Смирнов Н. А. Шейх Мансур и его турецкие вдохновители

   (0 отзывов)

Saygo

Смирнов Н. А. Шейх Мансур и его турецкие вдохновители // Вопросы истории. - 1950. - № 10. - С. 19-39.

Начиная с XVI в. феодальные монархии Турции и Ирана вели длительную и упорную борьбу за захват отдельных территорий Кавказа.

Многие кавказские народы, будучи не в состоянии в силу своей разобщённости противостоять внешней агрессии, искали спасения и заступничества у Русского государства, обращались к нему за помощью и покровительством. Черкесские (кабардинские) князья уже в 50-х годах XVI в. обратились к Ивану IV с просьбой принять их в русское подданство и оградить от нападений и грабежа со стороны Турции и турецкого вассала - крымского хана.

Война султанской Турции с Ираном в 50 - 60-х годах XVI в. за Закавказье поставила перед русским правительством вопрос о Северном Кавказе и, в частности, о Кабарде, через которую турки поддерживали связь между своими войсками, расположенными в Крыму, и войсками, вторгнувшимися на Кавказ. Нависшая над Северным Кавказом угроза турецкого вторжения вынудила русское правительство поставить на Тереке укреплённый городок, куда был отправлен воевода с ратными людьми. Это обстоятельство послужило поводом для усиления захватнических поползновений Турции на кабардинские земли.

Что касается закавказских народов, то они установили связь с Россией ещё в конце XV в. (Грузия, Шемаха и др.), причём связь эта укреплялась по мере роста военной опасности со стороны Турции и Ирана. Нередко своими выступлениями против Турции и Ирана русские войска спасали народы Кавказа от военной опасности. Такие события, как война с Турцией за Астрахань в 1569 г., борьба донских казаков за устье Дона и Азов в XVII в., поход по приказу Петра I воеводы Апраксина на Кубань в 1711 г., ликвидация Петром I турецких попыток обосноваться на Каспийском море, защита от нашествия Надир-шаха в 30 - 40-х годах XVIII в., служили делу сближения России с народами Кавказа. Вместе с этим следует отметить, что и героическое участие представителей кавказских народов в борьбе России против турецких, крымских и персидских захватчиков облегчало положение русских войск. В боях с турками под Астраханью, на Дону, а также в войне за Украину в 1677 - 1678 гг. участвовали черкесские и кабардинские вооружённые отряды, показавшие высокие боевые качества.

Тесное сближение России с Грузией, Арменией, некоторыми ханствами Дагестана и Азербайджана во второй половине XVIII в., укрепление и выдвижение вперёд "Кавказской линии" на Северном Кавказе - всё это служило поводом к обострению русско-турецких и русско-персидских отношений.

Английская и французская дипломатия прилагала в это время большие усилия к тому, чтобы не допустить Россию к Чёрному морю и при помощи Турции и Ирана превратить Кавказ в свой прочный барьер против русского продвижения на юго-восток.

Наряду с открытым военным вторжением правительства Турции и Ирана проводили на Кавказе широкую подрывную работу, используя в своих целях феодальную верхушку кавказских народов и засылая туда своих агентов и шпионов, представителей мусульманского духовенства, которые должны были насаждать на Северном Кавказе ислам, мусульманский фанатизм и веру в то, что турецкий султан является законным верховным и религиозным главою народов Кавказа.

В XVIII в. Турция представляла собою отсталое и раздираемое внутренними противоречиями военно-феодальное государство; она искала в войне с Россией выход из тяжёлого внутреннего положения. Представление о том, что благополучие империи покоится "на острие сабли", что война является не только обязанностью, но и привилегией турецкого феодала, а грабёж завоёванных народов и продажа в рабство пленных - самый верный источник благополучия, неудержимо толкало Турцию на военные авантюры на Кавказе.

Утрата в 80-х годах XVIII в. таких выгодных плацдармов для наступательных операций, как Крым, устье Дона, Грузия, увеличивала в глазах турецкого правительства стратегическое значение Северного Кавказа и его Черноморского побережья. Турция стала проявлять на Кавказе небывалую активность, которая и послужила одной из причин русско-турецкой войны 1787 - 1791 годов.

Готовясь к этой войне, Турция проводила на Кавказе широкие подготовительные мероприятия как военного, так и идеологического порядка, сильно беспокоившие русское правительство. Лучше всего об этом свидетельствует дипломатическая переписка русского посла в Константинополе Я. И. Булгакова с Екатериной II и коллегией иностранных дел.

Ещё в 1782 г. Екатерина II писала Булгакову по поводу частых сношений Порты со своим анатолийским пашой Джаныклы-Али и другими военачальниками, находившимися на границе с Кавказом и Ираном. Она указывала на "коварное намерение Порты заводить в той стороне против нас и интересов наших разные беспокойства".

Большую активность развивал в это время турецкий паша Сулейман, находившийся в Ахалцихе. Он стремился использовать ислам как средство организации борьбы кавказских народов против России. В письме от 1783 г., обращенном к одному из крупных феодальных владетелей Дагестана, уцмию Каракайтагскому, и к народам Дагестана, он писал: "Всякий, кто в ревности своей ищет истреблять врагов, угоден богу, а кто поразит одного из неверных, тот получит отпущение всех грехов; вечный рай будет ему воздаянием".

Распространявшиеся в 1783 - 1784 гг. среди кавказских народов фирманы турецкого султана призывали азербайджанских ханов и дагестанских, кабардинских, черкесских феодалов на общую с турками "защиту мусульманской веры" и требовали активных действий против Грузии, куда были введены два батальона русских войск.

Особенно усилилась турецкая агитация на Кавказе начиная с 1785 г., когда в Турции окончательно созрел план войны с Россией. Подготовительный к войне период был использован турецким правительством для мобилизации внутренних ресурсов и заключения союзных договоров о иностранными государствами, а также для проведения широкой подрывной работы среди народов Кавказа. Среди европейских подстрекателей Турции на первом месте стояла Франция, о которой Булгаков в феврале 1785 г. доносил Екатерине II, что потеря Крыма "тяжелее французам, чем самим туркам, кои о нём теперь уже и позабыли, ежели б французы не возобновляли сего горестного для них воспоминания"1.

Однако "и сама Турция не хотела примириться с потерей Крыма. Отлично учитывая это обстоятельство, правительство Екатерины II в своих директивах Булгакову настойчиво требовало не доводить дело до "безвременного разрыва", прежде чем не закончится конфликт между Австрией (союзницей России) и Голландией и до конца не будет выяснена позиция Англии и Швеции.

Турецкие агенты в это время развивали на Кавказе энергичную деятельность.

11 января 1785 г. Фет-Али, хан дербентский и кубинский, сообщал генерал-поручику П. С. Потёмкину, начальнику русских войск на Кавказе, что от турецкого султана к карабахскому хану Ибрагиму прибыл агент Ибрагим-бек, причем у него имеется султанское письмо к азербайджанскому, ширванскому, текинскому, казыкумугскому ханам и дагестанским владельцам. Ибрагим-бек вёз им подарки - халаты и часы, украшенные дорогими камнями, - а также имел с собой червонцы для подкупа2.

Ещё раньше, в декабре 1784 г., полковник Бурнашов доносил из Тбилиси о поездке того же турецкого агента Ибрагима-бека с деньгами и требованием к ханствам объединяться на случай войны с Россией. Одновременно Бурнашов сообщал о начавшейся обработке турецкими агентами мусульманского населения Грузии с тем, чтобы оно не признавало своего подданства царю Ираклию. В августе 1785 г. к. царю Ираклию со всех концов Грузии поступили известия о скоплении "многочисленных врагов на его границах". Из Ахалциха началось вторжение турок и лезгин, а Омар-хан аварский напал на Грузию с востока.

Общая картина активности турецкого правительства в Закавказье в 1785 г. дополняется известием о том, что Сулейман-паша ахалцихский, не довольствуясь призывом лезгин к нападению на Грузию, "употребил не малое число самих турок им в содействие". Эта дало повод князю Потёмкину-Таврическому 22 мая 1785 г. поставить перед турецким командующим на Черноморском побережье Хаджа Али-пашой вопрос о том, чтобы с Сулейман-пашой ахалцихским поступили, как с нарушителем мирных постановлений.

19 августа 1785 г. полковник Бурнашов сообщил со слов находившегося в Кутаиси агента Селимаги, что Порта предписала Сулейману-паше ахалцихскому набрать 4 тыс. дагестанцев для систематических нападений на Грузию. Турецкий двор приказал паше разорять Грузию с тем, чтобы: "1) Привести Грузию в столь бедственное состояние, дабы сия земля не могла продовольствовать не только знатный корпус, но и находящиеся там теперь российские войска; 2) Устрашить прочие окрестные области, дабы не последовали примеру Грузии и не искали протекции российской... Сверх сего, слышал он от князя Елисбара Еристова, Порта помышляет о войне с Россией"3.

О непосредственной связи между выступлением Турции в Закавказье и начавшимися одновременно враждебными России действиями закубанских татар и ногайцев, находившихся в зависимости от Турции, говорят донесения, поступавшие с северного фланга "Кавказской линии". Так, в августе 1785 г. полковник Лошкевич сообщил, что закубанцы срочно продают свой скот, закупают оружие и лошадей. Абазинский Арслан Гирей-султан извещал, что закубанцы проводят собрания, договариваясь о том, чтобы "всемерно вредить российской стороне", добавляя, что "в сем наущении точно есть участие Порты"4.

В октябре 1785 г. ген. Шемякин доносил, что коменданты укреплений, расположенных на Кубани, сообщают об участившихся нападениях закубанцев на казачьи разъезды, о захвате в плен людей, причём, по донесениям полковника Муфеля, эти нападения совершались с разрешения турецкого аги - начальника турецких укреплений на Кубани; он же доносил, что 1 октября у турецкого аги, живущего у реки Зеленчук, происходил совет, в котором принимали участие многие закубанские мурзы5.

На время 1784 - 1787 гг., когда враждебная России политика Турции становилась всё более активной, падает выступление на Северном Кавказе "турецкого эмиссара"6 "пророка" Ушурмы, его решительные попытки овладеть Кизляром и другими укреплениями на "Кавказской линии".

***

Ушурма (шейх Мансур) выступил с религиозной проповедью в первых числах марта 1785 г. в своём родном ауле Алды.

О том, как Ушурма стал проповедовать учение ислама, можно узнать из его частично сохранившихся в наших архивах воззваний и писем, а также из показаний, данных им в Тайной экспедиции в 1791 году. В этих показаниях Ушурма сообщал: "Я не эмир и не пророк, я никогда таковым не назывался, но не мог воспрепятствовать, чтобы народ меня таким не признавал, потому что образ моих мыслей и моего жития казался им чудом"7. Ушурма говорил, что народ (т. е. горцы) и он сам следовали дурным обычаям: воровали, убивали друг друга и вообще делали зло - и что вдруг он "осветился... размышлением и понял, что такая жизнь противна "святому закону".

О том, каким путём он добился популярности, Ушурма рассказал следующее: "В уединении своём не знал я, что слух о моём раскаянии распространился; я известился о том только через посещение многих приходящих слушать мои наставления о выполнении долга по закону. Сие приобрело мне название шейха. И с того времени почитали меня человеком чрезвычайным", а "у отдельных народов дали титул пророка"8.

Ушурма показал также, что вырос он в ауле Алды; ему тридцать с небольшим лет; имеет жену и детей. В годы юности он пас овец и занимался земледелием. Читать и писать не умеет. Выучил наизусть пять мусульманских молитв, а также главнейшие догматы ислама.

Хотя в наших документах недостаточно полно освещен период, предшествовавший открытому выступлению Ушурмы, но всё же можно заключить, что он был к этому выступлению подготовлен. О характере этой подготовки свидетельствуют его показания о том, что духовенство, одобряя его наставления, назвало его шейхом ещё в 1783 году.

Поскольку Ушурма, по его собственному признанию, был неграмотным, он, конечно, не мог самостоятельно изучить основы ислама и шариата, в которых, несмотря на отдельные ошибки, показал себя всё же достаточно осведомлённым. Религиозная подготовка Ушурмы в условиях горской деревни могла быть осуществлена только лицами, принадлежавшими к числу обученного духовенства.

Согласно показаниям шурина Ушурмы - Этта, - самым близким к Ушурме и, по-видимому, наиболее авторитетным его советником был Умар-аджи из деревни Шали. Он обычно читал народу письма, адресованные Ушурме, и хранил у себя всю его переписку. У Умар-аджи был брат Осман-аджи, проживавший в Константинополе9. Можно предполагать, что Осман-аджи, который, согласно показаниям князя Дола (также сподвижника Ушурмы), в 1786 г. ещё находился при Ушурме, был последним специально направлен в турецкую столицу.

Наиболее авторитетными советниками по военным делам при Ушурме считались: Али-султан Чапалов-Муртазали, князь кумыков из деревни Эндери (Андреевской), а также князь Малой Кабарды - Дол.

На совещание с турецким пашой в Анапу в 1786 г. Ушурма отправился, по его собственным словам, вместе с муллой Мухаммедом Гаужием и двумя спутниками.

Итак, Ушурма с первых же дней своего выступления был окружён аджиями и муллами, которые контролировали и направляли его деятельность, будучи связаны с Турцией. Эти аджии и муллы, видимо, и позаботились о том, чтобы создать "благочестивую" и доходчивую историю превращения простого горца Ушурмы в шейха Мансура, имама и пророка.

Что касается содержания проповедей, с которыми выступил новоявленный имам, то они не выходили из рамок правоверного ислама, а по идеологии были феодальными.

Первая часть его учения состояла из общемусульманских запретов, изложенных в шариате: не курить, не пить, не держать у себя солод (употреблялся при выделке кожи, а также для питья). Вторая часть проповеди была направлена против наиболее суровых и разорительных в экономическом отношении горских обычаев (адатов) и прежде всего против кровной мести. Ушурма призывал всех враждовавших из-за убийства родственников простить друг друга. Кроме того он выступал против воровства, разврата, лени и других пороков. Эти поучения Ушурмы следует рассматривать как попытку уменьшить значение адатов (обычаев) в пользу проповедовавшегося им шариата.

Третья, и самая важная, политическая часть проповеди Ушурмы сводилась к следующему. Главным чудом будет то, что к Ушурме, которому будто бы аллах приказал расположиться в палатке на поляне около аула Алды, соберётся со всех концов столько войска, что оно едва сможет разместиться. Затем все собравшиеся двинутся против кабардинцев и других горцев, упорствующих в "невежестве" (т. е. плохо поддающихся проповеди ислама). Ушурма пойдёт со своим войском и будет обращать в ислам всех неверных. Так они дойдут до верховья реки Кумы, где встретят войско из Стамбула. Кто не поверит словам учения, тот не сможет участвовать в войске. Дома такого человека встретят малолетние дети и будут укорять его и плевать ему в глаза. Со стыда такие люди побегут за его войском, но не найдут его, как не найдут и своих жён. Ушурма же с войском пойдёт в русские жилища и всех обратит в свою веру. Те, кто не примет ислам, будут разрублены пополам, причём одна половина человека превратится в собаку, а другая - в свинью. Подобные рассказы, широко распространявшиеся сподвижниками Ушурмы, должны были способствовать признанию горцами религиозного авторитета Ушурмы.

Об определённых связях Ушурмы с турками, с первых же дней его выступления, можно судить по сообщению агентов, направленных комендантом Кизляра в аул Алды в марте 1785 года. Один из них показал, что как сам Ушурма, так и находившиеся при нём шестьдесят человек имеют платье "с ног до головы турецкого покроя: канаватное и бумажное". Тут же он сообщал, что материал, который приносят Ушурме, "он кроит сам и шьёт с находящимися при нём людьми".

Турецкие агенты посещали Ушурму начиная с 1785 года. Ушурма вёл переписку с турецкими пашами, находившимися в Ахалцихе, Суджук-Кале и в Анапе, и принимал от них подарки. Попытка Ушурмы поднять горцев на борьбу против России под флагом ислама отвечала интересам Турции.

Султанская Турция в своей политике на Кавказе всегда делала ставку на использование ислама и мусульманского духовенства для разжигания фанатизма и провозглашения священной войны против "неверных". Поэтому каждый новый шейх или мусульманский проповедник, появлявшийся на Кавказе, неизбежно привлекал к себе внимание турок и получал их поддержку.

О своих связях с Турцией в 1785 - 1786 гг. Ушурма показал следующее: после разгрома под Кизляром Ахмед (начальник турецкой крепости Суджук-Кале) предложил ему съездить в Анапу. Ушурма согласился, и его тайно отправили в Анапу. Там Батал-паша якобы просил, чтобы Ушурма направил туркам с Северного Кавказа вспомогательные войска, набранные среди горцев. С этим поручением Ушурма и вернулся на родину и объявил пожелание паши, но, как он пояснил, "не подкрепил его своими убеждениями". Ушурма признал, что никто не согласился отправиться к туркам, о чём паша и был извещён письмом. Далее Ушурма показал, что он вторично был приглашён в Анапу, причём его приезд туда совпал с поражением Батал-паши11. Последняя поездка в Анапу была связана будто бы с тем, что Ушурма решил исполнить один из обязательных для мусульманина обрядов - хадж в Мекку. Но находившийся в Анапе Батал-паша не пустил его в Мекку из-за войны с Россией. Так он и оставался в Анапе до взятия её русскими войсками.

В беседе с Ушурмой паша говорил, что скоро начнётся война с Россией и всякий "истинный мусульманин" должен защищать свою правую веру. Паша указал Ушурме, что, подняв горцев против России, он сможет приобрести милосердие аллаха и султанские щедроты.

Итак, Ушурма прямо говорит о директивах, которые ему давали турецкие паши относительно возбуждения горцев против России и организации из них вспомогательного войска, которое должно было действовать совместно с турками.

***

Какова же была обстановка на Северном Кавказе? Что обусловило возможность выступления Ушурмы (шейха Мансура)?12.

Условия жизни горских народов на Северном Кавказе в конце XVIII в. были далеко не одинаковы. Если кабардинцы и кумыки жили в условиях сложившегося, но ещё не развитого феодального общества, то общественный строй лаков, чеченцев и других горских племён, населявших горные районы, не достиг и этой ступени развития.

Экономический и общественный строй большинства горских племён в конце XVIII в. свидетельствовал о наличии там разлагавшихся первобытно-общинных отношений; уже имела место общественная дифференциация, феодализирующимся старшинам противостояла масса обездоленной бедноты и абреков. У кумыков и кабардинцев к 80-м годам XVIII в. обострились противоречия между князьями и узденями, с одной стороны, и простым народом - с другой. Разобщённость горцев князья использовали для усиления крепостной зависимости.

В то же время постоянно враждовавшие друг с другом феодалы вовлекали в свою борьбу не только узденей, но и простой народ.

Междоусобная борьба феодалов, недовольство кумыков и кабардинцев усиливавшейся крепостной зависимостью, отсталость и разобщённость горских племён и возраставшее недовольство действиями старшин - всё это, до известной степени, облегчало царизму утверждение своего господства на Северном Кавказе.

Иллюстрацией политики царизма, стремившегося разжигать противоречия между народными массами и местной правящей верхушкой, а также между кабардинскими феодалами, может служить сообщение генерал-майора Шемякина в рапорте на имя П. С. Потёмкина от 29 апреля 1786 г. об усилении раздоров между ведущими княжескими кабардинскими фамилиями, которые просят его быть посредником. "Я, - пишет ген. Шемякин, - расстройство их приемлю по настоящему положению нужным, стараясь усилить оное, извещая их между тем, что доношу Вашему высокопревосходительству и что с прибытием Вашим должны они ждать Вашего высокопревосходительства рассмотрения"13.

Причиной, вызывавшей недовольство кабардинских феодалов, служило массовое бегство крестьян от своих владельцев к русским, на "линию". Там их принимали и обращали в христианство, что давало возможность беглому горцу считать себя свободным от подчинения своему феодалу и не бояться принудительного к нему возвращения.

На этой почве происходили постоянные конфликты горских феодалов со своими крестьянами и с царской администрацией. В Моздоке была создана специальная миссионерская контора для распространения христианства среди осетин. Миссионеры, опираясь на поддержку местной русской администрации, успешно действовали и среди других кавказских народностей. Правда, сами распространители христианства иногда в припадке откровенности заявляли, что успех их деятельности следует относить за счёт холста, выдававшегося в подарок каждому новокрещённому, что нередко приводило к повторному крещению одних и тех же лиц. Коменданты крепостей и укреплений, расположенных на "линии" в 1783 - 1786 гг., постоянно доносили о массовом бегстве крестьян, а иногда и узденей со своими семьями от местных князей-эксплуататоров и о желании беглецов принять христианство и поселиться около "линии" под защитой русских. Разумеется, фактической свободы они не получали, но всё же жилось им легче.

В 1786 г. П. С. Потёмкин вынужден был в письме к кабардинскому старшему владельцу М. Баматову и через него всем владельцам и узденям написать: "Ежедневно почти из Кабарды чёрный народ выбегает и, принося жалобы на владельцев и узденей в притеснении ими чинимом, просят и защиты им и позволения здесь селиться"14.

П. С. Потёмкин предложил направить к нему по одному представителю от четырёх главных феодальных фамилий и одного - двух представителей от духовенства для рассмотрения жалоб крестьян и показаний владельцев и узденей. В том же 1786 г. полковник Таганов доносил из Моздока, что из Малой Кабарды прибыли семьдесят человек простого народа и старшин с жалобой на своих владельцев Алхасова и Коргокина и узденей, которые "без всякой причины довели их к крайнему в убытках разорению"15.

Феодалы, в свою очередь, обращались к русским начальникам с жалобами на трудное положение, создававшееся в связи с уходом крестьян. Кабардинские владельцы Мисост Баматов, Коргока и Муса Карамурзины, Касаев, Аджиев и другие в письме от 12 ноября 1786 г. на имя П. С. Потёмкина сообщили: "Осмеливаемся донести Вашему высокопревосходительству, что холопья наши кабардинцы, разбегавшись от нас, находятся жительством около крепостей: Георгиевской, Павловской и в Моздоке. Кабардинцы же (т. е. феодалы. - Н. С.), лишаясь их, приходят во оскуднение. Мы всенижайше просим Ваше высокопревосходительство приказать нам с холопьями нашими помириться"16.

Подобные факты говорят о том, что в конце XVIII в. на Северном Кавказе, в частности среди кабардинцев и кумыков, имела место классовая борьба, которую царская администрация использовала в своих интересах. Разумеется, интересы феодалов были ей ближе, чем интересы простого народа.

С феодалами и старшинами у царских генералов, комендантов и приставов был общий язык, подкреплявшийся денежными вознаграждениями, подарками, пенсиями, чинами, орденами. Кроме того царские власти брали у князей "аманатов" (заложников). Наконец, интересы феодалов обеспечивались царским законодательством, в силу которого за ними закреплялись земли, а сами они привлекались на военную службу, получали дворянство и различные льготы.

Среди горских князей, старшин и узденей были и открытые враги царской России, предпочитавшие полное господство Турции; однако таких было меньшинство. Они находились под постоянным наблюдением приставов; их дети преимущественно и брались в "аманаты"; после пребывания в Науре или другой русской крепости заложники нередко возвращались домой со званием офицеров царской службы.

Следует отметить, что турецкая агитация встречала сочувствие не только у некоторой части феодалов, но и среди наиболее отсталых горских племён. Быть может, этим и следует объяснить появление "пророка" Ушурмы именно среди чеченцев, считавшихся наиболее отсталыми и враждебными России.

Турецкая агентура при помощи шейха Мансура воздействовала в первую очередь на самые отсталые племена, а также пыталась использовать недовольство кумыков и кабардинцев мероприятиями царской колониальной администрации и гнётом своих феодалов.

Владелец кумыков по имени Али-султан так объясняет причину недовольства кумыков царским режимом: "...видали мы наперёд сего немалые себе обиды во время бытности господина генерала де Медема к притеснению нашему. Под предлопж: убийства нами армянина взыскано с нас напрасно до шести тысяч баранов, до сто восемьдесят рублёв денег. Да сверх того, захватили у узденя нашего аксаевские владельцы, наглым образом, до шести же тысяч баранов и пять человек "есырей" (крепостных); да отняли у нас хлебопашные места, состоящие за рекою Кой-су; да и других обид было нам немало"17.

Документы свидетельствуют, что кумыки страдали как от феодальной эксплуатации и междоусобий своих феодалов, так и от произвола царских властей. Колониальная политика, проводившаяся на Северном Кавказе царизмом, земельные захваты, насаждение на Кавказе русских помещиков в лице генералов и высшей царской администрации - всё это вызывало недовольство широких народных масс кумыков и кабардинцев.

Следовательно, в 80-х годах XVIII в. почва на Северном Кавказе была достаточно накалена. Напряжение ещё более усилилось после землетрясения, происшедшего в начале 1785 года. Оно послужило удобным поводом для начала проповеднической деятельности Ушурмы.

Религиозная проповедь Ушурмы среди экономически отсталых и политически забитых горских народностей была наиболее доходчивой формой агитации против России и обеспечила ему на первых порах известный успех. Лишь немногие позволяли себе открыто высказать сомнения в пророческой силе Ушурмы.

Первые сведения о выступлении Ушурмы были получены от генерал-майора Пеутлинга, который 8 марта 1785 г., вслед за сообщением о землетрясении, писал: "За рекою Сунжою, в алдынской деревне сказался предсказатель о будущих событиях, преклоняющий, в невежестве по грубой слепоте погруженной суеверный народ, к повиновению себе; сказывал, что имеет откровение"18.

Используя свою агентуру, старшину деревни Куллар, Кайтуку Бакова и других лиц, побывавших в ауле Алды, ген. Пеутлинг и его ближайший помощник Савельев собрали сведения о деятельности Ушурмы. Во время своего пребывания в ауле Алды Баков узнал, что там было получено письмо от аварского Ум-хана, в котором последний извещал Ушурму и всех жителей о получении им из Турции подарков и требовал собрать войско и объединиться со всеми мусульманами. Для этого хан собирался прибыть в аул Алды. Тот же Баков сообщил, что жители всех окружающих аул Алды деревень открыто готовились к походу и изготовляли знамёна. По слухам, предполагался поход в горы и в Кабарду "для приведения всех тамошних жителей в магометанский закон".

Однако ген. Пеутлинг высказал предположение, что собранный Ушурмой народ может быть направлен и против русских крепостей; комендант Владикавказа подполковник Матцен сообщил ему, что "лжепророк" стал известен и у них. Одновременно он доносил об участившихся случаях нападения горцев на небольшие группы солдат, выходивших из крепости для рубки леса.

Подобные известия заставили царское военное командование принять меры предосторожности. Ген. Пеутлинг предписал полкам Астраханскому и Томскому, а также Кабардинскому егерскому батальону быть в готовности к движению, а полковнику Савельеву велел "приложить старание сего народного возмутителя захватить"19.

О тяге простых горцев к Ушурме свидетельствует ряд донесений из различных мест Северного Кавказа. Так, бывший в Малой Кабарде майор Жильцов доносил 26 июля 1785 г.: "А чёрный народ в селениях доловых (князя Дола, примкнувшего к Ушурме. - Н. С. ) и узденя Виорда - все поспешно приуготовляютца к бегству"20. Комендант Кизляра бригадир Вешняков отправил своих агентов в деревни, население которых примкнуло к Ушурме. Один из этих агентов, Али Алхасов, доносил 15 октября 1785 г.: "У имама войска не более трёхсот человек и то совсем не из знатных, а из бродяг разных деревень"21. Шамхал тарковский Бамат в своём письме подтверждал, что из его подвластных "хороших людей" к Ушурме никто не присоединился: "Да уехать за силою моих повелений не осмелится, разве какой-нибудь бездельник отважится пуститься на такую дерзость. Но с теми, со всеми не упущу поступить со всей строгостью своей воли"22.

Ушурма понимал, что в борьбе против России нельзя было целиком положиться на феодальных владельцев и старшин, ибо в своём большинстве они сотрудничали с царским колониальным режимом. Поэтому он решил использовать в своих целях недовольство простого народа, действуя при помощи религиозной пропаганды. Многие местные феодалы и старшины, увидев, что Ушурма лишь заигрывает с простым народом, заняли по отношению к нему благожелательную позицию, не принимая, однако, активного участия в его враждебных России выступлениях. Они, видимо, выжидали, на чьей стороне будет перевес.

В августе 1785 г. генерал-поручик Леонтьев, заместитель отсутствовавшего в то время главноначальствующего на Кавказе П. С. Потёмкина, сообщал, что по прибытии в Кизляр он получил от андреевских и аксаевских владельцев прошение с признанием, что сколько они ни задерживали своих колопей, те тайно уходили в толпу "развратника" (Ушурмы). Причём, пишет ген. Леонтьев, владельцы и старшины подтвердили свою присягу в преданности русским властям и заявили, что "будут старатца скопищам лжепророка препятствовать проходить через их земли и давать тотчас знать нам о всех его намерениях против нас"23.

Используя доверие примкнувших к нему людей, Ушурма предпринял боевые действия против Кизляра. Крепость Кизляр, одна из старейших на Кавказе, имела большое стратегическое значение. Она была связующим звеном между Северным Кавказом, Дагестаном и Закавказьем. Кизляр занимал важное положение на "Кавказской линии"; через него проходил путь, связывавший "Кавказскую линию" с Астраханью; он являлся военно-административным и первостепенным экономическим центром Северного Кавказа. Однако главная квартира П. С. Потёмкина находилась не здесь, а в Екатеринограде, расположенном в центре "Кавказской линии".

Предпринятая Ушурмой военная операция против Кизляра могла иметь преимущественно политическое значение и не вызывалась соображениями, связанными с его религиозной деятельностью. Для распространения ислама среди горцев ему гораздо удобнее было действовать в горных районах, примыкавших с востока к Кабарде, и в самой Кабарде. Но Ушурма открыто провоцировал военное столкновение с русскими властями.

Князь Потёмкин-Таврический в своём ордере на имя П. С. Потёмкина от 6 мая 1785 г. предписал двинуть против находившегося в ауле Алды Ушурмы отряд войск под командой полковника Пиери. "Ваше превосходительство, - сказано в ордере, - предпишите ему прибыть туда требовать лжепророка в руки, и буде бы какое тут открылось затруднение и упорство, то стараться хоть силою достать сего обманщика и восстановить нарушенное им в том краю спокойствие... Весьма желательно, - добавлял Потёмкин, - чтобы дело сие было кончено без пролития крови"24.

Первое выступление против Ушурмы войск в составе Астраханского пехотного полка, батальона егерей, кавалерии и двух орудий оказалось неудачным. 26 июня 1785 г. на обратном пути, после разгрома аула Алды, отряд был окружён в лесу и уничтожен горцами. Около двухсот человек попало в плен, больше трёхсот было убито, в том числе полковник Пиери и восемь офицеров. Отряд потерял 576 солдат и два орудия. Престижу царской армии был нанесён тяжёлый удар. Сподвижники Ушурмы поспешили выдать эту победу за исполнение его пророчества.

Торопясь развить военный успех, Ушурма 15 июля 1785 г. подступил к Кизляру. Несмотря на отчаянную атаку, взять Кизляр Ушурме не удалось. Его успех ограничился захватом Каргинского редута, находившегося в пяти километрах от крепости.

Неудачной была также попытка овладеть 29 июля небольшой крепостью Григориполисом. В течение 19 и 20 августа Ушурма вторично пытался овладеть Кизляром, имея на этот раз в своём распоряжении несколько тысяч человек. Однако сильным артиллерийским огнём и действиями пехоты кизлярского гарнизона, особенно терских казаков под командой кабардинского князя Бековича-Черкасского, атака была отражена, и на рассвете 22 августа горцы отступили.

Систематические военные неудачи и большие людские потери решительно поколебали авторитет Ушурмы. Примкнувшие к нему люди увидели, что ведут бесполезную борьбу против русской власти, что пророчество Ушурмы о скорой победе и о том, что огонь русских пушек и ружей не способен принести вред правоверным мусульманам, - обман. Они разочаровались в Ушурме, поняв, что цели, которые он ставит, не отвечают их интересам. Начался массовый отход от Ушурмы. Ему перестали верить и даже обвиняли в преднамеренном желании поссорить горцев с русскими властями, в результате чего должны были последовать жестокие репрессии со стороны царских генералов.

Ушурма попытался тогда перенести свою деятельность на кумыков и ногайцев с тем, чтобы с их помощью продолжать борьбу против царской России. Он стремился также привлечь к себе кабардинцев. Ушурма, видимо, надеялся на то, что некоторые преданные ему кумыкские и кабардинские князья сумеют поднять своих людей. В сентябре 1785 г. ген. Шемякин доносил, что кабардинцы получают письма от Ушурмы и по сборе жатвы "обратятся на злодеяние"25.

Комендант Константиноградской крепости Рик, подтверждая слух о сборе закубанцев для нападения, доносил, что в Кабарду ожидается прибытие шейха Мансура для совместных с кубанцами действий против русских укреплений. В то же время один из узденей Большой Кабарды, Шабаз Гирей Куденетов, сообщил, что кабардинские владельцы Атажуко Мисостов, Наврузов и Акдемиров со своими людьми в числе более трёхсот человек собрались на реке Нальчике и решили напасть на станицу Прохладную, а сын Мисостова, по имени Арсланбек, со ста человеками уже отправился к Ушурме, который якобы поднимает всех дагестанцев для нападения после праздника ("байрама") на русские границы26. Ещё раньше к Ушурме примкнул князь Малой Кабарды по имени Дол. И всё же основная масса кабардинцев не признала Ушурму и тем самым поставила его в затруднительное положение.

Что же толкало Ушурму на активные военные действия? Отход от него чеченцев, колебания кумыков и пассивность кабардинцев в тот момент, когда русское командование ещё пребывало в состоянии растерянности, ясно свидетельствуют, что военная деятельность Ушурмы против царской России не отвечала интересам горцев. Выступление Ушурмы в то время могло отвечать прежде всего интересам султанской Турции.

Нельзя не отметить, что князь Потёмкин-Таврический ещё в своём первом ордере на имя П. С. Потёмкина от 26 апреля 1785 г., запрашивая по поводу деятельности Ушурмы, писал: "Нет ли каких сторонних тут подстреканий?"27, - намекая, видимо, на турок. В своём ордере от 2 августа того же года он высказался более определённо; по его мнению, Ушурма - "лжепророк, или лучше сказать - орудие, присланное от турок"28. Эти слова в подлиннике подчёркнуты.

Конец 1785 г. был крайне тяжёлым для Ушурмы. Военные неудачи и большие людские потери, а также слухи о приближении царских войск и карательных экспедиций, грозивших полным разорением селений, усилили разложение в его лагере. От него начали отходить самые преданные ему люди.

В сентябре - декабре 1785 г. положение Ушурмы стало критическим. Он был вынужден из своего аула перейти к кумыкам, надеясь удержать их около себя, и, опираясь на преданного ему андреевского владельца князя Чепалова, поднять ногайцев.

В такой обстановке он сделал попытку усилить религиозную агитацию и провести насильственную мобилизацию для пополнения своих вооружённых сил. Комендант Кизляра Вешняков в рапорте от 22 сентября сообщил, что недавно Ушурма послал во многие горские деревни своих людей для "призыва в свою толпу". Агент Кайтуко Баков доносил, что в письмах, полученных от Ушурмы, горское население призывалось после "байрама" идти к нему; пришедшие люди якобы увидят большого человека - "махдия" (мессию), который поможет им овладеть Кизляров29.

Стремясь удержать перешедших на его сторону князей, а быть может, и не очень им доверяя, Ушурма потребовал от князя Чепалова, узденя Казбека, Умашева и других выдать ему своих детей в "аманаты", что и было исполнено30. В октябре 1785 г. ген. П. С. Потёмкин отдал приказ о переходе в наступление против Ушурмы и сам во главе войска в 5698 человек пришёл в Кабарду на р. Малку. В ноябре в Кабарде имело место столкновение Ушурмы с отрядом полковника Нагеля. Ушурму в этом столкновении постигла неудача, и он был вынужден покинуть Кабарду.

***

С декабря 1785 г. начинается, второй период деятельности Ушурмы. Оставившие Ушурму князья, владельцы, а затем и старшины различных горских народностей направили царским властям просьбы о помилований; это сделали даже старшины его родного аула Алды, Письма о полной покорности с просьбой переменить "аманатов" поступили в ноябре - декабре 1785 г. от старшин почти всех аулов, примыкавших ранее к Ушурме.

Тогда царскими властями было принято решение изловить князей и владельцев, оставшихся верными Ушурме, а также и самого Ушурму, за что даже были объявлены награды. Так, например, полковник Матцен из Владикавказа сообщал, что он за поимку кабардинского князя Дола назначил вознаграждение деньгами 200 рублей, или холста 600 аршин, или сукна 150 аршин31. За Ушурму бригадир Вешняков обещал 300 рублей. Однако подобная практика не дала результатов.

В то же время всё чаще и настойчивее стали поступать донесения о появлении на Кавказе пришедших на помощь Ушурме турецких агентов. В лагере Ушурмы о них говорили открыто, их видели, с ними беседовали. Высшее командование, следуя правительственному курсу избегать "безвременного разрыва" с Турцией, долго не хотело придавать значения этому факту. Дело дошло даже до того, что ген. П. С. Потёмкин сделал выговор коменданту Кизляра Вешнякову за донесение, в котором последний передавал слух об ожидавшейся Ушурмою турецкой военной помощи.

В ноябре 1786 г. Вешняков возражая П. С. Потёмкину по поводу его сомнений в достоверности сведений относительно помощи Ушурме со стороны Турции, указывал, что сведения эти он получил из вполне достоверного источника, причём бригадир добавил: "Но когда в. в. неугодно таких донесений, то я их оставлю".

На протяжении 1786 - 1787 гг. кавказское высшее командование получало много донесений, говоривших о связях Ушурмы с турецким правительством.

Так, полковник Савельев рапортовал 3 января 1786 г. из Наура, что вернувшиеся из Константинополя люди джангутского владельца Ахмат-хана привезли с собой от Порты в Дагестан,, в Андреевскую и Аксаевскую деревни и к другим горцам письма, в которых обещается присылка денег и войск. 24 января Арслан Гирей Бабуков сообщил, что в секретном разговоре с ним Мисост Куденетов (кабардинский князь) сказал, что три недели тому назад из Константинополя от турецкого двора к шейху Мансуру приехали с письмами турки32.

Позднее поступило донесение, свидетельствовавшее о связях Ушурмы не только с местными турецкими властями, но и с правительством в Константинополе, которое отправило на Северный Кавказ" муллу с приказом узнать, что представляет собою Ушурма, сумевший произвести "замешательство" среди горцев и даже поднять закубанцев. Между прочим, сведения о посылке этого муллы совпадают с донесением посла Булгакова, представившего Екатерине II особую "Записку"33.

Эта "Записка" является как бы протоколом допроса человека, специально отправленного из Турции к Ушурме с тем, чтобы "определить", тот ли он, о ком предсказывал пророк Мухаммед. Турецкий агент "софта" (кандидат в учёные богословы), по его словам, пробыл у Ушурмы 25 дней и установил, что он не особенно набожен и вовсе не учён, хотя и не уклоняется от совершения молитв, предписанных законом.

Из приведённого в "Записке" разговора между софтой и Ушурмою видно, что связаться с ним решили не только местные турецкие власти, но и центральное константинопольское правительство. Софту больше всего интересовали намерения Ушурмы в отношении России и проведённые им военные действия. Ушурма ответил, что не может ничего предпринять, пока к нему не прибудет человек, которого он ожидает, что часть его войска против его желания напала на русские границы и разбила несколько русских полков (?!). Ушурма просил, чтобы халиф (турецкий султан) прислал ему денег и начальника над войсками. По рассказу софты, Ушурма - вовсе не то лицо, которого ожидали по предсказаниям пророка, а обманщик, не пользующийся большим доверием в Дагестане34.

Передав эти сведения, посол Булгаков сообщал далее, что Порта якобы была очень обрадована таким известием, так как появление настоящего пророка могло бы вызвать большие беспорядки во всей империи и "весьма гибельные последствия". Однако к этому замечанию надо относиться критически: оно было рассчитано, видимо, на то, чтобы усыпить бдительность посла и показать, что турецкое правительство вовсе не интересуется Ушурмой. Полученные Булгаковым сведения о посещении турецким агентом Ушурмы, даже независимо от достоверности отдельных фактов, устами самих турок подтверждают сообщения различных информаторов о появлении у Ушурмы турецких агентов и о наличии у него непосредственных связей с Турцией.

Быть может, турецкому влиянию и следует приписать новый метод мобилизации мусульман, который Ушурма начал практиковать в 1786 году.

Он стал требовать со всех горских аулов, с каждой мечети по два человека, а также десятую часть имевшегося у жителей хлеба для прокормления находившихся ори нём людей35. Жители Андреевской и Аксаевской деревень по требованию Ушурмы должны были выставить по 10 человек с мечети и по 60 копеек с каждого двора. - То же самое Ушурма потребовал и с Костековской деревни, но жители ответили, что ввиду отсутствия князя выполнить его требование не могут. Лишь под угрозой строгого наказания они обещали выполнить требование при условии, что и другие деревни пришлют Ушурме людей и деньги. Жителям Брагунской деревни было предъявлено такое же требование с угрозой, что в случае отказа деревня будет разорена.

18 апреля 1786 г. бригадир Вешняков известил о получении от Ушурмы письма (подлинник письма Ушурмы имеется в архиве. Оно написано по-татарски. Вместо подписи в правом верхнем углу четырёхугольная печать с арабским текстом, в нижней части которого ясно выделяются слова: "Имам ал Мансур"). Содержание этого письма таково: "Через сие ваше высокородие уведомляю, что между нами и вами простирается война, а через это с обеих сторон смертоубийство и захваты людей. Так, по сему, не согласитесь ли вы за захваченных людей положить цену, чему мы, кумыцкие, чеченские и кабардинские народы, все согласны. Если вы сами хотите воспользоваться, то о том дать нам знать, дабы после сего о цене ничего уже с обеих сторон не происходило. У вышеописанного желаем мы видеть в скором времени"36.

Вешняков тотчас же послал Ушурме ответ, в котором говорилось, что он весьма удивлён упоминанию о какой-то войне, которая якобы имеет место. Хотя и происходили, писал Вешняков, с вашей стороны "неустройства и грабежи", однако "не считаю, чтобы добрые и честные люди в оном приняли или паки пожелали принять участие, и особливо, когда все горские народы через опыты знают, сколь велико могущество и сила нашей высокомилостивой государыни, е. и. в., равно и сколь, напротив, велико её милосердие к прибегающим под её величества покров". В заключение Вешняков сообщал, что обо всём донёс главнокомандующему Потёмкину37.

Из этого обращения Ушурмы к бригадиру Вешнякову, коменданту той крепости, которая составляла основной объект его притязаний, можно видеть, что Ушурма без всякого основания присвоил себе праве говорить от имени горских народов, что он продолжал лелеять свои воинственные замыслы, считая себя в состоянии войны с Россией.

Нельзя не отметить, что действия отдельных военных начальников, считавших необходимым применение самых жестоких репрессий к горцам, восстанавливали их против России и служили на пользу Ушурме. К числу таких бесчеловечных командиров, жестоко расправлявшихся с простым народом, следует отнести бригадира Кнорринга, который" рапортом от 7 августа 1786 г. доносил, что, будучи на р. Куме, "вчера и севодни истребляли посланными для того казачьими полками и калмыками к потоптанию лошадьми абазинского хлеба. А который за сим остаётца, предписал я господину премьер-майору и походному атаману Янову - зжечь"38. Этот пример свидетельствует о близорукости царского командования, которое своими действиями восстанавливало против России горцев и тем самым затягивало восстание Ушурмы.

К весне 1786 г. Ушурма сумел несколько улучшить своё положение. Известные результаты дали, с одной стороны, принятые им меры к насильственной мобилизации людей и денег, с другой - обещание активной помощи со стороны турецких агентов. Но, несмотря на это, обстановка на Северном Кавказе и особенно в районах, охваченных деятельностью Ушурмы, к середине 1786 г. складывалась благоприятно для России, Не только кабардинские князья, но и шамхал тарковский Мухаммед, владельцы и уздени Аксаевской и Андреевской деревень, примыкавшие ранее к Ушурме, обратились к русскому командованию с письмами, в которых заявили: "...просим высочайшего... повеления о даровании нам в преступлениях наших прощения, воображая, что рабы и слуги без прегрешения, а властители без милосердия не бывает"39. Что касается князей Малой Кабарды, по они, за исключением Дола, писали: "К имаму мы не касаемся и никак его не слушаемся"40.

Итак, если до середины 1786 г, многие феодалы (князья и владельцы) занимали выжидательную позицию, то после соответствующих запросов П. С. Потёмкина и появления его с войсками в Кабарде все они поспешили открыто отмежеваться от Ушурмы и объявить себя преданными сторонниками России.

Большим ударом для Ушурмы был уход от него двух феодальных владельцев - кабардинца Дола и кумыка Чепалова. Правда, второй несколько раз после декабря 1785 г. вновь возвращался к Ушурме, но Дол был принуждён под давлением русских властей в июле 1786 г. окончательно покинуть Ушурму.

В своих показаниях князь Дол не пожалел красок, чтобы очернить как самого Ушурму, так и его людей. Он рассказывал, что после поражения в Кабарде отряд Ушурмы "рассыпался по своим домам", что люди его друг друга ловили, грабили и продавали, так что к моменту его ухода он при Ушурме никого "из дальних народов не видал". Нынешней весной Ушурма разглашал, что к нему из Турции и из Ирана будет прислано войско, хотел попрежнему собрать народ, "но никто ему о том не верит и не собирается".

Сдача и помилование Дола произвели сильное впечатление на сподвижников Ушурмы. В августе 1786 г. полковник Нагель доносил, что кумыки-аксаевцы собрали совещание и под присягой вместе с андреевцами "как владельцы, так и простой народ, согласились принести повинную и просить о помиловании"41. Он пишет, что Ушурму этот народ (кумыки) никогда не считал законоположником и теперь таковым не считает. Ушурма для них тот человек, "который сверх чаяния успел было всех собрать в то время, когда уже частое было негодование".

Аксаевские и андреевские кадии обратились к коменданту Кизляра Вешнякову с особым письмом, в котором от своего имени и от имени старшин и народа сообщали о раскаянии и о том, что "обещанное нам в прегрешении прощение приняли мы с крайней чувствительностью". В этом письме была сделана попытка объяснить причины, побудившие народ поддержать Ушурму. На первом месте перечислялись частые обиды и притеснения со стороны местных владельцев. "Просили мы запретить отнимать им у нас безвинно скот наш; за воровство же и шалости наложить на творящих оное штраф... Но не видя укрощения, дошли до совершенной крайности и принудительными нашлись, согласясь с другими присягнуть имаму с тем, чтобы разбирались ссоры и тяжбы наши по закону, обидчики от обид и наглостей были удержаны, воры были наказаны, включая притом и то, чтобы быть к России в верности". В заключительной части письма говорилось, что "если угодно будет с имамом примириться, то они, кадии, с усердием это выполнят"42.

В сентябре 1786 г. с нескольких пунктов на "линии" стали поступать донесения, что все покинули Ушурму и он с несколькими спутниками поехал на Кубань43. Как впоследствии показал сам Ушурма, в это время он действительно ездил на некоторое время за Кубань, к туркам. Об этом же показывал и горец Чаге, уроженец Алды. "Вскоре после возвращения из-под Кизляра Мансур отправился в первый раз в Анапу и оставил его (Чаге) при своём семействе"44. 10 сентября 1786 г. полковник Матцен рапортовал ген. П. С. Потёмкину, что брагунский владелец Арсланбек Мудатов его известил: "...всех возмутительских деревень жители выехали пахать, а также и скот весь из гор выпущен на степь"45.

В свете этих событий и следует рассматривать предпринятую Ушурмою в октябре 1786 г. попытку добиться амнистии. С этой целью он отправил своего шурина Этту Батырмурзина в русский лагерь. 20 октября Этта дал своё первое показание. Он сообщил, что отправлен Ушурмою тайно с просьбой о прощении. "Он (Ушурма) считает себя избранником бога не для разбоев, но для удержания мусульман от злых дел и шалостей. Однако, те народы брали неволею его (Ушурму) с собой в российские места против войск российских. (Имеется в виду нападение на Кизляр. - Н. С.). Ныне видит он (Ушурма), что те народы на него не смотрят и не слушаются. Он от них спасается, чтобы его не убили или не выдали русским. И для этого просит пощады и помилования". В заключение Этта сказал: "Если он, Ушурма, будет прощён, то ни с какой стороны род татарский (вернее, горский. - Н. С.) не будет делать шалость России, а всех он может от того удержать и будет стараться их успокоить"46.

На втором допросе, 17 ноября того же года, Этта ответил на поставленные ему вопросы, которые охватывают всю историю выступления Ушурмы, начиная с того, как и почему он "возмечтал себя назвать пророком". Из ответов видно, что Ушурма был саязан с турками. Этта сказал, что в скором времени после объявления Ушурмы пророком к нему прибыл от ахалцихского паши турок с письмами и подарками. После поражения в Малой Кабарде Ушурма бежал к владельцу Долу, от него - к карабулакам и затем в свой аул Алды, "где принят был от народа без того почтения и доверенности, какую они прежде ему чинили". Весною этого года, показал Этта, Ушурма хотел вновь привести в послушание народы и начал требовать с деревень в "аманаты" по десяти человек. Одновременно он условился, чтобы и закубанцы соединились с ним в Кабарде для общего нападения на русские укрепления. В данное время Ушурма народом оставлен и не имеет средств к возобновлению военных действий, но попрежнему себя называет имамом47.

Показания шурина Ушурмы свидетельствуют о полном провале всех планов Ушурмы. Турецкое покровительство и подарки не помогли, горцы его окончательно покинули. Трудно сказать, чем руководствовался ген. П. С. Потёмкин, когда не принял просьбу Ушурмы о помиловании, требуя безоговорочной юдачи. Этим шагом он только затянул борьбу.

Наступил 1787 год. Турция собиралась начать войну с Россией. Послы Франции, Швеции и Пруссии наперебой предлагали туркам свои услуги, обещали деньги, флот, вооружение, инструкторов и даже войска. Пока в Константинополе велись сложные дипломатические переговоры, турецкое правительство развивало кипучую деятельность на Кавказе. Полученные от иностранных покровителей деньги щедрой рукой раздавались вместе с халатами, саблями, султанскими фирманами и прочими подарками кавказским ханам и князьям. Рассчитав, что восстание на Кавказе не только затруднит положение русских войск в Грузии, но и отвлечёт часть русских сил от европейского театра военных действий (продолжалась война России со Швецией) и от Крыма, Турция уделила Кавказу особенное внимание. В марте 1787 г. поступило известие от грузинского царя Ираклия о том, что в турецкой крепости Карсе был открыто объявлен султанский фирман о войне с Россией. Сулейман-паша ахалцихский в связи с этим будто бы получил предписание не отпускать находившихся у него для вторжения в Грузию лезгин. В марте 1787 г. турецкие агенты с подарками появились в Дагестане и Кабарде у крупных горских князей.

В апреле полковник Савельев известил, что из-за Кубани, от суджукского паши, приехал человек с письмом к Ушурме. В его задачу входило помочь Ушурме вновь войти в доверие к горским народам48. Из донесения бригадира Нагеля от 11 апреля видно, что Ушурма говорил своим близким людям о прибытии к нему войск от турок, а также от аварского хана, шамхала и уцмия. Это известие, однако, не произвело никакого впечатления на горцев. Более того, они посылали нарочных и к шамхалу и к уцмию справиться о том, готовы ли те оказать Ушурме помощь, и "всюду нашли его обман". Но такое отношение горцев не остановило Ушурму; он заявил, что разорит всех приверженцев русских.

В мае - июне 1787 г. Ушурма развивал усиленную агитационную деятельность, проводил собрания в горских аулах, настаивая на необходимости собрать новое войско якобы для защиты имущества горцев от русских войск. Такое собрание было проведено и в его родном ауле Алды, но жители "разошлись, ни в чём не согласясь; колеблются, потеряв к обманщику веру"49. Тогда Ушурма обратился к горцам с особым посланием, в котором сделал попытку поднять их, используя сугубо религиозную аргументацию. "Да будет всем ведомо, - писал Ушурма, - что в день пятницы намерен я итти на брань с беззаконными, почему приглашаю вас непременно в пятницу ко мне съехаться. Ибо, как писано в Коране, когда мусульмане начнут бой с неверными в пятницу; то беззаконных одолеют"50, и т. п.

Но не помогли и эти религиозно-демагогические воззвания. В мае 1787 г. все горцы, жившие в области, простиравшейся до р. Сунжи, в том числе и жители аула Алды, начали пахать землю51. Это был признак их отхода от Ушурмы.

Наконец 3 июля 1787 г. было получено секретное донесение от старшины Кайтуко Бакова о том, что весь народ от Ушурмы разошёлся по домам, а сам он вот уже четыре дня как скрылся из своего аула Алды. Было установлено, что 5 июля 1787 г. Ушурма переправился через Кубань и находился в доме владельца Камамета Мансурова, на реке Большой Инжик.

Сведения, поступившие из различных кумыкских и других горских аулов, подтверждали, что горцы довольны бегством Ушурмы.

Ушурма окончательно дискредитировал себя своей протурецкой, враждебной России деятельностью, которая не нашла поддержки у горских народов. Это произошло прежде всего потому, что трудящиеся горцы поняли, что Ушурма ничего не может им дать.

Бегство Ушурмы за Кубань не было следствием его желания покончить с пророческой деятельностью и отказаться от антирусской политики. Напротив, Ушурма был призван турками за Кубань для осуществления активной антирусской деятельности среди закубанских и ногайских племён. Турки полагали, что отсюда Ушурма сумеет установить связь с горцами и в качестве имама сможет руководить их борьбою против России.

Накануне войны с Россией Турция рассматривала Закубанский край как удобный плацдарм для вторжения в Кабарду и разгрома "Кавказской линии". С этой целью наряду с регулярными войсками которые могли быть двинуты на Кавказ, турецкое правительство возлагало большие надежды на закубанцев и их враждебное отношение к русским.

Ушурма был нужен туркам для того, чтобы, спекулируя на религиозном фанатизме и высоком звании имама и пророка, объединить под его руководством закубанские племена и бросить их против русских.

Начиная с 16 июля 1787 г. к русскому командованию систематически стала поступать информация о выступлениях Ушурмы с религиозными наставлениями, в которых он пытался внушить каждому своему последователю, что тот обязательно победит 10 русских. Турки поощряли и направляли эту деятельность Ушурмы, получившего к этому времени от султана официальное разрешение на звание имама.

Очутившись за Кубанью, Ушурма, по приказу турок, вёл оживлённую переписку с горскими и кабардинскими единомышленниками. В Андреевской и других горских деревнях были получены письма, в которых Ушурма просил всех правоверных мусульман быть единодушными и строго следовать его наставлениям. Тут же Ушурма сообщал, что закубанские народы якобы почитают его как имама. Ушурма заявил, что после того как получит от турок войско и снаряды, немедленно прибудет на Северный Кавказ "защищать народ от русских". Докладывая об этих письмах, бригадир Нагель замечал, что, по его представлению, горцы всё ещё якобы верили этим обещаниям о турецкой помощи и письма Ушурмы волновали народ52.

Народ боялся Ушурмы, который мог придти вместе с крымцами и всех разорить; поэтому горцы поспешили убрать с полей просо. Правда, добавлял Нагель, среди горцев есть и такие, которые Ушурме не верят и вообще сомневаются в том, что он вновь здесь появится53. В другом рапорте Нагеля, от 10 августа, говорится, что в новом письме Ушурма просил горцев потерпеть с месяц и не давать России никакого обещания и не быть ей верными54. Из этой переписки видно, что Ушурма был хорошо осведомлён о времени открытия военных действий против России, которые точно начались через месяц, в сентябре 1787 года.

Одновременно с письмами Ушурмы на Северном Кавказе появилась новая партия турецких агентов. Командующий Каспийской флотилией капитан- Шишкин донёс, что к Фет-Алихану дербентскому прибыли агенты из Турции с богатыми подарками, в том числе саблей, осыпанной дорогими камнями. Это якобы для того, чтобы хан не пропускал русские "войска в Иран55. О появлении турок в количестве 60 человек у шамхала Бамата доносил 18 августа 1787 г. новый комендант Кизляра, Грызлов56. Турецкие агенты вели на Северном Кавказе усиленную агитацию, стараясь доказать ханам и князьям, что они, как единоверцы, обязаны держать сторону мусульман, т. е. турок, а не русских. Уговаривая шамхала Бамата принять турецкую сторону, агенты заявляли, что вот "Ушурма - последний в народе человек - мог сделать такое замешательство, что русские, сколько ни грозили народам, но ничего сделать не могли, старались его иметь (лоймать. - Н. С.), и то не удалось". Указав на то, что русские не могут расправиться с закубанцами, турки делали вывод, что "и вам, конечно, ничего сделать они (русские. - Н. С.) не в состоянии"57.

Вся эта агитация, включая и письма Ушурмы, не оказала серьёзного влияния на события. За исключением нескольких горских и кабардинских князей, старшин и узденей, известных своими симпатиями к Турции, горцы Северного Кавказа к началу русско-турецкой войны 1787- 1791 гг. в своей массе не проявляли желания сотрудничать с турками, не верили в их "спасительную" роль.

Обосновавшись за Кубанью, Ушурма открыто стал сотрудничать с турками. 20 - 22 сентября 1787 г. Ушурма во главе закубанских и ногайских орд, поддержанный турками, имел несколько столкновений с русскими войсками между реками Урупом и Лабой, но был разбит.

Вторично он был разбит на р. Урупе в октябре того же года и вынужден был оставить военную карьеру; турки отправили его в Суджук-Кале.

Когда в 1788 г. ген. Текелли подошёл со своим отрядом к Анапе, он узнал, что Ушурма уже находился там. С этого времени и вплоть до падения Анапы в 1791 г. Ушурма оставался в этой крепости. Турки, видимо, решили использовать его исключительно как религиозного агитатора. От его имени рассылались из Анапы во все концы Кавказа воззвания, в которых Ушурма, ссылаясь на своё звание имама, требовал от мусульман "встать на защиту ислама", т. е. на сторону турок. На этом новом поприще турецкого агента в Анапе Ушурма провалился так же, как он провалился на Северном Кавказе.

После взятия войсками ген. Гудовича Анапы находившегося там Ушурму как важного пленника срочно направили в Петербург. Граф А. Безбородко в записке от 26 июля 1791 г. на имя обер-секретаря Тайной экспедиции С. И. Шешковского сообщил, что Екатерина II не считает Ушурму "как сущего развратителя народов закубанских и кавказских" за военнопленного. Она приказала допросить "о всех его похождениях и всех действиях его". В соответствии с этим распоряжением Ушурма и был несколько раз допрошен в Тайной экспедиции. Судьба его была определена секретным рескриптом Екатерины II от 15 октября 1791 г. на имя полковника Колюбакина, коменданта Шлиссельбургской крепости. В этом рескрипте сказано, что ших (шейх) Мансур возмущал горские народы против России, а после начала войны с Турцией "разные ко вреду нашей империи делал покушения".

Находясь для допроса в Петербургской крепости, Ушурма, как сказано "в рескрипте, "поразил ножом караульного, за что и скован в железо". В таком состоянии он и был препровождён с Шлиссельбургскую крепость "на безысходное в ней пребывание". В крепости было приказано снять с Ушурмы цепи, но иметь строгое за ним наблюдение, "дабы от него побегу или какого зла учинено не было".

13 апреля 1794 г. комендант Шлиссельбургской крепости Колюбакин донёс в Тайную экспедицию о болезни и смерти Мансура58.

***

Деятельность Ушурмы (шейха Мансура) охватывает относительно большой период - с марта 1785 г. по июнь 1791 года. Он выступал среди различных горских народностей и на сравнительно большой территории - от р. Сунжи и Терека до Кубани. На всём протяжении своей деятельности он выступал как проводник турецкой захватнической политики на Кавказе.

Первый период деятельности Ушурмы показал, что он не ошибся в своих расчётах на поддержку горцев. Но горцы ошиблись в Ушурме, приняв его на первых порах за своего вождя. Отсталых горцев толкала к Ушурме колониальная политика царизма, бесконечные конфискации и контрибуции; их прельщала его враждебная России пропаганда и призыв к борьбе против казикумухов и карабулаков; что касается находившихся в условиях феодально-крепостнической эксплуатации кумыков и кабардинцев, то они на первом этапе хотели пойти в его лагерь в надежде добиться под его руководством облегчения своего тяжёлого положения. У него думали найти справедливое разрешение спора с эксплуататорами за землю, за скот.

Но Ушурма не оправдал надежд простых людей, потому что действовал не в их интересах, а в интересах Турции и тех кавказских феодалов, старшин и мулл, которые предпочитали жить под эгидой турецкого султана. Ушурма проповедовал ислам, который далеко ещё не получил распространения на Северном Кавказе. Попытка объединения горцев под флагом ислама на борьбу против России не встретила с их стороны сочувствия, его требование строгого выполнения предписаний шариата вызвало упорное противодействие.

Ушурма не стал на путь отмены налогов и обременительных повинностей, в том числе и накладываемых законами шариата; он не выступил против феодалов - главных угнетателей и классовых врагов кумыков и кабардинцев; он не пытался обуздать старшин и кадиев различных горских племён, не задавался целью сделать земли, пастбища, леса, воду свободными и доступными каждому горцу.

Идея равенства, которая почти всегда в той или иной форме проповедуется в крестьянских движениях, совершенно отсутствовала в выступлениях Ушурмы и его сообщников. Всё это свидетельствует о том, что "поднятое Ушурмой движение не имело ничего общего с крестьянским прогрессивным движением.

Вспомним, какую роль идее равенства в крестьянском движении отводил В. И. Ленин: "При борьбе крестьян с крепостниками-помещиками самым сильным идейным импульсом в борьбе за землю является идея равенства, - и самым полным устранением всех и всяких остатков крепостничества является создание равенства между мелкими производителями. Поэтому идея равенства является самой революционной для крестьянского движения идеей не только в смысле стимула к политической борьбе, но и в смысле стимула к экономическому очищению сельского хозяйства от крепостнических пережитков"59.

Вместо борьбы за землю, борьбы с эксплуататорами и осуществления идеи равенства Ушурма призывал к вооружённому выступлению против России. Подобная политическая программа не отвечала первоочередным, насущным интересам горцев. Вот почему она и не могла поднять их на борьбу. Правда, в начале выступления Ушурмы кумыки, часть кабардинцев и других горцев, увидя в его воззваниях и проповедях сигнал к восстанию, пошли за ним, мечтая прежде всего о борьбе со своими угнетателями-феодалами.

Но Ушурма, действуя в интересах султанской Турции, не был способен защищать требования простых горцев и не смог возглавить их классовой борьбы. Без всяких колебаний он принял сторону группы феодалов и князей, мечтавших об установлении на Кавказе турецкого режима, о подчинении султанской Турции. Его выступление было типичным реакционным восстанием, направляемым иностранной рукой.

Неудача Ушурмы вовсе не отбила охоту у Турции и её европейских подстрекателей к продолжению подрывной деятельности на Кавказе. Однако из факта равнодушного отношения горцев к пропаганде шариата и быстрой потери Ушурмою религиозного авторитета среди горцев, повидимому, были сделаны некоторые выводы.

Мусульманские круга в XIX в. стали на путь создания на Кавказе особой религиозно-политической организации - мюридизма. Созданная в интересах захватнической политики Турции в качестве её агентуры на Кавказе, слепо преданная своему имаму, эта организация мюридов должна была насаждать с оружием в руках ислам и его лозунги "священной войны" с неверными (т. е. с русскими) и прививать народам Кавказа ненависть ко всему русскому. Её политическая задача состояла в том, чтобы поднять движение горцев против России и подчинить его захватническим интересам Турции и стоявшей в то время за её спиной Англии.

С особой силой, как показал М. Д. Багиров60, реакционный мюридизм развернулся на Кавказе под руководством Шамиля, который, опираясь на своих мюридов и англо-турецкую поддержку, возглавил реакционное и националистическое движение, окончившееся полной неудачей.

Анализируя причины неудачи Шамиля, выдающийся русский революционный демократ Н. А. Добролюбов в 1859 г. писал: "Под Шамилем была им (горцам. - Н. С.) уж плохая свобода. Наибы его действовали очень произвольно, грабили и наживались; а он, говорят, очень часто смотрел на это сквозь пальцы. Уважение к себе поддерживал он более страхом, нежели любовью; палач был при нём неотлучно, и казни были беспрестанны". И далее: "Управление Шамиля казалось тяжело для племён, непривыкших к повиновению, а выгод никаких от этого управления они не находили. Напротив, они видели, что жизнь мирных селений, находящихся под покровительством русских, гораздо спокойнее и обильнее. Следовательно, им представлялся уже выбор - не между свободой и покорностью, а только - между покорностью Шамилю, без обеспечения своего спокойствия и жизни, и между покорностью русским, с надеждою на мир и удобства быта. Само собою разумеется, что рано или поздно выбор их должен был склониться на последнее"61. В заключение Н. А. Добролюбов говорит: для того, чтобы больше не появлялись личности, подобные Шамилю, и чтобы они не имели никакого успеха, "нужно одно: чтобы, вследствие гуманного и справедливого управления, горные племена не нуждались более в подобных деятелях"62.

По мере ослабления в XIX в. турецкого военно-феодального государства, поражений его во внешних и внутренних войнах в этой стране широко развернулось национально-освободительное движение угнетённых народов, в том числе и исповедовавших общую с турками мусульманскую религию. Для борьбы с возраставшим национально-освободительным движением в Турции были использованы идеи панисламизма, при помощи которого султаны пытались не только удержать, но, и укрепить своё господство. Выступая в качестве защитников ислама, панисламисты проповедовали захватническую политику и пытались распространить власть султана-халифа на народы, исповедовавшие ислам, но не входившие в его империю, в том числе и на народы Кавказа.

Так, в эпоху империализма под лозунгами панисламизма проводилась открытая захватническая политика с целью насаждения власти отсталой, разлагавшейся феодальной Турции, равно как и укрепления власти всевозможных ханов, беков и мулл, являвшихся агентурой султана в соседних странах. Верным союзником и покровителем панисламизма являлся германский империализм, стремившийся использовать отсталую Турцию и её панисламиетские идеи в своих захватнических целях накануне и в годы первой мировой войны.

Вскрывая сущность панисламизма, В. И. Ленин указывал на "необходимость борьбы с панисламизмом и подобными течениями, пытающимися соединить освободительное движение против европейского и американского империализма с укреплением позиции ханов, помещиков, мулл и т. п."63.

Засылаемые на Кавказ турецкие агенты, муллы и агитаторы вели под вывеской панисламизма самую неприкрытую пропаганду за признание авторитета Турции и турецкого султана-халифа, за разжигание вражды кавказских народностей к России, содействуя тем самым их отчуждённости и замкнутости.

Англо-французский империализм в союзе с реакционной Турцией, поставив ислам на службу своим захватническим целям, являлся самым опасным и жестоким врагом народов Кавказа.

Примечания

1. Донесение Булгакова Екатерине II от 15(26) февраля 1785 года. Сборник Русского исторического общества (РИО). Т. 47, стр. 138 - 140.

2. Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА). Разр. XXIII, д. 13, ч. 10, л. 36.

3. Там же, лл. 234 - 235.

4. Там же, л. 242.

5. Там же, лл. 486 - 494.

6. М. Багиров. К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля. Журнал "Большевик", N 13 за 1950 г., стр. 24.

7. ЦГАДА. Разр. VII, д. 2777, лл. 9 - 18.

8. Там же.

9. Там же. Разр. XXVIII, ч. 18, л. 259.

11. ЦГАДА. Разр. VII, д. 2777. "О бунтовщике кавказском чеченце ших Мансуре, отправленном в Шлиссельбург на заточение", лл. 1 - 44. Из этих показаний следует, что Ушурма был у турок в Анапе дважды: в конце 1785 г. (после поражения под Кизляром) и в 1786 году. В третий раз и окончательно Ушурма бежал к туркам 5 июня 1787 года. Что касается Батал-паши, то его войска были разбиты русскими войсками 30 сентября 1790 года. Таким образом, показания Ушурмы в этой части неверны.

12. О восстании шейха Мансура имеется небольшая литература как дореволюционная, так и советская. Однако за исключением общих фактологических трудов по Кавказу Буткова и Дубровина, вся эта литература тенденциозна и порочна. Большинство дореволюционных авторов (Потто, Лавров, Прозрителев и др.) так или иначе разделяют занесённый из иностранной литературы взгляд на шейха Мансура, как на авантюриста, монаха католического ордена "братьев-проповедников", по имени Джиованни Батиста Биэтти (?!), который якобы поднял горцев против России и после ареста в Анапе был сослан в Соловки (?!), откуда сумел переслать в Италию свой дневник, о чём и сообщалось в итальянской и французской печати во второй половине XIX века. Этой легендой увлёкся и советский писатель А. Виноградов, написавший книгу "Шейх Мансур". Другие авторы (В. Скитский, З. Шерипов), написавшие в 30-х годах специальные работы о шейхе Мансуре, полностью разделяют порочную концепцию М. Н. Покровского и его "школы". У них шейх Мансур выступает как революционный крестьянский вождь, поднявший знамя национально-освободительной борьбы против России (?!). Следует особо отметить, что ещё в 1929 г. в Дагестане был издан на думском языке труд Гасана Алкадари "Асари-Дагестан", написанный в 1891 г., в котором прямо и определённо говорится о Мансуре как о турецком агенте, посланном султаном Абдул-Хамидом I, чтобы привлечь мусульман Кавказа к священной войне против России.

13. ЦГАДА. Разр. XXVIII, д. 13, ч. 17, лл. 111 - 112.

14. Там же, ч. 12, л. 493.

15. Там же, ч. 15, л. 94.

16. ЦГАДА. Разр. XXVIII, ч. 15. л. 100.

17. Там же. Разр. XXIII, д. 13; ч. 12, л. 261 об.

18. ЦГАДА. Разр. XXIII, д. 13, ч. 10, лл. 143 - 144.

19. Там же, лл. 144 - 145.

20. Там же, л. 258.

21. Там же, л. 372.

22. Там же, л. 392.

23. ЦГАДА. Разр. XXIII, д. 13, ч. 10, лл. 250 -251.

24. Там же, л. 177.

25. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 10, л. 447.

26. Там же, л. 426.

27. Там же, л. 161.

28. Там же, лл. 234 - 235.

29. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 11, л. 70.

30. Там же, ч. 10, л. 364.

31. Там же, ч. 11, л. 204.

32. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 16, л. 42.

33. РИО. Т. 47, стр. 179 - 181 (французский текст и русский перевод).

34. Под Дагестаном турки обычно понимали также и земли, примыкавшие к Дагестану, вплоть до Терека.

35. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 17, л. 38.

36. ЦГАДА. Разр. XVIII, ч. 17, лл. 73 - 74.

37. Там же, л. 73.

38. Там же, Разр. XXIII, ч. 18, л. 208.

39. Там же, ч. 12, л. 261.

40. Там же, л. 194.

41. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 18, л. 257.

42. Там же, ч. 12, л. 329.

43. Там же, ч. 14, л. 206.

44. Там же. Разр. VII, д. 2788 "О четырёх кавказских горцах, бывших сообщниками ших Мансура", лл. 6 - 11.

45. Там же, ч. 14, л. 43.

46. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 14, л. 459.

47. Там же, ч. 15, лл. 146 - 151.

48. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 22, л. 114.

49. Там же, л. 135.

50. Там же, ч. 20, л. 382 (подлинника в деле нет).

51. Там же, ч. 22, л. 270.

52. ЦГАДА. Разр. XXIII, ч. 23. лл. 312 - 313.

53. Там же, л. 335.

54. Там же, л. 374.

55. Там же, л. 363.

56. Там же, л. 395.

57. Там же, ч. 24, лл. 3 - 4.

58. ЦГАДА. Разр. VII, д. 2777, л. 44.

59. В. И. Ленин. Соч. Т. 12, стр. 317. 4-е изд.

60. М. Багиров. Указ. соч., стр. 25 и сл.

61. Н. Добролюбов. Полное собр. соч. Т. IV, стр. 155. М. 1937.

62. Там же, стр. 156.

63. В. И. Ленин. Соч. Т. XXV, стр. 289. 3-е изд.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.