Аннанепесов М. А. Присоединение Туркменистана к России: правда истории

   (0 отзывов)

Saygo

Аннанепесов М. А. Присоединение Туркменистана к России: правда истории // Вопросы истории. - 1989. - № 11. - С. 70-86.

В 70 - 80-х годах у нас в стране почти повсеместно начали проводить юбилейные торжества, посвященные добровольному вхождению народов в состав России. Создавалось впечатление, что мы забыли характеристику политики царизма на Востоке как захватнической, разбойничьей. В. И. Ленин клеймил ее позором, а царскую Россию называл тюрьмой народов1. Получалось, что не было завоеваний, аннексий, никакого сопротивления народов политике царизма. Столь упрощенное представление было характерно и в отношении Туркменской ССР. В начале 1983 г. в республиканских газетах был опубликован доклад первого секретаря ЦК КП Туркменистана М. Г. Гапурова на очередном Пленуме ЦК, неожиданно для научных работников выдвигавший концепцию добровольного вхождения Туркменистана в состав России2.

Проблема присоединения Туркменистана к России имеет солидную источниковую и историографическую базу. В процессе и сразу же после покорения Туркменистана в Петербурге, Москве, Ташкенте, Тбилиси и других городах России начали обсуждать ход военных действий, публиковалось множество работ непосредственных участников событий - русских генералов и офицеров, корреспондентов зарубежных газет и других участников военных экспедиций3, а также многочисленные статьи в сборниках и газетах.

За годы Советской власти первые публикации воспоминаний о присоединении Туркменистана к России были осуществлены в конце 20-х годов на страницах журнала "Туркменоведение". В 40 - 60-х годах публикуются сборники архивных документов4. Кроме того, нами изучены материалы фонда генерала А. Н. Куропаткина и личные бумаги генерала Н. И. Гродекова.

Рассматриваемая проблема получила отражение и в трудах советских историков. В 20 - 30-х годах они писали в основном о завоевании царизмом Туркменистана и часто проводили аналогию между колониальной политикой Англии и России на Востоке5. В послевоенный период появились исследования А. Каррыева6, в свое время подвергнутого резкой критике: он проводил мысль о том, что сближения с Россией искали лишь слабые и отсталые прибрежные туркменские племена, тогда как ахалтекинские, стоявшие выше остальных по уровню социально-экономического развития, оказывали царским войскам упорное сопротивление, что Ахал-Теке в тех условиях могло объединить Туркмению и создать независимое государство7. Каррыев вынужден был выступить в печати с признанием своих ошибок8.

В 60-е - начале 70-х годов появляется серия монографических исследований9, написанных с учетом итогов Всесоюзной научной конференции 1959 г. в Ташкенте, посвященной прогрессивному значению присоединения Средней Азии к России, где под знаком идей XX съезда КПСС развернулась свободная дискуссия о характере присоединения народов Средней Азии к России и его прогрессивном значении. В докладе А. В. Пясковского и итоговых материалах конференции была изложена концепция присоединения народов Средней Азии к России, которая включала и завоевание среднеазиатских ханств, и мирное присоединение, и добровольное вхождение отдельных территорий в состав России10. В концептуальном отношении именно понятие "присоединение" является наиболее приемлемым, объединяя все аспекты и этапы политического процесса вхождения Средней Азии в Россию.

В чем же заключается тенденциозность концепции добровольного вхождения Туркменистана в состав России? При чтении брошюры "Братство навеки"11 прежде всего создается впечатление, что ее авторы попытались идеализировать захватническую политику царизма в отношении туркменских земель, характеризуя ее как ответную реакцию на вылазки и набеги туркменских отрядов в районы, которые Россия уже заняла и объявила своими. Кроме того, авторы забыли, что прикаспийские, ахальские и мервские туркмены веками жили относительно свободно и независимо и под действиям рекогносцировочных отрядов царских войск относились как к ущемляющим их независимость. Ахальские туркмены, например, в своих письмах царской администрации ссылались на независимую жизнь со времен Чингис-хана и Надир-шаха12.

Первоначально миролюбивая политика царизма в прикаспийских районах Турменистана быстро сменилась диктатом, дипломатия уступила место военной силе. Если вначале верблюдов нанимали у туркмен за условленную плату, то вскоре их тысячами стали отбирать силой. При этом животные погибали от чрезмерной эксплуатации и неправильного ухода. А за малейшее проявление недовольства их хозяев жестоко наказывали. Об этом, в частности о карательных действиях отряда полковника В. Маркозова в 1871 - 1873 гг., упоминается и в брошюре. Однако утверждение ее авторов, что прикаспийские туркмены "встретили русские войска очень доброжелательно: охотно отдавали внаем верблюдов, поставляли... продовольствие, юрты", можно отнести лишь к самому начальному периоду высадки в Красноводске экспедиционного отряда.

Царское правительство очень скоро свою "решимость прочно закрепиться на восточном побережье Каспийского моря" (с. 28 - 30) подкрепило серией походов отряда В. Маркозова, доходившего до ахальских аулов Вами и Беорме. Маркозов называл туркменских старшин плутами и отдельным из них приказывал "дать пятьдесят горячих плетей в присутствии всех остальных". На каждом шагу он творил произвол и беззаконие не только в отношении туркмен13, но и своего отряда, мучил солдат жаждой и голодом.

О характере присоединения к России туркменского населения, проживавшего в границах Бухары и Хивы, в брошюре кратко сообщается, что оно "в массе своей не оказало сопротивления присоединению этих государств к России" (с. 27). Это утверждение справедливо в отношении туркмен Средней Амударьи, живших под властью Бухары (нынешняя Чарджоуская область). Они действительно не принимали прямого участия в процессе завоевания Бухары и оставались безучастными к происходившим событиям. Большинство из них впервые увидели русских только много лет спустя после установления протектората России над Бухарским эмиратом.

Однако совершенно невозможно согласиться с трактовкой в брошюре событий, развернувшихся в Хивинском ханстве, поведения хивинских туркмен в процессе подчинения Хивы Россией. Авторы отмечают, что "туркмены здесь не оказали сопротивления русским войскам... Русские чиновники всячески поддерживали хана и по его усиленным просьбам даже совершили в 1873 и 1874 гг. два жестоких карательных похода против отдельных туркменских племен, главным образом йомудов" (с. 28). Такое освещение событий, связанных с покорением Хивы, явно рассчитано на сокрытие правды. Фактически в процессе военных действий, но завоеванию Хивы, еще до подписания договора от 12 августа 1873 г. "население туркменских районов Хивинского ханства подверглось жестокому истреблению и полнейшему разорению его хозяйства"14.

Исторически сложилось так, что хивинские туркмены испокон веков служили хивинским ханам в качестве воинов (нукеров) и потому почти не платили налогов и не несли других повинностей кроме воинской. Они были освобождены даже от ежегодных работ по очистке магистральных каналов. Отряды туркменских вооруженных всадников представляли в ханстве грозную силу и часто диктовали свои условия не только подданным хана, но и самим правителям. В архивных документах кануна завоевания Хивы Россией говорится, что "в Хиве, собственно, не существует хивинского вопроса, а есть только туркменский вопрос, от решения которого и зависят все будущие отношения Хивы к России", что "сила и значение туркмен до того велики, что сам хан и его родственники не могут отъехать от столицы на десятки верст без значительного прикрытия". В документах подчеркивается, что власть хана над туркменами, живущими в его владениях, была только номинальной, что "не хан властвовал и распоряжался в среде туркмен-полукочевников, а они держали его постоянно в своих руках"15. В 1855 - 1856 гг. хивинские туркмены либо способствовали убийству либо сами убрали одного за другим трех ханов, которые чем-то им не угодили.

В связи с особым положением туркмен в ханстве накануне вторжения царских войск в Хиву возник туркменский вопрос, который очень широко обсуждался в военных кругах царской России. При этом для оправдания ее захватнической политики туркмен изображали только как необузданное и своевольное племя с якобы "разбойничьими наклонностями". Все это делалось для того, чтобы основной удар царских войск направить против туркмен, представлявших собой главную военную силу в ханстве.

Командовавший войсками Хивинской экспедиции туркестанский генерал-губернатор К. П. Кауфман во время бесед с хивинским ханом убедился в том, что туркмены привыкли в отношении к Хиве разыгрывать роль преторианцев и янычар, возводили и низвергали ханов, распоряжались в ханстве как настоящие его хозяева. При этом он говорил офицерам: "Туркмены - преторианцы и янычары; преторианцы и янычары в свое время были поголовно истреблены; следовательно, и туркмен надо истребить. Истребление преторианцев и янычар признано актом государственной мудрости"16. И добавлял: "Ввиду всего изложенного я остановлюсь на мысли, что мы, пользуясь настоящим пребыванием наших войск в ханстве, можем до некоторой степени изменить указанный выше порядок вещей, ослабив туркмен материально и нравственно, сломив их кичливость и необузданность". Он признавался, что начал действовать, чтобы "окончательно решить столь озадачивающий меня туркменский вопрос в ханстве или смирением туркмен или совершенным их уничтожением"17.

Хивинские туркмены при вступлении царских войск в пределы ханства оказали упорное сопротивление, хотя, по свидетельству царских офицеров, "были весьма плохо вооружены. Нужно было видеть отвагу и дерзость, с которыми туркмены нападали на наш отряд, чтобы поверить возможности разбития ими целых персидских армий"18. Это подтверждает и единственный корреспондент одной из американских газет Мак-Гахан, допущенный к участию в хивинской кампании. Он пишет, что при вступлении царских войск в Хиву упорнее всех сражалась туркменская конница, и послы хана заявляли русскому командованию (полковникам Ломакину и Скобелеву), что боевые действия продолжают только "непокорные ослушники туркмены" вопреки "желаниям и данным приказаниям" хана19. Сам: же он еще до этого прислал письмо Кауфману, в котором заявлял о своей покорности и просил прекратить артиллерийский обстрел. Далее Мак-Гахан заключает: "Долгое время спустя после того, как сам хан и остальные обитатели оазиса отказались от всякого сопротивления, туркмены все продолжали сражаться; если бы все прочие хивинские народы выказали такую же отвагу и настойчивость, как туркмены, то результат кампании был бы совершенно другим. Русские, конечно, взяли бы город, но понесли бы такой урон, что положение их в стране было бы чрезвычайно ненадежно"20.

Все это происходило в конце мая - начале июня 1873 г., в первые дни вторжения царских войск в пределы ханства, и эти действия не следует связывать или путать с тем, что происходило в ходе карательной экспедиции, которая была организована пять недель спустя после падения Хивы - 7 - 24 июля 1873 года. Незавидную роль в этих событиях сыграл хивинский хан Сеид Мухаммед Рахим (называвший себя "Бахадуром" - храбрецом). Он натравил царские войска на своих не очень послушных подданных - туркмен. Именно по его наущению была организована карательная экспедиция против газаватских йомудов. Говоря об услугах туркмен Сеид Мухаммеду Рахим-хану, оказанных ему в разное время, Мак-Гахан пишет, что, "забывая услуги, которые они [туркмены] оказали ему, преданность и мужество, обнаруженные ими в войне за него, он представил их русским как разбойников и нарушителей закона". Хан говорил Кауфману, что за долю контрибуции, падающей на туркмен, он не может отвечать, ибо они его не слушаются, и "уверял, что без артиллерии не будет иметь возможности держать их в покорности, ни даже ручаться за безопасность собственного престола"21. То, что хан оказался зачинщиком и инициатором карательной экспедиции против туркмен, косвенно подтверждают донесения царских офицеров. Они недоумевали по поводу того, что все туркмены почему-то считали хана главным виновником своих бедствий22.

Кауфман начал действия по "ослаблению туркмен материально и нравственно, слому их кичливости и необузданности" с того, что наложил на них непосильную контрибуцию и держал их старшин в качестве заложников. Размеры контрибуции ошеломляющи: 610500 руб., из них 300 тыс. руб. обязаны были внести йомуды, остальные 310500 руб. - емрели, човдуры, карадашлы, алили и гоклены из расчета по 20 рублей с кибитки23. Сроки уплаты контрибуции были установлены жесткие и заведомо нереальные - всего 12 дней, если учесть, что у туркмен при господстве натурального хозяйства не могло быть наличных денег. В связи с этим Кауфман позволил половину контрибуции принимать натурой и предписал; "В счет денег можно принимать серебро и золото... Верблюдов принимать только здоровых, зрелых, не иначе как с чанами или седлами".

Для сбора контрибуции при отрядах царских войск были созданы специальные комиссии, которые начали принимать поступающие вещи за бесценок. Туркмены не уклонялись от уплаты контрибуции и "усердствовали самым очевидным образом, - приносят женские уборы, серебряные украшения с оружия и сбруи, ковры, пригоняют на продажу скот, даже собак, сдают, к очевидной для себя невыгоде, верблюжьих самок от детей (так в тексте. - М. А.), словом все, что у них есть. Очевидно, платить им нечем"24. Мак-Гахан пишет, что "для этих бедных людей каждая вещь была старым, знакомым другом, к которому они привязались вследствие многолетнего употребления, с которым соединено было множество воспоминаний... Эти украшения составляют, кажется, после лошадей, главный предмет богатства туркмен. Они приносили их сотнями, и русские принимали их по двадцати пяти рублей за фунт серебра. Все украшения были из серебра высшей пробы, очень грубой работы и очень массивные. Пара браслетов часто весила больше фунта. Они очень широки и толсты, имеют форму буквы С, некоторые отделаны золотом и все с сердоликовыми украшениями. Грустно подумать, как тяжело было женщинам отдать эти незатейливые драгоценности, чтобы удовлетворить безграничное корыстолюбие... Некоторые вещи были в семействе несколько поколений. Матери, бабушки, прабабушки современных туркменок надевали их в день своей свадьбы"25.

Темпы сбора контрибуции не удовлетворили Кауфмана, намеченные им сроки явно нарушались. Поэтому для наказания туркмен были сформированы два карательных отряда под начальством генерала Головачева и самого Кауфмана. Выступив на несколько дней раньше, отряд Головачева вошел в соприкосновение с йомудской конницей, которая не раз отчаянно бросалась в атаку и "каждый раз отбрасывалась с большим уроном". Артиллерия картечным огнем наносила огромные потери нападавшим почти безоружным всадникам, оставившим на поле боя до 600 убитых26. Головачев подтверждает, что "валявшиеся на дороге трупы людей, которые туркмены, несмотря на обычай, не успели подобрать, убитые и раненые лошади свидетельствовали о большой потере, которую они понесли, и о поспешном их бегстве". Силы сторон были явно неравными. Сопротивление туркмен можно назвать поистине народной трагедией. Тем не менее, Головачев считал, что за свои действия туркмены "заслуживают совершенного истребления"27.

Карательный отряд тут же приступил к поджогу и уничтожению аулов и поселений йомудов. Кауфман, проезжая по этим местам, признавал, что их поселения "превосходные, что они представляют такие же тщательно обработанные богатые пашни, сады и поля, как и между узбекскими и прочими оседлыми поселениями ханства"28. Мак-Гахан также отмечает, что территория йомудов "была богата и плодородна, повсюду перерезана глубокими каналами, берега коих обсажены длинными рядами тополей"29. Речь идет о газаватских йомудах, которых царские власти ранее характеризовали как "диких кочевников" и "необузданных разбойников". Было истреблено и предано огню все от Газавата до крепости Измукшир на пространстве 150 кв. верст. Дома, имущество, хлеб и прочие запасы - все было предано огню, а в настигнутых казаками караванах откочевавших беженцев много людей было перебито, потоплено в болотах и озерах. При этом было захвачено много скота, царскими войсками уничтожено и сожжено до 3 тыс. арб (телег) с имуществом йомудов30. Казаки преследовали уходивших в сторону Исмамут-ата и нагнали их караван у оз. Зейкеш: беженцы в панике бросили все вещи и скот, "глубокий и быстрый проток был буквально запружен туркменами: молодыми, стариками, женщинами, детьми; все бросились в озеро от преследовавших их казаков, тщетно усиливаясь достигнуть противоположного берега. Туркмен погибло здесь до 2 тыс. человек разного пола и возраста; часть утонула в самом озере, часть в окружающих его болотах"31.

Мак-Гахан, который сопровождал карательную экспедицию Головачева и оставил ее подробное описание, свидетельствует, что он был очевидцем дикого зрелища: в невероятно короткое время пламя и дым поднялись над горизонтом со всех сторон и застилали всю окрестность, а казаки двигались в дыму как привидения с пылающими головнями в руках, быстро перескакивая через канавы и стены, часто просто подъезжая к домам верхом, прикладывали горевшие головни к соломенным крышам или стогам невымолоченной пшеницы и неслись прочь. Волны пламени и облака черного дыма охватывали всю округу. "Это была война, какой я никогда не видал до сих пор и какую редко можно видеть в наши дни"32. Так продолжалось день за днем, отряд карателей шел по берегам Газавата, сжигая все, что только могло гореть.

Но Головачев этим не довольствовался и одновременно с уничтожением и поджогами жилищ начал преследовать и истреблять ни в чем не повинных безоружных беженцев. Отставшие от своих беженцы не могли далеко уйти и убегали на виду у наступавших войск, особенно казацких конных сотен. Беженцы двигались "сплошной массой мужчин, женщин, детей, лошадей, верблюдов, овец, коз и рогатого скота, в которой ничего нельзя было различить и которая устремилась вперед в диком ужасе и беспорядке". Казаки налетели на эту массу и устроили дикую расправу. Мак-Гахан описывает эту расправу в разделе под названием "Резня"33. Отчаявшиеся туркмены спрашивали казаков: зачем они вторглись в их аулы; ведь они никогда не вели войны с русскими; зачем же они так поступают? Они не знали, что приговор им был вынесен Кауфманом и Сеид Мухаммед Рахим-ханом. В ходе экспедиции было захвачено много скота, награблено много ковров, шелковых и шерстяных изделий, женских украшений. Все остальное сжигалось вместе с арбами. Так хивинскому хану руками царских войск удалось сокрушить могущество своих подданных туркмен-йомудов, была захвачена большая часть их имущества, а весь их хлебный запас и жилища сожжены. В общей сложности было уничтожено 16 аулов34.

Кауфман достиг своей цели, признав, что "ослабленные материально и пораженные нравственно йомуды разбрелись в разные стороны". Он заявлял, что знакомство с туркменами показало, что "они другого языка не понимают". Хивинский хан направил ему письмо, в котором поздравлял генерала "с поражением йомудов" и выражал надежду, что "теперь не скоро они оправятся от учиненного над ними погрома"35.

У нас нет оснований не верить Мак-Гахану - единственному невоенному очевидцу событий. Сообщения о крайней жестокости экспедиции генерала Головачева широко распространились в Европе. В 1875 г. Энгельс, возражая Дюрингу, подчеркивал, что согласно его морали "можно оправдать все позорные деяния цивилизованных государств-грабителей по отношению к отсталым народам, вплоть до зверств русских в Туркестане. Когда генерал Кауфман летом 1873 г. напал на татарское племя йомудов, сжег их шатры и велел изрубить их жен и детей, "согласно доброму кавказскому обычаю", как было сказано в приказе, то он тоже утверждал, что подчинение враждебной, вследствие своей извращенности, воли йомудов, с целью ввести ее в рамки общежития, стало неизбежной необходимостью и что примененные им средства наиболее целесообразны"36.

Все жестокости царских войск подтверждаются архивными документами и подробно описаны М. А. Терентъевым37. Такова истинная цена тезиса о том, что хивинские туркмены добровольно приняли подданство России и не оказывали никакого сопротивления царским войскам.

В упомянутой брошюре сделана также попытка преувеличить раздоры среди ахальских туркмен накануне и в разгар двух царских военных экспедиций - 1879 и 1880 - 1881 гг. в Геок-Тепе. Авторы ее утверждают, что раздоры эти доходили "порою до кровопролитных вооруженных столкновений между различными группировками". В действительности же имели место в ходе обсуждения жизненно важных политических вопросов отдельные стычки. Неправомерны также попытки авторов говорить об острой конфронтации прорусской и антирусской партий, делить туркмен Ахала на западных и восточных и противопоставить Нурберды-хана Коушут-хану (с. 33). Конечно, расхождения в ориентации были, но они имели временный характер и легко и быстро преодолевались участниками событий. Это убедительно показали последующие события, когда почти безоружные защитники Геок-тепе проявили удивительное единодушие, стойкость и героизм. Царским войскам не удалось найти пи одного предателя среди них.

Преувеличивается также роль английских агентов, в результате происков которых Нурберды-хан в 1877 г. вынужден был будто бы примкнуть к антирусской партии (с. 35). Можно говорить только об определенном влиянии английской разведки на обстановку в Ахале38. Но это ни в коей мере не было решающим фактором сплочения народных масс и правящей верхушки Ахала в борьбе против экспансии царизма. Единственное событие, инспирированное агентами английской разведки в истории присоединения Туркменистана к России - Ташкепринское сражение в марте 1885 г. между афганскими и царскими войсками39. До этого ни в Ахале, ни в Мерве англичане не могли оказать решающего влияния на ход событий. О'Донована, например, мервские текинцы прозвали "томаша-адам" (забавный человек) - видимо, потому, что его никто всерьез не принимал40.

В брошюре ни слова не сказано о военно-стратегическом значении строительства Закаспийской железной дороги от Михайловского залива Каспийского моря до Кизыл-Арвата в 1880 - 1881 годах. Фактически дорога строилась из стратегических соображений, она и называлась военной. В 1880 и в последующие годы она обеспечивала только военные перевозки и существенно облегчила продвижение царских войск в глубь туркменской степи.

Особенно тенденциозной в освещении присоединения Туркменистана к России является попытка авторов брошюры умалить значение военных столкновений в Ахале, обороны и падения Геок-Тепе, оторвать эти события от общей цепи событий, локализовать и представить их как временный, случайный эпизод в процессе добровольного вхождения туркменских земель в состав России. В брошюре есть такие утверждения: "Военное столкновение в Ахале вовсе не явилось каким-то поворотным пунктом в процессе вхождения Туркменистана в Россию и не изменило общего характера данного процесса" (то есть его добровольности. - М. А.); "впечатление, что именно взятие Геок-Тепе явилось чуть ли не главным и решающим событием во всем процессе вхождения Туркменистана в Россию", является ложным (с. 36 - 37). В действительности в 1879-1881 гг. царизм жестоко расправился с самым сильным и активным противником в Южном Туркменистане, нанеся удар по текинцам Ахала и взяв штурмом их главную цитадель - Геок-Тепе. Военные действия в Ахале, падение Геок-Тепе и последовавшее за этим преследование отступавших в пески защитников крепости явились поворотным моментом в присоединении Туркменистана к России. Они оказали огромное воздействие на весь дальнейший ход этого процесса и фактически предрешили его исход.

После неудачного окончания первой Ахалтекинской экспедиции под командованием генерала Ломакина в августе 1879 г. царское правительство немедленно начало усиленную подготовку второй экспедиции для занятия Ахальского оазиса. Командующим ее в январе 1880 г. был назначен генерал М. Д. Скобелев, отличившийся в русско-турецкой воине 1877 - 1878 годов. Он начал стягивать вооружение, особенно артиллерию, боеприпасы, обмундирование, провизию, фураж, для чего отрядил специальную команду полковника Н. И. Гродекова в приграничные районы Северного Ирана. Скобелев брал из арсеналов буквально все, повторяя: "Против дикарей все годится; победить значит удивить; надо бить по их воображению"41.

Одновременно он совершал многочисленные рекогносцировочные вылазки, во время которых разорял Текинские аулы вплоть до Геок-Тепе, не давал сеять, убирать урожай, пасти скот и т. д., просил посланника России в Иране и приграничные власти организовать набеги хорасанских курдов из Кучана и Буджиурда против текинцев Ахала. В телеграмме российскому посланнику в Иране от 20 июня 1880 г. Скобелев сообщал: "Страна до Геок-Тепе нами разорена. Желательно набеги хорасанских курдов направить тоже для разорения страны между Геок-Тепе и Ашхабадом. Существенно: жечь текинские припасы, имущество и забирать скот". При этом он просил довести масштабы набегов до "стоющих размеров" и обещал помочь им "в порохе и свинце"42.

Среди жителей Ахала ходили всякие слухи в связи с ожиданием нового похода царских войск. Английские агенты, появлявшиеся в северных провинциях Ирана, призывали текинцев драться до конца, обещали помочь оружием и деньгами, а О'Донован распространял слухи об участи, какую будто бы готовят русские текинцам: "Мужчин вырезать, женщин солдатам, земли в казну"43. Эти слухи обостряли ситуацию и помогали фанатикам из среды мусульманского духовенства, внушавшим народу, что в случае завоевания Ахала царские войска обезоружат туркмен, выселят их из оазиса, а жен и детей раздадут солдатам44. В этой обстановке текинцы Ахала обратились к хивинскому хану за советом45, к правителям соседнего Хорасана - "с просьбой о разрешении им переселиться в Серахс, Буджнурд, Кучан и Дерегез и о дозволении покупать хлеб в пограничных местностях". Но под давлением посланника России в Иране им было отказано в этом46. Они намеревались также переселиться в Теджен и Мерв, искали другие выходы Из создавшегося положения. Неизбежность прихода царских войск и столкновения с ними тяготила их в условиях полной экономической блокады47.

Между тем подготовка к штурму Геок-Тепе шла полным ходом - подтягивались силы, создавались запасы боеприпасов и продовольствия, железная дорога была доведена до станции Бала-Ишем. Посланник России в Иране Зиновьев встретился с шахом и заручился его поддержкой и содействием Скобелеву перевозочными средствами и припасами (втайне от англичан). Шахский Иран оказывал царской России содействие в покорении Ахала48. А Скобелев в это время совершал ежедневные военные прогулки вокруг крепости с 2 - 3 ротами при 3 - 4 пушках, то есть стремился создать впечатление, что царские войска немногочисленны и плохо вооружены, а тем временем скрытно подтягивались ударные силы в местечко Еген Батыр-кала в 12 верстах к западу от Геок-Тепе. К 20 декабря 1880 г. там было сосредоточено 38 рот, 11 сотен и эскадронов, 72 орудия, 11 ракетных станков, всего около 5 тыс. штыков, 2 тыс. шашек, 1 тыс. артиллеристов. На марше из Бами находились еще 7 рот и 4 орудия. Было подвезено снарядов разных калибров и гранат для мортир около 30 тыс. штук, 150 пудов пороха, 1140 тыс. патронов, много продовольствия. Войско обслуживало и около 8 тыс. верблюдов, много вьючных лошадей, полторы сотни фургонов и т. д.49. Словом, все было готово к штурму.

Крепость Геок-Тепе представляла собой неправильный четырехугольник, ее стены имели в длину от 240 до 720 саженей с множеством выходов. Толщина стен около 5 саженей в основании, а ширина коридора на гребне между стенами - около 3 саженей. Внутри крепости, по разным данным, было сосредоточено от 25 до 40 тыс. защитников, в том числе от 7 до 10 тыс. конных50. Оружие у защитников крепости было самое примитивное, в основном холодное. "Против современного типа войска, - пишет А. Н. Куропаткин, - вооруженного скорострельным оружием, боролось население, в котором каждый мужчина считался воином, но главным своим оружием считал "клыч", т. е. шашку, и главным видом боя - бой рукопашный"51. У защитников Геок-Тепе было всего 4 - 5 тыс. ружей, в числе которых около 600 русских берданок, отбитых в 1879 г. во время первой экспедиции. Многочисленной артиллерии царских войск противостояла одна медная шестифунтовая пушка, отбитая в 1858 г. у иранских войск, из которой стреляли раз в день камнями, обвернутыми в промасленный войлок. Впрочем, они ни разу не долетали до позиций осаждавших крепость царских войск. После взятия Геок-Тепе в ней оказалось до 12 тыс. кибиток, множество землянок, погребов, где были сложены ковры, одежда, женские украшения, котлы, ткацкие станки, орудия земледельцев и т. д.52.

Защитники крепости посылали послов в Мерв, к хивинским йомудам, к курдам в Буджнурд с просьбой о помощи. "Только один Мерв обещал вооруженную помощь... Мервский отряд в 2000 человек прибыл в Геок-Тепе ночью на 11 декабря, когда наш лагерь стоял уже в Еген Батыр-кала". Уже на следующий день текинские всадники подскакивали к царским войскам и выкрикивали "хабар" (новость): "Прибыла подмога из Мерва, мы готовы, идите"53. Мервский отряд принимал участие во всех ночных вылазках и оставался в крепости до 5 января 1881 года.

В этой обстановке началась осада крепости, а с середины декабря 1880 г. она подвергалась ежедневным артобстрелам. 23 декабря по случаю гибели генерала Петрусевича но Геок-Тепе был дан залп из 60 орудий, снаряды которых "без промаха разорвались внутри крепости. Ответом были жуткие крики людей и рев животных, как пораженных, так и уцелевших. Но в эту минуту вряд ли кому приходило в голову, что этот залп поразил сотни невинных детей и женщин"54. Артиллерия превратила крепость в настоящий ад. Защитники ее могли ответить только ночными вылазками с холодным оружием в руках. Всего было совершено три вылазки: 28 и 30 декабря 1880 г. и 4 января 1881 года. В первую вылазку вызвалось пойти 4 тыс. охотников, во вторую - 6 тыс., в третью - до 12 тысяч. В столь массовых вылазках принимали участие не только мужчины, но и молодые женщины и 14 - 15-летние дети для захвата оружия и патронов. Все они были одеты очень легко, многие были почти голые и босые, без головных уборов55. Вылазка 4 января кончилась неудачно. Только мервцы оставили до 300 трупов. 5 января они покинули Геок-Тепе, ссылаясь на то, что надо заниматься полевыми работами. Одновременно с мервцами из крепости ушли ашхабадцы56.

Siege_of_Geok_Tepe.thumb.jpg.d9be5047ad1

"Нет сомнения, - писал участник штурма Геок-Тепе А. Маслов, - что гарнизон страшно страдал: ничем не защищенный в своих кибитках от... бомбардировки"57. Защитники крепости знали, что царские войска делают подкоп, но думали, что таким путем осаждающие просто хотят проникнуть в крепость, и точили сабли и топоры, чтобы встретить их, не понимая, что подкоп делается для сокрушения крепостной стены58. Мощный взрыв 70 пудов пороха утром 12 января поднял на воздух огромный ее участок и ошеломил защитников Геок-Тепе. Но они продолжали героически защищаться. Штурм продолжался почти весь день, храбрость защитников крепости "была тем более достойна уважения, что надежда на победу исчезла". Царским войскам был дан приказ: "Пленных не нужно". Поэтому захваченных мужчин они отделяли, выводили вперед и давали по ним залп59.

Начальник штаба экспедиционных войск Н. И. Гродеков писал: "Погром был полный, именно такой, какой должен быть в Азии, которая не понимает победы без материального ущерба. Погром был именно в таких размерах, о которых Скобелев мечтал еще в Петербурге: он поразил не только воображение уцелевших взрослых, но наверно останется в памяти будущих поколений, у которых должен принять легендарные размеры. Погром должен был быть и в том случае, если бы Геок-Тепе сдался до штурма"60. Маслов также пишет о том, что солдаты бросались на защищавшихся или ищущих спасения с остервенением, поднимали на штыки, кололи в ребра, в живот, стреляли в упор, били прикладами так, что и голова, и приклад одинаково трещали. А. Н. Куропаткин свидетельствует, что внутри крепость "представляла страшную картину. Многочисленные трупы уже несколько дней не убирались. Некоторые кибитки были завалены трупами"61. Н. И. Гродеков дополняет его: "Только после взятия крепости можно было убедиться в тех страшных потерях, которые неприятель понес во время осады от ружейного и артиллерийского огня. Внутри крепости можно было видеть кибитки, в которых находилось до 15 трупов. Из всего можно было заключить, что в последние дни неприятель уже не хоронил своих мертвых, которые просто сваливались кучами"62.

Скобелев добился своей цели и уже после падения крепости лично повел кавалерию в крепость, прошел ее насквозь и преследовал отступавших ее защитников на протяжении 15 верст до наступления темноты. Пехота следовала позади и прошла 10 верст. Войска расстреливали "густые толпы бежавшего в пески неприятеля"63 и рубили бегущих без всякой пощады. Пока шло преследование, в самой крепости "производилась очистка: масса текинцев, скрывшихся в кибитках, была разыскана и истреблена до последнего". Множество женщин металось в ужасе между юртами, моля о пощаде.

Сведения о потерях защитников крепости в день штурма различны. Но большинство авторов называет цифру в 8 тыс. человек. В плен было взято до 5 тыс. женщин и детей, которые были возвращены в крепость, где они провели бессонную ночь под открытым небом в окружении солдат. По словам М. А. Терентьева, "приходилось зажмурить глаза" на действия солдат в отношении женщин. В качестве добычи в казну поступило 12 тыс. юрт со всем домашним скарбом, большое количество оружия и скота, 23 тыс. пудов муки и т. д. Все остальное имущество было отдано солдатам64.

На следующий день после падения Геок-Тепе Скобелев объявил так называемую баранту - четыре дня на разграбление города. У стен крепости открылся базар. Солдаты таскали из крепости в огромном количестве ковры, женские и детские серебряные украшения, конскую сбрую, украшенную серебром, посуду, одежду и прочие вещи. "Отличные и знаменитые текинские ковры, - пишет Терентьев, - продавались по 3 и 5 рублей"65. Первые два дня баранты солдаты каждый раз возвращались из крепости нагруженные коврами и продавали их за бесценок армянским купцам, сопровождавшим царские войска. Куропаткин отмечает, что "ковры, стоившие 60 - 100 рублей, продавались за 3 и даже за 1 рубль с тем, чтобы через полчаса, притащив еще ковер, снова продать его. Многие офицеры, даже в старших чинах, особенно полковник Артишевский, сделали себе большие запасы ковров, серебряных украшений, оружия"66.

Грабежом, кроме солдат, занимались также персы. Особенно зверствовали курды. Персидский военный агент Зульфагар-хан под видом освобождения пленных "отобрал до 5 тыс. молодых девушек и женщин, в том числе немало текинских девочек-подростков, и отправил через село Гермаб в персидские пределы. Надзора за этим агентом не было и на этом женском транспорте персидский военный агент изрядно нажился". Об этих действиях Зульфагар-хана рассказывает Терентьев67. Все это лишний раз свидетельствует, что Иран был союзником царской России в войне против текинцев Ахала.

13 января 1881 г. на площади внутри крепости Скобелев, мечтавший "вспахать Геок-Тепе", устроил парад победителей, предварительно заставив 600 персиян убирать и закапывать уже разлагавшиеся трупы.

Завоевание Ахалтекинского оазиса дорого обошлось царской России. Подготовка этого акта началась фактически в 1870 г., когда небольшой рекогносцировочный отряд впервые появился в Кизыл-Арвате, на западной окраине оазиса, и продолжалась в течение 10 лет. Все это время происходили многочисленные стычки, венцом которых были военные экспедиции 1879 и 1880 - 1881 годов. В общей сложности за 10 лет царское правительство потратило на овладение Ахалтекинским оазисом почти 29,3 млн. руб., в том числе на экспедицию 1879 г. 5,5 млн. руб., на экспедицию 1880 - 1881 гг. - 11 млн. руб., на строительство железной дороги - 4,4 млн. руб., на закупку различных материалов и наем верблюдов - 3,5 млн. рублей68. По тем временам это - колоссальные расходы. Из 12596 верблюдов, нанятых или насильственно отобранных у населения, за это время пало 1224669.

Нельзя изображать защитников Геок-Тепе как бездумную, безвольную, инертную массу. Они обороняли свою землю сознательно, хотя и не очень ясно представляли себе масштабы разыгравшейся трагедии. В то же время те, кто играл важную роль в подготовке и проведении военных действий против Геок- Тепе, были заранее настроены во что бы то ни стало расправиться с туркменами Ахала, даже если они сдадут крепость без боя. Гродеков, например, считал, что "нет ни одной симпатичной черты в характере текинцев". Последствием их покорения, считал он, "будет вымирание туркмен, непривычных работать и не имеющих возможности воевать". По его мнению, "туркмены - это черное пятно на земном шаре, это - стыд человечеству, которое их терпит"70. Оголтелый шовинизм и расизм отличали не только Гродекова. Критически должна рассматриваться и деятельность Скобелева71. Ведь полководческие качества и личный героизм Скобелев проявлял и в ситуации, когда перед ним оказывался слабый противник, плохо вооруженная толпа, не имевшая никакой военной выучки. Именно так он вел себя при взятии Геок-Тепе (кстати, картина, изображающая этот штурм, почему-то до сих пор экспонируется в музее-панораме "Бородинское сражение"). Располагая артиллерией, Скобелев давал одновременный залп по не имевшей ее крепости из более чем 70 пушек. Геок-тепинская трагедия разыгралась в основном из-за его честолюбивого намерения "блеснуть" очередной победой. Еще до начала кампании он говорил йомудам Каспийского побережья: "Сила в моих руках. Я истреблю врагов. За каждую каплю русской крови пролью реки вражеской"72. Он с особым остервенением, с какой-то яростью и злобой вел военные действия против защитников крепости. Недаром туркмены называли его "гози ганлы" ("кровожадные глаза").

Куропаткин в своих дневниках писал: "В Геок-Тепе сама крепость значения не имела. Важно было то, что в ней укрылась значительная часть населения. Поэтому важно было не выпускать текинцев из крепости, чтобы взяв ее, покончить с ними одним ударом. Оставив крепость, они могли бы укрыться в песках... Чем более приближался день штурма, тем более Скобелев тревожился опасением - как бы текинцы не отступили из крепости. Это опасение стало в особенности сильно после неудачной вылазки Пекинцев 4 января 1881 г."73. Во время осады Геок-Тепе Скобелев говорил, что, если ему прикажут, он "так же спокойно будет расстреливать рязанских мужиков, как теперь текинцев"74. Даже в состоянии предсмертной агонии на вопрос священника, не чувствует ли ой угрызений совести за то, что истребил 8 тыс. ни в чем не повинных людей в Геок-Тепе, Скобелев ответил: "Жалею, что не 80 тысяч"75. Как тут не напомнить известные слова В. И. Ленина: "По каким признакам судить нам о реальных "помыслах и чувствах" реальных личностей? Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей"76. При оценке Скобелева нельзя забывать его действия в Средней Азии.

В целях оправдания концепции добровольного вхождения Туркменистана в состав России авторы брошюры сознательно прибегали к негодным приемам. Так, говоря о том, из каких мест Туркменистана население не прислало защитникам Геок-Тепе помощи, авторы утверждают, что "в вооруженный конфликт было вовлечено не более 4 - 8% туркменского народа, а остальные 92 - 96% остались нейтральными или даже были настроены враждебно по отношению к текинцам Ахала" (с. 36 - 37). Какие туркмены были "враждебно настроены" к текинцам Ахала, известно лишь авторам.

Геок-тепийская трагедия определила дальнейший ход событий в Южном Туркменистане. Депутация мервских текинцев, находившаяся в Мешхеде, пораженная известием о Погроме 12 января 1881 г." заявила, что "во избежание пролитий Крови Мерву остается идти с повинною к русскому Сердару"77. Видимо, концепций добровольного вхождения не может быть безоговорочно применима и в отношений крупнейшего и самого густонаселенного оазиса Южного Туркменистана. Сразу же после взятия Геок-Тепе, в защите которого принимали участие и мервские текинцы, обстановка в Мервском оазисе крайне осложнилась. Туда хлынули беженцы из Ахала в их числе были предводители защитников крепости Овезмурад Дыкма-сердар и Махтумкули-хан. Местное население оживленно обсуждало вопрос, что делать дальше. "Старшины и ханы метались в разные стороны, надеясь найти опору у соседних государств"78. Рассматривались различные пути выхода из создавшегося положения - обращение за помощью к Ирану, Афганистану, англичанам, возможности перехода в подданство Хивы или Бухары, совсем недавно превращенных в вассалов России. В результате переговоров в июне 1881 г. хивинский хан даже направил в Мерв своего наместника, деятельность которого, однако, оказалась не совсем удачной, и в 1883 г. он был отозван.

Но больше всего и более конкретно обсуждался вариант мирного присоединения К России. Этому в немалой степени способствовали Дыкма- сердар и Махтумкули-хан (оба к тому времени поступили на службу в царскую администрацию). Они совершали челночные поездки между Мервом и Ашхабадом (а Дыкма-сердар отправился даже в Петербург79), уговаривали мервских текинцев принять подданство России, начать переговоры с русскими властями и т. д. Характерно письмо из Мерва канонира Кидяева, находившегося в плену у текинцев. 26 мая 1881 г. он написал в Ашхабад майору Сполатбогу: "Туркмены почитают меня за большого человека. Ко мне приходят и старые, и малые и спрашивают: "как бы нам мириться с русскими". Прикажите, что мне делать?.. Я говорю туркменам: "что вам напрасно проливать кровь, миритесь с русскими". Туркмены поверили мне"80. Это свидетельствовало о переломе в настроениях мервских текинцев уже в 1881 году.

Мервский оазис сделался в это время центром притязаний ряда государств. Один из четырех мервских главных ханов, Майли-хан, даже сравнивал Мерв с девушкой, руки которой сразу просят 5 - 6 соискателей, а "за кого выйдет невеста - неизвестно"81. Говоря о характере присоединения Мерва, как и всего Туркменистана, к России, не следует забывать о многовариантности и противоречивости этого процесса, как это сделано в упомянутой брошюре. Вместо того, чтобы объективно рассмотреть разные возможности, борьбу общественных сил за выбор тех или иных альтернатив, в ней события явно упрощаются. В Мервском оазисе в 1881 - 1884 гг. имел место именно такой сложный процесс.

Авторы брошюры пытаются противопоставить Баба-хана его отцу Коушут-хану, изображать последнего как бездумного, фанатичного человека, неизменно возглавлявшего антирусскую партию. Отсюда вывод, что "серьезным ударом для антирусской партии в Мары явилась смерть в 1878 г. ее наиболее влиятельного руководителя - Коушут-хана", вскоре после чего Баба-хан якобы изменил ориентацию (с. 38 - 39). Но Коушут-хана нельзя изображать политическим слепцом. Это был выдающийся государственный деятель мервских туркмен второй половины XIX века. Именно он организовывал победы над хивинскими и иранскими войсками в 1855 и 1861 гг., строительство плотины на реке Мургаб и в течение длительного времени пользовался громадным авторитетом в Южном и Юго-Восточном Туркменистане.

Отношение Коушут-хана к России, нашедшее выражение в его попытке участвовать во главе отряда мервских текинцев на стороне Бухары во время битвы с царскими войсками на Зерабулакских высотах под Самаркандом в 1868 г., и в связи с усилением их рекогносцировочных походов по закаспийским степям стало более осторожным. Он сумел правильно оценить создавшееся положение и понял, что "кровопролитие под Мервом ни к чему не приведет. К последним годам жизни относятся его высказывания о бессмысленности вооруженного столкновения с русскими". Он убеждал жителей, что несколько тысяч кибиток туркмен не устоят перед Россией, особенно после того, как она овладела Бухарой и Хивой. Поэтому неправомерно считать, что Баба-хан порвал с антирусской ориентацией отца; Баба-хан вынужден был, как и его отец, мириться с тем, что рано или поздно Мерв войдет в состав России82. Он окончательно убедился в этом после завоевания царскими войсками Ахала, о чем свидетельствуют его письма русским властям в Ашхабаде.

В связи с борьбой за присоединение Мерва к России в 1881 - 1883 гг. резко усилилось англо-русское соперничество в Средней Азии. Английские империалисты, действовавшие на территории Афганистана, усилили подрывную работу против России, посылали в Мерв своих агентов (Э. О'Донован, группа Сияхпуша и др.), которые вели активную антирусскую пропаганду среди населения. Представители британской военно-политической разведки рыскали по пограничным с Мервом районам, искали повода завязать контакты с мервцами, из Герата, Мешхеда и других мест вели оживленную переписку с мервскими старшинами, в том числе с Гюльджамал-ханшей83.

Происки британской разведки всюду шли параллельно с продвижением России в глубь Южного Туркменистана и сопровождали русских от Красноводска на западе до Кушки на востоке. В процессе присоединения Туркменистана к России на его южных рубежах - в Астрабаде, Мешхеде, Герате - активно действовали английские агенты Риджуэй, Ламсден, Стюарт, Томсон, Йет, Финн, Стивен и другие, а также нанятые англичанами агенты из иранцев и афганцев (Ялангтуш-хан - глава джемшидов, Сияхпуш и др.) - Они встречались с туркменскими предводителями, соблазняя их пустыми обещаниями, раздавая им подарки, деньги, обещая оружие и т. п., оказывали давление на правителей Тегерана, Мешхеда, Герата, в частности на Абдурахман-хана в Афганистане. Нурберды-хан, Дыкма-сердар, Курбанмурад-ишан, Баба-хан и др. не раз ездили в пределы Ирана, где встречались с англичанами. Задача английских агентов в Мерве заключалась в том, чтобы остановить развитие начавшейся там тенденции к признанию власти русского царя обещаниями о вооруженной помощи, разжечь среди местного населения вражду к России, а также склонить туркмен-салоров и туркмен-сарыков к признанию власти Афганистана. Эти вопросы обсуждались в британском парламенте английскими премьер-министрами, послами Великобритании в Петербурге и Тегеране Торнтоном и Томсоном, английским генералом Ламсденом и полковником Риджуэем, направленным из Индии в Герат, к границам Пендинского оазиса с тысячным отрядом.

Между тем царские войска постепенно, но неуклонно продвигались на восток, приближаясь к рубежам Мерва. Попутно они присоединили к России пограничные с Ираном районы, аулы Атекского оазиса с центром в Каахка, большие туркменские аулы Душак, Меана, Чаача и др., население которых предпочло принять подданство России, а не оказаться под властью Ирана. В начале 1882 г. из Ашхабада в Мерв был направлен торговый караван московского купца Коншина, после чего начали развиваться торгово-экономические отношения между Мервом и Ахалом. Марыйские туркмены приезжали в Ашхабад со своими товарами, пригоняли на продажу много скота. В конце 1883 г. царские войска заняли Тедженский оазис и оказались на подступах к Мерву. Главной их целью была демонстрация решимости царской России двинуться на Мерв.

С занятием Тедженского оазиса судьба соседнего Мерва была решена. Отсюда 22 декабря 1883 г. в Мерв выехал штабс-капитан М. Алиханов-Аварский84 посланный командованием для ведения переговоров со старшинами мервских текинцев. Ехать вместе с ним вызвался Махтумкули-хан. Небольшой отряд Алиханова проделал путь из Тедженского оазиса к Мерву за три дня. В брошюре говорится о торжественной встрече миссии Алиханова на полпути, о том, что ее с почетом принимали в оазисе, а устроенный 1 января 1884 г. генгеш (совет) старейшин всего оазиса в ауле Гюльджамал-ханши "сопровождался массовым народным празднеством, в котором участвовали тысячи людей, общим пиршеством, состязаниями народных певцов и музыкантов, играми и скачками" (с. 40 - 41). Но архивные документы о такой идиллической картине ничего не сообщают. Она основана лишь на воспоминаниях Алиханова85.

Как конкретно протекали "переговоры" Алиханова с мервскими старшинами, мы знаем мало. В брошюре отмечается, что он выступил перед собравшимися с краткой речью. Тихомиров, Давлетов и Ильясов не приводят ее текста, но ее общий тон, резкая и ультимативная форма предрешили исход генгеша. Алиханов говорил, что за три года после завоевания Ахала мервцы не только не одумались, но еще больше усилили свою дерзость и грабежи. "Вы привыкли иметь дело со слабыми персами и, несмотря на свежий еще геок-тепинский урок, забыли, к сожалению, что русские - не персы, - продолжал Алиханов. - Ни одно солидное государство не потерпело бы под боком у себя вашего образа жизни. России и подавно нечего с вами церемониться. И вот настал момент, когда она считает, что вы должны немедленно и беспрекословно сделаться подданными белого царя или же приготовиться встретить через две недели русские войска. Итак, выбирайте: благоденствие мирной жизни или - беспощадная война". Далее он рассказал о движении царских войск от Шагадама (Красноводска) до Теджена, о последствиях погрома, учиненного ими в Ахале, о покорении ими Коканда, Бухары и Хивы, призвал пожалеть своих жен и детей. Он пригрозил, что если мервские туркмены не послушаются его советов, то будут стерты с лица земли86.

После этого выступил Махтумкули-хан, который уговаривал собравшихся внять советам Алиханова, и сформулировал условия, на которых мервские туркмены согласны принять подданство России. В тот же день на огромном листе бумаги был составлен текст прошения, и собравшиеся на генгеш старшины, за исключением одного, приложили к нему свои печати и подписи. В прошении выражалось их намерение "подчиниться воле вашей" и содержалась просьба назначить в Мерв русского начальника. 4 января 1884 г. депутация мервских туркмен выехала в Ашхабад.

Вот так свершился политический акт, который называют добровольным вхождением Мерва в состав России. Однако в данном случае, как пишет Тихомиров, можно говорить о волеизъявлении населения Мургабского оазиса, выраженном в решении собрания представителей родов, лишь с существенной оговоркой - это волеизъявление и принятие подданства России были осуществлены добровольно-принудительно после ультиматума Алиханова и трезвой оценки сложившейся обстановки. Тихомиров отмечает, что "это волеизъявление проводилось в условиях давления"87. Поэтому он и пишет не о добровольном вхождении Мервского оазиса, а только о его мирном присоединении и его условиях.

В брошюре есть утверждение, что "для присоединения Марыйского оазиса не понадобилось посылать туда войска" (с. 40). Между тем изучавший этот процесс Тихомиров посвящает этому вопросу в своей монографии специальный раздел "Занятие Мерва (Мары) царскими войсками" и пишет, что в Мерв прибыл отряд генерала Комарова, который был встречен не только дружественно настроенными старшинами, но и 4-тысячным ополчением во главе с Каджар-ханом. Антирусски настроенного хана подогревали английские агенты Сияхпуш и Ахмед-шах. Фактически они и спровоцировали вылазки ополчения. 29 февраля отряд Каджар-хана столкнулся с царскими войсками, но был рассеян после первой же стычки. Вторая такая попытка была сделана в ночь с 2 на 3 марта, и тоже кончилась неудачей. Вслед за Мервом с просьбой о принятии в подданство к России обратилось население небольших оазисов Иолотани, Пенде и Серахса.

Итак, процесс присоединения Туркменистана к России растянулся почти на два десятилетия (1869 - 1885 гг.), если не считать мангышлакских туркмен, ранее принявших подданство России. Данная статья не претендует на полноту освещения этого сложного и во многом противоречивого процесса. Целью ее было воскресить историческую память и выразить несогласие с субъективистским истолкованием события столетней давности, в котором повинен и автор этих строк, как один из тех, кто написал раскритикованную здесь брошюру о добровольном вхождении Туркменистана в состав России. Эта концепция была попыткой оправдать, приукрасить захватническую политику царизма в Средней Азии.

Примечания

1. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 21, с. 154.

2. Об этой концепции см.: Вопросы истории, 1989, N 5, с. 67 - 69.

3. Гродеков Н. И. Война в Туркмении. Тт. 1 - 4. СПб. 1883; Куропаткин А. Н. Завоевание Туркмении (Поход в Ахал-Теке в 1880 - 1881 гг.). СПб. 1899; Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. Тт. 1 - 3. СПб. 1906; Алиханов-Аварский М. Мервский оазис и дороги, ведущие к нему. СПб. 1883; его же. Закаспийские воспоминания (1881 - 1885). - Вестник Европы, 1904, N 9 - 10; Покорение Ахал-Теке (Из записок полковника Сполатбога). Тифлис. 1884; Маслов А. Н. Завоевание Ахал-Теке. Очерки из последней экспедиции Скобелева (1880 - 1881). СПб. 1882; Ржевусский А. От Тифлиса до Денгиль-Тепе. - Военный сборник, 1885, N 3; Ахал-текинская экспедиция генерала Скобелева в 1880 - 1881 гг. Из воспоминаний д-ра А. В. Щербака. СПб. 1884; О'Донован. Оазис Мерв. СПб. 1883; Мак-Гахан. Военные действия на Оксусе и падение Хивы. М. 1875; Макшеев А. И. Исторический обзор Туркестана и наступательного движения в него русских. СПб. 1890; Лессар П. М. Юго-Западная Туркмения (земли сарыков и салыров) СПб 1884.

4. Россия и Туркмения в XIX в. К вхождению Туркмении в состав России. Сб. архивных док. Ашхабад. 1946; Присоединение Туркмении к России. Сб. архивных док. Ашхабад. 1960; Русско-туркменские отношения в XVIII-XIX вв. Сб. архивных док. Ашхабад. 1963.

5. Русинов В. В. Водоземельная община у туркмен. Ташкент. 1918; Немченко М. А. Динамика туркменского крестьянского хозяйства. Полторацк-Асхабад. 1926; Бацер Д. М. Очерки экономического развития Туркменистана. - Туркменоведение, 1929, N 2 - 4; 1930, N 2 - 3; Карпов Г. И. Туркмения и туркмены. - Там же, N 10 - 11; Штейнберг Е. Л. Очерки истории Туркмении. М. - Л. 1934.

6. История Туркменской ССР. Т. 1, кн. 2. Ашхабад, 1957, с. 106 - 140; см. также статьи А. Каррыева в "Известиях Туркменского филиала АН СССР" (1951, N 3), "Коммунист Туркменистана" (1953, N 1); "Известия АН Туркменской ССР" (1959, N 2); и др.

7. Коммунист, 1953, N 2, с. 113 - 120.

8. Совет эдебияты, 1953, N 5, с. 78 - 79.

9. Тихомиров М. Н. Присоединение Мерва к России. М. 1960; Xалфин Н. А. Политика России в Средней Азии. М. 1960; его же. Присоединение Средней Азии к России. М. 1965; Агаев Х. Взаимоотношения прикаспийских туркмен с Россией в первой половине XIX в. Ашхабад. 1965; Давлетов Дж., Ильясов А. Присоединение Туркмении к России. Ашхабад. 1972; и др.

10. Объединенная научная сессия, посвященная прогрессивному значению присоединения Средней Азии к России. Ташкент. 1959.

11. Гапуров М. Г., Росляков А. А., Аннанепесов М. Братство навеки (к 100-летию добровольного вхождения Туркменистана в Россию). Ашхабад. 1983. В 1984 г. эта брошюра переиздана на русском и издана на туркменском языке (в дальнейшем ссылки на нее даются в тексте).

12. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 103.

13. Государственный Исторический музей. Отдел письменных источников, ф. 307 д. 13, лл. 23 - 24, 240 - 241.

14. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 69 - 70,

15. Присоединение Туркмении к России, с. 100, 115.

16. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 279.

17. Присоединение Туркмении к России, с. 116, 117; Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 75.

18. Присоединение Туркмении к России, с. 100, прим. 4.

19. Мак-Гахан. Ук. соч., с. 165.

20. Там же, с. 168.

21. Мак-Гахан. Ук. соч., с. 259 - 260. Хивинский хан и после установления протектората России неоднократно обращался к царским властям с жалобой на туркмен, говоря, что "между туркменами больше дурных, чем хороших людей", что дурные люди не хотят слушать его советов, на что царские чиновники отвечали: "Вы - хан, туркмены - ваши подданные, ваши дети; если они не слушают добрых слов, накажите их теми средствами, которыми вы располагаете. Если прежде при непослушании туркмен вы не давали им воды (речь идет о поливной воде. - М. Л.), не пускали их на базары, делайте это и теперь... Белый царь будет смотреть на туркмен, как на разбойников, а с разбойниками у нас разговоры коротки" (Присоединение Туркмении к России, с. 126 - 127). Результатом всего этого явилась вторая карательная экспедиция в начале 1874 г. - на этот раз против кубадагских туркмен.

22. Присоединение Туркмении к России, с. 120.

23. Там же, с. 112 - 113.

24. Там же, с. 119 - 120.

25. Мак-Гахан. Ук. соч., с. 294.

26. Присоединение Туркмении к России, с. 114. Источники называют разные данные о численности туркменской конницы и пеших ополченцев. Начальник штаба отряда подполковник Фриде считает, что в нападении участвовало до 10 тыс. человек, в том числе 6 тыс. конных и 4 тыс. пеших туркмен (там же).

27. Там же, с. 109 - 110.

28. Там же, с. 118.

29. Мак-Гахан. Ук. соч., с. 262.

30. Присоединение Туркмении к России, с. 114, 118.

31. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 272 - 273.

32. Мак-Гахан. Ук. соч., с. 257 - 294, 263.

33. Там же, с. 264, 289 - 290.

34. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 273 - 278.

35. Присоединение Туркмении к России, с. 118; Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 304.

36. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 20, с. 103.

37. Присоединение Туркмении к России, с. 100 - 129; Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 267 - 279; см. также: Н. Йомудский. Истребление туркмен во имя спасения человечества. - Туркменоведение, 1928, N 10 - 11.

38. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 126. Наиболее полно эта проблема освещена в указанных выше трудах Н. А. Халфина, его статье о путешествии по Средней Азии Дж. Н. Керзона (Вопросы истории, 1988, N 3, с. 106 - 115), а также в книгах Г. А. Хидоятова "Из истории англо-русских отношений в Средней Азии в конце XIX в. (60 - 70-е гг.)" (Ташкент. 1969) и "Британская экспансия в Средней Азии (Пенде, март 1885)" (Ташкент. 1981).

39. Хидоятов Г. А. Британская экспансия в Средней Азии, с. 159.

40. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 141.

41. Там же, с. 53.

42. Присоединение Туркмения к России, с. 478.

43. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 2, с. 140.

44. Присоединение Туркмении к России, с 480.

45. Там же, с. 482 - 483.

46. Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА) СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, лл. 9 - 10.

47. Присоединение Туркмении к России, с. 481.

48. ЦГВИА СССР, ф. Военно-ученый архив, д. 6907, л. 272; см. также: Морозова Т. Л. К вопросу о присоединении Ахал-текинского оазиса к царской России. В кн.: Исторические записки. Т. 92.

49. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 148 - 150.

50. Там же, с, 143; Мозер Г. В странах Средней Азии. Путевые впечатления 1882 - 1883 гг. СПб. 1888, с. 66 (сажень равна 2,13 м).

51. ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, лл. 4 - 5,

52. Там же.

53. Там же, лл. 143, 148.

54. Там же, л. 20.

55. Там же, д. 1746, л. 27; Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 165 - 166, 173, 180

56. ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1746, лл. 55 - 57; Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 184.

57. Маслов А. Ук. соч., с. 105, 108.

58. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 187 - 188.

59. Там же, с. 194; Маслов А. Ук. соч., с. 108.

60. Гродеков Н. И. Ук. соч. Т. 4, с. 4.

61. Маслов А. Ук. соч., с. 148 - 149; ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, л. 71.

62. Гродеков Н. И. Ук. соч. Т. 4, с. 7.

63. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3. с. 196 - 198. При этом участники штурма не упускали возможности подчеркивать "благородство" своих военачальников. Так, во время преследования под ноги коня Скобелева бросилась пятилетняя девочка. Он велел ее взять и отвезти к себе, а затем передал графине Милютиной, дочери военного министра, приехавшей в отряд в качестве сестры милосердия. Девочку окрестили и назвали Татьяной (день штурма, 12 января, - Татьянин день). Впоследствии она воспитывалась в Московском институте благородных девиц и была известна как Татьяна Текинская. Куропаткин сообщает, что неожиданно его лошадь остановила за узду молодая женщина с ребенком на руках и горячо говорила: "Ты убил моего отца, мужа, брата. Никого не осталось, чтобы защитить меня. Бери же меня к себе, корми меня и ребенка. Высокая, стройная, с горячими глазами, она скорее приказывала, чем просила" (ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, л. 72 об.).

64. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 201 - 202; ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, лл. 73 - 74.

65. Терентьев М. А. Ук. соч., с. 201 (общую стоимость всей доставшейся добычи Терентьев оценивает в 6 млн. руб.).

66. ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, л. 78.

67. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 200 - 202.

68. Присоединение Туркмении к России, с. 484.

69. ЦГВИА СССР, ф. 165, он. 1, д. 1764, л. 91 об.

70. Гродеков Н. И. Ук. соч. Т. 4, с. 49 - 50, 86 - 87.

71. Это необходимо, особенно в связи с тем, что по случаю 110-летия освобождения Болгарии от турецкого ига на страницах некоторых центральных газет была опубликована серия статей, в которых Скобелев назван несправедливо забытым патриотом Родины, приравнен к А. В. Суворову и М. И. Кутузову, объявлен национальным Героем. Все эти публикаций по своему тону очень напоминают отклики "Петербургских ведомостей", "Московских ведомостей", "Биржевых ведомостей" и др. летом 1882 г. на внезапную смерть генерала. Кому и зачем понадобилась идеализация личности Скобелева, в результате которой игнорируются или только вскользь упоминаются "неудобные" факты его деятельности?

72. Гродеков Н. И. Ук. соч. Т. 2, с 44.

73. ЦГВИА СССР, ф. 165, оп. 1, д. 1764, лл. 5 - 7.

74. Терентьев М. А. Ук. соч. Т. 3, с. 113.

75. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 171.

76. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1, с. 423 - 424.

77. Гродеков Н. И. Ук. соч. Т. 4, с. 53.

78. Тихомиров М. Н. Ук. соч., с. 138.

79. Перелом в настроениях мервских туркмен наступил именно вскоре после того, как в 1881 г. депутация во главе с Дыкма-сердаром побывала в Петербурге, где была принята царем, что произвело на нее глубокое впечатление.

80. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 180 - 181.

81. Тихомиров М. Н. Ук. соч. с., 146.

82. Давлетов Дж., Ильясов А. Ук. соч., с. 198, 199.

83. Эти вопросы подробно освещены в работе Дж. Давлетова и А. Ильясова (с 207 - 227), а также в трудах Тихомирова, Халфина и Хидоятова.

84. М. А. Алиханов-Аварский, по характеристике Тихомирова, типичный колониальный офицер - лихой, смелый, дерзкий, хитрый, предприимчивый, умевший заслужить доверие туркмен и одновременно двуличный, смотревший на них сверху вниз, свою принадлежность к мусульманству использовавший как удобную ширму (Тихомиров М. Н. Ук. соч., с. 142).

85. Вестник Европы, 1904, N 9, с. 112.

86. Там же, с. 113 - 116.

87. Тихомиров М. Н. Ук. соч., с 150.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.