Черкасов П. П. На тайном фронте Крымской войны

Одной из причин поражения России в Крымской войне, помимо общей ее отсталости, академик Е. В. Тарле считал серьезные политические просчеты, допущенные императором Николаем I в ходе Восточного кризиса, приведшего к развязыванию войны¹.

Важнейшим из этих просчетов, по его мнению, была недооценка Николаем решимости Франции и Англии выступить на стороне Оттоманской Порты в ее конфликте с Россией. Между тем именно вступление в войну этих двух ведущих европейских держав, поддержанных Сардинским королевством, определило поражение России, которой в 1856 г. пришлось согласиться на унизительные условия Парижского мирного договора. Ответственность за роковые ошибки, повлекшие за собой катастрофические для России последствия, по мнению авторитетного историка, должны разделить с царем его дипломаты и тайные агенты в Европе, в частности во Франции. Они дезориентировали Николая I относительно намерений Наполеона III, не желавшего якобы вмешиваться в русско-турецкую войну, разразившуюся в октябре 1853 г. Император получал от них успокоительные заверения, поощрявшие его к более решительным действиям в отношении султана Абдул-Меджида.

Яков Николаевич Толстой

Начальник Третьего отделения Алексей Федорович Орлов

Александр Сергеевич Меншиков

Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно

Битва при Синопе. Картина Ивана Айвазовского

Одним из главных источников такого рода дезинформации Тарле считал резидента Третьего отделения в Париже Якова Николаевича Толстого. "Если, по словам поэта, в это время "под говор лжи и лести" царская Россия подошла к краю гибели, - писал историк в одной из своих работ, - то в этом "говоре" весьма видную роль сыграли докладывавшиеся непосредственно Николаю сообщения Якова Толстого"².

Кто же такой Яков Толстой и что за сообщения направлял он из Парижа в Петербург?

Яков Николаевич Толстой (1791 - 1867 гг.) - представитель тверской (нетитулованной) ветви древнего рода Толстых. Выпускник Пажеского корпуса, участник Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии, штабс-капитан лейб-гвардейского Павловского полка, старший адъютант Главного штаба, один из руководителей литературного кружка "Зеленая лампа", друг А. С. Пушкина и многих декабристов, в 1826 - 1836 гг. - эмигрант-невозвращенец, а с января 1837 г. - резидент Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии в Париже³.

В круг обязанностей Толстого, как руководителя парижской резидентуры, среди прочего, входило добывание сведений о намерениях французского правительства в области внешней политики, о военном потенциале, внутриполитическом, финансовом и экономическом положении Франции.

За 15 лет работы во Франции, предшествовавших началу Крымской войны, Я. Н. Толстой создал там разветвленную агентурную сеть. Он имел постоянных информаторов среди офицеров и генералов французской армии, дипломатов, депутатов и журналистов. В числе его "источников" был даже личный секретарь Наполеона III по военным вопросам Паскаль, начавший сотрудничество с Толстым еще в 1840-е годы, а также некоторые другие лица, имевшие прямой выход на императора французов.

Сам Яков Николаевич Толстой отличался обширными знаниями, высоким интеллектом, тонким политическим чутьем и литературными дарованиями. Его имя было известно "всему Парижу", как публициста, постоянного автора ведущих французских газет и журналов. Официальным прикрытием для него служила должность корреспондента Министерства народного просвещения Российской империи, а с 1848 г. он числился одновременно атташе посольства России во Франции. Перед ним были открыты двери самых престижных политических и литературных салонов Парижа. Глубокое знание французских политических реалий в сочетании с широкими связями позволяли Толстому быть в курсе всех изгибов текущей политики, понимать и даже прогнозировать ее развитие. Уже в начале 40-х годов он предвидел неминуемый крах Июльской монархии, неизбежность революции 1848 г. и одним из первых предсказал судьбу Луи Наполеона Бонапарта, усмотрев в президенте Французской республики будущего императора. Обо всем этом он заблаговременно информировал руководство Третьего отделения - сначала графа А. Х. Бенкендорфа, а после его смерти в 1844 г. - графа А. Ф. Орлова.

В Петербурге высоко ценили Толстого, а сообщаемая им из Парижа информация часто докладывалась лично Николаю I. Начав в 1837 г. гражданскую службу скромным титулярным советником, Толстой к 1853 г. имел уже полковничий чин статского советника, был кавалером ордена св. Станислава 2-й степени. Таков в самых общих чертах облик парижского резидента Третьего отделения, которого современный французский историк М. Кадо назвал "шпионом столетия"⁴.

В данном очерке предпринята попытка исследования действительной роли Я. Н. Толстого, как важнейшего для Петербурга источника информации, накануне и на всем протяжении Крымской войны. Для этого мы обратимся к обзору сохранившихся в фондах Третьего отделения в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) донесений Толстого из Парижа и Брюсселя. Некоторые из этих донесений еще в 1937 г. были опубликованы и прокомментированы Е. В. Тарле, другие - до сих пор оставались невостребованными исследователями.

Прежде чем рассказать о деятельности резидента Третьего отделения во Франции и Бельгии в 1853 - 1856 гг., следует напомнить об основных вехах событий, приведших к Крымской войне⁵.

Едва улеглась волна революций, прокатившаяся по Старому Свету в 1848 - 1849 гг., как в Европе возник новый очаг напряженности. На этот раз он был связан с конфликтом интересов европейских держав в так называемом Восточном вопросе. Этот конфликт был порожден русско-турецким соперничеством за контроль над Черноморскими проливами, а также за влияние на Балканах, в Закавказье и в Средиземноморье.

Как известно, поводом к обострению в начале 1850-х годов Восточного вопроса, переросшего в глубокий кризис, стал спор между православным и католическим духовенством о праве на Святые места в Палестине. Права Иерусалимской (православной) церкви были энергично поддержаны Россией, издавна считавшей себя покровительницей православного населения Оттоманской Порты, а защиту интересов католиков в Палестине взяла на себя Франция - "старшая дочь" католической церкви еще со времен раннего средневековья.

С первых дней провозглашения Второй империи в 1852 г. Наполеон III начал "наводить мосты" с клерикальными кругами в собственной стране, а также со Святым престолом. Он считал это необходимым для укрепления позиций основанного им режима. К тому же Наполеон не видел никаких оснований отказываться от "исторических прав" Франции в Палестине, как и от давних союзнических отношений с Портой, установленных еще при Франциске I и Сулеймане II. Именно тогда, в XVI в., султан доверил Христианнейшему королю Франции оберегать святые для всех христиан места в Иерусалиме. В этом смысле претензии русского царя играть какую-то роль в Палестине, в глазах императора французов, были, по меньшей мере, спорными, если не сказать больше. Безусловно, пагубную роль в обострении этого, внешне межконфессионального, спора, сыграло и откровенно пренебрежительное отношение Николая I к "узурпатору" Наполеону III, которого он отказывался считать равным среди монархов Европы. Следует отметить, что российский самодержец с самого начала недооценил возможности императора французов, посчитав, что тот еще слишком слаб, чтобы вмешиваться в русско-турецкий спор.

В феврале 1853 г. Николай I направил в Константинополь чрезвычайную миссию во главе с генерал-адъютантом князем А. С. Меншиковым. Последний был уполномочен склонить султана к разрешению спора о Святых местах в пользу православной церкви и к официальному признанию русского императора покровителем православных подданных Оттоманской империи. Переговоры шли трудно. Излишне жесткая позиция Меншикова в сочетании с закулисными интригами французов и англичан, поощрявших султана к неуступчивости, в конечном итоге привели к их срыву.

Отправление в Константинополь чрезвычайной миссии Меншикова побудило Париж и Лондон, вопреки расчетам российской дипломатии, в феврале 1853 г. заключить секретное вербальное соглашение о совместных действиях в Восточном вопросе. В Петербурге некоторое время оставались в неведении об этом соглашении, которое стало для Николая I неприятной неожиданностью.

Разрыв переговоров и последовавший за этим 21 мая 1853 г. отъезд всего состава российского посольства из Константинополя стал прелюдией к развязыванию Крымской войны. Вслед за отъездом Меншикова французская и английская эскадры демонстративно вошли в Дарданеллы. В ответ на эту устрашительную акцию Россия объявила о разрыве дипломатических отношений с Турцией и в июне 1853 г. ввела свои войска в Молдавию и Валахию, находившиеся под протекторатом султана. 9 октября того же года Порта предъявила России ультиматум, потребовав вывести войска из двух княжеств, а 16 октября объявила ей войну, начав военные действия на Дунае и в Закавказье.

1 ноября 1853 г. Россия объявила о состоянии войны с Турцией. Разгром в Синопском морском сражении 30 ноября 1853 г. основных сил турецкого флота побудил Францию и Англию открыто выступить на стороне Турции против России. В начале января 1854 г. в Черное море вошел объединенный франко-британский флот, что привело 27 февраля к разрыву отношений Петербурга с Парижем и Лондоном. Через месяц, 27 марта 1854 г., войну России объявила Великобритания, а 28-го - Франция. Таковы были внешние обстоятельства, спровоцировавшие Крымскую войну (в западной литературе ее называют также Восточной).

* * *
Тема надвигавшейся на Востоке войны начала занимать ведущее место в донесениях Толстого с конца мая 1853 г., после того, как в Константинополе закончились неудачей русско-турецкие переговоры. Главный вопрос, на который должен был найти ответ парижский резидент, заключался в том, какую позицию займет Франция в случае русско-турецкой войны: придет ли она на помощь султану, будет ли действовать самостоятельно, в союзе с Англией или предпочтет не вмешиваться?

Информация, поступавшая в этот период в Петербург от Толстого, настолько содержательна, что представляется целесообразным привести несколько подробных выдержек из донесений парижского резидента в Третье отделение.

Из донесения Толстого от 29 мая / 10 июня 1853 г.

"С некоторого времени идут упорные слухи о войне, которые вызывают волнение во всей Франции: курс на бирже сильно падает, потревоженные капиталисты припрятывают свои деньги, и все уверены, что мы находимся накануне всеобщей войны. Эти слухи вызваны отъездом князя Меншикова⁶ и краткими сообщениями о всех тех инцидентах, которыми отмечено было его посольство и которые газеты хвастливо раздули и снабдили злобными комментариями. Возникновению этих слухов помогли также слова, приписываемые Луи Наполеону, который, будто бы, сказал, что "при первом известии о разрыве между Россией и Портой он прикажет своим войскам занять Бельгию и Пьемонт".

Весьма трудно, однако, утверждать, в какой мере все это правдоподобно. Скорее, это даже сомнительно, и многие хорошо осведомленные люди считают, что эти слова никогда не были сказаны императором, который отличается выдержкой и планы которого в достаточной мере непроницаемы. Поэтому надо признать, что, по всей вероятности, слова эти были выдуманы кем-либо из окружающих императора, мечтающих только о победах и завоеваниях. С другой стороны, тон английских газет не мало способствовал тому, что слухам этим придавали веру и приходили в смятение. Необходимо отметить, что внезапная перемена, происшедшая во взглядах на Восточный вопрос у главных органов британской прессы, особенно на страницах "Times", не может считаться естественной. Эти взгляды чересчур резко расходятся с тем, что высказывалось раньше. Приводимые теперь в "Times" аргументы диаметрально противоположны тем, которые высказывались там еще недавно, в начале миссии князя Меншикова. Объясняется это тем, что переговоры относительно протектората над христианскими подданными Турции имели в виду некоторые преимущества, которые могут затронуть коммерческие интересы Англии. Общеизвестно, что лондонские газеты, и в особенности "Times", в своих взглядах руководствуются лишь тем, большие или меньшие выгоды для английской торговли могут быть извлечены из того или другого политического положения. К тому же известия, получаемые с Востока, несомненно, преувеличены и часто противоречивы. Эти неудобства возникают оттого, что первый попавшийся человек может пользоваться электрическим телеграфом, который должен бы быть только в исключительном пользовании правительства.

Статья в "Journal des Debats" в номере от 1 июня, сообщенная мне еще накануне выхода, заметно успокоила тревогу и вызвала значительное повышение курса. Наоборот, воинствующая партия и правительственные органы печати, как "La Constitutionnel", "La Presse", "Le Pays" и др., рвут и мечут по поводу так называемой измены "Journal des Debats", его "казацкой политики" и т. п.⁷. В тот же день лорд Шельбёрн, встреченный мною в клубе, сказал мне с самодовольным видом: "Надеюсь, что Россия задумается над угрожающей опасностью, если осмелится объявить войну Турции, в особенности, когда увидит флаг адмирала Дендаса у входа в Дарданеллы". "Во всяком случае, милорд, - возразил я ему с живостью, - вы вспомните потом, что имели дело не с королем Оттоном и что то, ради чего мы будем воевать, нечто иное, чем интересы еврея Пачифико"⁸.

После этого я покинул его, пораженного моим ответом, не желая продолжать разговор, который мог бы принять неприятный оборот, тем более, что вокруг нас было большое количество людей, фанатически преданных мусульманству и в силу этого противников христиан. Другой член клуба спросил меня, не являюсь ли я вдохновителем статьи в "Journal des Debats", на что я ему ответил, что статья г. Бертена была внушена здравым смыслом, и что она была основана на самых подлинных документах. Я добавил, что если бы я был автором подобной статьи, то привел бы неопровержимые доводы того, что случись, к несчастию, война, вся вина за нее падет исключительно на Францию и Англию.

Только обе эти страны и окажутся виновными перед потомством за потоки пролитой крови. Франция первая начала при содействии г. де Лавалетта⁹ путать карты, и, когда Россия захотела восстановить status quo, Франция отправила 6 или 7 кораблей, которые должны были угрожать России ее гневом. Англия, под влиянием страха перед Францией, присоединилась к ней и начала применять в отношении огромной Российской империи целую систему запугиваний и угроз, и такая бесчестная и немного глуповатая политика поставила русское правительство в необходимость занять более враждебное положение.

Другой собеседник сказал мне: "Но подумайте, ведь Турция может выставить армию в 448 тысяч человек". Я возразил, что такое количество в большей части своей недисциплинированных бойцов является скорее помехой в войне. Затем, добавил я, "если бы наш император пожелал объявить, что это священная война, я уверен, приняв в расчет религиозность русского народа, что внезапно и стихийно возник бы крестовый поход, и не только 448 тысяч, но 8 миллионов поднялись бы сразу".

Положительно нельзя шагу ступить, чтобы не встретить людей встревоженных, расспрашивающих вас со страхом относительно возможности европейской войны. Однако, надо отметить, что большинство этих вопрошающих заканчивают свои расспросы соображением, что европейская война ни в коем случае не может быть начата Францией, не только потому, что страна еще не оправилась от происходившей в ней смуты, но и оттого, что недовольство против сурового и дорого стоящего правительства Луи Наполеона распространяется по Франции с изумительной быстротой и охватывает все классы общества. Демократическая партия поднимает голову, и революционный комитет, организованный на острове Джерси¹⁰, у самых границ Франции, развивает широко свою деятельность. Ждут только момента, когда возникнет война, чтобы поднять восстание во Франции, где все для этого подготовлено. Правительство не может не знать про все эти происки, но чувствует, что оно бессильно их прекратить.

Воинственный дух генералов, заседающих в Сенате и в Законодательном корпусе, пробудился опять с комическою горячностью. Принц Наполеон, облекшись в мундир генерал-лейтенанта, мечтает, что он призван воскресить славу своего дяди и одержать победу над всеми врагами Франции. Дух завоеваний значительно обострился с тех пор, как Англия открыто стала на сторону Турции и решила действовать в согласии с Францией. Слухи о европейской коалиции, к которой, будто бы, присоединились Австрия и Пруссия, только усилили воинственное увлечение как старых остатков армии Первой империи, так и молодого генерала¹¹, которого шутки ради Луи Наполеон дал своей армии. Не слышно более разговоров о мести за поражение при Ватерлоо и за плен на св. Елене, нет больше речи о занятии Бельгии, - Восток составляет предмет всех разговоров и всех планов военных кампаний"¹².

Из этого донесения следовало, что вступление Франции в войну вполне возможно, хотя ни в обществе, ни в финансовых кругах этой войны не желают и даже опасаются. Война может стать роковой, как для слабой французской экономики, так и для не окрепшей еще Второй империи. Таковы два главных вывода, к которым приходит Толстой.

Восемь дней спустя, он отправляет в Петербург новое донесение, подтверждающее эти выводы. Здесь Толстой обращает внимание еще на два обстоятельства - воинственный дух парижской прессы и оживление в рядах оппозиции (легитимисты, орлеанисты, демократы и социалисты¹³), увидевшей в предстоящей войне шанс на падение бонапартистского режима.

Из донесения Толстого от 6/18 июня 1853 г.

"Политическое положение в Восточном вопросе остается прежним, оно тревожно, очень натянуто, в особенности же переменчиво. Бывают дни, когда панический страх охватывает всех, повсюду раздаются воинственные крики, враги правительства поднимают голову, легитимисты, орлеанисты и республиканцы с нетерпением ждут первого пушечного выстрела и мирный обыватель всем этим подавлен. На следующий день все меняется - никто не верит в близость войны, она невозможна материально и неосуществима по моральным соображениям. То приезд графа Панина, то известие о прибытии великой княгини¹⁴ успокаивают умы и повышают курс на бирже. При всей этой путанице трудно разобраться в истинных намерениях правительства, которое не прочь было бы затеять войну, необходимую, по его мнению, для армии, но представляющуюся, однако, опасной в отношении населения.

Но одних желаний недостаточно, нужно в данном случае иметь и соответствующие возможности. Тут камень преткновения, о который разбиваются все воинственные планы и мечты о пустой славе нового императора, серьезным образом считающего себя прирожденным завоевателем. Однако, достоверно, что республиканско-социалистическая партия твердо убеждена в том, что европейская война произойдет неизбежно. Это видно из слов членов партии, которых не постигла кара правительства и которых в достаточной мере много в Париже, а также из разговоров недовольных из других политических партий, которые прежде играли важную роль, а при теперешнем режиме обречены на бездеятельность и безвестность. Подкрепляется это мнение тем обстоятельством, что главари демократического движения покинули Лондон. Мадзини и Кошут две недели назад выехали оттуда в неизвестном направлении.

Пресса вынуждена или воздерживаться или брать сторону турок. Это молчание обязательно не только для газет. Ни одна брошюра не смеет касаться турецкого вопроса, и вообще запрещено печатать что-либо, противное политической линии, принятой правительством.

...Очень забавно смотреть, как эти старые ratapoils¹⁵ - так их здесь зовут - толкуют о планах войны, о неизбежных победах с заржавленными шпагами в трясущихся старческих руках хвастливо грозятся разгромить русскую армию. Молодые люди также унаследовали от своих отцов бахвальство, слабость, присущую природе французского характера. Шовинизм все возрастает, все кричат, что нужна хорошая война, чтобы поднять доблесть французов, усыпленную вследствие отсутствия случая, где она могла бы выявиться.

На этих днях был вечер у принцессы Матильды¹⁶. В числе приглашенных был оттоманский посол Вели-паша. Принцесса обратилась к нему с вопросом: "Скажите, господин посол, будет у нас война или нет, успокойте нас". Вели-паша ответил на прекрасном французском языке, на котором он говорит почти без акцента, но с некоторой медлительностью: "Я считаю возможным уверить Ваше Императорское Высочество, что войны не будет, по крайней мере, таково мое личное убеждение. Однако, если русские будут настаивать на своих требованиях, придется воевать. Если мы уступим, то мы погибли, тогда как при войне у нас могут оказаться кое-какие шансы на спасение". По-видимому, Вели-паша выучил наизусть эту фразу и стереотипно повторяет ее повсюду, так как мне передавали, что буквально то же самое он сказал на вечере у госпожи Троллон, жены председателя Сената"¹⁷.

Толстой укрепляется в убеждении, что война с Францией, скорее всего, неизбежна. Об этом свидетельствовала информация, полученная им от Паскаля, личного секретаря Наполеона III. Паскаль по-прежнему оставался важнейшим источником информации для русского резидента, хотя их контакты с середины 1852 г. стали менее регулярными, скорее даже эпизодическими. Паскаль с некоторых пор получал в императорской канцелярии достаточно высокое жалование, что освобождало его от прежней финансовой зависимости от Толстого, чьи ресурсы оставались ограниченными, несмотря на его неоднократные просьбы увеличить финансирование резидентуры для оплаты услуг наиболее ценных агентов.

Из донесения Толстого от 6 сентября 1853 г.

"Мне сообщили любопытные детали о том, что происходило на заседании Совета, состоявшегося 12 августа в Сен-Клу под председательством императора. Г-н Паскаль уверял меня, что присутствовал на этом заседании и слово в слово воспроизвел мне то, о чем там говорилось. Выступивший на нем г-н Друэн де Люис¹⁸ выдвинул следующее предложение: "Позиция, занятая Россией, направлена на подрыв влияния Франции на Востоке. Общественное мнение уже осуждает недостаток твердости, проявляемой нашим правительством. Позором называют то, что мы позволили [России] оккупировать [Дунайские] княжества. Несомненно, что война - это всегда большая опасность, а особенно сегодня, когда страна еще не совсем успокоилась. Но разве дядя Вашего Величества, чью славу Вы унаследовали, не начинал войны в моменты не менее неблагоприятные? И он всегда выходил из них победителем. Я думаю, что необходимо предъявить России ультиматум, и если после этого ее войска не будут выведены из княжеств, следует отдать приказ французской эскадре немедленно выйти из Дарданелл и встать у стен Константинополя".

После выступлений Персиньи¹⁹, Фульда²⁰ и некоторых других участников обсуждения, не одобривших предлагаемые меры, маршал де Сент-Арно²¹ предложил направить в помощь султану 30-тысячный корпус. На это морской министр возразил, что в Тулоне нет достаточного количества кораблей для доставки столь многочисленного экспедиционного корпуса. В ответ маршал заметил, что можно было бы сократить численность корпуса до 20 тысяч человек, а во главе его поставить принца Наполеона Бонапарта.

Император, который до сих пор хранил молчание, прервал его, воскликнул: "Нет! Этого не будет!". В конце концов, остановились на кандидатуре генерала Канробера²².

Затем речь пошла об английском кабинете, который может и не согласиться участвовать в этой дорогостоящей и рискованной экспедиции. Он может предпочесть ограничить свое участие лишь небольшой отвлекающей операцией, которая не может воспрепятствовать движению мощной армии.

Итоги полуторачасового обсуждения подвел император, сказавший, что он "почти убежден, что мир будет сохранен и что все разрешится к чести Франции без того, чтобы вынуждать ее к применению столь опасных средств принуждения". Он завершил обсуждение словами, которыми обычно заканчивает все заседания Совета: "Впрочем, я подумаю""²³.

Из информации, полученной от Паскаля, следовало, что ближайшее окружение Наполеона III расколото по вопросу о войне с Россией. На чью сторону встанет непроницаемый император - по-прежнему оставалось загадкой. Многое зависело от дальнейшего развития русско-турецкого конфликта: будут ли воздерживаться враждующие стороны от резких шагов или предпочтут пойти на обострение конфликта.

В это время Толстой получает от своего осведомителя, связанного с турецким посольством в Париже, важную информацию о стратегических планах Турции. Согласно полученной информации, эти планы далеко выходят за рамки спора о претензиях России на покровительство православных христиан Оттоманской Порты или даже о судьбе Дунайских княжеств. Осведомитель сообщает о ставшем ему известном разговоре турецкого посла Вели-паши с одним из его гостей. Для султана, как признался своему собеседнику Вели-паша, в конфликте с Россией дело не ограничивается Валахией и Молдавией. Речь идет ни много, ни мало, как о возвращении бывших владений Порты в Северном Причерноморье, и, прежде всего - Крыма. Причем Турция намерена добиваться этого любой ценой - даже без помощи Англии и Франции. Вели-паша добавил, что ежедневно он получает множество заявлений (их у него уже более 200) от поляков, венгров, итальянцев и других политических эмигрантов, желающих вступить в турецкую армию, чтобы сражаться с Россией²⁴.

Эта информация, которую Толстой поспешил немедленно переслать в Петербург, поступила к нему за 10 дней до объявления Турцией войны России. В середине октября 1853 г. турки атаковали русские позиции одновременно на Дунайском и Закавказском фронтах.

Развязывание военных действий поставило Францию перед необходимостью определиться. В то время как в правительстве все еще не было единства в этом вопросе, французское общество в подавляющем большинстве высказывалось в поддержку Турции. "Общественное мнение во Франции решительно настроено против нас, - сообщал Толстой в Петербург. - Этим враждебным отношением мы целиком обязаны здешней прессе, которая... изощряется в том, чтобы навешать на нас всех собак; она представляет Россию, как страну, лишенную материальных и моральных ресурсов для успешного ведения войны. В результате все здесь пребывают теперь в убеждении, что оттоманы в самом скором времени сокрушат Россию. По контрасту, действия Турции пытаются представить как разумные и обоснованные. В подаче журналистов, турецкий народ выглядит исполненным энтузиазма, пыла и энергии; турецкие войска - многочисленными и хорошо организованными, в то время как русский народ, в их освещении, не обнаруживает никаких устремлений, а русская армия - слаба и недисциплинированна"²⁵.

Со своей стороны, правительство тоже не бездействовало. Вскоре после начала военных действий на Востоке, во Франции был объявлен внеочередной призыв в армию 150 тыс. человек. Кроме этого в срочном порядке было сформировано 10 дополнительных батальонов Венсенских стрелков - элитных частей французской пехоты. Подтвердилась информация Толстого, переданная им в Петербург еще в начале сентября. Франко-английский флот получил приказ войти в Черное море, как только русская армия форсирует Дунай²⁶. Таким образом, предложение Э. Друэн де Люиса, высказанное 12 августа на совещании в Сен-Клу, получило одобрение Наполеона III и британского кабинета.

Предчувствуя неминуемое столкновение с Францией, Толстой с наступлением осени 1853 г. начал собирать материалы о состоянии французской армии. По его собственному признанию, это было очень трудным делом, так как с некоторых пор власти ужесточили режим секретности во всем, что касалось вопросов национальной обороны. Была и другая причина, затруднявшая его работу на этом направлении - нехватка средств для оплаты услуг информаторов. "Люди, которые сначала соглашались снабжать меня сведениями, - писал он в Петербург, - теперь обнаруживают сомнения перед лицом огромного риска, которому они подвергаются, и незначительностью вознаграждения, которое я могу им предложить... Тем не менее, я еще не совсем потерял надежду на то, что мои обещания и приманка заработка смогут, по меньшей мере, поколебать непреклонность некоторых чиновников"²⁷.

Правда, среди информаторов Толстого иногда встречались и такие, кто взамен гонорара желал бы получить российский орден или какой-то другой знак внимания со стороны императора Николая. К ним, в частности, относился некий полковник граф де Пажоль, изъявивший готовность предоставлять Толстому секретные сведения за обещание вознаградить его старания орденом Российской империи²⁸.

Особо не уповая на возможность увеличения бюджета парижской резидентуры - и в этом он не ошибался, - Яков Николаевич мобилизовал все свои возможности для того, чтобы составить широкую и вместе с тем детальную картину состояния французской армии. К этой работе он привлек своего агента, журналиста де Кардонна, имевшего связи в Военном министерстве, а также информаторов из числа штабных и армейских офицеров. Эта большая работа велась на протяжении трех с половиной месяцев. 26 декабря 1853 г. Толстой отправил в Петербург с дипломатической почтой "Записку о состоянии французской армии"²⁹. К записке было приложено письмо, адресованное главному начальнику Третьего отделения графу А. Ф. Орлову.

Париж, 14/26 декабря 1853 г.

Господин граф,

Имею честь представить вниманию Вашего сиятельства Записку о состоянии французской армии, которую я только что составил на основе подлинных документов и столь же достоверных сведений. Все, что представлено в этой Записке, взято мною из надежных источников. Мною использована официальная статистика, сведения, полученные от компетентных военных, известных в армии генералов и старших офицеров. Я собирал и сопоставлял заслуживающие доверия цифры, справки, заметки, занимался долгим и добросовестным расследованием, для того чтобы свести к минимуму возможные ошибки. Одним словом, я ничем не пренебрег, чтобы сделать этот труд достойным внимания Вашего сиятельства. Наконец, благодаря столь же счастливому, сколь и случайному стечению обстоятельств, я получил возможность ознакомиться с секретным докладом, подготовленным по заказу Военного министра неким господином Дюкассом, офицером Главного штаба, состоящим при Жероме Бонапарте. Получением этого доклада я обязан г-ну де Кардонну. Несмотря на то короткое время, которое он [Кардонн] предоставил мне для знакомства с этим документом, я сумел извлечь из него все, что мне показалось интересным и достойным внимания, и я постарался сохранить текстуально оценки этого офицера³⁰, занимающего видное положение и располагавшего документами из Военного департамента.

Вся эта работа стоила мне больших издержек в плане усталости и расходов³¹. Но если она будет благосклонно принята Вашим сиятельством, я был бы полностью вознагражден.

Имею честь быть...

Яков Толстой³².

В записке на 58 листах³³ была дана развернутая и вместе с тем детальная картина состояния французской армии. Она начиналась с характеристики высшего командного состава - 6 маршалов, не считая принца Жерома Бонапарта, 80 дивизионных и 160 бригадных генералов. Говоря о маршалах, Толстой заметил, что "ни один из них не обладает крупными военными заслугами". Действительно, почти все маршалы и многие генералы начала царствования Наполеона III были выходцами из Африканской армии; они имели ограниченный и весьма специфический опыт военных операций в Алжире, а возвысились благодаря активному участию в перевороте 2 декабря 1852 г. Это, правда, не закрывало перед многими из них возможности приобрести недостающий опыт в предстоящих войнах, и уже первая из этих войн - Крымская - покажет, что кое-кому это удастся.

Следующий раздел записки был посвящен характеристике Генерального штаба, в котором, по сведениям, полученным Толстым, работали 560 офицеров: 30 полковников, 30 подполковников, 100 командиров батальонов и эскадронов, 300 капитанов и 100 лейтенантов. Это были исполнители предписаний, получаемых из Военного министерства, возглавлявшегося Арманом-Жаком Леруа де Сент-Арно, считавшимся старшим среди маршалов Второй империи. По мнению Толстого, маршал Сент-Арно не обладал необходимыми в его положении полководческими дарованиями, что, надо сказать, соответствовало действительности.

В последующих разделах записки излагалось состояние французской армии по родам войск - пехота, кавалерия, артиллерия, инженерные войска и жандармерия, подчинявшаяся Военному министру. Общая численность армии, включая 30-тысячную Африканскую армию, на конец 1853 г., по собранным Толстым данным, составляла 400160 человек.

Констатировав высокий в целом уровень боеготовности французской армии, Толстой особо отметил кавалерию (42 800 человек) и артиллерию (15 артполков и 4 парковых эскадрона общей численностью 37 360 человек), которые, по его мнению, с успехом могли соперничать с любым противником. А вот состояние пехотных частей (257 000 человек), и в особенности 75 линейных полков, по его оценке, оставляло желать лучшего.

В последующих разделах записки описывалась система управления и военной подготовки, местонахождение военных арсеналов, оценивались ресурсы и возможности ведения оборонительных и наступательных операций.

По мнению составителя записки, французская армия имела два главных недостатка: невысокий уровень подготовки высшего командного состава и оппозиционные настроения в самой армии, делающие ее ненадежной.

Последнему обстоятельству Толстой уделил особое внимание. Он пишет, что эти настроения в армии отражают общее состояние французского общества, где с тех пор, как возникла перспектива войны на Востоке, оживилась оппозиция, явно готовящаяся к тому, чтобы воспользоваться первыми же военными неудачами и свалить бонапартистский режим. Эти оппозиционные настроения проникли и в армию, где Толстой усмотрел несколько категорий оппозиционеров. Часть генералов и старших офицеров сохранили верность республике и продолжают ориентироваться на опального генерала Кавеньяка. Среди младших офицеров и унтер-офицеров, по оценке Толстого, можно найти немало приверженцев "социалистических химер". А в кавалерии, самой боеспособной части армии, преобладают офицеры-легитимисты и орлеанисты.

"В армии существует постоянный заговор, - подчеркивает Толстой. - Этот заговор уже давно был бы приведен в действие, если бы красные не угрожали армии возмездием за ликвидацию демократии [в декабре 1852 г.]". Толстой иллюстрирует свою мысль упоминанием о распространявшемся во Франции письме Виктора Гюго, который от имени изгнанников на острове Джерси угрожал распустить армию после свержения режима Наполеона III. "Таким образом, - отмечает Толстой, - офицеры, у которых шпага служит единственным средством пропитания, получили предупреждение о том, что их лишат всех средств к существованию в случае победы демагогов".

Рассмотрев возможность комплектования экспедиционного корпуса для отправки его в помощь Турции, Толстой приходит к выводу о трудностях, с которыми неизбежно столкнется правительство. Наиболее надежные части сосредоточены в столичном округе (так называемая Парижская армия). Вряд ли правительство пойдет на передислокацию или сокращение численности этих войск, предназначенных для поддержания порядка в столице и ее окрестностях. Столь же проблематичным Толстой считал и переброску на Восток боеспособных частей из недавно завоеванного Алжира, что было чревато ослаблением французского военного присутствия в этом районе.

Толстой видел и еще одно препятствие на пути вовлечения Франции в войну с Россией. Речь шла о финансовых трудностях, переживаемых страной. Военный бюджет 1853 г. составлял 309 млн. фр., из которых 117 млн. предназначались для флота. По оценкам Толстого, правительству будет трудно изыскать возможности для существенного увеличения военных расходов в 1854 г. в случае, если Франция решится на войну.

Таковы были основные выводы, содержавшиеся в записке Толстого. С учетом последующего развития событий можно сказать, что парижский резидент нарисовал очень точную картину состояния французской армии, но, ориентируясь на известные ему настроения Николая I, сделал из этого ошибочные политические выводы. Во-первых, он явно переоценил влияние оппозиционных настроений в армии, а, во-вторых, недооценил степень прочности бонапартистского режима. Когда в скором времени Наполеон III решится на войну, он сумеет мобилизовать для этого все необходимые ресурсы. Будут найдены деньги и значительно увеличены военные расходы, правительство сочтет возможным перебросить на Восток часть войск не только из Алжира, но и из столичного военного округа, нисколько не опасаясь выступления оппозиции.

Любопытна реакция Николая I на записку Толстого. Она содержится в краткой резолюции императора сделанной карандашом по-французски на полях записки: "Все это верно, но французская армия в случае войны очень быстро и успешно приобретет боевой опыт. Война создает генералов и армии"³⁴.

Как видим, Николай I достаточно трезво оценил состояние и перспективы развития французской армии, но он действительно полагал, что Наполеон III не решится на войну с Россией, и в этом был его главный стратегический просчет. В таковом убеждении его старательно укреплял канцлер К. В. Нессельроде, полагавший, что ни Париж, ни Лондон не рискнут воевать с Россией. Российский посланник в Париже Н. Д. Киселев поначалу пытался развеять эту, ни на чем не основанную убежденность, но, опасаясь вызвать недовольство царя и Нессельроде, смирился и прекратил свои попытки. Похожую позицию занял и Я. Н. Толстой.

В условиях надвигавшейся войны Яков Николаевич продолжал интересоваться новейшими разработками в области вооружений, но, памятуя об истории с плавучими батареями Лето³⁵, проявлял понятную осторожность в своих рекомендациях. С той поры он начал переадресовывать изобретателей, желающих продать свои изобретения, к посланнику Киселеву или к генеральному консулу Эбелингу, но при этом всегда информировал Третье отделение о поступившем к нему предложении с краткой его характеристикой. Так, в начале мая 1853 г. он сообщил в Петербург о предложении некоего месье Сент-Обена продать секретную разработку подводной мины особой мощности. Всего одна стокилограммовая мина, как уверял французский изобретатель, способна пустить на дно линейный корабль. Желая заинтересовать Толстого, Сент-Обен сообщил, что этой разработкой уже интересуются англичане, готовые заплатить за нее большие деньги. Яков Николаевич порекомендовал французу обратиться с этим деликатным предложением непосредственно к Киселеву. В то время Россия еще не имела в Париже военного агента (атташе), который по должности должен был бы рассматривать подобные предложения³⁶.

В другой раз, уже в обстановке начавшейся в Крыму войны, тот же самый Сент-Обен разыскал Толстого в Брюсселе и предложил продать России только что изобретенную систему подводного телеграфа. Изюминка изобретения заключалась в изготовленном по особой технологии изоляционном гуттаперчевом шланге, позволявшем передавать электрический сигнал на большие расстояния. Сент-Обен утверждал, что подводный телеграф успешно прошел первые испытания и, опять же, - заинтересовал англичан, которые намерены, как сообщил в Петербург Толстой, "использовать его против нас в нынешней войне"³⁷.

В ноябре 1854 г. Толстой проинформирует Третье отделение о предложении бельгийского капитана Бапста закупить у него модель новейшей пушки. Качественное отличие этой модели от всех предыдущих состояло в том, писал Толстой, что речь идет не о привычной гладкоствольной, а о нарезной пушке. Она заряжается не с дула, а с казенной части, причем обладает значительно большей дальностью стрельбы, она скорострельна и обслуживается всего тремя канонирами. Толстой рекомендовал предприимчивому капитану Бапсту обратиться к российскому генеральному консулу в Брюсселе Башераку, который поддерживал прямые сношения с Военным министерством в Петербурге³⁸.

К сожалению, практически все инициативы подобного рода не были востребованы в Военном министерстве николаевской России, где продолжали царить рутина и косность. Наряду с другими причинами, они и привели русскую армию к позорному поражению в Крымской войне. Как известно, англичане и французы прибыли к русским берегам на паровых судах, они воевали новейшим нарезным оружием, с использованием последних достижений науки и техники, а оснащение русского флота и армии все еще находилось на уровне Отечественной войны 1812 г. Но даже при всей своей очевидной отсталости Россия имела все шансы разбить Оттоманскую Порту, если бы на помощь султану не поспешил император французов и королева Великобритании.

Начало турецкой кампании 1853 г., как уже говорилось, благоприятствовало русскому оружию. Разгром турецкого флота в Синопской бухте эскадрой вице-адмирала П. С. Нахимова 30 ноября 1853 г. и неудачи турок на Дунайском и Закавказском фронтах, чреватые полным поражением Порты, побудили Наполеона III принять трудное для него решение. С декабря 1853 г. развернулась ускоренная подготовка к войне.

Предвоенная обстановка во Франции достоверно и ярко передана в донесении Толстого от 3 января 1854 г.

"Сильное раздражение против России волнует как парижское, так и лондонское общество³⁹. Настроение умов в обеих странах было доведено до такой степени экзальтации всеми возможными средствами. Пресса и полиция попеременно прилагали все новые и новые усилия, чтобы внушить ненависть к нам и симпатии к туркам. Но легко убедиться в том, что если в Англии эта ненависть кажется искренней, то во Франции она вызвана только искусственно. Действительно, когда пришла весть о синопской победе, у парижан заметна была более радость, чем грусть, между тем как в Лондоне весть эта вызвала настоящее бешенство. И, конечно, там это было естественно и проистекало из британской гордости, считающей, что англичане одни только способны побеждать на море. Грустно видеть, что эта ненависть к России в значительной степени создана прессой. Эта гидра, которую стараются уничтожить, возрождается опять, раз есть возможность творить зло, и она теперь доказала, что следует опасаться ее пагубного могущества.

Здесь, в Париже, вся журналистика набросилась на нас. Одна лишь газета "Assemblee Nationale"⁴⁰ защищала нас на свой страх, да и то с оглядкой. Тысячи брошюр появились с тех пор, что Восточный вопрос озабочивает мир, и все они направлены против нас. Я один, можно сказать, вел непрестанную борьбу, но что мог я сделать один против множества? Если мне удавалось открыть глаза нескольким сотням, то тысячи, увлекаемые газетами, нас покидали, чтобы перекинуться на сторону врага.

Недавно г. Летелье, редактор "Assemblee Nationale", который часто советовался со мной по поводу статей, печатаемых там в наших интересах и принимал мои сообщения, заявил мне, что их денежные средства приходят к концу, что, получив уже два предостережения, они находятся в большом страхе и терпят огромный ущерб. В начале года у них было 14 тысяч подписчиков, а теперь у них их осталось только 6 тысяч. Он рассказал мне также, что они получили 50 с лишком писем, написанных все в одном стиле. Он познакомил меня с одним из них нижеследующего содержания: "Более пяти лет, м. г., состою я подписчиком вашей газеты, потому что считал вас за француза, но в настоящее время, заметив, что вы русский, я прекращаю подписку: желаю, чтобы вы вернулись к более патриотическим взглядам". Подписано - барон де Пьер.

Не приходится сомневаться в том, что антипатия, которой все проникнуты против нас, является результатом стараний прессы и что это недружелюбное отношение к нам, как бы искусственно оно ни было, может неблагоприятно отразиться на нашем святом деле и увеличить число наших врагов.

К несчастию, единственное средство предотвратить последствия этой пагубной пропаганды - это платить. Убеждения в этой продажной стране продаются тому, кто дороже платит. Один из бывших сотрудников "Siecle", покинувший эту газету вследствие разногласий с главным редактором, рассказал мне, что турецкое посольство самым регулярным образом платит редакции этой газеты ежемесячно по 100 наполеондоров (2000 фр.) и что ему самому неоднократно приходилось принимать эти деньги от Сельфис-бея⁴¹, выдавая соответствующие расписки. Он же передал мне, что в октябре, когда эта сумма не была уплачена в срок, заведующий редакцией навел справки по поводу этой задержки. Оказалось, что турецкий посол решил из экономии воздержаться от уплаты, полагая, что, раз общественное мнение в достаточной мере уже благоприятно настроено по отношению к Турции, нет оснований продолжать долее этот излишний расход. И вот тут-то, ко всеобщему удивлению, и появилась ироническая и почти враждебная Порте статья, и оттоманский посол, испуганный этой внезапной переменой фронта, могущей оказать неблагоприятное впечатление, поспешил внести обусловленную плату, и "Siecle" вновь сделалась одним из самых фанатических приверженцев султана.

Г-Вольферс⁴² передал мне рукопись приготовленной им к печати брошюры под заглавием: "La Russie et l'equilibre europeen" ("Россия и европейское равновесие"), прося меня сделать нужные изменения и замечания. Мы вполне договорились с ним относительно указанных мною исправлений и дополнений, которые я посоветовал ему сделать в этой его работе. Брошюра произвела большое впечатление при своем выходе в свет. Главные газеты отозвались о ней, как о замечательной публикации, так что автор мечтает выпустить ее вторым изданием, снабдив его предисловием, в котором он думает поместить новые аргументы в пользу своего мнения о неотложной необходимости союза России с Францией.

Тот же самый публицист, бельгиец по происхождению, выполнивший также несколько поручений нидерландского правительства, сообщил мне рукопись своей другой работы под заглавием: "L'Etat de la Belgique dans ses rapports avec la France" ("О положении Бельгии в ее сношениях с Францией"), которую я прилагаю при сем, не разделяя, впрочем, вполне предлагаемых автором мероприятий. В этой рукописи отмечается важное значение маленького бельгийского королевства и безусловная необходимость защитить его от хищнических поползновений Франции. Автор указывает на средства, при помощи которых, по его мнению, этого можно было бы с успехом достигнуть, но эти самые средства, в глазах людей практичных, далеко не представляются безошибочными, пока на опыте не будет доказана их осуществимость. Как бы то ни было, этот проект, весьма недурно изложенный, не имеет, по-видимому, вопреки утверждению автора, особых шансов на успех, а, наоборот, должен встретить неисчислимые трудности.

Автор доказывает только, что, в случае возникновения европейской войны, Бельгия будет в несколько часов и без всяких затруднений оккупирована французской армией и что, вне всякого сомнения, бельгийские войска не окажут в этом случае никакого сопротивления и сами с радостью перейдут под французские знамена. Это находит свое подтверждение в словах Луи-Наполеона; когда ему сказали, что Бельгия располагает армией в 100 тысяч человек, он ответил: "Тем лучше для нас, это на 100 тысяч больше в моей армии".

В момент, когда получено было известие об отставке лорда Пальмерстона⁴³, Луи-Наполеон находится в сильном раздражении, которое заметно, несмотря на его обычную флегматичность. Он послал за маршалом де Сент-Арно и приказал ему приготовиться к мобилизации армии численностью в 600 тысяч человек.

Военный министр ответил ему, что, призвав под знамена запасных, можно вполне достигнуть этой цифры и что она находится в полном соответствии с его мобилизационными планами, но что вряд ли хватит средств на содержание такой армии.

На это Луи-Наполеон в раздражении сказал, что "если его политика того потребует, он сумеет найти способы достать деньги, а что, если его министры не смогут оправдать его доверие, он найдет других".

Военный министр отправился после того к Фульду и Барошу⁴⁴ и сообщил им о том, что произошло - они все трое опасаются войны. Они полагают, что, если только она возникнет, неизбежно падение правительства, с которым они связаны своим участием в перевороте. Г-н Фульд неоднократно повторял: "Война - это банкротство".

На следующий день было созвано заседание Совета министров. Персиньи говорил с гневом, что скоро придется иметь против себя всю Европу. Друэн де Люис объявил, что нет оснований сомневаться в Англии, она не изменит союзу. Сент-Арно заявил просто-напросто, что раньше, чем нападать, нужно воздержаться от поступков, которые напоминали бы поступки сумасшедших. Персиньи после этого, приходя еще больше в гнев, воскликнул, что нельзя сомневаться в его преданности династии и что его советы - это советы преданного и бескорыстного друга. Совет министров разошелся среди всеобщего волнения, не приняв никакого решения.

Известно, что Луи-Наполеон всегда оставляет за собой принятие единолично того решения, которое он считает для себя подходящим.

Чтобы понять гнев г-на де Персиньи, необходимо знать, что он поддерживает самые интимные отношения с Иеронимом Бонапартом и его сыном. Между тем, Иероним придерживается убеждения, что Европа надует императора, его племянника, объединившись против него. И отец и сын желали бы, чтобы вошли в соглашение с революционерами всех стран и, в особенности, примирились бы с республиканцами Франции. Они предлагают свои услуги для того, чтобы устроить это примирение. Луи-Наполеон, у которого свои виды, не разделяет доверия дяди и племянника к союзу с республиканцами. Он опасается, что, если он доверится им, они первые толкнут его к гибели. Он даже подозревает своего кузена в том, что тот советует этот союз, имея в виду свергнуть его потом и самому занять его место. Недавно Луи-Наполеон сказал: "Если бы я был уверен в республиканцах, я не боялся бы Европы, а если она выведет меня из терпения, я сброшу свою корону, надену фригийский колпак и провозглашу всемирную республику". Инстинкт Луи-Наполеона подсказывает ему, что республиканцы - его смертельные враги.

В настоящее время последний том стихов Виктора Гюго воскрешает непримиримую ненависть⁴⁵.40 тысяч экземпляров этого тома распространены только в одном Париже, несмотря на бдительность полиции. Г-н де Персиньи уверен, что его императору не суждено долго жить, - возможно, что он умрет естественной смертью, возможно, что его убьют, и потому он сблизился с Иеронимом и всецело предался их политике и их интересам. Я получил эти подробности из очень хорошо осведомленного источника"⁴⁶.

Первой реакцией на Синоп стало предоставление Турции совместного франко-английского займа в размере 2 млн. ф. ст. Вторым шагом на пути вступления в войну явился выход франко-британского флота в ночь с 3 на 4 января 1854 г. из Дарданелл и Босфора к черноморским берегам Турции, создав прямую угрозу русским морским коммуникациям с Кавказом.

Месяц спустя, Наполеон III предпринял последнюю попытку договориться с царем, предложив ему заключить перемирие с султаном Абдул-Меджидом и вывести войска из Дунайских княжеств, после чего французские и английские военные корабли покинут Черное море. Это предложение было отвергнуто Николаем I. Вслед за этим посланник в Париже Н. Д. Киселев получил указание выехать со всем составом российского посольства из французской столицы. Такое же распоряжение получил и барон Ф. И. Бруннов, возглавлявший посольство в Лондоне.

21 февраля 1854 г. последовал высочайший манифест "О прекращении политических сношений с Англиею и Франциею". Подписывая этот манифест, Николай I хотел в последний раз предостеречь Наполеона III и королеву Викторию от выступления на стороне Абдул-Меджида. Нельзя не обратить внимания на то, что между дипломатическим разрывом и объявлением войны прошло более месяца. Царь надеялся, что его решительный жест охладит пыл императора и королевы, но он просчитался⁴⁷. 27 марта 1854 г. о войне с Россией объявила королева Виктория, а 28 марта - император Наполеон III. Спустя десять дней, Франция и Англия подписали союзную конвенцию в дополнение к тройственному франко-британо-турецкому договору, заключенному 12 марта 1854 г. в Константинополе.

Вступление в войну Франции и Англии, к которым впоследствии присоединится Сардинское королевство, подавалось европейскому общественному мнению как исключительная, вынужденная мера для спасения Турции от поглощения ее Россией. Вот что писал по этому поводу Е. В. Тарле, наиболее авторитетный специалист по истории Крымской войны: "Были ли дипломатические, а потом и военные выступления Англии и Франции продиктованы... одним лишь желанием защитить Турцию от нападения со стороны России?

На это должен быть дан категорически отрицательный ответ. Обе западные державы имели в виду отстоять Турцию (и притом поддерживали ее реваншистские мечтания) исключительно затем, чтобы с предельной щедростью вознаградить себя (за турецкий счет) за эту услугу и прежде всего не допустить Россию к Средиземному морю, к участию в будущем дележе добычи и к приближению к южноазиатским пределам"48.

Но вернемся к событиям января-февраля 1854 г. Распоряжение о выезде российского посольства из Парижа распространялось и на служившего в нем в должности атташе Якова Николаевича Толстого. Оно не застало его врасплох, так как в посольстве знали о возможном отъезде еще с середины января, но Киселев ждал ответа государя на письмо Наполеона III с предложением заключить перемирие с Абдул-Меджидом. Письмо Николая I, отклонявшее инициативы французского императора, поступило в посольство в середине февраля, после чего и начались активные сборы к отъезду.

Толстой должен был успеть проинструктировать остававшихся в Париже агентов и договориться с ними о каналах связи. По согласованию с петербургским начальством, он решил перебраться в Брюссель, откуда легче было сообщаться с Парижем.

Перед отъездом Яков Николаевич передал всю информацию, собранную им за последний месяц, генеральному консулу Эбелингу для пересылки в Петербург. Эбелинг некоторое время еще должен был оставаться во Франции. Ему же Толстой передал связи с большинством своих агентов в Париже. Четверых, наиболее ценных агентов, - Кардонна, Дюкасса, Вольферса и Жирара - он оставил за собой на прямой связи.

* * *
В бельгийской столице, куда Толстой прибыл 3 марта 1854 г., он остановился в одном из отелей. Соседний с ним номер занимал некий месье Ламбер, управляющий отделением банкирского дома Ротшильда в Брюсселе. Яков Николаевич не преминул познакомиться с ним и в дальнейшем установил доверительные отношения с Ламбером, имевшим здесь широкие связи в деловых и политических кругах. Своему соседу он представился советником российской дипломатической миссии в Брюсселе, хотя таковым не являлся. Он продолжал числиться в составе парижского посольства, но ежедневно бывал в брюссельской миссии, через которую возобновил прерванную после отъезда из Парижа секретную переписку с Петербургом. Сюда же ему станут пересылать из Третьего отделения жалование и деньги для выплаты агентам. Как уже говорилось, в Париже у Толстого остались четыре информатора, с которыми, соблюдая конспирацию, он поддерживал переписку⁴⁹. Двое из них - бельгиец Вольферс и француз Кардонн - время от времени приезжали к нему в Брюссель, когда надо было передать особо ценную информацию, которую нельзя было доверить почте.

В своих донесениях из Брюсселя Толстой знакомил А. Ф. Орлова, Л. В. Дубельта и куратора заграничной агентурной сети А. А. Сагтынского с содержанием информации, получаемой от его парижских агентов. Кроме того, он направлял в Петербург краткие, прокомментированные им, обзоры французских газет. Из газет, как и из сообщений агентов, следовало, что вся Франция охвачена воинственными настроениями, и редко кто решается выказать противные чувства. Как сообщал Толстой, ссылаясь на надежный источник, в ближайшем окружении Наполеона III лишь сводный брат императора, граф де Морни выступает против войны с Россией, но его мнение - это мнение одиночки. Даже принц Наполеон-Жером, считавшийся одним из покровителей левой оппозиции, был убежденным сторонником войны. В донесении от 22 марта 1854 г. Толстой рассказывает о разговоре на обеде у Наполеона-Жерома между принцем и неким художником Шенаваром. На доводы принца в пользу войны с Россией Шенавар ответил: "Хотя я и республиканец, тем не менее, всегда был за союз с Россией, и я не ожидаю от английского союза ничего, кроме несчастий и катастрофы. Монсеньор, - добавил художник-республиканец, - я думаю, что в принципе вы могли бы одержать несколько маленьких Аустерлицев, но я очень боюсь, что все это закончится одним большим Ватерлоо"⁵⁰.

В следующем донесении Толстой сообщает о приезде к нему в Брюссель Кардонна, которого он характеризует как "одного из самых преданных России агентов, которому я неоднократно доверял деликатные поручения". Кардонн, среди прочего, рассказал Толстому о своей недавней встрече в вагоне поезда по пути из Франкфурта в Брюссель с английским посланником при германском сейме г-ном Мале, который сообщил французскому журналисту, выдавшему себя за горячего поборника франко-английского военного союза, весьма любопытные вещи. Разговор между ними шел на самую злободневную тогда тему - о войне с Россией.

"Наш план состоит в том, - разоткровенничался британский дипломат, - чтобы полностью заблокировать все три моря, омывающие берега России⁵¹. Война, которую нам предстоит вести с Россией, - продолжал осведомленный англичанин, - имеет своей главной целью положить предел расширению и без того гигантских размеров этой страны. Нас страшит то огромное влияние, которое она осуществляет не только на Востоке, но и в Европе. [Между тем] это влияние должны разделять между собой только Франция и Англия, страны в высшей степени цивилизованные, влияние которых основано на [уважении] прав человека, на конституционных доктринах и на богатстве народов. Что касается нашего союза с Францией, то он основан на том взаимном уважении, которые испытывают друг к другу обе великие нации, идущие во главе цивилизации"⁵².

Яков Николаевич счел необходимым довести до сведения петербургского начальства откровенные высказывания высокопоставленного британского дипломата.

В донесении от 3/15 апреля 1854 г. Толстой посетовал на возросшие трудности поддержании регулярной связи со своими парижскими агентами. "Сношения с Парижем день ото дня становятся все более затрудненными, - пишет он, - "черный кабинет"⁵³ удваивает бдительность; полиция на железных дорогах не пропускает [без досмотра] ни одного письма, пассажиры подвергаются личному обыску, а их багаж - тщательному досмотру...

Один из моих самых активных корреспондентов, поставляющий мне наиболее ценные сведения, г-н Жирар, внезапно прекратил переписку со мной, что заставляет меня опасаться его ареста, так как однажды его уже брали под стражу за приверженность России. Тогда он получил предупреждение, о чем сообщил мне в своем последнем письме и просил указать ему на возможности натурализоваться в России.

Другие корреспонденты сообщают мне о ведущейся в Военном министерстве активной работе по комплектованию Экспедиционного корпуса, который должен будет высадиться в прибалтийских провинциях или в Финляндии. Предполагается, что этот корпус будет составлять 20 тысяч человек - почти все пехотинцы, так как опыт со всей очевидностью показал наличие огромных трудностей в транспортировке кавалерии. Силами этого корпуса предполагают занять берега, свободные от укреплений, сочетая этот маневр с одновременной атакой на крепости. Этот план разработан адмиралом Напье"⁵⁴.

В начале мая 1854 г. один из парижских агентов сообщил Толстому о формировании по инициативе князя А. Чарторыйского польского добровольческого легиона, который может быть переброшен на русский фронт. Но эта инициатива с самого начала натолкнулась на серьезные разногласия среди самих поляков. "Как обычно, - прокомментировал полученную информацию Толстой в своем донесении в Петербург, - поляки не могли договориться между собой. Чтобы положить конец внутренним разногласиям, решили вместо одного легиона сформировать два: один - под республиканским знаменем, второй - под знаменем конституционной монархии"⁵⁵.

Тогда же, в мае месяце, Толстой предупредил Петербург о возможности использования французской армией аэростатов в предстоящей русской кампании. Причем, речь шла не только об их обычном применении - рекогносцировка театра военных действий и корректировка артиллерийских обстрелов. Французское командование предложило непосредственно с аэростатов поджигать и бомбардировать главные русские порты на черноморском и балтийском побережьях. Толстой сообщил о том, что в Военном министерстве обсуждается вопрос об ускоренном строительстве аэростатов, каждый из которых может быть загружен 500 килограммами взрывовоспламеняющихся веществ⁵⁶.

А 19 июня Толстой получил из Парижа записку о финансовом положении Франции, автором которой был Кардонн. Записка была написана бисерным почерком на десяти листах тончайшей папиросной бумаги. "Я только что получил эту записку, - писал Толстой, объясняя причины, по которым он, вопреки правилам конспирации, не переписал ее собственноручно, - но поскольку курьер нашей [брюссельской] легации должен выехать буквально через несколько часов, я вынужден приложить записку в том виде, как она составлена". Подчеркнув, что записка Кардонна составлена на основе надежных источников, Толстой обратил внимание на главный, содержащийся в ней вывод - финансы Франции находятся в крайне тяжелом состоянии; военные расходы уже к концу текущего года увеличат дефицит казначейства до "огромной цифры - 1 миллиард 344 миллиона франков"⁵⁷. Сделанный Яковом Николаевичем акцент не случаен. Он явно хотел обнадежить своих высоких петербургских читателей в том, что положение Франции не так прочно, как это пытается представить правительство Наполеона III.

А в том, что его сообщения из Брюсселя, по крайне мере, наиболее важные, читает сам государь, Яков Николаевич не сомневался. И он был прав. На некоторых донесениях можно увидеть пометки и отзывы царя, а также наследника-цесаревича Александра Николаевича (в недалеком будущем - императора Александра II) и генерал-адмирала, великого князя Константина Николаевича, второго сына Николая I.

"Очень любопытно", - написал карандашом Николай I на полях доклада о состоянии французской армии, присланного Толстым в июне 1854 г. Этот доклад, а точнее - "Краткий обзор состояния французской армии"⁵⁸ - был составлен Яковом Николаевичем на основе сведений, полученных им от Кардонна. В нем уточнялись данные, содержавшиеся в предыдущей "Записке о состоянии французской армии" (декабрь 1853 г.).

За истекшие полгода, как отмечалось в докладе, Франция существенно нарастила свой военный потенциал. Общая численность армии с 400 тыс. человек на декабрь 1853 г. возросла до 570 тыс. к июлю 1854 г. Военный бюджет на 1854 г., утвержденный летом 1853 г., явно не соответствует новым потребностям армии, увеличившейся за это время на 170 тыс. человек. Где взять недостающие средства? Скорее всего, как говорилось в докладе, правительство пойдет на срочный выпуск военного займа на сумму минимум в 250 млн. франков. С большой уверенностью можно предположить, утверждал Толстой, что в 1855 г. военный бюджет, как минимум, возрастет с 309 млн. франков (1853 г.) до 2 млрд. франков.

Далее в докладе содержалось описание состава армии и районов ее дислокации, уточненная характеристика высшего военного командования, и, прежде всего, оценка способностей маршала де Сент-Арно. Толстой дает убийственную характеристику нравственным качествам маршала, жизнь которого с молодых лет сопровождалась сомнительными поступками, скандалами и денежными аферами, и очень невысоко оценивает его военные дарования. Маршалу Сент-Арно Толстой посвятил 10 листов своего доклада. Столь пристальное внимание к его фигуре он объясняет тем обстоятельством, что именно Сент-Арно Наполеон III доверил пост командующего Экспедиционным корпусом, который в скором времени должен отправиться к южным границам Российской империи. На него же было возложено общее командование союзными франко-английскими войсками на Востоке.

Говоря об Экспедиционном корпусе, Толстой подчеркнул, что он "сформирован из элитных частей французской армии и подразделений, отозванных из Африки", а численность его составляет примерно 40 тыс. человек. Численность английского корпуса, по сведениям Толстого, на июнь 1854 г. может оцениваться в 17 тыс. человек. Автор доклада обращает внимание на то, что лошадей для Экспедиционного корпуса набирали в основном в Африке и на юге Франции. Они выносливы и привычны к условиям тропической жары.

Информация, посылавшаяся Толстым из Брюсселя, оказалась верной и своевременной. Тем не менее, она не могла, конечно, повлиять на неблагоприятный для России исход военного столкновения с двумя ведущими европейскими державами. Вскоре после высадки 18 сентября 1854 г. в районе Евпатории 55-тысячного союзного Экспедиционного корпуса русская армия под командованием адмирала А. С. Меншикова потерпела поражение в Альминском сражении и начала отступление к Севастополю, который в результате оказался в осажденном положении. В начале ноября 1854 г. под Инкерманом русские войска потерпели второе поражение.

Но и войска союзников несли ощутимые потери, причем не только в боях. Кардонн сообщал из Парижа Толстому о том, что французы и англичане еще до начала боевых действий столкнулись с серьезными трудностями. "Экспедиционный корпус, - писал Кардонн 6 сентября, - жестоко страдает от холеры и нехватки свежего продовольствия; не хватает питьевой воды, одна бутылка стоит 12 франков". Несколько тысяч человек заболели холерой. "Английская кавалерия несет ужасные потери; лошади дохнут сотнями", - сообщал Кардонн. В Экспедиционном корпусе растет недовольство маршалом Сент-Арно и генералом Эспинассом, не проявлявшими должной распорядительности. Весьма непочтительно солдаты отзываются о правительстве, не подготовившем, как следует, военную экспедицию - "разбойники", "мошенники", "канальи" и т. д. Солдаты считают, что у русских, несмотря ни на что, больше шансов на победу: они сражаются в собственном доме, имеют позиционное и численное превосходство и лучше приспособлены к крымскому климату.

Трудно сказать, соответствовала ли действительности эта информация, немедленно переданная Толстым в Петербург, но она явно должна была понравиться Николаю I. На этом донесении есть помета, сделанная рукой генерала Дубельта: "Е. В. изволил читать"⁵⁹.

Парижские газеты, как сообщал Толстой, трубят о подъеме патриотизма во Франции. Между тем, замечает он, резко снизилось число желающих связать свою жизнь с армией; Если в 1853 г. в престижное Сен-Сирское военное училище было подано 3 тыс. заявлений, то в 1854 г. - всего только 1600. "Правительство вынуждено рекомендовать экзаменаторам не придираться к абитуриентам", - с иронией пишет по этому поводу Толстой⁶⁰.

Когда в прессу просочились слухи о ведущихся в Вене конфиденциальных переговорах воюющих сторон об условиях прекращения войны, парижские поляки, как сообщил в Петербург Толстой, стали думать о том, как бы сделать так, чтобы польский вопрос был включен в повестку дня будущей мирной конференции. Для них речь шла ни много, ни мало, как о восстановлении независимости Польши⁶¹. Российская дипломатия, как полагал Яков Николаевич, заранее должна быть готова к тому, чтобы не допустить обсуждения этого вопроса.

В конце декабря 1854 г. Толстой сообщил о намерении правительства Наполеона III выпустить заем на сумму 500 млн. франков, что, как он полагал, подтверждало его и Кардонна прежние оценки о грядущем кризисе финансовой системы Франции. "500-миллионный заем, поставленный на повестку дня, - писал Толстой, - произвел тяжелое впечатление на класс капиталистов. Едва об этом стало известно, как биржевой курс резко упал и продолжает падать". При этом, заметил он, ситуация совсем иная по сравнению с предыдущим займом, который удалось успешно разместить. В настоящее же время "финансовые ресурсы страны исчерпаны". Новый заем в Париже окрестили "военным налогом"⁶².

Известие о новом займе, по словам Толстого, возбудило не только деловые круги, но и разношерстную оппозицию - республиканцев, легитимистов и орлеанистов, усмотревших в этом решении правительства свидетельство его слабости.

В одном из донесений Яков Николаевич рассказал о неожиданном визите к нему в Брюссель некоего месье Герена, прибывшего из Парижа. Молодой француз оказался племянником Пеллье, главного редактора газеты "L' Assemblee Nationale", давнего и доброго знакомого Толстого. Но в отличие от дяди-легитимиста, племянник оказался "красным". Герен, как писал Толстой, уверял его в том, что "красные" желают успеха русскому оружию и поражения собственному правительству. "Если союзные войска потерпят поражение, - уверял Толстого приезжий парижанин, - угнетатель Франции будет немедленно уничтожен". Герен утверждал, что республиканцы готовы выступить с оружием в руках, как только французская армия в Крыму будет разбита. "Он заверил меня, - докладывал Толстой в Третье отделение, - что в Париже существуют и активно действуют двенадцать демократических обществ", которые сотрудничают со всеми противниками Наполеона III - орлеанистами, легитимистами и фюзионистами⁶³.

Зачем Толстой столь подробно изложил в донесении в Третье отделение обстоятельства странного визита к нему не менее странного месье Герена? Скорее всего, по той простой причине, что факты, сообщенные Гереном, подтверждали ранее сделанный вывод Толстого об усилении оппозиционных настроений во Франции и растущей неустойчивости режима Наполеона III, который, в случае неудач французов и англичан в Крыму, может быть свергнут.

В донесениях, относящихся к январю - февралю 1855 г., Толстой продолжает развивать тему внутренней слабости Второй империи. Он пишет о недовольстве в обществе затянувшейся войной с Россией, о падении дисциплины в рядах французского Экспедиционного корпуса в Крыму и о намерении Наполеона III лично отправиться туда для укрепления морального духа у солдат и офицеров.

Между тем ход военных действий в Крыму по-прежнему складывался неблагоприятно для русской армии. Осажденный Севастополь продолжал держать героическую оборону, но перспективы для его защитников были неутешительными. В середине февраля 1855 г. русское командование предприняло попытку разблокировать город силами 19-тысячного отряда генерала С. А. Хрулёва, но эта попытка оказалась неудачной, что побудило Николая I сместить адмирала Меншикова и назначить на пост главнокомандующего в Крыму генерала от артиллерии князя М. Д. Горчакова. Как и его предшественник, Горчаков окажется столь же незадачливым полководцем.

Неблагоприятно для России складывалась и международная ситуация. В декабре 1854 г. на сторону Франции и Англии едва не перешла Австрия. С большим трудом российской дипломатии удалось предотвратить ее вступление в войну. Зато антирусская коалиция расширилась за счет Сардинии. Под давлением Франции, в конце января 1855 г. она объявила войну России и направила в Крым свой 15-тысячный военный контингент.

Сломленный неудачами и пережитым унижением, 2 марта 1855 г. от воспаления легких, развившегося на фоне гриппа, скончался Николай I, четверть века вершивший судьбами Европы. Вскоре поползли слухи о том, что император сознательно приблизил свою кончину, пренебрегая лечением. А кое-кто даже утверждал, что он свел счеты с жизнью, не желая присутствовать при позорном поражении и подписании унизительного мира. "Сдаю тебе команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя тебе много трудов и забот", - сказал государь перед смертью своему сыну, будущему императору Александру II⁶⁴.

Пока Александр Николаевич входил в курс первостепенных государственных дел, союзники, предвкушая скорую победу, уже разрабатывали планы послевоенного устройства. Парижские информаторы сообщали Толстому в Брюссель о намерении Наполеона III перекроить карту Европы. Император французов будто бы планировал передать Австрии европейскую часть обессилевшей в войне Турции, а султана компенсировать за счет части азиатских территорий России. Сардиния должна была быть вознаграждена двумя австрийскими владениями - Ломбардией и Венецией, а Франция - получить от Сардинии Савойю⁶⁵.

Опираясь на сведения, поступавшие из Парижа, Толстой продолжал утешать петербургское начальство информацией о тяжелом финансовом положении Франции, о непопулярности войны, о трудностях с набором солдат, о потерях французов в Крыму, об эпидемии дизентерии в Экспедиционном корпусе и т.д.

Тем временем союзники 16 августа 1855 г. нанесли поражение войскам генерала Горчакова у реки Черная, юго-восточнее Севастополя, а 8 сентября овладели господствующей над городом высотой - Малаховым курганом. В тот же день русский гарнизон оставил Севастополь, затопив последние корабли и взорвав крепостные укрепления. Это драматическое событие стало символическим окончанием военных действий в Крыму. Поражение на главном театре военных действий перечеркнуло успехи русских на других театрах Восточной войны - в Прибалтике, Беломорье, Закавказье и на Камчатке.

Толстой переживал падение Севастополя как личную трагедию, но в своих донесениях в Петербург пытался, как мог, преуменьшить значение этой очевидной победы союзников. Ссылаясь на свои парижские источники, он писал в Третье отделение, что взятие Севастополя "вызвало мало энтузиазма в публике", гораздо больше озабоченной постигшим Францию неурожаем и резким скачком цен на продовольствие66. Не думается, что подобная оценка настроений во французском обществе соответствовала действительности. Продовольственные трудности, конечно, были и, безусловно, изрядно портили настроение французам. Но ощущение долгожданного реванша за поражение в 1812 -1815 гг. наполняло сердца тех же французов понятной гордостью. Победа в Крыму значительно укрепила позиции Наполеона III внутри страны и влияние Второй империи в Европе.

Пауза в военных действиях, наступившая с осени 1855 г., не означала прекращения войны, и противоборствующие стороны разрабатывали планы весенне-летней кампании 1856 г. В конце ноября 1855 г. Толстой сообщил в Петербург о полученном им от служащего Военного министерства Франции предложении снабжать его конфиденциальной информацией относительно планов предстоявшей кампании. Чиновник приехал из Парижа по служебным делам в Брюссель, где тайно встретился со своим давним кредитором - Толстым.

Вот что писал об этом Яков Николаевич: "Спешу сделать копию с записки, переданной мне одним из служащих Военного министерства, которого я субсидирую. Этот человек работает в отделе передислокации войск и часто бывает в кабинете министра. Он предложил предоставить в мое распоряжение план будущей кампании, но цена, которую он запросил за это, как и за продолжение наших с ним контактов, показалась мне слишком высокой. Я отпустил его, не дав ему окончательного ответа. В самом деле, нельзя не учитывать, что этот человек рискует своей головой. Перед уходом он оставил мне записку, которую я переписал слово в слово"⁶⁷.

Оставленная французом записка, срочно переправленная Толстым с дипломатической почтой в Петербург, представляла собой изложение шифрованной депеши из Стокгольма о переговорах, которые там вел специальный представитель Наполеона III генерал Ф. Канробер. Посланец императора сообщал военному министру Франции о своей конфиденциальной встрече с королем, на которой обсуждалась возможность получения шведской поддержки в ходе предстоящей кампании в районе Балтийского моря. Король согласился на участие в действиях союзников, пообещав выделить в их распоряжение 18-тысячный пехотный корпус, 6 линейных кораблей, 10 фрегатов и 200 канонерских лодок. Шведская армия готова будет высадиться в районе Або и соединиться с правым крылом союзной армии под командованием Канробера общей численностью в 50 тыс. человек (35 тыс. французов и 15 тыс. англичан).

По секретному договору, подписанному тогда же в Стокгольме французским послом и шведским министром иностранных дел, за Швецией должны были быть оставлены все будущие завоевания союзников в районе Балтики. Генерал Канробер сообщил в Париж о предстоящем прибытии во французскую столицу короля Швеции, который должен будет вместе с Наполеоном III ратифицировать подписанный договор⁶⁸.

Нам неизвестно, разрешили ли Толстому заплатить французскому военному чиновнику запрошенную им сумму за предоставление подробного плана военной кампании 1856 г. В архиве Третьего отделения на этот счет не сохранилось никаких документов. Но достоверно то, что реальная угроза вступления в войну Швеции, о чем сигнализировал из Брюсселя Толстой (и, видимо, не только он один; российское посольство в Стокгольме тоже не дремало), а также Австрии, побудили Александра II возобновить прерванные его покойным отцом мирные переговоры в Вене.

В самом начале января 1856 г. Толстой передал в Петербург, полученные от источника в Военном министерстве точные сведения о французских потерях в Крыму: 1 маршал (Сент-Арно)⁶⁹, 14 генералов, 54 старших офицера, 67 тыс. солдат. 79 тыс. человек выбыли из строя по ранению и болезни, многие из них позднее умерли. Французы потеряли также 5327 лошадей, 590 пушек, 100 тыс. ружей и карабинов; было израсходовано 11 млн. кг пороха и 890 тыс. патронов. По данным на ноябрь 1855 г., военные расходы, сверх обычного военного бюджета, составили 2 млрд. франков. "Потери флота, - писал Толстой, нам точно неизвестны, - но они относительно пропорциональны потерям сухопутной армии"⁷⁰.

Среди информации военного характера, передававшейся Толстым в Петербург, обращает на себя внимание отзыв французского морского офицера об успешном применении плавучих батарей в операциях в районе Кинбурнской косы, где французы обстреливали знаменитую крепость, некогда принадлежавшую туркам, а с 1774 г. ставшую одним из русских форпостов на черноморском побережье. Из-за мелководья французские линейные корабли и фрегаты не могли близко подойти к крепости, после чего туда были направлены плавучие батареи. Интенсивный обстрел, который с них велся, причинил крепости серьезные разрушения⁷¹. К слову сказать, старая крепость будет ликвидирована вскоре после окончания Крымской войны.

Яков Николаевич, конечно же, не случайно переслал в Петербург отзыв французского участника боевых действий на плавучих батареях. Он не мог забыть, как в свое время его отчитали за поддержку изобретения Лето, признанного российским Адмиралтейством непригодным для использования. Теперь же оказалось, что это изобретение все же получило применение на родине изобретателя. Было от чего досадовать.

В январе 1856 г. Толстой направил информацию, которая должна была всерьез встревожить петербургское начальство. Речь шла не более, не менее, как о попытке подорвать финансовую систему России. В новой истории известно немало случаев, когда воюющие стороны выпускали фальшивые деньги и пускали их в обращение на территории противника, желая дезорганизовать его финансы. Так, например, поступил Наполеон накануне вторжения в Россию в 1812 г. Теперь, как узнали в Петербурге из информации, полученной от Толстого, французы и англичане решили повторить эту попытку с целью усугубить и без того тяжелое состояние российской экономики, истощенной войной.

Из донесения Толстого от 12 января 1856 г.

"Один из моих парижских агентов разыскал меня в Брюсселе, чтобы сообщить, что в Париже и Лондоне спекулянты наладили изготовление в огромных масштабах русских банковских билетов и ассигнаций. Во многих северных портах, в частности в Либаве72, они обзавелись эмиссарами, которым поручено пускать в оборот эти подделки, изготавливаемые с совершенством и чрезвычайной быстротой посредством гальванопластики. Он (агент. - П. Ч.) обещал предоставить мне более точные сведения об этом мошенническом предприятии. Он уже сумел собрать в Париже важную информацию на этот счет. Теперь он предполагает совершить поездку в Лондон с тем, чтобы продолжить свое расследование. Он полагает, что правительства Франции и Англии не имеют отношения к этой преступной операции"⁷³.

К сожалению, проследить дальнейшее развитие этого вопроса не представляется возможным, так как в фондах Третьего отделения не удалось обнаружить каких-либо документов на этот счет. Но можно быть уверенным, что российское правительство не оставило без внимания важную информацию, поступившую от Толстого, и приняло надлежащие меры.

В период подготовки кампании 1856 г. между Францией и Англией обозначились серьезные противоречия по вопросу продолжения войны. Наполеон III чувствовал себя вполне удовлетворенным победами в Крыму и проявлял готовность к примирению с молодым русским императором. Чрезмерное ослабление России не входило в его планы. Английский премьер-министр Г. Дж. Пальмерстон, напротив, настаивал на продолжении военных действий, предлагая в кампании 1856 г. сосредоточить усилия на Балтике и Кавказе.

Александр II отчетливо сознавал, что Россия может не вынести тягот новой кампании, тем более что антироссийская коалиция вот-вот должна была расшириться за счет присоединения к ней Австрии и Швеции. По этой причине русский император и согласился на ультимативное по форме требование Франца Иосифа начать обсуждение предварительных условий мира. В качестве первой меры предлагалось безотлагательное открытие в Париже мирного конгресса с участием всех заинтересованных сторон.

Работа конгресса началась 25 февраля 1856 г. Российскую делегацию на нем возглавлял 70-летний начальник Третьего отделения граф А. Ф. Орлов⁷⁴.

Ну а что же Толстой?

Первоначально его предполагали направить в помощь Орлову в качестве советника на мирных переговорах, но затем намерения высшего начальства изменились, и резиденту пришлось до самого подписания 18(30) марта 1856 г. Парижского мира оставаться в Бельгии. В Париж он вернется в составе российского посольства после возобновления дипломатических отношений между Россией и Францией. Его заслуги в период Крымской войны Александр II отметит орденом св. Анны 2-й степени с короной.

* * *
Возвращаясь к утверждению Е. В. Тарле об ответственности Толстого за допущенный Николаем I стратегический просчет в отношении Франции, можно констатировать, что вина парижского резидента все же сильно преувеличена. Трудно полностью согласиться с маститым историком в том, что Толстой на всем протяжении Восточного кризиса постоянно дезориентировал царя, усугубляя его политику своими успокоительными заверениями в отношении возможных действий Наполеона III. Внимательное изучение донесений Толстого за 1853 г. не подтверждает этого сурового приговора, тем более, если обращать внимание на содержательную сторону сообщаемой Толстым информации, а не на выводы, которые, действительно, иногда делались в угоду государю. Кстати, и сам Тарле все же делает оговорку в отношении Толстого, который, по его словам, "приводит и более тревожные и более правдивые известия о быстро усиливающемся шовинизме, о полной, судя по всем признакам, неизбежности войны"⁷⁵.

Совершал ли Толстой ошибки и просчеты? Конечно. В значительной степени они были связаны с посещавшим его иной раз искушением угодить высшему начальству, с желанием подстроиться под настроения и ожидания императора Николая I, который, как известно, до самой смерти пренебрежительно относился к Наполеону III.

Но чаще случалось другое - парижский резидент оказывался прозорливее и дальновиднее своего начальства. Толстому неоднократно приходилось переживать моменты, когда его оценки, прогнозы и рекомендации, по разным причинам, игнорировались руководством, что вело к крупным политическим и стратегическим просчетам во внешней политике. Видимо, подобные ситуации переживали многие разведчики, работавшие за рубежом в разные эпохи.

Безусловно, Яков Николаевич Толстой был разведчиком-интеллектуалом, который глубоко разбирался в хитросплетениях политической жизни Франции. Его свидетельства не утратили своего значения и для современных историков, которые найдут в докладах и донесениях Толстого в Третье отделение много ценного и, порой, уникального материала по истории Июльской монархии, Второй республики и Второй империи.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Тарле Е. В. Сочинения в 12-ти т. Т. 8 - 9. Крымская война. М., 1959.
2. Тарле Е. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение. - Литературное наследство, т. 31/32. М., 1937, с. 645 (далее - Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение).
3. См. о нем: Модзалевский Б. Л. Яков Николаевич Толстой. Биографический очерк. СПб., 1899; Очерки истории российской внешней разведки, т. 1. М., 1996, с. 133 - 145; Булгакова Л. А. От декабризма к осведомительству: заметки к биографии Якова Николаевича Толстого. - В сб.: 14 декабря 1825 года, вып. 3. СПб. - Кишинев, 2000; Черкасов П. П. Я. Н. Толстой - русский агент во Франции. - Вестник истории, литературы, искусства, т. 1. М., 2005, с. 211 - 228; его же. Я. Н. Толстой во Франции: период эмиграции (1826- 1836). - В сб.: Россия и Франция. XVIII-XX века, вып. 7. М., 2006, с. 151 - 212.
4. Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle franchise 1839 - 1856. Paris, 1867, p. 64.
5. Подробное выяснение обстоятельств развязывания Крымской войны, как и описание военных действий, не входит в задачу автора. См. об этом: Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 1 - 3. СПб., 1900; Зайончковский А. М. Восточная война 1853 - 1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой, т. 1 - 2. СПб., 1908 - 1913; Бестужев И. В. Крымская война 1853 - 1856 гг. М., 1956; Тарле Е. В. Соч., т. 8 - 9. М., 1959; История внешней политики России. Первая половина XIX века (от войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.), гл. IX. М., 1995; Gouttman A. La guerre de Crimee. 1853 - 1856. Paris, 1995.
6. Речь идет об отъезде А. С. Меншикова 21 мая 1853 г. из Константинополя после провала его переговоров о Святых местах и отказа Турции признать протекторат России над всем православным населением Оттоманской империи.
7. В "Journal des Debats" (орган орлеанистской оппозиции) была опубликована статья редактора-издателя газеты А. Бертена в защиту требований, предъявленных Меншиковым турецкому правительству. По мнению Бертена, в этих требованиях не было ничего, что могло бы спровоцировать султана на объявление войны России.
8. Лорд Шельбёрн имел в виду приказ, отданный 31 мая 1853 г. английскому адмиралу Дендасу, чья эскадра стояла у берегов Мальты, двигаться в район Дарданелл. В ответ Толстой напомнил Шелбёрну об инциденте, происшедшем в 1850 г. у берегов Греции, заблокированных английским флотом. Англичане выдвинули тогда ультиматум о возмещении ущерба, понесенного британским подданным, евреем-ростовщиком Пачифико, чей дом в Афинах был разграблен толпой. Кабинет греческого короля Отгона I, чтобы добиться снятия блокады, вынужден был удовлетворить претензии Англии.
9. Маркиз Шарль-Жан-Мари-Феликс де Лавалетт - посол Франции в Турции в 1851 - 1853 г.
10. Остров в районе пролива Ла-Манш, где после бонапартистского переворота 1851 г. поселилась группа французских изгнанников - республиканцев, среди которых был и Виктор Гюго.
11. Речь идет о принце Наполеоне Бонапарте (1822 - 1891), младшем сыне бывшего вестфальского короля Жерома (Иеронима) Бонапарта от второго брака. В 1853 г. Наполеон III присвоил своему кузену чин дивизионного генерала, хотя тот прежде никогда не служил в армии.
12. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 636 - 638. См. также: Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ), ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 206, л. 81 - 91 об.
13. В донесении 25 августа/6 сентября 1853 г. Толстой сообщил любопытные сведения о тесной связи демократов и социалистов с двоюродным братом Наполеона III. "Принц Наполеон, сын Жерома [Бонапарта], - писал Толстой в Третье отделение, - продолжает афишировать республиканские убеждения. Он постоянно окружен демократами, корифеями бывшего социализма. Его протекция позволяет им избегать преследований и тюремного заключения. Он опекает также лидеров польской эмиграции": ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 125.
14. Граф Панин В. Н. (1801 - 1874) - тогдашний министр юстиции России. 12 июня 1853 г. он прибыл с визитом в Париж. Великая княгиня Мария Николаевна (1818 - 1876) - дочь Николая I, вдова герцога Лейхтенбергского. В газетах сообщалось о ее предстоявшей поездке в Англию, с посещением Франции и Бельгии.
15. Ратапуали - прозвище приверженцев военщины, в частности ветеранов наполеоновской армии.
16. Принцесса Матильда-Летиция-Вильгельмина Бонапарт (1820 - 1894) - дочь упоминавшегося выше Жерома (Иеронима) Бонапарта от второго брака с принцессой Екатериной Вюртембергской. В 1840 г. она вышла замуж за Анатолия Демидова, с которым развелась в 1845 г. Пользовалась большим расположением своего кузена, Наполеона III.
17. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 638 - 639. См. также: ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 92 - 103. На полях этого донесения Орлов написал: "При нынешних обстоятельствах, чтобы судить о вранье в Париже, оно довольно интересно". Рядом с пометой шефа жандармов имеется запись Николая I: "Да, мало надежды на такую развязку, все с ума сбрели". - Там же, л. 92.
18. Эдмон Друэн де Люис (1805 - 1881) - французский дипломат, министр иностранных дел (1852 - 1855), убежденный сторонник союза с Англией.
19. Жан-Жилъбер-Виктор Фиален де Персиньи (1808 - 1872) - один из ближайших и давних сподвижников Луи-Наполеона, сын солдата Великой армии, погибшего в Испании. При Второй империи Персиньи станет графом, а затем герцогом. В описываемое время - министр внутренних дел Франции.
20. Ашиль Фульд (1800 - 1867) - французский банкир, министр финансов (1849 - 1851), затем сенатор и государственный министр (1852 - 1860).
21. Арман-Жак Леруа де Сент-Арно (1798 - 1854) - французский генерал, активный участник бонапартистского переворота 2 декабря 1851 г., за что 2 декабря 1852 г. был произведен Луи Наполеоном в маршалы Франции. В 1851 - 1854 гг. - военный министр.
22. Франсуа-Сертен Канробер (1809 - 1895) - французский генерал, адъютант Луи Наполеона Бонапарта в 1850 - 1851 гг., активный участник бонапартистского переворота 2 декабря 1851 г. С 1855 г. - маршал Франции.
23. Донесение Толстого от 25 августа/6 сентября 1853 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 122 об. - 124 об.
24. Донесение Толстого от 25 сентября/7 октября 1853 г. - Там же, л. 142 - 142 об.
25. Донесение Толстого от 30 октября / 11 ноября 1853 г. - Там же, л. 148 - 149.
26. Толстой - Сагтынскому, 16/28 ноября 1853 г. - Там же, д. 192, л. 261 - 261 об.
27. Там же, л. 159 об. - 160 об.
28. Там же.
29. Memoire sur l'armee francaise. Decembre 1853. - Там же, л. 277 - 335 об.
30. В записке Толстого можно встретить многочисленные цитаты из доклада Дюкасса. Все они закавычены Толстым, чтобы можно было отличить его собственные соображения от мыслей, изложенных в докладе Дюкасса.
31. На оплату услуг информаторов из Военного министерства, предоставивших секретные документы, Толстой израсходовал 7 тыс. золотых франков.
32. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 192, л. 266 - 267 об.
33. Полученный Толстым на короткое время оригинал доклада Дюкасса составлял 400 листов, из которых резидент сделал выжимку на 58 листах.
34. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 192, л. 335 об.
35. В 1850 г. Толстой передал в Петербург чертежи и действующую модель новейшей системы морской обороны - плавучие артиллерийские батареи - изобретения военного инженера Э-Д. Лето, однако косные умы в Главном морском штабе отвергли ее как непригодную для применения. Толстой тогда получил соответствующее предостережение от начальства - быть разборчивее и осторожнее с различными предложениями такого рода. Между тем, отвергнутые русским военно-морским командованием плавучие батареи Лето с успехом были применены в боевых операциях французского флота у черноморского побережья России в ходе Крымской войны.
36. Донесение Толстого от 23 апреля / 5 мая 1853 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 133 об. - 134 об.
37. Донесение Толстого от 3/15 апреля 1854 г. - Там же, д. 205, л. 78 об.
38. Донесение Толстого от 11/23 ноября 1854 г. - Там же, л. 219.
39. Информацию из Англии Толстой в это время получал (помимо газет) от одного из своих давних "источников", лондонского юриста Хардвика, который, как писал Яков Николаевич в донесении в Третье отделение 30 октября / 11 ноября 1853 г., "тесно связан с г-ном Дизраэли и другими влиятельными персонами". - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 152.
40. Орган объединившихся орлеанистов и легитимистов, созданный в 1848 г. для борьбы с республиканским правительством. Луи Наполеон, придя к власти, сохранил газету в надежде найти общий язык с легитимистской прессой. Газету возглавлял граф Адриен де Ла Валетт. В ней помещали свои статьи видные орлеанисты - Гизо, Моле, Сальванди, Ларошфуко, а также легитимисты - Беррье и др. Я. Н. Толстой был тесно связан с "Assemblee Nationale" и частично ее финансировал.
41. Сельфис-бей - атташе турецкого посольства в Париже в 1851 - 1854 гг.
42. Вольферс - бельгийский журналист, работавший в Париже. Был тесно связан с Толстым. После вынужденного отъезда последнего в Брюссель в начале 1854 г. Вольферс стал одним из "корреспондентов", т.е. информаторов Толстого, во французской столице.
43. 15 декабря 1853 г. лорд Пальмерстон, сторонник войны с Россией в союзе с Францией, ушел в отставку с поста министра внутренних дел, который он занимал с 1852 г.
44. Пьер-Жюль Барош (1802 - 1870) - адвокат, член Палаты депутатов и Национального собрания, генеральный прокурор в 1849 г., министр внутренних дел (1850 г.) и иностранных дел (1851 г.). После бонапартистского переворота 1851 г. - вице-президент Сената, а затем председатель Государственного совета.
45. Hugo V. Les Chatiments. Bruxelles, 1853.
46. Речь идет о Паскале, личном секретаре Наполеона III, который, как мы уже знаем, одновременно был платным агентом Толстого. - Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 640 - 645. См. также: ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 203, л. 197 - 204 об.
47. История внешней политики России. Первая половина XIX века, с. 390 - 392.
48. Тарле Е. В. Соч., т. 8, с. 12.
49. "У меня их четверо, на которых я целиком могу полагаться", - сообщал 6/18 марта 1854 г. Толстой о своих агентах в Третье отделение по прибытии в Брюссель. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 53.
50. Донесение Толстого от 10/22 марта 1854 г. - Там же, л. 46 об. - 47.
51. Имелись в виду Черное, Балтийское и Белое моря.
52. Донесение Толстого от 11/23 марта 1854 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 48 - 49 об.
53. Речь идет об отделениях перлюстрации почтовой корреспонденции, существовавших на почте и в представительствах тайной полиции во всех странах. "Черный кабинет" интенсивно работал и в Третьем отделении в Петербурге.
54. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 205, л. 70 - 71 об.
55. Донесение Толстого от 25 апреля / 7 мая 1854 г. - Там же, л. 93.
56 Донесение Толстого от 9/21 мая 1854 г. - Там же, л. 98 об.
57. Донесение Толстого от 7/19 июня 1854 г. - Там же, л. 118 - 118 об. Саму записку - "Memoire sur la situation financiere de la France" - см. Там же, л. 119 - 129.
58. Apercu sur l'armee francaise. Juin 1854. - Там же, л. 130 - 148.
59. Донесение Толстого от 27 августа/8 сентября 1854 г. - Там же, л. 172 об. - 178 об.
60. Донесение Толстого от 8/20 сентября 1854 г. - Там же, л. 182 об.
61. Донесение Толстого от 27 ноября/9 декабря 1854 г. - Там же, л. 225.
62. Донесение Толстого от 16/28 декабря 1854 г. - Там же, л. 235 - 235 об.
63. Там же, л. 235 об. - 236 об. Фюзионисты - от французского слова "une fusion" (слияние, объединение). В данном случае - легитимисты, выступавшие за совместные действия с орлеанистами против режима Наполеона III.
64. Ляшенко Л. Александр II, или История трех одиночеств. Изд. второе, дополненное. М., 2003, с. 66.
65. Донесение Толстого от 24 марта/5 апреля 1855 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 47.
66. Донесение Толстого от 10/22 сентября 1855 г. - Там же, л. 92.
67. Донесение Толстого от 31 декабря 1855 г. / 12 января 1856 г. - Там же, л. 126.
68. Там же, л. 126 - 126 об.
69. Маршал Сент-Арно умер от болезни на борту военного корабля в самом начале кампании, 14 сентября 1854 г.
70. Донесение Толстого от 20 декабря 1855 г. / 1 января 1856 г. - ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 139 - 145 об.
71. Донесение Толстого от 31 декабря 1855 г. / 12 января 1856 г. - Там же, л. 146 - 148 об.
72. Ныне - порт и город Лиепая в Латвии.
73. ГАРФ, ф. 109 (Секретный архив), оп. 4а, д. 204, л. 150 об. - 151.
74. О работе Парижского мирного конгресса см.: История внешней политики России. Первая половина XIX века, с. 408 - 416; Тарле Е. В. Соч., т. 9, гл. XX.
75. Донесения Якова Толстого из Парижа в III Отделение, с. 540.