Переломов Л. С. Становление императорской системы в Китае

   (0 отзывов)

Saygo

Переломов Л. С. Становление императорской системы в Китае // Вопросы истории. - 1973. - № 5.- С. 113-132.

Как известно, одной из характерных черт маоизма является его эклектизм. Маоизм содержит, в частности, некоторые понятия и взгляды, сложившиеся в Китае еще в глубокой древности и восходящие к той эпохе, когда шло становление императорского режима. Дело в том, что мировоззрение Мао Цзэ-дуна складывалось под большим влиянием традиционной политической структуры и идеологии императорского Китая. Еще в 30-е годы в ходе длительных бесед с американским журналистом Э. Сноу Мао не раз признавал влияние ортодоксального конфуцианства на формирование его взглядов, особенно в период обучения в педагогическом училище г. Чанша, когда его "политические идеи начали принимать отчетливую форму"1, причем он нередко использовал для их выражения манеру древних классиков2. Анализ идейной сущности маоизма и события последних лет в КНР свидетельствуют, что Мао воспринял многое из теоретического наследия императорского Китая, умело прикрывая это псевдомарксистской фразеологией3. В 60 - 70-е годы в КНР возродились некоторые традиционные институты, в первую очередь те, которые цементировали в прошлом режим абсолютной личной власти. Поэтому ознакомление с самим процессом становления такого режима в древности приобретает политическую актуальность.

В данной статье пойдет речь о тех, кто принимал непосредственное участие в создании теоретической платформы императорской власти в Китае, об их идеях и практической деятельности. История сохранила нам сведения о наиболее известных из числа этих лиц: Гуань Чжуне (VII в. до н. э.), Цзы Чане (VI в. до н. э.), Конфуции (551 - 479 гг. до н. э.), Мо Цзы (прибл. 479 - 381 гг. до н. э.) и Шан Яне (390 - 338 гг. до н. э.).

В древних китайских царствах власть правителей была непрочна. Большую роль в определении внутренней и внешней политики играла наследственная аристократий. Ее представители занимали почти все крупные посты в центральных органах управления, передавая свои должности по наследству. Высшие административные посты были закреплены за представителями нескольких знатных фамилий4. Наследственные аристократы вмешивались даже в вопросы престолонаследия, убирая неугодных царей и возводя на трон своих ставленников.

Значительные территории отдельных царств продолжали оставаться под юрисдикцией наследственной аристократии, и, там не существовало царской администрации. В VII-V вв. до н. э. усиливается борьба царя с представителями наследственной аристократии за полноту власти. Об этом свидетельствует введение в Цинь, Чу, Цзинь и других царствах административных районов (уездов), руководимых чиновниками, присланными из центра. Такие административные единицы возникали первоначально в пограничных областях, нередко на вновь завоеванной территории. Вероятно, именно в этих районах власть царя как верховного военачальника была наиболее сильна. По мере укрепления царской власти уездная система распространялась по стране5.

К V в. до н. э. главенствующее положение в Китае заняли семь крупных царств: Цинь, Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй и Янь. Правители их вели постоянные междоусобные войны за главенство в стране. Это время известно в китайской истории как период Чжаньго - "Сражающихся царств" (V-III вв. до н. э.). В ту смутную пору наблюдалось стремление царей привлекать в качестве советников людей, не связанных кровными узами с наследственной аристократией. Распространяется институт странствующих ученых "ши", специализировавшихся в области управления государством и предлагавших свои знания и услуги правителям царств. Странствующие ученые подразделялись на три различные категории: ученых-теоретиков (сюе ши), ученых - политических деятелей (цэ ши) и ученых-администраторов (фан ши). Эта активная прослойка, насчитывавшая несколько тысяч образованных и честолюбивых людей, стала родоначальницей китайской бюрократии-социального слоя, во многом определявшего в течение сотен лет основное направление государственного развития. "Прабюрократы" трудились над созданием такой государственной системы, которая открыла бы перед ними наиболее широкие возможности приобщения к реальной политической власти. Один из ученых-администраторов, занимавший в V в. до н. э. пост советника в царстве Чжао, предложил царю в законодательном порядке лишить представителей наследственной аристократии права на пост "первого советника"- главы административного аппарата6. Аналогичные предложения вносились при дворах многих царей, и там, где была возможность, правители государств ущемляли привилегии аристократов. К концу периода "Сражающихся царств" не менее половины первых советников в царствах Чжао, Ци, Чу, Хань, Вэй и Янь происходили из семей, не связанных кровными узами с местной наследственной аристократией7.

Консолидация власти в руках царя вызвала резкое противодействие наследственной аристократии. Отдельные ее представители отказывались даже от уплаты налогов. В период Чжаньго на позиции враждующих сторон все большее влияние начинают оказывать разбогатевшие общинники из незнатных патронимии. Зажиточная часть общины, не довольствуясь главенствующим положением в совете старейшин, пытается распространить свое влияние за пределы общины и тянется к административным постам. Требование общинной верхушки отменить систему наследственных должностей и допустить к управлению государством "сыновей из богатых семей" объективно совпадало с желанием царя урезать права наследственной аристократии. Появление на политической арене такого могущественного союзника укрепляло позиции царя.

Ожесточенная политическая борьба и социальные сдвиги в обществе оказали заметное влияние на развитие общественно-политической и философской мысли. Как отмечал К. Маркс, "...философы не вырастают как грибы из земли, они - продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях"8. Для подавляющего большинства китайских мыслителей VII-III вв. до н. э. характерно увлечение политическими теориями, проблемами управления государством и народом. Отец основателя китайской историографии Сыма Цяня (135 - 87 гг. до н. э.) Сыма Тань, придворный историк в 140 - 110 гг. до н. э., указывал, что представители всех основных философских школ - конфуцианцы, моисты, легисты, даосы, логики и натурфилософы увлекались проблемами управления государством и обществом. Многие из них пытались даже создать свои собственные концепции. Наиболее плодотворными в этом отношении оказались усилия двух школ - конфуцианской и легистской, противоположных по своим методам, но стремившихся к одной цели - обоснованию идеи сильного, централизованного государства. Именно их представители оказали решающее влияние на формирование той теории государства и права, на основании которой сплошь и рядом строилась практика государственного управления Китаем вплоть до XX века.

Взаимоотношения этих двух школ, ведших длительную борьбу, в ходе которой уничтожались не только книги идеологических противников, но и сами спорившие, сложны и противоречивы. Борьба, длившаяся около 500 лет, завершилась к I в. до н. э. слиянием в единое учение ортодоксального конфуцианства, являвшегося затем государственной идеологией императорского Китая на протяжении 2 тысяч лет. У истоков этой борьбы стояли предшественники легистов (фа цзя - "школы закона") Гуань Чжун и Цзы Чань. В середине VII в. до н. э. Гуань Чжун занимал пост первого советника в царстве Ци - богатом государстве с развитой торговлей и ремеслами на востоке страны, где он собирался провести несколько важных административных реформ, направленных на ослабление позиций наследственной аристократии9. Гуань первым в истории Китая выдвинул концепцию об управлении страной на основании закона, резюмировав свои высказывания в следующей фразе: "Законы - это отец и мать народа"10. Ему принадлежит идея о всеобщности закона: "Правитель и чиновники, высшие и низшие, знатные и подлые - все должны следовать закону. Это и называется великим искусством управления"11.

Поскольку творцом законов являлся правитель, то роль его в управлении царством неизмеримо возрастала. Гуань настаивал на том, чтобы вся полнота политической и экономической власти, вплоть до регулирования рыночных цен, находилась в руках правителя. Он наставлял царя уделять особое внимание уровню развития земледелия, считая его основным и наиболее почетным занятием. Гуань внушал правителю и высшим сановникам, что величие государства зависит от процветания сельского хозяйства. И не случайно в главе "Об управлении государством" встречается следующее высказывание: "Если народ занимается земледелием, это значит, что поля возделаны, целинные земли обрабатываются, а раз поля возделаны, это значит, что зерна много, а если зерна много, это значит, что государство богато, а в богатом государстве воины сильны, при сильных же воинах войны победоносны, а при победоносных войнах расширяются пределы государства"12. Царю многое нравилось в проповедях Гуаня, но кое-что и настораживало. Его пугало чрезмерное увлечение законом, стремление Гуаня поставить закон даже над правителем. "Закон ограждает народ от необузданности государя, которой нет границ"13, - наставлял Гуань. Из многочисленных предложений Гуаня были реализованы в царстве Ци немногие, да и то уже после его смерти.

Удачнее сложилась судьба второго предшественника легизма, Цзы Чаня, являвшегося в середине VI в. до н. э. первым советником в небольшом царстве Чжэн. Цзы относился к числу ученых-администраторов. Он понимал, что стабильность царской власти возможна лишь при условии сокрушения позиций наследственной аристократии, и объявил о проведении серии реформ, а прежде всего попытался ликвидировать старую административную структуру, создавая постепенно новые территориально- административные единицы, подчиненные центру. Именно Цзы, первому в Китае из сторонников сильной царской власти, принадлежит идея принудительного деления населения на группы из 5 взаимосвязанных семей каждая14. Введение системы взаимной ответственности на уровне семьи и подчинение руководителей этих пятерок царской администрации наносили удар не только по наследственной аристократии, но и по органам общинного самоуправления. Правда, Цзы не удалось осуществить свой замысел. Однако идея была заманчивой, и через 200 лет выдающийся теоретик и практик легизма Шан Ян попытался осуществить ее на западе страны, в царстве Цинь.

Идеи Гуаня и практическая деятельность Цзы оказали большое влияние на развитие политической мысли, вызвав разноречивые отклики. Характерна позиция Конфуция - мыслителя из царства Лу, занимавшего пост низшего сановника. Если суммировать его высказывания о Гуане, о последователе Цзы Чаня Фань Сюань-цзы и других сторонниках закона, то станет ясно, что их основной порок, по мнению Конфуция, состоял в том, что они при помощи закона стремились уничтожить различия между благородными и простыми людьми15. Ранние легисты, действовавшие разрозненно и не имевшие достаточно разработанной теории, столкнулись теперь с грозным противником, строившим свое учение об управлении государством и народом, напротив, на идее полного игнорирования закона. Конфуций еще при жизни пользовался известностью и имел около 70 учеников. Когда Конфуцию было за 50, он отправился странствовать по Китаю. Но никто из правителей не решился апробировать идеи очередного претендента на должность первого советника. Вернувшись через 10 лет в царство Лу, он вскоре скончался, так и не сделав служебной карьеры. Ученики Конфуция, записывавшие его изречения и беседы, составили в начале IV в. до н. э. из этих записей небольшой трактат, назвав его "Лунь юй" ("Беседы и рассуждения").

Центральное место в концепции Конфуция занимает учение о "благородном человеке" - цзюнь цзы. Отдельные исследователи иногда даже называют учение Конфуция в целом учением о "благородном человеке"16. Конфуций придавал большое значение этому "эталону человеческой мудрости". Благородный муж у Конфуция - образец поведения, человек, которому должны подражать все жители Поднебесной.

Эта концепция привлекла к себе внимание широких кругов образованных людей из числа свободных, ибо, как поучал Конфуций, каждый мог стать цзюнь цзы; все зависело от самого человека. Согласно этой же концепции, главой государства может быть только цзюнь цзы. Когда Конфуция спросили, каким же должен быть благородный муж, он привел в качестве примера Кун Вэнь-цзы, одного из представителей аристократии в царстве Вэй, и сказал, что Кун был умен и любил учиться, отличался скромностью и не стыдился спрашивать у нижестоящих о том, чего не знал17. Существенную роль в учении Конфуция играет концепция "ли" - системы морально-этических принципов, тех норм поведения, которые должны соблюдать все жители Поднебесной. Носителем таких норм и является благородный муж. Учение о "ли" и "цзюнь цзы" взаимосвязано: "Благородный муж, беря за основу своей деятельности справедливость, приводит ее в соответствие с "ли"18. Значение "ли" весьма объемно: сюда входят "сяо" - почитание предков и особенно родителей, человеколюбие, и прежде всего любовь к родственникам, уважение к старшим и подчинение им, честность и искренность, стремление к внутреннему самоусовершенствованию и др. Эти принципы вырабатывались Конфуцием с учетом некоторых давних норм поведения, существовавших в общинах, где представители старшего поколения пользовались непререкаемым авторитетом. Но нормы морали, интерпретированные Конфуцием, не совпадали целиком с нормами обычного права и включали в себя ряд новых моментов. Представление о почитании старшего поколения, бытовавшее в общинах, было вынесено Конфуцием за рамки мелких социальных ячеек и перенесено на общество в целом. Согласно его схеме, правитель возвышался лишь на несколько ступенек над главой семьи. Это должно было оказать реальное воздействие на общинников, ибо Конфуций вводил правителя в круг их обычных представлений, подчеркивая, что государство - та же семья, только большая. Такая трактовка легко воспринималась современниками, поскольку для мышления многих китайцев было характерно представление о государстве как о большой семье. Не случайно одним из ранних обозначений понятия "государство" служили в китайском языке слова "го цзя" (государство-семья), сохранившиеся как термин и по сей день. Широко известно изречение Конфуция, что "правитель должен быть правителем". Чтобы представить реальное значение этого выражения в системе взглядов Конфуция, необходимо привести весь соответствующий текст: "Циский правитель Цзин гун [547 - 490 гг. до н. э.] спросил Конфуция относительно хорошего управления. Конфуций ответил: "Правитель должен быть правителем, сановник - сановником, отец - отцом, сын - сыном". "Замечательно! - воскликнул [Цзин] гун. - В самом деле, если правитель не будет правителем, сановник - сановником, отец - отцом, сын - сыном, то пусть даже у меня будет просо, смогу ли я его есть?"19. Консервируя внутриобщинную социальную дифференциацию, Конфуций переносил это правило и на все общество. Но если в первом случае, в силу естественных законов, сыновья со временем могли стать отцами, заняв в общине место "старшего поколения", то в общественной жизни значительная социальная мобильность исключалась. Некоторое регламентирование социальной мобильности достигалось здесь с помощью концепции "жэнь" (гуманность, человеколюбие). Впрочем, Конфуций не распространял стихийно это достоинство на всех людей. Таковым мог быть лишь "благородный муж": "Случается, что благородный муж лишен "жэнь", но не бывает так, чтобы низкий человек обладал "жэнь"20.

Через сто с лишним лет после смерти Конфуция активный последователь и проповедник его идей Мэн цзы (прибл. 371 - 289 гг. до н. э.) покажет, что имели в виду сами конфуцианцы, подразделяя людей на "благородных" и "низких": "Одни заняты интеллектуальным трудом, другие - физическим. Занятые интеллектуальным трудом управляют людьми, а занятые физическим трудом управляются людьми. Управляемые кормят людей, а управляющих кормят люди"21. Здесь поставлены все точки над "i". Однако вернемся к Конфуцию. Конфуций придавал очень большое значение выработанным им нормам поведения. Он говорил: "Нельзя смотреть на то, что противоречит "ли", нельзя слушать то, что противоречит "ли", нельзя говорить то, что противоречит "ли"22. На смену обычному праву и Нарождающемуся законодательству Конфуций стремился Поставить реконструированные им нормы. Теперь все управление страной и народом должно было осуществляться на основании "ли"23. Во времена Конфуция, когда большинство населений входило в общины с их органами самоуправления, сила личного примера продолжала играть немалую роль. А прежде всего взоры людей были обращены на руководителей общины, глав больших семей24. Стремись сделать образ правителя более земным и доступным рядовому общиннику, Конфуций обязывал и царя соблюдать весь комплекс правил, связанных с "ли": "Если правитель любит "ли", то никто из народа не посмеет быть непочтительным; если правитель любит справедливость, то никто из народа не посмеет не последовать ему; если правитель любит искренность, то никто из народа не Посмеет скрывать свои чувства"25.

Признавая верховную власть, Конфуций в то же время был противником абсолютизации царской власти. Он стремился ограничить права царя. Поэтому, видимо, и возникла концепция "благородного мужа" - прообраза будущего "совершённого" бюрократа. Правителю, принявшему концепцию Конфуция, вольно или невольно приходилось взваливать на себя и бремя обязанностей "благородного мужа". Роль же наставников, следивших за соблюдением правителем принципов "ли", отводилась конфуциански образованным сановникам, тем же "благородным мужам", составлявшим ближайшее окружение цари. Конфуций возлагал определенные надежды на этих сановников, обязанных своим возвышением добросовестному изучению его теории. В то же время, стремясь успокоить правителей, Конфуций внушал им, что если они будут досконально соблюдать все его наставления, то со временем может отпасть необходимость и в наставниках. "Когда в Поднебесной царит Дао26, правление уже не находится в руках сановников"27.

Помимо того, Конфуций привлек на службу своей теории традиционное верование в божественную силу Неба. Культ Неба зародился в Китае в середине периода Чжоу. Вначале он сосуществовал с культом Шанди (тотемный первопредок династии Инь), а впоследствии сменил Шанди и стал единственной верховной божественной силой. Наместником Неба на Земле был Сын Неба - чжоуский правитель. Ко времени Конфуция в связи с ослаблением реальной власти чжоуского правителя пошатнулась и вера в Небо. Конфуций приложил много усилий к тому, чтобы восстановить прежнюю веру. В его учении Небу отведена особая роль.

Оно выступает в качестве высшей направляющей силы, от которой зависит судьба всех жителей Поднебесной, от простого общинника до правителя. Оно определяет и жизнь всего государства. "Жизнь и смерть зависят от веления Неба, - поучает один из последователей Конфуция, - богатство и знатность - в руках Неба"28. В голосе Конфуция звучат жесткие ноты, когда речь заходит хотя бы о малейших колебаниях веры в святость Неба: "Тот, кто не постиг веления Неба, не может стать благородным мужем"29. Но постичь веления Неба суждено не каждому. Для этого нужно обладать Знаниями и соблюдать "ли".

Конфуций не верил в разум простого народа и его способности к приобретению знаний: "Народ можно заставить следовать должным путем, Но нельзя заставить его понять, почему так надо"30. Он не допускал и мысли о том, что простой люд может осознанно воспринять учение о Небе: "Низкий человек не способен познать веление Неба и не боится его, он презирает великих людей и оставляет без внимания речи совершенномудрых"31. В роли земных интерпретаторов небесной воли выступали у Конфуция лишь "благородные мужи", прежде всего аристократы и те, кто овладел принципами "ли". Здесь тонкий политик вручал своим последователям мощное идеологическое оружие. Конфуций превратил Небо в стража основных догматов своей теории. Небо знает, кто и как претворяет учение о "ли". Ведь именно Небо помогает людям, стремящимся к знаниям, познать этические нормы и полностью овладеть ими. Именно благосклонность Неба помогает правителю стать "благородным мужем".

"Небо породило во мне добродетель"32, - говорил Конфуций. Он не случайно связывал столь прочно Небо с делами людей. Небо контролировало не только деяния простых смертных, но и поступки правителя. Небо прежде всего должно было следить, насколько верен правитель принципам его учения. Отныне над правителем нависала угроза потери власти, если он сошел бы с начертанного Конфуцием пути. "Благородный муж, - проповедовал Конфуций, - боится трех вещей. Он боится веления Неба, боится великих людей, боится совершенномудрых"33. Горе тому правителю, которого оставило Небо: небесный отец покинул своего неблагодарного сына. Общинники, поклонявшиеся предкам и почитавшие старшее поколение, не случайно называли глав общин "фу лао" (отцы-старейшие). Отречение отца от сына было самым тяжким наказанием. От такого сына отворачивалась вся община, и он превращался в изгоя. А поскольку волю Неба, выражавшуюся через различные природные явления, могли постичь и объяснить народу лишь конфуциански образованные сановники, их роль в политической жизни страны неизмеримо возрастала. Фактически правитель подпадал под контроль своих же сановников. В случае какого-нибудь крупного конфликта ничто не мешало им, выгодно истолковав любое явление природы (появление кометы и т. п.), выдать его за голос Неба и пустить в народе слух о недовольстве Неба правителем.

Именно поэтому учение Конфуция встретило такую горячую поддержку у наследственной аристократии. Конфуций как бы вдохнул в этот пошатнувшийся слой новые силы. Не случайно столь ярый противник конфуцианства, как Мо цзы, обрушивался впоследствии на Конфуция именно за его стремление ограничить власть правителя. Слегка сгущая краски, Мо цзы в полемическом задоре произнес поистине пророческие слова: "Он потратил свой ум и знания на то, чтобы распространять зло, побуждать низы бунтовать против верхов, наставлял сановников, как следует убивать правителей"34. Мо цзы оказался прав, но лишь частично. Низы - китайское крестьянство - поднимались на восстания под другими лозунгами. Их эгалитарные устремления не имели ничего общего с конфуцианскими идеалами. Что касается сановников, то китайская бюрократия действительно взяла на вооружение данный способ свержения правителей. Десятки поколений дворцовых клик и группировок использовали этот санкционированный самим Конфуцием метод борьбы против неугодных императоров. Такое довольно привилегированное положение "благородных мужей" в системе административного управления и иерархии и ограничение сферы деятельности правителя заранее запрограммированным направлением вызывали тревогу у наиболее дальновидных царей, хотя конфуцианская идея покорности властям импонировала очень многим. По-видимому, именно колеблющейся позицией царей объясняется тщетность десятилетних странствий Конфуция. Родовая аристократия была уже слаба, а активный потребитель его идей еще не вырос, ибо государственная бюрократия делала лишь первые шаги. В VII-III вв. до н. э. за политические теории и идеи могли платить только главы государств, и от их прихоти зависела судьба странствующего ученого.

В этом отношении весьма характерен жизненный путь Мо цзы, внесшего определенную лепту в будущее здание императорского Китая, однако так и не сделавшего служебной карьеры из-за неугодной правителям социальной направленности его учения. Поскольку конфуцианская концепция незыблемости социальной градации закрывала незнатным общинникам, ремесленникам и торговцам путь наверх, уготовив им судьбу вечных слуг правящей элиты, - появились политические теории, отражавшие интересы других социальных слоев. Творцом одной из таких этико-политических теорий и был Мо цзы, выражавший в несколько своеобразной форме интересы более бедных общинников, мелких торговцев и ремесленников. Осуждая праздную жизнь наследственной аристократии, Мо писал: "У простого люда - три бедствия. Голодающие не имеют пищи, замерзающие не имеют одежды, уставшие не имеют отдыха. От этих трех бед народ испытывает огромные страдания. Но если именно в такое время ваны и гуны развлекаются колокольным звоном и барабанным боем, играют на лютнях, цинах, свирелях и шенах, а также устраивают боевые упражнения для показа оружия, то откуда же простой люд возьмет средства для пищи и одежды? Поэтому я считаю, что так не должно быть. Мой замысел состоит в том, чтобы уничтожить это"35.

Мо впервые в истории китайской общественно-политической мысли создал утопию о совершенном государстве и обществе36. По мнению Мо, все несчастья и беспорядки в мире происходят из-за отсутствия взаимной любви. Когда люди научатся одинаково относиться друг к другу независимо от положения в обществе и происхождения, когда "всеобщая любовь восстановит равенство между людьми", в мире наступят счастье и покой. Развивая принцип "всеобщей любви", Мо выступал против захватнических войн. Он осуждал грабительские походы, приводившие к гибели сотен тысяч людей и истощению ресурсов страны. В то же время Мо признавал необходимость оборонительных войн и уделял внимание выработке серии конкретных мер по укреплению обороны городов. Мо и его последователи критиковали конфуцианское учение о судьбе, отрицая самое ее существование. Тем самым они выступали против концепции незыблемости привилегий аристократии, ниспосланных им якобы самой судьбой. Мо принадлежит идея активной деятельности человека, творящего собственную судьбу. Трактовка понятия судьбы тесно связана с моистским представлением о "воле Неба". В отличие от конфуцианцев, обожествлявших Небо и делавших его творцом и стражем своих социально-этических принципов, Мо относился к традиционной вере в "волю Неба" весьма скептически. "У меня воля Неба, - писал он, - подобна циркулю колесника и угломеру плотника". Тоже наделяя Небо этическими принципами своего учения, Мо использовал его для подкрепления некоторых теоретических положений, однако уже иных по содержанию.

Моистский принцип "почитания мудрости" носит антиконфуцианский характер. Мо считал, что основным критерием при назначении на административные посты должна быть не родовитость, а знания и компетентность соискателя: "Если земледелец, ремесленник или торговец проявит способности, то его должно выдвинуть, наделить высоким рангом и жалованьем, дать ему дело соразмерно с его способностями и выделить ему в подчинение людей"37. Принцип "почитания мудрости" оказал существенное влияние на развитие китайской государственности и явился провозвестником создания качественно новой административной структуры, основанной на большей социальной мобильности. Выдвигая новый критерий социальной ценности человека (обладание мудростью), Мо фактически уравнивал в правах знать и простой люд. Эта идея нашла свое развитие в принципе "почитания единства". Мо считал, что в государстве не должно быть противоречия между властью и народом: обе стороны обязаны заботиться об общих интересах. Утопическую для того времени идею "единства" администрации и народа он пытался осуществить с помощью унификации взглядов, предоставляя администрации решающее право определения "правильных воззрений": "Услышав о хорошем или плохом, необходимо сообщить об этом волостному начальнику, и то, что он найдет правильным, все должны признать правильным, а то, что он признает неправильным, все должны признать неправильным"38. Этот принцип оказал двоякое влияние на развитие общественно-политической мысли в Китае. Идея "единства взглядов" породила концепцию насильственной унификации мышления народа, получившей наиболее полное выражение у легистов. А представление о равенстве людей оплодотворило учение "да тун" об обществе "великого единства" с уравнительным распределением всех благ, пользовавшееся большой популярностью в крестьянской среде в течение многих веков, вплоть до наших дней. Идея равенства была несовместима с резкой социальной дифференциацией. Поэтому Мо так решительно осуждал роскошь, излишние траты на пышные похороны, ритуальную музыку и пр.

Учение Мо содержало и противоречивые положения. Так, стремление к увеличению окладов компетентных администраторов не корреспондировалось с его заявлениями о равномерном удовлетворении потребностей людей. Мо понимал, что существование общества его типа возможно, в частности, лишь в случае, если у правителя будут надежные рычаги власти, с помощью которых он сможет осуществлять управление. Такими рычагами власти Мо считал награды и наказания - материальное поощрение "знающих" и наказание "неумелых", что должно было способствовать нормальному функционированию государственной машины и воспитанию народа в духе новых принципов. Хотя Мо наделял правителя реальными рычагами власти, в целом его модель государства была отвергнута, как и конфуцианская, правда, по иным причинам: в ту эпоху не могло быть и речи об обществе, основанном на всеобщем равенстве.

Поиск "совершенной" модели государственного устройства продолжался. Самодержавные устремления китайских правителей все же нашли удовлетворение, но лишь после того, как Шан Ян обогатил легизм, создав на основе ранних легистских представлений развернутую концепцию управления государством и народом. Шан Ян родился в 390 г. до н. э. в семье, принадлежавшей к обедневшему аристократическому роду, в царстве Вэй. Он получил традиционное образование, но уже в юности его влекло к легизму. На формирование мировоззрения Шана оказали влияние взгляды Гуань Чжуна, Цзы Чаня и других сторонников закона. Шан был хорошо знаком с учением Конфуция и Мо. Честолюбивый и волевой, он еще в молодости покинул Вэй, ибо советник вэйского царя, хорошо знавший талантливого юношу и предсказывавший ему блестящую карьеру, порекомендовал царю использовать Шана либо убить его, но ни в коем случае не выпускать за пределы государства39. Использовать его не захотели, и Шану грозила смертная казнь. Поэтому он тайно направился на запад, в далекое Цинь, к царю Сяо гуну (361 - 338 гг. до н. э.), который рассылал гонцов в поисках ученого, способного укрепить позиции правителя и обуздать всесилие наследственной аристократии. Первые беседы с Сяо не дали результатов: царь засыпал, слушая стандартные политические программы очередного претендента на должность советника. Однако, когда Шан поделился с царем самым сокровенным - своими новыми идеями, царь столь увлекся его планами, что не заметил, как сполз с циновки и подполз к пришельцу40. Вскоре Шан был назначен советником царя, и ему поручили провести реформы. Сведения об учении Шана ограничиваются текстом "Шан цзюнь шу" ("Книга правителя области Шан"), сохранившимся до наших дней41. Шан разработал две программы переустройства структуры традиционного общества - экономическую и политическую42.

Остановимся сначала на экономической программе. Многие древнекитайские философы и политические деятели связывали благосостояние государства с уровнем развития земледелия. Сельское хозяйство считалось основным и наиболее важным занятием. И Конфуций и Мо цзы почитали труд земледельца. Мо считал трудящимися лишь тех, кто обрабатывал землю: "Из 10 человек лишь 1 пашет, а 9 бездельничают"43. Шан Ян перенял эту идею. "Совершенномудрый, - говорил Шан, обращаясь к Сяо гуну, - знает, что составляет сущность хорошего управления государством, поэтому он заставляет людей вновь обратить все свои помыслы к земледелию"44. В его учении сельское хозяйство наделяется дополнительными функциями, выступая в роли активного элемента формирования особой государственной системы. Прежде сановники, как правило, получали за службу право взимания налогов с определенной территории. Высшие посты находились в руках аристократов и передавались по наследству. На местах не было царских чиновников. Низший аппарат содержался аристократией или общиной. Содержание такой администрации обходилось казне недорого. Осуществление же кардинальных политических концепций Шана связывалось им с успешным разрешением зерновой проблемы. От этого зависела перестройка структуры управления, ибо создание нового бюрократического аппарата, находившегося полностью на содержании казны, должно было в десятки раз повысить расходы царского двора. От этого зависело осуществление и новых принципов внешней политики, так как страна могла вести агрессивные войны, лишь имея большие запасы продовольствия: "Только умный правитель понимает, что любовь к рассуждениям не способна укрепить армию и расширить границы. Лишь совершенномудрый, хорошо управляя страной, добивается сосредоточения помыслов народа на Едином45 и объединяет усилия всех только в земледелии"46.

В те времена в Цинь, как и в других царствах, в связи с повсеместным ростом крупной частной земельной собственности и разорением мелких землевладельцев наблюдалось сокращение общего числа свободных земледельцев-общинников. Это отрицательно сказывалось на состоянии государственной казны. Сокращался не только объем налоговых поступлений, но и масштабы повинностей, трудовых и воинских. Шан убеждал правителя любыми средствами приостановить разорение и бегство земледельцев, ибо это подрывало экономическое могущество царя. Тревога за судьбу земледельца - основного налогоплательщика - проходит красной нитью через экономическую программу Шана: "Управляя государством, умный правитель должен... сделать так, чтобы земледельцы не покидали земли, чтобы они могли прокормить своих родителей и управляться ер всеми семейными делами"47. Шан выдвинул серию конкретных мер, направленных на повышение производства зерна и увеличение налоговых поступлений. Он убеждал правителя провести всеобщую подворную перепись, которая позволила бы представить реальное положение в деревне, и ввести новую, более совершенную налоговую систему, заменив поземельный налег взиманием определенной доли урожая. При помощи подворных списков Шан надеялся выявить всех уклоняющихся от земледелия, особенно тех, кто оказался в частной зависимости, перейдя под покровительство "сильных домов", и перестал платить налоги государству. Он даже пытался запретить использование наемного труда, чтобы как-то притормозить разорение и бегство общинников.

Однако, если бы даже ему удалось собрать вместе всех безземельных общинников, включая и тех, кто, покинув деревню, странствовал в поисках работы, необходимо было наделить их землей. А это была трудная проблема. Заброшенные или проданные участки перешли в собственность общинной верхушки. Государство же в то время еще не было столь могущественно, чтобы решиться на экспроприацию земель у богатых общинников. Шан, видимо, и сам не решался на такой шаг, ибо он потерял бы важного союзника в борьбе против аристократии. Поэтому он попытался разрешить аграрный кризис за счет целинных земель, предоставляемых желающим на льготных условиях: "Иметь огромные земли и не распахивать целину - все равно, что не иметь земли... Поэтому искусство управления государством заключается в умении сосредоточить все усилия на поднятии целины"48. Поднятие целины должно было укрепить экономическое положение царской власти, поскольку взимаемые с целинников налоги шли непосредственно в распоряжение казны. Установление прямой связи между земледельцами и царской администрацией способствовало бы созданию нового слоя государственно зависимых земледельцев, обязанных своим благополучием царскому двору.

Особые надежды возлагал Шан на официальную торговлю государственными должностями и рангами знатности. Он был одним из первых (если не самым первым) мыслителем древнего Китая, кто выдвинул эту идею: "Если в народе есть люди, обладающие излишком зерна, пусть им за сдачу лишнего зерна предоставляются чиновничьи должности и ранги знатности"49. Многие мечтали в то время об административных постах. Ведь чиновники освобождались от уплаты налогов и несения повинностей. Особенно прельщали ранги знатности. Обладатель такого ранга освобождался от трудовой повинности, и государство разрешало ему иметь одного зависимого человека, а тех, кто обладал 9-м или более высоким рангом знатности, обещали наделить правом взимания налогов с 300 семей общинников50. В источниках не сохранилось сведений о том, по какой цене намеревался продавать Шан административные должности и ранги знатности. Известно лишь, что в 243 г. до н. э. в царстве Цинь один ранг знатности стоил около 1 тыс. даней (30 тыс. кг) зерна, что составляло годовой доход сановника. Государственная торговля должностями и рангами открывала доступ в новый привилегированный слой прежде всего богатым общинникам. Одновременно она превратилась в дополнительный, весьма прибыльный источник пополнения доходов казны.

Значительное место в экономической программе Шана уделяется частной торговле зерном. В то время представители легистской школы разрабатывали концепцию регулирующей роли государства в стабилизации рыночных цен. Они полагали, что государственный контроль над ценами на зерно и разумная политика государственных закупок смогут пресечь ростовщическую деятельность купцов, наживавшихся на искусственном колебании цен. Шан пошел дальше: он предложил вообще запретить всякую частную торговлю зерном, дабы купцы не могли скупать по низким ценам сельскохозяйственные продукты в урожайные годы и сбывать их втридорога в голодное время. "Пусть торговцы не имеют возможности скупать зерно, а земледельцы - продавать его. Если купцы будут лишены возможности скупать зерно, то в урожайный год они не получат новых благ. А если они не получат новых благ в урожайный год, то и в голодный год лишатся богатых барышей"51. Среди теоретических положений экономической программы Шана заслуживает также внимания предложение о введении царской монополии на разработку естественных богатств: "Если сосредоточить в единых руках [право собственности] на горы и водоемы, то людям, ненавидящим земледелие, лентяям и стремящимся извлечь двойную [прибыль], нечем будет кормиться"52. Это предложение сыграло в дальнейшем большую роль в укреплении экономической основы китайского централизованного бюрократического государства в империях Цинь и Хань (III в. до н. э. - III в. н. э.), когда были учреждены государственные монополии на соль и железо. Фактически уже в тот период государство наделялось экономическими функциями. В целом экономическая программа Шана намечала реальные пути укрепления царской власти и превращения Цинь в одно из самых могущественных царств древнего Китая.

Перейдем теперь к политической программе Шана. Подобно Конфуцию, он не представлял себе иной формы правления, кроме монархической. Но на этом сходство кончается. В учении Шана правитель наделялся абсолютной властью. По существу, его программа явилась первой в истории Китая завершенной моделью деспотического государства53. Первое и самое главное: любой человек может возглавлять страну. Но для этого необходимо овладеть искусством управления обществом и государством. Правитель, мечтающий иметь послушный народ, который с радостью будет выполнять любые его указания, должен разбираться в психологии человека и знать его сокровенные желания, дабы воздействовать на них в нужном направлении. Что же такое человек и каковы его характерные черты в представлении Шана? "Людям свойственно следующее: когда голодны - стремиться к пище; когда утомлены - стремиться к отдыху; когда тяжело и трудно - стремиться к радостям; когда унижены - стремиться к славе. Такова природа людей. Стремясь к выгоде, люди забывают о "ли"; стремясь к славе, теряют основные качества человека"54. "Поэтому и говорят: "Народ устремляется туда, где собрались вместе слава и выгода. Если правитель держит в руках рукояти славы и выгоды, то он может заставить [людей] добиваться славы и выгоды"55. "Природа людей, - поучал Шан, - [такова]: при измерении каждый норовит захватить себе часть подлиннее; при взвешивании каждый норовит захватить себе часть потяжелее; при определении объема каждый норовит захватить себе часть побольше. Если просвещенный правитель умело разбирается во всех трех [проявлениях человеческой природы], он способен установить хорошее правление у себя в - государстве, а люди смогут достичь того, к чему стремятся"56. А установить хорошее правление можно лишь одним путем: "Необходимо заставить народ активно заниматься сельским хозяйством и военным делом"57.

Именно эти два вида деятельности, умело сочетаемые правителем, могут усилить его личную власть и превратить слабое государство в могущественное, способное поглотить земли соседей. Шан вводит новое понятие в древнекитайскую политическую теорию - "И" (Единое). Под Единым понимается постоянное сочетание земледелия и войны как норма жизни народа. "Обычно добивающийся хорошего управления беспокоится, как бы народ не оказался рассеян, и тогда невозможно будет подчинить его какой-то одной [идее]. Вот почему совершенномудрый добивается сосредоточения всех усилий народа на Едином, дабы объединить [его помыслы и деятельность]. Государство, добившееся сосредоточения [всех усилий народа] на Едином хотя бы на один год, будет могущественно десять лет; государство, добившееся сосредоточения [всех усилий народа] на Едином на десять лет, будет могущественно сто лет; государство, добившееся сосредоточения [всех усилий народа] на Едином на сто лет, будет могущественно тысячу лет; а тот, кто могуществен тысячу лет, добьется владычества [в Поднебесной]"58. Как же достичь такого сосредоточения усилий народа? Правителю надлежит перекрыть все "источники славы и выгоды", оставив людям лишь два: сельское хозяйство и военную службу. "В земледелии люди страдают от трудностей, а на войне - от опасностей. Однако, рассчитывая [разбогатеть], люди забывают о трудностях и совершают поступки, которых они раньше страшились, ибо при жизни они все время рассчитывали, где бы извлечь выгоду, а на пороге смерти - прославить свое имя. Необходимо уяснить, что является истоком славы и выгоды. Если земля приносит выгоду, то народ отдаст все свои силы земледелию, а если на войне можно прославиться, то люди будут сражаться, не жалея жизни"59.

Шан Ян предлагал ввести новую систему рангов знатности (20 рангов), сделав ее открытой для любого члена общества, независимо от происхождения или социального положения. Эта идея, основанная на заимствованном у Мо цзы принципе равных возможностей, обладала большой притягательной силой, ибо прежде ранги знатности передавались лишь по наследству и в среде аристократических семей. Обладатели шановских рангов знатности наделялись рядом привилегий, возраставших в зависимости от величины ранга. Непременным условием получения ранга являлись успехи в земледелии или воинская доблесть. Для зажиточных, но не знатных жителей делалось исключение: они могли купить ранг, но только за зерно. И еще для одной категории делалось исключение: стремясь поощрить доносы на недовольных режимом, Шан наделил и доносчиков правом на получение рангов знатности. Донос приравнивался к воинской доблести. Созданная с помощью рангов знатности элита должна была, по замыслу ее творца, служить социальной опорой режима деспотической власти. В то же время Шан предупреждал обладателей рангов знатности, что они могут легко их лишиться, если нарушат предписания правителя. Перманентное встряхивание и просеивание элиты должно было стать одним из незыблемых законов существования могущественного государства. Правитель должен постоянно обновлять элиту за счет притока свежих сил, чтобы держать ее в повиновении. "Если при управлении государством преуспевают в превращении бедных в богатых, а богатых - в бедных, то у такого государства будет много силы; а тот, у кого много силы, добьется владычества [в Поднебесной]"60.

Шан был достаточно прозорлив, чтобы понимать, что найдется много людей, не желающих жить по легистским нормам, несмотря на обещанные "славу и выгоду". Поэтому из созданной им модели он вычленил "хорошего подданного" и подверг осуждению те нормы духовной жизни и поведения человека, которые были неугодны его режиму. Так родилась концепция "вшей", которые являются врагами государства. К категории "вшей", от которых надлежит очистить страну, Шан относил всех, кто изучал поэзию, историю, музыку, правила благопристойности, стремился к добродетели, человеколюбию, бескорыстию, красноречию и обладал острым умом61, то есть всех, кто мог стать критически мыслящей личностью. "Красноречие и острый ум способствуют беспорядкам; "ли" и музыка способствуют распущенности нравов; доброта и человеколюбие - мать проступков; назначение и выдвижение на должность добродетельных людей - источник порока"62. Искоренить эти явления можно лишь с помощью наград и наказаний. Одни, уповая на награды, сами избавятся от "вшей", а упорствующих следует перевоспитывать наказаниями, причем наказаний должно быть больше, чем наград. Шан составил шкалу оптимального соотношения наград и наказаний. "В стране, добившейся владычества [в Поднебесной], на каждые девять наказаний приходится одна награда; в сильной стране на каждые семь наказаний приходятся три награды; в стране, обреченной на гибель, на каждые пять наказаний приходится пять наград"63.

Развивая положение Мо о наградах и наказаниях как рычагах управления народом, Шан выдвигает не известную ранее в Китае концепцию о наказаниях: он отказывается признавать наличие какой-либо причинной связи между мерой наказания и тяжестью содеянного преступления, особенно если оно направлено против государственных интересов. Необходимо жестоко карать даже за малейшее нарушение приказов правителя. В противном случае невозможно управлять народом.

"Там, где людей сурово карают за тяжкие преступления и мягко наказывают за мелкие проступки, не только нельзя будет пресечь [тяжкие] преступления, но невозможно будет предотвратить даже мелкие проступки"64. Стремясь повысить эффективность метода наград и наказаний, Шан предлагал ввести в стране систему круговой поруки, разбив население на группы семей, обязанных постоянно наблюдать друг за другом и доносить властям о нарушителях и инакомыслящих. Идея эта, выдвинутая впервые в VI в. до н. э. предшественником легизма Цзы Чанем, получила в политической программе Шана законченное воплощение. Он разработал серию мер, охватывавших все слои населения. Широкое распространение системы круговой поруки позволяло правителю держать жителей царства в постоянном страхе и создавало, по замыслу ее творца, благоприятные условия для воспитания "хороших подданных". Следует упомянуть еще об одной "находке" Шана: он первый в истории Китая предложил сожжение неугодной литературы в качестве эффективного средства борьбы со "вшами" и идеологическими противниками режима65.

Та непосредственность, доходящая порой до цинизма, с которой Шан излагал свою теорию управления и будущего государственного устройства, шокировала некоторых современников и потомков. Но нельзя забывать, что высказывания Шана были рассчитаны на узкий круг лиц. То был цикл бесед с правителем царства, хотя на некоторых из них присутствовали и высшие сановники царства Цинь66. Претендент на пост первого советника должен был продемонстрировать не только высокую профессиональную квалификацию, но и убедить главу государства в необходимости принятия именно его системы управления. Система эта, ориентированная на максимальную концентрацию политической, экономической и духовной власти в руках правителя, могла вызвать лишь благоприятное отношение. Правда, для этого необходим был огромный административный аппарат67, самое существование которого тоже порождало опасность режиму личной власти. Возникал новый порочный круг: чрезмерная концентрация власти влекла за собой разбухание административного аппарата, следовательно, частичную неуправляемость68 и возможность притязаний высшего чиновничества на свою долю власти. Как обезопасить правителя от подобных притязаний, сделав в то же время аппарат послушным и жизнеспособным? Эта проблема уже давно занимала легистов. Шан предложил серию мер. Прежде всего необходимо кровно заинтересовать чиновничество в упрочении именно данной системы управления. Одним из действенных средств являлась отмена сословной ограниченности и провозглашение принципа равных возможностей не только при поступлении на службу, но и при продвижении по служебной лестнице. Отныне ценность чиновника определялась не происхождением, а его личными способностями. Непременным правилом, распространявшимся на всю административную систему, являлась также четкая градация материальных благ и внешних атрибутов службы в зависимости от занимаемой должности. Таковы "награды". Одновременно вводились и "наказания" наряду с распространением среди чиновничества системы круговой поруки и цензорского надзора, осуществляемого особой категорией администраторов.

Наибольшие надежды возлагал Шан на законодательную систему, призванную сыграть организующую и регулирующую роль как в самом обществе, так и среди чиновничества. Творцом законов являлся правитель. Чиновникам отводилась роль активных исполнителей законов. Исключалось привилегированное положение чиновничества. Более того, население, обязанное знать законы, получало право контроля над деятельностью администрации. "Если [кто-либо из государственных должностных лиц] в своих отношениях с народом не будет следовать закону, то люди могут обратиться за разъяснением к высшему чиновнику - законнику, и тот обязан объяснить им, какое наказание ожидает нарушившего закон. Эти люди должны ознакомить провинившегося чиновника с мнением высшего чиновника - законника. Когда чиновники узнают об этом, они не осмелятся попирать закон в отношениях с народом"69. Таким образом, правитель как бы брал чиновничество в клещи, сочетая собственный контроль с наблюдением со стороны народа. Закон, по учению Шана, должен был стать опорой деспотической власти.

Многодневные беседы, в ходе которых Шан подробно излагал планы социального и государственного переустройства, убедили Сяо гуна в необходимости и, главное, результативности преобразований. Он принял Шана на службу и поручил ему претворить эти планы в жизнь. Следует отдать должное прозорливости Шана. Словно предвидя возможную реакцию народа на реформы, он издал специальный указ, направленный на то, чтобы рассеять всякие сомнения и заставить людей поверить в силу законов. Суть указа: каждого, кто перенесет бревно от северных ворот столицы к южным, наградят 10 золотыми монетами. Цена неслыханная! Люди дивились, но, подозревая какой-то обман, не брались за дело. Тогда объявили на площади, что награда увеличивается до 50 золотых! Наконец нашелся смельчак, который согласился проделать эту операцию, взял на глазах у толпы бревно, взвалил на плечо и перенес через весь город от одних ворот к другим. И ему действительно было вручено публично 50 золотых. А все это было проделано для того, заключает свой рассказ Сыма Цянь, чтобы народ "поверил, что [законы] не обманывают"70. На таких наглядных примерах Шан пытался обучать жителей царства доверять законам.

В 356 г. до н. э. Шан провел следующие преобразования: 1. "Приказал народу разделиться на [группы] по пять и десять [семей], установил [систему] взаимного наблюдения и ответственности [за преступления]. Тот, кто не донесет о преступнике, будет разрублен пополам; тот, кто донесет о преступнике, будет награжден так же, как [воин], отрубивший голову врагу71; скрывших преступника наказывать так же, как и [воина], сдавшегося врагу"72. 2. "Те из народа, кто, имея [в семье] двух и более мужчин, не разделил [с ними хозяйства], платят двойной налог". 3. "Имеющий воинские заслуги получает от правителя ранг знатности в соответствии с [установленным] порядком. Тот, кто сражается [с другими] из-за личных интересов, подвергается суровым или легким наказаниям, в зависимости от тяжести преступления". 4. "Большие и малые - те, кто, усиленно трудясь, [на ниве] основного занятия, пашут, ткут и производят много зерна и шелка, освобождаются от несения трудовых повинностей. Извлекающие выгоду из второстепенных занятий, а также бедные из-за [собственной] лени должны быть превращены в рабов". 5. "[Члены] знатных домов, не имеющие воинских, заслуг, рассматриваются как не имеющие права быть внесенными в списки знати. Для [обладателя] каждого [ранга] устанавливается четкое деление в [размере] частных полей, [количестве] домов, слуг, служанок и в [виде] одежды. Имеющим заслуги оказывать почести; не имеющим оных не разрешать роскоши даже при богатстве"73. Через 6 лет Шан провел еще одну серию реформ. Вся территория царства была разделена на 31 уезд, управляемый чиновниками. Впервые было официально узаконено право частной собственности на пахотные земли, унифицированы меры длины, веса и объема.

Не все указы Шана были претворены в жизнь. Указ о порабощении торговцев и ремесленников носил скорее устрашающий характер, чтобы приостановить неконтролируемое развитие "второстепенных" занятий. Практика легистских царей показала, что они усматривали четкое различие между крупными и мелкими торговцами. Порабощению могла подвергнуться лишь какая-то часть бедных торговцев, ремесленников, наемных работников, занятых в различных промыслах, а также бродячих людей, покинувших свои общины. Возможно, были порабощены и некоторые общинники. Однако в то время процесс этот не принял массового характера. Он усилился позднее, во II - I вв. до н. э. по мере роста крупной частной земельной собственности. В целом реформы Шана явились конкретным воплощением его экономической и политической программ. Они вызвали ожесточенное сопротивление со стороны наследственной аристократии и связанных с нею руководителей общин, а также части торговцев. Однако Шану с помощью Сяо гуна удалось на время подавить протест. Недовольные были сосланы в отдаленные пограничные районы. После этого, как сообщает Сыма Цянь, "уже никто из народа не осмеливался осуждать законы"74. Со смертью Сяо гуна аристократия вновь подняла голову. Шану пришлось бежать. Он пытался скрыться в провинции, однако никто не решился приютить опального сановника, ибо уже функционировала введенная им система взаимной ответственности. Вскоре Шан был пойман и по настоянию аристократов "разорван на части колесницами"75.

Преемник Сяо гуна Хуэй ван (337 - 311 гг. до н. э.), недолюбливавший Шана за издевательство над его учителем, которому по приказу Шана отрезали нос, и отдавший поэтому бывшего первого сановника на расправу аристократам, не отменил, однако, ни одной из реформ 356 - 350 гг. до н. э. Последовательное осуществление преобразований Шана позволило циньским царям сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Постепенно возникает новый слой бюрократии и устанавливается тот тип связей между правителем и чиновниками, правителем и народом, о котором говорил Шан. Царство Цинь начинает вести активную агрессивную внешнюю политику, поглощая соседние царства и превращаясь в одно из самых могущественных государств Китая. В конце второй половины III в. до н. э. это царство, возглавленное Ин Чжэном (259 - 210 гг. до н. э.), полководцем и администратором, воспитанным на легистских идеях, завершает объединение страны, и в 221 г. до н. э. на месте разрозненных государств создается единая империя с централизованной (властью - империя Цинь. Ин Чжэн провозглашает себя Ши хуан ди - "первым императором", принимает титул "Цинь Ши хуан ди" и реализует, уже в масштабах всего Китая, идеи и преобразования Шана.

На этом заканчивается первый этап становления императорского Китая. Второй этап, охватывающий империи Цинь и Хань (III в. до н. э. - III в. н. э.), знаменуется дальнейшим совершенствованием системы, отработкой ее отдельных институтов и звеньев, формированием ортодоксального конфуцианства, отличавшегося от первоначального учения Конфуция и воспринявшего многое, особенно в области теории и практики управления, как раз от своего соперника - легизма.

Создание императорской системы сыграло в свое время заметную роль в истории Китая. Она способствовала в ту пору дальнейшей консолидации китайцев. Именно этой системе страна обязана той сравнительной внутренней устойчивостью, которая позволила сохранить непрерывность исторического развития и преемственность культуры. Так было в древности и в средние века. Но ознакомление с концепциями некоторых теоретиков императорского Китая в древности вызывает в то же время прямые ассоциации с тем, что происходит или недавно происходило в КНР. Ассоциации эти, к сожалению, не беспочвенны. Вспомним еще раз о беседе между Э. Сноу и Мао Цзэ-дуном. В ней опять всплыла извечная для Китая проблема - присутствие и роль "древности" на современном этапе развития страны. Мао не скрывает сейчас своей заинтересованности в культивировании давних методов управления и в использовании концепций и методов императорского Китая. В новой беседе с Э. Сноу, в феврале 1971 г., он заявил, что "китайскому народу трудно отвыкать от привычек, выработанных трехтысячелетней традицией поклонения императорам", и добавил, что в период "культурной революции" он умышленно раздул культ личности, чтобы вдохновить массы на борьбу с его противниками. Именно тут понадобились такие концепции императорского режима, как обожествление власти правителя, унификация мышления, антиинтеллектуализм и апологетика войны. Так перекликаются седая древность и современность.

В N 12 китайского журнала "Хунци" за 1972 г. (стр. 45 - 54) помещена статья, имеющая непосредственное отношение к рассматриваемой нами теме. Она написана проф. Ян Юн-го и называется "Борьба двух линий в идеологии периода Чуньцю - Чжаньго. (О социальных сдвигах периода Чуньцю - Чжаньго на основании полемики конфуцианцев с легистами)". Факт обращения центрального теоретического органа ЦК КПК к древности тоже не случаен. В течение последних двух лет, начиная с августа 1971 г., в китайской печати вновь все чаще упоминается лозунг Мао Цзэ-дуна "использовать древность ради современности", впервые выдвинутый в 50-е годы, в период "расцвета 100 цветов". Возрождение этого лозунга связано со стремлением как-то оправдать в глазах широких народных масс тот огромный моральный ущерб, который нанесла китайскому обществу "культурная революция". Под "древностью" понимаются вся многовековая история и культура китайского народа. Маоисты пытаются показать, что они чтут и используют наследие предков. Внезапное появление многочисленных сведений об археологических раскопках, сопровождаемых красочными фотографиями, выдается за наглядные достижения "культурной революции". В действительности раскопки, в ходе которых были обнаружены уникальные исторические ценности, свидетельствующие о талантливости и трудолюбии китайского народа, велись в течение многих лет. Но сведения о них появились сравнительно недавно, и они не имеют никакого отношения к "культурной революции". Вслед за археологией в ход была пущена древняя история. Статья Го Мо-жо "Проблема периодизации древней истории Китая" ("Хунци", 1972, N 7) должна была на конкретном материале показать читателям не только "правильность" исторических концепций Мао, но и доказать, что Китай раньше всех стран мира миновал рабовладельческую формацию и вступил в феодализм.

Появление статьи Ян Юн-го - первое со времени "культурной революции" обращение этого журнала к древнекитайским политическим учениям. Для общественной жизни КНР стало уже традиционным начинать очередной этап политической борьбы или кампании с переоценки роли конфуцианства. Легизм же появляется на страницах китайской официальной печати впервые, что вызывает особый интерес. Известно, что Мао Цзэ-дун неплохо знаком с классической древнекитайской философией и широко пользуется ею в своих построениях. Однако, если внимательно вчитаться в его работы, можно заметить, что он оперирует как бы двумя слоями "древности": открытым, рассчитанным на широкую публику в стране и за рубежом, и закрытым, предназначенным для внутреннего пользования. Легизм и легистские правители (Шан Ян, Цинь Ши хуан) всегда попадали в закрытый слой. Достаточно напомнить о выступлении Мао на закрытом заседании 2-й сессии VIII съезда КПК в 1958 г., ставшем известным лишь сравнительно недавно из хунвэйбиновской печати. Там Мао выдвинул концепцию полного игнорирования конституции КНР. Говоря, что никто не в состоянии запомнить все законы и статьи конституции, он заявил: "Мы, как правило, ими не руководствуемся, а опираемся главным образом на решения, на совещания, которые проводим четыре раза в год. Поддерживаем порядок, не прибегая к гражданскому и уголовному законодательству. У Собрания Народных Представителей, у Государственного Совета - свои порядки, а мы предпочитаем руководствоваться нашими". В качестве одного из самых веских аргументов в поддержку своей идеи Мао сослался на деятельность легистского императора Цинь Ши хуана: "Нельзя придерживаться только демократии, нужно сочетать Маркса и Цинь Ши хуана".

Отнесение легизма к закрытому слою "древности" объясняется также влиянием давней традиции. В течение многих веков не без активной помощи конфуцианцев легисты предавались анафеме и выдавались за злейших врагов китайского народа. Мао долгое время считался с этой укоренившейся в сознании народа традиционной оценкой легизма. Однако по мере дальнейшей абсолютизации своей власти он начал постепенно реабилитировать легизм. В своих выступлениях перед хунвэйбинами Мао восхвалял Цинь Ши хуана. Первый китайский император стал одним из его любимых героев. Легисты создали первую в истории Китая завершенную модель деспотического государства, что импонирует Мао Цзэ-дуну. Теперь решено доказывать уже открыто прогрессивность всех легистских концепций и деяний Цинь Ши хуана, дабы легистская древность работала на маоистскую современность. Ян Юн-го - широко известный специалист в области философии и политической теории. Перед Ян Юн-го стояла нелегкая задача: необходимо было перед лицом широких масс, прежде всего кадровых работников, военных, интеллигенции и молодежи, доказать реакционность раннего конфуцианства и прогрессивность всех легистских концепций, в первую очередь знаменитой шановской концепции "вшей", которые мешали нормальному функционированию легистского государства.

Статья начинается с исторического экскурса, где говорится о борьбе двух формаций: старой, рабовладельческой, и новой, феодальной. Исходя из концепции Го Мо-жо, признанной ныне в качестве ортодоксальной, Ян Юн-го доказывает, что в период Чуньцю - Чжаньго (VII - III вв. до н. э.) в Китае произошел переход от рабовладения к феодализму. Переход этот сопровождался не только острой социальной борьбой (восстания рабов), но и "ожесточенной борьбой на идеологическом фронте". В те времена выразительницей интересов обреченного класса рабовладельцев была группировка конфуцианской школы - Конфуций, Цзы Сы и Мэн Цзы. А чаяния нового класса - феодалов выражала легистская школа в лице Шан Яна, Хань Фэя и других. На фоне борьбы конфуцианцев и легистов, пишет автор, можно увидеть грандиозные социальные реформы того времени; понять, кто способствовал развитию нового, прогрессивного строя, а кто стремился защитить старый; выяснить, чье учение соответствовало историческому развитию и служило новому, а чье тянуло историю назад (указ. статья, стр. 46). Поскольку легисты отражали интересы нового господствующего класса, все их концепции и вся деятельность объявлены прогрессивными. Особенно хвалит Ян Юн-го Шан Яна за тесную связь с практикой: Шан Ян исходил из практической борьбы, поэтому он воспевал земледелие и войну, и это отвечало социальным требованиям эпохи. Мэн Цзы же призывал людей руководствоваться субъективным мнением, закрыться в хижине и тратить время на самосозерцание (там же, стр. 51). Перебросив мостик от Шан Яна к Цинь Ши хуану, Ян Юн-го заключает, что политика первого китайского императора в отношении конфуцианцев и гуманитарной литературы ("Шицзина" и "Шуцзина", которые он приказал сжечь) была абсолютно правильной; "его деяния соответствовали требованию эпохи, он шел вперед по пути, проложенному легистами" (там же, стр. 54). Этой фразой заканчивается статья.

Весь пафос статьи, в которой полемика двух направлений изложена весьма поверхностно, отчего конфуцианство и легизм выглядят крайне обедненными, направлен на оправдание шановской идеи "вшей" и расправы Цинь Ши хуана с его идейно-политическими противниками - конфуцианцами. Аудитории Ян Юн-го, наверное, памятно выступление Мао на второй сессии VIII съезда КПК, в котором он не только восхвалял Цинь Ши хуана за решительные действия, но и признавал, что превзошел первого императора: "Я утверждаю, что мы сильнее Цинь Ши хуана. Он закопал 460 человек, а мы закопали 46 тысяч, в сто раз больше Цинь Ши хуана. Я как-то дискутировал с некоторыми демократическими деятелями. Они называют нас Цинь Ши хуанами, деспотами. Мы в общем принимаем их обвинения". Вновь возвращая читателя к событиям глубокой древности, редакция "Хунци" пытается ссылками на легистов оправдать деяния маоистов в период "культурной революции". Так на практике выглядит лозунг Мао - "использовать древность ради современности".

Примечания

1. E. Snow. Red Star over China. N. Y. 1961, pp. 142 - 143.

2. Ibid., p. 132.

3. Подробнее см.: М. Алтайский, В. Георгиев. Антимарксистская сущность философских взглядов Мао Цзэ-дуна. М. 1969. стр. 36 - 51; К. В. Иванов. К вопросу об идейных истоках маоизма. "Вопросы философии", 1969, N 7, стр. 42 - 52; В. Ф. Федоров. Феодальная идеология и "идеи Мао Цзэ-дуна". "Научные доклады высшей школы". Философские науки, 1971, N 4, стр. 131 - 140; А. М. Румянцев. Истоки и эволюция "идей Мао Цзэ-дуна". М. 1972, стр. 8 - 39, 145 - 155; см. также Л. С. Васильев. Конфуцианство в Китае. "Вопросы истории", 1968, N 10.

4. Яо Янь-цюй. Собрание важнейших материалов периода Чуньцю. Шанхай. 1956, стр. 1 - 26;. Ян Куань История Сражающихся царств. Шанхай. 1957, стр. 107 (цитируемые здесь и ниже работы китайских авторов - на кит. языке).

5. H. G. Creel. The Beginnings of Bureaucracy in China: the Origin of the Hsien. "The Journal of Asian Studies", vol. XXIII, 1954, N 2, pp. 155 - 183.

6. К. В. Васильев. Пожалования "поселений" и раздача земель в древнем Китае V- III вв. до н. э. "Проблемы социально-экономической истории Древнего мира" М. -Л. 1963, стр. 113.

7. Сюй Чжо-юнь. Социальные сдвиги в период Чуньцю - Чжаньго. "Лиши юйянь яньцзюсо цзикань", т. 34, 1963, стр. 566 - 569.

8. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 1, стр. 105.

9. Высказывания Гуань Чжуна были записаны и собраны его последователями, составившими лет через 300 после его смерти трактат "Гуань цзы".

10. "Гуань цзы". "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей" ("Чжуцзы цзичэн"). Т. 5. Пекин. 1956, гл. 16, стр. 89.

11. Там же, гл. 45, стр. 257.

12. Там же, стр. 264.

13. Там же, гл. 52, стр. 288.

14. "Чуньцю цзочжуань". "Тринадцать классических книг с комментариями и пояснениями к комментариям" ("Шисань цзин чжушу"). Т. 30. Шанхай. 1957, гл. 40, стр. 1602.

15. "Лунь юй". "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей". Т. 1, гл. 4, § 3, стр. 69; "Чуньцю цзочжуань". Т. 32, гл. 53, стр. 2154 - 2195.

16. Чжао Цзи-бинь. Философская мысль в Китае. Шанхай. 1948, стр. 41 - 42.

17. "Лунь юй", гл. 6, § 5, стр. 100.

18. Там же, гл. 18, § 15, стр. 342.

19. Там же, гл. 15, § 12, стр. 271.

20. Там же, гл. 17, § 14, стр. 303.

21. "Мэн цзы". "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей". Т. 1, гл. 10, стр. 430.

22. "Лунь юй", гл. 4, § 3, стр. 69; "Чуныцю цзочжуань", гл. 53, стр. 2154-2155.

23. "Лунь юй", гл. 2, § 2, стр. 22.

24. См. подробнее: Л. С. Переломов. Об органах общинного самоуправления в Китае в V-III зв. до н. э. "Китай, Япония. История и философия". М. 1961; его же. Община и семья в древнем Китае. М. 1964.

25. "Лунь юй", гл. 16, § 13, стр. 284.

26. Конфуций рассматривает Дао ("путь") как воплощение всех этических норм своего учения.

27. "Лунь юй", гл. 19, § 16, стр. 355 - 356.

28. Там же.

29. Там же, гл. 15, § 12, стр. 264.

30. Там же, гл. 23, § 20, стр. 419.

31. Там же, гл. 9, § 8, стр. 161.

32. Там же, гл. 8, § 7, стр. 147.

33 Там же, гл. 19, § 16, стр. 359 - 360.

34. "Мо цзы". "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей". Т. 4, гл. 39, стр. 184.

35. "Мо цзы", гл. 32. "Древнекитайская философия". М. 1972, стр. 197.

36. Подробнее см.: М. Л. Титаренко. Социально-политические идеи Мо цзы и школы моцзя раннего периода. "Научные доклады высшей школы". Философские науки, 1965, N 6, стр. 72 - 78.

37. "Мо цзы", гл. 9. "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей". Т. 4, стр. 26 - 27.

38. "Мо цзы", гл. 11, Указ. соч., стр. 45.

39. См. об этом Сыма Цянь. Исторические записки. "Шицзи хуйнжу каочжен". "Исторические записки с собранием комментариев, исследованием и подтверждениями". Пекин. 1955, гл. 68, стр. 2 - 3 (3398 - 3399).

40. См. "Шицзи хуйчжу каочжен", гл. 68, стр. 4 - 5 (3400 - 3401).

41. В основе лежат черновики указов Шана, его речи и наставления, записанные придворными историографами. Самый памятник был составлен последователями Шана, легистами царства Цинь во второй половине III в. до н. э. Подробнее см. нашу вступительную статью к "Книге правителя области Шан" (М. 1968, стр. 13 - 42).

42. Там же, стр. 68 - 97.

43. "Мо цзы", гл. 47. Указ. соч., стр. 25.

44. "Книга правителя области Шан", стр. 153.

45. Под "Единым" Шан понимал сочетание земледелия и военной службы.

46. "Книга правителя области Шан", стр. 156.

47. Там же, стр. 227.

48. Там же, стр. 169.

49. Там же, стр. 192.

50. Там же, стр. 218.

51. "Шицзи хуйчжу каочжен", гл. 6, стр. 4 (418).

52. "Книга правителя области Шан", стр. 143 - 144.

53. Подробнее см. там же, стр. 59 - 97.

54. Там же, стр. 169.

55. Там же, стр. 170.

56. Там же, стр. 172.

57. Там же.

58. Там же, стр. 154.

59. Там же, стр. 170.

60. Там же, стр. 159.

61. Там же, стр. 158.

62. Там же, стр. 162.

63. Там же, стр. 159.

64. Там же, стр. 164.

65. "Хань фэй цзы". "Собрание сочинений древнекитайских мыслителей". Т. 5. гл. 4, ч. 13. Пекин. 1956, стр. 67.

66. "Книга правителя области Шан", стр. 135 - 141; "Шицзи хуйчжу каочжен", гл. 68, стр. 5 - 7 (3401 - 3403).

67. Шан включил "управление" в одну из трех основных функций государства - земледелие, торговля и управление.

68. Шан говорил, что "управление" неизбежно размножает "дух вшей" - пренебрежение своими прямыми обязанностями и стяжательство (там же, стр. 221 - 222).

69. Там же, стр. 237. Под "народом" следует понимать скорее всего глав патронимии и руководителей общины, осуществлявших контакт с представителями царской администрации.

70. "Шицзи хуйчжу каочжен", гл. 68, стр. 9 (3405).

71. То есть получит ранг знатности. См. там же, стр. 8 (3404).

72. По циньским законам семья сдавшегося в плен обращалась в рабство, а сам он в случае поимки подвергался смертной казни.

73. "Шицзи хуйчжу каочжен", гл. 6, стр. 7 - 9 (3403 - 3405).

74. Там же, гл. 68, стр. 10 (3406).

75. Там же, стр. 21 (3417).


1 пользователю понравилось это


Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.