Переломов Л. С. Мао, легисты и конфуцианцы

   (0 отзывов)

Saygo

Переломов Л. С. Мао, легисты и конфуцианцы // Вопросы истории. - 1975. - № 3. - С. 117-133.

Тот факт, что острая политическая и идеологическая борьба, ведущаяся ныне в КНР, приняла форму всеобщего осуждения Конфуция, а также восхваления легизма1, сановника Шан Яна, императоров Цинь Ши-хуана и У-ди, не является случайностью. Обращение к традициям прошлого не каприз. И общественные классы, и политики часто черпают в традициях уверенность не только в законности своего рождения, но и в праве на настоящее и будущее, Особенно ярко проявляется эта закономерность на переломе истории. "Люди сами делают свою историю, - писал К. Маркс, - но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого... И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории"2.

В Китае традиции играли и играют ту же роль, что и в других странах. В то же время они имеют и свой специфические черты: здесь значение их более глубоко, они вошли чрезвычайно прочно в жизнь народа на самых различных социальных уровнях, и к ним обращаются повседневно. Приверженность к традициям, к сложившимся нормам поведения, моральным и духовным ценностям, художественным образам давно стала одной из основных черт национального характера китайцев. Родилось это не сразу. Тому имеются определенные исторические причины, среди которых можно выделить возникновение в Китае императорской системы управления еще в III в. до н. э. и существование ее вплоть до начала XX в., культ предков, наличие конфуцианства как господствующей идеологии и системы "цзун цзу" (патронимическая система организации ячеек общества, основанных на кровном родстве). Эти компоненты активно функционировали на протяжении более двух тысяч лет. Они внедряли чувство особого уважения к традициям и подчинения им, необходимость ориентироваться во всех случаях жизни на традиции. На уровне обыденного сознания и в сфере политического мышления традиционный подход к делам не исчез и в XX в., особенно среди крестьянства, составляющего более 90% населения страны.

А рабочий класс Китая в начале XX в. не составлял и 1% населения. То была экономически и политически отсталая, полуфеодальная, полуколониальная страна с достаточно устойчивым комплексом традиционных стереотипов поведения населения. В. И. Ленин указывал: "Чем более отсталой является страна, тем сильнее в ней мелкое земледельческое производство, патриархальность и захолустность, неминуемо ведущие к особой силе и устойчивости самых глубоких из мелкобуржуазных предрассудков, именно: предрассудков национального эгоизма, национальной ограниченности"3. Огромную роль в жизни Китая сыграла народная революция 1949 года. Но для малограмотного в своей массе крестьянства с его рутинной техникой прошедший с тех пор срок - сравнительно небольшой. Традиционные нормы жизни заколебались, но еще не исчезли. Сохранялись культ предков, подчеркнутое уважение к старшим, ориентация на родственный коллектив, за которым остается последнее слово при решении многих важных вопросов, пережитки былого отчуждения народа от властей. Умышленно спекулируя на привязанности крестьянства и мелкобуржуазных городских слоев к отечественной традиции, на их "национальной ограниченности", Мао Цзэ-дун оснастил свою теорию концепциями, примерами, мифическими, историческими и литературными героями старого Китая4, противопоставляя это, когда явно, а когда и скрытно, всему некитайскому, европейскому, затем советскому. Подобная трактовка "древности" была вполне доступна пониманию части "ганьбу" (кадровых работников) и военных, подавляющее большинство которых сами были ранее крестьянами либо происходили из крестьянских семей. Такой подход импонировал и той части руководства КПК из маоистского окружения, большинство которой составляли выходцы из мелкобуржуазных слоев города.

Поскольку действующий ныне в КНР военно-бюрократический режим типологически сближается в некоторых аспектах с императорской системой старого Китая, маоисты намеренно возрождают испытанные учреждения, связанные с укреплением режима личной власти. Особенно активное наступление на социалистические завоевания в политической области наблюдаются в сфере надстройки. Маоистская концепция "гу вэй цзинь юн" ("использовать древность ради современности"), официально возрожденная в 1971 - 1972 гг., функционирует сейчас в качестве одного из направляющих элементов политической жизни КНР и КПК. В то же время не следует забывать, что и антимаоистские силы тоже обращаются к "древности", пытаясь путем ее переоценки высказать свое мнение о насущных проблемах КНР. Такова специфика политического мышления, политической культуры руководства КПК, и с этим приходится считаться. В условиях господства военно- бюрократической группы Мао обращение к традициям стало практически единственно возможной формой обсуждения "а страницах печати насущных проблем политической жизни, методов партийного и государственного руководства. Заметим, что к этому традиционному методу обращались также китайские коммунисты-интернационалисты, например, еще до периода "культурной революции", когда необходимо было нанести удар в открытой печати по культу Мао. В этом отношении весьма характерна брошюра Чжоу Юань-бина "О скромности и высокомерии", опубликованная в Китае в 1956 году. Весьма показательно, что только за первые семь месяцев брошюра переиздавалась семь раз и была отпечатана общим тиражом в 610 тыс. экземпляров. Она носила четко выраженную антикультовскую направленность. Обильно цитируя высказывания К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, М. И. Калинина, С. М. Кирова и Мао Цзэ-дуна, автор показывал, каким должен быть руководитель партии и народа: скромным, принципиальным, свободным от зазнайства и разнузданного самодовольства. Цитаты были подобраны умело, а некоторые использовались в тексте с прозрачным намеком на Мао. Приводя обширную выдержку из выступления С. М. Кирова, в котором тот призывал решительно бороться против нарушения ленинских норм партийной жизни, Чжоу Юань-бин выделял следующее мести: "У нас в большевистской практике никогда не было слишком гладеньких отношений. Мы умеем задирать себя против шерсти... Закрывать глаза на недостатки ни в коем случае нельзя... Надо по-честному, по-большевистски, прямо глядя в товарищеские, коммунистические очи, сказать: "Ты, милый человек, запоролся, запутался. Если ты сам не поднимешься, я тебе помогу. Если нельзя за руку поднять, за волосы подниму. Я сделаю все, чтобы тебя исправить, но если ты, милый человек, не исправишься, то пеняй на себя, тебе придется посторониться"5. Брошюра была рассчитана на массового читателя и написана простым, доходчивым языком, но ее автор тоже не смог обойтись без "древности": "Если руководители революционного движения безмерно зазнались, зачванились, если их уши не слышат голоса масс, а сердца не беспокоятся об интересах народа, то такие люди могут в конце концов надоесть народным массам и даже вызвать ненависть со стороны народа. Тогда они определенно похоронят дело революции, а также похоронят и самих себя"6. Данное положение автор подкреплял типично китайским аргументом, ссылаясь на трансформацию, происшедшую с руководителями крестьянских восстаний в XVII в. (Ли Цзы-чен, Ню Цзинь-син) и в XIX в. (вожди тайпинов Хун Сю-цюань, Фын Юнь-шань), которые вначале были близки народу, а потом предали его интересы7.

С примерами из средневековой истории страны противники линии Мао пытались выступить против пресловутого "большого скачка" в конце 50-х годов. Достаточно напомнить о пьесах заместителя мэра г. Пекина У Ханя, написанных в 1959 - 1961 гг.: "Хай Жуй ругает императора" и "Разжалование Хай Жуя". Напоминание о конфликте между гуманным конфуцианским чиновником Хай Жуем, жившим около 400 лет тому назад, и оторвавшимся от народа императором, одобрительно воспринятое зрителем, вызвало гнев Мао. В статье Гуань Фына и Линь Цзе, опубликованной в 1966 г. в журнале "Хунци", а затем в историческом органе "Лиши яньцзю", говорилось, что пьеса "Хай Жуй ругает императора" не случайно написана и опубликована накануне Лушаньского пленума (лето 1959 г.), когда все "правые оппортунисты" и некоторые "антипартийные элементы" в ЦК КПК выступили с резкой критикой итогов "большого скачка" и "называли себя Хай Жуями". Вскоре после пленума, когда часть "антипартийных деятелей" сместили с их постов, У Хань опубликовал в 1961 г. драму "Разжалование Хай Жуя". Критикуя императора, Хай Жуй говорил ему: "Раньше ты еще делал кое-что хорошее, а что ты делаешь теперь? Исправь ошибки, дай народу жить в счастье. Ты совершил слишком много ошибок, а считаешь, что во всем прав, и потому отвергаешь критику"8. В то время многие усматривали в пьесе прямой намек на расправу Мао с известным военачальником Пзн Дэ-хуаем, выступившим с резкой критикой "большого скачка". Пьеса в разных редакциях ставилась в течение нескольких лет в ряде театров страны9. Мао решил расправиться с У Ханем и его сторонниками. На рабочем совещании Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК в октябре 1965 г. он потребовал развернуть политическую кампанию против У Ханя. Но тогда призыв этот не был поддержан, ибо оппоненты понимали, что он означал бы поход против руководящих органов партии. Удалившись в Шанхай, Мао продиктовал Яо Взнь-юаню (ныне член Политбюро ЦК КПК) текст статьи "О новой исторической драме "Разжалование Хай Жуя". Как известно, именно эта статья послужила прологом "культурной революции".

Материалы проходящей ныне кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" свидетельствуют, что противники Мао продолжали борьбу и после "культурной революции", опять-таки ведя ее в традиционной форме обращения к "древности". В этом отношении характерна статья Юй Фаня, опубликованная в журнале "Хунци", где впервые говорится о содержании записок Линь Бяо, составленных им после IX съезда КПК в 1969 г. и до второго пленума ЦК КПК девятого созыва в 1970 году10. Если верить автору статьи, то главным в "черных записях" Линь Бяо была пропаганда конфуцианского принципа "кэцзи фули" ("преодолеть себя и восстановить старые порядки")11. Под "старыми порядками" подразумевалось восстановление теории и практики строительства социализма в первые годы КНР, нашедшее свое воплощение в решениях VIII съезда КПК (15 - 27 сентября 1956 г.). Линь Бяо и его сторонники написали на многих свитках это конфуцианское положение и дарили их друг другу, преследуя цель по примеру Конфуция "восстановить погибшие царства, возродить прерванные роды, вновь выдвинуть на должности отстраненный люд"12. Линь Бяо призывал придерживаться конфуцианского принципа "чжун юн" ("принцип середины"), бороться против "левого" и правого уклонов, сплачивать большинство, которое занимает неясную позицию, разлагать косвенных союзников13. По-видимому, тогда намечалась определенная программа практической деятельности, временно прикрывавшаяся конфуцианскими положениями.

Судя по тому накалу злости, с которой "Хунци" нападала на Линь Бяо, программа была довольно обширной: "На взгляд Линь Бяо и его компании, вести социалистическую революцию - это и есть "ультралевачество", идущее вразрез с "принципом середины" старикана Конфуция, против которого надо всячески бороться. Это можно ясно видеть в черной записке антипартийной группировки Линь Бяо и ее "Тезисах об объекте 571". Они нападали на социалистический строй и диктатуру пролетариата в нашей стране, на политические движения за критику буржуазии и ее агентов, на генеральную линию, большой скачок и народную коммуну и проклинали принципиальную борьбу нашей партии за отстаивание марксизма-ленинизма и против современного ревизионизма. Тут Линь Бяо и компания пели в унисон с империалистами, ревизионистами и реакционерами за рубежом и помещиками, кулаками, контрреволюционерами, вредными правыми элементами внутри страны, нападавшими в свое время на нашу партию, а также в унисон с реакционным абсурдом Пэн Дэ-хуая, обрушившегося с бешеными нападками на партию на Лушаньском совещании. Главный объект, на который нападали Линь Бяо и компания как на "ультралевое идейное течение", - великая пролетарская культурная революция. Они утверждали, что эта революция привела якобы к "путанице" и "хаосу" в стране, изображали в самом скверном виде всякую новь, появлявшуюся в ходе культурной революции, бешено угнетали и душили ее. В этом отразились их лютая ненависть, крайний страх и предсмертные потуги перед лицом данной революции. Линь Бяо и ему подобные являются подлыми изменниками пролетарской революции и диктатуры пролетариата, реакционерами, защищавшими все феодальное, капиталистическое и ревизионистское старье и пытавшимися повернуть вспять колесо истории"14. Приведенная выдержка свидетельствует прежде всего о том, что в самом руководстве КПК существовали взгляды, диаметрально противоположные позиции Мао и его группы, и выражал их, видимо, не один Линь Бяо. Не случайно различные обвинения в его адрес до сих пор пестрят на страницах китайских газет и журналов, перекочевывая из статьи в статью на протяжении последних двух лет со времени начала кампании "критики Линь Бяо и Конфуция".

Еще в конце 1969 г., то есть за три года до официального начала кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" ("Хунци", 1972, N 12), противники Мао обратились за поддержкой к "древности", используя отдельные конфуцианские положения для осуждения "линии Мао". Уже в то время проводилась параллель между деятельностью маоистов в период "культурной революции" и террором императора Цинь Шихуана по отношению к его идеологическим противникам, когда 460 конфуцианцев в 212 г. до н. э. были заживо закопаны в землю. Если считать, что ставший ныне обвинительным актом против Линь Бяо документ "Тезисы об объекте 571", о котором говорил Чжоу Энь-лай на X съезде КПК, является подлинным и не сфабрикован, то обращает на себя внимание характеристика, которую дал там Линь Бяо Мао Цзэ-дуну, назвав его величайшим феодальным императором-тираном, применяющим методы Цинь Ши-хуана и следующим под вывеской марксизма-ленинизма по пути Конфуция и Мэн-цзы.

Мао Цзэ-дун начал готовиться к ответному удару, используя традиционную форму борьбы, но внеся в нее собственную трактовку "древности", чтобы можно было использовать ее для достижения собственных целей. Анализ материалов кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" свидетельствует о том, что Мао тщательно готовился к ней, использовав весь свой богатый опыт закулисной внутрипартийной борьбы, и возлагал на нее большие надежды. Кампания охватила широкий круг проблем, связанных с государственным строительством, экономикой, кадровой политикой, идеологией, внешней политикой. Все слои населения, включая школьников, вовлечены в эту кампанию, длящуюся уже около двух лет. Кампания эта многоплановая и многослойная. Она преследует сразу несколько целей, стратегических и тактических.

Можно выделить три стратегические цели, которые преследовал Мао, готовя кампанию. Прежде всего заставить народ уверовать в непогрешимость идей Мао, в то, что его учение отвечает потребностям экономического и политического развития страны как в настоящее время, так и в будущем. Через всю кампанию (начиная с "Хунци", 1972, N 12, - первая статья Ян Юн-го15 и кончая материалами более новыми16) красной нитью проходит идея правильности маоистской "революционной линии". Не случайно как организаторы, так и участники кампании подчеркивают ее идеологический характер. Шэнь Го-сян, редактор крупнейшей в Шанхае ежедневной газеты, разъясняя американскому журналисту С. Сульцбергеру осенью 1973 г. во время его визита в КНР смысл кампании, заявил: "Мы считаем, что буржуазные агенты в нашей партии будут использовать конфуцианство в борьбе против нашей идеологии, и поэтому мы будем продолжать его критиковать...

Идеологическая борьба будет долгой и длительной. Такой же долгой и длительной будет критика Конфуция"17. Одновременно указывается, что кампания "критики Конфуция" является "новым идейным оружием для строительства нового Китая"18. В общей передовой статье газеты "Жэньминь жибао", журнала "Хунци" и газеты "Цзефан цзюньбао" от 1 января 1974 г. отмечалось: "Нужно дальше критиковать идеи почитания конфуцианства и борьбы против легистов и в ходе этой критики выковывать ряды теоретиков- марксистов. Составной частью критики Линь Бяо является критика конфуцианства, которое почитают как реакционеры в стране и за рубежом, так и главари оппортунистических линий"19. Наконец, в передовой статье "Хунци" (1974, N 4), где официально подводились итоги первых этапов кампании, говорилось: "Движение критики Линь Бяо и Конфуция является революцией в области надстройки, политической и идеологической борьбой за отстаивание марксизма против ревизионизма"20. Под "марксизмом" имелся в виду маоизм.

Вторая стратегическая цель - создать новую концепцию "национальной судьбы" Китая, провести переоценку духовных ценностей нации и на этой базе сформировать человека, свободного от пут прошлого и активного носителя идей Мао. Именно поэтому осуществляется фронтальная атака на ту часть духовного и исторического наследия, на те лучшие, прогрессивные традиции китайского народа, которые можно было бы в настоящее время или в будущем использовать для ниспровержения маоизма, основываясь, в частности, и на национальной почве. Происходит умышленное осовременивание исторических процессов и политических теорий древности. При этом невыгодные маоистам положения замалчиваются или искажаются, а исторические факты фальсифицируются.

Третья стратегическая цель - увековечение культа Мао, подведение под него более широкой теоретической базы на националистической основе. Одновременно кампания должна была решить ряд тактических задач: оправдать "культурную революцию", усилить "левых" за счет ослабления "прагматиков", продолжать держать народ в состоянии крайнего напряжения, подорвать позиции некоторых крупных военачальников на местах и не в последнюю очередь разжечь антисоветизм. Мао решил расширить рамки "древности", используя в качестве теоретической платформы не только переоценку Конфуция и конфуцианства, но и качественно новую оценку легизма, и сосредоточить внимание на полемике легистов и конфуцианцев. Кампании был придан общенациональный характер. Если в период "культурной революции" маоисты делали ставку на молодежь, то теперь Мао решил опереться на широкие народные массы, благо они не имели ясного представления о конфуцианских политических доктринах и тем более легистских концепциях. Поэтому можно было навязать оценку, выгодную маоистам. Мао решил связать свою политическую линию с легистской, выдав себя в глазах широких народных масс продолжателем дела легистов.

В традиционной китайской историографии, историографии конфуцианской, легизм и император Цинь Ши-хуан представлены в черном свете. Широким народным массам легизм был неизвестен. В лучшем случае часть народа знала, что Цинь Ши-хуан являлся олицетворением зла (конфуцианцы не могли простить императору, в частности, сожжение конфуцианских книг и расправу над их единомышленниками); эта же оценка распространялась на легистское учение в целом. Антилегистская политика конфуцианской бюрократии, планомерно проводимая со II в. до н. э. до XIX в. н. э., сделала свое дело. Многие плодотворные идеи легистов приняли конфуцианскую окраску, другие легистские концепции были просто забыты. На поверхности фигурировали лишь жестокие деяния легистских правителей. На протяжении более двух тысяч лет бюрократия внушала китайскому народу чувство ненависти к адепту легизма Шан Яну (390 - 338 гг. до н. э.), якобы уничтожившему систему "цзин тянь" - равновеликих полей, воспевавшуюся последователем Конфуция Мэн-цзы. В действительности ко времени реформ Шан Яна, проведенных в царстве Цинь, никаких равновеликих полей давно уже не существовало. Шан Ян лишь узаконил частную собственность, признав тем самым существование имущественной дифференциации в общине. Это подтверждали не только древние, но и средневековые авторы21. Однако обвинение продолжало функционировать, ибо слишком выигрышно было представить теоретика легизма врагом крестьянства, издревле мечтавшего о справедливом переделе земли.

Знаменательно, что буржуазное китаеведение восприняло традиционную эстафету китайской бюрократии, сознательно гиперболизировавшей масштабы творческой роли конфуцианства и принижавшей легизм до уровня второстепенного учения. В буржуазной синологии до сих пор продолжает господствовать мнение о полностью определяющем влиянии конфуцианского учения не" только на духовную жизнь общества, но и на развитие китайской государственности. Несомненно, конфуцианство внесло вклад в формирование норм духовной жизни, а также в функционирование императорской системы: превращение бюрократии в элиту общества; наделение чиновничества правом критики поступков императора, сошедшего с пути, предопределенного Конфуцием (концепция "воли Неба"); дальновидная ставка на прочность патронимических связей, охраняемых с помощью конфуцианских принципов. Однако значение этого вклада переоценивается, ибо все заслуги приписываются конфуцианцам. Отдельные буржуазные синологи столь глубоко уверовали в могущество конфуцианства, выполнявшего подчас функции официальной религии, что даже объясняют самое возникновение и стойкость таких социальных ячеек, как род и большая семья, непосредственным влиянием конфуцианства22. Поскольку многие из этих авторов не усматривают разницы между обществом и государством, это не могло не привести в их сочинениях к гиперболизированной "конфуцианизации" Китая. Именно исходя из этой посылки, многие западные китаеведы доказывают "единственно определяющее" воздействие конфуцианской идеологии на формирование традиционного бюрократического государства23. Легизму же в лучшем случае отводится ими вспомогательная роль, причем на узком и второстепенном направлении общественной жизни. Даже те немногие буржуазные ученые, которые сами выступают против чрезмерной "конфуцианизации" китайской истории и призывают рассматривать легизм как широкое политическое учение, сыгравшее значительную роль в формировании бюрократического государства, все еще не могут полностью освободиться от конфуциомании. Именно этим объясняется предложение американского китаеведа Ч. Хакера заменить термины "легизм" и "конфуцианство" такими понятиями, как "суровое конфуцианство" и "гуманное конфуцианство"24.

Что же действительно дал легизм Китаю? Каков его вклад в развитие китайской государственности? Перечислим наиболее существенные легистские концепции и институты: государственное регулирование экокомических процессов в стране; формирование института бюрократии; система круговой поруки и круговой ответственности в народе за преступления, налоги и пр.; институт рангов знатности; законодательная система; равные возможности; личная ответственность чиновника; унификация мышления народа; институт цензорского надзора. Вот далеко не полный вклад легизма в теорию и практику государственного строительства в Китае. Это учение создало ряд несущих конструкций. Если их изъять, рухнет понятие о всей традиционной императорско-бюрократической системе управления.

В первые годы существования КНР в научной литературе была дана в целом правильная оценка отдельных концепций и практической деятельности творцов и сторонников легизма - Шан Яна, Хань Фэй-цзы, Цинь Ши-хуана25. Правда, развернутого исследования о роли легизма в истории страны еще не было создано. Историки делали здесь лишь первые шаги. Однако даже эти небольшие достижения не стали известны широким массам читателей и не оказали влияния на их обыденное сознание. Выходя на научно не решенную проблему и вынося оценку легизма и Цинь Ши-хуана на суд широкой общественности, Мао отнюдь не стремился теперь к восстановлению истины. Он подходил к легизму чисто прагматически: на реабилитации легизма и облика Цинь Ши-хуана можно было нажить определенный политический капитал, тем более что Мао (вначале полуофициально, а по мере развертывания кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" открыто) поставил знак равенства между легизмом и своим учением. Мы вновь сталкиваемся с излюбленным приемом Мао: в первые годы своей деятельности он активно паразитировал на марксизме, а на склоне лет перешел к легизму. Для националиста популяризация легизма чрезвычайно выигрышна, ибо это - учение чисто китайское. С конфуцианством же дело обстояло проще. Необходимо было опорочить те доктрины Конфуция, которые мешали маоизму. Для этой цели учение Конфуция следовало социологизировать, незаметно подменив высказывания самого Конфуция конфуцианством, а это явления разного порядка. Конфуцианство в том виде, в каком оно господствовало, став с начала нашей эры официальной идеологией Китая, было в целом учением реакционным и, несомненно, заслуживало осуждения. Оно существенно отличалось уже от того, что говорил в свое время Конфуций.

Кампания "критики Линь Бяо и Конфуция" была задумана в несколько этапов. На первом должны были поработать специалисты - историки и философы, чтобы на конкретном материале обосновать правильность новой концепции, подвести под нее теоретическую базу и увязать ее с современностью, то есть с теми задачами, которые возлагал на кампанию Мао. Первый этап начался теоретическими статьями президента АН КНР Го Мо-жо и проф. Ян Юн-го (Ян Жун-го): "Проблема периодизации древней истории Китая"26; "Борьба двух линий в идеологии периода Чуньцю - Чжаньго (О социальных сдвигах периода Чуньцю - Чжаньго на основании полемики конфуцианцев с легистами)"27; "Конфуций - идеолог, упорно стоявший за рабовладельческий строй"28; "Борьба материализма с трансцендентальным идеализмом в период государства обеих династий Хань"29. В этих статьях было сформулировано теоретическое обоснование и намечены главные направления кампании.

Как пишут Го Мо-жо и Ян Юн-го, в период Чуньцю - Чжаньго (VII-III вв. до н. э.) в Китае произошел переход от рабовладельческой формации к феодальной. Процесс этот сопровождался острой идеологической борьбой. "В те времена, - отмечает Ян, - идеологическим представителем обреченного класса рабовладельцев была группировка конфуцианской школы - Конфуций, Цзы Сы и Мэн-цзы. А идеологическим представителем нового класса, помещиков, была легистская школа в лице IIIан Яна, Хань Фэя и других... На примере идеологической борьбы конфуцианцев и легистов можно увидеть грандиозные социальные реформы того времени. Можно увидеть, кто способствовал развитию нового строя, а кто стремился защитить старый строй; чье учение соответствовало историческому развитию и служило новому классу, а чье тянуло его назад"30. Автор обрушился с критикой на конфуцианские концепции "человеколюбия", "почитания родителей и старших братьев", "справедливости", поскольку все они "сводились к защите господства рабовладельческой знати"31. Одновременно Ян Юн-го всячески восхвалял легистов: Шан Ян выступал против пропагандируемых конфуцианцами этикета и музыки, присущих древнему рабовладельческому строю, считая то и другое "данью разврату и праздности", которые ведут человека на кривую дорогу ереси; выступал он также против "человеколюбия", о котором в целях сохранения рабовладельческого господства разглагольствовали конфуцианцы. Он указывал, что оно "является матерью всех ошибок и проступков... И не случайно, ибо все эти пропагандировавшиеся конфуцианцами так называемые "человеколюбие и долг", "почитание родителей и старших братьев", "искренность и верность", а также изучение "Шицзина" и "Шуцзина" сводились к защите господства рабовладельческой знати. Он считал, что в ту эпоху подобная пропаганда таила в себе крайне великие порок и зло, являлась тем камнем преткновения, который поворачивал колесницу истории вспять"; исходя из этого положения, Ян Юн-го оправдывает Цинь Ши-хуана, приказавшего заживо закопать конфуцианцев и публично сжечь гуманитарную литературу: "Его деяния соответствовали требованию эпохи, он шел вперед по пути, проложенному легистами"32.

Уже в первой статье чувствовалась попытка оправдания эксцессов "культурной революции". В последующих статьях Ян Юн-го ощущались нападки на ту часть китайского руководства, которая была в чем-то несогласна с линией Мао33. Противник прямо не назывался (как не назван он до сих пор). Западные политические наблюдатели стали писать о судьбе Чжоу Энь-лая, полагая, что именно он выступает в образе критикуемого "левыми" Конфуция. Мнение это основывалось на совпадении фамильного иероглифа премьер- министра КНР с иероглифом Чжоуской династии, государственные институты и порядки которой хотел восстановить Конфуций, а также на упреке Конфуцию за его попытки "восстановить погибшие царства, возродить прерванные роды, вновь выдвинуть на должности отстраненный люд"34, что было истолковано как критика в адрес Чжоу Энь-лая и его сторонников, вернувших своими усилиями к жизни живые трупы - жертвы "культурной революции". Так, Л. Гудстадт в статье "Китай: старая дискуссия о Конфуции" писал: "Некоторые полагают, что нападки на Конфуция - это часть "секретной кампании" против премьер-министра Чжоу Энь-лая; что китайский премьер попал в весьма затруднительное положение, поддержав возврат на руководящие посты видных деятелей, опозоренных культурной революцией"; задавая вопрос: "Чья же невидимая рука направляет эту кампанию?", - Л. Гудстадт отвечает: "Весьма вероятно, что сам Мао Цзэ-дун направляет перо, которое она держит"35.

Еще раньше Бладуорт в статье "Противоборство Мао с Чжоу Энь-лаем лишает Китай твердого руководства" указывал на то, что "положение в партии свидетельствует о продолжающемся разобщении". Он считал при этом, однако, что "тайный конфликт, противопоставляющий левых маоистов умеренным и "большинству военных, является скорее торгом, чем суровым противоборством". Согласно Бладуорту, "умеренные и командующие армией на периферии, поддерживающие премьера, склонны рассматривать группу вокруг Мао как опасную клику экстремистов, побудивших подростков-хунвэйбинов узурпировать их власть во время "культурной революции"; поэтому группировка Чжоу Энь-лая "предпочла бы, чтобы съезды были созваны после смерти Мао, когда ослабленных маоистов можно было бы безнаказанно обуздать". Уже на первом этапе кампании "критики Линь Бяо и Конфуция", которая вначале называлась кампанией "против возвышения конфуцианства и в защиту легизма", многие отмечали, что "такого рода кампании обычно бывают направлены против людей, стоящих у власти, а не просто против мертвых и дискредитированных"36. Такое мнение было характерно для всех без исключения статей и обзоров западной прессы о положении в Китае.

За статьями Ян Юн-го последовала серия статей, в которых подробно рассматривались отдельные легистские концепции, реформы Шан Яна, деятельность Цинь Ши-хуана и велась активная атака на Конфуция37. В массы внедрялась идея об исторически прогрессивном характере легистских концепций, а также преобразований Шан Яна и Цинь Ши-хуана. Многое здесь соответствовало действительности и не расходилось с той оценкой, которая была дана этим явлениям в научной литературе первых лет существования КНР. Но зато наглядно присутствовала, активно проводилась идея оправдания жестокостей легистов. Именно эта их "заслуга" ставилась на первое место и всячески восхвалялась38. Одновременно продолжались скрытые наладки на "прагматиков"39 и командующих военными округами (последних критиковали за регионализм). Для сторонников маоистской государственной системы очень удобна критика ранних конфуцианцев, которые действительно выступали против чрезмерной концентрации власти в руках Цинь Ши-хуана. В центральной печати появилась серия статей, в которых конфуцианцев обвиняли в поддержке местных правителей40; в том, что, "используя отжившее идеологическое оружие группировки Конфуция и Мэн-цзы и стремясь с помощью древности отрицать современность", они грубо порицали и отвергали политические акции Цинь Ши-хуана, направленные на укрепление единой феодальной власти, на защиту интересов нового, помещичьего класса в духе последовательного осуществления легистской политической доктрины41. При этом недвусмысленно указывалось, что данная проблема "имеет важное и актуальное значение для более углубленного развертывания критики Линь Бяо" и "исправления стиля"42. А в конце декабря 1973 г. последовала крупная политическая акция, первая подобного рода в истории КНР, когда одновременно были перемещены со своих постов восемь командующих военными округами. Таковы были первые практические результаты кампании, начавшейся в 1972 году.

В конце 1973 - начале 1974 г. Мао постепенно изменил характер кампании, введя в качестве основных критиков Конфуция и восхваления легистов широкие народные массы. Сам он держался в тени. В печати открыто нигде не сообщалось о том, кто руководит кампанией. Для народных масс были выработаны специальные программы, по которым следует вести критику. Так, согласно программе курсов Пекинской фабрики художественных изделий, ее работникам рекомендовалось подвергнуть критической оценке следующие положения: 1. Желание Конфуция "восстановить погибшие (рабовладельческие) царства, возобновить наследственные фамилии знати, вновь выдвинуть на должность разжалованных старых дворян" и лозунг Линь Бяо "реабилитировать всех без исключения свергнутых помещиков, кулаков, контрреволюционеров, вредных и правых элементов"; 2. "Согласие идей", в увязке с абсурдным положением Конфуция "не навязывай другим того, чего сам не хочешь"; 3. "Гуманное управление" у Конфуция и Мэн-цзы с тем, чтобы дать отпор Линь Бяо, который, нападая на императора Цинь Ши-хуана, "яростно выступал против диктатуры пролетариата"; 4. Конфуций нес вздор, что "кто хорошо успевает в учебе, тому обеспечивается служебная карьера"; 5. "Линь Бяо говорил чепуху, что направление молодой интеллигенции на работу в деревню равносильно видоизмененному каторжному труду"; 6. "Провиденциализм" Конфуция и теория Линь Бяо о "гениях".

В других известных нам программах, распространявшихся в конце января 1974 г., делался уже больший акцент на критике Линь Бяо. Так, слушателям курсов, программа для которых была разработана в пекинском институте "Цинхуа", предлагалось усвоить, что: 1. "Линь Бяо действовал по изречению Конфуция "владеть собой и действовать в соответствии с чжоускими установлениями" в его попытке реставрировать капитализм"; 2. "Он проповедовал теорию о гении, по которой человек якобы может "родиться мудрецом", - чтобы узурпировать руководство партией"; 3. "Рекламировал идеалистическое понимание истории в том духе, что правители мудры, а простолюдины глупы"; 4. "Распространял понятия "дэ" (добродетель), "жэнь" (человеколюбие) и другие в целях нападок на диктатуру пролетариата"; 5. "Сбывал товар "держаться середины", выступая против философии марксизма - философии борьбы"; 6. "Согласно реакционному учению Конфуция и Мэн-цзы об обращении с людьми, сколачивал фракции для своих черных целей и занимался заговорщической деятельностью"; 7. "Расхваливал идеи эксплуататорских классов о том, что якобы "люди умственного труда господствуют, а люди физического труда подчиняются им", чтобы очернить кадровые школы имени 7 мая"; 8. "Заставлял своих детей преклоняться перед Конфуцием и читать канонические книги, тщетно пытаясь создать наследственную династию семьи Линь Бяо".

Вовлечение широких народных масс в кампанию сопровождалось демагогическим заигрыванием с народом. В связи с этим стали цитироваться изречения Мао вроде "Низшие и малые - самые умные, высшие и почитаемые - самые глупые"43. В связи с началом работы народных курсов с января 1974 г. под лозунгом "Рабочий класс - главная армия в критике Линь Бяо и Конфуция" политико-идеологическая кампания переносится на предприятия с применением форм, известных ранее по "культурной революции" (массовые митинги, вывешивание дацзыбао).

Взвесив ситуацию, Мао решил открыто возглавить кампанию. 2 февраля 1974 г. "Жэньминь жибао" поместила передовую статью "Довести до конца борьбу - критику Линь Бяо и Конфуция". В ней было открыто объявлено, что "критика Линь Бяо и Конфуция" развернута самим Мао и что председатель лично руководит ходом кампании. "Буржуазный карьерист, интриган, двурушник, предатель и изменник родины Линь Бяо, - говорилось в статье, - был стопроцентным поклонником Конфуция. Как и идущие к гибели реакционеры всех времен, он почитал Конфуция, выступал против легистов, обрушивался с нападками на императора Цинь Ши-хуана и использовал учение Конфуция - Мэн-цзы в качестве реакционного идейного оружия в своих темных попытках узурпировать руководство партией, захватить власть и реставрировать капитализм. Глубоко и основательно вскрыть ультраправую сущность контрреволюционной ревизионистской линии Линь Бяо можно, лишь подвергнув критике проповедуемое им учение Конфуция - Мэн-цзы... Все руководители должны идти в первых рядах борьбы, обсуждать и браться за критику Линь Бяо и Конфуция как за дело первостепенной важности"44.

Тучи стали сгущаться над головой "прагматиков". Им необходимо было принимать какие-то меры. 24 февраля 1974 г. на официальном банкете, устроенном в Пекине президентом Замбии К. Каундой, Чжоу Энь-лай впервые публично высказал свое мнение об этой кампании. Он открыто похвалил критику Линь Бяо и Конфуция, назвав ее "кампанией, которая приобретает общенациональный размах" и которую китайский народ, "сражаясь в приподнятом и бодром настроении, полон решимости довести до конца". Своим выступлением перед иностранными дипломатами и журналистами Чжоу Энь-лай, как полагают, хотел подчеркнуть, что кампания не имеет к нему лично никакого отношения; более того, он вместе с Мао находится в числе тех, кто руководит ею. Это заявление вызвало обширные отклики на Западе. "То, что Чжоу Энь-лай первым из политических лидеров публично выразил свое отношение к кампании критики Конфуция, можно считать признаком того, что он стремится взять под контроль начатую кампанию по внушению идей. Он верит при этом в свою тактическую ловкость. Ультра в Шанхае пока еще сдерживаются; они пока еще лишь напоминают о прошлом, то есть предупреждают. Но в предупреждении уже скрывается вызов. Левое крыло в Китае бросило вызов прагматику Чжоу Энь-лаю"45. Среди множества разноречивых мнений как о самой кампании, так и о судьбе Чжоу Энь-лая совсем не было слышно тогда голоса американских китаеведов. Дело в том, что правительство США сочло необходимым "особо проинструктировать на этот счет специалистов, предложив им замолчать".

Второй этап кампании "критики Линь Бяо и Конфуция", начавшийся 2 февраля, продолжал развиваться, вовлекая в активное участие. в ней все большее число граждан на самых различных уровнях и различных возрастов, включая школьников. Все решительнее звучали голоса "левых", призывавших к активным действиям. "В настоящее время на плечах наших рабочих, крестьян и солдат лежит весьма тяжкое бремя критики Линь Бяо и Конфуция. Освободив идеологию от пут и покончив с суевериями, мы должны и впредь развивать пролетарский дух бесстрашия и, вооружившись марксизмом-ленинизмом и идеями Мао Цзэ-дуна, в пух и прах раскритиковать учение Конфуция и Мэн-цзы, чтобы оно походило на крысу, перебегающую улицу, когда каждый кричит: "Бей ее!". Широкие слои революционной интеллигенции должны соединиться с рабочими, крестьянами и активно вступить в бой"46. Помимо "врагов внутренних", организаторам кампании понадобились и враги внешние, дабы можно было сплотить массы на националистической почве, выдав Мао за выразителя интересов и защитника всего народа. Маоисты обратились к своей давней излюбленной теме - антисоветизму. Они полагали расширить рамки кампании. Еще в конце 1973 г. в "Хунци" в обычном духе писалось, что "советские ревизионисты... изо всех сил превозносят конфуцианскую школу, порочат легистов,.. целью чего является поддержка таких Конфуциев в современном Китае, как Лю Шао-ци и Линь Бяо"47. В 1974 г. антисоветская волна начала возрастать. Аргументы ее зачинщиков были все те же: в СССР умышленно восхваляют конфуцианцев и ругают легистов. "Все без исключения, начиная от тирана и душегуба Чан Кайши до национального предателя Ван Цзин-вэя, от изменника, провокатора и штрейкбрехера Лю Шао-ци до изменника и предателя родины Линь Бяо, почитали учение Конфуция - Мэн-цзы, а империалисты и социал- империалисты, поддерживающие этих реакционеров, также являются почитателями конфуцианства. Чем больше они загнивают, тем больше почитают конфуцианство. Таков закон классовой борьбы"48. Статья Лян Сяо "О Шан Яне", перепечатанная газетой "Гуанмин жибао" из "Хунци", начинается и заканчивается грубыми антисоветскими выпадами. Советский Союз обвиняют в том, что якобы он в сговоре с "предателем родины Линь Бяо... нападает на легистов и Шан Яна с тем, чтобы ударить по социалистическому строительству... Советские ревизионисты нападают на Шан Яна, чтобы оклеветать наше великое государство диктатуры пролетариата"49. Естественно, Лян Сяо не приводит ни одной ссылки на советские работы. Иначе китайский народ тотчас узнал бы правду и убедился в фальсификациях со стороны маоистов - В СССР издана серия трудов и о конфуцианстве, и о легизме, где дана марксистская оценка этих сложных социально-политических учений. В них критикуются реакционные концепции конфуцианства и в то же время отмечается наличие у ранних конфуцианцев некоторых рациональных идей50. Как во всякой научной работе, высказываются разные точки зрения по отдельным концепциям. Что касается оценки легизма, который советские китаеведы всячески якобы принижают, то достаточно просто ознакомиться с нашими работами, в которых доказывается историческая прогрессивность легизма, его вклад в становление императорской системы и одновременно критикуются отдельные реакционные концепции легистов (оболванивание народа, апологетика войны и насилия), то есть такие концепции, которые поднимаются ныне на щит маоистами. В этом - все дело! Издание на русском языке основного легистского канона "Шан цзюнь шу"51 никак нельзя, конечно, охарактеризовать как "проявление нападок на Шан Яна". Очевидно, дело обстоит наоборот.

Нельзя обойти молчанием еще одну фальсификацию со стороны Лян Сяо, также имеющую антисоветскую направленность. Речь идет о его статье "Читая "Дискуссию о соли и железе" - большой полемике между легистами и конфуцианцами в середине периода Западной Хань" ("Хунци", 1974, N 5). Предпримем небольшой исторический экскурс. В правление императора У-ди, в 119 г. до н. э. по настоянию сановника-легиста Сан Хун-яна в Китае была восстановлена государственная монополия на соль и железо, введенная еще при Цинь Ши-хуане. Эта реформа сыграла большую роль в усилении позиций императорской власти и укреплении ее экономического могущества. После смерти У-ди та часть господствующего класса, которая была связана с торговлей, усилила борьбу за отмену казенной монополии. По ее настоянию в 81 г. до н.э. при дворе императора Чжао-ди было созвано совещание, на котором должны были обсуждаться вопросы экономической политики. В столицу западноханьской империи съехалось свыше 60 сановников и ученых, развернувших оживленную дискуссию. Эта полемика вошла в историю Китая под названием "Дискуссия о соли и железе" (так называлась книга Ху-ань Куаня, написанная в конце периода Западной Хань и содержавшая запись полемики). Конфуцианцы ("знаток писаний" и другие) требовали отмены государственной монополии. Сторонники легистской школы Сан Хун-ян и другие настаивали на укреплении регулирующей роли государства в экономической жизни страны и сохранении в силе указа 119 года. Дискуссия шла в традиционном духе: спорившие аргументировали свои положения ссылками на примеры из древнейшей истории страны, часто обращаясь к положениям основателей конфуцианской и легистской школ. Длительная дискуссия окончилась победой сторонников Сан Хун-яна, который, между прочим, часто цитировал тексты вышеупомянутого "Шан цзюнь шу"; конфуцианцам не удалось добиться отмены монополии на соль и железо, была отменена лишь монополия на вино.

Посмотрим теперь, как освещается эта дискуссия спустя две тысячи лет в органе ЦК КПК "Хунци" и на что делается главный упор. "В истории нашей страны, - говорится в начале названной статьи, - борьба легистов и конфуцианцев всегда отличалась особенной остротой. Дискуссия о соли и железе, начатая в 81 г. до н. э. (это случилось на шестом году правления ханьского императора Чжао-ди, который наследовал У-ди), явилась большой полемикой, которую вели между собой легисты и конфуцианцы по вопросам политики, экономики, военным делам и культуре"52. Дискуссии придается характер кампании по всем кардинальным проблемам общественной жизни и управления, при этом главное внимание уделяется вопросам военной политики. Лян Сяо, осовременивая исторические события, рассматривает тогдашнюю полемику в плане борьбы двух линий, ставит на обсуждение "генеральную линию" императоров Цинь Ши-хуана и У-ди. Читателю, искушенному двухлетней кампанией "критики Линь Бяо и Конфуция", нетрудно догадаться, что за этой линией символически кроется генеральная линия Мао Цзэ-дуна. "Фактическое значение борьбы, развернувшейся во время дискуссии о соли и железе, - пишет Лян Сяо, - заключалось в отстаивании или преобразовании политической линии ханьского императора У-ди на укрепление единого государства, усиление централизованной власти... Нападая на Цинь Ши-хуана и легистов, конфуцианцы стремились свалить Сан Хун-яна, преобразовать политическую линию ханьского императора У-ди"53.

Особенное недовольство вызвали у автора статьи нападки конфуцианцев на внешнеполитическую линию У-ди по отношению к северным соседям - племенам сюнну. Лян Сяо обвиняет конфуцианцев в капитулянтстве, пораженчестве и нежелании воевать с сюнну. Конфликт между ханьским Китаем и сюнну изображается как противоречие между "рабовладельческой аристократией сюнну и большинством трудового народа Западной Хань"54. Войны с сюнну характеризуются как только "справедливые войны, направленные против захватчиков"; император У-ди очерчен как жертва агрессии, стоявшая "на позициях оборонительной войны"; автор статьи прямо восхваляет У-ди за его войны с сюнну, которые, "алчно пуская слюни длиною в три чи (один чи равен 32 см. - Л. П. ), зарились на Западную Хань, как на кусок отборного мяса"55. Последняя часть фразы текстуально совпадает с той фразой из доклада Чжоу Энь-лая на X съезде КПК, где он, клевеща на нашу внешнюю политику, приписывал СССР агрессивные устремления в отношении КНР56. И снова для читателя, знакомого с материалами X съезда КПК, становится ясно, кто описан таким способом в образе сюнну. Замысел организаторов статьи четок: попытаться убедить китайский народ в "извечной угрозе с севера". Поэтому император У-ди (а он вообще один из любимых героев Мао) и выступает ныне в ходе кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" в качестве защитника интересов "трудового народа".

Если мы обратимся к историческим фактам, то увидим, что маоисты грубо фальсифицируют былые события. Император У-ди известен как один из активных проводников агрессивной внешней политики, претворявший в жизнь легистскую доктрину о благотворном влиянии войн на развитие страны. Именно в его правление (140 - 87 гг. до н. э.) китайские войска захватили земли не только северных, но также южных и восточных соседей. В 124 - 119 гг. они отторгли у сюнну обширный район на территории современной провинции Ганьсу. Особенно большое значение придавали ханьцы захваченному ими "коридору Хэси". Так назывались земли к западу от р. Хуанхэ, в северо-западной части современной Ганьсу. "Коридор Хэси" позволил отсечь сюнну от цянь (тибетцев) и открыл китайцам путь на запад. В 111 - 110 гг. до н. э. армия У-ди захватила у народности юэ (предки вьетнамцев), Наньюэ (современные провинции Гуандун, Гуанси и север ДРВ) и Дуньюэ (южная часть современных провинций Чжэцзян и Фуцзянь). В 108 г. до н. э. китайские войска заняли корейское государство Чаосянь. В 102 г. до н. э. одна из армий У-ди вторглась на территорию Давани (современная Фергана).

Такова историческая правда об "оборонительных войнах" императора У-ди. В первые годы существования КНР китайские историки в целом правильно оценивали политику У-ди и социальную подоплеку его войн. "Победа в войне с сюнну, - писал, например, Шан Юэ, - способствовала росту честолюбивых захватнических замыслов ханьского императора У-ди. Алчный правящий класс поддерживал его экспансионистскую политику"57. До маоистской переоценки исторических событий и деятелей в историографии КНР У-ди вообще никогда не выступал в образе "выразителя интересов трудового народа". Искажая исследования советских китаеведов и историю древнего Китая, маоисты пытаются в ходе кампании "критики Линь Бяо и Конфуция" придать антисоветизму некий извечно-неизбежный характер, чтобы удобнее было проводить политику сегодняшнего дня - милитаризацию страны и упрочение маоистского режима. Заметим, что на протяжении всей кампании (а она длится более двух лет) в КНР не появилось ни одной статьи, где бы подвергалось критике буржуазное китаеведение. А ведь именно буржуазные синологи, главным образом американские, сделали очень многое для чрезмерного восхваления конфуцианства и принижения легизма. Казалось бы, эти-то работы и следовало ныне критиковать в КНР. Но, по-видимому, критика буржуазных концепций не входит в планы организаторов кампании.

Летом 1974 г. кампания вступила в третий этап. 12 - 13 июня 1974 г. на ограде здания бывшего Международного клуба в Пекине и напротив центрального входа в пекинский ревком появились дацзыбао, в которых "руководящие товарищи из пекинского ревкома" подвергаются критике за то, что они "не углубляют кампанию критики Линь Бяо и Конфуция". Авторы дацзыбао (они подписаны шестью "представителями масс" из состава пекинского ревкома) спрашивают: "Почему не углубляется кампания критики в Пекине, почему она развивается с таким трудом?" - и отвечают, что до сих пор "имеются люди, которые полагают, что Линь Бяо и его сторонники мертвы; поэтому, по их мнению, не надо вести кампанию против них". Такого рода взгляды названы "абсолютно ошибочными". На каждой из дацзыбао были вывешены таблички, на которых написано следующее: "1. Посмотрите, как руководящие товарищи из пекинского ревкома отрицают великие завоевания пролетарской культурной революции и социалистическую новь; 2. Посмотрите, как они противодействуют, подрывают новые установки партии и положения из доклада товарища Ван Хун-вэня, как зажимают критику; 3. Как они относятся к ряду важных указаний Мао Цзэ-дуна периода культурной революции; 4. Как они занимаются двурушничеством и интриганством в ходе кампании критики Линь Бяо и Конфуция; 5. Как они занимаются повторением того, чем занимались Лю Шао-ци и Пэн Чжэнь; 6. Как они рассматривают "образец" [в качестве примера их отступления от "образцов" дана критика оперы "Трижды в Таофэн"]58; 7. Как они игнорируют диалектику, принижают классовую борьбу, отрицают критику Линь Бяо и Конфуция, преклоняются перед конфуцианским учением и выступают против легистов; 8. Как они отрицают пролетарскую культурную революцию и занимаются реставрацией и отступлением".

Волна дацзыбао с критикой руководства ряда провинциальных ревкомов распространилась по всей КНР. Обсуждались действия члена Политбюро ЦК КПК, первого секретаря парткома провинции Хунань Хуа Го-фэна, а также заместителя председателя ревкома этой провинции Ян Да-и. По словам западных дипломатов, возвратившихся из поездки по Северо-Восточному Китаю, в дацзыбао, расклеенных в Харбине, выражалось недовольство действиями Ван Цзя-дао, первого секретаря парткома провинции Хэйлунцзян и командующего военным округом этой провинции. После декабрьского (1973 г.) перемещения восьми командующих округами (всего их - 11) остались незатронутыми лишь трое. Летом 1974 г. над двумя из них, Хуа Го-фэном и Ван Цзя-дао, тоже стали, как видим, сгущаться тучи.

Осень 1974 г. можно считать завершением того третьего этапа кампании, когда шло усиление "левых". Затем "прагматикам" и их сторонникам в армии59 удалось несколько умерить пыл "левых"; были убраны с людных мест дацзыбао; исчезли со страниц печати такие лозунги, как "бунт - дело правое"; стало меньше появляться призывов к насилию. Ныне в китайской печати все чаще раздаются призывы к сплочению и единству. В этом отношении характерна передовая статья редакций "Жэньминь жибао", "Хунци" и "Цзефан цзюньбао" - "Вперед по пути социализма!", опубликованная по случаю 25-й годовщины КНР. В ней говорится, в частности, о необходимости сплочения "всей партии, всей армии и всего народа", "сплочения свыше 95% кадровых работников и масс"60. На маоистском языке это означает сплочение под эгидой Мао и беспрекословное подчинение "великому кормчему". Однако самый накал внутренней борьбы в КНР и длительность кампании "критики Линь Бяо и Конфуция", в ходе которой все время происходят перестановки в высшем руководстве КНР, прямо свидетельствуют о нестабильности положения, что лишний раз подчеркивает хронический кризис маоистского режима61.

Примечания

1. См. о легизме: Л. С. Переломов. Становление императорской системы в Китае. "Вопросы истории", 1973, N 5.

2. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 8, стр. 119.

3. В. И. Ленин. ПСС. Т. 41, стр. 168.

4. Текстологический анализ четырехтомных "Избранных произведений" Мао Цзэ-дуна показал, что 47% ссылок касается "древности" (см. М. Алтайский, В. Георгиев. Антимарксистская сущность философских взглядов Мао Цзэ-дуна. М, 1969, стр. 51).

5. С. М. Киров. Избранные статьи и речи. 1918 - 1934. М. 1944, стр. 103; см. также Чжоу Юань-бин. О скромности и высокомерии. М. 1958, стр. 35.

6. Чжоу Юань-бин. Указ. соч., стр. 10.

7. Там же, стр. 11.

8. Цит. по: "Новейшая история Китая". М. 1972, стр. 335.

9. Организаторы "культурной революции" впоследствии открыто заявили, что рассматривали пьесу У Ханя как прямой намек на смещение Пэн Дэ-хуая после Лушаньского пленума, как попытку реабилитировать исключенных из партии "правых" и их сторонников ("Новейшая история Китая", стр. 335).

10. Юй Фань. Провал контрреволюционной тактики Линь Бяо. "Хунци", 1974, N 5.

11. Там же, стр. 20.

12. Там же.

13. Там же.

14. Там же, стр. 21 - 22.

15. Ян Юн-го. Борьба двух линий в идеологии периода Чуньцю-Чжаньго (О социальных сдвигах периода Чуньцю-Чжаньго на основании полемики конфуцианцев с легистами). "Хунци", 1972, N 12, стр. 45 - 54.

16. Передовая статья "Внимание к подведению итогов". "Хунци", 1974, N 4, стр. 5 - 8; Ло Сы-дин. О классовой борьбе в период между династиями Цинь и Хань. "Хунци", 1974, N 8, стр. 16 - 26; передовая статья "Вперед по пути социализма". "Хунци", 1974, N 10, стр. 5 - 7; доклады Чжоу Энь-лая и Чжан Чунь-цяо на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей КНР четвертого созыва 13 января 1975 года.

17. "The New York Times", 21.X.1973.

18. "Асахи", 22.XII.1973.

19. "Жэньминь жибао", 1.I.1974.

20. Передовая статья "Внимание к подведению итогов". "Хунци", 1974, N 4, стр. 7.

21. См. подробнее: Л. С. Переломов. Империя Цинь - первое централизованное государство в Китае. М. 1962, стр. 85 - 94.

22. H. McAleavy. The Modern History of China. L. 1967, p. 6.

23. Этой точки зрения придерживаются Э. Балаш, Цянь Дуань-шен, Дж. Р. Ливенсон, Де Бари, Дж. Фербенк и др.

24. Ch. O. Hucker. Confucianism and the Chinese Censorial System. "Confucianism in Action". Stanford. 1955, pp. 183 - 184.

25. Ян Куань. История Сражающихся царств. Шанхай. 1957; его же. Цинь Ши-хуан. Шанхай. 1957, и др.

26. "Хунци", 1972, N 7.

27. "Хунци", 1972, N 12.

28. "Жэньминь жибао", 7.VIII.1973.

29. "Жэньминь жибао", 13.VIII.1973.

30. "Хунци", 1972, N 12, стр. 46.

31. Там же, стр. 49.

32. Там же, стр. 54.

33. Подробнее см.: Л. С. Переломов. О политической кампании "критики Конфуция и Линь Бяо". "Проблемы Дальнего Востока", 1974, N 2; Р. В. Вяткин. Некоторые вопросы истории общества и культуры Китая и кампания "критики конфуцианства" в КНР. "Народы Азии и Африки", 1974, N 4.

34. "Жэньминь жибао", 7.VIII.1973.

35. "Far Eastern Economic Review", 19.IX.1973.

36. "The Washington Post", 3.XII.1973.

37. Ши Дэ-фу, Чэнь Чжань-ань. Шел ли Конфуций в авангарде нового потока своей эпохи? "Гуанмин жибао", 11.IX.1973; Юй Бинь. Исторический смысл объединения китайской письменности Цинь Ши-хуаном. "Гуанмин жибао", 25.IX.1973; Тан Сяо-вэнь. Был ли Конфуций "наставником всего народа"? "Жэньминь жибао", 23.IX.1973; Творческая группа Шэньсийского высшего педагогического училища. Цинь Ши-хуан - политический деятель, нанесший решительный удар по возрождающимся рабовладельцам. "Жэньминь жибао", 31.X.1973, и др.

38. Ши Дин. Спор о сожжении книг и закапывании конфуцианцев. "Жэньминь жибао", 28.IX.1973; У Тай. Как правильно разобраться в "сожжении книг и закапывании конфуцианцев" императором Цинь Ши-хуаном. "Гуанмин жибао", 29.X.1973.

39. Например, в одной из статей, опубликованных без подписи, критиковался некий Лу Шэн, втершийся в доверие к Цинь Ши-хуану и уговаривавший императора "уйти на покой и передать бразды правления своему окружению", состоявшему, по словам автора, из одних конфуцианцев ("Гуанмин жибао". 29.X.1973).

40. Ши Лунь. Суждения на тему почитания Конфуция и борьбы с легизмом. "Гуанмин жибао", 7.Х.1973; Ло Сы-дин. Борьба за реставрацию и против реставрации в процессе становления династии Цинь. "Хунци", 1973, N 11, и др.

41. "Гуанмин жибао", 29.Х.1973.

42. Там же.

43. "Гуанмин жибао", 9.I.1974.

44. "Жэньминь жибао", 2.II.1974.

45. "Frankfurter Allgemeine", 12.III.1974.

46. Передовая статья "Вширь и вглубь развертывать критику Линь Бяо и Конфуция". "Хунци", 1974, N 2, стр. 6 - 7.

47. Ши Лунь. О почитании конфуцианцев и борьбе с легистами. "Хунци", 1973, N 10; "Гуанмин жибао", 7.Х.1973.

48. Ши Чжун. Исторический опыт критики конфуцианства в период движения "4 мая". "Хунци", 1974, N 5, стр. 10.

49. Лян Сяо. О Шан Яне. "Гуанмин жибао", 7.VI.1974; "Хунци", 1974, N 6.

50. В. Г. Буров, М. Л. Титаренко. Философия древнего Китая. "Древнекитайская философия". М 1972, стр. 33 - 40; В. А. Кривцов. Маоизм и конфуцианство. "Проблемы Дальнего Востока", 1973, N 3, стр. 73 - 87.

51. См. "Книга правителя области Шан (Шан цзюнь шу)". М. 1968.

52. Лян Сяо. Читая "Дискуссию о соли и железе" - большой полемике между логистами и конфуцианцами в середине периода Западной Хань. "Хунци", 1974, N 5, стр. 12 - 20.

53. Там же, стр. 12.

54. Там же, стр. 16.

55. Там же.

56. Чжоу Энь-лай. Доклад на X съезде КПК 24.VIII.1973. "Хунци", 1973, N 9. стр. 13.

57. Шан Юэ. Очерки истории Китая. М. 1959, стр. 82.

58. "Трижды в Таофэн" - название оперы, поставленной впервые в провинции Шэньси после окончания "культурной революции". Сюжет ее незамысловат: секретарь парткома одной сельской коммуны трижды поднимался в горы в коммуну Таофэн, прося прощения за то, что в свое время продал коммуне бракованную лошадь. В опере иносказательно критиковались организаторы "культурной революции", подсунувшие народу "бракованную лошадь".

59. В январе 1975 г. Хуа Го-фэн был назначен министром общественной безопасности и заместителем премьера Госсовета КНР.

60. "Хунци", 1974, N 10, стр. 7.

61. В общей передовой статье "Слово к Новому году" ("Жэньминь жибао", "Хунци", "Цзефан цзюньбао", 31.XII.1974), где перечисляются основные задачи на 1975 г., кампания "критики Линь Бяо и Конфуция" по- прежнему ставится в центр внимания: "В Новом году мы должны неуклонно придерживаться основной линии партии, вширь, вглубь я неустанно развертывая движение за критику Линь Бяо и Конфуция".




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.