Васильев Л. С. Происхождение древнекитайской цивилизации

   (0 отзывов)

Saygo

Васильев Л. С. Происхождение древнекитайской цивилизации // Вопросы истории. - 1974. - № 12. - С. - 86-102.

Китай - страна древнейшей культуры. Некоторые националистски настроенные маоистские историки открыто спекулируют в наши дни на этой древности, стремясь использовать превратно истолковываемые исторические данные в определенных политических целях. В этой связи приобретает особую актуальность вопрос о причинах заметной близости, а в некоторых отношениях и идентичности культур древнекитайского неолита (Яншао, Луншань) и бронзы (Шан-Инь) в бассейне реки Хуанхэ с аналогичными культурами западных районов Евразии, развившихся по времени ранее. Суть дела состоит в том, что древнекитайский культурный комплекс зародился позднее, но развитие его шло затем довольно быстро. За счет чего же темпы эволюции древнекитайской культуры были ускорены?

В поисках ответа на этот вопрос исследователь неизбежно сталкивается с проблемой той роли, которую играют внешние влияния и взаимообмен культурными ценностями в истории человечества. Проблема эта не нова. Никто в принципе не может отрицать значение внешнего фактора для процесса культурной эволюции. Однако далеко не все в состоянии в полной мере его оценить. Многие рассматривают внешнее воздействие в качестве второстепенного фактора, лишь кое-что добавляющего к закономерной и обусловленной внутренними причинами эволюции. Между тем роль внешнего влияния различна на разных этапах развития любой этнокультурной общности, в тех либо иных условиях существования племени или государства. Например, уже сложившееся древнекитайское общество мало зависело от воздействий извне. Даже такие мощные иноземные культурные влияния, как буддизм, настолько перерабатывались, ассимилировались и китаизировались, что теряли свой первоначальный облик и вписывались в традиционные формы китайской культуры. Иное дело - самая глубокая древность, когда только еще закладывались основы китайской цивилизации, когда не существовало возникшей позже и казавшейся столь могущественной в своей консервативной стабильности национально-культурной традиции. В далекой древности роль внешних воздействий, будь то миграции племен, торговый обмен, военные походы или проникновение идей, могла оказаться не просто более значимой, но и в какой-то степени определяющей пути и темпы дальнейшей эволюции. Эту роль подчас удачно сравнивают с катализатором1, который резко ускоряет реакцию и без которого нередко реакция вовсе невозможна.

Современная наука утверждает, что развитие мировой цивилизации - единый, взаимосвязанный и взаимообусловленный процесс2. Каждая, даже изолированная этнокультурная общность эволюционирует по сравнительно общим для всех законам. В то же время проявляются эти законы по-разному, хотя бы и в сходных или сравнимых условиях (природный фактор, возможности для контактов), к примеру, в Европе, Индии и Китае. Когда же обширная группа племен оказывается в изоляции, как, например, аборигены Австралии, то именно отсутствие возможности общения с внешним миром сказывается роковым образом на замедлении темпов их развития, несмотря на благоприятные природные условия. Поэтому взаимный обмен информацией - одно из условий развития человеческого общества3. Благодаря ему достижения одних становятся достоянием многих, и это резко ускоряет развитие в целом.

Речь идет не о всякой информации. Второстепенные изобретения и новшества сотни раз могли дублироваться в разных регионах мира в обществах, находившихся примерно на одинаковой ступени развития. Но чем важнее открытие, тем менее вероятно его дублирование4. Хотя бы потому, что такого рода изобретения, как добывание огня, открытие злакового земледелия, металлургии, использование колеса, были не случайным озарением гения, а результатом тысячелетних целенаправленных поисков передовых отрядов человечества. Эти поиски требовали колоссальной затраты ума, энергии, сил и средств, и картина мира была бы весьма удручающей, если бы каждое древнее общество вело такие поиски самостоятельно и изолированно, не пользуясь информацией о достижениях других. Нет сомнения в том, что подобная информация способствовала резкому убыстрению темпов эволюции тех обществ, которые были готовы к восприятию и реализации успехов, достигнутых другими.

Каналы информации не всегда и не везде функционировали быстро и успешно. Иногда создавались такие ситуации, при которых в различных концах Земли возникали сходные и параллельные явления, вызванные потребностями жизни, законами эволюции. Однако они, как правило, отличались своеобразием. Если же они не нивелировались рано или поздно в результате обмена информацией, то расхождения со временем могли становиться весьма значительными, что, в свою очередь, могло вести к существенным различиям в результатах5. В принципе постоянный взаимный обмен информацией в рамках если не человечества в целом, то по крайней мере крупных континентов (Старого Света, Нового Света) был естественным условием существования обществ, которые по тем или иным причинам оказались или могли оказаться в числе передовых, уже закладывавших фундамент будущей цивилизации.

Это становится особенно наглядным при рассмотрении так называемой неолитической революции, то есть комплекса тесно связанных друг с другом важнейших нововведений (земледелие, скотоводство, керамика, оседлость и строительство, прядение и ткачество, развитые ритуалы и культы и т. д.), появление которых знаменовало собой поистине революционный скачок - переход от присваивающего хозяйства к производящему. Эта своеобразная революция, благодаря которой человек получил возможность создавать и накапливать прибавочный продукт, что явилось основой возникновения цивилизаций городского типа и древнейших государств, длилась (несколько тысячелетий (X-VI тыс. до н. э.) и протекала, по имеющимся данным, только в одном регионе (в пределах Старого Света) - в холмистых районах и предгорьях Западной Азии (Загрос, Анатолия, Палестина). Именно здесь, как об этом свидетельствуют общепризнанные ныне выводы Н. И. Вавилова6, были одомашнены дикие животные и растения7, сделаны важнейшие неолитические открытия, сложился производящий образ жизни. Затем под давлением избытка населения8 первые земледельцы и скотоводы стали расселяться в соседних районах, в частности в плодородных долинах рек Нила, Тигра, Евфрата, Инда, где и возникли в последующее время очаги первичных цивилизаций.

В долинах Тигра, Евфрата, Нила развитый неолитический комплекс появился примерно в V тыс. до н. э., в долине Инда - чуть позже, причем большинство специалистов утверждает, что истоки индийской, месопотамской, древнеегипетской цивилизаций в конечном счете восходят к Западной Азии. Единственный, к тому же наиболее далекий, поздний и своеобразный древнейший очаг первичной цивилизации в долине одной из плодороднейших рек Евразии Хуанхэ не имеет, как может показаться на первый взгляд, прямого отношения к ближневосточной неолитической революции. Но так ли это на самом деле?

Известно, что Яншао, первая культура земледельческого неолита в бассейне Хуанхэ, принадлежала к серии так называемых культур расписной керамики и, как и все другие культуры этой серии, генетически восходящие к той же ближневосточной зоне, была хорошо знакома со всеми достижениями неолитической революции. Яншаосцы умели выращивать злаки (в основном чумизу), занимались скотоводством (разводили свиней, приручали собак), жили в оседлых поселениях, хорошо знали неолитические орудия производства из камня, кости и дерева, были знакомы с прядением и ткачеством, с производством керамики различных типов, в том числе украшенной богатым и наполненным ритуальной символикой орнаментом и росписью. Другими словами, в бассейне Хуанхэ, как это было и в бассейнах Нила, Инда, Тигра и Евфрата, зерновое земледелие появилось в виде развитого и вполне зрелого неолитического комплекса, имевшего в качестве предыстории тысячелетия постепенной эволюции. Но если в большинстве случаев эта эволюция точно локализовалась и фиксировалась, благодаря чему истоки знаний и опыта древнейших земледельцев Египта, Двуречья или Индии являются по существу бесспорными, то в отношении истоков Яншао дело обстоит намного сложнее.

С одной стороны, между зерновым земледельческим неолитом Яншао и аналогичными культурами Западной Азии сходство заметно и несомненно. Оно заключается в самом главном - в факте знакомства с зерновым земледелием, домашним скотоводством, в образе жизни, верованиях и представлениях, в том числе в погребальном обряде, символике и семантике росписи на керамике. Сходство здесь выражается в том, что в бассейне Хуанхэ представлен, по сути дела, тот же самый комплекс достижений развитого неолита (за очень немногими исключениями), который встречается и в бассейнах Нила, Инда, Тигра и Евфрата. Немало сходного и в деталях, причем наиболее убедительным это становится при ознакомлении с росписью на керамике, семантика и символика которой, равно как и техника, орнамент и принципы изображения у яншаосцев в основном те же, что и на Ближнем Востоке9. Не случайно после первых же находок шведским археологом И. Андерсоном стоянок типа Яншао в начале 20-х годов версия о связях с западными культурами и о некитайском происхождении Яншао получила широкое признание среди специалистов10. Не удивительно, что в те годы многим казалось, что вопрос ясен и яншаоский неолит убедительно подтверждает идею об однородности человеческой культуры. Однако более тщательное изучение яншаоского неолита показало, что он довольно существенно отличается от западноазиатского неолита.

Во-первых, яншаосцы оказались явно выраженными монголоидами, поэтому более логично предположить их генетическую связь с китайско-монгольским палеолитом, восходящим к эпохе синантропа, а не с неолитом ближневосточной зоны. Во-вторых, наиболее явно выраженные аналогии в области росписи оказались по времени более поздними, принадлежащими лишь к эпохе Яншао в целом11. В-третьих, яншаоский неолит имел немало своеобразных черт (преобладающий вид злаков - чумиза, а не пшеница или ячмень, как на Ближнем Востоке; вид домашнего скота - свинья, а не овца или коза; вместо домов из сырцового кирпича яншаосцы строили полуземлянки каркасно-столбовой конструкции и т. д.). Все эти соображения, в том числе трудно опровергаемый тезис о том, что между Западной Азией и Хуанхэ - огромные расстояния, где пока не обнаружено никаких связующих звеньев, легли в основу позиции тех, кто решительно отвергает идею о притоке информации извне как решающем моменте генезиса китайского неолита12.

Если к этому добавить, что в 50-е и начале 60-х годов в результате работы китайских археологов количество материалов заметно возросло (почти все эти внушительного объема материалы опубликованы на китайском языке, а для их анализа нужно немалое время и определенная специализация), то окажется неудивительным, что ныне все меньшее число синологов может квалифицированно судить о том, как же в действительности обстоит дело с яншаоским неолитом и его истоками. Китайские археологи в подавляющем большинстве склонны вообще игнорировать проблему генезиса Яншао. Позиция их примерно такова: Яншао - древнекитайская культура, возникла в самом Китае, принадлежала протокитайцам-монголоидам; как, где и когда она формировалась, неясно; но это не означает, что должно говорить о каких-то влияниях или тем более заимствованиях; напротив, яншаоский неолит возник в центре бассейна Хуанхэ и затем распространялся во все стороны, в том числе и на запад. Такая точка зрения нашла прямое отражение в ряде археологических публикаций, в частности в изданных вне Китая13. Со сторонниками ее нелегко спорить, но это не означает, что их позиция в решении вопроса о генезисе Яншао неуязвима и верна. Достаточно внимательно разобраться в печатавшихся в КНР в основном до 1965 г., то есть до начала "культурной революции", публикациях китайских археологов, в их спорах друг с другом о различных культурах, вариантах и этапах Яншао, в их интерпретации имеющегося материала, достаточно посмотреть на все это непредвзятым взглядом с учетом общих закономерностей эволюции мировой цивилизации, чтобы вопрос о генезисе китайской цивилизации, в частности Яншао, предстал в ином свете. При этом важно заметить, что обильные материалы археологических публикаций 50-х-60-х годов убедительно подкрепляют уже высказанную выше общую идею о роли внешней информации в ускорении темпов развития.

Итак, как же возникла культура Яншао? Один из немногих исследователей, который во всеоружии современных знаний задается этим вопросом, Чжан Гуан-чжи, в поисках ответа на него потратил немало сил и времени, но не сумел добиться заметного результата. Так, тезис Чжан Гуан-чжи, что развитому неолиту Яншао должен был предшествовать более примитивный неолитический (даже субнеолитический, то есть знакомый лишь с отдельными достижениями неолита и незнакомый с другими, в том числе важнейшими, например, с зерновым земледелием) горизонт, в целом не вызывает сомнений. Такой древнейший субнеолитический пласт фиксируется в сибирско-монгольском и юго-восточноазиатском регионах, причем (особенно в Юго-Восточной Азии) задолго до Яншао. Но вблизи бассейна Хуанхэ следов этого горизонта археологи пока не обнаружили. Другой тезис Чжана Гуан-чжи - о самостоятельной неолитической революции, которая должна была протекать где-то в бассейне Хуанхэ или поблизости от него, явно повисает в воздухе. И не только потому, что следов такого рода революции, на которую в ближневосточной зоне ушли долгие тысячелетия и которая отнюдь не может быть иголкой в стоге сена, здесь пока нет. Причина еще и в том, что никакая эволюция субнеолита сибирско-монгольского или юго-восточноазиатского типа не могла бы привести к неолитическому комплексу Яншао без получения недостающей информации извне. В какой-то степени это ощущает и сам Чжан Гуан-чжи, который допускает возможность импульса извне, хотя и считает его роль незначительной, представляющей "чисто академический интерес"14.

Между тем этот импульс означает нечто большее, чем полагает Чжан Гуан-чжи. Функции его едва ли свелись к тому, что он познакомил протояншаосцев "с идеей производства пищи", хотя само по себе это имеет далеко не "чисто академический интерес". По сути дела, вопрос сводится к тому, что определенный комплекс вполне развитых неолитических достижений оказался каким-то образом известен протояншаосцам, жившим в то время скорее всего еще не в бассейне Хуанхэ и в культурном отношении стоявших на уровне субнеолитических племен горизонта шнуровой керамики сибирско-монгольского или юго-восточноазиатского типа. Именно в результате этого плодотворного синтеза не понадобилось никакой многотысячелетней неолитической революции, а обогатившиеся за счет заимствования извне протояншаосцы начали осваивать и заселять бассейн Хуанхэ. Но где и когда произошел такой синтез?

Земледельческий неолит расписной керамики в бассейне Хуанхэ представлен многими сотнями стоянок, которые примерно поровну распределяются между двумя основными зонами - западной, ганьсуйской, и центральной, шэньси- хэнаньской. Стоянки, как правило, однослойны и тонки (в среднем 1,5 - 2 м), что соответствует приблизительно полутора-двум сотням лет обитания, причем несколько более мощные (до 5 - 7 м), в том числе двух- и трехслойные, встречаются преимущественно на западе, в ганьсуйской зоне, где неолит расписной керамики просуществовал дольше. Древнекитайский неолит в центральной зоне имеет два основных варианта - Баньпо и Мяодигоу, разница между которыми сводится к тому, что в Баньпо расписной керамики меньше, а роспись более скудна и элементарна по сравнению с Мяодигоу15. Вопрос о соотношении обоих вариантов не решен16, но наиболее заслуживающей внимания представляется точка зрения Ши Син-бана и Су Бинци о том, что оба варианта существовали скорее всего параллельно17. Впрочем, в любом случае это еще не решает вопроса о генезисе Баньпо и Мяодигоу. В центральной зоне нет следов дояншаоского неолита, из которого можно было бы вывести и Баньпо, и Мяодигоу, а друг из друга эти варианты с их различным стилем и рисунками явно не выводятся. Зато истоки обоих этих вариантов можно обнаружить в западной зоне Яншао. Но китайские археологи в своих нескончаемых спорах по вопросу о соотношении Баньпо и Мяодигоу обходят это молчанием. Более того, они неустанно говорят о первичности центральной зоны Яншао по отношению к западной и тем самым как бы заранее отвергают возможность какой-либо иной постановки вопроса.

В ганьсуйской зоне яншаоские стоянки распадаются на западную и восточную субзоны. При этом в первой преобладают стоянки типа ганьсуйского Яншао (Мацзяяо), во второй фиксируются стоянки типа "Яншао в Ганьсу", близкие к Яншао центральной зоны. Китайские археологи отметили закономерность: ближе к стыку между субзонами (междуречье Вэйхэ и Таохэ) стоянки Яншао имели сильную примесь Мацзяяо, а Мацзяяо - Яншао, тогда как более или менее "чистые" стоянки типа Мацзяяо или Яншао тяготели соответственно к западному и восточному краям зоны18. Другими словами, обе культуры как бы смешивались друг с другом и, чем ближе к стыку, тем интенсивнее. Казалось бы, отсюда должен следовать вывод об одновременности столь явно взаимодействовавших друг с другом родственных культур.

Однако китайские археологи заранее исходят из того, что культура Яншао предваряет культуру Мацзяяо, и это ставит их в сложное положение. В своем стремлении отстоять первичность Яншао они опираются на данные стоянки Вацзяпин в Ганьсу, где верхний слой более или менее "чистого" Мацзяяо перекрывает нижний смешанный ("Яншао в Ганьсу" с примесью Мацзяяо)19. Этот факт, несмотря на свою единичность, не только не был поставлен под сомнение или признан случайным, но, напротив, был воспринят в качестве убедительного доказательства первичности Яншао вообще, а также первичности Яншао и в центральной зоне, откуда китайские археологи выводят "Яншао в Ганьсу". При этом, однако, как-то забывается, что, несмотря на всю свою "первичность", культура "Яншао в Ганьсу" все-таки смешивалась с культурой Мацзяяо, то есть практически они существовали одновременно. Заметим, что тезис о смешении этих культур выдвинули сами китайские археологи, причем в смешанных яншао-мацзяяоских стоянках действительно фиксируется смешение элементов Яншао и Мацзяяо, а не трансформация первых во вторые. Значит, были две разные культуры, родственные друг с другом, и они взаимодействовали. Как это принято считать в китайской литературе, Яншао появилась из центральной зоны. Но каково же тогда происхождение взаимодействовавшей с нею Мацзяяо?

Если принять версию о приоритете Яншао центральной зоны, создается заколдованный круг: в самой центральной зоне происхождение обоих вариантов, Баньпо и Мяодигоу, неясно; не выяснено и происхождение Мацзяяо в ганьсуйской зоне. Четко вырисовывается одно: культура "Яншао в Ганьсу" пришла из центра, а это для китайских археологов самое главное. Подкреплению данного тезиса служат и опубликованные в 1972 г. в Китае первые результаты радиокарбонного анализа: 5600-6080 лет тому назад (±150) для Баньпо и 4150 - для Мацзяяо20. Другими словами, хронологический разрыв между Баньпо и Мацзяяо, то есть между Яншао центральной зоны и "Яншао в Ганьсу", оказался равным 1,5 - 2 тысячелетиям. Напомним, что даже в лабораториях с гораздо большим опытом при радиокарбонном анализе ошибки (причем ошибки в масштабах тысячелетий) встречаются довольно часто21. Можно, конечно, понять преувеличенный разрыв между явно родственными и к тому же взаимодействовавшими друг с другом культурами, располагавшимися по соседству (разделенными едва ли 200 - 300 км по хорошему пути вдоль р. Вэй), и иначе - как стремление по возможности убедительнее доказать первичность культуры центральной зоны. Но это-то и вызывает сомнения. Разрыв явно невероятный, он сам нуждается в объяснении и ничего не проясняет.

Можно, однако, взглянуть на приведенные факты и с несколько иных позиций, обратив внимание на те обстоятельства, которым китайские археологи обычно не придают особого значения. Прежде всего отметим, что в Ганьсу в отличие от центральной зоны не зафиксировано вариантов типа Баньпо или Мяодигоу в культурах собственно Яншао. А ведь если бы ганьсуйская зона была вторичной, то эти варианты неизбежно должны были бы себя каким-то образом проявить. Между тем в яншаоских стоянках Ганьсу фиксируются черты обоих вариантов в виде недифференцированного целого. Далее, между вариантом Мяодигоу в центральной зоне и ганьсуйским Яншао археологи нашли определенное сходство22, а это примечательно, если напомнить, что в самой центральной зоне истоки варианта Мяодигоу пока не прослеживаются. Все это вкупе с противоречиями, связанными с вопросом о взаимодействии Яншао и Мацзяяо в Ганьсу, о которых уже упоминалось, дает основание пересмотреть ставшую столь привычной для китайских археологов презумпцию первичности центральной зоны и выдвинуть новую интерпретацию накопленных археологией фактов.

Предположим, что Мацзяяо и собственно Яншао, которые будто бы смешивались друг с другом в Ганьсу, есть на самом деле не две вступавшие во взаимодействие различные культуры, а два родственных варианта, уходящие корнями к общему истоку в центре ганьсуйской зоны и расходящиеся к ее полюсам, на запад и на восток от междуречья Таохэ и Вэйхэ. Формально это вполне оправданно: деление на Яншао и Мацзяяо, введенное в 40-е годы И. Андерсоном, условно, а родство этих культур несомненно. С чисто же археологической точки зрения это не только приемлемо, но даже предпочтительно: исчезают противоречия, связанные с проблемой генезиса Мацзяяо и смешения собственно Яншао с неизвестно откуда взявшейся и заведомо будто бы более поздней культурой Мацзяяо; разрешается проблема Мяодигоу, уходящей корнями в Ганьсу; наконец, проясняется и проблема генезиса Баньпо, которая для центральной зоны пока тоже не решена. Единственное, что противоречит выдвигаемому предположению (кроме оставленных нами пока в стороне данных радиокарбонного анализа), это принятая исследователями трактовка стоянки Вацзяпин. Однако более внимательная оценка всех данных, уточняющая характер слоев, фактически снимает и это противоречие: ведь верхний слой ("чистое" Мацзяяо) стоянки перекрывает нижний, смешанный, характерный именно для стыкового района верховьев Вэйхэ, о чем пишет сам автор публикации23. Другими словами, данные из Вацзяпин подкрепляют вывод о том, что в центре ганьсуйской зоны ранее существовала некая смешанная пракультура протояншао-мацзяяоского типа. Имеющийся археологический материал дает основание полагать, что двигавшиеся на восток вдоль Вэйхэ потомки одной из ветвей этой пракультуры приобретали постепенно те культурные признаки, которые стали характерными сначала для "Яншао в Ганьсу" (недифференцированное собственно Яншао с небольшим количеством признаков Мацзяяо), а затем, по мере удаления, - для Яншао центральной зоны с ее уже выделившимися основными вариантами Баньпо и Мяодигоу. Другая ветвь потомков пракультуры, двигаясь на запад, привела со временем к формированию более или менее "чистого" Мацзяяо, слой которого и оказался напластованным на ранний слой смешанной пракультуры в Вацзяпин.

В ходе этого раздвоения смешанной пракультуры и возникли вначале варианты Мацзяяо и "Яншао в Ганьсу", а затем и вся культура Яншао центральной зоны (основные стоянки которой, в том числе Баньпо и Мяодигоу, находят аналогии в Ганьсу). В этом случае легко объяснить не только отсутствие следов добаньпоского и домяодигоуского земледельческого неолита в центральной зоне, но и недифференцированность "Яншао в Ганьсу", и близость последнего к Мацзяяо, и даже тяготение наиболее смешанных стоянок яншао-мацзяяоского типа к определенному центру в междуречье Таохэ и Вэйхэ. Неясным остается лишь один вопрос: откуда же появилась эта пракультура? Если первые следы китайского земледельческого неолита фиксируются не в центре Хуанхэ, а близ ее истоков (на крайнем западе собственно Китая), то поиски специалистами аналогий и возможных истоков Яншао на западе закономерны и оправданны24. Открытие же в пригималайской Индии специфической субнеолитической культуры охотников и собирателей типа Бурзахом (близ Сринагара), явно бывшей выплеском монголоидной сибирско-северокитайской зоны раннего неолита, позволяет предположить, что коль скоро культура такого типа, преодолев мощные горные хребты, оказалась в Индии, то это означает, что подобные хребты были проходимы и до III тыс. до н. э., которым датируются ранние слои Бурзахом25.

По-видимому, спорадические контакты охотников и собирателей субнеолита типа Бурзахом с земледельцами развитого неолита, мигрировавшими в поисках новых земель где-то в районе Северной Индии или Афганистана, могли способствовать накоплению информации у местных племен, даже заимствованию основных идей и принципов доместикации - одомашнивания злаков и скота, а также знакомства с расписной керамикой и т. п. Стоит обратить внимание и на то, что изготовлением такой керамики занимались женщины, которых в случае столкновения обычно брали в плен и включали в состав племени-победителя. Если же мигрировавшее в ходе постоянных перемещений племя уже обогатившихся информацией и подготовленных к переходу к земледелию собирателей и охотников оказывалось в более или менее благоприятных районах предгорий, где оно могло найти условия для перехода к оседло-земледельческому образу жизни, для доместикации каких-то новых злаков (чумиза) и видов скота (свинья), оно могло преодолеть тысячелетия неолитической революции за несколько веков. После этого какая-то группа потомков этого племени могла, двигаясь в поисках новых земель, появиться в конечном счете в междуречье Таохэ и Вэйхэ и отсюда начать освоение бассейна Хуанхэ.

Вот гипотетическая реконструкция возможного процесса. Преимущества ее состоят в том, что она, во-первых, учитывает и включает в определенную систему все известные археологам факты; во-вторых, позволяет разрешить те противоречия, о которых упоминалось выше; наконец, эта гипотеза дает возможность поставить проблему генезиса китайского земледельческого неолита на реальную почву и объяснить как факты несомненной общности Яншао с другими культурами расписной керамики Евразии, так и причины существенных его отличий от всех них, причем необходимо подчеркнуть, что возникший в ходе сложного этнокультурного синтеза неолит Яншао был именно китайской культурой, а насельники его - первыми и бесспорными протокитайцами.

На смену недолговечной культуре Яншао в бассейне Хуанхэ на рубеже III-II тыс. до н. э. пришел луншаноидный горизонт черно-серой керамики, распространившейся затем и к югу от Хуанхэ. Хотя культура Луншань формировалась в основном на базе Яншао, она имела и существенные отличия. Ей были знакомы окультуренные в Западной Азии злаки (пшеница, ячмень, просо), выведенные там же породы домашнего скота (бык, баран), новые типы сосудов (в том числе трипод "ли" на полых ножках в форме вымени), гончарный круг и практика скапулимантии (гадание на костях животных). Есть основания полагать, что в процессе генезиса Луншань, как и в случае с Яншао, сыграли роль и внешние компоненты. Эта новая культура также была результатом сложного процесса синтеза разных элементов.

По мере распространения земледелия на периферии ближневосточной зоны, особенно в степной полосе к северу от нее, в мало приспособленных для земледелия условиях, в III тыс. до н. э. сложилась группа скотоводческих неолитических племен26, которые не только активно перемещались на огромной территории от Причерноморья до Монголии, но и постоянно вбирали в себя все новые племена субнеолитических охотников и собирателей, в том числе обитавших в восточной части этой зоны монголоидов. В ходе этого процесса неоскотоводческие племена к северу от Хуанхэ могли приобрести те культурные элементы (одомашнивание рогатого скота, знакомство с гончарным кругом и связанное с ним изготовление нерасписной черно-серой посуды, ставшей объектом производства специалистов-ремесленников, а также характерная для скотоводов скапулимантия и сосуды типа "ли"), которые затем стали достоянием Луншань. Видимо, именно взаимодействие племен этого типа с земледельцами-яншаосцами и привело к формированию луншаньского культурного комплекса, начальным этапом существования которого следует вероятнее всего считать культуру Цицзя в Ганьсу.

Эта культура характеризовалась почти полным, отсутствием расписной керамики (вследствие чего Андерсон ошибочно датировал ее дояншаоским временем) и преобладанием грубого керамического инвентаря различных оттенков, от коричнево-красноватого и черного до серого и белого. Керамика Цицзя, восходящая большинством форм к Яншао, отличается не столько обилием новых типов (например, трипод "ли"), сколько иной орнаментацией: преобладали шнуровой и гребенчатый орнаменты, а также лощение тонкостенных сосудов. По-видимому, для лощения использовался гончарный круг, который для выделки сосудов, возможно, и не применялся. Каменный инвентарь Цицзя напоминает яншаоский, но здесь встречаются и ножи типично луншаньской серповидно-полулунной формы. Строения - яншаоского типа, но с известковой обмазкой стен, что характерно для Луншань. Цицзясцы разводили рогатый скот, знали скапулимантию, изготовляли мелкие поделки из меди, бывшие, видимо, предметами импорта или изделиями из самородного металла27. Итак, культурный облик Цицзя позволяет заключить, что складывавшаяся в Ганьсу на яншао-мацзяяоской основе культура получила важнейшие свои новшества (рогатый скот, гончарный круг, новые приемы обработки керамики, знакомство с металлом) извне, скорее всего благодаря контактам со скотоводческой периферией к северу и северо-западу от Ганьсу.

В центральной зоне тоже шел процесс культурной трансформации Яншао: в переходной культуре типа Мяодигоу-II преобладает уже серая и красноватая шнуровая керамика, появляются каменные ножи полулунной формы, известковая обмазка стен и др., хотя неясно, появлялись ли эти нововведения в результате только спонтанной эволюции или здесь имело место взаимодействие с Цицзя. Однако в любом случае тип Мяодигоу-II был переходным, на базе которого сформировались местные модификации развитого Луншаня, шэньсийская и хэнаньская. Более восточный, хэнаньский вариант отличает знакомство с гончарным кругом и черной лощеной керамикой; трипод "ли" для него не характерен, нет следов того, что разводили рогатый скот и была известна скапулимантия. Более западному и соседнему с Цицзя шэньсийскому варианту свойственно хорошее знакомство с рогатым скотом, скапулимантиеи и триподом "ли", но черная керамика и гончарный круг играют в нем незначительную роль28.

Иными словами, шэньсийский вариант как в культурном, так и в географическом плане стоит как бы посредине между ганьсуйским Ци-цзя и хэнаньским Луншанем. Если расположить все варианты в одну линию, то окажется, что (при практически равной интенсивности археологического изучения Ганьсу, Шэньси и Хэнани) они связаны определенной закономерностью: богато представленная сотнями стоянок западная Цицзя сменяется на востоке менее представительными (самое большее - десятки стоянок) вариантами; от обладавшей мощным культурным комплексом Цицзя наблюдается переход к более скромной сумме все тех же признаков в Шэньси (нет гребенчатой и белой керамики, меди) и еще более скудному их набору в Хэнани (нет рогатого скота, отсутствует скапулимантия, почти нет сосудов "ли"). Уменьшение суммы одних и тех же принципиально важных нововведений луншаноидного горизонта с запада на восток наводит на мысль, что именно в этом направлении шел поток культурных влияний. Однако сама по себе сумма нововведений определяет далеко не все: хэнаньский вариант с его широким применением гончарного круга и обилием черной тонкой лощеной керамики по уровню развития явно превосходил шэньсийский. На базе хэнаньского Луншаня сложился на востоке Китая, в Шаньдуне, баотоуский вариант, хотя ряд специалистов считает, что в процессе генезиса этого варианта, на основе которого со временем появился поздний "классический" (чэнцзыяйский) Луншань, свое влияние оказали и другие культуры луншаноидного горизонта, в частности южная Цинляньган-Люлинь29.

Южнолуншаноидные культуры Цюйцзялин и Цинляньган тоже, видимо, сложились на базе Яншао. Им были известны основные культурные признаки Луншаня (черная лощеная керамика, гончарный круг и др.), но имелся также ряд специфических черт, например, знакомство с рисосеянием, со своеобразной росписью на сосудах и вычурными формами сосудов "доу" (рюмкообразные на тонком высоком поддоне) и триподов "дин" (котелки на трех тонких длинных сплющенных пальцеобразных ножках)30. Если добавить знакомство южнолуншаноидных культур с чайникообразными сосудами, не встречавшимися в Яншао и Луншань, но хорошо известными по расписной керамике Декана, то проблема еще одной линии возможных культурных контактов внутри южно-азиатской рисосеющей зоны осложнит и без того запутанный вопрос о генезисе этих культур. Как бы там ни было, вопрос о генезисе Цюйцзялин и Цинляньган остается пока неясным31. Можно предположить, что развитие южнолуншаноидных культур Цюйцзялин и Цинляньган происходило параллельно с формированием различных вариантов развитого Луншаня в бассейне Хуанхэ и что основное направление культурного влияния на юге также шло скорее всего в направлении с запада на восток, ибо на востоке, чуть южнее Шаньдуна, фиксируются наиболее поздние и развитые варианты цюйцзялинско-цинляньганского культурного типа, например, Люлинь. Эти два параллельных и одновременных потока культурных влияний луншаноидного типа встретились где-то в районе Шаньдуна, а результатом их взаимодействия явился баотоуский (а затем и "классический") вариант позднего Луншаня, на котором практически закончила свою эволюцию эта культура.

Луншаньско-луншаноидный неолит черно-серой керамики во всех своих модификациях привел к распространению земледелия на большей части территории собственно Китая, причем расцвет земледельческого неолита и производящего хозяйства заложил фундамент для возникновения в бассейне Хуанхэ цивилизации городского типа. Первичный очаг такого рода цивилизации появился в Китае в эпоху Инь, примерно в середине II тыс. до н. э., то есть на два-три тысячелетия позже того, как аналогичные очаги возникли в Египте или Месопотамии. Позднейшая китайская историографическая традиция описывает иньцев как легкое на подъем племя, спорадически менявшее места своего обитания, знакомое с земледелием и скотоводством, металлургией и письменностью, почитавшее свои запряженные лошадьми боевые колесницы и верховное божество - первопредка Шанди. В наши дни эта традиция получила подкрепление в ходе археологических раскопок иньских городищ (Аньян и Чжэнчжоу) и стоянок с их дворцами и хижинами, городскими стенами и ремесленными мастерскими, бронзовыми сосудами и гадательными костями с надписями. Были раскопаны и пышные гробницы-мавзолеи иньских правителей - ванов, погребенных вместе с роскошной утварью, богатым оружием и сотнями людей. Археологи обнаружили высокоразвитую культуру, разительно отличавшуюся от ее примитивных неолитических предшественников. Естественно, перед специалистами встал вопрос о ее истоках и связях.

Не подлежит сомнению, что немалое количество культурных признаков Инь выросло на местной, яншао-луншаньской неолитической почве32. Вместе с тем ряд важнейших признаков (металлургия, колесницы, бронзовое оружие, техника крупного строительства, развитое искусство, письменность) резко противостоят всему, что знакомо китайскому неолиту. Степень развития этих элементов иньской культуры ставит под сомнение предположение о появлении их в зародышевой форме на местной основе и последующем постепенном развитии, ибо на все это необходимы тысячелетия эволюции. Ускорить же темпы эволюции мог лишь интенсивный приток информации извне. Это видно на примере всех существенных нововведений Инь, начиная с бронзы. Изучение первоклассных иньских бронз показало, что они имеют особенности в технике применения и технологии изготовления, в химическом составе и принципах отливки сосудов (многосекционные составные керамические формы в отличие от характерного для других древних центров металлургии использования форм по принципу "утраченного воска"). Здесь, безусловно, сказался многовековой опыт китайских гончаров: не случайно иньские бронзовые сосуды были копиями яншао-луншаньской керамики. Но всего этого явно недостаточно для того, чтобы утверждать, будто иньская металлургия полностью автохтонна33. Специалисты, не ограничивавшие круг своих интересов одной лишь иньской металлургией, обращают внимание на общие закономерности распространения информации о металлургии, по отношению к которым иньские особенности суть лишь второстепенные частности34.

Этот вывод убедительно подкрепляется анализом иньского бронзового оружия. Иньское оружие, утварь, украшения из бронзы имеют бесспорные параллели и аналогии в культурах степной полосы к северу от Западной Азии и бассейна Хуанхэ. Характер связей не вполне ясен и вызывает противоречивые оценки35. Но сравнительное изучение иньского оружия показало, что некоторые типы его, прежде всего с полостной рукоятью, не могли появиться в самом Китае на базе местных каменных прототипов, тогда как наличие аналогов и предково-переходных форм таких типов в других районах Евразии" свидетельствует о том, что они были заимствованы извне в готовом виде36. Это относится и к группе изделий так называемого звериного стиля.

Еще более бесспорны аналогии между иньскими и западноазиатскими колесницами. О случайных совпадениях здесь не может быть и речи, тем более что ни примитивной повозки как переходного этапа, ни одомашненной лошади китайский неолит не знал. Зато культ лошади и боевой колесницы, использовавшейся в качестве главного вида вооружения и высоко ценившейся иньцами, до мелочей напоминает аналогичный культ у ряда западноазиатских народов хурритско-митаннийской и индоевропейской группы. Но между Западной Азией и иньским Китаем - тысячи километров пути, на котором следов колесницы почти не обнаружено, если не считать одного исключения. Речь идет о карасукской культуре Южной Сибири, бронзовый инвентарь которой напоминает иньский, что было отмечено многими исследователями, изучавшими вопрос о культурных контактах между иньцами и карасукцами. Среди бронзовых вещей карасукцев встречаются загадочные "предметы неизвестного назначения" типа ярма-валька. Эти предметы - прямоугольные пластины, концы которых изгибались в виде дуг и украшались бубенчиками либо навершиями в "зверином стиле", чаще всего в виде конских голов, были уменьшенными копиями иньских, служивших, видимо, для крепления постромок в колеснице. (Имеются, правда, и другие объяснения их применения в снаряжении колесницы и колесничего37.) Напрашивается вывод, что предки карасукцев были знакомы с колесницами, но предали этот вид вооружения забвению, сохранив в качестве воспоминания о прошлом миниатюрные изделия поистине "неизвестного назначения", использовавшиеся скорее всего в культовой сфере. Таким образом, карасукскую культуру можно трактовать как косвенное указание на направление культурных связей, благодаря которым предки иньцев могли познакомиться с колесницами, а следовательно и с лошадьми, многими видами оружия и утвари.

Заслуживает внимания зодчество иньцев, умевших возводить мощные городские стены, дворцы и мавзолеи с использованием утрамбованного фундамента и сложной техники переплетения потолочных перекрытий, опиравшихся на несущие столбы-колонны по периметру здания. Строительно- архитектурная практика иньцев столь же резко контрастировала с аналогичной практикой яншаосцев или луншаньцев, как великолепные иньские бронзы - с керамикой или каменными орудиями неолита. Это особенно заметно при ознакомлении с мавзолеями-гигантскими крестообразными в плане ямами с центральной камерой для гроба и с четырьмя боковыми камерами (с проходами- выходами на поверхность), в которых располагали погребенных с покойником людей и изделия. Китайские археологи, раскопав эти гробницы, сравнивали их прежде всего с царскими гробницами Ура, где также открыто множество погребенных с покойником людей. Разумеется, из этого не следует, что с подобного рода кровавой практикой иньцы познакомились именно в Уре. Это означает лишь то, что и иньские, и урские правители имели сходные представления о загробном мире и обладали примерно одинаковыми возможностями для реализации этих представлений. Что касается причин такого сходства (в конечном счете ведь не все правители поступали подобным образом: практике насильственного умерщвления при похоронах не следовали ни фараоны, ни многие другие восточные деспоты), то здесь также многое свидетельствует о наличии определенных культурно-генетических контактов.

Примерно о такого же рода связях говорят и некоторые культурные элементы Инь. Иньское искусство совершенно. Это великолепно выделанные бронзовые сосуды и фигурки в рельефном исполнении, с поразительным по совершенству орнаментом; хорошая круглая каменная скульптура, затейливые узоры на камне и кости, поделки из нефрита и т. д. Иньские изделия занимают почетное место в музеях мира. Среди иньской пластики и в рельефном орнаменте особым вниманием пользуются изделия в "зверином стиле", стиле весьма специфичном. Для него характерно изображение некоторых зверей в динамической позе, что совсем несхоже с обычными изображениями животных, например, в древнекитайском неолите38. Для иньского искусства характерны также ажурная резьба по кости и дереву, резной и аппликативный орнамент на керамике, во многом дублирующий орнамент на бронзовых сосудах и отличный от луншаньского и яншаоского. Необходимо отметить новые мотивы и типы орнамента и рисунка. Обычно центральное место в иньском орнаменте занимала маска тао-те - изображение монстра с огромными круглыми глазами, мощными разветвленными рогами, изредка также с большим ртом, носом и туловищем зверя, дракона или даже человека39. Рядом с ним изображались животные, змеи, драконы, цикады, рыбы, затейливые спирали и зигзаги. Изредка встречались и человеческие лица, обычно выполнявшиеся в строго реалистической манере и убедительно свидетельствующие о том, что иньцам были знакомы различные расовые типы, включая лица с явно выраженными негро-австралоидными и европеидными признаками40.

Несколько слов - о календаре и письменности. О том, что календарно-астрономические и астрологические представления древних китайцев совпадали с аналогичными представлениями других древних народов - индийцев, вавилонян и халдеев, писали многие исследователи, при этом некоторые исходили из возможного факта заимствования китайцами соответствующих представлений, например, 12 знаков Зодиака или 12- и 60-ричных циклов41. Сходство здесь неоспоримое. К тому же более позднее формирование китайского очага цивилизации дает основание для подобного рода выводов. Сложнее обстоит дело с языком и письменностью. Многие авторы отстаивали в свое время тезис об автохтонности китайского письма42. Современные китайские специалисты пытаются обосновать этот тезис с помощью анализа иньских знаков и более древних граффити эпохи неолита43. Но это сравнение мало эффективно: древние граффити резко отличны от аньянского письма, которое имеет гораздо больше сходства с шумерскими иероглифами44. Однако эта проблема по-прежнему остается нерешенной. Новый свет на нее может пролить лингвистический анализ, в частности попытки сопоставления иньских слов с древними индоевропейскими. Эти сопоставления стали возможны только после появления реконструкции древнекитайского языка, предложенной Б. Карлгреном45. Основываясь на этой реконструкции, синологи и лингвисты ставили вопрос о наличии в древнекитайском языке звучаний, близких к звучанию индоевропейских древних слов46. Количество таких аналогий исчислялось сотнями, хотя выводы предложивших их ученых - Я. Уленбрука и Т. Улвинга - пока, естественно, крайне осторожны.

Многое из сказанного выше на первый взгляд может показаться непривычным: как это так, Китай и индоевропейцы?! Могут вызвать и вызывают сомнения параллели и аналогии в сфере металлургии, строительства, искусства, даже такие бесспорные аналогии, как в случае с колесницей. Следует, однако, обратить пристальное внимание на то, что таких совпадений, пусть невероятных, оказывается слишком много для простой случайности. Взятые вместе, в сочетании друг с другом, они образуют довольно внушительный культурный комплекс, корни которого ведут, по меньшей мере частично, в сторону от Китая. Но как же все это в конце концов стало достоянием цивилизации Инь? Вопрос сложен, а ответ на него, даже с учетом новых археологических открытий 50-х-60-х годов, можно дать пока лишь в гипотетической форме. Новые раскопки в районе Чжэнчжоу (Эрлиган, Лодамяо) и Эрлитоу поставили вопрос об этапах развития Инь на более или менее реальную основу. Чжэнчжоу ский этап, предшествовавший аньянскому, можно подразделить на стадии: Лодамяо, Эрлитоу, Эрлиган. Они демонстрируют постепенное нарастание нового качества в рамках эволюции от Луншань к раннему Инь. Так, в стоянках типа Лодамяо иньских признаков еще мало: это в основном новый тип керамики с резным и аппликативным орнаментом47. В Эрлитоу появляются мелкие поделки из бронзы (нож, шило, наконечник, колокольчик), хотя следов литья, по сути дела, не обнаружено. Керамика - типично иньская не только по форме (встречаются тетраподы, неизвестные в неолитическом Китае) и орнаменту, но и по рисунку (сложные рельефные композиции с драконами и маской тао-те). Явно выражен и типично иньский метод строительства путем уплотнения земли в деревянных дощатых рамках ("хан-ту"). Этим методом возводились фундаменты строений48. Эрлиган, если оставить в стороне разницу в масштабах (это крупное городище со стеной и мастерскими), имело единственное принципиальное отличие от Эрлитоу - развитое бронзолитейное производство с отливкой сосудов, сходных с аньянскими, и оружия, в том числе полостного, - кельтов андроновско-турбинского типа49 .

Таким образом, линия Лодамяо-Эрлитоу-Эрлиган представляет собой эволюционировавший на местной неолитической базе раннеиньский комплекс, включавший в себя элементы, о происхождении которых мало что можно сказать. Но если даже предположить, что все это, включая развитое бронзолитейное производство, сложилось в самом Китае при минимальной роли информации извне, скажем, при посредстве появившихся в бассейне Хуанхэ странствующих кузнецов50, то раннеиньский чжэнчжоуский комплекс в целом все же резко противостоит чуть более позднему аньянскому, где фиксируются неизвестные раннеиньскому комплексу развитая письменность, боевые колесницы, крупные мавзолеи с сотнями погребенных, дворцы, "звериный стиль", великолепная каменная скульптура, костяная резьба и т. д. Другими словами, если даже позднеиньский аньянский комплекс вырос из раннеиньского чжэнчжоуского, одной этой базы для него было явно недостаточно. В процессе генезиса аньянского комплекса, который только и можно считать очагом цивилизации в полном смысле этого слова, должен был принять участие еще какой-то этнокультурный компонент, видимо, родственный карасукскому. Как, где и когда произошел синтез местной, чжэн-чжоуской основы с появившимися извне элементами, характерными только для аньянского комплекса, пока неясно, хотя можно предположить, что здесь сыграли свою роль передвижения по степному поясу владевших колесницами племен типа гиксосов, касситов или ариев51.

Все это не означает, что китайская цивилизация была привнесена откуда-то извне. Нельзя забывать, что гипотетический культурный поток, взаимодействие которого с местной основой привело к формированию древнекитайского очага цивилизации, смог реализовать свои потенции именно в бассейне Хуанхэ, а не где-либо еще, ибо для активного творческого восприятия информации нужны были достаточно благоприятные условия. Эти условия и были заложены усилиями поколений протокитайцев эпохи неолита, действовавших в оптимальной для расцвета земледельческой культуры обстановке. Иньцы же с их явно неоднородным происхождением и различными этнокультурными связями сумели лишь укрепиться на этом фундаменте и дать толчок дальнейшей эволюции древнекитайского общества. Это общество, восприняв от протокитайцев и иньцев их культурные потенции, как созданные веками их собственного развития, так и заимствованные извне по каналам мировой информации, - начало затем развиваться в основном по своим внутренним законам. Роль контактов с течением времени становилась менее значимой, а собственный потенциал - более весомым, что и позволяло ему сравнительно легко "переваривать" заимствованные в дальнейшем нововведения, приспосабливая их к специфике устоявшейся китайской цивилизации.

На протяжении тысячелетий усиливалась специфика Китая, и он превратился в своего рода символ нерушимой стабильности и самобытности. Китайские же (быть может, китаизированные) имена древнейших мудрецов и правителей лишь укрепляли уверенность в том, что Китай с глубочайшей древности был очагом высокой культуры и источником культурной радиации и что он в этом плане ничем и никому не обязан. Эта идея абсолютной автохтонности играет и ныне не последнюю роль в пропагандистском арсенале маоизма. Но маоизм и китайская культура - далеко не одно и то же. Эта культура действительно велика. Она имеет многовековые традиции, и никто не собирается умалять ее значение. Речь идет о том, что китайская цивилизация, как и любая другая, складывалась в процессе постоянных культурных контактов, взаимодействий и заимствований.

Примечания

1. См.: А. Л Монгайт. Археология и современность. М. 1963, стр. 52.

2. См.: С. Н. Артановский. Историческое единство человечества и взаимное влияние культур. Л. 1967.

3. Как писал Г. Чайлд, быстрота развития человечества несоизмерима с темпами эволюции органического мира благодаря способности человека учиться у соседа усваивать достижения других (V. G. ChiIde. A Prehistorian's Interpretation of Diffusion. "Independence, Convergence and Borrowing in Institutions, Thought and Art". Cambridge (Mass.). 1937, p. 4).

4. На это обращал внимание, в частности, Р. Форбс (R. J. Forbes. Man the Maker. A History of Technology and Engineering. L. 1950, pp. 9 - 10). О том, что важнейшие изобретения были сделаны лишь однажды и затем распространялись повсюду из единого центра, писали многие специалисты (см., в частности: J. Needham. Science and Civilization in China. Vol. I. Cambridge. 1954, p. 229; H. S. Harrison. Discovery, Invention and Diffusion. "A history of Technology). Vol. Oxford. 1954, p. 64).

5. Достаточно напомнить о том, что в юго-восточноазиатском регионе шел процесс ознакомления с примитивной шнуровой керамикой, корне- и клубнеплодным земледелием, о чем, в частности, свидетельствуют новейшие публикации археологов (W. G. Solheim II. New Directions in Southeast Asian Prehistory. "Anthropologica". N. S. Vol. XI. 1969, N 1; Chang Kwang-chih. Fengpitou, Tapengeng and the Prehistory of Taiwan. New-Haven. 1969; C. Chard. Early Radiocarbon for Pottery in Japan and Implications. "Труды" VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук. Т. V. М. 1970). Но если в западноазиатском регионе переход к зерновому земледелию и все сопутствовавшие ему нововведения действительно оказались фундаментом дальнейшего ускоренного развития и сложения основ цивилизации, то в юго-восточноазиатском клубнеплодное земледелие так и не вышло за пределы второстепенной отрасли хозяйства, служившей лишь подспорьем основным отраслям - охоте и рыболовству, по крайней мере до знакомства народов Юго-Восточной Азии с зерновым земледелием (около III тыс. до н. э.).

6. Н. И. Вавилов. Проблема происхождения мирового земледелия в свете современных исследований. М.-Л. 1932. Об исследованиях Вавилова и их оценке см.: O. Sauer. Agricultural Origins and Dispersals. N. Y. 1952, p. 21; R. Coulborn. The Origin of Civilized Societes. Princeton. 1959, p. 53.

7. Подробнее см.: П. М. Жуковский. Культурные растения и их сородичи. М. 1964; C. A. Reed. Animal Domestication in the Prehistoric Near East. "Science", 1959, vol. 130, pp. 1629 - 1638; F. E. Zeuner. A History of Domesticated Animals. L. 1963.

8. Подробнее см.: В. М. Массон. Средняя Азия и Древний Восток. М. 1964; его же. Поселение Джейтун. М. 1971.

9. A. Bulling. The Meaning of China's Most Ancient Art. Leiden. 1952; Б. А. Рыбаков. Космогония и мифология земледельцев энеолита. "Советская археология", 1965, NN 1, 2.

10. В основном этого мнения придерживаются западные синологи. В самом Китае к этой версии относятся сдержанно, а в последние годы - резко отрицательно.

11. J. G. Andersson. Researches into the Prehistory of the Chinese. "Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities" (BMFEA). Stockholm. 1943, N 15, pp. 287 - 291. Следует отметить, что новые открытия (стоянка Мяодигоу) значительно удревнили эти аналогии.

12. На этой позиции стоят ныне многие специалисты в КНР. Основные ее моменты освещены в статье: М. В. Крюков. У истоков древних культур Восточной Азии. "Народы Азии и Африки", 1964, N 6.

13. Cheng Te-k'un. Archaeology in China. Vol. 1. Prehistoric China; vol. 2. Shang China; vol. 3. Chou China. Cambridge. 1959, 1960, 1963; Chang Kwang-chih. The Archaeology of Ancient China. N. Y. 1 ed. - 1964; 2 ed. - 1968.

14. Chang Kwang-chih. Op. cit., 1 ed. (1964), p. 54.

15. Оба варианта детально описаны в монографиях: "Мяодигоу юй Саньлицяо" Пекин. 1959; "Сиань, Баньпо". Пекин. 1963.

16. За приоритет Мяодигоу высказались Ань Чжи-минь ("Сиань, Баньпо"), Ян Цзянь-фан ("Критика "Мяодигоу юй Саньлицяо". "Каогу", 1961, N 4); за приоритет Баньпо - У Жу-цзо и Ян Цзи-чан ("О некоторых проблемах монографии "Мяодигоу юй Саньлицяо". "Каогу", 1961, N 1), а также У Ли, Чжан Ши-цюянь ("Каогу", 1961, N 7) и другие.

17. Впервые этот вопрос поставил Ши Син-бан ("Некоторые проблемы культуры Мацзяяо". "Каогу", 1962, N 6, стр. 326); развил его Су Бин-ци ("Некоторые проблемы культуры Яншао". "Каогу сюэбао", 1965, N 1). К их позиции присоединился Ли Ши-гуй, раскопки которого в Сямэнцунь (где нижний слой принадлежал Баньпо, верхний - Мяодигоу) убедили его лишь в том, что одна соседняя параллельно развивавшаяся культура случайно напластовалась на другую (Ли Ши-гуй, Цзэн Ци. К вопросу о характере и датировке, культуры Саньлицяо-Яншао. "Каогу", 1965, N 11).

18. Го Дэ-юн. Археологическое обследование уездов Вэйюань, Лунси и Ушань в верховьях Вэйхэ, Ганьсу. "Каогу тунсюнь", 1958, NN 7 - 8; Чжан Сюэ- чжэн. Памятники древних культур пров. Ганьсу. "Каогу сюэбао", 1960, N 2, стр. 12 - 13.

19. Чжан Сюэ-чжэн. Сообщение об археологическом обследовании уездов Цзяньтао и Цзянься, пров. Ганьсу. "Каогу тунсюнь", 1958, N 9, стр. 38 - 41.

20. Ань Чжи-минь. К проблеме датировки первобытных культур Китая. "Каогу", 1972, N 1, стр. 58; Го Мо-жо. Развитие типов древнекитайской письменности. "Каогу", 1972, N 3, стр. 2. .

21. См., в частности, С. В. Бутомо. Применение радиоуглеродного метода в археологии (с таблицей анализов). "Новые методы в археологических исследованиях". М. -Л. 1963.

22. Имеется в виду сходство материала стоянки Сииньцунь (типа Мяодигоу) с яншаоскими стоянками в Ганьсу (Ян Цзянь-фан. О периодизации культур Яншао и Мацзяяо. "Каогу сюэбао", 1962, N 1, стр. 70).

23. Чжан Сюэ-чжен. Сообщение об археологическом обследовании уездов Цзяньтао и Цзянься, пров. Ганьсу, стр. 39.

24. На Ганьсу как на ключ к поискам контактов с западным земледельческим неолитом указывали многие специалисты, в частности в последнее время У. Фэйрсервис (W. A. Fairservis. The Origins of Oriental Civilizations. N. Y. 1964, pp. 103 - 114).

25. B. Allchin, R. Allchin. The Birth of Indian Civilization. S. L. 1968, pp. 158 - 160.

26. Описание этого процесса см.: И. Н. Хлопин. Возникновение скотоводства и общественное разделение труда в первобытном обществе. "Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения и феодализма". М. 1970.

27. О Цицзя см., в частности: Го Дэ-юн. Доклад о расколках стоянки Хуаннянтай, уезд Увэй, пров. Ганьсу. "Каогу сюэбао", 1960, N 2; M. Bylin- Altchin, Chi-chia-ping and Lo-han-tang. "Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities" (BMFEA). Stockholm. 1946, N 18.

28. Примером стоянки развитого хэнаньского Луншаня может служить Саньлицяо-II ("Мяодигоу юй Саньлицяо"), эталоном шэньсийского Луншаня считается Кэшэнчжуан-II ("Фэнси фачу баогао". Пекин. 1962).

29. Ян Цзы-фань, Ван Сы-ли. О культуре Луншань. "Каогу", 1963, N 7.

30. Характеристику этих культур см.: Цзинь Сюэ-шань. Сообщение о раскопках 1958 - 1961 гг. в уездах Юньсянь и Цзюньсянь, пров. Хубэй. "Каогу", 1961, N 10; "Цзиншань Цюйцзялин". Пекин. 1965; Инь Хуань-чжан и др. Сообщение о раскопках стоянки Дадуньцзы близ Сыхучжэнь, уезд Пэйсянь, пров. Цзянсу. "Каогу сюэ-бао", 1964, N 2; J. M. Treistman. "Chi-chia-ling" and the Early Cultures of the Hanshui Valley, China. "Asian Perspectives", 1970, vol. XI.

31. Разумеется, речь не идет о том, что в процессе генезиса культур луншаноидного горизонта к югу от Хуанхэ принимали участие лишь внешние компоненты, будь то Яншао, Луншань и другие. Бесспорно, что во многом в ходе этого процесса решающее значение имели местные субнеолитические племена. Однако вместе с тем едва ли стоит гипертрофировать это значение (см.: Р. Ф. И т с. Этническая история юга Восточной Азии. Л. 1972). Ведь если исходить из того, что едва ли не каждая малая племенная общность Южного Китая развивалась спонтанно, самостоятельно проделывая путь к земледельческому неолиту, то необходимо будет оставить в стороне принципиальные проблемы генезиса неолита и земледелия, что лишает возможности вообще ставить вопрос о влияниях со стороны более развитых соседних культур. Видимо, не прав и М. В. Крюков, когда он исходит из того, что "переход к производящей экономике происходил здесь на местной основе и не был связан с культурным влиянием бассейна Хуанхэ" (М. В. Крюк о в. Указ. соч., стр. 95). Влияние такого рода бесспорно, можно дискутировать лишь о роли, степени и значении его, причем даже роль простого заимствования ценной информации в этом случае чрезвычайно важна.

32. См.: Тан Юнь-мин. Сходство керамического инвентаря Луншань и Инь. "Вэньу цанькао цзыляо", 1958, N 6, стр. 67 - 69; Chang Kwarig-chih, The Archaeology... 2 ed., p. 236 (таблица).

33. H. Barnard. Bronze Casting and Bronze Alloys in Ancient China. Tokyo. 1961, pp. 59, 108 etc.

34. L. Aitchison. A History of Metals. Vol. I. L. 1960.

35. Б. Карлгрен считал, что влияние шло из иньскогр Китая (B. Karlgren. Some Weapons and Tools from the Yin Dynasty. "BMFEA", Stockholm, 1945, N 17, p. 147). Позже эту же идею высказывал С. В. Киселев (С. В. Киселев. Неолит и бронзовый век Китая. "Советская археология", 1960, N 4). Противоположная точка зрения наиболее обстоятельно сформулирована в работе Н. Л. Членовой (Н. В. Членова. Хронология памятников карасукской эпохи. М. 1972, стр. 131 - 139).

36. M. Loehr. Chinese Bronze Age Weapons. Ann-Arbor. 1956, pp. 25 - 32.

37. Подробнее см. П. М. Кожин. К вопросу о происхождении -иньских колесниц, "Культура народов зарубежной Азии и Океании". Л. 1969, стр. 29 - 40.

38. Подробней см. Н. Л. Членова. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. М. 1967.

39. Ряд веских оснований позволяет считать, что тао-те было иконографическим изображением иньского верховного божества - первопредка Шанди (L. S. Vasilyev. Certain Aspects of Ancient Chinese Religion. Moscow. 1967 (Paper for XXVII International Congress of Orientalists"; Л. С. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае. М. 1970, стр. 82 - 86).

40. Опубликованные в КНР материалы подчеркивают факт монголоидности иньцев (Мао Сецзюнь, Янь Инь. Доклад об изучении зубов иньцев из Аньяна и Хуэйсяна. "Гуцзижуй дунъуюй гужэньлэй", 1959, Т. I, N 2, стр. 81 - 85 и N 4, стр. 165-171). Однако, согласно данным Ли Цзи, иньцы были сильно брахицефализированными монголоидами, чем отличались от яншаосцев и луншаньцев (Li Chi. Importanse of the Anyang Discoveries in Prefacing Known Chinese History with a New Chapter. "Proceedings of the Eight Pacific Science Congress". Vol. I. S. 1. 1955, pp. 433 - 434.

41. T. de Lacouperie. Western Origin of the Early Chinese Civilization. L. 1894, pp. 9 - 10; H. Cordier. Histoire generale de la Chine. Vol. I. P. 1920, pp. 33 - 34; L. de Saussure. Le Systeme cosmologique Sino-Iranien. "Journal Asiatique", t. 202, 1923; M. Hashimoto. Ueber die astronomische Zeiteinteilung im alien China. Tokio. 1943; J. Needham. Op. cit. Vol. II. Cambridge. 1956, p. 354.

42. B. Kalgren. Philology and Ancient China. Oslo. 1926.

43. Го Мо-жо. Указ. соч.

44. Анализ Ч. Болла позволил определить 21 идентичный знак и множество близких, хотя в ряде случаев такое сходство может быть признано случайным (C. J. Ball. Chinese and Sumerians. L. 1913).

45. B. Karlgren. Grammata Serica. "BMFEA". Stockholm. 1940, N 12; "Grammata Serica Recensa. "BMFEA". Stockholm. 1957, N 29.

46. E. G. Pulleyblank. Chinese and Indo-Europeans. "Journal of the Royal Asiatic Society", 1966, pt. 1 - 2; J. Ulenbrook. Einige Obereinstimmungen zwischen dem Chinesischen und den Indogermanischen. "Anthropos", 1967. vol. 62, N 3 - 4; ejusd. Zum chinesischen Wort hue fur "Blut". "Antropos", 1968/69, vol. 63/64, N 1 - 2; ejusd. Zum chinesischen Wort ti. "Anthropos", 1970, vol. 65, N 3 - 4; T. Ulving. Indo-European Elements in Chinese? "Anthropos", 1968/69, vol. 63/64, N 5 - 6.

47. Чэнь Цзя-сян. Сообщение о раскопках шанской стоянки Лодамяо в Чжэнчжоу. "Вэньу цанькао цзыляо", 1957, N 10.

48. Фан Ю-шэн. Сообщение о раскопках в Эрлитоу, уезд Яньши, пров. Хэнань. "Каогу", 1965, N 5.

49. "Чжэнчжоу, Эрлиган". Пекин. 1959.

50. Впервые идею о странствующих кузнецах выдвинули Г. Чайлд и Э. Херцфельд (E. Herzfeld. Iran in the Ancient East. L. - N. Y. 1941, pp. 157 - 161). Эта идея была поддержана и некоторыми советскими авторами ("История Сибири". Т. I. M. 1968, стр. 174 - 179).

51. W. A. Fairservis. Op. cit., p. 130; L. E. Stover. The Cultural Ecology of Chinese Civilization. N.-Y. 1974. p. 43.


1 пользователю понравилось это


Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай