Кузнецова О. Н. Дальний Восток и развитие русско-французских отношений в 1902-1905 гг.

   (0 отзывов)

Saygo

Кузнецова О. Н. Дальний Восток и развитие русско-французских отношений в 1902-1905 гг. // Вопросы истории. - 2009. - № 3. - С. 29-47.

Русско-французские отношения рубежа XIX-XX вв. - одна из ключевых проблем в международных отношениях этого времени1. Несмотря на существование богатой историографии, до сих пор не прослежено влияние российской дальневосточной политики и войны с Японией на развитие отношений между Россией и Францией и на внутренние изменения в Двойственном союзе.

Система взаимоотношений держав, складывавшаяся на Дальнем Востоке на рубеже XIX - XX вв., и уже имевшийся опыт сотрудничества с Францией и Германией давали российской дипломатии известные основания рассчитывать на возможность тройственного соглашения. Этот расчет основывался на том, что Россия, Франция и Германия имели одних и тех же соперников: Англию и Японию. Однако верным это положение было лишь отчасти.

В том, что касалось Франции, для которой Англия была "естественным противником в этих краях"2, союзные отношения могли оказаться полезными для обеих сторон. Франция была готова к активным действиям в Китае и не замедлила воспользоваться в своих целях начавшейся борьбой за его раздел. В прессе республики прозвучало мнение, что "после акций Германии и очевидных замыслов Англии для Франции настал момент, когда надо не дремать"3. Правительство направило в китайские воды несколько военных судов и попыталось навязать Китаю новый заем, который был отвергнут из-за слишком тяжелых условий. Это побудило Францию начать в январе 1898 г. переговоры с Англией о предоставлении совместного займа. При этом министр иностранных дел Г. Аното предупредил китайского посланника в Париже о том, что Франция, не имея территориальных амбиций, "не будет колебаться, чтобы воспрепятствовать всякой концессии или монополии, нарушающей ее договоры с Китаем"4. В случае предоставления каких-либо привилегий Англии, Франция потребует того же для себя.

В английской прессе раздавались призывы к вооруженному захвату китайских портов; английская эскадра в китайских водах была приведена в полную боевую готовность и получила приказ идти к побережью. В парламенте прозвучали угрозы: "если грянет война, она застанет британскую армию в прекрасном состоянии"; Англия готова "подвергнуться риску войны за жизненно важные для нее интересы в Китае"5.

Колониальные круги подталкивали французское правительство к более решительным действиям. Было предложено создать франко-китайский банк, который сосредоточил бы в своих руках все французские финансовые, торговые и промышленные операции в стране, поскольку аналогичный русский банк, по мнению ряда политиков, не удовлетворял требованиям Франции, В действительности Русско-Китайский банк принимал активное участие во всех крупных предприятиях республики в Цинской империи, а его руководители считали, что "в возможных пределах служат французским интересам"6.

Кроме опоры на банки, в целях укрепления своих позиций в Южном Китае французская дипломатия активно боролась за контроль над рядом доходных объектов. Посланнику в Пекине предоставлялись значительные суммы из специального фонда для подкупа китайских чиновников. Но поставить Южный Китай под свой контроль Франции не удалось; более того, в регионе значительно укрепились позиции Англии. Между двумя державами установилось своеобразное равновесие сил, не позволявшее изгнать противника, "не развязав европейской войны"7.

Английские предложения о разграничении сфер влияния рассматривались в Петербурге с точки зрения политических и финансовых интересов России на севере Китая, причем подчеркивалось, что переговоры не могли отразиться на взаимоотношениях России и Франции, поскольку в северной части Китая Франция не была заинтересована. Что же касается разграничения сфер влияния на юге Китая, то здесь русское вмешательство было едва ли возможно. Широковещательное предложение Лондона Петербург превращал в соглашение по конкретному региональному вопросу. Ведь, рисуя радужную картину будущего сотрудничества от берегов Босфора до тихоокеанского побережья, правительство Великобритании в то же самое время добивалось в Пекине ряда уступок: в начале января - согласия не отчуждать в пользу третьей державы территории в долине Янцзы, а через две недели - контракта о займе. Очевидная нелояльность этих шагов не внушала доверия к партнеру в переговорах о китайских делах.

В политике на Ближнем Востоке царизм предпочитал не связывать себя определенными обязательствами. Финансово-экономических интересов он там не имел, а "поделить" политическое влияние вряд ли было вообще возможно. К тому же серьезное сотрудничество с Великобританией не вписывалось во внешнеполитическую систему, основанную на союзе с Францией.

Переговоры были прерваны, а после их возобновления в конце лета 1898 г. приняли иной, более конкретный характер размежевания сфер железнодорожного строительства. К тому времени попытки Лондона в марте 1898 г. искать другие варианты подкрепления своих позиций в колониальном соперничестве ни к чему не привели. Заявление министра колоний Дж. Чемберлена послу Германии в Лондоне П. Гатцфельду о готовности Англии присоединиться к Тройственному союзу в интересах борьбы против русско-французской группировки в Китае встретило сдержанное отношение в Берлине.

Тем не менее Англия не пошла на риск войны из-за полученной Россией аренды Порт-Артура, удовлетворившись компенсацией - уступленным Цинской империей портом Вейхайвей. По оценке Ф. Ф. Мартенса, сложилась такая ситуация, когда в Печилийском заливе утвердились Германия, Англия и Россия "и столкновение совершенно неминуемо"8. Великие державы стремились не отстать друг от друга в дележе Цинской империи на сферы влияния, требуя от Китая их признания, но оспаривая их между собой. Наиболее эффективным средством установления влияния европейских держав в Китае было получение ими концессий на строительство железнодорожных линий.

По мнению военного министра А. Н. Куропаткина, политика России в отношении Китая на ближайшие годы должна была заключаться 1) в отказе от каких бы то ни было приобретений за счет Китая; 2) в недопущении укрепления вооруженных сил Китая, особенно с помощью иностранных инструкторов; 3) в развитии экономических отношений с Китаем, в первую очередь с северными провинциями; 4) в предотвращении, сколь возможно, столкновений в Китае с европейскими державами, для чего следовало ограничиться сферой северного Китая и отказаться "от железнодорожных предприятий южнее великой стены и в особенности в долине Янцзы". Крайне нежелательным представлялось Куропаткину присоединение к России той или иной части Маньчжурии, что нарушило бы "вековые мирные отношения наши к этому соседу" и, кроме того, повело бы к массовому поселению китайцев в российских Амурском и Уссурийском краях9.

Признание центрального Китая сферой влияния Англии сталкивало ее с Францией, заключившей предварительные контракты на строительство железных дорог в этом регионе. В этом противостоянии Третья республика использовала франко-русское сотрудничество и под прикрытием Русско-Китайского банка противодействовала получению Англией концессии на железнодорожное строительство в этом регионе. В конце концов Англия смогла договориться с Германией о разделе сфер железнодорожного строительства. Завеса секретности, окутывавшая эти переговоры, создала довольно высокую степень неопределенности и вызвала колебания в оценках русскими военными и дипломатами дальнейшего развития событий, сопровождавшиеся ссылками на "двусмысленность" конкретных шагов англичан и немцев в отношении друг друга.

Англо-германское соглашение 3 (16) октября 1900 г. поначалу породило тревогу в российских правящих кругах, ибо оно могло оказаться первым шагом к присоединению Великобритании к центрально-европейским державам. Однако довольно скоро на основе донесений военных агентов министр иностранных дел В. Н. Ламздорф пришел к мысли, что до политического соглашения общего характера тут еще далеко10. Напротив, с заключением этого соглашения идея общего союза между Англией и Германией как раз окончательно была похоронена: удовлетворившись частным соглашением периферийного характера, они к этим переговорам могли уже больше не возвращаться. Победил мотив, связанный с общим соотношением сил: Германия не собиралась идти на союз со своим главным соперником, а Англия не пожелала оказаться в роли младшего партнера Германии, стремительно наращивавшей свою военно-экономическую мощь.

Убедившись в невозможности сохранить прежний внешнеполитический курс на Дальнем Востоке, основу которого составляло тактическое маневрирование между русско-французским блоком и Тройственным союзом в лице Германии, правящие круги Великобритании оказались перед необходимостью пересмотра политики "блестящей изоляции", правда, пока на региональном уровне. Речь шла о нейтрализации России и предотвращении какого бы то ни было германо-русского раздела Китая при молчаливом согласии Франции и бесполезных, с точки зрения реальной значимости, протестах Японии и США.

Колониальная политика держав в Китае вызвала народное движение, вылившееся в 1900 г. в большое восстание. Империалистические державы прибегли к военной интервенции с целью его подавления. Их представители направили китайскому правительству ноты, в которых требовалось подавить все антимиссионерские выступления, запретить деятельность ряда обществ, наказать чиновников тех районов, где происходят волнения, и т.д.11.

Летом 1900 г. военный агент в Лондоне Н. С. Ермолов сообщил в Генеральный штаб, что "события в Китае не производят здесь (в Лондоне. - O. K.) еще пока того волнения, которое можно было бы ожидать. Конечно, события эти принимают близко к сердцу, но в политическом, так сказать смысле, насколько я могу судить, здесь такое общее впечатление: что делать? что будет дальше? В военных, мне знакомых, сферах, повторяют только: "Как плохо, как плохо в Китае""12.

В связи с распространением восстания на новые регионы Китая европейские державы стали сосредоточивать в Китае морские и сухопутные силы. Уже в середине 1900 г. на рейдах ряда портов Китая стояли десятки иностранных военных судов, большая часть которых были британскими. Связанный войной с бурами, но, не желая терять инициативу в китайских делах, британский кабинет решил использовать устремления японской военщины. По замыслам Англии, Япония должна была направить в Китай свои войска13. Правительства России и Германии выступили против предоставления Японии особых прав на подавление восстания. В октябре русские войска оккупировали Маньчжурию. Ламздорф, как и С. Ю. Витте, высказывался за скорейший вывод иностранных войск из Пекина, чтобы устранить влияние других держав на китайское правительство. Но ушли только русские войска.

Переговоры Китая с державами завершились 7 сентября 1901 г. подписанием унизительного для него грабительского заключительного протокола. Россия вступила в сепаратные переговоры с Китаем о Маньчжурии, требуя за вывод войск права монопольной эксплуатации края.

Подписание "заключительного протокола" обострило межимпериалистические противоречия. Англия стремилась установить тесные связи с Японией и США для борьбы с Россией и пыталась втянуть в русло антирусской политики и Германию. Германия же была не прочь обсудить вопрос о сотрудничестве с Британией, но считала, что в основе этого сотрудничества должно быть присоединение Англии к Тройственному союзу. Однако многие члены лондонского кабинета считали, что Германия не только не может быть союзником Англии, а наоборот, становится ее основным соперником14.

Когда в 1900 г., используя международную интервенцию в Китае, Россия ввела войска в Маньчжурию, официально это было "временное занятие", и русское правительство обязалось вывести их из Маньчжурии в три этапа. Оно действительно эвакуировало войска из южной Маньчжурии; но когда речь зашла о центральной части, начало искать всевозможные основания, чтобы не выводить свои войска без принятия Китаем на себя определенных обязательств, что и послужило одной из причин будущей русско-японской войны.

Боксерское восстание поставило перед Россией сложную задачу. Французский посол отмечал: "Русская пресса радуется беспорядкам в Китае. Они полагают, что анархия нанесет ущерб интересам других держав и она благоприятна для России. Поскольку Россия граничит с Китаем, она сможет оккупировать китайскую территорию и тогда, под прикрытием своих войск, она сможет развивать эти районы, когда Сибирский железнодорожный путь будет завершен. Из всех христианских наций Россия имеет наилучшие шансы на установление добрососедских отношений с азиатами, из-за ее мягкости с этими народами, с которыми остальные цивилизованные нации обращаются без особых церемоний". По сообщениям французского военного атташе полковника Л. Э. Мулена, русская оккупация Маньчжурии была необходима и для защиты местного населения от банд хунхузов15.

Российское правительство некоторое время питало необоснованную надежду договориться с Японией, рассчитывая уступками в Корее нейтрализовать ее сопротивление своим планам в Маньчжурии. Царских министров ввела в заблуждение миссия маркиза X. Ито, которая в действительности сыграла роль прикрытия готовившегося союза Японии с Англией. В Петербурге недооценили возможности отхода Англии от традиционной политики неучастия в блоках и не разглядели двойной игры Токио.

Не совсем удачные англо-германские переговоры происходили одновременно с переговорами с Японией. В момент, когда совместными усилиями противников России было сорвано русско-китайское соглашение, 9 марта 1901 г. японский министр иностранных дел Като поручил посланнику в Лондоне Хаяси запросить британского министра иностранных дел Г. Ленсдауна, "в какой мере может Япония рассчитывать на помощь Великобритании в случае если Япония найдет необходимым оказать противодействие России"16. 7 декабря совет генро17 принял решение подписать союзный договор с Англией. 19 декабря и английский кабинет принял постановление о союзе с Японией. Подписание соглашения 30 января 1902 г. упрочило позиции Великобритании в азиатско-тихоокеанском регионе, не допустив превращения бассейна Янцзы - в "германскую Индию", а Маньчжурии - в "российскую Бухару".

Опубликованный трактат явился для всех неожиданностью. Правда, тождественное отношение Англии и Японии ко всем вопросам, касавшимся Китая и дальневосточных дел, уже не раз проявлялось во время пекинских переговоров. Как отмечалось, в Англии "все органы печати более или менее открыто высказывают мнение, что "другая держава", против которой соединились Англия и Япония - Россия"18; как консервативная, так и либеральная английская пресса одинаково приветствовали заключение соглашения.

Российский военный агент в Лондоне в то же время указывал на неподготовленность вооруженных сил Британской империи к войне современного характера: "Упорядочение и приведение в стройность английской военной системы после войны (на что так рассчитывают английские джинго и империалисты) есть мечта почти несбыточная или по крайней мере такая, которая потребует долгих и долгих годов". По его оценке, "военная система Англии - это импровизация, которая не имеет ни устойчивости, ни силы". Для представителя державы, обладавшей крупнейшей по численности сухопутной армией, похоже, оставалось загадкой, как огромная империя, "где никогда не заходит солнце", смогла наскрести к 1 января 1902 г. для отправки в Африку лишь около 240 тыс. человек регулярных войск19.

Французское правительство было обеспокоено тем, что Россия ввязывалась в дальневосточные дела, так как чем больше русских войск направлялось на Дальний Восток, тем более русское правительство ослабляло свои позиции в Европе и усложняло функционирование франко-русского союза в случае франко-германского войны. Возможно, именно поэтому с середины 1902 г. французское правительство пыталось начать разговор с Великобританией. В то же самое время русское правительство отказалось эвакуировать Маньчжурию, а это могло привести к конфликту на Дальнем Востоке. Французскому правительству надо было сочетать политику примирения с Великобританией с политикой поддержки России.

Между тем союз Японии с Великобританией был направлен против России. Таковы были основные трудности, с которыми сталкивалась политика Т. Делькассе и которые начались с момента, когда Япония заключила союз с Великобританией. "На договор 30 января господин Делькассе смотрит очень недоверчиво, - доносил из Парижа посол князь Л. П. Урусов. - Он не скрывает, что преследуемая в нем цель и возможные его последствия представляются ему весьма неясными и потому возбуждают в нем довольно тревожное чувство". "По его мнению, лучший ответ на смелый план английской дипломатии есть ускорение работ на Ташкентской железной дороге. Эта мера, не могущая возбудить ни в ком удивления, лучше всего наведет англичан на размышления и укротит запальчивый их тон". По сообщению русского представителя, на французское общественное мнение англо-японский договор произвел тяжелое впечатление. По словам Урусова, во Франции новый союз рассматривался как прямая угроза России и Франции. "Здешние пессимистические отзывы крайне преувеличенны, и было бы трудно предсказать, какие выгоды извлечет Англия из своего нового союза. Ныне можно признать, что она добилась лишь одного успешного результата: создала препятствие сближению Японии с Россией". Урусов считал, что положение в Маньчжурии и Северном Китае "зависит не от каких бы то ни было держав, а определено историческими и географическими условиями, которых, в конце концов, не могут не признать как англичане, так и их случайные союзники японцы". Русское правительство, недовольное этим союзом, предложило правительству Франции, со ссылкой на франко-русский союз, выступить с общей декларацией по поводу маньчжурского вопроса. У Петербурга была идея декларации трех держав - России, Франции и Германии. Делькассе не захотел отклонить эту идею, но предложил сформулировать декларацию в самом широком смысле, дополнив упоминанием, что в случае "новых беспорядков в Китае" - теоретически Маньчжурия являлась частью Китая - два союзных правительства, Франции и России, "оставляют за собой право на выбор средств для защиты своих интересов"; это не связывало Францию формальным обязательством. По словам Делькассе, "союз Франции с Россией представляет все, какие только можно желать, благоприятные условия: согласие обоюдных интересов и соответствие взаимных чувств. Поэтому истекшие со времени его подписания годы скрепили его и расширили его значение. Он служил вначале обеспечением общей безопасности, ныне он сделался гарантией нашей политической свободы в мире, в будущем он явится уравновешивающей и удерживающей силой, которая оградит от нарушения наших общих интересов"20. П. Ренувен, цитируя слова министра, делал однако следующий вывод: совместной декларацией французское правительство не пожелало расширить принятые на себя союзнические обязательства на случай войны между Россией и Японией21.

Позиция, занятая французским правительством, позволяла ему не обострить отношения с Великобританией, выступавшей на стороне Японии. Русский посол доносил из Парижа, что "обнародованная франко-русская декларация 3/16 марта произвела во французской публике глубокое впечатление и, можно сказать, в общем благоприятное". Главными причинами тому были "сознание большего скрепления союза с Россией", а также "сильно развившееся за последние годы недоброжелательство к Англии... В последующие дни, однако, некоторые газеты начали выражать сомнения в том, соответствует ли декларация в равной степени нуждам каждой из подписавших ее держав и не кроется ли в ней для Франции опасность быть завлеченной в грозные осложнения из-за исключительно русских выгод. Обнаруживая такие опасения, газеты, надо заметить, не высказывали неудовольствия или недоверия к русскому правительству; они ограничивались изъявлением сомнения относительно предусмотрительности и политического умения французского кабинета". При этом по поводу декларации печать прямо высказывала соображения против "расширения условий франко-русского соглашения на Дальний Восток. Заключенное первоначально в видах восстановления политического равновесия исключительно в Европе, оно ныне применяется и к другим частям света". Газеты "ставят вопрос: насколько могут согласовываться и сливаться повсюду интересы Франции и России и достаточно были ли обсуждены и взвешены все последствия означенного расширения союза". В заключение обзора французской прессы Урусов не без горечи отмечал, что "ни одна из здешних газет не отдает себе отчета в том, что французские интересы в Китае связаны с нашими и что наша поддержка, при известном стечении обстоятельств, будет более полезна Франции, чем французская помощь нам. Из всех французских органов печати только умеренно либеральные относятся к данному вопросу более всех остальных трезво и беспристрастно"22.

В целом же Франция, заинтересованная в русской поддержке в Европе, не была склонна поощрять дальневосточные увлечения Николая II и была готова поддерживать его исключительно морально и материально23.

Русский военный агент в Париже полковник В. П. Лазарев в одном из донесений начала 1902 г. обращал внимание на беспрецедентные военные приготовления Парижа против Лондона: "Во французском Главном штабе почти закончен проект десанта в пределы Великобритании. План десанта основан на идее внезапности, дабы лишить англичан возможности сосредоточить сильную эскадру в Ла-Манше. Для десанта предназначено два корпуса численностью в 90 тыс., снабженных лишь крайне необходимыми вспомогательными средствами. Всю операцию имеется в виду закончить в 48 часов... исходными пунктами избраны Дюнкерк и Булонь... Пункт высадки намечен на южном побережье Англии... К этой стране враждебные чувства французов несравненно более развиты, чем даже к Германии, которая еще не так давно захватила после победоносной войны две лучшие провинции Франции"24. Проекты вторжения на Британские острова должны были продемонстрировать Петербургу хотя бы косвенную поддержку в условиях англо-японского сближения и заигрывания Берлина с Лондоном.

Немецкой прессой русско-французская декларация была принята весьма сочувственно - как новая существенная гарантия принципа "открытых дверей" в Китае и Корее. Правда, видели в ней и расширение сферы действия русско-французского союза на Дальний Восток; высказывалось опасение, что кроме опубликованных положений, существуют еще и другие, секретные, еще более связывающие Россию с французской политикой в Европе25. Настороженность немецкой прессы вполне понятна. Ведь некоторый тактический выигрыш, полученный Берлином в Китае, никак не мог компенсировать стратегический просчет, допущенный творцами ее дальневосточной политики.

В предгрозовой обстановке конца 1903 г. в российских правящих сферах не раз вставал вопрос о позиции Англии в русско-японском споре. Посол в Лондоне сообщал, что "Англия опасается быть втянутой в войну на Крайнем Востоке и желает длительного мира в Азии"26, но это не могло развеять опасения русского правительства. В беседе с русским дипломатом король Эдуард VII выразил сожаление по поводу недоразумений в англо-русских отношениях и добавил, что "он искренне желает настоящего дружественного сближения со своим августейшим племянником". По его словам, почвой для него могли бы стать азиатские дела27.

Между тем английское и американское правительства просили Делькассе убедить Николая II отказаться от захвата Маньчжурии. П. Камбон в декабре 1903 г. писал своему министру из Лондона. "Ленсдаун обратился ко мне за тем, чтобы я попросил ваше превосходительство оказать в Петербурге воздействие в пользу мира, в то время как он сам будет действовать в том же направлении в Токио. Время прошло, сказал Ленсдаун, и над нами нависли события, которые могут стать очень серьезными". В том, что подействовать можно через Францию, был убежден и президент США Т. Рузвельт: "поднять свой голос", говорил он, должна та сторона, "бескорыстие которой вызовет меньшее сомнение в Петербурге, то есть Франция"28.

Однако Делькассе понимал, что попытка воздействовать на царя привела бы к ухудшению франко-русских отношений и даже к расколу союза, и ограничился лишь тем, что дал ряд инструкций своему представителю в Токио и провел несколько бесед с японским послом в Париже Мотоно, о чем и проинформировал Петербург. В ответ император выразил признательность за очередное проявление дружбы и просил предостеречь Японию от крайностей29. Позже глава французского министерства иностранных дел сожалел о пассивности своего правительства в предвоенный период.

Всеми возможными способами Франция стремилась не допустить перерастания русско-японских и русско-английских противоречий в военный конфликт. Но в ночь на 27 января японский флот атаковал русскую эскадру в Порт-Артуре. В тот же день сотрудник французского МИД М. Палеолог в своем дневнике сделал примечательную запись. Он отметил, что "война неизбежна". По его мнению, это обстоятельство явилось "ударом для Делькассе, тем более тяжелым, что накануне в совете министров под нажимом своих обеспокоенных коллег он решительно заявил: "Я вам ручаюсь, что мир сохранится""30.

Первые неудачи русской армии вызвали разочарование на парижском финансовом рынке. Бои в Маньчжурии едва начинались, А. И. Нелидов уже сообщал Ламздорфу, что необходимо субсидировать французские газеты, чтобы побудить их успокоить общественное мнение. В начале февраля 1904 г. русская казна выделила 200 тыс. франков для субсидирования французских газет и влиятельных журналистов31.

Царское правительство, хотя и сознавало недостаточность своих военных приготовлений на далекой окраине, недооценивало опасность возможного конфликта. Приступая к переговорам, оно не было готово ни расстаться со своими замыслами об установлении монопольного положения в Маньчжурии, ни предоставить Японии свободу рук в Корее и шло на уступки под давлением обстоятельств, но, будучи разобщено и отягощено "безответственными влияниями", проявляло непоследовательность и отсутствие гибкости. Колеблющаяся линия правительства затрудняла деятельность дипломатии, к тому же по воле царя раздвоенной и в силу этих обстоятельств медлительной и малоэффективной.

Война выдвинула перед царским внешнеполитическим ведомством задачу ее дипломатического обеспечения. Наилучшим для России вариантом могло, по-видимому, стать возрождение тройственной комбинации 1895 года. Некоторые предпосылки к этому как будто имелись. Речь идет о русско-французской декларации 1902 г. и благожелательных заверениях, полученных незадолго до войны от кайзера Вильгельма. Тем не менее, от попыток создать антияпонскую коалицию пришлось почти сразу отказаться: Франция в этот момент завершала урегулирование отношений с Англией.

Между тем наместник на Дальнем Востоке Е. И. Алексеев официально заявлял правительству о тщетности уступок, которые, по его мнению, могли бы только поощрить японцев к увеличению их требований. Они не удовлетворятся только Кореей и будут требовать Маньчжурию, в любом случае удовлетворять японские требования бесполезно. Непримиримость японцев - результат английской интриги. Лучшим путем к успокоению на Дальнем Востоке будет угроза афганским границам.

Однако в действительности в случае возникновения англо-французского конфликта вследствие войны между Россией и Японией вся тяжесть войны против Англии легла бы на одну Францию. Единственным районом, где Россия могла бы эффективно угрожать Британской империи, была русско-индийская граница. Но до окончания строительства железной дороги Оренбург-Ташкент численность сконцентрированных там войск не могла быть более 75 - 80 тыс., тогда как все ресурсы были направлены на Сибирскую железную дорогу; центрально-азиатская дорога в лучшем случае могла быть окончена в 1905 году.

Англия еще оставалась врагом Франции, в то время как Россия уже перестала уравновешивать германскую угрозу. Делькассе считал, что единственным путем избегнуть затруднительного положения является установление дружеских отношений с Англией. В свою очередь английские государственные деятели беспокоились, как бы их союз с Японией, направленный на укрепление морских позиций в Китае и на Тихом океане, не привел к войне, которая могла бы быть более тяжелой, чем южноафриканская. Рост же морской опасности со стороны Германии, принимавшей угрожающие размеры, отодвигал противоречия с Францией на задний план. "Сердечное согласие" должно было устранить все опасности франко-английского конфликта, и оно было достигнуто в 1904 году32.

С началом войны на Дальнем Востоке Германия заняла двусмысленную позицию. Обещая русскому правительству не создавать осложнений на западной границе, она в то же время проявляла заинтересованность в отвлечении сил России на восток. Одновременно Токио получил из Берлина заверения в том, что Германия сумеет нейтрализовать возможные попытки Франции прийти на помощь союзнице. По оценке Ламздорфа, "вообще нейтралитет Германии вернее всего назвать не "дружественным", а "беспристрастным""33. Выступление какой-либо державы на стороне России обязывало Англию, по договору 1902 г., встать на сторону Японии. Т. Рузвельт предупредил как Францию, так и Германию о том, что в случае их присоединения к России США поддержат микадо.

Действия французских правящих кругов в начале войны иначе как паническими назвать нельзя. С одной стороны, ожидаемое со дня на день соглашение с Великобританией делало невозможной активную поддержку России. С другой - не окажи Франция помощь России, это привело бы к охлаждению отношений между союзниками. В данный период для Франции важнее было договориться с Великобританией и получить ее поддержку своей колониальной политики, направленной на захват Марокко. Поэтому было решено провозгласить строгий нейтралитет, предоставив России и Японии помериться силами. Более того, некоторые действия Франции приобрели антироссийский характер. 10 сентября 1904 г. в Сайгоне был задержан русский крейсер "Диана", экипаж которого французы отказались отпустить, ссылаясь на невозможность отступить от нейтралитета. 19 сентября Ламздорф писал в Париж Нелидову: "Отказ дружественной нам Франции отпустить на родину команду крейсера "Диана", несомненно, имеет решающее влияние на образ действий других держав в аналогичных случаях. Это обстоятельство производит впечатление крайне невыгодное для Франции, которую обвиняют в чрезмерном страхе перед Японией". Ламздорф упомянул Японию, но было понятно, что Франция боится отнюдь не ее, а стоящей за ней Англии. Французское правительство отказалось даже протестовать против занятия японцами дома русской миссии в Инкоу. К тому же России было отказано во всякой помощи при покупке военных судов34.

В декабре 1903 г., когда лондонский кабинет напряженно взвешивал возможные шансы победы России или Японии, соглашение с Францией связывалось с вопросом об ее позиции в войне. Накануне войны в Лондоне были уверены, что англо-японский союз служит гарантией против вступления в войну Франции на стороне России, ибо это неминуемо привело бы к вооруженному столкновению с Англией. Основной вопрос, который занимал британский кабинет в этой связи, сводился не к тому, придется ли воевать Англии в случае присоединения Франции к России, а к тому, не придется ли Англии вступить в войну для предупреждения разгрома Японии и как и при этом поступит Франция. В последние дни перед войной Камбон отмечал, что в Лондоне не знают точно обязательств Франции "и спрашивают себя: обязаны ли будут французы присоединиться к России в случае вмешательства Великобритании". Точно так же понимал этот вопрос и А. К. Бенкендорф. В английских правящих кругах было распространено убеждение, что Россия одержит верх. Именно такую перспективу учитывал и такого исхода войны боялся британский кабинет35.

Вопрос этот имел первенствующее практическое значение: в зависимости от оценки ожидаемого исхода войны строило свое поведение английское правительство в момент ее начала. Он дебатировался в течение всего декабря 1903 года. Ленсдаун полагал, что, возможно, придется спасать японцев; он был далек от мысли воевать на стороне Японии и, стараясь предотвратить войну, предлагал, в частности, выступить в качестве посредника. Сначала кабинет склонялся к такой точке зрения. На заседании кабинета Ленсдаун, отстаивая идею посредничества, указывал, что "война между Россией и Японией может втянуть" и Англию36.

В те же дни он прямо заявил Камбону, что Англия пойдет на войну в случае поражения Японии. "Наш договор с Японией не обязывает нас вмешиваться, если Япония воюет только с одной державой... Но я боюсь общественного мнения. Если бы конфликт разразился и, если бы Япония проиграла, я не знаю, куда бы нас это завело". Эти слова выглядели как своего рода ультиматум Франции и России. Францию предостерегали от втягивания в конфликт на Дальнем Востоке, а России давали понять, что она может иметь дело не только с Японией, но и с Англией. На деле английское правительство отнюдь не хотело втягиваться в войну. По словам Камбона, "такая перспектива рассматривалась Сити с истинным страхом"37. Своим заявлением Ленсдаун пытался побудить французских дипломатов воздействовать на своего союзника. Он просил Делькассе повлиять на Петербург, обещая, со своей стороны, воздействие на Токио. В те же дни Ленсдаун единственный раз за все время конфликта посоветовал японскому правительству пойти на определенные уступки. Это было время, когда для британского кабинета приобретал значение вопрос о позиции Франции, а французское правительство, в свою очередь, почувствовало себя сидящим между двух стульев. Это на время завело в тупик англо-французские переговоры в декабре 1903 года.

Но в конце декабря лондонский кабинет пришел к заключению, что Англии не придется спасать Японию от полного разгрома, и опасения неизбежного столкновения с Францией, хотя бы дипломатического, потеряли свою актуальность. Из бесед с японским послом в Лондоне Ленсдаун понял, что Япония уверена в победе и рассчитывает только на благожелательный нейтралитет Англии38. Ленсдаун, как и глава кабинета Л. Бальфур, по-прежнему исключал победу Японии. По их мнению, поражение последней привело бы к занятию русскими Кореи. Такой исход войны вполне устраивал лондонский кабинет. По оценке Р. Пинона, "Англия заняла нейтралитет и стала ждать нового Сан-Стефано"39.

Поскольку английское правительство в начале войны временно потеряло заинтересованность в примирении с Россией, то англо-французское соглашение рассматривалось весной 1904 г. кабинетом Бальфура как средство возможного ослабления франко-русского союза. Однако по мере роста напряженности в англо-германских отношениях и поражений русской армии на полях Маньчжурии английские правящие круги начали менять свои взгляды на состоявшееся соглашение. Особенно ярко это проявилось в дни марокканского кризиса 1905 года. Тогда перед английским правительством встала задача укрепления англо-французского блока. Сотрудничество с Францией, рассматриваемое поначалу как средство возможного ослабления франко-русского союза, в ходе марокканского кризиса превратилось в способ сближения с Россией.

Еще в середине апреля 1904 г. Ленсдаун в официальных беседах с Бенкендорфом и Камбоном высказывал пожелания, чтобы примирение с Францией привело к примирению с ее союзницей. Но по записям этих бесед видно, что тогда это было простое изъявление вежливости. Английский министр говорил о стремлении своего правительства "избегать недоразумений", но еще больше он говорил о трудностях на этом пути и тут же предупреждал, что Англия не пропустит суда Черноморского флота через проливы40. Тем не менее в английских правительственных сферах в момент опубликования договора с Францией обозначился поворот в сторону Петербурга.

Французское правительство, подписывая соглашение с Англией, не исключало возможности создания в будущем Тройственного согласия вместе с Россией и Англией. Однако следует учесть, что в апреле 1904 г. эти действия Франции не могли не расцениваться в Петербурге как акт нелояльности. Николай II официально выразил одобрение, но, по мнению французского посла в Петербурге М. Бомпара, испытывал недовольство41.

В конце апреля он доносил в Париж, что, по его мнению, российская дипломатия после заключения англо-французского соглашения оказалась перед дилеммой: или пойти по стопам союзницы, в свою очередь, сближаясь с Англией, или же начать сближение с Германией. Официальная дипломатия склоняется в пользу Лондона; многие министры, поначалу недоверчивые, пришли к этой точке зрения не без усилий со стороны посла, пресса в своем большинстве расположена в пользу Англии, меньшинство склоняется в пользу Германии. Посол подчеркивал, что прогерманские настроения сильны как в администрации, так и при дворе. По сведениям французского дипломата, результатом создавшейся неопределенности мог стать союз Петербурга с Берлином и ослабление франко-русского союза42. Примечателен комментарий А. Ф. Остальцевой: в телеграммах послам в Лондоне и Париже содержалось официальное заверение, что опубликованная конвенция не воспринимается царским правительством как акт, противоречащий франко-русскому союзу. По словам Бенкендорфа, это произвело "наилучшее впечатление в Лондоне"43.

Ламздорф, как и послы в Париже и Лондоне, подходил к оценке англофранцузского договора с точки зрения основной дипломатической задачи, сформулированной в начале войны с Японией. Они надеялись, что французские дипломаты при новых отношениях с Англией смогут оказать свое воздействие на Лондон и помогут предотвратить повторение Берлинского конгресса, когда военные успехи русских были обесценены поражением дипломатическим. Возможное присоединение России к хедивскому декрету, служившему приложением к англо-французскому соглашению, было расценено французскими дипломатами как новое усиление франко-русского союза44.

Нелидову было поручено осторожно прозондировать почву, возможно ли посредничество Делькассе в деле заключения англо-русского соглашения. Первым шагом к нему и явилось согласие России на издание хедивского декрета. С соответствующей просьбой Делькассе обратился к Нелидову, предложив сделать это до формального обращения английского правительства. По словам французского министра, тем самым можно будет продемонстрировать нерушимость франко-русской дружбы, единство взглядов и наличие тесных контактов между союзниками. Телеграммой от 10 (23) апреля 1904 г., адресованной Нелидову, Ламздорф выразил готовность русского правительства одобрить издание декрета хедива относительно Кассы Долга. Со своей стороны, английское правительство должно было выказать свое желание устранить недоразумения с Россией, прежде всего в вопросе о Тибете, и дать заверения в том, что Великобритания не стремится к захватам в этой стране45.

Впрочем, начавшиеся переговоры натолкнулись на некоторые трудности. 14(27) апреля 1904 г. британский поверенный в делах в Петербурге вручил Министерству иностранных дел официальную просьбу о согласии на издание хедивского декрета. Но 29 апреля (11 мая) Ленсдаун передал Бенкендорфу меморандум, заканчивавшийся словами: "Однако английское правительство самым категорическим образом заявляет, что поскольку ни одна иностранная держава не пытается вмешаться в дела Тибета, постольку Англия не аннексирует его, не установит над ним протектората в какой-либо форме и никоим образом не будет стараться контролировать его внутреннее управление". При этом Ленсдаун указал, что оговорка, предшествовавшая заключительному параграфу меморандума, относится лишь к настоящему положению. По прошествии "разумного срока" английская экспедиция продолжит свое движение на Лхасу. Ленсдаун не пожелал разъяснить, что он разумеет под "разумным сроком". Наконец, он высказал пожелание, чтобы формулировка русского согласия на издание декрета хедива находилась в соответствии с первой статьей англо-французской декларации относительно Египта и Марокко. Поэтому в текст русского документа должны быть включены не только слова: "оно (русское правительство) присоединяется к проекту хедивского декрета" и т.д., но и предшествовавшие, то есть "...заявляет, что оно не будет стеснять действия Англии" и т.д. На замечание Бенкендорфа о том, что ведь до сих пор речь шла лишь о простом ответе русского правительства на английское обращение, Ленсдаун заявил: согласие русского правительства "имело бы ограниченную ценность, если бы оно сохранило за собой право когда-либо потребовать эвакуации или установления срока эвакуации Египта"46.

В июле 1904 г. Бомпар не без тревоги сообщил в Париж, что отношения между Петербургом и Берлином день ото дня становятся все более доверительными. По его сведениям, германское правительство переносило свои козни против франко-русского союза на новую почву. Германофильские органы российской прессы перепечатывают статьи из итальянской "Perseveranza", которые произвели сильное впечатление и могут быть использованы против Франции. В частности в корреспонденции из Петербурга утверждалось, что стремление английского короля содействовать сближению с Россией охладилось в течение его поездки в Киль, что "сердечное согласие" установило некое подобие моральной солидарности между Англией и Францией; что в публике возникает вопрос: неужели Франция оставила Россию, чтобы договориться со своим непримиримым оппонентом47. Англия якобы осознала, что ее главным соперником является Германия, не в момент решения германского правительства строить флот, а в разгар событий, связанных с русско-японской войной.

Поражения русской армии и флота, а также внутриполитические события приковали всеобщее внимание к положению в России. Нелидов из Парижа сообщал, что при известиях о "кровавом воскресенье" 9 (22) января "во всех слоях буржуазии поднялась настоящая паника". По словам Бомпара, "правительство доказало не только свою жестокость, но и слепоту"48.

Начало революционных событий в России совпало по времени с правительственным кризисом во Франции. На смену ушедшему в отставку кабинету А. Комба был сформирован новый кабинет под председательством Ш. Рувье. Однако портфель министра иностранных дел сохранил Т. Делькассе. При выступлении с правительственной программой в парламенте министру пришлось отражать атаки членов социалистической фракции. Нелидов добивался мер для прекращения доступа во Францию враждебной России информации. Он просил об этом министра, указывая, что из Петербурга и Варшавы в Париж поступают сведения, подрывающие престиж России в глазах французов49.

По словам В. Н. Коковцова, события 9 января крайне негативно повлияли на ход его переговоров с французскими банкирами об очередном займе. Из беседы с главой "русского синдиката" банков Э. Нецлином стало очевидно, что "в широких кругах политических деятелей Франции сомневаются, удастся ли русскому правительству овладеть положением и не будет ли оно вынуждено... уступить общественному движению... встав на путь конституционного образа правления"50.

Несмотря на следовавшие одно за другим поражения в Маньчжурии, в российских правящих кругах не теряли надежды на благоприятный исход войны.

Для Франции, по мнению министра иностранных дел, в данных обстоятельствах было необходимо: 1) любой ценой сохранить союз с Россией, который утратит свое значение, если Россия погибнет в результате внутренней катастрофы; 2) равно необходимо сохранить 12 млрд. франков, вложенных в русские фонды и промышленность; 3) учитывать, что эскадра Рожественского еще находится на Мадагаскаре, и дальнейшее ее пребывание во французских колониальных водах может осложнить франко-японские отношения; 4) учитывать также, что если революционный кризис парализует российскую мощь, то Германия не преминет воспользоваться этим обстоятельством, дабы оспорить права Франции в Марокко51.

После поражения под Мукденом активизировалась кампания за прекращение войны. За ее продолжение до победного конца высказывались лишь "Московские ведомости" и "Новое время", но и они выражали недовольство правительством. Виднейшие сановники убеждали Николая II согласиться на подписание мира с Японией. Витте писал Куропаткину: "Основная причина нашего ужасного положения - это война... Ведь эта война беспричинная и бесцельная". Вначале была вспышка "во многом искусственная" патриотизма. А теперь осознали, что это "похоже на государственную авантюру... Прежде министров ненавидели, а теперь презирают"52.

Министерство финансов остро почувствовало исход мукденских боев, когда французские банкиры, прибывшие в Петербург подписать соглашение о займе, уехали, даже не предупредив министра53, хотя Николай II верил, что "противник вместе со своими союзниками заплатит нам все, что мы издержали"54.

Стало очевидно, что момент для предложения посреднических услуг созрел. Все же осторожности ради Делькассе, прежде чем отправлять личное послание царю, решил прощупать почву и просил Бомпара выяснить реакцию на Мукденское поражение. Ответ посла был неутешительным. По его словам, многие из тех, кто желал ранее мира, теперь выступают за продолжение войны. Бомпар предлагал министру повременить с предложением мирных услуг. В то же время Нелидов в разговоре с Делькассе сказал, что он "будет писать Ламздорфу, чтобы убедить министра прибегнуть к услугам" французского министра55.

В английской и французской прессе началась кампания за финансовый бойкот русского правительства. В марте 1905 г. она достигла своего апогея. "Times" упорно развивал тезис о его неплатежеспособности. Министр финансов Коковцов был вынужден обратиться в редакцию с предложением проверить золотые запасы Госбанка. Два корреспондента западных изданий воспользовались предложением министра. "Нет оснований предполагать, что Россия будет вынуждена в скором времени заключить мир вследствие недостатка в денежных средствах", - писал один из них56.

Сразу после Мукдена Коковцов доложил царю, что с "чисто финансовой точки зрения продолжение войны становится для нас все более и более затруднительным". Его записку обсуждало особое совещание министров под председательством вел. кн. Николая Николаевича. Однако сам Николай II и военные верхи еще не считали войну проигранной. Куропаткин, уже смещенный с поста главнокомандующего, писал Витте: "На суше мы только входим в силу... Неожиданная война с Японией составляет несчастье России, но невовремя оконченная война прибавит к несчастью позор". По наблюдению английского дипломата, "в настоящий момент Россия закусила удила и не хочет говорить о мире. Весь интерес сосредоточен на адмирале Рожественском. Все зависит от него: реформы, мир и жизнь императора"57.

После неудачи с займом Ламздорф направил Нелидову секретную телеграмму, смысл которой сводился к тому, что "России необходим мир больше, чем когда-либо". Единственно, что, по его словам, удерживало Россию от выступления с предложением мира, были опасения, что японцы могли выставить неприемлемые требования. Послу предписывалось начать зондаж, но держать его в тайне от Японии. Нелидов начал действовать. 23 марта после продолжительной беседы с русским послом Делькассе принял японского посланника и предложил ему свои услуги мирного посредничества. Он предупредил, что передаст подобное предложение российским представителям только в том случае, если Япония не предъявит требований, несовместимых с престижем России. Таким образом, министр приглашал японского дипломата изложить японские условия мира. В ответ услышал, что ему необходимо подумать58.

30 марта японский посланник Мотоно сообщил, что его правительство ценит посредничество французского министра, но в свою очередь спрашивает, действительно ли Россия желает мира? Делькассе вновь повторил, что огласит мирные предложения России только в том случае, если Япония не предъявит невыполнимых требований, и уточнил, что невыполнимые требования это - контрибуция и территориальные уступки. Японец обещал передать своему правительству слова французского министра, но от себя добавил, что если Япония сможет согласиться со вторым условием, то, будучи истощенной войной, она, скорей всего будет настаивать на возмещении убытков59. Параллельно был начат зондаж в Вашингтоне. Однако, по мнению Нелидова, не в российских выгодах было допускать на Дальнем Востоке такого опасного посредника, как Америка. Ламздорф согласился с его мнением и просил его продолжать зондаж в Париже, рассчитывая "на ловкую помощь Делькассе"60. Но 16 апреля из Парижа пришла неутешительная весть: Япония не согласилась выставить предварительные условия до начала мирных переговоров. Нелидов писал, что если будет решено начать переговоры немедленно, то "можно попросить Делькассе о содействии, поскольку он по-прежнему к нашим услугам". Тот в свою очередь пообещал, что если Россия даст твердое согласие начать переговоры, то он сможет просить Ленсдауна оказать давление на японцев, чтобы те отказались от территориальных претензий61. (Уже весной 1905 г. Япония требовала передачи острова Сахалин.) Вскоре всякие разговоры о мире между Делькассе и Мотоно были прекращены: Япония избрала в качестве посредника президента США Рузвельта.

Международная ситуация для французского правительства обострялась с каждым днем. Япония все настойчивее протестовала против французского "нейтралитета". Некоторые японские газеты указывали, что помощь, оказываемая России со стороны Франции, такова, что для Англии настал момент выполнить свои союзнические обязательства перед Японией. Об этом официально напомнил Ленсдауну японский посланник Хаяси62.

К концу русско-японской войны практически все великие державы выступали за ее скорейшее завершение. Мотивы действий каждой из них были разные, но все опасались, что продолжение войны нарушит равновесие на континенте.

Исход боев под Мукденом обсуждался лондонской прессой и Форин оффис в различных аспектах. Внимание прессы привлекали четыре основные темы: внутреннее положение в России, будущее англо-русских отношений, дальнейшая судьба англо-японского союза и перспективы мира63. Требования Лондона к российскому правительству в первые дни после мукденской катастрофы сформулировал "Standard". В редакционной статье 18 марта отмечалось, что надежды на победу России похоронены. "Поражение России имеет огромное значение для ее взаимоотношений с азиатскими народами. Они увидели, что русская армия сильна только перед лицом неорганизованных народов. Россия как страна не потерпела поражения. Она будет сильнее, чем когда-либо была прежде, если встанет на путь свободы во внутренней жизни и на путь мирной внешней политики". Газета хотела, чтобы царское правительство провело реформы и заключило мир. Это требование стало лейтмотивом всей английской прессы и оставалось им вплоть до окончания войны.

На внутреннее состояние страны указывал в беседе с Бенкендорфом банкир Ротшильд. По его словам, в марте главной причиной отказа в займе являлся страх перед революцией в России. В начале марта английское посольство в Петербурге предупреждало об "опасности революции, идущей из России"; дипломаты передавали слухи о советах германского императора царю заключить мир ввиду "опасности революции"64.

Насколько ощущалась в Англии связь войны и революции, видно из того, что в течение нескольких последующих лет английское правительство исходило в своих расчетах из убеждения, что "война бросит Россию в руки революционеров"65. Перспективы мира и перспективы развития революции взвешивались в Лондоне как взаимно обусловливающие друг друга. По мере нарастания революционного брожения мир стал рассматриваться как средство предупреждения революции.

Другой причиной, побудившей английские и французские правящие круги желать окончания войны, было ясно выраженное во время марокканского кризиса убеждение, что от ослабления России выиграет только Германия. Французский посол в Лондоне Камбон, доказывая Бенкендорфу взаимосвязь действий германского правительства с ослаблением России, говорил: "Вот результаты вашей несчастной войны. В Европе она выгодна только Германии. Вот почему в Лондоне так желают мира и внутренней реорганизации России". По мнению Палеолога, в России вновь "настали времена Бориса Годунова и Пугачева"66.

Российское посольство в Лондоне сообщало, что после Мукдена прославление японских побед и ратование за англо-японский союз уже не сопровождалось русофобией, как это было раньше. "После Мукденской битвы, - доносило германское посольство, - которая уже обеспечила победу Японии, выступает желание соглашения с Россией, которое и раньше проявлялось, но должно было отступать на задний план"67. "Standard" в статье, посвященной визиту короля Эдуарда в Париж, утверждал, что идет дипломатическая подготовка четверного союза Англии, Франции, России и Японии. В мае 1905 г. лондонский корреспондент французской газеты "Petit Parisien" поинтересовался у ряда влиятельных либералов их мнением по вопросу: желательно или нежелательно сближение между Англией и Россией после войны? В большинстве они высказались в пользу такой коалиции68.

После цусимской катастрофы в окружении Николая II проявились панические настроения. Правительство начало обсуждать вопрос о прекращении войны. На совещании под председательством царя все его участники, за исключением адмирала Ф. В. Дубасова, высказались за ее прекращение69. Царь и министр иностранных дел начали переговоры с американским послом Дж. Мейером о возможном посредничестве Рузвельта.

Французские дипломаты обращали пристальное внимание на внутреннее положение империи, требовавшее окончить непопулярную войну, восстановить порядок и провести реформы. Одним из последствий марокканского кризиса, разразившегося весной 1905 г., было всеобщее во французских правящих кругах, по словам Нелидова, "признание немного забытого важного значения, которое имеет для Франции союз с Россией". Видный журналист А. Тардье писал по этому поводу: "Парламент, убаюканный пацифистской песенкой, что война в Маньчжурии его не касается, внезапно пробудился и заметил, что путь от Мукдена до Феца оказался гораздо короче, чем думали, и этот путь пролегает через Париж"70. Германскую циркулярную ноту с требованием созыва конференции по Марокко обсуждал 6 июня 1905 г. французский совет министров.

Своих коллег Делькассе старался убедить, что Германия не пойдет на риск войны, если узнает, что воевать придется с Англией. За год до этого он говорил, что "нахальная политика Вильгельма II не имеет иного исхода, кроме военного". Сейчас же "вопрос стоит не о личности и не о коммерции, - утверждал министр, - он более широк и серьезен. Речь идет о всей политике и о будущем, а также о том, разорвем ли мы союз с друзьями в угоду Германии". По сообщению Бенкендорфа, заявление Делькассе о том, что Англия готова пойти с Францией до конца, не было голословным71. "Но нам бы от этого легче не стало", - пожаловался впоследствии один французский политик Нелидову; премьер-министр Рувье был уверен, что Германия скорее будет воевать, если Англия поддержит Францию, но Францию в этой войне Англия не спасет, "поскольку английский флот не имеет колес и не сможет защитить Париж"72. Бомпар вспоминал, что при встрече с министром за десять дней до его отставки, тот показал ему документы, свидетельствующие, что Рувье вел секретные переговоры с германским послом в Париже73. Впрочем, правительство приняло решение согласиться на созыв конференции по Марокко. Делькассе был вынужден уйти в отставку.

Рувье, взявший себе портфель министра иностранных дел, стремился реализовать соглашение с Англией о Марокко на конференции, договорившись заранее с Германией по спорным вопросам. Франко-германский спор временно потерял остроту. Отставка Делькассе в конкретных условиях того времени способствовала определению курса английского правительства на привлечение России на свою сторону. Дипломатическая уступка Франции 6 июня 1905 г. окончательно сорвала планы противопоставления Франции России. По мнению "Times", единственной ошибкой Делькассе было то, что он не смог предвидеть поражения России74.

Однако марокканский кризис показал, что англо-французский блок не мог противостоять не только Германии и России одновременно, но бессилен перед серьезным дипломатическим натиском одной Германии. Показательна в этом отношении беседа лорда Розбери, бывшего главы Форин оффис, с Э. Греем - главой будущим. Розбери заявил, что "наши друзья-французы трепещут как овцы. Надо искать сильного союзника, поскольку Германия имеет 4 миллиона солдат"75. Правительство решило продолжить дипломатическую поддержку Франции, даже пригрозить Германии вмешательством в возможный военный конфликт на стороне Франции76. Ленсдаун изложил политику по отношению к Франции в беседе с Спринг Райсом, приехавшим из Петербурга. "Со времени 1870 г. Германия дважды хотела развязать войну против Франции, - говорил он. - Оба раза суверены России и Англии предотвратили ее. Сейчас нет русской армии, чтобы помешать нападению на Францию. Германия использовала это в Марокко. Англия не может допустить превращения Франции в германскую провинцию. Она должна для собственной безопасности защищать ее"77.

Марокканский кризис доказал, что Франция без поддержки со стороны России не может противостоять Германии. Именно в этих событиях выявилась жизненная важность для Франции союза с Россией и ценность франко-русского союза для Англии, как единственно возможной опоры в борьбе с германскими притязаниями. После отставки Делькассе война между английской и немецкой прессой достигла своего апогея. Бенкендорф писал в эти дни, что в Лондоне "Германия является пугалом", и что "отставка Делькассе усилила в Англии германофобию". В это же время германский посол писал из Лондона: "Марокканский кризис обостряется для англичан борьбой за дружбу с Францией; чтобы не допустить гегемонии Германии в Европе, англичане готовы воевать"78. "Одним из самых замечательных моментов внешней политики Франции, - писал Нелидов, - является всеобщее признание немного забытого важного значения, которое имеет для нее союз с Россией, и горячее стремление к миру на Дальнем Востоке". По сообщению "Нового времени", в Париже в те дни жалели о том, что "не смогли ни предвидеть, ни предупредить русско-японской войны"79.

Поддержать Францию Англия должна была силой обстоятельств. Но, они, же предполагали укрепление позиций России, и ее привлечение на сторону англо-французского блока. Сотрудничество с Францией, рассматриваемое лондонским кабинетом в свое время как средство ослабления франко-русского союза, в новой обстановке превратилось в средство сближения с Россией.

Англия и Франция, каждая по своим причинам, пристально следили за гибелью на полях Маньчжурии и в водах Тихого океана военной мощи их соперника и союзника. Но затем, когда могущество России оказалось сломленным, и на длительный период она стала безопасной, положение изменилось. К этому времени вражда между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией - с другой, чрезвычайно обострилась. В ближайшем будущем она грозила перерасти в вооруженное столкновение. Срочно требовалось найти многочисленную сухопутную армию, ради чего Англия и добивалась соглашения с Россией.

В Петербурге также проявляли интерес к урегулированию отношений с Англией, а финансовая и политическая зависимость от Франции оказалась сильнее недовольства действиями союзницы. Огромные денежные суммы, которые Третья Республика предоставила России, сыграли свою роль80. Между тем русская казна остро нуждалась в пополнении, поскольку финансовое положение страны подрывалось продолжавшейся войной и разгоравшейся революцией. Наличных денег могло хватить до августа-сентября 1905 года. Средства можно было изыскать только путем заключения очередного займа во Франции. Однако французское правительство обусловливало предоставление его политическими обязательствами.

Для России после цусимского разгрома мир был крайне необходим; не приходилось теперь выбирать и посредников.

Предлагая России свои услуги посредника, Рузвельт просил французского посла в Вашингтоне о поддержке со стороны французского правительства81. Французское правительство сознавало, что мир, заключенный при содействии прояпонски настроенных американских политических и дипломатических кругов не может быть благоприятным для России. Но при создавшейся обстановке в Европе Франции этот мир был крайне необходим.

Чрезмерные японские претензии вызвали со стороны Франции отрицательную реакцию. Несмотря на ряд серьезных поражений, Россия имела больше возможностей для продолжения военных действий, чем истощенная Япония, и поэтому не могла принять слишком тяжелые условия. Бомпар указывал, что, по мнению Ламздорфа, Россия скорее решит продолжать войну, чем согласится на унизительный мир. Необходимо, заключал французский дипломат, чтобы Рузвельт воздействовал на оба правительства, но при этом был осторожнее в требованиях к России, иначе все может провалиться82. Незадолго до начала мирной конференции Рувье объяснил Нелидову, что

Россия могла бы уплатить контрибуцию в скрытой форме, например в виде оплаты японских займов, заключенных во время войны83. Впоследствии контрибуцию все же пришлось уплатить.

Ход переговоров показал, что Портсмутский мир вырос на почве общей заинтересованности Японии и России в прекращении войны. Соотношение сил, складывавшееся в Маньчжурии, становилось для Японии все более грозным. Победа при Цусиме дала возможность Японии в третий раз, и теперь успешно, поставить вопрос о мире.

В последние годы и в России и в Японии были опубликованы ранее неизвестные архивные документы, относящиеся к Портсмутским переговорам. Они показывают, что главе японской делегации Д. Комуре была поставлена жесткая задача - заключить мир любой ценой. Такую задачу перед российской делегацией и Витте Николай II не ставил. Напротив, у него теплилась надежда, что японцы, не приняв жесткие условия, сорвут переговоры и тогда продолжение войны, к которому уже готовилась Россия, будет неизбежно. Но переговоры шли по японскому сценарию: японцы уступали одну позицию за другой: сняли требования уплаты контрибуции, уступки земель в Приморье, овладение всем Сахалином с прилегающими островами, выдачи Японии всех русских военных кораблей, задержанных в нейтральных водах, ликвидации военных укреплений Владивостока и пр. В Петербурге по всем этим позициям Япония получила отказ. Комура стремился любой ценой заключить мир и выжать из ситуации максимум возможного.

У каждой из великих держав были свои расчеты, а порой и опасения, связанные с окончанием дальневосточной авантюры царизма. Франция ожидала, что возвращение союзницы в Европу облегчит ей задачу противостояния германскому натиску в Северной Африке. Германия стремилась реализовать положения Бьёркского соглашения. Англия новым союзом с Японией рассчитывала положить конец российской экспансии в Средней Азии, но в перспективе видела урегулирование отношений.

Однако, по мнению Ламздорфа, "чтобы быть действительно в хороших отношениях с Германией, нужен союз с Францией. Иначе мы утратим независимость, а тяжелее немецкого ига я ничего не знаю"84. Этот тезис развивал и Бенкендорф в письмах на имя министра. Он считал невозможным объединить в одном блоке Францию и Германию. Русско-германский союз привел бы к объединению Франции, Англии и Японии против России. "Тогда, - писал Бенкендорф, - мы останемся вдвоем при худших для нас обстоятельствах, так как Германия сильна, а мы ослабли"; Россия "займет второе место, ибо Германия находится в апогее силы", причем союз с Германией сделает для России невозможным финансовые заимствования в Париже и Лондоне85. "Лишь только распространится слух, что в случае войны между Францией и Германией Россия обязалась всей своею мощью поддержать последнюю, - мрачно предрекал он, - весь наш кредит во Франции, очевидно, иссякнет"86.

В конце года оказалось, что "Россия всем нужна"87. Ламздорф в одном из официальных писем в конце 1905 г. с удовлетворением отмечал, что международный престиж России, несмотря на поражение и внутренние беспорядки, "стоит по-прежнему на высоком уровне. Европейские державы наперебой ищут сближения с ней, стремясь войти в особые соглашения"88.

В Двойственном союзе, не без влияния событий на Дальнем Востоке, обозначились неблагоприятные для России тенденции. Было бы, однако, неправильным трактовать ход событий, таким образом, что Россия якобы превратилась в младшего партнера Франции и оказалась в односторонней зависимости от нее. Заинтересованность Франции в дипломатической и военной поддержке России в случае перерастания марокканского кризиса в военное столкновение оставалась значительной. Что касается финансовых отношений двух стран, то они представлялись взаимовыгодными для обеих сторон. Борьба внутри союза оказалась тем более упорной, что российское правительство привыкло к иному положению в группировке и рассматривало свое ослабление как явление временное.

События на Дальнем Востоке не только сыграли определяющую роль в изменениях внутри Двойственного союза, но и повлияли на курс французской политики. Франция, обеспокоенная за свои восточные границы, начинает искать новых союзников, в результате чего изменились ее взаимоотношения с Англией.

Примечания

1. ТЕЙЛОР А. Дж. П. Борьба за господство в Европе. 1848 - 1918. М. 1958; ХВОСТОВ В. М. История дипломатии. Т. 2. М. 1963.

2. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 2980, л. 26-33 об.

3. Цит. по: КОРЯКОВ В. П. Политика Франции в Китае в конце XIX в. М. 1985, с. 142 - 155.

4. РЫБАЧЕНОК И. С. Союз с Францией во внешней политике России в конце XIX в. М. 1993, с. 219.

5. КОРЯКОВ В. П. Ук. соч., с. 142 - 153.

6. РЫБАЧЕНОК И. С, Ук. соч., с. 219 - 220.

7. КОРЯКОВ В. П. Ук. соч., с.156.

8. АВПРИ, ф. Коллекция документальных материалов из личных архивов чиновников МИД, оп. 787. Архив Ф. Ф. Мартенса, д. 4, л. 34об.

9. Там же; СУББОТИН Ю. Ф. А. Н. Куропаткин и дальневосточный конфликт. В кн.: Россия: международное положение и военный потенциал в середине XIX - начале XX века. М. 2003, с. 138.

10. СЕРГЕЕВ Е. Ю. Политика Великобритании и Германии на Дальнем Востоке. 1897 - 1903. М. 1998, с. 132.

11. ОСТРИКОВ П. И. Политика Англии в Китае в 1900 - 1914 гг. В кн.: Международные отношения в Азии: новое и новейшее время. М. 1998, с. 23.

12. СЕРГЕЕВ Е. Ю., УЛУНЯН А. А. Военные агенты Российской империи в Европе. 1900 - 1914. М. 1999, с. 58.

13. ОСТРИКОВ П. И. Ук. соч., с. 23.

14. Там же, с. 24.

15. LUNTINEN P. The French information on the Russian war plans, 1880 - 1914. Helsinki. 1984, p. 82 - 83.

16. British documents on the origins of the war (BD). Vol. 2. London. 1927, N 51.

17. С конца XIX в. и до 1940 г. внеконституционный орган Японии, состоявший из старейших руководящих политических деятелей страны. Давал рекомендации императору по важнейшим политическим делам, включая объявление войны и заключение мира.

18. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1902 г., оп. 470, д. 64, л. 71.

19. Цит. по: СЕРГЕЕВ Е. Ю., УЛУНЯН А. А. Ук. соч., с. 58.

20. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1902 г., оп. 470, д. 74, т. 1, л. 33 об., 36об. - 37об.

21. RENOUVIN P. La politique exterieure de Th. Delcasse. Paris. 1954, p. 17.

22. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1902 г., оп. 470, д. 74, т. 1, л. 66 - 67об., 69об.

23. Цит. по: РОМАНОВ Б. А. Россия в Маньчжурии. Л. 1928, с. 25.

24. Цит. по: СЕРГЕЕВ Е. Ю. Франция глазами военных атташе Российской империи. В кн.: Россия и Франция. XVIII - XX века. Вып. 3. М. 2000, с. 200.

25. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1902 г., оп. 470, д. 14, л. 66-66об.

26. Там же, л. 243.

27. Там же, л. 206.

28. Documents diplomatiques francais. Ser. 2me (DDF). Т. 4. Paris. 1932, p. 175; ВОРОНОВ Е. Н. Франко-русские дипломатические отношения накануне и в период марокканских кризисов. Канд. дисс. Курск. 2004, с. 32.

29. ВОРОНОВ Е. Н. Ук. соч., с. 32.

30. PALEOLOGUE М. Un grand tournant de la politique mondiale. Paris. 1934, p. 22.

31. ГРЮНВАЛЬД К. Франко-русские союзы. М. 1968, с. 219.

32. LUNTINEN P. Op. cit., p. 89 - 90.

33. АВПРИ, ф. Отчеты МИД, оп. 475, д. 1904, л. 6.

34. ВОРОНОВ Е. Н. Ук. соч., с. 34.

35. DDF. Vol. 4, N 246; NEWTON Р. С. Lord Lansdown. A biography. Lnd. 1929, p. 308; BD. Vol. 4. Lnd. 1929, p. 211; DDF. Vol. 4, N 121.

36. Цит. по: ОСТАЛЬЦЕВА А. Ф. Англо-французское соглашение 1904 г. и англо-русские отношения. - Ученые записки Саратовского университета, 1958, т. 66, с. 243.

37. BD. Vol. 2. N 259; DDF. Vol. 4, N 121; DDF. Vol. 4, N 246.

38. Цит. по: РОМАНОВ Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. М. - Л. 1955, с. 262.

39. PINON R. Origines et resultats de la guerre Russo-Japonais. Paris. 1936, p. 216.

40. BD. Vol. 3. Lnd. 1928, p. 401.

41. BOMPARD M. Mon ambassade en Russie. 1903 - 1908. Paris. 1937, p. 54 - 55.

42. DDF. Vol. 5. Paris. 1934, N 122.

43. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1904 г., оп. 470, д. 85, л. 562, 616.

44. ОСТАЛЫДЕВА А. Ф. Ук. соч., с. 64; DDF. Vol. 5, N 145.

45. АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 2747, л. 17 - 18, 29, 44.

46. Там же, л. 88, 150, 191 - 192.

47. DDF. Vol. 5, NN 269, 310.

48. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 86а, л. 24; DDF. Vol. 6, N 53.

49. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 86а, л. 41 - 42; д. 866, л. 125 - 128.

50. КОКОВЦОВ В. Н. Из моего прошлого. Минск. 2004, с. 56.

51. DDF. Vol. 6, р. 259.

52. Новое время 1(14).II.1905; Московские ведомости 2(15).II.1905; ОСТАЛЫДЕВА А. Ф. Ук. соч., с. 261; ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М. 1960, с. 74.

53. DDF. Vol. 6, N 148.

54. Цит. по: КОКОВЦОВ В. Н. Ук. соч., с. 39.

55. DDF. Vol. 6, N 147; PALEOLOGUE M. Op. cit, p. 261.

56. The Times, 8, 11, 14.III.1905; ОСТАЛЬЦЕВА А. Ф. Англо-русское соглашение 1907 года. Саратов. 1977, с. 85.

57. Красный архив, 1925, т. 6(19), с. 77 - 78; The letters and friendship of Sir Cecil Spring Rice. Vol. 1. N.Y. 1929, p. 471.

58. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 87, л. 695; д. 866, л. 163.

59. Там же, л. 201.

60. Там же, л. 205; д. 87, л. 718.

61. Там же, д. 866, л. 220, 261.

62. Там же, л. 268.

63. Там же, д. 74, л. 139 - 159.

64. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 74, л. 102 - 105; The letters and friendship of Sir Cecil Spring Rice. Vol. 1, p. 464.

65. BD. Vol. 5, p. 326.

66. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 74, л. 449; PALEOLOGUE M. Op. cit., p. 318.

67. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 74, л. 198 - 203; Die groBe Politik der europaischen Kabinette 1871 - 1914 (GP). Bd. 20, Heft 2. Brl. 1927, N 6846.

68. Русское слово, 25.IV.(8.V.)1905; ОСТАЛЬЦЕВА А. Ф. Англо-русское соглашение 1907 г., с. 100, 24, 262.

69. Красный архив, 1928, т. 3(28), с. 201.

70. BOMPARD M. Op. cit., р. 129; РОЗЕНТАЛЬ Э. М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX века. М. 1960, с. 225.

71. PALEOLOGUE M. Op. cit., p. 98; АВПРИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 1385, л. 34.

72. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 86а, л. 76; DDF. Vol. 4, р. 557 - 559.

73. BOMPARD M. Op. cit., p. 126.

74. The Times, 7.VI.1905.

75. TREVELYAN G. M. Grey of Fallodon being the life of sir Edward Grey afterwards viscount Grey of Fallodon. London. 1938, p. 170.

76. GP. Bd. 20, Heft 2, N 6860.

77. GWINN S. Op. cit, vol. 1, p. 474.

78. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 74, л. 322, 410; GP. Bd. 20, Heft 2, N 6867.

79. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 86а, л. 76; Новое время, 24.V.(8.V1.)1905.

80. Русские финансы и европейская биржа в 1904 - 1906 гг. М. - Л. 1926, с. 23.

81. DDF. Vol. 7. Paris. 1937, N 41, 46.

82. Ibid., N 57.

83. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 87, л. 245.

84. Красный архив, 1924, т. 5, с. 35.

85. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 74, л. 513 - 514, 520; д. 75, л. 62 - 69.

86. Там же, ф. Секретный архив, оп. 462, д. 236/237, л. 9.

87. Новое время, 28.XII.1905.

88. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1905 г., оп. 470, д. 80, л. 117об.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.