Шилов С. П. Кайзеровский военно-морской флот и Россия перед первой мировой войной

   (0 отзывов)

Saygo

О германском императорском (кайзеровском) военно-морском флоте конца XIX - начала XX в. и его влиянии на международную ситуацию перед первой мировой войной написано большое количество книг и статей. Наиболее солидным изданием последних лет является монография исследователя из ФРГ М. Эпкенханса. В ней автор называет около 300 публикаций по истории германского флота и гонки морских вооружений1. Российская наука не представлена таким количеством публикаций. Однако это не умаляет заслуг отечественных исследователей, которые давно и плодотворно занимаются изучением этих проблем. Вопросов военно-морской политики кайзеровской империи касался в своих трудах А. С. Ерусалимский2. Германский флот явился предметом специального изучения В. А. Алафузова, Н. П. Полетики, Б. М. Туполева3. Англо-германскому морскому соперничеству посвятили свои статьи И. Ф. Сокольская и Д. В. Лихарев4.

Alfred_von_Tirpitz-2.jpg
Альфред фон Тирпиц
Bundesarchiv_Bild_183-R09316%2C_Leo_Graf_von_Caprivi.jpg
Канцлер Германской империи граф Лео фон Каприви де Капрера де Монтекукколи
Franz_von_Lenbach_F%C3%BCrst_Hohenlohe-Schillingsf%C3%BCrst_1896.jpg
Канцлер Германской империи князь Хлодвиг Карл Виктор цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст
800px-Bernhard_von_B%C3%BClow.jpg
Канцлер Германской империи Бернгард Генрих Карл Мартин фон Бюлов
Bundesarchiv_Bild_183-R03954%2C_Kaiser_Wilhelm_II.%2C_von_B%C3%BClow_und_Valentini.jpg
Бернгард фон Бюлов, кайзер Вильгельм и Рудольф фон Валентини (слева направо) на палубе яхты "Гогенцоллерн", 1908
Kaiser_Wilhelm-10959b_(Adolph_Behrens).jpg
Картина, изображающая кайзера в мундире адмирала, 1913

Как отечественные, так и зарубежные историки рассматривают военно-морскую политику кайзеровской Германии главным образом в рамках ее отношений с ведущей морской державой - Великобританией. Пройти "опасную зону" и не поссориться с Англией - вот та задача, которую решал главный идеолог и создатель германского флота министр и гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц. Россия также обладала флотом, который хотя и уступал английскому, являлся важным фактором военно-политического значения. Для части германских государственных деятелей и военно-морских кругов, а также для кайзера Вильгельма II, союз с Россией означал дополнительную возможность миновать рифы английского противодействия при движении германского флота к заветной цели - могуществу рейха на морях и океанах. Германо-российский договор мог стать и основой континентального союза против Великобритании. В этой связи политика Вильгельма II и адмирала Тирпица и стратегия германского военно-морского командования в отношении России и ее флота требует специального изучения, что и является целью нашей статьи, написанной на основе новых источников из российских и германских архивов.

До войны с Японией 1904-1905 гг. по численности и тоннажу русский военный флот занимал третье место в мире после английского и французского, господствовал в Балтийском и Черном морях, увеличивал свое присутствие на Тихом океане. Морская сила крепила политические позиции России на международной арене, позволяла царскому правительству поддерживать страну среднего развития капитализма на высоком уровне великодержавного престижа. Пока Россию и Францию не соединили союзнические узы, немецкие военные моряки видели в русском флоте скорее союзника, чем противника. "Вплоть до 1887 года германский и русский флоты чувствовали себя почти братьями по оружию", - писал в "Воспоминаниях" адмирал Тирпиц5.

Благодаря подписанию "договора перестраховки" в 1887 г., Союз трех императоров - русского, германского и австро-венгерского утратил антифранцузское содержание. Отныне Германия даже теоретически не могла рассчитывать на поддержку русского флота в войне против французов6. Идея германо-русского "морского братства" была похоронена в результате политического и военного сближения России и Франции в начале 90-х годов XIX в. Несмотря на преобладание антианглийских красок7, русско-французский союз рассматривался военно-морскими кругами Германии исключительно как антигерманский.

Немецкие флотоводцы уже рисовали ужасные последствия блокады германских берегов русско-французскими эскадрами. И без того слабый германский флот был поделен на западный и восточный8. Для защиты от французского нападения с моря еще в 1890 г. был приобретен остров Гельголанд9. Вскоре заговорили и о необходимости создания современной военно-морской базы и против русских. Так как речь шла главным образом о защите прусских провинций, выбор пал на Данциг. И в скором времени на одной из докладных записок, посвященной необходимости обустройства опорного пункта для флота на Балтике, Вильгельм II собственноручно начертал: "Данциг должен стать военной гаванью первого ранга"10.

"Если союз с Россией невозможен, то почему бы ни попытаться заручиться поддержкой Англии?", - размышляли в Берлине. Дружба, а еще лучше военно-политический союз с "владычицей морей" мог бы гарантировать германские берега от морской блокады противника как в Балтийском, так и Северном морях. К тому же активность союзной Германии Италии против Франции напрямую зависела от того, в какую сторону будут направлены пушки английских кораблей в Средиземном море.

Курс на сближение с Англией становился ядром внешнеполитической концепции германского канцлера Г. Каприви. Будучи еще на должности руководителя морского ведомства, Каприви подчеркнул в 1887 г., что только в случае присоединения Англии к Тройственному союзу Берлина, Вены и Рима неблагоприятная для Германии ситуация в Средиземном море может измениться11. В том же году германский посланник в Риме доносил, что союзная Италия не выступит со своим флотом против Франции, если не получит на то одобрение ведущей морской державы12.

Логику морских офицеров можно было понять: Англия имела наибольший флот в мире. С этой точки зрения Россия выглядела как союзник менее привлекательно. К тому же ее военно-морской потенциал оценивался с некоторых пор невысоко.

В апреле 1893 г. атташе германского военно-морского ведомства в Санкт-Петербурге подвел итоги десятилетнего развития российского флота. Они не были впечатляющими. Причины скромных достижений русского флота назывались разные. Например, Россия почему-то исторически не являлась морской державой и от роду не имела морское население. Отсюда русским в профессии морского офицера не хватало силы воли, спокойствия, аккуратности и прилежания. Другая причина относительной слабости русского флота - техническая отсталость страны. До сих пор в России, по мнению атташе, не уделялось должного внимания судостроению и производству машин. Наконец, на развитии флота отрицательно сказывалась бюрократизация общественной жизни и недостатки народного образования: "В государственных морских и иных учреждениях сидят чиновники, которые не внушают доверия". Правда, в русском флоте есть настоящие профессионалы своего дела, которых атташе назвал "солью офицерского морского корпуса". Это немцы балтийского происхождения, составляющие 13% командного состава флота, а также шведы и финны13.

Итак, Каприви и его сотрудникам больше импонировали английские моряки. Но пока не было той силы, которая могла бы заставить Англию отказаться от изоляционизма, да еще в пользу страны, претендовавшей на все большее участие в колониальных делах. Пока кайзеровское правительство определялось с выбором морского союзника, немецкие адмиралы били тревогу по поводу превосходства русских и французов в прибрежных морях.

В меморандуме германского верховного командования флота от 14 февраля 1895 г., составленного для руководителя морского ведомства Гольмана, военный потенциал кайзеровского флота предстал "в самом неблагоприятном свете"14. Германскому побережью на Балтике угрожали 15 русских броненосцев, в их числе 10 были современные. 9 французских броненосцев угрожали берегам Северного моря. Нельзя было списывать со счетов и Данию, которая могла поддержать Франко-русский союз 4-5 крупными кораблями. Такому мощному давлению на море Германия могла противостоять 25-ю кораблями устаревшего типа, из числа которых только 2, броненосцы "Кронпринц" и "Фридрих Карл", считались современными15. Не надо быть военно-морским стратегом, чтобы не видеть очевидного - при таком соотношении сил германский флот не мог гарантировать успех любой морской операции. "Даже если нам ...удастся разбить северный французский флот прежде, чем последует объединение с русскими, то все равно мы не сможем воспрепятствовать полной изоляции нашего побережья". Рекомендации командования флота имели программный характер. Германия "должна достигнуть господства в Северном и Балтийском морях, по меньшей мере, против объединенного северного французского и балтийского русского флотов. В противном случае все выделенные накануне средства для флота и (Кильского - С. Ш.) канала будут затрачены напрасно"16.

С политической точки зрения меморандум не выдерживал критики. Трудно было представить ситуацию, в которой Великобритания равнодушно наблюдала бы за тем, как кайзеровский флот успешно расправляется с русско-французскими эскадрами. Немецкие флотоводцы надеялись на то, что о нейтралитете Великобритании должна побеспокоиться дипломатия. В мемуарах Тирпиц указывал на ошибочность таких надежд. Кроме того, придерживаясь принципа баланса сил, англичане даже в случае победы над Франко-русским союзом немедленно повернули бы свою внешнюю политику против Германии17.

Обострение англо-германских отношений не заставило себя ждать. В начале 1896 г. в Англии резко отреагировали на телеграмму Вильгельма II президенту Транссвааля (Южная Африка) П. Крюгеру. Кайзер поздравлял Крюгера с успешным отражением набега английских колониалистов во главе с Л. Джемсоном. В германских военно-морских кругах стали серьезно говорить о грозящей опасности со стороны "владычицы морей". "Как нам вести морскую войну против Англии с надеждой на успех?" - спрашивал Тирпица адмирал А. Штош18. Тирпиц вынужден был признать, что верховное командование флота не имеет плана войны против Англии. Отсутствие у флота антианглийских рецептов связано с тем, не без сарказма заметил Тирпиц, что "в войне с Францией и Россией нам ближе всаживать пули"19.

Инцидент с депешей Крюгера позволил Тирпицу наполнить свой главный тезис "флот против Англии" реальным экономическим содержанием. Он сделал вывод о неизбежности столкновений германских и английских интересов, которые должны произойти на территориях, традиционно считавшихся сферой приложения английских капиталов. Отныне адмирал убеждал себя и пытался убедить других, что Германия лишь в том случае сможет добиться улучшения отношений с Англией, если остановит свое промышленное развитие и опустится до положения "бедной аграрной страны"20. Эти мысли были созвучны со словами его "старого учителя" Штоша. "Поскольку внешняя политика Англии руководится исключительно торговыми интересами, нам следует рассчитывать на враждебность этого островного народа. Последняя претворится в действие, как только этим господам удастся обеспечить невмешательство Франции и России"21.

Таким образом, Штош поставил еще одну важную проблему: что нужно сделать для того, чтобы Россия, а вместе с ней и Франция, сохранила антианглийский дух внешней политики и гарантировала тем самым если не поддержку, то абсолютное "невмешательство" в англо-германский конфликт? Возможно, ответ лежал в продолжении традиций бисмарковской политики, почитатели которой не одобряли измены Союзу трех императоров? Союз с Россией, а вероятно и с Францией, позволил бы с позиции силы решать проблему англо-германских отношений. Казалось, что на первых порах Тирпиц не исключал такой возможности.

Как только в 1897 г. Тирпиц пришел в военно-морское ведомство, он немедленно попытался заручиться поддержкой все еще влиятельного отставного канцлера О. Бисмарка. Официальным поводом для визита к бывшему канцлеру послужила идея присвоить одному из новых кораблей имя "Князь Бисмарк". Князь равнодушно отнесся к затее военно-морского ведомства. Насупив густые брови, он заметил: "я не котенок, который искрится, когда его гладят". Зато Бисмарк проявил интерес к делам международной политики. Когда речь зашла о России, он выразил недовольство политическим курсом германского правительства. Заметив, что "расторжение германо-российского договора о перестраховке было величайшим несчастьем", Бисмарк рекомендовал в случае англо-российского конфликта руководствоваться девизом "нейтралитет по отношению к России". Тирпиц попытался возражать: "новый Питт не захочет такого нейтралитета и предпочтет иметь нас врагами". Однако "возможны и иные комбинации, причем только внушительный флот может сделать союз с нами выгодным для России и других держав"22. Под другими державами Тирпиц по- видимому имел в виду Францию, флот которой занимал второе место в мире после английского. Для Тирпица было ясно, что морская сила Тройственного союза недостаточна для уничтожения английского мирового господства. Именно поэтому в германских морских кругах говорили о желательности пополнить список друзей Германии странами, которые могли бы реально угрожать англичанам. Об этом свидетельствовала служебная записка Г. А. Мюллера, которую он составил в 1896 г. для принца Генриха, будучи его адъютантом. Этот документ заслуживает внимания исследователей, так как отражает настроения, которые господствовали в военно-морском руководстве Германии, да и некоторых политических кругах того времени в вопросе о будущих союзниках Германии. Мюллер выступил за ориентацию на Великобританию. Однако он упомянул о другой идее, которая становилась все более популярной - идее союза с Францией и Россией. Для многих альянс с Францией означал "значительный прирост силы на море, а с Россией, что в этом случае является важнее, приобрести союзника, который мог бы атаковать британскую империю и на суше"23. Такая комбинация в принципе устраивала и Тирпица. Однако он был против соглашения с одной Россией. Так о "положительном значении" германо-русско-французского договора против Англии Тирпиц писал статс-секретарю внешнеполитического ведомства О. Рихтгофену в начале ноября 1904 г., когда правительство обсуждало возможность предложения союза России24.

Понимал Тирпиц и другое: тезис "русский флот - потенциальный противник", мог эффективно использоваться морским ведомством для лоббирования новых планов военно-морских вооружений в рейхстаге. Однако упоминание об антианглийской направленности германских морских вооружений могло вызвать у депутатов рейхстага, мягко говоря, непонимание. Вариации на темы успешной войны с Англией отдельных представителей военно-морского командования Тирпиц воспринимал резко отрицательно. В мае 1897 г. адмирал Э. Кнорр представил кайзеру план военных операций, предусматривающий высадку армейского десанта на английском побережье25. Спустя некоторое время Тирпиц заметил канцлеру X. Гогенлоэ: "Идея завоевания Англии безумна. Даже если мы успешно высадим два армейских корпуса,.. они не смогут удержаться там без поддержки"26.

Поворот германской военно-морской политики против Англии мог наполнить реальным содержанием разговоры о союзе с Россией. Движимый "родственными чувствами" к своему кузену Николаю II, Вильгельм II был не прочь порассуждать и на темы братства по оружию и партнерства Германии и России в колониальных делах. Правда, братание флотов вряд ли могло произойти на Ближнем Востоке. После армянских погромов в Османской империи 1895-1896 гг. в Берлине не исключали возможности, что Черноморский флот и Средиземноморская эскадра в ходе совместной военной операции разблокируют проливы Босфор и Дарданеллы. Тем самым германские интересы в Турции могли быть подорваны27. Другое дело - политика раздела и порабощения Китая: стремление царизма на Дальний Восток было на руку тем германским лидерам, которые не желали видеть сильным российский флот на Балтике. Еще в конце 1887 г. советник германского посольства в Петербурге Б. Бюлов так сформулировал одну из целей германской внешнеполитической программы: "надо оттеснить Россию от Балтийского и Черного морей"28.

Перспективы ослабления позиций на Балтике заставляли и Санкт-Петербург подыгрывать идее морской дружбы. В августе 1897 г. кайзеру присвоили звание адмирала русского флота. За этим актом удовлетворения "декоративного самолюбия"29 кайзера скрывался политический смысл: во-первых, лишний раз миру и, прежде всего французам, демонстрировалось германо-русское согласие и дружба. Во-вторых, Вильгельму II как адмиралу России передавались списки личного состава русского флота30.

В ноябре 1897 г. кайзер осмотрел крейсер "Владимир Мономах" и немедленно поделился своими впечатлениями с рейхсканцлером Гогенлоэ. В телеграмме кайзера Гогенлоэ прочитал о том, как был счастлив Вильгельм II при виде реющего по ветру флага русского адмирала Вильгельма. Кайзер пожелал русским морякам счастливого плавания и дружбы с германским флотом в дальних морях и попросил передать царю, что во все времена Россия может рассчитывать на немецкий флот, "если речь пойдет о том, чтобы отвратить опасность и беду..."31. Можно согласиться с германским историком В. Хубачем, который назвал это высказывание кайзера "спонтанным"32. Однако рассуждения кайзера на темы братства германского и русского оружия звучали все чаще. Российские морские агенты тщательно их отслеживали. Об этом свидетельствовали их подробные отчеты из Берлина. Так, в январе 1898 г. морской агент Э. Э. Кеттлер докладывал о беседе с Вильгельмом II: "По высказанному императором мнению один броненосец легко может справиться с целой эскадрой крейсеров и он уверен в том, что имея на Востоке 4 броненосца "Сисой Великий", "Наварин", "Кайзер" и "Дойчланд" мы (Россия и Германия) в состоянии будем поддерживать там порядок"33.

На другой встрече, во время вручения морским агентом списков состава русского флота, Вильгельм II с удовлетворением отмечал, как русские и немецкие войска "плечо о плечо сражаются и действуют в Китае". При ссылке морского агента А. К. Полиса на общность организации и традиций двух армий, он оживился, заметив, что "при наших дедах между обеими армиями существовали братские отношения"34. Морской агент также сообщал в Петербург о распространившихся в последнее время разговорах "о храбрости наших войск, наших начальников и выражения желания возобновления прежних союзных отношений"35.

Кайзер, казалось, был сторонником того, чтобы от разговоров перейти к делу. Во время встречи двух монархов в Данциге и Ревеле, соответственно в 1901 и 1902 гг., Вильгельм II указывал Николаю II на возможность подписания договора о согласовании политики на Дальнем Востоке36.

К желанию кайзера сотрудничать с русскими на море в германском морском ведомстве относились осторожно. На первый взгляд поворот германской военно-морской политики против Англии давал исторический шанс вместе с другими морскими державами разрушить монополию Великобритании. Однако в упомянутой докладной записке Мюллера принцу Генриху будущий руководитель морского кабинета обрисовал безрадостную картину итогов войны "пестрой коалиции" держав над английским колониализмом: "Большие, заселенные европейцами британские колонии, автономные колонии, станут, очевидно, республиками, Канада может быть присоединена к Соединенным Штатам Северной Америки, усиление которых как раз не лежит в наших интересах. Россия из всего этого... получит Индию, а вместе с ней и львиную долю добычи. Кроме того, она получит на Востоке и в Китае свободу рук. Франция приобретет английский островной канал, увеличит тропические колонии в Африке и Вест-Индии, а может быть... и Египет. На долю других держав коалиции, а также Германии, выпадет весьма скудный урожай военных достижений, соответственно выраженных в усилении флота. Большего, чем увеличения Германской Восточной Африки, едва ли следует ожидать"37.

Таким образом, война с большим количеством союзников против Великобритании привела бы, по мнению Мюллера, к "самому скверному" результату: "Германия дорого платит за право иметь колонии и получает взамен чудовищное усиление России". Вывод Мюллера звучал в духе внешнеполитических установок рейхсканцлера Каприви - не конфронтация, а сотрудничество с великой морской державой на основе общих интересов по "подавлению России". Взамен "мы могли бы рассчитывать на поддержку Англии в области внеевропейских приобретений"38.

Тирпиц не мог одобрить варианта союза со страной, против которой он собирался строить свой флот. Но он не спешил признать продуктивной и идею альянса с Россией. Постепенно Тирпиц пришел к выводу и убедил в этом многих дипломатов, что такой союз имел бы значение лишь в случае реальной угрозы британской Индии со стороны России. А поскольку "русские не пойдут через горы в Индию, - заявил он в октябре 1898 г. канцлеру Гогенлоэ, - союз с Францией и Россией не принесет пользы"39.

По всей видимости, уже тогда морской министр понимал, чем может обернуться новый гнев Англии для таких планов. Так в противоположность высказываниям кайзера о возможном военно-морском сотрудничестве на Дальнем Востоке, Тирпиц призывал германское правительство к более осторожной политике в этой части мира. В ноябре 1897 г. он выступил против поспешности в деле захвата китайской бухты Цзяочжоу: Тирпиц опасался не только отрицательной реакции Великобритании, но и протеста России, несмотря на некие устные договоренности по этому делу кайзера и царя. Глава морского ведомства полагал, что отныне всякую враждебную политику в отношении Англии необходимо отклонить. Германии при строительстве военно-морского флота важно миновать "опасную зону", через которую она должна пройти по причине неизбежного противодействия со стороны Англии40.

Сомнения кайзеровских адмиралов в эффективности совместных действий с русскими на море усилилось в связи с перспективами переброски кораблей Балтийского флота на Дальний Восток. В январе 1901 г. германское военно-морское ведомство было информировано своим атташе о новой "Программе дислокации русских военно-морских сил". Программа свидетельствовала о намерениях России "всеми средствами и так быстро, как только возможно усилить флот в Восточной Азии... за счет домашнего Балтийского флота". В этой связи русский флот "долгие годы не будет иметь существенного значения"41.

Англо-японский договор 1902 г. осложнил международную ситуацию. Политике России на Дальнем Востоке был противопоставлен единый фронт Англии и Японии, отчасти поддержанный и США42. Была ли франко-русская дружба в состоянии выдержать такое серьезное испытание? В Германии не без удовлетворения отмечали нежелание французов поддерживать дальневосточную политику царизма. Правда, французской стороной, как сообщал германский атташе, "в последнее время много было сделано для того, чтобы продемонстрировать миру сердечное согласие между французскими и русскими моряками. Попытка французов придать им нечто особенное носит односторонний характер и не находит с русской стороны обнадеживающей предупредительности"43. Зато Берлин подбадривал Санкт-Петербург в канун войны русских с японцами. В свою очередь и в России хотели верить в искренность заверений о дружбе германского кайзера.

Летом 1903 г., петербургский кабинет, готовя встречу русского и германского монархов, уже рассматривал возможность заключения секретного договора с Германией на условиях сохранения франко-русского союза. А вскоре появилась и возможность подкрепить слова конкретными фактами тесного сотрудничества.

В августе 1903 г. начальник главного морского штаба России контр-адмирал З. П. Рожественский предложил германскому атташе П. Гинце провести совместные маневры германских "больших" против "малых" русских кораблей в Балтийском море. "Мы являемся хорошими друзьями, - мотивировал Рожественский свою инициативу и, после паузы, добавил, - На данный момент". Гинце немедленно сообщил Тирпицу о почти сенсационном предложении русского адмирала. Но Тирпиц с ходу отмел рискованное в политическом отношении мероприятие. Внимательно изучив донесение атташе, руководитель морского министерства разглядел многозначительность в паузе русского адмирала, подчеркнул слова "на данный момент" двумя чертами и поставил восклицательный знак44. В целесообразности проведения совместных маневров сомневался и Гинце: "Насколько я могу видеть, мы будем иметь от таких маневров с русским Балтийским флотом меньшую, чем русские пользу ...Мы получим опыт борьбы только с неполноценным противником; такие совместные маневры позволят... получить глубокие представления об организации, руководстве и тактике (германского флота - С. Ш.), и если мы действительно русский флот, как полагаем, превосходим в этом отношении, то я замечу отсутствие пользы на нашей стороне и вижу ее очень отчетливо на другой. Наконец, нам будет необходимо положить в основу совместных маневров широкое согласование, примерно по аналогии нашего предписания для осенних маневров. Уже этим станет очевидным многое из того, что мы сейчас храним в тайне. Последствия, которые в политическом смысле будут иметь флотские маневры, я не берусь обсуждать. У меня сложилось впечатление, что Рожественский предложил это вполне серьезно и все же я хотел бы воздержаться от окончательного мнения... до более близкого знакомства с побудительными мотивами обсуждаемой идеи"45.

Итак, в Берлине дальше обещаний о соблюдении прорусского нейтралитета не шли. Осенью 1903 г. в Висбадене Вильгельм II отговорился от просьбы царя в случае возникновения русско-японской войны заявить от имени германского правительства о дипломатической поддержке России. Кайзер (читай: Тирпиц - С. Ш.) опасался, что англичане могут использовать такое заявление как предлог для вооруженного выступления46. Таким образом, вернуться к теме совместных маневров флотов было так и не суждено.

Русско-японская война показала, что присутствие русского флота на Балтике имело для Германии большее значение, чем это могло казаться ранее. Ведомство Тирпица увидело, наконец, в русском флоте силу, которая могла бы при определенных обстоятельствах сдерживать английские эмоции в отношении роста германской морской мощи. Почти символичным выглядит тот факт, что именно с отплытием в октябре 1904 г. Второй Тихоокеанской эскадры навстречу своей гибели в Корейский пролив английские окрики в сторону Германии усилились. Помощь немецкой пароходной компании "ГАПАГ" в снабжении углем эскадры Рожественского вызвала у английского общества стойкую аллергию ко всему тому, что связано с немецким флотом. Приступ антигерманской морской болезни усилился у англичан в связи с гулльским инцидентом в октябре 1904 г. А в феврале 1905 г. гражданский лорд адмиралтейства А. Ли перешел к открытым угрозам, заявив, что "британский флот готов первым нанести удар прежде, чем другая сторона получит время прочесть в газетах об объявлении войны"47.

Опасения спровоцировать Англию и привели к появлению у германских военно-морских стратегов во главе с Тирпицем "комплекса Копенгагена48". Кайзеровское морское ведомство готово было принести в жертву этому комплексу не только планировавшееся германской дипломатией русско-германское соглашение, но и другую любимую идею49 Вильгельма II - германо-русско-датское соглашение о нейтрализации входа в Балтийское море.

Гульский инцидент перевел разговоры о германо-российском союзе в практическую плоскость. Однако Тирпиц оказался верен однажды избранной тактике. Он вновь выступил решительно против поддержанной кайзером идеи союза с Россией. Теперь Тирпиц аргументировал свою позицию не только ссылкой на вероятные осложнения с Англией, но и отсутствием русского флота на Балтике. "В случае же войны с Англией, вспоминал Тирпиц, при нашем еще не развитом флоте, к тому же лишенном тогда поддержки русского Балтийского флота, нам пришлось бы расплачиваться нашей внешней торговлей и колониями"50.

Обсуждение плана соглашения состоялось 31 октября 1904 г. у канцлера Б. Бюлова. На заседании присутствовали руководитель иностранного ведомства О. Рихтгофен, тайный советник Ф. Гольштейн, начальник генерального штаба А. Шлиффен, Тирпиц и его сотрудник капитан А. Трота. Гольштейн выступил за то, чтобы вслед за инициативами кайзера, имеющими цель сближение с Россией, предложить ей союз. Гольштейн был уверен, что совместное германо-русское военное давление побудило бы и французов вступить в создававшуюся коалицию континентальных держав. Бюлов согласился с мнением Гольштейна. Для него соглашение с Россией было своеобразной "клеткой зародыша"51 будущей объединенной континентальной Европы, в которой решительно улучшилась бы позиция германского рейха в споре с Великобританией за гегемонию на морях. Тирпиц и Рихтгофен выступили против. Тирпиц не видел пути осуществления континентального союза на практике. По его мнению, захват Германией Эльзаса и Лотарингии в результате франко-прусской войны препятствовал даже "под дулом револьвера" любому плану совместных действий с Францией52.

На следующий день, 1 ноября 1904 г., Тирпиц уточнил свою позицию в письме Рихтгофену. Он подчеркнул, что "польза от союза с Россией в случае войны на море равна для нас нулю". Кроме того, и "в сухопутной войне он не имел бы большого значения", так как помощь "от лишних 100-200 тыс. человек в войне миллионов будет невелика". Руководитель морского ведомства вновь обратил внимание на опасность столкновения с Англией. Для этого "достаточно, чтобы плавание русских аргонавтов сопровождалось новыми инцидентами, вроде недавно урегулированного Гульского"53.

Проведение военно-политической экспертизы германо-русского союза было поручено сотруднику Информационного бюро морского министерства В. Фоллертуну.

Фоллертун подчеркнул, что сделка с Россией безусловно обезопасит восточные границы Германии. Но вместе с тем союз поставит под вопрос успехи германской восточноазиатской политики, а именно "усилит давление на море со стороны Англии и приведет к противостоянию с Японией". Фоллертун отверг всякую возможность уговорить Францию присоединиться к континентальному союзу, так как "благоразумные французские политики" оценивают "английскую опасность выше, чем вытекающие из русского союза возможные осложнения" (из-за невыполнения обязательств по франко-русскому союзу - С. Ш.)54. Фоллертун безошибочно указал на новые тенденции французской внешней политики.

В 1890-х годах во Франции стали осознавать, что противостоять одновременно Англии на море и Германии на суше невозможно. Французские сметы военно-морского флота, в отличие от расходов на армию, стали уменьшаться55. К тому же чрезмерное увлечение России азиатскими проблемами в ущерб безопасности Франции в Европе, а также отсутствие морской конвенции побуждало французов к поиску более сильного морского союзника. Отказ от противостояния англичанам позволял французам сконцентрироваться против реальных и потенциальных союзников Германии в Средиземном море и, что не менее важно, "развязать руки для решения колониальных задач"56. Фоллертун ошибочно полагал, что Франция отказалась от доминирующей в русско-французском союзе антигерманской наступательной идеи и, в рамках соглашения Антанты, перешла к оборонительной концепции57. В ходе марокканских событий был продемонстрирован антигерманский наступательный характер французской колониальной политики.

Невозможность договориться с Францией, по мнению Фоллертуна, лишний раз доказывала, что идеи наступления на Индию русско-германских войск, либо одной русской армии лежала в области утопии. В случае войны с Францией и "при колеблющейся позиции Австрии", Германия не сможет предоставить военный контингент для индийского похода. Фоллертун привел убедительные доводы того, что и Россия не могла вести успешное наступление в Средней Азии "даже при условии получения в Восточной Азии свободы рук".

Аргументы, которые должны были показать утопичность идеи наступления России на Индию, а в целом и всей затеи с германо-российским альянсом, были следующие: во-первых, Россия еще не готова была со строительством железных дорог в Азии. Во-вторых, широкий фронт наступления через Афганистан и Памир почти исключал единое руководство операциями. Наконец, имелись серьезные политические проблемы с Афганистаном, который, находился под английским влиянием58.

Германское командование флота делало мрачные прогнозы. В начале декабря 1904 г. начальник военно-морской станции в Вильгельмсгафене адмирал Ф. Бендеманн, назвал ситуацию для выступления Великобритании как нельзя благоприятной. Во-первых, отсутствие русского Балтийского флота в Европе было на руку англичанам. Во-вторых, Франция "не является дружественной" и "нельзя рассчитывать на поддержку" Австрии и Италии. При такой расстановке политических сил шансы на успех в борьбе с английским флотом не велики. Даже концентрация всех германских военно-морских сил в Северном море не привела бы к сколько-нибудь существенным положительным результатам и только на время заставила англичан отложить стратегическое наступление59.

Перспективы столкновения с Великобританией подтолкнули штаб Адмиралтейства во главе с адмиралом В. Бюкселем приступить к тщательному анализу международной ситуации. В меморандуме от 1 января 1905 г. Бюксель иначе, чем его коллеги из военно-морского ведомства, оценил роль России в англо-германском военном конфликте. Несмотря на финансовые и военные потери "поведение России становится очень важным для политического положения в целом"60. Для успешных действий против Англии Бюксель настаивал на оккупации Дании и нарушении нейтралитета Швеции. Эти действия позволили бы, по его мнению, разблокировать выход из Балтийского моря в проливе Скагеррак и тем самым расчленить силы британского флота: "В состоянии ли мы будем оккупировать датскую область так, как это было бы лучше для нашего военно-морского руководства, в сущности, будет зависеть от позиции, которую займет Россия. От России будет зависеть и поведение Швеции в отношении нарушения ее нейтралитета вследствие загораживания (минами - С. Ш.) Флинт-форватера"61. Итак, операции на море против Англии должны были быть поддержаны Россией. Следует заметить, что Бюксель открыто не призывал к заключению германо-русского союза. Вопросы международной политики лежали вне сферы компетенции адмиралтейства. Однако желание начальника штаба адмиралтейства достигнуть политического соглашения с Россией просматривается ясно.

Гибель русского Балтийского флота в Цусимском сражении 14-15 мая 1905 г. произвела в Германии колоссальное впечатление. Теперь никто даже в самых утопических идеях не мог рассчитывать на морскую силу России в борьбе против Великобритании. "С Россией, как морской державой, не только в Восточной Азии, а также во всех открытых морях покончено на десятилетия", - писали в немецких газетах62.

Германским политикам и военным было о чем поразмыслить. С одной стороны, поражение России в войне с Японией ослабляло российско- французский альянс и открывало новые перспективы для германо- российского взаимодействия. С другой - можно было бы с большей пользой для себя использовать ослабление России в Балтийском море. Почему, например, не попытаться добиться максимального влияния Германской империи в Швеции и Норвегии? Последняя вот-вот должна стать независимым государством и могла быть весьма удобной для операций кайзеровского флота против "владычицы морей". Теперь можно меньше церемониться и с Данией и попытаться добиться от нее уступок в деле антианглийского по своей сути договора о северных проливах. Наконец, в связи с отсутствием на Балтике сколько-нибудь сильного противника, открывались перспективы осуществить давний стратегический замысел Тирпица: собрать в один кулак всю мощь флота против Великобритании. В этом случае удар по амбициям самой сильной морской державы мог быть весьма болезненным.

Отсутствие у России "морской мощи" в Балтийском море вполне устраивало ведомство Тирпица. Если Россия сохранит реваншистские настроения, то будет меньше интересоваться делами Европы и Ближнего Востока. Основные силы российского флота будут концентрироваться в Тихоокеанском бассейне и направлены, таким образом, против Японии. Дальневосточная дислокация русского флота позволяла добиться еще одной цели - сохранить напряженные англо-российские отношения.

Однако надежды на то, что Россия задержится на Дальнем Востоке, постепенно таяли. Отказ от ратификации союзного с Германией Бьеркского договора 1905 г. ставил на новый уровень проблему безопасности границ Российской империи. Иллюзия возможного альянса уступила место осознанию реальной германской угрозы. К тому же географическое положение Финляндии, входившей в состав империи Романовых, и прибалтийских провинций ставило их в зависимость от того государства, чей флот преобладал в Балтийском море. До сих пор это была Россия.

Опасаясь, что Германия и Швеция могут немедленно воспользоваться результатами Цусимы для усиления своего экономического и политического влияния в провинциях Балтийского бассейна и Финляндии, Николай II в рескрипте от 29.06.1905 г. на имя морского министра указал: "Первейшей обязанностью морского ведомства я ставлю безотлагательное обеспечение морской обороны отечественных берегов во всех наших водах, а затем уже в зависимости от средств, постепенное воссоздание боевых эскадр"63.

11 апреля 1906 г. Гинце сообщал из Севастополя, что офицеры и команды кораблей Черноморского и Балтийского флотов выступают против реваншистской войны с Японией64. Вернувшись к теме "Россия и ее флот" в январе 1907 г., германский атташе уточнил: "Русский флот ищет реванша за Цусиму не в восточно-азиатских водах". Морские интересы России вновь распространяются на Балтику и "Европа еще пожалеет о дне, когда бросила Россию на произвол судьбы в ходе русско-японской войны". Именно этот тезис, по мнению Гинце, может стать главным в идеологии возрождения морской мощи России.

Однако дела у Санкт-Петербурга в деле возрождения флота шли медленно. Из-за отсутствия в казне денег Николай II утвердил самый недорогой вариант судостроительной программы, получившей название малой. К тому же совет министров 13 ноября 1906 г. принял решение, что новый российский флот будет строиться на отечественных верфях и руками российских рабочих. В Германии не скрывали скепсиса по поводу этого решения. На сцене одного из самых посещаемых частных театров Берлина была поставлена пьеса под названием "Чудовище". Ее автор, некий Лейман, попытался изобразить воровство и продажность русского чиновничества при распределении судостроительных заказов морского министерства. По ходу спектакля царь предлагал прибывшему в Россию английскому принцу осмотреть строившийся броненосец. В последний момент становилось известно, что кредиты, отпущенные для строительства броненосца, уже израсходованы, а строительство так и не началось. Царь пытался задержать английского гостя, пока из досок не был сколочен корабль. Пьеса не осталась незамеченной в Санкт-Петербурге. Посольство России в Берлине вынуждено было в виде неофициального представления обратиться с письмом протеста на имя канцлера Бюлова65.

Линию поведения в отношении политики возрождения русского флота Гинце прописал в донесении кайзеру в середине апреля 1908 г. Он обратил внимание на то, что в обозримом будущем русский флот не сможет "навредить немцам". Поэтому "вполне в немецких интересах лежит, чтобы Россия сегодня подошла к строительству нового флота", так как "всякое увеличение морских держав нам можно будет использовать в качестве противовеса открытым претензиям Англии на владение морем"66.

Гинце мало смущал факт подписания российско-английского соглашения: "история показывает, что друзья сегодня могут стать врагами завтра". Если Россия останется врагом Германии, то в этом случае готовые и находившиеся в постройке русские военные корабли станут "легкой добычей" немцев67. По его словам, будут захвачены и русские военные гавани, такие как Либава и базы флота на Аландских островах. При этом Либава, построенная "для вылазок против Германии", будет использована как плацдарм для "революционизации" балтийских провинций и наступления на Санкт-Петербург. В свою очередь, Аландские острова - это "отличный базис для революционизации Финляндии и, если будут иметься в распоряжении войска, для высадки десанта на финское побережье"68.

Сложнее дело обстояло с базой русского флота в Кронштадте, которая прикрывала с моря столицу российской империи. Германскому флоту Кронштадт "сложно атаковать из-за фарватера". С севера же, со стороны Финляндии взятие Санкт-Петербурга германскими войсками при поддержке флота представлялось более простой задачей, чем с запада. Правда Гинце не переоценивал стратегическое значение оккупации Санкт-Петербурга: "Петербург не представляет всю Россию, как Париж Францию, хотя и является сосредоточением всей элиты России начиная с Петра Великого". Итак, резюмировал Гинце, возрождение морской силы России на Балтике в обозримом времени не будет представлять опасности для Германии и "пара больших линейных кораблей более или менее ничего в этом не изменят"69.

Оптимизм Гинце разделяли не все. Так в докладе штаба Адмиралтейства на высочайшее имя призывалось не обращать внимания на "внешне малый прогресс" в возрождении русской морской силы. Несмотря на длительную бездеятельность морского министерства и бесплановость его политики, русский флот на Балтике в скором времени достигнет такой силы, с которой нельзя будет обращаться как "quantite" negligeable" (не стоящей внимания - франц.)70. И хотя у России нет на сегодняшний день ведущего дивизиона линейных кораблей, подчеркивалось в докладе, имеющиеся в наличии боеспособные военно-морские силы в составе крейсеров и миноносцев "в первую очередь повлияют на наши операции" на море71. Итак, русский флот вновь постепенно превращался в противника Германии.

Боснийский кризис сделал германо-русские отношения более сложными. В июне 1909 г., уже в качестве военного представителя при царе, Гинце докладывал кайзеру, что не знает ни одного русского, который видел бы пользу от участия в войне с Великобританией на стороне Германии. Россия еще в 1907 г. убрала "камень преткновения" с дороги полюбовного соглашения с Англией. Отныне "в обозримом времени никто не станет думать об индийском походе иначе как авантюре, которая более безнадежна, чем война с Японией"72. Отсюда все разговоры о возможном союзе с балтийской соседкой теряли всякий смысл. Для Гинце гораздо большее значение имела не политическая, а военная оценка союза с Россией. Против Англии она "исчисляется немногим выше нуля". Во-первых, русская армия "подготовлена, организована и размещена для европейской войны", а не для похода на Индию. Во-вторых, морские амбиции России ничем не подкреплены. Русский флот, в обозримом времени "для союзников без пользы", а "совместные операции для него опасны". Одни перспективы усиления России на море, по мнению Гинце, не являются решающим аргументом для заключения альянса. "Россия с помощью заграницы может строить пригодные корабли. Однако для того, чтобы укомплектовать их соответствующими экипажами, требуется больше времени, чем может ждать Германия"73.

Итак, в Германии не желали ждать, пока Россия вновь станет полноценной морской державой. Тем более еще неизвестно, с какой целью русские направят свою балтийскую эскадру к Данцигу: для того, чтобы объединиться с кайзеровским флотом в "вечном союзе" или чтобы блокировать его под аплодисменты английских моряков.

В России в связи с разработкой большой программы судостроения наметились перспективы долгосрочного планирования строительства флота. В начале 1911 г. во всеподданнейшем докладе на имя Вильгельма II начальник штаба адмиралтейства А. Геринген обратил внимание кайзера на то, что уже нет сомнений в стремлении России к возрождению статуса морской державы путем создания Балтийского и Черноморского флотов. И хотя боевая подготовка Черноморского флота в целом лучше, чем Балтийского, "благодаря новой военной организации и долгосрочному планированию", Германии грозит создание "ядра действительно активного русского флота в Балтийском море, если его боевой подготовкой в будущем будут заниматься серьезнее, чем это было до сих пор"74.

Вскоре в Германии последовали и первые мероприятия по предотвращению российской опасности с моря. В политическом отношении просматривалось стремление Берлина содействовать усилению Швеции и ее флота. В записке штаба Адмиралтейства, составленной для доклада кайзеру, шведские морские планы рассматривались с точки зрения того, что "Россия, в случае войны, будет связана возможно большим количеством вооруженных сил"75.

В сентябре 1912 г. из порта, расположенного в Северном море в Вильгельмсгафене в балтийский Данциг были переброшены броненосцы старого типа "Бранденбург", "Верт", а также два легких крейсеров "Ирене" и "Принцесс Вильгельм". "Для нас такая перемена стоянки, представляет интерес, - сообщал из Берлина русский морской агент, - ибо ...этим перемещением увеличивается число судов имеющих вероятно назначение действовать против нас, к которым можно ...прибавить и резервную формацию Балтийского моря, базирующуюся в Киле"76.

Русский флот как реальная угроза стал преподноситься германской общественности с 1913 г. После очередной речи первого лорда английского Адмиралтейства У. Черчилля в середине октября, посвященной морским вооружениям Англии и Германии, Тирпиц заявил "с оттенком нетерпения" в интервью немецкому корреспонденту о невозможности объяснить англичанам, что германский флот строится не исключительно против Великобритании. Кроме того, он не нашел в речи Черчилля ни слова о кораблестроении в России, "тогда как наше положение именно в Балтийском море нас начинает беспокоить"77. В политической мотивировке к морскому бюджету на 1914 г. Тирпиц вновь обратил внимание, на этот раз депутатов рейхстага, на Россию, где наблюдался наибольший рост ассигнования на военно-морское строительство. Он подчеркнул, что морской бюджет России за последнее пятилетие вырос в пять раз, т. е. на 302 млн. марок. В то время как затраты Германии на флот увеличились в это же время только на 55 млн. марок78. Таким образом, Тирпиц был не прочь использовать тезис об угрозе России немецким берегам с целью давления на рейхстаг. Перспективы выделения для Балтики мощной эскадры за счет ослабления ударных сил флота против англичан могли образумить самых последовательных депутатов-антимаринистов.

Таким образом, в начале 1914 г. мало кто сомневался в том, что русский флот превращался в ту силу, которая в недалеком будущем могла бы изменить соотношение сил на море не в пользу Германии.

В апреле 1914 г. немецкий журнал "Морское обозрение" опубликовал обширную статью под названием "Возрождение русского флота". На основе большого статистического и фактического материала была сделана попытка объяснить, почему конфронтация с Россией в ближайшее время неизбежна: во-первых, за последние три года Государственная Дума утвердила выделение больших сумм для флота. Во-вторых, у общественности есть свидетельства того, что Россия после длительной паузы увеличивает спуск на воду готовых и закладку новых судов. В итоге Россия имеет большое количество кораблей, пусть еще не готовых, но находящихся в строительстве. В-третьих, русский флот появляется все чаще в тех заграничных водах, в которых он длительное время отсутствовал. В-четвертых, Россия все чаще упоминаетсяв связи с российско-французской морской конвенцией и выдвигаемой на первый план проблемой Черного моря и проливов79.

Таким образом, военно-морские круги Германии в конце XIX - начале XX вв. не считали карту союза с Россией козырной. Хотя руководители германского рейха были не прочь использовать ее в своей политической игре. Для них важнее было продемонстрировать саму возможность заключения морского союза с Россией, чем пройти путь его осуществления на практике.

Тирпиц же, опасаясь гнева Англии, с ходу отметал любое, на его взгляд рискованное, внешнеполитическое мероприятие. Однако идеология и практика возрождения российской морской силы после войны с Японией в корень подрывала основу стратегического плана Тирпица. Каждый российский корабль, спускавшийся на воду на Балтике, уменьшал военную мощь Германии против Великобритании. К 1917 г. Россия могла иметь достаточно военных кораблей, чтобы при поддержке английского флота отправиться в поход к немецким берегам. И в частности по этой причине в Германии склонялись к тому, чтобы начать войну за передел мира как можно скорее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Epkenhans М. Die wilhelminische Flottenrustung. 1908- 1914. Weltmachtsrteben, industrieller Fortschritt, soziale Integration. Munchen, 1991.
2. См., например: Ерусалимский А. С. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века. М., 1951.
3. Алифузов В. А. Доктрины германского флота. М., 1956; его же. Гросс-адмирал Тирпиц и его "Воспоминания". - В кн.: Тирпиц А. Воспоминания. М., 1957; Полетика Н. П. Гросс- адмирал Тирпиц и германские планы войны. К истории внешнеполитических планов германского финансового капитала. - Там же; Туполев Б. М. Кайзеровский военно-морской флот рвется на океанские просторы. - Новая и новейшая история, 1982, N 3, 4.
4. Сокольская И. Ф. Строительство военно-морского флота в Германии и англо-германские противоречия к концу XIX - началу XX века. - Ежегодник германской истории. 1986. М., 1987; Лихарев Д. В. Гонка морских вооружений как причина и следствие великой войны. - В кн.: Первая мировая война. Пролог XX века. М., 1998.
5. Тирпиц А. Указ соч., с. 201.
6. Matthei D. Die russische Marine im Mittelmeer im Blickfeld deutschen Seeinteressen. 1881-1905. Bonn, 1983, S. 86.
7. Швейцарская исследовательница Барбара Эмерсон справедливо полагает, чтов начале 90-х годов XIX в. Россию и Францию объединяла не общая враждебность по отношению к Германии, а конкуренция с Великобританией за сферы влияния. См.: Эмерсон Б. Великобритания и франко-русский союз. - В кн.: Россия и Франция XVIII-XX века, вып. 2. М., 1998, с. 162.
8. См.: Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (далее - ВА-МА), RM 5/1627, 1628. Operationsplane gegen Russland.1894-1897.
9. О соглашении "Гельголанд-Занзибар" см.: Lahme R. Deutsche Aussenpolitik. 1890-1894. Von der Gleichgewichtspolitik Bismarks zur Allianzstrategie Caprivis. Gottingen, 1988, S. 116-178.
10. Цит. по: Huhatsch W. Kaiserliche Marine. Aufgaben und Leistungen. Miinchen, 1975, S. 97.
11. Matthei D. Op. cit., S. 86.
12. Ibid., S. 280.
13. Hubatsch W. Op. cit., S. 96.
14. Memorandum des Oberkommandos der Marine vom 14.7.1895. - In: Berghahn V. R., Deist W. Rustung im Zeichen der wilhelminischen Weltpolitik. Grundlegende Dokumente. 1890-1914. Dusseldorf, 1988, S. 100.
15. Ibidem.
16. Ibidem.
17. Тирпиц А. Указ. соч., с. 73.
18. Там же, с. 103.
19. ВА-МА, Nachlass Tirpitz 253/321. Tirpitz an Stosch. 13.2.1896; Berghahn V. R., Deist W. Op. cit, S. 115. Тирпиц опубликовал свое письмо Штошу в сокращенном виде. Здесь приводится ссылка на неопубликованную в "Воспоминаниях" часть письма.
20. Tirpitz A. Politische Dokumente. Bd. 1. Der Aufbau der deutschen Weltmacht. Stuttgart-Berlin, 1924, S. 3.
21. Тирпиц А. Указ. соч., с. 102.
22. Там же, с. 138.
23. Der Kaiser... Aufzeichnungen des Chefs des Marinekabinetts Admiral Georg Alexander v. Muller uber die Ara Wilhelm II. Hrsg. von W. Gorlitz. Gottingen, 1965, S. 37.
24. Тирпиц А. Указ. соч., с. 195.
25. Kennedy P. M. The Development of German Naval Operations Plans against England, 1896-1914. -The English Historical Review, 1974, January, p. 55.
26. Hohenlohe-Schillingsfurst Ch. Denkwiirdigkeiten, Bd. 3. Stuttgart, 1931, S. 464.
27. Huhatsch W. Op. cit., S. 98.
28. Цит по: Виноградов К. Б. Кризисная дипломатия. - В кн.: Первая мировая война. Пролог XX века, с.124.
29. Витте С. Ю. Избранные воспоминания. М., 1991, с. 253.
30. Российский государственный архив Военно-Морского Флота (далее - РГА ВМФ), ф. 417, oп. 1, д. 1924. Морской агент Полис в ГМШ, 8.1.1898.
31. Hubatsch W. Op. cit., S. 98-99.
32. Ibid., S. 99.
33. РГА ВМФ, ф. 417, oп. 1, д. 1473, л. 536.
34. Там же, д. 1925, л. 113. Морской агент Полис в ГМШ, 20. VIII. 1900.
35. Там же, л. 114.
36. Зелев В. В. Германо-русские отношения в июле-ноябре 1903 г. - В сб.: Проблемы истории внешней политики империалистических государств. Томск, 1979, с. 70.37 Muller G. A. Op. cit., S. 38.
38 Ibidem.
39. Aufzeichnung Hohenlohes, Berlin, 24. Okt. 1898 - In: Quellen zur deutschen Aussenpolitik im Zeitalter des Imperialismus: 1890-1911. Darmstadt, 1977, S. 200.
40. Tirpitz A. Op. cit., S. 7.
41. BA-MA, RM 3/2843. Marineattache an Tirpitz. 21.1.1901.
42. В начале русско-японской войны США отправили в европейские воды эскадру в составе шести броненосцев и пяти крейсеров. А 14 апреля 1904 г. в Манилу прибыл дивизион миноносцев. Германское адмиралтейство расценило эти шаги американского правительства как желание быть ближе к театру боевых действий с большими военными силами. - BA-MA. RM 5/886. Zum Immediatvortrag, Berlin, 2. V, 1904.
43. ВА-МА, RM 5/1433. Marineattache an Tirpitz, VI. 1902. См. также: Hubatsch W. Op. cit., S. 100-101.
44. Ibid., RM 3/2846. Hintze an Tirpitz, 13. August, 1903.
45. Ibidem.
46. Зелев В. В. Указ. соч., с. 70.
47. Цит по: Шацилло К.Ф. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны (1906-1914 гг.). М , 1968, с. 32.
48. В 1801 г. английский флот внезапно напал и уничтожил датский флот под Копенгагеном. О германском "комплексе Копенгагена" см.: Steinberg J. Der "Kopengagen-Komplex". - In: Kriegsausbruch 1914, deutsche Ausgabe des "Journal of Contemporary History", Munchen, 1967, N 3, S. 31-59.
49. Berghahn V. R. Der Tirpitz-Plan. Genesis und Verfall einer innenpolitischen Krisenstrategie unter Wilhelm II. Dusseldorf, 1971, S. 162.
50. Тирпиц А. Указ соч., с. 194.
51. Vogel В. Deutsche Russlandpolitik. Das Scheitern Weltpolitik unter Billow 1900-1906. Dusseldorf, 1973, S.207.
52. Тирпиц А. Указ. соч., с. 193.
53. Там же, с. 194.
54. ВА-МА, RM 3/4. Vollerthun' Aufzeichnung. Politische und militarische Betrachtungen liber einen englisch-deutschen Krieg, Berlin, 27. Nov. 1904.
55. Marder A. J. The Anatomy of British Sea Power. A History of British Naval Policy in the Pre-Dreadnought Era. 1880-1905. London, 1972, p. 274.
56. ВА-МА, RM3/4. Vollerthun' Aufzeichnung.
57. Ibidem.
58. Ibidem.
59. ВА-МА, RM 3/4. Bendemann' Aufzeichnung. Gedanken liber die augenblicklische kritische Lage vom 3. Dez. 1904.
60. ВА-МА, RM 3/4. Denkschrift des Admiralstabes liber die Kriegsfuhrung gegen England vom 1. Jan. 1905.
61. Ibidem.
62. "Победа Японии на море", "Уничтожение Балтийского флота", "Конец русской морской державы", "Обломки Балтийского флота" - заголовки послецусимских материалов германских газет. Подборку статей о морском сражении при Цусиме см.: ВА-МА, RM 3/4308.
63. РГА ВМФ. ф. 418. оп. 1, д. 158, л. 1.
64. ВА-МА, RM 5/1505. Hintze an Wilhelm II. Sewastopol, 11. April, 1906.
65. РГА ВМФ, ф. 418, oп. 1, д. 3569, л. 39. Морской агент в Берлине капитан 2 ранга князь А. А. Долгоруков в МГШ. 6/19.XI.1907.
66. ВА-МА, RM 3/18. Hintze an Wilhelm II, 15 April, 1908.
67. Ibidem.
68. Ibidem.
69. Ibidem.
70. ВА-МА. RM 5/1438. Zum Immediatvortrag, Berlin, 22. Mai, 1909.
71. Ibidem.
72. Hintze an Wilhelm II. St. Petersburg, 24.VI.1909. - Quellen zur deutschen Aussenpolitik im Zeitalter des Imperialismus. 1890-1911, S. 74-75.
73. Ibidem.
74. ВА-МА, RM 5/897. Zum Immediatvortrag. 7. Dez. 1911.
75. ВА-МА, RM 5/898. Admiralstabs'Notiz zum Immediatvortrag, Berlin, 9. Febr. 1912.
76. PГA BMФ, ф. 418, oп. 1, д. 3590, л. 98-99. Беренс в МГШ, 13/26. IX. 1912.
77. Там же, д. 3597, л. 59. Морской агент Е. А. Беренс в МГШ, 10/23.Х.1913.
78. Морские бюджеты Великобритании и Франции увеличились за пятилетие соответственно на 216 и 134 млн. марок. См.: РГА ВМФ, ф. 418, oп. 1, л. 3597, л. 82. Морской агент в Германии Беренс в МГШ, 30.1/13.11.1914.
79. ВА-МА, RM 5/1435, Marine Rundschau, N 25 (1914).




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Кирасиры, конные аркебузиры, карабины и прочие
      Автор: hoplit
      George Monck. Observations upon Military and Political Affairs. Издание 1796 года. Первое было в 1671-м, книга написана в 1644-6 гг.
      "Тот самый" Монк.

       
      Giorgio Basta. Il gouerno della caualleria leggiera. 1612.
      Giorgio Basta. Il mastro di campo. 1606.

       
      Sir James Turner. Pallas armata, Military essayes of the ancient Grecian, Roman, and modern art of war written in the years 1670 and 1671. 1683. Оглавление.
      Lodovico Melzo. Regole militari sopra il governo e servitio particolare della cavalleria. 1611
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.