Борисовский Б. Е. Тайная война во времена Алой и Белой Роз и первых Тюдоров

   (0 отзывов)

Saygo

Борисовский Б. Е. Тайная война во времена Алой и Белой Роз и первых Тюдоров // Вопросы истории. - 1969. - № 9. - C. 142-158.

В канун английского Возрождения, замыкая классическое средневековье, разразилась война Алой и Белой роз, мрачная "готическая" эпопея, как ее позднее назвал Вальтер Скотт1. Так именуют растянувшуюся на три десятилетия междоусобицу между двумя ветвями королевского дома - Ланкастерами и Йорками в борьбе за королевский престол (1455 - 1485 гг.). Английские бароны, для которых после окончания Столетней войны исчезла возможность с помощью грабежа во Франции приумножать свои доходы, рьяно включились в эту борьбу. То было время нового разгула, своеволия и беззакония феодальной аристократии. Победившие овладевали поместьями побежденных и, что не менее важно, получали возможность благодаря близости к короне обогащаться за счет налогов и других поборов с населения. Самое ослабление королевской власти усиливало междоусобную войну2; престол несколько раз переходил из рук в руки, что сопровождалось убийствами побежденных "изменников". Враг централизации - старая феодальная знать истребила сама себя в этой ожесточенной схватке.

А средние и мелкие помещики, горожане, зажиточные крестьяне, хозяйство которых страдало от междоусобных войн, были заинтересованы в сильной королевской власти, надеясь, что она наведет порядок в стране. Первоначально успех был на стороне Йорков. Герцог Ричард Йоркский сумел добиться объявления его наследником престола при бездетном тогда Генрихе VI. В 1455 г. началась открыто война Роз, названная так по наличию алой розы в гербе рода Ланкастеров и белой - у Йорков. В битве при Сент-Олбансе королевское войско было разбито, а Генрих VI попал в плен. Ричард Йоркский стал протектором королевства и снова наследником престола. Однако вскоре власть захватила от имени короля жена Генриха VI Маргарита Анжуйская. Ричард Невил (граф Уорвик) нанес новое поражение Ланкастерам. Генрих VI был опять захвачен в плен, но в конце того же года чаша весов снова склонилась в пользу Ланкастеров. Герцог Йоркский потерпел поражение и был казнен. Короля освободили из лондонского Тауэра - тюрьмы государственных преступников, но ненадолго. Главой йоркистов стал старший сын Ричарда Йоркского, Эдуард, и его братья: Ричард, получивший позднее титул герцога Глостерского, и Джордж, в будущем герцог Кларенс. Наибольшую поддержку оказывала Йоркской партии могущественная семья Невилей. Ричарда Невила современники даже прозвали "созидателем королей". Новая армия йоркистов в марте 1461 г. разгромила войско Ланкастеров. Маргарита и Генрих VI бежали в Шотландию, а победитель был коронован под именем Эдуарда IV. Через несколько лет Генрих еще раз был захвачен в плен и опять водворен в Тауэр.

Секретная служба английских королей получила в годы войны Алой и Белой роз невиданное развитие. Как правило, партия, потерпевшая поражение, находила поддержку за рубежом - во Франции, Бургундии, Испании. По династическим или другим соображениям иностранные государства помогали побежденным собраться с силами, навербовать новые войска и, высадившись в Англии, снова попытать счастья в борьбе за престол. Поэтому создание сети агентов за границей стало для английского правительства (все равно, при королях из Ланкастерской или Йоркской династии) одним из важных вопросов. Борьба между Ланкастерами и Йорками сопровождалась при Эдуарде IV резкими столкновениями внутри победившей Йоркской партии. Секретная служба Эдуарда просмотрела "измену" графа Уорвика, который выступал против брака короля с Елизаветой Грей (урожденной Вудвил), вдовой одного из погибших дворян ланкастерской партии. В результате Уорвик, заключив союз с братом короля герцогом Кларенсом, занял столицу. Эдуард спасся бегством, а победители стали править от имени потерявшего рассудок короля Ланкастерской династии Генриха VI. Через несколько месяцев, в апреле 1471 г., Эдуарду удалось возвратиться на престол. Уорвик и его брат были убиты в сражении. Джордж Кларенс помирился с Эдуардом, но тот не доверял ему и вскоре приказал бросить его в Тауэр. Тогда Маргарита Анжуйская и ее сын Эдуард вновь собрали своих сторонников, однако в битве при Тьюксбери были разгромлены армией Эдуарда IV. Захваченный в плен принц Эдуард был казнен, а его мать заключена в Тауэр. Генрих VI, освобожденный было из темницы Уорвиком, снова стал узником мрачной тюрьмы и в конце концов был там убит по приказу Эдуарда IV. В Тауэре погиб и герцог Кларенс; ходили слухи, что его утопили в бочке с вином.

"...Ужасное и жалкое убийство"

После смерти Эдуарда IV (1483 г.) королем был провозглашен его сын, малолетний Эдуард V, а регентом стал брат Ричард, герцог Глостерский (печально знаменитый Ричард III). Коварный и зловещий убийца, устранявший одного за другим своих родственников, стоявших на его пути к трону, таким он предстает в исторических трагедиях Шекспира ("Генрих VI", "Ричард III"), на века закрепивших за ним мрачную, обагренную кровью известность. Считалось, что именно по наущению Ричарда был убит в Тауэре Генрих VI и казнен принц Эдуард, что по приказу Глостера умертвили его брата Джорджа, герцога Кларенса. Этот хромой и уродливый человек шел к трону, не останавливаясь ни перед какими преступлениями. Прежде всего, Ричард поспешил расправиться с родственниками королевы Вудвилами, которые могли оспаривать у него влияние на Эдуарда V. Брат королевы Елизаветы Энтони Вудвил (герцог Риверс), лорд Грей (сын Елизаветы от первого брака) и другие вельможи были схвачены и переданы в руки палача. Еще до этого Ричард женился на Анне Уорвик, дочери убитого им (или при его соучастии) графа Уорвика и невесты (у Шекспира - жены) принца Эдуарда, сына Генриха VI. Сцена обольщения Глостером Анны у гроба короля Генриха VI принадлежит к числу наиболее известных мест в трагедиях гениального драматурга. В ней Шекспиру удалось показать всю силу безграничного вероломства и изворотливости герцога Глостерского, сумевшего привлечь на свою сторону женщину, ненавидевшую его до глубины души за преследования и убийства ее близких. Ричард предстает в этой сцене не просто убийцей и злодеем, но и человеком выдающегося ума и огромных способностей, служащих ему, чтобы творить зло. Все свои жестокие дела, говорит Ричард, он совершил из-за любви к ней, к леди Анне. Страстными речами, как сетями, он опутывает свою жертву, заверениями в безграничной любви обезоруживает взрывы ее ненависти и отчаяния и добивается согласия на брак. При этом Ричард нисколько не любит Анну: женитьба на ней ещё один шаг в сложной политической игре. После ухода Анны Ричард сам останавливается в изумлении перед своим искусством:

"Как! Я, убивший мужа и отца,

Я ею овладел в час горшей злобы,

Когда здесь, задыхаясь от проклятий,

Она рыдала над истцом кровавым!

Против меня был бог, и суд, и совесть,

И не было друзей, чтоб мне помочь.

Один лишь дьявол да притворный вид"3.

Некоторые критики упрекали Шекспира за психологическое неправдоподобие этой сцены. Но все дело в том, что Анна действительно согласилась стать женой Ричарда! Она, правда, пробыла ею недолго, скончавшись при довольно подозрительных обстоятельствах. К тому времени Ричарду Анна была уже не нужна и даже мешала осуществлению его дальнейших планов... Ловко расправившись с родными королевы, Ричард Глостерский решился на следующий шаг. По его наущению брак Эдуарда IV с Елизаветой Вудвил был объявлен незаконным, поскольку Эдуард был еще до этого помолвлен с двумя невестами, в том числе с дочерью Людовика XI Французского. Эдуард V как "незаконный" сын был лишен престола и вместе со своим младшим братом Ричардом посажен в Тауэр. Обоих мальчиков после этого видели лишь несколько раз, и об их дальнейшей судьбе долго ничего не было известно. Однако уже тогда ходили слухи об убийстве принцев. Убийство детей считалось особо тяжким преступлением и по тем временам. В шекспировской хронике, когда Ричард предлагал осуществить это убийство герцогу Бэкингему, даже верный приспешник кровавого короля отшатнулся в ужасе. Правда, за палачом дело не стало: Ричарду представили сэра Джеймса Тирела, который в надежде на милости монарха согласился исполнить его черный замысел. Слуги Тирела Дайтон и Форрест, по словам их хозяина, "два стервеца, два кровожадных пса", задушили принцев в их темнице. Ричард упрямо шел к своей цели. Он решился жениться на дочери королевы Елизаветы, сестре убитых им принцев, чтобы укрепить свое положение и, главное, не допустить, чтобы принцесса вышла замуж за Генриха Тюдора, претендента на престол от ланкастерской партии, который готовился во Франции к высадке на Британские острова и пытался привлечь на свою сторону всех недовольных Ричардом из рядов йоркистов. У Шекспира здесь следует потрясающая воображение зрителя сцена переговоров между Елизаветой и Ричардом, убеждавшим ее отдать дочь за него, убийцу ее сыновей и брата. Однако час мщения уже близок, судьба неумолима... Шекспир не рассказывает, как король пытался отсрочить этот роковой час и устранить нависшую угрозу со стороны Генриха Тюдора. Агенты Ричарда держали под наблюдением каждый шаг Генриха. Они не раз предпринимали попытки похитить его и увезти в Англию. Однако, переезжая с места на место по Бретани и другим областям континента, Генрих не только умел обходить ловушки, создаваемые для него шпионами Ричарда, но и организовал свою секретную службу, успешно соперничавшую с разведкой Ричарда. В августе 1485 г. Генрих высадился со своими сторонниками у себя на родине, в Уэллсе, и двинулся навстречу спешно собранной королевской армии. 22 августа в битве при Босворте Ричард потерпел полное поражение и был убит. Сражение было выиграно в большей степени опять-таки благодаря усилиям тайных агентов Генриха, сумевших договориться с одним из главных военачальников Ричарда, Уильямом Стенли, и его братом Томасом. Три тысячи тяжеловооруженных всадников, составлявших отряд Стенли, в разгар сражения неожиданно перешли на сторону неприятеля, что решило исход битвы. Такова вкратце история заключительной стадии войны Алой и Белой роз, при изложении которой (за исключением некоторых фактов, специально относящихся к нашей теме) мы следовали за шекспировской трагедией "Ричард III". Основная канва событий, о которых повествуется в этой трагедии, соответствует действительности. Иной вопрос, какова должна быть оценка самого Ричарда, какова степень ответственности, которую он несет за инкриминируемые ему преступления.

Шекспир писал более чем через столетие после событий, о которых идет речь в исторической трагедии "Ричард III". В течение всего этого века престол находился в руках победителя Ричарда Генриха VII Тюдора и его потомков. Во время написания драмы трон занимала внучка Генриха VII королева Елизавета I, и это в известной мере предопределяло отношение любого писателя той эпохи к фигуре Ричарда III, от которого Англию "спас" основатель династии Тюдоров. Все источники, которыми мог пользоваться молодой Шекспир при создании своей драмы, исходили из той же схемы: злодей Ричард III и "спаситель" страны от его тирании Генрих Тюдор Мы знаем эти источники: хроника Холиншеда, которой пользовался Шекспир и которая, в свою очередь, основывалась при освещении последнего периода войны Роз на изданной в середине XVI в. работе Холла, а особенно на биографии Ричарда III, написанной автором знаменитой "Утопии" Томасом Мором. Эту биографию Мор писал в 1513 г. и во многом основывался на рассказах архиепископа Мортона, активного участника войны Роз, одно время руководителя разведки Генриха VII. Участник свержения Ричарда III, Мортон рисовал его в самых черных красках. Томас Мор, воспроизведя версию архиепископа в своем жизнеописании Ричарда III, явно преследовал определенную цель - обличение королевского произвола, жестокости и деспотизма, которое возможно было сделать на примере такого официально признанного злодеем короля, как Ричард III. Другие историки эпохи Тюдоров, писавшие о войне Роз, особенно приглашенный Генрихом VII гуманист Полидор Вергил, историограф короля, столь же пристрастны в освещении истории Ричарда III.

Поэтому для восстановления подлинной картины ученым пришлось обратиться прежде всего к документам, относящимся ко времени правления Ричарда, изданным при нем законам, королевским распоряжениям и другим подобным материалам и к донесениям иностранных дипломатов, чтобы по возможности проверить все сообщения историков, писавших в тюдоровскую эпоху, и ни в чем существенном не полагаясь только на их сведения". Так же надлежало поступить, в частности, с рассмотрением вопроса о главном преступлении, вменявшемся Ричарду, - убийстве его племянников. В остальных убийствах периода правления Эдуарда IV Ричард, вероятно, участвовал, хотя это трудно, доказуемо. Можно предположить, что он выступал в роли соучастника. А казнь противников была в те времена обычной мерой, к которой прибегали и предшественники и преемники Ричарда на троне английских королей. Нуждается же в разборе именно вопрос об убийстве принцев, который ряд исследователей называет "самым известным детективом" в истории Англии и который тесно переплетен с событиями тайной войны конца XV века.

Признание Джеймса Тирела

Как это ни покажется удивительным, однако версия об убийстве Ричардом его племянников, рассказанная не только Шекспиром, но повторявшаяся на протяжении столетий в сотнях и тысячах исторических книг, не имеет никаких документальных подтверждений. Конечно, участники тайного убийства, заботясь о своих интересах, по логике вещей не должны были оставлять такие следы, которые можно было бы счесть за безусловные доказательства. Трудно предполагать, чтобы Ричард отдавал письменные распоряжения об убийстве принцев, а исполнители представляли ему верноподданнические отчеты о свершенном преступлении. А если и оказались какие-то письменные свидетельства, восходившие ко времени убийства и к непосредственным его участникам, то у них было очень мало шансов осесть в государственных и частных архивах. Является фактом, что никто не видел сыновей Эдуарда IV, заключенных в Тауэр летом 1483 г., после весны следующего, 1484 года. По слухам, они были убиты еще предшествующей осенью, хотя это никем не доказано. Запретить кого-либо допускать к принцам Ричард мог вовсе не только для того, чтобы незаметно убить племянников. Он мог опасаться, что среди бывших слуг Эдуарда V и его брата находятся агенты Вудвилов, стремившихся вырвать принцев из рук нового короля. Если же принцы действительно были мертвы к тому времени, то убить их могли только по приказанию одного из двух лиц (или совместному), а именно: Ричарда III и его ближайшего советника Генри Стаффорда, герцога Бэкингема (до того, как последний поднял в октябре 1483 г. мятеж против Ричарда, был разбит и обезглавлен 2 ноября на рыночной площади в Солсбери). Если, однако, принцы были убиты не до весны 1484 г., а позднее, загадка допускает и другие решения...

Слухи о смерти принцев передает современник итальянец Манчини, уехавший из Англии летом 1483 г. и составлявший свои заметки в декабре того же года. Однако он оговаривается, что это лишь слух и что ему неизвестно, как были умерщвлены Эдуард V и его брат, если они действительно погибли в Тауэре. Как отмечается в составленной примерно через два десятилетия "Большой хронике", известия о смерти принцев широко распространились весной 1484 года. Слухи эти, возможно, имели основания, но могли ходить и безотносительно к тому, были живы или мертвы принцы, скрытые в каземате Тауэра. Дело в том, что свержение короля с престола почти всегда сопровождалось последующим убийством. Такова была судьба Эдуарда II и Ричарда II (XIV в.), Генриха VI, ряда лиц королевской крови, которые могли стать соперниками монарха и были казнены по приказу Эдуарда IV, а впоследствии Тюдоров - Генриха VII и его сына Генриха VIII. Хотя "опыт" этих последних и не мог быть еще известен и 1484 г., но и других примеров было вполне достаточно, чтобы послужить почвой для молвы, тем более что говорить об убийстве принцев было в интересах многочисленных противников. Ричарда III. В январе 1484 г. об убийстве принцев заявил на собрании французских Генеральных штатов в Туре канцлер Франции Гильом де Рошфор. Ничего не известно об источниках, на которых он основывал свое заявление. Однако можно догадаться: стараниями исследователей доказано, что канцлер был связан с Манчини и, вероятнее всего, говорил с его слов, тем более что отношения французского двора с Ричардом III были очень напряженными и Рошфору было выгодно повторить слух, порочивший репутацию английского короля. Хроники, составленные в. первые годы царствования Генриха VII, ничего не прибавляют к уже известному, хотя к написанию одной из них имел отношение Джон Рассел, канцлер в правительстве Ричарда. В этой последней лишь подчеркивается, что слух об убийстве принцев намеренно распространялся сторонниками герцога Бэкингема накануне его мятежа. И только у историков, писавших в начале XVI в., у придворного историографа Полидора Вергила и Особенно у Томаса Мора мы находим подробный рассказ об убийстве сыновей Эдуарда IV. Там же мы узнаем о роли, сыгранной Джеймсом Тирелом, его слугами Форрестом и Дайтоном, о том, что тела убитых принцев были сначала спрятаны под камнями, а потом, поскольку Ричард счел это место недостойным для погребения лиц королевской крови, тайно похоронены священником Тауэра, который только один знал место, где были закопаны трупы. В этом рассказе много неправдоподобного, даже если отвлечься от тех "дословно" передаваемых разговоров между Ричардом и Тирелом, которые Мор явно не мог знать и которые он вставил в свое сочинение, следуя традиции, идущей от античных историков. Рассказ о том, что Ричард искал человека, способного на убийство, и что ему представили Тирела, неверен. Тирел, занимавший важные административные посты, был более десяти лет до этого доверенным лицом Ричарда.

Мор повествует, что еще до Тирела Ричард обратился к наместнику Тауэра Роберту Брекенбери, но тот отказался участвовать в убийстве. Между тем Брекенбери по приказу Ричарда с готовностью передал ключи от Тауэра в руки Тирела. Как явствует из документальных свидетельств, "благородный" Брекенбери вопреки всей этой истории нисколько не утратил расположения короля, который пожаловал ему ряд высоких наград и доверял ответственные посты. В решительный час в августе 1485 г. Брекенбери погиб, сражаясь за Ричарда. Может быть, это спасло его от казни и от "признаний" вроде исповеди Тирела4, ибо факты делают малоправдоподобной историю "отказа" Брекенбери от участия в преступлении. Напротив, эта история могла возникнуть, чтобы как-то объяснить позицию коменданта Тауэра, пользовавшегося в целом неплохой репутацией у современников. Однако поведение Брекенбери становится понятным, если предположить, что "ужасное и жалкое убийство" совершилось не в то время, когда Брекенбери занимал пост коменданта Тауэра.

Неясен в рассказе Мора еще один момент: Тирел, не доверяя тюремщикам, решил осуществить дело с помощью собственных слуг. Но где были в ту роковую ночь стражники и надзиратели Тауэра, остается неизвестным. Ничего не сообщается, как заткнули рот всем этим людям, которые, вернувшись в крепость, если их оттуда удалили на время, должны были узнать или догадаться о свершившемся злодеянии. О слугах Тирела, участвовавших в убийстве, вообще нет никаких сведений. Все попытки исследователей обнаружить лиц с этими именами в документах периода правления Ричарда окончились неудачей: однофамильцы совсем не походили на Дайтона и Форреста в изложении Мора. Возможно, это простая случайность, но и она имеет значение, если учесть явные несообразности в рассказе о поведении главных действующих лиц. И все же эти несообразности могли возникнуть от тех или иных неточностей в изложении событий, а не потому, что в своей основе версия Мора не соответствует действительности.

Чтобы проверить рассказ Мора, надо выяснить, на основании каких источников он писал. Оказывается, источник довольно неожиданный: признание самого Тирела, сделанное им почти через два десятилетия после событий, в 1502 году. Обстоятельства, при которых оно было сделано, заслуживают внимания. Но прежде обратимся к карьере Тирела после 1483 - 1484 гг., когда он, по его же признанию, стал убийцей сыновей Эдуарда IV. Один из биографов Ричарда III, П. М. Кендалл, правильно подчеркивает, что Тирел был едва ли не единственным приближенным Ричарда, продолжавшим занимать важные должности и при короле Генрихе VII. Тирел не участвовал в битве при Босворте. Он в то время находился на посту капитана в Гине - крепости, прикрывавшей французский город Кале, которым владели англичане. Генрих после смерти Ричарда III лишил Тирела двух ответственных должностей, но не провел через парламент обвинение коменданта Гине в государственной измене, как это было сделано в отношении других сторонников Йоркской партии. Можно предположить, что Генрих, еще непрочно чувствуя себя на троне, не желал окончательно порывать с Тирелом, в руках которого находилась сильная крепость. Менее объяснимо, почему подозрительный Генрих скоро вообще сменил гнев на милость и Тирел начал делать карьеру при новом короле. В феврале 1486 г. его пожизненно утвердили в тех должностях, которые у него были ранее отняты. Более того, ему стали даваться важные дипломатические поручения, а Генрих именовал в документах Тирела своим верным советником. На протяжении первых полутора десятков лет правления Генриха у Тирела не раз были возможности перейти на службу врагов Тюдора, однако он рискнул это сделать лишь в 1501 г., когда во главе Йоркской партии стал граф Сеффолк. Разведка Генриха быстро обнаружила измену. Тирел к тому времени настолько прочно владел доверием короля, что один из дтионов сообщал об опасении, высказанном сэром Ричардом Нэнфаном, помощником коменданта Кале, не воспримут ли в Лондоне известие об измене Тирела как наветы его врагов, в частности того же Нэнфана.

В начале 1502 г. гарнизон Кале осадил крепость Гине, где укрылся Тирел. Его решили выманить для переговоров с канцлером казначейства Томасом Лазелом, послав для этого скрепленный государственной печатью документ, в котором коменданту Гине гарантировалась безопасность. Тирел попался в ловушку. Потом под угрозой смерти ему приказали вызвать из крепости своего сына Томаса. Когда и это удалось, Джеймс и Томас Тирелы были доставлены в Лондон и брошены в Тауэр. 2 мая 1502 г. Тирел вместе с еще несколькими йоркистами был доставлен в суд, приговорен к смерти и 6 мая обезглавлен на Тзуэр-Хилле. Однако Томас Тирел, осужденный на другой день после отца, не был казнен. Более того, в 1503 - 1504 гг. он добился отмены приговора в отношении себя и своего отца.

Признание Джеймса Тирела было сделано, вероятно, незадолго до казни, во всяком случае, после его заключения в Тауэр. Несомненно, Генриху VII было нужно такое признание: на протяжении всего его царствования не прекращались попытки свергнуть первого Тюдора с трона при помощи самозванцев, принимавших имена сыновей Эдуарда IV, К тому же у Генриха имелось еще одно серьезное основание: умер наследник престола принц Артур, и сохранение династии Тюдоров на троне зависело от жизни младшего сына короля, что должно было оживить надежды сторонников Йоркской партии. Артур умер в апреле, за месяц до казни Джеймса Тирела.

Генриху было крайне необходимо заручиться признанием Тирела в убийстве. Но чтобы это признание имело значение, его нужно было сделать по обычной форме - как предсмертное заявление осужденного, уже на эшафоте, за минуту до того, как голова преступника падет под секирой палача. Такое признание считалось не подлежащей сомнению истиной. В данном случае ничего подобного не произошло, по крайней мере историки об этом молчат. Лишь после казни коменданта крепости Гине Генрих разрешил распространить слухи (неясно, когда точно) о "признании" Тирела. В этом рассказе фигурирует и такой факт, как допрос Джона Дайтона - слуги Тирела и участника убийства. При этом добавлялось, что Дайтон, являвшийся главным распространителем знакомой нам версии об убийстве, после допроса был отпущен на свободу. Томас Мор и Полидор Вергил излагают эту версию не со слов Джона Дайтона; они узнали ее из вторых рук. Оба автора ничего не говорят о том, что им приходилось встречаться с Дайтоном. Мор в одном месте замечает, что основывается на признании Тирела, в другом - что передает услышанное от хорошо осведомленных людей. По-видимому, слухи о признании Тирела были либо слишком скудными, либо весьма противоречивыми, чтобы Мор мог составить более точное описание события, воспроизводя официальную версию. Он даже добавляет, что многие до сих пор сомневаются в гибели принцев при Ричарде III5. Полидор Вергил, рассказывая об убийстве принцев, расходится с Мором в ряде существенных деталей, не упоминает о слугах Тирела и делает неожиданное признание: неизвестно, как именно были убиты сыновья Эдуарда. Он не знает той самой драматической сцены, которую передает Мор и которую с такой художественной силой воспроизводит Шекспир. "Большая хроника", составленная также после казни Тирела, сообщает, что убийцей был или Тирел, или кто-либо из приближенных Ричарда. В хронике указывается, что принцы были либо задушены, либо утоплены, либо умерщвлены отравленным кинжалом. Иначе говоря, в хронике лишь перечисляются возможные способы убийства и нет свидетельств о том, как обстояло дело в действительности. Последующие тюдоровские историки лишь пересказывали Вергила и Мора. Таким образом, многое говорит за то, что Джеймс Тирел, возможно, и не делал признания, которое благодаря Шекспиру обеспечило приближенному Ричарда мрачную известность у потомства. А если Тирел пошел на такой шаг, то правдивость его признания, вырванного у обреченного на казнь, вопреки мнению современников очень сомнительна: тому имеется немало примеров. Не следует забывать и о помиловании сына Тирела, которое могло быть платой за выгодное правительству заявление отца об участии в убийстве принцев. Действительное же или мнимое признание Тирела все равно никак нельзя считать доказательством правдивости официальной версии.

Урна принцев

Одно время казалось, что разгадка убийства принцев найдена. В 1674 г. при ремонте одного из помещений Белого Тауэра (здания внутри крепости Тауэр) "под лестницей" были обнаружены скелеты. Как предполагалось, это были останки Эдуарда V и его брата. Они были положены в урну и захоронены в Вестминстерском аббатстве. В 1933 г. урну с прахом извлекли и кости подвергли медицинскому анализу. Вывод гласил, что кости принадлежат подросткам, одному из которых было 12 - 13 лет, а другому 10. Это совпадало с возрастом принцев в 1483 - 1484 гг. (Эдуард родился в ноябре 1470 г., Ричард - в августе 1473 г.). Однако утверждение медиков, проводивших анализ, что обнаружены следы насильственной смерти от удушья, оспаривалось другими учеными. Некоторые эксперты высказывали предположение, что старший из подростков был моложе, чем Эдуард V. Выражалось даже сомнение в возможности доказать, что останки принадлежат детям мужского пола. Экспертиза не установила одно очень важное обстоятельство: к какому времени относятся подвергнутые исследованию кости? Это, впрочем, нелегко определить даже ныне, при более совершенных методах исследования. При условии полного согласия с выводами экспертизы из нее можно извлечь следующее: если исследуемые скелеты являются останками Эдуарда V и его брата, то принцы были действительно убиты осенью 1483 г. или через несколько месяцев после того. Однако это "если" крайне обесценивает доказательную силу сделанного вывода, А установить, действительно ли речь идет об останках Эдуарда V и его брата, видимо, не представляется возможным. К тому же отчеты об обнаруженных скелетах, составленные в 1674 г., были настолько неопределенны, что не позволяют сколько-нибудь точно определить место погребения. Исследователи давно обратили внимание на весьма неправдоподобную деталь в рассказе Мора, По его словам, Ричард III выразил недовольство, что место захоронения убитых принцев, которое на скорую руку подыскали слуги Тирела, недостойно лиц королевской крови. После этого трупы были выкопаны и снова зарыты священником, а где - неизвестно. Чем можно объяснить эту версию, как не тем фактом, что Тирел не знал места погребения принцев, что их могила так и не была разыскана (или ее вовсе не искали)?

Примерно за тридцать лет до обнаружения скелетов "под лестницей" были найдены человеческие кости, замурованные в стене комнаты, находящейся рядом с казематом, где содержались принцы. Это также могли быть их останки ( тем более, что, если верить слуху, ходившему в конце XV в., принцев уморили голодной смертью). Но возможно и другое: за 900 лет существования Белого Тауэра здесь совершалось немало казней, лишь о части которых сообщают исторические хроники. Таким образом, найденные человеческие кости вовсе не обязательно были останками убитых сыновей Эдуарда IV. Еще менее возможно решить другую загадку - кто являлся убийцей6.

В середине 60-х годов XX в. было сделано одно открытие, которое также пытаются использовать для разгадывания интересующей нас тайны. Во время строительных работ в Степни, в восточной части Лондона (Ист-Энд), на территории, где в XV столетии был монастырь, нашли свинцовый гроб, надпись на котором свидетельствовала, что в нем находится тело восьмилетней "жены" младшего из упомянутых принцев, Ричарда, умершей в 1481 году. Такие ранние "браки", заключавшиеся из политических соображений, были не редкостью в средние века. Некоторые английские ученые высказывали предположение, что девочка была убита по указанию Ричарда Глостерского. Однако подтвердить это опять-таки не представляется возможным. Трудно доказать, что такое убийство, которое должно было быть произведено еще при жизни Эдуарда IV, настолько соответствовало интересам его брата, что тот решился на столь опасный шаг. Таким образом, отсутствие прямых доказательств убийства Ричардом III своих племянников вряд ли может подлежать сомнению. Однако он остается под серьезным подозрением в убийстве. Чтобы проверить, насколько это подозрение можно считать приближающимся к доказательству, надо обратиться к помощи старинного правила, рекомендующего выяснить: cui prodest? Кому было это выгодно?

Кому выгодно?

В исторической литературе высказывалось предположение, что слух об умерщвлении принцев был пущен самим Ричардом: не осмеливаясь признаться в этом злодеянии, он тем не менее, хотел, извлечь из него пользу, убедив население, что возможные претенденты на престол - свергнутый Эдуард V и его брат мертвы и что, следовательно, Ричард вне всякого спора является единственным представителем Йоркской династии, имеющим права на трон. Однако такая аргументация неубедительна. Подобный слух мог повредить Ричарду не меньше, чем заявление о смерти принцев. В то же время он не помещал распространению молвы о том, что принцы живы и что их надо Вырвать из рук узурпатора. Враги Ричарда поэтому могли использовать оба слуха против него: с одной стороны, настраивая своих сторонников против убийцы принцев, а с другой - подавая надежду, что сыновья Эдуарда IV еще живы. Так в действительности, очевидно, и происходило дело. Вероятно, при оценке "за" и "против" интересы Ричарда в целом требовали физического устранения принцев, хотя ряд соображений говорил в пользу оставления их в живых при условии строгой изоляции. Однако признание выгодности убийства для Ричарда еще не решает дела. Могли быть лица, которым это убийство было так же или даже еще более выгодно, чем Ричарду, и которые совершили это преступление. Исследователи обнаружили приказ Ричарда от 9 марта 1485 г. о доставлении каких-то вещей "лорду Незаконному сыну", Возможно, речь шла о незаконном сыне Ричарда III Джоне, назначенном капитаном крепости Кале. Но он не являлся лордом и мог быть так назван только из "внимания к тому, что является королевским сыном. Под именем "лорд Эдуард", "незаконный сын Эдуард" обычно фигурировал в официальных документах свергнутый с престола Эдуард V. В современной событиям "Кройлендской хронике" указывается, что двое приближенных Ричарда (канцлер казначейства Уильям Кетсби и лорд Ричард Рэтклиф) возражали против женитьбы Ричарда на его племяннице, так как опасались, что, став королевой, она попытается отомстить им за участие в казни ее родных - дяди и сводного брата, лорда Ричарда Грея. Хроника не упоминает, однако, что принцесса стала бы мстить и за своих братьев Эдуарда V и Ричарда, убитых в Тауэре. На наш взгляд, не следует придавать чрезмерного значения этому странному умолчанию хрониста. Быть может, Кетсби и Рэтклиф по каким-то причинам могли думать, что принцесса станет считать их соучастниками только казни Риверса и Грея, а не убийства ее братьев.

Но самым загадочным является поведение королевы Елизаветы, правильно истолковать которое на основании известных фактов вряд ли удалось даже Шекспиру. Осенью 1483 г. вдова Эдуарда IV тайно выразила согласие на брак своей дочери с Генрихом Тюдором, и в конце года тот клятвенно заявил о своем намерении взять в жены принцессу. К этому времени королева должна была знать о смерти своих сыновей, иначе она вряд ли согласилась бы на брак дочери с Генрихом, смысл которого заключался именно в том, чтобы укрепить его права и повысить шансы на занятие престола. Этот брак еще более уменьшал возможность для Эдуарда V - вернуться на трон, и Елизавета могла дать согласие только в том случае, если уже не сомневалась в смерти своих сыновей, заточенных Ричардом III в Тауэр.

Однако через полгода, в марте 1484 г., позиция королевы в корне меняется: в обмен на обещание Ричарда III достойно содержать ее и ее дочерей она покидает надежное убежище и отдает себя в руки этого человека. Своей капитуляцией Елизавета наносила серьезный удар планам Генриха Тюдора, а следовательно, и ее дочери - стать королевой; она теряла надежду видеть своих потомков на троне английских королей. Более того, она написала своему сыну маркизу Дорсету, бежавшему к Генриху Тюдору, письмо с просьбой вернуться в Англию. Тот попытался выполнить это указание матери, тайно покинув Генриха, но был задержан его разведчиками, которые побудили Дорсета отказаться от намерения принять сторону Ричарда III.

Каким же образом Ричард смог повлиять на Елизавету? Предложением жениться на ее старшей дочери, что, по слухам, он и пытался позднее сделать? Но этот слух не заслуживает доверия. Ведь женитьбой на принцессе Елизавете Ричард сам бы опроверг собственное утверждение о "незаконности" брака Эдуарда IV с Елизаветой Вудвил, ее матерью и, следовательно, о незаконности происхождения Эдуарда V и его младшего брата. Иначе говоря, браком с Елизаветой Ричард признавал бы себя узурпатором престола. Трудно поверить, чтобы такой тонкий политик, как Ричард III, решился настоль нелепый образ действий. Чем же Ричард мог привлечь Елизавету? Как убедительно отмечает Кендалл, Ричард мог повлиять на нее только доказательством того, что ее сыновья живы и находятся в его власти7. Трудно поверить, что Елизавета пошла на сделку с Ричардом, по-прежнему убежденная, что вступает в соглашение с убийцей принцев. Могло быть еще одно объяснение: Ричард представил ей убедительные доказательства, что он не убийца ее детей (если оба принца к этому времени уже были мертвы). До октября 1483 г., кроме короля, убийцей мог стать только герцог Бэкингем.

Был ли королевский фаворит заинтересован в этом убийстве? Ответ будет, несомненно, положительным. В обоих случаях - если Бэкингем мог считать, что убийство укрепит к нему доверие Ричарда, и если, собравшись изменить Ричарду, он хотел перейти на сторону Генриха, вероломный, герцог понимал, что весть об убийстве принцев будет вдвойне приятна ланкастерской партии. Тем самым устранялись бы возможные соперники Генриха Тюдора (и самого Бэкингема, если он намеревался добиваться трона). Гибель Эдуарда V и его брата могла, быть поставлена в вину Ричарду, вызывала к нему ненависть влиятельных сторонников вдовствующей королевы и расстраивала ряды Йоркской партии. В современных хрониках есть намеки на то, что Ричард убил принцев по наущению Бэкингема. Разумеется, подобного, рода утверждения ничего не доказывают кроме того, что уже тогда для многих было понятно, насколько смерть принцев была в интересах Бэкингема. Этот слух воспроизводят некоторые английские современники: французский хронист Молине, известный писатель и политический деятель Филипп Коммин. Нетрудно установить и время, когда герцог мог совершить убийство, - середина июля 1483 года. В те дни Бэкингем задержался на несколько дней в Лондоне после отъезда Ричарда, чтобы потом нагнать короля в Глостере, а оттуда отправиться в Уэллс и стать во главе мятежа, имевшего целью свержение Ричарда III. Убийство принцев именно тогда было особенно выгодно герцогу, поскольку оно восстанавливало против Ричарда всех сторонников королевы и создавало возможность поддержки мятежа большой частью Йоркской, партии. А в качестве великого констебля Англии Бэкингем имел свободный доступ в Тауэр.

В рассказах Мора и Вергила "есть одно очень неясное место. Оба источника утверждают, что Ричард отдал приказ об убийстве принцев через несколько дней после расставания с Бэкингемом. Возникает вопрос: откуда тогда сторонники королевы Елизаветы и Генриха Тюдора узнали о столь тщательно оберегаемой тайне? Ответ прост: лишь от Бэкингема, а он мог об этом знать только в том случае, если убийство произошло до его последнего свидания с королем, так как маловероятно, чтобы Ричард рискнул посылать сведения об убийстве Бэкингему в Уэллс. Наконец, если бы даже Ричард решился на это, то, вероятно, архиепископ Мортон, сторонник Генриха VII, находившийся тогда вместе с Бэкингемом, впоследствии не стал бы молчать о столь важной улике против Ричарда или по крайней мере поведал бы о ней Мору, когда сообщал ему сведения о последнем периоде войны Роз. Однако дело меняется, если принцы были убиты Бэкингемом, а Ричард узнал об уже свершившемся факте. В этом случае у Мортона были основания молчать об обстоятельстве, оправдывавшем Ричарда III.

Если предположить, что принцы были убиты Бэкингемом, то становится более объяснимым поведение королевы. Она, убедившись в этом злодеянии, могла в гневе порвать отношения с союзником Бэкингема Генрихом Тюдором; ради которого было совершено убийство. В случае если убийцей был Бэкингем, делается более понятным и поведение коменданта Тауэра Брекенбери, которое остается загадочным при других версиях. Интересно отметить, что после поражения мятежа Бэкингема захваченный в плен герцог отчаянно молил устроить ему свидание с королем. Возможно, это было вызвано надеждой как-то повлиять на Ричарда просьбами и обещаниями. Но наиболее вероятно, что среди своих заслуг, на которые мог сослаться герцог, прося о пощаде, могло быть и напоминание о том, что он погубил свою душу, совершив убийство малолетних принцев в интересах Ричарда.

Правда, если придерживаться версии о виновности Бэкингема, возникает другое загадочное обстоятельство. Почему после подавления мятежа Ричард не обвинил изменника-герцога в таком одиозном преступлении, как убийство принцев? Очевидно, и здесь все же можно найти разумные причины такого умолчания: Ричарду было невыгодно привлекать внимание народа к принцам, которых он сверг с престола и заточил в Тауэр; никакие доказательства не смогли бы убедить недоверчивых, что король не пытается снять с себя вину за преступление, взваливая ответственность на своего недавнего ближайшего советника, а теперь поверженного мятежника. Зато предположение об ответственности Бэкингема за убийство хорошо согласуется с поведением Генриха Тюдора, который в своих обвинениях, выдвигавшихся против Ричарда в 1484 и 1485 гг., нигде не возлагал непосредственно на него вину за убийство принцев, а лишь глухо, при перечислении прочих преступлений, говорил о пролитии детской крови. Должно быть, у Генриха VII не было явных доказательств этого, или он хорошо знал имя действительного убийцы, или, наконец, молчание Генриха было вызвано тем, что ему стало известно другое: принцы живы и находятся в Тауэре.

Последнее предположение также не противоречит известным фактам, объясняя и поведение Ричарда, и действия Бэкингема, и, главное, позицию Генриха VII. Когда последний отправлялся в Англию для завоевания трона, он мог и не знать о том, живы ли принцы. Для Ричарда это не было существенным вопросом, так как он ни при каком случае не мог использовать их против своего врага. Другое дело, если они были еще живы, когда Генрих овладел Лондоном. Тогда их исчезновение стало для Генриха, столь непрочно сидевшего на завоеванном троне, политической необходимостью (Тюдоры сурово расправлялись и с куда менее опасными для них дальними родственниками свергнутой Йоркской династии). Если убийство было совершено по распоряжению Генриха, то становится понятным и его стремление приписать преступление Ричарду, и его опасение сделать это открыто и прямо, поскольку могла неожиданно проясниться подлинная картина событий. Лишь через 17 лет, в 1502 г., решается Генрих, да и то со ссылкой на возможно мнимое признание Тирела, распространить версию, которая до сих пор преобладает в исторических трудах. А сколько раз у Генриха за те годы были серьезные мотивы, чтобы попытаться всесторонне выяснить картину убийства и сделать ее достоянием всего народа! Тогда бы исчезла возможность выставлять против короля все новых и новых самозванцев, именовавших себя Эдуардом V и его братом.

Наконец, предположение об ответственности Генриха еще более, чем версия о вине Бэкингема, делает понятным поведение королевы. И не только ее загадочное примирение с Ричардом, но и последующие действия, уже после воцарения Генриха и его женитьбы на ее дочери. Первоначально вдовствующая королева и ее сын, маркиз Дорсет, заняли почетное положение при дворе. Но в конце 1486 г., когда Генрих узнал о появлении первого самозванца, все изменилось, Королева была лишена ее владений и заточена в монастырь, а Дорсет арестован с издевательским разъяснением, что, если он подлинный друг Генриха, ему нечего обижаться на эту меру предосторожности, принятую королем. Какой был смысл для Елизаветы Вудвил поддерживать Йоркскую партию, которая выставила самозванца и которой руководил сын сестры Ричарда III граф Линкольн? Ведь Линкольн был назначен наследником престола после смерти малолетнего сына Ричарда III в апреле 1484 года8. Другим возможным претендентом мог быть сын герцога Кларенса, а герцог был врагом Елизаветы, и к казни его по приказу Эдуарда IV она приложила руку не менее, чем Ричард Глостерский. В случае успеха йоркистов дочь Елизаветы должна была лишиться короны, а ее родившийся в сентябре 1486 г. внук Артур - права наследовать трон. И опять трудно найти другое объяснение поведению этой вспыльчивой, решительной женщины, кроме как в ненависти к человеку, который прямо или косвенно участвовал в убийстве ее сыновей9.

Сомнения в виновности Ричарда III высказывались еще в XVII веке. В XVIII столетии их повторил Уолпол, позднее Халстед, Мэркэм и другие исследователи10. Нет нужды, впрочем, следовать и некоторым английским историкам, включая Кендалла и Лэмба, которые в азарте борьбы против тюдоровского мифа о "виновном Ричарде" слишком рьяно оправдывали его11. Он был не лучше и не хуже своих предшественников и следовавших за ним королей. И все же нельзя не признать, что версия об ответственности Ричарда за убийство сыновей его брата вызывает серьезные сомнения. Трудно рассчитывать на решение загадки иным путем, как только обнаружением новых документов, способных пролить свет на этот загадочный эпизод кровавой войны Роз.

Люди Анны Болейн

Секретная служба в немалой мере помогла основателю династии Тюдоров завоевать престол и в еще большей степени способствовала тому, чтобы он удержался на престоле. Эпоха Тюдоров стала временем королевского абсолютизма, который опирался на поддержку нового, разбогатевшего при нем дворянства и на, городскую буржуазию, заинтересованную в ликвидации феодальных усобиц, "Старую феодальную знать, - писал К. Маркс, - поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил". Это была эпоха так называемого первоначального накопления капитала, время массового захвата лордами общинных земель для ведения выгодного скотоводческого хозяйства, массовых крестьянских движений12, пора возникновения капиталистической мануфактуры и колониальной торговли, кровавого законодательства против разоренных крестьян и ремесленников, эпоха, столь ярко обрисованная К. Марксом в "Капитале". То было время, когда, говоря словами Маркса, "новорожденный капитал источал кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят"13. А у порога новой эпохи стоял первый из королей Тюдоровской династии - ловкий и беспощадный человек, холодный политик, привыкший взвешивать любое свое действие на весах "государственного интереса", под которым он понимал расширение своих прав, укрепление власти и накопление все больших богатств.

Одним из тиглей, переплавлявших золото в могущество для короля и несших поражение его врагам, стала секретная служба Генриха. С ее помощью Генриху без особого труда удалось в зародыше задушить ряд попыток восстаний, предпринятых Йоркской партией для его свержения, Йорки использовали самозванцев. Сначала им стал сын оксфордского горожанина Ламберт Симнел, объявленный племянником Эдуарда IV, позднее "французский мальчик" Перкин Варбек. Оба самозванца не раз колебали трон Генриха VII, но в конечном счете эти предприятия йоркистов окончились полной неудачей.

После смерти Генриха VII английский престол занял его сын Генрих VIII (1509 - 1547 гг.), мнения о котором и при его жизни и в последующие века резко расходились. Этому не приходится удивляться: при нем произошла антикатолическая Реформация в Англии и воцарилась новая, англиканская церковь. Поэтому изображение его то в нимбе святого, то в обличий дьявола или по крайней мере преступного многоженца и кровавого тирана было вызвано тем, от кого именно исходила характеристика, - от католика или протестанта. Однако даже далекий от католических симпатий Диккенс именовал Генриха "самым непереносимым мерзавцем, позором для человеческой природы, кровавым и сальным пятном в истории Англии"14. А реакционные историки, например, Фроуд, видели в Генрихе "народного героя"; Некоторые авторы, отказывая Генриху во всех хороших качествах, признавали за ним лишь храбрость и твердость в достижении поставленной цели. Напротив, известный английский историк М. Юм писал: "Генрих был, что гроб повапленный... Подобно многим людям такого физического облика, он никогда не был в моральном отношении сильным человеком и становился все слабее по мере того, как его тело обрастало вялым жиром. Упрямое самоутверждение и взрывы бешенства, которые большинство наблюдателей принимали за силу, скрывали дух, всегда нуждавшийся в руководстве и поддержке со стороны более сильной воли... Чувственность, исходившая целиком из его собственной натуры, и личное тщеславие были свойствами, играя на которых, способные советники один за другим использовали короля в своих целях, пока уздечка не начинала раздражать Генриха, так что его временный хозяин должен был испытать месть со стороны слабохарактерного деспота". Сейчас в буржуазной историографии возобладала "средняя линия"15.

Секретная служба, созданная основателем династии Тюдоров, пришла в упадок в начале правления его сына. Для Генриха VIII, крепко сидевшего на престоле, услуги разведки первоначально показались не очень нужными. Исчезли всевозможные претенденты на престол, борьба с которыми была главным занятием тайных агентов Генриха VII. Однако растущая международная роль Англии побудила кардинала Уолси, фактического главу правительства в первые десятилетия царствования Генриха VIII, использовать секретную службу для достижения внешнеполитических целей.

А потом пришла Реформация с ее ожесточенной борьбой партий, находивших поддержку извне, - и у Карла V, испанского короля и германского императора, и у французского короля Франциска I, и у германских князей, и у папского престола. В ходе этой борьбы господствовавшая партия широко использовала против своих противников секретную службу. А те, в свою очередь, создавали собственную разведку, сложно переплетавшуюся через агентов-двойников с "официальной" секретной службой. Как правило, поражение в тайной войне приводило руководителей побежденной стороны на плаху. Правда, этому предшествовала формальность судебного процесса по обвинению в государственной измене. Но судьи - обычно тайный совет, то есть группа лордоз, принадлежавших к стану победителей (или перебежавших в него), - лишь оформляли результаты тайной войны. Юстиция вообще не отличалась особой склонностью к милосердию в тот кровавый век, когда вся государственная машина была направлена на подавление недовольства: обезземеленных крестьян. Считалось, что не менее 72 тыс. человек (около 2,5% населения!) было повешено за годы правления Генриха VIII. Закон того времени редко обращал внимание на смягчающие вину обстоятельства даже в деле о мелкой краже. Что касается процессов о государственной измене, то статут, принятый в 1541 г., предусматривал смертную казнь и для сумасшедших, уличенных в преступлении. Много путей вело к эшафоту в правление Генриха VIII...

Как известно, формальным поводом к началу Реформации в Англии послужили семейные дела "защитника веры" - титул, который носил Генрих VIII как верный сын католической церкви, лично занявшийся опровержением протестантской ереси Мартина Лютера. Все изменилось после того, как римский папа отказался узаконить развод Генриха, увлекшегося придворной красавицей Анной Болейн, с его первой женой, Екатериной Арагонской. Неожиданная непреклонность папы Климента VIII и его преемника Павла III определялась весьма вескими мотивами: Екатерина была сестрой Карла V, во владения которого входила большая часть Италии. Даже ярые католики опасались, что Рим будет действовать как орудие Испании16.

Анна, проведшая юные годы при французском дворе и владевшая искусством придворных интриг, начала упорную борьбу против кардинала Уолси. Основной целью, которую преследовала секретная сеть Анны Болейн, было раздобыть доказательства двойной игры кардинала, формально одобрявшего развод, а втайне пытавшегося помешать его осуществлению. Материалов, добытых разведкой Анны, оказалось достаточно, чтобы Генрих не пожелал слушать оправданий кардинала. В ответ он лишь показал какую-то бумагу и издевательски спросил: "Э, милорд! Не написано ли это вашей собственной рукой?"17. Уолси был лишен места главного министра короля, всех государственных должностей и отослан в Йорк. Лишь смерть спасла его от эшафота.

В 1531 г. Генрих VIII объявил себя верховным главой церкви в своих владениях. Для расторжения брака короля с Екатериной Арагонской теперь уже не требовалось разрешения папы. В 1533 г. король отпраздновал свадьбу с Анной Болейн. В числе противников церковной реформы оказался и блестящий писатель-гуманист Томас Мор, который занимал пост лорда-канцлера. Исследователи по-разному объясняют причины, побудившие Мора отказаться одобрить Реформацию и новый брак короля18, Кто знает, может быть, взору проницательного мыслителя уже виделись те бедствия, которые обрушила Реформация на английские народные массы, создав удобный предлог не только для конфискации богатых монастырских владений, но и для сгона с этих земель арендаторской бедноты! Реформация привела к новой волне огораживаний, к усилению обезземеливания крестьянства. В 1535 г. Мор погиб на плахе.

Известие о казни Мора застало Генриха и Анну Болейн за игрой в кости. Король остался верным себе и при получении этой желанной новости. "Ты, ты причина смерти этого человека", - с неудовольствием бросил Генрих в лицо королеве и вышел из комнаты. Он уже решил, что Анна, родившая девочку (будущую Елизавету I) вместо желанного наследника престола, последует за казненным канцлером. Повода ждать пришлось недолго. Был раскрыт "заговор" королевы против ее супруга. Дело об этом заговоре было поручено вести канцлеру Одли, который, видимо, заодно захотел объявить злоумышленниками всех своих личных врагов. Король разъяснял придворным, что Анна нарушила "обязательство" родить ему сына. Здесь, утверждал Генрих, явно сказывается рука божья; следовательно, он женился на Анне по наущению дьявола; посему она никогда не была его законной женой; поэтому ему можно вступить в новый брак19. Генрих позволил Одли решительно действовать, всюду жалуясь на измену королевы и называя большое число ее любовников. Впрочем, часть подозреваемых в связи с королевой и посаженных за решетку лиц, в том числе Томас Уайат, была выпущена из Тауэра. В обвинительном акте говорилось о заговоре против короля. Анне инкриминировалась преступная связь с придворными Норейсом, Брертоном, Вестоном, музыкантом Смитоном и, наконец, ее братом Рочфордом. Считалось, что изменники вступили в сообщество, чтобы убить Генриха, а Анна обещала некоторым из подсудимых выйти за них замуж после его смерти. Пятеро "заговорщиков", кроме того, обвинялись в принятии подарков от королевы, а также в том, что они частично достигли своих злодейских замыслов, направленных против священной особы монарха: "Наконец, король, узнав о всех этих преступлениях, нечестиях и изменах, был так опечален, что это вредно подействовало на его здоровье".

12 мая 1536 г. начался суд над Норейсом, Брертоном, Вестоном и Смитоном. Против них не имелось никаких улик, кроме показаний Смитона, принужденного к тому угрозами и обещаниями пощады в случае, если он оговорит королеву (но и Смитон отрицал наличие намерения убить Генриха). Это не помешало суду без долгих колебаний приговорить Обвиняемых к "квалифицированной" казни - повешению, сожжению внутренностей, четвертованию и обезглавливаний. Отсутствие каких-либо реальных доказательств было настолько очевидным, что король отдал приказание судить Анну судом не всех пэров, а специальной комиссии. Это были сплошь Главари враждебной ей партии при дворе. Помимо состава преступлений, содержавшихся в обвинительном акте, королеве ставилось в вину, что она вместе с братом издевалась над Генрихом и поднимала на смех его приказания (дело шло о критике ею и Рочфордом баллад и трагедий, сочиненных королем). Приговор был предрешен. Суд признал виновным и Рочфорда.

Генрих спешил с казнью. Впрочем, всем дворянам "квалифицированная" казнь по "милости" короля была заменена обезглавливанием. Сначала казнили мужчин. У Анны же мелькнула надежда на спасение. Она вспомнила о каком-то своём юношеском увлечении задолго до знакомства с Генрихом. Если при этом Анна дала слово выйти замуж, то ее последующий брак с Королем можно было объявить недействительным. Брак с Генрихом VIII можно было объявить и "кровосмесительным" на том основании, что старшая сестра Анны, Мария Болейн, была любовницей короля. В таком случае не была бы Подсудной и "измена" Анны с пятью уже казненными заговорщиками, отпадало "преступление", даже если оно было совершено. Архиепископ Кранмер торжественно провел церемонию, на которой брак короля на основе "дополнительно открывшихся новых обстоятельств" (подразумевалась связь Генриха с Марией Болейн) был объявлен недействительным20. Однако вместо высылки во Фландрию, на что рассчитывали для Анны ее друзья, король Предпочел отправить свою вторую жену на плаху. Через двенадцать часов после провозглашения развода в Тауэр прибыл королевский приказ обезглавить бывшую королеву на следующий же День21. Узнав, что казнь совершена, нетерпеливо ожидавший король весело закричал: "Дело сделано! Спускайте собак, будем веселиться!" Генрих женился на своей третьей жене Джен Сеймур прежде, чем остыло тело казненной.

Оставалось теперь немногое. Генрих любил подводить йод свои действия законное основание. Поэтому Законам следовало лишь побыстрее приноравливаться к желаниям короля. Кранмер, выполняя Приказ Генриха о разводе с Анной Болейн, формально совершил государственную измену. По действовавшему акту о престолонаследии от 1534 г. государственной Изменой считалось всякое "предубеждение, оклеветание, попытки нарушить или унизить" брак Генриха с Анной. Немало людей лишилось головы за попытку "умалить" любым способом этот брак, теперь объявленный Кранмером недействительным. В Новый акт о престолонаследии (1536 г.) была включена специальная статья, предусматривавшая, что те, кто из лучших побуждений недавно указывали на недействительность брака Генриха с Анной, невиновны в государственной измене. Однако тут же оговаривалось, что аннулирование брака с Анной не снимает вины с кого-либо, кто ранее считал недействительным этот брак. Вместе с тем было объявлено государственной изменой ставить под сомнение оба развода Генриха и с Екатериной Арагонской и с Анной Болейн22. Теперь уже на самом деле все было в порядке!

Томас Кромвель и другие

В судьбе Анны Болейн большую роль сыграл ее бывший союзник, главный министр Томас Кромвель, который использовал для этой цели свою секретную службу. Изучив систему шпионажа при Генрихе VII, Кромвель значительно развил ее, действуя по примеру правительств итальянских государств Венеции и Милана. В условиях серьезного обострения внутреннего положения в Англии, при наличии массы недовольных он применял созданную им разведывательную сеть прежде всего в полицейских целях.

Но настал черед и Томаса Кромвеля. Не было, "и одного слоя населения, на поддержку или на симпатии которого он мог бы рассчитывать. Для народных масс главный министр являлся организатором кровавых преследований, душителем выступлений против новых поборов. Для знати он был выскочкой-простолюдином, занявшим не принадлежавшее ему место при дворе. Католики (особенно католический клир) не простили ему разрыва с Римом и подчинение церкви королю, расхищение церковных земель и богатств, покровительство протестантам. А те, в свою очередь, обвиняли министра в преследовании новой, "истинной" веры, в снисходительном отношении к католикам. Имели свой длинный счет к Кромвелю и шотландцы, и ирландцы, и жители Уэллса.

Существовал только один человек, Генрих VIII, интересы которого всегда выигрывали от деятельности министра, Кромвель был ведущей фигурой в утверждении главенства короны над церковью, в расширении полномочий королевского Тайного совета, права которого были распространены на север Англии, Уэллс, Ирландию. Кромвель заполнил нижнюю палату парламента креатурами, двора и превратил ее в простое орудие короны. Он сумел резко увеличить доходы короля за счет конфискации монастырских земель, а также обложения торговли, развитие которой он поощрял умелой; покровительственной политикой. Томасу Кромвелю удалось добиться укрепления английского влияния в Шотландии, значительного расширения английских владений в Ирландии, окончательного присоединения Уэллса.

Чего еще можно было требовать Генриху от министра, который не только тщательно выполнял все приказы короля, но стремился предугадать его желания и предвосхитить планы, до которых тот еще не успел додуматься? Однако успехи Кромвеля вызывали все большее чувство ревности, самого Генриха, который приходил в ярость от умственного превосходства своего министра. Кромвель был живым укором Генриху, неспособному самому реорганизовать государственные и церковные дела в духе королевского абсолютизма, служил как бы живым напоминанием о втором браке короля, о позорном процессе и казни Анны Болейн, которые так хотелось предать забвению. Не раз Генриху казалось, что Кромвель мешает ему применить на деле свои государственные способности, и король решил, что он не хуже Кромвеля знает секреты управления, принесшие столь отличные результаты. Он даже сумеет их умножить, причем не вызывая недовольства, которого не избежал его министр. Конечно, нужно, чтобы этот человек, так долго занимавший пост главного советника короля, не использовал во зло все тайны королевства. Нельзя было допустить, чтобы он, выйдя в отставку, начал критиковать действия короля, ставить палки в колеса той политике, которая, наконец, создаст Генриху славу великого полководца и государственного мужа. И, главное, Кромвель будет хорошим козлом отпущения, когда в стране столько недовольных. В этих условиях падение Кромвеля, единственной опорой которого являлся король, стало только вопросом времени. Необходим был лишь предлог, и его вскоре нашли.

После кончины третьей жены короля, Джен Сеймур (она умерла после родов, подарив Генриху наследника престола), Кромвель начал переговоры о новой невесте для Генриха. Были выдвинуты несколько кандидатур. Выбор пал на Анну, сестру герцога Клевского, владевшего одним из германских княжеств. Придирчивый Генрих взглянул на портрет, написанный - с другого портрета - знаменитым Гансом Гольбейном, и выразил согласие. Этот брак был задуман в связи с наметившейся угрозой образования мощной антианглийской коалиции в составе двух ведущих католических держав - Испании и Франции, готовых, казалось, на время забыть разделявшее их соперничество. Кроме того, брак с протестанткой должен был еще более углубить, разрыв главы англиканской церкви с Римом.

В конце 1539 г. Анна Клевская двинулась в путь. Всюду ее ожидала пышная встреча, предписанная пятидесятилетним женихом. Однако при встрече с невестой Генрих не поверил своим глазам и почти открыто выразил свое "недовольство и неприятное впечатление от ее личности", как сообщал наблюдавший эту сцену один из придворных. Отныне король только и думал, как бы отделаться от "фламандской кобылы" - так он окрестил свою нареченную. Но просто отослать Анну домой Генрих опасался, так как оскорбленный герцог Клевский мог легко перейти на сторону императора Карла V. С проклятиями, мрачный, как туча, король решил жениться.

В феврале 1540 г. герцог Норфолк, противник "германского брака" и враг Кромвеля, отправился во Францию. Он убедился, что франко-испанское сближение не зашло далеко. Во всяком случае, ни Карл, ни Франциск не предполагали нападать на Англию. А именно ссылкой на эту угрозу и мотивировал Кромвель необходимость брака с Анной Клевской23. Вчера еще всемогущий, министр стал обреченным человеком, отмеченным печатью королевской немилости. Об этом знали все царедворцы и советники, кроме него самого, руководителя секретной службы. 10 июня, когда члены Тайного совета шли из Вестминстера, где заседал парламент, во дворец, порыв ветра сорвал шляпу с головы Кромвеля. Вопреки обычной вежливости, требовавшей, чтобы при таком случае остальные советники также сняли шляпы, на этот раз все остались с покрытой головой. Кромвель понял. Он имел еще мужество усмехнуться: "Сильный ветер сорвал мою шляпу и сохранил все ваши!" Во время традиционного обеда во дворце Кромвеля избегали, как зачумленного. С ним никто не разговаривал. Пока министр выслушивал пришедших к нему просителей, его коллеги спешно ушли в зал совещаний. С запозданием министр вошел в зал и намеревался сесть на свое место, заметив: "Джентльмены, вы очень поторопились начать". Его прервал окрик Норфолка: "Кромвель, не смей здесь садиться! Изменники не сидят с дворянами!" При слове "изменник" отворилась дверь и вошел капитан с шестью солдатами. Начальник стражи подошел к министру и жестом показал ему, что он арестован. Быстро встав и бросив шпагу на пол, Кромвель с горящими глазами закричал Норфолку: "Такова награда за мои труды! Я изменник? Скажите по совести, я изменник? Я никогда не имел в мыслях оскорбить его величество, но раз так обращаются со мной, я отказываюсь от надежды на пощаду. Я только прошу короля, чтобы мне недолго томиться в тюрьме". Поток ругани обрушился на голову падшего министра. Со всех сторон слышались крики: "Изменник! Изменник!", "Тебя будут судить по законам, которые ты сочинил!", "Каждое твое слово - государственная измена!" Норфолк сорвал у Кромвеля с шеи орден св. Георгия, а Саутгемптон - орден Подвязки. Арестованный министр был доставлен в Тауэр. Не успели захлопнуться за ним двери темницы, как королевский посланец во главе 50 солдат занял по приказу Генриха дом Кромвеля и конфисковал принадлежавшее ему имущество.

Генриху не приходилось ждать оппозиции из-за ареста непопулярного министра. Враги же Кромвеля спешили распространить слухи о его преступлениях. Пример подавал сам король, объявлявший, что Кромвель пытался жениться на принцессе Марии (обвинение, впрочем, подсказанное Норфолком). Еще недавно Кромвель отправлял людей на плаху и костер за малейшие отклонения от далеко еще не устоявшейся англиканской ортодоксии то в сторону католицизма, то в сторону лютеранства, отклонения, в которых с полным основанием можно было бы обвинить короля, большинство епископов и членов Тайного совета. В обвинительном же акте, представленном в парламент, о Кромвеле говорилось как о "самом гнусном изменнике", поднятом милостями короля "из самого подлого и низкого звания" и отплатившем предательством, о "гнусном еретике", который распространял "книги, направленные на то, чтобы позорить святыню алтаря". Ему приписывали заявления, что, "если он проживет год или два", король не сумеет, даже если захочет, оказать сопротивление его планам. Упоминания о вымогательстве, казнокрадстве, взяточничестве должны были подкреплять главное обвинение - в "измене" и "ереси". При этом всем было отлично известно, что главное обвинение - чистый вымысел. Это понимали и горожане, повсеместно зажигавшие костры в знак радости по поводу падения министра, олицетворявшего все ненавистное в политике самого Генриха. Но, конечно, более всего радовались гибели Кромвеля за рубежом. Утверждают, что Карл V пал на колени, чтобы возблагодарить бога за столь благую новость, а Франциск I издал крик радости: им обоим предстояло в будущем иметь дело не с ловким и опасным противником, каким был Кромвель, а с тупым и тщеславным Генрихом, обойти которого им, первоклассным дипломатам, не составляло труда. Враги Кромвеля торжествовали, а немногочисленные друзья безмолвствовали. Среди сочувствовавших экс-министру был архиепископ Кранмер, который, однако, молча присоединился к единодушному решению палаты лордов, присуждавшей Кромвеля к повешению, четвертованию и сожжению.

Однако до казни ему предстояло выполнить еще одну службу королю. Кромвелю было приказано изложить все обстоятельства, связанные с женитьбой Генриха на Анне Клевской: подразумевалось, что бывший министр осветит их таким образом, чтобы облегчить для Генриха развод с третьей женой. Для Кромвеля это письмо должно было облегчить род его казни. И он постарался, упоминая, что Генрих неоднократно говорил о решимости не использовать свои "права супруга" и что, следовательно, Анна осталась в своем прежнем, "дозамужнем" состоянии. Здравый смысл, не покидавший осужденного при составлении этого письма, изменил ему, когда он заключил свое послание воплем о милосердии: "Всемилостивейший государь! Я умоляю о пощаде, пощаде, пощаде!" Генриху очень понравилось письмо и как полезный документ при разводе и этой униженной мольбой: король недолюбливал, когда его подданные спокойно принимали известие об ожидавшей их казни. Генрих приказал своему приближенному три раза прочесть вслух письмо своего бывшего любимца.

Развод был произведен без особых затруднений: Анна Клевская удовлетворилась пенсией в 4 тысячи фунтов стерлингов, двумя богатыми манорами, а также статусом "сестры короля", ставящим ее по рангу непосредственно вслед за королевой и детьми Генриха. А Кромвелю осталось лишь дать отчет о некоторых израсходованных суммах и узнать о "награде", полагавшейся ему за меморандум о третьем браке Генриха. Утром 28 июля осужденному сообщили, что король в виде особой милости разрешил ограничиться отсечением головы. Правда, казнь должна была быть совершена в Тайборне, а не на Тауэр-Хилле, где обезглавливали лиц более высокого происхождения.

...Крепкий, коренастый мужчина, которому не минуло еще 50 лет, внешне спокойно оглядел плаху и затихшую толпу. Тысяча королевских солдат охраняла порядок. Собравшиеся, затаив дыхание, ждали предсмертной исповеди, будет ли она произнесена в католическом духе, как этого хотелось бы победившей партии Норфолка, или в духе протестантизма, или же осужденный, сохранявший такое спокойствие, вообще обманет ожидания, отказавшись от исповеди? Вот Кромвель начинает свою предсмертную речь: "Я пришел сюда умирать, а не оправдываться, как это, может быть, думают некоторые. Ибо, если бы я занялся этим, то был бы презренным ничтожеством... Разрешите мне засвидетельствовать, что я умираю католиком. И я искренне прошу вас молиться о благоденствии короля, чтобы он мог долгие годы жить с вами в здравии и благополучии"... Пройдет всего столетие, и потомок казненного министра Оливер Кромвель заговорит с потомком Генриха VIII Карлом I Стюартом совсем другим языком. Но для этого понадобился все же еще один век...

Внешнеполитическое положение Англии в последние годы правления Генриха оказалось сложным. Не было рядом ни Уолси, ни Кромвеля, которые могли бы уверенно направлять корабль английской дипломатии в бурных водах европейской политики. Готовясь к европейской войне, король сменил увлечения. Ранее претендовавший на лавры поэта, музыканта и композитора, он был теперь занят составлением военных планов, схем укреплений и даже техническими усовершенствованиями. Королевские идеи встречались хором восторженных похвал со стороны английских военачальников. Исключение составляли лишь Дерзкие иностранные инженеры - итальянцы и португальцы, изгнанные за это из Англии.

Вместе с тем король возмущался, как это люди не хотят признать его "апостолом мира и справедливости". При встрече с послом императора Карла V он говорил: "Я занимаю трон уже сорок лет, и никто не может сказать, что я когда-либо действовал неискренне или не прямым путем. Я никогда не нарушал своего слова. Я всегда любил мир. Я просто защищаюсь от французов. Французы не заключат мира, если им не вернут Булони, которую я с честью завоевал и намереваюсь удержать". В речах, обращенных к парламенту, король принимал позу милосердного отца отечества, "позабыв" о тысячах казненных по его приказу и о графствах, разоренных королевскими войсками после народных восстаний. Последние годы жизни деспота прошли сумрачно. На плаху была отправлена и новая жена короля, Екатерина Говард (молодая племянница герцога Норфолка и кузина Анны Болейн). Такая же участь не раз грозила и последней жене Генриха, Екатерине Парр24. Казнили даже сына Норфолка, а самого герцога спасла от топора палача лишь смерть Генриха в январе 1547 года. Кранмер тоже не раз находился на краю гибели. "Очередь" до него дошла, впрочем, уже в правление Марии Тюдор... Таковы некоторые страницы политической истории Англии XV-XVI столетий, отмеченные кровью, грязью и позором.

Примечания

1. См. J. Lander. The Wars of Roses. L. 1966.

2. R. L. Storey. The End of the House of Lancaster. L. 1966, p. 198.

3. В. Шекспир. Сочинения. Т. 1, М. 1957, стр. 448.

4. V. B. Lamb. The Betrayal of Richard III. L. 1965, pp. 69 - 70.

5. Ibid., p. 92.

6. S. B. Chrimies. Lancastrians, Yorkists and Henry"VII. L. 1964, pp. 137 - 138, 161.

7. P. M. Kendall. Richard the Third. L. 1956, pp. 413 - 414.

8. Ibid., p. 415.

9. Ср. R. Lockyer. Tudor and Stuart Britain, 1471 - 1714. L. 1965, p. 17.

10. H. Walpole. Historic Doubts on the Life and Reign of King Richard the Third. L. 1768; C. Hal stead. Life of Richard III. L. 1844; C. Markham. Richard III: His Life and Character. L. 1906. Cp.: "Richard III. The Great Debate". Ed. by P. M. Kendall. L. 1965.

11. Новейшие биографы Генриха VII склонны по-прежнему считать Ричарда виновным в убийстве племянников (R. L. Storey. The Reign of Henry VII. L. 1968, p. 47; P. Pitt. Henry VII. Oxford. 1966, p. 6; E. N. Simmons. Henry VII, the First Tudor King. L. 1968).

12. Подробнее см.: В. Ф. Семенов. Огораживания и крестьянские движения в Англии XVI в. М. - Л. 1949.

13. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 23, стр. 730, 770.

14. J. F. Shrewsbury. Henry VIII. A Medical Study. "Journal of the History of Medicine", 1952. Spring.

15. G. R. Elton. Henry VIII. An Essay in Revision. L. 1962, p. 26; J. Bowley Henry VIII. A Biography. L. 1964, p. 19.

16. L. Elliot - Binns. The Reformation in England. L. 1966, p. 54.

17. G. C. Ferguson. Naked to Mine Enemies: The Life of Cardinal Wolsey. Boston. 1951; G. Cavendish. The Life and Death of Cardinal Wolsey. L. 1959.

18. См. R. Ames. Citizen Thomas More and His Utopia. Princeton. 1949, pp. 20 - 21, 72.

19. В. Г. Диксон. Две королевы: Екатерина Арагонская и Анна Болейн. Т. 4. СПБ. 1875, стр. 232 - 233.

20. C. Morris. The Tudors. L. 1955, p. 88.

21. P. Wielding. Thomas Cromwell. L. 1955, p. 157.

22. J. Ridley. Thomas Cranmer. L. 1962, pp. 107 - 111.

23. P. Hughes. The Reformation in England. Vol. I. L. 1951, p. 366.

24. F. Hackett. Henry the Eight. N. Y. 1945, pp. 380, 397, 405 ss.




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Формирование разведывательного сообщества нового типа и туркестанское направление его деятельности // Улунян Ар. А. Туркестанский плацдарм. 1917-1922: Британское разведывательное сообщество и британское правительство. М., URSS. 2020. С. 28-53.
      Автор: Военкомуезд
      3. Формирование разведывательного сообщества нового типа и туркестанское направление его деятельности

      а) Общеимперские институты

      Информационное, а также нередко и аналитическое обеспечение деятельности комитетов и конференций, занимавшихся конкретными внешнеполитическими и военными вопросам, включая туркестанское направление, осуществлялось достаточно большим количеством британских государственных органов, составлявших разведывательное сообщество. В силу сложившейся имперской британской институциональной практики оно включало также и органы, занимавшиеся внутренней безопасностью. Одной из характерных особенностей существовавших органов и организаций, в компетенцию которых входил помимо остальных регионов бывший российский Туркестан, было их разделение на общеимперские и региональные. Первые находились непосредственно в Британии и являлись составной частью центральных органов управления, либо сами становились таковыми в своей области. Вторые входили в систему управления британской Индии, через аппарат генерал-губернатора (вице-короля) которой взаимодействовали или подчинялись соответствующим профильным структурам метрополии, но при этом сохраняли высокую степень самостоятельности, являясь органами британской колониальной власти в Индии.

      К числу первых из них относились структурные подразделения центральных имперских министерств — военного, военно-морского и /28/ внешнеполитического. В оборонном ведомстве существовало Управление военной разведки (Directorate of Military Intelligence — ДМ7), секции которого имели буквенное (в виде акронимов MI — Military Intelligence, т. е. военная разведка) и числовое обозначение. Часть этих подразделений имела непосредственное отношение к работе по туркестанскому направлению, так как возможная связь конфессиональных и политических движений, ориентированных на борьбу с британскими властями в Индии, с бывшим российским Туркестаном рассматривалась с точки зрения вероятных действий не только советской России, но и граничивших с самой Индией государств.

      Одним из важных подразделений являлось MI5 (МИ5), которое занималось контрразведкой внутри Британии ещё с 1909 г. и к октябрю 1917 г. оно насчитывало 700 сотрудников, число которых к 11 ноября 1918 г. увеличилось уже до 844 служащих [32]. После заключения перемирия в ходе Первой мировой войны большевизм определялся британскими политическими кругами как новая угроза для безопасности Великобритании и роль контрразведки приобретала особое значение в этом контексте. Поэтому в марте 1919 г. правительство приняло решение о создании Управления разведки (Directorate of Intelligence) Хоум Офис, которое просуществовало до декабря 1921 г. и выделилось в отдельную службу — Службу безопасности (Security Service), ставшую уже затем окончательно известной MI5. Оно являлось важным структурным подразделением Министерства внутренних дел и отвечало за всю контрразведывательную деятельность в Британии, отслеживая возможные связи радикальных общественно-политических движений в ней с аналогичными движениями за рубежом. Первым и единственным руководителем Управления стал Б. Томсон, возглавлявший ранее Специальный отдел (Special Branch) Скотланд-Ярда, занимавшегося в период войны контрразведкой [33].

      Важным направлением деятельности Управления разведки являлось предоставление британскому правительственному кабинету информации, включавшей элементы анализа, а большей частью сопровождавшейся объяснением. В центре внимания подразделения были развитие революционных движений, общественно-политических настроений в конкретных странах и регионах, имевших принципиальное значение с точки зрения британских правительственных кругов для международ-/29/

      32. Northcott С. В. The Development of MIS 1909-1918. Digitised version of a dissertation submitted to the University of Bedfordshire. University of Luton, 2005. P. 54 [Электронный ресурс] — http://hdl.handle.net/10547/346882 (Дата обращения: 14.09.2018); Andrew Ch. The Defence of the Realm: The Authorized History of MI5. London: Penguin, 2012.
      33. Northcott С. B. Op.cit. P. 77.

      ных позиций империи, а также её внутренней безопасности. Туркестан в этих материалах рассматривался в контексте потенциальных угроз Британской империи и общественно-политического положения в Индии. На протяжении 1919-1921 гг. туркестанское направление и связанная с ним тематика получали освещение с различной степенью подробности в секретных бюллетенях, специально издаваемых Управлением для членов правительства ограниченным тиражом: «Еженедельном обзоре развития революционного движения за границей» («A Weekly Review of the Progress of Revolutionary Movements Abroad») (c 1919 г.) и другом аналогичном материале — «Ежемесячном обзоре развития революционных движений за границей» («A Monthly Review of the Progress of Revolutionary Movements Abroad»), выпускавшимся с октября 1918 г. и последовательно сменявшим до конца 1921 г. своё название на «Ежемесячное обозрение революционного движения в зарубежных странах» («A Monthly Review of Revolutionary Movements in Foreign Countries») и «Ежемесячное обозрение революционных движений в британских заморских владениях и зарубежных странах» («Monthly Review of Revolutionary Movements in British Dominions Overseas & Foreign Countries»).

      В структуре Управления военной разведки существовал «территориальный» Отдел № 2 (MI2). Среди стран и регионов, за которые отвечало это подразделение, были Балканы, Османская империя, бывшее российское Закавказье, Ближний Восток, Северная Африка, за исключением владений Франции и Испании. После Первой мировой войны MI2 был переориентирован на ведение разведки на русском и скандинавском направлениях. Получивший впоследствии наибольшую из всех существовавших и существующих британских разведывательных организаций известность Отдел № 6 в конце Первой мировой войны лишь только начал обретать самостоятельность как главный орган внешней разведки. Его название даже в официальных и не предназначенных для посторонних глаз документах нередко упоминалось в различных формах: МI1c, Секретная разведывательная служба (Secret Intelligence Service) и как служба MI6 [34]. Особенность её институциональных позиций заключалась в тес-/30/

      34. Процесс создания MI6, несмотря на существующую обширную историографию и опубликованные источники, а также частично доступные архивные документы, продолжает сохранять свою дискуссионность. Официальной датой образования организации считается 1909 г., а ее первоначальным названием было «Секретная Служба». На этом настаивал её первый руководитель Мэнсфилд Джордж Смит-Камминг, который отмечал в комментариях к обзору деятельности этой организации, что он был назначен в 1909 г. главой структуры именно под этим названием. В действительности, он стал руководителем Бюро Секретной Службы (Secret Service Bureau) вместе с В. Киллом в октябре 1909 г. с конкретной целью борьбы с не-шпионажем в портах Великобритании и в целом с проникновением германской раз-

      -ной связи с разведывательными структурами трек видов вооружённых сил, а также Форин Офис, Хоум Офис, Министерством по делам колоний и Министерством по делам Индии. Более того, её представители в разведывательных организациях видов вооружённых сил одновременно являлись сотрудниками как этих структур, так и входили в штатный состав собственно М1Iс. Агентурная деятельность на «восточном» направлении, включавшем и туркестанское, на протяжении 1920-1921 гг. обеспечила эту службу, судя по всему, источниками в высших эшелонах советского Народного Комиссариата иностранных дел и в Кавказском бюро РКП(б). Это позволило получать информацию по ситуации на Кавказе, о советско-турецких отношениях и действиях большевиков на мусульманском Востоке. В число важных источником информации входила секретарь Л. Троцкого Е. Шелепина, которая передавала протоколы заседаний советского партийно-государственного руководства британскому журналисту, а в последствие известному писателю, А. Рэнсому — сотруднику МI1с, женой которого она стала позже [35].

      На многих из докладов МI1с в правительственный кабинет по этим направлениям сообщалось, что данные получены «от надёжного источника », а на самих документах делалась пометка «А.1», означавшая, «что источник доказал свою надёжность и имел доступ к документам высокого уровня, некоторые из которых инспектор Секретной разведывательной службы видел сам в их оригинальном виде» [36]. Эти данные подтверждались по каналам радиоперехвата и агентурной разведки [37]. /31/

      -ведки на Британские острова. Вскоре произошло разделение на отделы внешней (Foreign) и внутренней (Ноше) разведки. С началом войны в 1914 г. Бюро стало частью Управления военных операций военного ведомства, а в 1915 г. — частью Управления военной разведки под названием МO5 во главе с Киллом. Затем это подразделение было передано в Хоум Офис и впоследствии превратилось в самостоятельную организацию MI5. Другая его часть во главе со Смит-Каммингом как полноценный институт внешней разведки получила такой статус лишь в конце 1919 г. по предложению Военного ведомства. Тем не менее, на протяжении вплоть до 1922 г. в документах, представляемых в правительство, использовались одновременно две аббревиатуры: S. I. S. и Mile. К концу 20-х г. XX в. первая из них стала использоваться чаще, а к началу Второй мировой войны наряду с ней появилась аббревиатура MI6, заменившая её окончательно после окончания войны. Подробнее об организационных перипетиях: Andrew Ch. Her Majesty's Secret Service: the making of the British intelligence community. London: Penguin, 1987; Andrew Ch. The Defence of the Realm: The Authorized History of MIS. London: Penguin, 2010; Jeffery К, MI6: The History of the Secret Intelligence Service 1909-1949. London: Bloomsbury Publishing PLC, 2010; Smith M. SIX: A History of Britain's Secret Intelligence Service — Part 1: Murder and Mayhem 1909-1939. London: Dialogue, 2010.
      85. Smith M. Op. cit.
      86. Ferris J. Issues In British and American Signals Intelligence, 1919-1932. United States Cryptologic History. National Security. Agency. 2016. Special series. Vol. 11. P. 28.
      87. Ibid.

      В отличие от военного ведомства, Адмиралтейство, являвшееся министерством по военно-морским делам, не обладало столь развитой разведывательной структурой. После создания Военно-морского штаба в 1917 г. деятельность Отдела военно-морской разведки (The Naval Intelligence Division — NID) была сконцентрирована на получении разведывательной информацией для своего ведомства. Позиции Отдела, как и его влияние среди других подразделений ВМШ, на протяжении долго времени были слабыми, что отражало общую тенденцию в развитии так называемых ведомственных разведывательных организаций [38]. В то же время, несмотря на несопоставимые с другими более сильными аналогичными членами британского разведывательного сообщества организациями, это подразделение имело определённое значение с точки зрения получения разведывательной информации по складывавшейся ситуации в бывшем российском Туркестане. Особенно это проявилось после прекращения существования в 1920 г. Управления политической разведки Форин Офис, а затем и реорганизации Разведывательного управления Хоум Офис в 1921 г. С 8 января 1921 г. Отдел военно-морской разведки начал составление и издание достаточно большим тиражом как для военно-морского ведомства, так и других общеимперских институтов и членов британского кабинета секретного бюллетеня «Еженедельная разведсводка» («Weekly Intelligence Summary»), который включал материалы как по военно-морской тематике, то есть основной специализации подразделения, так, постепенно, и по политическим вопросам.

      Особая роль в работе Отдела на «восточном» направлении во многом была связана с усиливавшимися позициями его главы — контр-адмирала У. О. Холла. Ещё в начале Первой мировой войны он фактически руководил установлением негласных контактов с политическими кругами Османской империи с целью её отрыва от австро-германского блока в интересах сведения к минимуму риска проведения Дарданелльской операции. Используя свою агентуру, Холл надеялся добиться свержения младотурецкого правительства партии «Единение и прогресс». Одновременно он собирался, заплатив турецкой стороне сначала 500 тыс. фунтов, а затем повысив сумму до 4 млн фунтов, добиться сдачи Дарданелл. Вмешательство Первого морского лорда Дж. Фишера заставило Холла отказаться от этого плана [39]. В период с ноября 1918 г. по сентябрь 1923 г., /32/

      38. Wells An. R. Studies in British naval intelligence, 1880-1945. A Thesis submitted for the Degree of Doctor of Philosophy in War Studies of the University of London. King's College, 1972. (Электронный ресурс] — https:/Aclpure.kcl.ac.uk/portal/flles/2926735/294575.pdf (Дата обращения: 06.04.2017).
      39. Ibid. P. 102.

      когда силы Антанты заняли Западную и Центральную части Анатолии, а также взяли под контроль Стамбул, Отдел военно-морской разведки сначала под руководством У. О. Холла, а затем последовательно сменявших его вице-адмиралов X. Синклейра и М. Фицмориса вновь проявил себя. Он занимался агентурной разведкой не только в Константинополе, но и перехватом радиообмена по всей Анатолии и на территории Кавказа, а также Северной Персии. Особое место в этой связи занимала его совместная работа с другими разведывательными органами Великобритании. Это проявилось на протяжении 1920-1921 гг. в работе британского разведывательного центра в Константинополе. Его деятельность распространялась не только на территорию Османской империи, но и на южную часть бывшей Российской империи, включая Центральную Азию. Центр возглавлялся майором В. Вивианом. Подразделение состояло из представителей МI1с, военно-морской и военной разведки, офицеров органов разведки британской администрации Индии. Оно находилось в двойном подчинении как непосредственно МI1с, так и британского правительства Индии. Основное внимание в своей работе разведцентр уделял ситуации, складывавшейся в Османской империи, деятельности большевиков в регионе, панисламистским планам политических и правительственных кругов государств региона [40]. Получаемые британской разведкой на протяжении 1919-1922 гг. сведения о движении под руководством Мустафы Кемаля-паши в Анатолии были результатом деятельности нескольких разведывательных органов. Прежде всего, расшифровкой передававшихся по телеграфу или радио сообщений иностранных государств занималась действовавшая в Константинополе британская военная разведка, а также Правительственная школа кодов и шифров, находившаяся в Лондоне. Активную роль в добывании информации играли «территориальный» Отдел № 2 (MI2) Управления военной разведки, а также усиливавшая свою работу как самостоятельный разведывательный орган МI1с — Секретная разведывательная служба и Отдел военно-морской разведки Военно-морского штаба, занимавшиеся агентурной разведкой. МI1с смогла «перехватывать не только значительную часть телеграфных сообщений османских министров в Константинополе, включая аппарат Великого визиря, военного ведомства и министерства внутренних дел, но и администрации турецких националистов в Анкаре и основных воинских подразделений в глубине территории» [41]. Техниче-/33/

      40. Ferris J. Op. cit. P. 27.
      41. MacFie A. British Intelligence and the Turkish National Movement, 1919-22 // Middle Eastern Studies, 2001. Vol. 37. № 1. P. 2.

      ские средства разведки использовались с наряду традиционными методами агентурной работы. Целью британской разведки было получение помимо данных о самом движении в Анатолии также информации о возможных связях с организациями, выступающими за объединение тюркоязычных народов и мусульман для борьбы против Великобритании в Индии и центрально-азиатском регионе, прежде всего в Туркестане. Так называемый константинопольский разведцентр предоставлял в ряд общеимперских ведомств и в британский правительственный кабинет секретный материал — «Еженедельную сводку разведывательных докладов Mile константинопольского отдела» («Weekly Summary of Intelligence Reports Issued by Mile, Constantinople Branch»), в которой содержались данные и по Туркестану.

      В начале 1922 г. администрация британской Индии потребовала возвращения прикомандированных к центру сотрудников, служивших в соответствующих органах и ведомствах Индии, что привело к фактическому прекращению функционирования этого подразделения42. Действия британского индийского правительства были обусловлены его стремлением укрепить собственные структуры разведки и безопасности.

      К числу центральных ведомственных органов разведки и безопасности, деятельность которых имела прямое или косвенное отношение к туркестанскому направлению, относилась Правительственная школа кодов и шифров (Government Code and Cypher School — GC&CS or GCCS). Она была создана 1 ноября 1919 г. по инициативе лорда Кёрзона и в соответствии с решением Комитета по деятельности секретной службы из двух организаций, существовавших на протяжении Первой мировой войны — во-первых, относившегося к ведению оборонного ведомства Отдела МИЬ и, во-вторых, подчинявшегося Адмиралтейству, известного в узких кругах как «комната 40» (Room 40), Отдела военно-морской разведки № 25, сокращенно NID 25 (Navy Intelligence Department 25)43. Изначально Школа находилась в подчинении военно-морского ведомства, но затем стала самостоятельной службой. Русское направление в Школе возглавил бывший главный дешифровальщик царского МИД Э. Феттерлейн. Он бежал после большевистского переворота 1917 г. и прибыл в Великобританию, судя по всему, 18 мая 1918 г., где получил гражданство в октябре 1923 г.44 Именно /34/

      42. Ferris J. Op. cit. P. 28.
      43. См. подробнее: Beesly P. Room 40: British Naval Intelligence 1914-1918. Oxford: Hamish Hamilton ltd, 1982; Bruce J. «А Shadowy Entity»: MI1(b) and British Communications Intelligence, 1914-1922 // Journal Intelligence and National Security. 2017. Vol. 3.2. Iss. 3. P. 313-332.
      44. Madeira V. Britannia and the Bear: The Anglo-Russian Intelligence Wars, 1917-1929. Woodbridge: The Boydell Press, 2014. P. 209.

      Феттерлейн и возглавлявшаяся им группа занимались расшифровкой советских кодов подавляющей части зашифрованного радиообмена [45]. Усиление работы радиоразведки на советском направлении произошло после Первой мировой войны, в то время как основное внимание до этого уделялось Германии. Россия в складывавшейся ситуации оказывалась «менее знакомой, а потому и менее понимаемой как цель разведки». Это, в свою очередь, обуславливало то, что «большая часть путаницы и настойчивого преувеличения, связанных с предполагаемой коммунистической интригой и поддержкой панисламизма в Британской империи, отражали аналогичную неопределённость у себя дома» [46].

      В тесной связи со Школой находились армейские службы радиоперехвата, которые часто направляли полученные данные в отдел Феттерлейна. Они занимались радиоразведкой и расшифровкой советских радио и телеграфных сообщений на Востоке. В британской Индии их центр находился в г. Абботабаде и ему подчинялась сеть радиопостов на Северо-Западной приграничной территории.

      Перехватывавшиеся разведывательной радиослужбой GC&CS сообщения после их расшифровки передавались в МI1с, которая включала наиболее значимые из них по содержанию в специальные обзоры разведывательной информации [47], представлявшиеся в печатном виде под грифом «секретно» как сводка в британский правительственный кабинет наряду с другой информацией. Общее количество дешифрованных перехваченных радиосигналов составило за период с середины июня 1920 г. и до середины января 1924 г. 12 600 единиц, в то время, как общее количество самих радиоперехватов «сократилось с 300 в месяц в 1920 г. до 250 в 1922-1923 гг.» [48]. Радиопост перехвата британской военной разведки в Константинополе являлся одним из важных элементов складывавшейся британской системы перехвата шифрованных сообщений иностранных государств на регулярной основе. Радиообмен советской шифросвязи /35/

      45. См. рассекреченные американским Агентством Национальной безопасности (АНБ) воспоминания сотрудника этого подразделения бригадира Дж. Тилтмана: Tiltman J. Experiences 1920-1929. DOCID 386863. S. L., S. D. — [Электронный ресурс] — https://www.nsa.gov/news-features/declassifled-documents/tech-joumals/assets/files/experiences.pdf (Дата обращения: 10.09.2018); Andrew Ch. The British Secret Service and Anglo-Soviet Relation in 1920 If The Historical Journal. Vol. 20. NB3. 1977. P. 673-706; УсовВ. Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века. М.: Олма-Пресс, 2002.
      46. Thomas М. Empires of Intelligence: Security Services and Colonial Disorder after 1914. Berkley, Los Angeles, London University of California Press; 2007. P. 38,
      47. Jeffery K., Sharp A Lord Curzon and Secret Intelligence// Intelligence and International Relations, 1900-1945. Ed. by Andrew Ch. М., Noakes J. Exeter: University of Exeter, 1987. P. 108.
      48. Jeffery K., Sharp A Op. cit. P. 108.

      между Ташкентом и Кабулом находился под столь плотным контролем постов британской радиоразведки, что, как констатировалось ею самой в декабре 1920 г., расшифровка советских радиограмм происходила в течение пяти дней с момента их перехвата, несмотря на изменения кодов советской стороной [49]. В 1921 г. ситуация с используемыми советскими властями шифрами начала меняться. Они стали усложняться, что требовало, в свою очередь, от британских криптографов, работавших в Индии, большего времени и усилий [50].

      Военно-морское ведомство, в свою очередь, в конце Первой мировой войны сформировало так называемые Группы наблюдения за беспроводной связью (Wireless Observation Groups), которые занимались перехватом сообщений беспроводного телеграфа и прослушиванием радиосетей. Одна из этих групп под № 3 была размещена первоначально в Константинополе, а в 1923 г., после эвакуации сил союзников, вместе с частью группы № 2 переместилась в Палестину. Группа № 4 дислоцировалась в Багдаде и занималась перехватом радиосообщений между Баку и Северной Персией. В г. Симла с 1921 г., являвшимся «летней столицей» британской колониальной администрации, активно действовал радиопост, подчинявшийся Генеральному штабу британской Индии. Он занимался не только перехватом, но и дешифровкой радиообмена между Москвой и Кабулом, а также между Москвой и Ташкентом. Станции перехвата были созданы в Черате, на возвышенности над Пешаваром и в Северо-Западной приграничной территории в Пишине (Белуджистан), где до этого уже существовал подобный радиопост в Кветте, а также в Бирме, в г. Мемьо [51].

      Разведывательные органы, создававшиеся в гражданских общеимперских ведомствах и работавшие, помимо прочих, по туркестанскому направлению, были связаны прежде всего с деятельностью британского внешнеполитического ведомства — Форин Офис. Это серьёзно сказывалось на характере их деятельности в части, касавшейся сбора информации и её анализа. Гарольд Никольсон, один из самых молодых на тот момент, но хорошо зарекомендовавших себя ответственных сотрудников Форин Офис, определяя роль и место политической разведки в дипломатической работе, отмечал, что «любой прогноз в сфере дипломатии должен неизбежно касаться не монофакторных сил, а многофакторных тенденций; такие данные, будучи доступными, порождаются массой неодно-/36/

      49. Jeffery К., Sharp A. Op. cit. Р. 108.
      50. См. воспоминания генерал-майора Дж. Тилтмана, являвшегося криптографом, работавшим в Британии и Индии на протяжении 1920-1939 гг.: Brigadier John H. Tiltman. Op. cit. P. 4.
      51. Ibid.

      родных явлений, противоречащие друг другу, накладывающиеся одно на другое, и каждое из которых требующее конкретного и часто несочетающихся одного с другим решений» [52]. При этом необходимость сочетания системной организованной разведывательной деятельности с аналитической работой в данной сфере порождала серьёзные институционально-бюрократические проблемы. Они были характерны для государственного аппарата, каждая из частей которого, курирующая финансы, внешнюю и военную политику, взаимоотношения между различными министерствами и ведомствами, связанными с государственной безопасностью и оборонной политикой, стремилась получить контроль над всем комплексом института разведки. Заместитель главы внешнеполитического ведомства А. Бальфура лорд Хардинг [53], имевший управленческий опыт, связанный с получением разведывательных данных политического характера, ещё в годы своей службы британском посольстве в Иране в конце XIX в., а затем, будучи заместителем руководителя Форин Офис в 1906-1910 гг. и вице-королём Индии в 1910-1916 гг., активно лоббировал в правительстве идею создания подразделения политической разведки, находящегося в структуре Форин Офис и отличающегося спецификой своей работы от разведывательных отделов, входивших в структуру Адмиралтейства и Министерства обороны. В свою очередь, глава Управления информации, ставшего в 1918 г. Министерством информации, лорд Бивербрук противодействовал этому [54]. Он стремился подчинить себе ведение политической разведки, аргументируя подобный подход важностью данного направления деятельности для выполнения задач внутренней и внешней пропаганды в условиях войны. Особую роль играло Разведывательное бюро Управления информации (Department of Information's Intelligence Bureau), существовавшее в структуре Управления информации во главе с лордом Э. Гличином. Этот орган был ориентирован на обеспечение пропагандистской работы, проводившейся Управлением как в стране, так и за рубежом. Бюро получало информацию из открытых источников, а также через личные связи его сотрудников. Именно оно привлекло внимание лорда Хардинга, планировавшего реорганизовать его в подразделение политической разведки Форин Офис, что являлось одной из первых серьёзных попыток создать координирующий орган политической разведки на национальном уровне. /37/

      52. Goldstein Е. The Foreign Office and Political Intelligence 1918-1920// Review of International Studies. 1988. Vol. 14. № 4. P. 275.
      55. В русскоязычной литературе встречается написание его фамилии как «Гардинг». Английский оригинал имени и фамилии — Allan Francis John Harding.
      54. Goldstein E. Op. cit.

      Среди информационно-аналитических секретных периодических изданий — бюллетеней, рассчитанных на членов военного кабинета и составлявшихся в Бюро и затрагивавших туркестанскую тематику были издававшийся с 23 апреля 1917 г. «Еженедельный доклад по России» («Weekly Report on Russia»), и «Еженедельный доклад по Турции и другим мусульманским странам» («Weekly Report on Turkey and other Moslem Countries») первый номер которого появился 27 февраля 1918 г.

      Однако работа Бюро фактически была прекращена после назначения лорда Брейвбрука министром информации, когда эксперты — сотрудники этой организации отказались продолжать работать в этой структуре и ушли в отставку. Практически все они были взяты в созданное 11 марта 1918 г. в Форин Офис Управление политической разведки (Political Intelligence Department of the Foreign Office). Его возглавил У. Тиррел. Задача нового структурного подразделения внешнеполитического ведомства заключалась прежде всего в ведении аналитической работы по широкому кругу проблем международных отношений, а также ситуации в конкретных странах и регионах. Заместителем Тиррела был Дж. У. Хидлэм-Морли — известный историк дипломатии, свободно говоривший на немецком и ставший позже советником Форин Офис по истории. Одной из сложностей, с которой столкнулся Форин Офис при получении информации о внешнеполитической активности большевистского руководства за рубежом, а также о происходящем внутри самих высших партийно-государственных органов Советской России, было увеличение количества широко распространявшихся фальсифицированных документов, создававшихся в русских эмигрантских кругах. Несмотря на превалирование подлинной информации, получаемой из разных источников, тем не менее к 1921 г. британское внешнеполитическое ведомство оказалось в достаточно сложной ситуации из-за наличия «значительного числа антисоветских подделок» [55].

      Подготовка к мирным переговорам по мере приближения конца войны в 1918 г. «выявила две школы среди принимавших решения британских политиков относительно целей Британии в послевоенном урегулировании» [56]. Одна из них была представлена Управлением политической разведки Форин Офис, а другая, сосредоточившаяся в Комитете по восточным делам, неформально возглавлялась «империалистом старого /38/

      55. Andrew С. The British Secret Service and Anglo-Soviet Relations in the 1920s. Parti: From the Trade Negotiations to the Zinoviev Letter//The Historical Journal. 1977. Vol. 20. № 3. P. 677.
      56. Goldstein E. British Peace Aims and the Eastern Question: The Political Intelligence Department and the Eastern Committee, 1918 //Middle Eastern Studies. 1987. Vol. 23. № 4. P. 419.

      образца» лордом Кёрзоном и «реформистом» лордом Милнером. При этом, если сторонники первой, занимавшейся на начальном этапе подготовки исключительно европейскими делами, выступали в поддержку решения проблем в духе предложений американского президента Вильсона, то члены второй считали, что для Британии «основные интересы связывались с заморскими владениями империи и касались прежде всего неевропейских областей в послевоенном урегулировании» [57]. Именно они придавали особое внимание Ближнему и Среднему Востоку как важным регионам с точки зрения обеспечения безопасности Индии. В этой связи важное значение приобретала судьба территорий, входивших в Османскую империю. Механизм выработки и принятия решений по данному вопросу заключался в поэтапном процессе. Сначала Управление политической разведки Форин Офис составляло конкретный документ, направлявшийся в Комитет по Восточным делам, затем, после обсуждений в нём, результаты, включая рекомендации и замечания, передавались в Военный кабинет. Последний принимал окончательное решение по определению как целей британской политики, так и методов её достижения [58]. Особое значение придавалось в британских политических кругах, занятых обсуждением и принятием решений по вопросам послевоенного урегулирования, проблеме самоопределения народов, что было вызвано распадом четырёх крупнейших империй — Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской. Для британской стороны было важно выяснить степень влияния этого процесса на британские колонии и определить, в частности, его последствия как в политическом, так и военном отношении для обеспечения безопасности Индии, а также другие британские владения. Позиция лорда Кёрзона, председательствовавшего на заседаниях Комитета по делам Востока, в отношении народов Востока и их территорий, которые ранее входили в состав Османской империи, вызывала резкую критику высокопоставленных представителей британского имперского политического и управленческого истеблишмента. На состоявшемся 9 декабря 1918 г. заседании Комитета Министр по делам Индии Э. Монтэгю заявил о том, что «мы [участники заседаний Комитета] рассматриваем каждый регион, как мне кажется, в соответствии с почти неопровержимыми и бесспорными доводами, представляемыми нам нашим председателем. Похоже, что с согласия Комитета мы склоняемся к занятию позиции, когда от самого востока и до запада существует только одно решение всех наших проблем, а именно, что Великобритания /39/

      57. Ibid.
      58. Ibid.

      должна взять на себя ответственность за все эти страны» [59]. Со своей стороны начальник Генерального Штаба генерал Г. Уилсон придерживался мнения о необходимости распространения британского мандата, в целях дальнейшего обеспечения обороноспособности Индии, и на регион Кавказа [60].

      Привлечение к работе в Управлении политической разведки Форин Офис учёных-специалистов по широкому кругу вопросов истории и политики, международным отношениям и географии было во многом обязано настойчивости и большому влиянию в правительственных кругах лорда Хардинга. Он являлся в 1910-1916 гг. вице-королем Индии, а с 1916 г. по 1920 гг. занимал пост заместителя главы британского внешне-политического ведомства [61]. Лорд рассматривал Управление, состоявшее из академически подготовленных специалистов-учёных, как орган, которому предстояло заниматься подготовкой справочных материалов для выработки британской стороной решений для предстоящей мирной конференции [62].

      Сотрудниками Управления были представители академического сообщества, специализировавшиеся по региональным и страновым проблемам, владевшие несколькими иностранными языками и обладавшие аналитическими способностями. На момент создания этой структуры на работу в ней были приняты практически все ранее состоявшие на службе в разведывательном Бюро: Э. Биван — энциклопедист-философ, специалист по эллинистическому миру, этнополитическим проблемам и международным отношениям; Дж. Сондерс — известный британский журналист, хорошо осведомлённый в германских делах, работавший в газетах «The Morning Post» и в «The Times» корреспондентом в Берлине и Париже; братья Александр (Ален) и Реджинальд (Рекс) Липеры — молодые сотрудники Форин Офис, первый из которых являлся полиглотом, знавшим 15 иностранных языков и специализировавшийся на центрально-европейской тематике, а второй стал в дальнейшем известным дипломатом и основателем Британского Совета, а в Управлении он занимался «русскими» делами. Помимо них сотрудниками подразделения являлись Л. Немиер (Л. Ньемировски) — историк польско-еврейского происхождения, специалист по политической истории России, Польши и Британии; Дж. Симпсон — известный специалист в области наук о природе, а также хорошо знакомый с общественно-политической ситуацией в бывших Балтийских провинциях Российской империи и Финляндии; Дж. Пуэлл; /40/

      59. Goldstein Е. Op. cit. Р. 433.
      60. Ibid.
      61. Ibid. Р. 419.
      62. Ibid. Р. 420.

      известный историк А. Тойнби, специализировавшийся на проблемах Юго-Восточной Европы и тюрко-мусульманским вопросам в Управлении; Э. Карр — начинавший в то время специализироваться по российской истории и Балтии, впоследствии известный дипломат; А. Циммерман — учёный-историк, специалист по международным отношениям и британской истории; Р. У. Ситон-Уотсон — известный историк, специализировавшийся в области истории и политики Центрально-Европейского региона; Г.Темперли — специалист по новой и новейшей истории; а также Г. Никольсон — в то время молодой дипломат, знавший страны Пиренейского полуострова и Германию. Сотрудниками Управления были также лорд Ю. Пирси — дипломат и Р. Вэнситтарт — опытный дипломат, хорошо знавший страны Среднего Востока и Европы [63]. Помимо этого, Форин Офис привлёк для работы известного британского историка Дж. У. Протеро в качестве советника по историческим вопросам. На протяжении 1917-1920 гг. он возглавлял Исторический отдел Форин Офис, занимаясь составлением справочных и аналитических материалов в связи с подготовкой Парижской мирной конференции 1919 г. [64] Его сотрудники подготовили для британской делегации 180 справочников по всему спектру проблем, обсуждавшихся на заседаниях конференции и служивших важным источником информации для дипломатов [65]. В ноябре 1918 г., в связи с ухудшением состояния здоровья, Протеро был вынужден покинуть пост советника, который занял заместитель главы Управления политической разведки Дж. У. Хидлэм-Морли [66].

      Примечательным фактом, имевшим отношение к роли британских историков в формулировании политической повестки, было то, что они сыграли одну из важнейших ролей, имевших серьёзные политические последствия для общественных настроений, в формулировании и пропаганде тезиса вины Германии в подготовке и начале мировой войны. Это способствовало соответствующему восприятию британским обществом наложенных на Германию после заключения мира ограничений. Первые /41/

      63. Подробнее об этом в: An Historian in Peace and War. The Diaries of Harold Temperley. Ed. by Otte T. G. London: Routledge, 2016; Goldstein E. The Foreign Office and Political Intelligence 1918-1920 // Review of International Studies. 1988. Vol. 14, № 4. P. 275-288; Sharp A. Some Relevant Historians — the Political Intelligence Department of the Foreign Office, 1918-1920 // Australian Journal of Politics and History. 1988. Vol. 34, Iss. 3. P. 359-368.
      64. Подробнее в: Goldstein E. Historians Outside the Academy: G. W. Prothero and the Experience of the Foreign Office Historical Section, 1917-20 // Historical Research. 1990. Vol. 63, Iss. 151. P. 119-219.
      65. Dockrill M. L. Steiner Z. The Foreign Office at the Paris Peace Conference in 1919 // The International History Review. 1980. Vol. 2. № 1. P. 56.
      66. An Historian in Peace and War: The Diaries of Harold Temperley. P. 2.

      изменения данной позиции историков начали происходить в начале 20-х гг. XX в. с появлением документальных источников. Новая концепция содержала не столь однозначные тезисы, и серьёзно влияла на «элиту, принимающую решения в области внешней политики» [67]. В этой связи, артикулировавшиеся отдельными британскими историками утверждения о слишком тяжёлом бремени наказания, наложенного на Германию по результатам войны, и двусмысленности, появившиеся относительно однозначной вины Германии в развязывании войны, привлекали внимание не только в германских академических, но и в общественно-политических кругах, которые к 1921 г. уже обращали особое внимание на эту группу историков [68].

      Несмотря на малочисленность сотрудников Управления, но благодаря их высокой компетентности, информационные и аналитические доклады по конкретным проблемам, а также регулярно издававшиеся бюллетени по странам, подготовленные в этом подразделении, являлись важнейшей составной частью всего комплекса материалов, представляемых как в высшие органы управления — Военный кабинет, так и в совещательные — комитеты и конференции для выработки и принятия как конкретных, так и общеполитических решений. Начиная с июня 1918 г. Управление готовило и издавало секретное издание «Ежемесячный доклад» («Monthly Report») для правительственного кабинета с целью его информирования по текущим политическим вопросам и международным событиям, а также с целью объяснения характера возможной перспективы развития ситуации как в рамках конкретных государств, так и в более широком масштабе. Сам Форин Офис, с участием представителей различных отделов, также занимался подготовкой ряда секретных периодических изданий, в которых с разной степенью подробности достаточно активно использовалась как полученная по дипломатическим каналам, так и по каналам британского разведывательного сообщества информация, имевшая непосредственное отношение к формированию туркестанского плацдарма. К их числу относились начавший издаваться с 10 января 1917 г. еженедельный секретный бюллетень «Восточный доклад» («Eastern Report»), специально предназначенный для Комитета имперской обороны, и одновременно попадавший к членам британского кабинета, для которых с 1917 г. готовилось еженедельное секретное издание «Доклад о Британской империи и Африке» («British Empire and Africa /42/

      67. Cline С. British Historians and the Treaty of Versailles // A Quarterly Journal Concerned with British Studies. 1988. Vol. 20, № 1. P. 45.
      68. Ibid. P. 48.

      Report»), с 2 октября 1919 г. еженедельный «Доклад о Британской империи» («British Empire Report»), а с 8 октября 1919 г полумесячный «Доклад о зарубежных странах» («Foreign Countries Report»).

      За месяц до окончания войны Управление было разделено на 9 секций. Каждая из них находилась под руководством возможного будущего делегата от Британии на международной мирной конференции, и их работа заключалась в разработке аналитических материалов и практических рекомендаций в отношении конкретных стран и регионов. В то же время 4 апреля 1919 г. на заседании Комитета по делам секретной службы (Secret Service Committee), проходившем под председательством лорда Кёрзона, было принято решение о том, что Управление политической разведки должно быть связано с создаваемым Управлением новостей (News Department), а руководителю политической разведки Тирреяу поручалось контролировать и его работу [69]. Существование этого подразделения Форин Офис, несмотря на его продуктивность и представляемые в правительственный кабинет материалы, содержавшие структурированное описание ситуации как по общим вопросам международных отношений, так и, что было не менее важным, конкретным региональным проблемам, оказалось под угрозой к лету 1920 г. Это объяснялось проводившейся правительством политикой экономии расходов. В определённой степени одной из причин было и сокращение влияния в правительственных кругах покровителя Управления лорда Хардинга Это выразилось в назначении премьер-министром Д. Ллойд Джорджем на ожидавшийся лордом пост старшего советника на Парижской мирной конференции секретаря правительственного кабинета и секретаря Комитета имперской бороны подполковника М. Хэнки. Последующее согласие Хардинга на занятие должности посла Великобритании во Франции и окончательная потеря им интереса к деятельности Управления лишь ускорили ликвидацию этой структуры во второй половине 1920 г. [70]

      Необходимость создания аналитической структуры, одновременно игравшей роль институции, формулирующей общественную повестку дня по вопросам международной политики и её региональным аспектам, начинала всё более ощущаться в британских политических кругах к концу Первой мировой войны. В этой связи важное место стала занимать идея создания Института международных отношений (Institute of International Affairs). Она активно обсуждалась весной 1919 г. в кулуарах Парижской мирной конференции представителями американской и британской де-/43/

      69. TNA. САВ 24/77/87. Secret Service Committee. (Minutes of Third Meeting). 04 April 1919.
      70. Подробнее об этом: Goldstein E. The Foreign Office and Political Intelligence. P. 284.

      легаций, и 30 мая 1919 г. более тридцати участников с обеих сторон провели встречу в резиденции британской делегации — отеле «Маджестик», на которой предстояло принять план организации Института. Подавляющее большинство собравшихся составляли члены британской делегации, входившие в руководство Форин Офис и его отдельных подразделений, включая и Управление политической разведки, оборонного ведомства, министерства по делам колоний и ряда других британских государственных институтов, имевших отношение к внешней политике [71]. Новосоздаваемая организация рассматривалась как научно-аналитический институт, работающий в интересах правительственных ведомств и, одновременно, оказывающий влияние на процесс формирования общественного мнения по вопросам внешней политики государств и международным отношениям. В развернутом виде задачи будущей организации были изложены в выступлении Л. Кёртиса — сотрудника Министерства по делам колоний, — который заявил о том, что «все мыслящие люди считают, что в будущем политика каждого из государства не должна руководствоваться простым учётом его собственных интересов. Национальная политика должна формироваться в соответствии с концепцией интересов общества в целом; ибо именно в продвижении этого всеобщего интереса будут найдены конкретные интересы нескольких народов. Поэтому очень важно культивировать общественное мнение в различных странах мира, которое имеет в виду общий интерес. С этой целью различные организации экспертов из разных стран должны стараться поддерживать связь друг с другом» [72]. Как пример подобной организации для нового института Кёртис рассматривал одно из старейших, основанное ещё в 1830 г., Королевское географическое общество [73]. Однако по мере обсуждения перспектив создания института выявились опасения Форин Офис, выступавшего с позиций институциональной бюрократии, увидевшей в создаваемой организации угрозу традиционной работе внешнеполитического ведомства [74]. Одним из активных противников планировавшегося международного института являлся лорд Хардинг, считавший обсуждение и критику официальной правительственной внешнеполитической линии «вне стен Форин Офис» неприемлемой [75]. Аналогичной /44/

      71. DockrillM. Historical Note: The Foreign Office and the «Proposed Institute of International Affairs 1919 // International Affairs. Royal Institute of International Affairs. 1980. Vol. 56. №4. P. 665,666.
      72. Ibid. P. 667.
      75. Ibid.
      74. Ibid. P. 669.
      75. Ibid. P. 670.

      точки зрения придерживался сменивший на посту главы этого ведомства А. Бальфура лорд Кёрзон [76]. Именно публичная деятельность будущего Института международных отношений настораживала высших представителей британской внешнеполитической бюрократии. В связи с этим Л. Кёртис стал апеллировать к опыту уже существовавшего с 26 июня 1868 г. Королевского колониального общества. Оно являлось одновременно как местом для обсуждения внешнеполитических вопросов на узкой «клубной» основе, так и просветительским институтом, члены которого не участвовали в публичных дискуссиях (включая выступления в печати) по проблемам внешней политики [77]. Это было одним из главных отличий Колониального общества от Королевского географического общества и Центрально-азиатского общества, основанного в 1901 г., и поменявшего в 1914 г. своё название на Королевское центрально-азиатское общество. На его заседаниях и проводимых лекциях открыто и в присутствии представителей британской внешнеполитической и военной бюрократии из числа управленцев и администраторов, включая действующих высокопоставленных гражданских чиновников и военных, а также отставных сотрудников государственных ведомств, обсуждались внешнеполитические и общественно-политические вопросы. Более того, выпускавшийся под его эгидой «Журнал Центрально-азиатского общества» («Journal of Central Asian Society») являлся своего рода трибуной для озвучивания конкретных идей относительно британской политики на Востоке, включая Туркестан и сопредельные с ним территории и страны, а также её оценка (не всегда положительная).

      Несмотря на многие препятствия, и благодаря активности инициатора создания Института Л. Кёртиса, он был официально создан 5 июля 1920 г. как Британский институт международных отношений (British Institute of International Affairs), впоследствии переименованный в Королевский Институт международных отношений (Royal Institute of International Affairs) и известный позже в политических и аналитических кругах по месту своего расположения как «Чатем Хаус» («Chatham House»). Его примечательной особенностью, что отмечалось исследователями, было то, что «основываясь на дальновидной предпосылке необходимости полного запрета войны, Институт продвигал новую модель демократической дипломатии, которая последовательно выступала против тайной дипломатии, приведшей Европу к катастрофе, и ставил своей це-/45/

      76. Ibid.
      77. Подробнее об обществе см.: Reese Т. The History of the Royal Commonwealth Society 1868-1968. Melbourne: Oxford University Press, 1968.

      лью просвещение общественного мнения по вопросам международной политики» [78]. В то же время сформулированные при его основании, а затем ставшие традиционными как для него самого, так и других подобных организаций в Британии и за рубежом, принципы работы, довольно серьёзно повлияли на политику закрытости его функционирования, что предопределило трудности, а порой невозможность знакомства исследователей с его внутренними материалами [79]. В институциональном плане появление подобных структур стало этапом в развитии уже современных аналитических институтов, вошедших в политическую практику демократических государств под названием think-tanks.

      б) Региональные структуры

      Вторая группа органов разведки и безопасности, занимавшаяся сбором и анализом информации, включая и данные о развитии ситуации в бывшем российском Туркестане и на сопредельных территориях, была представлена государственными институтами британской колониальной администрации Индии. С конца 1919 г. ею на нерегулярной основе составлялись и направлялись в Министерство по делам Индии краткие «Разведывательные сводки» («Intelligence Summary»), представлявшие собой компендиум разведывательных данных, полученных от различных структур, находившихся в её подчинении. Тема туркестанского плацдарма находила в них отражение в тесной связи с военно-стратегической обстановкой вокруг Индии и вероятных действий Советской России на индийском направлении.

      Старейшим и пережившим многочисленные трансформации ещё со времён своего создания в структуре Ост-Индской компании являлся один из важнейших институтов администрации британской Индии — Индийский департамент по международным и политическим делам (Indian Foreign and Political Department — IFPD), который вплоть до конца XIX в. назывался Департаментом по секретным и политическим делам. Его переименование в XX в. фактически не изменило функций этого органа, отвечавшего за взаимоотношения с индийскими княжествами и азиатскими государствами (политическая часть) и внешними отноше-/46/

      78. Di Fiore L. L’Islam di A. J. Toynbee: Prima di Huntington, oltre Huntington // Contemporanea. Revista di storia dell’ 800 e dell’ 900. luglio 2010. Vol. 13. № 3. P. 433.
      79. Его архивы с момента основания и до сегодняшнего дня хранятся непосредственно в самом Королевском Институте международных отношений, получившем с 1923 г. по зданию, в котором расположен на Сейнт Джеймс сквеар (St James's Square), неофициальное название «Chatham House».

      -ниями с европейскими государствами (иностранная, или внешнеполитическая часть Департамента) [80]. Данный институт, являвшийся составной частью правительства британской Индии, играл одну из ключевых ролей в подготовке им, а также общеимперским правительством, рекомендаций и решений по политическим вопросам, имевшим непосредственное отношение к проблемам разведки и безопасности Индии. В рассматриваемый период 1917-1922 гг., как это уже сложилось исторически и продолжалось вплоть до приобретения Индией независимости, Департамент вел активную разведывательную работу, включая её агентурную часть, в Индии, в соседних с ней странах и их отдельных регионах. Как бывший российский Туркестан, так и Центральная Азия в целом находились в зоне пристального стратегического и оперативного интереса этого Департамента. С ним согласовывалась деятельность в данной области государственных институтов управления британской администрации Индии, включая и оборонное ведомство (сначала Военный департамент, а затем Департамент армии) [81]. Особое место в этой системе разведывательного обеспечения на туркестанском направлении занимал Генеральный штаб британской индийской армии. Он, находясь в тесной связи с Военным департаментом, являлся фактически рекрутской базой для его кадров. Одним из аспектов работы, заключавшейся в концентрации значимых с точки зрения обороны британской Индии данных, было создание реферативных материалов по политическим вопросам, справочных информационных сборников по широкому кругу вопросов, включая и общественно-политические персоналии стран региона. К их числу относились материалы по Персии и Афганистану, тесно связанных с событиями в Туркестане. Особенностью досьевых материалов по персоналиям было наличие в них развернутых биографических данных, характеристика политических взглядов включенных в справочники лиц, их связи с иностранными государствами — Британией, Турцией, Германией и Советской Россией.

      Касаясь ситуации в Туркестане, глава Министерства по делам Индии Э. Монтэгю отмечал 5 января 1918 г. в своей телеграмме вице-королю Ф. Челмсфорду, что контроль над населением этого региона со стороны России был потерян в результате крушения в ней центральной власти, и «существует серьёзная опасность того, что Туркестан может полностью /47/

      80. Подробнее об особенностях бюрократической системы управления Министерства по делам Индии и его структуре в конце ХЕХ в. — начале XX в. см: Kaminsky A. The India Office, 1880-1910. New York: Greenwood Press, 1986.
      81. В тексте данной работы используется применительно ко всему периоду название Военный департамент, так как оно более точно соответствует нормам перевода.

      /пропуск стр. 48/

      было исключительно функциональным органом. При этом оно формально относилось к структуре военной разведки, но сам его глава считался офицером Управления криминальной разведки Индии [84]. Основная работа этой организации велась в Европе, а среди её агентов, действовавших, в частности, в Швейцарии, был ставший впоследствии известным британский писатель Уильям Сомерсет Моэм. В задачу Управления входило отслеживание за рубежом политической активности выходцев из Индии, вовлечённых в деятельность, рассматривавшуюся британскими властями как анархическая и подрывная, то есть опасная с точки зрения внутриполитического положения империи, а также её отдельных частей. Информация, которую добывало Управление, направлялась по двум адресам: через Департамент общественной безопасности и юстиции британской администрации в Индии Государственному секретарю (министру) по делам Индии, а через Разведывательное бюро Департамента внутренних дел — британскому индийскому правительству. Особенность деятельности Управления заключалась в том, что на начальном этапе своего существования после создания в 1909 г. как Управление политической разведки Индии оно было ориентировано на работу по отслеживанию активности революционных этнических и конфессиональных организаций, создававшихся выходцами из Индии, и их связям с аналогичными иностранными организациями. Однако накануне и в период Первой мировой войны основное внимание уделялось собственно разведывательным действиям Германии и попыткам германской разведки использовать подобные движения. Особое место в её работе занимал так называемый «Берлинский комитет». Позже он был переименован в «Комитет за независимость Индии», выполнявший в планах Германии и, в определённой степени, Османской империи, функции политической и агитационной, а со временем и военной координации радикальной оппозиции из числа противников Британии среди общественно-политических и религиозных деятелей Индии. Управление вело разведку против Германии и во Франции. Своё название в окончательном виде — Управление индийской политической разведки — организация получила в 1921 г., и стала фактически разведывательной структурой британского правительства Индии.

      Другая организация была создана в рамках формировавшейся в начале XX в. правительством Британской Индии системы безопасности весной 1904 г. и называлась Центральный особый отдел (Central Special /49/

      84. Popplewell R.J. Intelligence and Imperial Defence. British Intelligence and the Defence of the Indian Empire, 1904-1924. London: Frank Cass, 1995. P. 216-217.

      Branch), впоследствии переименованный в Управление криминальной разведки (Criminal Intelligence Department) [85]. Очередное переименование превратило её в Центральное Управление криминальной разведки (Central Criminal Intelligence Department) и было призвано подчеркнуть высокую степень полномочий этого органа, занимавшегося выявлением социально опасных уголовных преступлений, совершаемых организованными группами. В 1918 г. его название было вновь изменено, на этот раз на Центральное разведывательное управление (Central Intelligent Department). Имея в виду потенциальную общественную угрозу преступлений с использованием насилия в отношении органов власти и правительственных институтов, а также возможность связи подобных действий с активностью политических сил, преследовавших антиправительственные цели, включая возможную вовлеченность в это и зарубежных государств, британские колониальные власти Индии расширили полномочия структуры. С 1919 особым решением британского индийского правительства служба была непосредственно подчинена вице-королю и вплоть до 1924 г. её возглавлял С. Кей. В 1920 г. название организации было вновь изменено на Разведывательное бюро (Intelligence Bureau), а сама структура наделена фактически разведывательными (внутри Индии) и контрразведывательными функциями, что превращало её в важную часть разведывательного сообщества британской Индии, занимающегося внутренней безопасностью [86]. Она имела свои отделения во всех основных регионах, а непосредственно туркестанским направлением занималось размещавшееся в г. Пешавар Разведывательное бюро Северо-западной пограничной провинции (North-West Frontier Province Intelligence Bureau). На протяжении периода с декабря 1919 г. по декабрь 1922 г. оно составляло еженедельную сводку, направлявшуюся в центральный офис Разведбюро («Diary of the North-West Frontier Province Intelligence Bureau»).

      В конце 1919 г. — начале 1920 г. под руководством подполковника В. Ф. Т. О'Коннора, являвшегося специалистом по Тибету и участником /50/

      85. Применительно к институтам безопасности и разведки британской администрации Индии в данной работе используется более соответствующее их институциональному статусу и полномочиям, а также нормам, принятым в русскоязычной традиции перевода в этой области, название «Управление».
      86. В работе бывшего Генерального директора полиции Северо-Западной пограничной провинции К. С. Субраманьяна «Политическое насилие и полиция в Индии» ошибочно сообщается, без упоминаний о предыдущих изменениях в названии, о том, что «в 1920 г. Центральный особый отдел был впервые переименован в Разведывательное Бюро, задачи которого были коротко очерчены в разделе 40(2) Акта Правительства Индии 1919 г.» Subramanian К. S. Political Violence and the Police in India. New Delhi: Thousand Oaks: SAGE Publication. 2007. P. 83.

      британских экспедиций в этот регион, включая известную экспедицию Ф. Э. Янгхасбенда в Лхасу в 1903 г. — 1904 г., британской администрацией Индии было создано Индийское специальное бюро информации (Indian Special Bureau of Information). В задачу организации входило отслеживание деятельности большевиков в Индии и соседних странах, а также контроль печатных изданий, привозимых или присылаемых в Индию. Особое внимание уделялось перемещению беженцев и эмигрантов в британские индийские владения. Однако в декабре 1920 г. было принято решение о его расформировании, так как, во-первых, подразделение дублировало деятельность других организаций в этой сфере, и, во-вторых, в виду малочисленности персонала оно не справлялось с поставленными задачами [87].

      Деятельность многочисленных органов разведки и безопасности к концу Первой мировой войны требовала определённого упорядочивания в связи с менявшейся международной ситуацией, влиявшей и на внутриполитические процессы как в метрополии, так и колониях Британской империи. 24 января 1919 г. на заседании Военного кабинета эта тема обсуждалась особо. Собравшиеся рассмотрели обращение главы Адмиралтейства — Военно-морского ведомства Великобритании — У. Лонга по поводу реорганизации Секретной службы, под которой подразумевались практически всё разведывательное сообщество империи и органы, занимавшиеся её внутренней безопасностью. Он настаивал на необходимости принятия немедленного решения по данному вопросу, так как «существующая система заключается в том, что деятельность Секретной службы разделена между несколькими организациями». При этом, соглашаясь на сохранение разведывательных структур в рамках Военного и Военно-морского ведомств, Лонг рекомендовал объединить аналогичные подразделения гражданских министерств в единый орган — Управление (Directorate). Предполагалось подчинение его министру, «предпочтительно без портфеля», который фактически должен был заниматься исключительно деятельностью данной структуры [88]. В свою очередь, глава МВД Э. Шорт, также направивший свою записку в Военный кабинет и присутствовавший вместе с Лонгом на его заседании 24 января, достаточно осторожно, но настойчиво подчёркивал в составленном им документе свои возражения против предложений главы Адмиралтейства [89]. /51/

      87. Подавляющая часть документов этой структуры составляет особый фонд Национального архива Великобритании: TNA. FO 228/3216. Dossier 120Е Secret Intelligence Indian Special Bureau of Information. 1920 June - 1921 January.
      88. TNA. CAB 23/9/6. Conclusion. Minuets of a meeting of the War Cabinet. 24 January 1919. P. 3.
      89. Ibid. P. 4.

      Судя по всему, он стремился не столько сохранить существовавшее раз деление разведывательных и контрразведывательных структур как разных ведомствах, так и в виде отдельных организаций, сколько пере подчинить их именно своему министерству. В этой связи, выступивший Лорд-хранитель малой печати Э. Бонар Лоу предложил сформировать при Военном кабинете специальный комитет для изучения вопроса и координации усилий по его решению во главе с лордом Кёрзоном. Осторожная попытка бывшего главы Военно-морского ведомства Э.Геддеса склонить присутствовавших к решению вопроса в пользу создававшегося Министерства исследований и пропаганды как координатора разведывательной деятельности была отвергнута присутствовавшими. У. Лонг заявил о том, что вопрос организации разведки и безопасности требует серьёзного отношения в виду наличия угрозы большевизма, которая нарастает [90]. Военный кабинет в конечном счёте принял решение о создании такого комитета.

      С целью проведения реформ, а также реорганизации разведывательного сообщества и институтов безопасности британский кабинет министров созывал на протяжении 1919-1932 гг. шесть совещаний упоминавшегося выше Комитета по делам секретных служб, три из которых проходили в 1919 г., 1921 г. и 1922 г. Основными темами этих консультаций являлись финансовые и организационные вопросы, связанные с деятельностью британского разведывательного сообщества и структур безопасности. В январе 1919 г. MI5 была передана под руководство нового Управления гражданской разведки Министерства внутренних дел (Ноте Office Civil Intelligence Directorate), которое возглавил Б. Томсон. Подготовка к упорядочиванию разведывательной и контрразведывательной деятельности, начатая в январе 1919 г., требовала серьёзной инвентаризации имевшихся сил и средств. В этой связи, Министерство внутренних дел Великобритании подготовило в феврале 1919 г. достаточно подробный обзор разведывательного сообщества, а также контрразведывательных организаций страны. Этот документ был оформлен в виде специального меморандума Комитета по делам секретных служб [91].

      Финансирование Управления происходило за счёт сокращения бюджета MI5 и МI1с. Через два года организация была ликвидирована из-за постоянных трудностей во взаимоотношениях с полицией и MI5. В 1921г. Комитет собрался вновь для обсуждения финансовых вопросов, связанных с ассигнованиями деятельности MI5 и MI1c, что привело к очеред-/52/

      90. TNA. САВ 23/9/6. Conclusion. Minuets of a meeting of the War Cabinet. 24 January 1919. P.
      91. TNA. CAB 24/76/67. Report of Secret Service Committee. February 1919.

      -ному значительному сокращению: с 475 тыс. фунтов до 300 тыс. фунтов. На состоявшемся уже в 1922 г. совещании было принято решение об ассигнованиях, выделяемых этим двум организациям в ещё меньшем объёме, составившем 200 тыс. фунтов на 1922/1923 финансовый год [92].

      Переживавшиеся на протяжении 1917-1922 гг. британскими государственными институтами и органами, имевшими прямое отношение к разведывательной деятельности на туркестанском направлении, трансформации являлись отражением общих тенденций общественно-политического развития большинства стран на заключительном этапе Первой мировой войны и после неё. Отличительной чертой происходивших изменений именно британской государственно-бюрократической практики были особые позиции Великобритании как мировой империи, азиатские владения которой требовали пристального внимания метрополии к обеспечению их безопасности. В данном случае бывший российский Туркестан представлял стратегическое значение, во-первых, с точки зрения определения «угрозы с севера» для британской Индии и, во-вторых, как катализатор опасных разрушительных социально-политических и этноконфессиональных процессов на всём пространстве Передней Азии и на Востоке в целом, где они имели потенциал перерасти в антибританские политические движения, способные серьёзно повлиять на Британскую империю в целом.
      Улунян Ар. А. Туркестанский плацдарм. 1917-1922: Британское разведывательное сообщество и британское правительство. М., URSS. 2020. С. 28-53
    • Лосев К.В., Михайлов В.В. Английская политика в Закавказье и в Азербайджане в 1918г.: между большевиками и пантуранистами // Вопросы истории. №4 (1). 2021. С. 239-252.
      Автор: Военкомуезд
      К. В. Лосев, В. В. Михайлов

      Английская политика в Закавказье и в Азербайджане в 1918г.: между большевиками и пантуранистами

      Лосев Константин Викторович — доктор экономических наук, декан гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения; Михайлов Вадим Викторович — доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения (ГУАП).

      Аннотация. Статья посвящена истории Первой мировой войны и революции в Закавказье. Авторы обратились к материалам английского Военного кабинета и заседаний Палаты общин британского парламента, посвященным ситуации в Закавказье, прежде всего в Баку — мировом центре нефтедобычи и стратегически важном портовом городе на берегу Каспийского моря. Изучение материалов английских архивов и публикаций стенограмм заседаний парламента позволяет ответить на ряд вопросов, которые прежде оставались за рамками советской и английской историографии.

      Ключевые слова: Октябрьский переворот в России, Брестский мир, распад Кавказского фронта Первой мировой войны, Британский военный кабинет, Имперский военный совет Великобритании, Палата общин парламента Великобритании, Азербайджанская демократическая республика, Бакинская коммуна, генерал Л. Денстервилль, турецкая интервенция в Закавказье.

      События, происходившие в Закавказье в 1918 г., представляют особый интерес для исторической науки, поскольку в них пересекаются /239/ практически все линии противоречий мировых держав, вызванные Первой мировой войной и русской революцией. Военные и политические перемены, связанные с образованием на обломках царской России самопровозглашенных государств, и политику признания и непризнания этих государств Советской Россией и европейскими державами важно анализировать еще и потому, что они могут рассматриваться во взаимосвязи с недавним распадом СССР и соответствующими геополитическими проблемами. Особенно любопытны в этой связи официальные документы английских военных и политических институтов, определявших в 1918 г. общую политику государства, споры и противоречия влиятельных военных и политиков, их компетентность в вынесении оценок и принятии решений, имевших важное стратегическое значения для страны и влияющих на ситуацию в регионах и мире в целом.

      Отпадение Закавказья от России и политика в отношении признания независимости Азербайджана, крупнейшего мирового центра нефтедобычи, на который жадно смотрели и страны Антанты, и страны Центрального блока, и, несомненно, лидеры Советской России, представляет собой любопытнейший вопрос истории, до сих пор не потерявший актуальности. Поскольку отечественная научная общественность до сих пор слабо знакома с документами английских архивов и публикациями парламентских заседаний Палаты общин и Палаты лордов Великобритании, можно сказать, что этот аспект исследован недостаточно, в основном по опубликованным международным договорам, подоплека заключения которых во многом до сих пор остается за рамками имеющихся исследований проблемы политики Великобритании относительно Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР) и Азербайджанской демократической республики.

      Британский военный кабинет, Имперский военный совет Великобритании и английский парламент в 1917—1918 гг. неоднократно рассматривали события в России и их влияние на военные действия против Османской империи. Первое оптимистичное впечатление от демократизации политической жизни России в результате падения царского режима, которое демонстрировало заседание Имперского военного совета 22 марта 1917 г., быстро рассеялось. Общие выводы, сделанные к лету 1917 г., были неутешительными. Миссия Артура Хендерсона указала на политическую слабость Временного правительства и влияние на военные решения стихийно образованных солдатских советов как на «главную опасность для политического и военного положения России», а также на все более усиливающиеся в обществе требования заключить сепаратный мир [1]. Неспособность России противостоять Турции беспокоила английское командование и политиков, особенно после провала Галлиполийской операции в конце 1915 г. и катастрофической сдачи в плен корпуса генерала Ч. Таунсенда в Кут-эль-Амаре летом 1916 г. [2] «Неудачи английской политики на Востоке продолжило падение проантантовского кабинета в Персии 27 мая 1917 г., который 6 июня заменил кабинет персидских националистов, выступивший с предложением к британскому и российскому Временному правительству вывести из страны свои войска» [3]. Намеченная на лето 1917 г. совместная российско-английская Мосульская операция против турецких сил в Месопотамии провали-/240/-лась [4]. На заседании Иосиного кабинета 10 августа 1917 г., посвяшеи-ного носиной политике в отношении совместных действий с Россией ш турецком направлении, говорилось: «Одними из наиболее разочаровывающих последствий русской рсволюнии стали события на турецком театре. Несмотря на блестящие операции в Месопотамии генерала сэра Стенли Мода, достигшего значительных результатов, неудача русского наступления позволила туркам сдержать нас на границах Сирии и Палестины... Общие выводы комитета, исходя из ситуации в России можно суммировать как следующие:

      a) будет правильным основывать наши планы, исходя из того, что русские не смогут усилить свою военную эффективность в этом году;

      b) нельзя отвергать возможность того, что Россия откажется продолжать войну предстоящей зимой, либо вследствие того, что правительство пойдет на сепаратный мир, либо поскольку солдаты откажутся оставаться в окопах» [5]. Британские военные опасались, что революционные события в России приведут к восстанию мусульман в российской армии на Кавказе, которое может охватить и индийские войска Британии в Месопотамии. Поэтому в октябре 1917 г. генерал Бартер даже просил российское Верховное командование «перевести магометанские части с Кавказского на какой-либо другой фронт» [6].

      Большевистский переворот в Петрограде еще более усугубил негативную для Антанты ситуацию на Кавказском фронте, а публикация Декрета о мире и заявление В. И. Ленина о том, что Советская Россия «не будет признавать договоров, заключенных Россией царской, и опубликует все документы европейской тайной дипломатии» [7], вдохновило турецких политиков и воодушевило турецкое общество на продолжение борьбы с англичанами. Характерно, что начавшаяся летом 1917 г. подготовка к заключению сепаратного мира между Великобританией и Османской империей была прервана военным министром Турции Энвером-пашой в феврале 1918 г. [8] Перемирие, заключенное между командующим Третьей турецкой армией Вехиб-пашой и командиром Кавказской армии генералом М. Пржевальским 5 декабря 1917 г. [9], хотя и не было признано большевистским правительством Советской России, фактически прекращало действия русских вооруженных сил в войне с Турцией. Заключенный большевиками с Центральным блоком Брест-Литовский договор (3 марта 1918 г.) прекращение войны на Кавказском фронте подтвердил и узаконил [10].

      Подписание Брестского мира изменило отношение правительства Великобритании к союзным обязательствам перед Россией, которые были даны царскому правительству. Если 6 февраля 1918 г. в «Кратком отчете о союзных обязательствах Британии перед союзниками» авторы секретного документа признавали российские права на турецкие территории по российско-английским соглашениям о Константинополе (март 1915 г.) и договору Сайкса-Пико (1916 г.), хотя отдельно упоминалось, что российское правительство не ратифицировало решения Парижской экономической конференции 1916 г., что ставило под вопрос участие России в судьбе турецкого государственного долга [11], то уже в начале марта, когда был заключен брестский мир, позиция английских военных и политических лидеров резко изменилась и «все /241/ договоры, заключенные Великобританией с царским правительством, перестали считаться обязательными в отношении правительства большевиков» [12].

      Брестский мир изменил и политическую ситуацию на Кавказе, поскольку возвращение Турции территорий до границ 1914 г. не устраивало народы Армении и Грузни. Созданный в ноябре 1917 г. Закавказский комиссариат, предполагавший, что судьбу Закавказья должно решать Всероссийское учредительное собрание, после разгона последнего большевиками [13] составил в феврале 1918 г. из бывших депутатов Учредительною собрания от трех национальных советов (армянского, грузинского и мусульманского) Закавказский сейм, принявший на себя законодательную власть в регионе до прояснения ситуации в России [14]. Сейм отказался признать Брестский мир, а турецкая интервенция в Закавказье с февраля 1918 г., имевшая целью силой занять территории, отходящие к Турции по условиям Брестского мира, привела к тому, что 22 апреля 1918 г. Закавказье объявило о своем отделении от России и образовании Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР), признавшей, по настоянию Турции, условия Брестского мира [15]. Таким образом, провозглашение независимости не помогло грузинским и армянским политикам сохранить территории [16], более того, Турция ультимативно потребовала от лидеров ЗДФР отвести свои войска за бывшую российско-турецкую границу 1877 г., передав Турции Карс и Батуми [17]. Споры о принятии ультиматума раскололи федерацию [18]. Грузия обратилась к Германии с просьбой взять ее под протекторат, чтобы помешать Турции отторгнуть от нее значительную территорию и важный морской порт, и 27 мая 1918 г. сейм констатировал распад ЗДФР [19]. 28 мая Национальный совет закавказских мусульман объявил об образовании независимой Азербайджанской демократической республики (АДР) [20].

      С первых дней после большевистского переворота и начала распада империи перед британскими политиками встала сложная задача: признавать ли фактическое отторжение Закавказья от России и образование на его территории независимого мусульманского государства или не признавать, поддерживая единство России, как призывали антибольшевистские силы в России, заявлявшие о сохранении союзных отношений с Антантой и непризнании Бреста.

      В меморандуме лорда Р. Сесиля, переданном в Военный кабинет 23 февраля 1918 г., говорилось, что 3 декабря 1917 г., согласно принятому правительством решению, антибольшевистские и проантантовские силы в России получили значительные суммы, однако никаких эффективных результатов это не дало. В результате в конце декабря было принято решение «продолжить неофициальные контакты с большевистским правительством в Петрограде, одновременно делая все возможное для поддержки антибольшевистских движений на Юге и Юго-востоке России и везде, где они еще возникнут». Причем, как писал Сесиль, если по этому поводу возникнут трения с большевиками, следует оставлять их протесты без внимания. Такую позицию Сесиль считал оправданной, и в феврале, например, он полагал, что отторжение Сибири, Кавказа и черноморских портов создаст большевикам «серьезные военные и экономические проблемы» [21]. /242/

      С другой стороны, в те же дни Военный кабинет получил сведения, что на Кавказе активно действуют турецкие агенты. Бюро разведки 27 февраля 1918 г. сообщало, что «тюркистская» пропаганда среди российских мусульман, особенно в Азербайджане, ведется агрессивно, а ее целью является отторжение Закавказья от России и присоединение к Османской империи. Разведка предлагала кабинету обратить внимание на сохраняющее политический вес общероссийское мусульманское движение, лидер которого, осетин Л. Цаликов, продолжает призывать мусульман Поволжья и Кавказа к сохранению «консолидированного Российского государства» [22].

      Таким образом, перед политиками и военными Великобритании на Кавказе ясно вставали образы двух врагов — российских большевиков и турецких «тюркистов» или «пантюрков». После заключения Брестского мира тон британских политиков изменился. Уже 11 марта 1918 г. Военный кабинет рассматривал возможность направления военных сил для оккупации важного черноморского порта Закавказье — Батуми, а также угрозу оккупации турецкими или германскими войсками Баку и возможность и даже необходимость «помощи русским против немцев в Баку» [23]. Еще в январе командование британских сил в Месопотамии наметило сформировать компактные силы, которые предполагалось направить в Северную Персию для предотвращения турецкой оккупации региона. Теперь эта цель была дополнена новой — походом на Баку. Командовать формирующимся отрядом было поручено генералу Л. Денстервиллю, отчего вся экспедиция получила название «Денстерфорс» [24]. 17 февраля 1918 г. Денстервилль прибыл в Энзели, где обнаружил Революционный комитет, объявивший, что Закавказское правительство является его врагом [25].

      В апреле и мае, когда в Закавказье происходили знаменательные события, связанные с самоопределением федерации и отдельных независимых государств, британский Военный кабинет был озабочен «панисламизмом» азербайджанских татар, которые, по сообщению «двух авторитетов, пользующихся доверием» армянской национальности, более фанатичны, нежели даже турки, и собираются «из центра заговора — Баку — организовать масштабные акции против армянского населения Закавказья» [26]. Можно отметить, что в это время в Баку власть находилась в руках большевиков, которых полностью поддерживал Армянский национальный совет как в Баку, так и в Тифлисе, где он составлял фракцию Закавказского сейма, и в конце марта — начале апреля 1918 г. именно армянско-большевистские вооруженные отряды устроили кровавый погром в мусульманских кварталах Баку с десятками тысяч жертв. 25 мая в Военный кабинет был представлен меморандум «О настоящих настроениях в Турции», в котором Департамент разведки утверждал, что турецкие лидеры после заключения Брестского мира полны надежд на расширение территории в Закавказье и уверены в силе Германии противостоять Антанте в Европе и защитить интересы своего союзника. Именно эти ожидания реаннексии территорий, отвоеванных Россией у Османской империи в 1877—78 и 1914—1917 гг., как говорилось в меморандуме, препятствуют попыткам турецкой оппозиции начать переговоры с Антантой [27]. Политическая ситуация в Закавказье английской разведке была /243/ известна до такой степени плохо, что Военный совет в апреле сделал заключение о необходимости налаживания телеграфной связи с Тифлисом и Тебризом в целях получения достоверной и своевременной информации о событиях в Закавказье и Северной Персии [28]. Показательно, что на переданное через Константинополь в столицы европейских держав сообщение о провозглашении Азербайджанским советом независимого государства, как и на переданное через Германию аналогичное грузинское заявление, английское иностранное ведомство не отреагировало.

      Так или иначе, ситуация в Закавказье была столь сложная, а интересы сторон так переплетены, что говорить о единой политике английского правительства в отношении различных закавказских властей не приходится. После распада ЗДФР и объявления о независимости Азербайджана ситуация в регионе еще больше усложнилась. 4 июня 1918г. правительство АДР заключило с Османской империей Договор о дружбе, который по сути поставил АДР в положение подданного Турции образования. Турецкое командование настояло на смене азербайджанского кабинета и роспуске Национального собрания, по условиям договора турецкие военные получили контроль над всеми азербайджанскими железными дорогами и портами [29]. В Гяндже, куда из Тифлиса переехало правительство АДР, начала формироваться Кавказская армия ислама, в которую вошли регулярные турецкие силы в количестве двух дивизий и азербайджанские соединения, формировавшиеся под контролем турецких инструкторов и укомплектованные турецким офицерским составом. Целью операции, ради которой создавалась армия, было отвоевать у большевиков Баку и создать единое Азербайджанское государство.

      6 июня Военный кабинет получил из Генерального штаба документ о возможном экономическом и военном значении Кавказа для стран германской коалиции. В нем указывалось, что кавказские ресурсы как в производстве зерна и мяса, гак и в добыче таких важных стратегических материалов, как грузинский марганец и бакинская нефть, могут заметно усилить экономику противника, а также что контроль над Кавказом «станет очередным шагом в реализации плана германских восточных амбиций. Их Багдадскую схему мы сумели нейтрализовать, но на Кавказе они могут найти альтернативу, а вместе с дунайским регионом владение кавказскими портами обеспечит им контроль над всем Черным морем. Следующим шагом после Кавказа станет выход через Каспий в Среднюю Азию» [30]. Важно отметить, что в самой Британии остро ощущалась нехватка бензина, так что в начале июля был издан специальный билль о нефтепродуктах и создан «Нефтяной фонд», ответственный за пополнение запасов этого стратегического военного сырья [31]. 17 июня было проведено совещание по среднеазиатским проблемам, на котором британские политики и военные приняли решение срочно принять меры к тому, чтобы прервать сообщение по Транс-Кавказской железнодорожной системе (Батум-Александрополь-Джульфа и Тифлис-Гянджа-Баку), находившейся к тому времени под полным контролем Германии и Турции [32].

      Угроза Индии, которая явно прослеживается в выводах и решениях экспертов, несомненно, ускорила решение начать военную операцию по защите Баку от турецкого наступления. Особенность ситуации с предотвращением занятия Баку турками или немцами была в том, что власть /244/ в Баку удерживал Бакинский совет, председатель которого С.Г. Шаумян признал Баку неделимой частью Советской России, следовательно, вести борьбу с врагами по мировой войне англичанам пришлось бы в союзничестве с большевиками. Можно утверждать, что сторонники признания власти большевиков среди английских политиков были. Причем не только среди военных, которых порой не смущали политические противоречия, если просматривалась военная выгода, но и в парламенте. Так, когда 24 июня 1918 г. в Палате общин обсуждался «русский вопрос», любопытное предложение об отношении к большевистскому правительству России высказал полковник Веджвуд, который в обстоятельном докладе сообщил, что президент США В. Вильсон склонен признать большевиков, и это ставит аналогичный вопрос перед британским правительством. «Это жизненно важный вопрос сегодня, поскольку Германия и в особенности Турция распространяют свое влияние через Россию, через Кавказ, через Туркестан до самых границ нашей Индийской империи. Сегодня усиливается их влияние в Персии и восточных провинциях Китая». Веджвуд предложил создать правительственную комиссию, целью которой должны стать мероприятия по улучшению отношений с Россией. Он высказал мнение, что необходимо убедить посланника М. Литвинова в том, что Россия должна обратиться к президенту Вильсону за помощью в борьбе с германской интервенцией, а любую попытку союзной интервенции в Сибири, на Севере или Юге России назвал бесплодной и вредной всему союзному делу. Кавказ в рассуждениях Веджвуда играл главную роль. Он утверждал, что принятие его предложения «особенно важно сегодня, когда англичане вынуждены перебрасывать свои силы с Месопотамского и Палестинского фронтов в Европу, чтобы удержать от германского наступления Западный фронт» [33]. Премьер Д. Ллойд-Джордж не стал комментировать предложение Веджвуда, но высказался по поводу российской проблемы, указав на хаотическую ситуацию с властью в границах бывшей империи [34]. В целом Палата общин оставила «российский вопрос» без каких-либо предложений правительству в отношении Кавказа.

      Военные в это время активно готовились к тому, чтобы не допустить турок и немцев в Баку. Переговоры с большевистскими лидерами Бакинской коммуны было поручено начать командиру английских сил в Персии казачьему атаману Л. Бичерахову, который после развала Кавказского фронта и мира с Турцией перешел на службу к англичанам. История этого «противоестественного» военно-политического союза отечественными исследователями достаточно хорошо изучена, однако что касается ее отражения в документах английских архивов, можно обнаружить, что материалов о решении Военного кабинета об отправке Л. Бичерахова в Баку нет. Оно полностью остается на совести командующего «Денстерфорс» генерала Л. Денстервилля. Денстервилль в своих мемуарах пишет: «Мы пришли к полному соглашению относительно планов наших совместных действий, на которые я возлагал большие надежды и о которых я здесь умолчу. Он (Бичерахов. — В. М.) вызвал большое изумление и ужас среди местных русских, присоединившись к большевикам, но я уверен, что он поступил совершенно правильно: это был единственный путь на Кавказ, а раз он только там утвердился, то и дело будет в шляпе» [35]. Знаменательное «умолчание» английского генерала оставляет историкам большой /245/ простор для фантазии. Примечательно и то, что председатель Бакинского совнаркома С. Г. Шаумян очень настойчиво убеждал большевистское руководство и самого В. И. Ленина н том, что Бичерахов симпатизирует большевизму и готов защищать Баку от турок [36], несмотря на то, что он являлся к этому времени кадровым английским генералом и получал для своего отряда продовольствие, амуницию, боеприпасы и деньги, что было хорошо известно С. Шаумяну [37].

      Л. Бичерахов был назначен командующим всеми войсками, которые смог мобилизовать совнарком для обороны Баку, хотя после прибытия из Астрахани большевистского отряда Г. Петрова последний был прикомандирован к Бичерахову в качестве комиссара. Этому странному военному тандему не удалось остановить турецко-азербайджанские силы Кавказской армии ислама, а 31 июля 1918 г. в Баку произошла смена власти. Бакинский совнарком был вынужден подчиниться решению Бакинского совета, передавшего власть новоизбранному органу, который первым делом принял решение о приглашении англичан для защиты Баку от турок, для чего в Энзели в тот же день была направлена делегация к генералу Л. Денстервиллю.

      Не случись в Баку политического переворота, в результате которого власть Бакинского совнаркома была свергнута и передана довольно странному учреждению, получившему наименование Диктатура «Центрокаспия», лидерами которого были бывшие члены Бакинской городской думы и главы совета моряков Каспийской военной флотилии, никакой английской экспедиции по спасению Баку проведено бы не было. Поэтому можно предположить, что целью Л. Бичерахова была не только военная помощь коммунарам в отражении турецкого наступления, но и подготовка смены власти в Баку.

      Это подтверждается той активной ролью, которую английский консул в Баку Р. Мак-Донелл играл в неудачной попытке свержения большевиков, разоблаченной 12 июня 1918 г. Существование планов Бичерахова и Денстервилля относительно смены власти в Баку могут доказать, скорее всего, лишь секретные документы британского разведывательного ведомства, пока нам недоступные. Секретность экспедиции Денстервилля подтверждает и то, что Военный кабинет практически ни разу не выносил на открытое обсуждение ее планы и цели, да и результаты неудачной операции по спасению Баку от германо-турок открыто не обсуждались. 15 октября 1918 г. на заседании Палаты общин разбирались вопросы присутствия английских войск в России, но когда либеральный депутат Кинг попросил дать «какую-нибудь информацию относительно сил, которые были направлены в Баку», спикер палаты ответил, что этот вопрос находится вне компетенции собрания [38]. Единственное, что позволили узнать депутатам, это то, что «все войска, бывшие в Баку, несмотря на значительные потери, были успешно выведены после героического сопротивления значительно превосходящим силам противника» [39]. Депутат Кинг 23 октября пытался узнать, была ли экспедиция в Баку санкционирована Генеральным штабом и одобрена советом Антанты. Па это депутат Макферсон заявил: «Ответ на первую часть вопроса утвердительный. Верховный совет Антанты определяет только общую политику, поэтому вторая часть вопроса некорректна» [40]. /246/

      Английская общественность была на удивление слабо знакома с событиями в Закавказье летом-осенью 1918 г., когда в Баку сражались силы «Денстерфорс», и даже депутаты парламента часто были вынуждены черпать информацию в прессе или из неподтвержденных источников. Так, 24 октября депутат Дж. Пиль спрашивал, какую позицию, дружественную или нет, занимали перед падением Баку и эвакуацией Денстерфорс местные армянские вооруженные силы. Р. Сесил ответил, что «в общественном мнении существует некоторое недопонимание относительно переговоров, которые вели с противником армянские лидеры в Баку. Правительство Его Величества было информировано, что эти переговоры были предложены генералом Денстервиллем, когда он увидел неизбежность падения города». На вопрос, почему из Баку пришло сообщение о предательстве армян, Сесиль не ответил, пообещав уточнить информацию [41].

      Можно быть уверенным, что если бы в Англии узнали, что Денстервилль сотрудничает с большевистским совнаркомом в Баку, это привело бы к скандалу и в правительстве, и в парламенте, поэтому падение Коммуны и взятие власти Диктатурой «Центрокаспия» в первую очередь было выгодно англичанам. Но в этой истории есть подоплека, на которую намекает тот факт, что Сесиль явно пытается оправдать действия армянских лидеров в Баку. Хорошо известно, что после распада ЗДФР Грузия приняла протекторат Германии, а Азербайджан практически стал политическим придатком Турции. В этих условиях Армения также пыталась найти для себя сильного иностранного защитника. Известно, что в июне армянская делегация была направлена в Вену с просьбой к австро-венгерскому правительству «взять под свою сильную защиту Армению» [42]. Однако в то же время армянские политики испытывали сильную тягу к Англии, среди лидеров Армении находилось немало англофилов. Поэтому не исключено, что и председатель Бакинского совнаркома С. Г. Шаумян, который находился в тесном контакте с лидерами Национального армянского совета в Закавказском сейме, а позже с правительством Армянской республики, вполне мог сочувствовать идее приглашения английских вооруженных сил для защиты Баку от турок. Одно письмо С. Шаумяна В.И. Ленину показывает, что председатель Бакинского совнаркома даже путает свои большевистские вооруженные силы с вооруженными силами дашнакской Армении. 23 мая 1918 г. он пишет: «Наши войска, застигнутые врасплох, не могут остановить наступление и 16-го сдают Александрополь. 17-го турки потребовали обеспечить им свободный пропуск войск в Джульфу, обещав не трогать население... Мы принуждены были согласиться на требования турок» [43]. Однако Карс и Александрополь в эти дни защищали вовсе не красные отряды коммуны, а национальные вооруженные силы дашнакского Армянского совета, входящие в состав армии «предательской» и «контрреволюционной» ЗДФР. С другой стороны, в Баку многие свидетели и участники событий называют войска коммуны просто армянскими.

      Хотя после падения коммуны С. Шаумян и печатал воззвания с проклятиями «дашнакам» и «контрреволюционерам», предавшим советскую власть английским империалистам, указанные выше факты, а также странное поведение совнаркома, добровольно сложившего с себя власт-/247/-ные полномочия 30—31 июля, позволяют предположить неискренность Шаумяна. В воззвании «Турецкие войска под городом», опубликованном в газете «Бакинский рабочий» 20 сентября, Шаумян обвиняет в падении коммуны и дашнаков, и командиров армянских вооруженных отрядов, и армянскую буржуазию, и шведского консула, и наемников английского империализма, проникших во флот, и «спасителя» Бичерахова. В этом же воззвании Шаумян, последовательно выступавший за развязывание гражданской войны, даже ценой жертв из «мусульманской бедноты» и угрозы перерастания гражданской войны в национальную резню, неожиданно заявляет, что Совет Народных Комиссаров «предпочел не открывать гражданской войны, а прибегнуть к парламентскому приему отказа от власти» [44]. Это очень непохоже на прежние его заявления, например в 1908 г.: «Мы отвергаем единичный террор во имя массового революционного террора. Лозунг «Долой всякое насилие!» — это отказ от лучших традиций международной социал-демократии» [45]. Не случайно И. В. Сталин, лучше других советских лидеров разбиравшийся в кавказских делах и непосредственно общавшийся с Шаумяном в дни Бакинской коммуны и ее падения, говорил в интервью газете «Правда»: «Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва... Они бросили власть, сдали ее врагу без боя... Они приняли мученическую смерть, были расстреляны англичанами. И мы щадим их память. Но они заслуживают суровой оценки. Они оказались плохими политиками» [46].

      В свою очередь, английские военные очень критично отозвались о действиях генерала Л. Денстервилля в Азербайджане. Главнокомандующий колониальными южно-африканскими войсками генерал-лейтенант Я. Сматс уже 16 сентября 1918 г., то есть на следующий день после падения Баку, представил в Военный кабинет секретный меморандум «Военное командование на Среднем Востоке», в котором написал: «Я оцениваю военную ситуацию на Среднем Востоке как очень неудовлетворительную... Если противник достигнет Центральной Персии или Афганистана к следующему лету, ситуация станет угрожать индийским границам... С этой точки зрения контроль над железной дорогой Багдад-Хамадан-Энзели и недопущение противника к Каспийскому морю является делом чрезвычайной важности. Баку уже наверняка потерян, но это не означает потерю Каспия... Ошибки наших командующих в этом регионе проистекают либо из некомпетентности, либо из неумения оценить ситуацию. Денстервилля послали в Баку для получения контроля над Каспием, но его усилия были потрачены, в основном, на другие предприятия» [47].

      После вывода английских войск из Баку и падения города под ударами сил Кавказской армии ислама британское правительство и общественность снова обеспокоилась темой «пантуранизма», угрожающего азиатским планам Англии в Закавказье и Средней Азии и, конечно же, алмазу в британской короне — Индии. Летом 1918 г. скорого крушения Турции и ее выхода из войны английские военные и политики не предполагали. Напротив, в августе Военный кабинет рассматривал планы мировой войны на 1919 год, причем некоторые эксперты утверждали, что следует иметь в виду и следующий, 1920 год. На заседании Имперского военного совета 1 августа 1918 г. Ллойд Джордж принял решение о разработке возможности вывода из войны Болгарии и Турции «дипломатическими /248/ мерами» [48]. О том же Я. Сматс говорил на заседании Имперского военного совета 16 августа. Он сказал, что не ожидает ничего хорошего от того, что война продлится в 1919 г., поскольку враг, даже медленно отступая на Западе, сможет сконцентрировать значительные усилия на Востоке, и он боится, что кампания 1919 г. тоже ничего не решит, и это подвергнет позиции Англии на Востоке еще большей опасности. И уж совсем безрадостно Я. Сматс смотрел на перспективы кампании 1920 г.: «Безусловно, Германия потерпит поражение, если война продлится достаточно долго, но не станет ли от этого нам еще хуже? Наша армия будет слабеть, и сами мы можем обнаружить, еще до окончания войны, что оказались в положении второсортной державы, сравнимой с Америкой или Японией». Сматс предлагал «сконцентрироваться на тех театрах, где военные и дипломатические усилия могут быть наиболее эффективны, т.е. против слабейших врагов: Австрии, Болгарии и Турции» [49].

      При этом английские военные и политики рассчитывали на то, что бакинский вопрос расстроит союзные отношения Турции и Германии. Для этого были основания, особенно после заключения 27 августа 1918 г. Германией дополнительного к Брестскому договора с Советской Россией, в котором Германия признавала Баку за Советами в обмен на поставку ей четвертой части бакинской нефти 50. Однако туркам германский МИД также предложил «сладкую пилюлю», пообещав в случае заключения Болгарией сепаратного мира с Антантой восстановить османское господство над этой страной. Об этом в Военный совет 4 октября сообщал политико-разведывательный отдел «Форин-офис» в меморандуме «Германо-турецкие отношения на Кавказе» II Таким образом, рассчитывать на распад германо-турецкого союза англичанам не приходилось, а соглашение немцев с большевиками можно было списать на тактическую дипломатическую уловку.

      Чтобы более компетентно воспрепятствовать протурецкой пропаганде на Востоке, разведывательному ведомству была дана задача подготовить подробное пособие по ознакомлению военных с «туранизмом» и «пантуранизмом», дабы показать все опасности этого движения для английской политики на Востоке. Довольно скоро было отпечатано объемное руководство, в котором были отражены история становления пантуранистской идеологии в Османской империи, обозначены все туранские народы, включая финно-угорские народности, тюркские народы Поволжья, Сибири, Китая, Средней Азии, Кавказа, Крыма [52]. Любопытно, что в число современных, по мнению авторов руководства, туранских народов попали русские летописные мещера и черемисы, а также совершенно былинные тептеры [53].

      Впрочем, новых «антипантуранистских» усилий англичанам прикладывать не пришлось. 30 октября 1918 г. на борту английского линкора «Агамемнон» было заключено перемирие между Османской империей и Великобританией [54], и Турция вышла из Первой мировой войны. Руководство по пантуранизму, напечатанное в ноябре, сразу же оказалось устаревшим. Политика Великобритании на Кавказе теперь имела перед собой другие цели: определиться в своих отношениях с белыми и красными вооруженными силами на Северном Кавказе и с признанием или непризнанием независимости Азербайджана, Грузии и Армении, которые /249/ объявили себя после поражения стран Центрального блока союзниками победившей Антанты. Эти задачи определяли споры и разногласия в Военном кабинете и парламенте Великобритании по «русскому вопросу» на Кавказе в 1919 году.

      Примечания

      1. National (British) Archives. War Cabinet (NA WC). CAB24/4. British Mission to Russia, June and July, 1917. Report by the Rt. Hon. Arthur Henderson, M.R P. 1—15, p. 6,12.
      2. МИХАЙЛОВ В. В. Противостояние России и Британии с Османской империей на Ближнем Востоке в годы Первой мировой войны. СПб. 2005, с. 123, 163.
      3. ЕГО ЖЕ. Русская революция и переговоры английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа о сепаратном мире с Османской империей в 1917—1918 гг. (по материалам английских архивов). — Клио. 2017, № 4 (124), с. 166—173.
      4. ЕГО ЖЕ. Российско-британское военное сотрудничество на севере Месопотамии в 1916—1917 гг.: планы и их провал. — Военно-исторический журнал. 2017, № 12, с. 68—73.
      5. NA WC. САВ24/4. Report of Cabinet Committee on War Policy. Part II. The New Factors. Russia, p. 107—108.
      6. ИГНАТЬЕВ А. В. Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции (февраль-октябрь 1917 г.). М. 1966, с. 371.
      7. МИХАИЛОВ В.В. Развал русского Кавказского фронта и начало турецкой интервенции в Закавказье в конце 1917 — начале 1918 гг. — Клио. 2017, № 2 (122), с. 143—152.
      8. ЕГО ЖЕ. Русская революция и переговоры английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа о сепаратном мире с Османской империей в 1917—1918 гг. (по материалам английских архивов), с. 171.
      9. ИГНАТЬЕВ А.В. Ук. соч., с. 13.
      10. Документы внешней политики СССР (ДВП СССР). Т. 1. 7 ноября 1917 г. — 31 декабря 1918 г. М. 1959, с. 121.
      11. National (British) Archives. India Office Record (NA IOR). L/PS/18/D228. Synopsis of our Obligations to our Allies and Others. 6 Feb 1918.
      12. МИХАЙЛОВ B.B. 1918 год в Азербайджане: из предыстории британской оккупации Баку. — Клио. 2011, № 1 (52), с. 27.
      13. Декреты советской власти. Т. 1. 25 октября 1917 г. — 16 марта 1918 г. М. 1957, с. 335— 336.
      14. Документы и материалы по внешней политике Закавказья и Грузии. Тифлис. 1919, с. 6—7.
      15. Там же, с. 221.
      16. МИХАЙЛОВ В.В. Османская интервенция первой половины 1918 года и отделение Закавказья от России. В кн.: 1918 год в судьбах России и мира: развертывание широкомасштабной Гражданской войны и международной интервенции. Сборник материалов научной конференции. — Тематический сборник международной конференции 28— 29 октября 2008 г. Архангельск. 2008, с. 186.
      17. Документы и материалы по внешней политике Закавказья и Грузии, с. 310.
      18. Протоколы заседаний мусульманских фракций Закавказского сейма и Азербайджанского национального совета. 1918 г. Баку. 2006, с. 78—93.
      19. Документы и материалы по внешней политике..., с. 336—338.
      20. МИХАЙЛОВ В. В. Особенности политической и национальной ситуации в Закавказье после октября 1917 года и позиция мусульманских фракций закавказских правительств (предыстория создания первой независимой Азербайджанской Республики). — Клио. 2009, № 3 (46), с. 62—63.
      21. NA WC. САВ24/43/3725. Memorandum on Russia, by Lord R. Cecil. 18/E/128.
      22. NA WC. САВ24/43/ 3755. Turkey and other Moslem Countries. Weekly report by Department of Information. I8/OC/I6. /250/
      23. NA WC. CAB24/44/3882. British Intervention to Prevent Surrender of Batoum under Russo-GermanPeace Terms. 20/H/l.
      24. МИХАЙЛОВ В. В. Российские и британские вооруженные соединения в сражениях против турок при обороне Баку в 1918 г. — Клио. 2006, № 1 (32), с. 197—198.
      25. NA WC. САВ24/43/3721. Caucasus Situation. Telegram 52925 from D.M.I. to Caucasus Military Agent. 20/H/l.
      26. NA WC. CAB24/48/4251. Political Situation in the Caucasus and Siberia as affected by German penetration, with some practical Suggestions. Memo (10.4.1918. Russia/005) by Political Intelligence Department, F.O. 18/E/155.
      27. NA WC. CAB24/53/4701. Turkey. Memo by Political Intelligence Department “The Present State of mind in Turkey”. 18/0J/1.
      28. NA WC. CAB24/48/4251. Political Situation in the Caucasus and Siberia as affected by German penetration, with some practical Suggestions. Memo (10.4.1918. Ruissia/005) by Political Intelligence Department, F.O. 18/E/155.
      29. МИХАЙЛОВ В.В. К вопросу о политической ситуации в Закавказье на заключительном этапе Первой мировой войны. — Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 2. Исторические науки. 2006. Вып. 4, с. 132.
      30. NA WC. САВ24/54/4883. Caucasus and its value to Germany. Note by General Staff. 18/E/98.
      31. NA WC. CAB24/56/5049. Draft of a Bill for obtaining Petroleum in the United Kingdom. 29/D/6.
      32. NA WC. CAB24/55/4940. Decision of conference on Middle Eastern Affairs held 17.6.18. at 10, Downing Street. 18/J/38.
      33. Parliamentary Debates. Fifth series. Volume 104. Eighth Session of the Thirtieth Parliament of the United Kingdom of Great Britain & Ireland. 8 George V. House of Commons. Fifth Volume of Session 1918. Comprising Period from Monday, 17th June, to Thursday, 4th July, 1918. London: H.M. Stationery Office. Published by His Majesty’s Stationery Office. 1918, col. 1—1984, col. 754—757.
      34. Ibid., col. 782.
      35. ДЕНСТЕРВИЛЛЬ Л. Британский империализм в Баку и Персии. 1917—1918). Воспоминания. Тифлис. 1925, с. 164.
      36. ШАУМЯН С.Г. Избранные произведения в 2-х тт. Т. 2. М. 1978, с. 323—324.
      37. Там же, с. 343.
      38. Parliamentary Debates. Fifth series. Volume 110. Eighth Session of the Thirtieth Parliament of the United Kingdom of Great Britain & Ireland. 9 George V. House of Commons. Eighth Volume of Session 1918. Comprising Period from Tuesday, 15th October, to Thursday, 21st November, 1918. London: H.M. Stationery Office. Published by His Majesty’s Stationery Office. 1918, col. 1—3475, col. 13.
      39. Ibid., col. 279.
      40. Ibid., col. 765.
      41. Ibid., col. 889.
      42. «Мы обращаемся с покорной просьбой соизволить принять под свою мощную защиту нуждающуюся в этом Армению». Послание уполномоченного Армянской Республики А. Оганджаняна министру иностранных дел Австро-Венгрии И.Б. фон Райежу. 1918 г. (подг. текста, предисловие и примечания В.В. Михайлова). — Исторический архив. 2018, №5, с. 182—188.
      43. ШАУМЯН С. Г. Ук. соч., с. 279.
      44. Там же, с. 402—407.
      45. Там же, с. 259.
      46. ПУЧЕНКОВ А. С. Национальная политика генерала Деникина (весна 1918 — весна 1920 г.). М. 2016, с. 153.
      47. NAWC. САВ24/63/5700/. Military Command in the Middle East. Memo by Lt.-Gen Smuts. 16 September, 1918.18/J/38.
      48. National (British) Archives. Imperial War Cabinet (NA IWC). CAB 23/44a. Committee of Prime Minister. Notes of Meetings. June 21 — Aug. 16. Minutes of a Meeting held at 10 Downing Street, S.W. on Thursday, August 1,1918 at 11 a.m.
      49. NAIWC. CAB23/145. Minutes of Meetings Aug. 13 — Dec. 311918. Minutes of a Meeting at 10, Downing St. on Wednesday, 14th August. 1918. /251/
      50. Документы внешней политики СССР (ДВП СССР). Т. 1, с. 444.
      51. NAWC. САВ24/66/5908. Turco-German Relations over the Caucasus. Memorandum by Political Intelligence Department (4.10.1918. Turkey /006).18/OJ/14.
      52. NA IOR. L/MIL/17/16/25. A Manual on the Turanians and Pan-Turanianism. Nov. 1918. P. 1—258+maps.
      53. Ibid., p. 193—194.
      54. Международная политика в договорах, нотах и декларациях. Часть II. От империалистической войны до снятия блокады с Советской России. М. 1926, с. 188—190.

      Вопросы истории. №4 (1). 2021. С. 239-252.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.
    • Широкова Н. С. Британский поход Клавдия
      Автор: Saygo
      Широкова Н. С. Британский поход Клавдия* // МНЕМОН. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э. Д. Фролова. Выпуск 7, СПб, 2008. - С. 245-260.
      Завоевание Британии началось в 43 г. н.э. при императоре Клавдии. Т. Фрэнк в заключении своей фундаментальной работы «Римский империализм», подводя итоги и перечисляя важнейшие этапы римской завоевательной политики императорской эпохи, среди имен императоров, более всего способствовавших расширению пределов римской империи, называет имя Клавдия. Достижением внешней политики Клавдия он считает его британский поход, замечая при этом, что Клавдий не проводил своей собственной внешней политики, а осуществлял «проекты великого Юлия», заимствовав у него идею завоевания Британии1.
      Тут сразу же встает вопрос: почему именно Клавдий начал военное вторжение в Британию почти через сто лет после походов Цезаря и почему это не было сделано раньше. О причинах британского похода Клавдия задумывались и древние авторы, и современные исследователи. Дион Кассий, которому принадлежит единственный связный рассказ о вторжении в Британию, предпринятом Клавдием, говорил, что некий Берик, изгнанный из Британии, убедил Клавдия послать туда армию (Cass. Dio, LX, 19).
      Светоний в биографии Клавдия, с одной стороны, намекает, что как будто бы причиной британского похода Клавдия было желание отпраздновать триумф, а с другой стороны, сразу же вслед за этим намеком пишет, что выбор Клавдия пал на Британию, потому что она волновалась (tumultuantem), не получая от римлян своих перебежчиков (Suet. Claud., 17). Считают, что этими перебежчиками были Берик, о котором говорил Дион Кассий, и Админий (Амминий), бежавший из Британии в Рим еще ко двору Калигулы (Suet., Cal., 44, 2)2. Как справедливо заметил Р. Коллингвуд, согласно этой второй причине, приведенной Светонием, в основе британского похода лежали не личные желания Клавдия, а мотивы имперской политики3.
      Гораздо более широкий и глубокий взгляд на вещи, как и подобает великому историку, продемонстрировал Тацит, касаясь вопроса о причинах завоевания Британии и времени, когда оно было осуществлено.
      В биографии Агриколы Тацит отметил минеральное богатство Британии, которое могло послужить причиной для ее завоевания: «Доставляет Британия также золото, серебро и другие металлы – дань победителям» (Tac., Agric., 12). Затем он выстроил историческую перспективу римской политики в Британии, которая, в конечном счете, привела к вторжению туда римлян при Клавдии и завоеванию острова. Он упомянул о британских походах Цезаря, назвав его, как известно, «первым римлянином, вступившим с войском на землю Британии», который выиграл сражение, устрашил обитателей острова и захватил побережье, но не завоевал страну, оставив решение этой задачи своим потомкам. Далее Тацит заметил, что гражданские войны и сложные политические проблемы надолго отвлекли внимание императоров от Британии, как бы заставив забыть о ее существовании. «Божественный Август называл это государственной мудростью, Тиберий – наказом Августа», – пишет он. Попытка Гая предпринять поход в Британию осталась безрезультатной, по мнению Тацита, из-за непостоянства характера, свойственного императору, и его неудач в Германии. Таким образом, на долю Клавдия выпало осуществление задачи, поставленной Цезарем, – завоевать остров. Судя по Тациту, для этого у него имелись и достаточные военные силы и талантливые полководцы, в том числе, будущий император Веспасиан: «Божественный Клавдий задумал и осуществил повторное завоевание этого острова; он переправил туда легионы и вспомогательные войска и привлек к участию в походе Веспасиана, что положило начало будущему его возвышению: были покорены народы, пленены цари и всесильным роком впервые замечен Веспасиан» (Tac., Agric., 13).
      Современные исследователи рассматривают и учитывают все мотивы как политического, так и личного характера, которыми мог руководствоваться Клавдий, начиная поход в Британию. Ш. Фрер полагает, что нельзя недооценивать значение личных мотивов императора, решившегося на завоевание острова. Более того, эти личные мотивы он ставит на первое место по отношению к другим причинам британского похода. Фрер отмечает, что, являясь сыном Друза и братом Германика, которые оба были выдающимися полководцами, сам Клавдий долгое время вел уединенную жизнь, поскольку Август и Тиберий полагали, что вследствие свойственной ему физической слабости и рассеянности он не способен заниматься государственными делами. Однако он обладал долей той чрезвычайной гордости, которой был знаменит род Клавдиев, и, став императором, считал, что ему необходим большой военный успех, чтобы возвыситься в глазах армии, благодаря лояльности которой по отношению к его семье он и получил императорский трон. К тому же идея мирового господства была частью психологического наследия Цезарей, и для ее осуществления ждали только подходящего случая4. Клавдий для военного вторжения выбрал Британию, тем более что значительная часть необходимых приготовлений уже была сделана для предполагавшегося британского похода Гая Калигулы.
      Ч. Оумэн с похвалой отзывался о взглядах Клавдия на имперскую политику и о проводимых им реформах5. Поскольку провинции очень быстро романизировались, то Клавдий считал, что возможно широко раздавать права римского гражданства провинциалам, и делал это с большим успехом. Кроме того, по его мнению, настало время для значительного увеличения числа колоний римских граждан, выводимых в провинции. И, наконец, Клавдий считал необходимым проведение реформ морального плана, которые бы оздоровили атмосферу жизни высшего римского общества, в котором царили упадок и разложение.
      В числе других гуманитарных реформ Клавдий запретил человеческие жертвоприношения, практиковавшиеся друидами – жрецами галлов. По мнению Оумэна, возможно, что «крестовый поход» Клавдия против друидизма был одной из причин нападения на Британию, так как британские друиды поддерживали галльских жрецов и, когда было нужно, пополняли их ряды6.
      Такова же точка зрения и Ш. Фрера. Он отмечает, что у Британии была репутация, будто она является родиной друидизма (местом его происхождения). В Галлии Август, Тиберий и Клавдий делали попытки уничтожить жестокие ритуалы кельтского жречества. Фрер не согласен с точкой зрения, что этот аспект римской политики объясняется культурными, а не политическими мотивами, так как один из его результатов состоял в том, что выжившие друиды становились заклятыми врагами Рима. По крайней мере, это – известный факт, что в Британии корпорация друидов вскармливала оппозицию. Нельзя было окончательно уничтожить друидизм в Галлии, пока Британия оставалась непокоренной, и, таким образом, существование друидизма на острове могло быть одним из мотивов его завоевания7.
      Р. Коллингвуд, рассматривая причины британского похода Клавдия, следует за Тацитом, отмечая, что выстроенная им перспектива, в конце которой он поместил вторжение в Британию, предпринятое Клавдием, правильна8.
      Проект завоевания Британии был поставлен на повестку дня римской политики Цезарем. Август, занятый решением более срочных проблем в Галлии, в Испании, в Иллирийских провинциях, на Востоке, время от времени заявлял, что Британия является или слишком бедной страной, ли слишком отдаленной, или слишком дружественно настроенной, чтобы ее аннексия была делом срочным или необходимым. Уже во времена Калигулы эти отговорки не соответствовали действительности. Когда же Клавдий оценил ситуацию, то оказалось, что она складывается благоприятно для того, чтобы начать завоевание Британии. Для этого было несколько причин.
      Во-первых, в западной части империи имелись лишние военные силы, которые можно было использовать для британского похода. Рейн, Дунай и Испания очень хорошо охранялись; по мнению Коллингвуда, даже чрезмерно охранялись9. На рейнской границе к уже имевшимся там войскам были добавлены XV легион и XXII легион, навербованные Калигулой, так что Рейн был перегружен военными гарнизонами. В связи с этим Клавдий послал в Британию три рейнских легиона: II Августа из Страсбурга, XIV Сдвоенный из Майнца иXX Валериев из Колони. Четвертым легионом, направленным в Британию, был IX Испанский, выведенный из Панонии.
      Во-вторых, неудача несостоявшегося британского похода Калигулы легла бременем ответственности на его преемника. Независимо оттого прав или не прав был Калигула, думая, что наступило благоприятное время для завоевания Британии, тот факт, что он сделал первый шаг в этом направлении, давал Клавдию дополнительное основание, чтобы вновь рассмотреть весь замысел и решительно претворить его в жизнь, что явилось бы демонстрацией твердости императора и для британцев, и для его собственных легионов.
      В-третьих, экономические аргументы, которые приводил Август против завоевания Британии(страна слишком бедна), уже устарели ко времени Клавдия. Стало известно, что Британия богата сырьем, металлами, хлебом, скотом, рабами, и это была веская причина, чтобы превратить ее в провинцию, все расходы на завоевание которой окупятся с лихвой.
      Наконец внутренняя обстановка в Юго-восточной Британии, которая тогда была единственным районом Британских островов, интересовавшим римлян, складывалась благоприятно для римского вторжения в Британию. В этом районе боролись между собой за власть и влияние два наиболее сильных белгских племени – атребаты, царство которых располагалось к югу от среднего течения Темзы со столицей в Каллеве (Силчестер), и катувеллавны – к северу от Темзы со столицей в Камулодуне (Колчестер).
      Основоположником царской династии атребатов был старый союзник Цезаря Коммий, после которого правили его наследники Тинкоммий, Эппил и Верика. В царстве катувеллавнов правила династия старого антагониста Цезаря Кассивелавна, наследниками которого были Таскиован, Кунобелин, величайший из белгских вождей, названный Светонием Britannorum rex (Suet., Cal., 44), и его сыновья Каратак, Тогодумн и Амминий (Админий). Во времена Кунобелина, который правил около сорока лет, более сильное племя катувеллавнов взяло под свой контроль большую часть Юго-восточной Британии, в том числе, и царство атребатов, захватив даже их столицу Каллеву.
      Между тем в Юго-восточной Англии (и в царстве атребатов, и в царстве катувеллавнов, и затем в объединенной державе Кунобелина) усиливалось экономическое и культурное влияние Рима. Об этом свидетельствует все большее число монет, копирующих римские типы, исполненных с высоким техническим совершенством римскими резчиками, работавшими для британских заказчиков, которые находят археологи. Множество амфор, обнаруженных в Веруламии, Каллеве других британских поселениях, дает представление о том, что римляне торговали с Британией вином в широких масштабах.
      Кроме того, британские вожди пытались втянуть римлян в свои внутриполитические разборки. Полагают, что при дворе Кунобелина образовались две враждующие партии: антиримская, возглавляемая Тогодумном и Каратаком, и проримская – во главе с Амминием (Админием)10. Амминий (Админий), восставший против отца, бежал с небольшим отрядом в Рим, ко двору Калигулы, просить о защите (Suet., Cal., 45). Его прибытие спровоцировало приготовления к несостоявшемуся британскому походу императора. По поводу Берика, бежавшего уже ко двору Клавдия и убеждавшего императора послать армию в Британию, существуют различные толкования. По мнению Ч. Оумэна, Берик был еще одним сыном Кунобелина, не поладившим с Тогодумном и Каратаком, ставшими после смерти отца официальными правителями его державы11.
      Ш. Фрер полагал, что Берик, упоминаемый Дионом Кассием, – это Верика британских монет, последний наследник Коммия, основателя царской династии атребатов12. Возможно, Тогодумн и Каратак захватили последние, еще остававшиеся незавоеванными территории царства атребатов и изгнали Верику, который, будучи римским союзником, бежал в Рим. Его прибытие в Рим и просьбы о защите представили более чем удобный предлог для вмешательства в британские дела. Напротив, политика невмешательства нанесла бы ущерб римскому престижу, уже несколько потускневшему из-за неудачи Калигулы. К тому же, после побега Верики от британской стороны поступило требование о его экстрадиции. Когда же оно не было выполнено, то начались беспорядки: возможно, это были рейды британцев на галльское побережье Ла-Манша, но скорее беспорядки нашли выражение в том, что британцы вырезали римских торговцев, значительное число которых уже обосновалось к тому времени в Британии. Таким образом, военное вторжение больше откладывать было нельзя.
      Британский поход начался. Во главе армии, направлявшейся в Британию, был поставлен опытный полководец Авл Плавтий, за четырнадцать лет до этого исполнивший консульскую должность.
      К четырем вверенным ему легионам были добавлены вспомогательные войска (пешие и конные), так что всего его армия насчитывала около 40.000 солдат. Имеют обыкновение сравнивать военные силы, задействованные в британском походе Клавдия, с теми, которые были у Цезаря во время его второй британской экспедиции в 54 г. У Авла Плавтия было на один легион меньше, чем у Цезаря, зато у него было больше вспомогательных войск.
      Тем самым его армия превосходила армию Цезаря количеством конницы и была лучше приспособлена к условиям тактики британской войны, поскольку британцы предпочитали сражаться в конном строю и на боевых колесницах13. Ч. Оумэн, рассматривая вопрос о разнице боевых сил у Цезаря и у Авла Плавтия в более общем плане, отмечает, что Цезарю нужно было больше войск, потому что он направлялся в еще незнакомую страну, а Авл Плавтий – в страну, география и ресурсы которой уже были хорошо известны благодаря вездесущим римским торговцам14.
      Дион Кассий, наш основной источник по британскому походу Клавдия, передает подробности о начале похода. Сначала солдаты взбунтовались, не желая отправляться, как им казалось, в далекую и опасную морскую экспедицию – «за пределы обитаемого мира» (ἒξω τής oικoυμένης), по словам Диона Кассия(Cass. Dio, LX, 19).
      Затем одно забавное обстоятельство изменило настроение войска.
      Клавдий послал своего вольноотпущенника Нарцисса успокоить солдат Плавтия и убедить их отправиться в поход. Тот взобрался на трибуну, с которой Авл Плавтий, опытный и уважаемый полководец, обычно обращался к солдатам – «έπἰ τό τoὖ πλαυτἰoυ βῆμα», – говорит Дион Кассий (LX, 19). Это сначала возмутило, затем позабавило солдат. Они стащили Нарцисса с трибуны с криком «Ио Сатурналия», который обычно звучал на празднике Сатурналий, когда социальный порядок переворачивался с ног на голову: рабы переодевались в одежды своих господ и играли их роли. После этого солдаты успокоились и согласились отправиться в поход.
      Отбыв из Булони, римский флот, по словам Диона Кассия (LX,19), разделился на три части, чтобы высадиться на британском берегу в трех разных портах, поскольку в таком случае британцам было бы труднее помешать высадке римских солдат, чем если бы они все были сосредоточены в одном месте. Некоторые современные исследователи (например, П. Блер) согласны с этим сообщением Диона Кассия. Предполагается, что в таком случае римляне могли высадиться в трех портах на побережье в восточной и южной части Кента: в Ричборо (Сануидж), в Дувре и в Лимпне (между Фолкстоном и Сандгитом). Три дороги, ведущие из этих портов, сходятся в Кентербери, в котором должны были собраться воедино римские войска, высадившиеся с трех разных флотилий15.
      У этой точки зрения имеются, однако, противники. Дело в том, что раскопки, произведенные в Дувре и Лимпне, не обнаружили никаких следов ранней военной активности в этих местах. Равным образом, и в Кентербери не найдено никаких следов большой военной базы времени Клавдия, которая должна была бы там находиться, если бы туда явились римские войска, высадившиеся в трех разных портах16. В то время как в Ричборо были найдены остатки большого военного лагеря, датирующегося временем Клавдия. Линия его укреплений, представляющая форму полумесяца, все еще имеющая 700 ярдов в длину, а изначально более длинная, вытянута в сторону морского берега, так что оба ее конца выходят в море. Внутри этого укрепления были обнаружены многочисленные остатки деревянных складов, самые ранние из которых были построены вскоре после того, как армия Плавтия высадилась на берег. Р. Коллингвуд полагает, что обнаружение этой большой закрытой гавани, спрятанной за островом Тэнет, где мог стоять на якоре большой флот или могли лежать на пляже вытащенные на берег корабли в безопасности от любого шторма, было настоящим триумфом разведывательной службы (the intelligence service) армии Клавдия и одним из факторов, способствовавших успеху его похода17.
      В отличие от Цезаря Плавтий не встретил организованного сопротивления со стороны британцев при высадке его флота на остров. Британцы, введенные в заблуждение известием о бунте римских солдат, не желавших отправляться в Британию, не ожидали прибытия римского флота и не встречали его. И сначала Плавтий тщетно искал врагов, чтобы сразиться с ними. В конце концов Каратак и Тогодумн, которые действовали поодиночке, были разбиты Плавтием в двух стычках, произошедших где-то в районе Восточного Кента, и отошли к реке Медуэй, чтобы объединить свои силы.
      По словам Диона Кассия, после их бегства римлянам сдалась часть племени бодунов (μέρoς τιβoδoύνων – Cass. Dio, LX, 20). По поводу этого племени между исследователями нет согласия. Р. Коллингвуд полагал, что это одно из четырех безымянных кентских племен, упомянутых Цезарем (Caes. B.G., V, 21)18.
      Однако Ш. Фрер предлагал читать название племени не «бодуны», а «добуны»19. Его рассуждение по поводу такого исправления кажется вполне обоснованным. Племя бодуны, которое упоминает Дион Кассий, не известно ни из какого другого текста.
      В любом случае, капитуляция части какого-то небольшого местного племени в Восточном Кенте представляла незначительный факт, не стоящий упоминания. В то время как добуны были хорошо известным племенем, жившим на территории Глостершира.
      Во времена Клавдия царем той части добунов, которая сдалась Плавтию, был Бодуок, известный по монетам, обнаруженным на территории его царства. Как показывает распределение монет и других артефактов, найденных археологами, во времена Кунобелина добуны и катувеллавны поддерживали оживленные торговые связи, которые прекратились со смертью Кунобелина, когда его сыновья начали вести агрессивную внешнюю политику (по свидетельству Диона Кассия, в этот момент племя добунов оказалось под властью катувеллавнов). Ш. Фрер делает важную оговорку, замечая, что капитуляция добунов римлянам не означала, что Авл Плавтий вел военные действия на территории Глостершира. Она могла быть осуществлена посредством посольства, которому были даны соответствующие поручения, направленного в лагерь Плавтия20.
      Далее последовало уже серьезное сражение между британца-ми и римской армией. Здесь встает вопрос: где оно произошло.
      Дион Кассий не называет реки, к которой подошли римляне. Однако ни у кого не возникает сомнений, что этой рекой был Медуэй. Ч. Оумэн пишет, что римляне, продвигаясь по большому естественному тракту, который во все времена вел от Дувра и Кентербери к Лондону и переправам через Темзу, вышли к реке Медуэй в ее нижнем течении поблизости от Рочестера, где и произошла битва с британцами21. Кроме того, в окрестностях Рочестера раскопано большое белгское поселение с собственным монетным двором, которое могло быть важным военным объектом22.
      Свидетельство Диона Кассия(LX, 20, 21) и реконструкции современных исследователей, имеющих в виду топографические и географические особенности реки Медуэй и ее берегов в окрестностях Рочестера, позволяют воссоздать картину битвы между римлянами и британцами, которая была решающим сражением британского похода Клавдия23. Британские ополченцы, пришедшие из районов, заселенных катувеллавнами (из Северо-западного Кента и с территорий, расположенных за Темзой), к которым присоединились остатки войска Каратака и Тогодумна, разбитого в предыдущих стычках с римлянами, расположились лагерем на лесистых холмах к западу от реки. Катувеллавнам казалось, что река будет для римлян непреодолимым препятствием, поскольку во время приливов она широко разливалась, а при низкой воде ее берега были окаймлены обширными пространствами непроходимых грязевых отмелей. Дион Кассий говорит: «Варвары считали, что римляне не способны переправиться через реку, поскольку нет моста». Поэтому катувеллавны впали в беспечность и плохо сторожили переправу.
      Между тем у Плавтия были вспомогательные отряды, взятые из армии, базировавшейся в Галлии, привыкшие к проведению боевых операций в заболоченных местностях: в основном, батавы и другие вспомогательные войска из устья Рейна. По приказу Плавтия, галльская или германская конница вплавь форсировала реку и обрушилась на боевые колесницы британцев, нанося раны лошадям, впряженным в колесницы, и тем самым нарушая порядок, в котором они двигались, и вызывая панику у возничих. Веспасиан, служивший легатом в войске Плавтия, был послан во главе Второго легиона вверх по течению искать брод; он тоже переправился через реку и уничтожил, обойдя с правого фланга, большое число британцев, застигнутых врасплох.
      Однако победа не досталась римлянам такой легкой ценой.
      Оставшаяся часть британского войска не собиралась обращаться в бегство. На следующий день битва возобновилась, и исход ее долгое время был неясен, пока, наконец, атака римлян во главе с Хосидием Гетой не принесла решительной победы римской стороне. Ш. Фрер и Р. Коллингвуд отмечают, что это была тяжело доставшаяся победа, поскольку двухдневное сражение – это необычайное явление в истории античной войны24. То, что в первый день сражения застигнутые врасплох британцы сумели противостоять одновременно атаке римской конницы и фланговому охвату, предпринятому Веспасианом, свидетельствует о стойкости британских солдат и полководческом искусстве британского командования. Здесь, видимо, были собраны все имевшиеся в наличии военные силы катувеллавнов, план которых состоял в том, чтобы установить линию защиты по реке Медуэй.
      После победы, одержанной римлянами во второй день сражения, британцы отступили к Темзе, «в том месте, – говорит Дион Кассий, – где она впадает в океан и, разливаясь, образует болото». Британцы, естественно, хорошо знавшие эти места, переправились вброд.
      Преследовавшая их галльская конница, как и в первый раз, брод пропустила и переправилась вплавь. Остальная часть римского войска, по словам Диона Кассия, перешла реку по мосту, расположенному выше по течению. По мнению Ш. Фрера, этот мост или уже существовал и был найден римлянами, или был ими построен, возможно, вблизи Вестминстера25. Однако болотистая долина реки Ли и лесистая местность вокруг были незнакомы римлянам, и в последующих стычках с британцами они понесли потери. В одной из этих стычек погиб Тогодумн, сын Кунобелина и брат Каратака, но, несмотря на эту потерю, британское сопротивление не ослабевало.
      Уже давно было замечено, что британская кампания 43 г. как бы следовала «по пятам» за вторым британским походом Цезаря за исключением того, что главная битва была дана на реке Медуэй, а не на территории Восточного Кента, как в случае с Цезарем. Особенно на сходстве обеих кампаний настаивал Р. Коллингвуд26.
      По его мнению, рассказ Цезаря о его второй британской экспедиции явился своего рода учебником для римского штаба, организовывавшего британский поход 43 г., который во всех отношениях носит следы планирования людьми, тщательно и с пользой изучавшими отчет Цезаря о его собственном британском походе.
      Коллингвуд приводит целый ряд доказательств, подтверждающих, как он считал, правоту его точки зрения. В том и в другом случае был выбран тот же самый пункт отправления – Булонь, то же самое время для переправы через Ла-Манш – ночь, та же самая стратегия ведения военных действий.
      Самые трудные моменты кампании Авла Плавтия Коллингвуд объясняет, опять исходя из сравнения со вторым британским походом Цезаря. Как мы видели, по словам Диона Кассия, в начале похода 43 г. римский флот разделился на три флотилии. Среди современных исследователей есть сторонники этого утверждения античного автора, считающие, что эти три флотилии высадились в Ричборо, в Дувре и в Лимпне. Коллингвуд же относится к противникам этой точки зрения. Он отмечает, что стратегия всего римского нашествия в Британию 43 г. очень точно моделировала стратегию цезаревской британской кампании 54 г. до н.э. В то время как Цезарь тщательно исследовал дорогу, ведущую с побережья Восточного Кента к Кентербери, он не оставил никакой информации о том, что могут быть найдены хорошие дороги, ведущие из Дувра и Лимпна, более того, он раз и навсегда закрепил за Дувром представление, как о совершенно неподходящем месте высадки на вражеском берегу.
      Даже когда Коллингвуд отмечает несоответствия между британской кампанией Цезаря и британским походом Клавдия, он объясняет эти несоответствия тем, что военный штаб Клавдия сначала тщательно изучал то или иное место в книге Цезаря. Если оно не соответствовало новым обстоятельствам 43 г., тогда римский штаб принимал собственное решение, которое имело иногда положительный, иногда отрицательный результат. Так, штаб Плавтия понял, в чем заключалась фундаментальная слабость военной кампании Цезаря – в его неудаче найти безопасную и просторную гавань. К счастью, эта слабость могла бы быть исправлена посредством незначительной модификации его стратегии: гавань в Ричборо, где высадилась в 43 г. римская армия, лежит только в нескольких милях от места высадки Цезаря.
      Другой пример. Когда Кассивелавн возглавил войско катувеллавнов в войне против Цезаря, то он решил сразиться с ним в Восточном Кенте. Именно там произошла битва, после которой, по словам Цезаря, британцы уже никогда не вводили в сражение с ним больших сил. Они никогда не держали обороны против него по линии реки Медуэй, и он поэтому не упоминает о существовании этой реки. Когда Плавтий шел через Кент по следам Цезаря, он ничего не знал о Медуэе и неожиданно оказался лицом к лицу с неизвестной рекой и с большой армией британцев и был вынужден ввязаться в сражение, которое стало генеральной битвой этой войны. По мнению Коллингвуда, это объясняет его поражение в первый день битвы. «Плавтий, – пишет он, – сражался по книге, – и ни Медуэй, ни британцы не имели никакого права находиться в этом месте»27.
      Наблюдения Коллингвуда интересны и не лишены остроумия.
      Однако более предпочтительным кажется мнение Ш. Фрера, писавшего, что нет необходимости считать, что Плавтий был застигнут врасплох при Медуэе, «не находя этой реки “в его Цезаре”», как предполагал Коллингвуд28, или что его штаб так плохо знал военную науку, что составлявшие его высшие офицеры прилежно склонялись над мемуарами Цезаря как над учебным пособием. Со времен Августа Юго-восточная Британия все более и более наполнялась римскими торговцами, и, кроме того, шел достаточно оживленный политический диалог между Римом и племенами Юго-восточной Британии. Таким образом, нет сомнения, что римский штаб был прекрасно с географией и другими чертами региона, в котором ему предстояло действовать.
      Между тем, настал решительный момент, когда в военную кампанию должен был вмешаться сам император, чтобы она могла носить название «Британский поход Клавдия». Авл Плавтий отвел римскую армию на правый берег Темзы и остановился, ожидая императора. Решающая битва при Медуэе была выиграна, по крайней мере, Клавдий мог войти в Камулодун, столицу царства катувеллавнов, как победитель. Император прибыл в Британию в середине августа, приведя с собой отряды преторианской гвардии, часть или даже весь VIII легион из Панонии и слонов, при всей их устрашающей внешности не столько для практического использования, сколько для помпезности стиля. Дион Кассий говорит, что при переходе римской армии через Темзу британцы оказали сопротивление, завязалась битва, из которой император вышел победителем (Cass. Dio, LX, 21). По словам же Светония, Клавдий подчинил себе часть острова «без единого боя или кровопролития» (Suet., Claud.,17). В надписи, вырезанной на триумфальной арке, прославляющей его завоевание, Клавдий сам говорит, что в британском походе он не понес потерь (Dessau. Inscr. Lat. Sel., 216).
      Клавдий оставался в Британии не более шестнадцати дней.
      Оставив приказ Плавтию продолжать кампанию, он поспешил переправиться через Ла-Манш в начале сентября раньше, чем начнутся штормы, проносящиеся там в период осеннего равноденствия. Однако он успел принять в Камулодуне сдачу многочисленных местных племен, одни из которых уже были завоеваны римлянами, а другие, еще оставаясь свободными, торопились присоединиться к побеждающей стороне. Сражавшиеся против римлян племена были разоружены, а со сдавшимися добровольно были заключены договоры, которые регулировали их отношения с римским наместником.
      Как и во многих других случаях, в Британии, римское завоевание шло рука об руку с романизацией, являясь одним из его инструментов. По мысли Клавдия, завоеванное царство катувеллавнов должно было стать римской провинцией, первым наместником которой назначался Авл Плавтий, а столицей – Камулодун (Колчестер). На так сказать «плавном» перетекании империализма в романизацию, происходившем в Британии, особенно настаивал Т. Моммзен. Он писал: «Однако римляне пролагали себе дорогу не только мечом. Непосредственно после взятия Камулодуна туда были приведены ветераны, и в Британии был основан первый город с римским устройством и римским гражданским правом – “Клавдиева победная колонна”, – предназначенный стать главным городом страны»29.
      Однако, по справедливому наблюдению Р. Коллингвуда, хаотично построенный, наполовину варварский город, Камулодун, не соответствовал тому, чтобы стать столицей римской провинции. Новый город расположили на вершине холма, немного юго-восточнее туземного Камулодуна. По всей вероятности, там находилась официальная резиденция наместника и здание заседаний чиновников римского провинциального управления, в центре же города, окруженное портиками форума, должно было стоять обширное и массивное здание храма, в котором Клавдия почитали как бога30.
      Военная кампания в Британии сочеталась с развитием политических отношений между местными британскими вождями и Римом, уже давно существовавших благодаря предыдущей римской политике в Британии и экспансионистской активности великого царя катувеллавнов Кунобелина и его сыновей. У южной кельтской династии была уже давняя традиция дружественных отношений с Римом, а теперь вожди других племен тоже стремились стать союзниками Рима.
      Одним из таких местных вождей был Когидумн, правивший иценами, жившими в Западном Сассексе, столица царства которого находилась в Чичестере. По договору, заключенному Когидумном с Клавдием, император оставил за ним его царство и даже расширил его границы и даровал ему странный титул rex (et) legatus Augusti in Britannia, в котором просматривается сочетание новации и консерватизма, вообще характерное для политики этого императора. Когидумн стал римским гражданином, приняв имя Тиберия Клавдия Когидумна, и в благодарность за полученные благодеяния построил храм, посвященный Нептуну и Минерве, с молитвой о спасении и благополучии императорского дома31.
      Т. Моммзен подчеркивает экономическую составляющую в процессе романизации, разворачивавшемся во вновь образованной провинции. Непосредственно после военных действий началась эксплуатация британских рудников, особенно богатых залежей свинцовой руды. В Британии стало быстро увеличиваться число римских купцов и ремесленников, так что римские поселения, появившиеся в некоторых местах провинции и вскоре получившие официальное городское устройство, образовались, по мнению Моммзена, в результате свободного обмена и иммиграции: поселения у теплых источников Суллии (Бесс), в Веруламии (Сент-Альбанс) и прежде всего в естественном центре коммуникаций крупной торговли – в Лондинии, у устья Темзы. «Внедрявшееся чужеземное господство давало себя чувствовать повсюду, – пишет Моммзен, – не только в новых налогах и рекрутских наборах, но может быть еще более в торговле и промышленности»32.
      Ж. Каркопино в своей работе «Этапы римского империализма», создающий несколько романтизированный образ римской внешней политики, которая, по его мнению, мягко переходила в романизацию, восхищается единообразием прекрасного культурного и духовного наследия, оставленного римской империей современной Европе и составляющего до сих пор объединяющее ее начало. «Современная археология, – пишет он, – продолжает восхищаться, находя все снова и снова под разными широтами, в Бретани и в Бетике, в районе Сахары и в Сирийской пустыне, те же самые здания, цирки, термы, театры, курии и святилища, которые римские строители воздвигали во всех странах, открытых их активности, по тем же самым планам и для тех же самых целей. Мы должны восхищаться тем, что такое украшение соответствует согласию душ, которое оно выражает немым языком своих вечных камней, и завидовать Риму, сумевшему создать вокруг себя в декоре, на котором он оставил свою отметку, единодушие умов и сердец». Свою апологию римского империализма Каркопино заканчивает замечанием, что римская империя создала римский мир, и пожеланием, чтобы европейский мир воссоздал единство и первенство Европы33. Все это имело прямое отношение к Британии: образование там римской провинции включило ее в европейское сообщество, которое в римский период развивалось по единой античной модели в экономике, политике и культуре.
      Примечания
      * Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ («Глобализационные процессы в античном мире»), проект №06-01-00438а.
      1. Frank T. Roman Imperialism. New York, 1929. P.354.
      2. Гаспаров М.Л. // Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати Цезарей. Пер. М.Л. Гаспарова. Москва, 1993. Прим. 61 к биографии «Божественный Клавдий».
      3. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain and the English Settlements. Oxford, 1937. P.76.
      4. Frere Sh. Britannia. A history of Roman Britain. London, 1967. P.58–59.
      5. Oman Ch. England before the Norman Conquest. London, 1938. P.59.
      6. Ibid.
      7. Frere Sh. Britannia. P.60.
      8. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.77.
      9. Ibid.
      10. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.74.
      11. Oman Ch. England before the Norman Conquest. P.60.
      12. Frere Sh. Britannia. P.59.
      13. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.78.
      14. Oman Ch. England before the Norman Conquest. P.61.
      15. Blair P.H. Roman Britain and Early England (55B.C.–A.D.871). Edinburgh, 1963. P.36.
      16. Frere Sh. Britannia. P.62.
      17. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.80.
      18. Ibid. P.82.
      19. Frere Sh. Britannia. P.63; другие исследователи также придерживаются чтения«добуны» (наприм., Rhys J. Celtic Britain. New York, 1882. P.38).
      20. Frere Sh. Britannia. P.63.
      21. Oman Ch. England before the Norman Conquest. P.63.
      22. Frere Sh. Britannia. P.64.
      23. Oman Ch. England before the Norman Conquest. P.63; Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.83.
      24. Frere Sh. Britannia. P.64; Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P. 83.
      25. Frere Sh. Ibid. P.65.
      26. Collingwood R.G., Myres J.N.L. Roman Britain. P.78–84.
      27. Ibid. P.84.
      28. Frere Sh. Britannia. P.65.
      29. Моммзен Т. История Рима. Т.V. Провинции от Цезаря до Диоклетиана. Пер. К.А.Машкина. Москва, 1949. С.158.
      30. Collingwood R.G., Wright R.P. The Roman Inscriptions of Britain. I. Oxford, 1965. P.91.
      31. Burn A.R. The Romans in Britain. An anthology of inscriptions. Oxford, 1969. P.3.
      32. Моммзен Т. История Рима. Т.V, С.158.
      33. Carcopino J. Les étapes de l’imperialisme romain. Paris, 1961. P.260–261.
    • Операция "Немыслимое"
      Автор: Saygo
      Дэвид Дилкс. Черчилль и операция "Немыслимое", 1945 г. // Новая и новейшая история. - 2002. - № 3. - С. 126-142.