Чиняков М. К. Огюст-Фредерик-Луи Вьес де Мармон // Вопросы истории. - 2015. - № 7. - С. 17-40.
Имя маршала Первой империи и герцога Рагузского Огюста-Фредерика-Луи Вьес де Мармона широко известно российскому читателю, хотя он в Отечественной войне 1812 г. не участвовал. Более того, имя Мармона многое говорит тем, кто занимается не только изучением Наполеоновских войн, но и Июльской революцией 1830 г. во Франции: в первом случае — как главного подписанта капитуляции Парижа и в силу его поведения во время первого отречения императора Наполеона I Бонапарта; во втором — неудачной попыткой подавления революции.
Биография герцога Рагузского неоднократно рассматривалась французскими и в меньшей мере отечественными историками1. В целом французская историография не отвергает тезис о предательстве Мармона во время отречения Наполеона в апреле 1814 г., хотя и пытается относиться критически к данному тезису и принимает во внимание политическую неуверенность маршала во время Июльской революции 1830 г., подтверждая мнение герцога Рагузского о его невозможности защитить престол Бурбонов. Среди маршалов-мемуаристов Мармон занимает лидирующее положение — он оставил девять томов воспоминаний2, не считая пятитомных работ-отчетов о путешествиях3. Мемуары маршала, опубликованные по его завещанию, охватывают период с его рождения до 1841 г. и подробно описывают кампании и сражения с его участием. Особенно Мармон подчеркивал положительное отношение Наполеона к собственной особе, с пренебрежением отзываясь о лицах, с которыми ему приходилось общаться.
С начала XVII в. предки маршала именовались Вьес (Viesse); фамилия Мармон (Marmont) имеет позднее происхождение. Истории известны шесть поколений будущего маршала. Первым из них был Пьер Вьес (?-1628), юрист, земельный собственник в провинции Бургундия, принадлежавший к буржуазии, поскольку дворянами Вьесы стали при деде будущего маршала по имени Эдм (1700—1782), исполнявшего обязанности королевского судебного секретаря в парламенте Безансона, что давало право на дворянство. Однако Мармоны не входили ни в один гербовник. Именно Эдм Вьес приобрел в провинции Бургундия сеньорию Мармон, представлявшую собой обыкновенное пастбище у г. Шатильон-сюр-Сен.
Отец будущего маршала, Никола-Эдм Вьес (1729—1806), сеньор де Мармон, сеньор де Сент-Коломб, сеньор Мулен-Руж — конюший, служивший капитаном в пехотном полку Эно. После Семилетней войны (1756—1763) Вьес вышел в отставку и исполнял обязанности окружного королевского представителя в бальяже Ламонтань, то есть выполнял функции контролера над местной администрацией. В 1769 г. Никола-Эдм женился на Клотильде-Виктуар Шапрон (1747— 1815), дочери королевского советника и аудитора Парижской Счетной палаты, только что приобретшего право на дворянство4.
От брака Никола-Эдма и Клотильды-Виктуар появились два ребенка: девочка, Александрина-Шарлотта (1771—1780) и мальчик, родившийся 20 июля 1774 г. в Шатильоне и нареченный Огюстом-Фредериком-Луи, но крещенный только девять лет спустя (15 марта 1783 г.). Таким образом, Мармон стал самым молодым из всех 26 наполеоновских маршалов. С 1780 г., после смерти сестры, 6-летний будущий герцог Рагузский оказался единственным наследником в семье, так как оба его дяди были католическими священниками (приорами) и не имели права иметь семью.
Детство Мармон провел в Шатильоне, где окончил коллеж и где раскрылась его любовь к точным наукам и истории. Мармон зачитывался биографией Вольтера, шведского короля Карла XII, которым искренне восхищался и которому старался подражать. Мармон-старший отдавал все силы на обучение сына: «Гораздо почетнее быть достойным того, чего не смог получить, чем получить то, чего ты не достоин»5. Мармон-старший был человеком образованным и начитанным и привил сыну любовь к знаниям. Не случайно, наверное, Мармон возил с собой в кампаниях собственную библиотеку в 600 томов, любезно предоставляя книги офицерам своей свиты. В начале 1789 г. Мармон выехал для продолжения обучения в Дижон, где впервые повстречал «необычного человека, существование которого легло на Европу и весь свет невероятно тяжелым бременем. Он появился в моей жизни внезапно, ворвавшись словно молния, оставив после себя миру ворох смятения и неуверенности и мрак темноты»6, — писал он. Речь шла, безусловно, о Наполеоне Бонапарте — их познакомил двоюродный брат Мармона, шевалье Лёлье, друг Бонапарта по Бриенской и Парижской военным школам.
Хотя отец готовил для сына скорее карьеру юриста, Мармон испытывал тягу к военному ремеслу, тем более, что многие предки будущего маршала были военными: один из них, например, погиб во время Войны за Испанское наследство (1701—1713). Наверное, полагая, что это увлечение пройдет с возрастом, отец не стал возражать, и в 15 лет, 6 июля 1790 г., Мармон с помощью родственника, генерал-майора графа де Меэган, стал обладателем почетного чина су-лейтенанта гарнизонного батальона Шартра. Будучи отличным математиком, юноша хотел использовать в будущей службе свои способности к точным наукам. В январе 1792 г. Мармон поступил в Шалонскую артиллерийскую школу, где его однокурсником стал будущий наполеоновский генерал и ближайший друг императора Ж. Дюрок. Математические дисциплины давались Мармону легко в отличие от латыни, и он был на хорошем счету у преподавателей.
Во время его учебы во Франции произошло крупное событие — 10 августа 1792 г. в Париже была свергнута королевская власть. К самой Революции 1789 г. 15-летний Мармон отнесся в целом положительно, руководствуясь любовью к родине и славе, но свержение монархии вызвало у будущего маршала, по его словам, чувство огромного сострадания и сочувствия судьбе «несчастного короля»7. Об истинных чувствах маршала остается только догадываться, хотя традиционно считается, что Мармон на тот момент был монархистом. Например, известен случай, когда в августе, после свержения Людовика XVI, он отказался кричать «Да здравствует республика!», за что чуть было не поплатился жизнью8.
Получив 1 сентября 1792 г., в 17 с половиной лет, чин второго лейтенанта артиллерии, Мармон был выпущен в 1-й полк пешей артиллерии, бывший Лаферский — именно в этом полку начал проходить службу шесть лет назад другой дворянин, второй лейтенант артиллерии Наполеоне Буонапарте. В феврале 1793 г. Мармон получил чин первого лейтенанта и был отправлен в Альпийскую армию. Впечатления об участии в боевых действиях Мармон излагал в письмах к родителям достаточно спокойно: «Пули, свистевшие над моей головой, производили на меня мало впечатления. Они казались мне детскими игрушками по сравнению с пролетавшими мимо ядрами»9.
В ноябре 1793 г. капитан артиллерии (с 12 ноября) Мармон получил приказ отправиться на усиление войск, осаждавших Тулон, и прибыл к осажденному городу 2 декабря под начальство командующего осадной артиллерией капитана артиллерии Бонапарта, вспомнившего юношу, с которым не виделся с момента первой встречи в 1789 г. в Дижоне. При генеральном штурме Тулона 17 декабря Мармон отличился на глазах будущего императора, обратившего на него внимание. Общий вкус к точным наукам, общность мелкодворянского происхождения — все это сближало 19-летнего Мармона с 24-летним Бонапартом, знакомство которых вскоре переросло в дружбу. Когда Бонапарта постигла опала летом 1794 г., Мармон, без разрешения от начальства, незамедлительно последовал за ним в Париж вместе с другим участником осады Тулона Ж.-А. Жюно, с которым Мармон подружится на всю жизнь. Вместе они образовали тесный дружеский круг. Позднее покинутый всеми император скажет о Мармоне с горечью в голосе: «Человек, с которым я делил свой хлеб!»10. Это была правда в буквальном смысле слова. Тем не менее, в июле 1812 г. Наполеон заявил, что не знал полной «осадки его корабля»11.
После назначения Бонапарта командующим Италийской армией, он взял с собой Мармона в качестве адъютанта. Мармон, с 12 мая того же года первый адъютант Бонапарта, участвовал во всех важных сражениях Итальянской кампании (1796): при Лоди, где во главе отряда захватил первую пушку у врага, за что был награжден почетной саблей; при Кастильоне, где эффективно использовал конную артиллерию, выдвинув ее в первые линии боевых порядков; при Арколе, где вместе с братом командующего, Луи Бонапартом, помогал Наполеону выбраться из канавы12.
4 октября Мармон представил Директории в Париже 22 трофейных знамени, взятых во время сражения при Сан-Джорджо, где он также отличился; 13-го Мармон получил (временно) чин бригадного командира (полковника) (утвержденный 1 января 1797 г.). Во время второй своей Итальянской кампании (1797) Мармон продолжил боевую службу в Италийской армии: сражался при Риволи, участвовал в принятии капитуляции австрийского гарнизона Мантуи.
В 1798 г. 24-летний бригадный командир Мармон решил обустроить личную жизнь, но все оказалось не так просто. У начальника бригады Мармона за несколько месяцев провалились несколько брачных проектов. В первом случае отвергли Мармона, во втором причиной расстройства свадьбы стал он сам, отвергнув Полину Бонапарт, которую ему предложил в супруги ее брат Наполеон13. Во время пребывания в Париже по случаю доставки Директории трофейных знамен, вечером того же 1 октября 1796 г. он присутствовал на балу, где познакомился с «приятной и хорошенькой»14 Анной-Марией-Гортензией Перрего (1779—1855), дочерью парижского банкира. Они посчитали себя созданными друг для друга. Отец проявил недовольство выбором дочери и попытался даже разрушить их отношения, но наткнулся на твердый отказ Гортензии: «Права ваши надо мной не могут распространяться на желания моего сердца... Любезный батюшка, проявите сострадание к вашему несчастному дитя, еще есть время. Скорее можно умереть, чем что-то изменить»15. Свадьба состоялась 12 апреля 1798 г.: мужу было 24 года, супруге — 18 с половиной лет; он — католик, она — протестантка. В материальном плане Мармону крупно повезло: в качестве приданого он получил миллион франков и парижский особняк. Бонапарт выделил счастливым молодоженам полмиллиона франков. Вместе с тем, свадьба прошла несколько странно: отсутствовали родители жениха и сам Бонапарт.
Брак оказался неудачным. Детей Мармон, как и маршалы Г.-М.-А. Брюн и Ж.-М.-Ф. Серюрье, не имел, что, вероятно, во многом способствовало краху союза (у Мармона не было детей и от внебрачных связей). В целом маршал, не являясь образцом добродетельного супруга, отзывался не очень лестно о супруге, обвиняя ее в неверности, поскольку его долгое отсутствие давало повод для подозрений. Маршал называл супругу «эгоистичной, страстной, безрассудной и избалованным ребенком». Он говорил, что «добрые поступки вовсе не были чужды ей, но она обладала очень большим самолюбием, и ее резкость разрушала достигнутое. Позднее льстецы намеренно забыли ее недостатки, а ее неправота в мой адрес была безгранична и беспредельна»16. Автор истории маршальской семьи возлагал вину за развалившийся брак на Мармона, снедаемого огромными амбициями и неуемным тщеславием17. К концу жизни маршальша жестоко страдала от рака, обезобразившего ей лицо, и никуда не выходила из дома. Ее единственным настоящим пристрастием стало коллекционирование драгоценных книг, которые пошли с молотка после ее смерти. По ее завещанию беднякам раздали 2 тыс. франков. Она пережила супруга на три года, скончавшись 25 августа 1855 г. в возрасте 78 лет, и была похоронена на парижском кладбище Пер-Лашез, оставив о себе добрую память.
Спустя месяц совместной жизни, 7 мая 1798 г. первый адъютант командующего Восточной армией Бонапарта Мармон оставил жену и вместе с Бонапартом отправился в Египетский поход (1798—1801).
«По пути» эскадра остановилась на Мальте, где 10 июня во главе пяти батальонов Мармон, после недолгого боя, занял древнюю резиденцию мальтийских рыцарей и лично захватил их знамя (изображение знамени войдет в герб Мармона). Бонапарт оценил заслуги адъютанта, наградив его в тот же день, 10 июня, долгожданным для Мармона чином бригадного генерала (утвержден 9 сентября 1800 г.). Таким образом, среди 26 наполеоновских маршалов Мармон стал, наряду с Л.-Н. Даву, одним из двух самых молодых офицеров, получивших чин бригадного генерала в 23-летнем возрасте. По прибытии в Африку Мармон участвовал в самых важных сражениях: взятии Александрии, сражениях при Пирамидах. Отправившись в Сирийский поход, Бонапарт сделал Мармона комендантом Александрии, ни разу не пожалев об этом: 3 февраля 1799 г. Мармон отбил попытку высадки английского десанта и в течение всего периода пребывания на посту успешно решал разные вопросы, начиная от подведения питьевой воды в город и заканчивая пропагандой среди французских солдат уважения к исламу.
Вместе с Бонапартом 22 августа 1799 г. Мармон убыл во Францию и встал на сторону главы заговора брюмерского переворота, хотя, в отличие от Ф.-Ж. Лефевра и И. Мюрата, никакой выдающейся роли в событиях сыграть не успел. После победы Первый консул предложил другу либо возглавить артиллерию Консульской гвардии, либо стать государственным советником. Поскольку Мармон не хотел подчиняться Ж. Ланну, командующему гвардией, он выбрал второй вариант. На этом посту Мармон занимался решением административных вопросов, касавшихся военного ведомства.
Мармон участвовал в третьей Итальянской кампании (1800), опять вместе с Бонапартом, но уже в качестве командующего артиллерией Италийской армии. При переправе через Альпы Мармон придумал класть стволы пушек в выдолбленные еловые стволы, чтобы легче транспортировать артиллерию по горным склонам. При атаке важного форта Бард Мармон догадался обернуть колеса соломой и ночью, соблюдая строжайшую тишину, незаметно доставил на боевую позицию несколько пушек на расстояние пушечного выстрела от противника, в результате чего форт пал. В самый решающий момент сражения при Маренго Мармон умело распоряжался действиями артиллерии Италийской армии, во многом поспособствовав победе Первого консула. Не удивительно, что 9 сентября 25-летний Мармон получил чин дивизионного генерала, а через два года после Амьенского мира (1800), 16 сентября 1802 г., — ответственную должность генерал-инспектора артиллерии.
2 октября 1803 г. Мармон был награжден первым орденом — крестом легионера ордена Почетного легиона. Впоследствии он получил Большой офицерский крест (1804) и Большой крест того же ордена (1805). Мармон стал одним из редких наполеоновских маршалов — полных кавалеров самого престижного военного ордена Старого порядка — ордена Св. Людовика: шевалье (1814), командор (1816) и Большой крест (1820), а также кавалером ордена Св. Духа (1820). Кроме того, Мармон награждался иностранными орденами: крестом шевалье ордена Золотого орла (или орден Большой охоты) (Вюртемберг, 1806 г.), был командором Железной Короны (Итальянское королевство, 1805 г.) и командором того же ордена (Австрийская империя, 1817 г.). Кроме того, Мармон имел редкую для маршалов награду в виде российского ордена Св. Андрея Первозванного (1826).
Будучи другом Бонапарта и искренне восхищавшийся им, его первый адъютант с 1796 г., прошедший вместе с ним три Итальянские кампании и Египет, поддержавший его во время брюмерского переворота, способствовавший победе Первого консула при Маренго, Мармон испытал невиданное разочарование, когда не нашел собственного имени в первом списке маршалов. Обладая излишним самомнением, Мармон высказал Бонапарту, что он заслужил жезл более, чем кто-либо другой, но глава государства оставил стенания друга без ответа18. Нельзя не восхититься действиями Наполеона, сумевшего отделить дружбу от профессионализма — несмотря на свои достоинства, Мармон был чересчур молод (в 1804 г. ему исполнилось 30 лет) и никогда не командовал крупными воинскими соединениями. Армия совершенно не знала Мармона. Таким образом, в мае 1804 г. дружба Мармона и Бонапарта дала серьезную трещину.
Во время подготовки высадки на берегах «туманного Альбиона», 14 июня 1803 г. Бонапарт назначил Мармона командующим артиллерией шести военных лагерей (будущей Великой армии), с 5 февраля 1804 г. — командиром так называемого Голландского корпуса (с 30 августа 1805 г. 2-й армейский корпус Великой армии). Мармон вспоминал: «Войска быстро достигли степени обученности, которую трудно себе вообразить. Я никогда не видел французские части достигшими по боевой подготовке столь высокой степени совершенства»19.
Желая занять солдат и прославить императора и Францию, Мармон велел построить рядом с лагерем земляную пирамиду, подобную египетским20. В сентябре 1804 г., по истечении 27 дней, приказ был выполнен, и 36-метровая пирамида получила в честь создателя название «Холм Мармона» (Marmontberg). 21 октября 1804 г. прошло торжественное открытие. На каждой из четырех сторон были плиты с прославлявшими императора и подвиги французской армии надписями. На вершине холма стоял деревянный 13-метровый обелиск. После победы Наполеона при Аустерлице пирамида получила второе название — «пирамида Аустерлица». Со временем пирамида разрушилась, но в 1894 г. была отреставрирована; деревянный обелиск был заменен каменным. Это сооружение — единственное в своем роде на территории Нидерландов.
С началом Австрийской кампании (1805) Мармон выступил в поход. В его корпусе существовала железная дисциплина. Так, вольтижер 11-го линейного полка П. Робино вспоминал: «Командующий Голландской армией (имелся в виду 2-й корпус. — М. Ч.) блестяще поддерживал великолепную дисциплину, и каждый легко выполнял свой долг»21. Корпус Мармона участвовал в Ульмской операции и, преградив путь при Граце эрцгерцогу Карлу, прикрыл правый фланг сил Наполеона, благодаря чему австрийцы не успели соединиться с главными силами. Не случайно Наполеон сказал в ноябре 1805 г.: «Я не перестаю выражать знаки удовольствия Мюрату, Ланну, Даву, Сульту и Мармону»22.
После Аустерлица Наполеон отправил Мармона в Далмацию, отданную Австрией Франции по Пресбургскому миру (1805) и включенную Наполеоном в состав Итальянского королевства. С 7 июля 1806 г. генерал стал командующим Далматской армией и генерал-губернатором Далмации и должен был изгнать находившиеся там русские войска и флот под командованием вице-адмирала Д. Н. Сенявина, контролировавшие опорные пункты и, прежде всего, важный портовый город Котор.
1 августа 1807 г. Мармон вошел в Рагузу (совр. Дубровник, Хорватия), где разместил свою штаб-квартиру, а затем выступил на Котор. Однако попытки захватить порт силой окончились неудачно: в сентябре Мармону пришлось, сбросив в море под Котором свои пушки и большое количество провианта, отступить. Генерал откровенно признавался: «Начало кампании никуда не годилось»23. Победу при Кастельнуово (совр. Херцег-Нови, Черногория) (1—2 октября) каждая сторона приписала себе24, но 3-го Мармон отошел обратно к Рагузе, затем потерял несколько островов в Адриатике, и против французов вспыхнуло восстание в Далмации. Ситуация для Мармона улучшилась только с подписанием Тильзитского мира (7 июля 1807 г.), по которому Россия отдала Котор французам, и Сенявин убыл в Россию через Гибралтар25.
На подвластной ему территории Мармон реорганизовал находившиеся под его командованием воинские части, обеспечил их снаряжением, формой, амуницией, повысил боевой дух, укрепил крепости, включая и Рагузу. Силами солдат Мармон проложил 300 км дорог через горы и равнины вглубь территории, так как все основные трассы проходили только вдоль побережья. Одновременно Мармон способствовал развитию культуры, искусства и образования: поощрял строительство и развитие театров, литературных салонов, основал лицеи в Заре (совр. Задар, Хорватия), Рагузе.
В Рагузе Мармон не забывал и о собственном комфорте, обустроив местный замок по собственному вкусу, устраивая там роскошные пиры и балы. Он постоянно просил жену высылать ему деньги, причем в больших количествах. Наполеон стал подозревать Мармона в нецелевом расходовании выделяемых ему государственной казной Франции денежных средств, и генералу пришлось оправдываться, отправляя Наполеону длинные письма. В итоге виновным признали финансового чиновника, которого император отозвал в Париж. Не исключено, что Мармон проявлял необыкновенное расточительство, пытаясь показать престиж и всесилие Франции, по-видимому, в собственных глазах олицетворяя ее и себя. Удивительно другое: во время финансового скандала и упреков в чрезмерных расходах император 15 апреля 1808 г. возвел друга в сан герцога Рагузского (патент на титул был получен через пару месяцев, 28 июня). Мармон стал шестым герцогом среди всех 16 герцогов-маршалов и, как потом оказалось, первым среди будущих маршалов.
В 1809 г. Австрия развязала очередные военные действия против Франции. Наполеон, срочно прибывший из Испании на новый театр военных действий, призвал к себе все силы, в том числе Мармона из Далмации. Движение Мармона на усиление главных сил встретило сопротивление, и ему приходилось продвигаться с боями. 28 июня Наполеон в своей излюбленно резкой манере заявил герцогу Рагузскому: «Под вашим командованием 10 тыс. человек, а вы не можете заставить их повиноваться себе!... Что же вы будете делать, когда вам придется руководить 120 тыс. человек?!»26 Однако Наполеон проявил чрезмерную суровость: в действительности Мармон, «побеждая на пути природу и многочисленного неприятеля», привел войска к Ваграму с минимальными потерями27.
Во время сражения при Ваграме корпус Мармона находился во второй линии. Когда корпус Н.-Ш. Удино ринулся в атаку, Мармон обратился к Наполеону за дальнейшими распоряжениями, на что император ответствовал: «Поскольку я не могу быть везде одновременно, предоставляю вам право действовать по вашему же усмотрению»28. В результате Мармон не двинулся с места, и Наполеон бросил злую реплику в адрес герцога Рагузского: «Мармон, вы маневрировали, как устрица», что привело Мармона в жуткое отчаяние29. Во время преследования австрийцев из-под Ваграма Мармон, находясь в авангарде армии, по собственной инициативе вступил утром 10 июля при Цнайме (совр. Зноймо, Чехия) в неравную и ожесточенную борьбу с эрцгерцогом Карлом и удержался на занимаемых позициях до подхода утром следующего дня маршала А. Массена. Французы готовились к продолжению боевых действий, но Карл предложил перемирие, и в 2 часа ночи 12 июля Наполеон согласился.
Победоносное окончание кампании Наполеон отметил вручением трех маршальских жезлов в тот же день, 12 июля 1809 г., — Э.-Ж.-Ж.-А. Макдональду, Мармону и Удино. Таким образом, Мармон и Даву оказались самыми молодыми наполеоновскими генералами, ставшими маршалами в 34 года, но таланты Даву, безусловно, неоспоримы.
Наполеон пытался обставить вручение жезла как сюрприз, но герцог Рагузский принял адъютанта начштаба «Германской армии» маршала Л.-А. Бертье со столь важным известием очень холодно, получив жезл как должное и не будучи благодарным кому-либо: «Да, я был доволен, но не вне себя от восторга»30.
Традиционно факт вручения Мармону маршальского жезла объяснялся двумя факторами: во-первых, дружбой с императором, поскольку не случайно в армии говорили, что именно дружба выбрала Мармона маршалом31; во-вторых, Наполеон, достигший победы с небывалым трудом, был щедр на награды. Однако один из биографов маршала выдвинул любопытную версию — после смерти тестя Мармон стал, посредством жены, совладельцем огромнейшего, как минимум, во Франции банковского капитала, и император пытался заплатить Мармону некий выкуп за развод в виде назначения титула герцога Рагузского (17 февраля 1808 г. умер Перрего, а 15 апреля Мармон получил герцогский титул) и производства в маршалы, чтобы самому жениться на мадам Мармон32. (Как известно, в декабре 1809 г. последовал официальный развод Наполеона с Жозефиной, а в марте 1810 г. свадьба с Марией-Луизой).
После завершения кампании Наполеон отправил маршала обратно в Далмацию, но в новом качестве: 8 октября 1809 г. император назначил герцога Рагузского генерал-губернатором (первым) Иллирийских провинций (автономной области в составе Первой империи), отданных Австрией Франции по условиям Шёнбруннского мира (1809). Перед Мармоном Наполеон ставил очень сложную задачу — сделать провинции фактически частью Франции, подчинить их население французскому императору, обеспечить его полную лояльность и сделать его источником поступления в наполеоновские войска живой силы. Фактически Мармон превращался в Иллирийских провинциях в некоронованного «короля Иллирии», «Мармона I». Маршал прекрасно понимал преимущества своего положения: «Если сказать одним словом, без преувеличения, я был настоящим вице-королем с неограниченными полномочиями»33.
Первоначально Мармон решил вопросы территориальной безопасности на границе с Османской империей. Убедившись в отсутствии желаний турок уладить приграничные конфликты дипломатическим путем, Мармон приступил к радикальным мерам: в ответ на их нападения он с отрядом хорватов вторгся на турецкую территорию, разгромил попавшиеся ему отряды, взял трофеи, разорил и сжег в отместку пару селений, брошенных населением. Маршал нагнал столько страху на турок, что, по его словам, они пугали его именем детей34. Укрепив внешние границы, Мармон навел порядок внутри Иллирии, действуя против многочисленных банд и недовольных французами крестьян, причем не только с помощью военных операций: он, например, ставил солдат на постой в дома, где жили сообщники смутьянов или разбойников. Через короткий срок в Иллирии воцарилось, хотя и относительное, но спокойствие.
В рамках строительства нового, буржуазного общества Мармон частично отменил феодальные привилегии, ввел Кодекс Наполеона, гражданский брак вместо церковного, предоставил всем гражданам равные права перед законом, подчинил местные суды французским судебным институтам, хотя большинство французских законов не применялось в Иллирии, и иллирийцы не имели французского подданства35.
Мармон прокладывал новые дороги, строил мосты, укреплял таможенную службу, открывал биржи, основал почту, упорядочил налоговые сборы, развивал экономику. Для пополнения французской армии ввел обязательную воинскую повинность, провел реформы для хорватских частей, вызвавшие широкую поддержку среди хорватских офицеров36.
В Иллирии возникли даже масонские ложи, но вряд ли благодаря Мармону, ибо вместе с Бертье, Ж.-Б. Журданом и Л. Гувион Сен-Сиром его принадлежность к масонству осталась невыясненной37. Существует предание, что в 1810 г. именно Мармон посадил на территории будущей Словении первые липы, ставшие ее символом.
С 4 июля 1810 г. генерал-губернатор реорганизовал систему учебных заведений, ввел преподавание на сербскохорватском (его называли иллирийским) языке в начальной школе. Политика Мармона в поощрении местных языков создала предпосылки для возникновения и расцвета в 1830—1840-е гг. иллиризма. В правление «Мармона I» выходила официальная газета «Официальный телеграф» на французском и сербскохорватском языках; началась подготовка к изданию франко-сербскохорватского словаря, вышедшего в 1812 году. С другой стороны, в лицеях в крупных городах обучение велось на итальянском языке, слабую конкуренцию которому составлял французский.
Как всегда, Мармон не забывал и о себе: в столице Иллирии Лайбахе (совр. Любляна, Словения) процветал маршальский двор, при котором работала сотня слуг с добрым десятком поваров; для выездов Мармона содержались конюшни с сотней лошадей, а для охоты наготове были своры собак.
Именно во время правления Мармона в Иллирии он получил очень неблагозвучное прозвище «Monsieur de Culfier» («Господин Гордозадый»). Когда Мармона посетил губернатор Триеста генерал граф Л.-М.-Ж.-А. Нарбонн-Лара, внебрачный сын Людовика XV, Мармон принял его стоя, на что граф величественно заметил: «Господин маршал, я потерял привычку беседовать стоя, и могу не расслышать ваши инструкции...»38.
Сам Мармон вспоминал: «Моя служба заканчивалась не позднее трех часов пополудни. Решения приняты, документы подписаны, и с этого времени до вечера я предавался прогулкам, охоте, празднествам и всевозможным удовольствиям... Все дела по Иллирии я решал исключительно с одним министром — министром финансов, по военным вопросам французских войск — с военным министром»39. Налогового бремени и рекрутских наборов не стало меньше (в 1811 г. в Хорватии вспыхнуло восстание против наборов в армию), Континентальная блокада привела к упадку торговли и промышленности. Из-за нехватки денег закрывались многочисленные школы. Мармону так и не удалось найти компромисс на межэтническом уровне, ибо в Иллирии проживали несколько разных народов, и на межконфессиональном, ибо представители власти принадлежали к католикам, стремившимся ущемить православные народы. В целом реформы Мармона оказались выгодны только небольшой группе населения. К тому же австрийцы вели в Иллирии, бывших своих землях, успешную антифранцузскую пропаганду40. Таким образом, «правление» Мармона для упрочения престижа и влияния Франции в Иллирии оказалось неудачным. Возможно, причины отправки Наполеоном Мармона в Испанию как раз и крылись в неспособности маршала справиться с иллирийскими проблемами. Однако вина в неудачах должна лежать не только на герцоге Рагузском, но и на политике неопределенности статуса Иллирии в частности.
С 9 апреля 1811 г. Мармон был назначен командиром 6-го армейского корпуса Португальской армии вместо Нея, а месяц спустя, 7 мая, маршал заменил Массену на посту командующего Португальской армией, находившейся в тяжелом положении: не хватало ни боеприпасов, ни формы, ни провианта, ни денег. Мармон приступил к реорганизации армии, одновременно пытаясь и здесь обустроить быт войск, но ввиду отсутствия денег, по сравнению с пребыванием в Иллирии, достиг меньших успехов, хотя, например, ввел среди своих войск ручные мельницы, позволявшие солдатам эффективно выпекать хлеб в полевых условиях41.
Герцог Рагузский не изменил себе: в Валладолиде он превратил собственную штаб-квартиру в настоящий королевский двор, стоивший огромных денег, на которые, по словам очевидца, генерала П.-Ш.-Ф.-А,-А.-Д. Тьебо, можно было содержать кавалерийский полк. Ужины, балы, обеды следовали друг за другом без перерыва. На них прислуживали двести лакеев, состоявших под управлением дворецких и трех интендантов42. Подобные затраты не входили в бюджет армии, и солдаты прозвали маршала «король Мармон». Наполеон часто жаловался, что его «лейтенанты» потеряли привычку к простоте, подобавшей генералам на войне. Быстрота маршей в героическую эпоху революционных войн оказалась не более чем воспоминаниями.
По прибытии на новый театр военных действий Мармон объединился с герцогом Далматским Сультом, и маршалы подступили к Бадахосу, окруженному А. Веллингтоном, поспешившим 18 июня 1811 г. отступить. Город был спасен. Однако дальнейшее взаимодействие между французскими командующими приостановилось. Умелые действия Веллингтона по разъединению французских группировок привели к изоляции Мармона от трех армий: Сульта, короля Испании Жозефа и Л.-Г. Сюше. 22 июля 1812 г. произошло сражение Мармона при Арапилах (или при Саламанке) с англо-испано-португальским войском Веллингтона.
Маршал допустил ряд непростительных ошибок. После того, как он ввел в атаку две дивизии, оказавшиеся изолированными от главных сил, во французской передовой линии образовалась брешь примерно в пару километров, в которую Веллингтон незамедлительно бросил войска. Это и решило исход сражения. Веллингтон нанес серьезное поражение французам43. Мармон попытался переломить ход сражения, но получил тяжелое ранение и не смог больше руководить боем. Авторы известного коллективного военно-исторического труда о республиканских и наполеоновских войнах Франции едко заметили, что ранение маршала спасло французов от худшего поражения, поскольку его преемником стал генерал Б. Клозель, умело вывевший войска из-под удара союзников44. Раненого Мармона отправили в Бургос, затем в Байонну. Он выжил во многом из-за бережного к нему отношения со стороны его свиты. Маршал вспоминал: «Ни одна сиделка в мире не проявляла столько забот при уходе за юной роженицей, как за мной мои ветераны»45.
При Арапилах французы потерпели первое крупное поражение на полуострове. Проигрыш Мармона серьезно повлиял на расстановку сил на полуострове: французы понесли серьезные потери в живой силе (25%); потеряли Южную Испанию; Сульт снял осаду Кадиса, и Веллингтон вступил в Мадрид. Однако силы французов еще были велики. Мармону Арапилы принесли одни несчастья, так как битва стала первым крупным сражением, в котором он участвовал в качестве маршала.
Не залечив ранение, с правой рукой на перевязи Мармон 12 марта 1813 г. возглавил 6-й армейский корпус. Герцог Рагузский участвовал во всех крупнейших сражениях: при Лютцене, где чуть было не погиб вечером 2 мая во время паники среди чинов 37-го полка легкой пехоты, спровоцированной атакой прусских гусар, Бауцене, Дрездене и Лейпциге, где в течение двух суток оборонял позиции, и где под ним убили четырех лошадей, а ему оторвало картечной пулей два пальца на левой руке: большой и указательный. Во время Плейсвицкого перемирия Мармон, как в Иллирии, предался развлечениям, в частности, охоте. Как вспоминал очевидец, в окрестностях Бунцлау, где находилась штаб-квартира 6-го корпуса, «эти охоты проводились с таким размахом, какого нигде не наблюдалось во Франции»46.
Во главе того же 6-го корпуса Мармон, страдая от испанских и германских ранений, принял активное участие во Французской (Шампанской) кампании 1814 г.: при Бриенне, Ла Ротьере, Шампобере, Монмирайле, Вошане. В ночном сражении при Лаоне (с 9 на 10 марта) герцог Рагузский проявил полную неосмотрительность, «безответственное поведение»47, граничившее с некомпетентностью: не побеспокоившись о войсках, маршал удалился на ночлег в один из замков, в нескольких километрах от места сражения. В итоге его корпус, подвергшийся ночной атаке пруссаков, только благодаря счастливой случайности остался существовать как боевая единица. 11 марта Наполеон высказал суровое мнение о военных талантах маршала: «Герцог Рагузский вел себя как последний су-лейтенант»48. Правда, Мармон несколько реабилитировал себя в одной из последних блестящих побед императора — при Реймсе (13 марта), освобождение которого в своих мемуарах достаточно метко назвал «последней улыбкой фортуны»49.
Вместе с командиром Сводного армейского корпуса Императорской гвардии маршалом Э.-А.-К. Мортье Мармон проиграл очередное сражение, при Фер-Шампенуазе, и отступил к столице. Вечером 29 марта маршалы прибыли в Париж и вместе с Кларком, признавая бессмысленность борьбы за столицу, приняли решение бороться во имя спасения чести армии. В течение всего 30 марта Мармон достойно и энергично сопротивлялся атакам союзных войск, но силы оказались слишком неравными. Командир одной из бригад 6-го корпуса генерал П. Пельпор вспоминал о действиях маршала: «Какое великолепное зрелище! Маршал Франции и два генерала с тремя сотнями конскриптов сражаются за столицу великой Империи на улицах Бельвиля (пригород Парижа. — М. Ч.)... Этот последний бой украсил всю Французскую кампанию и достойно завершил ее»50.
Приблизительно около 13 час. 30 мин. Мармон получил распоряжение Генерального наместника империи Жозефа Бонапарта, разрешавшее ему вступить в переговоры с союзниками о прекращении огня (четкая цель переговоров не указывалась), но Мармон продолжал оказывать неприятелю упорное сопротивление и воспользовался предоставленным ему Жозефом правом только в 15 час. 30 мин., отправив к союзникам парламентеров с предложением заключить временное прекращение огня.
Переговоры об условиях вывода французских войск из столицы и ее судьбе проходили в парижском особняке Мармона Паради-Пуассоньер в сложной обстановке. Союзников представляла делегация во главе с российским статс-секретарем К. В. Нессельроде, французскую сторону — маршалы Мармон и Мортье, который через некоторое время заявил об отказе их продолжать; в итоге Мармон остался один. Около 2 час. ночи 31 марта герцог Рагузский фактически подписал капитуляцию Парижа, превратившись в могильщика Первой империи, хотя, судя по воспоминаниям министра иностранных дел генерал А.-О.-Л. де Коленкура, император обвинял в сдаче столицы не Мармона, а Жозефа51. В ночь с 30 марта на 1 апреля Мармон встретился с Наполеоном в Фонтенбло и лично рассказал ему об обстоятельствах сражения и ухода войск из Парижа, получив, по словам маршала, похвалу из уст императора52. Встреча оказалась последней.
В 1814 г. Мармон, как и все другие маршалы, больше не верил в победу Наполеона и его гений. По мнению автора биографического очерка о маршале солидного многотомного сборника «Славные деяния кавалеров ордена Почетного легиона», можно было сомневаться в искренности и порядочности поступков Мармона. Маршалу иногда даже приписывали чистейшие выдумки, которые легко опровергались даже его критиками53. Мармон допускал много просчетов в сражениях и кампаниях, вызывая справедливую критику в свой адрес со стороны императора. 4 марта император сообщал военному министру герцогу Фельтрскому генералу А.-Ж.-Г. Кларку: «Вы мне прислали письма Мармона. Чрезмерное тщеславие маршала сквозит в них; он всегда непризнан окружающими: он всегда все сделал и все предусмотрел. Он снедаем чувством досады, что со своими великими талантами никак не может избавиться от невезения»54. Вместе с тем сам Наполеон допускал множество просчетов, не говоря уже о других маршалах, хотя из них только Мармон чуть было не потерял весь корпус по совершенной глупости.
Как известно, Мармон стал ответственным лицом и за отречение императора. Участие герцога Рагузского в событиях, завершивших историю Первой империи, бесспорно. Но был или нет Мармон в апрельские дни 1814 г. предателем? Событиям апрельских дней его главнейшие участники отводили большое место в своих воспоминаниях55.
К 1 апреля Наполеон располагал под Парижем 60 тыс. чел, из них 12 тыс. — 6-го корпуса, против 140—145 тыс. союзников. Ожидая подкреплений, Наполеон был полон решимости дать сражение союзникам. По наполеоновской диспозиции, 1 апреля корпус Мармона закрепился у селения Эссон (совр. Корбейль-Эссон). Однако к концу 3 апреля Наполеон натолкнулся на нежелание продолжать борьбу со стороны генералитета в лице маршалов Бертье, Лефевра, М. Нея, Удино и Макдональда, и был вынужден принять решение об отречении в пользу сына при регентстве императрицы Марии-Луизы. Для переговоров с союзниками Наполеон назначил делегацию в составе Нея и Макдональда, предоставив Мармону, при его желании, возможность войти в состав делегации. В 17 час. 4 апреля делегация прибыла в Эссон.
Тем временем, вечером 30 марта, то есть еще до официального подписания капитуляции Парижа, к Мармону прибыл Ш.-М. де Талейран-Перигор (с 1 апреля глава временного правительства), пытавшийся заставить маршала отказаться от идеи воевать за императора. Мармон, по его собственным словам, во всем отказал Талейрану.
Около полудня 3 апреля к Мармону обратился эмиссар Талейрана с постановлением Сената от 2 апреля, объявившим императора, его семью и всех его потомков лишенными престола и освободившим всех гражданских и военных чинов от присяги Наполеону. Утром 4 апреля эмиссар, получив устное согласие Мармона на сотрудничество с временным правительством, убыл обратно в Париж. (Подобного рода миссии были отправлены Талейраном не только Мармону.)
Вечером 3 апреля, или утром 4 апреля, Мармон вступил в переписку с командующим Богемской армией К. Ф. Шварценбергом и сообщил ему о готовности перейти со всеми своими войсками на сторону временного правительства: «Сентаский декрет освободил армию и народ от присяги императору... Я готов оставить с моими войсками императора Наполеона»56. Таким образом, на фоне постановления Сената от 2 апреля, втайне от Наполеона, Мармон согласился по собственной инициативе на контакт с союзниками и французским временным правительством во главе с Талейраном.
По прибытии к концу дня 4 апреля в Эссон, Коленкур, Макдональд и Ней встретились с Мармоном и, отправив Шварценбергу просьбу о разрешении прибыть в Париж для переговоров, стали ждать ответа. В ходе беседы уполномоченных Наполеона с Мармоном последний получил сведения о цели поездки делегации. Мармон, по его словам, попросил их взять его в Париж с целью, как он сам утверждал, уведомить Шварценберга о прекращении с ним всяких отношений. Нельзя не заметить, с одной стороны, что ни один из уполномоченных не решился известить Наполеона о действиях Мармона, заключавшихся в налаживании переписки с неприятелем, не говоря уже об отсутствии с их стороны решения об аресте Мармона, выглядевшего бы логическим шагом. С другой стороны, неизвестно, что конкретно рассказал Мармон Коленкуру, Макдональду и Нею. Скорее всего, Мармон не посвятил уполномоченных во все детали взаимоотношений с союзниками.
Оставив корпус до своего возвращения под командованием Ж. Суама как самого старшего из дивизионных генералов, Мармон приказал не двигаться с места без его разрешения. Если Мармон по-прежнему не оставлял мысли о спасении Франции, как он всегда утверждал, его отъезд в Париж можно объяснить одним из ходов в сложной игре, заключавшейся в обеспечении алиби за предстоявший переход его корпуса на сторону союзников.
Пока трое уполномоченных находились в Париже, вечером 4 апреля в штаб-квартиру 6-го корпуса пришел приказ от Бертье Мармону прибыть в 22 часа этого дня в Фонтенбло. В отсутствии Мармона приказ получил Суам. Суам, по официальной версии, решил, что Наполеон получил сведения о вступлении Мармона в переговоры со Шварценбергом и об участии в этом заговоре части генералов корпуса, и во избежание наказания, то есть расстрела, собрал дивизионных командиров, высказал им свои опасения и приказал, в нарушение инструкций (по крайней мере, широко известных) Мармона, увести войска в распоряжение временного правительства. Вместе с тем, непонятно, как Суам заставил передовые посты союзников поверить в то, что они переходят на их сторону, а не пытаются, применив военную хитрость, напасть на них.
Утром 5 апреля, после первой аудиенции с Александром I, когда уполномоченные завтракали в парижском особняке Нея, к ним вошел Мармон и сообщил о переходе 6-го корпуса на сторону союзников, о чем ему только что сообщил его адъютант полковник Ш.-Н. Фавье, покинувший корпус. Однако представляется несколько непонятным, как Фавье удалось достаточно быстро найти своего маршала, не имея никаких надлежавших документов, и в городе, контролируемом союзниками.
После перехода 6-го корпуса на сторону союзников и нежелания маршалов продолжать борьбу Наполеону ничего не оставалось делать, как в сложившихся условиях подписать полное отречение. Безусловно, именно уход 6-го корпуса с позиций сыграл решающую роль при подписании отречения и подверг опасности войска Наполеона ввиду предполагаемой битвы. Однако роль Мармона в этом переходе на сегодняшний день не совсем ясна. Документально подтвержденным и бесспорным можно считать, во-первых, факт вступления Мармона в тайные сношения со Шварценбергом и взятия на себя определенных обязательств по переходу 6-го корпуса на сторону союзников и, во-вторых, наличие желания разорвать эти отношения.
Изучая действия Мармона во время «эссонского дела», нельзя не прийти к двум выводам: во-первых, учитывая сильную диспропорцию в живой силе в пользу союзников, верность Мармона Наполеону вряд ли спасла бы императора; во-вторых, совершенно очевидно, что, с точки зрения этики, действия Мармона можно квалифицировать как предательство и измену, поскольку Наполеон рассматривал его как своего старинного товарища. Одним из самых сложных вопросов остается проблема, связанная с законностью тайных переговоров Мармона со Шварценбергом, ибо Сенат освободил всех гражданских и военных чинов от присяги Наполеону. В подобных государственных кризисах должностным лицам всегда тяжело разобраться, на чьей стороне закон и кому следует подчиняться. Не случайно Мармон в мемуарах уделил много места оправданию своего поступка как дела служения Франции, но не Наполеону, убеждая всех, что вступил в переговоры со Шварценбергом только во избежание гражданской войны: «Мои действия имели целью спасение моей страны...»57. Очевидец событий, каноник В. Шастене говорила: «Я отдаю должное чистоте помыслов герцога Рагузского и не желаю распространять неблагодарные слухи, связанные с его именем. Он прошел путь от искренности первых отношений к Бонапарту до неблагодарности и предательства одновременно Наполеону, несмотря на то, что был обязан всем именно вниманию к своей персоне со стороны императора. Лично я считаю, что он оказал большую услугу государству, которую он осуществил с самыми искренними намерениями»58.
В глазах французского (и не только) общества Мармон стал предателем. Не случайно французский язык обогатился во время 1-й Реставрации глаголом «raguser» (не только как синоним глагола «предавать», но и «ошибаться») и существительным «ragusade» (как синоним существительного «предательство», «ошибка»), произведенными от титула Мармона, герцога Рагузского (de Raguse). Слова просуществовали до 1830—1848 гг.59, и в современном французском языке не употребляются. Мармон получил также и другое прозвище, новый вариант слова «предатель», менее известное, — «Гаузар» («Geusar», анаграмма слова «Рагуза» — «Raguse»).
В 1816 г., на о. Св. Елена Наполеон сурово высказался о Мармоне сотоварищу по изгнанию Э. Лас-Казу: «Он был самым посредственным из всех командующих... Выращенный в моем лагере, вскормленный в моем доме, женившийся благодаря мне, пресыщенный почестями и богатством, он стал одним из самых известных людей во Франции, по крайней мере, одним из самых воспитанных и достойных. Его амбиции дали ему повод мечтать о большем, чем он мог иметь. Он забыл, под чьим знаменем добился всех чинов и титулов, под чьей крышей провел молодые годы. Он забыл, что обязан всеми почестями престижу национальной кокарды, которую втоптал в грязь для того, чтобы стать ровней с предателями, против которых он сражался в течение 25 лет! Вот участь монархов: они рождают неблагодарных людей...»60. Тому же Лас-Казу в том же году он сказал: «Я был предан Мармоном, которого мог называть моим сыном, моим дитя, моим творением»61.
Первый секретарь императора Ж.-Ф. Фэн вспоминал пророческие слова императора о герцоге Рагузском: «Неблагодарный! Он будет более несчастлив, чем я!»62. На Св. Елене личный врач Наполеона Б. Э. О’Меара запротоколировал проклятие поверженного императора: «Мармон останется пугалом для потомства. Пока будет существовать Франция, при имени Мармон люди будут вздрагивать от ужаса. Он чувствует это и, без сомнения, теперь превратился в самого жалкого человека, который только может существовать на свете. Он никогда не простит сам себе этого поступка (речь шла об «эссонском деле». — М. Ч.) и кончит свою жизнь как Иуда»63. Отзывы Наполеона о действиях Суама неизвестны.
Придя к власти, 4 июня 1814 г. Людовик XVIII возвел герцога Рагузского в сан пэра Франции и в должность капитана 6-й роты Королевских телохранителей. Герцог Рагузский, не желая, чтобы окружавшие думали, будто он требовал цену за «эссонское дело», старался держаться в стороне от общественно-политической жизни. Тем не менее, и роялисты, и бонапартисты ненавидели Мармона и называли его роту «ротой Иуды»64. Попытка маршала придать себе значимость в глазах короля с выдуманным заговором против его величества 30 ноября 1814 г. окончилась для Мармона неудачно: никаких фактов заговора не нашли, и никто не поверил маршалу. Назначение 3 декабря военным министром Сульта уязвило Мармона, который еще больше возненавидел герцога Далматского, которого укорял в неоказании ему поддержки накануне Арапил.
Высадка Наполеона в заливе Жуан 1 марта 1815 г. не обрадовала Мармона. Он уверенно, в отличие, например, от Лефевра, занял сторону короля. 16 марта король созвал совет для выработки планов дальнейших действий, где маршал предложил королю укрыться в замке Тюильри с 3 тыс. человек и припасами на два месяца, чтобы поставить «узурпатора» в трагическую или смешную ситуацию. В ночь с 19 на 20 марта Людовик XVIII оставил Париж65. Вместе с ним в Гент уехал и Мармон в качестве капитана роты Телохранителей, остановившись в местном отеле «Англия». Проехавший 23 апреля через Гент английский лейтенант 18-го гусарского полка Вудберри рассказывал: «Мы проехали мимо королевского дворца и салютовали несчастному королю Людовику XVIII, показавшемуся в окне вместе с герцогом Фельтрским и Рагузским, двумя большими канальями»66. Однако то ли вследствие желания короля, то ли по собственному почину, маршал перебрался из Гента в Брюссель, затем на лечебные воды в Экс-ля-Шапель.
Мармон не ошибся в чувствах Наполеона по отношению к своей персоне: по прибытии в Париж Наполеон обвинил герцога Рагузского (и П.-Ф.-Ш. Ожеро) в предательстве и провел реорганизацию генералитета, в частности, вычеркнул 10 апреля из списка маршалов 40-летнего герцога Рагузского (вместе с Ожеро, К.-Д. Периньоном, Виктором и Бертье).
После повторного прихода к власти Людовика XVIII Мармон удостоился высокой чести стать одним из четырех генерал-инспекторов Королевской гвардии (3 августа 1815 г.), был подтвержден в сане пэра Франции (31 августа 1817 г.) и, желая остаться в фаворе, вместе с Виктором голосовал за смерть Нею. С другой стороны, по некоторым данным, он пытался заступаться за него, как и за братьев-генералов Фоше, начальника почты А.-М.-Ш. Лавалета, но, как известно, первые трое были расстреляны, а последнему чудом удалось сбежать из тюрьмы, и не благодаря Мармону. Тем не менее, победить неприязнь к себе со стороны общественности маршал так и не смог. Король относился к нему скорее настороженно: хотя 29 августа 1821 г. Людовик XVIII доверил Мармону командование 1-м военным округом (Парижем), но отказался задействовать его в 1823 г. в Испанской экспедиции, отправив на полуостров Удино и Б.-А. Жанно де Моисея. Вместе с тем, Мармон стал единственным из всех десяти живших маршалов (исключая Ж.-Б.-Ж. Бернадота, короля Швеции и Норвегии Карла-Юхана XIV), удостоенных чести присутствовать 25 октября 1824 г. на похоронной церемонии Людовика XVIII.
Понимая собственную непопулярность при дворе, герцог Рагузский много времени проводил в своих землях в Шатильоне, где, повинуясь организаторской страсти, построил пивоваренный, уксусный, сахарорафинадный и металлургический заводы, завод по производству черепицы, а также провел любопытный опыт. Современники с интересом следили за усилиями герцога Рагузского. Так, влиятельная дама мадам де Буань рассказала историю о баранах с двумя шкурами: «Однажды я посетила столь хрестоматийно известное учреждение — четырехэтажную овчарню, которой маршал страшно гордился. Всю предыдущую зиму он нам рассказывал об одетых баранах, которым надлежало стать источником его огромного богатства... Я нашла бедных животных, одетых в шкуры других баранов, уже порядком истрепавшиеся. Животные страдали от жары и, кроме того, имели самый неописуемый гротескный внешний вид, который можно было вообразить67.
Расчет маршала состоял в следующем. Сюртук стоил 4 франка и носился в течение 18 месяцев. Шерсть должна была продаваться не менее 6—7 франков и, находясь под верхней шкурой, быть превосходного качества, а баранам не надлежало подвергаться никаким болезням. Книги управляющего говорили о другом. Сюртук стоил 7 франков, сохранялся только один год (несмотря на починку, вместе с которой его стоимость возрастала до 9 франков), шерсть продавалась не более чем на 40 су дешевле, чем шерсть обыкновенных животных. Болели же бараны, по крайней мере, как всегда, но более заразными болезнями»68. После пяти-шести лет пожар довершил крах предприятия стоимостью 700 тыс. франков, и маршалу пришлось настойчиво просить правительство о миссии в России, дабы восстановить собственное благосостояние, ибо Мармон привык жить на широкую ногу.
Париж отобрал Мармона для участия в церемониале коронации российского императора Николая I (3 сентября 1826 г.) в качестве чрезвычайного представителя Французского королевства. По словам маршала, в Россию должны были послать, с одной стороны, представителя генералитета, «имевшего прославленное имя и олицетворявшего бы наше славное боевое прошлое», с другой — «светского льва. Для исполнения этой двойной миссии король решил выбрать именно меня как самого достойного из всех претендентов». Мармон не скрывал восхищения возложенным на него поручением: «Эта миссия была одной из самых приятных в моей жизни»69. На миссию, как любил Мармон, государство не жалело средств: по слухам, король выделил либо один, либо два миллиона франков. Маршала сопровождала свита из трех генералов и 12 офицеров; личным секретарем Мармона был поэт Ж.-Ф. Ансело. Офицер Генерального штаба кн. Н. С. Голицын, участвовавший в организации коронационных торжеств в Москве, свидетельствовал: «Вообще нужно сказать, что военный штаб маршала Мармонта, состоявший из отборных генералов, штаб- и обер-офицеров французской армии из лучших французских фамилий, был подлинно блистательный... а сам Мармонт, сподвижник Наполеона I, был замечательною военно-историческою личностью»70. Во время пребывания в Москве Мармон дал бал, вызвавший всеобщее восхищение. На нем присутствовал сам российский император71. На обратном пути Мармон посетил поле Бородинского сражения (в 14-летнюю годовщину), которое изучал в течение одного дня, затем — Смоленск и берега реки Березины.
В самом конце правления Карла X Мармон чуть было не возглавил экспедицию против Алжира, ставшей точкой отсчета для завоевания страны, растянувшегося на несколько десятилетий. Мармон участвовал с генералом Бонапартом в Египетской экспедиции и имел опыт командования большими людскими массами. Он мечтал о должности главнокомандующего: «командовать экспедицией против города Алжира было моей заветной мечтой»72. С легкой руки военного министра генерала Л.-О. Бурмона герцог Рагузский уже видел себя «Мармоном Африканским»73, но Бурмон, использовав маршала как политический таран для организации экспедиции в Алжир, проявил характерную для него политическую ловкость, и 11 апреля 1830 г., благодаря поддержке дофина, герцога Ангулемского, сына Карла X, сам назначил себя на столь желанный пост, сохранив функции военного министра. Естественно, маршал затаил на Бурмона глубокую обиду.
Однако Мармону все-таки удалось вписать свое имя в историю постнаполеоновской Франции. В июле 1830 г. в Париже вспыхнула революция. Поскольку на тот период Королевской гвардией командовал именно он (каждый из четырех генерал-инспекторов гвардии командовал ею по три месяца каждый год), 27 июля король поставил во главе войск, находившихся в Париже, именно герцога Рагузского. На следующий день маршалу удалось разогнать бунтовщиков, но, командуя малочисленными, полуголодными и плохо вооруженными войсками, герцог Рагузский не смог сломить сопротивление парижан.
Он пытался всеми силами остаться верным престолу, но ему не хватало твердости духа. Так, 28 июля он принял группу вождей парламентской оппозиции во главе с П. Казимиром Перье с просьбой об отмене вызвавших бурное недовольство парижан королевских ордонансов о роспуске Палаты депутатов и сокращении числа избирателей. Под давлением депутатов Мармон написал королю требуемый документ, но король ответил молчанием. Через два дня, 30 июля, маршал совершил политический просчет: без ведома дофина, но с понятной целью воодушевления изнемогавших солдат, маршал обратился к ним с воззванием об отмене ордонансов и о необходимости плотнее сплотиться вокруг трона для его спасения. Дофин, потрясенный выходкой герцога Рагузского, нарушившего субординацию, и не желавший ничего слышать об отмене ордонансов, устроил маршалу бурную сцену: «Вы что, хотите сделать с нами то же самое, как и с тем, другим?!» (герцог намекал на императора Наполеона и «эссонское дело»). По приказу дофина маршала арестовали, но через час, после вмешательства короля отпустили74.
Больше всего герцог Рагузский был подавлен фактом борьбы против собственного народа, парализован сознанием собственной непопулярности и боязнью показаться власть предержащим неверным, хотя некоторые очевидцы свидетельствовали о хладнокровии маршала. Как метко сказал Шатобриан, на Мармона давила фатальная тяжесть его имени75. 6 августа 1830 г. маршал оценивал собственное положение в письме к некоей даме: «Видели ли вы когда-либо что-нибудь подобное: сражаться против своих граждан вопреки своей воле; причинять им зло и, наконец, уступить... И еще это несправедливое мнение, которое воцарилось по отношению ко мне! Но моя совесть чиста»76.
После отречения Карла X, состоявшегося 2 августа, Мармон отправился вместе с бывшим королем в ссылку. 16 августа на борту двух кораблей (принадлежавших Жозефу Бонапарту) Мармон вместе с королем убыл из Шербурга в Портсмут. Через два дня Карл вручил маршалу, по его просьбе, во избежание возможных кривотолков по поводу его действий во время революции, некое благодарственное письмо с выражением признательности за верную службу его величеству, а также шпагу, которую маршал впоследствии передал родному городу.
Из Портсмута Мармон уехал в Вену, в которую прибыл 18 ноября. Здесь 25 января 1831 г. по желанию Мармона и при посредничестве министра иностранных дел Австрии К. фон Меттерниха, на большом балу, данном послом Великобритании, произошла первая встреча маршала с герцогом Рейхсштадтским, сыном Наполеона I Бонапарта, «Орленком». «Господин маршал, для меня огромное счастье познакомиться с вами, одним из самых старинных товарищей моего отца»77, — приветствовал он герцога Рагузского. В ходе получасовой беседы герцог согласился на постоянные встречи с маршалом для изучения теории военного искусства. Всего состоялось 17 встреч при участии представителей ближайшего окружения герцога: с 28 января по 15 апреля, два-три раза в неделю, с 11 час. утра до 13 час. 30 мин., в редких случаях до 14 часов. Встречи прекратились по просьбе герцога. Герцог, судя по всему, противоречиво относился к Мармону. Так, однажды он заявил в адрес маршала: «Если судьбе будет угодно возвести меня на трон, я его уничтожу». С другой стороны, остался и нейтральный отзыв: «Мармон не злой, он просто жутко несчастливый человек»78. Мистика или нет, но герцог умер во время пребывания Мармона в Вене, 22 июля 1832 г., в 20-летнюю годовщину, день в день, сражения при Арапилах.
Во время пребывания в австрийской столице 5 марта 1831 г. Мармон по собственной воле оформил во Франции бессрочный отпуск, но впоследствии Военное министерство, возглавляемое Сультом, воспользовавшись заявлением герцога Рагузского и хитросплетением законов, не предоставило маршалу возможности вернуться во Францию и лишило его денежного содержания. Изгнанника взял под свое крыло австрийский император Франц II, выдав ему пенсию и паспорт. Именно с этим паспортом и этими деньгами Мармон 22 апреля 1834 г. отправился в путешествие по Европе, Ближнему Востоку и Африке. Он посетил Венгрию, Трансильванию, южную Россию, Турцию, Сирию, Ливан, Палестину, а также Египет, где он последний раз находился вместе с генералом Бонапартом во время Египетской экспедиции. Хедив принял его в каирском дворце, где жил Бонапарт. В том же 1834 г. Мармон прибыл в Рим, где отметил свое 60-летие. В 1836 г. он находился в Вене, где узнал не только об открытии Триумфальной арки, но и о том, что его имя было высечено на ее южной стороне. Тем не менее, герцог Рагузский не решился вернуться во Францию и отправился в новое путешествие: он посетил Прагу, Тешен, Карлсбад, Дрезден, Будапешт, Флоренцию, где узнал о перезахоронении останков Наполеона в Париже (15 декабря 1840 г.), затем — Венецию, Мюнхен. Позднее 67-летний маршал переехал в Венецию, где снял один этаж дворца Лоредан.
Во время путешествий Мармон нашел время для литературного творчества: в 1837 г. издал очерки о своих путешествиях, получившие признательность79. Более того, герцог Рагузский в 1845 г. стал единственным маршалом, автором военно-аналитического труда, высоко оцененного потомками. В частности, Мармон предрек большое будущее ракетам Конгрейва80.
В феврале 1848 г. во Франции пала Июльская монархия. Вспыхнувшая в марте того же года революция в Вене, затем в Венеции, привела к новому витку странствий 74-летнего маршала: Мармон срочно уехал в Гамбург. После восстановления порядка он вернулся во дворец Лоредан, и теперь уже окончательно. Однако он не сумел убежать от последствий революции: из-за возникшего экономического кризиса венский двор лишил маршала выплат, которыми он пользовался почти двадцать лет. С тех пор до самой кончины Мармон страдал от нехватки денег, хотя и проживал в том же дворце.
После смерти Сульта в ноябре 1851 г. Мармон остался единственным живым маршалом Первой империи, но недолго. В феврале 1852 г. герцог Рагузский тяжело заболел. Его сосед, герцог Арембергский, выделил деньги на лечение маршала. Мармону не удалось умереть на родине — 77-летний маршал скончался в Венеции в 9 час. 30 мин. утра 3 марта 1852 г. во дворце Лоредан от последствий апоплексического удара, одинокий и всеми забытый, в нищете, в окружении двух человек, личного слуги и местного аббата. (Герцог Рагузский не стал долгожителем среди маршалов — Монсей прожил 87 лет.) Похороны Мармона были омрачены финансовым скандалом: маршал оставил по завещанию деньги, которых у него не оказалось, и его останки были перевезены на родину за счет вдовы одного из его верных адъютантов. Церемония перезахоронения состоялась 6 мая того же года на кладбище Сен-Ворль Шатильона в присутствии уполномоченных лиц Второй республики. Первый адъютант маршала, преданный ему генерал К. Тесто-Ферри, произнес траурную речь. На могиле Мармона был воздвигнут памятник по чертежам самого маршала.
Несмотря на отсутствие в Париже, среди так называемого кольца маршальских бульваров, бульвара Мармона, в Лейпциге, где во время «битвы народов» находились войска герцога Рагузского, стоят два памятных знака. В Шатильоне существует музей маршала, где, в частности, хранятся два его маршальских жезла: маршала империи и маршала Франции.
Со смертью герцога Рагузского наполеоновский «маршалат» Первой империи ушел в Историю. Мармон пробыл маршалом 42 года, уступив своеобразную пальму первенства только Сульту (47 лет). Спустя полгода после кончины герцога Рагузского, 14 сентября 1852 г. ушел из жизни Веллингтон — он и здесь остался победителем Наполеона и всех его маршалов.
Оценивая фигуру маршала, необходимо вспомнить и о взвешенных оценках Наполеона. Так, в изложении спутника Наполеона на Св. Елене полковника Г. Гурго император сказал: «Мармон очень несчастлив, потому что он человек возвышенных чувств. Он ошибся: он думал, жертвуя собой, что спасал родину, но в действительности лучше бы он вообще ничего не делал бы. Я признаю, что люблю его, и что он причинил мне боль. Однако многие другие были более несчастны, чем он, и не пережили стыда, который он испытал. Мармон отдался во власть настоящего приступа безумия. Его погубило его же собственное тщеславие». Другому спутнику по Св. Елене, Ш.-Т. Монтолону, император заметил: «Весь мир смотрит на Мармона как на предателя, но есть люди, намного более виновные, чем он»81.
Мармон не проявил выдающихся полководческих дарований и не сумел самостоятельно выиграть ни одного крупного сражения. Вместе с тем, маршал умел демонстрировать личную храбрость, вплоть до последних часов сражения при Париже. Поэтому его можно поставить в один ряд с Бессьером, Мортье, к военной деятельности которых историки, как правило, относятся скептически. В тяге к роскоши и воровству Мармон был далеко не одинок: в этом плане он не отличался ни от Сульта, ни от Ожеро, ни от Массены. Как политик Мармон оказался еще слабее, чем полководец, а эффективность организаторских данных маршала еще следует внимательно изучить. Однако волею судьбы Мармон запомнился как маршал, предавший один престол (Бонапарта) и не сумевший спасти второй (Бурбонов).
Примечания
1. ДАВЫДОВ Б.Б. Документы ЦГВИА СССР о путешествии маршала О.-Ф. Мармона по военным поселениям. — Советские архивы, 1989, № 6, с. 79—80; КУРИЕВ М.М. Маршалы Наполеона: групповой портрет. — Very Important Person. 1991, N° 1, с. 60—63; ТРОИЦКИЙ Н.А. Маршалы Наполеона. — Новая и новейшая история. 1993, N° 5, с. 176; ШИКАНОВ В.Н. Созвездие Наполеона. М. 1999; (ANONYME). Vie et mémoires du Maréchal Marmont, Duc de Raguse. P. 1830; LAPEROUSE A. Notice biographique sur le Maréchal Marmont, Duc de Raguse. Châtillon-sur-Seine. 1852; CASSE A. du. Le Maréchal Marmont, Duc de Raguse. Examen critique et réfutation de ses mémoires. P. 1857; EJUSD. Le Maréchal Marmont devant l’Histoire. P. 1857; NACHIN Z. Marmont. P. 1948; CHRISTOPHE R. Les amours et les guerres du maréchal Marmont du duc de Raguse. P. 1955; EJUSD. Le Maréchal Marmont, le duc de Raguse. P. 1968; SAINT-MARC P. de. Le Maréchal Marmont, le duc de Raguse. P. 1957; FLORIET L. Marmont, le Maréchal d’Empire (1774—1852). Meursault. 1996.
2. MARMONT. Mémoires du maréchal Marmont, duc de Raguse de 1792 à 1841. T. 1—9. P. 1857. Критику мемуаров см.: LAURENT DE L’ARDECHE. Réfutation des Mémoires du Maréchal Marmont, Duc de Raguse. P. 1857. Частично мемуары переведены на рус. язык. См.: МАРМОН. Мемуары маршала Мармона о Наполеоне и его времени. М. 2003.
3. MARMONT. Voyage du maréchal duc de Raguse. T. 1—5. P. 1837—1838. В русском переводе см.: МАРМОН. Путешествие маршала Мармона, герцога Рагузского, в Венгрию, Трансильванию, Южную Россию, по Крыму и берегам Азовского моря, в Константинополь, некоторые части Малой Азии, Сирию, Палестину и Египет. Т. 1-4. М. 1838-1840.
4. VALYNSEELE J. Les Maréchaux de Premier Empire. P. 1957, p. 292-293; MARMONT. Mémoires..., t. 1, p. 7—8; CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 13.
5. MARMONT. Mémoires..., t. 1, p. 10.
6. Ibid., p. 16.
7. Ibid., p. 25.
8. CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 23; SAINT-MARC P. de. Op. cit., p. 18.
9. MARMONT. Mémoires... t. 1, p. 105.
10. NAPOLÉON. Ses opinions et jugements sur les hommes et sur les choses. T. 2. P. 1838, p. 124.
11. Цит. no: CHARDIGNY L. Les Maréchaux de Napoléon. P. 1977, p. 125.
12. MARMONT. Mémoires..., t. 1, p. 237—238; Histoire militaire de la France. T. 2. P. 1992, p. 258.
13. LHOMER J. Perregaux et sa fille la duchesse de Raguse. P. 1905, p. 64—65.
14. MARMONT. Mémoires..., t. 1, p. 348.
15. Цит. no: LHOMER J. Op. cit., p. 59.
16. MARMONT. Mémoires..., t. 1, p. 349.
17. LHOMER J. Op. cit., p. 128-129.
18. MARMONT. Mémoires..., t. 2, p. 226—227.
19. Ibid., p. 231.
20. Ibid., p. 235-238.
21. ROBINAUX P. Journal de route du capitaine Robinaux (1803—1832). P. 1908, p. 33.
22. NAPOLÉON. Lettres inédits. T. 1. P. 1897, p. 62.
23. MARMONT. Mémoires..., t. 3, p. 6; GODART R. Mémoires. P. 1895, p. 111.
24. БРОНЕВСКИЙ В. Записки офицера. T. 2. СПб. 1836, с. 71-75; MARMONT. Mémoires..., t. 3, p. 8—12.
25. ТАРЛЕ E.B. Сочинения. T. 10. M. 1959, c. 322.
26. NAPOLÉON. Correspondance. T. 19. P. 1866, c. 215—216.
27. СТАНКЕВИЧ. Критический разбор кампании 1809 года. СПб. 1861, с. 309; СУХОТИН Н. Наполеон. Австро-французская война 1809 г. СПб. 1885, с. 134—135.
28. Цит. по: CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 137.
29. АБРАНТЕС Л. Записки герцогини д’Абрантес. T. 12. M. 1837, c. 243,
30. MARMONT. Mémoires..., t. 3, p. 161; МАРМОН. Ук. соч., с. 92-93.
31. PARQUIN. Mémoires. P. 1903, p. 204.
32. CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 142, 144-145.
33. Цит. no: LHOMER J. Op. cit., p. 122.
34. MARMONT. Mémoires..., t. 3, p. 226-228.
35. PISANI P. La Dalmatie de 1797 à 1815. P. 1893, p. 331—338; История Югославии. M. 1963, с. 382; SUMRADA J. Statut juridique et organisation administrative des Provinces illyriennes. In: Napoléon et son administration en Adriatique orientale et dans les Alpes de l’est. 1806—1814. Zagreb. 2005, p. 30—34.
36. MARMONT. Mémoires..., t. 3, p. 229; BOPPE P. La Croatie militaire (1809-1813). P. 1900, p. 16.
37. Dictionnaire de la franc-maçonnerie. P. 1987, p. 766.
38. Цит. пo: CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 149—150.
39. Цит. пo: LHOMER J. Op. cit., p. 121 — 122.
40. История Югославии. M. 1963, c. 386; ФРЕЙДЗОН В.И. История Хорватии. СПб. 2011, с. 95; VOJNOVIC L. Histoire de Dalmatie. P. 1934, p. 681; CASSI G. Les populations Juliennes-Illyriennes pendant la domination napoléonienne. — Revue des études napoléoniennes, 1930, t. 31, p. 262-263, 266-267, 270-271; SUMRADA J. Op. cit., p. 39.
41. SAINT-BEUVE CH.-A. Causeries de lundi. T. 6. P. 1853, p. 8.
42. THIÉBAULT. Mémoires. T. 4. P. 1895, p. 571.
43. SARRAMON J. La bataille des Arapiies. Toulouse. 1978, p. 196, 203—205, 208, 211, 246—248, 401—402; ШИКАНОВ B.H. Два сражения Пиренейской войны. M., 2000, с. 37; КУРИЕВ М.М. Герцог Веллингтон. М. 1994, с. 101-103; GRIFFON DE PLEINEVILLE N. La bataille des Arapiies. — Gloire et Empire. 2012, № 45, p. 76—82; HUMBLE R. Napoleon’s peninsular Marshals. L. 1973, p. 185—187.
44. Victoires, conquêtes, désastres, revers et guerres civiles des Français, de 1792 à 1815. T. 21. P. 1820, p. 51; SARRAMON J. Op. cit., p. 248.
45. MARMONT. Mémoires..., t. 4, p. 94.
46. GRIOIS. Mémoires (1792-1822). T. 2. P. 1909, p. 227.
47. ЧАНДЛЕР Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя. М. 1999, с. 600.
48. Цит. по: SAINT-MARC P. de. Op. cit., р. 127. См. также: CHARDIGNY L. Les Maréchaux de Napoléon. P. 1977, p. 125.
49. MARMONT. Mémoires..., t. 6, p. 218.
50. PELLEPORT. Souvenirs militaires et intimes. T. 2. P.-Bordeaux. 1857, p. 116.
51. АБРАНТЕС Л. Ук. соч., т. 16, с. 124—125; ОРЛОВ М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М. 1963, с. 8—27; CAULAINCOURT. Mémoires. Т. 3. Р. 1933, р. 56.
52. MARMONT. Mémoires..., t. 6, p. 252.
53. LIÉVYNS A., VERDOT J.-M., BÉGAT P. Fastes de la légion d’honneur: biographie de tous les décorés accompagnée de l’histoire législative et réglementaire de l’ordre. T. 2. P. 1844, p. 385—389. См. также: DINEUR. Trahisons de 1814. P. 1834, p. 30—32; RAPETTI P.-N. La défection de Marmont en 1814. P. 1858, p. 423—430.
54. NAPOLÉON. Correspondance. T. 27. P. 1869, 281. См. также: МАРБО M. Мемуары генерала барона де Марбо. М. 2005, с. 568; THIÉBAULT. Mémoires. T. 3. P. 1894, p. 88.
55. MARMONT. Mémoires..., t. 6, p. 262—277; MACDONALD. Souvenirs du maréchal Macdonald, duc de Tarente. P. 1892, p. 269—286; CAULAINCOURT. Op. cit., p. 193— 230; PASQUIER. Mémoires. T. 2. P. 1893, p. 300-314; SAVARY. Mémoires du duc de Rovigo, pour servir à l’histoire de l’empereur Napoléon. T. 7. P. 1828, p. 118—129; BOIGNE de. Mémoires. T. 1. P. 1922, p. 315—325. Исследования о поведении Map- мона при отречении Наполеона см.: НЕЧАЕВ С.Ю. Подлинная история Наполеона. М. 2005, с. 267—304; DUPONT M. Napoléon et la trahison des Maréchaux. 1814. P. 1939, p. 171-206; LIÉVYNS A., VERDOT J.-M., BÉGAT P. Op. cit., p. 387-389; RAPETTI P.-N. Op. cit., p. 172-188.
56. Цит. no: RAPETTI. Op. cit., p. 138.
57. МАРМОН. Ук. соч., с. 145.
58. CHASTENAY. Mémoires. T. 2. P. 1897, p. 328.
59. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. T. 6. P. 1989, p. 4758. Cm. также: VAULABELLE ACH. de. Histoire des deux Restaurations. T. 8. P. 1860, p. 209 (note).
60. Цит. no: REGENBOGEN L. Napoléon a dit. P. 1998, p. 380.
61. LAS-CASES E. de. Mémorial de Sainte-Hélène. T. 1. P. 1999, p. 492.
62. FAIN. Manuscript de 1814. L. 1823, p. 237.
63. Цит. no: JOURQUIN J. Dictionnaire des Maréchaux du Premier Empire. P. 2001, p. 186.
64. CHASTENAY. Op. cit., t. 2, p. 468.
65. SAINT-MARC P. de. Op. cit., p. 234—235. Шатобриан авторство идеи приписывал себе, утверждая, что Мармон просто соглашался с ним. См.: ШАТОБРИАН Ф.-Р. Замогильные записки. М. 1995, с. 279—280.
66. WOODBERRY. Journal du lieutenant Woodberry: campagnes de Portugal et d’Espagne, de France de Belgique et de France (1813—1815). P. 1896, p. 263.
67. Автор строк, вероятно, намекала на «одежды» животных: взрослые бараны носили нечто вроде синей формы артиллеристов с красными шевронами, молодые бараны — синюю «форму» вольтижеров с зелеными эполетами, овцы — юбку и личные знаки маркитанток. CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, p. 240.
68. BOIGNE de. Mémoires. T. 3. P. 1922, p. 158-159.
69. MARMONT. Mémoires..., t. 8, p. 17—18.
70. Записки князя Николая Сергеевича Голицына. — Русская старина. 1881, № 1, с. 38.
71. АНСЕЛО Ф. Шесть месяцев в России. М. 2001, с. 154—157.
72. MARMONT. Mémoires..., t. 8, p. 212.
73. BOIGNE de. Mémoires. T. 3. P. 1922, p. 218.
74. MARMONT. Mémoires..., t. 8, p. 293—294; VERON. Mémoires d’un bourgeois de Paris. T. 2. P. 1856, p. 338-339; ШАТОБРИАН Ф.-Р. Ук. соч., с. 416-417; VAULABELLE ACH. de. Op. cit., p. 361-363.
75. HAUSSEZ. Op. cit., p. 257, 276; БЛАН Л. Июльские дни 1830 г. Киев. 1906, с. 24, 38— 40; VAULABELLE ACH. de. Op. cit., p. 209-210; ЧЕРКАСОВ П.П. Генерал Лафайет: Исторический портрет. М. 1987, с. 318; SAINT-MARC P. de. Op. cit., р. 312.
76. Цит. по: RAPETTI P.-N. Op. cit., р. 391.
77. MARMONT. Mémoires..., t. 8, p. 376.
78. Цит. no: SAINT-MARC P. de. Op. cit., p. 330; CHRISTOPHE R. Le Maréchal Marmont, р. 272; SAINT-BEUVE CH.-A. Op. cit., p. 45—46. О встречах маршала с герцогом Рейхсштадтским см.: MARMONT. Mémoires..., t. 8, p. 376—394.
79. SAINT-BEUVE CH.-A. Op. cit., p. 47.
80. MARMONT. Esprit des institution militaires. P. 1845. В русском переводе см.: МАРМОН. Сущность военных учреждений. — Военная библиотека. Т. 3. СПб. 1871, с. 461—580. О мнении маршала о ракетах см.: Там же, с. 495—498. О книге см.: SAINT-BEUVE CH.-A. Op. cit., р. 2; Histoire militaire de la France, p. 455; SAINT- MARC P. de. Op. cit., p. 344-345.
81. Цит. no: JOURQUIN J. Op. cit., p. 185.
