
Избасарова Г. Б. Шергазы Айшуаков - последний хан Младшего жуза казахов // Вопросы истории. - 2016. - № 11. - С. 98-107.
В работе на основе архивных источников прослеживается судьба Шергазы Айшуакова, потомка хана Абулхаира — инициатора вхождения казахских земель в состав Российской империи. Описывается церемониал возведения Шергазы в ханы, согласно протоколу. Изучается семейная жизнь, отношения хана с детьми. Подвергаются анализу пути решения возникших конфликтов и затруднений в отношениях хана с оренбургским военным губернатором П. К. Эссеном. Большая часть архивных документов впервые вводится в научный оборот.
Изучая историю империй, мы порой не обращаем внимания на ее рядовых представителей, хотя жизнь человека, его культурные, политические пристрастия, взгляды на развитие общества помогают воссоздать любую эпоху.
Данная работа посвящена последнему хану Младшего жуза казахов1 Шергазы Айшуакову. Мы попытаемся восстановить тот период истории, когда в Центре решался вопрос о ликвидации ханской власти, ответить на вопросы: какие способы использовал хан для сохранения своего положения, на кого опирался? Анализируя деятельность местной Оренбургской администрации в лице военного губернатора П. К. Эссена и председателя Оренбургской пограничной комиссии В. Ф. Тимковского, попытаемся проследить «диалог» между местной властью в лице хана и региональной администрацией.
Шергазы — второй сын Айшуака, внук хана Абулхаира — принадлежал к той группе чингизидов, которых поддерживала российская администрация как потомков хана Абулхаира, инициатора присоединения Младшего жуза к России.
Отец Шергазы — Айшуак Абулхаиров, избранный ханом 14 ноября 1897 г., во время восстания С. Датова 17 февраля 1805 г. в своем письме оренбургскому военному губернатору Г. С. Волконскому просил освободить его от звания хана в связи со слабым здоровьем и преклонным возрастом2. Ему на смену пришел его старший сын Жанторе. 3 сентября 1805 г. он был утвержден в звании хана Младшего жуза императором Александром I, но в 1809 г. был убит султаном Каратаем Нуралиевым в борьбе за власть.
В ноябре 1809 г., после смерти Жанторе хана, Айшуак и его сыновья Шергазы, Альгазы, Токе в своем прошении на имя императора, излагая обстоятельства смерти Жанторе, просили назначить ханом султана Шергазы3.
22 августа 1812 г., по предложению Оренбургского военного губернатора Волконского, Шергазы занял этот пост. Как сообщал князь Волконский, возведение в ханы Шергазы было произведено торжественно, с принятым церемониалом в присутствие более 7 тыс. казахов4. А. И. Левшин, изучивший архив Оренбургской пограничной комиссии, подробно описал этот процесс. Торжество состоялось 23 августа 1812 г. на левом берегу р. Урал. Начало церемонии было объявлено в 7 час. утра тремя пушечными выстрелами с крепости. В 8 час. один штаб-офицер с двумя обер-офицерами и конвоем приехал к Шергазы сказать, что приготовления закончены, и его просят отправиться на место торжества.
К Шергазы были посланы карета и две коляски. В карету сел он сам с одним султаном, с присланным к нему штаб-офицером и переводчиком, коляски наполнялись почтеннейшими султанами и приближенными. Перед ханской кареты ехали два офицера с четырьмя урядниками, а сзади — 50 казаков. За экипажами следовали конные казахи.
В то же самое время по знаку, данному из крепости, выехал и военный губернатор. По прибытии обоих на место торжества, стоявшие в ружье войска отдали честь, забили барабаны и заиграла музыка. Войска были представлены двумя сотнями оренбургских казаков, одним тептярским полком, тремя сотнями башкир, гарнизонным полком пехоты и артиллерийской ротой.
Военный губернатор, взойдя вместе с ханом на приготовленное возвышение, объявил всему собравшемуся народу Высочайшую волю Государя на утверждение Шергазы ханом и велел читать императорскую грамоту, присланную по этому поводу на русском и татарском языках.
Затем хан стал на колени и произнес торжественную присягу в верности России, повторяя слова за читавшим ее по утвержденной форме муллой. В заключение он поцеловал Коран и, встав, приложил к присяжному листу вместо подписи свою печать.
После этого был произведен 21 артиллерийский выстрел из орудий, находившихся в строю, и 11 выстрелов из шести орудий с крепости; забили барабаны и вновь заиграла музыка. На хана надели соболью, богато украшенную парчой шубу, шапку и вручили ему золотую именную саблю. Затем военный губернатор передал Шергазы императорскую грамоту на ханское достоинство5.
Таким образом, введенный при Нуралы хане церемониал «инаугурации» хана сохранился. Он показывал уровень влияния российского правительства на функционирование института ханской власти в Степи. Пышность, размах и торжественность мероприятия демонстрировали казахам мощь и силу империи.
В 1817 г. оренбургским военным губернатором был назначен Эссен, с которым у Шергазы хана отношения не сложились. Именно Эссен был инициатором ликвидации ханской власти в Младшем жузе. Придя к власти, он, не до конца изучив ситуацию в крае, поддерживая другого султана из дома Каипа, привел в замешательство центральные власти. Об отстранении Шергазы от власти Эссен не раз докладывал в имперский центр. Так, например, 3 ноября 1818 г. он сообщал управляющему МИД К. В. Нессельроде о состоянии дел в Малой Орде, предлагая на рассмотрение высших инстанций власти вопросы отстранения хана Шергазы Айшуакова от управления и определения ему с семейством местом пребывания Уфы или Мензелинска с выплатой пенсии по 2 тыс. руб. в год6. Для обсуждения данного вопроса в столице было собрано заседание Азиатского Комитета.
В августе 1817 г. хан Шергазы написал в Оренбургскую пограничную комиссию о нарастании конфликта между ним и султанами Арынгазы Абдулгазиевым и Шергазы Каиповым и попросил оказать ему военную помощь7. Но в ответном письме ему посоветовали остановить распри и пригрозили, что «правительство, не предвидя способов водворить в степи киргиз-кайсаков (казахов. — Г. И.) тишину и спокойствие, приведено будет в необходимость принять строжайшие меры и приступить к определению в Орду другого хана»8.
26 января (7 февраля) 1820 г. по указу Александра I был создан новый Азиатский комитет в расширенном составе для решения всех вопросов, связанных с азиатской границей. В его заседаниях должны были принимать участие управляющий МИД, министры внутренних дел и финансов, начальник Главного штаба, а с июля 1821 г. — генерал-губернатор Сибири М. М. Сперанский. Управление делами Комитета было поручено директору Азиатского департамента К. К. Родофиникину. Данному Комитету также было поручено «рассматривать все то, что будет представлено от хана Шергазы»9, а также в дальнейшем решить вопрос сменить ли хана Шергазы и возвести в данное достоинство султана Арынгазы, или оставить ханом Шергазы как внука Абулхаира?10
Хан одним из способов своей защиты избрал написание писем в Коллегию иностранных дел (КИД), а позже в Азиатский Департамент МИД и императору. Так, например, 8 февраля 1820 г. на заседании Азиатского комитета были рассмотрены два его прошения. Первое было написано в сентябре 1819 г. и адресовалось КИД, а второе, от 9 января 1820 г., предназначалось императору. В этих письмах хан жаловался на оренбургского военного губернатора Эссена. Комитет полностью поддержал казахского хана, отметив, что «...политика Кабинета состояла в том, чтобы... Абулхаирова род удерживать в ханском достоинстве, во уважении преданности фамилии сей к императорскому престолу и вследствие данных в том от имени императрицы Анны Иоанновны положительных обещаний»11. Комитет не увидел в действиях хана «какие-либо изменнические замыслы, враждебные и недоброжелательные намерения, деяния или покушения ко вреду России»12. Только наличие этих причин могло дать повод к отстранению хана от власти. Обвинения Эссена, что хан слаб в управлении, не были доказательством его возможных преступлений.
На следующем заседании Азиатского комитета, которое состоялось 15 февраля 1820 г., были рассмотрены 6 прошений хана. Это были злободневные вопросы, на которые, по его мнению, не обращала внимания оренбургская администрация. Среди них были такие, как: ввести запрет оренбургской администрации вести дела с подвластными ему султанами и биями, а решать все вопросы только с ним; возвратить степную сторону Урала, которой казахи пользовались с давних времен. Хан жаловался на командира тептярского полка Рычкова, который, вторгшись в степь, от совершенно невинных и не участвовавших в каких-либо грабежах казахов отогнал 5 тыс. баранов и более тысячей лошадей. Шергазы просил впредь запретить такие действия13.
Следующим способом защиты своей власти хан считал аудиенцию у императора или отправку своих верных людей в столицу. Присутствие на аудиенции императора возвышало его в глазах соотечественников. В 1819 г. Шергазы со своим сыном Едиге и другими подданными был в Петербурге14, откуда возвратился в начале 1820 г. с подарками.
25 декабря 1814 г. хан в своем письме к князю Н. И. Салтыкову впервые изъявил желание выехать в столицу15. Он рассматривал возможность оставить в Петербурге после аудиенции двух своих сыновей для обучения, а после успешного окончания просил определить их в полки при императоре. Но прошение хана осталось не выполненным. Это было связано с тем, что в тот момент, когда было получено письмо, император отсутствовал в столице, а затем скончался князь Салтыков16. Через поручика Субханкулова в марте 1815 г. хан интересовался решением своей проблемы. По нашим подсчетам, с 1814 по 1817 г. хан отправил императору 5 писем с просьбой разрешить ему выехать в Петербург. В письме от 25 сентября 1816 г. он сообщал: «...для спасения священнейшей души (императора Александра Павловича. — Г. И.) соорудил я своим иждевением 5 мечетей и 5 детских училищ»17. Он также писал о том, что в 1814—1815 гг. хотел выехать «к гробу пресвятой матери Марии молиться ей с излиянием сердечных чувствований». Изучив письма хана, МИД пришел к выводу, что он может посетить столицу.
Современники давали Шергазы довольно подробную характеристику. «Он имел приятную наружность, но не знал грамот», — писал чиновник канцелярии Оренбургского края, лично знавший хана Шергазы Айшуакова и хана Внутренней Орды Джангира Букейханова, Илья Казанцев18. Шергазы был глубоко верующим человеком. Не раз просился в хадж в Мекку19. По словам второго пристава при хане полковника А. З. Горихвостова, в мечеть Шергазы обыкновенно ходил по пять раз в день20. После смерти старшего сына Ишгазы хан стал носить чалму, так как султан Едиге убедил его, что по магометанскому закону, молитва муллы или каждого магометанина в чалме приравнивается пророком к 70 молитвам без чалмы21.
Беспокоясь об образовании своих детей, 16 марта 1814 г. хан писал оренбургскому военному губернатору, что намерен отправить двух своих сыновей и сына покойного брата хана Жантюре для обучения в Казанскую гимназию. Шергазы был готов платить по 250 руб. за каждого из них, так как без этого они никак не могли быть приняты на казенное содержание22.
Но данной мечте хана не было суждено сбыться, так как, во первых, во время пожара в Казани пострадала выбранная им гимназия, а на обеспечение детей требовалось 1500 руб. в год. Такими деньгами хан не владел23.
Для получение мусульманского образования он послал своего второго сына Едиге и племянников в Каргалу. В 1823 г. МИД потребовал от оренбургского военного губернатора Эссена отправки пяти молодых султанов из дома Абулхаира для обучения русской грамоте в Оренбург или Сеитовскую слободу. Среди кандидатур рассматривался и Едиге Шергазиев. Деньги, необходимые для содержания султанов, а также для покупки для них учебных пособий, предполагалось отпускать из сумм МИД, ежегодно ассигнуемых по Азиатскому Департаменту24.
Хану, знатным султанам Каратаю Нуралиеву, Темиру Ералиеву, Тауке, Токкоре, Утебалию Айшуаковым объяснялось, что «знание сего (русского. — Г. И.) языка может доставить им сугубые удобства как в словесных, так и письменных сношениях их с российским правительством, ибо владея способами к непосредственным обьяснениям с начальством, они найдутся в возможности раскрывать свои нужды и намерения во всей точности, и не будут жертвою своих переводчиков, кои не знанием или по умыслу всегда могут находить случаи, превратным толкованием разговоров или бумаг, давать повод сбивчивости в понятиях и даже к недоразумениям, обращающимся более во вред самих ордынцев»25.
Шергазы, который не раз отказывался отправить Едиге и племянников (детей умершего хана Жанторе), после нескольких встреч с представителями оренбургской пограничной комиссии согласился.
В русской исторической литературе XIX в., в советской и казахстанской историографии Шергазы хан описывается как слабый, не пользовавшийся авторитетом среди султанов. Власть хана «была столь слабой, что распространялась только на рода, кочевавшие близ российской границы», — сообщают источники26.
Авторы пишут о Шергазы: «...как человек, он был труслив, хитер, скрытен, без совести и чести, как глава партии — не имел никакого значения. Выбор этого человека, ни по личным достоинствам его, ни по связям в степи, не представлял никаких выгод»27. С данными характеристиками можно поспорить. Более объективной была характеристика, данная Левшиным, который лично знал хана. «Хан Ширгазы (так в русских источниках. — Г. И.) совсем не ненавидим киргизами, изключая приверженцев его соперника. Он слаб и ограничен в уме, но никто не упрекнет его в буйстве, хищничестве или недостатке преданности к России... Он смирен, набожен и, хотя от нерешительности своей и робости часто теряется, однако же, при всем негодовании на него местного оренбургского начальства и при всех подкопах под него Арунгази (Арынгазы. — Г. И.) и его поборников, он еще доселе не обвинен ни в одном деле, противном пользе России. Как глава народа такого, которой требует от начальника храбрости и подвигов мужества, Ширгазы, конечно, имеет недостатки, как частный киргиз — он заслуживает признательность и снизхождение правительства нашего»28.
Хан старался выполнять требования российской администрации. Так, например, в 1822 г. по указу императора Александра Павловича 15 башкир 9 кантона были пропущены в казахскую степь к хану Шергазы. Хан обещал вернуть башкирам угнанных в разные времена, начиная с 1817 г., лошадей29 и сдержал свое слово. В августе 1821 г. он попросил Нессельроде удовлетворить прошение султанов, старшин, биев родов адай, серкеш, есентемир, живших внутри пограничной линии под управлением Шигай султана (Букеевская Орда) перейти в степную зону30. На данную территорию как раз и распространялась власть хана Шергазы Айчувакова.
Отправленный в 1820 г. председателем Оренбургской пограничной комиссии В. Ф. Тимковский очень подробно описал в своих «Записках» положение в Младшем жузе. Автор выделил 17 пунктов, которые указывают на действия Эссена по отстранению от власти Шергазы. В частности, «хан просил позволения провести зиму (1820— 1821 г. — Г. И.) на внутренней стороне реки Урал, в окрестностях Ильинской крепости, в местах, близ коих его семиродцы и джагалбайлинцы всегда располагались. Начальство отказало ему в сей просьбе, назначив место сие султану Арынгазы, и не переменило своего распоряжения даже и в то время, когда уже известно было, что Арынгазы, по убеждению своих чиклинцев, не одобрявших сближения их главы с пределами империи, остался на берегах Илека в урочище Кара-Тургае». Или же, когда капитан Циолковский обвинил хана «в не усердии к пользам миссии (имеется в виду миссия, отправленная Эссеном в Бухару во главе с Негри и Мейендорфом. — Г. И.), без предварительного исследования и при явных доказательствах не основательности онаго, был принят за истину»31. Хан в своем письме жаловался на оскорбления, наносимые ему со стороны миссии, но Оренбургское начальство не принимало его слова во внимание.
Например, хан просил, снабдить его подорожною, без взимания прогонных денег, на случай необходимых переездов по линии по делам службы. Данной выгодой пользовались все чиновники, получая лошадей от линейных казаков. Но Оренбургское начальство советовало хану разъезжать в таких случаях по степной стороне линии по киргизскому обычаю32. В следующий раз, когда хан сообщил об умысле некоторых казахов напасть на его аул и просил воинского отряда для своей защиты, Эссен посоветовал хану в случае опасности укрыться внутри линии. Для охраны хана были выделены 10 пеших казаков, затем их количество было увеличено до 12, а впоследствии всех их отняли. Между тем, в 1820 г. почетную стражу султана Арынгазы в его собственном ауле составляли 25 конных тептярей33.
В 1821 г. Оренбургское начальство повелело приставу сдать 12 пеших казаков, находившихся под начальством хана, коменданту одной из линейных крепостей и сообщило Министерству, что «когда хан пойдет, по обязанности своей, на известное расстояние в середину Орды, тогда войску быть при нем не нужно и не можно, и что он останется там под защитою личного достоинства, собственной силы и народной к нему любви»34, хотя неприязнь некоторых казахских родов под руководством Каратая Нуралиева к нему была хорошо известна.
Высочайше утвержденными Положениями Азиатского Комитета было постановлено: «а) чтобы пограничное начальство не имело никаких непосредственных сношений с султанами, и вообще с кем либо из киргизцев Меньшой Орды, но чтобы все таковые сношения производились чрез хана, б) чтобы начальство сие не вмешивалось во внутренние или домашние дела ханского Совета, без особых о том представлений со стороны хана, и с) чтобы всякого рода отличия и награды делаемы были киргиз-кайсакам единственно по удостоению и ходатайству хана»35. Все эти пункты Оренбургскими властями нарушались. Оренбургское начальство продолжало вести частую переписку с разными правителями родов в Орде в обход хана.
«Пренебрежительность и всякого рода оскорбления, кои оказываемы были хану, не внимание к основательным его представлениям и ходатайству по разным случаям, несправедливости, испытанные приверженцами его, отклоняли от сего владельца умы и сердца народа, привыкшего измерять достоинство и важность верховных своих повелителей степенью благоволения к ним Российского правительства и содействия им начальств местных. С другой стороны, отличное благоприятство и доверие к султану Арынгазы, поспешное исполнение требований его, преимущественное покровительство поколениям ему преданным, умножали сторону и силу сего киргизца, а неосторожно открытая ему блестящая надежда на первенство в Орде питала его дерзость», — писал В. Тимковский36.
Если говорит о семье хана, то следует отметить, что Шергазы Айшуаков имел трех жен. Имя его старшей жены неизвестно. 10 лет хан не жил с ней, но после убийства их старшего сына Есказы, Едиге удалось примерить отца с матерью37. Она видимо была очень болезненной, так как в источниках говорится о ее поездке для лечения с сыном Едиге в Стерлитамак.
Она была матерью его старших сыновей Есказы (Ишгазы — в русских источниках), Едиге и двух дочерей. Одна была выдана замуж 11 ноября 1822 г. за султана Мендияра Абулгазина38, а вторая — за хивинского хана. Есказы в ноябре 1821 г. был отправлен ханом в Хиву во главе посольства для возврата русских пленных39. 1 декабря 1822 г. во время попытки группы джагалбайлинцев угнать ханские табуны, Есказы был сильно ранен в голову и 6 декабря скончался. Шергазы не смог не только наказать виновных, но и взыскать с них, согласно обычному праву, «кун»40. Этот случай дал повод рассматривать власть хана как слабую.
Едиге — второй сын хана — получил образование в школе Сеитовской слободы и знал русский язык. В 1819 г. он был на приеме у императора. После ликвидации ханской власти в Младшем жузе выступил против российской политики в Степи. О его действиях сообщал султан — правитель Средней части Орды Юсуп Нуралиев, который писал, что Едиге «неблагонамеренными внушениями своими расстраивает киргиз, говоря им, что правительство, жалуя ордынцев подарками, кафтанами и чинами, имеет намерение сравнить их с башкирцами и требовать от них в службу людей, работы и податей, почему и уговаривает их оставить линию и предаться хивинцам и бухарцам, как правоверным, на что некоторые легкомысленные люди и склоняются»41.
Второй и любимой женой хана была Алия Назарова. Она была матерью Мухамедказы, Ермухамеда (Ирмухамет), Нурмухамеда и дочери Зюлейхи42. Именно эта женщина стала причиной изгнания в 1822 г. третьей жены хана. Не получив ничего от Шергазы, третья жена (имя ее не известно) нашла пристанище у бедного байгуша43. Питаясь подаянием, находясь в крайне тяжелом положении, она обратилась к приставу А. З. Горихвостову, чтобы тот помог ей получить свой калым и разрешение хана выйти замуж за достойного человека. Шергазы Айшуаков выдал ее замуж за султана Досмухамета Сютгалиева, но калым не вернул44.
31 января 1824 г. на заседании Азиатского комитета был принят основной документ «Утвержденное мнение Комитета азиатских дел», который определял будущее управление в Младшем жузе казахов45. Согласно данному закону, ханская власть в Младшем жузе была упразднена, а ее последний хан был приглашен в Оренбург и назначен первоприсутствующим в Оренбургской пограничной комиссии с жалованьем 150 руб. в год.
Униженный хан Шергазы не раз писал в Санкт-Петербург о своем положении, но его успокаивали тем, что он — главный правитель Степи, решающий нужды кочевников в Оренбурге. Осенью 1825 г. Шергазы бежал и попросился под покровительство хивинского хана46. В июле 1827 г. хан выдал свою дочь Тиллябику за нового хивинского хана Аллакули (1826—1842) и надеялся с его помощью восстановить свою власть. 8 августа 1827 г., по повелению хивинского хана, Шергазы был избран ханом казахами подразделения шомышты рода табын, находившегося под властью Хивы.
Надежды хана при покровительстве хивинского хана управлять казахскими родами не сбылись. Тогда он попросил благосклонности Российской империи и в 1830 г. вернулся на прежнюю должность. Ему было возвращено получаемое ранее жалованье, и он кочевал в 100 верстах от линии47. В 1834 г. бывший шах просил Оренбургского губернатора В. А. Перовского построить в степи близ границы дом, но получил отказ48. Летом 1836 г. хан кочевал в 50-ти верстах от Илецкой защиты на реке Кара-Бурт49.
Скончался Шергазы Айшуаков 27 августа 1845 года50. Жене Алие было 60 лет, Мухаметказы — 19, Ермухамеду — 16, Нурмухамеду — 13 и Зулейхе —14 лет. В 1859 г. умерла Алия Назарова51.
Таким образом, изучая сложившуюся обстановку в Степи в 20-е гг. XIX в., можно утверждать, что в немалой степени слабость власти Шергазы хана и ограниченность его властных полномочий были связаны с политикой империи в Степи. После утверждения ханом Нуралы, как отмечают российские чиновники XIX в., власть казахских ханов стала номинальной.
Еще один фактор, на который следует обратить внимание, это то, что «в казахском традиционном обществе отсутствовала монополия какой-либо одной династийной ветви султанов-джучидов на право присвоения и наследования титула хана, и во все исторические эпохи на территории казахских жузов параллельно правили 3—5 и большее количество ханов, которые возглавляли разные по величине и родовому составу группы кочевников-казахов»52. Игнорирование этой данности и представление о Шергазы как о едином хане казахов Младшего жуза и привело к утверждению о его слабости.
Мнение о том, что Шергазы был труслив, слаб и распространял свою власть на ограниченное количество казахских родов, вызывает некоторые сомнения. Вмешательство в принцип отбора ханов привело к тому, что после Абулхаира все ханы были ставленниками центра. Упор, сделанный на их избрание из дома Абулхаира, игнорирование сильных и авторитетных претендентов, выбор послушных кандидатур постепенно приводили к изменению отношения к институту ханской власти, как у кочевников, так и у пограничной администрации.
Шергазы Айшуаков стал последним ханом Младшего жуза. Он пытался решать проблемы кочевников, находившихся под его управлением. В своих письмах к императору и Оренбургской администрации хан поднимал злободневные вопросы, но далеко не всегда получал желаемый ответ. Шергазы пытался сохранить институт ханской власти, однако слом традиционной кочевой системы под давлением имперской политики привел к ее деградации.
Таким образом, Шергазы вошел в казахскую историю как последний представитель института ханской власти в Младшем жузе казахов.
Примечания
1. Казахи делятся на три жуза: Старший, Средний и Младший. Младший казахский жуз, охватывающий территорию современного Западного Казахстана, состоял из трех племенных объединений: алимулы (6 родов), байулы (12 родов), жетиру (в источниках их называют семиродцы, 7 родов). Подробнее см.: ВОСТРОВ B.B., МУКАНОВ М.С. Родоплеменной состав и расселение казахов (конец XIX — начало XX в.). Алма-Ата. 1968.
2. Материалы по истории Казахской ССР (1785—1828 гг.). Т. 4. М.-Л. 1940, с. 225.
3. Там же, с. 241—245.
4. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1165, оп. 1, д. 493, л. 35.
5. ЛЕВШИН А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. Алматы. 1996, с. 348—349.
6. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского МИД. М. 1976, с. 579.
7. Центральный государственный архив Республики Казахстан (ЦГА РК), ф. 4, оп. 1, д. 245, л. 1—2об.
8. Там же, л. 4.
9. РГИА, ф. 1291, оп. 81, д. 44а, л. 82.
10. Там же, л. 89.
11. Там же, л. 90.
12. Там же, л. 91.
13. Там же, л. 93—94.
14. Там же, д. 526.
15. Там же, л. 1—4.
16. Там же, л. 17об.
17. Там же, л. 22. Данное высказывание хана не подтверждается другими источниками.
18. КАЗАНЦЕВ И. Описание киргиз-кайсак. СПб. 1867, с. 73.
19. Материалы по истории Казахской ССР, с. 437.
20. ШАХМАТОВ В.Ф., КИРЕЕВ Ф.Н. Журнал полковника А.3. Горихвостова — пристава при хане Малого жуза Ширгазы Айчувакове (1822—1823 гг.). — Вестник АН КазССР. 1957, вып. 2(5), с. 119.
21. ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 261а, л. 28.
22. Государственный архив Оренбургской области (ГА 00), ф. 6, оп. 10, д. 1069, л. 1, 2.
23. Там же, л. 27.
24. РГИА, ф. 1291, оп. 81, 1823 год, д. 99, л. боб.
25. Там же, л. 5об.
26. МЕЙЕР Л. Киргизская степь Оренбургского ведомства. СПб. 1865; ДОБРОСМЫСЛОВ А.И. Тургайская область. Исторический очерк. Тверь. 1902; МАЕВ Н.А. Очерк истории киргизского народа с 1732 по 1868 г. В кн: Материалы для статистики Туркестанского края. 1873, вып. 2.; КАЗАНЦЕВ И. Ук. соч.; БЕКМАХАНОВ Е. Казахстан в 20—40-е гг. XIX в. Алматы. 1992.; РЯЗАНОВ А.Ф. 40 лет борьбы за национальную независимость казахского народа (1797—1838) Труды общества изучения Казахстана. Т. VII. Кзыл-Орда. 1926, вып.2.; ЗИМАНОВ С.З. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половины XIX веков. Алма-Ата. 1960.
27. МЕЙЕР Л. Ук. соч., с. 31.
28. Материалы по истории Казахской ССР, с. 436—438.
29. ГА ОО, ф. 6, оп. 10, д. 2747, л. 6.
30. Общее количество кибиток составляло 1792. Материалы по истории Казахской ССР, с. 282.
31. РГИА, ф. 1251, бумаги М.М. Сперанского, оп. 1, ч. 1, л. 2об.
32. Там же, л. 3.
33. Там же, л. Зоб.
34. Там же, л. 4об.
35. Там же, л 7об.
36. Там же, л. 40.
37. ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 261а, л. 28об.
38. Там же, л. 13об, 14об.
39. ГА ОО, ф. 6, оп. 10, д. 2342, л. 37.
40. ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 261а, л. 1-37.
41. Там же, д. 281, л. 11 —11об.
42. ГА ОО, ф. 6, оп. 10, д. 5656, л. 7.
43. ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 261а, л. Юоб.
44. Там же, л. 12об.
45. Материалы по истории политического строя Казахстана. Т. 1. Алма-Ата. 1960, с. 205.
46. Материалы по истории Казахской ССР, с. 492.
47. Там же, с. 492.
48. МЕЙЕР Л. Ук. соч., с. 44.
49. ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 325, л. 6.
50. ГА ОО, ф. 6, оп. 10, д. 5656, л. 1.
51. Там же, л. 18.
52. ЕРОФЕЕВА И.В. Письма казахских ханов и султанов последней четверти XVII — середины XIX в. как исторический источник. В кн.: Эпистолярное наследие казахской правящей элиты 1625—1821 годов. Сб. исторических документов. Т. 1. Алматы. 2014, с. 44.