Сидоров А. Ю. Чжан Сюэлян. Политический портрет «молодого маршала»

   (0 отзывов)

Saygo

23 октября 2001 г. в Гонолулу, на Гавайских островах, на 101 году жизни скончался Чжан Сюэлян1. Об этом человеке не было слышно более шести десятилетий, и весь мир (но не Китай) уже давно успел позабыть о том, чье имя гремело в 20 - 30-х годах XX в. Известный под прозвищем "Молодой маршал", Чжан Сюэлян прожил долгую и удивительную жизнь. Правитель Маньчжурии в 1928 - 1931 гг., один из ведущих деятелей гоминьдановского Китая 30-х годов, отчаянный авантюрист (или пламенный патриот?), рискнувший арестовать в 1936 г. в Сиани самого Чан Кайши и поплатившийся за это 55 (!) годами лишения свободы, Чжан Сюэлян, бесспорно, оставил свой неповторимый след в истории. Его политической биографии и посвящен этот очерк.

Несколько слов об историографии вопроса. В отечественной литературе некоторые аспекты политической деятельности Чжан Сюэляна нашли отражение в работах Н. Е. Абловой, Ю. М. Галеновича, В. В. Жукова, К. Ф. Захаровой, Г. С. Каретиной, Р. А. Мировицкой, В. Э. Молодякова, А. В. Панцова, Д. Б. Славинского, С. Л. Тихвинского. Вместе с тем исследований, специально посвященных его личности, в России пока не предпринималось, за исключением небольшой, но весьма содержательной статьи Г. С. Каретиной, увидевшей свет в 1995 г. во Владивостоке2. В западной исторической науке биографическая литература, посвященная Чжан Сюэляну, тоже довольно скудна, хотя без упоминания о нем не обходится ни одно серьезное исследование, посвященное гоминьдановскому Китаю и международным отношениям на Дальнем Востоке в межвоенный период. Из последних книг, содержащих малоизвестные и очень интересные подробности жизни "Молодого маршала", отметим фундаментальные труды Дж. Фенби, Юн Чжан и Дж. Холлидея, недавно переведенные на русский язык3.

Иначе дело обстоит в самом Китае. Здесь в последние десятилетия наблюдается повышенный интерес к "Молодому маршалу". Его деятельности посвящены десятки книг и статей. Его именем назван Северо-Восточный университет в Шэньяне (Мукдэне). Создан и действует специальный фонд Чжан Сюэляна. Невзирая на его милитаристское прошлое, руководители КНР не раз отзывались о нем как о выдающемся государственном деятеле. Так кто же он "Молодой маршал" Чжан Сюэлян?

ЮНЫЕ ГОДЫ: В ТЕНИ ОТЦА

Чжан Сюэлян родился 3 июня 1901 г. в провинции Фэнтянь. Он был старшим сыном Чжан Цзолиня - военного правителя Маньчжурии в 1917 - 1928 гг. Отец, до конца жизни толком не научившийся читать и писать, сделал все, чтобы дать сыну полноценное образование. По окончании гимназии он был определен в Северо-Восточную военную академию - одно из лучших учебных заведений страны, где преподавание велось по классическим конфуцианским канонам. В 1921 г. молодой курсант совершил ознакомительную поездку в Японию, где наблюдал за военными маневрами. Отец был доволен его успехами. В 1922 г., сразу же по окончании академии, Чжан Сюэлян был произведен в чин генерал-майора и назначен на должность командира 2-й образцовой бригады, а спустя два года уже командовал 3-й армией и, кроме того, возглавил Управление авиации и первую в Маньчжурии авиационную школу (а впоследствии сам стал неплохим летчиком)4.

Юность и начало политической карьеры Чжан Сюэляна пришлись на годы расцвета китайского милитаризма. В условиях крайней слабости центральной власти военные губернаторы провинций превратились в настоящих "удельных князей", располагавших многочисленными наемными армиями и безраздельно правивших в своих вотчинах. Они издавали законы, устанавливали налоги и даже пытались проводить самостоятельную внешнюю политику (а зарубежные займы составляли изрядную часть их бюджетов). Среди милитаристов Чжан Цзолинь был, пожалуй, наиболее могущественной и самостоятельной фигурой. Выходец из семьи бедного арендатора, он в молодости сменил не одну профессию: был свинопасом, ветеринаром, служащим на железной дороге - и, наконец, в возрасте 31 года стал хунхузом (участник вооруженных формирований в середине XIX в. - до середины XX в. - А. С.), вступив в одно из орудовавших в Маньчжурии вооруженных формирований. В годы русско-японской войны отец Чжан Сюэляна вместе со своим отрядом устраивал диверсии в тылу русских войск, а затем благодаря покровительству японцев (в частности, будущего премьер-министра Г. Танака) был зачислен в китайскую армию, где сделал стремительную карьеру. В 1916 г. он стал военным губернатором Фэнтьяни, а в 1918 г. - генеральным инспектором всей Маньчжурии (Трех Восточных провинций - Мукдэн, Гирин и Хэйлунцзян). В 1920 г., присвоив себе чин маршала, Чжан Цзолинь провозгласил автономию Маньчжурии и заявил о желании побороться за власть в масштабах всего Китая.

Zhang_Xueliang4.jpg

1924

Zhang_Xueliang3.jpgChang_Hsueh-liang.jpg

1925

640px-Reuni%C3%B3nDeCaudillosMilitaresChinos.jpeg

Милитаристы. Слева направо - Чжан Цзолинь, Чжан Цзунчан, У Пэйфу, Чжан Сюэлян стоит позади У Пэйфу (виден нос)

Zhang_Xueliang_in_civil.jpg

1920-е - 1930-е гг.

Chang_Shueliang.jpgZhang_Xueliang_on_horse.jpg

1928

Zhang_Xueliang.jpg

1928

Zhang_Xueliang2.jpg

Не позднее 1941 г.

Амбиции "Старого маршала", как все его называли, были отнюдь не беспочвенными. Он располагал, пожалуй, лучшей из китайских провинциальных армий. В отличие от других формирований, больше похожих на банды разбойников, в ней поддерживались минимально необходимые дисциплина и порядок. Его солдаты были неплохо вооружены, им исправно платили жалованье, да и воевали они гораздо лучше других наемных войск. Кроме того, Чжан Цзолинь сохранял тесные связи с Японией и пользовался ее политической поддержкой, широко используя получаемые из Токио инвестиции, оружие и советников. Однако сложившееся в советской историографии представление о нем как о японской марионетке сегодня выглядит явным упрощением. Его отношения с японцами были браком по расчету, а не по любви: как отмечает Г. С. Каретина, они характеризовались "постоянным возникновением противоречий и борьбой за получение как можно большей самостоятельности"5.

Отец Чжан Сюэляна, несомненно, был ярким харизматическим лидером. Миниатюрного, едва не девичьего сложения, с мягкими, почти робкими повадками, он отличался сильной волей, жестокостью, упорством и превосходным умением плести интригу. Один из видных деятелей белой эмиграции в Маньчжурии П. Балакшин, не раз встречавшийся со "Старым маршалом", вспоминал: "Кроме природного ума, хитрости, политической изворотливости, в нем было много личного обаяния - если это выражение можно применить к типичному китайскому правителю того времени. Свои политические ставки Чжан Цзолинь всегда делал с расчетом извлечь выгоду для себя и укрепить свою власть"6.

С 19 лет Чжан Сюэлян возглавил службу охраны отца. Чжан Цзолинь относился к обеспечению своей безопасности крайне серьезно. Элитные отряды его телохранителей насчитывали сотни бойцов, а резиденции были превращены в мини-крепости. Каждая его поездка планировалась как военная операция: "Старый маршал" садился в один из четырех бронированных, вооруженных пулеметами паккард-седанов, которые одновременно на большой скорости разъезжались в разных направлениях.

В 1920 - 1921 гг. Чжан Цзолинь впервые подчинил себе пекинское правительство, а в 1924 - 1925 гг., реорганизовав и укрепив армию, занял северную столицу во второй раз. В 1925 г. "Старый маршал" отказался признавать сформированное Гоминьданом Национальное правительство, а в 1926 г. начал боевые действия против Народно-революционной армии (НРА), возглавляемой Чан Кайши. В декабре 1926 г. он в третий раз взял под контроль пекинское правительство, а в июне 1927 г., приняв титул генералиссимуса всех сухопутных и морских сил страны, объединил вокруг себя милитаристов Северного Китая, воевавших против НРА7.

С 1923 г. Чжан Сюэлян принимал непосредственное участие во всех междоусобных войнах, которые вел его властолюбивый отец. В 1926 - 1927 гг. он активно и порой довольно успешно сражался против войск Гоминьдана. Весной 1927 г. его армия форсировала Хуанхэ и подошла к Уханю, где в то время располагалось Национальное правительство. Будучи вынужден спустя два месяца отступить за Хуанхэ, Чжан Сюэлян организовал новую линию обороны и остановил дальнейшее продвижение частей НРА. Чжан Цзолинь был вполне удовлетворен военными достижениями сына и в 1927 г. передал ему свой маршальский титул. "Молодой маршал", как его сразу же окрестили в Китае, действительно был юным - ему едва исполнилось 26 лет. Чтобы как-то исправить этот "недостаток", Чжан Сюэляну было "прибавлено" три года жизни - его официальная биография гласила, что он родился не в 1901 г., а в 1898 г. (эта дата до сих пор кочует по многим энциклопедиям и справочникам).

Гражданские войны в Китае в 1920 - 1940-х годах отличались невероятной жестокостью: массовым насилием над мирным населением, изощренными пытками, публичными казнями; при этом преступления совершали все воюющие стороны, независимо от исповедуемой ими идеологии. Для Чжан Сюэляна гражданская война 1925 - 1927 гг. стала тяжким испытанием. Будучи по натуре человеком добродушным, общительным и совсем не кровожадным, он не скрывал своего неприятия происходящего. "Именно тогда, - вспоминал он впоследствии, - я почувствовал отвращение к тому, что китайцы убивают друг друга, брат убивает брата"8.

Пытаясь уйти от кровавой реальности, Чжан Сюэлян пристрастился к наркотикам. Много позже, в 1992 г., он скажет в одном из телеинтервью: "К опиуму меня приучили ненависть к врагу и страх за судьбу армии. Полковой врач пытался помочь, делал какие-то уколы; в результате я забыл про опий, но привык к лекарству". "Лекарством" оказался морфий. Знавшие "Молодого маршала" люди утверждали: в те годы "все его тело покрывали розовые точки - следы инъекций"9. Неоднократные попытки избавиться от пагубной зависимости не давали результата.

К весне 1928 г. в гражданской войне в Китае произошел перелом. Северный поход армии Гоминьдана увенчался успехом, а ее передовые части подошли к Пекину. Чжан Сюэлян убеждал отца отказаться от притязаний на общенациональное лидерство и попытаться договориться с Чан Кашли при условии сохранения за их кланом всей полноты власти в Маньчжурии. Он также полагал, что отец должен дистанцироваться от Японии и пойти на сближение с США и Великобританией, в то время как старые соратники Чжан Цзолиня, возглавляемые начальником штаба его армии Ян Юйтином, настаивали на сохранении прояпонской ориентации. Скрывать политические разногласия между отцом и сыном становилось все труднее. Глава разведки Коминтерна А. Е. Альбрехт докладывал в ИККИ в феврале 1928 г. по итогам своей поездки в Китай: "У Чжан Цзолиня даже его сын не прочь дать пинка своему папаше, и заговоры следуют за заговорами"10.

Тем не менее, под влиянием сына Чжан Цзолинь в 1928 г. все же начал "наводить мосты" с американцами, при том, что его взаимоотношения с японскими правящими кругами становились все более напряженными. В апреле 1928 г. они "рекомендовали" ему оставить Пекин и "сосредоточиться на обороне Трех Восточных провинций", а его главные союзники - милитаристы Фэн Юйсян и Янь Сишань - переметнулись на сторону Гоминьдана. Генералиссимус понял, что партия проиграна, и согласился на почетное перемирие. Он сам обратился к Чан Кайши с предложением прекратить "семейную ссору", а 9 мая 1928 г. отдал войскам приказ завершить боевые действия против Гоминьдана "во имя спасения родины". 3 июня 1928 г. спецпоезд Чжан Цзолиня торжественно отбыл с Пекинского вокзала. По требованию дипломатических миссий и с согласия Чан Кайши в городе осталось небольшое подразделение маньчжурских войск, призванное обеспечить порядок до вступления в него войск Гоминьдана.

В пять часов утра следующего дня, когда литерный уже приближался к столице Маньчжурии Мукдэну (Шэньяну), а главный пассажир безмятежно курил сигару у окна своего салон-вагона, прогремел мощный взрыв. Чжан Цзолинь получил смертельные ранения в грудь и спустя четыре часа скончался в японском военном госпитале, куда его срочно доставили с места покушения. Вместе с ним погибли еще 17 человек. Поскольку бомба была заложена на участке, охранявшемся японскими военными, на них сразу же пало подозрение.

В настоящее время считается общепризнанным, что убийство Чжан Цзолиня было делом рук японцев - офицеров Квантунской армии, считавших, что покойный стал проявлять излишнюю строптивость и превратился в опасную для Токио фигуру11. Его сын представлялся им гораздо более удобным и податливым партнером, а его молодость и тяга к наркотикам вселяли надежду на то, что им можно будет манипулировать. Впоследствии на Токийском процессе адмирал К. Окада и генерал Р. Танака 2 июля 1946 г. подтвердили, что причиной убийства стало недовольство крайне правых кругов Японии тем, что Чжан Цзолинь не сумел остановить продвижение войск Чан Кайши.

Чтобы замести следы, заговорщики подготовили инсценировку с тремя бродягами-китайцами, якобы пойманными накануне ночью на месте взрыва. Двое из них были предусмотрительно убиты, однако третьему удалось бежать. Вскоре он был задержан местной полицией и допрошен лично Чжан Сюэляном. После этого сомнений в виновности японских военных у "Молодого маршала" не осталось; этой точки зрения он придерживался до конца своих дней.

Следует отметить, что заговор против Чжан Цзолиня, скорее всего, был подготовлен Квантунской армией без ведома японских гражданских властей. Премьер-министр Танака узнал о нем уже после взрыва, но своевременно не доложил эту информацию императору, что впоследствии стало главной причиной его отставки. При этом сам Танака фактически одобрил действия заговорщиков: в июле 1928 г. он с удовлетворением заявил на заседании кабинета министров, что "Молодой маршал" - это декоративная фигура, а реальная власть в Маньчжурии принадлежит генералу Ян Юйтину, которым Япония сможет управлять12.

О смерти Чжан Цзолиня не объявляли несколько дней - пока 17 июня 1928 г. "Молодой маршал" не вступил в должность губернатора родной ему Фэньтяни. Сразу же после похорон отца он был официально провозглашен правителем Трех Восточных провинций.

ВО ГЛАВЕ МАНЬЧЖУРИИ

В возрасте 27 лет Чжан Сюэлян получил, по существу, диктаторскую власть над Маньчжурией. Этот обширный регион (площадью 1.06 млн. кв. км - больше Франции и Германии, вместе взятых), был богат полезными ископаемыми, лесом и занимал важное геостратегическое положение. Однако он был еще слабо заселен и освоен: в 1930 г. здесь проживало всего 32 млн. чел. (из более чем 450 млн. жителей Китая) и обрабатывалась лишь половина пригодной для земледелия земли. Причиной такого положения дел был действовавший в период правления династии Цин запрет на переселение в Маньчжурию этнических китайцев. И хотя в 1878 г. этот закон был отменен, колонизация Маньчжурии проходила медленно. "Молодой маршал" стремился всячески стимулировать развитие переселенческого движения. Благодаря введенным его указом налоговым и иным льготам миграционные процессы получили мощный импульс: в 1927 - 1930 гг. здесь осело более 2.2 млн. китайцев13.

Социально-экономическая ситуация в регионе была более благополучной, чем в других провинциях. По развитию промышленности он в конце 20-х годов стоял на втором месте, уступая только Шанхайскому району. В маньчжурском внешнеторговом обороте первое место занимала Япония - на нее приходились 45% экспорта и 40% импорта. В регионе существовала развитая инфраструктура, однако большая ее часть принадлежала зарубежным собственникам. Так, три четверти из 6.5 тыс. км маньчжурских железных дорог были построены иностранцами и находились либо под их полным контролем, как, например, принадлежавшая японцам Южно-Маньчжурская железная дорога (ЮМЖД), либо как Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) под советско-китайским управлением. Неудивительно, что своей главной внешнеполитической задачей Чжан Сюэлян считал ослабление зависимости Маньчжурии от соседних великих держав - Японии и Советского Союза.

За "Молодым маршалом" закрепилась репутация энергичного, современно мыслящего руководителя и в то же время - веселого плейбоя, любящего светскую жизнь и развлечения. С юных лет он не упускал случая пообщаться с приезжими европейцами и американцами и даже выбрал себе второе, европеизированное имя - Питер Ч. Л. Чан. В Мукдэне он жил со своей первой супругой Чжао Сы в "резиденции главнокомандующего" - огромной роскошной усадьбе, состоявшей из нескольких зданий и сада (в 2003 г. там открыт музей). Чжан Сюэлян был очень богат: доставшееся ему от отца состояние оценивалось в 80 млн. юаней, часть из которых (примерно 13 млн. юаней) была вложена в коммерческие предприятия, а часть - хранилась в Мукдэнских банках и за границей (и это при том, что средняя годовая зарплата рядового китайца не превышала 50 юаней)14.

Как администратор Чжан Сюэлян оставил о себе в Маньчжурии добрую память. За три года своего правления он сократил разбухшую 400-тысячную провинциальную армию до 150 тыс. человек; остальные солдаты были направлены на освоение целинных земель. Китайские авторы особо отмечают заслуги "Молодого маршала" в развитии системы просвещения. Еще в 1923 г. он основал Северо-Восточный университет, а в 1928 г. стал его ректором. В развитие этого вуза он вложил 1 млн. юаней собственных денег. Общие расходы на образование в Маньчжурии при нем выросли более чем в три раза, в том числе и за счет его личных средств.

Первые же недели правления "Молодого маршала" ознаменовались его острым конфликтом с Токио, наглядно показавшим, что он является вполне самостоятельной политической фигурой. На состоявшейся после похорон отца беседе с японским консулом Чжан Сюэлян отверг требования последнего отказаться от сотрудничества с правительством Чан Кайши. На заявление дипломата о том, что Япония готова "принять самые решительные меры к тому, чтобы над Маньчжурией никогда не развевался флаг Гоминьдана", он ответил: "Вы забыли одну мелочь: я - китаец". На этом аудиенция была закончена. 1 июля 1928 г. Чжан Сюэлян направил Чан Кайши телеграмму с предложением начать переговоры о признании Нанкинского правительства15. В ответ Танака пригрозил: если "Молодой маршал" не изменит своей позиции, то Япония "будет вынуждена использовать любые средства для защиты своих прав в Маньчжурии"16. Квантунская армия начала большие учения. В то же время от имени Танаки до сведения Чжан Сюэляна было доведено: если он нуждается в деньгах, то ЮМЖД могла бы выделить ему солидную сумму17. Однако тактика "кнута и пряника" не сработала. 29 декабря 1928 г. в Мукдэне был поднят гоминьдановский флаг, и Маньчжурия официально присоединилась к остальному Китаю. При этом ее власти добились от Нанкина главного: признания своей полной самостоятельности во внутренних делах и широких полномочий в области внешней политики18.

Стремясь упрочить свое положение, Чжан Сюэлян провел чистку старых кадров, доставшихся в наследство от отца. Лидера прояпонской группировки генерала Ян Юйтина и его заместителя он пригласил к себе на ужин и игру в кости. В разгар трапезы хозяин вышел, сославшись на недомогание, после чего его телохранители хладнокровно изрешетили обоих мужчин. После этой показательной расправы, выдержанной в духе классического гангстерского триллера, явных соперников во властных структурах Маньчжурии у "Молодого маршала" не осталось.

В отношении Японии Чжан Сюэлян проводил весьма независимую, если не сказать враждебную политику. Он все настойчивее ставил под сомнение ее право размещать войска вдоль ЮМЖД и управлять арендованными территориями на Ляодунском полуострове19. Три Восточные провинции активно включились в объявленную Гоминьданом кампанию бойкота японских товаров. Сославшись на договор девяти держав 1922 г., официальный Мукдэн отказался признавать наличие у Японии "особых интересов" в Маньчжурии20. По оценке Г. С. Каретиной, "в антияпонской кампании Чжан Сюэлян намного превзошел своего отца"21. Видный японский дипломат Сигэнори Того, посетивший в 1929 г. Северо-Восточный Китай, писал: "Японцы, за исключением старожилов, говорили о невозможности ладить с режимом Чжан Сюэляна, который проявлял по отношению к ним все более сильное высокомерие ... После убийства Чжан Цзолиня Чжан Сюэлян ... отказывался сотрудничать с японцами и энергично стремился вернуть предоставленные ранее концессии, в связи с чем японцы стали испытывать большие трудности в своей экономической деятельности"22. "Чжан Сюэлян, - резюмировал С. Того, - не желает иметь дело с нашим Генеральным консульством в Мукдэне и крайне возмущен в связи со смертью своего отца ... Конфронтация между японцами и китайцами достигла опасной черты"23.

Отставка Танаки в июне 1929 г. и приход к власти более умеренного правительства были восприняты в Мукдэне с удовлетворением. Курс на жесткое отстаивание своих интересов, казалось, давал результаты. В июле 1929 г. Япония официально признала гоминьдановский Китай, после чего "Молодой маршал" сделал поспешный вывод: в обозримом будущем японской военной угрозы его режиму не существует. Эта уверенность во многом и подтолкнула его к силовым действиям против другого могущественного соседа - Советского Союза.

ЧЖАН СЮЭЛЯН И КОНФЛИКТ НА КВЖД

Власти Мукдэна имели определенные основания для недовольства советской политикой в Маньчжурии. Китайско-Восточная железная дорога, которая, согласно соглашению 1924 г., считалась "сугубо коммерческим" предприятием и должна была управляться на паритетных началах, к концу 20-х годов оказалась фактически под полным контролем Москвы. Советские граждане составляли уже не половину, а более трех четвертей сотрудников КВЖД, что, впрочем, во многом объяснялось катастрофической нехваткой квалифицированных китайских кадров. В "полосе отчуждения" дороги велась агитационная работа, находили убежище китайские коммунисты. По образному выражению Н. И. Бухарина, КВЖД была призвана стать для СССР "главной стратегической жилой, нашим революционным пальцем, запущенным в Китай"24.

Чжан Сюэлян взял курс на планомерное вытеснение Советского Союза из Маньчжурии. 3 июля 1929 г. на его встрече с Чан Кайши было решено захватить КВЖД силой. Лидер Гоминьдана рассматривал экспроприацию железной дороги как одно из звеньев проводимой им политики пересмотра неравноправных договоров с иностранными государствами, к числу которых он относил и советско-китайское соглашение 1924 г.

10 июля 1929 г. маньчжурские власти взяли под контроль КВЖД, отстранили от работы советских сотрудников (при этом более 200 человек было арестовано и 60 депортировано) и заменили их на российских белоэмигрантов. Большинство советских учреждений в Харбине было закрыто. На заседании ЦИК Гоминьдана Чан Кайши выступил с программной речью, направленной против СССР. "Интересы Гоминьдана сталкиваются с интересами Третьего Интернационала, - заявил он, - Красный империализм является более опасным, чем белый, так как его труднее распознать"25.

Первопричиной предпринятой силовой акции стало общее для Чан Кайши и Чжан Сюэляна заблуждение относительно мнимой неготовности Москвы прибегнуть к силе для отстаивания своих интересов. Оба политика полагали, что в конфликте с Китаем СССР, не получив поддержки других великих держав и оказавшись в изоляции, не рискнет браться за оружие. Согласно их расчетам, советская сторона, годом ранее подписавшая пацифистский пакт Бриана - Келлога, будет вынуждена, чтобы "сохранить лицо", играть исключительно на дипломатическом поле. В случае успеха захват КВЖД мог бы существенно укрепить авторитет "Молодого маршала", в чем он, еще неопытный политик, безусловно, нуждался, продемонстрировать всему миру "антиколониалистскую" и антисоветскую направленность его внешнеполитического курса, а также военную крепость и политическую стабильность возглавляемого им режима. Чан Кайши тоже рассматривал эту акцию как прецедент, который впоследствии мог быть использован для воздействия на другие державы. Однако китайские лидеры просчитались: в Кремле все же решились на силовой вариант.

Советская сторона проявила выдержку и поначалу ограничилась дипломатическим демаршем. 17 июля 1929 г. в Москве было объявлено об отзыве из Китая всех официальных советских представителей и работников администрации КВЖД, а также о прекращении с ним железнодорожного сообщения. 13 августа 1929 г. была создана Особая Дальневосточная армия (ОДВА) во главе с В. К. Блюхером, которая начала подготовку военной операции.

Главным сторонником применения силы в советском руководстве был сам Сталин. Находясь на отдыхе в Сочи, он внимательно следил за развитием ситуации, видя в ней, как и китайские лидеры, важный прецедент на будущее. "Дело не только и даже не столько в том, чтобы ликвидировать так или иначе конфликт, - писал он В. М. Молотову 29 августа 1929 г. - Дело также в том, чтобы своей твердой позицией разоблачить до конца и подорвать авторитет правительства Чан Кайши как правительства лакеев империализма, желающих стать образцом "национальных правительств" колониальных и зависимых стран"26. Развитие международной обстановки способствовало успеху готовившейся операции. 3 октября 1929 г. после двухлетнего перерыва были восстановлены советско-английские дипломатические отношения, а 25 октября 1929 г. произошел крах Нью-Йоркской фондовой биржи, положивший начало мировому экономическому кризису. В контексте этих событий в Москве рассчитывали на то, что Великобритания и США, на чью политическую поддержку особенно надеялся Чан Кайши, не станут вмешиваться в конфликт.

В октябре 1929 г. северный милитарист генерал Фэн Юйсян, имевший тесные связи с СССР, начал военные действия против армии Гоминьдана. Разгоревшаяся междоусобица связывала руки Чан Кайши и ограничивала его возможности оказания помощи Чжан Сюэляну. Последний, почувствовав, что дело может обернуться настоящей войной, стал подумывать о компромиссе, хотя Чан Кайши запретил ему идти на уступки. Пока два лидера спорили, Сталин поставил в Политбюро ЦК ВКП(б) вопрос о свержении "Молодого маршала". "Пора нам перейти на точку зрения организации повстанческого революционного движения в Маньчжурии, - писал он Молотову. - ... Нам нужно организовать двухполковые бригады главным образом из китайцев, снабдить их всем необходимым (артиллерия, пулеметы и т.п.), поставить во главе бригад китайцев и пустить их в Маньчжурию ... занять Харбин и, набравшись сил, объявить Чжан Сюэляна низложенным, установить революционную власть (погромить помещиков, привлечь крестьян, создать советы в городах и деревнях и т.п.). Это необходимо. Это мы можем и, по-моему, должны сделать"27.

17 ноября 1929 г. Особая Дальневосточная армия перешла границу и разбила противостоявшие ей китайские части, взяв в плен несколько тысяч солдат. Не получив от центрального правительства обещанной военной помощи, Чжан Сюэлян уже 19 ноября, на второй день боев, довел до сведения Москвы, что согласен вернуться к прежнему статус-кво. Возможно, сам того не подозревая, "Молодой маршал" сумел упредить катастрофичный для себя сценарий развития событий: промедли он несколько дней - и в Кремле вполне могло быть принято решение в пользу "похода на Харбин".

В декабре 1929 г. в Никольск-Уссурийске, а затем в Хабаровске были подписаны советско-маньчжурские протоколы, предусматривавшие восстановление совместного управления КВЖД, освобождение всех арестованных и высылку участвовавших в боях белоэмигрантов. Чан Кайши остался недоволен уступчивостью "Молодого маршала", якобы "превысившего свои полномочия", и не признал мирные протоколы. По существу, однако, никакой иной альтернативы - ни дипломатической, ни тем более военной - у лидера Гоминьдана не было. 26 ноября 1929 г. Китай, сославшись на пакт Бриана - Келлога, поднял в Лиге Наций вопрос о признании СССР агрессором, но его не поддержал ни один из постоянных членов Совета Лиги Наций, и вопрос был снят с голосования.

Поражение в противостоянии с Советским Союзом не сломало карьеры "Молодого маршала". Его авторитет в стране продолжал расти. Несмотря на то, что Чан Кайши фактически бросил его в схватке с СССР на произвол судьбы, Чжан Сюэлян демонстрировал в отношении него подчеркнутую лояльность. Когда в сентябре 1930 г. Фэн Юйсян вместе с губернатором провинции Шаньси Янь Сишанем подняли мятеж и образовали в Пекине собственное правительство, Чжан Сюэлян заявил о своей полной поддержке Гоминьдана и ввел войска в Пекин и Тяньцзинь. Мятеж был подавлен, самозваное правительство разбежалось. За верность "Молодой маршал" был вознагражден назначением на должности председателя Северо-Восточного Политического Совета и заместителя Главнокомандующего вооруженными силами страны. В 1930 г. он перенес свою резиденцию в Пекин, где отныне проводил большую часть времени.

Чжан Сюэлян неплохо усвоил преподанный ему урок "реалполитик" и теперь старался избегать любых поводов для конфронтации с Москвой. Силу он уважал. Его изменившееся отношение к северному соседу позволило заместителю наркома по иностранным делам Л. М. Карахану заключить, что после конфликта на КВЖД мукдэнское правительство стало "единственной силой в Китае, прочно заинтересованной в установлении и сохранении добрососедских отношений с СССР"28. Подводя итоги 1930 г., советское полпредство в Токио отмечало, что Чжан Сюэлян фактически отказался от самостоятельной внешней политики, а "неоднократные попытки отделить Чжана от Нанкина не увенчались успехом"29.

Отношения маньчжурского правителя с Токио, напротив, продолжали ухудшаться. Во время конфликта на КВЖД Япония заняла, по существу, враждебную ему позицию: объявив о "строгом нейтралитете", она предложила искать урегулирование "на двусторонней основе", тогда как Китай добивался международного осуждения СССР, а администрация ЮМЖД отказалась перевозить войска Чжан Сюэляна на север, к советской границе. В августе 1931 г. в связи с убийством японского "геологоразведчика" (в действительности - просто разведчика) капитана Накамура и его спутника командование Квантунской армии предъявило мукдэнским властям ультиматум с требованием "обеспечить безопасность японских подданных", который "Молодой маршал" проигнорировал.

ИЗГНАНИЕ ИЗ МАНЬЧЖУРИИ

18 сентября 1931 г. вблизи селения Лутяогоу неизвестными было взорвано полотно ЮМЖД. В ночь на 19 сентября Квантунская армия вторглась в Маньчжурию и уже на следующий день оккупировала ее столицу Мукдэн. Японские солдаты захватывали правительственные здания, банки, узлы коммуникаций; со стен чиновничьих кабинетов солдаты срывали портреты "Молодого маршала". Чжан Сюэлян находился на представлении в одном из пекинских театров, когда ему принесли телеграмму о начале интервенции. Он немедленно связался с Чан Кайши, который велел ему "избегать расширения инцидента, решительно не допускать сопротивления". Под ружьем у правителя Маньчжурии находилась более 160-тысячная армия (по сравнению с противником, увы, плохо обученная и вооруженная), в то время как в войсках вторжения насчитывалось всего 10400 солдат и офицеров. Однако Чжан Сюэлян не рискнул воевать с японцами без военной помощи центрального правительства и начал отвод своих войск из Трех Восточных провинций30. Он предпочел подчиниться приказу Чан Кайши, который, в свою очередь, сделал ставку на дипломатические методы, обратившись за помощью в Лигу Наций. Зная, что Квантунская армия действует по собственной инициативе, китайский руководитель надеялся, что правительство в Токио все-таки возьмет ее под контроль. Кроме того, он полагал, что гоминьдановский режим слишком слаб, чтобы воевать с Японией, и сможет противостоять ей только после того, как разгромит компартию. Чжан Сюэляну было рекомендовано набраться терпения и ждать, когда японцы сами уйдут из Маньчжурии.

В ожидании благоприятного развития международной обстановки "Молодой маршал" перенес свою ставку в южноманьчжурский город Цзиньчжоу, куда стали отходить и верные ему части. 8 октября 1931 г. японская авиация совершила налет на Цзиньчжоу, ставший первым в истории случаем массированной воздушной бомбардировки мирного города. Он стал демонстрацией силы и предупреждением Чжан Сюэляну: не совать нос в дела бывшей вотчины. В его мукдэнском дворце обосновалось японское командование. Предметы домашнего обихода - одежда, посуда, мебель - были отправлены "Молодому маршалу" багажом в нескольких вагонах. Однако главная часть его богатства - вклады в маньчжурских банках - возвращена не была.

Легкие военные успехи вызвали в Японии всплеск национализма. В декабре 1931 г. к власти пришел новый кабинет, где тон задавали милитаристы. Узнав об этом, Чан Кайши подал прошение об отставке. Чжан Сюэлян тут же последовал его примеру. Впрочем, эти отставки не были приняты: просто оба руководителя таким образом "обновили" мандат на власть в условиях унизительного военного поражения.

Квантунская армия планомерно захватывала все новые и новые районы Маньчжурии. 3 января 1932 г. Чжан Сюэлян покинул Цзиньчжоу, который вскоре был занят японскими войсками. Вся его армия была отведена за Великую китайскую стену. В марте 1932 г. японцами было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с Пу И - последним представителем династии Цин.

Обстановка в Маньчжурии оставалась очень неспокойной. На ее территории развернулось массовое партизанское движение: общая численность повстанческих отрядов в 1932 г. достигала 100 тыс. чел. "Молодой маршал" оказывал партизанским командирам поддержку, в основном финансовую: только генерал Ма Чжаньшань, возглавлявший одно из наиболее крупных формирований, получил от него 2 млн. долл.31 Но напрямую втягиваться в бои с японцами Чжан Сюэлян по-прежнему не желал.

Стремясь подчеркнуть доверие бывшему маньчжурскому правителю, Чан Кайши в 1932 г. ввел его в состав ЦИК Гоминьдана и назначил Уполномоченным центрального правительства по военным делам в Пекине. Однако важнейшей опорой и главным политическим капиталом "Молодого маршала", который он берег как зеницу ока, оставалась эвакуированная им из Маньчжурии практически без потерь Северо-Восточная армия. Он отлично понимал: в условиях Китая лучше потерять территорию, чем солдат. К январю 1933 г., по данным советского генконсульства в Мукдэне, "Чжан Сюэлян ... имел в наличии 180000 штыков и мог быстро довести свою армию до 250000 чел."32.

И после изгнания из Маньчжурии он оставался одной из ключевых военно-политических фигур Китая.

В марте 1933 г. Япония молниеносным ударом захватила провинцию Жэхэ, расположенную к югу от Великой китайской стены, и присоединила ее к Маньчжоу-Го. Чжан Сюэлян безуспешно попытался ей помешать. Губернатором Жэхэ был в то время Та Юйлинь, бывший хунхуз, известный своим криминальным поведением (в его губернаторском дворце, к примеру, располагался заводик по производству наркотиков). Проигнорировав приказ Чжан Сюэляна, он не только не оказал сопротивления интервентам, но бросился вывозить из провинциальной столицы Чэндэ тонны личного имущества, оставив защитников города без всякого транспорта. В ярости "Молодой маршал" приказал арестовать губернатора, но тому удалось убежать под защитой отряда из 200 телохранителей. Подчиненные Чжан Сюэляну войска, дислоцированные в провинции, были рассеяны японской артиллерией и авиацией. Нанкинское правительство и на этот раз не дало ему ни денег, ни оружия, ограничившись отправкой бригады необученных добровольцев.

Чан Кайши решил сделать "Молодого маршала" козлом отпущения за позорную сдачу Жэхэ. 8 марта 1933 г. он принял его отставку. Накануне Чжан Сюэлян обратился к солдатам с воззванием: "Мы пришли в центральные районы страны в надежде помочь объединению нации. Закончилось же все тем, что маньчжуры превратились в бездомных. Призываю вас беспрекословно выполнять приказы главнокомандующего. Если армия будет помнить о своем долге перед народом, то Маньчжурию еще можно будет вернуть"33. Его армия отступила в северо-западные провинции.

По оценке Наркоминдела, отвод армии Чжан Сюэляна означал "ликвидацию в Северном Китае той основной военно-политической группы, которая не оставляла мысли от продолжения, при известных условиях, борьбы за Маньчжурию"34. Это была бесспорная победа японцев; "захватив Жэхэ, они решили две задачи: создали непосредственную угрозу Пекину и вынудили Чжана уйти на отдых"35. В день отставки "Молодой маршал" собрал пресс-конференцию, на которой объявил западным журналистам, что намерен оставить политику и уехать в Европу с тем, чтобы в конце концов обосноваться во Франции. Накануне отъезда он и обе его супруги прошли в Шанхае курс лечения от наркомании под наблюдением специально приглашенного из США специалиста. Искусный медик накачал пациентов снотворным, после чего сделал им сильнодействующие инъекции. Несколько суток все трое лежали без сознания. "Если маршал умрет, - предупредил врача адъютант, - ты не надолго его переживешь". К счастью, пациенты выжили. Чжан Сюэлян навсегда избавился от пагубной зависимости - и даже смог дожить до 100 лет!

В конце марта 1933 г. "Молодой маршал" поднялся на борт океанского лайнера, следовавшего в Европу. Кампанию в долгом путешествии ему составили дочь Б. Муссолини и ее супруг, граф А. Чиано, покидавший пост итальянского посла в Китае. По прибытии в Рим он встретился с дуче и совершил путешествие по Италии. Затем он направился в Англию, где учились его сыновья. В Лондоне Чжан Сюэляна принял премьер-министр Р. Макдональд, а лето путешественник провел в английском Брайтоне, в роскошной вилле на побережье.

"Молодой маршал" умел располагать к себе людей. Р. Леонард, одно время бывший его пилотом, оставил описание этого веселого, жизнелюбивого человека: "Моим первым впечатлением было, что передо мной президент клуба "Ротари": полный, преуспевающий, с легкой, дружелюбной манерой общения. Уже через пять минут мы стали друзьями"36. На отдыхе он вел образ жизни истинного денди: охотно танцевал, играл в гольф, увлекался рулеткой, ночи напролет просиживал с гостями за карточным столом.

Чжан Сюэлян рассчитывал побывать и в Советском Союзе, но ему было отказано. Коллегия НКИД "на основании решения директивных инстанций" (вопрос докладывался лично Сталину) признала его приезд в Москву нежелательным37. Заместитель наркома по иностранным делам Б. С. Стомоняков в письме полпреду в Нанкине Д. В. Богомолову охарактеризовал его как "одиозную фигуру"38.

Затянувшееся отсутствие "Молодого маршала" нарушало хрупкое равновесие сил в китайской правящей верхушке. В декабре 1933 г. Чан Кайши предложил ему срочно вернуться на родину. Из европейского турне Чжан Сюэлян приехал сторонником Муссолини и Гитлера, которые, по его мнению, "сумели предложить национальную идею, сплотить и воодушевить свои народы" (впоследствии он отрекся от симпатий к фашизму). В то же время "Молодой маршал" убедился, что правительству Гоминьдана не приходится рассчитывать на помощь западных держав в борьбе с Японией. На первой же встрече с Чан Кайши он с горечью заметил: "Ни до Вас, ни до Китая миру нет никакого дела".

Генералиссимус и сам это отлично понимал. Тем яростнее он стремился покончить с коммунистами, постоянно наносившими удары по его войскам. На "Молодого маршала" у Чан Кайши были свои виды: его войска он решил превратить в главную ударную силу в борьбе с вооруженными формированиями КПК. В 1934 г. он восстановил Чжан Сюэляна в должности командующего Северо-Восточной армией и направил его воевать против Хунань - Хубэй - Аньхуэйского советского района, а в 1935 г. - против Шэньсийского советского района. Сюда, в Шэньси, в октябре 1935 г. в результате легендарного Великого похода отошли основные силы компартии во главе с Мао Цзэдуном.

"СИАНЬСКИЙ ИНЦИДЕНТ"

"Молодой маршал" принял новое назначение без энтузиазма. Его отношение к коммунистам, в прошлом бескомпромиссно негативное, давно уже стало весьма неоднозначным. Пребывание в Сиани - провинциальной столице Шэньси, расположенной в 300 км к югу от главной базы коммунистов - Особого района, дало новый импульс его идейной эволюции. Она отражала нарастание антияпонских настроений в китайском обществе и усиливающееся недовольство пассивной тактикой, избранной Чан Кайши. Подчиненные Чжан Сюэляну войска, по-прежнему сохранявшие надежду вернуться домой в Маньчжурию, воевали против Красной армии без всякого желания; в их рядах активно действовали агитаторы КПК. Чутко уловив перемену во взглядах маршала, руководители компартии в начале 1936 г. установили с ним тайные контакты за спиной Чан Кайши.

"Я не то чтобы попал под влияние коммунистов, - писал Чжан Сюэлян в мемуарных заметках 50 лет спустя. - Но ведь они тоже были китайцами. Зачем же нам было убивать друг друга"39. Гоминьдановский режим, по его мнению, неминуемо должен был рухнуть, если бы и дальше продолжал "в борьбе с коммунистами отвоевывать пяди родной земли, отдавая внешнему агрессору провинцию за провинцией". Возможности достижения компромисса между Гоминьданом и КПК значительно расширились после состоявшегося летом 1935 г. VII конгресса Коминтерна. На нем был выдвинут лозунг "единого национального фронта" в борьбе против агрессии, созвучный взглядам Чжан Сюэляна. В его лице Коминтерн неожиданно приобрел в Китае весьма влиятельного союзника (или, по меньшей мере, "попутчика").

Покинув Маньчжурию, "Молодой маршал" лишился территориальной и финансовой базы, необходимой для содержания своей более чем 150-тысячной армии. Сохраниться в качестве влиятельной политической фигуры он мог только оставаясь на острие борьбы с Японией, однако, будучи не в состоянии действовать против нее самостоятельно, он, в конце концов, решил примкнуть к такой активной и влиятельной силе, как КПК.

В декабре 1935 г. компартия, следуя настоятельным советам Москвы, провозгласила курс на создание единого антияпонского фронта, что создавало предпосылки для соглашения между нею и "Молодым маршалом". Одновременно между штабом Красной армии в провинции Шэньси и командованием Северо-Восточной армии, подчиненной Чжан Сюэляну, начались переговоры, в результате которых стороны в январе 1936 г. достигли секретной устной договоренности о прекращении боевых действий и снятии экономической блокады Особого района. В апреле 1936 г. Чжан Сюэлян и делегация КПК во главе с Чжоу Эньлаем провели новые переговоры о более широком политическом соглашении. Их встречи проходили в обстановке строжайшей секретности в знаменитом здании францисканского католического собора, где в 1936 - 1945 гг. проводились пленумы ЦК КПК. Новое соглашение предусматривало "реорганизацию Красной армии в национальную армию при гарантии ее сохранения как целостной боевой силы"40, совместный отпор Японии и тесное взаимодействие с СССР. Чжан Сюэлян дал согласие на развертывание в подчиненных ему частях политико-пропагандистской работы коммунистов, а к его штабу был прикомандирован представитель ЦК КПК.

"Молодой маршал" настолько сблизился с КПК, что даже подал заявление о вступлении в ее ряды. Руководители КПК не возражали, но перед тем как принять столь ответственное решение, запросили санкцию Коминтерна. Однако в Москве питали глубокое недоверие к Чжан Сюэляну, считая его политически неустойчивым и легкомысленным человеком. Генеральный секретарь ИККИ Г. Димитров высказался категорически против его приема в КПК и был в этом вопросе поддержан Сталиным41. В директиве Исполкома Коминтерна указывалось на необходимость "охранять чистоту рядов" и рекомендовалось поддерживать контакт с Чжан Сюэляном только с целью ведения коммунистической агитации в его войсках. "Самого Чжан Сюэляна нельзя рассматривать как надежного союзника, - подчеркивал Димитров. - ... Вполне возможны новые колебания Чжан Сюэляна, либо даже прямое его предательство по отношению к нам"42. Одновременно Коминтерн потребовал от Мао Цзэдуна пересмотреть установку, согласно которой "война против японских захватчиков была неотделима от войны против Чан Кайши", перестать рассматривать руководителя Китая как врага и считать его своим политическим партнером. В результате ЦК КПК 25 августа 1936 г. опубликовал Открытое письмо Гоминьдану, в котором вновь заявлял о готовности создать единый фронт двух партий и покончить с гражданской войной.

"Молодой маршал" прекрасно сознавал, что для создания альянса с коммунистами ему потребуется согласие Москвы. В 1936 г. он несколько раз беседовал с полпредом СССР в Китае Д. В. Богомоловым, а также провел несколько тайных встреч с другими советскими представителями. 3 мая 1936 г. Богомолов доложил в Наркоминдел: Чжан Сюэлян фактически заключил перемирие с КПК и высказывается за решительное сопротивление Японии43. Выслушивая эскапады "Молодого маршала" о его решимости объединить китайский народ в борьбе против агрессоров, советские эмиссары вместе с тем избегали каких-либо конкретных обещаний и тем более обязательств. Вместо этого Чжан Сюэляну было рекомендовано направить в СССР для консультаций своего личного представителя. Он согласился, и в июне 1936 г. его доверенный человек выехал из Шанхая во Францию в качестве сопровождающего двух сыновей Мао Цзэдуна, следовавших на учебу в Москву. Однако после нескольких месяцев ожидания в Париже он так и не получил советскую визу, а остаток пути до Москвы детей Мао сопровождал уже представитель КПК.

Сведения о контактах "Молодого маршала" с коммунистами, в конце концов, дошли до Чан Кайши. Бывший маньчжурский правитель уже не вызывал у него прежнего доверия, и он стал задумываться над тем, как бы его нейтрализовать. 4 декабря 1936 г. руководитель Гоминьдана прибыл в Сиань, чтобы на месте разобраться в сложившейся обстановке. За неделю пребывания в столице Шэньси у него состоялось несколько жестких разговоров с Чжан Сюэляном и его единомышленником, губернатором провинции Ян Хучэном. Их требования о примирении с коммунистами Чан Кайши отверг, пригрозив обоим отставкой.

12 декабря 1936 г., в 5.30 утра, к резиденции руководителя Китая, расположенной на горячих источниках у горы Лишань в окрестностях Сиани, подъехали четыре грузовика с солдатами личной гвардии Чжан Сюэляна. Охранники генералиссимуса оказали ожесточенное сопротивление, и многие из них были застрелены, включая начальника службы безопасности. Когда начался бой, Чан Кайши делал традиционную утреннюю зарядку. Босиком, в спешке забыв на прикроватном столике зубные протезы, он с тремя телохранителями выскочил из здания через черный ход. Перелезая через высокую стену, окружавшую резиденцию, Чан Кайши серьезно повредил спину и растянул лодыжку. Несколько часов он прятался в расположенных в горе пещерах. Здесь его и нашли - усталого, замерзшего, в ночной пижаме. Руководитель Китая был помещен под арест. И хотя с пленником обращались почтительно, жизнь его висела на волоске.

Переговоры мятежников с Чан Кайши сразу же зашли в тупик. На выдвинутые ими восемь требований, главными из которых было создание единого фронта Гоминьдана и КПК и борьба с Японией, Чан Кайши ответил категорическим отказом. "Если в твоих жилах течет кровь мужчины - убей меня. Если нет - покайся в грехах и дай мне свободу", - заявил он "Молодому маршалу", после чего объявил голодовку. Страдая от полученных травм, он почти все время лежал, не имея сил сесть.

Чжан Сюэлян направил всем губернаторам телеграммы с разъяснением своей позиции. Присягая на верность идеологии Гоминьдана - "трем народным принципам" Сунь Ятсена, он призывал к окончанию гражданской войны, реорганизации правительства и проведению всеобщей амнистии. Однако предпринятая им дерзкая акция явно не находила поддержки китайской правящей элиты. Губернаторы всех провинций, кроме Гуаньси (и, разумеется, Шэньси), выступили на стороне Чан Кайши. Единственной силой, которая поначалу полностью его поддержала, стала КПК. За несколько недель до приезда Чан Кайши в Сиань "Молодой маршал" обсуждал с ее представителем, начальником штаба Красной армии Е. Цзяньином план возможного похищения, и тот от имени Мао Цзэдуна высказал ему полное одобрение. В штаб-квартире коммунистов известие об аресте Чан Кайши вызвало ликование. Сам Мао, по свидетельству очевидца, узнав о похищении, "хохотал как сумасшедший". Он предложил Чжан Сюэляну немедленно расправиться с пленником44. Однако тот не спешил делать этот самоубийственный шаг, внимательно наблюдая за тем, как поведет себя Советский Союз.

Арест Чан Кайши стал для советского руководства полнейшей неожиданностью и поначалу вызвал разноречивую реакцию. В штаб-квартире Коминтерна царила приподнятая атмосфера. Помощник Димитрова Го Шаотан вспоминал: "Первая и вполне понятная реакция была такова: надо кончать с Чан Кайши. Не нашлось никого, кто высказался бы против ... Дэн Фа (член ЦК КПК. - А. С.) стучал кулаком и неистово кричал: "Ша!" ("Убить!"). В коридорах здания ИККИ я встретил Мануильского. Он потирал руки и, обняв меня, воскликнул: "Попался голубчик, а!"45. Сам Димитров 13 декабря 1936 г. тоже оценил "восстание войска Чжан Сюэляна" и арест Чан Кайши весьма позитивно46.

Однако настроения в Кремле были совершенно иными. В ночь с 13 на 14 декабря 1936 г. Генеральному секретарю ИККИ позвонил Сталин. "С Вашей санкции происходят события в Китае?" - спросил он. Димитров мгновенно сориентировался и ответил: "Нет, это самая большая польза, которую можно оказать Японии". Сталин потребовал добиться от КПК мирного разрешения конфликта и ни в коем случае не допустить гибели Чан Кайши47. 14 декабря "Правда" и "Известия" опубликовали передовую статью "События в Китае", в которой действия Чжан Сюэляна решительно осуждались как подрывающие "процесс консолидации всех сил, стремящихся к объединению Китая".

В тот же день Димитров направил Сталину объяснительную записку, в которой оправдывался и возлагал всю ответственность за кризис на руководство КПК. "Несмотря на наши предостережения, - писал он, - ЦК китайской партии вступил на деле в очень близкие, дружеские отношения с Чжан Сюэляном ... Трудно себе представить, что Чжан Сюэлян предпринял свою авантюристическую акцию без согласования с ними или даже без их участия"48.

Наркоминдел тоже отмежевался от "Молодого маршала". 15 декабря 1936 г. нарком иностранных дел М. М. Литвинов встретился с китайским послом и заявил ему, что СССР "чрезвычайно озабочен создавшимся положением и считает выступление Чжан Сюэляна большим несчастьем", поскольку "всегда стоял за объединение Китая и никогда не сочувствовал внутренней борьбе китайских генералов". "Я не думаю, - раздраженно добавил нарком, явно намекая на КПК, - чтобы Чжан Сюэлян действовал непосредственно в контакте с японцами и склонен скорее допустить, что он поддался чьим-то злосчастным и дурным советам"49. Он подчеркнул, что советская сторона не имела никаких контактов с Чжан Сюэляном с тех пор, как он покинул Маньчжурию. Это не соответствующее действительности утверждение лишь подлило масла в огонь. 17 декабря китайский посол возложил на Советский Союз прямую ответственность за действия "Молодого маршала". "Не подлежит сомнению, - заявил он Литвинову, - что последний связан с китайскими коммунистами, которые, в свою очередь, связаны с Москвой", и за мятежником "стоит иностранная сила, которой не может быть ни Япония, ни Англия"50. Было очевидно, что гибель Чан Кайши чревата непредсказуемыми последствиями не только для Китая, который мог погрузиться в пучину новой гражданской войны и стать легкой добычей Японии, но и для советско-китайских отношений: ведь в глазах не только нанкинских властей, но и широких общественных кругов огромная доля ответственности за гибель Чан Кайши легла бы на Советский Союз. Поэтому Сталин решил предпринять меры для спасения генералиссимуса. 16 декабря 1936 г. по его прямому указанию Исполком Коминтерна направил в ЦК КПК грозную телеграмму. В ней осуждалось похищение Чан Кайши, так как оно "объективно может только повредить сплочению сил китайского народа в единый антияпонский фронт и поощрить японскую агрессию", а также высказывалось требование к китайской компартии обеспечить "мирное решение конфликта"51. В течение нескольких дней Мао скрывал инструкцию Коминтерна от коллег по Политбюро в надежде, что "Молодой маршал" расправится с пленником. И только после получения 20 декабря повторной телеграммы ИККИ, настаивавшей на "мирном решении", он вынужден был передать ее Чжоу Эньлаю с указанием помочь "вернуть свободу Чан Кайши"52. Тем временем обстановка в Китае накалилась до предела. Нанкинское правительство ввело в стране чрезвычайное положение. Оно перебросило войска к границам Шэньси и начало бомбардировку позиций мятежных войск.

"Молодой маршал" быстро понял, что проиграл - как только статья в "Правде" от 14 декабря, распространенная телеграфными агентствами по всему миру, попала к нему в руки. Он бурно негодовал, считая, что КПК его предала, введя в заблуждение относительно истинных намерений Москвы. Окончательно убедившись в том, что СССР не поддерживает его выступление, он постарался обеспечить единственное, что ему оставалось - выйти из кризиса с достоинством, "сохранив лицо". "Молодой маршал" пригласил для переговоров с Чан Кайши представителя КПК Чжоу Эньлая, а также согласился на приезд в Сиань еще одного посредника - самого богатого человека Китая, председателя Центрального банка Сун Цзывэня (Т. В. Суна). Сюда спешно прибыли военные атташе Великобритании и США, которые от имени своих правительств потребовали обеспечить безопасность пленника. 21 декабря в Сиань прилетела супруга генералиссимуса Сун Мэйлин (в Китае ее называли "мадам Чан Кайши").

23 декабря 1936 г. под давлением "Молодого маршала" и посредников Чан Кайши согласился, наконец, впервые встретиться с представителем КПК. Его двухчасовая беседа с Чжоу Эньлаем завершилась важнейшей договоренностью: Чжоу заявил, что компартия готова поддержать Чан Кайши как лидера нации в борьбе с Японией, а тот, в свою очередь, обещал прекратить преследования коммунистов. Все участники переговоров согласились с тем, что Чан Кайши не станет подписывать каких-либо письменных обязательств, ограничившись устным заявлением. Генералиссимус получал свободу. При этом в отношении Чжан Сюэляна и Ян Хучэна он никаких гарантий не давал, а напротив, потребовал их беспрекословного подчинения во имя того, чтобы "обернуть национальное бедствие в национальное возрождение".

25 декабря 1936 г. Чан Кайши привезли на аэродром Сиани, где его уже ждали Сун Мэйлин и "Молодой маршал". Последний вызвался добровольно сдаться в плен и принять любую кару за своей поступок. В тот же день генералиссимус в сопровождении Чжан Сюэляна вернулся в Нанкин. Тысячи жителей столицы вышли на улицы, чтобы приветствовать руководителя Гоминьдана как национального героя. Были устроен праздничный фейерверк и народные гуляния.

Драматические события в Сиани стали поворотным пунктом в новейшей истории Китая и своего рода "моментом истины" для всех вовлеченных в них политических сил. Сианьский кризис показал, что, несмотря на все свои недостатки и просчеты, Чан Кайши являлся на тот момент незаменимым общенациональным лидером. В подтверждение этому он, выйдя из плена, трижды подавал в отставку, и трижды она была отвергнута. С другой стороны, Сиань явилась водоразделом в противостоянии Гоминьдана и КПК: официальный Нанкин согласился признать коммунистов как легитимную политическую партию, имеющую право на существование. Почему так произошло?

Думается, что устные обещания, данные в плену, не имели решающего значения для Чан Кайши: впоследствии он мог отречься от них, сославшись на то, что они были вырваны под давлением. Важнее оказалось другое: генералиссимус убедился, что на период японской агрессии Советский Союз действительно заинтересован в сохранении у власти в Китае правительства Гоминьдана как единственной силы, способной ей противостоять. Чан Кайши получил веские доказательства того, что в политике СССР на китайском направлении геостратегические расчеты превалируют над идеологическими установками, а Кремль отнюдь не стремится любой ценой привести к власти КПК, хотя, конечно, заинтересован в ее сохранении как влиятельного фактора китайской политической жизни. А раз так, с русскими можно и должно иметь дело. События в Сиани придали мощный импульс советско-китайскому сближению. Не в накладе остались и китайские коммунисты: натиск армии Гоминьдана на Особый район прекратился, и между ними и Нанкином установился худой мир, который во все времена лучше доброй ссоры. Единственной проигравшей стороной во всей этой истории оказался Чжан Сюэлян. За свою строптивость он поплатился политической карьерой и личной свободой.

По приезде в Нанкин "Молодой маршал" предстал перед судом, который признал его виновным в "нарушении субординации", лишил всех званий и наград и приговорил к десятилетнему тюремному заключению. Подчинявшаяся ему Северо-Восточная армия была расформирована и разбросана по четырем провинциям. Чан Кайши смягчил наказание мятежнику, заменив тюремные нары на домашний арест. Генералиссимус не стал убивать Чжан Сюэляна, чтобы показать свое великодушие и ненароком не сделать из него мученика. Однако из большой политики "Молодой маршал" должен был уйти навсегда - а потому сроки домашнего ареста не были оговорены. На суде Чжан Сюэлян держался бодро. "Из всей правящей верхушки только Чан чего-то стоит, - прокричал он членам трибунала. - Потери всех остальных никто в Китае и не заметит!", и тут же добавил: "Если меня освободят, я начну новую революцию"53.

В качестве первого места ссылки Чан Кайши избрал своему похитителю неприметный домик у подножия горы Сюэдоу, расположенный неподалеку от деревни Сикоу, где родился он сам. Во всем Китае он не нашел ему для тюрьмы места более подходящего, чем по соседству с отчим кровом. С началом японо-китайской войны узник был вывезен в горные районы на юго-западе страны, подальше от зоны боевых действий. Вплоть до ее окончания тщательно охраняемого Чжан Сюэляна прятали по отдаленным деревням и пещерам; он ни в коем случае не должен был обрести свободу или же попасть в руки коммунистов. Газетам было запрещено публиковать о нем какие-либо сведения54.

В августе 1945 г. СССР, вступив в войну с Японией, занял Маньчжурию - бывшую вотчину "Молодого маршала", которая вскоре стала важнейшим плацдармом коммунистов в разворачивавшейся новой гражданской войне. В этой ситуации руководство КПК вновь проявило интерес к опальному политику. 26 апреля 1946 г. Чжоу Эньлай сообщил советскому послу в Нанкине А. А. Петрову, что после вывода советских войск из Маньчжурии и создания там Временного правительства компартия намерена потребовать освобождения Чжан Сюэляна. Он добавил, что недавно получил от пленника письмо, из которого явствует, что тот по-прежнему хорошо относится к КПК. Охарактеризовав его как "наиболее порядочного человека из старых маньчжурских аристократов и генералов", Чжоу высказал уверенность, что после выхода на свободу Чжан Сюэлян займет дружественную позицию по отношению к СССР55. Месяцем ранее в его поддержку в беседе с советским послом высказался глава Маньчжурской культурной ассоциации Чжоу Цзинвэнь. Он заявил, что маньчжурский народ вновь "с радостью доверил бы бразды правления своей страной" Чжан Сюэляну, поскольку тот "пользуется огромным авторитетом в Маньчжурии и ... настроен дружественно к Советскому Союзу"56. Однако в Москве проявили равнодушие к судьбе "Молодого маршала". С ходатайствами о его освобождении к Чан Кайши во второй половине 40-х годов обращались и многие видные китайские политики57. Чан Кайши неоднократно обещал им положительно разрешить вопрос, но в конце концов оставил эти просьбы без внимания.

В 1949 г., эвакуируясь на Тайвань, Чан Кайши прихватил с собой и Чжан Сюэляна. Другой мятежник, бывший губернатор Шэньси, Ян Хучэн был по его приказу расстрелян, после чего некоторые китайские газеты поспешили объявить о гибели самого "Молодого маршала". Но Чан Кайши все же решил сохранить ему жизнь.

Долгое время Чжан Сюэляна удерживали на далекой горной вилле к югу от Тайбэя; затем его перевели в новое жилище в окрестностях столицы. Потекли томительные и однообразные годы заключения. Пленник, как и полагается опальному государственному деятелю, содержался в комфортных условиях: просторные апартаменты, обильная еда, книги из библиотек, впоследствии - телевидение. Однако за пределы этой "золотой клетки" его выводили лишь изредка, и то под усиленной охраной. Доступ к нему имели, в основном, родственники: никаких посторонних, никакой прессы. Впрочем, в первые годы жизни на Тайване Чжан Сюэлян не очень-то возражал против такого режима: ведь на острове было немало иммигрантов с материка, искренне его ненавидящих, уверенных, что именно он несет большую долю ответственности за поражение Гоминьдана в гражданской войне. Поэтому, как ни парадоксально, домашний арест оказался надежным способом сохранить ему жизнь от возможных покушений.

5 апреля 1975 г. скончался Чан Кайши. Сун Мэйлин тайком привела "Молодого маршала" к усопшему лидеру Гоминьдана - еще до того, как гроб с телом выставили на церемонии официального прощания. С его смертью жизнь Чжан Сюэляна не изменилась: сын покойного, новый президент Тайваня Цзян Цзинго крепко держал данное отцу слово не выпускать пленника. И лишь в 1991 г., спустя три года после смерти Цзян Цзинго, "Молодой маршал" обрел, наконец, свободу: за давностью лет тайваньский суд отменил приговор военного трибунала. К этому времени Чжан Сюэляну исполнилось 90 лет! Он по праву может считаться политическим заключенным, отбывшим под арестом самый долгий срок в истории (почти 55 лет).

Последние 10 лет жизни Чжан Сюэлян провел в обществе супруги на Гавайских островах. Власти КНР неоднократно предлагали ему переехать на родину, гарантируя возвращение имущества, почет и уважение, однако он неизменно отвечал отказом, не желая вновь участвовать в политических играх и испытывать судьбу. "Молодой маршал" так никогда больше не ступил на землю континентального Китая, который покинул в далеком 1949 г., и не пожелал посетить родные места хотя бы на несколько дней. Новые власти Тайваня тоже предлагали ему остаться. Однако он провозгласил "нейтралитет" по отношению как к КПК, так и к Гоминьдану, и уехал в Гонолулу, где американские власти предоставили ему вид на жительство.

В последние годы жизни Чжан Сюэлян охотно давал интервью; китайские биографы на протяжении нескольких лет записывали его устные воспоминания. В них он нелицеприятно отзывался о Чан Кайши, подчеркивая, что тот "на дух его не переносил - за ненависть прежде всего к японцам, а не к коммунистам". Архив Чжан Сюэляна в настоящее время находится в Колумбийском университете; недавно к нему открыт доступ исследователям.

23 октября 2001 г. на 101-м году жизни Чжан Сюэлян скончался от воспаления легких. За несколько дней до смерти его посетил Генеральный консул КНР в Лос-Анджелесе, чтобы от имени китайского правительства "выразить свои добрые намерения и пожелания скорейшего выздоровления". В день похорон "Молодого маршала" председатель КНР Цзян Цзэминь выразил соболезнования семье покойного, назвав его "национальным героем" и "великим патриотом Китая". Свои соболезнования направил родственникам и президент Тайваня.

До последних дней жизни Чжан Сюэлян сохранял ясность ума и удивительную бодрость духа. 55 лет плена не сломили его. Выстоять помогли природное жизнелюбие и помощь близких. Многие годы он потратил на изучение древней китайской истории, приобретя в результате репутацию выдающегося специалиста по династии Мин. А еще Чжан Сюэлян писал стихи - о красоте природы, о любви, о надежде на освобождение. Вот одно из самых известных его четверостиший: "Лениво нежится под солнцем моя тень. Путь еще далек, а серебряных нитей в волосах становится все больше. Но слезы уже не так горьки, и ветер доносит запахи весны".

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. о нем: Каретина Г. С. Чжан Цзолинь и политическая борьба в Китае в 20-е годы XX в. М., 1984; ее же. Военно-политические группировки Северного Китая. (Эволюция китайского милитаризма в 20 - 30-е годы XX в.). Владивосток, 2001; Жуков В. В. Китайский милитаризм. 10 - 20-е гг. XX в. М., 1988; Захарова К. Ф. Политика Японии в Маньчжурии. 1932 - 1945. М., 1990; Мировицкая Р. А. Советский Союз в стратегии Гоминьдана (20 - 30-е годы). М., 1990; Внешняя политика Китая в 1928 - 1937 гг., в 2-х ч. М., 1992; Тихвинский С. Л. Путь Китая к объединению и независимости, 1898 - 1949: По материалам биографии Чжоу Эньлая. М., 1996; Словинский Д. Б. СССР и Китай. История дипломатических отношений. 1917 - 1937 гг. М., 2003; Аблова Н. Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае: международные и политические аспекты истории (первая половина XX в.). М., 2004; Молодяков В. Э. Россия и Япония: меч на весах. Неизвестные и забытые страницы российско-японских отношений (1929 - 1948): историческое исследование. М., 2005; Панцов А. В. Мао Цзэдун. М., 2007.

2. Каретина Г. С. Неизвестный Чжан Сюэлян. - Вестник Дальневосточного отделения РАН, 1995, N 3.

3. Фенби Дж. Генералиссимус Чан Кайши и Китай, который он потерял. М., 2006; Чжан Юн, Холлидей Дж. Неизвестный Мао. М., 2007.

4. Его отец придавал особое значение авиации и денег на нее не жалел: к середине 1920-х годов в его распоряжении имелось до 300 самолетов, включая закупленные в Германии и Италии новейшие образцы.

5. Каретина Г. С. Военно-политические группировки Северного Китая, с. 115.

6. Прохоров Д. П. "Литерное дело" маршала Чжан Цзолиня. - Независимая газета, 27.VI.2003.

7. В 1928 г., после гибели Чжан Цзолиня и победы Гоминьдана в гражданской войне, звание генералиссимуса было присвоено Чан Кайши.

8. Фенби Дж. Указ. соч., с. 241.

9. Там же.

10. ВКП(б), Коминтерн и Китай. Документы. Т. III. ВКП(б), Коминтерн и советское движение в Китае. 1927 - 1931 гг., в 2-х ч., ч. 1. М., 1999, с. 330.

11. В 2000 г. историки отечественных спецслужб Д. П. Прохоров и А. И. Колпакиди выступили с утверждением о том, что убийство было организовано советской разведкой под руководством ее резидента в Харбине Н. Э. Эйтингтона. Однако, поскольку в подтверждение этой версии они не привели каких-либо документальных свидетельств, сославшись лишь на слова покойного Д. А. Волкогонова, якобы видевшего следы этой операции в закрытых архивах, данная точка зрения представляется не более чем недоказанной гипотезой. См.: Колпакиди А., Прохоров Д. Империя ГРУ. Очерки истории российской внешней разведки, в 2-х т., т. 1. М., 2000, с. 182 - 183. Колпакиди А., Прохоров Д. Внешняя разведка России. СПб., 2001, с. 398.

12. Подробнее см.: Славинский Д. Б. Указ. соч., с. 158.

13. Глушаков П. И. Маньчжурия. Экономико-географическое описание. М., 1948, с. 60.

14. Каретина Г. С. Военно-политические группировки Северного Китая, с. 122; История Северо-Восточного Китая XVIII - XX вв., в 2-х кн., кн. 2. Владивосток, 1989, с. 40.

15. В 1927 - 1937 гг. Нанкин являлся столицей Китайской Республики.

16. Молодяков В. Э. Указ. соч., с. 41.

17. Словинский Д. Б. Указ. соч., с. 159.

18. Так, например, несмотря на то, что еще в 1927 г. на территории Китая, контролируемой Гоминьданом, были закрыты все советские дипломатические представительства, в Маньчжурии продолжали работать 8 консульств СССР.

19. См.: Каткова З. Д. Китай и державы. 1927 - 1937. М., 1995, с. 45 - 47.

20. Новейшая история Китая 1928 - 1949 гг. М., 1984, с. 7 - 8.

21. Каретина Г. С. Чжан Цзолинь и политическая борьба в Китае в 20-е годы XX в., с. 143.

22. Того Сигэнори. Воспоминания японского дипломата. М., 1996, с. 135.

23. Там же.

24. Григорьев А. М. Борьба в ВКП(б) и Коминтерне по вопросам политики в Китае (1926 - 1927 гг.). - Проблемы Дальнего Востока, 1993, N 2, с. 112.

25. Системная история международных отношений. 1918 - 2000, в 4-х т. Т. 2. Документы 1910 - 1940-х гг. М., 2003, с. 82.

26. Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925 - 1936. М., 1995, с. 164.

27. Там же, с. 167 - 168.

28. Аблова Н. Е. Указ. соч., с. 216.

29. Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. 06, оп. 14, п. 133, д. 186, л. 51 - 52.

30. Спустя 60 лет, в беседе с британским историком Дж. Холлидеем он вновь пояснил свое решение: сопротивление было бесполезным. "У нас не было ни единого шанса победить, - говорил он. - Мы могли бы только вести беспорядочную партизанскую войну ... По качеству китайскую армию и сравнивать нельзя было с японской ... Японская армия была действительно блестящей. "Непротивление" оставалось для нас единственной реальной стратегией". - Чжан Юн, Холлидей Дж. Указ. соч., с. 113.

31. Словинский Д. Б. Указ. соч., с. 206.

32. АВП РФ, ф. 08, оп. 16, п. 155, д. 43, л. 2.

33. Фенби Дж. Указ. соч., с. 333.

34. АВП РФ, ф. 0100, оп. 18, п. 186, д. 1103, л. 31.

35. Там же, оп. 17, п. 172, д. 5, л. 37.

36. Leonard R. I Flew for China. Chiang Kaishek's Personal Pilot. - Garden City, 1942, p. 21.

37. АВП РФ, ф. 0100, оп. 20, п. 186, д. 51, л. 43.

38. Там же, оп. 18, п. 184, д. 1103, л. 17.

39. Фенби Дж. Указ. соч., с. 417.

40. Коминтерн и Восток. М., 1969, с. 366.

41. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн: 1919 - 1943 гг. Документы. М., 2004, с. 736 - 739.

42. Там же, с. 739.

43. АВП РФ, ф. 0100, оп. 20, п. 186, д. 51, л. 26.

44. Чжан Юн, Холлидей Дж. Указ. соч., с. 194 - 195.

45. Крымов А. Г. (Го Шаотан). Историко-мемуарные записки китайского революционера. М., 1990, с. 289.

46. Чернявский Г. И. Дневники Г. М. Димитрова. - Новая и новейшая история, 2001, N 5, с. 52.

47. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн: 1919 - 1943 гг. Документы, с. 742.

48. ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы. Т. IV. ВКП(б), Коминтерн и советское движение в Китае. 1931 - 1937 гг., в 2-х ч., ч. 2. М., 2003, с. 1084 - 1085.

49. АВП РФ, ф. 09, оп. 25, п. 97, д. 14, л. 84.

50. Там же, л. 83.

51. ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы, т. IV, ч. 2, с. 1085 - 1086.

52. Чжан Юн, Холлидей Дж. Указ. соч., с. 198.

53. "Подельник" Чжан Сюэляна, бывший губернатор Шэньси, Ян Хучэн не захотел отдавать себя в руки Чан Кайши и спешно выехал в Европу. Однако в 1938 г. он легкомысленно решил вернуться в Китай (видимо, поддавшись на какие-то посулы), был схвачен, а в 1949 г. расстрелян.

54. ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы. Т. V. ВКП(б), Коминтерн и КПК в период антияпонской войны. 1937 - май 1943. М., 2007, с. 559.

55. Русско-китайские отношения в XX в. Документы и материалы. Т. V. Советско-китайские отношения. 1946 - февраль 1950 г. Кн. 1. 1946 - 1948 гг. М., 2005, с. 107.

56. Там же, с. 81.

57. Об этом Чан Кайши просил, например, мэр тогдашней столицы страны Чунцина Ян Шэнь и губернатор Тайваня Чжень Чэн. - РГАСПИ, ф. 495, оп. 225, д. 2767, л. 8. В феврале 1949 г. некоторые китайские газеты ошибочно сообщили об освобождении Чжан Сюэляна. Их тираж был немедленно конфискован властями. - Там же, с. 9.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.