Гинцберг Л. И. Фридрих II

   (0 отзывов)

Saygo

Известному немецкому живописцу XIX в. А. Менцелю принадлежат несколько картин из жизни прусского короля Фридриха II (которого его соотечественники-историки обычно именуют Великим). Король предстает в пышных интерьерах своего потсдамского дворца Сан-Суси (в переводе - "без забот"); на одной из картин изображено застолье, где Фридрих II запечатлен в окружении друзей-немцев и гостей из Франции. Король внимает тому, что говорит один из них - это Ф. М. Вольтер, здесь же и другие французские писатели и философы: Ж. Д'Аржан, И. Монертюи, Ж. Ламетри. Все персонажи, но моде того времени, в напудренных париках; хорошо передана художником роскошь обстановки, сквозь открытую дверь виден дворцовый парк, который своим совершенством мог поспорить с версальским. Место действия другого полотна - музыкальный салон Фридриха II: он занимается музицированием, солируя на своем любимом инструменте - флейте в сопровождении клавесина и струнного квартета.

640px-Friedrich2_jung.jpg

640px-Antoine_Pesne_-_Frederick_the_Great_as_Crown_Prince_-_WGA17377.jpg

Hohenfriedeberg_-_Attack_of_Prussian_Infantry_-_1745.jpg

Битва при Гогенфридберге

800px-Schlacht_bei_Ro%C3%9Fbach.jpg

Битва при Росбахе

Batalla-kunersforf.png

Фридрих избегает плена при Кунерсдорфе

800px-Friedrich_der_Grosse_vor_der_Schlacht_bei_Torgau.jpg

Фридрих накануне битвы при Торгау

800px-Friedrich_der_Gro%C3%9Fe_nach_der_Schlacht_bei_Torgau_(wohl_1793).jpg

Фридрих после битвы при Торгау

800px-Adolph_Menzel_-_Fl%C3%B6tenkonzert_Friedrichs_des_Gro%C3%9Fen_in_Sanssouci_-_Google_Art_Project.jpg

Живописец избрал в этих случаях те занятия короля, которые характеризуют возвышенность его натуры. У Менцеля есть, правда, и картина, на которой король изображен во время путешествия по стране: подданные целуют ему руки и полы сюртука. Все сюжеты, конечно, не выдуманы, но какое бы важное место они ни занимали в жизни Фридриха II, не это было в ней главным и определяющим, а войны, которые "просвещенный монарх" вел с целью "округления" владений Пруссии, и заботы об удержании, закреплении завоеванного. Последнее требовало от Фридриха II максимума изворотливости и незаурядного дипломатического искусства (нередко он практиковал прямое вероломство по отношению к союзникам и перемену фронта на 180°).

Это вовсе не означает, что Фридрих II был чужд интеллектуальных интересов, не имел вкуса к литературе, философии, музыке. Наоборот, он стоял в этом отношении на голову выше других европейских монархов, ибо едва ли не профессионально занимался каждой из названных материй. Прусский король писал стихи (мнения об их качестве, правда, расходятся), многочисленны прозаические его произведения, среди них - трактат "Антимакиавелли", два пространных политических завещания - по существу, тоже серьезные трактаты, книга "История моего времени", ряд более поздних воспоминаний, в частности за период с 1763 но 1775 г., о событиях 1778 г. и др., обстоятельные специальные труды - "Генеральные принципы ведения войны", где Фридрих II обобщил опыт военных действий 1740 - 1744 гг. за обладание Силезией, и "История Семилетней войны", работы "Критика "Системы природы" (Гольбаха), "О немецкой литературе" и др. Писательство было страстью короля; его литературное наследие огромно. И сочинения Фридриха II, и его многочисленные письма - наибольшая часть наследия (политическая переписка занимает 35 томов, есть и весьма обширная личная, например, три тома писем к Вольтеру) - были написаны на французском языке, на языке страны, которая с молодых лет пользовалась особыми симпатиями Фридриха и литературу которой он предпочитал всем другим, в том числе немецкой (его владение родным языком было далеко от совершенства).

Музыкальные достижения Фридриха II были значительны: он не только играл на флейте, но и выступал в качестве композитора. Прусскому королю приписывается авторство многих музыкальных произведений (оно не всегда может быть установлено с полной достоверностью), в том числе двух симфоний (или увертюр), четырех концертов для флейты, девяти арий, более 120 сонат для флейты. Творчеством - литературным или музыкальным - король, когда не было войн, занимался по 2 - 3 часа в день. В то время, когда он находился в Сан-Суси, музыкальные вечера устраивались ежевечерне, и лишь в последние годы жизни, когда игра на флейте стала даваться Фридриху II с трудом, они прекратились1.

А зародились эти увлечения в ранней юности Фридриха, родившегося в 1712 году. Он был старшим сыном короля Фридриха-Вильгельма I, прозванного "фельдфебелем на троне" и не одобрявшего пристрастий своего наследника, особенно его интереса к вольнодумным сочинениям французских просветителей. Из них будущий властитель Пруссии черпал некоторые идеи, сформировавшие его мировоззрение, например, отношение к религии, которую Фридрих II оценивал весьма скептически. Вот почему, познакомившись с сочинениями Вольтера, с его призывом: "Уничтожьте гадину!", тогдашний кронпринц стал рьяным поклонником выдающегося французского мыслителя; в 1736 г. началась их переписка, длившаяся вплоть до смерти Вольтера. Кроме того, последний в течение почти трех лет (1750 - 1753 гг.) был гостем прусского короля, задавая тон застольным беседам в Сан-Суси, что весьма тешило самолюбие Фридриха II Правда, столь тесное сосуществование но пошло на пользу взаимоотношениям, и Вольтер покинул Пруссию, раздосадованный недостаточностью внимания, уделявшегося ему монархом; переписка между ними после этого прекратилась, но, спустя ряд лет, в период Семилетней войны, Фридрих II (при посредстве сестры) добился ее возобновления, ибо это могло быть ему полезно для нормализации отношений с Францией2.

В ранние годы Фридрих познакомился и с сочинениями немецких мыслителей, в частности Х. Вольфа, но придавал им гораздо меньшее значение. Ведь французские просветители в соответствии с большей развитостью общественных условий во Франции оставили своих немецких собратьев далеко позади. По той же причине Фридрих II мог не скрывать симпатий к французскому Просвещению, публикуя свои произведения, близкие к идеям последнего: в Пруссии по существовало общественного мнения, которое могло бы подхватить эти идеи и обратить их против королевской власти3.

Кронпринц все более страдал из-за безапелляционности своего отца, стремившегося полностью подчинить его и подавить все попытки к самостоятельности. Кризис в их отношениях достиг апогея в связи с тем, что Фридрих и его мать предприняли в 1730 г. шаги, чтобы добиться его женитьбы на дочери английского короля. Фридрих-Вильгельм I резко воспротивился этому, и тогда принц решил бежать. Подготовка к побегу велась дилетантски, и план быстро стал известен королю. Фридрих II и его помощники были схвачены и заточены. Их предали военному суду, но никто не был приговорен к смерти; тогда король, недовольный "мягкостью" судей, вынес собственный приговор, предусматривающий для одного из подсудимых смертную казнь. Она была приведена в исполнение под окном помещения, в котором содержался под арестом Фридрих4.

Естественно, что это было для кронпринца сильнейшим потрясением и не могло не ожесточить его. Тогда, вероятно, и зародилась та мизантропия, которая просматривается практически во всех сочинениях короля. В то же время Фридрих, чтобы выжить (а до его восшествия на престол оставалось еще 10 лет), вынужден был прибегнуть к притворству и лицемерию, что наложило отпечаток на всю его последующую деятельность. Во всяком случае, уже в 30-е годы XVIII в. наметился тот разрыв между положениями, которые он формулировал в своих сочинениях, и его подлинными намерениями. Это видно на примере произведения Фридриха II "Антимакиавелли" (1739 - 1740 гг.); в нем автор высказывается в принципе против методов, которые рекомендовал флорентийский мыслитель в качестве наилучших для управления государством, но фактически допускает некоторые из них.

Особого интереса заслуживает позиция кронпринца по вопросам войны и мира. Здесь он подчас не скрывал своих взглядов, хотя и избегал конкретизации, предпочитал рассматривать все в теоретическом плане5. В одном из писем 1731 г. Фридрих сетовал на чересполосицу прусских территорий и утверждал необходимость их "округления". В "Соображениях о современном состоянии Европы", относящихся к 1738 г., он писал, что необходимые территориальные изменения следует осуществлять силой; в "Антимакиавелли" санкционировал превентивные войны и войны, имеющие целью реализацию претензий и прав того или иного властителя на чужие территории6. В то время на соответствующие формулировки не обратили должного внимания, и поэтому переход Фридриха II к завоевательной политике оказался для многих неожиданным. На деле его можно было предвидеть, хорошо изучив сочинения кронпринца.

Фридрих II пришел к власти в 1740 г., и некоторые мероприятия первых месяцев его правления могли возбудить надежды на лучшее. Среди них - отмена пытки как важного элемента судопроизводства. Это вызвало недовольство королевского окружения, которое полагало, что без пытки обойтись нельзя. Однако монарх настоял на своем, исходя из того, что справедливее оправдать 20 виновных, чем принести в жертву одного невиновного. Лишь в случае преступлений, направленных против персоны короля, могли применяться прежние методы следствия7; в этом ярко проявилось весьма высокое представление Фридриха II о себе и своем назначении.

В отмене пытки, безусловно, сказалось влияние просветительских идей на молодого короля. Тем же было продиктовано и принятое им после восшествия на престол решение освободить берлинские газеты от цензуры. То была мера, призванная засвидетельствовать свободомыслие Фридриха II, о чем было сказано так много красивых слов в переписке с Вольтером. Но это не значит, что в Пруссии действительно была введена свобода печати. Еще в том же, 1740, году король повелел, чтобы газеты вновь перед выходом просматривались военным цензором; в следующем году это распоряжение подтверждалось дважды. Известно, что в течение 1740 г. некоторые иностранные государства обратились к Пруссии с протестами против публикации в берлинских газетах сведений, огласки которых правительства этих стран хотели бы избежать8. Было ли это истинной причиной восстановления цензуры или только поводом для этого, сказать трудно. Следует иметь в виду, что новое ужесточение совпало по времени с переходом Фридриха II к политике захватов, реализация которой была для Пруссии возможна только в союзе с теми или иными иностранными державами, и поэтому король стремился избегать каких-либо конфликтов, могущих возникнуть из-за нежелательных сообщений прессы. Так или иначе, в этой области все оставалось по-прежнему.

Еще одним нововведением было учреждение т. н. пятого департамента - Генеральной директории (в добавление к четырем уже существовавшим). Это фактически министерство торговли и промышленности, задачей которого было совершенствовать мануфактурное дело в стране, прежде всего в области производства полотна и шелкоткачества. Ввиду того, что в Пруссии наблюдалась значительная нехватка рук для этих отраслей, новый департамент должен был осуществить широкую вербовку специалистов из других стран. Приток людей из-за рубежа был необходим и ввиду малой населенности ряда районов Пруссии, из-за чего их освоение очень отставало от Берлина и других местностей, где плотность населения была выше. Вербовка велась целенаправленно, со знанием ситуации в соседних странах, в первую очередь в различных немецких княжествах. Особое внимание уделялось тем из них, где имели место стихийные бедствия или усиливались религиозные гонения. Агенты Фридриха II перехватывали также (в пути или в портах) жителей немецких государств, отправлявшихся в эмиграцию в Америку. За каждого завербованного полагалось вознаграждение: за холостого - 3 талера, за женатого - 5.

Отдавая себе отчет в неблаговидности такого переманивания людей, Фридрих II наставлял своих агентов: "Действуйте с величайшей осторожностью и не подавайте ни малейшего повода к упреку в том, что вы подстрекаете подданных покинуть своего государя"9. В некоторых же случаях прусский король не церемонился: в 1769 г. его войска (силой в 3 полка) предприняли форменный набег на территорию Польши, дойдя в погоне за "живым товаром" до Познани.

Всеми правдами и неправдами удалось заполучить примерно 300 тыс. поселенцев, что сыграло некоторую роль в преодолении отставания в промышленном развитии Пруссии. Правда, случались побеги, они приводили Фридриха II в ярость - он требовал ужесточить надзор и делать поголовные смотры людям по 2 раза в неделю. Но колонисты в своей массе не стремились покинуть Пруссию, и, прежде всего из-за царившей здесь веротерпимости. "У меня, - любил говорить Фридрих II, - пусть каждый очищается от грехов, как ему больше правится"10. Такая позиция (она очень способствовала сохранению ореола "просвещенного монарха", хотя во многих других отношениях прусский король отошел от идей Просвещения) определялась не только насущными экономическими интересами, но и тем, что Фридрих II невысоко ставил религиозные догмы, а потому не принимал фанатического преследования церковью тех или иных отступлений от общепринятых религиозных обычаев и установлений.

Будучи прекрасно знакомым с различными вероучениями, с церковной литературой и многими "еретическими" произведениями, сам он был весьма близок к атеизму; но в то же время полагал, что "простому народу" религия нужна, ибо она помогает удерживать его в рамках законопослушания. Форма религии - протестантизм, католицизм, ислам, иудаизм и т. д. - для него не играла большой роли. Естественно, что это привлекало многих, особенно жителей католических стран, где веротерпимости не было и в помине.

Каковы бы ни были реформы, осуществленные Фридрихом II в самом начало его правления, основные его мысли заняты были иным - армией и военными планами. Воцарение Фридриха II совпало со смертью австрийского императора Карла VI (одновременно являвшегося главой Священной Римской империи германской нации). В связи с этим возникли осложнения, которые сразу же попытался использовать прусский король. За признание наследницей австрийского престола Марии-Терезии он потребовал присоединения к Пруссии Силезии, находившейся в австрийском владении; получив отказ, Фридрих II начал активно готовиться к захвату этой провинции. Не прошло и месяца после восшествия на престол (и об этом он сообщил Вольтеру), как новый прусский король приступил к наращиванию армии, которая к тому моменту насчитывала 81 тыс. человек. Для начала Фридрих создал 22 новые воинские части, в том числе 16 батальонов пехоты, 5 гусарских и 1 гвардейский эскадрон11.

Расширение армии происходило в течение всех 46 лет пребывания короля у власти, ибо в его государстве армия, как писал он в своем политическом завещании 1752 г., должна занимать "первое место". Ему же принадлежит изречение, что в Пруссии простой солдат представляет большую ценность, чем камергер. Это может показаться неожиданным для "философа из Сан-Суси" (как король называл себя); если для его отца армия представляла единственный интерес, то для его преемника, который отличался подлинной духовностью и был ценителем литературы, философии, музыки, казалось бы, военное дело не должно было находиться в центре мироздания. Тем не менее это было именно так. Продолжая флирт с французскими просветителями, принимая их у себя (прибежище во владениях короля нашел и Ж.-Ж. Руссо), Фридрих II ни на миг не отвлекался от своей главной цели - расширения владений Пруссии, а для этого необходимо было все время наращивать численность и мощь ее армии, обеспечивать пополнение ее офицерскими кадрами и т. п. Этому в конечном счете была подчинена вся жизнь подданных королевства.

Фридрих II добился усовершенствования кантональной системы, введенной его отцом с целью бесперебойного пополнения армии. Отдельные кантоны были прикреплены к полкам и поставляли новобранцев, которые обязаны были затем числиться в армии всю жизнь. Правда, в мирное время служба не превышала 2 - 3 месяцев в году, остальное время солдат находился в поместье (где его хозяином нередко являлся офицер, под началом которого оп служил в армии). Офицерские посты занимали исключительно представители дворянства; таким образом, военная система, сложившаяся при Фридрихе II, имела вполне определенное социальное содержание. Он предпочитал офицеров и на гражданских должностях, ибо они, по его словам, умели и сами повиноваться, и заставлять повиноваться других. Содержание армии поглощало большую часть доходов, и вполне оправданна была характеристика Пруссии как "армии со страной в придачу"12.

Подготовка прусского воинства основывалась на жестокой муштре, которая нередко сопровождалась наказанием провинившихся солдат шпицрутенами (Фридрих II иногда наблюдал эти экзекуции). Армейский устав соблюдался неукоснительно во всех своих статьях. Король не раз говорил, что солдат должен бояться своего офицера больше, чем неприятеля13. Но если в годы правления Фридриха-Вильгельма I эта армия фактически бездействовала, то его преемник пустил ее в ход уже через несколько месяцев после своего восшествия на престол. В конце 1740 г. прусские войска вступили в Силезию, развязав тем самым первую силезскую войну.

Фридрих II действовал в соответствии с принципом, который он сформулировал так: "Если вам правится чужая провинция и вы имеете достаточно сил, занимайте ее немедленно. Как только вы сделаете это, вы всегда найдете достаточное количество юристов, которые докажут, что вы имеете все права на занятую территорию"14. Этот циничный принцип вполне оправдал себя в дальнейшей завоевательной практике "философа на тропе", который вел ряд длительных войн, проходивших на территории германских государств. Имея это в виду, Ф. Энгельс писал: "Со времен Фридриха II Пруссия видела в Германии, как и в Польше, лишь территорию для завоеваний, территорию, от которой урывают, что возможно, но которой, само собой разумеется, приходится делиться с другими. Раздел Германии при участии иностранных государств и в первую очередь Франции - такова была "германская миссия" Пруссии, начиная с 1740 года"15.

Развязывая в конце 1740 г. войну за раздел "австрийского наследства", Фридрих II заручился поддержкой Франции, которой обещал территориальные приращения за счет немецких земель. В эту коалицию вошли также Бавария, Саксония, Пфальц, Испания и Сардиния. Таким образом, это была война ряда германских государств, которые при помощи иностранных держав стремились ослабить наиболее крупного члена Священной Римской империи германской нации - Австрию. Непосредственной целью Фридриха II было овладеть Силезией, в прошлом составной частью Польши (а в рассматриваемое время - Австрии), обширной по своим размерам (превышала Бранденбург и Восточную Пруссию, вместе взятые), плодородной и промышленно развитой провинцией. Силезия имела и большое стратегическое значение: она являлась удобным плацдармом для нападения на Пруссию; в то же время Фридрих II учитывал выгоды Силезии для последующей экспансии Пруссии на Восток - против Польши и других славянских земель.

Кампания прошла удачно для прусского короля. Его войска оккупировали Силезию, преодолев лишь слабое сопротивление австрийцев, силы которых были распылены. В апреле 1741 г. у Мольвица произошла первая крупная битва этой войны; сражение вначале складывалось неблагоприятно для Фридриха II (его главная опора - кавалерия - бежала под натиском австрийцев, сам он уже не верил в успех и покинул поле боя, едва избежав плена), но стойкость прусской пехоты переломила ход боя16. Как отмечал Энгельс, "эта пехота развернулась в линию и своим частым огнем отразила все атаки австрийской кавалерии, которая только что наголову разбила прусскую конницу; покончив с кавалерией австрийцев, прусская пехота атаковала австрийскую пехоту, нанесла ей поражение и таким образом выиграла сражение"17. Это была несомненная победа, но одновременно выявились и существенные недостатки, не устранив которые нельзя было рассчитывать на реализацию планов дальнейшей экспансии. Нужна была передышка, и Пруссия получила ее, ибо правители Австрии пришли к выводу, что им не справиться со столь мощной коалицией, и стремились нейтрализовать самого опасного из ее участников - Пруссию.

Австрия решила удовлетворить домогательства Пруссии и согласилась передать ей часть Силезии и крепость Нейссе (ввиду того, что соглашение было секретным, была имитирована сдача названной крепости)18. Но Фридрих II не собирался ограничиться полученным, хотя временное прекращение военных действий вполне устраивало его. Правда, спустя некоторое время он вновь послал войска - в Моравию, но, встретив там вооруженное сопротивление, вынужден был отозвать их (за время оккупации население было обложено контрибуцией, что Фридрих II делал особенно охотно, зная, что эта территория не будет присоединена к Пруссии, хотя и Силезия тоже облагалась в достаточной степени; полученные благодаря этому средства шли на нужды армии).

В мае 1742 г. прусские войска нанесли новое поражение австрийцам, и 11 июня между Пруссией и Австрией был заключен предварительный мирный договор, согласно которому первая получала всю Силезию вместе с графством Глац; тем самым Пруссия увеличивала территорию и население на треть, значительно улучшив при этом свое стратегическое положение. Взамен она принимала на себя числившийся за Силезией долг Англии в 1,7 млн. талеров.

Последующие два года Фридрих II использовал для существенного совершенствования армии. Он полностью реорганизовал кавалерию, придав ей невиданную в те времена стремительность19, которая сыграла важную роль в дальнейших сражениях - и в ближайшие, и в более отдаленные годы. Были и другие нововведения. "Фридрих Великий ввел новый род войск, посадив на коней артиллеристов некоторых своих батарей и создав, таким образом, конную артиллерию, предназначенную оказывать кавалерии такую же поддержку, какую пешая артиллерия оказывала пехоте. Новый род войск оказался чрезвычайно эффективным и очень скоро был принят в большинстве армий"20.

Хотя Фридрих II и не был уверен в надежности своих завоеваний, он был не прочь захватить еще что-либо, помимо Силезии. Его опасения за последнюю подогревались известием, что Австрия, Англия и Сардиния (к ним позднее присоединилась Саксония) заключили между собой союз. В августе 1744 г. Пруссия вновь вступила в войну против Австрии; в качестве повода Фридрих II использовал "необходимость" защиты интересов империи и особы императора, которым в то время являлся баварский монарх. Прусская армия, нарушив суверенитет Саксонии, двинулась в чешские земли и овладела Прагой (ее население король обложил контрибуцией в 1,3 млн. гульденов). Но успехи длились недолго; с большими трудностями происходило снабжение войск, очень удалившихся от своих баз в Пруссии, развернулась борьба части местного населения против оккупантов, в рядах последних началось дезертирство. Фридриху II пришлось отозвать свои войска, которые после этого обосновались в Силезии.

Короля охватила паника (это случилось впервые и в дальнейшем не раз повторялось). Своему министру иностранных дел Г. Подевильсу он весной 1745 г. писал: "Если все мои средства окажутся неэффективными, а переговоры не принесут успеха, короче говоря, если обстоятельства обратятся против меня, тогда лучше погибнуть с честью, чем потерять на всю оставшуюся жизнь и славу и уважение"21. Но в течение того же года произошло еще несколько сражений между прусскими и австрийскими войсками, и все они закончились победой короля. В итоге в декабре 1745 г. был заключен мирный договор, окончательно закрепивший Силезию за Пруссией (правда, Мария-Терезия утверждала, что не пожалеет и последней юбки, чтобы вернуть эту провинцию). Фридрих II писал: "Если оценивать вещи, исходя из их подлинной ценности, то надо признать, что война (имеется в виду вторая силезская война. - Л. Г.) в некоторых отношениях была бесполезным кровопролитием и что Пруссия в результате серии побед не добилась ничего иного, чем утверждения во владении Силезией"22.

Очень верное признание, но приобретенный в 40-х годах опыт так ничему и не научил Фридриха II, который вновь и вновь рвался в бой, не считаясь с огромными людскими потерями, с гибелью многих материальных и культурных ценностей. Он не учитывал и того обстоятельства, что его вероломство, пренебрежение заключенными соглашениями не прошло незамеченным; у правителей Франции появилось недоверие к Фридриху, и они стали подумывать об улучшении отношений с Австрией.

Осваивая Силезию, прусский король разрабатывал планы новых захватов. Он мечтал о подчинении Польши, к которой относился с нескрываемой враждебностью, лелеял надежду на присоединение Чехии, а Курляндии предназначал роль зависимого от Пруссии княжества (с братом короля Генрихом на престоле). Но наиболее заманчивой добычей для Фридриха II была Саксония - одно из наиболее развитых в промышленном отношении немецких государств того времени, располагавшее также огромными культурными богатствами. Пруссия вела против Саксонии (как и против Гамбурга) ожесточенную экономическую войну, стремясь ослабить конкурента, использовав, в частности, тот факт, что после захвата Силезии под контролем Пруссии оказалось все течение Одера; это позволяло диктовать условия транзита, которые иногда становились разорительными. Одновременно происходила дипломатическая и военная подготовка вооруженного выступления с целью захвата Саксонии.

Что касается дипломатии, то здесь Фридрих II добился немногого; его предложения, сделанные в 1755 г. Людовику XV, об одновременных действиях - Франции в Бельгии, а Пруссии - в Богемии с тем, чтобы в дальнейшем совместно господствовать над Германией, еще более насторожили французского короля (тем более что Фридрих II вел аналогичные переговоры и с Англией)23 и побудили его заключить соглашение с Австрией: ей был обещан нейтралитет, а в случае нападения на нее Пруссии или Турции - военная помощь. Это стало основой мощной антипрусской коалиции, которая сложилась не сразу, ибо некоторые государства еще колебались и выступили лишь тогда, когда сражения между Австрией и Пруссией уже шли полным ходом (Фридрих II уповал на нейтралитет этих государств, и появление их в качестве противников Пруссии намного ухудшило ее положение - обнаружились серьезные ошибки в расчетах короля). Коалиция эта получила название по имени австрийского канцлера В. А. Кауница и включала в себя, помимо Австрии и Франции, Россию, Польшу, находившуюся в личной унии с Саксонией, а позднее и Швецию.

Готовясь к новой войне, Фридрих II успешно продолжал дело реорганизации своей армии, усиления ее боеспособности. Энгельс, досконально изучивший военную реформу Фридриха II, подчеркивал, что прусская пехота - это классическая пехота XVIII века. Король "умудрился выработать такой способ атаки и так организовать свою армию, что был в состоянии, с ресурсами королевства, меньшего, чем нынешняя Сардиния, и при скудной денежной поддержке Англии, вести войну почти против всей Европы". Энгельс отмечал, что к линейному боевому порядку Фридрих II применил способ косой атаки, что расширило потенциальные возможности пехоты24. Большое значение имело и коренное преобразование кавалерии, осуществленное после силезских войн. "Он имел, - писал Энгельс, - великолепного помощника в лице Зейдлица, который всегда командовал его кирасирами и драгунами и сделал из них такие войска, что по стремительности и организованности атаки... быстроте сбора и перегруппировки после атаки пи одна кавалерия не могла сравниться с прусской кавалерией времен Семилетней войны"25.

Оценка Марксом и Энгельсом места Фридриха II в развитии военного искусства видна из того, что они называли его, наряду с Наполеоном I, великим военным деятелем26 . Обобщая свои изыскания в этой области и говоря о вкладе Фридриха II, Энгельс подчеркивал: "Историческая заслуга старого Фрица в военной науке заключалась в том, что он, в общем, оставаясь в пределах тогдашнего способа ведения войны, преобразовал и усовершенствовал старую тактику, применительно к новым видам оружия"27. Однако несовершенство линейной тактики, которой придерживались в тогдашних армиях, становилось очевидным. Отказаться от нее не решались, ибо лишь при этой тактике можно было эффективно следить во время боя за личным составом и предотвращать дезертирство.

Коалиция Кауница представляла для Пруссии серьезную опасность. Но Фридрих II, отличительными чертами которого всегда являлись быстрота и решительность (правда, не без элементов авантюризма), опередил своих противников. В августе 1756 г. он, по своему обыкновению, без объявления войны вторгся в Саксонию и оккупировал ее28. Саксония была весьма заманчива для прусского короля; за несколько лет до вторжения он писал: "Этот корабль, лишенный компаса, - игрушка ветра и воли"29. И вот настало, по мнению Фридриха, время, чтобы прибрать "игрушку" к рукам, хотя ею его аппетиты не исчерпывались: он зарился и на Богемию.

Выглядеть агрессором прусский король, однако, не хотел и в проекте "Манифеста против Австрии", который должен был быть обнародован с началом войны, писал: "Но нападающая сторона - не та, которая произвела первый выстрел, а та, которая замышляет нападение на соседа и обнаруживает это, занимая угрожающую позицию"30 . Здесь, конечно, имелась в виду Австрия (которая не скрывала намерения отвоевать Силезию); но "честь" развязывания военных действий принадлежала все же прусскому монарху31.

Так началась европейская война, длившаяся целых семь лет - вопреки расчетам Фридриха II, надеявшегося на то, что несколько военных успехов его армии предотвратят дальнейшее расширение вооруженного конфликта. Пруссия с ее ограниченными экономическими и иными ресурсами не могла вести длительную войну, и ей необходима была относительно быстрая победа; отсюда от Фридриха II идет доктрина молниеносной войны, прочно взятая на вооружение германскими милитаристами позднейших времен. Расчеты на скоротечность войны были не просто рискованны, а даже авантюрны, если учесть мощь коалиции держав, которые противостояли Пруссии или могли бы стать и стали ее противником. Но Фридриха II это не остановило, как не остановило и то обстоятельство, что военные действия проходили преимущественно по немецкой земле и вели к разорению обширных территорий самой Пруссии, других германских государств. Заняв Саксонию, прусская военщина распоряжалась там по своему усмотрению: мужчин насильно загоняли в прусскую армию, с населения взималась контрибуция и т. п.

Вначале военное счастье улыбалось Фридриху II. Его войска вновь дошли до Праги и одержали победу в происшедшем там сражении (хотя город не сумели занять). Но затем начались осложнения, вызванные недостаточностью материальных и людских ресурсов. В июне 1757 г. австрийцы нанесли пруссакам тяжелое поражение под Колином, заставив их очистить Богемию. Примерно тогда же русская армия под командованием фельдмаршала С. Ф. Апраксина иступила в Восточную Пруссию и, разбив неприятеля под Гросс-Егерсдорфом, заняла эту область. Фридрих II вынужден был вести войну одновременно на два-три фронта (в том числе и против имперских войск). Перешла в наступление и французская армия; разбив противостоявшие ей прусские войска, она проложила себе путь в Среднюю Германию и в сентябре 1757 г. у Эйзенаха соединилась с австрийскими войсками.

Это не значит, однако, что уже тогда поражение Пруссии полностью определилось. По своей боевой мощи прусская армия превосходила другие, а военное искусство Фридриха II, его военачальников было выше, чем у большинства его противников. В том же году прусский король разбил наголову австрийцев под Лейтеном, а затем - объединенную австро-французскую армию под Росбахом, несмотря на значительное численное превосходство последней. Это сражение - одно из самых удачных в военной биографии Фридриха II. Большую роль в победе сыграл массированный артиллерийский огонь, открытый пруссаками по неприятелю, когда он первым начал атаковать. Австрийцы и французы понесли большие потери и еще не успели перегруппироваться, когда Фридрих II нанес им сокрушительный удар своей кавалерией и частью пехоты. После этого судьба сражения была решена. Потери австрийцев и французов составили около 10 тыс. человек, в том числе 7 тыс. пленными (среди них было 11 генералов); пруссаки потеряли всего 548 человек. В их руки попали 72 пушки - более половины орудий, которыми располагала австро-французская армия32.

Исходу сражения способствовало недостаточное взаимопонимание и взаимодействие австрийского и французского командования; к тому же соответствующие командующие в своих действиях должны были сообразовываться с указаниями монархов, тогда как Фридрих II объединял в одном лице полководца и монарха. Сказывался и состав армий: прусская состояла из жителей разных кантонов - многие из них полагали, что отстаивают независимость своей страны от объединившихся для ее уничтожения врагов; французские же войска рекрутировались из наемников, боевой дух которых был низок (не слишком высок он был и среди австрийцев). Победа под Росбахом, прежде всего урон, понесенный французскими войсками, имели серьезное политическое значение: хозяйничанье Франции на западных землях Германии порождало растущее недовольство не только со стороны их населения, но и у жителей других германских государств.

Несмотря на столь крупную победу, Фридрих II пытался завязать мирные переговоры, но не нашел отклика у противников. Наиболее важное сражение 1758 г. произошло под Цорндорфом, где прусская армия столкнулась с русской. Это была чрезвычайно кровопролитная битва (потери составили соответственно 12 и 19 тыс. убитыми), но она не принесла решающего военного успеха ни той, не: другой стороне. Тем не менее перспективы антипрусской коалиции были, безусловно, предпочтительнее, и она наращивала силы. Одно из главных событий Семилетней войны относится к 1759 г.; то была битва при Кунерсдорфе, где прусская армия выступила против русских и австрийских войск. Фридрих II потерпел здесь сокрушительный разгром и вновь едва не попал в плен33. Пруссия оказалась на грани катастрофы.

О мрачных настроениях короля после ряда поражений наглядно свидетельствуют его письма. Уже в сентябре 1757 г. Фридрих II сообщал сестре Вильгельмине: "Мир стал так невыносим для меня, мое положение столь нетерпимо, а будущее столь безрадостно, что я все более укрепляюсь в своем решении" (покончить жизнь самоубийством). Спустя три месяца Фридрих II писал своему французскому приятелю Д'Аржану: "Я вполне сыт этой жизнью... Я потерял все, что более всего любил и чем более всего дорожил на земле"34. А после сражения при Кунерсдорфе он информировал своего министра К. В. Финкенштейна: "Это чудовищный поворот судьбы, и я не переживу его; последствия этого события будут еще хуже, чем оно само по себе... Полагаю, что все потеряно. Я не переживу гибели своей родины"35.

То, что последовало далее, подтверждало тяжелые предчувствия короля. В 1760 г. русские войска, хотя и на короткое время, заняли Берлин; ключи города были поднесены императрице Елизавете Петровне и отданы на вечное хранение в Казанский собор Петербурга36. Русская армия овладела Померанией, другими восточными владениями Пруссии, австрийская - освободила Саксонию и вновь обосновалась в Силезии. Фридрих II все настойчивее думал о самоубийстве. В письме к Д'Аржану он объяснил свое намерение так: "Несчастливую жизнь заканчивают самоубийством не потому, что чувствуют себя слабым, а вполне обдуманно, руководствуясь разумом"37. И даже в начале 1762 г. он сообщает одному из своих корреспондентов, что у него нет никакого проблеска надежды на спасение38. Ко всем злоключениям прибавилось и то обстоятельство, что после ухода в отставку правительства В. Питта в Англии последняя перестала выплачивать Пруссии субсидии, что делало продолжение войны вообще проблематичным.

Таким образом, положение, причем во всех его аспектах, было катастрофическим. Фридрих II уповал лишь на... турок, которые, по его расчетам, вот-вот должны были ввязаться в войну с Россией. Человек мыслящий, он, однако, не видел закономерности того, что его завоевательные походы кончились столь плачевно. Соответственно особенностям своего характера король был склонен винить в поражениях кого угодно - своего брата, командовавшего одним из подразделений армии, других военачальников, военных инженеров, объективные причины, изменившие обстоятельства к худшему, - но не самого себя. А ведь именно ему принадлежали не только общие замыслы и цели, которые ставились перед армией, он, будучи и формально, и фактически главнокомандующим, разрабатывал и диспозиции сражений, и отдавал по ходу их конкретные приказы. Обвинения в адрес своих сотрудников Фридрих II сохранил и в более поздних оценках, которые содержатся в его исторических сочинениях (их объективность, таким образом, весьма относительна).

Любое повествование о Фридрихе II будет неполным, если оставить без внимания вопрос о том, кто поднял на щит милитаристские традиции, связанные с его именем и обозначаемые обычно термином "реакционное пруссачество". В деятельности короля было достаточно много черт, которые были подхвачены наиболее воинствующими социальными силами Германии в их ненасытном стремлении к захватам. Для них "старый Фриц" служил примером; он импонировал им своей постоянной нацеленностью на приобретение чужих территорий силой оружия, беззастенчивостью в средствах, невероятными цепкостью и изворотливостью в тяжелых ситуациях, в которые заводили его авантюрные наклонности. То, что он находил выход из этих ситуаций, вдохновляло любителей наживы. Но у позднейших его последователей еще больше, чем у самого Фридриха II, сказывались преувеличенное представление о собственной военной мощи и недооценка военных сел противников.

С первых же шагов нацистская партия, возникшая в 1919 г., поставила себе на службу идеологическое наследие реакционного пруссачества. Гитлер едва ли не в каждой речи, как и его подручные, высказывал восхищение Пруссией и ее политикой, восхвалял Фридриха II. В своих речах "фюрер" распространялся о "деятельности этого светлого гения, которого некогда назвали великим, но которого мы ныне должны скорей назвать "единственным"39. В качестве "гениальных" Гитлер характеризовал самые разные действия и высказывания короля, но наибольшее его внимание в тот период, когда НСДАП рвалась к власти, привлекал постулат Фридриха II, гласивший, что "власть никогда не бывает идентична праву". Этот тезис как нельзя лучше отвечал намерениям фашистов, всему их мировоззрению.

Символичной стала церемония открытия 21 марта 1933 г. фашизированного рейхстага в помещении гарнизонной церкви в Потсдаме - древней резиденции властителей Пруссии. Представитель "старых" реакционных сил П. Гинденбург, в то время президент республики (!), встал рядом с Гитлером у гробницы Фридриха II, как бы освящая этим новый режим. Антинародные идеи пруссачества были приняты фашистами на вооружение. С 1933 г. в Германии стали в большом количестве выходить биографии Фридриха II, где, помимо обычных славословий, неизменно подчеркивалась актуальность его наследия для нацистского режима. Имелись в виду не философские и литературоведческие сочинения короля, а его милитаристский опыт и соответствующие высказывания.

Нацисты неоднократно обращали свои взоры к Фридриху II в ходе подготовки ими новой войны. Выступая 5 ноября 1937 г. перед руководящими деятелями фашистской Германии с изложением тактики будущих захватов, Гитлер ссылался на пример Фридриха II, который умел рисковать и, вторгшись в 1740 г. в Силезию, действовал с максимальной решительностью. Спустя два года, после того как Германия развязала вторую мировую войну и поработила Польшу, "фюрер" на совещании руководителей вермахта 23 ноября 1939 г. заявил: "Я должен сделать выбор между победой и гибелью. Я выбираю победу. Это величайшее историческое решение, которое можно сравнить лишь с решением Фридриха Великого перед первой силезской войной. Пруссия обязана своим возвышением героизму одного человека"40.

Гитлер уподоблял себя Фридриху II и при этом был уверен, что Германия победит. В годы второй мировой войны фашисты особенно часто прибегали к параллелям, заимствованным из истории Пруссии, из времен Фридриха II. Это происходило на всех этапах войны - и в годы побед, и еще более в годы тяжелых поражений, предопределивших крах фашистского рейха. В первый из этих периодов, когда временные успехи вскружили им голову, и они даже перестали заботиться о вразумительном объяснении очередной агрессии (что Фридрих II всегда старался делать) Гитлер приказал изготовить на фарфоровой фабрике близ Мюнхена, принадлежавшей нацистской партии, 100 конных статуэток прусского короля, которые он презентовал фельдмаршалам и другим высокопоставленным деятелям "третьей империи", чтобы воодушевить их на дальнейшие завоевательные походы41.

Но уже после первого большого поражения гитлеровской армии - ее разгрома под Москвой - Геббельс в спешном порядке выпустил на экран помпезный фильм "Великий король", который, по словам оберпропагандиста нацистского рейха, был призван явиться "вдохновляющим примером стойкости и несчастье"42. Фашисты всячески старались уверить себя, а еще более военнослужащих и население, что не все потеряно - и это должно было доказать "чудесное спасение" Фридриха II в 1702 году. Гитлер и его приспешники упускали при этом из виду, что ничего подобного тому, что произошло тогда и что позволило Пруссии избежать неминуемого разгрома, в 1945 г. случиться не могло. Тем не менее, выступления Гитлера в последние месяцы, его заявления на встречах с еще имевшимися "союзниками" буквально пестрят ссылками на "величие" Фридриха II, который-де никогда не падал духом (о лживости этих утверждений свидетельствуют приведенные выше панические сентенции прусского короля), на его "выживаемость во что бы то ни стало", его "фанатическое упорство" и т. д.43.

Памятью о Фридрихе II и истории его завоевательных походов питались упования фашистских, главарей па раскол антигитлеровской коалиции. В августе 1944 г. Гитлер изрек: "При всех обстоятельствах мы будем вести эту борьбу до тех пор, пока, как сказал Фридрих Великий, кто-либо из наших проклятых врагов устанет бороться долее"44. И так продолжалось до самого конца. Даже в апреле 1945 г. Геббельс читал "фюреру" те места из биографии Фридриха II, написанной Карлейлем, где речь шла о том, как "провидение" спасло его кумира45.

Возвращаясь к ситуации, в которой оказалась Пруссия к началу 1762 г., можно лишь гадать, действительно ли осуществил бы прусский король угрозу покончить с собой. Имелись факторы, сохранявшие ему определенные шансы; и в первую очередь медлительность, а то и бездеятельность французских и австрийских генералов, отражавшая разногласия между союзниками относительно политических целей войны против Пруссии46. Но Фридрих II был спасен от полного краха благодаря событию, происшедшему в Петербурге. Речь идет о смерти в январе 1762 г. императрицы Елизаветы и восшествии на престол Петра III - немца по происхождению и давнего поклонника Фридриха II (и вообще всего прусского). Тот сразу же прекратил военные действия против Пруссии, а эмиссару Фридриха II, прибывшему в Петербург, не пришлось даже изложить мирные предложения своего монарха, готового на значительные территориальные уступки. Положение Пруссии улучшилось. Сам Фридрих II позднее писал: "Если подвести итог, то Пруссия в конце последней кампании была близка к полному краху. По мнению всех государственных деятелей, она уже погибла: но она смогла вновь подняться в результате смерти женщины и благодаря помощи государства, которое наиболее активно действовало во вред Пруссии"47.

Екатерина II, хотя и она была немецкого происхождения, отказалась от заключенного ее незадачливым мужем союза с Фридрихом II. Принадлежа к правящему дому одного из самых мелких и захудалых германских княжеств, она не могла не испытывать неприязни к прусским монархам, не ставившим эти карликовые государства ни в грош и рассматривавшим их в качестве разменной монеты в большой игре, где ставкой являлось господство над Германией. Но войну с Пруссией она не возобновила, ибо ее интересы отличались от тех, которыми руководствовалась Елизавета. Фридрих II сумел заключить также мир с Швецией, некоторыми другими противниками Пруссии. После этого и Австрия пошла на мирные переговоры, которые завершились в 1763 г. Губертусбургским миром, но которому Пруссия и Австрия согласились на сохранение статус-кво. Таким образом, Семилетняя война, унесшая около полумиллиона жизней, приведшая к колоссальным разрушениям, уничтожению невосполнимых культурных ценностей, по существу, не внесла изменений в политическую карту Европы. Но война, конечно, не прошла бесследно; она придала еще большую остроту соперничеству Австрии и Пруссии за гегемонию в Германии. А это предвещало новые вооруженные конфликты между ними, что отрицательным образом сказывалось на перспективах объединения германских государств, тормозило их развитие.

После окончания войны Фридрих II столкнулся с серьезными трудностями, вызванными ее последствиями, в первую очередь - с острой нехваткой финансов и необходимостью стабилизации бюджета, снижения огромного его дефицита. Король был последовательным сторонником меркантилизма во внешнеэкономических отношениях, и в соответствии с этим главные предметы ввоза подвергались очень высокому обложению; нередко запрещался импорт различных изделий и некоторых видов сырья (с другой стороны, строжайше запрещался вывоз из Пруссии сырья, в особенности шерсти). Все это, по мысли Фридриха II, должно было, прежде всего, способствовать пополнению пустующей казны (повышение цен на внутреннем рынке он оставлял без внимания), а также стимулировать отечественное мануфактурное производство. Высокими ввозными пошлинами Фридрих II намеревался нанести ущерб конкурентам Пруссии, но он упускал из виду, что те примут ответные меры, которые затруднят сбыт продукции ее мануфактур на рынках других стран.

В последние десятилетия своего царствования король в недостаточной степени представлял себе тенденции в этой области. Тем не менее, он лично решал, какие фабрики следует основать, сколько должно быть на каждой из них рабочих и сколько товаров следует производить. И хотя Фридрих II понимал необходимость повышения производительности в различных отраслях экономики, применявшиеся им при этом меры часто препятствовали достижению цели и вызывали протест части бюргерства. Иногда этот протест достигал цели, как было, например, с попыткой ввести табачную монополию в одной из западных провинций - Клеве48. Подобные монополии практиковались широко, ибо они были выгодны казне, а о том, к чему это может привести, не очень заботились. Чем-то похожим, по с еще большими отрицательными последствиями было учреждение в Пруссии после Семилетней войны нового налогового управления, отданного на откуп французским "специалистам", уже накопившим соответствующий опыт обирания населения у себя на родине.

Большое недовольство вызывал и введенный в 60-х годах XVIII в. запрет представителям бюргерства приобретать землю; эта мера отвечала одному из главных постулатов, которыми всегда руководствовался Фридрих II, - сохранению социальных привилегий дворянства, которое для него неизменно было "наилучшей расой", заслуживающей всяческих наград и поощрения49. Но подобная позиция шла вразрез с насущными потребностями экономического развития. Примером того, как столь явное - предпочтение дворянству препятствовало прогрессивным преобразованиям даже тогда, когда король склонен был осуществить их, может послужить его попытка отменить в 1763 г. крепостное право в Померании. Хотя эта мера имела локально ограниченный характер, она вызвала такое активное противодействие дворян, что Фридрих II вынужден был отказаться от своего намерения. Его увещевания против сгона крестьян с земли, который постоянно практиковался землевладельцами, также не имели успеха (король преследовал при этом, прежде всего фискальные цели)50.

Конечно, отдельные меры, принимавшиеся Фридрихом II для поощрения экономического роста (содействие мануфактурному производству, мелиорация земель, привлечение квалифицированной рабочей силы из других стран), приносили эффект, но в целом его политика в этой области имела консервативный характер и не могла привести к особенно крупным результатам. Для этого необходимы были более решительные меры, которые включали бы не только те или иные технические нововведения, а прежде всего, коренное преобразование социальных отношений, начиная с предоставления крестьянам личной свободы и наделения их землей в достаточных размерах.

В работах некоторых буржуазных авторов (из тех, кто рассматривает деятельность Фридриха II с апологетических позиций; есть, впрочем, и весьма критически настроенные по отношению к нему историки) можно встретить утверждения, что Фридрих II создал весьма эффективную систему управления страной51. В чем-то он ее, конечно, упорядочил, еще более, чем предшественники, поставив чиновничий аппарат на службу нуждам армии и подготовки к войне, которая велась постоянно. Если же говорить о принципах, на которых король основывал управление государством, то он не раз излагал их в своих сочинениях, например, в политическом завещании 1752 года. Он писал, в частности, что "система [управления] может быть придумана лишь одним лицом, и поэтому она должна исходить от государя". Своих министров Фридрих II никогда не собирал. "От большого количества людей, - утверждал он, - нельзя ждать умных суждений. Министры интригуют друг против друга, их ненависть и страсти влияют на государственные дела... и, наконец, при большом количестве участвующих нельзя полностью соблюсти тайну, являющуюся душой [государственных] дел. Лично я сохраняю каждую тайну в себе"52.

Король избегал контактов с министрами, но не мог полностью отказаться от встреч с ними; в этих случаях он, по выражению Ф. Меринга, применял "по отношению к высшим служащим государства предельно мыслимый по грубости тон, называя их ослами, безразличными людьми и особенно - продажными субъектами"53. Вероятно, и министры (их насчитывалось 20, и только один из них был по происхождению бюргером, но служба его у короля оказалась непродолжительной) не очень стремились предстать перед монархом. Текущие дела ему, как правило, докладывал секретарь кабинета, которому Фридрих II диктовал решения по затронутым вопросам; в некоторых случаях он писал их собственноручно (часто не вполне грамотно) на полях документов. Очень сомнительно, что такая система, даже если ее рассматривать как проявление "просвещенного абсолютизма" (а представителем такового считал Фридриха II К. Маркс)54 была адекватна условиям переходного, по существу, времени, когда требовались более продуманные, квалифицированные решения. Что же касается высказывания о тайне как центральном элементе системы управления, то такая точка зрения, конечно, противоречила просветительской идеологии и обнаруживала приверженность короля к мышлению, характерному для монархов феодальной Европы.

Тяжелое финансовое положение, сложившееся после Семилетней войны, не помешало Фридриху II предпринять значительное расширение своей потсдамской резиденции. Было начато строительство Нового дворца, который вместе с дворцом Сан-Суси, возведенным еще в 40-е годы XVIII в., должен был составить комплекс блестящих сооружений, призванных утвердить за прусским королем славу ценителя и покровителя искусств. Ассигнованные на это средства можно было бы израсходовать с гораздо большей пользой, например, на строительство университета в Берлине, но Фридрих II рассудил иначе. Строительство нового пышного дворца обошлось в 10,5 млн. талеров; подсчитано, что этой суммы хватило бы на содержание 5 тысяч школьных учителей (в которых была большая нужда) в течение 10 лет55.

Разработкой проекта, а затем его реализацией занимался широко известный в то время архитектор Г. В. Кноббельсдорф, который в свое время построил и дворец Сан-Суси, и оперный театр в Берлине, и некоторые другие здания, украсившие прусскую столицу и королевскую резиденцию. Но теперь рассмотрение проекта и само строительство сопровождались большими осложнениями, ибо Фридрих II вмешивался во все и стремился навязать архитектору свои вкусы. Сам он являлся горячим приверженцем стиля рококо (был, в частности, пылким поклонником Ватто, чьи полотна скупал, не считаясь с ценами и не сообразуясь с финансовым положением страны). Кноббельсдорф же к концу 60-х годов XVIII в. уже склонялся к более прогрессивному по тем временам стилю классицизма; но убедить короля в том, что стиль рококо отжил, было практически невозможно, ибо его уверенность в том, что он более компетентен (причем во всех областях), чем даже крупные специалисты, была поистине безгранична. А так как строительство такого сооружения, как дворец с его роскошным внутренним убранством, которое требовало приложения огромного труда и искусства множества людей, длилось не один год, то к моменту открытия он уже не мог претендовать на то, чтобы быть "последним криком моды".

Фридрих II был одним из самых образованных людей своего времени; но его пристрастия в области литературы и искусства отличались односторонностью. Он прекрасно знал и высоко ценил античных и средневековых философов, мыслителей нового времени, особенно французов; немецких же, за редкими исключениями, игнорировал, относился к ним с нескрываемым пренебрежением. Это касалось и средневековой немецкой поэзии, и современных ему писателей, в том числе тех, кто принадлежал к крупнейшим представителям немецкой литературы XVIII века. Так, король очень невысоко ставил Г. Э. Лессинга, и известная его пьеса "Минна фон Барнхельм", призванная примирить саксонцев с пруссаками, была поставлена в ряде других германских государств - Гамбурге (где вызвала протест прусского резидента), Лейпциге, Вене и лишь позднее - в Берлине. Лессинг одно время добивался места королевского библиотекаря, но получил отказ.

О службе ходатайствовал также знаменитый ученый и писатель И. Винкельман (живший в Риме); и тот, и другой претендовали на жалованье в 2 тыс. талеров в год. Фридрих II (который положил придворному алхимику 8 тыс. талеров) изрек: "Немцу достаточно и 1 тысячи"56. Свое суждение о короле и государственном строе Пруссии Винкельман изложил в следующих словах: "Лучше быть обрезанным турком, чем пруссаком... Меня с головы до ног охватывает омерзение, когда я думаю о прусском деспотизме и о палаче народов". Лессинг, во второй половине 60-х годов также покинувший Пруссию и обосновавшийся в Гамбурге, писал, что Пруссия "остается самой рабской страной в Европе"57. Прошло 10 лет, и еще один видный писатель, К. Вилард, утверждал то же: "Я признаю, что король Фридрих - крупная личность, ни избавь нас, милостивый боже, от того, чтобы жить под его палкой (или скипетром)"58.

Король преграждал путь в Академию (которую он после смерти в 1759 г. ее президента француза Мопертюи возглавил сам) лучшим деятелям немэдкого Просвещения (в том числе И. Г. Гердеру). В 1781 г. он опубликовал работу "О немецкой литературе, недостатках, в которых ее можно упрекнуть, их причинах и средствах, при помощи которых можно их преодолеть". Выдержанная в менторском тоне (при том, что автор далеко недостаточно знал предмет), она вызвала резкие протесты. Все перечисленные выше писатели (впрочем, как и другие) не были в этом королевском опусе даже названы. Единственный, кто удостоился подобной чести, был Гёте (хотя и фигурировал анонимно), но он был подвергнут поношению за свою драму "Гец фон Берлихинген"59. Много позднее, касаясь того, как Фридрих II третировал современных ему немецких литераторов, Г. Гейне отмечал, что "презрение, с которым Фридрих Великий относился к нашей литературе, задевает и нас, внуков"60.

Нетерпимость к чужим мнениям и вкусам была характерна и для взглядов прусского короля и на музыкальное творчество и исполнительство. В течение длительного времени придворным цимбалистом был у него старший сын И. С. Баха - Карл Филипп Эммануил; но он так и не сумел привыкнуть к деспотическому нраву монарха и порядкам, установленным им, и, как Лессинг, уехал в Гамбург. С его отцом Фридрих II встретился лишь один раз - будучи неплохим музыкантом, он, тем не менее, не видел надобности в общении с величайшим из современников.

С течением времени Фридрих II уже не с таким энтузиазмом принимал идеи французского Просвещения, как ранее. Во-первых, в его мировоззрении усилились охранительные тенденции, что вызывалось ростом недовольства со стороны "третьего сословия" - пока даже не столько в самой Пруссии, сколько в более развитой Франции. Во-вторых, и это существеннее, просветительская идеология прогрессировала, и если на первом этапе, в произведениях Вольтера, Ламетри и их единомышленников, она носила по преимуществу абстрактный характер, оторванный от жгучих социальных противоречий "старого режима", то в более поздние годы выступили просветители, которые откровенно звали к переустройству общества на началах справедливости. Одним из них были П. Гольбах, чья книга "Система природы" подводила к революционным выводам. Вот почему она вызвала резкий протест со стороны Фридриха II. В 1770 г. он создал два памфлета, в которых полемизировал с идеями Гольбаха и других поздних французских просветителей61.

Пока проповедь просвещения народа не могла, по его мнению, нанести ущерб абсолютистскому строю в Пруссии - отсутствовала среда, которая могла бы воспринять соответствующие идеи, а сами они были еще достаточно умеренными, - король-философ выступал их адептом. Но в годы, последовавшие за Семилетней войной, Фридрих II все более скептически смотрел на возможность, да и необходимость всеобщего просвещения. Он уже не считал необходимым нести в народ знания, которые помогут ему освободиться от предубеждений и суеверий. В 1766 г. король писал Вольтеру: "Ни Вы, ни все философы мира не освободят человеческий род от суеверий". В другом случае он высказался так: "Предубеждения - это разум народа"62. Поэтому Фридрих II был против того, чтобы давать детям низших социальных слоев сколько- нибудь полное образование. Своему министру по делам церкви и школ король наказывал, что для деревенской детворы "достаточно, если они научатся немного читать и писать; если же они получат большие знания, то убегут в города и захотят стать секретарями или чем-нибудь подобным. Поэтому их следует учить лишь тому, что им необходимо знать"63. Король высказывался за то, чтобы дети вместо учебы усердно занимались ткачеством; в результате можно было добиться двух целей - расширить ткацкое производство и помешать "простонародью" приобретать ненужные ему знания.

Таким образом, мировоззрение Фридриха II, особенно во второй половине его царствования, было консервативной разновидностью просветительской идеологии, находившей к тому же мало отражения в практической политике короля. В известной статье "Подвиги Гогенцоллернов" Маркс дал Фридриху II нелицеприятную характеристику: "Творец патриархального деспотизма, друг просвещения с помощью розги"64. Вероятно, здесь ость некоторое преувеличение, вызванное полемической направленностью цитируемой работы. Но, с другой стороны, у Маркса были немалые основания столь жестко характеризовать кумира немецких обывателей.

Он был им и благодаря своим завоеваниям (о цене их не хотели думать), и благодаря тому, что сумел (не прибегая к военной силе) заполучить крупную территорию, принадлежавшую Речи Посполитой, положив тем самым начало ее разделу, утере ею более чем на столетие государственности. Враждебные Польше замыслы Фридрих II лелеял давно, но не мог приступить к их осуществлению из-за противодействия других держав, прежде всего России. Свою концепцию присоединения польских земель прусский король изложил в политическом завещании 1752 г., и, хотя ее реализация началась лишь спустя 20 лет, она шла по сценарию, созданному Фридрихом II.

В 1752 г. он отметил, что не считает оружие лучшим средством решения данной задачи. При этом он процитировал слова короля Сардинии Виктора Амедея, обращенные к наследному принцу Карлу Эммануилу: "Сын мой, Милан нужно съесть, как едят артишок, - лист за листом", Фридрих II писал далее: "Надо извлечь пользу из внутренней борьбы (в Польше. - Л. Г.) и, соблюдая нейтралитет, овладеть сначала одним городом, позднее другим, пока все не будет проглочено". Король подчеркнул, что следует избегать войны против России (в Семилетней войне он нарушил собственную рекомендацию с тяжелыми последствиями для себя)65.

Первый шаг в направлении будущего раздела Речи Посполитой был сделан в 1764 году. Это было соглашение между Пруссией и Россией, согласно тайной статье которого, оба государства, как писал Маркс, приняли обязательство "охранять силой оружия действующую польскую конституцию, - это лучшее средство разрушения Польши, - от всяких попыток реформы"66. Но Фридриху II пришлось ждать еще восемь лет; его час пробил, когда Россия глубоко втянулась в очередную войну с Турцией, ее положение осложнилось и она вынуждена была уступить домогательствам Пруссии насчет Польши (хотя Екатерина II без всякого энтузиазма шла на усиление Пруссии). Третьим партнером явилась Австрия, стремившаяся компенсировать утрату Силезии. Желая замаскировать грабеж суверенного государства, Фридрих II советовал австрийским правителям: "Поройтесь в архивах!", - и сам делал то же. На сообщение, что Мария-Терезия испытывает укоры совести, он реагировал замечанием: "Плачет, но берет"67.

По первому разделу Речи Посполитой в 1772 г. Пруссия получила земли по нижнему течению Вислы, соединившие Восточную Пруссию с остальной территорией королевства (лишь Гданьск и Торунь оставались у Польши). Тем самым устранялись трудности, проистекавшие из разъединенности составных частей Пруссии, расположенных в ее восточной части. Но если говорить о далеко идущем значении этого и последующих разделов Речи Посполитой, то они усиливали феодально-милитаристские силы, препятствовали прогрессивному развитию страны. "Всякий знает, - писал Маркс, касаясь активности Фридриха II в этом вопросе, - как он вступил в союз с Россией и Австрией с целью разграбления Польши, которое еще и теперь, после революции 1848 года, остается позорным пятном, не смытым с немецкой истории"68.

70-е годы XVIII в. отмечены событием, происшедшим очень далеко от Пруссии и, казалось бы, не имевшим непосредственного отношения к ней. Речь идет о войне за независимость американских колоний Англии - одном из предвестников новой эры, наступление которой Фридрих II игнорировал. Не понял он и значения Американской революции, оценивая то, что было связано с нею, лишь с точки зрения соотношения сил на мировой арене. Была еще одна точка соприкосновения Пруссии с заокеанскими событиями: дело в том, что Англия, у которой не хватало собственных людских ресурсов, вербовала наемников в германских государствах, а для того, чтобы завербованным добраться кратчайшим путем до портов погрузки, необходимо было пересечь территорию Пруссии. Хотя она ответила отказом на предложение Англии предоставить наемников69 и ее позиция по отношению к этой стране была в тот момент недружелюбной (как отметил Фридрих II в мемуарах, это обусловливалось "изменой" Англии в Семилетней войне, а также ее сопротивлением присоединению Гданьска к Пруссии во время первого раздела Речи Посполитой), позиция Пруссии в вопросе о транзите наемников не была принципиальной и на протяжении войны США за независимость менялась.

Неприязненно встречались в Пруссии попытки американского конгресса установить с ней официальные отношения. Летом 1777 г. представитель колонистов А. Ли отправился из Парижа в Берлин, где настойчиво расписывал выгоды от торговли с Америкой. Но Фридрих II наотрез отказался от встречи, запретил продажу оружия американцам, отверг их просьбу предоставить заем70. Сообщая своему послу в Лондоне Мальцану о прибытии Ли, прусский король писал, что, "поскольку их (американских колоний Англии. - Л. Г.) независимость еще не является фактом, Вы поймете мое нежелание вступать с ними в переговоры"71. Ли продолжал писать прусскому министру Шуленбургу и после отъезда из Берлина; на одном из его посланий Фридрих II начертал: "Отказать с комплиментами". А своему брату Генриху король писал еще откровеннее: "Я предлагаю медлить с этими переговорами и стать на ту сторону, которой будет улыбаться судьба"72. Дальновидной эту точку зрения не назовешь.

В обращениях американских агентов к прусским властям часто содержалась просьба запретить наемным войскам пересекать прусскую территорию (дело в том, что немецкие наемники играли немаловажную роль в военных действиях, будучи гораздо лучше подготовленными, чем войска США, не имевшие почти никакого военного опыта). До осени 1777 г. Фридрих II не препятствовал подобному транзиту, хотя запрет не угрожал никакими международными осложнениями, чем король обычно аргументировал отказ признать независимость американских колоний, завязать с ними торговые отношения и т. п. В ноябре 1777 г. Пруссия внезапно отказала в пропуске дополнительных контингентов, завербованных в Ансбахе и Ханау, а также нового контингента, набранного в Ангальт-Цербсте (родина Екатерины II).

В письме Мальцану Фридрих II объяснял свое решение нежеланием, чтобы прусская территория стала ареной волнений наемников, как уже бывало ранее. В мемуарах, однако, он толкует свои действия иначе и более близко к истине: "Прусскому королю было не по душе, что империя лишается всех своих защитников, особенно на случай новой войны"73. А такая война с осени 1777 г. действительно назревала. Это было связано с близившейся кончиной баварского короля, не имевшего наследников по мужской линии; реальные претензии на баварский престол предъявил император Иосиф II. Но Пруссия, для которой подобное усиление Габсбургов было нетерпимо, готовилась к войне за "баварское наследство" и нуждалась в потенциальных рекрутах.

Весной 1778 г. Фридрих II, объединившись на сей раз с саксонцами, направил крупные воинские силы в Богемию, чтобы оказать давление на Австрию. Б. Франклин, А. Ли и Дж. Адамс, находившиеся в то время в Париже, с большим удовлетворением сообщали конгрессу о вторжении прусских войск на территорию Австрии74. Но вопреки ожиданиям эмиссаров США до вооруженного конфликта дело не дошло: Австрия пошла на попятный, и попытка изменить существовавшее равновесие сил в Европе не удалась75. Одновременно отпали причины, вызвавшие запрет транзита наемников через прусскую территорию, и он был отменен. Американцам оставалось утешаться тем, что противодействие Фридриха II планам Австрии развязывает силы Франции, что увеличивает шансы США на получение от нее помощи.

Получив сообщение Ли о капитуляции английского военачальника Бургойна под Саратогой в 1777 г., прусский король не скрывал своего злорадства по отношению к Англии, но вместе с тем поручил передать американскому представителю, что собирается признать независимость США, когда Франция подаст пример76. На деле Фридрих II нарушил свое обещание и признал США лишь после окончания войны за независимость и признания ее Англией. Прусский король при всей своей неприязни к Великобритании не хотел, по собственному признанию, множить число своих открытых врагов: "Длительный опыт научил его, что их всегда сколько угодно, даже без каких-либо усилий с твоей стороны"77. Следует также иметь в виду, что восставшие жители британских колоний в Северной Америке были в глазах прусского короля, несмотря на его склонность к просветительским идеям, бунтовщиками, а английский король - "законным" монархом.

В целом позиция Фридриха II по отношению к американской революции обнаружила непонимание им возникшего за океаном феномена, недооценку процессов общественного развития, составной частью которых были события, развернувшиеся в американских колониях Англии. Гораздо дальновиднее оказался один из бывших адъютантов короля, участник его войн и его ученик по классу военного искусства Ф. В. Штойбен, который в 1778 г. отправился в Америку сражаться на стороне восставших. Он стал там генералом и сыграл выдающуюся роль, как в самих сражениях, так и в обучении армии США эффективным методам ведения войны78.

Итоги правления Фридриха II были противоречивы. С одной стороны, он сумел, главным образом в результате кровопролитных военных походов, существенно увеличить территорию своей страны, сделать ее гораздо более компактной. Пруссия окончательно утвердилась в качестве одного из двух сильнейших, наряду с Австрией, германских государств, обеспечила себе статус великой державы. Ее армия с 1740 по 1786 г. (когда умер Фридрих II) выросла с 80 тыс. человек до 195 - 200 тыс. и представляла собой крупную боевую силу (на ее содержание расходовалось 13 млн. талеров, или 2/3 бюджета). С другой стороны, это был колосс на глиняных ногах, что продемонстрировали тяжелые поражения Пруссии в ходе наполеоновских войн. Причины разгрома под Иеной носили, прежде всего, социальный характер и заключались в господстве отсталых порядков, в чем более всего был повинен Фридрих II. Он не желал считаться с процессами, которые развивались в ряде стран, а во Франции уже в 1789 г. привели к великой социальной революции, изменившей облик эпохи. Она вызвала и коренные преобразования военного дела, которым прусская армия, зиждившаяся на феодальных основах, не могла противопоставить ничего, кроме численности.

Общая оценка Фридриха II не проста. Он был человек недюжинного ума, широкого кругозора, разнообразных дарований. Личность незаурядная, он отличался от других прусских королей главным образом особой активностью и наступательностью в достижении целей, которые были общими для всех них. Главной из них было присоединение новых земель, прежде всего территорий других немецких государств и княжеств. Эпитет "просвещенный", с которым связывают абсолютистский режим Фридриха II, мало что определяет в оценке последнего. Лишь считанные аспекты просветительской идеологии нашли отражение в государственной деятельности прусского короля, другие он отбросил.

В Германской Демократической Республике после длительного периода, когда наследие Фридриха II изображалось исключительно в черных тонах, в последние годы наметился поворот в отношении к нему. Это, видимо, связано с необходимостью более полного познания корней позднейших исторических явлений - и не только тех, которые лежат в основе реакционных традиций, но и тех, из которых проистекают иные национальные особенности и черты. Авторы новейших работ о Фридрихе II, рассматривая реакционную сущность главных аспектов его деятельности, отмечая непонимание им ведущих тенденций тогдашнего развития, раскрывают и те ее стороны, которые объективно имели прогрессивное значение. Речь идет, в частности, о веротерпимости короля - ее тогда практически нигде более не было, его приверженности к некоторым другим (передовым для той эпохи) просветительским идеям, совершенствовании им военного искусства, усилиях, направленных на упорядочение правовой ситуации в Пруссии, личном вкладе в развитие немецкой культуры - духовной и материальной. На одной из центральных улиц столицы ГДР - Унтер-ден-Линден вновь возвышается статуя короля.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Augstein R. Prcussens Friedrich und die Deutschen. Frankfurt-a. M. 1968, S. 100 - 101.

2. Schieder Th. Friedrich dor Grosse. Frinkfurt-a. M. 1983, S. 454ff.; Prcussens grosser KiJnig. Wurzburg. 1980, S. 186.

3. Mittenzwei I. Friedrich II. und die Obergangsepoche vom Feudalismus zum Kapitalismus. - Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft, 1986, N 8, S. 691.

4. Kathe H. Der Soldatenkonig. Brl. 1976, S. 150 - 152.

5. См. Rohmer. D. Vom Werdegang Friedrichs des Grossen. Greifswald. 1924.

6. Friedrich II. von Preussen. Schriften und Briefe. Leipzig. 1985, S. 132; Германская история в новое и новейшее время. Т. 1. М. 1970, с. 117.

7. Preussen in der deutsclien Geschichte vor 1789. Brl. 1983, S. 281.

8. Mittenzwei I. Friedrich II. von Preussen. Koln. 1980, S. 42 - 44.

9. Лависс Э. Очерки по истории Пруссии. М. 1915, с. 249 - 254.

10. Германская история в новое и новейшее время. Т. 1, с. 126.

11. Frank B. Friedrich der Grosse als Monscli. Brl. S. a., S. 28.

12. Preussens grosser Kimig, S. 98; Preussen in dor dtmtschen Geschiclito vor 1789 S. 67.

13. Hegemann W. Fridericus oder das Konigsopfer. Brl. 1924, S. 670,

14. Цит. по: Лависс Э., Рамбо А. Всеобщая история от IV столетия до нашего временя. Т. VII. М. 1808, с. 163.

15. Маркс К. и Энгельс Ф. С.соч. Т. 21, г. 435.

16. Bachmann P., Zeisler K. Der deutsche Militarlsmus. Brl. 1971, S. 70,

17. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 14, с. 35.

18. Mitenzweil. Friedrich II. von Preussen, S. 60.

19. См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 14, с. 307, 308.

20. Там же, с. 206.

21. Mitenzweil. Friedrich II. von Preussen, S. 70.

22. Ibid., S. 73.

23. С Англией была достигнута договоренность о субсидиях. Лишь за четыре года до этого Фридрих II утверждал: "Мы никогда не получали от кого-либо субсидий. Фридрих I был единственным, кто пошел на этот позорный шаг... Каждое государство, поступающее так, связывает себе руки. Оно играет только вторые роли, будучи постоянно зависимым от того, кто платит" (Friedrich II. von Preussen, S. 193).

24. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 14, с. 372, 373.

25. Там же, с. 308.

26. Там же. Т. 28, с. 24.

27. Там же. Т. 7, с. 513.

28. Всего за четыре года до того король утверждал: "Для нас ни в каком отношении не имеет смысла вновь начинать войну; сенсация, вызванная завоеванием Силезии, наводила на мысль, что если оригинальные издания книг имеют большой успех то подражания терпят провал" (Friedrich II. von Preussen, S. 196 - 197)

29. Ibid. S. 189.

30. Mittenzweil. Friedrich II. von Preussen, S. 105.

31. На примере вторжения в Саксонию Фридрих II "обосновал" необходимость "немедленно упредить противника нападением", а также "перенести войну на территорию враждебного соседа и уберечь собственные земли" (Абуша А. Ложный путь одной нации. М. 1962, с. 119: подробнее см.: Groehler O. Die Kriege Friedrichs II, Brl. 1968).

32. Postier D. Die Schlacht bei Rossbach 1757. - Militargeschichto, 1980 N 6 S. 693 - 694.

33. Семилетняя война. М. 1948, с. 482 - 489.

34. Frank B. Op. cit,, S. 59, 63.

35. Ibid., S. 69.

36. Коробков И. Семилетняя война. М. 1940, с. 285.

37. Frank В. Op. cit,, S. 70.

38. Augstein R. Op. cit., S. 78.

39. Hitler. Samtliclie Aufzeiclmungen 1905 - 1924. Stuttgart. 1980. S. 377.

40. Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Док и м-лы Т. L М. 1973, с 126, 486.

41. Picker N. Hitlers Tischgcsprache im Fiihrorhauptquartier. Stuttgart. 1970. S. 10.

42. Barthel K. Friedrich der Grosse in Hitlers Geschichtsbild. Wiesbaden 1977 S. 10.

43. Ibid. S. 19.

44. Bloyer W., Drechsler K. e. a. Deulschland 1939 - 1945. Brl. 1975, S. 396.

45. Trevor-Roper H. Hitlers ioizie Tage. Frankfurla. M. 1965, S. 1J6.

46. Эпштейн Л. Д. История Германия от позднего средневековья до революции 1848 г. М. 1961, с. 290.

47. Mittenzwei I. Friedrich II. von Preussen, S. 125.

48. Mittenzwei I. Preussen nach dem Siebcnjahrigen Krieg. Brl. 1070, S. 125.

49. Mehring F. Zur preussisch-deutschen Geschichlo vom Mittelalter bis Jena. Brl. 1930, S. 118.

50. Preussen. Legende und Wirklichkeit. Brl. 1985, S. 65.

51. См., напр., Hubatsch W. Friedrich der Grosse und die preussische Verwaltung. Koln, etc. 1973. Совершенно другого мнения придерживался К. Маркс, считавший финансовую систему Фридриха II "безобразной"; управление же делами, существовавшее при нем, Маркс характеризовал как "смесь деспотизма, бюрократизма и феодализма" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23, с. 743).

52. Friedrich II. von Preussen, S. 186.

53. Mehring F. Zur Geschichte Preussens. Brl. 1981, S. 84.

54. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 10, с. 443.

55. Augstein R. Op. cit, S. 106.

56. Ibid., S. 90 - 91, 94 - 95.

57. Ibid., S. 96; Lessing G. E. Gesammelte Werke. Bd. 9. Brl. 1957, S. 327.

58. Friedrich dor Grossc im Spiegel seiner Zeit. Bd. 3. Brl. 1901, S. 72.

59. Preussen. Legende und Wirklichkeit, S. 93.

60. Германская история в новое и новейшее время. Т. 1, с. 127.

61. Preussen in der deutschen Geschichte vor 1789, S. 274.

62. Friedrich II. von Preussen, S. 26.

63. Kuczynski .T. Geschichte dcs Alltags des deutschen Volkes. Bd. 2 (1650 - 1810). Brl. 1981, S. 199 - 200.

64. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 6, с. 519.

65. Friedrich II. von Preussen, S. 510.

66. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 22, с. 23.

67. Лависс Э., Рамбо А. Ук. соч., с. 484.

68. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 6, с. 519 - 520.

69. Adams H. Prussian-American Relations 1775 - 1871. S. 1. 1960, p. 11.

70. Kapp F. Friedrich der Grosse und die Vereinigten Staaten von Amerika. Leipzig. 1871, S. 45 - 46.

71. Haworth P. L. Frederick the Great and the American Revolution. - American Historical Review, 1971, voL IX, N 3, p. 466.

72. Kapp F. Op. cit, S. 35, 49.

73. Ibid., S. 62.

74. Hanfstaengl E. America von Marlborough bis Mirabeau. Miinchen. 1930, S 31

75. Deutsche Geschichte in 12 Banden. Bd. 3. Brl. 1983, S. 31.

76. Kapp F. Op. cit., S. 51 - 52.

77. Lowell E. The Hessians and the other German Auxiliaries of Great Britain in the Revolutionary War. Port Washington. 1965, p. 53.

78. Fabian F. Die Schlacht. von Momnonth. Brl. 4961; Palmer J. General von Steuben. New Haven. 1937; Doyle J. Frederick William von Sleuben and the American Revolution N. Y. 1970.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Кирасиры, конные аркебузиры, карабины и прочие
      Автор: hoplit
      George Monck. Observations upon Military and Political Affairs. Издание 1796 года. Первое было в 1671-м, книга написана в 1644-6 гг.
      "Тот самый" Монк.

       
      Giorgio Basta. Il gouerno della caualleria leggiera. 1612.
      Giorgio Basta. Il mastro di campo. 1606.

       
      Sir James Turner. Pallas armata, Military essayes of the ancient Grecian, Roman, and modern art of war written in the years 1670 and 1671. 1683. Оглавление.
      Lodovico Melzo. Regole militari sopra il governo e servitio particolare della cavalleria. 1611
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.