Нестеренко А. Н. Епископ Альберт // Вопросы Истории. - 2015. - № 3. - С. 50-68.
Даже на фоне своих незаурядных предшественников этот человек выделялся выдающимися качествами. Благодаря его усилиям родилось новое государство — Ливонская конфедерация. Обычно скупой на похвалы С. М. Соловьёв писал о нем так: «Альберт принадлежал к числу тех исторических деятелей, которым предназначено изменять быт старых обществ, полагать твердые основы новым: приехавши в Ливонию, он мгновенно уразумел положение дел, нашел верные средства упрочить торжество христианства и своего племени над язычеством и туземцами, с изумительным постоянством стремился к своей цели и достиг ее»1.
Совсем по-другому оценивали роль Альберта советские историки. Например, авторы «Истории Эстонской ССР» утверждают, что «в течение тридцати лет Альберт являлся главным и непосредственным организатором жестокого подавления, истребления и порабощения ливов, эстонцев и латышей. Альберт был злейшим врагом русского и прибалтийских народов»2.
Не так много в истории человечества персонажей, которым удалось в одиночку изменить судьбы целых народов. Что нам известно о человеке, который, по удачной оговорке советских историков, «самолично» смог организовать покорение Прибалтики? О деятельности Альберта на посту епископа Ливонии подробно рассказывается в Ливонской хронике Генриха Латвийского. Благодаря этому труду потомки могут оценить подлинный масштаб этой личности.
Но хроника не сообщает ничего о жизни епископа до его назначения на должность. И, хотя Генрих достаточно подробно описывает двадцать восемь лет деятельности Альберта, его повествование заканчивается 1227 годом. События последних трех лет жизни епископа, скончавшегося в 1229 г., когда «Ливония лишилась своего великого Альберта»3 тоже неизвестны.
Альберт посвятил свою жизнь созданию новой цивилизационной модели. Это был первый в истории социальный эксперимент, в ходе которого в короткий исторический срок язычники, пребывавшие на стадии родоплеменного строя, должны были стать веропослушными гражданами идеального феодально-церковного государства, опыт Альберта наглядно продемонстрировал диалектическую природу социальных взаимоотношений: решая одни проблемы, он создавал новые, еще более сложные. Создав институт, призванный защищать миссионеров в лице рыцарского Ордена, он породил конфликт интересов между братьями-рыцарями и церковной властью. Обратившись к датскому королю за помощью в покорении Эстонии, пытаясь устранить Орден, он вызвал раздел Ливонии между Данией, ливонской Церковью и Орденом. Создав процветающую купеческую колонию во главе с Ригой, он спровоцировал многовековой конфликт между бюргерами, с одной стороны, Церковью, феодальными сеньорами и Орденом, с другой. И так далее.
В итоге, Церковь, которая должна была, руководствуясь христианскими заповедями, осуществлять мудрое правление народом-паствой, разрешая с высоты своей божественной власти все противоречия, оказалась в центре острого социально-политического конфликта, в результате которого в эпоху реформации католические государства в Ливонии потерпели сокрушительное поражение: преобразовались в светские княжества или попали под власть других государств.
Альберт родился около 1165 года. Поскольку в Хронике Генриха брат Альберта упоминается как Иоганн из Аппельдерна, некоторые исследователи утверждают, что и он принадлежал к этому роду. Путаница с фамилией епископа объясняется тем, что его мать была замужем дважды. Всего у нее было шестеро сыновей. Начиная с XV в., Альберта причисляют к роду Буксгевденов4.
Бременский каноник Альберт был посвящен в сан в 1198 г., став третьим по счету епископом ливонским. Его предшественник, епископ Бартольд, пал в бою с ливами. Из Ливонии поступали тревожные «ведения о том, что ливы ограбили и прогнали священников, пригрозив убить тех из них, кто осмелится остаться. Хотели ливы убить и немецких купцов, но те спасли жизнь, преподнеся дары их старейшинам5.
В силу указанных обстоятельств Альберт не поспешил в Ливонию, как его героический предшественник, а приступил к созданию организационных и политических условий для поддержки деятельности по распространению слова божьего среди прибалтийских язычников6. Он провел переговоры с датским королем Кнутом VI и германским Филлипом Швабским и добился того, что пилигримы в Ливонии получили те же права, что и участники крестовых походов Палестину (охрану имущества и отпущение грехов через год несения службы).
Только в 1200 г. Альберт прибыл к ливам с отрядом пилигримов пятьсот человек, который он набирал в течение года, — больше желающих рисковать своими жизнями ради распространения христианских ценностей не нашлось. В качестве своих ближайших помощников Альберт взял своих братьев и других родственников, полагая, о родственные связи — самый надежный инструмент в управлении кризисной ситуацией. В течение всей своей деятельности на посту епископа ливонского он назначал своих родственников на ключевые посты. Так, один из братьев, Энгельберт, стал пробстом Рижского конвента, второй — Герман — первым Дерптским епископом, третий — Ротмар — настоятелем монастыря в Дерптском епископстве. Сводный брат Иоганн упоминается Генрихом Латвийским как «весьма славный рыцарь». Свояк Энгельберт из Тизенхузена получил в лен округ с замком в Отепя, став родоначальником могучего ливонского рода Тизенгаузенов.
Предусмотрительность Альберта не полагаться на мирную проповедь, а подкрепить ее силой оружия, спасла ему жизнь. К его прибытию в Ливонию католики удерживали на Западной Двине два укрепления: Гольм и Икшкиле. Уже по пути по Западной Двине от Гольма к Икшкиле на караван Альберта напали ливы. Нападение было отбито, пилигримы, потеряв нескольких человек убитыми, прибыли в Икшкиле. Тогда ливы заключили мир. Полагаясь на него, Альберт вернулся в Гольм. Но уже через три дня ливы нарушили заключенный договор и осадили этот замок. По счастью для пилигримов, в Гольме обнаружились запасы съестных припасов, достаточные для того, чтобы прокормить скопившуюся там массу людей. Осада затянулась. Тем временем в Двину вошел корабль с фризами. Они стали жечь нивы аборигенов. Ливы, испугавшись того, что за этим кораблем следует целый флот, снова предложили заключить мир. Альберт, убедившись в их вероломстве, в ответ потребовал от старейшин заложников. Не полагаясь на то, что ливы выполнят это условие, епископ пригласил их вождей на пир, где их схватили, и не отпускали до тех пор, пока ему не выдали три десятка сыновей знатных аборигенов. Заложников отправили в Германию, а Альберт, «поручив страну господу» отбыл туда же набирать новых пилигримов взамен павших в стычках с ливами. Своего соратника Теодериха он послал в Рим просить Папу, чтобы тот подтвердил грамотой крестовый поход. Но Рим остро нуждался в средствах и людях для продолжения крестовых походов в Святую Землю. В 1184 г. Саладин занял Иерусалим. Организованный для его «освобождения» Третий крестовый поход закончился поражением. Стотысячная армия Фридриха Барбароссы была разгромлена, а сам он утонул во время переправы (1190 г.).
Полным ходом шла подготовка Четвертого крестового похода, поэтому Иннокентий III хоть и вручил Теодериху просимую грамоту, но в своем послании к архиепископу бременскому он предложил «посылать против варваров в Ливонию» тех клириков и мирян, «которые по бедности или слабосилию не могут ехать в Иерусалим»7. То есть папа разрешил Альберту набирать в Ливонию безоружных (бедняки не могли приобрести доспехи и оружие) и больных. С таким войском не то, чтобы войну выиграть, а вообще воевать нельзя.
Не находил поддержки Альберт и у светских правителей Германии. Например, в 1207 г. он обратился к наиболее влиятельному на тот момент немецкому властелину — королю Филлипу Швабскому. «...Блаженной памяти король Филипп обещал давать ему каждый год пособие в сто марок, но от обещаний никто богатым не бывает»8.
Дарованное папой прощение грехов за год пилигримства в Ливонии, по сути, означало амнистию за совершенные преступления.
Поэтому «принимали крест», прежде всего, люди, опороченные у себя на родине, и преступники. А также авантюристы, потерявшие дома надежду на успех, и рассчитывавшие обогатиться в Ливонии. Даже некоторые епископы, оказавшиеся в Ливонии, имели темное прошлое. Например, Бернард из Липпэ, епископ семигаллов, в молодости «в своей стране был виновником многих битв, пожаров и грабежей», за что и был «наказан богом»9.
Альберту непросто было управлять такими «защитниками Церкви». Неповиновение и своеволие среди них было обычным явлением. Генрих однажды удивленно отмечал, что «пилигримы этого года готовы были послушно участвовать в работах по постройке стены и в других, где могли служить богу»10.
Вопреки утверждениям поколений отечественных историков о немецком «натиске на восток», в реальности наблюдался упорный натиск на запад епископа Альберта. И цель его была — заставить хоть кого-нибудь из немцев сменить сытую и комфортную жизнь на сомнительное удовольствие получить отпущение грехов, пав в бою с воинственными прибалтийскими язычниками. Поэтому Альберт ежегодно отправлялся в Германию и уговаривал, убеждал, заманивал людей последовать за ним и переселиться на обойденных европейской цивилизацией берегах Западной Двины. Год за годом он занимался тем, что «обходил в Тевтонии каждый квартал, улицу и церковь, ища пилигримов»; «жаловался там добрым и богобоязненным людям на убыль своих, ища везде по городам и замкам, кварталам и улицам тех, кто стеной стал бы в защиту дома господня, кто, возложив на себя знак креста, переплыл бы море и отправился в Ливонию на утешение немногим, там оставшимся»11.
Но результаты этой деятельности были настолько скромны, что хронист радостно сообщает о каждом вновь прибывшем поселенце: «в это время присоединились к епископу благородный Даниил и Конрад из Мейендорфа» (1201 г.), а «на пятый год своего епископства, возвращаясь из Тевтонии, епископ взял с собой благородных Арнольда из Мейендорфа, Бернардаиз Зеегаузена, брата своего Теодериха, а также многих других почтенных людей и рыцарей» (1203 г.). «В то же время, в утешение своей Церкви бог послал на Двину много монашествующих: Флоренция, аббата цистерцианского Ордена, Роберта, каноника кельнской Церкви, Конрада бременского и некоторых других» (1208 г.). «И, услышав обо всех бедах, причиненных русскими и эстами ливонской Церкви, граф Альберт из Левенборха принял крест в отпущение грехов и отправился в Ливонию с рыцарями своими, а также людьми предприимчивыми и благородными. Прибыли с ним и аббат Бернард из Динамюндэ и пилигримы, правда немногочисленные» (1217 г.)12.
Складывается впечатление, что если бы не многочисленные братья и прочие родственники, то и проповедовать христианские заповеди Альберту было бы просто не с кем. Не говоря уже о том, чтобы обороняться от непрестанных набегов воинственных соседей: ливов, леттов, эстов, литовцев и русских, особенно учитывая тот факт, что задержаться в Ливонии больше, чем на год, достаточный для отпущения грехов, желающих среди пилигримов, привлеченных Альбертом, не находилось.
К тому же Альберт на опыте своих предшественников убедился, что силами одних пилигримов ливонскую Церковь не отстоять. Стоило только крестоносцам сесть на корабли, как аборигены отказывались от крещения и начинали мстить оставшимся без защиты миссионерам.
Нужно было действовать не временными натисками, а создать сильную немецкую колонию, которая могла бы стать надежной защитой католической Церкви в этих местах. С этой целью Альберт, вернувшись из Германии (1200 г.) в устье Западной Двины «на обширном поле» силами вновь набранных пилигримов, о которых Генрих пишет так: «каких сумел собрать», начал строить город. Место для него было указано ливами еще перед поездкой Альберта в Германию. Город назвали Ригой, «либо по озеру Рига, либо по обилию орошения, так как место омывается и свыше и внизу. Внизу — в том смысле, что там много воды и орошенных пастбищ или что там дается грешникам полное отпущение грехов, а тем самым, следовательно, омываются они и свыше, удостаиваясь царства небесного; или Рига значит орошенная новой верой, откуда окрестные народы орошаются святой водой крещения»13.
Для того, чтобы обеспечить городу условия для быстрого роста, Альберт добился, чтобы все купцы вели торговлю только в рижской гавани, и запретил купеческим кораблям спускаться вниз по Двине. Немецкие купцы это решение поддержали. Когда два года спустя команда одного корабля попыталась нарушить данный запрет, за ним была организованна погоня. Капитана и лоцмана судна-нарушителя схватили и предали «жестокой смерти»14. За счет введения монополии на торговлю Рига стала стремительно развиваться.
Но первые горожане появились в Риге только через два года после ее основания. Слишком трудно было набрать желающих жить в городе, из которого нельзя было выйти, в страхе быть убитым враждебными аборигенами. Пилигримы могли обеспечить защиту только на год, поэтому нужна была постоянная военная сила, находящаяся в подчинении епископа. Альберт попытался привлечь к себе на службу рыцарей, раздавая им ленные владения, чтобы они строили на них замки. Во время своей первой поездки в Германию (1200 г.) ему удалось уговорить двух немецких феодалов — «благородных» Даниила и Конрада присоединиться к нему. Они стали его первыми феодальными вассалами.
Но это не решало проблемы. Заставить рыцаря служить было сложнее, чем пилигримов. Кроме того, те феодалы, которые имели средства для постройки замка, не спешили в Ливонию. Добывать воинскую славу они предпочитали в Палестине. Именно там находился весь цвет европейского рыцарства.
Альберт нашел другое решение проблемы безопасности — создать рыцарско-монашеский Орден — военный институт, который хорошо зарекомендовал себя в Палестине. В 1202 г., «предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения Церкви среди неверных» им было основано «некое братство рыцарей христовых»15. Новому Ордену папа дал устав Тамплиеров. Эмблемой Ордена стал красный тамплиерский крест и меч. За эту эмблему Орден и вошел в историю под названием Орден рыцарей Меча (Меченосцев). Возможно, Альберт взял за основу устав Тамплиеров и его символику, надеясь на то, что этот могущественный Орден примет участие в судьбе своего прибалтийского клона.
Восемь лет инициатива Альберта по учреждению Ордена не находила поддержки в Риме и была официально оформлена папой Иннокентием III только в 1210 году.
Впрочем, будет неправильным утверждать, что в деле распространения христианства Альберт отдавал предпочтение военной силе, а не мирной проповеди. Надо отдать ему должное, он прибегал ко всем возможным мерам убеждения, которые в будущем будут применяться в подобных цивилизаторских миссиях: от раздачи подарков до организации ознакомительных поездок вождей аборигенов в центры цивилизации. Последнее было дорогим, но зато весьма действенным методом убеждения. Так, ливский старейшина Каупо после посещения Рима, где удостоился аудиенции понтифика (1203 г.), «стал преданнейшим человеком»16, причем настолько, что вынужден был бежать от своих соплеменников и скрываться в Риге. В дальнейшем Каупо был верным союзником Ливонии. Например, в 1210 г. он со своей дружиной участвовал в обороне Риги от нападения куршей, а затем принял самое активное участие в покорении эстов, где в одном из сражений и получил смертельную рану (1217 г.).
Одним из примененных Альбертом новшеств стало использование силы театрального искусства в наглядной агитации за библейские ценности. В 1205 г. в Риге «было прекраснейшее представление о пророках для того, чтобы язычники учились начаткам христианской веры»17. Переводчик тщательно передавал присутствовавшим новообращенным и язычникам содержание представления. Правда, не обошлось без курьеза — во время батальной сцены, изображающей битву воинов Гедеона с филистимлянами, зрители, испугавшись того, что их собираются убить, разбежались.
Альберт понимал, что главной угрозой немецкой колонии на Двине были не разрозненные племена аборигенов, а получающее с них дань Полоцкое княжество. Если бы ему удалось договориться с полоцким князем Владимиром, то с враждебными прибалтийскими племенами немецкие колонисты смогли бы справиться. Во-первых, балтийские племена враждовали и охотно прибегали к помощи католиков для сведения счетов друг с другом. Во-вторых, построенные немцами замки были достаточно надежным убежищем от их нападений. В-третьих, несмотря на то, что католиков было в десятки раз меньше, чем их врагов, немцы абсолютно превосходили противника по организации и вооружению. У прибалтийских племен (за исключением литовцев) не было конницы, а пешие воины были бессильны против защищенных металлическими доспехами всадников. Арбалеты и метательные орудия позволяли немцам расстреливать противника с безопасного расстояния.
Миротворческую активность Риги подстегнули слухи о том, что ливы договариваются с русскими о совместных действиях. В начале 1206 г. «желая снискать дружбу и расположение Владимира, какие тот проявлял к его предшественнику, епископу Мейнарду», Альберт послал в Полоцк посла с подарками18. Эта ответственная миссия была возложена на опытного переговорщика — Теодериха. Этому пастору сопутствовала фантастическая удача. Он уже избежал смерти от рук ливов, которые решили принести его в жертву в связи с неурожаем. Воля богов о жертвоприношении определялась по тому, с какой ноги конь переступит лежащее перед ним копье. Конь дважды переступил его с «ноги жизни». И в этот раз удача не изменила Теодериху. По пути в Полоцк на него напали литовцы. Но не убили, а только ограбили: отобрали предназначенные в подарок Владимиру боевого коня, и оружие, и все, что было у посланника и его спутников.
Но на этом злоключения Теодериха не закончились. В Полоцке он застал ливонских послов, «которые, стараясь склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии, в льстивых и лживых словах сообщали ему все, что только могли коварно придумать или сказать против епископа и его людей. Они утверждали, что епископ с его сторонниками — для них великая тягость, а бремя веры нестерпимо»19. Полоцкий князь уже дал приказание готовиться к походу на Ригу, но не хотел, чтобы его намерения стали известны Теодериху. Однако, тому удалось подкупить одного из княжеских советников, и он открыл ему планы Владимира. Альберт, собиравшийся отплыть в Германию с отбывшими свой срок пилигримами за новой партией защитников веры, получив известие о том, что ливы с русскими готовят совместный поход на Ригу, отложил свой отъезд. Ему удалось убедить остаться и многих из пилигримов, собиравшихся отплыть за море.
В свою очередь, полоцкий князь, узнав о том, что Рига предупреждена о предстоящем нападении, решил прибегнуть к хитрости: он отправил послов, которые должны были собрать конфликтующие стороны и решить, кто прав в споре между немцами и ливами. Генрих в своей хронике утверждает, что под этим предлогом ливы и русские задумали выманить епископа и его людей за стены укреплений и напасть на них. Он писал о том, что одновременно с посольством в Ригу другие посланники полоцкого князя, «рассыпавшись во все стороны по области, стали звать ливов и лэттов явиться при оружии», подкрепляя свои просьбы подарками20.
Альберт, посоветовавшись со своим окружением, отказался выйти на встречу с полоцким князем, ответив, что во всех странах существует обычай, по которому послы приходят на встречу к государю, а не он к ним. «Поэтому и послам и их гонцам надлежит искать нас в нашем городе, где мы со своими могли бы и принять и содержать их с большим почетом»21.
Тем временем, к назначенному полоцким князем дню собрались вооруженные ливы. К ним на помощь подошли и литовцы. Ливы захватили замок Гольм, схватили своего священника Иоанна, отрубили ему голову, а тело изрезали на куски. Альберт, получив известие об этой трагедии, собрал горожан, пилигримов и братьев-рыцарей на совет о том, что предпринять против ливов. «Все решили, что лучше, воззвав к помощи всемогущего бога и поручив ему вновь учрежденную Церковь, вступить в бой с ливами в Гольме и лучше всем умереть за веру христову, чем по одиночке что ни день гибнуть в мучениях»22. Самые отважные немцы вместе с теми ливами, которые не поддержали своих соплеменников, погрузились на два корабля и выступили к Гольму. Мятежные ливы, завидев их, бросились на берег, чтобы помешать высадке. Католиков было всего сто пятьдесят человек, но, несмотря на численное превосходство врагов, они вступили в бой, который начался прямо в воде. Храбро сражаясь, христиане сумели овладеть берегом. Ливы, не защищенные броней, несли большие потери от стрел. Ряды их сбились, и после того, как был убит их вождь Ако, началось паническое отступление.
В Риге «со страхом божьим и молитвой», поскольку оборонительные сооружения города еще не были закончены, ждали вестей из-под Гольма. Тут появилось суденышко, на котором доставили раненных и голову Ако в знак победы. «Радуясь со всеми, кто оставался дома, епископ возблагодарил бога, даровавшего Церкви своей спасение силами немногих защитников»23.
После этих событий Альберт отправился в Германию вместе с отбывающими домой пилигримами, чтобы набрать новых. А в это время ливы, «упорствуя в коварстве», позвали на помощь полоцкого князя, сообщив ему, что в Риге осталось немного людей, а остальные уехали с епископом. «Слушаясь их зова и советов, король собрал войско со всех концов своего королевства, а также от соседних королей, своих друзей, и с великой храбростью спустился вниз по Двине на корабле». Союзники осадили замок Гольм. Немцы, которых в замке было всего двадцать, «боясь предательства со стороны ливов, которых много было с ними в замке, днем и ночью оставались на валах в полном вооружении, охраняя замок и от друзей внутри и от врагов извне». Генрих констатирует, что в данной ситуации «если бы продлились дни войны, то едва ли рижане и жители Гольма, при своей малочисленности, могли бы защититься». Но, рижанам сопутствовало везение, потому что их противник проявил нерешительность. Разведчики донесли Владимиру, что «все поля и дороги вокруг Риги полны мелкими железными трехзубыми гвоздями; они показали королю несколько этих гвоздей и говорили, что такими шипами тяжко исколоты повсюду и ноги их коней и собственные их бока и спины. Испугавшись этого, король (полоцкий князь) не пошел на Ригу». А тут еще в море появились корабли. Опасаясь, что это идет подмога немцам, полоцкий князь снял осаду с Гольма, который безуспешно осаждал одиннадцать дней, и возвратился в свои владения. Рижане «радовались, благословляя бога за то, что он неизменно сохраняет Церковь свою среди язычников при столь малом числе защитников»24.
После того, как дружина полоцкого князя покинула своих союзников, ливы отправили послов в Ригу просить о мире. В мире было отказано, «так как, не умея быть сынами мира, они всегда только нарушали его». Но ливы настоятельно просили пощады, «обещая принять священников и во всем им повиноваться»25.
В первые годы существования Ливонии вопрос ее выживания целиком зависел от успешности деятельности Альберта по найму новых пилигримов. Насколько непрочным было положение Ливонии свидетельствуют события 1207 года. Кукенойский князь Вячко, которому Альберт послал двадцать человек рыцарей и каменщиков для оказания помощи по укреплению его замка, решил воспользоваться очередным отбытием епископа в Германию для уничтожения Риги. Его люди вероломно напали на немцев, которые безоружные работали на стройке, убив семнадцать человек. Захваченных коней, оружие и доспехи, отправили полоцкому князю, предложив ему собрать войско и как можно скорее выступить на Ригу, где осталось мало народу: лучших убил Вячко, а прочие ушли с епископом.
Но, по счастью для рижан, епископ не успел уплыть далеко из-за неблагоприятного ветра. Узнав о гибели своих людей, Альберт собрал всех пилигримов и «со слезами» рассказал им о трагедии в Кукенойсе и угрозе, нависшей над Ригой. Епископ уговаривал их остаться, «обещая за большие труды их долгого пилигримства большее отпущение грехов и вечную жизнь». Альберту удалось убедить вернуться в Ригу триста человек, готовых «стать стеной за дом господень»26. Других наняли за плату. В Ригу собрали и союзных ливов.
Узнав о том, что епископ с большим числом немцев вернулся в Ригу, Вячко, так и не дождавшись подмоги из Полоцка, поджег Кукенойс и вместе со своими людьми ушел на Русь, «чтобы никогда больше не возвращаться в свое королевство»27.
В 1209 г., в очередной раз вернувшись из Германии с новым отрядом пилигримов, Альберт, «неизменно озабоченный развитием и защитой ливонской Церкви», собрал совет, на котором решали «каким образом избавить молодую Церковь от козней литовцев и русских». На этом совете постановили, что главная угроза Ливонии исходит от князя Всеволода из Герцике, который был женат на дочке одного из наиболее могущественных литовских князей. Всеволода обвиняли в том, что он был для литовцев своим и «часто предводительствовал их войсками, облегчал им переправу через Двину и снабжал их съестными припасами, шли ли они на Руссию, Ливонию или Эстонию». Постоянные набеги литовцев держали в страхе все соседние народы. По словам хроники, в лице Альберта они «получили избавление от пасти волчьей» в лице союзника литовцев Всеволода28.
Ливонское войско выступило к Герцике. Увидев приближающихся к городу врагов, Всеволод вывел своих людей им навстречу. Не выдержав удара ливонцев, русские обратились в бегство. Преследуя отступающих, ливонцы «ворвались за ними в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством; женщин и детей, взяв город, пощадили и многих взяли в плен»29. Всеволоду удалось переправиться в лодке через Двину. Но его жена была захвачена. Разграбив город, ливонцы сожгли его и ушли вместе с пленными.
Всеволоду, если только он хочет заключить мир и получить пленных обратно, предложили прийти в Ригу. «Явившись, тот просил простить его проступки, называл епископа отцом, а всех латинян братьями по христианству и умолял забыть прошлое зло, заключить с ним мир, вернуть ему жену и пленных»30.
Условия мира были предложены следующие: избегать общения с язычниками; не воевать против Ливонии; не нападать вместе с литовцами на русских и принести Герцике в дар Ливонской Церкви. Если Всеволод на них согласен, то ему вернут его удел, отпустят всех пленных, и будут оказывать помощь.
Всеволод эти условия принял, «признал епископа отцом» и пообещал, что «впредь будет открывать ему все злые замыслы русских и литовцев»31. Ему вернули жену и всех пленных, после чего он вернулся на пепелище, собрал разбежавшихся людей и отстроил поселение заново.
Описывая события 1210 г., хронист констатирует, что «ливонская Церковь в то время, находясь посреди множества языческих племен, в соседстве русских, терпела немало бедствий, так как те все имели одно стремление — уничтожить ее»32.
В 1212 г. вновь обострились отношения Ливонии с Полоцком. Полоцкий князь послал епископу Альберту приглашение «прибыть для свидания с ним у Герцике, чтобы дать ответ о ливах, бывших данниках короля; чтобы тут же совместно договориться о безопасном плавании купцов по Двине и, возобновив мир, тем легче противостоять литовцам»33.
В этот раз Альберт вышел на переговоры из-за стен Риги: у него уже было достаточно сил для того, чтобы сразиться с врагом в чистом поле. Епископа сопровождали рыцари Ордена Меченосцев, старейшины ливов и лэттов, а также изгнанный из Пскова и с почетом принятый в Риге князь Владимир со своей дружиной34. С посольством на своих кораблях шли вооружившиеся немецкие купцы.
Генрих сообщает, что в ходе начавшихся переговоров полоцкий князь пытался «угрозами и лаской» заставить Альберта отказаться от крещения ливов, утверждая, что в «его (Владимира. — А.Н.) власти либо крестить рабов его ливов, либо оставить некрещеными». «Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег» — прокомментировал это требование полоцкого князя Генрих. На что епископ ответил в том смысле, что бог повелел больше повиноваться царю небесному, чем земному. Ято касается дани, то, по словам Альберта, ливы «не желая служить двум господам, то есть русским и тевтонам, постоянно уговаривали епископа вовсе освободить их от ига русских»35.
Н. М. Карамзин так описывает этот диалог: «Князь Полоцкий говорил Альберту, чтобы он не тревожил язычников и не принуждал их креститься; что Немцы должны следовать примеру Россиян, которые довольствуются подданством народов, оставляя им на волю верить Спасителю или не верить. “Нет! — ответствовал с жаром Епископ: — совесть обязывает меня крестить идолопоклонников: так угодно Богу и папе!”»
Владимир, «не удовлетворенный этими справедливыми доводами, вышел из себя и, угрожая предать огню все замки Ливонии и саму Ригу», выстроил на поле свое войско и двинулся, «будто начиная войну» на ливонцев36. Те, полные решимости сразиться вместе с купцами и псковской дружиной, вышли ему навстречу.
Когда противники сошлись, чтобы начать схватку, вперед выехал псковский князь и еще несколько переговорщиков от немцев. Они стали убеждать полоцкого князя «не тревожить войной молодую Церковь, чтобы и его не тревожили тевтоны, все люди сильные в своем вооружении и полные желания сразиться с русскими. Смущенный их храбростью, король велел своему войску отойти, а сам прошел к епископу и говорил с ним почтительно, называя отцом духовным; точно так же и сам он принят был епископом, как сын»37.
После недостигшей цели демонстрации силы Владимир был вынужден возобновить переговоры. Трезво оценив свои силы и шансы на военную победу, он вынужден был пойти на уступки. По словам Генриха, «по божьему внушению», полоцкий князь отказался от дани с ливов и «предоставил господину епископу всю Ливонию безданно, чтобы укрепился между ними вечный мир, как против литовцев, так и против других язычников, а купцам был всегда открыт свободный путь по Двине»38.
Вызывает удивление, почему полоцкий князь выступил таким поборником свободы совести язычников? Возможно, он решил воспользоваться жалобами аборигенов для того, чтобы доказать, что является единственным сувереном над всей Ливонией. Возможно, его инспирировали представители православного духовенства, увидавшие в миссионерской деятельности католиков угрозу своим интересам.
Несмотря на то, что Орден внес вклад в разрешении конфликта с Полоцком, к этому времени, стало ясно, что его учреждение было ошибкой. Братья-рыцари не только действовали как самостоятельная сила, неподвластная Риге, но и стали ее конкурентом: они вознамерились создавать свое государство на землях эстов, на которые претендовала и ливонская Церковь. В чем причина возникновения конфликта Ордена и ливонской Церкви? Вот что пишет об этом Соловьёв: «Мы видим, что главным деятелем при утверждении немецкого владычества в Ливонии был епископ рижский, по старанию которого был учрежден рыцарский Орден, необходимо становившийся в служебное отношение к рижской Церкви. Но мир не мог долго сохраниться между двумя учреждениями, из которых у одного были материальные средства, право силы, меча, у другого же — одни права исторические и духовные; первое не могло долго подчиняться последнему; но епископы также не хотели уступить магистрам Ордена своего первенствующего положения, и следствием этого была усобица»39.
Притеснения со стороны Ордена вызывали недовольство подвластных ему племен, которые переносили свою вражду на всех христиан вообще. Первый такой конфликт, описанный в хронике, относится к 1212 г., когда ливы обратились к Альберту с жалобой на Орден: «И пришли в Ригу послы ливов и принесли много жалоб на Родольфа, магистра братьев-рыцарей, рассказывая об отнятых им у них полях, лугах и деньгах». Оправленное кливам посольство с братом епископа Теодерихом не смогло уладить конфликт. Более того, ливы схватили Теодериха и многих других рыцарей и клириков, участвовавших в переговорах. «Епископ Альберт, желая отделить куколь от пшеницы и вырвать с корнем зло, возникшее в стране, прежде чем оно размножится, созвал пилигримов с магистром рыцарства и его братьями, рижан и ливов, еще оставшихся верными». В ходе последовавшей осады замка восставших ливонцы одержали победу. Ливы просили пощадить их и «сжалившись над ними, епископ велел войску не вступать в замок и не убивать просящих пощады, чтобы не предавать гиенне много душ. И послушно повиновалось войско и прекратило бой, полное почтения пред епископом, и пощадило неверных, чтобы стали они верными»40.
Вообще созданный Альбертом Орден Меченосцев предсказуемо оказался прибежищем отбросов рыцарского сословия: цвет феодальной знати собрался под более престижными знаменами. Об этом ярко свидетельствует обличительная речь одного из командоров Тевтонского Ордена, который изучал предложение Меченосцев об объединении орденов, которое последний сделал, стремясь избавиться от вассальной зависимости ливонской Церкви. Этот командор охарактеризовал Меченосцев «как людей упрямых, крамольных, не любящих водчиняться правилам своего Ордена, ищущих личной корысти, а не общего блага»41.
Подчинение Ордена Меченосцев рижскому епископу с самого начала было весьма условным. Не прошло и нескольких лет со дня основания Ордена, как рыцари попытались выйти из-под власти Риги. Меченосцы обратились к Иннокентию III с жалобой на Альберта, обвиняя епископа в нарушении утвержденного Папой договора, в притеснении рыцарей и населения; добиваясь полной независимости от Атьберта и нераздельного господства над Эстонией»42. Влияние односторонней информации привело к тому, что отношения Альберта с римской курией испортились. Это нашло отражение в пяти папских актах в поддержку Ордена (1213 г.). В одной из булл Иннокентий III даже пригрозил Альберту отлучением от Церкви в случае, если жалобы Ордена не будут удовлетворены. Все это вынудило Альберта оставить Ливонию (1214 г.) и отправиться на переговоры с императором и папой для улаживания конфликта с Орденом.
Пилигримы, отбыв годовой срок, необходимый для прощения грехов, спешили вернуться на Родину. Германский император не присылал в Ливонию войск. Не проявляли заинтересованности в поддержке епископа Альберта немецкие княжества и города. Кто же защитит ливонскую Церковь от ее внутренних и внешних врагов? Что мог Альберт противопоставить Ордену Меченосцев, открыто выступившему против ливонской Церкви, и получившему поддержку в Германии и в Римe? Только силу, которая завоюет Эстонию и передаст ее ливонской церкви. И такая сила в Европе была — Датское королевство.
В 1218 г. епископ Альберт лично прибыл к королю датскому Вальдемару II и «убедительно просил его направить в следующем году войско на кораблях в Эстонию, чтобы смирить эстов и заставить прекратить нападения совместно с русскими на ливонскую Церковь»43.
Вальдемар II охотно согласился помочь Риге в богоугодном деле крещения язычников эстов. Альберт надеялся, что он вмешался в ливонские дела исключительно бескорыстно и только «ради славы пресвятой девы и отпущения грехов». А оказалось, что датский король считал, что завоеванные им земли принадлежат ему, а не ливонской Церкви. Он оказался, таким образом, партнером еще худшим, чем братья-рыцари, которые хотя бы формально, но находились во власти рижского епископа.
В 1219 г. датское войско под предводительством короля высадилось в «Ревельской области». По датским источникам к берегам Ливонии прибыл флот, насчитывавший полторы тысячи судов. Ливонская хроника, в отличие от датских сказаний, сообщает, что войско датчан было небольшим. Вместе с датчанами в походе участвовали их вассалы: поморские славяне во главе с князем Вицлавом I.
Эсты собрали большое войско и приготовились напасть на врага, но, чтобы ввести датчан в заблуждение, послали к Вальдемару старейшин с предложением о мире. Обрадованные такому повороту событий датчане крестили их и отпустили с дарами. Через три дня, под вечер, когда датское войско, не ожидая нападения, безмятежно предавалось послеобеденному отдыху, на него со всех сторон обрушились эсты. Датчане, ошарашенные внезапным нападением многочисленных врагов, в панике бежали. Славы, стоявшие в стороне от королевского лагеря, в отличие от своих союзников панике не поддались и успешно отразили нападение. «Когда другие эсты, гнавшиеся за датчанами, увидели бегство тех, что бились со славами, они остановились и сами, прекратив преследование датчан. И собрались тут все датчане вместе с королем и некоторые бывшие с ними тевтоны и, обратившись на эстов, храбро сразились с ними. И побежали эсты перед ними, а когда вся их масса обратилась в бегство, датчане с тевтонами и славами стали преследовать их и перебили при своей малочисленности более тысячи человек, а прочие бежали»44.
По легенде, которая существует в нескольких вариантах, в решающий момент битвы, когда уже казалось, что датчане будут разгромлены, с небес упало красное полотнище с белым крестом, которое с тех пор является национальным флагом Дании. На самом деле знамя с белым крестом на красном поле послал Вальдемару II специально для этого похода Римский Папа.
Одержав победу, датчане основали на месте городища эстов крепость Ревель. Но вместо того, чтобы оставить земли покоренных эстов ливонской Церкви, король Дании объявил, что теперь вся Эстония принадлежит ему. В том же году Вальдемар II покинул Ливонию, оставив в крепости многочисленный гарнизон во главе с архиепископом лундским Андреасом, который был назначен им наместником в Эстонии. Так, благодаря инициативе Альберта, Дания захватила часть Эстонии. Вальдемар II получил почетное прозвище «Победоносный», а датчане — национальный флаг. Эти события стали одной из реперных точек исторической памяти и национальной идентичности датчан.
Датчанам в Эстонии угрожала война на три фронта — с эстами, Меченосцами и Ригой. Вальдемар Победоносный поспешил заключить сепаратный договор с Орденом Меченосцев, по которому признавалось право Ордена на часть Эстонии. По сути, это был раздел Эстонии между Орденом и Данией. Смириться с этим Рига не могла, но и сил изменить ситуацию у нее не было. Единственная надежда была на вмешательство Рима. Альберт собрался лично встретиться с Папой. Чтобы сорвать его поездку в Рим, Дания организовала морскую блокаду Ливонии. Но Альберту, несмотря на усилия датского короля, удалось тайно переправиться в Германию, а затем в Рим (1220 г.). Однако он опоздал. При дворе папы уже успели побывать послы Вальдемара II. Им удалось добиться расположения понтифика и убедить его поддержать раздел Ливонии между Данией и Орденом. «Верховный первосвященник сочувственно и отечески выслушал его (епископа Альберта. — А.Н.) просьбы, но король датский, действуя против него, отправил и своих послов, которые немало повредили делам ливонской Церкви при дворе римском, а для себя добились значительных успехов»45. Миссия епископа провалилась. Рим не поддержал его обвинения против Вальдемара II. Датчане признали за Ригой только духовные права, а экономическую и политическую власть в Эстонии оставили за собой.
Не получив поддержки у папы, Альберт обратился к его врагу — императору Фридриху II: «И отправился епископ ливонский к императору Фридриху, недавно возведенному в императорский сан, ища у него совета и помощи против упорной враждебности, как датского короля, так и русских и других язычников, ибо Ливония со всеми покоренными областями всегда с почтением относилась к империи». Но император тоже уклонился от помощи епископу Альберту. Вместо этого он посоветовал ему помириться с датчанами (а также русскими) и впредь жить с ними дружно: «Однако император, занятый разными высокими имперскими делами, уделил епископу немного благожелательного внимания: уже до того он обещал посетить святую землю иерусалимскую и, озабоченный этим, уклонился от помощи епископу, а лишь убеждал его и уговаривал держаться мира и дружбы с датчанами и русскими, пока над молодым насаждением не вырастет впоследствии крепкое здание. Не получив никакого утешения ни от верховного первосвященника, ни от императора, епископ вернулся в Тевтонию»46.
Итак, Альберт не нашел поддержки у сильных мира сего. А датский король, чтобы сделать епископа более сговорчивым, запретил кителям Любека давать корабли для пилигримов в Ливонию, пока Рига не заключит с ним соглашение о судьбе Эстонии. Эти действия Дании ставили под угрозу само существовании Ливонии. В таких условиях Альберту ничего не оставалось, как смириться и принять условия Вальдемара II, согласившись на то, чтобы король Дании властвовал не только над Эстонией, но и над всей Ливонией. Но с оговоркой: они перейдут под его власть только «на том условии, что прелаты его монастырей, его люди и все рижане с ливами и лэттами дадут согласие на это»47. Это условие Альберта, по существу, было дипломатической формой отказа на притязания Датской короны, потому что такое согласие было получить невозможно.
Таким образом, вопреки пожеланиям императора Фридриха II жить дружно с датчанами, ситуация в Ливонии оказалась на грани войны. Рига ни при каких условиях не соглашалась на то, чтобы признать суверенитет Дании даже над частью Ливонии. В борьбе с Данией ливонская Церковь опиралась на немецкое купечество. В 221 г. датчане схватили рижских купцов, «говоря, что это земля короля, связали и увели с собой в Ревель». Альберт просил датчан отпустить пленников. Датчане отказались. «Тогда сообщено было датчанам, что рижане идут с войском, и тотчас все были отпущены»48.
В 1222 г. в Эстонии началось восстание против немцев и датчан. Эсты призвали на помощь новгородцев и псковичей. Один из русских гарнизонов во главе с бывшим князем кукенойским Вячко занял Дерпт. «Был двадцать шестой год посвящения епископа Альберта, а Церковь все еще не знала тишины от войн. Ибо король Вячко с жителями Дорпата тревожил всю область вокруг, а лэтты и ливы, не раз ходившие в небольшом числе на них, не в силах были причинить им вред49.
Меченосцы тоже пытались взять замок, но потерпели неудачу. Тогда епископ Альберт отправил в Дерпт послов, пытаясь убедить Вячко в том, что он, как христианин, не должен помогать отступникам от истинной веры и обязан «отступиться от тех мятежников». Полагаясь на обещанную помощь «русских королей», Вячко послам епископа отказал. Объясняя причину неудачи переговоров, Генрих вновь повторил свою мысль о том, что русские стремились «покорять страны не для возрождения к вере христовой, а ради податей и добычи»50.
Тогда Альберт объявил общий сбор, призвав Орден, купцов, пилигримов, рижских бюргеров, ливов и лэттов, и возглавил поход на Дерпт. Город был осажден. Епископ еще раз послал послов к Вячко. предлагая «свободный путь для выхода с его людьми, конями и имуществом, лишь бы он ушел из замка и оставил этот народ отступников». Вячко, видимо надеясь на помощь из Новгорода, отказался покинуть Дерпт. В ходе ожесточенного многодневного штурма, не прекращавшегося ни днем ни ночью, Дерпт был взял ливонцами. Вячко и вся его дружина, кроме одного «вассала великого короля суздальского», которого отправили сообщить о падении города в Новгород, были убиты. Новгород осажденным помощи не оказал. Генрих объясняет это тем, что к тому времени как русское войско готово было выступить, Дерпт уже пал: «Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город»51.
Результатом взятия Дерпта стало установление, впервые за четверть века, внутреннего мира в Ливонии и заключение мирных договоров с соседями (1225 г.). По словам Генриха, «страх перед рижанами и тевтонами охватил все соседние области и все окружающие народы. И отправили все они послов с дарами в Ригу — и русские, и эсты поморские, и эзельцы, и семигаллы, и куры и даже литовцы, прося мира и союза из страха, как бы и с ними не поступили так же как в Дорпате. И приняли рижане их предложения и дали мир всем кто просил, и стало тихо в стране пред лицом их»52.
В течение всего лишь четверти века усилиями Альберта в Прибалтике удалось заложить прочные основы европейской цивилизации. В связи с этим возникает закономерный вопрос, почему цивилизаторская миссия не была исполнена ближайшими соседями прибалтийских язычников? Как это не странно, русские не пытались колонизировать эти земли путем распространения православия, строительства городов (за исключением Юрьева) и вовлечения аборигенов в орбиту своего культурного влияния. Хотя для этого у наших предков были все условия. Крупнейшие города Древней Руси — Новгород, Псков и Полоцк — в силу своего географического положения представляли собой прекрасные плацдармы для миссионерской деятельности среди местного населения. Почему же русская православная церковь не предпринимала никаких усилий для распространения христианства? И почему с этой задачей в исторически короткий срок успешно справились католические миссионеры, которые вступили в контакт с местными жителями на два столетия позже?
Среди тех, кто пытается оправдать бездеятельность русской православной церкви в Прибалтике был Алексий II. По его мнению: «Мирная проповедь Слова Божия предполагала благочестивый пример и терпение, а плохое знание местных наречий, отсутствие грамотных людей и веками укоренившиеся среди местных жителей языческие представления делали распространение христианства подвигом трудным, требующим усилий нескольких поколений подвижников»53. Выходит, что католики добились успеха исключительно насилием, а православная церковь к силе прибегать не хотела, а на мирную проповедь у нее не хватило времени, подвижников и грамотных людей. Ну и конечно, виновата традиционная русская проблема: незнание иностранных языков. На самом деле, как свидетельствует история русской церкви, обращение язычников в православие далеко не всегда осуществлялось путем «мирной проповеди Слова Божия». Тот же Новгород крестили «огнем и мечем». И если Альберт решил задачу крещения Прибалтики за двадцать пять лет, то два столетия — более чем достаточный срок для того, чтобы «несколько поколений подвижников» сумели добиться распространения христианства даже среди таких упорных язычников, какими, по мнению Алексия, были «местные жители». Что касается незнания местных наречий, то неужели католические миссионеры, прибывшие в эти края издалека, знали местные языки лучше, чем не одно столетие проживавшие по соседству с аборигенами русские? Не говоря уже о том, что Новгород и Псков возникли на землях финно-угоров, и многие местные народы (вожане, ижора, корелы, эсты, ливы, летты) были данниками Новгорода, Пскова, Полоцка. Выходит, что незнание языков совсем не препятствовало сбору дани, но, почему-то было преградой для христианской проведи.
Сравнивая миссионерский потенциал православия и католичества, Арнольд Тойнби пришел к выводу что «успех католичества в Прибалтике, реальный успех западного христианства в области миссионерской деятельности, намного превзошедший успехи православия, кажется более чем парадоксальным»54. С точки зрения Тойнби, православие не стремилось к расширению своих границ за счет европейских варваров, а к миссионерской деятельности своих конкурентов относилось с полнейшим равнодушием. Притом, что по сравнению с католиками у него был намного больший потенциал, чтобы успешно проповедовать христианство. Ведь православные вели службу на родном языке, а католики — на непонятной подавляющему большинству населения латыни. Либерализм православной церкви на фоне этой латинской тирании удивителен — она не предприняла ни одной попытки придать греческому языку статус монополии в церковной службе. Такая политика, допускавшая ведение службы на местных языках, давала православию неоспоримое преимущество перед католиками в миссионерской деятельности. Так почему же этот потенциал не был реализован?
В чем причина такой «парадоксальной» пассивности православной церкви? По мнению Тойнби, этот парадокс легко разрешить, если предположить, что, с точки зрения язычников, у православия был существенный недостаток, перекрывающий преимущества использования родного языка в церковной службе. Этот недостаток заключался в том, что принятие православия приводило к утрате политической самостоятельности, а принятие церковной юрисдикции Рима не вело к политической зависимости. Но предположение Тойнби, на наш взгляд, ошибочно. Проблема не в этом. Православная церковь, в отличие от католической, признает первенство власти светской над властью духовной. Поэтому, например, Киевская Русь, приняв православие, не потеряла политической независимости. Хотя глава русской православной церкви был прислан из Константинополя, он находился в зависимости от киевского князя. Скорее всего, именно подчиненное положение православной церкви по отношению к княжеской власти и послужило одной из главных причин того, что Владимир Красно Солнышко сделал свой выбор в пользу православия, а не католичества.
На самом деле русская православная церковь не вела миссионерской деятельности по причинам сугубо прагматическим: крестить прибалтийских язычников было попросту невыгодно. Дело в том, что продажа рабов на Восток была одним из самых прибыльных видов деятельности. Охотиться за живым товаром в дикой степи, как наглядно свидетельствует история неудачного похода князя Игоря, — предприятие в высшей степени рискованное. А вот жившие на границах Руси небольшими оседлыми общинами племена язычников, в отличие от степных кочевников, представляли собой оптимальную цель для таких набегов. Поэтому новгородцам и псковичам, которые, благодаря своему соседству с прибалтами, сделали работорговлю одним из основных источников своего дохода, незачем было распространять среди них христианство: церковь не одобрила бы продажу христиан в рабство. Зато от работорговли росло благосостояние паствы, а значит и богатство церкви. Зачем же подрывать источник собственного процветания?
Епископ Альберт скончался в Риге в январе 1229 г. и был погребен в им же основанном Домском соборе. Перед смертью он успел принять участие в заключение торгового договора (1228 г.), который заложил основы будущего ганзейского союза. Согласно этому договору, между Ригой, Готландом и «всеми Немцами, ходящими по Восточному морю», с одной стороны, Смоленском и Полоцком — с другой, Двина признавалась свободной для судоходства от истока до устья. Среди подписавших этот договор были представители Любека, Минстера, Бремена55.
Спустя восемь веков в Латвии продолжают чтить память человека, стоявшего у истоков латвийского государства и основателя Риги. В саду рижского Домского собора поставили восстановленный памятник епископу Альберту.
Первый памятник ему появился в 1897 году. В 1915 г. он был демонтирован и эвакуирован на корабле, который по пути в Санкт-Петербург затонул. Восстановленная в 2001 г. на средства, полученные в ходе кампании по сбору пожертвований, начатой по инициативе рода Буксгевденов, статуя была подарена Риге обществом балтийских немцев. Также епископ изображен на аверсе серебряной юбилейной монеты достоинством 10 лат, выпущенной в 1995 г. в Латвии в честь 800-летия основания Риги.
Примечания
1. СОЛОВЬЁВ С.М. Сочинения. Кн. I. М. 1988, с. 611.
2. История Эстонской ССР. Таллин. 1952, с. 36.
3. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 123.
4. ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ. Хроника Ливонии. М.-Л. 1938, прим. 377, с. 575
5. Там же, с. 78.
6. До этого миссионерская деятельность среди ливов была частной инициативой бременских каноников, которые появились на берегах Двины вслед за немецкими купцами.
7. ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ. Ук. соч., прим. 47, с. 486-487.
8. Там же, с. 107.
9. Там же, с. 145.
10. Там же, с. 125.
11. Там же, с. 107, 130.
12. Там же, с. 145.
13. Там же, с. 107.
14. Там же, с. 80.
15. Там же, с. 82. Хроника приписывает инициативу создания Ордена Теодериху. Вероятно, это объясняется тем, что в это время Альберт был в очередной поездке по Германии в поисках пилигримов, а Теодерих замещал его.
16. Там же, с. 101.
17. Там же, с. 94.
18. Там же, с. 94.
19. Там же, с. 95.
20. Там же, с. 96.
21. Там же, с. 97.
22. Там же, с. 99.
23. Там же, с. 100.
24. Там же, с. 102—104.
25. Там же, с. 105.
26. Там же.
27. Там же, с. 116.
28. Там же, с. 125—126.
29. Там же, с. 126.
30. Там же, с. 127.
31. Там же.
32. Там же, с. 133.
33. Там же, с. 152.
34. Как пишет Генрих, Владимира изгнали, «потому что он отдал дочь свою замуж за брата епископа рижского, и изгнали его из города со всей дружиной. Он бежал к королю полоцкому, но мало нашел у него утешения и отправился со своими людьми в Ригу, где и был с почетом принят зятем своим и дружиной епископа». Владимиру был выделен удел. По одной из версий, в честь него получил свое имя город Вольмар (Валмиера). Однако уже на следующий год отношение к Владимиру изменилось: Генрих пишет, что он «пожинал многое, чего не сеял», решая дела так, что решения его были всем «не по душе».
35. Там же, с. 152—153.
36. Там же, с. 153.
37. Там же.
38. Там же.
39. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 232.
40. ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ. Ук. соч., с. 155-157.
41. СОЛОВЬЁВ С.М. Ук. соч., с. 124.
42. ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ. Ук. соч., прим. 205, с. 536.
43. Там же, с. 189.
44. Там же, с. 196.
45. Там же, с. 211.
46. Там же.
47. Там же, с. 212.
48. Там же, с. 221.
49. Там же, с. 234—235.
50. Там же, с. 236—237.
51. Там же, с. 238, 240.
52. Там же, с. 242.
53. АЛЕКСИЙ II (РИДИГЕР А.М.), Патриарх Московский и всея Руси. Православие в Эстонии. URL: sedmitza.ru/lib/text/430070/.
54. ТОЙНБИ АРНОЛЬД. Постижение истории. М. 1991, с. 324.
55. КАРАМЗИН Н.М. История Государства Российского. Т. II—III. М. 1991, с. 471—473.