Каримова Н. Э., Тулибаева Ж. М. Китайские и тимуридские источники о взаимоотношениях Китая и Центральной Азии в конце XIV - первой четверти XV в.

   (0 отзывов)

Saygo

Каримова Н. Э., Тулибаева Ж. М. Китайские и тимуридские источники о взаимоотношениях Китая и Центральной Азии в конце XIV - первой четверти XV в. // Вопросы истории. - 2019. - № 7. - С. 64-79.

Публикация посвящена истории взаимоотношений Китая с государствами Центральной Азии в конце XIV — первой четверти XV века. На основе анализа сведений из китайских и тимуридских источников, исследуются характерные особенности их посольских и торговых связей в рассматриваемый период. Работа подготовлена в рамках гранта Министерства образования и науки Республики Казахстан по финансированию фундаментальных и прикладных научных исследований.

Империя Мин (1368—1644) была провозглашена в Китае в 1368 г., но под властью нового правительства находились далеко не все провинции, составлявшие «собственно Китай». В конце XIV в. основные военные силы минского правительства были сосредоточены на северо-западных рубежах.

Для защиты сухопутных торговых путей в страны Центральной Азии и далее на Запад, а также в целях установления своего господства в Восточном Туркестане, первому китайскому императору Мин Тайцзу (1368—1398) необходимо было контролировать приграничные с Китаем северные территории.

Минская империя начала восстанавливать движение по сухопутным путям на Запад лишь в первой четверти XV в., предварительно укрепив отношения со странами Южных морей. Это было связано, прежде всего, с нестабильностью на северных границах Китая, где продолжались войны с монголами, кроме того, удаленностью первой минской столицы (Нанкина) от северо-западных границ. Перенос столицы в начале XV в. в Пекин не мог не способствовать возрастанию внимания к северо-западным сухопутным рубежам.

В условиях формирования в Китае нового централизованного государства главной задачей внешней политики минского правительства было «восстановление международного престижа как суверенного государства и прекращение вторжений извне»1. Достижение этих целей требовало гибкости при контактах с сопредельными странами.

Первое время императоры династии Мин проводили в отношении стран Туркестана политику «хуай жоу» (политика расслабления, добрым отношением привлекающая на свою сторону). Например, в главе 89 «Мин Тайцзун шилу» («Правдивые записи об императоре Мин Тайцзуне») отмечено: «Высочайшее указание ганьсуйскому цзунбингуаню (чиновник для поручений. — Н. К., Ж. Т.) Ли Биню: Мухаммад (Махама) из Бешбалыка направил посла с дарами. Торговцы из этого города поступают по своему желанию. Люди издалека... радушно принимать, заботиться, обязательно следить, чтобы добрым отношением привлекать на свою сторону.»2.

Во второй половине XIV в. для отношений минского двора с иноземными государствами был весьма характерен принцип «много давать и мало получать»3. При такой политике первоначальная форма торгового обмена в виде «даров-вознаграждений» стала трансформироваться. Имея при себе товары, помимо тех, что были предназначены императору, они обменивались ими с населением внутренних районов Китая. Торговые люди часто выдавали себя за посланцев с дарами, проникали в Китай и торговали в различных городах Ганьсу и Шаньси. Согласно историческим документам, «. послы из западных стран в большинстве своем купцы, под видом подношения даров, обладая покровительственной принадлежностью к различным ведомствам, действуют в собственных интересах»4.

Правители центральноазиатских государств под видом подношения подарков правящей династии Китая организовывали торговые отряды, снабжая их огромным количеством «даров», а на самом деле «товаров», которые те распродавали по дороге к китайской столице, а затем — на постоялых дворах в самой столице. Практика, когда ввозимые лошади делились на две части — десяток лошадей императору в дар, а остальные на продажу — часто использовалась членами дипломатических миссий.

Зарубежные посланники к минскому двору иногда пытались увеличить в списке преподносимой ими «дани» перечень подарков, предназначенных лично императору, надеясь получить в ответ еще более ценные дары. С этой целью иногда изготавливались фальшивые посольские грамоты. Более того, осознавая выгоду «дани» для себя, они просили «разрешения» приносить «дань». Например, в «Мин ши» отмечено, что «вожди варваров неоднократно добивались права приносить дань»5, «[варварам] разрешили приносить дань»6, «прислали людей с грамотой... с просьбой [разрешить] принесение [дани]»7. Были случаи отказа минского Китая от «дани», например, однажды минский император пригрозил Турфану «навечно запретить приносить дань»8. Иногда двор принимал компромиссные решения: «дань» не отвергать, однако «вознаграждение» уменьшить9.

Многочисленные факты нарушения сроков принесения иноземцами «дани», а также несоответствие числа упоминаний «даннических» посольств в китайских хрониках и династийных историях отмечают исследователи отношений минского Китая с государствами Центральной Азии. Если в «Мин шилу» упоминаются практически все приезды посольств, то в «Мин ши», в разделе «Бэньцзи» (Основные анналы) — только четверть. Еще меньше упоминаний о приезде посольств из государств Западного края в разделе «Сиюй чжуань».

Исследователи считают, что это связано с тем, что составители династийной истории «Мин ши» сохранили средний интервал принесения «дани» чужеземцами (примерно раз в три года), чтобы создать на бумаге иллюзию их подчинения установленным в Китае правилам, тогда как в действительности такая периодичность не соблюдалась10. Таким образом, существует еще одно подтверждение номинального характера «дани», приносимой минскому двору.

В китайских источниках сохранилось достаточно сведений о со­вместных посольствах стран, расположенных к западу от Китая. Например, в главе 254 «Мин Тайцзун шилу» записано: «в 20-й год Юнлэ (1422 г.) Чжэмаэрдин из Лючэна, а также кумульский даши (глава, учитель, наставник буддийской школы. — Н. К., Ж. Т.) Лудубудин и другие преподнесли две тысячи с лишним овец, [в ответ] пожалованы подарки»11. Там же, в главе 140, находится свидетельство того, что в «в 11-й год Юнлэ (1413 г.) из Хочжоу, Лючэна, Кашгара и других мест прибыли послы с дарами — западными лошадьми, львами, леопардами и др., в ответ пожалованы подарки»12.

В «Сиюй чжуань» («Повествовании о Западных странах»), в главе 332 «Мин ши» сказано, что в «середине правления Хунъу (1368—1398) из Самарканда несколько сот человек прибыли в Бешбалык. Их ван (глава, князь, правитель. — Н. К., Ж. Т.) Хайдар-ходжа (Хэйдыэр-хочжэ) направил цяньху (мингбаши, тысячник. — Н. К, Ж. Т.) Джамал ад-Дина (Хамалидин) с дарами. В 1391 г. достигли столицы, преподнесли лошадей.»13

Послы и торговцы из государств Центральной Азии часто прибывали с посольскими караванами к китайскому императорскому двору. Выше уже говорилось о приезде послов из Самарканда в Китай через Бешбалык. По данным китайских источников, за период правления в Китае первого императора Мин — Тайцзу (1368—1398) — Амир Тимур прислал семь посольств: в 1388 г. прибыл посол Мавлана Хафизи (Маньла Хафэйсы) с лошадьми (15 голов) и двумя верблюдами; в 1389 г. он же привез в Китай 205 лошадей; в 1392 г. Шайх Али (Шэхали) доставил лошадей, верблюдов и местные товары; на следующий год (1393) посольство из Самарканда привезло лошадей (84), верблюдов (6), ворсистую ткань (6 кусков) и другие местные товары; в 1395 г. посол Далимиши прибыл в столицу Китая с лошадьми (200); на следующий год он же пригнал 212 лошадей; наконец, в 1397 г. некто Алемадань (как отмечают китайские документы, мусульманин) и еще 20 человек, а также мусульманин Чжалула и его люди (191 чел.) пригнали в Китай 1095 лошадей14.

В главе 56 «Мин Тайцзун шилу» есть запись о послах, направленных из Самарканда Халил Султаном: «1408 г. Из Самарканда Шайх Нур ад-Дин (Шахэй Нуэрдин) и другие преподнесли лошадей...»15. В 1409 и 1410 гг. снова прибыли послы из Самарканда — Мухаммад и Ходжа Умар, которые преподнесли «лошадей, необработанный нефрит, нашатырь», в ответ им «пожалованы деньги, одежда». Это сведения также из «Правдивых записей о Тайцзуне» (гл. 62 и 71)16.

Все товары местного производства, преподносившиеся в качестве даров императорам династии Мин, можно классифицировать по следующим основным видам: домашние животные (лошади, верблюды, овцы); шкурки соболя, горностая, овец и других животных; хлопчатобумажные и шерстяные ткани, войлок, грубая шерстяная ткань, сотканная из овечьей шерсти, тафта и другие виды тканей; редкие животные, среди которых львы, леопарды, тигры, слоны; дорогие лекарственные растения и материалы — шафран (фанъухуа), панты, рога сайгаков, мастика (жусян); драгоценные и полудрагоценные камни для ювелирных изделий — нефрит (яшма), алмазы, агаты, кораллы; традиционная продукция ручного производства — булатные мечи, различные ножи, седла; а также другая разнообразная продукция — особый краситель (хуэйхуэйцин и хун хуа), такамахак (хутунлэй), зеркала, бронзовые колокола, нашатырь и др.

О применении некоторых из них сообщается в китайских источниках, например, о мастике (жусян), которую еще называют «лудунсян». Это затвердевшая смола соснового дерева, использовавшаяся в китайской медицине. Нашатырь также широко применялся в китайской медицине, а также в сельском хозяйстве и промышленности.

Особый краситель «хуэйхуэйцин» — это вид краски, необходимый при производстве фарфора. В «Правдивых записях» есть сведения о том, что «. хуэйхуэйцин мусульманские чужеземцы из западных стран привезли в дар, купить его трудно»17.

«Хун хуа» или «хуан лань» — сафлор, растение, которое проникло в Китай с Запада во II в. до н.э. В китайских источниках есть сведения, что растение «хуан лань» было привезено Чжан Цянем, известным китайским путешественником и дипломатом II в. до н.э., и быстро распространилось по стране. В течение многих веков последующие поколения сажали его и получали плоды. В высушенном виде оно употреблялось для окраски шелка.

В китайской литературе периода Хань (206 г. до н.э. — 220 г.) приводятся многочисленные данные о красителях, применяемых для окраски тканей. Одним из самых распространенных из них в течение всей истории Китая было красящее в синий цвет индиго, которое добывалось из ствола и листьев ряда растений, объединенных общим термином «лань» (синий). Впервые упоминание об индиго встречается в «Ши цзине»18. Для получения желтого цвета ткани красили корой бархатного дерева «бо». В древних китайских письменных источниках названо несколько растений, используемых для окраски тканей в черный цвет. Одним из красителей являлось растение «шу вэй», стебель и листья которого служили для изготовления красок19.

В книге «Золотые персики Самарканда» рассказывается о «хутунлэе», который еще называют «хутунцзянь, хутунлюй, такамахак», это — камедь (живица) «бальзамного тополя» (хутун). Камедь широко использовалась в медицине при лечении лихорадки, болезней желудка, а также при изготовлении ювелирных изделий. Камедь поступала в Китай из Ирана и центральноазиатского региона20.

«Хуцзюань даобу» — это вид хлопчатобумажной ткани, производимой в Восточном Туркестане, условно ее называли тюль, тафта. Выращивание хлопка в Туркестане имеет давнюю историю. Как отмечает китайский историк Хэ Янь, только после эпох Сун (960—1279) и Юань (1279—1368) хлопок проник во внутренние районы Китая21. И в начале эпохи Мин китайцы еще не могли полностью удовлетворять свои потребности в хлопке, во многом из-за противостояния с северными монголами. Таким образом, привозимая из стран Туркестана тафта, была одним из важных продуктов обмена с Китаем.

Ценные камни привозились, в основном, из районов Кашгара и Хотана, а редкие животные доставлялись из стран Центральной и Западной Азии и из других мест.

Важнейшей же статьей в товарообороте государств Туркестана с Китаем была торговля лошадьми. В северных районах славились усуньские и илийские скакуны, а в южных были известны породы «яньци», «хэчжун» и другие. В центральноазиатском регионе с древних веков занимались разведением знаменитых лошадей, среди которых китайские императоры особенно ценили ферганских скакунов, называя их «небесными» (тяньма) и «потеющими кровью» (ханьсюэ ма).

Далеко за пределами региона были известны самаркандские и хорезмские скакуны. Согласно источнику «Тан хуэйяо» («Сводное обозрение династии Тан»), «лошади Канго... это порода даваньских лошадей, описания очень схожи»22. Китайский историк Лань Ци, исследователь истории Самарканда, на основании данных многих письменных источников, делает вывод, что танские императоры мечтали заполучить самаркандских лошадей23.

Во время военных конфликтов Минской династии с северными монголами и чжурчжэнами 24 возникала острая потребность в большем количестве лошадей. В сложившейся ситуации императоры поощряли ввоз в страну и торговлю лошадьми на крупных базарах в Ганьчжоу, Лянчжоу, Ланьчжоу, Нинся. Количество лошадей увеличивалось вплоть до правления императора Цзяцзин (1521—1567).

По сведениям китайских источников, наибольшее число лошадей в период Мин поставлялось из Кумула и государства ойратов Вала. А во время правления Тяньшунь (1457—1464) из Вала пригнали самое большое число лошадей за один раз: тогда «прибыло свыше трех тыс. чел., пригнавших более 10 тыс. лошадей»25.

Центральноазиатские послы и торговцы вывозили из Китая чай, китайский шелк, фарфоровые изделия, ревень, мускус и другие товары. Исторические хроники эпохи Мин скрупулезно перечисляют китайские товары, которые пользовались спросом у чужеземцев. Например, в «Докладах императорам Мин из иноземных и даннических стран» имеются сведения о просьбах послов выдать им в ответ на принесенную «дань» определенные китайские товары.

На вывоз некоторых товаров, производившихся в Китае, были наложены запрет или ограничения. Например, в главе 71 «Мин Инцзун шилу» («Правдивые записи об императоре Мин Инцзуне») есть сведения о том, что в «5-й год Чжэнтун (1440 г.) из Кумула и других мест посол Тото-Бухуа (Токто) и другие прибыли ко двору с дарами, пожелали в награду поменять тафту на чай, тюль и другие товары. Чай является продуктом, запрещенным к вывозу за пределы Китая. Тюль и другие товары можно обменять...»26

Минские послы, направляясь в города Туркестана, кроме императорских указов брали с собой большое число дорогих предметов (золотую и серебряную посуду, фарфор и др.), которыми одаривали местных правителей, кроме того, жаловали им большое количество денег (цайби и хоби) и различные титулы. В китайских источниках эта форма обмена дарами названа «гун-цы», что дословно означает «дары — вознаграждения». В китайских источниках принято значение иероглифа «гун» — как «дань», но дары, подносимые императорам правящих династий Китая, нельзя было рассматривать всегда как свидетельство отношения вассала к своему сюзерену, тем более, что в ответ они получали подарки, по ценности иногда превосходившие преподнесенные дары27.

В главе 113 «Правдивых записей» приводятся сведения об ограничении на закупку чая: «В 4-й год Тяньшунь (1473 г.) кумульский чжуншунь-ван (правитель преданный и покорный. — Н. К., Ж. Т) Манавэньдашири и другие отправили посла Шидалимиши и других ко двору. Это посоль­ство просит разрешения купить тюль, чай, фарфор и другие товары. на чай и металлические орудия нельзя обмениваться, только по специальному разрешению можно вывозить их за пределы Китая»28.

В главе 74 «Правдивых записей о Уцзуне (1506—1522), императоре династии Мин» («Мин Уцзун шилу») записано, что в «6-й год Чжэндэ (1511 г.) кумульский чжуншунь-ван Султан-Баязет (Сутань-Баяцзи) отправил посла Аду-ходжу и других с дарами, а те незаконно скупали чай у населения. Императорским указом [отмечено] нарушение государственных запретов. Законом нужно уменьшить награду»29.

Чай был одним из наиболее желанных предметов обмена с Китаем, он имел большое значение в повседневной жизни кочевников. Правящая династия Китая считала, что строгие правила, ограничивавшие вывоз чая из страны, являются действенной мерой по надзору и расширению китайского влияния на Туркестан. С точки зрения китайских чиновников, проводимая чайная политика обеспечивала контроль над «варварами» лучше, чем десятки тысяч хорошо вооруженных воинов30.

В «Своде законов династии Мин» приводятся следующие сведения о товарах, входивших в статью разрешенных для купли приезжавшим в столицу послам и торговцам. О посольстве из Кумула, посетившего столицу, говорилось, что каждому человеку было разрешено купить: «чай — 50 цзиней (примерно 0,5 кг), фарфор «цинхуа» — 50 штук, медно-оловяный сосуд для супа — штук, тонкий шелк (газ) каждого цвета по 15 кусков, тюль (тафта) — 30 кусков, 3 ткацких челнока, вручную сотканное полотно — 30 кусков, хлопок — 30 цзиней, цветной ковер — 2 штуки, бумажные кони (с изображением бодисатв) — 300 листов, красители — 5 цзиней, фрукты, сахарный песок, сухой имбирь, каждого по 30 цзиней, лекарств — 30 цзиней, слива “муме” — 30 цзиней, черно-белые квасцы — 10 цзиней. Неразрешенных товаров много. На постоялом дворе открыт базар на 5 дней...»31 Из примера видно, что торговцы вывозили из Китая в свои страны огромное количество товаров, которые выгодно продавали, поэтому в свои последующие поездки они брали с собой еще большее число даров, а на самом деле товаров, чтобы обменять их у населения Китая.

Послы и торговцы, составлявшие торгово-посольские караваны, отправленные под видом подношения даров, занимаясь куплей-продажей, по нескольку лет не возвращались домой. Например, в главе 3 «Мин Шицзун шилу» («Правдивых записей о Шицзуне, императоре династии Мин») сказано, что «в 1512 году турфанские [и] кумульские послы прибыли с дарами, торговали в столице. Остались на три-четыре года»32. Там же, в главе 100, есть сведения, что «в 1529 году из Кумула и других мест прибыли послы с дарами. По дороге останавливаются, торгуют, стремятся к выгоде, по прошествии года не возвращаются»33.

В качестве преференций для стран Туркестана, Минский двор позволял их посольствам не платить взимаемые налоги и свободно торговать с населением. Поощряя приезды центральноазиатских посольств, император Чэнцзу (1403—1425) таким образом использовал местную политическую власть этого региона для устранения монгольской угрозы с севера. Как отмечено в «Повествовании о Западных странах», в главе 332 «Мин ши», в год восхождения на трон (1403 г.) Чэнцзу издал высочайший указ, в котором, в частности, было сказано: «... отныне всех чужеземцев пропускать в Китай, повиноваться»34.

При подобной политике поощрения торговые караваны из стран, лежавших западнее Китая, «заполнили все дороги», их повозки, груженные товарами, «достигали более ста»35. В первую четверть XV в. торговые отношения Поднебесной с западными странами достигли наивысшего расцвета за весь период правления династии Мин.

Естественно, что количество посольств из Туркестана стало увеличиваться, а число людей в них расти. Иногда прибывало до десяти посольств в год из одного государства. Еще предыдущее не успевало уехать, как следующее уже приезжало. Количество людей в них было различным, самое многочисленное насчитывало свыше 1800 человек36.

Государства Центральной Азии старались поддерживать торговые отношения с Китаем, откуда поступали товары, ставшие уже необходимыми в повседневной жизни, а со стороны Минской династии торговля была важным действенным рычагом политического воздействия на ближайших соседей. Как пишет китайский историк Хэ Янь, правящие династии часто проводили так называемую политику «закрытых дверей» по отношению к отдельным странам Туркестана, наказывая таким образом их правителей37. Хотя на самом деле в китайских источниках есть свидетельства, как турфанский Султан-Ахмад, захватив Хами (Кумул), закрыл проход Цзяюйгуань, тем самым приостановив торговые отношения Китая с западными странами: «Султан-Ахмад... грабил все караулы, слышно напал на Сучжоу, опустошил Ганьчжоу. В 7-й год Хунчжи [1494 г.] закрыл Цзяюйгуань, прекратились дары из Сиюя (Западных стран), приказал недовольным возвратиться на Запад [домой], оставил 400 оседланных лошадей в Хами (Кумуле)...»38

И все же, несмотря на частые конфликты между правителями Восточного Туркестана и династии Мин, в эпоху Мин установились сравнительно стабильные и регулярные торговые отношения, которые положительным образом влияли на расширение экономических и культурных взаимосвязей и на подъем хозяйственной деятельности внутри этих стран. Огромную роль в этом сыграл возрожденный Великий шелковый путь.

Основатель династии Мин не уделял должного внимания отношениям с центральноазиатским регионом. Хотя, в китайских источниках есть записи о прибытии нескольких посольств от Амира Тимура за последние два десятилетия XIV столетия, вероятно, их составляли не официальные лица, а просто торговцы из Центральной Азии, которые называли себя посланниками Тимура, чтобы получить возможность заниматься коммерцией на рынке Китая. Купцы знали, что они могли проникнуть в Поднебесную только как официальные посланники, но не как частные лица39.

Первым немногочисленным миссиям из Центральной Азии был оказан сердечный прием. Этот краткий период хороших отношений закончился прибытием посольства из Самарканда в октябре 1394 г., которое привезло 200 лошадей и письмо, якобы написанное Амиром Тимуром. Письмо расхваливало китайского императора и признавало его выдающейся личностью в мире40. Однако использование в тексте послания самоуничижительных слов, таких как «не знаем, как отблагодарить за милость», «счастье, которое дотоле нам не было ведомо», «с почтением услышал о совершенствах мудрейшего»41, вызывает сомнение в подлинности данного письма. Трудно представить, чтобы Амир Тимур, известный жестким и воинственным характером, написал такое заискивающее официальное послание.

Минский император, тем не менее, польщенный «подчинением» известного мусульманского завоевателя, в 1395 г. послал дипломатическую миссию в Самарканд. Он отправил Фу Аня, Го Чжи, цензора Яо Чэня, евнуха Лю Вэя и еще 1500 чел., чтобы продемонстрировать свою благосклонность в обмен на лояльность. Ответное послание минского императора, в котором Амир Тимур именовался «вассалом», разгневало центральноазиатского правителя. Он распорядился задержать Фу Аня и все посольство, отправив их в турне по своей обширной территории от Самарканда до Исфахана с целью попытаться впечатлить своей империей42.

Два года спустя, в 1397 г., китайский двор, обеспокоенный судьбой своих посланников, направил второе посольство во главе со специальным уполномоченным Чэнь Дэвенем, чтобы навести справки, но и оно также было задержано Тимуром. В следующем году император Мин Тайцзу умер, а волнения в стране после его смерти временно отвлекли китайское правительство от дальнейших действий43. Тимуридский историограф Шараф ад-Дин Али Йазди, описывая события 1397 г., упоминает о прибытии китайских послов в ставку Амира Тимура во время его зимовки в селе Чиназ Ташкентского вилайета. Согласно сведениям придворного историографа, китайские послы преподнесли соответствующие подарки. Амир Тимур, хорошо приняв послов китайского императора, разрешил им вернуться44.

Новый император Китая Юнлэ, который взошел на престол в 1403 г., обеспокоенный тем, что послы, отправленные его отцом к Тимуру, все еще не вернулись из Центральной Азии, направил еще одно посольство, снабдив его 800 верблюдами45. Амир Тимур вновь задержал китайских посланников. По мнению американского историка Морриса Россаби, это преднамеренное оскорбление предвещало и подтверждало грандиозное намерение Тимура завоевать Китай и присоединить его к своей империи46. Россаби отмечает, что когда Амир Тимур начал свой поход на Восток, его сопровождали потомки монгольских ханов, которых он, возможно, планировал возвести на престол как новых правителей Китая47. С 1398 г. Тимур готовился к главному походу, посылая войска в восточном направлении к построенным фортам для обработки земель, чтобы обеспечить свою армию продовольствием в походе48. Китайский же двор, по всей видимости, был не в состоянии противостоять самой мощной силе того времени и, фактически, не осознавал всей серьезности возможного вторжения.

Сведения китайских и тимуридских источников о взаимоотношениях Китая и империи Амира Тимура ставят под сомнение утверждение тайваньского историка Сюй Юйху о связи между экспедициями Чжэн Хэ и несостоявшимся вторжением Амира Тимура в Китай.

Военно-морские экспедиции Чжэн Хэ к государствам Восточной Азии, в Индию, к восточному побережью Африки и в другие регионы были самыми захватывающими достижениями начала правления династии Мин. Естественно, что некоторые синологи стремились объяснить эти экспедиции потребностью минского двора стимулировать торговлю и подношения китайским императорам зарубежными посольствами, так называемой, «дани»; обеспечением себя роскошными вещами; желанием императора Юнлэ объявить иностранным правителям о своем воцарении на престол; его стремлением продемонстрировать соседям Китая процветание и мощь империи Мин, а также его попытками расширить знания о Китае во внешнем мире. Официальные хроники двора добавляют, что император хотел найти и, возможно, избавиться от экс-императора Чжу Юньвэня, которого он недавно сверг, но который не сгорел во дворце во время переворота, а ускользнул от преследования49.

Автор биографии Чжэн Хэ Сюй Юйху50 в работе, изданной в 1958 г., высказывал мнение о том, что император Мин предпринимал морские экспедиции для заключения военных союзов с государствами Персидского залива, побережья Красного моря и Индийского океана в борьбе против Амира Тимура, мощного правителя Центральной Азии. Сюй указывал, что китайские династии вообще и династия Мин в особенности, опасались военного вторжения с севера и запада страны51. Он считал, что Мины признавали серьезность угрозы, исходившей от Тимура, и что сражения Чжэн Хэ и умиротворение нескольких княжеств в Юго-Восточной Азии были незначительными инцидентами, не соответствовавшими ключевым задачам его миссии. В целом, как он указывал, истинные цели миссии состояли в том, чтобы укрепить обороноспособность Минов против «варваров» с Запада и помешать им использовать в своих интересах волнения, сопровождавшие утверждение Юнлэ на троне.

Как считает Сюй Юйху, минский двор не хотел ставить под угрозу миссию Чжэн Хэ и использовал поиск свергнутого императора как удобное прикрытие истинных намерений экспедиции, во всяком случае, император Юнлэ не уделял большого внимания поискам свергнутого им родственника.

Казалось бы, можно согласиться с аргументами тайваньского ученого. Мины действительно опасались нападений своих северных и западных соседей. Китай, в конце концов, вынес столетнее правление монголов и четыре столетия нападений на его границы киданей, чжурчжэней и тех же монголов. Минский двор воспользовался бы любой возможностью получить союзников против потенциальных или фактических врагов с Запада. Известный ученый Ло Цзунпан соглашается с Сюем, отмечающим, что «целью [миссии Чжэн Хэ], должно быть, была демонстрация сочетания (комбинации) дипломатии и военно-морской мощи, чтобы побудить морские державы оказать поддержку Китаю в течение надвигающегося столкновения Китая с империей Тимура»52.

Более тщательное исследование отношений Амира Тимура с минским Китаем, однако, подвергает серьезным сомнениям гипотезу Сюя, который не в состоянии объяснить несколько отправных моментов.

Во-первых, если император Юнлэ смог израсходовать огромные материальные и людские ресурсы для экспедиций Чжэн Хэ, включая 317 судов и 27 870 чел. для первой экспедиции 1405 г.53, главным образом, чтобы заполучить союзников и открыть «второй фронт» против Амира Тимура, то не лучше ли было обеспечить перегруппировку войск и дополнительные поставки для своих армий на северо-западной границе? Нет никаких свидетельств, что Мины усиленно готовились встретить приближение армии Амира Тимура. Исследование китайских хроник приводит только к одной ссылке на силы, надвигавшиеся на Китай. Мы уже приводили сведения из «Мин ши», где император Китая приказывает своему главнокомандующему в Ганьсу сделать адекватные приготовления против предполагавшегося вторжения Амира Тимура.

Во-вторых, два основных отчета о рейдах Чжэн Хэ, написанных компаньонами адмирала, опускают упоминание об Амире Тимуре. Если главной целью этих миссий было заключение военных союзов против правителя Самарканда, можно было бы предположить, что они отразят результаты этих предприятий.

В-третьих, хотя дата первой экспедиции Чжэн Хэ совпадает с предполагавшимся вторжением Амира Тимура, шесть других военно-морских предприятий были проведены в периоды, когда минский двор и преемники Тимура достигли гармоничных коммерческих и дипломатических отношений. Если военная угроза Амира Тимура уже миновала, то почему Китай отправил такие дорогостоящие миссии в Юго-Восточную Азию, вокруг Индийского океана и к восточному побережью Африки?

В-четвертых, в своих первых трех экспедициях 1405—1407, 1407— 1409 и 1409—1411 гг. Чжэн Хэ не проник дальше южной части Индии.

Его путешествия не привели к государству, которое, возможно, могло бы стать союзником Китая против Амира Тимура. Четвертая экспедиция Чжэн Хэ дошла до государств Персидского залива, но поход начался в 1413 г., спустя годы после смерти Амира Тимура и после возобновления мирных и взаимовыгодных отношений между Минами и Тимуридами.

Таким образом, с большой долей уверенности можно предположить, что связи между экспедициями Чжэн Хэ и неосуществленным вторжением Амира Тимура в Китай нет. Более вероятные объяснения морских путешествий Чжэн Хэ лежат в дипломатических и коммерческих целях минского двора в Юго-Восточной Азии и других регионах, которые посетил адмирал.

Отношения же Китая и династии Тимуридов стабилизировались. Борьба за престол стала более неотложным делом в государстве Тимуридов, и, наконец, Шахрух (1377—1447), четвертый сын Амира Тимура, стал управлять империей своего отца. В 1407 г. Халил Султан отпустил Фу Аня и семнадцать выживших из 1500 китайцев, первоначально принявших участие в посольстве к Амиру Тимуру. Он также обеспечил сопровождение отправлявшихся домой китайцев, которые, вернувшись домой в Нанкин ко двору императора Юнлэ, сообщили о политической ситуации в государствах Центральной Азии54.

С 1408 г. султан Шахрух, став преемником отца, продолжил обмен посольствами с Китаем. В свою очередь, возможно посчитав, что смерть Тимура предоставила случай улучшить отношения между странами, император Юнлэ направил посольство в Герат с соболезнованиями по поводу смерти правителя. Главой китайского посольства был назначен Байэрцзиньтай, который по своему этническому происхождению не являлся ханьцем, что должно было еще раз свидетельствовать о расположении минского двора к этим взаимоотношениям55.

Посольство было любезно принято в Герате в начале 1409 года. Сведения об этом содержатся и в тимуридских источниках. Историограф Гератского двора Камал ад-Дин 'Абд ал-Раззак Самарканди в «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» («Место восхода двух созвездий и слияния двух морей») сообщает о первом визите китайских послов, которые прибыли ко двору Шахруха от имени китайского государя. Они приехали с подарками и передали слова соболезнования по случаю смерти Амира Тимура. По сообщению Камал ад-Дина 'Абд ал-Раззака Самарканди, Шахрух «оказал всяческую милость им и разрешил возвратиться»56. В сочинении «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» при изложении исторических событий 1412—1413 гг. приводится текст письма китайского императора, отправленного к Шахруху57.

У Фасиха Ахмада ал-Хавафи в его «Муджмал-и Фасихи» («Фасихов свод») также упоминается о прибытии китайских послов от минского императора во главе с Бу-таджин и Би-таджин. Послы вручили подарки и подношения, привезенные из Китая, правителю государства Шахруху58.

Совместные центральноазитские посольства в Китай привозили много лошадей, львов и другие товары в дар. Например, в 1413 г. посольский караван составили торговцы городов Шираз, Герат, Самарканд, Турфан, Караходжа, Кашгар, которые достигли Нанкина с лошадьми, леопардами и львами, предназначенными для императора Юнлэ59.

Необходимо отметить, что Юнлэ, в отличие от других китайских императоров, искренне интересовался исследованиями новых территорий. Он расспрашивал у прибывших послов о караванных маршрутах, расположении и передвижении монгольских племен. Память о монгольском господстве была еще свежа, отец Юнлэ сверг последнего монгольского хана династии Юань, и монголы продолжали представлять серьезную военную угрозу Минам. Ни один китайский император раннее не добивался такой известности как Юнлэ, и при этом ни один последующий император не предпринимал столько усилий, чтобы наладить отношения с зарубежными странами.

В 11-й год своего правления (1413 г.) Юнлэ распорядился об отправке дипломатической миссии на запад с «ответными подарками» и шелком, которые необходимо было раздаривать местным правителям по пути следования каравана, чтобы заложить основы для будущих хороших отношений с правителями западных от Китая стран60. По настоянию императора глава делегации должен был обладать определенными дипломатическими способностями, так как предполагалось, что самая важная остановка посольства будет в Герате. Учитывая характер последних посланий хакана Шахруха к Юнлэ, нужно было отправить наиболее опытного и искусного дипломата. Император Юнлэ выбрал для этой миссии государственного служащего по имени Чэнь Чэн, которого сопровождали в первой поездке в Центральную Азию Ли Сянь, Ли Да и дворцовые евнухи. Чэнь имел большой опыт участия в зарубежных миссиях и до этой поездки. Кроме того, он служил в Палате Ритуалов, где «несомненно сталкивался с посланниками из разных мест»61.

Успешное завершение дипломатической миссии Чэнь Чэна и собранные им сведения о народах Центральной Азии значительно продвинули развитие отношений между Минами и их западными соседями. Китайский двор богато вознаградил посланников из Самарканда, Герата, Турфана, Шираза и Караходжи, сопровождавших Чэнь Чэна при его возвращении из Центральной Азии. Выражая свое расположение к представителям иноземных государств, император устроил для них прием и одарил шелками и серебром62.

На следующий год после завершения своей первой экспедиции в Центральную Азию, Чэнь Чэн, сопровождаемый евнухом Лу Анем, вновь направляется в Герат. Чэнь и Лу передали письмо китайского императора хакану Шахруху. Китайские источники не упоминают о нем, но копия письма сохранилась в тимуридских источниках. Так, Абд ар-Раззак Самарканди при изложении событий 1417 г. пишет о прибытии китайских послов в сопровождении 300 чел., во главе с чиновниками Би-Бачин, Ту-Бачин, Жат-Бачин и Татк-Бачин с соответствующим посланием63.

После общепринятых приветствий в письме выражалось пожелание китайской стороны поддерживать хорошие отношения и свободную торговлю. В «Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн» сказано, что послы привезли в дар соколов, атлас и парчу, таргу, фарфор и другие многочисленные подношения64 Шахрух был, очевидно, впечатлен таким вниманием и ценными подарками, поскольку снарядил ответное посольство во главе с послом Ардашером таваджи, чтобы сопроводить Чэня в обратный путь65. На этот раз император Юнлэ наградил Чэнь Чэна за успешную миссию повышением. Еще одно китайское посольство покинуло Китай 30-го числа 10-го месяца 1418 г., что подтверждало хорошие взаимоотношения между Минами и Тимуридами. Чэнь Чэн не принимал участия в этой экспедиции, но евнух Ли Да, который служил в первой миссии Чэня в Центральную Азию, был во главе миссии. Посол Ардашер таваджи вернулся в Герат осенью 1419 г. в сопровождении очередных китайских послов, доставивших Шахруху подарки и письмо императора, полный текст которого приводится в сочинении Абд ар-Раззака Самарканди66. Из Герата одна часть китайского посольства направилась в иранский Шираз, где в то время правил Ибрагим Султан, сын Шахруха, а вторая — в Хорезм, к эмиру Шахмалику67.

Очередное совместное посольство от правителей государств Центральной Азии прибыло в Пекин 14-го числа 12-го месяца 1420 г. и было принято китайским императором. Посольство от хакана Шахруха возглавляли послы Шади-ходжа и Кукча, от имени султана Байсунгура присутствовали послы Султан Ахмад и ходжа Гийас ад-Дин наккаш, от имени Мирзы Сойургатмыша — посол Ургудак. Посольство правителя Хорезма эмира Гийас ад-Дина Шахмалика (1413—1426) представлял посол Урду-ван68.

В сочинении «Зубдат ат-таварих-и Байсунгури» («Байсунгуровы сливки летописей») приводится текст дневника ходжи Гийас ад-Дина наккаша. Хафиз-и Абру пишет, что посол начал вести свой дневник с того дня, как он выехал из Герата. День за днем записывал все, что видел в пути. Он описывал состояние дорог, городов, областей по которым проходило посольство, их благоустройство, местные обычаи, местных правителей, образ жизни и методы их правления. Все его путевые заметки за период с 1419 по 1422 г. были сделаны без пристрастия и предубеждения69.

Отдельные главы дневника ходжа Гийас ад-Дина в последующем были включены историографами в их рукописные сочинения. Полный текст дневника на русском языке в переводе А. Буриева впервые был опубликован в 2009 году70. Дневник путешествия Гийас ад-Дина в Китай — один из важных источников для изучения дипломатических и торговых связей государств Центральной Азии с Китаем. Представители посольства были приняты императором, сопровождали его на охоте и развлекались на многочисленных приемах. Так как посланники центральноазиатских правителей проживали в Пекине около шести месяцев, наблюдения Гийас ад-Дина охватывают много аспектов жизни китайского общества и неоценимы для изучения минского Китая.

В свою очередь, китайский император Юнлэ в июле 1420 г. поручил Чэнь Чэню возглавить очередное посольство в Центральную Азию. Продолжая традицию включения евнухов в состав посольств, направлявшихся в Западные страны, его сопровождал евнух по имени Го Цзин. Немного известно об этой миссии. Ни в тимуридской историографии, ни в хрониках Мин нет подробных отчетов о ней. Возможно, подобные миссии больше не были новинкой и, в свете нормализовавшихся отношений между Китаем и империй Тимуридов, уже не привлекали пристального внимания со стороны летописцев. Все, что известно о посольстве, это то, что оно достигло Герата, пройдя Самарканд, Хорезм, Бадахшан и другие государства, стимулировав эти страны посылать торговые посольства в Китай.

После кончины императора Юнлэ в августе 1424 г., минский двор сократил число, а в последующем полностью прекратил отправку посольств в Центральную Азию, впрочем, как и в Юго-Восточную Азию и другие регионы.

Совершенно очевидно, что первые правители династии Мин ценили тех, кто имел опыт ведения дел с иностранцами. Они вновь и вновь отправляли таких дипломатов как Фу Ань, Ишиха, Чэнь Чэн в Западные страны. Благодаря их отчетам, китайский двор был достаточно информирован о положении, обычаях и административной системе государств Центральной Азии.

Китайская внешнеполитическая активность в Центральной Азии приходилась на эпохи Хань и Тан. В послетанский период отношения практически прекратились, и империи Мин пришлось начинать свою центральноазиатскую политику почти с той же исходной точки, что и Хань во II в. до н.э. Правление династии Мин продолжалось на протяжении почти трех веков, сопровождавшихся периодами подъема и годами смут, но достичь величия Танской империи она так и не смогла. Тем не менее, мы можем отметить, что, несмотря на первоначальные трения, дипломатические и торговые отношения Китая и государств Центральной Азии в рассматриваемый период развивались достаточно интенсивно, о чем свидетельствуют материалы китайских и тимуридских источников.

Примечания

1. История дипломатии. Т. 5. Кн. 1. М. 1974, с. 223.

2. ХЭ ЯНЬ. Миндай Сиюй юй Чжунъюаньды тунгун хуши маои (ХЭ ЯНЬ. О взаимной торговле Китая с Западными странами в эпоху Мин). — Синьцзян лиши яньцзю (Исследования по истории Синьцзяна). № 2, 1986, с. 43.

3. БОКЩАНИН А.А. Китай и страны Южных морей в XIV—XVI вв. М. 1968, с. 39.

4. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна). Пекин. 1987, с. 233.

5. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 329. Шанхай. 1958, с. 31 829 (3637а).

6. Там же, с. 31 829 (36376).

7. Там же.

8. Там же, с. 31 826 (3634а).

9. Там же, с. 31 832 (36406).

10. ЗОТОВ О.В. Китай и Восточный Туркестан в XV— VIII вв. М. 1991, с. 79.

11. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 226.

12. Там же, с. 226.

13. Там же, с. 222.

14. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 43.

15. Там же.

16. Там же.

17. ШЕФФЕР Э. Золотые персики Самарканда. М. 1981, с. 250—251.

18. ЛУБО-ЛЕСНИЧЕНКО Е. Древние китайские шелковые ткани и вышивки V в. до н.э. — III в.н.э. Л. 1961, с. 23.

19. Там же.

20. ШЕФФЕР Э. Ук. соч., с. 250—251.

21. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 45.

22. ЛАНЬ ЦИ. Цзиньтаодэ гусян — Самаэркань (ЛАНЬ ЦИ. Родина «золотых персиков» — Самарканд). Пекин. 2016, с. 27.

23. Там же.

24. Чжурчжэни — конфедерация племен тунгусского происхождения, обитавших на территории Северо-Восточного Китая, Северной Кореи, Приамурья и Приморья России в X— VII вв. В 1635 г. император Хуантайцзи (1592—1643), основатель династии Цин, распорядился изменить название своего народа с «чжурчжэни» на «маньчжуры».

25. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 43.

26. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 236.

27. ДУМАН Л.И. Внешнеполитические связи древнего Китая и истоки даннической систе­мы. В кн.: Китай и соседи. М. 1970, с. 13—50.

28. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 236.

29. Там же, с. 237.

30. МАРТЫНОВ А.С. О некоторых особенностях торговли чаем и лошадьми в эпоху Мин. В кн.: Китай и соседи в древности и средневековье. М. 1970, с. 234—250.

31. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 237.

32. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 46.

33. Там же.

34. Там же, с. 42—43.

35. Там же, с. 43.

36. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 219.

37. ХЭ ЯНЬ. Ук. соч., с. 42—50.

38. ЧЖУН ФАН. Историко-географическое описание Кумула. Тайбэй. 1968, с. 19.

39. ROSSABI M. Ming China and Turfan, 1406—1517. — Central Asiatic Journal. Vol. 16, № 3, 1972, p. 224.

40. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 223.

41. Китайские документы и материалы по истории Восточного Туркестана, Средней Азии и Казахстана XIV— 1Х вв. Алматы. 1994, с. 45.

42. BRETSCHNEIDER E. Medieval Researches from Estern Asiatic Sources. Vol. II. London. 1910, p. 145.

43. FRANKE W. Addenda and Corrigenda to Pokotilov’s History of the Eastern Mongols During the Ming Dynasty. — Studia Serica. No. 3, 1949, p. 2—24.

44. ШАРАФ АД-ДИН ‘АЛИ ЙАЗДИ. Зафар-наме. Ташкент. 1972, л. 295а.

45. TELFER J. B. The Bondage and Travels of Johann Schiltberger, a Native of Bavaria, in Europe, Asia, and Africa 1396—1427. London. 1879, p. 28.

46. ROSSABI M. Cheng Ho and Timur: Any relation? — Oriens Extremus. December, Vol. 20, No. 2, 1973, p. 132.

47. Ibidem.

48. Ibidem.

49. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 332. Шанхай. 1958, с. 31 596 (3405аб).

50. XU YUHU. Cheng Не pingchuan (СЮЙ ЮЙХУ Жизнеописание Чжэн Хэ). Taibei. 1958.

51. Ibid., p. 21—22.

52. LO JUNGPANG. Policy Formulation and Decision-Making on Issues Respecting Peace and War. In: Chinese Government in Ming Times: Seven Studies. New York. 1969, p. 54—55.

53. MILLS J.V.G. The Overall Survey of the Ocean’s Shores’. Cambridge. 1970, p. 10.

54. Ibidem.

55. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 222.

56. 'АБД АР-РАЗЗАК САМАРКАНДИ. Матла' ас-са'дайн ва маджма' ал-бахрайн. Лахор. 1933, с. 128—129.

57. Там же, с. 219—220.

58. ФАСИХ ХАВАФИ. Муджмал-и Фасихи. Дж. II. Тус — Мешхед. 1961, с. 210.

59. Мин ши (История династии Мин). В кн.: Эрши сыши (Двадцать четыре истории). Т. 3. Гл. 332. Шанхай. 1958, с. 31 864 (3672б).

60. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 230.

61. ROSSABI M. Two Ming envoys to Inner Asia. — Tong Pao. Vol. 62, No. 1—5, 1976, p. 18.

62. Синьцзян дифан лиши цзыляо сюаньцзи (Избранные материалы по историографии Синьцзяна), с. 230.

63. 'АБД АР-РАЗЗАК САМАРКАНДИ. Ук. соч., с. 354—355.

64. Там же, c. 354.

65. Там же, с. 355.

66. Там же, с. 382—386.

67. Там же, с. 418.

68. ХАФИЗ-И АБРУ Зубдат ат-таварих-и Байсунгури. Стамбул. Рукопись Библиотеки Фа­тих, № 4371/I, л. 578б.

69. Там же, л. 578а-591а.

70. Материалы по истории Казахстана и Центральной Азии. Вып. I. Астана. 2009, с. 168—206.


1 пользователю понравилось это


Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай