Черкасов П. П. На тайном фронте Крымской войны

   (0 отзывов)

Saygo

Одной из причин поражения России в Крымской войне, помимо общей ее отсталости, академик Е. В. Тарле считал серьезные политические просчеты, допущенные императором Николаем I в ходе Восточного кризиса, приведшего к развязыванию войны1.

 

Важнейшим из этих просчетов, по его мнению, была недооценка Николаем решимости Франции и Англии выступить на стороне Оттоманской Порты в ее конфликте с Россией. Между тем именно вступление в войну этих двух ведущих европейских держав, поддержанных Сардинским королевством, определило поражение России, которой в 1856 г. пришлось согласиться на унизительные условия Парижского мирного договора. Ответственность за роковые ошибки, повлекшие за собой катастрофические для России последствия, по мнению авторитетного историка, должны разделить с царем его дипломаты и тайные агенты в Европе, в частности во Франции. Они дезориентировали Николая I относительно намерений Наполеона III, не желавшего якобы вмешиваться в русско-турецкую войну, разразившуюся в октябре 1853 г. Император получал от них успокоительные заверения, поощрявшие его к более решительным действиям в отношении султана Абдул-Меджида.

Yakov_Tolstoi.jpg
Яков Николаевич Толстой
800px-Orlov_A_F-by_Kruger.jpg
Начальник Третьего отделения Алексей Федорович Орлов
800px-%D0%A4%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%86_%D0%9A%D1%80%D1%8E%D0%B3%D0%B5%D1%80_-_%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%82_%D0%BA%D0%BD%D1%8F%D0%B7%D1%8F_%D0%90._%D0%A1._%D0%9C%D0%B5%D0%BD%D1%88%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B0.jpg
Александр Сергеевич Меншиков
Mar%C3%A9chal_Leroy_de_Saint-Arnaud.jpg
Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно
Battle_of_Sinop.jpg
Битва при Синопе. Картина Ивана Айвазовского

 

Одним из главных источников такого рода дезинформации Тарле считал резидента Третьего отделения в Париже Якова Николаевича Толстого. "Если, по словам поэта, в это время "под говор лжи и лести" царская Россия подошла к краю гибели, - писал историк в одной из своих работ, - то в этом "говоре" весьма видную роль сыграли докладывавшиеся непосредственно Николаю сообщения Якова Толстого"2.

 

Кто же такой Яков Толстой и что за сообщения направлял он из Парижа в Петербург?

 

Яков Николаевич Толстой (1791 - 1867 гг.) - представитель тверской (нетитулованной) ветви древнего рода Толстых. Выпускник Пажеского корпуса, участник Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии, штабс-капитан лейб-гвардейского Павловского полка, старший адъютант Главного штаба, один из руководителей литературного кружка "Зеленая лампа", друг А. С. Пушкина и многих декабристов, в 1826 - 1836 гг. - эмигрант-невозвращенец, а с января 1837 г. - резидент Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии в Париже3.

 

В круг обязанностей Толстого, как руководителя парижской резидентуры, среди прочего, входило добывание сведений о намерениях французского правительства в области внешней политики, о военном потенциале, внутриполитическом, финансовом и экономическом положении Франции.

 

За 15 лет работы во Франции, предшествовавших началу Крымской войны, Я. Н. Толстой создал там разветвленную агентурную сеть. Он имел постоянных информаторов среди офицеров и генералов французской армии, дипломатов, депутатов и журналистов. В числе его "источников" был даже личный секретарь Наполеона III по военным вопросам Паскаль, начавший сотрудничество с Толстым еще в 1840-е годы, а также некоторые другие лица, имевшие прямой выход на императора французов.

 

Сам Яков Николаевич Толстой отличался обширными знаниями, высоким интеллектом, тонким политическим чутьем и литературными дарованиями. Его имя было известно "всему Парижу", как публициста, постоянного автора ведущих французских газет и журналов. Официальным прикрытием для него служила должность корреспондента Министерства народного просвещения Российской империи, а с 1848 г. он числился одновременно атташе посольства России во Франции. Перед ним были открыты двери самых престижных политических и литературных салонов Парижа. Глубокое знание французских политических реалий в сочетании с широкими связями позволяли Толстому быть в курсе всех изгибов текущей политики, понимать и даже прогнозировать ее развитие. Уже в начале 40-х годов он предвидел неминуемый крах Июльской монархии, неизбежность революции 1848 г. и одним из первых предсказал судьбу Луи Наполеона Бонапарта, усмотрев в президенте Французской республики будущего императора. Обо всем этом он заблаговременно информировал руководство Третьего отделения - сначала графа А. Х. Бенкендорфа, а после его смерти в 1844 г. - графа А. Ф. Орлова.

 

В Петербурге высоко ценили Толстого, а сообщаемая им из Парижа информация часто докладывалась лично Николаю I. Начав в 1837 г. гражданскую службу скромным титулярным советником, Толстой к 1853 г. имел уже полковничий чин статского советника, был кавалером ордена св. Станислава 2-й степени. Таков в самых общих чертах облик парижского резидента Третьего отделения, которого современный французский историк М. Кадо назвал "шпионом столетия"4.

 

В данном очерке предпринята попытка исследования действительной роли Я. Н. Толстого, как важнейшего для Петербурга источника информации, накануне и на всем протяжении Крымской войны. Для этого мы обратимся к обзору сохранившихся в фондах Третьего отделения в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) донесений Толстого из Парижа и Брюсселя. Некоторые из этих донесений еще в 1937 г. были опубликованы и прокомментированы Е. В. Тарле, другие - до сих пор оставались невостребованными исследователями.

 

Прежде чем рассказать о деятельности резидента Третьего отделения во Франции и Бельгии в 1853 - 1856 гг., следует напомнить об основных вехах событий, приведших к Крымской войне5.

 

Едва улеглась волна революций, прокатившаяся по Старому Свету в 1848 - 1849 гг., как в Европе возник новый очаг напряженности. На этот раз он был связан с конфликтом интересов европейских держав в так называемом Восточном вопросе. Этот конфликт был порожден русско-турецким соперничеством за контроль над Черноморскими проливами, а также за влияние на Балканах, в Закавказье и в Средиземноморье.

 

Как известно, поводом к обострению в начале 1850-х годов Восточного вопроса, переросшего в глубокий кризис, стал спор между православным и католическим духовенством о праве на Святые места в Палестине. Права Иерусалимской (православной) церкви были энергично поддержаны Россией, издавна считавшей себя покровительницей православного населения Оттоманской Порты, а защиту интересов католиков в Палестине взяла на себя Франция - "старшая дочь" католической церкви еще со времен раннего средневековья.

 

С первых дней провозглашения Второй империи в 1852 г. Наполеон III начал "наводить мосты" с клерикальными кругами в собственной стране, а также со Святым престолом. Он считал это необходимым для укрепления позиций основанного им режима. К тому же Наполеон не видел никаких оснований отказываться от "исторических прав" Франции в Палестине, как и от давних союзнических отношений с Портой, установленных еще при Франциске I и Сулеймане II. Именно тогда, в XVI в., султан доверил Христианнейшему королю Франции оберегать святые для всех христиан места в Иерусалиме. В этом смысле претензии русского царя играть какую-то роль в Палестине, в глазах императора французов, были, по меньшей мере, спорными, если не сказать больше. Безусловно, пагубную роль в обострении этого, внешне межконфессионального, спора, сыграло и откровенно пренебрежительное отношение Николая I к "узурпатору" Наполеону III, которого он отказывался считать равным среди монархов Европы. Следует отметить, что российский самодержец с самого начала недооценил возможности императора французов, посчитав, что тот еще слишком слаб, чтобы вмешиваться в русско-турецкий спор.

 

В феврале 1853 г. Николай I направил в Константинополь чрезвычайную миссию во главе с генерал-адъютантом князем А. С. Меншиковым. Последний был уполномочен склонить султана к разрешению спора о Святых местах в пользу православной церкви и к официальному признанию русского императора покровителем православных подданных Оттоманской империи. Переговоры шли трудно. Излишне жесткая позиция Меншикова в сочетании с закулисными интригами французов и англичан, поощрявших султана к неуступчивости, в конечном итоге привели к их срыву.

 

Отправление в Константинополь чрезвычайной миссии Меншикова побудило Париж и Лондон, вопреки расчетам российской дипломатии, в феврале 1853 г. заключить секретное вербальное соглашение о совместных действиях в Восточном вопросе. В Петербурге некоторое время оставались в неведении об этом соглашении, которое стало для Николая I неприятной неожиданностью.

 

Разрыв переговоров и последовавший за этим 21 мая 1853 г. отъезд всего состава российского посольства из Константинополя стал прелюдией к развязыванию Крымской войны. Вслед за отъездом Меншикова французская и английская эскадры демонстративно вошли в Дарданеллы. В ответ на эту устрашительную акцию Россия объявила о разрыве дипломатических отношений с Турцией и в июне 1853 г. ввела свои войска в Молдавию и Валахию, находившиеся под протекторатом султана. 9 октября того же года Порта предъявила России ультиматум, потребовав вывести войска из двух княжеств, а 16 октября объявила ей войну, начав военные действия на Дунае и в Закавказье.

 

1 ноября 1853 г. Россия объявила о состоянии войны с Турцией. Разгром в Синопском морском сражении 30 ноября 1853 г. основных сил турецкого флота побудил Францию и Англию открыто выступить на стороне Турции против России. В начале января 1854 г. в Черное море вошел объединенный франко-британский флот, что привело 27 февраля к разрыву отношений Петербурга с Парижем и Лондоном. Через месяц, 27 марта 1854 г., войну России объявила Великобритания, а 28-го - Франция. Таковы были внешние обстоятельства, спровоцировавшие Крымскую войну (в западной литературе ее называют также Восточной).

 

* * *
Тема надвигавшейся на Востоке войны начала занимать ведущее место в донесениях Толстого с конца мая 1853 г., после того, как в Константинополе закончились неудачей русско-турецкие переговоры. Главный вопрос, на который должен был найти ответ парижский резидент, заключался в том, какую позицию займет Франция в случае русско-турецкой войны: придет ли она на помощь султану, будет ли действовать самостоятельно, в союзе с Англией или предпочтет не вмешиваться?

 

Информация, поступавшая в этот период в Петербург от Толстого, настолько содержательна, что представляется целесообразным привести несколько подробных выдержек из донесений парижского резидента в Третье отделение.

 

Из донесения Толстого от 29 мая / 10 июня 1853 г.

 

"С некоторого времени идут упорные слухи о войне, которые вызывают волнение во всей Франции: курс на бирже сильно падает, потревоженные капиталисты припрятывают свои деньги, и все уверены, что мы находимся накануне всеобщей войны. Эти слухи вызваны отъездом князя Меншикова6 и краткими сообщениями о всех тех инцидентах, которыми отмечено было его посольство и которые газеты хвастливо раздули и снабдили злобными комментариями. Возникновению этих слухов помогли также слова, приписываемые Луи Наполеону, который, будто бы, сказал, что "при первом известии о разрыве между Россией и Портой он прикажет своим войскам занять Бельгию и Пьемонт".

 

Весьма трудно, однако, утверждать, в какой мере все это правдоподобно. Скорее, это даже сомнительно, и многие хорошо осведомленные люди считают, что эти слова никогда не были сказаны императором, который отличается выдержкой и планы которого в достаточной мере непроницаемы. Поэтому надо признать, что, по всей вероятности, слова эти были выдуманы кем-либо из окружающих императора, мечтающих только о победах и завоеваниях. С другой стороны, тон английских газет не мало способствовал тому, что слухам этим придавали веру и приходили в смятение. Необходимо отметить, что внезапная перемена, происшедшая во взглядах на Восточный вопрос у главных органов британской прессы, особенно на страницах "Times", не может считаться естественной. Эти взгляды чересчур резко расходятся с тем, что высказывалось раньше. Приводимые теперь в "Times" аргументы диаметрально противоположны тем, которые высказывались там еще недавно, в начале миссии князя Меншикова. Объясняется это тем, что переговоры относительно протектората над христианскими подданными Турции имели в виду некоторые преимущества, которые могут затронуть коммерческие интересы Англии. Общеизвестно, что лондонские газеты, и в особенности "Times", в своих взглядах руководствуются лишь тем, большие или меньшие выгоды для английской торговли могут быть извлечены из того или другого политического положения. К тому же известия, получаемые с Востока, несомненно, преувеличены и часто противоречивы. Эти неудобства возникают оттого, что первый попавшийся человек может пользоваться электрическим телеграфом, который должен бы быть только в исключительном пользовании правительства.

 

Статья в "Journal des Debats" в номере от 1 июня, сообщенная мне еще накануне выхода, заметно успокоила тревогу и вызвала значительное повышение курса. Наоборот, воинствующая партия и правительственные органы печати, как "La Constitutionnel", "La Presse", "Le Pays" и др., рвут и мечут по поводу так называемой измены "Journal des Debats", его "казацкой политики" и т. п.7. В тот же день лорд Шельбёрн, встреченный мною в клубе, сказал мне с самодовольным видом: "Надеюсь, что Россия задумается над угрожающей опасностью, если осмелится объявить войну Турции, в особенности, когда увидит флаг адмирала Дендаса у входа в Дарданеллы". "Во всяком случае, милорд, - возразил я ему с живостью, - вы вспомните потом, что имели дело не с королем Оттоном и что то, ради чего мы будем воевать, нечто иное, чем интересы еврея Пачифико"8.

 

После этого я покинул его, пораженного моим ответом, не желая продолжать разговор, который мог бы принять неприятный оборот, тем более, что вокруг нас было большое количество людей, фанатически преданных мусульманству и в силу этого противников христиан. Другой член клуба спросил меня, не являюсь ли я вдохновителем статьи в "Journal des Debats", на что я ему ответил, что статья г. Бертена была внушена здравым смыслом, и что она была основана на самых подлинных документах. Я добавил, что если бы я был автором подобной статьи, то привел бы неопровержимые доводы того, что случись, к несчастию, война, вся вина за нее падет исключительно на Францию и Англию.

 

Только обе эти страны и окажутся виновными перед потомством за потоки пролитой крови. Франция первая начала при содействии г. де Лавалетта9 путать карты, и, когда Россия захотела восстановить status quo, Франция отправила 6 или 7 кораблей, которые должны были угрожать России ее гневом. Англия, под влиянием страха перед Францией, присоединилась к ней и начала применять в отношении огромной Российской империи целую систему запугиваний и угроз, и такая бесчестная и немного глуповатая политика поставила русское правительство в необходимость занять более враждебное положение.

 

Другой собеседник сказал мне: "Но подумайте, ведь Турция может выставить армию в 448 тысяч человек". Я возразил, что такое количество в большей части своей недисциплинированных бойцов является скорее помехой в войне. Затем, добавил я, "если бы наш император пожелал объявить, что это священная война, я уверен, приняв в расчет религиозность русского народа, что внезапно и стихийно возник бы крестовый поход, и не только 448 тысяч, но 8 миллионов поднялись бы сразу".

 

Положительно нельзя шагу ступить, чтобы не встретить людей встревоженных, расспрашивающих вас со страхом относительно возможности европейской войны. Однако, надо отметить, что большинство этих вопрошающих заканчивают свои расспросы соображением, что европейская война ни в коем случае не может быть начата Францией, не только потому, что страна еще не оправилась от происходившей в ней смуты, но и оттого, что недовольство против сурового и дорого стоящего правительства Луи Наполеона распространяется по Франции с изумительной быстротой и охватывает все классы общества. Демократическая партия поднимает голову, и революционный комитет, организованный на острове Джерси10, у самых границ Франции, развивает широко свою деятельность. Ждут только момента, когда возникнет война, чтобы поднять восстание во Франции, где все для этого подготовлено. Правительство не может не знать про все эти происки, но чувствует, что оно бессильно их прекратить.

 

Воинственный дух генералов, заседающих в Сенате и в Законодательном корпусе, пробудился опять с комическою горячностью. Принц Наполеон, облекшись в мундир генерал-лейтенанта, мечтает, что он призван воскресить славу своего дяди и одержать победу над всеми врагами Франции. Дух завоеваний значительно обострился с тех пор, как Англия открыто стала на сторону Турции и решила действовать в согласии с Францией. Слухи о европейской коалиции, к которой, будто бы, присоединились Австрия и Пруссия, только усилили воинственное увлечение как старых остатков армии Первой империи, так и молодого генерала11, которого шутки ради Луи Наполеон дал своей армии. Не слышно более разговоров о мести за поражение при Ватерлоо и за плен на св. Елене, нет больше речи о занятии Бельгии, - Восток составляет предмет всех разговоров и всех планов военных кампаний"12.

 

Из этого донесения следовало, что вступление Франции в войну вполне возможно, хотя ни в обществе, ни в финансовых кругах этой войны не желают и даже опасаются. Война может стать роковой, как для слабой французской экономики, так и для не окрепшей еще Второй империи. Таковы два главных вывода, к которым приходит Толстой.

 

Восемь дней спустя, он отправляет в Петербург новое донесение, подтверждающее эти выводы. Здесь Толстой обращает внимание еще на два обстоятельства - воинственный дух парижской прессы и оживление в рядах оппозиции (легитимисты, орлеанисты, демократы и социалисты13), увидевшей в предстоящей войне шанс на падение бонапартистского режима.

 

Из донесения Толстого от 6/18 июня 1853 г.

 

"Политическое положение в Восточном вопросе остается прежним, оно тревожно, очень натянуто, в особенности же переменчиво. Бывают дни, когда панический страх охватывает всех, повсюду раздаются воинственные крики, враги правительства поднимают голову, легитимисты, орлеанисты и республиканцы с нетерпением ждут первого пушечного выстрела и мирный обыватель всем этим подавлен. На следующий день все меняется - никто не верит в близость войны, она невозможна материально и неосуществима по моральным соображениям. То приезд графа Панина, то известие о прибытии великой княгини14 успокаивают умы и повышают курс на бирже. При всей этой путанице трудно разобраться в истинных намерениях правительства, которое не прочь было бы затеять войну, необходимую, по его мнению, для армии, но представляющуюся, однако, опасной в отношении населения.

 

Но одних желаний недостаточно, нужно в данном случае иметь и соответствующие возможности. Тут камень преткновения, о который разбиваются все воинственные планы и мечты о пустой славе нового императора, серьезным образом считающего себя прирожденным завоевателем. Однако, достоверно, что республиканско-социалистическая партия твердо убеждена в том, что европейская война произойдет неизбежно. Это видно из слов членов партии, которых не постигла кара правительства и которых в достаточной мере много в Париже, а также из разговоров недовольных из других политических партий, которые прежде играли важную роль, а при теперешнем режиме обречены на бездеятельность и безвестность. Подкрепляется это мнение тем обстоятельством, что главари демократического движения покинули Лондон. Мадзини и Кошут две недели назад выехали оттуда в неизвестном направлении.

 

Пресса вынуждена или воздерживаться или брать сторону турок. Это молчание обязательно не только для газет. Ни одна брошюра не смеет касаться турецкого вопроса, и вообще запрещено печатать что-либо, противное политической линии, принятой правительством.

 

...Очень забавно смотреть, как эти старые ratapoils15 - так их здесь зовут - толкуют о планах войны, о неизбежных победах с заржавленными шпагами в трясущихся старческих руках хвастливо грозятся разгромить русскую армию. Молодые люди также унаследовали от своих отцов бахвальство, слабость, присущую природе французского характера. Шовинизм все возрастает, все кричат, что нужна хорошая война, чтобы поднять доблесть французов, усыпленную вследствие отсутствия случая, где она могла бы выявиться.

 

На этих днях был вечер у принцессы Матильды16. В числе приглашенных был оттоманский посол Вели-паша. Принцесса обратилась к нему с вопросом: "Скажите, господин посол, будет у нас война или нет, успокойте нас". Вели-паша ответил на прекрасном французском языке, на котором он говорит почти без акцента, но с некоторой медлительностью: "Я считаю возможным уверить Ваше Императорское Высочество, что войны не будет, по крайней мере, таково мое личное убеждение. Однако, если русские будут настаивать на своих требованиях, придется воевать. Если мы уступим, то мы погибли, тогда как при войне у нас могут оказаться кое-какие шансы на спасение". По-видимому, Вели-паша выучил наизусть эту фразу и стереотипно повторяет ее повсюду, так как мне передавали, что буквально то же самое он сказал на вечере у госпожи Троллон, жены председателя Сената"17.

 

Толстой укрепляется в убеждении, что война с Францией, скорее всего, неизбежна. Об этом свидетельствовала информация, полученная им от Паскаля, личного секретаря Наполеона III. Паскаль по-прежнему оставался важнейшим источником информации для русского резидента, хотя их контакты с середины 1852 г. стали менее регулярными, скорее даже эпизодическими. Паскаль с некоторых пор получал в императорской канцелярии достаточно высокое жалование, что освобождало его от прежней финансовой зависимости от Толстого, чьи ресурсы оставались ограниченными, несмотря на его неоднократные просьбы увеличить финансирование резидентуры для оплаты услуг наиболее ценных агентов.

 

Из донесения Толстого от 6 сентября 1853 г.

 

"Мне сообщили любопытные детали о том, что происходило на заседании Совета, состоявшегося 12 августа в Сен-Клу под председательством императора. Г-н Паскаль уверял меня, что присутствовал на этом заседании и слово в слово воспроизвел мне то, о чем там говорилось. Выступивший на нем г-н Друэн де Люис18 выдвинул следующее предложение: "Позиция, занятая Россией, направлена на подрыв влияния Франции на Востоке. Общественное мнение уже осуждает недостаток твердости, проявляемой нашим правительством. Позором называют то, что мы позволили [России] оккупировать [Дунайские] княжества. Несомненно, что война - это всегда большая опасность, а особенно сегодня, когда страна еще не совсем успокоилась. Но разве дядя Вашего Величества, чью славу Вы унаследовали, не начинал войны в моменты не менее неблагоприятные? И он всегда выходил из них победителем. Я думаю, что необходимо предъявить России ультиматум, и если после этого ее войска не будут выведены из княжеств, следует отдать приказ французской эскадре немедленно выйти из Дарданелл и встать у стен Константинополя".

 

После выступлений Персиньи19, Фульда20 и некоторых других участников обсуждения, не одобривших предлагаемые меры, маршал де Сент-Арно21 предложил направить в помощь султану 30-тысячный корпус. На это морской министр возразил, что в Тулоне нет достаточного количества кораблей для доставки столь многочисленного экспедиционного корпуса. В ответ маршал заметил, что можно было бы сократить численность корпуса до 20 тысяч человек, а во главе его поставить принца Наполеона Бонапарта.

 

Император, который до сих пор хранил молчание, прервал его, воскликнул: "Нет! Этого не будет!". В конце концов, остановились на кандидатуре генерала Канробера22.

 

Затем речь пошла об английском кабинете, который может и не согласиться участвовать в этой дорогостоящей и рискованной экспедиции. Он может предпочесть ограничить свое участие лишь небольшой отвлекающей операцией, которая не может воспрепятствовать движению мощной армии.

 

Итоги полуторачасового обсуждения подвел император, сказавший, что он "почти убежден, что мир будет сохранен и что все разрешится к чести Франции без того, чтобы вынуждать ее к применению столь опасных средств принуждения". Он завершил обсуждение словами, которыми обычно заканчивает все заседания Совета: "Впрочем, я подумаю""23.

 

Из информации, полученной от Паскаля, следовало, что ближайшее окружение Наполеона III расколото по вопросу о войне с Россией. На чью сторону встанет непроницаемый император - по-прежнему оставалось загадкой. Многое зависело от дальнейшего развития русско-турецкого конфликта: будут ли воздерживаться враждующие стороны от резких шагов или предпочтут пойти на обострение конфликта.

 

В это время Толстой получает от своего осведомителя, связанного с турецким посольством в Париже, важную информацию о стратегических планах Турции. Согласно полученной информации, эти планы далеко выходят за рамки спора о претензиях России на покровительство православных христиан Оттоманской Порты или даже о судьбе Дунайских княжеств. Осведомитель сообщает о ставшем ему известном разговоре турецкого посла Вели-паши с одним из его гостей. Для султана, как признался своему собеседнику Вели-паша, в конфликте с Россией дело не ограничивается Валахией и Молдавией. Речь идет ни много, ни мало, как о возвращении бывших владений Порты в Северном Причерноморье, и, прежде всего - Крыма. Причем Турция намерена добиваться этого любой ценой - даже без помощи Англии и Франции. Вели-паша добавил, что ежедневно он получает множество заявлений (их у него уже более 200) от поляков, венгров, итальянцев и других политических эмигрантов, желающих вступить в турецкую армию, чтобы сражаться с Россией24.

 

Эта информация, которую Толстой поспешил немедленно переслать в Петербург, поступила к нему за 10 дней до объявления Турцией войны России. В середине октября 1853 г. турки атаковали русские позиции одновременно на Дунайском и Закавказском фронтах.

 

Развязывание военных действий поставило Францию перед необходимостью определиться. В то время как в правительстве все еще не было единства в этом вопросе, французское общество в подавляющем большинстве высказывалось в поддержку Турции. "Общественное мнение во Франции решительно настроено против нас, - сообщал Толстой в Петербург. - Этим враждебным отношением мы целиком обязаны здешней прессе, которая... изощряется в том, чтобы навешать на нас всех собак; она представляет Россию, как страну, лишенную материальных и моральных ресурсов для успешного ведения войны. В результате все здесь пребывают теперь в убеждении, что оттоманы в самом скором времени сокрушат Россию. По контрасту, действия Турции пытаются представить как разумные и обоснованные. В подаче журналистов, турецкий народ выглядит исполненным энтузиазма, пыла и энергии; турецкие войска - многочисленными и хорошо организованными, в то время как русский народ, в их освещении, не обнаруживает никаких устремлений, а русская армия - слаба и недисциплинированна"25.

 

Со своей стороны, правительство тоже не бездействовало. Вскоре после начала военных действий на Востоке, во Франции был объявлен внеочередной призыв в армию 150 тыс. человек. Кроме этого в срочном порядке было сформировано 10 дополнительных батальонов Венсенских стрелков - элитных частей французской пехоты. Подтвердилась информация Толстого, переданная им в Петербург еще в начале сентября. Франко-английский флот получил приказ войти в Черное море, как только русская армия форсирует Дунай26. Таким образом, предложение Э. Друэн де Люиса, высказанное 12 августа на совещании в Сен-Клу, получило одобрение Наполеона III и британского кабинета.

 

Предчувствуя неминуемое столкновение с Францией, Толстой с наступлением осени 1853 г. начал собирать материалы о состоянии французской армии. По его собственному признанию, это было очень трудным делом, так как с некоторых пор власти ужесточили режим секретности во всем, что касалось вопросов национальной обороны. Была и другая причина, затруднявшая его работу на этом направлении - нехватка средств для оплаты услуг информаторов. "Люди, которые сначала соглашались снабжать меня сведениями, - писал он в Петербург, - теперь обнаруживают сомнения перед лицом огромного риска, которому они подвергаются, и незначительностью вознаграждения, которое я могу им предложить... Тем не менее, я еще не совсем потерял надежду на то, что мои обещания и приманка заработка смогут, по меньшей мере, поколебать непреклонность некоторых чиновников"27.

 

Правда, среди информаторов Толстого иногда встречались и такие, кто взамен гонорара желал бы получить российский орден или какой-то другой знак внимания со стороны императора Николая. К ним, в частности, относился некий полковник граф де Пажоль, изъявивший готовность предоставлять Толстому секретные сведения за обещание вознаградить его старания орденом Российской империи28.

 

Особо не уповая на возможность увеличения бюджета парижской резидентуры - и в этом он не ошибался, - Яков Николаевич мобилизовал все свои возможности для того, чтобы составить широкую и вместе с тем детальную картину состояния французской армии. К этой работе он привлек своего агента, журналиста де Кардонна, имевшего связи в Военном министерстве, а также информаторов из числа штабных и армейских офицеров. Эта большая работа велась на протяжении трех с половиной месяцев. 26 декабря 1853 г. Толстой отправил в Петербург с дипломатической почтой "Записку о состоянии французской армии"29. К записке было приложено письмо, адресованное главному начальнику Третьего отделения графу А. Ф. Орлову.

 

Париж, 14/26 декабря 1853 г.

 

Господин граф,

 

Имею честь представить вниманию Вашего сиятельства Записку о состоянии французской армии, которую я только что составил на основе подлинных документов и столь же достоверных сведений. Все, что представлено в этой Записке, взято мною из надежных источников. Мною использована официальная статистика, сведения, полученные от компетентных военных, известных в армии генералов и старших офицеров. Я собирал и сопоставлял заслуживающие доверия цифры, справки, заметки, занимался долгим и добросовестным расследованием, для того чтобы свести к минимуму возможные ошибки. Одним словом, я ничем не пренебрег, чтобы сделать этот труд достойным внимания Вашего сиятельства. Наконец, благодаря столь же счастливому, сколь и случайному стечению обстоятельств, я получил возможность ознакомиться с секретным докладом, подготовленным по заказу Военного министра неким господином Дюкассом, офицером Главного штаба, состоящим при Жероме Бонапарте. Получением этого доклада я обязан г-ну де Кардонну. Несмотря на то короткое время, которое он [Кардонн] предоставил мне для знакомства с этим документом, я сумел извлечь из него все, что мне показалось интересным и достойным внимания, и я постарался сохранить текстуально оценки этого офицера30, занимающего видное положение и располагавшего документами из Военного департамента.

 

Вся эта работа стоила мне больших издержек в плане усталости и расходов31. Но если она будет благосклонно принята Вашим сиятельством, я был бы полностью вознагражден.

 

Имею честь быть...

 

Яков Толстой32.

 

В записке на 58 листах33 была дана развернутая и вместе с тем детальная картина состояния французской армии. Она начиналась с характеристики высшего командного состава - 6 маршалов, не считая принца Жерома Бонапарта, 80 дивизионных и 160 бригадных генералов. Говоря о маршалах, Толстой заметил, что "ни один из них не обладает крупными военными заслугами". Действительно, почти все маршалы и многие генералы начала царствования Наполеона III были выходцами из Африканской армии; они имели ограниченный и весьма специфический опыт военных операций в Алжире, а возвысились благодаря активному участию в перевороте 2 декабря 1852 г. Это, правда, не закрывало перед многими из них возможности приобрести недостающий опыт в предстоящих войнах, и уже первая из этих войн - Крымская - покажет, что кое-кому это удастся.

 

Следующий раздел записки был посвящен характеристике Генерального штаба, в котором, по сведениям, полученным Толстым, работали 560 офицеров: 30 полковников, 30 подполковников, 100 командиров батальонов и эскадронов, 300 капитанов и 100 лейтенантов. Это были исполнители предписаний, получаемых из Военного министерства, возглавлявшегося Арманом-Жаком Леруа де Сент-Арно, считавшимся старшим среди маршалов Второй империи. По мнению Толстого, маршал Сент-Арно не обладал необходимыми в его положении полководческими дарованиями, что, надо сказать, соответствовало действительности.

 

В последующих разделах записки излагалось состояние французской армии по родам войск - пехота, кавалерия, артиллерия, инженерные войска и жандармерия, подчинявшаяся Военному министру. Общая численность армии, включая 30-тысячную Африканскую армию, на конец 1853 г., по собранным Толстым данным, составляла 400160 человек.

 

Констатировав высокий в целом уровень боеготовности французской армии, Толстой особо отметил кавалерию (42 800 человек) и артиллерию (15 артполков и 4 парковых эскадрона общей численностью 37 360 человек), которые, по его мнению, с успехом могли соперничать с любым противником. А вот состояние пехотных частей (257 000 человек), и в особенности 75 линейных полков, по его оценке, оставляло желать лучшего.

 

В последующих разделах записки описывалась система управления и военной подготовки, местонахождение военных арсеналов, оценивались ресурсы и возможности ведения оборонительных и наступательных операций.

 

По мнению составителя записки, французская армия имела два главных недостатка: невысокий уровень подготовки высшего командного состава и оппозиционные настроения в самой армии, делающие ее ненадежной.

 

Последнему обстоятельству Толстой уделил особое внимание. Он пишет, что эти настроения в армии отражают общее состояние французского общества, где с тех пор, как возникла перспектива войны на Востоке, оживилась оппозиция, явно готовящаяся к тому, чтобы воспользоваться первыми же военными неудачами и свалить бонапартистский режим. Эти оппозиционные настроения проникли и в армию, где Толстой усмотрел несколько категорий оппозиционеров. Часть генералов и старших офицеров сохранили верность республике и продолжают ориентироваться на опального генерала Кавеньяка. Среди младших офицеров и унтер-офицеров, по оценке Толстого, можно найти немало приверженцев "социалистических химер". А в кавалерии, самой боеспособной части армии, преобладают офицеры-легитимисты и орлеанисты.

 

"В армии существует постоянный заговор, - подчеркивает Толстой. - Этот заговор уже давно был бы приведен в действие, если бы красные не угрожали армии возмездием за ликвидацию демократии [в декабре 1852 г.]". Толстой иллюстрирует свою мысль упоминанием о распространявшемся во Франции письме Виктора Гюго, который от имени изгнанников на острове Джерси угрожал распустить армию после свержения режима Наполеона III. "Таким образом, - отмечает Толстой, - офицеры, у которых шпага служит единственным средством пропитания, получили предупреждение о том, что их лишат всех средств к существованию в случае победы демагогов".

 

Рассмотрев возможность комплектования экспедиционного корпуса для отправки его в помощь Турции, Толстой приходит к выводу о трудностях, с которыми неизбежно столкнется правительство. Наиболее надежные части сосредоточены в столичном округе (так называемая Парижская армия). Вряд ли правительство пойдет на передислокацию или сокращение численности этих войск, предназначенных для поддержания порядка в столице и ее окрестностях. Столь же проблематичным Толстой считал и переброску на Восток боеспособных частей из недавно завоеванного Алжира, что было чревато ослаблением французского военного присутствия в этом районе.

 

Толстой видел и еще одно препятствие на пути вовлечения Франции в войну с Россией. Речь шла о финансовых трудностях, переживаемых страной. Военный бюджет 1853 г. составлял 309 млн. фр., из которых 117 млн. предназначались для флота. По оценкам Толстого, правительству будет трудно изыскать возможности для существенного увеличения военных расходов в 1854 г. в случае, если Франция решится на войну.

 

Таковы были основные выводы, содержавшиеся в записке Толстого. С учетом последующего развития событий можно сказать, что парижский резидент нарисовал очень точную картину состояния французской армии, но, ориентируясь на известные ему настроения Николая I, сделал из этого ошибочные политические выводы. Во-первых, он явно переоценил влияние оппозиционных настроений в армии, а, во-вторых, недооценил степень прочности бонапартистского режима. Когда в скором времени Наполеон III решится на войну, он сумеет мобилизовать для этого все необходимые ресурсы. Будут найдены деньги и значительно увеличены военные расходы, правительство сочтет возможным перебросить на Восток часть войск не только из Алжира, но и из столичного военного округа, нисколько не опасаясь выступления оппозиции.

 

Любопытна реакция Николая I на записку Толстого. Она содержится в краткой резолюции императора сделанной карандашом по-французски на полях записки: "Все это верно, но французская армия в случае войны очень быстро и успешно приобретет боевой опыт. Война создает генералов и армии"34.

 

Как видим, Николай I достаточно трезво оценил состояние и перспективы развития французской армии, но он действительно полагал, что Наполеон III не решится на войну с Россией, и в этом был его главный стратегический просчет. В таковом убеждении его старательно укреплял канцлер К. В. Нессельроде, полагавший, что ни Париж, ни Лондон не рискнут воевать с Россией. Российский посланник в Париже Н. Д. Киселев поначалу пытался развеять эту, ни на чем не основанную убежденность, но, опасаясь вызвать недовольство царя и Нессельроде, смирился и прекратил свои попытки. Похожую позицию занял и Я. Н. Толстой.

 

В условиях надвигавшейся войны Яков Николаевич продолжал интересоваться новейшими разработками в области вооружений, но, памятуя об истории с плавучими батареями Лето35, проявлял понятную осторожность в своих рекомендациях. С той поры он начал переадресовывать изобретателей, желающих продать свои изобретения, к посланнику Киселеву или к генеральному консулу Эбелингу, но при этом всегда информировал Третье отделение о поступившем к нему предложении с краткой его характеристикой. Так, в начале мая 1853 г. он сообщил в Петербург о предложении некоего месье Сент-Обена продать секретную разработку подводной мины особой мощности. Всего одна стокилограммовая мина, как уверял французский изобретатель, способна пустить на дно линейный корабль. Желая заинтересовать Толстого, Сент-Обен сообщил, что этой разработкой уже интересуются англичане, готовые заплатить за нее большие деньги. Яков Николаевич порекомендовал французу обратиться с этим деликатным предложением непосредственно к Киселеву. В то время Россия еще не имела в Париже военного агента (атташе), который по должности должен был бы рассматривать подобные предложения36.

 

В другой раз, уже в обстановке начавшейся в Крыму войны, тот же самый Сент-Обен разыскал Толстого в Брюсселе и предложил продать России только что изобретенную систему подводного телеграфа. Изюминка изобретения заключалась в изготовленном по особой технологии изоляционном гуттаперчевом шланге, позволявшем передавать электрический сигнал на большие расстояния. Сент-Обен утверждал, что подводный телеграф успешно прошел первые испытания и, опять же, - заинтересовал англичан, которые намерены, как сообщил в Петербург Толстой, "использовать его против нас в нынешней войне"37.

 

В ноябре 1854 г. Толстой проинформирует Третье отделение о предложении бельгийского капитана Бапста закупить у него модель новейшей пушки. Качественное отличие этой модели от всех предыдущих состояло в том, писал Толстой, что речь идет не о привычной гладкоствольной, а о нарезной пушке. Она заряжается не с дула, а с казенной части, причем обладает значительно большей дальностью стрельбы, она скорострельна и обслуживается всего тремя канонирами. Толстой рекомендовал предприимчивому капитану Бапсту обратиться к российскому генеральному консулу в Брюсселе Башераку, который поддерживал прямые сношения с Военным министерством в Петербурге38.

 

К сожалению, практически все инициативы подобного рода не были востребованы в Военном министерстве николаевской России, где продолжали царить рутина и косность. Наряду с другими причинами, они и привели русскую армию к позорному поражению в Крымской войне. Как известно, англичане и французы прибыли к русским берегам на паровых судах, они воевали новейшим нарезным оружием, с использованием последних достижений науки и техники, а оснащение русского флота и армии все еще находилось на уровне Отечественной войны 1812 г. Но даже при всей своей очевидной отсталости Россия имела все шансы разбить Оттоманскую Порту, если бы на помощь султану не поспешил император французов и королева Великобритании.

 

Начало турецкой кампании 1853 г., как уже говорилось, благоприятствовало русскому оружию. Разгром турецкого флота в Синопской бухте эскадрой вице-адмирала П. С. Нахимова 30 ноября 1853 г. и неудачи турок на Дунайском и Закавказском фронтах, чреватые полным поражением Порты, побудили Наполеона III принять трудное для него решение. С декабря 1853 г. развернулась ускоренная подготовка к войне.

 

Предвоенная обстановка во Франции достоверно и ярко передана в донесении Толстого от 3 января 1854 г.

 

"Сильное раздражение против России волнует как парижское, так и лондонское общество39. Настроение умов в обеих странах было доведено до такой степени экзальтации всеми возможными средствами. Пресса и полиция попеременно прилагали все новые и новые усилия, чтобы внушить ненависть к нам и симпатии к туркам. Но легко убедиться в том, что если в Англии эта ненависть кажется искренней, то во Франции она вызвана только искусственно. Действительно, когда пришла весть о синопской победе, у парижан заметна была более радость, чем грусть, между тем как в Лондоне весть эта вызвала настоящее бешенство. И, конечно, там это было естественно и проистекало из британской гордости, считающей, что англичане одни только способны побеждать на море. Грустно видеть, что эта ненависть к России в значительной степени создана прессой. Эта гидра, которую стараются уничтожить, возрождается опять, раз есть возможность творить зло, и она теперь доказала, что следует опасаться ее пагубного могущества.

 

Здесь, в Париже, вся журналистика набросилась на нас. Одна лишь газета "Assemblee Nationale"40 защищала нас на свой страх, да и то с оглядкой. Тысячи брошюр появились с тех пор, что Восточный вопрос озабочивает мир, и все они направлены против нас. Я один, можно сказать, вел непрестанную борьбу, но что мог я сделать один против множества? Если мне удавалось открыть глаза нескольким сотням, то тысячи, увлекаемые газетами, нас покидали, чтобы перекинуться на сторону врага.

 

Недавно г. Летелье, редактор "Assemblee Nationale", который часто советовался со мной по поводу статей, печатаемых там в наших интересах и принимал мои сообщения, заявил мне, что их денежные средства приходят к концу, что, получив уже два предостережения, они находятся в большом страхе и терпят огромный ущерб. В начале года у них было 14 тысяч подписчиков, а теперь у них их осталось только 6 тысяч. Он рассказал мне также, что они получили 50 с лишком писем, написанных все в одном стиле. Он познакомил меня с одним из них нижеследующего содержания: "Более пяти лет, м. г., состою я подписчиком вашей газеты, потому что считал вас за француза, но в настоящее время, заметив, что вы русский, я прекращаю подписку: желаю, чтобы вы вернулись к более патриотическим взглядам". Подписано - барон де Пьер.

 

Не приходится сомневаться в том, что антипатия, которой все проникнуты против нас, является результатом стараний прессы и что это недружелюбное отношение к нам, как бы искусственно оно ни было, может неблагоприятно отразиться на нашем святом деле и увеличить число наших врагов.

 

К несчастию, единственное средство предотвратить последствия этой пагубной пропаганды - это платить. Убеждения в этой продажной стране продаются тому, кто дороже платит. Один из бывших сотрудников "Siecle", покинувший эту газету вследствие разногласий с главным редактором, рассказал мне, что турецкое посольство самым регулярным образом платит редакции этой газеты ежемесячно по 100 наполеондоров (2000 фр.) и что ему самому неоднократно приходилось принимать эти деньги от Сельфис-бея41, выдавая соответствующие расписки. Он же передал мне, что в октябре, когда эта сумма не была уплачена в срок, заведующий редакцией навел справки по поводу этой задержки. Оказалось, что турецкий посол решил из экономии воздержаться от уплаты, полагая, что, раз общественное мнение в достаточной мере уже благоприятно настроено по отношению к Турции, нет оснований продолжать долее этот излишний расход. И вот тут-то, ко всеобщему удивлению, и появилась ироническая и почти враждебная Порте статья, и оттоманский посол, испуганный этой внезапной переменой фронта, могущей оказать неблагоприятное впечатление, поспешил внести обусловленную плату, и "Siecle" вновь сделалась одним из самых фанатических приверженцев султана.

 

Г-Вольферс42 передал мне рукопись приготовленной им к печати брошюры под заглавием: "La Russie et l'equilibre europeen" ("Россия и европейское равновесие"), прося меня сделать нужные изменения и замечания. Мы вполне договорились с ним относительно указанных мною исправлений и дополнений, которые я посоветовал ему сделать в этой его работе. Брошюра произвела большое впечатление при своем выходе в свет. Главные газеты отозвались о ней, как о замечательной публикации, так что автор мечтает выпустить ее вторым изданием, снабдив его предисловием, в котором он думает поместить новые аргументы в пользу своего мнения о неотложной необходимости союза России с Францией.

 

Тот же самый публицист, бельгиец по происхождению, выполнивший также несколько поручений нидерландского правительства, сообщил мне рукопись своей другой работы под заглавием: "L'Etat de la Belgique dans ses rapports avec la France" ("О положении Бельгии в ее сношениях с Францией"), которую я прилагаю при сем, не разделяя, впрочем, вполне предлагаемых автором мероприятий. В этой рукописи отмечается важное значение маленького бельгийского королевства и безусловная необходимость защитить его от хищнических поползновений Франции. Автор указывает на средства, при помощи которых, по его мнению, этого можно было бы с успехом достигнуть, но эти самые средства, в глазах людей практичных, далеко не представляются безошибочными, пока на опыте не будет доказана их осуществимость. Как бы то ни было, этот проект, весьма недурно изложенный, не имеет, по-видимому, вопреки утверждению автора, особых шансов на успех, а, наоборот, должен встретить неисчислимые трудности.

 

Автор доказывает только, что, в случае возникновения европейской войны, Бельгия будет в несколько часов и без всяких затруднений оккупирована французской армией и что, вне всякого сомнения, бельгийские войска не окажут в этом случае никакого сопротивления и сами с радостью перейдут под французские знамена. Это находит свое подтверждение в словах Луи-Наполеона; когда ему сказали, что Бельгия располагает армией в 100 тысяч человек, он ответил: "Тем лучше для нас, это на 100 тысяч больше в моей армии".

 

В момент, когда получено было известие об отставке лорда Пальмерстона43, Луи-Наполеон находится в сильном раздражении, которое заметно, несмотря на его обычную флегматичность. Он послал за маршалом де Сент-Арно и приказал ему приготовиться к мобилизации армии численностью в 600 тысяч человек.

 

Военный министр ответил ему, что, призвав под знамена запасных, можно вполне достигнуть этой цифры и что она находится в полном соответствии с его мобилизационными планами, но что вряд ли хватит средств на содержание такой армии.

 

На это Луи-Наполеон в раздражении сказал, что "если его политика того потребует, он сумеет найти способы достать деньги, а что, если его министры не смогут оправдать его доверие, он найдет других".

 

Военный министр отправился после того к Фульду и Барошу44 и сообщил им о том, что произошло - они все трое опасаются войны. Они полагают, что, если только она возникнет, неизбежно падение правительства, с которым они связаны своим участием в перевороте. Г-н Фульд неоднократно повторял: "Война - это банкротство".

 

На следующий день было созвано заседание Совета министров. Персиньи говорил с гневом, что скоро придется иметь против себя всю Европу. Друэн де Люис объявил, что нет оснований сомневаться в Англии, она не изменит союзу. Сент-Арно заявил просто-напросто, что раньше, чем нападать, нужно воздержаться от поступков, которые напоминали бы поступки сумасшедших. Персиньи после этого, приходя еще больше в гнев, воскликнул, что нельзя сомневаться в его преданности династии и что его советы - это советы преданного и бескорыстного друга. Совет министров разошелся среди всеобщего волнения, не приняв никакого решения.

 

Известно, что Луи-Наполеон всегда оставляет за собой принятие единолично того решения, которое он считает для себя подходящим.

 

Чтобы понять гнев г-на де Персиньи, необходимо знать, что он поддерживает самые интимные отношения с Иеронимом Бонапартом и его сыном. Между тем, Иероним придерживается убеждения, что Европа надует императора, его племянника, объединившись против него. И отец и сын желали бы, чтобы вошли в соглашение с революционерами всех стран и, в особенности, примирились бы с республиканцами Франции. Они предлагают свои услуги для того, чтобы устроить это примирение. Луи-Наполеон, у которого свои виды, не разделяет доверия дяди и племянника к союзу с республиканцами. Он опасается, что, если он доверится им, они первые толкнут его к гибели. Он даже подозревает своего кузена в том, что тот советует этот союз, имея в виду свергнуть его потом и самому занять его место. Недавно Луи-Наполеон сказал: "Если бы я был уверен в республиканцах, я не боялся бы Европы, а если она выведет меня из терпения, я сброшу свою корону, надену фригийский колпак и провозглашу всемирную республику". Инстинкт Луи-Наполеона подсказывает ему, что республиканцы - его смертельные враги.

 

В настоящее время последний том стихов Виктора Гюго воскрешает непримиримую ненависть45.40 тысяч экземпляров этого тома распространены только в одном Париже, несмотря на бдительность полиции. Г-н де Персиньи уверен, что его императору не суждено долго жить, - возможно, что он умрет естественной смертью, возможно, что его убьют, и потому он сблизился с Иеронимом и всецело предался их политике и их интересам. Я получил эти подробности из очень хорошо осведомленного источника"46.

 

Первой реакцией на Синоп стало предоставление Турции совместного франко-английского займа в размере 2 млн. ф. ст. Вторым шагом на пути вступления в войну явился выход франко-британского флота в ночь с 3 на 4 января 1854 г. из Дарданелл и Босфора к черноморским берегам Турции, создав прямую угрозу русским морским коммуникациям с Кавказом.

 

Месяц спустя, Наполеон III предпринял последнюю попытку договориться с царем, предложив ему заключить перемирие с султаном Абдул-Меджидом и вывести войска из Дунайских княжеств, после чего французские и английские военные корабли покинут Черное море. Это предложение было отвергнуто Николаем I. Вслед за этим посланник в Париже Н. Д. Киселев получил указание выехать со всем составом российского посольства из французской столицы. Такое же распоряжение получил и барон Ф. И. Бруннов, возглавлявший посольство в Лондоне.

 

21 февраля 1854 г. последовал высочайший манифест "О прекращении политических сношений с Англиею и Франциею". Подписывая этот манифест, Николай I хотел в последний раз предостеречь Наполеона III и королеву Викторию от выступления на стороне Абдул-Меджида. Нельзя не обратить внимания на то, что между дипломатическим разрывом и объявлением войны прошло более месяца. Царь надеялся, что его решительный жест охладит пыл императора и королевы, но он просчитался47. 27 марта 1854 г. о войне с Россией объявила королева Виктория, а 28 марта - император Наполеон III. Спустя десять дней, Франция и Англия подписали союзную конвенцию в дополнение к тройственному франко-британо-турецкому договору, заключенному 12 марта 1854 г. в Константинополе.

 

Вступление в войну Франции и Англии, к которым впоследствии присоединится Сардинское королевство, подавалось европейскому общественному мнению как исключительная, вынужденная мера для спасения Турции от поглощения ее Россией. Вот что писал по этому поводу Е. В. Тарле, наиболее авторитетный специалист по истории Крымской войны: "Были ли дипломатические, а потом и военные выступления Англии и Франции продиктованы... одним лишь желанием защитить Турцию от нападения со стороны России?

 

На это должен быть дан категорически отрицательный ответ. Обе западные державы имели в виду отстоять Турцию (и притом поддерживали ее реваншистские мечтания) исключительно затем, чтобы с предельной щедростью вознаградить себя (за турецкий счет) за эту услугу и прежде всего не допустить Россию к Средиземному морю, к участию в будущем дележе добычи и к приближению к южноазиатским пределам"48.

 

Но вернемся к событиям января-февраля 1854 г. Распоряжение о выезде российского посольства из Парижа распространялось и на служившего в нем в должности атташе Якова Николаевича Толстого. Оно не застало его врасплох, так как в посольстве знали о возможном отъезде еще с середины января, но Киселев ждал ответа государя на письмо Наполеона III с предложением заключить перемирие с Абдул-Меджидом. Письмо Николая I, отклонявшее инициативы французского императора, поступило в посольство в середине февраля, после чего и начались активные сборы к отъезду.

 

Толстой должен был успеть проинструктировать остававшихся в Париже агентов и договориться с ними о каналах связи. По согласованию с петербургским начальством, он решил перебраться в Брюссель, откуда легче было сообщаться с Парижем.

 

Перед отъездом Яков Николаевич передал всю информацию, собранную им за последний месяц, генеральному консулу Эбелингу для пересылки в Петербург. Эбелинг некоторое время еще должен был оставаться во Франции. Ему же Толстой передал связи с большинством своих агентов в Париже. Четверых, наиболее ценных агентов, - Кардонна, Дюкасса, Вольферса и Жирара - он оставил за собой на прямой связи.

 

* * *
В бельгийской столице, куда Толстой прибыл 3 марта 1854 г., он остановился в одном из отелей. Соседний с ним номер занимал некий месье Ламбер, управляющий отделением банкирского дома Ротшильда в Брюсселе. Яков Николаевич не преминул познакомиться с ним и в дальнейшем установил доверительные отношения с Ламбером, имевшим здесь широкие связи в деловых и политических кругах. Своему соседу он представился советником российской дипломатической миссии в Брюсселе, хотя таковым не являлся. Он продолжал числиться в составе парижского посольства, но ежедневно бывал в брюссельской миссии, через которую возобновил прерванную после отъезда из Парижа секретную переписку с Петербургом. Сюда же ему станут пересылать из Третьего отделения жалование и деньги для выплаты агентам. Как уже говорилось, в Париже у Толстого остались четыре информатора, с которыми, соблюдая конспирацию, он поддерживал переписку49. Двое из них - бельгиец Вольферс и француз Кардонн - время от времени приезжали к нему в Брюссель, когда надо было передать особо ценную информацию, которую нельзя было доверить почте.

 

В своих донесениях из Брюсселя Толстой знакомил А. Ф. Орлова, Л. В. Дубельта и куратора заграничной агентурной сети А. А. Сагтынского с содержанием информации, получаемой от его парижских агентов. Кроме того, он направлял в Петербург краткие, прокомментированные им, обзоры французских газет. Из газет, как и из сообщений агентов, следовало, что вся Франция охвачена воинственными настроениями, и редко кто решается выказать противные чувства. Как сообщал Толстой, ссылаясь на надежный источник, в ближайшем окружении Наполеона III лишь сводный брат императора, граф де Морни выступает против войны с Россией, но его мнение - это мнение одиночки. Даже принц Наполеон-Жером, считавшийся одним из покровителей левой оппозиции, был убежденным сторонником войны. В донесении от 22 марта 1854 г. Толстой рассказывает о разговоре на обеде у Наполеона-Жерома между принцем и неким художником Шенаваром. На доводы принца в пользу войны с Россией Шенавар ответил: "Хотя я и республиканец, тем не менее, всегда был за союз с Россией, и я не ожидаю от английского союза ничего, кроме несчастий и катастрофы. Монсеньор, - добавил художник-республиканец, - я думаю, что в принципе вы могли бы одержать несколько маленьких Аустерлицев, но я очень боюсь, что все это закончится одним большим Ватерлоо"50.

 

В следующем донесении Толстой сообщает о приезде к нему в Брюссель Кардонна, которого он характеризует как "одного из самых преданных России агентов, которому я неоднократно доверял деликатные поручения". Кардонн, среди прочего, рассказал Толстому о своей недавней встрече в вагоне поезда по пути из Франкфурта в Брюссель с английским посланником при германском сейме г-ном Мале, который сообщил французскому журналисту, выдавшему себя за горячего поборника франко-английского военного союза, весьма любопытные вещи. Разговор между ними шел на самую злободневную тогда тему - о войне с Россией.

 

"Наш план состоит в том, - разоткровенничался британский дипломат, - чтобы полностью заблокировать все три моря, омывающие берега России51. Война, которую нам предстоит вести с Россией, - продолжал осведомленный англичанин, - имеет своей главной целью положить предел расширению и без того гигантских размеров этой страны. Нас страшит то огромное влияние, которое она осуществляет не только на Востоке, но и в Европе. [Между тем] это влияние должны разделять между собой только Франция и Англия, страны в высшей степени цивилизованные, влияние которых основано на [уважении] прав человека, на конституционных доктринах и на богатстве народов. Что касается нашего союза с Францией, то он основан на том взаимном уважении, которые испытывают друг к другу обе великие нации, идущие во главе цивилизации"52.

 

Яков Николаевич счел необходимым довести до сведения петербургского начальства откровенные высказывания высокопоставленного британского дипломата.

 

В донесении от 3/15 апреля 1854 г. Толстой посетовал на возросшие трудности поддержании регулярной связи со своими парижскими агентами. "Сношения с Парижем день ото дня становятся все более затрудненными, - пишет он, - "черный кабинет"53 удваивает бдительность; полиция на железных дорогах не пропускает [без досмотра] ни одного письма, пассажиры подвергаются личному обыску, а их багаж - тщательному досмотру...

 

Один из моих самых активных корреспондентов, поставляющий мне наиболее ценные сведения, г-н Жирар, внезапно прекратил переписку со мной, что заставляет меня опасаться его ареста, так как однажды его уже брали под стражу за приверженность России. Тогда он получил предупреждение, о чем сообщил мне в своем последнем письме и просил указать ему на возможности натурализоваться в России.

 

Другие корреспонденты сообщают мне о ведущейся в Военном министерстве активной работе по комплектованию Экспедиционного корпуса, который должен будет высадиться в прибалтийских провинциях или в Финляндии. Предполагается, что этот корпус будет составлять 20 тысяч человек - почти все пехотинцы, так как опыт со всей очевидностью показал наличие огромных трудностей в транспортировке кавалерии. Силами этого корпуса предполагают занять берега, свободные от укреплений, сочетая этот маневр с одновременной атакой на крепости. Этот план разработан адмиралом Напье"54.

 

В начале мая 1854 г. один из парижских агентов сообщил Толстому о формировании по инициативе князя А. Чарторыйского польского добровольческого легиона, который может быть переброшен на русский фронт. Но эта инициатива с самого начала натолкнулась на серьезные разногласия среди самих поляков. "Как обычно, - прокомментировал полученную информацию Толстой в своем донесении в Петербург, - поляки не могли договориться между собой. Чтобы положить конец внутренним разногласиям, решили вместо одного легиона сформировать два: один - под республиканским знаменем, второй - под знаменем конституционной монархии"55.

 

Тогда же, в мае месяце, Толстой предупредил Петербург о возможности использования французской армией аэростатов в предстоящей русской кампании. Причем, речь шла не только об их обычном применении - рекогносцировка театра военных действий и корректировка артиллерийских обстрелов. Французское командование предложило непосредственно с аэростатов поджигать и бомбардировать главные русские порты на черноморском и балтийском побережьях. Толстой сообщил о том, что в Военном министерстве обсуждается вопрос об ускоренном строительстве аэростатов, каждый из которых может быть загружен 500 килограммами взрывовоспламеняющихся веществ56.

 

А 19 июня Толстой получил из Парижа записку о финансовом положении Франции, автором которой был Кардонн. Записка была написана бисерным почерком на десяти листах тончайшей папиросной бумаги. "Я только что получил эту записку, - писал Толстой, объясняя причины, по которым он, вопреки правилам конспирации, не переписал ее собственноручно, - но поскольку курьер нашей [брюссельской] легации должен выехать буквально через несколько часов, я вынужден приложить записку в том виде, как она составлена". Подчеркнув, что записка Кардонна составлена на основе надежных источников, Толстой обратил внимание на главный, содержащийся в ней вывод - финансы Франции находятся в крайне тяжелом состоянии; военные расходы уже к концу текущего года увеличат дефицит казначейства до "огромной цифры - 1 миллиард 344 миллиона франков"57. Сделанный Яковом Николаевичем акцент не случаен. Он явно хотел обнадежить своих высоких петербургских читателей в том, что положение Франции не так прочно, как это пытается представить правительство Наполеона III.

 

А в том, что его сообщения из Брюсселя, по крайне мере, наиболее важные, читает сам государь, Яков Николаевич не сомневался. И он был прав. На некоторых донесениях можно увидеть пометки и отзывы царя, а также наследника-цесаревича Александра Николаевича (в недалеком будущем - императора Александра II) и генерал-адмирала, великого князя Константина Николаевича, второго сына Николая I.

 

"Очень любопытно", - написал карандашом Николай I на полях доклада о состоянии французской армии, присланного Толстым в июне 1854 г. Этот доклад, а точнее - "Краткий обзор состояния французской армии"58 - был составлен Яковом Николаевичем на основе сведений, полученных им от Кардонна. В нем уточнялись данные, содержавшиеся в предыдущей "Записке о состоянии французской армии" (декабрь 1853 г.).

 

За истекшие полгода, как отмечалось в докладе, Франция существенно нарастила свой военный потенциал. Общая численность армии с 400 тыс. человек на декабрь 1853 г. возросла до 570 тыс. к июлю 1854 г. Военный бюджет на 1854 г., утвержденный летом 1853 г., явно не соответствует новым потребностям армии, увеличившейся за это время на 170 тыс. человек. Где взять недостающие средства? Скорее всего, как говорилось в докладе, правительство пойдет на срочный выпуск военного займа на сумму минимум в 250 млн. франков. С большой уверенностью можно предположить, утверждал Толстой, что в 1855 г. военный бюджет, как минимум, возрастет с 309 млн. франков (1853 г.) до 2 млрд. франков.

 

Далее в докладе содержалось описание состава армии и районов ее дислокации, уточненная характеристика высшего военного командования, и, прежде всего, оценка способностей маршала де Сент-Арно. Толстой дает убийственную характеристику нравственным качествам маршала, жизнь которого с молодых лет сопровождалась сомнительными поступками, скандалами и денежными аферами, и очень невысоко оценивает его военные дарования. Маршалу Сент-Арно Толстой посвятил 10 листов своего доклада. Столь пристальное внимание к его фигуре он объясняет тем обстоятельством, что именно Сент-Арно Наполеон III доверил пост командующего Экспедиционным корпусом, который в скором времени должен отправиться к южным границам Российской империи. На него же было возложено общее командование союзными франко-английскими войсками на Востоке.

 

Говоря об Экспедиционном корпусе, Толстой подчеркнул, что он "сформирован из элитных частей французской армии и подразделений, отозванных из Африки", а численность его составляет примерно 40 тыс. человек. Численность английского корпуса, по сведениям Толстого, на июнь 1854 г. может оцениваться в 17 тыс. человек. Автор доклада обращает внимание на то, что лошадей для Экспедиционного корпуса набирали в основном в Африке и на юге Франции. Они выносливы и привычны к условиям тропической жары.

 

Информация, посылавшаяся Толстым из Брюсселя, оказалась верной и своевременной. Тем не менее, она не могла, конечно, повлиять на неблагоприятный для России исход военного столкновения с двумя ведущими европейскими державами. Вскоре после высадки 18 сентября 1854 г. в районе Евпатории 55-тысячного союзного Экспедиционного корпуса русская армия под командованием адмирала А. С. Меншикова потерпела поражение в Альминском сражении и начала отступление к Севастополю, который в результате оказался в осажденном положении. В начале ноября 1854 г. под Инкерманом русские войска потерпели второе поражение.

 

Но и войска союзников несли ощутимые потери, причем не только в боях. Кардонн сообщал из Парижа Толстому о том, что французы и англичане еще до начала боевых действий столкнулись с серьезными трудностями. "Экспедиционный корпус, - писал Кардонн 6 сентября, - жестоко страдает от холеры и нехватки свежего продовольствия; не хватает питьевой воды, одна бутылка стоит 12 франков". Несколько тысяч человек заболели холерой. "Английская кавалерия несет ужасные потери; лошади дохнут сотнями", - сообщал Кардонн. В Экспедиционном корпусе растет недовольство маршалом Сент-Арно и генералом Эспинассом, не проявлявшими должной распорядительности. Весьма непочтительно солдаты отзываются о правительстве, не подготовившем, как следует, военную экспедицию - "разбойники", "мошенники", "канальи" и т. д. Солдаты считают, что у русских, несмотря ни на что, больше шансов на победу: они сражаются в собственном доме, имеют позиционное и численное превосходство и лучше приспособлены к крымскому климату.

 

Трудно сказать, соответствовала ли действительности эта информация, немедленно переданная Толстым в Петербург, но она явно должна была понравиться Николаю I. На этом донесении есть помета, сделанная рукой генерала Дубельта: "Е. В. изволил читать"59.

 

Парижские газеты, как сообщал Толстой, трубят о подъеме патриотизма во Франции. Между тем, замечает он, резко снизилось число желающих связать свою жизнь с армией; Если в 1853 г. в престижное Сен-Сирское военное училище было подано 3 тыс. заявлений, то в 1854 г. - всего только 1600. "Правительство вынуждено рекомендовать экзаменаторам не придираться к абитуриентам", - с иронией пишет по этому поводу Толстой60.

 

Когда в прессу просочились слухи о ведущихся в Вене конфиденциальных переговорах воюющих сторон об условиях прекращения войны, парижские поляки, как сообщил в Петербург Толстой, стали думать о том, как бы сделать так, чтобы польский вопрос был включен в повестку дня будущей мирной конференции. Для них речь шла ни много, ни мало, как о восстановлении независимости Польши61. Российская дипломатия, как полагал Яков Николаевич, заранее должна быть готова к тому, чтобы не допустить обсуждения этого вопроса.

 

В конце декабря 1854 г. Толстой сообщил о намерении правительства Наполеона III выпустить заем на сумму 500 млн. франков, что, как он полагал, подтверждало его и Кардонна прежние оценки о грядущем кризисе финансовой системы Франции. "500-миллионный заем, поставленный на повестку дня, - писал Толстой, - произвел тяжелое впечатление на класс капиталистов. Едва об этом стало известно, как биржевой курс резко упал и продолжает падать". При этом, заметил он, ситуация совсем иная по сравнению с предыдущим займом, который удалось успешно разместить. В настоящее же время "финансовые ресурсы страны исчерпаны". Новый заем в Париже окрестили "военным налогом"62.

 

Известие о новом займе, по словам Толстого, возбудило не только деловые круги, но и разношерстную оппозицию - республиканцев, легитимистов и орлеанистов, усмотревших в этом решении правительства свидетельство его слабости.

 

В одном из донесений Яков Николаевич рассказал о неожиданном визите к нему в Брюссель некоего месье Герена, прибывшего из Парижа. Молодой француз оказался племянником Пеллье, главного редактора газеты "L' Assemblee Nationale", давнего и доброго знакомого Толстого. Но в отличие от дяди-легитимиста, племянник оказался "красным". Герен, как писал Толстой, уверял его в том, что "красные" желают успеха русскому оружию и поражения собственному правительству. "Если союзные войска потерпят поражение, - уверял Толстого приезжий парижанин, - угнетатель Франции будет немедленно уничтожен". Герен утверждал, что республиканцы готовы выступить с оружием в руках, как только французская армия в Крыму будет разбита. "Он заверил меня, - докладывал Толстой в Третье отделение, - что в Париже существуют и активно действуют двенадцать демократических обществ", которые сотрудничают со всеми противниками Наполеона III - орлеанистами, легитимистами и фюзионистами63.

 

Зачем Толстой столь подробно изложил в донесении в Третье отделение обстоятельства странного визита к нему не менее странного месье Герена? Скорее всего, по той простой причине, что факты, сообщенные Гереном, подтверждали ранее сделанный вывод Толстого об усилении оппозиционных настроений во Франции и растущей неустойчивости режима Наполеона III, который, в случае неудач французов и англичан в Крыму, может быть свергнут.

 

В донесениях, относящихся к январю - февралю 1855 г., Толстой продолжает развивать тему внутренней слабости Второй империи. Он пишет о недовольстве в обществе затянувшейся войной с Россией, о падении дисциплины в рядах французского Экспедиционного корпуса в Крыму и о намерении Наполеона III лично отправиться туда для укрепления морального духа у солдат и офицеров.

 

Между тем ход военных действий в Крыму по-прежнему складывался неблагоприятно для русской армии. Осажденный Севастополь продолжал держать героическую оборону, но перспективы для его защитников были неутешительными. В середине февраля 1855 г. русское командование предприняло попытку разблокировать город силами 19-тысячного отряда генерала С. А. Хрулёва, но эта попытка оказалась неудачной, что побудило Николая I сместить адмирала Меншикова и назначить на пост главнокомандующего в Крыму генерала от артиллерии князя М. Д. Горчакова. Как и его предшественник, Горчаков окажется столь же незадачливым полководцем.

 

Неблагоприятно для России складывалась и международная ситуация. В декабре 1854 г. на сторону Франции и Англии едва не перешла Австрия. С большим трудом российской дипломатии удалось предотвратить ее вступление в войну. Зато антирусская коалиция расширилась за счет Сардинии. Под давлением Франции, в конце января 1855 г. она объявила войну России и направила в Крым свой 15-тысячный военный контингент.

 

Сломленный неудачами и пережитым унижением, 2 марта 1855 г. от воспаления легких, развившегося на фоне гриппа, скончался Николай I, четверть века вершивший судьбами Европы. Вскоре поползли слухи о том, что император сознательно приблизил свою кончину, пренебрегая лечением. А кое-кто даже утверждал, что он свел счеты с жизнью, не желая присутствовать при позорном поражении и подписании унизительного мира. "Сдаю тебе команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя тебе много трудов и забот", - сказал государь перед смертью своему сыну, будущему императору Александру II64.

 

Пока Александр Николаевич входил в курс первостепенных государственных дел, союзники, предвкушая скорую победу, уже разрабатывали планы послевоенного устройства. Парижские информаторы сообщали Толстому в Брюссель о намерении Наполеона III перекроить карту Европы. Император французов будто бы планировал передать Австрии европейскую часть обессилевшей в войне Турции, а султана компенсировать за счет части азиатских территорий России. Сардиния должна была быть вознаграждена двумя австрийскими владениями - Ломбардией и Венецией, а Франция - получить от Сардинии Савойю65.

 

Опираясь на сведения, поступавшие из Парижа, Толстой продолжал утешать петербургское начальство информацией о тяжелом финансовом положении Франции, о непопулярности войны, о трудностях с набором солдат, о потерях французов в Крыму, об эпидемии дизентерии в Экспедиционном корпусе и т.д.

 

Тем временем союзники 16 августа 1855 г. нанесли поражение войскам генерала Горчакова у реки Черная, юго-восточнее Севастополя, а 8 сентября овладели господствующей над городом высотой - Малаховым курганом. В тот же день русский гарнизон оставил Севастополь, затопив последние корабли и взорвав крепостные укрепления. Это драматическое событие стало символическим окончанием военных действий в Крыму. Поражение на главном театре военных действий перечеркнуло успехи русских на других театрах Восточной войны - в Прибалтике, Беломорье, Закавказье и на Камчатке.

 

Толстой переживал падение Севастополя как личную трагедию, но в своих донесениях в Петербург пытался, как мог, преуменьшить значение этой очевидной победы союзников. Ссылаясь на свои парижские источники, он писал в Третье отделение, что взятие Севастополя "вызвало мало энтузиазма в публике", гораздо больше озабоченной постигшим Францию неурожаем и резким скачком цен на продовольствие66. Не думается, что подобная оценка настроений во французском обществе соответствовала действительности. Продовольственные трудности, конечно, были и, безусловно, изрядно портили настроение французам. Но ощущение долгожданного реванша за поражение в 1812 -1815 гг. наполняло сердца тех же французов понятной гордостью. Победа в Крыму значительно укрепила позиции Наполеона III внутри страны и влияние Второй империи в Европе.

 

Пауза в военных действиях, наступившая с осени 1855 г., не означала прекращения войны, и противоборствующие стороны разрабатывали планы весенне-летней кампании 1856 г. В конце ноября 1855 г. Толстой сообщил в Петербург о полученном им от служащего Военного министерства Франции предложении снабжать его конфиденциальной информацией относительно планов предстоявшей кампании. Чиновник приехал из Парижа по служебным делам в Брюссель, где тайно встретился со своим давним кредитором - Толстым.

 

Вот что писал об этом Яков Николаевич: "Спешу сделать копию с записки, переданной мне одним из служащих Военного министерства, которого я субсидирую. Этот человек работает в отделе передислокации войск и часто бывает в кабинете министра. Он предложил предоставить в мое распоряжение план будущей кампании, но цена, которую он запросил за это, как и за продолжение наших с ним контактов, показалась мне слишком высокой. Я отпустил его, не дав ему окончательного ответа. В самом деле, нельзя не учитывать, что этот человек рискует своей головой. Перед уходом он оставил мне записку, которую я переписал слово в слово"67.

 

Оставленная французом записка, срочно переправленная Толстым с дипломатической почтой в Петербург, представляла собой изложение шифрованной депеши из Стокгольма о переговорах, которые там вел специальный представитель Наполеона III генерал Ф. Канробер. Посланец императора сообщал военному министру Франции о своей конфиденциальной встрече с королем, на которой обсуждалась возможность получения шведской поддержки в ходе предстоящей кампании в районе Балтийского моря. Король согласился на участие в действиях союзников, пообещав выделить в их распоряжение 18-тысячный пехотный корпус, 6 линейных кораблей, 10 фрегатов и 200 канонерских лодок. Шведская армия готова будет высадиться в районе Або и соединиться с правым крылом союзной армии под командованием Канробера общей численностью в 50 тыс. человек (35 тыс. французов и 15 тыс. англичан).

 

По секретному договору, подписанному тогда же в Стокгольме французским послом и шведским министром иностранных дел, за Швецией должны были быть оставлены все будущие завоевания союзников в районе Балтики. Генерал Канробер сообщил в Париж о предстоящем прибытии во французскую столицу короля Швеции, который должен будет вместе с Наполеоном III ратифицировать подписанный договор68.

 

Нам неизвестно, разрешили ли Толстому заплатить французскому военному чиновнику запрошенную им сумму за предоставление подробного плана военной кампании 1856 г. В архиве Третьего отделения на этот счет не сохранилось никаких документов. Но достоверно то, что реальная угроза вступления в войну Швеции, о чем сигнализировал из Брюсселя Толстой (и, видимо, не только он один; российское посольство в Стокгольме тоже не дремало), а также Австрии, побудили Александра II возобновить прерванные его покойным отцом мирные переговоры в Вене.

 

В самом начале января 1856 г. Толстой передал в Петербург, полученные от источника в Военном министерстве точные сведения о французских потерях в Крыму: 1 маршал (Сент-Арно)69, 14 генералов, 54 старших офицера, 67 тыс. солдат. 79 тыс. человек выбыли из строя по ранению и болезни, многие из них позднее умерли. Французы потеряли также 5327 лошадей, 590 пушек, 100 тыс. ружей и карабинов; было израсходовано 11 млн. кг пороха и 890 тыс. патронов. По данным на ноябрь 1855 г., военные расходы, сверх обычного военного бюджета, составили 2 млрд. франков. "Потери флота, - писал Толстой, нам точно неизвестны, - но они относительно пропорциональны потерям сухопутной армии"70.

 

Среди информации военного характера, передававшейся Толстым в Петербург, обращает на себя внимание отзыв французского морского офицера об успешном применении плавучих батарей в операциях в районе Кинбурнской косы, где французы обстреливали знаменитую крепость, некогда принадлежавшую туркам, а с 1774 г. ставшую одним из русских форпостов на черноморском побережье. Из-за мелководья французские линейные корабли и фрегаты не могли близко подойти к крепости, после чего туда были направлены плавучие батареи. Интенсивный обстрел, который с них велся, причинил крепости серьезные разрушения71. К слову сказать, старая крепость будет ликвидирована вскоре после окончания Крымской войны.

 

Яков Николаевич, конечно же, не случайно переслал в Петербург отзыв французского участника боевых действий на плавучих батареях. Он не мог забыть, как в свое время его отчитали за поддержку изобретения Лето, признанного российским Адмиралтейством непригодным для использования. Теперь же оказалось, что это изобретение все же получило применение на родине изобретателя. Было от чего досадовать.

 

В январе 1856 г. Толстой направил информацию, которая должна была всерьез встревожить петербургское начальство. Речь шла не более, не менее, как о попытке подорвать финансовую систему России. В новой истории известно немало случаев, когда воюющие стороны выпускали фальшивые деньги и пускали их в обращение на территории противника, желая дезорганизовать его финансы. Так, например, поступил Наполеон накануне вторжения в Россию в 1812 г. Теперь, как узнали в Петербурге из информации, полученной от Толстого, французы и англичане решили повторить эту попытку с целью усугубить и без того тяжелое состояние российской экономики, истощенной войной.

 

Из донесения Толстого от 12 января 1856 г.

 

"Один из моих парижских агентов разыскал меня в Брюсселе, чтобы сообщить, что в Париже и Лондоне спекулянты наладили изготовление в огромных масштабах русских банковских билетов и ассигнаций. Во многих северных портах, в частности в Либаве72, они обзавелись эмиссарами, которым поручено пускать в оборот эти подделки, изготавливаемые с совершенством и чрезвычайной быстротой посредством гальванопластики. Он (агент. - П. Ч.) обещал предоставить мне более точные сведения об этом мошенническом предприятии. Он уже сумел собрать в Париже важную информацию на этот счет. Теперь он предполагает совершить поездку в Лондон с тем, чтобы продолжить свое расследование. Он полагает, что правительства Франции и Англии не имеют отношения к этой преступной операции"73.

 

К сожалению, проследить дальнейшее развитие этого вопроса не представляется возможным, так как в фондах Третьего отделения не удалось обнаружить каких-либо документов на этот счет. Но можно быть уверенным, что российское правительство не оставило без внимания важную информацию, поступившую от Толстого, и приняло надлежащие меры.

 

В период подготовки кампании 1856 г. между Францией и Англией обозначились серьезные противоречия по вопросу продолжения войны. Наполеон III чувствовал себя вполне удовлетворенным победами в Крыму и проявлял готовность к примирению с молодым русским императором. Чрезмерное ослабление России не входило в его планы. Английский премьер-министр Г. Дж. Пальмерстон, напротив, настаивал на продолжении военных действий, предлагая в кампании 1856 г. сосредоточить усилия на Балтике и Кавказе.

 

Александр II отчетливо сознавал, что Россия может не вынести тягот новой кампании, тем более что антироссийская коалиция вот-вот должна была расшириться за счет присоединения к ней Австрии и Швеции. По этой причине русский император и согласился на ультимативное по форме требование Франца Иосифа начать обсуждение предварительных условий мира. В качестве первой меры предлагалось безотлагательное открытие в Париже мирного конгресса с участием всех заинтересованных сторон.

 

Работа конгресса началась 25 февраля 1856 г. Российскую делегацию на нем возглавлял 70-летний начальник Третьего отделения граф А. Ф. Орлов74.

 

Ну а что же Толстой?

 

Первоначально его предполагали направить в помощь Орлову в качестве советника на мирных переговорах, но затем намерения высшего начальства изменились, и резиденту пришлось до самого подписания 18(30) марта 1856 г. Парижского мира оставаться в Бельгии. В Париж он вернется в составе российского посольства после возобновления дипломатических отношений между Россией и Францией. Его заслуги в период Крымской войны Александр II отметит орденом св. Анны 2-й степени с короной.

 

* * *
Возвращаясь к утверждению Е. В. Тарле об ответственности Толстого за допущенный Николаем I стратегический просчет в отношении Франции, можно констатировать, что вина парижского резидента все же сильно преувеличена. Трудно полностью согласиться с маститым историком в том, что Толстой на всем протяжении Восточного кризиса постоянно дезориентировал царя, усугубляя его политику своими успокоительными заверениями в отношении возможных действий Наполеона III. Внимательное изучение донесений Толстого за 1853 г. не подтверждает этого сурового приговора, тем более, если обращать внимание на содержательную сторону сообщаемой Толстым информации, а не на выводы, которые, действительно, иногда делались в угоду государю. Кстати, и сам Тарле все же делает оговорку в отношении Толстого, который, по его словам, "приводит и более тревожные и более правдивые известия о быстро усиливающемся шовинизме, о полной, судя по всем признакам, неизбежности войны"75.

 

Совершал ли Толстой ошибки и просчеты? Конечно. В значительной степени они были связаны с посещавшим его иной раз искушением угодить высшему начальству, с желанием подстроиться под настроения и ожидания императора Николая I, который, как известно, до самой смерти пренебрежительно относился к Наполеону III.

 

Но чаще случалось другое - парижский резидент оказывался прозорливее и дальновиднее своего начальства. Толстому неоднократно приходилось переживать моменты, когда его оценки, прогнозы и рекомендации, по разным причинам, игнорировались руководством, что вело к крупным политическим и стратегическим просчетам во внешней политике. Видимо, подобные ситуации переживали многие разведчики, работавшие за рубежом в разные эпохи.

 

Безусловно, Яков Николаевич Толстой был разведчиком-интеллектуалом, который глубоко разбирался в хитросплетениях политической жизни Франции. Его свидетельства не утратили своего значения и для современных историков, которые найдут в докладах и донесениях Толстого в Третье отделение много ценного и, порой, уникального материала по истории Июльской монархии, Второй республики и Второй империи.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Тарле Е. В. Сочинения в 12-ти т. Т. 8 - 9. Крымская война. М., 1959.
2. Тарле Е. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение. - Литературное наследство, т. 31/32. М., 1937, с. 645 (далее - Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение).
3. См. о нем: Модзалевский Б. Л. Яков Николаевич Толстой. Биографический очерк. СПб., 1899; Очерки истории российской внешней разведки, т. 1. М., 1996, с. 133 - 145; Булгакова Л. А. От декабризма к осведомительству: заметки к биографии Якова Николаевича Толстого. - В сб.: 14 декабря 1825 года, вып. 3. СПб. - Кишинев, 2000; Черкасов П. П. Я. Н. Толстой - русский агент во Франции. - Вестник истории, литературы, искусства, т. 1. М., 2005, с. 211 - 228; его же. Я. Н. Толстой во Франции: период эмиграции (1826- 1836). - В сб.: Россия и Франция. XVIII-XX века, вып. 7. М., 2006, с. 151 - 212.
4. Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle franchise 1839 - 1856. Paris, 1867, p. 64.
5. Подробное выяснение обстоятельств развязывания Крымской войны, как и описание военных действий, не входит в задачу автора. См. об этом: Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 1 - 3. СПб., 1900; Зайончковский А. М. Восточная война 1853 - 1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой, т. 1 - 2. СПб., 1908 - 1913; Бестужев И. В. Крымская война 1853 - 1856 гг. М., 1956; Тарле Е. В. Соч., т. 8 - 9. М., 1959; История внешней политики России. Первая половина XIX века (от войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.), гл. IX. М., 1995; Gouttman A. La guerre de Crimee. 1853 - 1856. Paris, 1995.
6. Речь идет об отъезде А. С. Меншикова 21 мая 1853 г. из Константинополя после провала его переговоров о Святых местах и отказа Турции признать протекторат России над всем православным населением Оттоманской империи.
7. В "Journal des Debats" (орган орлеанистской оппозиции) была опубликована статья редактора-издателя газеты А. Бертена в защиту требований, предъявленных Меншиковым турецкому правительству. По мнению Бертена, в этих требованиях не было ничего, что могло бы спровоцировать султана на объявление войны России.
8. Лорд Шельбёрн имел в виду приказ, отданный 31 мая 1853 г. английскому адмиралу Дендасу, чья эскадра стояла у берегов Мальты, двигаться в район Дарданелл. В ответ Толстой напомнил Шелбёрну об инциденте, происшедшем в 1850 г. у берегов Греции, заблокированных английским флотом. Англичане выдвинули тогда ультиматум о возмещении ущерба, понесенного британским подданным, евреем-ростовщиком Пачифико, чей дом в Афинах был разграблен толпой. Кабинет греческого короля Отгона I, чтобы добиться снятия блокады, вынужден был удовлетворить претензии Англии.
9. Маркиз Шарль-Жан-Мари-Феликс де Лавалетт - посол Франции в Турции в 1851 - 1853 г.
10. Остров в районе пролива Ла-Манш, где после бонапартистского переворота 1851 г. поселилась группа французских изгнанников - республиканцев, среди которых был и Виктор Гюго.
11. Речь идет о принце Наполеоне Бонапарте (1822 - 1891), младшем сыне бывшего вестфальского короля Жерома (Иеронима) Бонапарта от второго брака. В 1853 г. Наполеон III присвоил своему кузену чин дивизионного генерала, хотя тот прежде никогда не служил в армии.
12. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 636 - 638. См. также: Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ), ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 206, л. 81 - 91 об.
13. В донесении 25 августа/6 сентября 1853 г. Толстой сообщил любопытные сведения о тесной связи демократов и социалистов с двоюродным братом Наполеона III. "Принц Наполеон, сын Жерома [Бонапарта], - писал Толстой в Третье отделение, - продолжает афишировать республиканские убеждения. Он постоянно окружен демократами, корифеями бывшего социализма. Его протекция позволяет им избегать преследований и тюремного заключения. Он опекает также лидеров польской эмиграции": ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 125.
14. Граф Панин В. Н. (1801 - 1874) - тогдашний министр юстиции России. 12 июня 1853 г. он прибыл с визитом в Париж. Великая княгиня Мария Николаевна (1818 - 1876) - дочь Николая I, вдова герцога Лейхтенбергского. В газетах сообщалось о ее предстоявшей поездке в Англию, с посещением Франции и Бельгии.
15. Ратапуали - прозвище приверженцев военщины, в частности ветеранов наполеоновской армии.
16. Принцесса Матильда-Летиция-Вильгельмина Бонапарт (1820 - 1894) - дочь упоминавшегося выше Жерома (Иеронима) Бонапарта от второго брака с принцессой Екатериной Вюртембергской. В 1840 г. она вышла замуж за Анатолия Демидова, с которым развелась в 1845 г. Пользовалась большим расположением своего кузена, Наполеона III.
17. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 638 - 639. См. также: ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 92 - 103. На полях этого донесения Орлов написал: "При нынешних обстоятельствах, чтобы судить о вранье в Париже, оно довольно интересно". Рядом с пометой шефа жандармов имеется запись Николая I: "Да, мало надежды на такую развязку, все с ума сбрели". - Там же, л. 92.
18. Эдмон Друэн де Люис (1805 - 1881) - французский дипломат, министр иностранных дел (1852 - 1855), убежденный сторонник союза с Англией.
19. Жан-Жилъбер-Виктор Фиален де Персиньи (1808 - 1872) - один из ближайших и давних сподвижников Луи-Наполеона, сын солдата Великой армии, погибшего в Испании. При Второй империи Персиньи станет графом, а затем герцогом. В описываемое время - министр внутренних дел Франции.
20. Ашиль Фульд (1800 - 1867) - французский банкир, министр финансов (1849 - 1851), затем сенатор и государственный министр (1852 - 1860).
21. Арман-Жак Леруа де Сент-Арно (1798 - 1854) - французский генерал, активный участник бонапартистского переворота 2 декабря 1851 г., за что 2 декабря 1852 г. был произведен Луи Наполеоном в маршалы Франции. В 1851 - 1854 гг. - военный министр.
22. Франсуа-Сертен Канробер (1809 - 1895) - французский генерал, адъютант Луи Наполеона Бонапарта в 1850 - 1851 гг., активный участник бонапартистского переворота 2 декабря 1851 г. С 1855 г. - маршал Франции.
23. Донесение Толстого от 25 августа/6 сентября 1853 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 122 об. - 124 об.
24. Донесение Толстого от 25 сентября/7 октября 1853 г. - Там же, л. 142 - 142 об.
25. Донесение Толстого от 30 октября / 11 ноября 1853 г. - Там же, л. 148 - 149.
26. Толстой - Сагтынскому, 16/28 ноября 1853 г. - Там же, д. 192, л. 261 - 261 об.
27. Там же, л. 159 об. - 160 об.
28. Там же.
29. Memoire sur l'armee francaise. Decembre 1853. - Там же, л. 277 - 335 об.
30. В записке Толстого можно встретить многочисленные цитаты из доклада Дюкасса. Все они закавычены Толстым, чтобы можно было отличить его собственные соображения от мыслей, изложенных в докладе Дюкасса.
31. На оплату услуг информаторов из Военного министерства, предоставивших секретные документы, Толстой израсходовал 7 тыс. золотых франков.
32. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 192, л. 266 - 267 об.
33. Полученный Толстым на короткое время оригинал доклада Дюкасса составлял 400 листов, из которых резидент сделал выжимку на 58 листах.
34. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 192, л. 335 об.
35. В 1850 г. Толстой передал в Петербург чертежи и действующую модель новейшей системы морской обороны - плавучие артиллерийские батареи - изобретения военного инженера Э-Д. Лето, однако косные умы в Главном морском штабе отвергли ее как непригодную для применения. Толстой тогда получил соответствующее предостережение от начальства - быть разборчивее и осторожнее с различными предложениями такого рода. Между тем, отвергнутые русским военно-морским командованием плавучие батареи Лето с успехом были применены в боевых операциях французского флота у черноморского побережья России в ходе Крымской войны.
36. Донесение Толстого от 23 апреля / 5 мая 1853 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 133 об. - 134 об.
37. Донесение Толстого от 3/15 апреля 1854 г. - Там же, д. 205, л. 78 об.
38. Донесение Толстого от 11/23 ноября 1854 г. - Там же, л. 219.
39. Информацию из Англии Толстой в это время получал (помимо газет) от одного из своих давних "источников", лондонского юриста Хардвика, который, как писал Яков Николаевич в донесении в Третье отделение 30 октября / 11 ноября 1853 г., "тесно связан с г-ном Дизраэли и другими влиятельными персонами". - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 152.
40. Орган объединившихся орлеанистов и легитимистов, созданный в 1848 г. для борьбы с республиканским правительством. Луи Наполеон, придя к власти, сохранил газету в надежде найти общий язык с легитимистской прессой. Газету возглавлял граф Адриен де Ла Валетт. В ней помещали свои статьи видные орлеанисты - Гизо, Моле, Сальванди, Ларошфуко, а также легитимисты - Беррье и др. Я. Н. Толстой был тесно связан с "Assemblee Nationale" и частично ее финансировал.
41. Сельфис-бей - атташе турецкого посольства в Париже в 1851 - 1854 гг.
42. Вольферс - бельгийский журналист, работавший в Париже. Был тесно связан с Толстым. После вынужденного отъезда последнего в Брюссель в начале 1854 г. Вольферс стал одним из "корреспондентов", т.е. информаторов Толстого, во французской столице.
43. 15 декабря 1853 г. лорд Пальмерстон, сторонник войны с Россией в союзе с Францией, ушел в отставку с поста министра внутренних дел, который он занимал с 1852 г.
44. Пьер-Жюль Барош (1802 - 1870) - адвокат, член Палаты депутатов и Национального собрания, генеральный прокурор в 1849 г., министр внутренних дел (1850 г.) и иностранных дел (1851 г.). После бонапартистского переворота 1851 г. - вице-президент Сената, а затем председатель Государственного совета.
45. Hugo V. Les Chatiments. Bruxelles, 1853.
46. Речь идет о Паскале, личном секретаре Наполеона III, который, как мы уже знаем, одновременно был платным агентом Толстого. - Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 640 - 645. См. также: ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 197 - 204 об.
47. История внешней политики России. Первая половина XIX века, с. 390 - 392.
48. Тарле Е. В. Соч., т. 8, с. 12.
49. "У меня их четверо, на которых я целиком могу полагаться", - сообщал 6/18 марта 1854 г. Толстой о своих агентах в Третье отделение по прибытии в Брюссель. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 53.
50. Донесение Толстого от 10/22 марта 1854 г. - Там же, л. 46 об. - 47.
51. Имелись в виду Черное, Балтийское и Белое моря.
52. Донесение Толстого от 11/23 марта 1854 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 48 - 49 об.
53. Речь идет об отделениях перлюстрации почтовой корреспонденции, существовавших на почте и в представительствах тайной полиции во всех странах. "Черный кабинет" интенсивно работал и в Третьем отделении в Петербурге.
54. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 70 - 71 об.
55. Донесение Толстого от 25 апреля / 7 мая 1854 г. - Там же, л. 93.
56 Донесение Толстого от 9/21 мая 1854 г. - Там же, л. 98 об.
57. Донесение Толстого от 7/19 июня 1854 г. - Там же, л. 118 - 118 об. Саму записку - "Memoire sur la situation financiere de la France" - см. Там же, л. 119 - 129.
58. Apercu sur l'armee francaise. Juin 1854. - Там же, л. 130 - 148.
59. Донесение Толстого от 27 августа/8 сентября 1854 г. - Там же, л. 172 об. - 178 об.
60. Донесение Толстого от 8/20 сентября 1854 г. - Там же, л. 182 об.
61. Донесение Толстого от 27 ноября/9 декабря 1854 г. - Там же, л. 225.
62. Донесение Толстого от 16/28 декабря 1854 г. - Там же, л. 235 - 235 об.
63. Там же, л. 235 об. - 236 об. Фюзионисты - от французского слова "une fusion" (слияние, объединение). В данном случае - легитимисты, выступавшие за совместные действия с орлеанистами против режима Наполеона III.
64. Ляшенко Л. Александр II, или История трех одиночеств. Изд. второе, дополненное. М., 2003, с. 66.
65. Донесение Толстого от 24 марта/5 апреля 1855 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 47.
66. Донесение Толстого от 10/22 сентября 1855 г. - Там же, л. 92.
67. Донесение Толстого от 31 декабря 1855 г. / 12 января 1856 г. - Там же, л. 126.
68. Там же, л. 126 - 126 об.
69. Маршал Сент-Арно умер от болезни на борту военного корабля в самом начале кампании, 14 сентября 1854 г.
70. Донесение Толстого от 20 декабря 1855 г. / 1 января 1856 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 139 - 145 об.
71. Донесение Толстого от 31 декабря 1855 г. / 12 января 1856 г. - Там же, л. 146 - 148 об.
72. Ныне - порт и город Лиепая в Латвии.
73. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 150 об. - 151.
74. О работе Парижского мирного конгресса см.: История внешней политики России. Первая половина XIX века, с. 408 - 416; Тарле Е. В. Соч., т. 9, гл. XX.
75. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 540.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.