Пожилов И. Е. Чжу Дэ

   (0 отзывов)

Saygo

30 ноября 1946 г. газета ЦК КПК "Цзефан жибао" вышла с необычной первой полосой. Читатель не нашел здесь ни привычной передовой статьи, ни краткой хроники текущих событий. Место традиционных рубрик заняли поздравительные послания руководителей партии, административных органов, вооруженных сил и общественных организаций в адрес главнокомандующего Народно-освободительной армией Китая Чжу Дэ по случаю его 60-летия. Справа вверху красовались пять больших каллиграфически начертанных иероглифов, буквально означавших "Слава народа", за подписью Мао Цзэдуна. Оценка лидером китайских коммунистов основателя вооруженных сил КПК осталась в памяти партийцев, командиров и бойцов НОАК. И все последующие юбилеи Чжу Дэ неизменным рефреном сопровождала эта высокая хвала. В приуроченной к 95-летию "великого народного маршала" статье его боевого соратника Сяо Хуа можно найти еще одно откровение Мао Цзэдуна: "Чжу Дэ и Мао Цзэдун связаны вместе, без Чжу Дэ не было бы Мао Цзэдуна"1. Столь высоких оценок от Мао не удостаивался ни один из его товарищей по партии.

1916_Zhu_De.jpg
1916 год
%E6%9C%B1%E5%BE%B7%E8%88%87%E5%A4%AB%E4%BA%BA%E9%99%B3%E7%8E%89%E7%8F%8D.jpg
1922 год
Zhu_De_1927.jpg
1927 год
Zhu_De_on_horse_back.jpg
1930-е
Chu_De2.jpg
1930-е
Zhu_De1937.jpg
1937 год, фото в газете "Известия"
1940_Zhu_De_in_Yan%27an.jpg
1940 год
Zhu_De4.jpg
1941 год

 

Сын крестьянина-арендатора из далекой провинции Сычуань Чжу Дэ получил, благодаря помощи родственников, довольно неплохое для своего положения образование, в возрасте двадцати лет стал учителем в уездной школе и зарабатывал себе на жизнь. Его педагогическая карьера, однако, оказалась непродолжительной - слишком уж затхлой и косной была атмосфера, царившая в старой китайской школе. Много заманчивее и престижнее в те предсиньхайские годы представлялась офицерская служба. Как свидетельствует автор первой биографии Чжу Дэ американская журналистка А. Смедли, не последнюю роль в перемене жизненного пути Чжу Дэ сыграла и обстановка в стране, характеризующаяся мощным подъемом патриотических настроений и политической активности всех слоев китайского общества, в первую очередь военнослужащих "новой армии"2.

 

Военное училище в г. Юньнаньфу (ныне г. Куньмин) в провинции Юньнань, куда в 1909 г. поступил Чжу Дэ, являлось одним из передовых военно-учебных заведений страны и основной конспиративной базой суньятсеновской партии "Объединенный союз" Тунмэнхуэя в Юго-Западном Китае. В училище и в 19-й пехотной дивизии, расквартированной в городе, преподавали и проходили службу впоследствии видные политические деятели Китая - Ли Гэньюань, Ли Лецзюнь, Тан Цзияо, Гу Пинчжэнь и другие3. Они приложили много усилий, чтобы воспитать из курсантов и офицеров патриотов и прогрессивно мыслящих людей. "Три народных принципа" Сунь Ятсена составляли основу их революционной агитации и пропаганды: национализм - свержение чужеземной маньчжурской Цинской династии и восстановление суверенитета китайской (ханьской) нации; народовластие - учреждение республики; народное благоденствие. Чжу Дэ полностью воспринял эти установки Сунь Ятсена и в первые же месяцы учебы вступил в Тунмэнхуэй.

 

Особую роль в идейно-мировоззренческом становлении Чжу Дэ и привитии интереса к политике сыграл командир 37-й бригады 19-й дивизии генерал Цай Э, будущий лидер "движения в защиту республики". В августе 1911 г. в эту войсковую часть Чжу Дэ был назначен командиром взвода после успешного окончания военного училища. Цай Э - кумир китайского молодого офицерства. Его доктрина "национального спасения" имела немало приверженцев в передовых кругах Китая4. Талант полководца и организатора, блестящая эрудиция и либеральные взгляды генерала сделали Чжу Дэ его искренним поклонником на всю жизнь. Он с готовностью воспринимал суждения старшего товарища и командира, тем более что его собственные политические взгляды носили зачаточный характер и основывались скорее на импульсах, нежели на неких основательных принципах. Похоже, Чжу Дэ нашел ту личность, по которой он мог моделировать собственное поведение и воспринимать поучения Цай Э как очевидное, в доказательствах не нуждающееся. Добросердечные отношения с ним Чжу Дэ поддерживал вплоть до смерти генерала в 1916 году.

 

Годы Синьхайской революции для Чжу Дэ прошли в бесконечных боях с бэйянскими милитаристами в Юньнани и Сычуани, отрядами сепаратистов в приграничье. Куньмин летом 1912 г. стал главным центром вооруженного сопротивления Юань Шикаю в его попытках реставрировать монархию в стране. Сюда перебрались тысячи сторонников республики со всех концов Китая. По признанию Чжу Дэ (а он уже командир полка), служба почти не оставляла времени для политики. Однако ему все-таки удалось познакомиться и завязать контакты с рядом видных участников революции из ближайшего окружения Сунь Ятсена, выполнить их поручения по организации агитационно-пропагандистской работы в войсках. В августе 1912 г. Чжу Дэ одним из первых в Юньнани вступает в только что созданную партию гоминьдан5.

 

Политическая деятельность Чжу Дэ в период "войны в защиту республики" становится более активной. Статус командира бригады и генеральский чин сами по себе вовлекали их обладателя в политику, поскольку влияние и авторитет любого мало-мальски серьезного деятеля в сложившейся тогда ситуации в стране определялись большей частью количеством и качеством военной силы, находившейся в его распоряжении. Немаловажным фактором повышения общественной роли Чжу Дэ в регионе, разумеется, являлось покровительство Цай Э, главы военного правительства Юго-Запада.

 

Чжу Дэ очень неохотно вспоминал, по его словам, "милитаристский" период жизни. Скупо освещается это время и его китайскими биографами. В 1916 - 1920 гг. 3-я пехотная бригада Чжу Дэ контролировала несколько уездов в провинциях Сычуань и Юньнань. По существу, комбриг являлся здесь полновластным хозяином и лично занимался всеми политическими, административными, хозяйственными и прочими вопросами. Установление порядка и спокойствия, восстановление экономики, известная либерализация общественной жизни, помощь бедноте - все это и многое другое можно отнести к заслугам "правителя Чжу Дэ". Население уездов с большой симпатией относилось к нему и в знак благодарности на свои сбережения установило в 1919 г. два памятника, надписи на которых прославляли имя и деяния Чжу Дэ, "пришедшего на помощь народу"6.

 

В этот период Чжу Дэ пытался оказать влияние на политические процессы на Юго-Западе. Борьба за власть между юньнань-гуйчжоуской и сычуаньской группировками подрывала единство Юга в его противостоянии Пекину и нередко перерастала в вооруженные конфликты. Чжу Дэ неоднократно обращался к лидерам коалиций с призывами к примирению и консолидации, предлагая свое посредничество в переговорах. Однако его миротворческая деятельность оказалась тщетной. В ходе очередной вспышки междоусобиц бригада Чжу Дэ понесла большие потери и весной 1921 г. была расформирована. В течение года Чжу Дэ возглавлял полицейское управление в г. Куньмине, после чего принял решение выйти в отставку. Мысль об уходе из армии не однажды посещала его прежде. На сей раз он колебаться больше не стал. Иллюзорные надежды и преувеличенные упования на преобразующие возможности вооруженных сил, а также политические программы военных правительств окончательно развеялись и более не удерживали его. В 1922 г. он покидает Юньнань и перебирается в Шанхай7.

 

В Шанхае Чжу Дэ прожил всего полгода, но именно здесь он определил свою дальнейшую судьбу. От предложения Сунь Ятсена возглавить часть юньнаньских войск для захвата провинции Гуандун Чжу Дэ отказался, несмотря на глубокое преклонение перед "отцом нации", так как разуверился в успехе блокирования гоминьдана с милитаристами, использовавшими знамя и лозунги национал-революционеров лишь в целях самоусиления. В Шанхае состоялась встреча Чжу Дэ с главой китайских коммунистов Чэнь Дусю. В беседах с А. Смедли Чжу Дэ объяснил этот факт в своей биографии не просто любопытством в отношении совершенно новой политической силы в стране, но якобы уже давно созревшим желанием вступить в ряды КПК, даже не имея сколько-нибудь ясного представления о программных установках партии. Победы большевиков в России, по утверждению Чжу Дэ, ему было вполне достаточно для принятия подобного решения. Отказ Чэнь Дусю иметь дело с бывшим генералом-милитаристом лишь утвердил его в правильности выбора8.

 

Вступление Чжу Дэ в коммунистическую партию состоялось чуть позднее, в Германии, куда он выехал на учебу осенью 1922 года. Один из руководителей европейской секции КПК Чжоу Эньлай проявил к видному деятелю Гоминьдана и боевому генералу повышенный интерес - не исключалась замечательная возможность продолжения в будущем его работы как в суньятсеновской партии, так и в милитаристских войсках после возвращения в Китай9.

 

До начала 1925 г. Чжу Дэ учится в Геттингенском университете на факультете философии и социологии. Учеба дается ему с большими трудностями: никак не поддавался освоению немецкий язык, и, главное, "классические общественные теории и доктрины казались ему прямо какой-то размазней". Напротив, его "просто пленяла необычайная логическая стройность" марксова учения. Потому куда с большим рвением и охотой по вечерам Чжу Дэ штудирует переведенные на китайский "марксистские учебники": "Манифест Коммунистической партии" К. Маркса и Ф. Энгельса, "Развитие социализма от утопии к науке" Ф. Энгельса, "Азбука коммунизма" Н. Бухарина. Этими произведениями познания Чжу Дэ в научном социализме, пожалуй, и ограничатся. Однако это вовсе не помешало ему сказать тогда: "После многих лет поисков я, наконец, нашел тот единственный путь, по которому Китай придет к истинной республике, построит общество без эксплуатации и угнетения. Этот путь - марксизм!"10.

 

Решения I конгресса Гоминьдана (январь 1924 г.) о реорганизации партии и создании единого национального антиимпериалистического фронта потребовали от коммунистов внести существенные коррективы в свою тактику и пропаганду. В начале 1925 г. руководство германской группы КПК направляет Чжу Дэ для работы в Берлин. Здесь Чжу Дэ принимает участие в реорганизационных мероприятиях в секции гоминьдана в Германии и вскоре избирается членом исполкома этой секции. В конце января того же года он становится основателем и главным редактором малотиражной газеты "Минсин" (орган германской секции гоминьдана), развернувшей агитацию среди китайских студентов в поддержку единого фронта, "трех политических установок Сунь Ятсена". Чжу Дэ практически самостоятельно выпускал это издание - писал статьи, занимался вопросами производства, распространением газеты в Берлине, отправкой части тиража читателям в другие города. Пропагандистская деятельность Чжу Дэ в печати способствовала усилению позиций левого крыла гоминьдана в Германии, укреплению его союза с коммунистами11.

 

Политическая активность Чжу Дэ в Германии достигла апогея в середине 1925 года. Только в июне-июле он участвовал в подготовке и проведении десяти манифестаций китайской общины в поддержку "движения 30 мая" в Китае, за что трижды арестовывался немецкой полицией и в конечном итоге был выслан из страны 12.

 

В конце июля 1925 г. Чжу Дэ выехал в Советский Союз. Поездка в СССР для продолжения учебы состоялась во многом благодаря настойчивости самого Чжу Дэ. Из его письма знакомым в Москву следует, что он собирался поехать в СССР изучать военное дело и опыт Красной армии в Коммунистическом университете трудящихся Востока еще зимой 1924 г., однако ему было отказано "из-за отсутствия в университете свободных мест". Чжу Дэ в письме сетует товарищам, что "в этом году история повторяется". "Сейчас я принял решение, - пишет он, - через пару месяцев приехать в Москву самостоятельно. Если мне разрешат поступать в Университет трудящихся Востока, буду учиться там, если нет - найду себе занятие в московской группе КПК... Мне непременно надо приехать"13.

 

О пребывании Чжу Дэ в Советском Союзе известно, что сначала он изучал военное дело в Университете трудящихся Востока, затем учился в одной из специальных школ Разведуправления РККА. Кажется вполне обоснованным замечание Хуан Чжэнься относительно того, что во время учебы в СССР на Чжу Дэ не могли не оказать влияние новаторские идеи М. В. Фрунзе о единой военной доктрине, его взгляды на характер стоявших перед советским государством военных задач, строительство Красной Армии и методы боевой подготовки войск, указания о большом значении партизанской войны в разгроме врага14. В целом поездка Чжу Дэ в СССР - многозначащий эпизод в его политической и военной карьере. Чжу Дэ получил "прощение" за свое милитаристское прошлое и был более чем удовлетворен данным фактом.

 

После возвращения в Китай в июне 1926 г. Чжу Дэ работал в Политуправлении Национально-революционной армии. По его собственным словам, он считал себя "далеко не важной фигурой", и его мнение мало интересовало руководство обеих партий. Чжу Дэ выполнял вполне конкретные поручения ЦК КПК, сводившиеся в совокупности к укреплению позиций коммунистов в гоминьдановской армии и разложению войск милитаристов. Широкий круг знакомств среди высшего командного состава НРА позволял ему действовать весьма эффективно - иных такого ранга военачальников в КПК просто не было15.

 

Переход вооруженных формирований КПК после Наньчанского восстания 1 августа 1927 г. на юг Китая освободил Чжу Дэ на некоторое время от опеки ЦК и предоставил ему практически полную свободу действий. Именно здесь, в Южной Хунани, Чжу Дэ удалось в январе 1928 г. свергнуть гоминьдановский режим и установить советскую власть, которая просуществовала несколько месяцев. Все усилия Чжу Дэ упрочить советы и расширить советский район к успеху не привели. Крестьянство слишком вяло реагировало на лозунги передела земли, не говоря уже о призывах к строительству новой государственности16.

 

В апреле 1928 г. состоялось знакомство Чжу Дэ с Мао Цзэдуном и объединение их отрядов. С этого момента начинается многолетнее сотрудничество и совместная борьба и работа двух выдающихся деятелей КПК. Представляется, что ключ к объективной оценке всей последующей военной и политической деятельности Чжу Дэ лежит в характере взаимоотношений, сложившихся между ними в первые месяцы сотрудничества под воздействием различий в видении некоторых проблем стратегии и тактики революционного движения, вопросов военного строительства. Играли роль - и во многом определяющую - привходящие, неполитические факторы. Речь идет о личностных качествах обоих руководителей, ибо по ряду черт характера, менталитета, исповедуемых моральных принципов они почти полярно противоположны. Сходство же, а именно волевой склад натуры и упорство в достижении цели, свойственные тому и другому, вносило лишь большую напряженность в их контакты. Вместе с тем, как замечает А. Смедли, в характере Чжу Дэ проявлялось "странное противоречие" - с твердостью духа и железной волей его уживалось некое "смирение" и "покорность" 17. Корни этого противоречия в присущем всякому выходцу из бедных крестьян почитании человека, стоящего в каком-либо отношении выше него. Никак не способствовала его самоутверждению и совсем недавняя карьера генерала-милитариста. Чжу Дэ ощущал превосходство Мао Цзэдуна как теоретика и политика и нередко воспринимал его позитивные идеи. Даже в периоды не самого лучшего состояния их отношений существовали некоторые, порой едва различимые доказательства взаимных симпатий. Однако солидарность с лидером в том или ином вопросе отнюдь не всегда являлась выражением постоянного единства их взглядов. Политическая общность Чжу Дэ и Мао Цзэдуна строилась скорее не на подлинном согласии, а на том, что отделяло их от тогдашних руководителей партии - приверженности тезису о крестьянстве и регулярной армии как решающей силе в китайской революции. Внешнюю сторону мифа о незыблемой сплоченности Мао Цзэдуна и его соратника составляет длительная совместная борьба в советских районах Китая. Факт примечателен, однако, не тем, что Чжу Дэ по продолжительности сотрудничества с Мао Цзэдуном сравнить ни с кем из прочих партийных лидеров нельзя. Важно то, что за эти годы Чжу Дэ не стал ни ревностным адептом некоторых доктрин и методов руководства Мао Цзэдуна, ни личным поклонником его как безусловного вождя. Чжу Дэ являлся носителем иной традиции, более осмотрительной и умеренной. Прагматизм и политическое благоразумие - пожалуй, самые характерные черты его мышления и действия. Чжу Дэ стал политиком, способным в определенных пределах и на определенных этапах проводить свой собственный курс. Что же касается истоков союза Чжу Дэ и Мао Цзэдуна, то он сложился скорее в силу обстоятельств, нежели особого стремления первого. К весне 1928 г. известность Чжу Дэ и признание в солдатских и крестьянских массах были неизмеримо выше, чем Мао Цзэдуна. Своим приходом в Цзинганшань во главе крупнейшего вооруженного формирования КПК Чжу Дэ поделился частью своего авторитета с Мао Цзэдуном, обеспечив ему тем самым возможность для реванша после исключения из кандидатов в члены временного Политбюро на ноябрьском пленуме ЦК КПК 1927 года.

 

Начиная с цзинганшаньского периода Чжу Дэ постепенно уступает Мао Цзэдуну разработку и реализацию политической линии (согласно решению партийной организации 4-го корпуса о разделении обязанностей между представителем партии и командиром соединения). Со временем он лишается сколь-нибудь эффективного способа влиять на принятие решений партпредставителем, сосредоточившим в своих руках всю полноту власти в Пограничном районе. Влияние и авторитет Мао Цзэдуна как политического руководителя среди военных и крестьян становятся неоспоримыми. В не меньшей степени это можно отнести и к Чжу Дэ, но как безусловно военному лидеру. Однако Мао Цзэдун не чувствовал в себе достаточной уверенности, имея рядом столь популярного в войсках военачальника. Поэтому подрыв авторитета Чжу Дэ как военного стратега и командира становится для Мао Цзэдуна действенным средством сохранения устойчивости собственных позиций в массах и армии. Тем не менее не найдя среди командиров корпуса адекватной в военном отношении замены Чжу Дэ и вместе с тем лично преданного ему человека (Линь Бяо был слишком молод), Мао Цзэдун обратил себе на пользу то, что, казалось бы, явно его не устраивало. Высокий престиж Чжу Дэ был интегрирован им в форму широко известного тандема "Чжу-Мао".

 

Придуманное надежно скрадывало не только существование между ними разногласий, но и позволяло Мао Цзэдуну, искусно прикрываясь им, как щитом, вести борьбу за власть в партии, в чем Чжу Дэ его не поддерживал, более того, неуклонно выступал за сохранение единства партийного руководства. Это обстоятельство также не без успеха использовалось Мао Цзэдуном в своих интересах. Спекуляции на стремлении Чжу Дэ к сплоченности руководящего ядра позволяли Мао Цзэдуну в случаях угрозы срыва своих планов или откровенных неудач вынуждать командира к возобновлению сотрудничества после его неоднократных попыток порвать с партпредставителем всякие отношения и начать действовать самостоятельно. В свою очередь, Чжу Дэ в течение продолжительного времени не терял надежды на взаимопонимание с Мао Цзэдуном и восстановление принципов коллективного руководства. Однако он постоянно медлил, шел на компромиссы и защищал свои позиции невероятно бездарно. И, таким образом, в начале 1930-х годов Чжу Дэ перестал играть ведущую роль в формулировании военно-политической стратегии и тактики - будучи связанным вмешательством Мао Цзэдуна во все аспекты оперативной деятельности и боевого управления войсками.

 

Изобретение Мао Цзэдуна - формальный дуумвират - имело еще одну немаловажную сторону. То был верно рассчитанный ход в том смысле, что Мао Цзэдун прочно связывал свое имя с военным искусством и боевой практикой КПК, а с течением времени выдвинул себя в основоположники военной науки коммунистов. Блестящая же плеяда полководцев вооруженных сил КПК, в том числе Чжу Дэ, превращалась лишь в тех, кто "обогащал и развивал" его военные идеи.

 

В западной историографии довольно широко распространено мнение о том, что истинной подоплекой конфликтных отношений между Чжу Дэ и Мао Цзэдуном в начальный период советского движения в Китае являлось не что иное, как соперничество двух лидеров в борьбе за власть. С этой точкой зрения трудно согласиться по ряду причин. Во-первых, Чжу Дэ вряд ли претендовал на роль вождя в силу своей общеизвестной скромности и высокой требовательности к себе. Отсутствие персональных амбиций и исключительная дисциплинированность служили гарантией его беспрекословного подчинения решениям партийного руководства. Во-вторых, разногласия Чжу Дэ и Мао Цзэдуна не имели характер некоего антагонизма, так как оба руководствовались соответствующими директивами ЦК - конечно, в той мере, насколько они их понимали. Наконец, Чжу Дэ, как ни занимали его политические проблемы, оставался прежде всего военачальником, руководящим боевыми действиями войск и военным строительством в советских районах. С учетом того, что рейды его частей продолжались месяцами, можно сказать, что Чжу Дэ зачастую бывал просто не в состоянии глубоко вникать в теоретические вопросы стратегии и тактики революционной борьбы.

 

В 1932 г. возобновилась совместная работа Чжу Дэ с Чжоу Эньлаем, назначенным главным политкомиссаром Красной армии вместо Мао Цзэдуна. Чжоу Эньлаю главком Чжу Дэ уступает даже непосредственное руководство войсками, на что Мао Цзэдун в общем-то никогда не претендовал. Если принять во внимание предысторию их взаимоотношений, а также опыт Чжоу Эньлая как бессменного главы военных органов ЦК КПК, то "загадку", по выражению советского военного советника О. Брауна, подобного, явно не в пользу Чжу Дэ "распределения обязанностей" можно снять, не обращаясь к излишним комментариям18. Выдающиеся организаторские способности Чжоу Эньлая, его высокий партийный статус (член Постоянного комитета Политбюро) и, что особенно важно, пиетет, который испытывал перед этим человеком Чжу Дэ, - все это вносит ясность в оценки реального положения Чжу Дэ в военно-политической иерархии КПК того времени.

 

Отдавая должное такту и субординации главкома, все же правомерно высказать некоторые сомнения в целесообразности такого рода постоянства в выборе им пусть достойной, но все-таки подчиненной роли. В то же время нельзя не согласиться и с тем, что Чжу Дэ не был деятелем авансцены, хотя его имя украшало ее всегда. Его престиж и репутация обусловливались не столько тем, что он занимал высший военный пост - председателя Реввоенсовета, главнокомандующего - а скорее его уникальным авторитетом и поддержкой среди командиров и бойцов, почитавших его как душу Красной армии. Чжу Дэ не представлял угрозы никому из соперничавших партийных лидеров, напротив, его невероятная популярность заставляла каждого из них искать в нем своего союзника. Что касается частного, то приписанные Чжоу Эньлаем себе успехи в отражении 4-го карательного похода войск Чан Кайши против опорных баз КПК, учитывая логику внутрипартийной борьбы, вовсе не умаляли вклада в эту победу Чжу Дэ, поскольку служили главной цели Чжоу Эньлая - ослабить позиции Мао Цзэдуна в армии. В целом же на завершающем этапе советского движения Чжу Дэ не занимал ведущего положения в партийно-политической элите, и можно согласиться с О. Брауном, который указывает на его "незначительную" роль в решении политических и даже военных вопросов19.

 

О взглядах Чжу Дэ на коренные общественные проблемы страны, аграрную революцию, сотрудничество КПК с другими политическими силами для отпора растущей японской агрессии, внутрипартийные споры и разногласия можно лишь догадываться, основываясь на тогдашней прессе КПК. Оценки, сделанные Чжу Дэ позднее, мало чем отличаются от стандартных высказываний Мао Цзэдуна и других лидеров партии, изобилуют обвинениями в адрес тогдашнего руководства КПК во главе с Бо Гу в догматизме, бездумном переносе на китайскую почву опыта ВКП(б).

 

На совещании руководства КПК и командования Красной армии в местечке Цзуньи в январе 1935 г., после которого в скором времени фактическим руководителем партии стал Мао Цзэдун, Чжу Дэ вместе с группой военачальников оказал ему сдержанную поддержку. Он не придавал в то время большого значения перемещениям в партийной верхушке, происшедшим на этом совещании, и не мог, конечно, предвидеть их последствий. На выбор Чжу Дэ, как представляется, в значительной мере повлияла позиция Чжоу Эньлая, который тогда предпочел Мао Цзэдуна и оставил лагерь "москвичей"20.

 

Деятельность Чжу Дэ в качестве командующего 8-й полевой армией (сформированной из войсковых частей и соединений компартии) в годы антияпонской войны можно условно разделить на два периода, несхожих по своему содержанию и продолжительности. Выделить их следовало бы не только потому, что первые три года он провел на фронте, осуществляя руководство боевыми действиями вооруженных сил КПК, а последующие - вплоть до победы над Японией - в тыловом Яньане. Май 1940 г., время возвращения Чжу Дэ в Особый район, стал рубежом двух существенно отличавшихся по степени активности и плодотворности этапов его жизни в период войны. Здесь трудно согласиться с принятым в историографии КНР объяснением, что его присутствие в Яньане потребовалось Мао Цзэдуну в связи с возросшим масштабом и сложностью стоявших перед партией задач. Причина явно подменяется поводом. В действительности важную роль в этом сыграли различия между Мао Цзэдуном и Чжу Дэ в представлениях о необходимых пределах сотрудничества КПК с гоминьданом в рамках единого антияпонского фронта, а также во взглядах на стратегию и тактику 8-й армии и партизанских формирований.

 

Эти расхождения проявились накануне вступления вооруженных сил КПК в районы боевых действий с японцами и имели место в течение по меньшей мере всего первого из отмеченных периодов. Поправки в обе позиции (персонифицированные не только Мао Цзэдуном и Чжу Дэ) вносили и ход войны, и некоторые изменения в политике Чан Кайши. Сказывалось также соотношение сил в руководящем эшелоне компартии. Как бы то ни было, к полному согласию стороны прийти не сумели. Видимо, для окончательного решения проблемы Мао Цзэдуну и понадобились иные, более действенные формы воздействия на оппонентов, нежели открытая полемика или подспудные споры. Лишь отлучение Чжу Дэ от армии, а затем обработка в горниле "чжэнфэна" (кампании по исправлению стиля работы партии) положили конец этим затянувшимся разногласиям в пользу вождя.

 

В чем же Чжу Дэ видел залог успешного противоборства с японскими агрессорами, и что из его взглядов вызывало столь ощутимое неудовлетворение Мао Цзэдуна? Центральной идеей, проходившей через выступления и высказывания Чжу Дэ начального этапа войны, являлся вопрос о необходимости создания прочного единого национального фронта сопротивления. В одной из своих речей Чжу Дэ высказал сожаление, что с оформлением такого фронта обе партии явно запоздали; будь он "образован раньше, Китай сохранил бы неприкосновенными свои людские и природные ресурсы, не потерял бы ни пяди своей территории, и сегодня мы могли быть сильными настолько, чтобы вести войну с Японией на равных". Чжу Дэ, впрочем, реально смотрел на вещи и понимал, что складыванию межпартийного оборонительного союза препятствовали факторы объективного свойства. Силы, не принимавшие единого фронта, имелись в обоих лагерях. В самой 8-й армии перед войной и в ходе нее неприятие идеи союзнических отношений с недавним "классовым врагом" имело весьма стойкие проявления. Чжу Дэ по этому поводу говорил: "Наши войска - вчерашние рабочие и крестьяне. Они не интеллектуалы, не так культурны. Их идеология - это идеология Красной армии. Как крестьяне и рабочие они ненавидят помещиков и милитаристов всю жизнь. Они знали, как действовать прежде, но сейчас им очень сложно осознать, что действовать необходимо вместе со всеми, кто желает воевать с японским империализмом"21.

 

Наиболее полным изложением взглядов Чжу Дэ на антияпонскую борьбу является его статья, опубликованная в газете "Цзефан жибао" 15 июля 1937 года. Чтобы поднять народ на войну, писал Чжу Дэ, недостаточно объяснить ему, каким путем следует идти к победе. Прежде всего требуется убедить его в том, что сопротивление имеет смысл, что отстоять независимость можно, но лишь с оружием в руках. В стране много людей, страдающих "болезнью японобоязни". Они уверены в том, что Китай не в силах противостоять колоссальной военной мощи Японии. Привлекая статистические данные по японской экономике, вооруженным силам, мобилизационным ресурсам, Чжу Дэ доказывает, что Япония не так сильна, как многим кажется. Китай обладает всеми возможностями, чтобы нанести ей поражение. Для этого надо сплотиться в монолитный фронт. Серьезных результатов в его оформлении еще явно недостаточно, что, по мнению Чжу Дэ, отчетливо осознает противник22.

 

Свои взгляды на тактику и стратегию в войне Чжу Дэ защищал на совещании Политбюро ЦК КПК, состоявшемся в уезде Лочуань (провинция Шэньси) в августе 1937 года. В отличие от Мао Цзэдуна, выступавшего за независимость войск компартии в боевой обстановке, он вместе со своим заместителем, Пэн Дэхуаем и при поддержке Чжоу Эньлая предложил организовать реальное сотрудничество с гоминьдановской армией. Вместо автономной партизанской войны, за которую ратовал Мао Цзэдун, он отстаивал тактику комбинированных операций, то есть сочетание действий регулярных соединений и партизанских отрядов во взаимодействии с войсковыми частями гоминьдановского Национального правительства23.

 

Решения лочуаньского совещания по военным вопросам были компромиссными. И на практике стратегия и тактика 8-й армии также несли на себе отпечаток двойственности. Полевое командование старалось следовать линии, которую оно отстаивало в Лочуане. Руководство партии в лице Мао Цзэдуна проводило курс на свертывание боевого взаимодействия с войсками гоминьдана и оперативной активности 8-й армии. Координацию военных действий с НРА серьезно подрывало также взаимное недоверие между партиями. Готовность командования 8-й армии к более решительным действиям на фронте зачастую не встречала ответной реакции гоминьдановских военачальников. С продвижением японских войск в глубь территории страны совместная борьба армий становится эпизодической. Вооруженные силы КПК остаются за линией фронта и приступают к организации опорных баз в тылу противника. С такими базами Чжу Дэ связывал большие надежды в войне сопротивления.

 

В октябре 1937 г. Чжу Дэ доложил Политбюро об основных принципах программы действий 8-й армии. Главным ее звеном являлось создание большого количества освобожденных районов в тылу противника по всему Северному Китаю. В эти районы будут возвращаться регулярные части после операций для пополнения и отдыха. Здесь же будут обучаться партизаны и ополченцы. Освобожденные районы станут местом расположения органов власти, хозяйственных объектов, арсеналов, школ, госпиталей и т.д. "Из этих опорных пунктов, - отмечал Чжу Дэ, - мы можем атаковать японские гарнизоны, форты, стратегически важные цели, склады боеприпасов, линии связи и железные дороги. После уничтожения таких объектов наши войска быстро уходят и наносят удар в любом другом месте. Мы будем укреплять и использовать эти базы для расширения зон действия до тех пор, пока наша оборонительная стратегия не превратится в стратегию наступательную".

 

Таким образом, Чжу Дэ рассматривал стратегию 8-й армии как курс на затяжную войну, на истощение боевых возможностей противника. Тактику, которую приняли вооруженные силы КПК в Северном Китае, он в конце 1937 г. охарактеризовал следующим образом: "Тактически мы ведем скоротечные бои на уничтожение. Поскольку в оснащении мы слабее противника, то всегда избегаем позиционных боев, но зато входим в соприкосновение с противником в комбинированной маневренно-партизанской войне для уничтожения его живой силы. Развиваем в то же время партизанскую войну, внося таким образом замешательство в ряды противника, заставляя его рассредоточиваться, терять боевой запал"24. Стратегические и тактические установки Чжу Дэ прошли проверку в ходе войны и подтвердили свою эффективность. Во многом благодаря верным принципам ведения боевых действий, отмечал Чжу Дэ, японские планы молниеносной войны потерпели крах.

 

В сентябре 1937 г. в провинции Шаньси соединения 8-й армии под командованием Чжу Дэ вступили в боевые действия в составе войск 2-й зоны НРА. Участие дивизий КПК в боях принесло первые с начала войны победы китайской армии под Пинсингуанем, Синькоу, Янмэнгуанем. Действия 8-й армии в первые месяцы войны в Северном Китае были организованы Чжу Дэ в соответствии с оперативными планами гоминьдановского командования и с учетом пожеланий командиров войсковых частей НРА.

 

8 октября 1937 г. Чжу Дэ подписал известную директиву Северокитайского подсовета Реввоенсовета ЦК КПК "О современной ситуации в войне в Северном Китае и задачах нашей армии". В ней отмечалось, в частности, что прибытие 8-й армии на фронт укрепило веру народа в победу над врагом, мобилизовало его на вооруженный отпор агрессору. В качестве одной из основных задач выдвигалось активное ведение армией маневренных действий при поддержке со стороны партизанских формирований и в тесном взаимодействии с войсками гоминьдана. В целом, это был реалистический документ. Однако в нем не был и вряд ли мог быть учтен запас прочности, изначально заложенный в доктрину единого фронта его участниками.

 

Ровно через месяц после выпуска директивы японские войска заняли г. Тайюань, один из важнейших стратегических центров Северного Китая. Под влиянием этой военной неудачи оптимистический тон документа был охарактеризован оппонентами Чжу Дэ не только как неуместный, но и глубоко ошибочный. Директива расценивалась Мао Цзэдуном как проявление нежелания "некоторых лиц" в 8-й армии "безусловно подчиняться руководству коммунистической партии", вместо этого "почитающих за честь получить назначение от гоминьдана..."25. Стремлению военачальников во главе с Чжу Дэ крепить единый фронт и вести маневренно-партизанские действия партийный лидер противопоставлял требование незамедлительно перейти к самостоятельной партизанской войне и созданию подконтрольных компартии освобожденных районов в целях самоусиления. Здесь уместно отметить, что независимые от гоминьдана действия мелких партизанских отрядов вовсе не отрицались командованием 8-й армии, но по его общему мнению, они могли быть целесообразными лишь на тактическом уровне. Не будучи сопряжена с высшими интересами государства, автономная партизанская война не имела позитивных перспектив. Как отмечалось выше, Чжу Дэ придавал большое значение и созданию освобожденных районов в тылу противника, однако их роль в войне он не рассматривал так специфически узко, как Мао Цзэдун. Такие районы, как считал он, прежде всего должны были обеспечить нарастание сопротивления японским захватчикам.

 

Дополнительную уверенность в правильности своих установок командующий почерпнул в решениях декабрьского (1937 г.) совещания Политбюро ЦК КПК, одобрившего продолжение курса на укрепление единого фронта. В специальном приказе по армии, подготовленном после совещания, Чжу Дэ ставилась задача "добиться взаимодействия и сотрудничества с местными правительствами шаньсийской администрации, общественными организациями и дружественными войсками".

 

Отдавая должное усилиям Чжу Дэ по укреплению единого фронта, нельзя не отметить, что доминирующее место идеи национального сплочения в его взглядах рассматриваемого времени отнюдь не противоречило его естественному стремлению к укреплению политического влияния КПК, росту ее военной силы. От этого единый фронт, по убеждению командарма, мог только выиграть.

 

При оценке вклада Чжу Дэ в наращивание боевого потенциала 8-й армии и организацию отпора японской агрессии представляется необходимым уточнить, каковы были реальные полномочия и возможности командующего в то время. Уже в конце 1937 г. на основе рассредоточенных соединений армии в Северном Китае стали создаваться достаточно автономные от центра опорные базы КПК. Вся военно-политическая и социально-экономическая работа на их территории направлялась местными партийными и административными органами, а также, разумеется, командованием соответствующей дивизии (военного района). Содержание этой деятельности зависело преимущественно от того, каким было отношение руководства данного района к генеральной установке ЦК партии на поддержку единого фронта, сотрудничество с гоминьданом и одновременно на осуществление политики "независимости и самостоятельности" в войне. Одним из факторов, влиявших на выбор приоритетов, являлось полевое командование 8-й армии во главе с Чжу Дэ и Пэн Дэхуаем.

 

Механизм разработки военной политики и управления боевыми действиями будет раскрыт не полностью, если не сказать о таком важном его элементе, как аппарат Реввоенсовета ЦК КПК, который параллельно штабу 8-й армии руководил регулярными и нерегулярными частями вооруженных сил компартии. Его председатель через главный штаб РВС отдавал приказы и распоряжения командирам дивизий и военных районов по самым различным вопросам, вплоть до дислокации их подразделений, минуя полевое командование 8-й армии и зачастую не согласовывая свои директивы с ним. Создав по существу личный рабочий военный орган, Мао Цзэдун тем самым получил в добавление к большому политическому влиянию довольно эффективный канал воздействия на повседневную военную деятельность в освобожденных районах. Это означало сужение сферы возможностей Чжу Дэ как командующего. При всем том, однако, постоянное пребывание командарма на фронтах давало ему и преимущества. Они выражались прежде всего в относительной независимости в принятии решений, если таковые, конечно, предварительно не регламентировались Реввоенсоветом в лице Мао Цзэдуна. Нужен ли был укреплявшемуся автократическому режиму второй руководящий центр в армии, к тому же сохранявший на деле приверженность принципам сотрудничества в едином фронте? Ответом на этот вопрос служит решение Секретариата ЦК КПК от 12 апреля 1940 г. об откомандировании Чжу Дэ с фронта для работы в Яньане.

 

Отзыв из армии в разгар войны Чжу Дэ и ряда других высших командиров объясняется не только принятием КПК курса на пассивное сопротивление японской агрессии и самоусиление. "Отставка" являлась одним из симптомов грядущих перемен в самой партии, а именно оформления ее новой идейно-политической платформы, связанного с переходом в руки Мао Цзэдуна всей полноты власти в КПК.

 

Не во всем и не всегда последовательно, но все же объективно содействуя Мао Цзэдуну на протяжении десяти лет в том, чтобы он стал вождем партии, Чжу Дэ (в отличие от некоторых других военачальников) тем не менее в самом начале 1940-х годов оказался не совсем готовым отнестись к этому как к почти свершившемуся факту. Отсюда проистекала противоречивость его высказываний и политического поведения в ходе внутрипартийной борьбы в "верхах". С другой стороны, однозначной с любой точки зрения представляется линия Мао Цзэдуна в отношении командующего. Если отстранение его от руководства войсками - лишь признак неудовольствия и неодобрения партийным лидером излишне самостоятельных действий Чжу Дэ, то основательное давление на него в ходе "чжэнфэна" - мера укрощения. Именно так, судя по всему, это и было им понято. Исключения среди военачальников и руководителей КПК в конечном итоге Чжу Дэ не составил, и к VII съезду партии уже обеспечивал единство рядов, занимаясь самокритикой и восхвалением Мао Цзэдуна и его идей. В то же время нельзя ставить Чжу Дэ в один ряд с теми, кто обосновывал и утверждал необходимость легитимации вождя в лице Мао Цзэдуна. Так, статья Чжу Дэ "КПК и революционная война" в "Цзефан жибао" по поводу 20-й годовщины партии не содержит ни указаний на важность китаизации марксизма, ни даже упоминаний имени Мао Цзэдуна. В центре внимания автора тезис о том, что на первом месте в работе компартии должны находиться военные вопросы, а "первейшая задача каждого коммуниста - учиться военному делу"26. Но годом позже на страницах той же газеты Чжу Дэ, по существу, дает урок товарищам по оружию, как следует слагать оды вождю27.

 

Вынесение разногласий в руководстве на обсуждение всей партии в 1943 г. заставило Чжу Дэ посмотреть на это, исходя из интересов единства КПК. Мао Цзэдун к тому времени уже олицетворял это единение, чему не могли не способствовать "покаяния" руководящего ядра КПК. Признала свои "ошибки" и вся военная верхушка28. Показательно, однако, что Чжу Дэ ни осенью 1943 г., ни в самом начале 1944 г. к ним еще полностью не присоединился. Факт знаменательный, если учитывать, что Чжу Дэ лучше, чем другие руководители, знал как Мао Цзэдун расправляется с оппонентами. Ясно, что он запаздывал с "раскаянием". В феврале 1944 г. Мао Цзэдун скажет, что "Чжу Дэ староват для настоящей работы"29.

 

Полное "раскаяние" Чжу Дэ проявилось во время работы VII пленума ЦК КПК 6-го созыва. Чжу Дэ вошел в состав его президиума, ставшего на время проведения пленума (в течение двух месяцев) руководящим органом партии. В прениях по проекту политического доклада будущему съезду Чжу Дэ дал высокую оценку анализу опыта китайской революции, сделанному Мао Цзэдуном, а также предложенной им программы "полного решения вопросов Китая".

 

На VII съезде КПК (1945 г.) Чжу Дэ в своих выступлениях и докладе по военному вопросу подтвердил полную солидарность с идейно-политическими установками Мао Цзэдуна и, перечисляя заслуги вождя, показал себя его верным сторонником. Он приписал ему все успехи партии в антияпонской войне (достигнутые "благодаря мудрому руководству Мао Цзэдуна в военной стратегии, политике, экономике"), ведущую роль в строительстве вооруженных сил (Мао Цзэдун "создал никогда не имевшуюся в Китае народную армию"), указал на необходимость всегда следовать идеям лидера ("учиться у товарища Мао Цзэдуна, учиться его отваге, учиться его мудрости") и т.д. Носивший явный отпечаток доклада съезду, сделанного Мао Цзэдуном, военный доклад Чжу Дэ не мог претендовать на самостоятельность анализа боевого опыта партии и постановки ближайших задач. Единственным существенным оригинальным положением в нем оказалось утверждение неизбежности перехода вооруженных сил КПК к маневренной войне и усилению их регулярных соединений в связи с предстоящим наступлением союзников против Японии30.

 

Однако отдав должное ритуалу поклонения вождю, Чжу Дэ на съезде все еще не предстает до конца последовательным приверженцем его идей и практической политики. Он не посчитал, в частности, достойным упоминания в своем докладе и выступлениях кампании по упорядочению стиля работы партии, избежал оценок тех течений и групп, которые подверглись в ее ходе критике и осуждению. Впрочем, даже такого рода лояльность Чжу Дэ была высоко оценена Мао Цзэдуном. На I пленуме ЦК КПК 7-го созыва он был избран членом Политбюро и секретарем ЦК31.

 

Деятельность Чжу Дэ после поражения Японии и в начале гражданской войны с гоминьданом определялась главным образом его статусом секретаря ЦК, а не высшего военачальника, тем более, что формально поста главнокомандующего в войсках КПК не было до лета 1947 года. Учитывая распределение ролей в высшем партийно-государственном эшелоне КНР, можно предположить, что отход Чжу Дэ от руководящей деятельности в вооруженных силах был предопределен еще тогда. Преклонный возраст Чжу Дэ, видимо, был решающей причиной, но не единственной. Среди других - неизбывное желание Мао Цзэдуна видеть на посту главкома более "эластичного" руководителя.

 

В работу Секретариата ЦК Чжу Дэ включился осенью 1945 г., в то время, когда Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай вели переговоры с Чан Кайши в Чунцине. Примечательно, что именно тогда Чжу Дэ, проявив незаурядную политическую интуицию, предложил идею, во многом обусловившую исход гражданской войны. В сентябре 1945 г. ЦК, признав аргументы Чжу Дэ убедительными, принимает новый стратегический курс "развертывания на север, обороны на юг". 100-тысячная войсковая группировка и 10 тысяч кадровых работников, подготовленные к переброске в Южный Китай, по настоянию Чжу Дэ, были отправлены в Маньчжурию для создания там военно-политической и экономической базы партии в войне с гоминьданом32.

 

На заключительном этапе войны Чжу Дэ вновь возвращается к командованию войсками Народно-освободительной армии Китая. Под его руководством были спланированы и победоносно осуществлены крупнейшие наступательные операции - Ляошэньская, Хуайхайская, Бэйпин-Тяньцзиньская; успешно проведено форсирование р.Янцзы; освобождены важнейшие города Центрально-Южного Китая (Нанкин, Шанхай, Ухань).

 

В сентябре-октябре 1949 г. Чжу Дэ вместе с Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и Лю Шаоци руководил подготовкой и работой 1-й сессии Народного политического консультативного совета Китайской Народной Республики. О том, сколь велика была популярность Чжу Дэ в различных общественных кругах страны, свидетельствует его избрание на пост первого заместителя председателя Центрального народного правительственного совета Китая и утверждение в должности главнокомандующего НОАК.

 

После провозглашения КНР Чжу Дэ в течение пяти лет занимается строительством современной армии, ее техническим перевооружением, созданием новых видов вооруженных сил родов войск, подготовкой профессиональных военных кадров. В 1954 г. на 1-й сессии Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) - довольно неожиданно для наблюдателей - Чжу Дэ избирается заместителем председателя КНР и таким образом отходит от непосредственного командования вооруженными силами, с которыми была связана вся его сознательная жизнь. С уходом Мао Цзэдуна в 1959 г. с поста главы государства Чжу Дэ становится председателем Постоянного комитета ВСНП. Эту должность он занимал вплоть до самой кончины.

 

Благожелательность и чувство справедливости - эти качества всегда делали Чжу Дэ весьма привлекательным, но немало вредили ему как политику, обреченному действовать в соответствии с созданными Председателем "правилами игры". Знаменательным обстоятельством в этой связи является поездка Чжу Дэ во главе делегации КПК на XX съезд КПСС. Во время "культурной революции" Чжоу Эньлай в одном из выступлений перед хунвэйбинами осудил его за то, что тот в Москве согласился с Н. С. Хрущевым в вопросе о необходимости критиковать культ личности И. В. Сталина. В то же время, по словам Чжоу Эньлая, Дэн Сяопин (один из членов делегации) поступил "правильно", поскольку советовал Чжу Дэ, прежде чем давать согласие, обсудить проблему с Мао Цзэдуном 33. Поступок Чжу Дэ по сути был ничем иным как косвенной формой неодобрения нараставшей автократичности режима Мао Цзэдуна и его непомерных претензий на величие. Спустя несколько месяцев (после 11-летнего перерыва) прошел очередной, VIII съезд КПК, который изъял из нового Устава партии всякое упоминание об идеях Мао Цзэдуна, а Дэн Сяопин в своем докладе был вынужден признать, что "культ личности... не мог не найти некоторого отражения в нашей партийной и общественной жизни". Доминирующим началом в выступлении на съезде Чжу Дэ была неоднократно подчеркнутая им мысль о безусловной необходимости соблюдения всеми членами партии принципов демократического централизма и коллективного руководства34.

 

Не занял Чжу Дэ позицию выжидательного молчания и в ходе "большого скачка" и коммунизации деревни. В многочисленных беседах с руководителями местных партийных организаций, в докладах ЦК о результатах своих инспекционных поездок в различные провинции страны он критикует стратегию форсированного продвижения к коммунизму, питание из "большого котла", уравниловку, военизацию жизни "народных коммун", настойчиво, почти назойливо напоминая о "частнособственнической привычке" китайского крестьянина, бороться с которой является равносильным "разрушению деревни" и народного хозяйства в целом.

 

23 июля 1959 г. на расширенном совещании Политбюро ЦК КПК в Лушане, когда Мао Цзэдун подверг жесточайшему остракизму министра обороны Пэн Дэхуая за его письмо с критикой экономической политики государства, Чжу Дэ выступил на собрании одной из партийных групп ЦК, открыто заявив: "Позиция главкома Пэна хорошая. Я верю, что он искренен". На последовавшем заседании Постоянного комитета Политбюро Мао Цзэдун выразил по этому поводу свое крайнее возмущение35. Критика Чжу Дэ имела продолжение на заседаниях Военного совета ЦК КПК в августе-сентябре 1959 г., в чем особенно усердствовал Линь Бяо, назвавший его "карьеристом, стремящимся стать вождем"36. 26 сентября 1959 г. решением Политбюро Чжу Дэ лишился поста заместителя председателя Военного совета.

 

Несмотря на то, что Чжу Дэ не входил ни в одну из неформальных группировок в партии и в НОАК и никогда (со времени гутяньской партийной конференции 1929 г.) не высказывал критических замечаний в отношении лично Мао Цзэдуна, в годы "культурной революции" он был подвергнут нападкам и огульным обвинениям в самых различных преступлениях против партии и ее вождя. По "Приказу N 1", отданному Линь Бяо 17 октября 1969 г., Чжу Дэ был отправлен в ссылку в г. Цунхуа (провинция Гуандун), где под надзором пробыл до июля 1970 года.

 

Кампания против Чжу Дэ была развернута в хунвэйбиновской печати сразу после рабочего совещания ЦК КПК в октябре 1966 г., на котором он выступил с отповедью Цзян Цин, заявив, что она "не имеет никакого права не только выступать на совещании ЦК, но и присутствовать на нем". В перечне "грехов" маршала, пожалуй, на первом месте стояли его призывы учиться у Советской Армии, с которыми он обращался к личному составу НОАК в 1950-е годы. С осуждением констатировалось, что Чжу Дэ не допускал мысли о возможности войны между КНР и СССР. Нажим на него, однако, оказался практически безрезультатным. Чжу Дэ не мог открыто защищать свои позиции в отношении Советского Союза и его народа, в то же время до конца своей жизни он не запятнал себя враждебными СССР выпадами37.

 

Мао Цзэдун, не мешая травле Чжу Дэ, внешне отмежевывался от нее, полагая, что кампания критики скомпрометирует его как партийного и государственного руководителя, вынудит "раскаяться" и заняться самооправданием и самокритикой. Если с лидерами влиятельных группировок в партии и армии он нередко заигрывал, то с Чжу Дэ вел себя иначе, стремясь заставить его замолчать при обсуждении текущих политических проблем и не участвовать во внутрипартийной борьбе - слишком высок был авторитет Чжу Дэ в КПК и народе, потому нейтрализвать его просто не представлялось возможным.

 

Независимо от предполагаемых расчетов и намерений Председателя, в отличие от ряда "старых маршалов", Чжу Дэ действительно проявил минимум активности во фракционных столкновениях и политических комбинациях коллег, в частности Сюй Сянцяня, Не Жунчжэня, Е Цзяньина, нередко действовавших в то смутное время, исходя в первую очередь из личных либо групповых интересов и в результате позволивших "штабу Мао Цзэдуна" отстранить от власти и репрессировать многих партийных, государственных руководителей и высокопоставленных военачальников. Чжу Дэ был уверен в себе и в своих заслугах. "Чтобы свергнуть меня, - говорил он, - надо свергнуть коммунистическую партию, другого способа нет"38.

 

Все попытки Цзян Цин и ее окружения уничтожить "старого негодяя" оказались тщетными. Чжу Дэ скончался несломленным 6 июля 1976 г. на девяностом году жизни39, оставаясь до последнего дня на посту одного из высших руководителей КПК и председателя Постоянного комитета ВСНП. "Наш главнокомандующий" - так называли полководца люди в течение долгих десятилетий его жизни и борьбы.

 

Примечания

 

1. Цзефан жибао, 30.XI.1946; Гуанмин жибао, 10.XI.1981.
2. SMEDLEY A. The Great Road: The Life and Times of Chu Teh. N.Y. 1956, p. 80 - 81.
3. Материалы по Синьхайской революции в Юньнани (на кит. яз.). Куньмин. 1981, с. 10 - 15.
4. Цай Э (1882 - 1916), формально не являясь членом Тунмэнхуэя, был признанным лидером антимонархической оппозиции в провинции Юньнань. В начале 1900-х годах сблизился с руководителями левого крыла движения за реформы Тань Сытуном и Тан Цайчаном. В 1900 г. участвовал в вооруженном восстании в г. Ухань. Как активный функционер Прогрессивной партии Китая поддерживал тесные контакты с ее основателем Лян Цичао и другими известными политиками страны. Образование, в том числе военное, получил в Японии; ЧЖУ ДЭ. Воспоминания о Синьхае (на кит. яз.). - Цзефан жибао, 10.Х.1942.
5. У БАОЧЖАН. Тов. Чжу Дэ в Юньнани (на кит. яз.). - Куньмин шиюань сюэбао, 1996, N 1, с. 38 - 42.
6. Исторические материалы по милитаризму в Сычуани (на кит. яз.). Т.1. Чэнду. 1985, с. 320- 325; ЧЭНЬ СЫ ЮАНЬ. Два памятника справедливому правлению Чжу Дэ в ранний период. - Вэньу тяньди, 1982, N 2, с. 4 - 5.
7. Исторические материалы по милитаризму в Сычуани, с. 340 - 346; Биография Чжу Дэ (на кит. яз.). Пекин. 1993, с. 39 - 42.
8. СЯО КЭ. Слава народа. - Жэньминь жибао, 28.VH.1978; SMEDLEY A. Op. cit., p. 150.
9. ЮЙ СИНМАО. Кто дал Чжу Дэ рекомендацию для вступления в партию? - Данши яньцзю, 1982, N 6, с. 70.
10. SMEDLEY A. Op. cit., р. 159 - 160; ШЭНЬ СЮЭМИН. Жизнь тов. Чжу Дэ как читателя. - Чжунго сяньдайши, 1986, N I, с. 163.
11. Избранные произведения Чжу Дэ (на кит. яз.). Пекин. 1983, с. 386; Памяти Чжу Дэ (на кит. яз.). Пекин. 1986, с. 25.
12. SMEDLEY A. Op. cit., p. 157; Исторические материалы по движению "Упорно работать и учиться" (на кит. яз.). Т. 3. Пекин. 1981, с. 462.
13. Вечно живое наследие маршала Чжу Дэ (на кит. яз.). Шанхай. 1986, с. 23 - 24.
14. ХУАН ЧЖЭНЬСЯ. Военные деятели КПК (на кит. яз.). Сянган. 1968, с. 88; ЮРЬЕВ М. Ф. Вооруженные силы КПК в освободительной борьбе китайского народа (20 - 40-е годы)- М. 1983, с. 74 - 75.
15. ХУ ИМА. Наш главнокомандующий (на кит. яз.). Чанша. 1980, с. 57 - 70.
16. Избранные произведения Чжу Дэ, с. 395.
17. SMEDLEY A. Op. cit, p. 226 - 227.
18. БРАУН О. Китайские записки. 1932 - 1939. М. 1974, с. 74.
19. Там же, с. 81.
20. TEIWES F. The Formation of the Maoist Leadership: From the Return of Wang Ming to the 7-th Party Congress. Lnd. 1994, p. 59 - 64.
21. Вечно живое наследие маршала Чжу Дэ, с. 80, 99.
22. Цзефан жибао, 15.V1I.1937.
23. Китай в период войны против японской агрессии. М. 1988, с. 37 - 38.
24. Избранные произведения Чжу Дэ, с. 39, 45.
25. МАО ЦЗЭДУН. Избранные произведения (на кит. яз.). Т. 2. Пекин. 1969, с. 74.
26. Цзефан жибао, 1.VII.1941.
27. ЧЖУ ДЭ. К 21-й годовщине партии. - Цзефан жибао, 1.VII.1942.
28. Некоторые западные исследователи считают, что военачальники являлись наиболее твердыми сторонниками Мао Цзэдуна и первыми начали публично восхвалять лидера КПК и его идеи - на целый год раньше, чем такое прославление стало обычным явлением среди высокопоставленных партийцев. Как наиболее веское подтверждение тому приводится факт первой (1944 г.) публикации собрания сочинений Мао Цзэдуна в военном округе Шаньси-Чахар-Хэбэй по инициативе его командующего Не Жунчжэня. См.: TEIWES F. Op. cit.; The Rise to Power of the Chinese Communist Party. Armonk. 1996.
29. ВЛАДИМИРОВ П. П. Особый район Китая. 1942 - 1945. М. 1973, с. 261.
30. ЧЖУ ДЭ. О фронтах освобожденных районов (на кит. яз.). - Цзефан жибао, 9.V.1945.
31. Членом ЦК и Политбюро Чжу Дэ впервые был избран в 1934 г. С 1945 по 1956 г. являлся секретарем ЦК, с 1956 по 1966 г. занимал пост заместителя председателя ЦК КПК. С 1956 по 1969 г. и в 1973 - 1976 гг. - член Постоянного комитета Политбюро.
32. ЛЯО ГАЙЛУН. К 100-летию Чжу Дэ (на кит. яз.). - Данши тунсюнь. 1986, N 12, с. 7 - 11.
33. ГАЛЕНОВИЧ Ю. М. Из истории политической борьбы в КПК (1966 - 1969 гг.). М. 1988, с. 111.
34. Материалы VIII Всекитайского съезда Коммунистической партии Китая (15 - 27 сентября 1956 года). М.1956, с. 98, 168 - 173.
35. Биография Чжу Дэ, с. 695.
36. КАН КЭЦИН. Вспоминая эпизоды из жизни Чжу Дэ (на кит. яз.). - Ляован, 1984, N 6, с. 22 - 23.
37. ГАЛЕНОВИЧ Ю. М. Ук. соч, с. 60.
38. Китай: история в лицах и событиях. М. 1991, с. 103.
39. Когда Хуа Гофэн доложил Мао Цзэдуну о смерти Чжу Дэ, тот отреагировал на сообщение вопросом: "Чем болел Чжу Дэ? Почему так скоро...". Биография Чжу Дэ, с. 740.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.