Каримова Н. Э., Тулибаева Ж. М. Китайские и тимуридские источники о взаимоотношениях Китая и Центральной Азии в конце XIV - первой четверти XV в. // Вопросы истории. - 2019. - № 7. - С. 64-79.
Публикация посвящена истории взаимоотношений Китая с государствами Центральной Азии в конце XIV — первой четверти XV века. На основе анализа сведений из китайских и тимуридских источников, исследуются характерные особенности их посольских и торговых связей в рассматриваемый период. Работа подготовлена в рамках гранта Министерства образования и науки Республики Казахстан по финансированию фундаментальных и прикладных научных исследований.
Империя Мин (1368—1644) была провозглашена в Китае в 1368 г., но под властью нового правительства находились далеко не все провинции, составлявшие «собственно Китай». В конце XIV в. основные военные силы минского правительства были сосредоточены на северо-западных рубежах.
Для защиты сухопутных торговых путей в страны Центральной Азии и далее на Запад, а также в целях установления своего господства в Восточном Туркестане, первому китайскому императору Мин Тайцзу (1368—1398) необходимо было контролировать приграничные с Китаем северные территории.
Минская империя начала восстанавливать движение по сухопутным путям на Запад лишь в первой четверти XV в., предварительно укрепив отношения со странами Южных морей. Это было связано, прежде всего, с нестабильностью на северных границах Китая, где продолжались войны с монголами, кроме того, удаленностью первой минской столицы (Нанкина) от северо-западных границ. Перенос столицы в начале XV в. в Пекин не мог не способствовать возрастанию внимания к северо-западным сухопутным рубежам.
В условиях формирования в Китае нового централизованного государства главной задачей внешней политики минского правительства было «восстановление международного престижа как суверенного государства и прекращение вторжений извне»1. Достижение этих целей требовало гибкости при контактах с сопредельными странами.
Первое время императоры династии Мин проводили в отношении стран Туркестана политику «хуай жоу» (политика расслабления, добрым отношением привлекающая на свою сторону). Например, в главе 89 «Мин Тайцзун шилу» («Правдивые записи об императоре Мин Тайцзуне») отмечено: «Высочайшее указание ганьсуйскому цзунбингуаню (чиновник для поручений. — Н. К., Ж. Т.) Ли Биню: Мухаммад (Махама) из Бешбалыка направил посла с дарами. Торговцы из этого города поступают по своему желанию. Люди издалека... радушно принимать, заботиться, обязательно следить, чтобы добрым отношением привлекать на свою сторону.»2.
Во второй половине XIV в. для отношений минского двора с иноземными государствами был весьма характерен принцип «много давать и мало получать»3. При такой политике первоначальная форма торгового обмена в виде «даров-вознаграждений» стала трансформироваться. Имея при себе товары, помимо тех, что были предназначены императору, они обменивались ими с населением внутренних районов Китая. Торговые люди часто выдавали себя за посланцев с дарами, проникали в Китай и торговали в различных городах Ганьсу и Шаньси. Согласно историческим документам, «. послы из западных стран в большинстве своем купцы, под видом подношения даров, обладая покровительственной принадлежностью к различным ведомствам, действуют в собственных интересах»4.
Правители центральноазиатских государств под видом подношения подарков правящей династии Китая организовывали торговые отряды, снабжая их огромным количеством «даров», а на самом деле «товаров», которые те распродавали по дороге к китайской столице, а затем — на постоялых дворах в самой столице. Практика, когда ввозимые лошади делились на две части — десяток лошадей императору в дар, а остальные на продажу — часто использовалась членами дипломатических миссий.
Зарубежные посланники к минскому двору иногда пытались увеличить в списке преподносимой ими «дани» перечень подарков, предназначенных лично императору, надеясь получить в ответ еще более ценные дары. С этой целью иногда изготавливались фальшивые посольские грамоты. Более того, осознавая выгоду «дани» для себя, они просили «разрешения» приносить «дань». Например, в «Мин ши» отмечено, что «вожди варваров неоднократно добивались права приносить дань»5, «[варварам] разрешили приносить дань»6, «прислали людей с грамотой... с просьбой [разрешить] принесение [дани]»7. Были случаи отказа минского Китая от «дани», например, однажды минский император пригрозил Турфану «навечно запретить приносить дань»8. Иногда двор принимал компромиссные решения: «дань» не отвергать, однако «вознаграждение» уменьшить9.
Многочисленные факты нарушения сроков принесения иноземцами «дани», а также несоответствие числа упоминаний «даннических» посольств в китайских хрониках и династийных историях отмечают исследователи отношений минского Китая с государствами Центральной Азии. Если в «Мин шилу» упоминаются практически все приезды посольств, то в «Мин ши», в разделе «Бэньцзи» (Основные анналы) — только четверть. Еще меньше упоминаний о приезде посольств из государств Западного края в разделе «Сиюй чжуань».
Исследователи считают, что это связано с тем, что составители династийной истории «Мин ши» сохранили средний интервал принесения «дани» чужеземцами (примерно раз в три года), чтобы создать на бумаге иллюзию их подчинения установленным в Китае правилам, тогда как в действительности такая периодичность не соблюдалась10. Таким образом, существует еще одно подтверждение номинального характера «дани», приносимой минскому двору.
В китайских источниках сохранилось достаточно сведений о совместных посольствах стран, расположенных к западу от Китая. Например, в главе 254 «Мин Тайцзун шилу» записано: «в 20-й год Юнлэ (1422 г.) Чжэмаэрдин из Лючэна, а также кумульский даши (глава, учитель, наставник буддийской школы. — Н. К., Ж. Т.) Лудубудин и другие преподнесли две тысячи с лишним овец, [в ответ] пожалованы подарки»11. Там же, в главе 140, находится свидетельство того, что в «в 11-й год Юнлэ (1413 г.) из Хочжоу, Лючэна, Кашгара и других мест прибыли послы с дарами — западными лошадьми, львами, леопардами и др., в ответ пожалованы подарки»12.
В «Сиюй чжуань» («Повествовании о Западных странах»), в главе 332 «Мин ши» сказано, что в «середине правления Хунъу (1368—1398) из Самарканда несколько сот человек прибыли в Бешбалык. Их ван (глава, князь, правитель. — Н. К., Ж. Т.) Хайдар-ходжа (Хэйдыэр-хочжэ) направил цяньху (мингбаши, тысячник. — Н. К, Ж. Т.) Джамал ад-Дина (Хамалидин) с дарами. В 1391 г. достигли столицы, преподнесли лошадей.»13
Послы и торговцы из государств Центральной Азии часто прибывали с посольскими караванами к китайскому императорскому двору. Выше уже говорилось о приезде послов из Самарканда в Китай через Бешбалык. По данным китайских источников, за период правления в Китае первого императора Мин — Тайцзу (1368—1398) — Амир Тимур прислал семь посольств: в 1388 г. прибыл посол Мавлана Хафизи (Маньла Хафэйсы) с лошадьми (15 голов) и двумя верблюдами; в 1389 г. он же привез в Китай 205 лошадей; в 1392 г. Шайх Али (Шэхали) доставил лошадей, верблюдов и местные товары; на следующий год (1393) посольство из Самарканда привезло лошадей (84), верблюдов (6), ворсистую ткань (6 кусков) и другие местные товары; в 1395 г. посол Далимиши прибыл в столицу Китая с лошадьми (200); на следующий год он же пригнал 212 лошадей; наконец, в 1397 г. некто Алемадань (как отмечают китайские документы, мусульманин) и еще 20 человек, а также мусульманин Чжалула и его люди (191 чел.) пригнали в Китай 1095 лошадей14.
В главе 56 «Мин Тайцзун шилу» есть запись о послах, направленных из Самарканда Халил Султаном: «1408 г. Из Самарканда Шайх Нур ад-Дин (Шахэй Нуэрдин) и другие преподнесли лошадей...»15. В 1409 и 1410 гг. снова прибыли послы из Самарканда — Мухаммад и Ходжа Умар, которые преподнесли «лошадей, необработанный нефрит, нашатырь», в ответ им «пожалованы деньги, одежда». Это сведения также из «Правдивых записей о Тайцзуне» (гл. 62 и 71)16.
Все товары местного производства, преподносившиеся в качестве даров императорам династии Мин, можно классифицировать по следующим основным видам: домашние животные (лошади, верблюды, овцы); шкурки соболя, горностая, овец и других животных; хлопчатобумажные и шерстяные ткани, войлок, грубая шерстяная ткань, сотканная из овечьей шерсти, тафта и другие виды тканей; редкие животные, среди которых львы, леопарды, тигры, слоны; дорогие лекарственные растения и материалы — шафран (фанъухуа), панты, рога сайгаков, мастика (жусян); драгоценные и полудрагоценные камни для ювелирных изделий — нефрит (яшма), алмазы, агаты, кораллы; традиционная продукция ручного производства — булатные мечи, различные ножи, седла; а также другая разнообразная продукция — особый краситель (хуэйхуэйцин и хун хуа), такамахак (хутунлэй), зеркала, бронзовые колокола, нашатырь и др.
О применении некоторых из них сообщается в китайских источниках, например, о мастике (жусян), которую еще называют «лудунсян». Это затвердевшая смола соснового дерева, использовавшаяся в китайской медицине. Нашатырь также широко применялся в китайской медицине, а также в сельском хозяйстве и промышленности.
Особый краситель «хуэйхуэйцин» — это вид краски, необходимый при производстве фарфора. В «Правдивых записях» есть сведения о том, что «. хуэйхуэйцин мусульманские чужеземцы из западных стран привезли в дар, купить его трудно»17.
«Хун хуа» или «хуан лань» — сафлор, растение, которое проникло в Китай с Запада во II в. до н.э. В китайских источниках есть сведения, что растение «хуан лань» было привезено Чжан Цянем, известным китайским путешественником и дипломатом II в. до н.э., и быстро распространилось по стране. В течение многих веков последующие поколения сажали его и получали плоды. В высушенном виде оно употреблялось для окраски шелка.
В китайской литературе периода Хань (206 г. до н.э. — 220 г.) приводятся многочисленные данные о красителях, применяемых для окраски тканей. Одним из самых распространенных из них в течение всей истории Китая было красящее в синий цвет индиго, которое добывалось из ствола и листьев ряда растений, объединенных общим термином «лань» (синий). Впервые упоминание об индиго встречается в «Ши цзине»18. Для получения желтого цвета ткани красили корой бархатного дерева «бо». В древних китайских письменных источниках названо несколько растений, используемых для окраски тканей в черный цвет. Одним из красителей являлось растение «шу вэй», стебель и листья которого служили для изготовления красок19.
В книге «Золотые персики Самарканда» рассказывается о «хутунлэе», который еще называют «хутунцзянь, хутунлюй, такамахак», это — камедь (живица) «бальзамного тополя» (хутун). Камедь широко использовалась в медицине при лечении лихорадки, болезней желудка, а также при изготовлении ювелирных изделий. Камедь поступала в Китай из Ирана и центральноазиатского региона20.
«Хуцзюань даобу» — это вид хлопчатобумажной ткани, производимой в Восточном Туркестане, условно ее называли тюль, тафта. Выращивание хлопка в Туркестане имеет давнюю историю. Как отмечает китайский историк Хэ Янь, только после эпох Сун (960—1279) и Юань (1279—1368) хлопок проник во внутренние районы Китая21. И в начале эпохи Мин китайцы еще не могли полностью удовлетворять свои потребности в хлопке, во многом из-за противостояния с северными монголами. Таким образом, привозимая из стран Туркестана тафта, была одним из важных продуктов обмена с Китаем.
Ценные камни привозились, в основном, из районов Кашгара и Хотана, а редкие животные доставлялись из стран Центральной и Западной Азии и из других мест.
Важнейшей же статьей в товарообороте государств Туркестана с Китаем была торговля лошадьми. В северных районах славились усуньские и илийские скакуны, а в южных были известны породы «яньци», «хэчжун» и другие. В центральноазиатском регионе с древних веков занимались разведением знаменитых лошадей, среди которых китайские императоры особенно ценили ферганских скакунов, называя их «небесными» (тяньма) и «потеющими кровью» (ханьсюэ ма).
Далеко за пределами региона были известны самаркандские и хорезмские скакуны. Согласно источнику «Тан хуэйяо» («Сводное обозрение династии Тан»), «лошади Канго... это порода даваньских лошадей, описания очень схожи»22. Китайский историк Лань Ци, исследователь истории Самарканда, на основании данных многих письменных источников, делает вывод, что танские императоры мечтали заполучить самаркандских лошадей23.
Во время военных конфликтов Минской династии с северными монголами и чжурчжэнами 24 возникала острая потребность в большем количестве лошадей. В сложившейся ситуации императоры поощряли ввоз в страну и торговлю лошадьми на крупных базарах в Ганьчжоу, Лянчжоу, Ланьчжоу, Нинся. Количество лошадей увеличивалось вплоть до правления императора Цзяцзин (1521—1567).
По сведениям китайских источников, наибольшее число лошадей в период Мин поставлялось из Кумула и государства ойратов Вала. А во время правления Тяньшунь (1457—1464) из Вала пригнали самое большое число лошадей за один раз: тогда «прибыло свыше трех тыс. чел., пригнавших более 10 тыс. лошадей»25.
Центральноазиатские послы и торговцы вывозили из Китая чай, китайский шелк, фарфоровые изделия, ревень, мускус и другие товары. Исторические хроники эпохи Мин скрупулезно перечисляют китайские товары, которые пользовались спросом у чужеземцев. Например, в «Докладах императорам Мин из иноземных и даннических стран» имеются сведения о просьбах послов выдать им в ответ на принесенную «дань» определенные китайские товары.
На вывоз некоторых товаров, производившихся в Китае, были наложены запрет или ограничения. Например, в главе 71 «Мин Инцзун шилу» («Правдивые записи об императоре Мин Инцзуне») есть сведения о том, что в «5-й год Чжэнтун (1440 г.) из Кумула и других мест посол Тото-Бухуа (Токто) и другие прибыли ко двору с дарами, пожелали в награду поменять тафту на чай, тюль и другие товары. Чай является продуктом, запрещенным к вывозу за пределы Китая. Тюль и другие товары можно обменять...»26
Минские послы, направляясь в города Туркестана, кроме императорских указов брали с собой большое число дорогих предметов (золотую и серебряную посуду, фарфор и др.), которыми одаривали местных правителей, кроме того, жаловали им большое количество денег (цайби и хоби) и различные титулы. В китайских источниках эта форма обмена дарами названа «гун-цы», что дословно означает «дары — вознаграждения». В китайских источниках принято значение иероглифа «гун» — как «дань», но дары, подносимые императорам правящих династий Китая, нельзя было рассматривать всегда как свидетельство отношения вассала к своему сюзерену, тем более, что в ответ они получали подарки, по ценности иногда превосходившие преподнесенные дары27.
В главе 113 «Правдивых записей» приводятся сведения об ограничении на закупку чая: «В 4-й год Тяньшунь (1473 г.) кумульский чжуншунь-ван (правитель преданный и покорный. — Н. К., Ж. Т) Манавэньдашири и другие отправили посла Шидалимиши и других ко двору. Это посольство просит разрешения купить тюль, чай, фарфор и другие товары. на чай и металлические орудия нельзя обмениваться, только по специальному разрешению можно вывозить их за пределы Китая»28.
В главе 74 «Правдивых записей о Уцзуне (1506—1522), императоре династии Мин» («Мин Уцзун шилу») записано, что в «6-й год Чжэндэ (1511 г.) кумульский чжуншунь-ван Султан-Баязет (Сутань-Баяцзи) отправил посла Аду-ходжу и других с дарами, а те незаконно скупали чай у населения. Императорским указом [отмечено] нарушение государственных запретов. Законом нужно уменьшить награду»29.
Чай был одним из наиболее желанных предметов обмена с Китаем, он имел большое значение в повседневной жизни кочевников. Правящая династия Китая считала, что строгие правила, ограничивавшие вывоз чая из страны, являются действенной мерой по надзору и расширению китайского влияния на Туркестан. С точки зрения китайских чиновников, проводимая чайная политика обеспечивала контроль над «варварами» лучше, чем десятки тысяч хорошо вооруженных воинов30.
В «Своде законов династии Мин» приводятся следующие сведения о товарах, входивших в статью разрешенных для купли приезжавшим в столицу послам и торговцам. О посольстве из Кумула, посетившего столицу, говорилось, что каждому человеку было разрешено купить: «чай — 50 цзиней (примерно 0,5 кг), фарфор «цинхуа» — 50 штук, медно-оловяный сосуд для супа — штук, тонкий шелк (газ) каждого цвета по 15 кусков, тюль (тафта) — 30 кусков, 3 ткацких челнока, вручную сотканное полотно — 30 кусков, хлопок — 30 цзиней, цветной ковер — 2 штуки, бумажные кони (с изображением бодисатв) — 300 листов, красители — 5 цзиней, фрукты, сахарный песок, сухой имбирь, каждого по 30 цзиней, лекарств — 30 цзиней, слива “муме” — 30 цзиней, черно-белые квасцы — 10 цзиней. Неразрешенных товаров много. На постоялом дворе открыт базар на 5 дней...»31 Из примера видно, что торговцы вывозили из Китая в свои страны огромное количество товаров, которые выгодно продавали, поэтому в свои последующие поездки они брали с собой еще большее число даров, а на самом деле товаров, чтобы обменять их у населения Китая.
Послы и торговцы, составлявшие торгово-посольские караваны, отправленные под видом подношения даров, занимаясь куплей-продажей, по нескольку лет не возвращались домой. Например, в главе 3 «Мин Шицзун шилу» («Правдивых записей о Шицзуне, императоре династии Мин») сказано, что «в 1512 году турфанские [и] кумульские послы прибыли с дарами, торговали в столице. Остались на три-четыре года»32. Там же, в главе 100, есть сведения, что «в 1529 году из Кумула и других мест прибыли послы с дарами. По дороге останавливаются, торгуют, стремятся к выгоде, по прошествии года не возвращаются»33.
В качестве преференций для стран Туркестана, Минский двор позволял их посольствам не платить взимаемые налоги и свободно торговать с населением. Поощряя приезды центральноазиатских посольств, император Чэнцзу (1403—1425) таким образом использовал местную политическую власть этого региона для устранения монгольской угрозы с севера. Как отмечено в «Повествовании о Западных странах», в главе 332 «Мин ши», в год восхождения на трон (1403 г.) Чэнцзу издал высочайший указ, в котором, в частности, было сказано: «... отныне всех чужеземцев пропускать в Китай, повиноваться»34.
При подобной политике поощрения торговые караваны из стран, лежавших западнее Китая, «заполнили все дороги», их повозки, груженные товарами, «достигали более ста»35. В первую четверть XV в. торговые отношения Поднебесной с западными странами достигли наивысшего расцвета за весь период правления династии Мин.
Естественно, что количество посольств из Туркестана стало увеличиваться, а число людей в них расти. Иногда прибывало до десяти посольств в год из одного государства. Еще предыдущее не успевало уехать, как следующее уже приезжало. Количество людей в них было различным, самое многочисленное насчитывало свыше 1800 человек36.
Государства Центральной Азии старались поддерживать торговые отношения с Китаем, откуда поступали товары, ставшие уже необходимыми в повседневной жизни, а со стороны Минской династии торговля была важным действенным рычагом политического воздействия на ближайших соседей. Как пишет китайский историк Хэ Янь, правящие династии часто проводили так называемую политику «закрытых дверей» по отношению к отдельным странам Туркестана, наказывая таким образом их правителей37. Хотя на самом деле в китайских источниках есть свидетельства, как турфанский Султан-Ахмад, захватив Хами (Кумул), закрыл проход Цзяюйгуань, тем самым приостановив торговые отношения Китая с западными странами: «Султан-Ахмад... грабил все караулы, слышно напал на Сучжоу, опустошил Ганьчжоу. В 7-й год Хунчжи [1494 г.] закрыл Цзяюйгуань, прекратились дары из Сиюя (Западных стран), приказал недовольным возвратиться на Запад [домой], оставил 400 оседланных лошадей в Хами (Кумуле)...»38
И все же, несмотря на частые конфликты между правителями Восточного Туркестана и династии Мин, в эпоху Мин установились сравнительно стабильные и регулярные торговые отношения, которые положительным образом влияли на расширение экономических и культурных взаимосвязей и на подъем хозяйственной деятельности внутри этих стран. Огромную роль в этом сыграл возрожденный Великий шелковый путь.
Основатель династии Мин не уделял должного внимания отношениям с центральноазиатским регионом. Хотя, в китайских источниках есть записи о прибытии нескольких посольств от Амира Тимура за последние два десятилетия XIV столетия, вероятно, их составляли не официальные лица, а просто торговцы из Центральной Азии, которые называли себя посланниками Тимура, чтобы получить возможность заниматься коммерцией на рынке Китая. Купцы знали, что они могли проникнуть в Поднебесную только как официальные посланники, но не как частные лица39.
Первым немногочисленным миссиям из Центральной Азии был оказан сердечный прием. Этот краткий период хороших отношений закончился прибытием посольства из Самарканда в октябре 1394 г., которое привезло 200 лошадей и письмо, якобы написанное Амиром Тимуром. Письмо расхваливало китайского императора и признавало его выдающейся личностью в мире40. Однако использование в тексте послания самоуничижительных слов, таких как «не знаем, как отблагодарить за милость», «счастье, которое дотоле нам не было ведомо», «с почтением услышал о совершенствах мудрейшего»41, вызывает сомнение в подлинности данного письма. Трудно представить, чтобы Амир Тимур, известный жестким и воинственным характером, написал такое заискивающее официальное послание.
Минский император, тем не менее, польщенный «подчинением» известного мусульманского завоевателя, в 1395 г. послал дипломатическую миссию в Самарканд. Он отправил Фу Аня, Го Чжи, цензора Яо Чэня, евнуха Лю Вэя и еще 1500 чел., чтобы продемонстрировать свою благосклонность в обмен на лояльность. Ответное послание минского императора, в котором Амир Тимур именовался «вассалом», разгневало центральноазиатского правителя. Он распорядился задержать Фу Аня и все посольство, отправив их в турне по своей обширной территории от Самарканда до Исфахана с целью попытаться впечатлить своей империей42.
Два года спустя, в 1397 г., китайский двор, обеспокоенный судьбой своих посланников, направил второе посольство во главе со специальным уполномоченным Чэнь Дэвенем, чтобы навести справки, но и оно также было задержано Тимуром. В следующем году император Мин Тайцзу умер, а волнения в стране после его смерти временно отвлекли китайское правительство от дальнейших действий43. Тимуридский историограф Шараф ад-Дин Али Йазди, описывая события 1397 г., упоминает о прибытии китайских послов в ставку Амира Тимура во время его зимовки в селе Чиназ Ташкентского вилайета. Согласно сведениям придворного историографа, китайские послы преподнесли соответствующие подарки. Амир Тимур, хорошо приняв послов китайского императора, разрешил им вернуться44.
Новый император Китая Юнлэ, который взошел на престол в 1403 г., обеспокоенный тем, что послы, отправленные его отцом к Тимуру, все еще не вернулись из Центральной Азии, направил еще одно посольство, снабдив его 800 верблюдами45. Амир Тимур вновь задержал китайских посланников. По мнению американского историка Морриса Россаби, это преднамеренное оскорбление предвещало и подтверждало грандиозное намерение Тимура завоевать Китай и присоединить его к своей империи46. Россаби отмечает, что когда Амир Тимур начал свой поход на Восток, его сопровождали потомки монгольских ханов, которых он, возможно, планировал возвести на престол как новых правителей Китая47. С 1398 г. Тимур готовился к главному походу, посылая войска в восточном направлении к построенным фортам для обработки земель, чтобы обеспечить свою армию продовольствием в походе48. Китайский же двор, по всей видимости, был не в состоянии противостоять самой мощной силе того времени и, фактически, не осознавал всей серьезности возможного вторжения.
Сведения китайских и тимуридских источников о взаимоотношениях Китая и империи Амира Тимура ставят под сомнение утверждение тайваньского историка Сюй Юйху о связи между экспедициями Чжэн Хэ и несостоявшимся вторжением Амира Тимура в Китай.
Военно-морские экспедиции Чжэн Хэ к государствам Восточной Азии, в Индию, к восточному побережью Африки и в другие регионы были самыми захватывающими достижениями начала правления династии Мин. Естественно, что некоторые синологи стремились объяснить эти экспедиции потребностью минского двора стимулировать торговлю и подношения китайским императорам зарубежными посольствами, так называемой, «дани»; обеспечением себя роскошными вещами; желанием императора Юнлэ объявить иностранным правителям о своем воцарении на престол; его стремлением продемонстрировать соседям Китая процветание и мощь империи Мин, а также его попытками расширить знания о Китае во внешнем мире. Официальные хроники двора добавляют, что император хотел найти и, возможно, избавиться от экс-императора Чжу Юньвэня, которого он недавно сверг, но который не сгорел во дворце во время переворота, а ускользнул от преследования49.
Автор биографии Чжэн Хэ Сюй Юйху50 в работе, изданной в 1958 г., высказывал мнение о том, что император Мин предпринимал морские экспедиции для заключения военных союзов с государствами Персидского залива, побережья Красного моря и Индийского океана в борьбе против Амира Тимура, мощного правителя Центральной Азии. Сюй указывал, что китайские династии вообще и династия Мин в особенности, опасались военного вторжения с севера и запада страны51. Он считал, что Мины признавали серьезность угрозы, исходившей от Тимура, и что сражения Чжэн Хэ и умиротворение нескольких княжеств в Юго-Восточной Азии были незначительными инцидентами, не соответствовавшими ключевым задачам его миссии. В целом, как он указывал, истинные цели миссии состояли в том, чтобы укрепить обороноспособность Минов против «варваров» с Запада и помешать им использовать в своих интересах волнения, сопровождавшие утверждение Юнлэ на троне.
Как считает Сюй Юйху, минский двор не хотел ставить под угрозу миссию Чжэн Хэ и использовал поиск свергнутого императора как удобное прикрытие истинных намерений экспедиции, во всяком случае, император Юнлэ не уделял большого внимания поискам свергнутого им родственника.
Казалось бы, можно согласиться с аргументами тайваньского ученого. Мины действительно опасались нападений своих северных и западных соседей. Китай, в конце концов, вынес столетнее правление монголов и четыре столетия нападений на его границы киданей, чжурчжэней и тех же монголов. Минский двор воспользовался бы любой возможностью получить союзников против потенциальных или фактических врагов с Запада. Известный ученый Ло Цзунпан соглашается с Сюем, отмечающим, что «целью [миссии Чжэн Хэ], должно быть, была демонстрация сочетания (комбинации) дипломатии и военно-морской мощи, чтобы побудить морские державы оказать поддержку Китаю в течение надвигающегося столкновения Китая с империей Тимура»52.
Более тщательное исследование отношений Амира Тимура с минским Китаем, однако, подвергает серьезным сомнениям гипотезу Сюя, который не в состоянии объяснить несколько отправных моментов.
Во-первых, если император Юнлэ смог израсходовать огромные материальные и людские ресурсы для экспедиций Чжэн Хэ, включая 317 судов и 27 870 чел. для первой экспедиции 1405 г.53, главным образом, чтобы заполучить союзников и открыть «второй фронт» против Амира Тимура, то не лучше ли было обеспечить перегруппировку войск и дополнительные поставки для своих армий на северо-западной границе? Нет никаких свидетельств, что Мины усиленно готовились встретить приближение армии Амира Тимура. Исследование китайских хроник приводит только к одной ссылке на силы, надвигавшиеся на Китай. Мы уже приводили сведения из «Мин ши», где император Китая приказывает своему главнокомандующему в Ганьсу сделать адекватные приготовления против предполагавшегося вторжения Амира Тимура.
Во-вторых, два основных отчета о рейдах Чжэн Хэ, написанных компаньонами адмирала, опускают упоминание об Амире Тимуре. Если главной целью этих миссий было заключение военных союзов против правителя Самарканда, можно было бы предположить, что они отразят результаты этих предприятий.
В-третьих, хотя дата первой экспедиции Чжэн Хэ совпадает с предполагавшимся вторжением Амира Тимура, шесть других военно-морских предприятий были проведены в периоды, когда минский двор и преемники Тимура достигли гармоничных коммерческих и дипломатических отношений. Если военная угроза Амира Тимура уже миновала, то почему Китай отправил такие дорогостоящие миссии в Юго-Восточную Азию, вокруг Индийского океана и к восточному побережью Африки?
В-четвертых, в своих первых трех экспедициях 1405—1407, 1407— 1409 и 1409—1411 гг. Чжэн Хэ не проник дальше южной части Индии.
Его путешествия не привели к государству, которое, возможно, могло бы стать союзником Китая против Амира Тимура. Четвертая экспедиция Чжэн Хэ дошла до государств Персидского залива, но поход начался в 1413 г., спустя годы после смерти Амира Тимура и после возобновления мирных и взаимовыгодных отношений между Минами и Тимуридами.
Таким образом, с большой долей уверенности можно предположить, что связи между экспедициями Чжэн Хэ и неосуществленным вторжением Амира Тимура в Китай нет. Более вероятные объяснения морских путешествий Чжэн Хэ лежат в дипломатических и коммерческих целях минского двора в Юго-Восточной Азии и других регионах, которые посетил адмирал.
Отношения же Китая и династии Тимуридов стабилизировались. Борьба за престол стала более неотложным делом в государстве Тимуридов, и, наконец, Шахрух (1377—1447), четвертый сын Амира Тимура, стал управлять империей своего отца. В 1407 г. Халил Султан отпустил Фу Аня и семнадцать выживших из 1500 китайцев, первоначально принявших участие в посольстве к Амиру Тимуру. Он также обеспечил сопровождение отправлявшихся домой китайцев, которые, вернувшись домой в Нанкин ко двору императора Юнлэ, сообщили о политической ситуации в государствах Центральной Азии54.
С 1408 г. султан Шахрух, став преемником отца, продолжил обмен посольствами с Китаем. В свою очередь, возможно посчитав, что смерть Тимура предоставила случай улучшить отношения между странами, император Юнлэ направил посольство в Герат с соболезнованиями по поводу смерти правителя. Главой китайского посольства был назначен Байэрцзиньтай, который по своему этническому происхождению не являлся ханьцем, что должно было еще раз свидетельствовать о расположении минского двора к этим взаимоотношениям55.
Посольство было любезно принято в Герате в начале 1409 года. Сведения об этом содержатся и в тимуридских источниках. Историограф Гератского двора Камал ад-Дин 'Абд ал-Раззак Самарканди в «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» («Место восхода двух созвездий и слияния двух морей») сообщает о первом визите китайских послов, которые прибыли ко двору Шахруха от имени китайского государя. Они приехали с подарками и передали слова соболезнования по случаю смерти Амира Тимура. По сообщению Камал ад-Дина 'Абд ал-Раззака Самарканди, Шахрух «оказал всяческую милость им и разрешил возвратиться»56. В сочинении «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» при изложении исторических событий 1412—1413 гг. приводится текст письма китайского императора, отправленного к Шахруху57.
У Фасиха Ахмада ал-Хавафи в его «Муджмал-и Фасихи» («Фасихов свод») также упоминается о прибытии китайских послов от минского императора во главе с Бу-таджин и Би-таджин. Послы вручили подарки и подношения, привезенные из Китая, правителю государства Шахруху58.
Совместные центральноазитские посольства в Китай привозили много лошадей, львов и другие товары в дар. Например, в 1413 г. посольский караван составили торговцы городов Шираз, Герат, Самарканд, Турфан, Караходжа, Кашгар, которые достигли Нанкина с лошадьми, леопардами и львами, предназначенными для императора Юнлэ59.
Необходимо отметить, что Юнлэ, в отличие от других китайских императоров, искренне интересовался исследованиями новых территорий. Он расспрашивал у прибывших послов о караванных маршрутах, расположении и передвижении монгольских племен. Память о монгольском господстве была еще свежа, отец Юнлэ сверг последнего монгольского хана династии Юань, и монголы продолжали представлять серьезную военную угрозу Минам. Ни один китайский император раннее не добивался такой известности как Юнлэ, и при этом ни один последующий император не предпринимал столько усилий, чтобы наладить отношения с зарубежными странами.
В 11-й год своего правления (1413 г.) Юнлэ распорядился об отправке дипломатической миссии на запад с «ответными подарками» и шелком, которые необходимо было раздаривать местным правителям по пути следования каравана, чтобы заложить основы для будущих хороших отношений с правителями западных от Китая стран60. По настоянию императора глава делегации должен был обладать определенными дипломатическими способностями, так как предполагалось, что самая важная остановка посольства будет в Герате. Учитывая характер последних посланий хакана Шахруха к Юнлэ, нужно было отправить наиболее опытного и искусного дипломата. Император Юнлэ выбрал для этой миссии государственного служащего по имени Чэнь Чэн, которого сопровождали в первой поездке в Центральную Азию Ли Сянь, Ли Да и дворцовые евнухи. Чэнь имел большой опыт участия в зарубежных миссиях и до этой поездки. Кроме того, он служил в Палате Ритуалов, где «несомненно сталкивался с посланниками из разных мест»61.
Успешное завершение дипломатической миссии Чэнь Чэна и собранные им сведения о народах Центральной Азии значительно продвинули развитие отношений между Минами и их западными соседями. Китайский двор богато вознаградил посланников из Самарканда, Герата, Турфана, Шираза и Караходжи, сопровождавших Чэнь Чэна при его возвращении из Центральной Азии. Выражая свое расположение к представителям иноземных государств, император устроил для них прием и одарил шелками и серебром62.
На следующий год после завершения своей первой экспедиции в Центральную Азию, Чэнь Чэн, сопровождаемый евнухом Лу Анем, вновь направляется в Герат. Чэнь и Лу передали письмо китайского императора хакану Шахруху. Китайские источники не упоминают о нем, но копия письма сохранилась в тимуридских источниках. Так, Абд ар-Раззак Самарканди при изложении событий 1417 г. пишет о прибытии китайских послов в сопровождении 300 чел., во главе с чиновниками Би-Бачин, Ту-Бачин, Жат-Бачин и Татк-Бачин с соответствующим посланием63.
После общепринятых приветствий в письме выражалось пожелание китайской стороны поддерживать хорошие отношения и свободную торговлю. В «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» сказано, что послы привезли в дар соколов, атлас и парчу, таргу, фарфор и другие многочисленные подношения64 Шахрух был, очевидно, впечатлен таким вниманием и ценными подарками, поскольку снарядил ответное посольство во главе с послом Ардашером таваджи, чтобы сопроводить Чэня в обратный путь65. На этот раз император Юнлэ наградил Чэнь Чэна за успешную миссию повышением. Еще одно китайское посольство покинуло Китай 30-го числа 10-го месяца 1418 г., что подтверждало хорошие взаимоотношения между Минами и Тимуридами. Чэнь Чэн не принимал участия в этой экспедиции, но евнух Ли Да, который служил в первой миссии Чэня в Центральную Азию, был во главе миссии. Посол Ардашер таваджи вернулся в Герат осенью 1419 г. в сопровождении очередных китайских послов, доставивших Шахруху подарки и письмо императора, полный текст которого приводится в сочинении Абд ар-Раззака Самарканди66. Из Герата одна часть китайского посольства направилась в иранский Шираз, где в то время правил Ибрагим Султан, сын Шахруха, а вторая — в Хорезм, к эмиру Шахмалику67.
Очередное совместное посольство от правителей государств Центральной Азии прибыло в Пекин 14-го числа 12-го месяца 1420 г. и было принято китайским императором. Посольство от хакана Шахруха возглавляли послы Шади-ходжа и Кукча, от имени султана Байсунгура присутствовали послы Султан Ахмад и ходжа Гийас ад-Дин наккаш, от имени Мирзы Сойургатмыша — посол Ургудак. Посольство правителя Хорезма эмира Гийас ад-Дина Шахмалика (1413—1426) представлял посол Урду-ван68.
В сочинении «Зубдат ат-таварих-и Байсунгури» («Байсунгуровы сливки летописей») приводится текст дневника ходжи Гийас ад-Дина наккаша. Хафиз-и Абру пишет, что посол начал вести свой дневник с того дня, как он выехал из Герата. День за днем записывал все, что видел в пути. Он описывал состояние дорог, городов, областей по которым проходило посольство, их благоустройство, местные обычаи, местных правителей, образ жизни и методы их правления. Все его путевые заметки за период с 1419 по 1422 г. были сделаны без пристрастия и предубеждения69.
Отдельные главы дневника ходжа Гийас ад-Дина в последующем были включены историографами в их рукописные сочинения. Полный текст дневника на русском языке в переводе А. Буриева впервые был опубликован в 2009 году70. Дневник путешествия Гийас ад-Дина в Китай — один из важных источников для изучения дипломатических и торговых связей государств Центральной Азии с Китаем. Представители посольства были приняты императором, сопровождали его на охоте и развлекались на многочисленных приемах. Так как посланники центральноазиатских правителей проживали в Пекине около шести месяцев, наблюдения Гийас ад-Дина охватывают много аспектов жизни китайского общества и неоценимы для изучения минского Китая.
В свою очередь, китайский император Юнлэ в июле 1420 г. поручил Чэнь Чэню возглавить очередное посольство в Центральную Азию. Продолжая традицию включения евнухов в состав посольств, направлявшихся в Западные страны, его сопровождал евнух по имени Го Цзин. Немного известно об этой миссии. Ни в тимуридской историографии, ни в хрониках Мин нет подробных отчетов о ней. Возможно, подобные миссии больше не были новинкой и, в свете нормализовавшихся отношений между Китаем и империй Тимуридов, уже не привлекали пристального внимания со стороны летописцев. Все, что известно о посольстве, это то, что оно достигло Герата, пройдя Самарканд, Хорезм, Бадахшан и другие государства, стимулировав эти страны посылать торговые посольства в Китай.
После кончины императора Юнлэ в августе 1424 г., минский двор сократил число, а в последующем полностью прекратил отправку посольств в Центральную Азию, впрочем, как и в Юго-Восточную Азию и другие регионы.
Совершенно очевидно, что первые правители династии Мин ценили тех, кто имел опыт ведения дел с иностранцами. Они вновь и вновь отправляли таких дипломатов как Фу Ань, Ишиха, Чэнь Чэн в Западные страны. Благодаря их отчетам, китайский двор был достаточно информирован о положении, обычаях и административной системе государств Центральной Азии.
Китайская внешнеполитическая активность в Центральной Азии приходилась на эпохи Хань и Тан. В послетанский период отношения практически прекратились, и империи Мин пришлось начинать свою центральноазиатскую политику почти с той же исходной точки, что и Хань во II в. до н.э. Правление династии Мин продолжалось на протяжении почти трех веков, сопровождавшихся периодами подъема и годами смут, но достичь величия Танской империи она так и не смогла. Тем не менее, мы можем отметить, что, несмотря на первоначальные трения, дипломатические и торговые отношения Китая и государств Центральной Азии в рассматриваемый период развивались достаточно интенсивно, о чем свидетельствуют материалы китайских и тимуридских источников.
Примечания
1. История дипломатии. Т. 5. Кн. 1. М. 1974, с. 223.
2. ХЭ ЯНЬ. Миндай Сиюй юй Чжунъюаньды тунгун хуши маои (ХЭ ЯНЬ. О взаимной торговле Китая с Западными странами в эпоху Мин). — Синьцзян лиши яньцзю (Исследования по истории Синьцзяна). № 2, 1986, с. 43.
3. БОКЩАНИН А.А. Китай и страны Южных морей в XIV—XVI вв. М. 1968, с. 39.
4. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна). Пекин. 1987, с. 233.
5. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 329. Шанхай. 1958, с. 31 829 (3637а).
6. Там же, с. 31 829 (36376).
7. Там же.
8. Там же, с. 31 826 (3634а).
9. Там же, с. 31 832 (36406).
10. ЗОТОВ О.В. Китай и Восточный Туркестан в XV— VIII вв. М. 1991, с. 79.
11. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 226.
12. Там же, с. 226.
13. Там же, с. 222.
14. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 43.
15. Там же.
16. Там же.
17. ШЕФФЕР Э. Золотые персики Самарканда. М. 1981, с. 250—251.
18. ЛУБО-ЛЕСНИЧЕНКО Е. Древние китайские шелковые ткани и вышивки V в. до н.э. — III в.н.э. Л. 1961, с. 23.
19. Там же.
20. ШЕФФЕР Э. Ук. соч., с. 250—251.
21. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 45.
22. ЛАНЬ ЦИ. Цзиньтаодэ гусян — Самаэркань (ЛАНЬ ЦИ. Родина «золотых персиков» — Самарканд). Пекин. 2016, с. 27.
23. Там же.
24. Чжурчжэни — конфедерация племен тунгусского происхождения, обитавших на территории Северо-Восточного Китая, Северной Кореи, Приамурья и Приморья России в X— VII вв. В 1635 г. император Хуантайцзи (1592—1643), основатель династии Цин, распорядился изменить название своего народа с «чжурчжэни» на «маньчжуры».
25. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 43.
26. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 236.
27. ДУМАН Л.И. Внешнеполитические связи древнего Китая и истоки даннической системы. В кн.: Китай и соседи. М. 1970, с. 13—50.
28. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 236.
29. Там же, с. 237.
30. МАРТЫНОВ А.С. О некоторых особенностях торговли чаем и лошадьми в эпоху Мин. В кн.: Китай и соседи в древности и средневековье. М. 1970, с. 234—250.
31. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 237.
32. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 46.
33. Там же.
34. Там же, с. 42—43.
35. Там же, с. 43.
36. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 219.
37. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 42—50.
38. ЧЖУН ФАН. Историко-географическое описание Кумула. Тайбэй. 1968, с. 19.
39. ROSSABI M. Ming China and Turfan, 1406—1517. — Central Asiatic Journal. Vol. 16, № 3, 1972, p. 224.
40. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 223.
41. Китайские документы и материалы по истории Восточного Туркестана, Средней Азии и Казахстана XIV— 1Х вв. Алматы. 1994, с. 45.
42. BRETSCHNEIDER E. Medieval Researches from Estern Asiatic Sources. Vol. II. London. 1910, p. 145.
43. FRANKE W. Addenda and Corrigenda to Pokotilov’s History of the Eastern Mongols During the Ming Dynasty. — Studia Serica. No. 3, 1949, p. 2—24.
44. ШАРАФ АД-ДИН ‘АЛИ ЙАЗДИ. Зафар-наме. Ташкент. 1972, л. 295а.
45. TELFER J. B. The Bondage and Travels of Johann Schiltberger, a Native of Bavaria, in Europe, Asia, and Africa 1396—1427. London. 1879, p. 28.
46. ROSSABI M. Cheng Ho and Timur: Any relation? — Oriens Extremus. December, Vol. 20, No. 2, 1973, p. 132.
47. Ibidem.
48. Ibidem.
49. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 332. Шанхай. 1958, с. 31 596 (3405аб).
50. XU YUHU. Cheng Не pingchuan (СЮЙ ЮЙХУ Жизнеописание Чжэн Хэ). Taibei. 1958.
51. Ibid., p. 21—22.
52. LO JUNGPANG. Policy Formulation and Decision-Making on Issues Respecting Peace and War. In: Chinese Government in Ming Times: Seven Studies. New York. 1969, p. 54—55.
53. MILLS J.V.G. The Overall Survey of the Ocean’s Shores’. Cambridge. 1970, p. 10.
54. Ibidem.
55. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 222.
56. 'АБД АР-РАЗЗАК САМАРКАНДИ. Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн. Лахор. 1933, с. 128—129.
57. Там же, с. 219—220.
58. ФАСИХ ХАВАФИ. Муджмал-и Фасихи. Дж. II. Тус — Мешхед. 1961, с. 210.
59. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 332. Шанхай. 1958, с. 31 864 (3672б).
60. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 230.
61. ROSSABI M. Two Ming envoys to Inner Asia. — Tong Pao. Vol. 62, No. 1—5, 1976, p. 18.
62. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 230.
63. 'АБД АР-РАЗЗАК САМАРКАНДИ. Ук. соч., с. 354—355.
64. Там же, c. 354.
65. Там же, с. 355.
66. Там же, с. 382—386.
67. Там же, с. 418.
68. ХАФИЗ-И АБРУ Зубдат ат-таварих-и Байсунгури. Стамбул. Рукопись Библиотеки Фатих, № 4371/I, л. 578б.
69. Там же, л. 578а-591а.
70. Материалы по истории Казахстана и Центральной Азии. Вып. I. Астана. 2009, с. 168—206.