.

      Успех германского планирования перед бухарестским сражением во многом стал возможным потому, что немцам удалось перехватить оперативные приказы румынского командования, из которых А. фон Макензену стал ясен неприятельский замысел. Поэтому Макензен отказался от идеи уничтожения румынской армии посредством шлиффеновских «клещей» и решил подтянуть на поле сражения 9-ю армию. Мужественное сопротивление румынских войск, пытавшихся разгромить противника в генеральном сражении, и их отчаянные атаки вынудили неприятельское командование сосредоточить все свои силы на поле генерального сражения. Всплеск мужественного отчаяния оказался последним, ибо с подходом 9-й германской армии румыны не имели ни единого козыря: ни превосходства в численности, ни равенства в технике, ни преимущества в руководстве войсками. По этой причине поражение под Бухарестом, хотя и не привело к полному уничтожению румынской сухопутной армии в «котле», стало не менее тяжелым, так как немцы почти никому не позволили уйти с поля боя, воспользовавшись своим несомненным тактико-оперативным превосходством.

      К 20 ноября главные силы румынской армии, уцелевшие в предшествовавших боях и стянутые для защиты Бухареста, оказались меж трех огней:

      - на юге оборонялась готовая в любой момент перейти в контрнаступление германская Дунайская армия;

      - с северо-северо-запада подходила германская 9-я армия;

      - непосредственно на Бухарест двигался германский кавалерийский корпус Шметтова. /39/

      Если войскам Дунайской и 9-й армий предстояло разгромить румынские армии, сосредоточенные на р. Аргес, то конница должна была воспрепятствовать отступлению противника. Следовательно, шлиффеновские «клещи» смыкались перед Бухарестом, а конница «завязывала веревки мешка» восточнее румынской столицы. В соответствии с планом командования, Шметтов 20 ноября получил задачу разрушить железнодорожную магистраль, ведущую от румынской столицы на восток. В этом немецкой коннице должна была способствовать сильная болгарская кавалерия, переправлявшаяся через Дунай у крепости Туртукай. Следовательно, в случае успеха румыны оказались бы отрезанными от русских, а затем уничтожены.

      Дабы избежать «котла», 20 ноября 1-я румынская армия отошла за р. Яломица, имея неприкрытый левый фланг в 25 верстах от Бухареста. Немцы располагались от этой «дыры» на равном расстоянии, и Бухарест оказался не прикрыт с юго-запада. Для занятия этого участка спешила группа К. Презана, но к началу сражения она находилась в 40 верстах. Поэтому Сахаров отдал приказ 30-й пехотной дивизии пройти через Бухарест и занять этот участок. В то же время в Плоешты перевозилась русская 15-я пехотная дивизия [3, л. 69-70].

      К сожалению, союзники не успели. Через два дня немецкая конница при поддержке самокатчиков заняла северо-западные форты Бухареста, после чего город капитулировал без дальнейшего сопротивления. Потеря базы и железнодорожного узла, а также моральный надлом в результате падения столицы побудили румын временно отказаться даже от организации сопротивления. В результате «румыны, вместо предполагавшегося наступления, вследствие угрозы германской кавалерии своим сообщениям, начали отходить в Молдавию, чем окончились их активные операции» [17, с. 53]. Воля к продолжению борьбы вернулась к румынам, как только их прорванный фронт был усилен русскими войсками.

      Таким образом, в сложившейся крайне неудачной для союзников по Антанте обстановке исход операции под стенами румынской столицы был предопределен. В бухарестском сражении 20-22 ноября 120-тысячная группировка румын (1-я армия и Дунайская группа) была совершенно уничтожена и рассеяна. Принятая на вооружение тактика действий способствовала поражению. Уступая в силах, румыны даже свои немногочисленные резервы бросали в сражение «пакетами», что позволило австро-германцам бить неприятеля по частям. Германская тяжелая артиллерия и пулеметный огонь не оставили румынскому командованию ни единого шанса на успех, /40/ так как с подходом 9-й германской армии румыны утратили численное преимущество над германской Дунайской армией, которое позволило им достигнуть локальных успехов на первом этапе генерального сражения.

      Полного разгрома удалось избежать лишь при помощи русских - около 30 тыс. румынских солдат и офицеров, поддерживаемые русской 40-й пехотной дивизией А.А. Рейнботта (Резвого) из состава 4-го армейского корпуса, разомкнувшей тиски намечавшегося окружения, сумели уйти на северо-восток. В плен к австро-германцам попало 65 тыс. человек. Трофеями немцев стали 124 орудия и 115 пулеметов. Масса румынских солдат из вчерашних крестьян попросту дезертировала, разбежавшись по домам после поражения под Бухарестом. Возобновление операции являлось немыслимым, так как ее нечем было проводить. Следовало спасти хотя бы ту горстку героев, кто сумел пробиться с оружием в руках и не дезертировал.

      Тем не менее, как сообщает помощник русского представителя при румынском верховном главнокомандовании, офицеры французской миссии настаивали на производстве немедленного контрудара, чтобы отбить столицу у противника [10, с. 45], не думая о том, какими войсками можно было бы это осуществить. В свою очередь, 22 ноября А.А. Брусилов доносил в Ставку, что в данной ситуации давать новое генеральное сражение «было бы безумием, ибо неминуемо подобный образ действий повлечет за собой полное уничтожение румынской армии». Выход - переход к позиционной войне, ибо следует иметь «время сосредоточить войска при ничтожной провозоспособности по румынским железным дорогам». К счастью, благоразумие возобладало. В тот же день румынское командование отдало приказ, чтобы «войска при отходе не втягивались в генеральное сражение, но упорно задерживали противника на занимаемых линиях, отходя шаг за шагом на главную оборонительную позицию Рымник-Визиру» [6, л. 58, 67].

      После падения Бухареста воля румын к сопротивлению оказалась надломленной. Одним ударом немцы проломили румынскую оборону в самом центре общего фронтового расположения. Оборонительный фронт распадался, образуя лишь на севере стену из войск 4-й румынской и 9-й русской армий. Теперь австро-германские войска широким веером раскинулись по Румынии, сохраняя сильную центральную группировку, которая оттесняла на север разрозненные русские воинские контингенты. К счастью, австро-германцы не менее русских и румын были изнурены марш-маневрами, /41/ а их подразделения обескровлены сопротивлявшимися румынами, что не позволило фельдмаршалу Макензену организовать преследование большими силами.

      Румыны еще пытались организовать оборону, опираясь на сохранившие боеспособность группировки. В частности, определенные надежды возлагались на 2-ю армию А. Авереску, отступавшую через Плоешты. Тем не менее, ничего сделать не удалось: уничтожив главные силы румын, австро-германцы оказывались сильнее на всех атакуемых участках. А так как инициатива действий принадлежала им, то неприятель смог сосредоточивать необходимые для достижения победы силы в тех районах, где этого требовала ситуация. В итоге 23 ноября группа Моргена, ядром которой был 1-й резервный корпус, разгромила 2-ю румынскую армию, практически целиком взяв в плен 4-ю пехотную дивизию.

      Дабы избежать разрушения столицы и жертв среди мирного населения, румынское правительство объявило ее открытым городом и не стало защищать. Беляев сообщил в Ставку, что 22 ноября Макензен через парламентера предложил коменданту Бухареста сдать город-крепость, но «конверт был возвращен с заявлением, что крепости Бухарест нет, а следовательно, нет и коменданта, и потому конверт не может быть доставлен по адресу». Бухарест пал после полудня 23 ноября (в 13.00 еще был телеграфный разговор с городом). 2-я армия Авереску отошла благополучно, сохранив свои 3-ю, 4-ю и 16-ю дивизии [7, л. 17], но вскоре была разбита Моргеном.

      Все расчеты французской миссии в одночасье рухнули. Неудивительно, что настойчивые просьбы союзников в русскую Ставку относительно оказания помощи гибнувшей Румынии теперь превратились в настойчивые требования. Так, 26 ноября А.-М. Вертело телеграфировал в русскую Ставку французскому представителю при российском Верховном командовании генералу М. Жанену: «Просите, чтобы безотлагательно в распоряжение румынской армии были предоставлены 40 пехотных и 8 кавалерийских дивизий и, кроме того, армейский корпус, составляющий резерв армии генерала Лечицкого. Настаивайте! Необходимы, срочность решения и быстрота выполнения!» [11, с. 4]. Это - численность трех армий.

      Как видим, французы, втянувшие Румынию в войну и не оказавшие ей должной помощи ударами на своем фронте под Салониками, что обещалось на летних переговорах, теперь требовали от русской стороны двадцать один армейский корпус, не считая кавалерии, - «в распоряжение румынской армии». Очевидно, чтобы бездарные /42/ союзники потеряли в боях еще и русские войска. Ясно, что абсурдность подобных требований была понятна генералу Вертело, однако подобные претензии должны были, вероятно, обелить в глазах румын Францию, прежде всех прочих виновную во втягивании в войну неподготовленной и слабой Румынии. Даже британский премьер-министр Д. Ллойд-Джордж заметил, что союзники знали о неготовности Румынии к войне во всех отношениях и ее возможностях обороняться разве что против второстепенных сил австрийцев. Устоять перед немецким ударом румыны не могли. Между тем военные специалисты и правительства не подумали о своевременном оказании помощи Румынии, как это получилось и с Сербией в 1915 г. [15, с. 604]. Совершенно справедливо пишет румынский исследователь К. Турлюк, что «полная военная катастрофа румынской армии в начале войны имеет, конечно, свои внутренние причины, но она была вызвана также отказом союзников от обещаний (число союзных армий, которые должны были быть вовлечены, количество боеприпасов и стратегическая ресурсная база, развитие наступления в Салониках и т. д.). Все это привело к напряженному состоянию неудовлетворенности в рядах правительства и среди политических лидеров, которые требовали пересмотра механизмов сотрудничества с союзниками в борьбе против общего врага» [19, р. 429].

      Тем не менее румын следовало спасать, и с подобными же просьбами 28 ноября к императору Николаю II обратился президент Французской республики Р. Пуанкаре. Требуя передать румынам не менее 250 тыс. русских штыков и сабель, французы, очевидно, забывали, что к данному моменту румынская армия представляла собой остатки той численной группировки, что начинала войну всего лишь 3,5 месяца назад. Причем боеспособность этих остатков была чрезвычайно мала, ее сохранили разве что кадровые подразделения и кавалерия. Только 1-я и 7-я кадровые пехотные дивизии могли называться сравнительно полнокровными. К 3 декабря, спустя неделю после поражения всех армий (кроме 4-й), общая численность румынских войск, оставшихся под руководством короля Фердинанда I, не превышала 90 тыс. штыков [18, с. 108].

      Развал румынской армии после сражения под Бухарестом порой позволяет сделать неоправданные выводы о том, что все было плохо с самого начала, не делая оговорок относительно временных рамок. Например: «Румынская армия ничего не смогла противопоставить своим противникам, позорно бежав с поля боя. В результате, чтобы спасти страну от неминуемого разгрома, в Румынию были /43/ введены русские войска...» [21, с. 257]. Такое мнение абсолютно несправедливо. Румынские солдаты изначально были неплохи, и если уступали врагам, то лишь потому, что австро-германцы были уже ветеранами, умевшими драться как соединениями, так и в индивидуальном порядке. Превосходство же немцев в технике (особенно тяжелой артиллерии) являлось неоспоримым.

      Румынским командирам требовалось время, чтобы научиться воевать - такое время и непосредственные примеры надлежащего руководства войсками могло дать тесное взаимодействие с Россией, которого не желало ни политическое руководство страны, ни военная элита Румынии. Король Фердинанд I почувствовал неготовность своих военачальников почти сразу, что подтверждается фактом подчинения 3-й румынской армии русскому комкору-47 А.М. Зайончковскому уже в начале сентября и выдвижением на первые роли А. Авереску, в самом начале войны не получившего высокого назначения. Однако сделать то же самое в отношении главной Трансильванской группировки не мог даже и король, не сумевший преодолеть сопротивления генералитета и французской военной миссии, не желавшей усиления русского влияния в Румынии.

      Как только румынские соединения были выбиты с оборонительных позиций естественного характера (горы и дунайская водная линия), в маневренном сражении их судьба была предрешена. В маневренной войне немцы пока еще не имели себе равных, и потому самонадеянность румынского Генерального штаба и французской миссии разбить австро-германцев в маневренном сражении под Бухарестом сложнейшим контрнаступательным маневром (сначала сбросить в Дунай группу Макензена, а потом развернуться против главных сил противника, спускавшихся с гор) представляется бессмысленной. Раздробление разбитой под Бухарестом румынской армии на сегменты и немедленно начавшееся преследование ее осколков торжествующим неприятелем не позволило румынскому командованию ни собрать остатки войск в кулак, ни организовать действенного сопротивления. Сбить темпы преследования удалось русским, бросаемым в сражение для прикрытия общего отхода массы румынских беженцев и вооруженных сил. Но остановить наседавшего врага вплоть до рубежа р. Серет (то есть опять-таки естественного рубежа) не смогли и русские части, вводившиеся в бой по мере прибытия в Румынию.

      Поражение под Бухарестом привело к резкому сокращению людей в румынских соединениях. Часть просто разбежалась; личный /44/ состав тех подразделений, что сохранял оружие, оставлял желать лучшего. Людям требовались передышка, пополнение, минимальный успех. Русские отдавали себе отчет, с какими трудностями им придется столкнуться. К началу декабря стало ясно, что новый фронт придется держать одним русским войскам, при минимальном участии немногочисленных румынских подразделений. Избежать этого, вероятно, помогло бы своевременное отступление с оставлением столицы без боя. Но зато при этом сохранялась бы армия. В 1812 г. русские, столкнувшись с аналогичной альтернативой, выбрали армию, пожертвовав столицей. Румынское руководство, поддавшись давлению со стороны французов, решило рискнуть и потеряло все.

      ЛИТЕРАТУРА
      1. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 442.
      2. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3058.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 108.
      4. РГВИА. Ф. 2003. Оп 1. Д. 420.
      5. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 421.
      6. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 422.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 520.
      8. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1192.
      9. Брандт Г. Очерки современной конницы. М., 1924.
      10. Верховский А. Исторические примеры к курсу общей тактики. М., 1924.
      11. Военная быль. 1971. № 112.
      12. Военный мир. 1913. № 5.
      13. Емец В.А. Противоречия между Россией и союзниками по вопросу о вступлении Румынии в войну (1915-1916 гг.) // Исторические записки. М., 1956. Т. 56.
      14. Лиддел-Гарт Б. Правда о Первой мировой войне. М., 2009.
      15. Ллойд-Джордж Д. Военные мемуары. Т. I-II. М., 1934.
      16. Людвиг М. Современные крепости. М., 1940.
      17. Свечников М.С. Тактика конницы. М., 1924. Ч. 2.
      18. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Ч. 6: Румынский фронт. М., 1922.
      19. Турлюк К. Российско-румынские отношения в период Первой мировой войны: влияние идеологии на выбор и принятие политических решений // Romania si Rusia in timpul Primului Razboi Mondial. Bucuresti, 2018.
      20. Французские армии в мировой войне. Т. 8: Восточная кампания. Вып. 2. Издание французского генерального штаба. М., 1940.
      21. Шацилло В.К. Последняя война царской России. М., 2010.
      22. Эрфурт В. Победа с полным уничтожением противника. М., 1941. /45/

      Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45.
    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.