Почекаев Р. Ю. Султан Садык в борьбе среднеазиатских ханств против Российской империи // Вопросы истории. - 2017. - № 5. - С. 111-122.
В работе анализируется роль казахского султана Садыка Кенесарина в истории борьбы среднеазиатских ханств против продвижения России в Средней Азии. Некоторые современные казахстанские авторы склонны представлять этого деятеля как героя национальной борьбы против российского «колониализма», базируясь, главным образом, на его собственных воспоминаниях, записанных его братом. Автор публикации, опираясь на другие источники, предпринимает попытку выяснить, какую роль на самом деле сыграл султан Садык в событиях 1860—1870-х гг. в Центральной Азии, а также причины интереса к сотрудничеству с ним со стороны правителей центрально-азиатских государств.
Процесс вхождения Центральной Азии в состав Российской империи был длительным и неравномерным. Одни народы и регионы признавали российское подданство добровольно, другие территории становились частью империи по итогам военного противостояния с ханствами Средней Азии — Бухарским, Хивинским, Кокандским. Естественно, отдельные, наиболее активные участники этих событий, привлекали внимание исследователей — как современников, так и живших в более позднее время. При этом оценки таких деятелей зависели от позиции самих историков, идеологических установок и т.д. В результате один и тот же российский военачальник или глава пограничной администрации мог в разное время быть представлен либо как герой и выдающийся государственный деятель, много сделавший во славу России, либо как жестокий завоеватель и колонизатор. Аналогичным образом правители центрально-азиатских народов и государств предстают в различных сочинениях либо как разбойники и мятежники против законной власти, либо как герои борьбы за независимость.
К числу последних в полной мере можно отнести и султана Садыка1 Кенесарина (1837—1910), чья наиболее активная политическая деятельность пришлась как раз на 1860—1870-е гг., то есть на период наиболее быстрого продвижения России в Среднюю Азию, который совпал с пиком противостояния Российской и Британской империй за контроль над центрально-азиатским регионом, получившего название «Большая игра». Надо сказать, что в дореволюционный и советский периоды султан Садык упоминался в соответствующих исследованиях как эпизодический персонаж. В независимом же Казахстане некоторые авторы склонны представлять его настоящим героем борьбы за национальную независимость против «русских колонизаторов».
Большинство современных авторов, чей интерес привлекает фигура султана Садыка, опираются на одно-единственное сочинение — «Насаб-намейи султан Садык», которое было написано по воспоминаниям самого султана его младшим братом Ахметом Кенесариным около 1886 г.2 и впервые опубликовано в русском переводе в 1889 году3. Оно отражает субъективный взгляд на описываемые события и имеет целью преувеличить и приукрасить роль главного героя — самого султана Садыка. Это дает основания характеризовать его как национального героя Казахстана — несмотря на то, что политическую и военную деятельность Садык осуществлял отнюдь не на территории Казахстана, а в Средней Азии. Главным доводом в пользу именно такой трактовки его образа является тот факт, что он являлся сыном Кенесары Касымова — султана казахского Среднего жуза, который в 1830—1840-е гг. вел борьбу за восстановление ханской власти, упраздненной российской администрацией в Казахстане в 1822—1824 годах. Деятельность самого Кенесары нередко характеризовалась и в советский, и в постсоветский периоды как национально-освободительная борьба, противостояние российскому колониализму. Султан Садык заявлял, что не оставит «пути моего отца»4. Это, собственно, и стало основанием для некоторых казахстанских авторов считать, что речь идет о продолжении Садыком дела Кенесары в борьбе с русскими5.
Однако был ли султан Садык таким уж последовательным противником России? Каковы были его подлинные цели и, главное, каков был его правовой статус в 1860—1870-е годы? И почему правители разных центрально-азиатских государств проявляли интерес к сотрудничеству с ним, несмотря на то, что он постоянно менял покровителей, перекочевывая из ханства в ханство. Целью настоящей работы является попытка ответить на эти вопросы, соотнося сочинения Ахмета Кенесарина со сведениями других источников.
Нам уже приходилось высказывать сомнения в том, что движение самопровозглашенного хана Кенесары, отца Садыка, и в самом деле носило антироссийский характер. Его действия в большей степени были направлены против тех казахских султанов (включая и его ближайших родственников, потомков его деда — знаменитого казахского хана Аблая), которым, в отличие от самого Кенесары, удалось сохранить высокое положение и при имперских властях.
И если старший из сыновей Кенесары, султан Джафар, в начале 1850-х гг. действовал в казахском Среднем жузе, вызывая опасения российских властей6, то остальные семеро сыновей самопровозглашенного хана на территории Русского Казахстана никакой политической или военной деятельности не вели. Трое из них, Тайчик, Ахмет и Садык, перекочевали к казахам Старшего жуза, находившимся под властью кокандского хана, к которому и поступили на службу. Полагаем, причиной этого могли стать напряженные отношения семейства Кенесары с другими потомками хана Аблая в Среднем жузе, тогда как их родственники в Старшем жузе7 не имели причин для вражды с потомками Кенесары.
Согласно воспоминаниям самого Садыка, он и его братья очень быстро вошли в милость к кокандскому правителю, который назначил каждого из них командиром отряда в 500 воинов. Вскоре они приняли участие в боевых действиях против войск западносибирского генерал-губернатора Г. Х. Гасфорта, которые в 1860 г. захватили крупные и стратегически важные крепости Кокандского ханства — Токмак и Пишпек (совр. Бишкек). Они также участвовали в битве при Узун-Агаче в октябре того же года, когда кокандцы предприняли попытку отбить Пишпек, но их двадцатитысячное войско потерпело сокрушительное поражение от отряда полковника Г. А. Колпаковского, насчитывавшего около 1 000 солдат8.
Безусловно, можно видеть в этих действиях Садыка и его братьев борьбу с русскими. Однако, во-первых, они действовали отнюдь не как самостоятельные политики и военачальники, а всего лишь как командиры довольно небольших воинских подразделений кокандского войска, выполняя приказы командования. Во-вторых, сразу после этого поражения султаны Тайшик и Ахмет приняли решение вернуться в родной Средний жуз и поступить на службу к русским. Последующая их судьба (описанная тем же Ахметом Кенесариным) никак не соотносится с образами «потомственных противников» Российской империи: Тайчик, получив чин зауряд-хорунжего принял участие в борьбе с Кокандским ханством и в 1863 г. умер от ран, а его брат Ахмет (ум. 1888) также находился на русской службе, завершив карьеру в должности помощника начальника Чимкентского уезда в Туркестанском крае, выйдя на пенсию в 1887 году9.
Лишь один Садык отказался вернуться в русские владения, заявив, как отмечалось, что не сойдет с пути отца. Однако означало ли это, что он понимал путь отца как борьбу с Россией? Первые же его действия как самостоятельной политической фигуры вызывают сомнения в этом, поскольку предпринял он их не в областях, за которые соперничали Коканд и Россия, а в совершенно ином регионе — Восточном Туркестане (современный Синьцзян).
Этот мусульманский регион, завоеванный маньчжурской империей Цин еще в середине XYIII в., неоднократно поднимал восстания против «неверных» китайцев. Наиболее серьезное выступление началось в 1864 г., и Садык принял в нем весьма активное участие, о котором нет ни слова в его воспоминаниях. Вскоре после начала восстания он во главе трехтысячного отряда «киргизов» прибыл в Кашгар, восставшее население которого провозгласило его своим правителем. Однако, не имея тесных связей с местной властной элитой, он был вынужден вступить в борьбу с другими претендентами на власть. Чтобы укрепить свое влияние, он направил в Коканд послание с просьбой прислать в качестве верховного правителя одного из потомков прежних правителей и духовных лидеров Восточного Туркестана — белогорских ходжей (возводивших генеалогию к пророку Мухаммаду), надеясь остаться при нем фактическим правителем. Однако, когда такой номинальный лидер, Бузрук-ходжа (Бузрук-хан-тура), и в самом деле прибыл в Кашгар в 1865 г., с ним вместе был направлен кокандский военачальник Якуб-бек, вытеснивший Садыка из Восточного Туркестана и сыгравший ту самую роль, которую надеялся сыграть сам казахский султан — возглавить восстание против цинских властей и создать в результате восстания собственное государство Йэттишар.
Таким образом, первый шаг Садыка как самостоятельного политического деятеля был направлен не против Российской империи, а против империи Цин!
Нельзя не отметить, что сведения об этом эпизоде из его жизни весьма противоречивы. Некоторые авторы вообще считают, что речь идет о совершенно другом политическом деятеле. Так, одни исследователи считают, что Садык-бек, провозглашенный правителем Кашгара в 1864 г., являлся предводителем кочевых киргизов, признававших власть империи Цин, но присоединившихся к анти-китайскому восстанию своих единоверцев10. Другие полагают, что речь идет вообще о представителе местной администрации, ранее служившем Цинам, но затем решившем поддержать восставших11. Однако скорее всего речь идет именно о Садыке Кенесарине12. Во-первых, «киргизами» в XIX в. называли казахов, чьим потомственным предводителем являлся этот султан. Во-вторых, нельзя забывать о его обращении за помощью в Коканд: он формально находился именно на кокандской службе. Наконец, забегая вперед, отметим, что под конец своей карьеры он вновь оказался в Кашгаре, надеясь вновь получить здесь власть.
Как бы то ни было, но в 1865 г. султан Садык находился на кокандской службе. Сначала, по его собственным воспоминаниям, он стойко защищал город Чимкент, который пал сразу после его ухода. Однако Чимкент пал в 1864 г., когда Садык, скорее всего, еще был в Восточном Туркестане, да и русские участники событий ничего не сообщают о пребывании Садыка в Чимкенте и вообще о его участии в боевых действиях в этом году13. Более достоверными являются сведения о том, что Садык уже в 1865 г. под командованием Алимкула, верховного главнокомандующего и фактического правителя Ккандского ханства, участвовал в войне с русскими и в неудачной обороне Ташкента от войск генерала М. Г. Черняева. Алимкул вскоре скончался от ран, а сам Садык стал его преемником. Однако буквально через несколько дней при довольно туманных обстоятельствах он лишился должности и вскоре оказался на службе уже у бухарского эмира Музаффара14.
Уход султана из Коканда был настолько неожиданным, что среднеазиатские историки готовы объяснять его самыми фантастическими причинами. В частности, известный хивинский историк Мухаммад-Риза Агахи, писал, что отец Садыка, Кенесары (на самом деле погибший в борьбе с киргизами в 1847 г.) был убит в Ташкенте за отказ подчиниться русским, и уход самого Садыка из Ташкента в Бухару был связан именно с гибелью отца15. Сам Садык утверждал, что его смещение с поста амир-и лашкара объяснялось тем, что кокандцы опасались сосредоточения всей полноты власти в его руках и того, что он, будучи потомком Чингис-хана, сам провозгласит себя кокандским ханом16. Основания для подобных опасений действительно имелись, несмотря на то, что уже с начала XVIII в. Кокандом правили узбекские бии (с начала XIX в. — ханы) из династии Минг. Потомки Чингис-хана в силу давней политической традиции воспринимались в Центральной Азии как наиболее легитимные претенденты на трон. Даже русские власти в противостоянии со среднеазиатскими монархами порой использовали эту традицию в своих целях: так, оренбургский губернатор В. А. Перовский во время «зимнего похода» на Хиву 1839—1840 гг. намеревался возвести на хивинский трон своего ставленника — казахского султана Бай-Мухаммада Айшуакова, а во время боевых действий против Коканда в 1853 г., по-видимо- му с той же целью взял в поход другого казахского султана — Ер-Мухаммада (Иликея) Касымова17.
Имелись ли у Садыка реальные намерения занять кокандский трон, и составляла ли кокандская знать заговор против него, из других источников неизвестно. По нашему мнению, Садык после гибели Алимкула и потери высокого поста амир-и лашкара не видел перспектив в дальнейшей службе Кокандскому ханству, быстро терявшему в то время и территории, и политическое влияние в Средней Азии. Был ли осуществлен этот переход под предлогом продолжения противостояния русским? Сведений об этом нет, однако вскоре Садыку, и в самом деле, вновь пришлось столкнуться с русскими — на этот раз уже с туркестанскими войсками. В 1865—1868 г. он принял участие в ряде столкновений бухарских войск с русскими, участвовал и в битве на Зерабулакских высотах, после которой бухарский эмир подписал мирный договор с туркестанским генерал-губернатором К. П. фон Кауфманом, фактически признав протекторат Российской империи над Бухарой18.
Как ни странно, на этот раз сокрушительное поражение не заставило Садыка вновь сменить покровителя. Вместо этого он поддержал Абдул-Малика (Катга-тура), старшего сына эмира Музаффара, которого противники мира с Россией выдвинули в качестве нового правителя — вместо его отца, «продавшегося русским». Садык был разбит войсками эмира при поддержке русского отряда, на этот раз выступавшего в качестве союзника Музаффара, и вынужден бежать в Хивинское ханство19. Роль Садыка в восстании Абдул-Малика была настолько заметной, что о нем упомянул даже российский военный министр Д. А. Милютин в своих воспоминаниях, отметив, что сын эмира был поддержан «шахрисябсскими беками и разбойничьей шайкой Садыка»20.
В собственных воспоминаниях султан Садык предстает верным сторонником Абдул-Малика во время его восстания 1868—1869 гг., до последнего поддерживавшим его и отказывавшимся от претензий на власть21. Однако, если обратиться к сведениям другого современника — бухарского историка Абдал-Азима Сами — можно обнаружить весьма интересные детали, о которых сам Садык предпочел умолчать. По словам историка, узнав о мятеже, Садык, находившийся на службе у эмира, тут же бежал к казахам, признававшим бухарское подданство, и вознамерился провозгласить себя правителем, по меньшей мере, части Бухарского эмирата, избрав резиденцией Гиджуван, где «он стал издавать указы и раздавать большие должности и чины всяким неразумным подонкам общества»22. Именно этим Сами объясняет тот факт, что эмир предпочел обратить войска непосредственно против Садыка. Милютин в своих воспоминаниях также упоминает, что эмир выбил Садыка из занятых им городов, чем воспользовался Абдул-Малик, активизировавший действия против отца23. И хотя сам военный министр, как видно из вышеприведенного фрагмента, рассматривал Садыка в качестве союзника мятежного сына эмира, из этого сообщения вытекает, что он вполне мог действовать самостоятельно и в собственных интересах. Кокандские историки, современники описываемых событий, также упоминают о смуте, начатой Садыком отдельно от мятежа Абдул-Малика24.
Итак, сын Кенесары видел свою основную цель не в противостоянии с русскими, а в личном возвышении — на этот раз в Бухарском эмирате, где его действия весьма напоминают события в Коканде в 1865 г., когда местная элита обвинила его в попытке захвата верховной власти. Бегство в Хиву — последнее среднеазиатское ханство, с властями которого Садык еще не успел испортить отношения — в подобных обстоятельствах представляется вполне объяснимым.
Однако и в Хиве главной своей целью султан считал не противодействие русским, а обретение власти над казахами, признававшими власть местного хана. Надо сказать, что хивинцы издавна практиковали поддержку претензий отдельных казахских султанов на ханский трон с целью дестабилизации обстановки в Русском Казахстане. Особенно активно эта практика реализовывалась в 1820—1840-е гг., когда Российская империя и Хивинское ханство находились в открытом военном противостоянии. Однако ко времени прибытия в Хиву султана Садыка в 1869 г. хивинские монархи уже фактически перестали использовать претендентов на казахский трон как средство борьбы с Россией.
Тем не менее, в своих воспоминаниях сам Садык старается подчеркнуть собственное значение в глазах хивинских властей: якобы, по его прибытии «ургенчский хан оказал ему хороший прием, сделал начальником над подчиненными ему кочевниками, киргизами и каракалпаками», и он четыре года провел в ханстве «начальствуя над всеми киргизами Хивинского ханства»25. Однако сведения хивинского историка Агахи несколько разрушают образ Садыка как главного предводителя всех казахов, подчинявшихся Хиве: когда буквально через несколько дней после него в столицу ханства явился еще один казахский султан — Хаким-тура (или Арслан-тура), то и ему были выделены во владение кочевья хивинских казахов26. Полагаем, что хан Мухаммад-Рахим II вполне мог знать о действиях Садыка в Коканде и Бухаре и, соответственно, не собирался передавать под его власть слишком значительные силы кочевников, опираясь на которые тот мог бы предъявить претензии и на хивинский трон.
Меры предосторожности себя оправдали: никаких претензий Садык не предъявлял, а весьма исправно совершал набеги на русские пограничные области по распоряжению хивинского хана27. Когда в 1873 г. войска фон Кауфмана выступили в хивинский поход, султан весьма активно проявил себя в боевых действиях: на этот раз и русские участники событий упоминают об участии в них Садыка, характеризуя его как «степного разбойника»28. Надо полагать, на этот раз активность султана в борьбе с русскими войсками объяснялась тем, что ему было что терять: пожалуй, впервые он стал владетельным султаном, пусть даже и не «начальником всех киргизов».
После поражения хана Мухаммад-Рахима и подписания мирного договора, по которому и Хивинское ханство становилось протекторатом Российской империи, Садык, как и в Бухарском эмирате в 1868 г., еще какое-то время пребывал на хивинской территории, вероятно, надеясь на то, что его чингизидское происхождение позволит ему привлечь противников подчинения России и вновь попытаться захватить власть. Помимо довольно небольшого числа собственных казахских подданных, он рассчитывал опереться на многочисленных и воинственных туркмен. Согласно его собственным воспоминаниям, он провел несколько месяцев среди туркмен племени йомудов, однако потом был вынужден их оставить. По его собственным словам, его отъезд был связан с тем, что туркмены предложили ему возглавить поход на бухарский город Чарджоу, и он, якобы, не захотел воевать против мусульман-единоверцев29. Несомненно, Садык в своих воспоминаниях слукавил: и в Кашгаре, и в Бухаре во время восстания Абдул-Малика никакие религиозные соображения не препятствовали ему действовать против единоверцев ради достижения власти. По-видимому, ему пришлось покинуть туркмен после того, как он убедился, что они, в отличие от казахов или каракалпаков, не намерены провозглашать его своим верховным правителем. Дело в том, что у йомудов были свои могущественные и властолюбивые правители-ханы, причем как раз в это время самый влиятельный из них, Ата-Мурад-хан, при поддержке русских властей добился права вернуться в Хивинское ханство, примирившись с ханом Мухаммад-Рахимом, которому прежде активно противостоял30.
О последующей жизни Садыка известно лишь с его собственных слов: сначала он нашел убежище в Мерве у Нур-Верды-хана и его знаменитой супруги Гуль-Джамал (в 1884 г. именно она обеспечила добровольное вхождение Мерва в состав Российской империи). Однако, убедившись, что никаких выгод пребывание в Мерве ему не сулит, султан отправился дальше и, по его словам, около трех месяцев провел в Герате на службе у Якуб-сердара, сына афганского эмира Шир-Али-хана31.
Наконец, в середине 1870-х гг. он вновь вернулся туда, где начинал свою политическую деятельность — в Восточный Туркестан. Теперь султан Садык был уже не тем легкомысленным авантюристом, который готов был рискнуть всем, рассчитывая заполучить верховную власть. Поэтому он решил пойти на союз с Якуб-беком — тем самым, который примерно десятилетие назад вытеснил его из Кашгарии. Правитель Иэттишара, всеми способами стремившийся укрепить собственные позиции на троне, принял Садыка благожелательно и даже женил его на вдове одного из своих сыновей, тем самым сделав членом своей семьи32.
Еще больше Садык оказался востребован после смерти Якуб-бека в 1877 г., когда два его сына начали борьбу за власть. Один из них, Хаккули-бек, решил привлечь на свою сторону Хаким-хан-туру — представителя династии белогорских ходжей, прежних правителей Восточного Туркестана. Его брат и соперник Беккули-бек сделал союзником Садыка, который, будучи потомком Чингис-хана, ничуть не уступал по статусу потомку ходжей33. В междоусобной борьбе победу одержал Беккули-бек, разгромивший и казнивший брата, однако смерть Якуб-бека и последовавшая междоусобица сильно ослабили Йэттишар, чем воспользовались власти империи Цин, чьи войска в 1878 г. восстановили контроль Китая практически во всем регионе.
Садык, надо отдать ему должное, весьма храбро сражался с китайцами и даже был ранен в одном из сражений. Однако не понимать неминуемости поражения он не мог, поэтому вместе с Беккули-беком уже осенью 1877 г. обратился к властям Ферганской области с просьбой о предоставлении убежища34. Это также наводит на мысль, что он не был «непримиримым борцом с русским колониализмом». Например, сын бухарского эмира Абдул-Малик, и в самом деле придерживавшийся антироссийской позиции, нашел убежище сначала в Хивинском ханстве, затем — в Британской Индии, тогда как его сподвижник Садык такие варианты даже не рассматривал, сразу обратившись к российским властям в поисках убежища.
Личным решением туркестанского генерал-губернатора фон Кауфмана он получил прощение за прежние действия против русских и поселился при своем брате Ахмете, занимавшем пост помощника начальника Чимкентского уезда35. Е. Т. Смирнов, который перевел на русский язык воспоминания султана Садыка, записанные его братом, так описывал Садыка в конце 1880-х гг.: «Это совершенно бодрый, среднего роста, человек лет пятидесяти пяти; смуглое лицо киргизского типа, с черной, небольшой, с легкой проседью, бородой, оживлено замечательно красивыми, выразительными глазами. Вся его наружность, пропорционально сложенная фигура с мягкими контурами лица, маленькими, женскими руками, манера держать себя, спокойствие, как бы некоторая застенчивость в разговоре все это изобличает в нем человека, пожившего при среднеазиатских ханских дворах и вместе с тем кровного кочевого аристократа, “белую кость”, каким он и есть на самом деле по своему происхождению. При первом взгляде на этого задумчивого, спокойного человека как-то не верится, что это именно тот наездник Садык, с именем которого всегда соединялось понятие об отчаянном степном разбойнике и самом упорном назойливом партизане, что это тот Садык, который наводил в семидесятых годах страх на наши передовые линии в Туркестане, являясь всегда неожиданно на слабых местах и нападая более смело и энергично, чем другие предводители киргизских и туркменских партизанских партий. Но когда в разговоре оживится его лицо, потечет быстрая, выразительная речь, разгорятся глаза, впечатление смирного, задумчивого человека исчезает совсем. Перед вами появляется другой человек: живой, энергичный и безусловно талантливый, с “божьей искоркой” и юностью души, — качествами, столь неотразимо действующими на рядовых людей и на народные толпы. Становится понятным его успех как сановника и советчика в военных и политических делах при ханах Бухары, Хивы и Кашгара и его умение держать в руках полудиких, своевольных наездников и энергично двигать их нестройные толпы на убийственные залпы туркестанской линейной пехоты, делать с ними огромные и быстрые переходы в мертвой Кизылкумской пустыне и падать, как снег на голову, на прозевавшего неприятеля, приобретя этим от него вполне незаслуженный эпитет “степного разбойника”»36.
Мы привели эту обширную цитату, чтобы показать, что образ султана Садыка как влиятельного политического деятеля и упорного многолетнего врага Российской империи в Центральной Азии в значительной степени создавался не только им самим и его братом-единомышленником, но и русскими властями. В противном случае совершенно непонятно, зачем нужно было публиковать на русском языке его воспоминания, в которых он так ярко описывает свои действия против русских властей. По-видимому, туркестанская администрация старалась подчеркнуть свои заслуги в укреплении российских позиций в Центральной Азии, коль скоро даже такой последовательный противник русских как Садык, в конце концов, понял бесперспективность своей борьбы и сдался русским. Весьма примечательно, что уже в начале XX в. это сочинение было востребовано российскими исследователями истории Туркестана — в частности, именно на него опирался Н. Павлов, включивший в свою «Историю Туркестана» (1910) отдельную главу о Садыке37.
Между тем, все вышеприведенные сведения о деятельности Садыка Кенесарина в Коканде, Бухаре, Хиве и в особенности в Кашгаре не подтверждают того утверждения, что этот деятель, и в самом деле, вел постоянную упорную борьбу против России. Его главной целью являлось создание собственного государства, в котором он обладал бы всей полнотой власти, на что имел право по своему происхождению. Вероятно, именно это он считал «путем своего отца», поскольку и Кенесары Касымов намеревался создать ханство и стать в нем верховным самовластным правителем.
По всей видимости, Садык не скрывал своих амбиций, находясь на службе у того или иного центрально-азиатского правителя (особенно по молодости), и местные власти старались по возможности обезопасить себя от его претензий. Весьма примечательно, что ни в одном среднеазиатском источнике, содержащем сообщения о Садыке, он не упоминается с титулом султана — ведь это автоматически означало бы, что он выше по статусу чем бухарские эмиры из рода Мангытов, кокандские ханы из династии Минг или хивинские ханы из династии Кунграт, и, следовательно, имеет больше прав на трон в этих государствах. В современных ему кокандских хрониках он фигурирует как Садык-бек или Садык-бек-тура: налицо «понижение» в статусе, поскольку «султан» означал представителя ханского рода, тогда как «бек» мог принадлежать и члену аристократического рода, и любому представителю военной или гражданской администрации. Титул же «тура», ранее принадлежавший только потомкам Чингис-хана, в Средней Азии в XVII—XVIII вв. стал употребляться в отношении ходжей — потомков почитаемых мусульманских святителей, а также представителей правящих родов нечингизидского происхождения (в частности — бухарских Мангытов). Поэтому бухарские и хивинские авторы спокойно именуют Садыка «тура» («тюря»), тем самым нисколько не вознося его над местными монархами и членами их семейств. Более того, вышеупомянутый бухарский историк Абдал-Азим Сами пишет, что «Сиддик-тюря казах считал себя потомком Чингиза. Предки его были правителями среди своих соплеменников в Дешт-и Кыпчак»38. Этими словами он выказывает, по меньшей мере, тень сомнения в происхождении Садыка и, как следствие, обоснованности его претензий на трон в ущерб эмирам из династии Мангытов.
Тем не менее, не приходится сомневаться, что среднеазиатские ханы вполне четко осознавали статус Садыка, чем и объясняется их интерес к его персоне. Нахождение на службе султана-Чингизида, да еще и сына хана (пусть даже самопровозглашенного) повышало степень контроля собственных кочевых подданных Коканда, Бухары и Хивы, а также давало надежду на то, что к ним могут присоединиться и кочевники из числа российских подданных, которые предпочли бы власть своего «природного» монарха иноземному господству39. Будь султан Садык менее амбициозен и более покладист, он вполне мог бы стать настоящим знаменем борьбы правителей Центральной Азии против русского продвижения в регион. Однако его властолюбие, приоритет личных интересов, несомненная отвага и отмеченная Е. Т. Смирновым способность вести за собой многочисленных кочевников представляли для среднеазиатских монархов опасность, которая перевешивала пользу от его использования в качестве такого знамени.
Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод, что султан Садык Кенесарин, делая ставку на свое происхождение от Чингис-хана как фактор легитимации власти, не учитывал политико-правовых реалий второй половины XIX в. и потому его попытки создать собственное «чингизидское» государство изначально были обречены на провал. В условиях противостояния среднеазиатских ханств продвижению Российской империи в регион он не мог не принять участия в этих событиях, прибегая к покровительству того или иного местного монарха. Однако все его действия в 1860—1870-е гг., в том числе и направленные против России, не дают оснований считать его одним из лидеров антироссийских сил в регионе в тот период и тем более вождем казахов в борьбе с «российскими колонизаторами». Понимали это и сами русские власти, которые, простив его за былые «прегрешения», никак не попытались ограничить его свободу в русских владениях (даже вытребовав из Бухары его семью, где она до этого времени пребывала в заложниках40). Более того, они сами постарались укрепить его образ как упорного противника России, чтобы подчеркнуть собственные успехи в Центральной Азии.
Примечания
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №14-03- 00322 «“Российский фактор” правового развития Центральной Азии в имперский период (XVIII — начало XX вв.): юридические аспекты фронтирной модернизации».
1. В разных источниках и исследованиях также фигурирует как Садик, Сидцик, Сыддык, Сыздык и пр.
2. ЗАЙЦЕВ И. В. «Насаб-наме-йи султан Садык» — история Кенесары Касымова и Садыка Кенесарина. Международная научно-практическая конференция «От Тюркского эля к Казахскому ханству»: Сб. докладов. М. 2016, с. 89.
3. КЕНЕСАРИН А. Султаны Кенисара и Садык. Ташкент. 1889 (переиздание: Алма-Ата. 1992).
4. Там же, с. 31.
5. Характеристика Садыка как борца с «русским царизмом» была представлена в диссертации Е.Д. Дильмухамедова, защищенной еще в 1946 г., но впервые опубликованной лишь в 2010 г., см.: ДИЛЬМУХАМЕДОВ Е.Д. Восстание казахов под руководством Кенесары Касымова в 1837—1847 гг. Алматы. 2010, с. 139, 142.
6. См. подробнее: МУКАНОВА Г.К. «Сын за отца не отвечает» (Архивные документы о судьбе Джафара Кенесарина). — Исследования молодых ученых. Известия АН Республики Казахстан. Серия общественных наук. 1992. № 2, с. 77—80.
7. В конце XVIII — начале XIX в. ряд родоплеменных подразделений казахов Старшего жуза признал своим ханом Адиля (сына хана Аблая), потомки которого сохраняли власть в жузе и к середине XIX века.
8. ТЕРЕНТЬЕВ М.А. История завоевания Средней Азии. Т. I. СПб. 1906, с. 252—257.
9. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 32—33. Любопытно отметить, что примерно в это же время явился с повинной к русским властям еще один «потомственный» мятежник — султан Кошкарбай, сын Саржана, родного брата Кенесары и, следовательно, двоюродный брат Тайчика, Ахмета и Садыка. Оренбургский генерал-губернатор А.А. Катенин отнесся к нему весьма благожелательно и даже включил в состав казахской делегации, отправившейся вскоре в Петербург, на прием к императору. См.: Письма к Ч.Ч. Валиханову. В кн.: ВАЛИХАНОВ Ч.Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Алма-Ата. 1985, с. 202.
10. См., напр.: ВАСИЛЬЕВ А.Д. «Знамя и меч от падишаха». Политические и культурные контакты ханов Центральной Азии и Османской империи (середина XVI — начало XX вв.). М. 2014, с. 227—228; ИСИЕВ Д.А. Уйгурское государство Йэттишар (1864—1877). М. 1981, с. 19; ХОДЖАЕВ А. Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан (Колониальная политика Цинского Китая во второй половине XIX в.). М. 1979, с. 31.
11. KIM Н. Holy War in China: The Muslim rebellion and state in Chinese Central Asia, 1864—1877. Stanford. 2004, p. 48, 60, 65. Автор при этом ссылается на сведения Ч.Ч. Валиханова о некоем Садык-беке, чей предок еще в середине XVIII в. признал власть империи Цин, за что получил потомственную должность хакима Ташмалыка. См.: ВАЛИХАНОВ Ч.Ч. О состоянии Алтышара или Шести восточных городов китайской провинции Нан-лу (Малой Бухарин), в 1858—1859 годах. В кн.: ВАЛИХАНОВ Ч.Ч. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 3. Алма-Ата. 1985, с. 160. Однако нет оснований полагать, что Валиханов имел в виду именно участника событий 1864 г., поскольку последние его сведения о Восточном Туркестане относятся к концу 1850-х годов. Возможно, причиной такой версии стала информация о некоем Садык-беке, хакиме Янги-Хисара на службе у империи Цин, который в 1830 г. оказал поддержку Юсуф-ходже (отцу Бузрук-ходжи) и сопровождавшему его кокандскому отряду. См.: NEWBY L.J. The Empire and the Khanate: A Political History of Qing Relations with Khoqand c. 1760—1860. Leiden-Boston. 2005, p. 157—158.
12. См., в частности: BOULGER D.CH. The life of Yakoob Beg, athalik Ghazi and Badaulet, ameer of Kashgar. London. 1878, p. 86-87, 103-104, 107, 117; БЕЙСЕМБИЕВ T.K. Кокандская историография. Исследование по источниковедению Средней Азии XVIII—XIX веков. Алматы. 2009, с. 286, 316—317,426. См. также: The Life of Alimqul: A Native Chronicle of Nineteenth Century Central Asia. L.-N.Y. 2003, p. 31—32.
13. ПАВЛОВ H. История Туркестана в связи с кратким историческим очерком сопредельных стран. Ташкент. 1910, с. 164.
14. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 46; БЕЙСЕМБИЕВ Т.К. Ук. соч., с. 393, 676.
15. БАРТОЛЬД В.В. События перед хивинским походом 1873 года по рассказу хивинского историка. В кн.: БАРТОЛЬД В.В. Сочинения. Т. II. Ч. 2. М. 1963, с. 406.
16 КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 48.
17 Восьмые Большаковские чтения. Оренбургский край как историко-культурный феномен: сборник статей международной научно-практической конференции. Оренбург. 2016.
18. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 56-61; МАКШЕЕВ А.И. Исторический обзор Туркестана и наступательного движения в него русских. СПб. 1890, с. 252, 261. См. также: БЕЙСЕМБИЕВ Т.К. Ук. соч., с. 305, 549. БЕКМАХАНОВА Н.Е. Россия и Казахстан в освободительном движении. Последняя четверть XVIII — первая половина XIX века. М. 2004, с. 260.
19. ИСКАНДАРОВ Б.И. Восточная Бухара и Памир во второй половине XIX в. Ч. I. Душанбе. 1962, с. 134—136.
20. Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина. 1868 — начало 1873. М. 2006, с. 87.
21. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 63-64.
22. МИРЗА АБ ДАЛ’АЗ ИМ САМИ. Та’рих-и салатин-и мангитийа (История мангытских государей). М. 1962, с. 94.
23. Воспоминания генерал-фельдмаршала..., с. 87.
24. БЕЙСЕМБИЕВ Т.К. Ук. соч., с. 446.
25. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 66-67.
26. БАРТОЛЬД В.В. Ук. соч., с. 406-407.
27. См., напр.: БУХЕРТ В. «Войска наши такая прелесть, что нельзя представить ничего лучшего». Первый туркестанский генерал-губернатор: 12 лет переписки. — Источник. Документы русской истории. 2003, № 1 (61), с. 7—8, 13.
28. МАК-ГАХАН ДЖ.А. Военные действия на Оксусе и падение Хивы. М. 1875, с. 89, 126. Описание действий туркестанского отряда в хивинскую экспедицию 1873 года. Ташкент. 1882, с. 156; Хивинская экспедиция 1873 г. Записки очевидца, сапера Е. Саранчова. СПб. 1874, с. 11, 164; ТУХТАМЕТОВ Т.Г. Россия и Хива в конце XIX — начале XX в. Победа Хорезмской народной революции. М. 1969, с. 25.
29. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 75.
30. БРЕГЕЛЬ Ю.Э. Хорезмские туркмены в XIX в. М. 1961, с. 225—226.
31. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 73-76.
32. Там же, с. 77; BOULGER D.CH. Ibid., р. 261-262.
33. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 78-79; ХОДЖАЕВ А. Ук. соч., с. 99
34. Согласно запискам А. Кенесарина, сначала из Кашгарии бежал Беккули-бек, а уж затем, получив ранение, за ним последовал и сам Садык. См.: КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 81. Однако английский современник событий Д.Ч. Булгер в биографии Якуб-бека утверждает, что они прибыли в Фергану вместе. См.: BOULGER D.CH. Ibid., р. 274.
35. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 82-83.
36. СМИРНОВ Е.Т. Предисловие. В кн.: КЕНЕСАРИН А. Султаны Кенисара и Садык. Ташкент. 1889, с. Ill—IV.
37. ПАВЛОВ Н. Ук. соч., с. 163-171.
38. МИРЗА АБДАЛ’АЗИМ САМИ. Ук. соч., с. 94.
39. В самом деле, во время восстания Абдул-Малика в Бухарском эмирате к Садыку присоединилось некоторое количество казахов из числа подданных Российской империи. См.: БУХЕРТ В. «Начало бухарской распре положил Абрамов». Письмо коменданта г. Ходжента полковника П.Г. Фавицкого. — Источник. Документы русской истории. 2002. № 3 (57), с. 63.
40. КЕНЕСАРИН А. Ук. соч., с. 83.
