Вяткин К. С. Гельмут Коль

   (0 отзывов)

Saygo

Колоритная фигура шестого канцлера ФРГ Гельмута Коля давно уже стала неотъемлемой частью германской истории. Назовут ли ученые впоследствии период его пребывания у власти «эрой Коля», как это уже произошло с именами таких выдающихся политических деятелей, как Конрад Аденауэр и Вилли Брандт, или же отведут ему более скромное место, покажет будущее. Сегодня во всем мире, и прежде всего в ФРГ, имя Коля связывают во многом с преодолением послевоенного двуединства германской государственности. Уже стала банальной параллель, начиная со дня крушения Берлинской стены 9 ноября 1989 г., проводимая между Колем и Бисмарком — двумя германскими канцлерами, каждому из которых выпало в свое время объединить Германию1.

KAS-Kohl%2C_Helmut-Bild-14701-1.jpg
Г. Коль на плакате ХДС/ХСС
Bundesarchiv_B_145_Bild-F028914-0003%2C_Ludwigshafen%2C_CDU-Kongress%2C_Helmut_Kohl.jpg
1969
Bundesarchiv_B_145_Bild-F041436-0027%2C_Hamburg%2C_CDU-Bundesparteitag%2C_Helmut_Kohl.jpg
1973
Bundesarchiv_Bild_183-P0819-306%2C_Leipzig%2C_Besuch_Helmut_Kohl_mit_Familie.jpg
Г. Коль с первой женой Ханнелоре и детьми, 1975
Bundesarchiv_B_145_Bild-F064809-0010%2C_CDU_Bundestagswahlkampf%2C_Kohl.jpg
1983
Bundesarchiv_Bild_183-1987-0907-017%2C_Bonn%2C_Besuch_Erich_Honecker%2C_mit_Helmut_Kohl.jpg
Г. Коль и Э. Хонеккер, 1987
Helmut_Kohl_in_Krzyzowa.jpg
1989
1024px-KohlModrowMomperBrandenburgerTor.jpg
1989
Boris_Yeltsin_19_October_2000.jpg
Г. Коль рукопожимается с ЕБН, 2000
800px-Helmut_Kohl_und_Maike_Richter-Kohl.jpg
Г. Коль со своей второй женой Майке, 2009

 

Как бы то ни было, но сегодня, после 12 лет пребывания у власти — из них восемь во главе правительства Западной Германии, а еще четыре — в качестве «канцлера всех немцев» в объединенной Германии,— Коль на очередной, теперь уже четвертый, срок остался лидером одной из ведущих индустриальных стран мира. Уже в силу этого он является одной из ключевых политических фигур Запада, и его личность неизменно привлекает к себе пристальное внимание, подобно тому, как политический курс и экономическое состояние возглавляемой им страны занимают умы ведущих политиков мира. В силу того, что Основной закон ФРГ наделяет федерального канцлера исключительным правом определять основные линии и направления политики государства, она в значительной мере зависит от его позиции, а следовательно, и от его личных и политических качеств, склада ума, особенностей характера, наконец, жизненного опыта.

 

Третий ребенок в семье, которая проживала тогда в маленьком прирейнском городке Франкенталь, что под Людвигсхафеном, родился 3 апреля 1930 г. и получил при крещении сразу три имени: Гельмут Йозеф Михаэль. Его отец, Иоганн Каспар Коль, был типичным представителем того межвоенного поколения германского чиновничества, которое более всего характеризовало отменное трудолюбие, неподкупное чувство долга и незыблемая вера в справедливость государственной идеи. По происхождению крестьянин, он поначалу трудился в качестве простого рабочего на мельнице. С первой мировой войны вернулся в чине обер-лейтенанта и был отмечен наградой за проявленную храбрость. В 1918 г. он поступил на государственную службу в баварское финансовое управление.

 

К тому времени, когда родился Гельмут, положение семьи было относительно благополучно. В материальном плане его характеризовал известный достаток и определенная устойчивость. Во многом это была заслуга отца, который, будучи к тому же домовладельцем, получал стабильное, хотя и не очень высокое, жалованье финансового чиновника Веймарской республики. Этих денег вполне хватало на то, чтобы содержать семью из пяти человек, как полагалось в том кругу, к которому они себя причисляли.

 

Иоганн Каспар Коль упорно продвигался вверх по служебной лестнице, однако значительной карьеры ему сделать так и не удалось — не в последнюю очередь сказалось его сдержанное, а порой и откровенно неприязненное отношение к установившемуся в Германии 9 января 1933 г. нацистскому режиму. Коль-старший долгое время был убежденным сторонником либерально-католической партии «Центр». После прихода Гитлера к власти Иоганн Коль не изменил своих умеренных умонастроений и не принял национал-социалистической веры.

 

По свидетельству Гельмута Коля, его отец гордился достижениями своего народа в области культуры, хорошо помнил все важнейшие даты немецкой истории и вместе с тем знал и уважал традиции других народов. Его спокойной, уверенной и жизнестойкой натуре было несвойственно гипертрофированное ощущение национальной исключительности. Все это определяющим образом повлияло на ту атмосферу, которая сопутствовала формированию духовного облика будущего канцлера. Именно в этот период были заложены многие характерные черты и наклонности Гельмута Коля — его упорство и огромная пробивная сила, организованность, трудолюбие, никогда не покидающая его уверенность в своих силах и умение не теряться в трудных ситуациях, любовь к истории и почтительное уважение к своим корням.

 

Далеко не последнюю роль сыграл и тот факт, что отец его был убежденным католиком. Мать — ее звали Цецилия — была еще более набожна. Она превосходно знала не только Библию, но и жизнеописания всех главных святых католической церкви. В повседневной жизни она стремилась следовать христианским заповедям. Праздник Рождества был одним из самых любимых семейных торжеств, как, впрочем и во всей Германии. В канун его вся семья посещала собор, где слушала мессу. По возвращении домой отец или мать читали своим детям истории из Св. Писания. Старшая сестра Гельмута садилась за пианино и играла рождественские мелодии, а все остальные подпевали. Впоследствии канцлер не однажды вспомнит: «Как хороши были эти старые рождественские песни!». Вполне естественно, что в доме, где атмосфера была проникнута духом христианства и терпимого отношения друг к другу, не нашлось питательной среды для тоталитарной идеологии национал-социализма.

 

Однако война, которую Гельмут пережил во вполне сознательном возрасте, все-таки наложила свой отпечаток на его судьбу. На всю жизнь в памяти остались авиационные бомбардировки родного города: на индустриальный Людвигсхафен, где в то время был расположен крупнейший химический концерн «ИГ Фарбен», было совершено более 120 налетов англо-американской авиации. Одна бомба угодила прямо в сад перед домом Колей, но, к счастью, не разорвалась. Подростком Гельмут был среди тех, кто тушил пожары, расчищал завалы, оказывал посильную помощь раненым. Трагедия не миновала и его семью: на Западном фронте погиб его 18-летний брат Вальтер.

 

Сам Гельмут в конце войны был мобилизован вместе с остальными учениками своего класса и направлен в местечко Берхтесгаден для ускоренного прохождения начальной военной подготовки и последующей защиты этого пункта. Один из последних оплотов рейха, Берхтесгаден был настолько хорошо укреплен, что получил название «альпийской крепости». После того, как 3 апреля 1945 г. (т. е. в день своего пятнадцатилетия) Коль присягнул на верность рейхсюгендфюреру, на него было возложено выполнение охранно-курьерских функций: необходимо было сопровождать нацистские архивы, которые в спешном порядке свозились из Мюнхена и Вены в подземные бункеры Берхтесгадена. Лишь после капитуляции вермахта и пятинедельных мытарств по оккупированной союзниками стране Коль вместе с тремя товарищами наконец-то смог добраться до отчего дома.

 

В ноябре 1945 г. он возобновил прерванные почти год назад школьные занятия. Будучи по натуре жизнерадостным, энергичным, «заводным» юношей, Коль сразу же приобрел много новых друзей. Его неудержимо влекло к сверстникам, и он всякий раз оказывался в центре компании. Его школа была к тому времени перепрофилирована в «естествоведческую гимназию», что вызвало немалое разочарование и откровенное неудовольствие юноши. Основной упор был сделан на преподавании физики, химии, математики. Это было совсем не то, что интересовало и влекло Гельмута, к тому же с этими предметами у него были определенные проблемы. Темпераментный и очень общительный, он никак не мог понять, как можно посвятить себя изучению сухих естественных дисциплин в такое время, когда на глазах творится сама история.

 

Правда, с учителем математики ему повезло. Им оказался Отто Штамфорт, который был благосклонен к юноше и старался излишне не донимать его нелюбимым предметом. Гимназист Коль часто и с удовольствием бывал у Штамфорта на квартире, где с увлечением дискутировал с этим убежденным коммунистом о Ленине, Сталине, марксизме. Когда в конце 40-х годов Штамфорт переселился в ГДР, он оставил Гельмуту собрание произведений Маркса, которые нынешний канцлер хранит до сих пор.

 

В 1946 г., будучи еще учеником гимназии, Коль вступил в члены Христианско-демократического союза (ХДС) — одной из двух (наряду с СДПГ) крупнейших в послевоенной Германии «народных партий». ХДС был образован летом 1945 г. главным образом из осколков прежней партии «Центра». Коль получил членский билет за номером 00246 и активно включился в работу местной молодежной организации ХДС. Это был вполне осознанный поступок молодого человека, который уже в тот период принципиально решил для себя вопрос о своей будущей карьере профессионального политика.

 

Его внимание привлекали социально-политические вопросы, проблемы коммунальной политики в родном городе, и Коль при всяком удобном случае темпераментно обсуждал их не только в кругу своих сверстников, но и с учителями. Его настоящим увлечением стали история и литература. Читал он много. Знакомство с новыми книгами подстегнуло его интерес к истории и жизни общества и повлияло на выбор профессии. На выпускных экзаменах он сумел продемонстрировать незаурядные, явно выходящие за рамки школьной программы, познания в этих областях. За сочинение на тему «Является ли социальный вопрос проблемой рынка?» Коль получил высшую оценку. Это позволило ему выправить общий аттестационный балл, который тянул вниз «неуд» по математике.

 

После окончания гимназии Коль продолжил учебу. Первоначально он остановил свой выбор на университете во Франкфурте-на-Майне, где в течение двух семестров добросовестно штудировал экономику, право, психологию. Затем он перевелся в Гейдельбергский университет. Здесь он сосредоточил свое внимание на изучении таких дисциплин, как государственное и публичное право, философия, политология, история.

 

С преподавателями Колю повезло. Среди профессоров, чьи лекции он посещал, были ученые, которые не только по праву составляли гордость университетской науки, но и во многом формировали духовную атмосферу Западной Германии того времени, отражая в своих работах начавшиеся после разгрома нацизма процессы либерализации, пробуждения гражданского общества. Достаточно назвать имена К. Ясперса, Д. Штернбергера, К. Шмидта, В. Хальштейна, А. Вебера, В. Гельпаха, А. Бергштрассера.

 

Защищать диссертацию для получения степени доктора Г. Коль решил по истории. Темой его работы являлось «Политическое развитие Пфальца и возрождение политических партий после 1945 г.». К тому моменту, когда диссертация была готова к защите, по этой проблематике практически не существовало сколько-нибудь заметных работ. В процессе написания диссертации Коль провел настоящее исследование. Во многом он опирался на многочисленные архивные документы. Однако наиболее интересную и живую струю в его работу привнесло использование им опыта личной политической деятельности — в качестве заместителя председателя рейнландпфальцской земельной христианско-демократической организации «Молодой Союз» (с 1954 г.) и члена правления земельной организации ХДС (с 1955 г.).

 

Разработка проблематики диссертации была максимально приближена к современности, система аргументов имела практическую направленность, наконец, итоговые идеи были умело пропущены через призму собственного опыта. Все это отразило внутреннюю склонность Коля к практической политике. Его научный руководитель В. Фукс впоследствии утверждал: «Зная биографию Коля, я понял, что после защиты он уйдет в политику. Сам он тоже не сомневался на этот счет»2. Действительно, Коль рассматривал учебу в университете и получение степени доктора наук как ступени для достижения давно поставленной им цели — стать профессиональным политиком.

 

Между тем, профессиональное занятие политикой в только что созданном западногерманском государстве было отнюдь не простым и далеко не самым престижным делом. Гитлер оставил немцам поистине страшнйе наследие. Поверженная нация, пережившая катастрофу, пребывала в состоянии шока и растерянности. Люди были подавлены, унижены, деморализованы и в большинстве своем не желали иметь с политикой ничего общего. Нередко они даже не испытывали доверия к новым политическим лидерам, о чем свидетельствовали многочисленные опросы общественного мнения.

 

Гитлеровская диктатура не смогла, к счастью, поразить традиционные основы мировоззрения семьи Коля. «Ориентиры не были утрачены ни на мгновение»,— напишет он позднее в своей автобиографической книге «Мой родительский дом». Его как бы обошла стороной драма тотального краха нацистских ценностей. Однако судьба отнюдь не избавила его от напряженного поиска новых основ своего бытия. Гельмуту, как, наверное, многим из его сверстников было совсем не просто разобраться в сложных перипетиях общественно-политической жизни послевоенной Германии.

 

50-е годы стали для Германии периодом активного возрождения и нового расцвета традиционной в основе своей, но в то же время и откровенно деполитизированной, национальной культуры. Экраны кинотеатров, например, во множестве заполнили сентиментальные фильмы, которые, как правило, в красочной и вместе с тем примитивно-бесхитростной форме представляли идеализированные сюжеты из сельской жизни Германии. Конечно, такие картины разительно контрастировали с многотрудной реальностью повседневного быта того времени. Однако их массовое производство ознаменовало собой конец безудержной и неприкрытой политической пропаганды с экрана — будь то, как прежде, на потребу национал-социалистов, или же, теперь, в интересах нарождающейся демократии.

 

Вместе с тем в тот период и речи не могло быть о том, чтобы демонстрировать на широком экране киноленты, подобные фильму Алена Ренэ «Ночь и туман», о людях, погибших в гитлеровских лагерях смерти.

 

Видимо, это не было случайным. В числе депутатов первого западногерманского бундестага было 57 бывших членов НСДАП, а во внешнеполитическом ведомстве ФРГ еще в 1951 г. насчитывалось 134 бывших национал-социалиста3. Тогда большинство немцев охотно согласились обозначить 1945 г. как «час ноль», как год «тотального возрождения». Эта формула помогла отодвинуть от себя национальный позор предшествующих лет.

 

Засучить рукава и приняться за восстановление почти полностью разрушенного хозяйства оказалось для многих немцев единственным приемлемым выходом из моральной катастрофы, которую они пережили. Теодор Хойсс, бывший либерально настроенный швабский журналист, ставший в 1949 г. первым президентом ФРГ, так сформулировал эту мысль: «Мы сегодня управляющие самого ужасного и самого лживого банкротства в истории. У нас есть только один шанс. Имя ему — работа»4. Огромный потенциал национальной энергии, помноженный на традиционную организованность и приверженность порядку, реализовывался на сотнях заводов и фабрик, в тысячах мастерских и хозяйств. И вскоре экономические успехи ФРГ получили известность в мире как «немецкое чудо»5. С 1949 по 1954 гг. Западная Германия в 5 раз увеличила экспорт своей продукции, и уже с 1951 г. он превышал импорт. Она превратилась в государство-кредитора некоторых из своих европейских партнеров6. В те годы вся жизнь ФРГ проходила под лозунгом «необходимо экспортировать». Восстанавливаемое хозяйство было ориентировано на экспортную торговлю.

 

Это было продиктовано стремлением получить средства для финансирования восстанавливаемого хозяйства, намерением скорее погасить довоенные долговые обязательства, которые ФРГ приняла на себя, чтобы утвердиться в качестве государства — правопреемника «третьего рейха». Э. Ройтер, являющийся ныне председателем правления «Даймлер Бенц А Г», заметил по этому поводу, что «после того позора, на который обрекли Германию злодеяния Гитлера, этот лозунг призван был играть самую важную роль на трудном и долгом пути, который должен был вывести нас к обретению международного уважения и свободы действий»7.

 

Политическая деятельность в этих условиях требовала определенной позиции по всем актуальным проблемам, каждая из них уходила корнями в недавнее трагическое прошлое. Сфера политики заключала в себе животрепещущие и нередко болезненные для каждого немца вопросы о них самих, об их истории, о том, что в ней было достойно гордости, уважения и превращения в традиции, а что — источником несмываемого позора и бесчестия. Ведь отсутствие широкого движения сопротивления режиму Гитлера было неоспоримым фактом, как и то, что освобождение от нацистской тирании стало возможно лишь в результате иностранного вторжения, что повлекло за собой подписание акта о безоговорочной капитуляции, оккупацию страны и утрату ею части принадлежавших ей до войны территорий.

 

Постепенно получая возможность играть все более значимую роль в мирохозяйственной жизни, ФРГ еще долго оставалась под самой пристальной и поначалу откровенно неприкрытой военно-политической «опекой» со стороны держав-победительниц. Ее политическая ориентация, как вовне, так и внутри страны, была во многом предопределена практически не зависящими от нее условиями. Само конституционное обоснование нового государства явилось результатом действий западных держав8. Энтузиазм, с которым они приступили к налаживанию демократических процессов в своих зонах оккупации, создавал порой дополнительные проблемы для тех в Германии, кто выбрал для себя политическое поприще. Практически все они подчас оказывались в двусмысленной ситуации. Каждому из них приходилось решать вопрос о том, как, не нарушая волю союзнических держав, отстаивать интересы своих избирателей.

 

Основные цели западногерманской политики (безопасность страны, ее единство, политическое и хозяйственное возрождение) практически никем не оспаривались. Однако в начале 50-х годов отнюдь не просто было разобраться в том, чья же политическая линия в большей степени отвечала национальным интересам — Аденауэра, который демонстративно включал в свое ближайшее окружение видных функционеров «третьего рейха»; или другого незаурядного немецкого политика послевоенного времени, тогдашнего председателя СДПГ Курта Шумахера, бывшего почти десять лет узником Дахау.

 

Как и Аденауэр, Шумахер не питал иллюзий в отношении политики Советского Союза. Однако он искренне опасался, что западные державы используют ФРГ лишь как инструмент в своих политических целях и что слишком поспешная интеграция ФРГ в создаваемые ими структуры помешает восстановлению единства Германии. Он был убежден в том, что пойдя на тесное сотрудничество с западными союзниками, Аденауэр пожертвовал реальным шансом на объединение страны. Шумахер защищал единство Германии и пытался отстоять возможность объединения страны под знаком «чистого национального сознания, признающего международные обязательства»9.

 

Политические взгляды социал-демократа Шумахера, в том числе и его «агрессивное стремление к национальному единству»10, оказали глубокое влияние на Коля (в 1947 г. в Мангейме он впервые присутствовал на публичном выступлении лидера СДГТГ). Коль, которого впоследствии прозвали «внуком Аденауэра», проникся идеей немецкого единства еще в старшем классе гимназии, и в последующие годы не выказывал и тени сомнения в том, что ему удастся дать свой ответ на «германский вопрос». В 1989 г. можно было убедиться в том, как мало в принцийе отличалась позиция канцлера Коля, стремившегося к государственному объединению немецкой нации «под европейской крышей», от взглядов, которые отстаивал после войны Шумахер.

 

Летом 1958 г. Коль защитил докторскую диссертацию. Работая над нею, он проанализировал во многом уникальные материалы, что помогло ему получить более глубокое и объективное представление о реальном положении дел в Рейнланд-Пфальце. Затем это позволило ему приобрести неоценимые преимущества в борьбе с политическими соперниками.

 

После окончания университета Коль погрузился в партийную жизнь и быстро начал подниматься по ступеням политической карьеры. В 1959 г. он становится председателем районной организации ХДС в Людвигсхафене, затем — депутатом ландтага Рейнланд-Пфальца, членом правления фракции ХДС в ландтаге и членом его финансово-бюджетной комиссии. Год спустя он занимает пост председателя фракции ХДС в муниципалитете Людвигсхафена, а еще через год с небольшим становится заместителем председателя фракции ХДС в ландтаге.

 

С самого начала отнюдь не просто складывалось сотрудничество различных поколений в рядах ХДС. Во главе земельного ХДС и правительства в Рейнланд-Пфальце с 1947 г. бессменно находился один из маститых представителей «старшего поколения», Петер Альтмайер. Многоопытный политик, он отличался авторитарным стилем руководства и не склонен был всерьез прислушиваться к голосам молодых христианских демократов, рупором которых после избрания в ландтаг стал Гельмут Коль. Они пытались проявлять самостоятельность во внутриполитических вопросах, стремились оказывать влияние на решение проблемных и кадровых вопросов, выступали против коррупции и семейственности в партийных рядах, сопротивлялись засилью старых функционеров. Сплачивая вокруг себя молодых единомышленников, Коль уверенно занимал подчас бескомпромиссную позицию по всем актуальным вопросам. Он располагал недюжинными познаниями во всем, что касалось политической обстановки в Рейнланд-Пфальце. В мае 1963 г. фракция ХДС в ландтаге подавляющим большинством голосов выбрала его своим председателем. Уже вскоре в лице парламентской фракции и ее правления Колю удалось создать второй центр политической власти в земле наряду с канцелярией премьер-министра11.

 

У Коля не было какого-нибудь высокопоставленного покровителя. Отличительной особенностью его восхождения на политический Олимп было то, что он всякий раз начинал свое движение, находясь в оппозиции. Нередко это была оппозиция в рядах собственной партии. Коль опирался на созданную им команду, ядро которой составили его бывшие коллеги по Молодому союзу. Бернгард Фогель, который стал преемником Коля на посту премьер-министра Рейнланд-Пфальца, вспоминает: «В 1967 г., когда мне было всего лишь 34 года, моя кандидатура на пост министра казалась 68-летнему премьер-министру П. Альтмайеру совершенно неприемлемой. Аналогичным образом дело обстояло и с Хайнером Гайслером, которому тогда хотя и было 37 лет, но который, по мнению Альтмайера, также не подходил по молодости для поста министра. Однако Гельмут Коль, которому тогда тоже было 37 лет, настоял на своем»12.

 

Таким образом, уже тогда Коль обнаружил уникальную способность находить политически одаренных людей, привлекать их на свою сторону и содействовать их выдвижению на ответственные посты. Подбор кадров он осуществлял с прицелом на будущее. Немало политиков обязано тогда своим выдвижением Колю. Он способствовал назначению в 1967 г. генеральным секретарем ХДС Б. Хекка и избранию федеральным канцлером К.- Г. Кизингера, продвижению Н. Блюма, ставшего потом министром груда в федеральном правительстве самого Коля. Примерно в это же время судьба свела будущего канцлера с адвокатом Р. фон Вайцзеккером, которого он и внес в список ХДС по выборам в бундестаг. Позднее этот человек стал, пожалуй, самым популярным президентом ФРГ. Даже соперники Коля вынуждены были признать, что он обладает исключительным даром в нужный момент подобрать необходимых людей.

 

В глазах «патриархов» земельной ХДС Коль очень скоро заработал репутацию «бунтаря». Действительно, его напористая и эмоциональная манера поведения зачастую носила заметный отпечаток конфронтации. Он часто и охотно встречается с людьми, выступает перед различными, не только партийными, аудиториями. В своих речах и докладах он затрагивает проблемы демократии, отношений между правительством и оппозицией, профсоюзами и предпринимателями. Коль часто апеллирует к идее сильной государственной власти как гаранта порядка и стабильности. Он не устает повторять основополагающие принципы христианско-демократического мировоззрения.

 

В этот период его политическая деятельность проникнута двумя основными устремлениями: во-первых, превратить ХДС из «партии местной знати»13 в подлинно народную; во-вторых, разрушить имидж Рейнланд-Пфальца как архиконсервативной и отсталой земли.

 

Важное место в его политической концепции занимают в это время вопросы культурной политики, и особенно детского воспитания и школьного образования. Крупным успехом стала реформа школьного образования в Рейнланд-Пфальце, которую он провел, несмотря на упорное, по крайней мере, на первых порах, сопротивление Альтмайера и его окружения. Премьер-министр был убежденным сторонником школ, разделенных по конфессиональному признаку. Между тем, богатый опыт подсказывал Колю, что время такой формы обучения близится к концу. Первый успех на этом направлении ознаменовало принятие ландтагом в 1967 г. поправки в земельной конституции. Через три года, когда Коль уже сменил Альтмайера на посту премьер-министра Рейнланд-Пфальца, христианская общинная школка была утверждена в качестве нормальной общеобразовательной школы.

 

Возглавив в мае 1969 г. земельное правительство, Коль стал первым премьер-министром Рейнланд-Пфальца, который был местным уроженцем. Он очень гордился этим и поставил себе целью покончить с провинциальной узостью Рейнланд-Пфальца. Приграничное положение этой федеральной земли побуждало к всестороннему развитию связей, особенно с Францией. Что касается улучшения отношений между ФРГ и Францией, земельное правительство проделало во многом первопроходческую работу. Оно содействовало установлению партнерских отношений между городами по обе стороны Рейна, Рейнланд-Пфальцем и французской Бургундией, поощряло развитие контактов граждан обеих стран, особенно молодежи.

 

Личный опыт и давние переживания самого Коля сыграли здесь определяющую роль: «Рассказы моего отца о первой мировой войне,— вспоминает он,— глубоко запали мне в память... Я вспоминаю, что в 1948 г. я был среди тех старшеклассников, которые вырывали пограничные столбы в Эльзасе, пели европейские песни, в которых говорилось о братстве, и восклицали: «Это — Европа!»14. Впоследствии, уже как канцлер, Коль оказался одним из наиболее убежденных, последовательных и активных приверженцев идеи объединенной Европы на базе германо-французского согласия.

 

В своем первом правительственном заявлении 20 мая 1969 г. депутатам майнцского ландтага, Коль в качестве одной из основных поставил задачу дальнейшего совершенствования культурной политики и модернизации всей системы образования в Рейнланд-Пфальце.

 

Он обещал что отныне его кабинет будет править по-новому. За год до этого по всей Западной Германии прокатилась волна антиправительственных выступлений. Они напомнили, что «эксперимент» по созданию на федеральном уровне «большой коалиции», которая находилась у власти в Бонне в 1966—1969 гг., едва ли был вполне успешным, по крайней мере в области внутренней политики. Образование такой коалиции породило ряд проблем и ассоциации с периодом Веймарской республики. Прежде всего в парламенте практически не стало оппозиции. Единственной оппозиционной силой оказалась сравнительно малочисленная Свободно-демократическая партия (СвДП), классическая «партия середины», которой в силу этого было трудно критиковать «праволевую» коалицию. ХДС был расколот, в то время как в СДПГ ощущалось влияние молодых, смотревших на «большую коалицию» с изрядной долей недоверия и скепсиса.

 

Важнейшим достижением первых лет существования ФРГ было утверждение в ее политической жизни принципа: правительство против оппозиции. Во второй половине 60-х годов политикам пришлось столкнуться с проблемой, которая являлась следствием парламентской (псевдо)гармонии. В результате оппозиция откололась от представленных в бундестаге политических партий и вышла на улицы. Наряду с террористическими организациями на левом фланге политического спектра возникали объединения типа «Внепарламентской оппозиции», состоявшие преимущественно из радикально настроенной молодежи и студентов. На правом фланге активизировались реваншистские и неонацистские организации, в том числе созданная в 1964 г. Национал-демократическая партия Германии (НДПГ), члены которых раньше нередко отдавали свои голоса ХДС/ХСС. Именно в это время ультраправым удается попасть в парламенты семи из десяти западногерманских земель, в том числе Рейнланд-Пфальца.

 

Коль уже давно зарекомендовал себя как убежденный сторонник парламентской демократии и решительный противник неконструктивной, огульной критики демократического государства. Вопрос о жизнеспособности современного государства, совершенствовании деятельности всех его учреждений оказывается в центре внимания его кабинета. Уже в первом правительственном заявлении он говорил, что «настало время парламенту разобраться с критикой этого государства и его демократической жизни... «Новые левые» оспаривают способность нашей политической системы и серьезность намерения политического руководства радикально преобразовать общество... «Крайне правые» считают, что парламентская демократия не дает достаточных гарантий для претворения в жизнь ее представлений о праве и порядке. «Новых левых» и «вечно вчерашних» объединяет стремление навязать свои тоталитарные взгляды на государство и общество... Это резко противоречит открытости нашей политической системы, которая заявляет о своей приверженности политическим свободам и равенству всех граждан, принципу принятия решений волей большинства»15.

 

Одним из главных элементов его правительственной программы становится установка на сокращение дистанции между рядовым гражданином и государством. Коль был убежден, что гражданину требуется всесторонняя информация о работе всех звеньев власти: правительства, парламента, административных и судебных органов. Условие нормального функционирования демократии он видел в том, чтобы поддерживалась постоянная двусторонняя связь между гражданином и государством, правительством и общественностью. В первом правительственном заявлении Коль говорил: «Государственные органы должны устранять все, что препятствует нормальным отношениям между гражданином и государством... Гражданин должен быть уверен в том, что от него ничего не скрывают. Поэтому данное земельное правительство готово поддерживать прессу в выполнении ее задачи по обеспечению актуальной и всесторонней информации»16.

 

Коль выступил также инициатором административной реформы. Он понимал необходимость консолидации региона, который тогда еще не избавился от нелестного прозвища «дитя оккупационных властей»17. Из прежних пяти административных округов было образовано три; районы, которых насчитывалось 39, были упразднены; чуть более 24 тыс. городов и общин были объединены в 212 административных единиц. В результате удалось несколько сократить чрезмерно раздутый управленческий аппарат.

 

На протяжении послевоенных лет различные политические силы ФРГ — от «Союза изгнанных» до СДПГ— неоднократно выдвигали предложение о расчленении и упразднении Рейнланд-Пфальца, как федеральной земли. Политика, которую проводило возглавляемое Колем правительство, способствовала тому, что жители Пфальца, Рейн-Гессена, Вестервальда все больше осознавали себя гражданами единой федеральной земли. Когда 19 января 1975 г. здесь был йроведен референдум по вопросу о целесообразности дальнейшего существования Рейнланд-Пфальца, подавляющее большинство его жителей высказались за сохранение единства этой федеральной земли.

 

Благодаря административной реформе, созданию ряда новых вузов — в Кобленце, Вормсе, Ландау,— а также университета в Трире, начинаниям в социальной сфере Рейнланд-Пфальц вскоре превратился в одну из ведущих федеральных земель и динамично развивающуюся часть ФРГ. Коль заслуженно пользовался большим авторитетом — как глава земельного правительства и лидер местного ХДС. У него были сильные позиции в верхней палате федерального парламента — бундесрате, в котором он стал лидером среди представителей земель, возглавляемых ХДС. В июне 1973 г., на 21-м съезде ХДС его значительным большинством голосов (520 из 600) избирают председателем федерального ХДС.

 

На выборах в ландтаг в 1975 г: ХДС получает 53,9% голосов, что было лучшим результатом с момента образования ФРГ. Этому способствовали и личные качества Коля: демократизм, знание жизни и особенно положения в Рейнланд-Пфальце, открытость и умение найти верный подход к людям. Он говорит на понятном для простых людей языке. В его речи проскальзывают порой диалектизмы, но он считает важным подчеркнуть особенностью своего говора связь с той культурной средой, которая его сформировала. И это способствует его популярности. Охотно идя на непосредственный контакт, Коль сумел расположить к себе избирателей.

 

В мае 1975 г. ландтаг снова утверждает его в должности премьер-министра Рейнланд-Пфальца. Летом того же года Коля переизбирают председателем ХДС и определяют кандидатом в канцлеры от блока ХДС/ХСС. Однако на выборах 3 октября 1976 г. партиям консервативного блока не хватило для абсолютного большинства 300 тыс. голосов. Соперником Коля был многоопытный и искушенный политик, правящий канцлер Гельмут Шмидт (СДПГ). Однако Колю, который не имел даже федерального депутатского мандата, удалось набрать 48,6% голосов. Это оказалось вторым результатом ХДС, начиная с 1949 г.18.

 

Теперь перед Колем встала дилемма: оставлять ли свои прочные позиции в Майнце в качестве главы земельного правительства ради неустойчивого места руководителя оппозиции в Бонне. Решение далось ему нелегко. В конечном итоге перевесили аргументы в пользу федерального уровня. В канун отъезда, на приеме в государственной канцелярии, обербургомистр Майнца Й. Фукс на прощание сказал Колю: «Вам предстоит трудный путь, господин премьер-министр. Я надеюсь, что Вам не придется раскаяться в том, что Вы покинули Майнц». Коль ответил: «Дорогой господин Фукс, когда-то в нашей жизни, в том числе и в политической, наступает момент, когда мы должны принять решение. Я решил отправиться в Бонн»19.

 

После переезда в столицу Коль сохранил связь с родными местами. Как бы ни была загружена его рабочая неделя, он, как правило, находил возможность для того, чтобы встретиться со своими друзьями, большинство которых он знал по Людвигсхафену, и с которыми, уже будучи премьер-министром Рейнланд-Пфальца, любил иногда посидеть в сауне или просто за бокалом рейнского вина. Коль нередко выверял свою политическую линию по настроению «простых» собеседников. Не упускал он и возможность побродить на досуге по пфальцскому лесу с Е. Рамштеттером, священником из церкви св. Йозефа в Людвигсхафене — кто, как не патер лучше других знает людские проблемы?

 

На связке ключей у Коля остался ключ от его дома в Оггерсхайме (в предместье Людвигсхафена). «Мне никогда не нужно, чтобы кто-нибудь отпирал для меня дверь моего дома»,— с достоинством говорил Коль. Этот дом супруги Коль построили для себя вскоре после свадьбы в 1960 году. Коль полюбил этот дом в Оггерсхайме, который со временем стал любимым местом проведения досуга. Жена Коля, Ханнелоре Реннер, в полной мере разделяла с мужем это чувство привязанности к родному очагу.

 

На Ханнелоре, которая была на 3 года младше своего мужа, как и на самого Коля, война и послевоенная обстановка наложили глубокий отпечаток. Начиная с 1944 г., одиннадцатилетняя девочка несла на центральном вокзале городка Дебельн (что под Дрезденом), где в то время обосновалась ее семья, «вокзальную службу»: приходилось обслуживать эшелоны с ранеными, прибывавшими с Восточного фронта. Одновременно она подрабатывала в качестве уборщицы в столовой той фабрики, где трудилась ее мать. Весной 1945 г., при приближении Красной Армии, семья Реннер бежала на запад. Последовала долгая череда необустроенных лет, постоянных переездов с места на место. Лишь в 1953 г. Ханнелоре и ее мать (отец умер годом ранее) окончательно осели в Людвигсхафене. После того, как супруги Коль обрели наконец собственный дом, где росли их сыновья (в 1963 г. родился Вальтер, в 1965 г.— Петер) не так уж и легко было примириться с необходимостью очередного переезда.

 

Позднее, уже став канцлером, Коль, который очень часто и умело привносит личностный элемент в свои публичные выступления, говорил в одной из своих речей: «Будучи ребенком, моя жена была вынуждена 13 раз сменить место жительства»20. Ханнелоре, скромной и демократичной по своим привычкам, пришлось снова срываться с насиженного места и вживаться в новую для нее роль — супруги политика федерального масштаба.

 

Согласившись возглавить фракцию ХДС/ХСС в бундестаге, Коль вплотную подошел к решению задачи, с которой он, будучи с 1973 г. председателем крупнейшей оппозиционной партии, неоднократно сталкивался. Это было время, когда консерваторы еще не в полной мере оправились от поражения, нанесенного им в 1969 г. коалицией социал-демократов и либералов. После 20 лет непрерывного и почти единоличного пребывания у власти в Бонне обе христианские партии оказались в оппозиции и сначала никак не могли осознать новый расклад сил на политической сцене ФРГ. Председатель ХДС и канцлер К.-Г. Кизингер воспринял едва ли не как личную обиду известие о том, что его прежний коллега по «большой коалиции» Вилли Брандт после выборов, принесших христианским демократам по сравнению с другими партиями большинство голосов, принял решение о создании новой коалиции (на базе незначительного парламентского большинства) со СвДП. Это спутало все карты демохристианского канцлера. Новым канцлером ФРГ стал Брандт. Его «новая восточная политика», которая нашла свое выражение в договорах с Советским Союзом, Польшей, а затем в договоре об основах отношений с ГДР всколыхнула общественно-политическую жизнь ФРГ и вызвала среди политиков ничуть не менее ожесточенные споры, чем в 50-е годы вызвал внешнеполитический курс Аденауэра на возможно более тесное участие ФРГ в западноевропейской интеграции — в ущерб возможному объединению страны, как тогда считали многие.

 

Весной 1972 г. борьба между правительством и оппозицией вокруг внешнеполитического курса ФРГ достигла кульминации. В результате того, что некоторые депутаты от СвДП21 и даже СДПГ перешли в ряды оп¬позиции и без того крайне незначительное парламентское большинство правящей коалиции вплотную приблизилось к критической равновесной отметке. 27 апреля 1972 г. председатель ХДС и фракции ХДС/ХСС Райнер Барцель инициировал в бундестаге вотум недоверия правительству Брандта22. В ходе последовавшего голосования христианскому демократу не хватило до абсолютного большинства двух голосов. Брандт остался на посту канцлера. 17 мая бундестаг ратифицировал договоры ФРГ с Советс¬ким Союзом и Польшей. В одном из выступлений в бундесрате Коль справедливо признал, что «провал этих договоров повлек бы за собой немалые осложнения»23.

 

На федеральных выборах 1972 г. коалиция СДПГ — СвДП получила солидное большинство голосов, а партии социал-демократов впервые удалось набрать большее количество голосов, чем ХДС/ХСС. Таким образом граждане ФРГ поддержали «новую восточную политику». Председатель ХДС Коль был в числе тех, кто раньше других осознал объективное отсутствие у оппозиции приемлемых внешнеполитических альтернатив и стал переориентировать свою партию. Во многом благодаря его усилиям христианские демократы к середине 70-х годов подкорректировали свою позицию в отношении «новой восточной политики».

 

Изменившиеся условия требовали по-новому наладить работу оппозиции. Многие христианские депутаты, воодушевленные «почти одержанной» победой Коля на выборах в бундестаг 1976 г., возлагали на него большие надежды. Он повел себя как политик, способный учитывать обстановку, обладающий умением кропотливо собирать и максимально концентрировать силы для достижения поставленных целей. Будучи реалистом, он отверг предложенную ему некоторыми коллегами по партии идею организовать в парламенте очередной «штурм» позиций социальнр-либеральной коалиции и попытаться в ближайшем будущем трансформировать свои 48,6% в абсолютное большинство. Коль предпочел гораздо более долгий, но реалистичный и надежный путь постепенного сближения с партией свободных демократов.

 

На этом пути Колю пришлось преодолеть немало трудностей. Первые из них сенсационно дали о себе знать уже в самом начале его пребывания на новом посту. Вскоре после выборов в бундестаг в баварском местечке Вильдбад Кройт состоялась конференция Христианско-социального союза (ХСС), который, начиная с 1949 г., выступал в блоке с ХДС. На ней неожиданно для многих, а главное без предварительного оповещения ХДС, было принято решение о прекращении взаимодействия ХСС с христианскими демократами в рамках единой парламентской фракции и создании в бундестаге самостоятельной фракции. Фактически это был раскол оппозиции. Вдохновителем принятого решения был председатель ХСС Франц Йозеф Штраус. Главным мотивом его действий стало несогласие с той стратегией, которую избрал его демохристианский партнер в отношении СвДП и смены правительства в Бонне.

 

Далеко не последнюю роль в агрессивном поведении баварского политика сыграло и то, что он был убежден: блок ХДС/ХСС мог бы одержать победу на минувших выборах в бундестаг, если бы кандидатом на пост канцлера выступил сам Штраус. Председатель ХСС высокомерно заявил: «Коль — это удачливый премьер-министр, который должен знать свои собственные границы»24. Выразив свое согласие с кандидатурой Коля, лидер ХСС добился включения в итоговое коммюнике слов: «ХСС придерживается собственного мнения, что его председатель является наиболее подходящим кандидатом»25. После неудачи Коля на выборах Штраус повел кампанию по превращению Христианско-социального союза, сфера деятельности которого была ограничена Баварией, в общефедеральную партию (наряду с ХДС, СДПГ и СвДП).

 

Открытая конфронтация в стане консерваторов продолжалась, впрочем, недолго. Меньше, чем через месяц после вильдбад-кройтской конференции Штраус все же пошел на компромисс. После трудной и исполненной драматизма полемики Колю удалось убедить баварского лидера в опасности раскола единой парламентской фракции, который может повлечь за собой ослабление оппозиции и повлиять на исход выборов в 1979 г. главы государства в пользу правящей коалиции. Достигнутый между Колем и Штраусом компромисс состоял в том, что при голосовании вопросов общефедерального значения депутаты от ХСС имеют полную самостоятельность, а при решении вопросов принципиального характера христианские социалисты могут не присоединяться к резолюциям ХДС26.

 

Христианские социалисты продолжали испытывать недоверие к политическому курсу лидера оппозиции. ХСС и его председатель упрекали Коля в слабом руководстве парламентской фракцией, пассивности и, главное, в неправильно выбранной политической стратегии. К критике присоединилась и часть депутатов от ХДС. В мае 1977 г. Ю. Тоденхофер, в частности, заявил, что Коль пытается добраться к власти в «спальном вагоне»27, а бывший генеральный секретарь ХДС К. Биденкопф потребовал, чтобы Коль сложил с себя полномочия руководителя фракции. Критику из собственных рядов Коль научился воспринимать относительно спокойно. В одном из интервью он говорил: «Кто не в состоянии этого вынести, тот должен уйти»28.

 

Весной 1979 г. Штраус заявил, что он намерен выставить на предстоящих выборах в бундестаг свою кандидатуру в качестве претендента на пост канцлера от блока ХДС/ХСС. На этот раз Коль воздержался от прямого соперничества с амбициозным баварцем и добился, чтобы у Штрауса появился достаточно опытный конкурент — христианский демократ Э. Альбрехт, бывший премьер-министром Нижней Саксонии. Однако парламентская фракция ХДС/ХСС сравнительно небольшим перевесом голосов (135 : 103) решила вопрос в пользу Штрауса. Во имя победы на предстоящих выборах Коль пошел на мировую со своим «заклятым другом», хотя и высказывал в узком кругу сомнения в том, что баварцу удастся достичь удовлетворительных результатов.

 

Некоторые политики выражали опасения, что с выдвижением Штрауса кандидатом в канцлеры бразды правления ходом предвыборной борьбы перейдут к ХСС, который по численности как минимум в 5 раз уступал ХДС. В одном из интервью Коль попытался сформулировать контраргументы: «Мы ведем предвыборную борьбу совместно... Между нами полное взаимопонимание и очень тесный контакт... У нас общая предвыборная программа... Между ХДС и ХСС нет разногласий по поводу тождества целей»29.

 

На состоявшихся осенью выборах в бундестаг Штраус потерпел сокрушительное поражение. Его сторонникам во фракции пришлось признать, что они сделали не лучший выбор. Вскоре после этого парламентская фракция консерваторов, которая, впрочем, и на этот раз оказалась сильнейшей в бундестаге, подавляющим большинством повторно утвердила Коля в качестве своего лидера.

 

Коль убедился в том, что в ХДС появилось много «удельных князьков», которые зачастую преподносят в парламенте собственную точку зрения как позицию партии, причем нередко делают это без согласия на то руководства фракции. Поэтому он воспользовался ситуацией, которая сложилась после поражения Штрауса на выборах, и приступил к реформированию организационной структуры парламентской фракции. В итоге Коль сумел придать оппозиции новый облик — конструктивной и вызывающей уважение. Его положение упрочилось. На его плечи легла тройная нагрузка — быть соперником правящего канцлера Шмидта, председателя социал-демократической фракции в бундестаге Г. Венера и председателя СДПГ В. Брандта.

 

Одновременно Коль много делает для того, чтобы завершить постепенный переход ХДС от «общества по выборам канцлера» к настоящей народной массовой партии, основанной на членстве и верности программе. Первоначально совместно с Биденкопфом, а с 1977 г. с X. Гайслером (в качестве генерального секретаря ХДС) Коль активно участвовал в разработке новбй программы партии. В частности, он внес большой вклад в выработку позиций по таким важным вопросам, как охрана окружающей среды, борьба с терроризмом. Его заслугой было и то, что в новой программе нашли отражение позитивные изменения в позиции ХДС в отношении «новой восточной политики»: было зафиксировано признание ХДС «восточных договоров». Комментируя события на 29-м съезде ХДС, на котором Коль в очередной раз подавляющим большинством был избран председателем партии, либеральная (а значит, и не испытывающая к лидеру консерваторов особых симпатий) газета «Frankfurter Rundschau» писала: «Очевидно, что ХДС вновь стал единым целым со своим председателем и, судя по всему, обрел в его лице надежного руководителя»30.

 

Преодолев кризис в консервативном блоке и сумев отразить все нападки внутрипартийных оппонентов, Коль приступил к подготовке партии к очередным выборам, использовав все более нараставшие трудности социально-либеральной коалиции. Правительство Шмидта-Геншера столкнулось с непростыми проблемами внутренней политики, в том числе и в экономической сфере. Во второй половине 70-х годов в Бонне были вынуждены сконцентрировать внимание на таких проблемах, как растущая безработица, увеличивающаяся задолженность государства, необходимая реформа пенсионного обеспечения и больничного страхования, сохранение международных позиций западногерманской экономики и стабильности марки в условиях мирового экономического спада.

 

Левое крыло СДПГ, с одной стороны, и СвДП — с другой, тянули социально-либеральную коалицию в противоположных направлениях по ряду принципиальных вопросов: в области экономической и социальной политики, по проблемам ядерной энергетики, контроля над вооружением, размещения на территории ФРГ ракет среднего радиуса действия, предусмотренного «двойным решением» НАТО. По этим вопросам позиция Шмидта, который принадлежал к правому крылу СДПГ, имела гораздо больше общего с подходами либерального партнера по коалиции (а иногда даже и консервативной оппозиции), чем с мнением левых в собственной партии. По вопросу о довооружении точка зрения канцлера подвергалась наиболее жестокой критике именно в СДПГ.

 

Коль воспользовался разладом в рядах правящей партии. На страницах христианско-демократического бюллетеня «Deutschland — Union» он подверг резкой критике позицию СДПГ по вопросам безопасности31. Он решительно отвергает идею социал-демократов о партнерстве с СССР в области безопасности: «Федеративная Республика Германия и Советский Союз не могут быть партнерами в вопросах безопасности. Это было бы возможно только в том случае, если бы для ФРГ защита ее внутренней и внешней свободы имела формальный характер»32.

 

Ход предвыборной борьбы и результаты выборов 1980 г. подтвердили личную популярность Шмидта среди избирателей (многие из них в шутку говорили, что они предпочли бы этого социал-демократа в качестве главы правительства от ХДС). Однако, это не могло ослабить напряженность ни внутри СДПГ, ни в рамках социально-либеральной коалиции. Партию свободных демократов вдохновил успех на минувших выборах. Ее лидер Ганс-Дитрих Геншер пользовался все большей популярностью в мире как министр иностранных дел ФРГ (с 1974 года). С начала нового легислатурного периода (октябрь 1980 г.) в СвДП исподволь начинают зреть настроения в пользу такого политического курса, который оставлял бы ей возможность для соглашения с партнером как слева, так и справа. Уже в марте 1981 г. Коль заявил: «Каждый чувствует, что основа нынешней коалиции распадается. Авторитет федерального канцлера улетучился. В рядах СДПГ царит раздор... Я не знаю, какую роль в этом процессе собирается играть СвДП»33.

 

Между тем экономическая ситуация в стране продолжала ухудшаться, нарастал спад производства; увеличивалось количество неплатежеспособных предприятий; число безработных росло устрашающими темпами (1980 г.— 890 тыс, 1981 г.— 1 млн 127 тыс, 1982 г.— 1 млн 883 тыс человек), что повысило социальную напряженность в стране; инфляция, достигшая в 1981 г. небывалой для ФРГ отметки в 6,3%, угрожала выйти из-под контроля. Социал-демократы в этих условиях потребовали от правительства дополнительных расходов на социальные нужды, несмотря на то, что это увеличивало и без того весьма существенную задолженность государства34. Напротив, свободные демократы настаивали на снижении налогов и сокращении расходов.

 

В начале сентября 1982 г. министр экономики ФРГ О. Ламбсдорф (СвДП) сформулировал предложения своей партии по преодолению кризисной ситуации в стране. Однако они не получили одобрения со стороны канцлера (СДПГ). Тогда руководство СвДП приняло решение о прекращении сотрудничества с социал-демократами и о создании правоцентристской коалиции с ХДС/ХСС. Сбылось то, к чему Коль так упорно стремился.

 

1 октября 1982 г. в бундестаге во второй раз за всю историю ФРГ проходила процедура конструктивного вотума недоверия. Голосами фракций ХДС/ХСС и СвДП Коль был избран новым, шестым по счету, федеральным канцлером. Ему было тогда 52 года, и он стал самым молодым канцлером послевоенной Германии.

 

Чтобы утвердить свое право на этот пост в результате всеобщих парламентских выборов, Коль пошел на их досрочное проведение. Под его руководством ХДС/ХСС провели активную предвыборную кампанию и в результате одержали на выборах 6 марта 1983 г. крупнейшую после успеха Аденауэра в 1957 г. победу (48,8% голосов). По сравнению с 1980 г. консерваторы отвоевали у социал-демократов почти 2 млн избирателей.

 

После президента и председателя бундестага, согласно официальной «табели о рангах», канцлер являлся третьим лицом в государстве. Резко возросли и стали постоянными представительские обязанности супруги Коля. Встречи с рядовыми гражданами, представителями общественности, публичные выступления требовали более тщательной подготовки, выверенности, осмысления. С 1971 г. Ханнелоре шефствовала над федеральной неврологической клиникой для людей с черепно-мозговыми травмами. В конце 1983 г. она стала инициатором создания в Бонне попечительского совета над жертвами несчастных случаев с поражением центральной нервной системы. По ее словам, какой-либо конкретной причины для создания этого органа не было. Может быть, к этому ее побудили воспоминания о тех раненых солдатах, за которыми она ухаживала на исходе войны35.

 

Во главе коалиционного правительства Коль показал себя способным, решительным и в го же время достаточно гибким политиком. Гибкость и умение находить компромиссы были обусловлены тем, что ему приходилось руководить и поддерживать баланс интересов в рамках блока ХДС с такими непохожими друг на друга партнерами, как христианские социалисты и свободные демократы. Социально-экономическая ситуация, сложившаяся в ФРГ к моменту прихода к власти правоцентристской коалиции, требовала принятия энергичных мер. Предвыборная стратегия ХДС/ХСС в значительной мере основывалась на лозунге «Голосуйте за экономический подъем!». Коль пообещал соотечественникам провести «реформы в духе Людвига Эрхарда», а его правительство, выдвинув в качестве своей приоритетной цели идею «сильного государства», выступило с широкой программой сокращения вмешательства государства в экономику, снижения правительственных займов и приватизации госсектора.

 

Коль, как и большинство консервативных политиков, был убежден в достаточно высокой эффективности рынка с его способностью к саморегуляции. В то же время — и это важная особенность немецких консерваторов — он признавал необходимость существенной социальной корректировки со стороны государства стихийно действующего рыночного механизма. Тезис о необходимости усиления государственной власти Коль, в частности, обосновывал ссылкой на конституционное положение об обязанности государства обеспечивать надлежащую защиту прав и свобод человека.

 

Одной из первых инициатив канцлера стало снижение на 5% своего оклада и жалованья федеральных министров. За три месяца Колю удалось добиться одобрения в бундестаге бюджета страны, который в свое время стал яблоком раздора между социал-демократами и либералами. Канцлер инициировал ряд важных законопроектов, нацеленных на создание необходимых предпосылок для оживления конъюнктуры и обеспечения роста производства. Первые реформы консервативно-либерального правительства коснулись налогов, социальной сферы. Был усилен контроль за государственными расходами, удалось снизить некоторые налоги. Развитие новых передовых отраслей производства, связанных с микроэлектроникой и телекоммуникацией, биотехнологией, робототехникой, оздоровление недостаточно эффективного и изрядно дефицитного госсектора проводилось через стимулирование частного сектора. Вместе с тем были значительно сокращены государственные расходы на социальные нужды. Правительство ужесточило правовые нормы, которые регламентировали проведение забастовок. Профсоюзы должны были отныне из своих касс платить бастующим и уволенным и не рассчитывать на государственные органы социального страхования.

 

В области международных отношений канцлер Коль и вице-канцлер Геншер, который вновь занял пост министра иностранных дел, заявили, что они преисполнены решимости сохранить преемственность внешнеполитического курса ФРГ. Прежде всего это касалось «новой восточной политики». В правительственном заявлении 13 октября 1982 г. Коль говорил о стремлении своего правительства продолжать «восточную политику», важнейшей основой которой остаются Московский и другие «восточные договоры». Преемственность в этой области была условием участия СвДП в коалиции с ХДС/ХСС. Кроме того многие христианские демократы, как и либералы и социал-демократы были озабочены тем, чтобы в условиях нарастания напряженности в отношениях между Востоком и Западом, имевшей место в первой половине 80-х годов, сохранить, упрочить и, по возможности, развить то позитивное, что удалось достигнуть в отношениях между двумя германскими государствами. Коль заявил, в частности, что его правительство «заинтересовано в обширных долгосрочных договоренностях (с ГДР), к пользе людей и на основе действующих соглашений»36.

 

Коль, еще возглавляя парламентскую оппозицию, понял, что «новая восточная политика» в большей степени может способствовать преодолению раскола страны, нежели политика, сориентированная только на Запад. В отношении ГДР правительство Коля сделало ставку на политику «малых шагов» (облегчение временного выезда граждан ГДР за рубеж, прежде всего в ФРГ, выкуп за твердую валюту политзаключенных, сотрудничество в области транспорта, охраны окружающей среды и т. п.). Наряду с этим кабинет Коля гораздо более решительно взял курс на сотрудничество с США. Поставив в вину предшествующему правительству заметное ухудшение германо-американских отношений, канцлер выступил в поддержку НАТО и принципа «атлантической солидарности», безоговорочно поддержав размещение американских «Першингов-2» и крылатых ракет на территории Западной Германии.

 

В результате Коль оказался под огнем ожесточенной критики. В стране развернулось широкое антиракетное движение, которое оказалось самым мощным кассовым движением в истории ФРГ. СДПГ, в которой взяли верх левые, теперь резко критиковала проамериканскую позицию нового канцлера. Правительство Коля не поддалось давлению. Канцлер показал себя политиком, умеющим противостоять неприемлемым, с его точки зрения, требованиям. «Они демонстрируют, а мы управляем»,— заявил Коль 1 сентября 1983 г. в интервью боннской газете «General-Anzeiger». 19 ноября 1983 г. бундестаг голосами депутатов от ХДС/ХСС и СвДП принял решение о размещении на территории Западной Германии «Першингов» и крылатых ракет. Это позволило снять напряженность в отношениях между ФРГ и США. Коль, как показало будущее, поступил очень дальновидно, обеспечив себе поддержку атлантического союзника — при объединении Германии США настояли на ее принадлежности к НАТО.

 

Коль, являвшийся в своей партии центристом, получил возможность использовать присутствие либералов в правительстве для того, чтобы уравновесить влияние правого крыла ХДС и одновременно нейтрализовать амбиции более консервативного Штрауса (он претендовал на пост вице-канцлера и министра иностранных дел).

 

Наряду с внешней политикой в тот период все большее значение приобретают социально-экономические аспекты внутренней жизни страны. Уже сравнительно скоро после прихода к власти правительство Коля сумело переломить наиболее опасные негативные тенденции в экономике. Удалось приостановить рост государственной задолженности, оживить конъюнктуру. Произошло значительное сокращение инфляции. С 1986 г. инфляция в течение нескольких лет находилась на уровне менее 1,5%. Однако показатель экономического роста был не очень высок (в среднем за первые годы 2,1%), но в конце 80-х годов он уже составил около 4%.

 

Постепенный рост производства, возможность создания новых рабочих мест позволили приступить к решению проблемы занятости. Безработица, в первую очередь среди молодежи (в 1983 г.— более 10,5%), стала одной из главных тем на первом же с момента возврата к власти съезде ХДС в мае 1983 года. К 1988 г. этот показатель удалось снизить до 8%. Несмотря на то, что в 80-е годы было создано около 3 млн новых рабочих мест, почти в таком же масштабе возрастали и размеры свободной рабочей силы на рынке труда. Особенно это стало ощущаться после 1989 г. вследствие возросшего числа эмигрантов из стран Восточной Европы и СССР.

 

Правительство Коля приняло ряд непопулярных решений. Проводить их в жизнь было гораздо сложнее еще и потому, что заметно возросло количество и степень влияния различных групп по интересам, в том числе и профсоюзов37. Практически каждый шаг правительства мог быть ими «опротестован». Уже летом 1985 г. личная популярность Коля оказывается ниже рейтинга ХДС, который он возглавляет. Переизбрание Коля канцлером на второй срок прошло гораздо сложнее — блок ХДС/ХСС потерял на выборах 4,5% голосов. Колю понадобилось немало усилий для того, чтобы отладить работу партийно-политической системы в условиях новой расстановки политических сил, поддерживать в стране социальный консенсус. Для этого, как правило, требовалось его личное участие и посредничество во время регулярных переговоров между представителями работодателей и профсоюзов, в контактах с главами земельных правительств, с лидерами других политических сил страны.

 

Для внешнего мира Коль — это прежде всего канцлер ФРГ. Для многих немцев он еще и председатель ХДС. К посту канцлера Коль шел через укрепление своих позиций в ХДС. Сильно развитый инстинкт власти подсказал ему, что тот, кто в рамках существующей в ФРГ системы хочет быть канцлером, должен прежде стать председателем одной из двух крупнейших народных партий ФРГ; тот же, кто хочет удержаться на первом посту, должен сохранить за собой и второй. Когда в 1989 г. в ХДС возникли настроения в пользу разделения постов председателя партии и канцлера, получившие название «путч генералов» (в их числе были X. Гайслер, Л. Шпэт, Н. Блюм, Р. Зюсмут), то Коль быстро положил им конец. Он оказался поистине образцовым политиком в том, что касается разделения государственного и партийного постов. Каждый понедельник под его председательством президиум ХДС проводит свои заседания в штаб-квартире Союза — Доме Конрада Аденауэра.

 

К концу 80-х годов выявились определенные экономические успехи правительства Коля. Ему удалось ограничить вмешательство государства в экономику. Значительно было снижено налоговое бремя граждан. В 1989 г. ФРГ практически не имела дефицита платежного баланса. В 1986 г. ФРГ впервые стала величиной № 1 в мире по объему экспорта, а в 1988 г. внешнеторговый оборот ФРГ превысил аналогичный показатель США и составил 323 млрд долларов.

 

Именно в этот период фактор внешней политики начинает приобретать для Коля особое значение. Канцлер ФРГ и его министр иностранных дел Геншер верно оценили возможности, которые открывала начавшаяся в СССР в 1985 г. «перестройка» для изменения соотношения сил в Европе и в мире в целом и для преодоления раскола Германии. В отношениях с Советским Союзом правительство ФРГ стало прокладывать курс на развитие добрососедства и глубокое вовлечение его в систему европейских связей. Коль и Геншер убеждали своих западных партнеров в возможности, используя «перестройку», добиться осуществления стратегических целей Запада. Наряду с этим ФРГ приняла активное участие в процессе разоружения. Непростое для Коля решение о ликвидации ракет «Першинг-1А» облегчило подписание в 1987 г. советско-американского Договора по ракетам средней и меньшей дальности в Европе.

 

Именно в это время мир стал свидетелем знаменательного и очень противоречивого по своей сути события, обернувшегося для Коля утратой симпатий ряда его консервативных сторонников. В сентябре 1987 г. канцлер принял в Бонне лидера ГДР Э. Хонеккера на государственном уровне. Во время официального приема в ведомстве федерального канцлера был выставлен почетный караул, исполнены государственные гимны обеих стран. Между тем, когда в 1984 г. впервые зашла речь о возможности такого визита, Коль хотел принимать Хонеккера не в столице, а в местечке Бад Кройцнах для того, чтобы избежать формальностей, полагающихся по протоколу.

 

Коль, который не владеет иностранными языками, испытал, наверное, приятные минуты, принимая государственного деятеля, говорящего на родном ему языке. К тому же гость канцлера был родом из Саарланда — граничащего с Рейнланд-Пфальцем.

 

В своем официальном обращении к восточногерманскому лидеру на приеме Коль заявил: «Мы хотим объединенной Европы и призываем весь немецкий народ завершить дело единства и свободы Германии путем свободного самоопределения»38.

 

Беседа между Колем и Хонеккером сама собой потянулась к годам молодости, пошли воспоминания. Оказалось, что оба когда-то неплохо знали хозяина одной и той же молодежной гостиницы. Для канцлера столь неожиданно обнаруженные узы, связывавшие его с соотечественником, значили очень многое. Беседа всколыхнула развитое у Коля чувство сопричастности общегерманскому историческому процессу.

 

Будучи убежденным в неизбежности преодоления раскола Германии, Коль тогда еще не рассчитывал на реальную возможность осуществления этого в обозримом будущем. В октябре 1988 г. он посетил с официальным визитом Советский Союз, где в Кремле провел переговоры с М. С. Горбачевым. В одном из своих выступлений Коль заявил, что верит в воссоединение Германии. На пресс-конференции 26 октября на вопрос о том, будет ли он свидетелем объединения Германии, Коль ответил: «По всей вероятности, нет»39. Однако канцлер с неизменным упорством продолжал повторять тезис о «нерешенности германского вопроса».

 

Как говорит сам Коль, окончательная убежденность в реальности объединения двух германских государств сложилась у него во время следующей встречи с Горбачевым, которая состоялась в июне 1989 г. в Бонне. Выдвинув в конце 1989 г. знаменитый «план из 10 пунктов», поразивший своей неожиданностью мировую общественность, Коль овладел инициативой в процессе объединения Германии и больше ее не выпускал вплоть до 3 октября 1990 года.

 

За этот год канцлер преодолел и немалые внутренние сомнения, прежде чем окончательно уверовал — не в последнюю очередь благодаря своему «серому кардиналу» В. Шойбле — в свои силы и возможность стать канцлером объединенной Германии. Колю помогла политическая проницательность тогдашнего министра внутренних дел ФРГ. В самый разгар драматических событий в ГДР в ноябре 1989 г. Шойбле заявил, что выборов в прежней ФРГ (намеченных на декабрь 1990 г.) уже не будет, и посоветовал Колю психологически настраивать себя на борьбу за пост «канцлера всех немцев». Тогда Коль счел министра «фантазером».

 

Впрочем, Коль точно и своевременно распознал главную причину перемен в Европе. Она заключалась в экономической слабости восточного блока и его лидера СССР. Из этого канцлер сделал вывод, который оказался верным: побудить Москву к «сдаче» ГДР — это лишь вопрос денег. Для того, чтобы лучше понять, во что обошлось немцам единство в финансовом смысле в 1990 г., можно, к примеру, вспомнить, что в книге «Проект для Европы», изданной в 1966 г., Штраус рассуждал о том, согласился ли бы Советский Союз предоставить Восточной Германии хотя бы австрийский статус за 100—120 млрд марок40.

 

Во многом благодаря личным качествам и профессиональному мастерству Коля ФРГ сумела извлечь максимально возможную выгоду из столь неожиданно создавшейся в конце 80-х годов благоприятной ситуации. Канцлер использовал субъективный фактор. О его значении для объединения сам Коль говорил 21 октября 1993 г. в бундестаге: «В 1990 г. шанс на воссоединение был лишь короткое время. Я твердо убежден: немного позднее воссоединение нашей страны было бы уже невозможно»41.

 

Объединение Германии явилось большой победой для ФРГ и лично Коля. Тем не менее оно повлекло за собой кризис, к которому западная часть страны оказалась неподготовленной. Ведь даже те в ФРГ, кто рассуждал о шансах на объединение в исторической перспективе, мало в него верили. Прежняя дилемма, откажутся ли немцы от НАТО в обмен на объединение, была решена легко. На смену ей пришли вопросы экономических и социальных издержек объединения. Стало очевидно, что интеграция новых земель в прежнюю ФРГ, переход от централизованно управляемой экономики к «социальному рыночному хозяйству» представляет собой беспрецедентный случай в истории. Заблаговременно разработанной концепции такого перехода не было ни у кого, в том числе и у правительства Коля.

 

Очень скоро оказались развеяны надежды на относительную безболезненность процессов объединения, на естественность слияния двух германских государств в единое целое. Уже в начале 1991 г. стало ясно, что бывшие «народные предприятия» ГДР не выдержат конкурентной борьбы даже внутри самой Германии. Их положение серьезно осложнялось еще и тем, что были нарушены традиционные экономические связи, исчезли рынки сбыта в бывших социалистических странах, в том числе и в России. Социально-экономическая ситуация, которая сложилась в объединенной Германии в начале 90-х годов отчасти напоминала ту, с которой пришлось столкнуться первому консервативно-либеральному кабинету Коля. После того, как в 1990 г. он с триумфальным успехом в третий раз стал канцлером теперь уже объединенной Германии, ему приходилось прибегать к использованию экономического инструментария первых лет своего пребывания у власти.

 

В Германии заговорили о восстановлении «спартанских добродетелей» общества производительности в противовес процветавшему до той поры обществу распределения. Чтобы финансировать объединение, правительство вынуждено было урезать ассигнования по безработице, социальную помощь и пособия многосемейным. Особенно болезненно в Германии было воспринято то, что правящая коалиция не сумела выполнить обещания, данного перед выборами 1990 г.: осуществить объединение Германии без повышения налогов. Уже в феврале 1991 г. Коль вынужден был принять решение о повышении ряда налогов и о введении сроком на один год «взноса солидарности» в Фонд германского единства. В дальнейшем повышение налогов и других отчислений последовали одно за другим. (Правда, в то же время были несколько снижены налоги на промышленные предприятия, чтобы стимулировать капиталовложения).

 

В процессе осуществления политики единства страны, задевшей все социальные слои, федеральное правительство и лично Коль испытывали давление и критику с разных сторон, в том числе и из рядов ХДС. Одним из наиболее острых оппонентов Коля оказался премьер-министр Саксонии, К. Биденкопф. В ряде выступлений он пытался показать нереализуемость сделанного Колем в 1990 г. обещания в течение ближайших пяти лет превратить восточногерманские земли в «цветущие ландшафты». Именно этот лозунг ХДС/ХСС и СвДП выдвинули на выборах 1990 года. В стране тогда царила эйфория национального единства. После выборов 1990 г. популярность Коля и его партии неуклонно падала. На последовавших выборах в ряде федеральных земель христианские демократы терпели одно поражение за другим. Коль, как известно, готов пожертвовать личной популярностью ради того, чтобы осуществить необходимое. Это заставляет его, по его собственному признанию, порой ощутить себя в положении волнолома.

 

Возможно, самый серьезный сигнал канцлеру прозвучал из объединений предпринимателей. Деловые люди потребовали от Коля самокритичного подведения баланса и убедительной концепции реформ. Для укрепления экономики Коль выдвинул «пакт стабильности». Идея его состояла в том, чтобы достичь национального согласия, включая правительство, профсоюзы и работодателей, направленного на разделение бремени по решению германских проблем. Значительную часть этого бремени брало на себя правительство — в форме дополнительных расходов и увеличения федерального долга.

 

Сохраняя прежнюю в целом ориентацию общего курса ФРГ, правительство Коля в тесном взаимодействии с деловыми кругами страны разработало и в конце 1993 г. представило общественности документ о социально-экономическом и политическом положении в Германии и ориентирах ее дальнейшего развития. В числе первоочередных задач на ближайшие годы было поставлено совершенствование систем образования и пенсионного обеспечения, проведение реформы почты и железных дорог. Основное внимание было уделено экономическому развитию: созданию новых рабочих мест, повышению конкурентоспособности восточногерманских предприятий, развитию процессов приватизации, постепенному сокращению государственных дотаций нерентабельным предприятиям. Социальное рыночное хозяйство, отмечается в этой программе, нуждается в государстве, которое эффективна выполняет свои функции. Однако оно не может брать на себя решение всех задач. Государство, которое своим вмешательством сковывает частную инициативу, облагает граждан слишком высокими налогами, сдерживает тем самым рост производства и обостряет кризис занятости. В новой программе было отмечено, что федеральное правительство с 1982 г. следует этому принципу.

 

Прошло не так уж много времени с того момента, когда на прошедших в октябре 1994 г. выборах в бундестаг Коль в четвертый раз привел свою партию к власти. Потеряв по сравнению с предыдущими выборами более 2% голосов, блок ХДС/ХСС сумел набрать лишь 41,5% и остался у власти лишь благодаря тому, что свободным демократам в очередной раз с трудом удалось попасть в бундестаг. Гельмут Коль в четвертый раз подряд отстоял свое право занимать пост федерального канцлера.

 

В 1990 г. он утвердил за собой право называться первым послевоенным «канцлером всех немцев». Сегодня, когда он вот уже 13-й год возглавляет правительство ФРГ, у него есть шансы превысить рекорд Аденауэра, пробывшего на этом посту 14 лет. Коля уже теперь чествуют порой как политика, в чем-то превзошедшего «отца-основателя» ФРГ. Т. Файгель, ставший после Штрауса председателем ХСС, назвал Коля «самым удачливым канцлером после 1949 г.»

 

В сознании многих немцев, привыкших за 40 с лишним послевоенных лет к существованию двух германских государств на родной земле, 3 октября 1990 г., дата объединения ФРГ и ГДР, обозначила крутой поворот. И, наверное, не будет преувеличением сказать, что для сегодняшних немцев, особенно для тех, кто родился и вырос в условиях разделенной Германии, оказывается более важным не столько то, что Коль объединил страну, сколько то, что во многом благодаря ему они снова обрели те исконные национальные основы, которые столь необходимы для здорового развития всякого государства.

 

Колю никогда нельзя было отказать в реализме и политической трезвости. К лестным для себя историческим параллелям и сравнениям он относится очень сдержанно. Похоже, канцлер глубоко прочувствовал эту реальность и выстроил свою политическую философию на принципах, один из которых, может быть, наиболее важный, Коль определил как «стремление при любых условиях своего времени выполнять свой долг». Конечно, не легко это делать, имея в бундестаге перевес лишь в 10 мандатов, а в бундесрате — противостоя квалифицированному большинству социал-демократов. Насколько Коль сумеет и на этот раз принять вызов истории, покажет будущее. Ведь о политиках нужно судить прежде всего по результатам их деятельности.

 

Примечания

 

1. Наверное, одно из первых таких сравнений принадлежало наследному принцу Луи Фердинанду Гогенцоллерну. В интервью корреспонденту британской газеты «Financial Times» летом 1990 г. он назвал Коля «вторым Бисмарком», а затем, подумав, добавил: «Нет, он больше, чем Бисмарк, потому что он не вел войны».
2. Helmut Kohl,der deutsche Kanzler. Biographie von W. Maser, Ullstein, 1990. S. 31, 29, 56.
3. Ганс Глобке был в числе наиболее активных приверженцев национал-социализма и известен, в частности, тем, что в 1935 г. опубликовал комментарий к расовым законам, среди прочего, касавшихся и евреев. Это не помешало Аденауэру сделать его одним из своих ближайших советников и назначить на должность статс-секретаря в ведомстве федерального канцлера, где Глобке и прослужил 14 лет.
4. Цит. по: MARSH D. Deutschland im Aufbruch. Wien, Darmstadt, 1990, S. 48.
5. Это словосочетание первоначально относилось к оживлению хозяйственной конъюнктуры, вызванной мероприятиями экономической политики Гитлера. Сам Эрхард, почитаемый в ФРГ как «отец экономического чуда», избегал употреблять это выражение.
6. MARSH D. Op. cit., S. 47.
7. Ibid., S. 49.
8. The Bonn Constitution and Its Government. Jn: HANS J. MORGENTHAU, Germany and the Future of Europe. Chicago. 1951, p. 114.
9. Цит. no: Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 71.
10. ВИЛЛИ БРАНДТ. Воспоминания. М. 1991, с. 43.
11. Frankfurter Allgemeine Zeitung, 30.04. 1965.
12. Цит. no: Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 89.
13. Reinhard Appel (Hg). Helmut Kohl im Spiegel seiner Macht, Bonn, 1990, S. 153.
14. Ibid., S. 48.
15. Цит. no: Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 104—105.
16. Rheinpfalz. 20.05. 1969.
17. Земля Рейнланд-Пфальц возникла, в буквальном смысле, в стенах канцелярии. Она была образована в 1946 г. путем слияния территории Рейнской области и Пфальца согласно распоряжению французской союзнической администрации.
18. За всю историю ФРГ лишь Аденауэру, который выступал под лозунгом «Никаких экс-периментов!», удалось на выборах 1957 г. собрать 50,2% голосов и обеспечить ХДС/ХСС абсолютное большинство в бундестаге.
19. Reinhard Appel (Hg.).Helmut Kohl im Spiegel seiner Macht, S. 148.
20. MARSH D. Or. cit., S. 164.
21. Например, Э. Менде, бывший председатель СвДП, вышел из рядов своей партии и примкнул к ХДС.
22. Конституция ФРГ предусматривает вынесение лишь «конструктивного» вотума недоверия: депутаты бундестага должны не только проголосовать за недоверие правительству, но и одновременно большинством голосов поддержать альтернативную кандидатуру на пост канцлера.
23. Keesing’s Archiv der Gegenwart. 16876.
24. Reinhard Appel (Hg.). Helmut Kohl im Spiegel seiner Macht, S. 45.
25. Ibid., S. 277.
26. Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 121.
27. Reinhard Appel (Hg.). Helmut Kohl im Spiegel seiner Macht, S. 138.
28. Bild am Sonntag, 22.10. 1978.
29. Цит. no: Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 172.
30. Frankfurter Rundschau, 10.3., 1981.
31. Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 190.
32. Ibid., S. 190.
33. Ibid., S. 174.
34. В сентябре 1982 г. ХДС подал жалобу в Конституционный суд ФРГ в связи с тем, что социально-либеральная коалиция внесла в очередной проект бюджета новую нетто-задолженность в размере 33,8 млрд. марок. По мнению ХДС, такой подход безответственным образом обременял будущие поколения и противоречил в силу этого Основному закону. В 1989 г. эта жалоба была отклонена.
35. Helmut Kohl, der deutsche Kanzler, S. 307.
36. Das Parlament. 15.10. 1982.
37. Подробнее см.: WEBER J. Die Interessengruppen im politischen System der Bundesrepublik Deutschland, Kohlhammer. 1977.
38. Frankfurter Allgemeine Zeitung, 8.09. 1987.
39. MARSH D. Op. cit., S. 49.
40. FRANZ JOSEF STRAUSS. Entwurf fur Europa, Stuttgart. 1966, S. 47—57.
41. Bulletin des Presse- und Informationsamtes der Bundesregierung № 90, 22. Oktober 1993, S. 1013.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир.
      Автор: hoplit
      Просмотреть файл Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир.
      Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. Издание третье, дополненное. Алматы. 2002. 604 с.
      Первое издание было в 1984-м. В 2008-м - вышло четвертое.
      Благодарности и уведомления………………………………. 5
      Предисловие ко второму изданию…………………………… 8
      Предисловие к третьему, казахстанскому изданию………….. 57
      Введение. Феномен номадизма: мифы и проблемы….. 66
      Глава I. Номадизм как особый вид производящей экономики……………………………………………… 83
      Что такое номадизм……………………………………...  83
      Основные формы скотоводства………………………… 86
      Видовой состав стада……………………………………. 97
      Численность стада……………………………………..… 101
      Характер использования экологических зон…………… 107
      Характер перекочевок…………………………………… 112
      Характер утилизации продуктов скотоводческого
      хозяйства и системы питания…………………………… 115
      Основные типы кочевого скотоводства………………… 116
      Проблемы баланса и неавтаркичность кочевого хозяйства…………………………………………………. 153
      Глава II. Происхождение кочевого скотоводства…………….. 174 
      Глава III. Социальные предпосылки взаимоотношений номадов с внешним миром……………………………………… 217
      Аборигенная модель (native model), научная модель и реальная действительность ……………………………………… 217
      Проблема собственности в кочевых обществах…………….  222
      Семья, хозяйство и община в кочевых обществах………….  227
      Родство и происхождение в кочевых обществах…………..  242
      Сегментарные системы в кочевых обществах………………  250
      Высшие уровни социально-политической организации в кочевых обществах .......................... ………………………………………. 256
      Имущественное неравенство и социальная дифференциация в кочевых обществах…………………………………………… 262
      Кочевые вождества…………………………………………. …………. 279
      Тема и вариации ................................ ............. ……...……………….......... 285
      Глава IV. Способы адаптации номадов к внешнему миру..................................................................... ………………............................. 323
      Седентаризация ............................................... ………………................ 324
      Торговля и торговое посредничество....... …………………………………. 328
      Подчинение и различные формы зависимости кочевников от оседлых обществ ........................... ………………….…..................... 341
      Подчинение и различные формы зависимости оседлых обществ от кочевников ......................... ………………………... ……… 354
      Глава V. Номады и государственность……...……………………………… 362
      Кочевая государственность и условия ее возникновения……………………………….................................... 362
      Основные типы и тенденции возникновения и эволюции кочевой государственности  ………………………………........... 366
      Евразийские степи, полупустыни и пустыни…………………………… 369
      Средний Восток .............................................. ……………………………….. 408
      Ближний Восток............................................. ……………………………….. 422
      Восточная Африка ......................................... ………………………………. 444
      Выводы…………………………………………………………………… 450
      Вместо заключения: внешний мир и кочевники……………… …. 461
      Послесловие, к третьему изданию.
      Кочевники в истории оседлого мира .................. ………………………………… 464
      Сокращения……………………………… ………………………………. 489
      Библиография........................................................................................................... 491
      Оглавление...........................................................................................................603
      Автор hoplit Добавлен 27.05.2020 Категория Великая Степь
    • Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир.
      Автор: hoplit
      Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. Издание третье, дополненное. Алматы. 2002. 604 с.
      Первое издание было в 1984-м. В 2008-м - вышло четвертое.
      Благодарности и уведомления………………………………. 5
      Предисловие ко второму изданию…………………………… 8
      Предисловие к третьему, казахстанскому изданию………….. 57
      Введение. Феномен номадизма: мифы и проблемы….. 66
      Глава I. Номадизм как особый вид производящей экономики……………………………………………… 83
      Что такое номадизм……………………………………...  83
      Основные формы скотоводства………………………… 86
      Видовой состав стада……………………………………. 97
      Численность стада……………………………………..… 101
      Характер использования экологических зон…………… 107
      Характер перекочевок…………………………………… 112
      Характер утилизации продуктов скотоводческого
      хозяйства и системы питания…………………………… 115
      Основные типы кочевого скотоводства………………… 116
      Проблемы баланса и неавтаркичность кочевого хозяйства…………………………………………………. 153
      Глава II. Происхождение кочевого скотоводства…………….. 174 
      Глава III. Социальные предпосылки взаимоотношений номадов с внешним миром……………………………………… 217
      Аборигенная модель (native model), научная модель и реальная действительность ……………………………………… 217
      Проблема собственности в кочевых обществах…………….  222
      Семья, хозяйство и община в кочевых обществах………….  227
      Родство и происхождение в кочевых обществах…………..  242
      Сегментарные системы в кочевых обществах………………  250
      Высшие уровни социально-политической организации в кочевых обществах .......................... ………………………………………. 256
      Имущественное неравенство и социальная дифференциация в кочевых обществах…………………………………………… 262
      Кочевые вождества…………………………………………. …………. 279
      Тема и вариации ................................ ............. ……...……………….......... 285
      Глава IV. Способы адаптации номадов к внешнему миру..................................................................... ………………............................. 323
      Седентаризация ............................................... ………………................ 324
      Торговля и торговое посредничество....... …………………………………. 328
      Подчинение и различные формы зависимости кочевников от оседлых обществ ........................... ………………….…..................... 341
      Подчинение и различные формы зависимости оседлых обществ от кочевников ......................... ………………………... ……… 354
      Глава V. Номады и государственность……...……………………………… 362
      Кочевая государственность и условия ее возникновения……………………………….................................... 362
      Основные типы и тенденции возникновения и эволюции кочевой государственности  ………………………………........... 366
      Евразийские степи, полупустыни и пустыни…………………………… 369
      Средний Восток .............................................. ……………………………….. 408
      Ближний Восток............................................. ……………………………….. 422
      Восточная Африка ......................................... ………………………………. 444
      Выводы…………………………………………………………………… 450
      Вместо заключения: внешний мир и кочевники……………… …. 461
      Послесловие, к третьему изданию.
      Кочевники в истории оседлого мира .................. ………………………………… 464
      Сокращения……………………………… ………………………………. 489
      Библиография........................................................................................................... 491
      Оглавление...........................................................................................................603
    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд
      Автор: Saygo
      Суслопарова Е. А. Маргарет Бондфилд // Вопросы истории. - 2018. - № 2. С. 14-33.
      Публикация посвящена первой женщине — члену британского кабинета министров — Маргарет Бондфилд (1873—1953). Автор прослеживает основные этапы биографии М. Бондфилд, формирование ее личности, политическую карьеру, взгляды, рассматривает, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых была.
      На протяжении десятилетий научная литература пестрит работами, посвященными первой британской женщине премьер-министру М. Тэтчер. Авторы изучают ее характер, привычки, стиль руководства и многое другое. Однако на сегодняшний день мало кто помнит имя женщины, во многом открывшей двери в британскую большую политику для представительниц слабого пола. Лейбориста Маргарет Бондфилд стала первой в истории Великобритании женщиной — членом кабинета министров, а также Тайного Совета еще в 1929 году.
      Сама Бондфилд всегда считала себя командным игроком. Взлет ее карьеры неотделим от истории развития и усиления лейбористской партии в послевоенные 1920-е годы. Лейбористы впервые пришли к власти в 1924 г. и традиционно поощряли участие женщин в политической жизни в большей степени, нежели консерваторы и либералы. Несмотря на статус первой женщины-министра Бондфилд не была обласкана вниманием историков даже у себя на Родине. Практически единственной на сегодняшний день специально посвященной ей книгой остается работа современницы М. Гамильтон, изданная еще в 1924 году1.
      Тем не менее, Маргарет прожила довольно яркую и насыщенную событиями жизнь. Неоценимым источником для историка являются ее воспоминания, опубликованные в 1948 г., где Бондфилд подробно описывает важнейшие события своей жизни и карьеры. Книга не оставляет у читателя сомнений в том, что автор знала себе цену, была достаточно умна, наблюдательная, обладала сильным характером и умела противостоять обстоятельствам. В отечественной историографии личность Бондфилд пока не удостаивалась пристального изучения. В этой связи в данной работе предполагается проследить основные вехи биографии Маргарет Бондфилд, разобраться, кем же была первая британская женщина-министр, как она оценивала важнейшие события в истории лейбористской партии, свидетелем которых являлась, стало ли ее политическое восхождение случайным стечением обстоятельств или закономерным результатом успешной послевоенной карьеры лейбористской активистки.
      Маргарет Бондфилд родилась 17 марта 1873 г. в небогатой многодетной семье недалеко от небольшого городка Чард в графстве Сомерсет. Ее отец, Уильям Бондфилд, работал в текстильной промышленности и со временем дослужился до начальника цеха. К моменту рождения дочери ему было далеко за шестьдесят. Уильям Бондфилд был нонконформистом, радикалом, членом Лиги за отмену Хлебных законов. Он смолоду много читал, увлекался геологией, астрономией, ботаникой, а также одно время преподавал в воскресной церковной школе. Мать, Энн Тейлор, была дочерью священника-конгрегационалиста. До 13 лет Маргарет училась в местной школе, а затем недолгое время, в 1886—1887 гг., работала помощницей учителя в классе ддя мальчиков. Всего в семье было 11 детей, из которых Маргарет по старшинству была десятой. По ее собственным воспоминаниям, по-настоящему близка она была лишь с тремя из детей2.
      В 1887 г. Маргарет Бондфилд начала полностью самостоятельную жизнь. Она переехала в Брайтон и стала работать помощницей продавца. Жизнь в городе была нелегкой. Маргарет регулярно посещала конгрегационалистскую церковь, а также познакомилась с одной из создательниц Женской Либеральной ассоциации — активной сторонницей борьбы за женские права Луизой Мартиндейл, которая, по воспоминаниям Бондфилд, а также по свидетельству М. Гамильтон, оказала на нее огромное влияние. По словам Маргарет, у нее был дар «вытягивать» из человека самое лучшее. Мартиндейл помогла ей «узнать себя», почувствовать себя человеком, способным на независимые суждения и поступки3. Луиза Мартиндейл приучила Бондфилд к чтению литературы по социальным проблематике и привила ей вкус к политике.
      В 1894 г., накопив, как ей казалось, достаточно денег, Маргарет решила перебраться в Лондон, где к тому времени обосновался ее старший брат Фрэнк. После долгих поисков ей с трудом удалось найти уже привычную работу продавца. Первые несколько месяцев в огромном городе в поисках работы она вспоминала как кошмар4. В Лондоне Бондфилд вступила в так называемый Идеальный клуб, расположенный на Тоттенхэм Корт Роуд, неподалеку от ее магазина. Членами клуба в ту пору были драматург Б. Шоу, супруги фабианцы Сидней и Беатриса Вебб и ряд других интересных личностей. Как вспоминала сама Маргарет, целью клуба было «сломать классовые преграды». Его члены дискутировали, развлекались, танцевали.
      В Лондоне Маргарет также вступила в профсоюз продавцов и вскоре была избрана в его районный совет. «Я работала примерно по 65 часов в неделю за 15—25 фунтов в год... я чувствовала, что это правильный поступок», — отмечала она впоследствии5. В результате в 1890-х гг. Бондфилд пришлось сделать своеобразный выбор между церковью и тред-юнионом, поскольку мероприятия для прихожан и профсоюзные собрания проводились в одно и то же время по воскресеньям. Маргарет предпочла посещать последние, однако до конца жизни оставалась человеком верующим.
      Впоследствии она подчеркивала, что величайшая разница между английским рабочим движением и аналогичным на континенте состояла в том, что его «островные» основоположники имели глубокие религиозные убеждения. Карл Маркс обладал лишь доктриной, разработанной в Британском музее, отмечала Бондфилд. Британские же социалисты имели за своей спиной вековые традиции. Сложно определить, что ими движет — интересы рабочего движения или религия, писала она о социалистических и профсоюзных функционерах, подобных себе. Ее интересовало, что заставляет таких людей после тяжелой работы, оставаясь без выходных, ехать в Лондон или из Лондона, возвращаться домой лишь в воскресенье вечером, чтобы с утра в понедельник вновь выйти на работу. Неужели просто «желание добиться более короткой продолжительности рабочего дня и увеличения зарплаты для кого-то другого?» На взгляд Бондфилд, именно религиозность лежала в основе подобного самопожертвования6.
      Маргарет также вступила в Женский промышленный совет, членами которого были жена будущего первого лейбористского премьер-министра Р. Макдональда Маргарет и ряд других примечательных личностей. Наиболее близка Бондфилд была с активистской Лилиан Гилкрайст Томпсон. В Женском промышленном совете Маргарет занималась исследовательской рабой, в частности, проблемой детского труда7.
      В 1901 г. умер отец Бондфилд, и проживавший в Лондоне ее брат Фрэнк был вынужден вернуться в Чард, чтобы поддержать мать. В августе того же года в возрасте 24 лет скончалась самая близкая из сестер — Кэти. Еще один брат, Эрнст, с которым Маргарет дружила в детстве, умер в 1902 г. от пневмонии. После потери близких делом жизни Маргарет стало профсоюзное движение. Никакие любовные истории не нарушали ее спокойствие. «У меня не было времени ни на замужество, ни на материнство, лишь настойчивое желание служить моему профсоюзу», — писала она8. В 1898 г. Бондфилд стала помощником секретаря профсоюза продавцов, а в дальнейшем, до 1908 г., занимала должность секретаря.
      В этот период Маргарет познакомилась с активистами образованной еще в 1884 г. Социал-демократической федерации (СДФ), возглавляемой Г. Гайндманом. Она вспоминала, что в первые годы профсоюзной деятельности ей приходилось выступать на митингах со многими членами СДФ, но ей не нравился тот акцент, который ее представители ставили на необходимости «кровавой классовой войны»9. Гораздо ближе Бондфилд были взгляды другой известной социалистической организации тех лет — Фабианского общества, пропагандировавшего необходимость мирного и медленного перехода к социализму.
      Маргарет с интересом читала фабианские трактаты, а также вступила в «предвестницу» лейбористской партии — Независимую рабочую партию (НРП), созданную в Брэдфорде в 1893 году.
      На рубеже XIX—XX вв. Бондфилд приняла участие в организованной НРП кампании «Война против бедности» и познакомилась со многими ее известными активистами и руководителями — К. Гради, Б. Глазье, Дж. Лэнсбери, Р. Макдональдом. Впоследствии Маргарет подчеркивала, что членство в НРП очень существенно расширило ее кругозор. Она также была представлена известному английскому писателю У. Моррису. По свидетельству современницы и биографа Бондфилд М. Гамильтон, в эти годы ее героиня также довольно много писала под псевдонимом Грейс Дэе для издания «Продавец».
      В своей работе Гамильтон обращала внимание на исключительные ораторские способности, присущие Маргарет смолоду. На взгляд Гамильтон, Бондфилд обладала актерским магнетизмом и невероятным умением устанавливать контакт с аудиторией. «Горящая душа, сокрытая в этой женщине с блестящими глазами, — отмечала Гамильтон, — вызывает ответный отклик у всех людей, с кем ей приходится общаться»10. Сама Бондфильд в этой связи писала: «Меня часто спрашивают, как я овладела искусством публичного выступления. Я им не овладевала». Маргарет признавалась, что после своей первой публичной речи толком не помнила, что сказала11. Однако с началом профсоюзной карьеры ей приходилось выступать довольно много. Страх перед трибуной прошел. Бондфилд обладала хорошим зычным голосом, смолоду была уверена в себе. По всей вероятности, эти качества и сделали ее одной из лучших женщин-ораторов своего поколения. Впрочем, современники признавали, что ей больше удавались воодушевляющие короткие речи, нежели длинные.
      В 1899 г. Маргарет впервые оказалась делегатом ежегодного съезда Британского конгресса тред-юнионов (БКТ). Она была единственной женщиной, присутствовавшей на профсоюзном собрании, принявшим судьбоносную для британской политической истории резолюцию, приведшую вскоре к созданию Комитета рабочего представительства для защиты интересов рабочих в парламенте. В 1906 г. он был переименован в лейбористскую партию. На съезде БКТ 1899 г. Бондфилд впервые довелось выступить перед столь представительной аудиторией. Издание «Морнинг Лидер» писало по этому поводу: «Это была поразительная картина, юная девушка, стоящая и читающая лекцию 300 или более мужчинам... вначале конгресс слушал равнодушно, но вскоре осознал, что единственная леди делегат является оратором неожиданной силы и смелости»12.
      С 1902 г. на два последующих десятилетия ближайшей подругой Бондфилд стала профсоюзная активистка Мэри Макартур. По словам биографа Гамильтон, это был «роман ее жизни». С 1903 г. Мэри перебралась в Лондон и стала секретарем Женской профсоюзной лиги, основанной еще в 1874 г. с целью популяризации профсоюзного движения среди представительниц слабого пола. Впоследствии, в 1920 г., лига была превращена в женское отделение БКТ. Бондфилд долгие годы представляла в этой Лиге свой профсоюз продавцов. В 1906 г. Мэри Макартур также основала Национальную федерацию женщин-работниц. Последняя в дальнейшем эволюционировала в женскую секцию крупнейшего в Великобритании профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих, с которым будет связана и судьба Маргарет.
      В своих мемуарах Бондфилд писала, что впервые оказалась на континенте в 1904 году. Наряду с Макартур и женой Рамсея Макдональда она была приглашена на международный женский конгресс в Берлине. Маргарет не осталась безучастна к важнейшим событиям, будоражившим ее страну в конце XIX — начале XX века. Она занимала пробурскую сторону в годы англо-бурской войны. Бондфилд приветствовала известный «Доклад меньшинства», подготовленный, главным образом, Беатрисой Вебб по итогам работы королевской комиссии, целью которой было усовершенствование законодательства о бедных13. «Доклад» предлагал полную отмену Работных домов, учреждение вместо этого специального государственного департамента с целью защиты интересов безработных и ряд других мер.
      Маргарет была вовлечена в суфражистское движение, являясь членом, а затем и председателем одного из суфражистских обществ. С точки зрения Гамильтон, убеждение в полном равенстве мужчин и женщин шло у Бондфилд из детства, поскольку ее мать подчеркнуто одинаково относилась как к дочерям, так и к сыновьям14. Позиция Маргарет была специфической. Сама она писала, что выступала, в отличие от некоторых современников, против ограниченного распространения избирательного права на женщин на основе имущественного ценза. На ее взгляд, это лишь усиливало политическую власть имущих слоев населения. Маргарет же требовала всеобщего избирательного права для мужчин и женщин, а также призывала к борьбе с коррупцией на выборах. Вспоминая тщетные предвоенные попытки добиться расширения избирательного права, Бондфилд справедливо писала о том, что только вклад женщин в победу в первой мировой войне наконец свел на нет аргументы противников реформы15.
      В 1908 г. Маргарет оставила пост секретаря профсоюза продавцов. Ее биограф Гамильтон объясняет этот поступок желанием своей героини найти себе более широкое применение16. В 1910 г. Маргарет впервые посетила США по приглашению знакомой. В ходе поездки ей довелось присутствовать на выступлении Теодора Рузвельта, который, по ее мнению, эффективно сочетал в себе таланты государственного деятеля и способного пропагандиста17.
      Маргарет много ездила по стране и выступала в качестве оратора-пропагандиста от НРП. Как писала Гамильтон, в эти годы она была среди тех, кто «создавал общественное мнение»18. В 1913 г. Маргарет стала членом Национального административного совета этой партии. Она также участвовала в работе Женской профсоюзной лиги и Женской лейбористской лиги, основанной в 1906 г. при участии жены Макдональда. Лига работала в связке с лейбористской партией с целью популяризации ее среди женского электората. В 1910 г. Бондфилд приняла участие в выборах в Совет лондонского графства от Вулвича, но заняла лишь третье место. Она начала активно работать в Женской кооперативной гильдии, созданной еще в 1883 г. и насчитывавшей примерно 32 тыс. человек19.
      Очень многие представители НРП были убежденными пацифистами. Бондфилд была с ними солидарна. Она отмечала, что разделяла взгляды тех, кто осуждал тайную предвоенную дипломатию министра иностранных дел Э. Грея. Маргарет вспоминала, как восхищалась лидером лейбористской партии Макдональдом, когда он осмелился в ходе известных парламентских дебатов 3 августа 1914 г. выступить в палате общин против Грея20. Тем не менее, большинство членов лейбористской партии, в отличие от НРП, с началом войны поддержало политику правительства. Это вынудило Макдональда подать в отставку со своего поста.
      Вскоре после начала войны Бондфилд согласилась, по просьбе подруги Мэри Макартур, занять пост помощника секретаря Национальной федерации женщин-работниц. В 1916 г. Маргарет, как и большинство представителей НРП, резко протестовала против перехода к всеобщей воинской повинности. В своих мемуарах она отмечала, что отношение к человеческой жизни как к самому дешевому средству решения проблемы стало «величайшим позором» первой мировой войны21.
      В 1918 г. в лейбористской партии произошли серьезные перемены, инициированные ее секретарем А. Гендерсоном, к которому Бондфилд всегда испытывала симпатию и уважение. Был принят новый Устав, вводивший индивидуальное членство, позволившее в дальнейшем расширить электорат партии за счет населения за рамками тред-юнионов. Наряду с этим была принята первая в истории программа, включавшая в себя важнейшие социал-демократические принципы. Все это существенно укрепило позицию лейбористской партии и способствовало ее заметному усилению в послевоенное десятилетие. Как вспоминала Маргарет, «мы вступили в военный период сравнительно скромной и небольшой партией идеалистов... Мы вышли из него с организацией, политикой и принципами великой национальной партии»22. Несмотря на то, что лейбористы проиграли выборы 1918 г., новая партийная машина, запущенная в 1918 г., позволила им добиться заметного успеха в ближайшее десятилетие, а Бондфилд со временем занять кресло министра.
      В начале 1919 г. Бондфилд приняла участие в международной конференции в Берне, явившей собой неудавшуюся в конечном счете попытку возродить фактически распавшийся с началом первой мировой войны Второй интернационал. Наряду с Маргарет, со стороны Великобритании в ней участвовали Р. Макдональд, Г. Трейси, Р. Бакстон, Э. Сноуден и ряд других фигур. В том же году Бондфилд была отправлена в качестве делегата БКТ на конференцию Американской федерации труда. Это был ее второй визит в США. В ходе поездки она познакомилась с президентом Американской федерации труда С. Гомперсом.
      В первые послевоенные годы одним из острейших в британской политической жизни стал ирландский вопрос. «Пасхальное воскресенье» 1916 г., вооруженное восстание ирландских националистов, подавленное британскими властями, практически перечеркнуло все довоенные попытки премьер-министра Г. Асквита умиротворить Ирландию обещанием предоставить ей самоуправление. «Если мы не откажемся от военного господства в Ирландии, то это чревато катастрофой, — заявила Бондфилд в 1920 г. в одном из публичных выступлений. — Я твердо стою на том, чтобы предоставить большинству ирландского населения возможность иметь то правительство, которое они хотят, в надежде, что они, возможно, пожелают войти в наше союзное государство. Это единственный шанс достичь мира с Ирландией»23.
      Маргарет приветствовала англо-ирландский договор 1921 г., который было вынуждено заключить послевоенное консервативно-либеральное правительство Д. Ллойд Джорджа после провала насильственных попыток подавить национально-освободительное движение. Согласно договору, большая часть Ирландии провозглашалась «Ирландским свободным государством», однако Северная Ирландия (Ольстер) оставалась в составе Соединенного королевства. Бондфилд с печалью отмечала, что политики «опоздали на десять лет» в решении ирландского вопроса24.
      В 1920 г. Маргарет стала одной из первых англичанок, посетивших большевистскую Россию в рамках лейбористско-профсоюзной делегации. Членами делегации были также Б. Тернер, Т. Шоу, Р. Уильямс, Э. Сноуден и ряд других активистов25. Целью визита было собрать и донести до британского рабочего движения достоверную информацию о том, что на самом деле происходит в России. В ходе поездки Бондфилд вела подробный дневник, впоследствии опубликованный на страницах ее воспоминаний. Он позволяет судить о том, какое впечатление первое в мире социалистическое государство произвело на автора. Любопытно, что другая женщина — член делегации — Этель Сноуден, жена будущего лейбористского министра финансов, также обнародовала свои впечатления от этого визита, в 1920 г. издав книгу «Сквозь большевистскую Россию»26. Если сравнивать наблюдения двух лейбористок, то Бондфилд увидела Россию в целом в менее мрачных тонах, нежели ее спутница.
      Маргарет посетила Петроград, Москву, Рязань, Смоленск и ряд других мест. Она встречалась с Л. Б. Каменевым, С. П. Середой, В. И. Лениным. Последний, по воспоминаниям Бондфилд, был откровенен и даже готов признать, что власть допустила некоторые ошибки, а западные демократии извлекут урок из этих ошибок27. Простые люди, встречавшиеся в ходе поездки, показались Маргарет худыми и холодными. Ее поразило, что женщины наравне с мужчинами занимаются тяжелым физическим трудом.
      В отличие от Э. Сноуден, Маргарет не склонна была резко критиковать большевистский режим. Она отмечала в дневнике, что неоднократно встречалась с простыми людьми, которые от всего сердца поддерживали перемены. Тем не менее, Бондвилд не скрывала и того, что столкнулась в России с теми, для кого новый режим стал трагедией. По поводу иностранной интервенции Маргарет писала в 1920 г., что, на ее взгляд, она не сможет сломить советских людей, но лишь «заставит их ненавидеть нас»28.
      Более того, впоследствии в своих мемуарах Бондфилд подчеркивала, что делегация не нашла в России ничего, что оправдывало бы политику войны против нее. Активная поддержка представителями лейбористской партии кампании «Руки прочь от России» в целом не была обусловлена желанием основной массы активистов повторить сценарий русской революции. Бондфилд, как и многие ее коллеги по партии, была убеждена в том, что жители России имеют полное право без иностранного вмешательства определять контуры того общества, в котором они намерены жить.
      В 1920 г. Маргарет впервые выставила свою кандидатуру на дополнительных выборах в парламент от округа Нортамптон. Борьба закончилась поражением, принеся, тем не менее, Бондфилд ценный опыт предвыборной борьбы. В начале 20-х гг. XX в. лейбористы вели на местах напряженную организационную работу, чтобы перехватить инициативу у расколовшейся еще в 1916 г. либеральной партии. В ходе всеобщих выборов 1922 г., последовавших за распадом консервативно-либеральной коалиции во главе с Ллойд Джорджем, Бондфилд вновь боролась за Нортамптон. Несмотря на второй проигрыш подряд, она справедливо отмечала, что выборы 1922 г. стали вехой в лейбористской истории. Они принесли партии первый в XX в. настоящий успех. Лейбористы заняли второе место, вслед за консерваторами, обойдя наконец обе группировки расколовшейся либеральной партии вместе взятые. Впервые, писала Бондфилд, «мы стали оппозицией Его Величества, что на практике означало альтернативное правительство»29.
      Несмотря на неудачные попытки Маргарет стать парламентарием, ее профсоюзная карьера в послевоенные годы складывалась весьма успешно. В 1921 г. Национальная федерация женщин-работниц слилась с профсоюзом неквалифицированных и муниципальных рабочих, превратившись в его женскую секцию. После смерти своей подруги Макартур Бондфилд стала с 1921 г. на долгие годы секретарем секции. В 1923 г. она оказалась первой женщиной, которой была оказана честь стать председателем БКТ30.
      В конце 1923 г. консервативный премьер-министр С. Болдуин фактически намеренно спровоцировал досрочные выборы с тем, чтобы консерваторы могли осуществить протекционистскую программу реформ, не представленную ими в ходе последней избирательной кампании 1922 года. Лейбористы вышли на эти выборы под флагом защиты свободы торговли. Маргарет вновь была заявлена партийным кандидатом от Нортамптона. В своем предвыборном обращении она заявляла, что ни свобода торговли, ни протекционизм сами по себе не способны решить проблемы британской экономики. Необходима «реальная свобода торговли», отмена всех налогов на продукты питания и предметы первой необходимости, тяжелым бременем лежащих на рабочих и среднем классе31.
      Выборы впервые принесли Бондфилд успех. Она одержала победу как над консервативным, так и над либеральным соперником. «Округ почти сошел с ума от радости», — не без гордости вспоминала Маргарет. Победительницу торжественно провезли по городу в открытом экипаже32. Наряду с Бондфилд, в парламент были избраны еще две женщины-лейбористки: С. Лоуренс и Д. Джусон33. Что касается результатов по стране, то в целом парламент оказался «подвешенным». Ни одна из партий — ни консервативная (248 мест), ни лейбористская (191 мест), ни впервые объединившаяся после войны в защиту свободы торговли либеральная (158 мест) — не получила абсолютного парламентского большинства34.
      Формирование правительства могло быть предложено лидеру либералов Г. Асквиту, но он не желал зависеть от благосклонности соперников. В результате с согласия Асквита, изъявившего готовность подержать в парламенте стоящих на стороне фри-треда лейбористов, в январе 1924 г. было создано первое в истории Великобритании лейбористское правительство во главе с Р. Макдональдом.
      В действительности это был трагический рубеж в истории либеральной партии, которой больше никогда в XX в. не представится даже отдаленный шанс сформировать собственное правительство, и судьбоносный в истории лейбористов. Бондфилд, вспоминая события того времени, полагала, что решением 1924 г. Асквит фактически «разрушил свою партию». Вопрос спорный, поскольку в трагической судьбе либералов свою роль, несомненно, сыграл и другой известный либеральный политик — Д. Ллойд Джордж. Именно он согласился в 1916 г. стать премьер-министром взамен Асквита и тем самым способствовал расколу либеральных рядов в годы первой мировой войны на две группировки (свою и асквитанцев). Тем не менее, на взгляд Бондфилд, Асквит в своем решении 1924 г. руководствовался не только интересами свободы торговли, но и личными мотивами. Он желал, пишет она, отомстить людям, «вытолкнувшим» его из премьерского кресла в 1916 году35.
      В рядах лейбористов были определенные колебания относительно того, стоит ли формировать правительство меньшинства, не имея надежной опоры в парламенте. На митинге 13 января 1924 г., проходившем незадолго до объявления вотума недоверия консерваторам и создания лейбористского кабинета, Бондфилд говорила о том, что за возможность прийти к власти «необходимо хвататься обеими руками»36. Эту позицию полностью разделяло и руководство лейбористской партии. В итоге 22 января 1924 г. Макдональд занял пост премьер-министра. В ходе дебатов по вопросу о доверии кабинету Болдуина Маргарет произнесла свою первую речь в парламенте. Ее внимание было, главным образом, обращено к проблеме безработицы, а также фабричной инспекции37. Спустя годы, в своих воспоминаниях Бондфилд не без гордости отмечала, что представители прессы охарактеризовали эту речь как «первое интеллектуальное выступление женщины в палате общин, которое когда-либо доводилось слышать»38.
      С приходом лейбористов к власти Маргарет было предложено занять должность парламентского секретаря Министерства труда, которое в 1924 г. возглавил Т. Шоу. Как отмечала Бондфилд, новость ее одновременно опечалила и обрадовала. В связи с назначением она была вынуждена оставить почетный пост председателя БКТ. Рассказывая о событиях 1924 г., Бондфилд не смогла в своих мемуарах удержаться от комментариев относительно неопытности первого лейбористского кабинета. Она писала об огромном наплыве информации и деталей, что практически не позволяло ей вникнуть в работу других связанных с Министерством труда департаментов. «Мы были новой командой, — вспоминала она, — большинству из нас предстояло постичь особенности функционирования палаты общин в равной степени, как и овладеть навыками министерской работы, справиться с огромным количеством бумаг...»39
      К тому же работу первого лейбористского кабинета осложняло отсутствие за спиной парламентского большинства в палате общин. При продвижении законопроектов министрам приходилось оглядываться на оппозицию, строго следившую за тем, чтобы правительство не вышло из-под контроля. Комментируя эту ситуацию спустя более двух десятилетий, в конце 1940-х гг., Бондфилд по-прежнему удивлялась тому, что правительство не допустило серьезных промахов и в целом показало себя вполне достойной командой.
      Кабинет Макдональда в самом деле продемонстрировал британцам, что лейбористы способны управлять страной. Отсутствие серьезных внутренних реформ (самой заметной стала жилищная программа Уитли — предоставление рабочим дешевого жилья в аренду) с лихвой компенсировалось яркими внешнеполитическими шагами. Первое лейбористское правительство признало СССР, подписало с ним общий и торговый договоры, способствовало принятию репарационного плана Дауэса на Лондонской международной конференции, позволившего в пику Франции реализовать концепцию «не слишком слабой Германии». Партия у власти активно отстаивала идею арбитража и сотрудничества на международной арене.
      В должности парламентского секретаря Министерства труда Бондфилд отправилась в сентябре 1924 г. в Канаду с целью изучить возможность расширения семейной миграции в этот британский доминион. Пока Маргарет находилась за океаном, события на родине стали приобретать неприятный для лейбористов поворот. В августе 1924 г. был задержан Дж. Кэмпбелл, исполнявший обязанности редактора прокоммунистического издания «Уокере Уикли». На страницах газеты был опубликован сомнительный, с точки зрения респектабельной Англии, призыв к военнослужащим не выступать с оружием в руках против рабочих во время стачек, напротив, обратить это оружие против угнетателей. Генеральный атторней, однако, приостановил дело Кэмпбелла за недостатком улик. Собравшиеся на осеннюю сессию консерваторы и либералы потребовали назначить следственную комиссию с целью разобраться в правомерности подобных действий. Макдональд расценил это как знак недоверия кабинету. Парламент был распущен, а новые выборы назначены на 29 октября.
      Лейбористы вышли на выборы под лозунгом «Мы были в правительстве, но не у власти», требуя абсолютного парламентского большинства. Однако избирательная кампания оказалась омрачена публикацией в прессе за несколько дней до голосования так называемого «письма Зиновьева», являвшегося в то время председателем исполкома Коминтерна. Вероятная фальшивка, «сенсация», по словам «Таймс», содержала в себе указания британским коммунистам, как вести борьбу в пользу ратификации англо-советских договоров, заключенных правительством Макдональда, а также рекомендации относительно вооруженного захвата власти40. По неосмотрительности Макдональда, наряду с премьерством исполнявшего обязанности министра иностранных дел, письмо было опубликовано в прессе вместе с нотой протеста. Это косвенно свидетельствовало о том, что лейбористское правительство признает его подлинность. На этом фоне недавно заключенные с СССР договоры предстали в глазах публики в сомнительном свете. По воспоминаниям одного из современников, репутация Макдональда в этот момент «опустилась ниже нулевой отметки»41.
      Лейбористы проиграли выборы. К власти вновь вернулось консервативное правительство во главе с Болдуином. Бонфилд возвратилась из Канады слишком поздно, чтобы успешно побороться за свой округ Нортамптон. Как писала она сама, оппоненты обвиняли ее в том, что она пренебрегла своими обязанностями, «спасаясь за границей». В результате Маргарет оказалась вне стен парламента. Возвращаясь к событиям осени 1924 г. в своих мемуарах, Бондфилд не скрывала впоследствии своего недовольства Макдональдом. Давая задним числом оценку лейбористскому руководителю, Маргарет писала, что он не обладал силой духа, необходимой политическому лидеру его ранга. «При неоспоримых способностях и личном обаянии... он по сути был человеком слабым, — отмечала она, — при всех его внешних добродетелях и декоративных талантах». Его доверчивость и слабость оставались скрыты от посторонних глаз, пока враги этим не воспользовались42.
      В мае 1926 г. в Великобритании произошло эпохальное для всего профсоюзного движения событие — всеобщая стачка, руководимая БКТ и закончившаяся поражением рабочих. В течение девяти дней Бондфилд разъезжала по стране, встречалась с профсоюзными активистами, о чем свидетельствует ее дневник 1926 г., вошедший в издание воспоминаний 1948 года. Маргарет отмечала, с одной стороны, преданность, дисциплину бастующих, с другой, некомпетентность работодателей. В то же время она винила в плачевном для рабочих исходе событий руководителей профсоюза шахтеров — Г. Смита и А. Кука. Поддержка бастующих горняков другими рабочими, с точки зрения Маргарет, практически ничего не дала в итоге из-за того, что указанные двое заняли слишком жесткую позицию в ходе переговоров с шахтовладельцами и не желали идти на компромисс43. Тот факт, что Кук по сути явился бунтарской фигурой, на протяжении 1925—1926 гг. намеренно подогревавшей боевые настроения в шахтерских районах, отмечали и другие современники44. В своих наблюдениях Бондфилд была не одинока.
      Летом того же 1926 г. один из лейбористских избирательных округов (Уоллсенд) оказался вакантным, и Бондфилд было предложено выступить там парламентским кандидатом на дополнительных выбоpax. Избирательная кампания закончилась ее победой. Это позволило Маргарет, не дожидаясь всеобщих выборов, вернуться в палату общин уже в 1926 году.
      Еще в ноябре 1925 г. правительство Болдуина дало поручение лорду Блэнсбургу возглавить комитет, который должен был заняться проблемой усовершенствования системы поддержки безработных. Бондфилд получила приглашение войти в его состав. В январе 1927 г. был обнародован доклад комитета. Документ носил компромиссный характер и в целом не удовлетворил многих рабочих, полагавших, что система предоставления пособий безработным не охватывает всех нуждающихся, а выплачиваемые суммы недостаточны. Тем не менее, Бондфилд подписала доклад наряду с представителями консерваторов и либералов. Таким образом она обеспечила единогласие в рамках всего комитета. Это вызвало волну недовольства. По воспоминаниям самой Маргарет, в лейбористских рядах против нее поднялась настоящая кампания. Многие были возмущены тем, что Бондфилд не подготовила свой собственный «доклад меньшинства». Более того, некоторые недоброжелатели подозревали, что она подписала доклад комитета Блэнсбурга, не читая его. Впрочем, сама героиня этой статьи категорически опровергала данное утверждение45.
      Много лет спустя в свое оправдание Маргарет писала, что была солидарна далеко не со всеми предложениями подписанного ею доклада. Однако в целом настаивала на своей правоте, поскольку полагала, что на тот момент доклад был очевидным шагом вперед в плане совершенствования страхования по безработице46.
      На парламентских выборах 1929 г. лейбористская партия одержала самую крупную за все межвоенные годы победу, завоевав 287 парламентских мест. Активная пропагандистская работа в избирательных округах, стремление дистанцироваться от излишне радикальных требований принесли плоды. Лейбористам удалось переманить на свою сторону часть «колеблющегося избирателя». Бондфилд вновь выставила свою кандидатуру от Уоллсенда. Наряду с консервативным соперником в округе, в 1929 г. ей также довелось сразиться с коммунистом. Тем не менее, выборы 1929 г. вновь оказались для Маргарет успешными. Более того, по совету секретаря партии А. Гендерсона, Макдональд предложил ей занять пост министра труда. Это была должность в рамках кабинета, ступень, на которую в британской истории на тот момент не поднималась еще ни одна женщина. В должности министра Бондфилд также вошла в Тайный Совет.
      Размышляя, почему выбор в 1929 г. пал именно на нее, Маргарет впоследствии без ложной скромности называла себя вполне достойной кандидатурой, умеющей аргументировано отстаивать свою точку зрения, спонтанно отвечать на вопросы, не боясь противостоять враждебной критике. По иронии судьбы, скандал с докладом Блэнсбурга продемонстрировал широкой публике, как считала сама Бондфилд, ее бойцовские качества и сослужил в итоге хорошую службу. Маргарет писала в воспоминаниях, что в 1929 г. в полной мере осознавала значимость момента. Это была «часть великой революции в положении женщин, которая произошла на моих глазах и в которой я приняла непосредственное участие», — отмечала она47. Впоследствии Маргарет не раз спрашивали, волновалась ли она, принимая новое назначения. Она отвечала отрицательно. В 1929 г. Бондфилд казалось, что ей предстояло заниматься вопросами, хорошо знакомыми по профсоюзной работе.
      Большое внимание было приковано к тому, как должна быть одета первая женщина-министр во время представления королю. Маргарет вспоминала, что у нее даже не было времени на обновление гардероба. Из новых вещей были лишь шелковая блузка и перчатки. Из Букингемского дворца поступило указание, что дама должна быть в шляпе. Бондфилд была категорически с этим не согласна и в дальнейшем появлялась на официальных церемониях без головного убора. Она пишет, что в момент представления королю Георгу V, последний, вопреки обычаям, нарушил молчание и произнес: «Приятно, что мне представилась возможность принять у себя первую женщину — члена Тайного Совета»48.
      Тем не менее, как справедливо отмечала Маргарет, Министерство труда не было синекурой. Главная, стоявшая перед министром задача, заключалась в усовершенствовании страхования по безработице. В ноябре 1929 г. в палате общин состоялось второе чтение законопроекта о страховании по безработице, подготовленного и представленного Бондфилд. Несмотря на возражения оппозиции, Билль прошел второе чтение и в декабре обсуждался в рамках комитета. Он поднимал с 7 до 9 шиллингов размеры пособий для взрослых иждивенцев, а также на несколько шиллингов увеличивал пособия для безработных подростков. Бондфилд также удалось откорректировать ненавистную для безработных формулировку относительно того, что на пособие может претендовать лишь тот, кто «действительно ищет работу»49. Отныне власти должны были доказывать в случае отказа в пособии, что претендент «по-настоящему» не искал работу.
      Тем не менее в рядах лейбористов закон не вызвал удовлетворения. Еще до представления Билля, в начале ноября 1929 г., совместная делегация БКТ и исполкома лейбористской партии встречалась с Бондфилд и настаивала на более высокой сумме пособий50. Пожелания не были учтены. В дальнейшем недовольные участники ежегодной лейбористской конференции 1930 г. приняли резолюцию, призывавшую увеличить суммы пособий безработным, к которой также не прислушались51.
      В целом деятельность второго кабинета Макдональда оказалась существенно осложнена навалившимся на Великобританию мировым экономическим кризисом. Достойная поддержка безработных была слишком дорогим удовольствием для страны, зажатой в тисках финансовых проблем. На фоне недостатка денежных средств на поддержку малоимущих Бондфилд в целом не смогла проявить себя в роли министра труда в 1929—1931 годах. В своих воспоминаниях Маргарет всячески подчеркивает, что на посту министра труда не была способна смягчить проблему безработицы в силу объективных, нисколько не зависевших от нее обстоятельств начала 1930-х годов52. Отчасти это действительно так. Но напористое желание возложить ответственность на других и отстраниться от возможных обвинений достаточно ярко характеризует автора мемуаров.
      Еще в 1929 г. при правительстве Макдональда был сформирован специальный комитет во главе с профсоюзным функционером Дж. Томасом для изучения вопросов безработицы и разработки средств борьбы с нею. В комитет вошли канцлер герцогства Ланкастерского О. Мосли, помощник министра по делам Шотландии Т. Джонстон и руководитель ведомства общественных работ, левый лейборист Дж. Лэнсбери. Проект оказался провальным. По признанию современников, в том числе самой Бондфилд, Томас не обладал должным потенциалом для руководства подобным комитетом. Его младший коллега Мосли попытался форсировать события и подготовил специальный Меморандум, представленный в начале 1930 г. на рассмотрение Кабинета министров. Он включал такие предложения, как введение протекционистских тарифов, контроль над банковской политикой и ряд других мер. Они показались неприемлемыми для правительства Макдональда и, прежде всего, Министерства финансов во главе со сторонником ортодоксального экономического курса Ф. Сноуденом. Последующая отставка Мосли и его попытка поднять знамя протеста за рамками правительства в конечном счете ни к чему не привели. Сам же Мосли вскоре связал свою судьбу с фашизмом.
      31 июля 1931 г. был обнародован доклад комитета под председательством банкира Дж. Мэя. Комитет должен был исследовать экономическое положение Великобритании и предложить конструктивное решение. Согласно оценкам доклада, страна находилась на грани финансового краха. Бюджетный дефицит на следующий 1932/1933 финансовый год ожидался в размере 120 млн фунтов. Рекомендации комитета состояли в жесточайшей экономии государственных средств. В частности, значительную сумму предполагалось сэкономить за счет снижения пособий по безработице53.
      Как вспоминала Бондфилд, с публикацией доклада «вся затруднительная ситуация стала достоянием гласности»54. В результате 23 августа 1931 г. во время голосования о возможности сокращения пособий по безработице кабинет Макдональда раскололся фактически надвое. Это означало его невозможность функционировать в прежнем составе и скорейший уход в отставку. Однако на. следующий день, 24 августа, Макдональд поддался уговорам короля и остался на посту премьер-министра. Он изъявил готовность возглавить уже не лейбористское, а так называемое «национальное правительство», состоявшее, главным образом, из консерваторов, а также горстки либералов и единичных его сторонников из числа лейбористов. Вскоре этот поступок и намерение Макдональда выйти на досрочные выборы под руку с консерваторами против лейбористской партии были расценены как предательство. В конце сентября 1931 г. Макдональд и его соратники решением исполкома были исключены из лейбористской партии55.
      События 1931 г. стали драматичной страницей в истории лейбористской партии. Возникает вопрос, как же проголосовала Маргарет на историческом заседании 23 августа? Согласно отчетам прессы, Бондфилд в момент раскола кабинета выступила на стороне Макдональда, то есть за сокращение пособий на 10%56. Показательно, что в своих весьма подробных воспоминаниях, где автор периодически при­водит подробную информацию даже о том, что подавали к столу, Маргарет странным образом обходит вниманием детали августовского голосования, лишь отмечая, что 24 августа лейбористский кабинет, «все еще преисполненный решимости не сокращать пособия по безработице, ушел в отставку»57. Складывается впечатление, что Бондфилд намеренно не хотела сообщать читателю, что всего лишь накануне она лично не разделяла подобную решимость. В данном случае молчание автора красноречивее ее слов. Маргарет не желала вспоминать не украшавший ее биографию поступок.
      Впрочем, приведенный выше эпизод с голосованием нельзя назвать «несмываемым пятном». Так, например, голосовавший вместе с Бондфилд ее более молодой коллега Г. Моррисон успешно продолжил свое политическое восхождение в 1940-е гг. и добился немалых высот. Однако Маргарет было уже 58 лет. Ее министерская карьера завершилась августовскими событиями 1931 года. В своей автобиографии она подчеркивала, что у нее нет ни малейшего намерения предлагать читателю какие-то «сенсационные откровения» относительно раскола 1931 года58.
      В лейбористской послевоенной историографии Макдональд был подвергнут резкой критике на страницах целого ряда работ. В адрес бывшего партийного лидера звучали такие эпитеты, как «раб» консерваторов, «ренегат», человек, поставивший задачей в 1931 г. «удержать свой пост любой ценой»59. Бондфилд, издавшая мемуары в 1948 г., не разделяла такую точку зрения. «Нам не следует..., — писала она, — думать о нем (Макдональде. — Е. С.) как ренегате и предателе. Он не отказался ни от чего, во что сам действительно верил, он не изменил своему мнению, он не принял ничьи взгляды, с коими бы не был согласен». Макдональд никогда не принадлежал к числу профсоюзных функционеров и, с точки зрения Бондфилд, не слишком симпатизировал «промышленному крылу» партии. Его отношения с заметно сместившейся влево на рубеже 1920—1930-х гг. НРП, через которую бывший лидер много лет назад оказался в лейбористских рядах, также были испорчены из-за расхождения во взглядах. «Ничто не препятствовало для его перехода к сотрудничеству с консерваторами», — заключает Бондфилд60.
      С этим утверждением можно отчасти поспорить. Макдональд до «предательства» был относительно популярен среди лейбористов, и испорченные отношения с НРП, недовольной умеренным характером деятельности первого и второго лейбористских кабинетов, еще не означали потери диалога с партией в целом, с ее менее левыми представителями. Тем не менее, определенная доля истины, в частности относительного того, что Макдональду в начале 1930-х гг. на посту премьера порой легче было найти понимание у представителей правой оппозиции, нежели у бунтарского крыла лейбористов и у тред- юнионов, недовольных скудостью социальных реформ, в словах Бондфилд присутствует.
      Наблюдая за деятельностью Макдональда в последующие годы, Маргарет отмечала, что он постепенно погружался «в своего рода старческое слабоумие, за которым все наблюдали молча»61. Сама она не скрывала, что с сожалением покинула министерское кресло в августе 1931 года.
      В октябре 1931 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы, на которых лейбористская партия выступила против «национального правительства» во главе с Макдональдом. Большинство лейбористских кандидатов оказалось забаллотировано. Из примерно 500 претендентов в парламент прошло лишь 46 человек62. Такого поражения в XX в. лейбористам больше переживать не доводилось. Бондфилд вновь баллотировалась от Уоллсенда и проиграла.
      Вспоминая события осени 1931 г., Маргарет отмечала, что избирательная кампания стала для партии, совсем недавно пребывавшей в статусе правительства Его Величества, хорошим уроком. С ее точки зрения, 1931 г. оказался своего рода рубежом в истории лейбористов. Они расстались с Макдональдом, упорно на протяжении своего лидерства двигавшим партию вправо. К руководству пришли новые люди — К. Эттли, С. Криппс, X. Далтон. Для партии наступил период переосмысления своей политики и раздумий. Бондфилд характеризует Эттли, ставшего лидером лейбористской партии в 1935 г. и находившегося на посту премьер-министра после второй мировой войны, как человека твердого, практичного и даже, на ее взгляд, прозаичного. Как пишет Маргарет, он был полностью лишен как достоинств, так и недостатков Макдональда63.
      После поражения на выборах 1931 г. Бондфилд вновь заняла пост руководителя женской секции профсоюза неквалифицированных и муниципальных рабочих. Все ее время занимали работа, лекции и выступления. В начале 1930-х гг., будучи свободной от парламентской деятельности, Маргарет вновь посетила США. Ей посчастливилось встретиться с президентом Франклином Рузвельтом. Реформы «нового курса» вызвали у Бондфилд живейший интерес. «У Франклина Рузвельта за плечами единодушная поддержка всей страны, которой редко удостаивается политический лидер. Он поймал волну эмоциональной и духовной революции, которую необходимо осторожно направлять, проявляя в максимальной степени политическую честность...», — писала она64.
      Рассуждая о проблемах 1930-х гг. в своих воспоминаниях, Маргарет уделяет значительное внимание фашистской угрозе. С ее точки зрения, до появления фашизма фактически не существовало общественной философии, нацеленной на то, чтобы противостоять социализму. Однако, «как лейбористская партия отвергла коммунизм как доктрину, враждебную демократии, — пишет Бондфилд, — так она отвергла по той же причине и фашизм». Даже в неблагоприятные кризисные годы Маргарет никогда не теряла веры в демократические идеалы. «Демократия, — отмечала она позднее, — сильнее, чем любая другая форма правления, поскольку предоставляет свободу для критики»65. В 1930-е гг. Бондфилд не раз выступала в качестве профсоюзной активистки на антифашистскую тему.
      Вновь в качестве кандидата Маргарет приняла участие в парламентских выборах в 1935 году. Но, как ив 1931 г., результат стал для нее неутешительным. Однако, наблюдая изнутри происходившие в эти годы процессы в лейбористских рядах, она отмечала, что партия постепенно возрождалась. «Не было ни малейших причин сомневаться, — писала она, — в том, что со временем мы получим (парламентское. — Е. С.) большинство и вернемся к власти, преисполненные решимости реализовать нашу собственную надлежащую политику. Как скоро? Консервативное правительство несло ветром прямо на камни, оно не было готово ни к миру, ни к войне; у него не было определенной согласованной политики, направленной на национальное возрождение и улучшение; оно стремилось умиротворить неумиротворяемую враждебность нацистов»66. С точки зрения Бондфилд, лейбористская партия, находясь в оппозиции, напротив, переживала в эти годы период «переобучения», оттачивая свои программные установки и принципы.
      В 1938 г. Маргарет оставила престижный пост в профсоюзе неквалифицированных и муниципальных рабочих. «Есть люди, для которых выход на пенсию звучит как смертный приговор, — писала она в воспоминаниях. — Это был не мой случай». В интервью журналисту в 1938 г. Бондфилд отмечала, что не чувствует своего возраста, полна энергии и планов, а также не намерена думать о полном отстранении от дел. Однако годы напряженной работы, подчеркнула она в ходе беседы, научили ее ценить свободное время, которым она была намерена воспользоваться в большей мере, нежели ранее67.
      Последующие два годы Маргарет много путешествовала. В 1938— 1939 гг. она посетила США, Канаду, Мексику. Несмотря на приятные впечатления, встречу со старыми знакомыми и обретение новых, Бондфилд отмечала, что даже через океан чувствовала угрозу войны, исходившую из Европы. В ее дневнике за 1938 г., включенном в книгу мемуаров, уделено внимание Чехословацкому кризису. Еще 16 сентября 1938 г. Маргарет писала о том, что ценой, которую западным демократиям придется заплатить за мир, похоже, станет предательство Чехословакии. После Мюнхенского договора о разделе этой страны, заключенного в конце сентября лидерами Великобритании и Франции с Гитлером, Бонфилд справедливо подчеркивала, что от старого Версальского договора не осталось камня на камне68.
      Вернувшись из Америки в конце января 1939 г., летом того же года Маргарет направилась к подруге в Женеву. Пакт Молотова-Риббентропа, подписанный в августе 1939 г., вызвал у Бондфилд, по ее собственным словам, «состояние шока». В воспоминаниях Маргарет содержатся комментарии на тему двух мировых войн, свидетельницей которых ей довелось быть, и состояния лейбористской партии к началу каждой из них. Бондфилд писала об огромной разнице между обстановкой 1914 и 1939 годов. Многие по праву считают, отмечала она, что первой мировой войны можно было избежать. Вторая мировая война была из разряда неизбежных. Лейбористская партия в 1939 г., продолжает Маргарет, была неизмеримо сильнее и влиятельнее в сравнении с 1914 годом69.
      В 1941 г. Бондфилд опубликовала небольшую брошюру «Почему лейбористы сражаются». «Мы последовательно отвергли методы анархистов, синдикалистов и коммунистов в пользу системы парламентской демократии..., — писала она, — мы принимаем вызов диктатуры, которая разрушила родственные нам движения в Германии, Австрии, Чехословакии и Польши, и угрожает подобным в Скандинавских странах в равной степени, как и в нашей собственной»70.
      В 1941 г. Маргарет вновь отправилась в США с лекциями. Как вспоминала она сама, ее главной задачей было донести до американской аудитории британскую точку зрения. В годы войны и вплоть до 1949 г. Бондфилд являлась председателем так называемой «Женской группы общественного благоденствия»71. В период военных действий она занималась, главным образом, вопросами санитарных условий жизни детей.
      На первых послевоенных выборах 1945 г. Маргарет не стала выдвигать свою кандидатуру. В свое время она дала себе слово не баллотироваться в парламент после 70 лет и сдержала его. Наступают времена, когда силы уже необходимо экономить, писала Маргарет72. Впрочем, она приняла участие в предвыборной кампании, оказывая поддержку другим кандидатам. Последние годы жизни Маргарет были посвящены подготовке мемуаров, вышедших в 1948 году. В 1949 г. она в последний раз посетила США. Маргарет Бонфилд умерла 16 июня 1953 г. в возрасте 80 лет. На похоронах присутствовали все руководители лейбористской партии во главе с К. Эттли.
      Судьба Бондфилд стала яркой иллюстрацией изменения статуса женщины в Великобритании в первые десятилетия XX века. «Когда я начинала свою деятельность, — писала Маргарет, — в обществе превалировало мнение, что только мужчины способны добывать хлеб насущный. Женщинам же было положено оставаться дома, присматривать за хозяйством, кормить детей и не иметь более никаких интересов. Должно было вырасти не одно поколение, чтобы взгляды на данный вопрос изменились»73.
      Бондфилд сумела пройти путь от продавца в магазине в парламент, а затем и в правительство благодаря своей энергии, работоспособности, определенной силе воли, такту и организаторским качествам. Всю жизнь она была свободна от домашних обязанностей, связанных с воспитанием детей и заботой о муже. В результате Маргарет имела возможность все свое время посвящать профсоюзной и политической карьере. Размышляя на тему успеха на политическом поприще, она признавалась, что от современного политика требуются такие качества, как сила, быстрота реакции и неограниченный запас «скрытой энергии»74. Безусловно, она ими обладала.
      В своей книге Гамильтон вспоминала случившийся однажды разговор с Бондфилд на тему счастья и радости. Счастья добиться непросто, делилась своими размышлениями Маргарет, однако служение и самопожертвование приносят радость. Именно этим и была наполнена ее жизнь. Бондфилд невозможно было представить в плохом настроении, скучающую или в состоянии депрессии, писала ее биограф. Лондонская квартира Маргарет всегда была полна цветов. Своим внешним видом Бондфилд никогда не походила на изысканных английских аристократок и не стремилась к этому. Однако, по мнению Гамильтон, она всегда оставалась «женщиной до кончиков пальцев»75. Ее стиль одежды был весьма скромен и непретенциозен. Собранные в пучок волосы свидетельствовали о нежелании «пускать пыль в глаза» замысловатой и модной прической. Тем не менее, в профсоюзной среде, где безусловно доминировали мужчины, Маргарет держалась уверенно и свободно, ее мнение уважали и ценили.
      По свидетельству Гамильтон, Маргарет была практически напрочь лишена таких качеств как рассеянность, склонность волноваться по пустякам. Ей было свойственно чувство юмора, исключительная сообразительность76. Тем не менее, едва ли Бондфилд можно назвать харизматичной фигурой. Ее мемуары свидетельствуют о настойчивом желании показать себя с наилучшей стороны. Однако порой им не хватает некой глубины в анализе происходивших событий, свойственной лучшим образцам этого жанра. При характеристике лейбористской партии, Маргарет неизменно пишет, что она «становилась сильнее», «извлекала уроки». Тем не менее, более весомый анализ ситуации часто остается за рамками ее работы. Бондфилд обладала высоким, но не выдающимся интеллектом.
      По своим взглядам Маргарет была ближе скорее к правому крылу лейбористской партии. Как правило, она не участвовала в кампаниях, организуемых левыми бунтарями в 1920-е — 1930-е гг. с целью радикализации лейбористского партийного курса, на посту министра труда не форсировала смелые социальные реформы. Тем не менее, ее можно охарактеризовать как социалистку, пришедшую в политику не по карьерным соображениям, а по убеждениям. Как писала Бондфилд, социализм, который она проповедовала, это способ направить всю силу общества на поддержку бедных и слабых, которые в ней нуждаются, с тем, чтобы улучшить их уровень жизни. Одновременно, подчеркивала она, социализм — это и стремление поднять стандарты жизни обычных людей77. В отсутствие «государства благоденствия» в первые десятилетия XX в. такие убеждения были востребованы и актуальны. Мемуары героини этой публикации также свидетельствуют, что до конца жизни она в принципе оставалась идеалисткой, верящей в духовные, христианские корни социалистической идеи.
      Примечания
      1. HAMILTON М.А. Margaret Bondfield. London. 1924.
      2. BONDFIELD M. A Life’s Work. London. 1948, p. 19.
      3. Ibid., p. 26. См. также: HAMILTON M. Op. cit., p. 46.
      4. BONDFIELD M. Op. cit., p. 27.
      5. Ibid., p. 28.
      6. Ibid., p. 352-353.
      7. Ibid., p. 30.
      8. Ibid., p. 37.
      9. Ibid., p. 48.
      10. HAMILTON M. Op. cit., p. 16-17.
      11. BONDFIELD M. Op. cit., p. 48.
      12. Цит. по: HAMILTON M. Op. cit., p. 67.
      13. BONDFIELD M. Op. cit., p. 55, 76, 78.
      14. HAMILTON M. Op. cit., p. 83.
      15. BONDFIELD M. Op. cit., p. 82, 85, 87.
      16. HAMILTON M. Op. cit., p. 71.
      17. BONDFIELD M. Op. cit., p. 109.
      18. HAMILTON M. Op. cit., p. 72.
      19. BONDFIELD M. Op. cit., p. 80, 124-137.
      20. Ibid., p. 140, 142.
      21. Ibid., p. 153.
      22. Ibid., p. 161.
      23. Ibid., p. 186.
      24. Ibid., p. 188.
      25. Report of the 20-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1920, p. 4.
      26. SNOWDEN E. Through Bolshevik Russia. London. 1920.
      27. BONDFIELD M. Op. cit., p. 200.
      28. Ibid., p. 224. Фрагменты дневника Бондфилд были изданы и в отчете британской рабочей делегации за 1920 год. См.: British Labour Delegation to Russia 1920. Report. London. 1920. Appendix XII. Interview with the Centrosoius — Notes from the Diary of Margaret Bondfield; Appendix XIII. Further Notes from the Diary of Margaret Bondfield.
      29. BONDFIELD M. Op. cit., p. 245.
      30. Ibidem.
      31. Ibid., p. 249-250.
      32. Ibid., p. 251.
      33. Report of the 24-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1924, p. 12.
      34. Ibid., p. 11.
      35. BONDFIELD M. Op. cit., p. 252.
      36. Ibid., p. 254.
      37. Parliamentary Debates. House of Commons. 1924, vol. 169, col. 601—606.
      38. BONDFIELD M. Op. cit., p. 254.
      39. Ibid., p. 255-256.
      40. Times. 27.X.1924.
      41. BROCKWAY F. Towards Tomorrow. An Autobiography. London. 1977, p. 68.
      42. BONDFIELD M. Op. cit., p. 262.
      43. Ibid., p. 268-269.
      44. См., например: CITRINE W. Men and Work: An Autobiography. London. 1964, p. 210; WILLIAMS F. Magnificent Journey. The Rise of Trade Unions. London. 1954, p. 368.
      45. BONDFIELD M. Op. cit., p. 270-272.
      46. Ibid., p. 275.
      47. Ibid., p. 276.
      48. Ibid., p. 278.
      49. The Annual Register. A Review of Public Events at Home and Abroad for the Year 1929. London. 1930, p. 100; См. также представление Бондфилд Билля в парламенте: Parliamentary Debates. House of Commons, v. 232, col. 738—752.
      50. Report of the 30-th Annual Conference of the Labour Party. London. 1930, p. 56—57.
      51. Ibid., p. 225—227.
      52. BONDFIELD M. Op. cit., p. 296-297.
      53. SNOWDEN P. An Autobiography. London. 1934, vol. II, p. 933—934; New Statesman and Nation. 1931, v. II, № 24, p. 160.
      54. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      55. Daily Herald. 30.IX.1931.
      56. Ibid. 24, 25.VIII.1931.
      57. BONDFIELD M. Op. cit., p. 304.
      58. Ibid., p. 305.
      59. The British Labour Party. Its History, Growth, Policy and Leaders. Vol. I. London. 1948, p. 175. COLE G.D.H. A History of the Labour Party from 1914. New York. 1969, p. 258.
      60. BONDFIELD M. Op. cit., p. 306.
      61. Ibid., p. 305.
      62. В дополнение к этому несколько депутатов представляли отдельную фракцию НРП, которая в скором времени покинула лейбористские ряды в связи с идейными спорами.
      63. BONDFIELD М. Op. cit., р. 317.
      64. Ibid., р. 323.
      65. Ibid., р. 319-320.
      66. Ibid., р. 334.
      67. Ibid., р. 339-340.
      68. Ibid., р. 340, 343-344.
      69. Ibid., р. 350.
      70. Ibid., р. 351.
      71. Dictionary of Labour Biography. London. 2001, p. 72.
      72. BONDFIELD M. Op. cit., p. 338.
      73. Ibid., p. 329.
      74. Ibid., p. 338.
      75. HAMILTON M. Op. cit., p. 176, 179-180.
      76. Ibid., p. 93, 178.
      77. BONDFIELD M. Op. cit., p. 357.
    • Ярыгин В. В. Джеймс Блейн
      Автор: Saygo
      Ярыгин В. В. Джеймс Блейн // Вопросы истории. - 2018. - № 6. - С. 26-37.
      В работе представлена биография известного американского политика второй половины XIX в. Джеймса Блейна. Он долгое время являлся лидером Республиканской партии, три срока подряд был спикером палаты представителей и занимал пост госсекретаря в администрациях трех президентов: Дж. Гарфилда, Ч. Артура и Б. Гаррисона. Блейн — один из главных идеологов американской экспансии конца XIX века.
      Вторая половина XIX в. — время не самых ярких политических деятелей в США, в особенности хозяев Белого дома. Это эпоха всевластия «партийных машин» и партийных функционеров, обеспечивавших нормальную и бесперебойную работа данных конструкций американской двухпартийной системы периода «Позолоченного века». Но, как известно, из каждого правила есть исключение. Таким исключением стал лидер республиканцев в 1870—1880-х гг. Джеймс Блейн. Основатель г. Санкт-Петербурга во Флориде, русский предприниматель П. А. Дементьев, писавший свои очерки о жизни в США под псевдонимом «Тверской» и трижды встречавшийся с Блейном, так отзывался нем: «Ни один человек, нигде, никогда не производил на меня ничего подобного тому впечатлению, которое произвел этот последний великий представитель великой американской республики. Его ресурсы по всем отраслям человеческого знания были неисчерпаемы — и он умел так группировать факты и так освещать их своим нескончаемым остроумием, что превосходство его натуры чувствовалось собеседником от первого до последнего слова»1.
      Джеймс Гиллеспи Блейн родился в Браунсвилле (штат Пенсильвания) 31 января 1830 года. Он был третьим ребенком. Семья жила в относительном комфорте. Мать — Мария-Луиза Гиллеспи — была убежденной католичкой, как и ее предки. Ее дед был иммигрантом-католиком из Ирландии, прибывшим под конец войны за независимость. В 1787 г. он купил кусок земли в местечке «Индейский Холм» в Западном Браунсвилле на западе Пенсильвании2. Отец будущего политика — Эфраим Ллойд Блейн — придерживался пресвитерианской веры, был бизнесменом и зажиточным землевладельцем, а по политическим убеждениям — вигом.
      Как писал один из биографов Джеймса Блейна, уже в возрасте восьми лет он прочитал биографию Наполеона Уолтера Скотта, а в девять — всего Плутарха3. Получив домашнее образование, юный Джеймс в 1843 г. поступил в Вашингтонский колледж в родном штате и в 17 лет закончил обучение. По свидетельствам его одноклассника Александра Гоу, Блейн был «мальчиком с приятными манерами и речью, действительно популярным среди студентов и в обществе. Он был больше ученый, чем студент. Обладая острым умом и выдающейся памятью, он был способен легко схватывать и держать в памяти столько, сколько у других получалось с трудом»4. Уже в то время у Блейна проявились задатки политика. У него была прирожденная склонность к ведению дебатов и выступлениям перед публикой.
      В возрасте 18 лет, после окончания колледжа, будущий политик стал преподавателем военной академии в Блю-Лик-Спрингс (штат Кентукки). Тогда же он познакомился со своей будущей женой — Гарриет Стэнвуд. Блейн с перерывами работал в академии до 1852 г., после чего переехал с женой в Филадельфию и начал изучать юриспруденцию. Год спустя начинающий юрист получил предложение стать редактором и совладельцем выходившей в Огасте (штат Мэн) газеты «Kennebek Journal». В 1854 г. Блэйн уже работал редактором не толь­ко в этом еженедельном печатном издании, являвшемся рупором партии вигов, но и в «Portland Advertiser»5.
      После распада вигов в 1856 г. Блейн примкнул к недавно появившейся Республиканской партии и, по признанию губернатора штата, стал «ведущей силой» на ее собраниях6. Будучи редактором, он активно продвигал новое политическое объединение в печати.
      Летом того же 1856 г. на митинге в Личфилде (штат Мэн) он произнес зажигательную речь в поддержку Джона Фремонта — первого кандидата в президенты от Республиканской партии — которого демократы обвиняли в том, что он, «секционный (региональный. — В. Я.) кандидат, стоит на антирабовладельческой платформе, и чье избрание голосами северян разрушит Союз»7. В своей речи начинающий политик обрушился с критикой на соглашательскую политику федерального правительства по отношению к «особому институту» и плантаторам Юга: «У них (правительства. — В.Я.) нет намерений препятствовать распространению рабства в штатах, у них нет намерений препятствовать рабству повсюду; кроме тех территорий, на которых оно было запрещено Томасом Джефферсоном и Отцами-основателями» 8. Хотя, как он сам потом утверждал, тогда «антирабовладельческое движение на Севере было не настолько сильным, как движение в защиту рабства на Юге»9.
      В 1858 г. в Иллинойсе во время кампании демократа Стивена Дугласа завязалось личное знакомство между Блейном и А. Линкольном. В то время на страницах своих публикаций Блейн предсказывал, что Линкольн потерпит поражение от Дугласа в гонке за место в сенате, но зато сможет победить его на президентских выборах 1860 года10.
      Осенью того же года в возрасте 28 лет Блейн был избран в палату представителей штата Мэн, а затем переизбран в 1859, 1860 и 1861 годах. В начале третьего срока Блейн уже был спикером нижней палаты законодательного собрания штата. Карьера постепенно вела молодого республиканца вверх по партийной лестнице. В 1859 г. глава республиканского комитета штата Мэн и по совместительству партнер Блейна по работе в «Kennebek Journal» Джон Стивенс подал в отставку со своего партийного поста. Блейн занял его место и оставался главой комитета штата до 1881 года.
      В мае 1860 г. Блейн и Стивенс приехали в Чикаго на партийный съезд республиканцев, на котором произошло выдвижение Линкольна. Первый — как независимый наблюдатель, второй — как делегат от штата Мэн. Стивенс поддерживал кандидатуру Уильяма Сьюарда — будущего госсекретаря в администрациях Линкольна и Э. Джонсона. Блейн же считал Линкольна лучшей кандидатурой, поскольку тот был далек от политического радикализма.
      В 1862 г. Джеймс Блейн был впервые избран в палату представителей от округа Кеннебек (штат Мэн). Пока шла гражданская война, политик твердо отвергал любой компромисс, связанный с возможностью выхода отдельных штатов из состава Союза: «Наша большая задача — подавить мятеж, быстро, эффективно, окончательно»11. Блейн в своей речи заявил, что «мы получили право конфисковать имущество и освободить рабов мятежников»12. Однако в вопросе о предоставлении им гражданских прав Блейн тогда не был столь категоричен и не одобрял инициативу радикальных республиканцев. Он считал, что с рабством необходимо покончить в любом случае, но с предоставлением чернокожему населению одинаковых прав с белыми нужно повременить.
      Молодой конгрессмен сразу уверено проявил себя на депутатском поприще. Выражение «Человек из штата Мэн» (“The Man from Main”. — В. Я.) стало широко известно13. Блейн поддерживал политику Реконструкции Юга, проводимую президентом Эндрю Джонсоном, но в то же время считал, что не стоит слишком унижать бывших мятежников. В январе 1868 г. он представил в Конгресс резолюцию, которая была направлена в Комитет по Реконструкции и позднее стала основой XIV поправки к Конституции14.
      Начиная со своего первого срока в нижней палате Конгресса, Джеймс Блейн показал себя сторонником высоких таможенных пошлин и защиты национальной промышленности, мотивируя это «сохранением нашего национального кредита»15. Такая позиция была обычной для политика с северо-востока страны — данный регион США в XIX в. являлся наиболее промышленно развитым.
      В 60-х гг. XIX в. внутри Республиканской партии образовались две крупные фракции: так называемые «стойкие» (“stalwarts”) и «полукровки» (“half-breed”). «Стойкие» считали себя наследниками радикальных республиканцев, в то время как «полукровки» представляли более либеральное крыло партии. Эти группировки просуществовали примерно до конца 1880-х годов. Как правило, данное фракционное разделение базировалось больше на личной лояльности по отношению к тому или иному влиятельному политику, нежели на каких-либо четких политических принципах, хотя между «стойкими» и «полукровками» имели место противоречия в вопросах о реформе гражданской службы или политике в отношении Южных штатов.
      Лидером «полукровок» стал Блейн, хотя, по свидетельству американского исследователя А. Пискина, сам он не называл так своих сторонников16. Помимо него в эту партийную группу в свое время входили президенты Разерфорд Хейс, Джеймс Гарфилд, Бенджамин Гаррисон, а также такие видные сенаторы, как Джон Шерман (Огайо) и Джордж Хоар (Массачусетс). В 1866 г. между Блейном и лидером «стойких» Роско Конклингом произошло столкновение. Поводом к нему послужила скоропостижная смерть конгрессмена Генри Уинтера Дэвиса 30 декабря 1865 г., который был неформальным главой республиканцев в палате представителей. Именно за право занять его место и началась персональная борьба между Конклингом и Блейном. В одной из речей в палате представителей Блейн назвал Конклинга «напыщенным индюком»17. В результате противостояния будущий госсекретарь повысил свой авторитет среди республиканцев как парламентарий и оратор. Но личные отношения между двумя политиками испортились навсегда — они стали не просто политическими противниками, но и личными врагами.
      В 1869 г. Блейн стал спикером нижней палаты Конгресса. Он был на тот момент одним из самых молодых людей, когда-либо занимавших этот пост (39 лет) и оставался спикером пока его не сменил демократ Майкл Керр из Индианы в 1875 году. До него только два политика занимали пост спикера палаты представителей три срока подряд: Генри Клей (1811—1817) и Шайлер Колфакс (1863—1867).
      В декабре 1875 г. политик вынес на рассмотрение поправку к федеральной Конституции по дальнейшему разделению церкви и государства. Блейн исходил из того, что первая поправка к Конституции, гарантировавшая свободу вероисповедания, касалась полномочий федерального правительства, но не штатов. Инициатива была вызвана тем, что в 1871 г. католики подали петицию по изъятию протестантской Библии из школ Нью-Йорка18. Поправка имела два основных положения и предусматривала, что никакой штат не имеет права принимать законы в пользу какой-либо религии или препятствовать свободному вероисповеданию. Также запрещалось использование общественных фондов и земель школами и государственное субсидирование религиозного образования. Предложение бывшего спикера успешно прошло голосование в нижней палате, но не смогло набрать необходимые две трети голосов в сенате.
      После ухода с поста спикера палаты представителей в марте 1875 г. честолюбивый сорокапятилетний Джеймс Блейн был уже фигурой общенационального масштаба. Обладая личной харизмой и магнетизмом, как политический оратор, он стал в глазах публики «мистером Республиканцем». Многие в партии верили, что Блейн предназначен для того, чтобы сместить Гранта в Белом доме. Он ратовал за жесткий контроль со стороны исполнительной власти над внешней политикой19, а за интеллект и личные качества получил прозвище «Рыцарь с султаном».
      В 1876 г. легислатура штата Мэн избрала Джеймса Блейна сенатором. На съезде Республиканской партии он был фаворитом на номинирование в кандидаты в президенты, поскольку большинство партии было против выдвижения президента Гранта на третий срок из-за скандалов, связанных с его администрацией. Блейн же был известен как умеренный политик, дистанцировался от радикальных республиканцев и администрации Гранта. К тому же Блейн не пускался в воспоминая о гражданской войне — он не прибегал к этой излюбленной технике радикалов для возбуждения избирателей Севера20. Но в то же время он высказался категорически против амнистии в отношении оставшихся лидеров Конфедерации, включая Джэфферсона Дэвиса — соответствующий билль демократы пытались провести в палате представителей в 1876 году. Блейн возлагал на Дэвиса персональную ответственность за существование концлагеря для пленных солдат Союза в Андерсонвилле (штат Джорджия) во время гражданской войны, называя его «непосредственным автором, сознательно, умышленно виновным в великом преступлении Андерсонвилля»21.
      Однако такому перспективному политику с, казалось бы, безупречной репутацией пришлось оставить президентскую кампанию 1876 г. — партия на съезде в Чикаго, состоявшемся 14—16 июня, предпочла кандидатуру Разерфорда Хейса — губернатора Огайо. Основной причиной неудачи Блейна стал скандал, связанный с взяткой. Ходили слухи, что в 1869 г. железнодорожная компания «Union Pacific Railroad» заплатила ему 64 тыс. долл, за долговые обязательства «Little Rock and Fort Smith Railroad», которые стоили значительно меньше указанной суммы. Помимо этого, используя свое положение спикера нижней палаты, Блейн обеспечил земельный грант для «Little Rock and Fort Smith Railroad».
      Сенатор отвергал все обвинения, заявляя, что только однажды имел дело с ценными бумагами вышеуказанной железнодорожной компании и прогорел на этом. Демократы требовали расследования Конгресса по данному делу. Блейн пытался оправдаться в палате представителей, но копии его писем к Уоррену Фишеру — подрядчику «Little Rock and Fort Smith Railroad» — доказывали его связь с железнодорожниками. Письма были предоставлены недовольным клерком компании Джеймсом Маллиганом. Протоколы расследования получили огласку в прессе. Этот скандал стоил Джеймсу Блейну номинации на партийных съездах 1876 и 1880 гг. и остался несмываемым пятном на его биографии.
      В верхней палате Конгресса он проявил себя убежденным сторонником золотого стандарта и твердой валюты, выступая против принятия билля Бленда-Эллисона 1878 г., который восстанавливал обращение серебряных долларов в США. Сенатор не верил, что свободная чеканка подобных монет будет полезна для экономики страны, ссылаясь при этом на опыт европейских стран. Блейн доказывал, что это приведет к вымыванию золота из казначейства.
      Как и большинство республиканцев, он поддерживал политику высоких тарифных ставок, считая, что те предупреждают монополизм среди капиталистов, обеспечивают достойную заработную плату рабочим и защищают потребителей от проблем экспорта22. Блейн показал себя как сторонник ограничения ввоза в Америку китайских законтрактованных рабочих, считая, что они не «американизируются»23. Он сравнивал их с рабами и утверждал, что использование дешевого труда китайцев подрывает положение американских рабочих. В то же время политик являлся приверженцем американской военной и торговой экспансии, направленной на Азиатско-Тихоокеанский регион и Карибский бассейн.
      Во время президентской кампании 1880 г. среди Республиканской партии оформилось движение за выдвижение Гранта на третий срок. Бывшего президента — героя войны — поддерживали «стойкие» республиканцы, в частности, такие партийные боссы, как Роско Конклинг и Томас Платт (Нью-Йорк), Дон Кэмерон (Пенсильвания) и Джон Логан (Иллинойс). Фаворитами партийного съезда в Чикаго являлись Джеймс Блейн, Улисс Грант и Джон Шерман — бывший сенатор из Огайо, министр финансов в администрации Р. Хейса и брат прославленного генерала армии северян Уильяма Текумсе Шермана. Но делегаты снова сделали ставку на «темную лошадку» — компромиссного кандидата, который устраивал большинство видных партийных функционеров. Таким кандидатом стал член палаты представителей от Огайо — Джеймс Гарфилд.
      4 марта 1881 г. Блейн занял пост государственного секретаря в администрации Дж. Гарфилда, внешняя политика которого имела два основных направления: принести мир и не допускать войн в будущем в Северной и Южной Америке; культивировать торговые отношение со всеми американскими странами, чтобы увеличить экспорт Соединенных Штатов24. Его концепция общей торговли между всеми нациями Западного полушария вызвала серьезное увеличение товарооборота между Южной и Северной Америкой. Заняв пост главы американского МИД, Блейн занялся подготовкой Панамериканской конференции, чтобы уже в ходе переговоров с представителями стран Латинской Америки попытаться юридически закрепить проникновение капитала из Соединенных Штатов в Южное полушарие.
      Но проработал в должности госсекретаря Блейн лишь до декабря 1881 года. Причиной этого стало покушение на президента, осуществленное 2 июля 1881 года. После смерти Гарфилда 19 сентября того же года к присяге был приведен вице-президент Честер Артур, который был представителем фракции «стойких» в Республиканской партии и ставленником старого врага Блейна — Р. Конклинга. Он отправил главу внешнеполитического ведомства в отставку. Уйдя из политики, бывший госсекретарь опубликовал речь, произнесенную 27 февраля 1882 г. в палате представителей в честь погибшего президента, которого оценил как «парламентария и оратора самого высокого ранга»25.
      Временно оказавшись не у дел, Блейн начал писать книгу под названием «20 лет Конгресса: от Линкольна до Гарфилда», являющеюся не столько мемуарами опытного политика, сколько историческим трудом. Он решительно отказался баллотироваться в законодательный орган США по причине пошатнувшегося здоровья. Перейдя в положение частного лица, проводил время, занимаясь литературной деятельностью и следя за обустройством нового дома в Вашингтоне.
      Но республиканцы не могли пренебречь таким политическим тяжеловесом, как сенатор от штата Мэн, поскольку Ч. Артур практически не имел шансов на переизбрание. Положение «слонов» было настолько отчаянное, что кандидатуру бывшего госсекретаря поддержал даже его политический противник из фракции «стойких» — влиятельный нью-йоркский сенатор Т. Платт. Этим решением он «ошарашил до потери дара речи»26 лидера фракции Р. Конклинга.
      Съезд Республиканской партии открылся 5 июня 1884 г. в Чикаго. На следующий день, после четырех кругов голосования Блейн получил 541 голос делегатов. Утверждение оказалось единогласным и было встречено с большим энтузиазмом. Заседание перенесли на вечер, генерал Джон Логан из Иллинойса был выбран кандидатом в вице-президенты за один круг голосования, получив 779 голосов27. Президент Артур в телеграмме заверил Блейна, как новоизбранного кандидата от «Великой старой партии», в своей «искренней и сердечной поддержке»28.
      В письме, адресованном Республиканскому комитету по случаю одобрения свое кандидатуры, политик в очередной раз заявил о приверженности доктрине американского протекционизма, которая стала лейтмотивом всего послания. Блейн связывал напрямую экономическое процветание Соединенных Штатов после гражданской войны с принятием высоких таможенных пошлин.
      Он уверял американских рабочих, что Республиканская партия будет защищать их интересы, борясь с «нечестной конкуренцией со стороны законтрактованных рабочих из Китая»29 и европейских иммигрантов. В области внешней политики Блейн выразил намерение продолжить курс президента Гарфилда на мирное сосуществование стран Западного полушария. Не обошел кандидат стороной и проблему мормонов на территории Юты: он требовал ограничения политических прав для представителей этой религии, заявляя, что «полигамия никогда не получит официального разрешения со стороны общества»30.
      Оба кандидата от главных американских партий в 1884 г. стали фигурантами громких скандалов. И если Гроверу Кливленду удалось довольно успешно погасить шумиху, связанную с вопросом об отцовстве, то у Блейна дела обстояли несколько хуже. Один из его сторонников — нью-йоркский пресвитерианский священник Сэмюэл Берчард — опрометчиво назвал Демократическую партию партией «Рома, Романизма (католицизма. — В.Я.) и Мятежа». В сущности, связывание католицизма («Романизма») с пьяницами и сецессионистами являлось серьезным и не имевшим оправдания выпадом в адрес нью-йоркских ирландцев и католиков по всей стране. Это все не было новым явлением: Гарфилд в письме в 1876 г. назвал Демократическую партию партией «Мятежа, Католицизма и виски». Но Блейн не сделал ничего, чтобы дистанцироваться от этого высказывания31. Результатом такого поведения стала потеря республиканцами голосов ирландской диаспоры и католиков.
      Помимо этого, во время президентской гонки на газетных полосах снова всплыл скандал со спекуляциями ценными бумагами железнодорожной компании в 1876 году32. На кандидата от Республиканской партии опять посыпались обвинения в коррупции. Среди политических оппонентов республиканцев был популярен стишок: «Блейн! Блейн! Джеймс Г. Блейн! Континентальный лжец из штата Мэн!»
      Журнал «Harper’s Weekly» в карикатурах изображал Блейна вместе с Уильямом Твидом — известным демократическим боссом-коррупционером из Нью-Йорка, осужденным за многомиллионные хищения из городской казны33.
      Президентские выборы Блейн Кливленду проиграл, набрав 4 млн 850 тыс. голосов избирателей и 182 голоса в коллегии выборщиков34. После этого он решил снова удалиться от общественной жизни и заняться написанием второго тома своей книги. Во время президентской кампании 1888 г. Блейн находился в Европе и в письме сообщил о самоотводе. Американский «железный король» Эндрю Карнеги, будучи в Шотландии, отправил послание Республиканскому комитету: «Слишком поздно. Блейн непреклонен. Берите Гаррисона»35. На этот раз республиканцам удалось взять реванш, и президентом стала очередная «темная лошадка» — бывший сенатор от Индианы Бенджамин Гаррисон.
      17 января 1889 г. телеграммой новоизбранный глава государства предложил Блейну во второй раз занять пост госсекретаря США. Спустя четыре дня тот отправил президенту положительный ответ36. Блейн, как глава внешнеполитического ведомства, рекомендовал президенту назначить знаменитого бывшего раба Фредерика Дугласа дипломатом в Гаити, где тот проработал до июля 1891 года.
      Безусловно, госсекретарь являлся самым опытным и известным политиком федерального уровня в администрации Гаррисона. К концу 1880-х гг. он уже несколько отошел от своих позиций непоколебимого протекциониста, по крайней мере, по отношению к странам западного полушария. В частности, в декабре 1887 г. он заявил, что «поддерживает идею аннулировать пошлины на табак»37.
      В последние десятилетия XIX в. США все настойчивее заявляли о себе, как о «великой державе», претендующей на экспансию. В августе 1891 г. Блейн писал президенту о необходимости аннексии Гавайев, Кубы и Пуэрто-Рико38. В стране широкое распространение получила идеология панамериканизма, согласно которой все страны Западного полушария должны на международной арене находиться под эгидой Соединенных Штатов. И второй срок пребывания Джеймса Блейна на посту главы американского МИД прошел в работе над воплощением этих идей. Именно из-за приверженности идеям панамериканизма сенатор Т. Платт назвал его «американским Бисмарком»39.
      Одной из первых попыток проникновения в Тихоокеанский регион стало разделение протектората над архипелагом Самоа между Германий, США и Великобританией на Берлинской конференции в 1889 году. Блейн инструктировал делегацию отстаивать американские интересы в Самоа — США имели военную базу на острове Паго Паго с 1878 года40.
      Главным достижением госсекретаря на международной арене стал созыв в октябре 1889 г. I Панамериканской конференции, в которой приняли участие все государства Нового Света, кроме Доминиканской республики. Помимо того, что на конференции США захотели закрепить за собой роль арбитра в международных делах, госсекретарь Блейн предложил создать Межамериканский таможенный союз41. Но, как показал ход дискуссии на самой конференции, страны Латинской Америки не были настроены переходить под защиту «Большого брата» в лице Соединенных Штатов ни в экономическом, ни, тем более, в политическом плане. Делегаты высказывали опасения относительно торговых отношений со странами Старого Света, в первую очередь с Великобританией. Переговоры продолжались до апреля 1890 года. В конечном счете представители 17 латиноамериканских государств и США создали международный альянс, ныне именуемый Организация Американских Государств (ОАГ), задачей которого было содействие торгово-экономическим связям между Латинской Америкой и Соединенными Штатами. Несмотря на то, что председательствовавший на конференции Блейн в заключительной речи высокопарно сравнил подписанные соглашения с «Великой Хартией Вольностей»42, реальные результаты американской дипломатии на конференции были много скромнее.
      Внешняя политика Белого дома в начале 1890-х гг. была направлена не только в сторону Латинской Америки и Тихого Океана. Противостояние между фритредом, олицетворением которого считалась Великобритания, и американским протекционизмом вышло на новый уровень в связи с принятием администрацией президента Гаррисона рекордно протекционистского тарифа Мак-Кинли в 1890 году.
      В том же году между госсекретарем США Джеймсом Блейном и премьер-министром Великобритании Уильямом Гладстоном, которого американский политик назвал «главным защитником фритреда в интересах промышленности Великобритании»43, завязалась эпистолярная «дуэль», ставшая достоянием общественности. Конгрессмен-демократ из Техаса Роджер Миллс, известный своей приверженностью к фритреду, справедливо отметил, что это был «не вопрос между странами, а между системами»44.
      Гладстон отстаивал доктрину свободной торговли. Отвечая ему, Блейн писал, что «американцы уже получали уроки депрессии в собственном производстве, которые совпадали с периодами благополучия Англии в торговых отношениях с Соединенными Штатами. С одним исключением: они совпадали по времени с принятием Конгрессом фритредерского тарифа»45. Глава внешнеполитического ведомства имел в виду тарифные ставки, принятые в США в 1846, 1833 и 1816 годах. «Трижды, — продолжал Блейн, — фритредерские тарифы вели к промышленной стагнации, финансовым затруднениям и бедственному положению всех классов, добывающих средства к существованию своим трудом»46. Помимо прочего, Блейн доказывал, что идея о свободной торговле в том виде, в котором ее видит Великобритания, невыгодна и неравноправна для США: «Советы мистера Гладстона показывают, что находится глубоко внутри британского мышления: промышленные производства и процессы должны оставаться в Великобритании, а сырье должно покидать Америку. Это старая колониальная идея прошлого столетия, когда учреждение мануфактур на этой стороне океана ревностно сдерживалась британскими политиками и предпринимателями»47.
      Госсекретарь указывал, что введение таможенных пошлин необходимо производить с учетом конкретных условий каждой страны: населения, географического положения, уровня развития экономики, государственного аппарата. Блейн писал, что «ни один здравомыслящий протекционист в Соединенных Штатах не станет утверждать, что для любой страны будет выгодным принятие протекционистской системы»48.
      В отсутствие более значительных политических успехов Блейну оставалось удовлетворяться тем, что периодически возникавшие сложности с рядом стран — в 1890 г. с Англией и Канадой (по поводу прав на охоту на тюленей), в 1891 г. с Италией (в связи с линчеванием в Нью-Орлеане нескольких членов итальянской преступной группировки), в 1891 г. с Чили (по поводу убийства двух и ранения еще 17 американских моряков в Вальпараисо), в 1891 г. с Германией (в связи с ожесточившимся торговым соперничеством на мировом рынке продовольственных товаров) — удавалось в конечном счете разрешать мирным путем. Однако в двух последних случаях дело чуть не дошло до начала военных действий. Давней мечте Блейна аннексировать Гавайские острова в годы администрации Гаррисона не суждено было осуществиться49. Но в ноябре 1891 г. подготовка соглашения об аннексии шла, что подтверждает переписка между президентом и главой внешнеполитического ведомства50.
      Госсекретарь, плохое здоровье которого не было ни для кого секретом, ушел с должности 4 июня 1892 года. Внезапная смерть сына и дочери в 1890 г. и еще одного сына спустя два года окончательно подкосили его. Президент Гаррисон писал, что у него «не остается выбора, кроме как удовлетворить прошение об отставке»51. Преемником Блейна на посту госсекретаря стал его заместитель Джон Фостер — бывший посол в Мексике (1873—1880), России (1880—1881) и Испании (1883—1885). Про нового главу внешнеполитического ведомства США говорили, что ему далеко по части политических талантов до своего бывшего начальника и предшественника.
      Уже после выхода в отставку Блейн в журнале «The North American Review» опубликовал статью, в которой анализировал и критиковал президентскую кампанию республиканцев 1892 года. Разбирая платформы двух основных американских партий, Блейн пришел к выводу, что они были, в сущности, одинаковы. И единственное, что их различало — это проблема тарифов52. Поэтому, по мнению автора, избиратель не видел серьезной разницы между основными положениями программ республиканцев и демократов.
      Здоровье бывшего госсекретаря стремительно ухудшалось, и 27 января 1893 г. Джеймс Блейн скончался у себя дома в Вашингтоне. В знак траура президент Гаррисон постановил в день похорон закрыть все правительственные учреждения в столице и приспустить государственные флаги53. В 1920 г. прах политика был перезахоронен в мемориальном парке г. Огаста (штат Мэн).
      Примечания
      1. ТВЕРСКОЙ П.А. Очерки Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ. СПб. 1895, с. 199.
      2. BLANTZ Т.Е. James Gillespie Blaine, his family, and “Romanism”. — The Catholic Historical Review. 2008, vol. 94, № 4 (Oct. 2008), p. 702.
      3. BRADFORD G. American portraits 1875—1900. N.Y. 1922, p. 117.
      4. Цит. по: BALESTIER C.W. James G. Blaine, a sketch of his life, with a brief record of the life of John A. Logan. N.Y. 1884, p. 13.
      5. A biographical congressional directory with an outline history of the national congress 1774-1911. Washington. 1913, p. 480.
      6. Цит. по: BALESTIER C.W. Op. cit., p. 29.
      7. BLAINE J. Twenty years of Congress: from Lincoln to Garfield. Vol. I. Norwich, Conn. 1884, p. 129.
      8. EJUSD. Political discussions, legislative, diplomatic and popular 1856—1886. Norwich, Conn. 1887, p. 2.
      9. EJUSD. Twenty years of Congress: from Lincoln to Garfield, vol. I, p. 118.
      10. COOPER T.V. Campaign of “84: Biographies of James G. Blaine, the Republican candidate for president, and John A. Logan, the Republican candidate for vice-president, with a description of the leading issues and the proceedings of the national convention. Together with a history of the political parties of the United States: comparisons of platforms on all important questions, and political tables for ready reference. San Francisco, Cal. 1884, p. 30.
      11. Цит. no: BALESTIER C.W. Op. cit., p. 31.
      12. BLAINE J. Political discussions, legislative, diplomatic, and popular 1856—1886, p. 23.
      13. NORTHROPE G.D. Life and public services of Hon. James G. Blaine “The Plumed Knight”. Philadelphia, Pa. 1893, p. 100.
      14. Ibid., p. 89.
      15. Цит. по: Ibid., p. 116.
      16. PESKIN A. Who were Stalwarts? Who were their rivals? Republican factions in the Gilded Age. — Political Science Quarterly. 1984, vol. 99, № 4 (Winter 1984—1985), p. 705.
      17. Цит. по: HAYERS S.M. President-Making in the Gilded Age: The Nominating Conventions of 1876—1900. Jefferson, North Carolina. 2016, p. 6.
      18. GREEN S.K. The Blaine amendment reconsidered. — The American journal of legal history. 1991, vol. 36, N° 1 (Jan. 1992), p. 42.
      19. CRAPOOL E.P. James G. Blaine: architect of empire. Wilmington, Del. 2000, p. 38.
      20. HAYERS S.M. Op. cit., p. 7-8.
      21. BLAINE J. Political discussions, legislative, diplomatic, and popular 1856—1886, p. 154.
      22. The Republican campaign text-book for 1888. Pub. for the Republican National Committee. N.Y. 1888, p. 31.
      23. BLAINE J., VAIL W. The words of James G. Blaine on the issues of the day: embracing selections from his speeches, letters and public writings: also an account of his nomination to the presidency, his letter of acceptance, a list of the delegates to the National Republican Convention of 1884, etc., with a biographical sketch: together with the life and public service of John A. Logan. Boston. 1884, p. 122.
      24. RIDPATH J.C. The life and work of James G. Blaine. Philadelphia. 1893, p. 169—170.
      25. BLAINE J. James A. Garfield. Memorial Address pronounced in the Hall of the Representatives. Washington. 1882, p. 28—29.
      26. PLATT T. The autobiography of Thomas Collier Platt. N.Y. 1910, p. 181.
      27. McCLURE A.K. Our Presidents and how we make them. N.Y. 1900, p. 289.
      28. Цит. no: BLAINE J., VAIL W. Op. cit., p. 260.
      29. Ibid., p. 284.
      30. Ibid., p. 293.
      31. BLANTZ T.E. Op. cit., p. 698.
      32. The daily Cairo bulletin. 1884, July 12, p. 3.; Memphis daily appeal. 1884, August 9, p. 2.; Daily evening bulletin. 1884, August 15, p. 2.; The Abilene reflector. 1884, August 28, p. 3.
      33. Harper’s Weekly. 1884, November 1. URL: elections.harpweek.com/1884/cartoons/ 110184p07225w.jpg; Harper’s Weekly. 1884, September 27. URL: elections.harpweek.com/1884/cartoons/092784p06275w.jpg.
      34. Historical Statistics of the United States: Colonial Times to 1970. Washington. 1975, р. 1073.
      35. Цит. no: RHODES J.F. History of the United States from Hayes to McKinley 1877— 1896. N.Y. 1919, p. 316.
      36. The correspondence between Benjamin Harrison and James G. Blaine 1882—1893. Philadelphia. 1940, p. 43, 49.
      37. Which? Protection, free trade, or revenue reform. A collection of the best articles on both sides of this great national issue, from the most eminent political economists and statesman. Burlington, la. 1888, p. 445.
      38. The correspondence between Benjamin Harrison and James G. Blaine 1882—1893, p. 174.
      39. PLATT T. Op. cit., p. 186.
      40. SPETTER A. Harrison and Blaine: Foreign Policy, 1889—1893. — Indiana Magazine of History. 1969, vol. 65, № 3 (Sept. 1969), p. 226.
      41. ПЕЧАТНОВ B.O., МАНЫКИН A.C. История внешней политики США. М. 2012, с. 82.
      42. BLAINE J. International American Conference. Opening and closing addresses. Washington. 1890, p. 11.
      43. Both sides of the tariff question, by the world’s leading men. With portraits and biographical notices. N.Y. 1890, p. 45.
      44. MILLS R.Q. The Gladstone-Blaine Controversy. — The North American Review. 1890, vol. 150, № 399 (Feb. 1890), p. 10.
      45. Both sides of the tariff question, by the world’s leading men. With portraits and biographical notices, p. 49.
      46. Ibid., p. 54.
      47. Ibid., p. 64.
      48. Ibid., p. 46.
      49. ИВАНЯН Э.А. История США: пособие для вузов. М. 2008, с. 294.
      50. The correspondence between Benjamin Harrison and James G. Blaine 1882—1893, p. 211—212.
      51. Ibid., p. 288.
      52. BLAINE J. The Presidential elections of 1892. — The North American Review, 1892, vol. 155, № 432 (Nov. 1892), p. 524.
      53. Public Papers and Addresses of Benjamin Harrison, Twenty-Third President of the United States. Washington. 1893, p. 270.