Коган А. И. Кашмир и его соседи в XII-XIII веках

   (0 отзывов)

Saygo

Коган А. И. Кашмир и его соседи в XII-XIII веках // Восток (Oriens). - 2014. - № 4. - С. 37-47.

В статье рассматриваются отношения средневекового Кашмира с его северными и южными соседями. В XII в. эти отношения приняли характер вооруженных конфликтов. Автор анализирует вероятные последствия этих конфликтов и их возможное влияние на демографические и этнические процессы в Кашмирской долине.

На рубеже XI и XII вв. Кашмир столкнулся с беспрецедентным по своим масштабам и остроте политическим, социальным, экономическим и экологическим кризисом. Пусковым механизмом для него явился рост населения, вызвавший усиление демографического давления на землю и падение уровня жизни в деревне1. Кризис привел к краху кашмирского централизованного государства, что имело для страны и ее народа катастрофические последствия. В течение всего раннего средневековья основой хозяйства Кашмира было заливное рисоводство. Орошение обеспечивалось крупными гидротехническими сооружениями, строительство и ремонт которых были прерогативой государства2. В подобных условиях наличие сильного политического центра было залогом экономического и социального благополучия кашмирцев. Но в XII в. кашмирские правители потеряли власть над большей частью территории страны, где основной политической силой стали крупные землевладельцы (дамары), превратившиеся в фактически независимых правителей и находившиеся в состоянии постоянной войны с царями и друг с другом.

Фактическая утрата целых областей означала утрату государством контроля над их природными ресурсами, в частности над самым главным для средневекового аграрного общества ресурсом - землей. В подобной ситуации на ставшие ничейными земельные ресурсы обыкновенно появлялись новые претенденты, например более сильные соседи. Не случайно в XII в. наблюдается резкое усиление вмешательства во внутренние дела Кашмира со стороны соседних стран и народов. Поскольку история кашмирского государства конца XII - первой половины XIII в. известна крайне фрагментарно, результаты этого вмешательства остаются во многом неясными. Тем не менее я попытаюсь предложить и проанализировать варианты вероятного развития событий. Насколько опасной для Кашмира была агрессия того или иного соседа? Насколько далеко идущими могли быть ее последствия?

Вмешательство во внутренние дела кашмирского государства в интересующий нас период шло с двух сторон - с севера и юга. Приблизительное географическое положение соседних с Кашмиром стран и народов в XII в. показано на приводимой ниже карте3.

map1.thumb.jpg.9f529e65cf0fcbc950d633b8b

Harshadeva_of_Kashmir.jpg.3143b605b606a0

Монета правителей Лохары

Южными соседями Кашмира были западногималайские горные княжества4. Придворная хроника Раджатарангини, составленная в XII в. кашмирским брахманом Кальханой [Kalhana’s..., 1900]5, содержит многочисленные свидетельства участия правителей этих княжеств во внутрикашмирской политике. Участие это иногда носило вполне мирный характер. Так, еще в X в. Дидда, дочь правителя княжества Лохара, вышла замуж за кашмирского царя Кшемагупту (VI.176), что привело к воцарению в стране в XI в. новой династии, тесно связанной с правящим домом Лохары (VI.355-368)6.

В XII в. в дела Кашмира часто вмешивалось княжество Раджапури7. В последней книге Раджатарангини упоминается участие раджи этого княжества Сомапалы во внутрикашмирских междоусобицах. Он неоднократно оказывал поддержку одному из претендентов на кашмирский престол, Бхикшачаре, в борьбе против его соперника Суссалы (VIII.622, 884-885, 959, 964) и однажды принял предложение мятежных дамаров занять трон самому (VIII.1490). Примечательно, что правитель Раджапури практически всегда действовал в союзе с какими-либо собственно кашмирскими политическими силами. Этот факт, возможно, объясняется военной слабостью княжества и, как следствие, его неспособностью воевать против Кашмира в одиночку. действительно, по территории и населению оно уступало кашмирскому государству во много раз и поэтому имело мало шансов на победу в войне. То же самое можно сказать и о других западногималайских княжествах (Парнотсе, Валлапуре, Каштавате, Чампе и др.). Не случайно многие из них долгое время находились в вассальной зависимости от Кашмира [Селиванова, 1985]. В XII в. в условиях фактического развала кашмирского государства их независимость, вероятнее всего, была восстановлена, однако перспективы любого из них установить долговременный политический контроль над Кашмирской долиной были крайне сомнительны8. Впрочем, даже если такой контроль в какой-то исторический момент был бы установлен, едва ли это могло повлечь сколько-нибудь существенные экономические, социальные, демографические или культурные последствия.

Северными соседями Кашмира были горцы Каракорума и Гиндукуша, известные в индийских (в том числе кашмирских) источниках как дарада, а в европейской литературе как дарды9. Их отношения с кашмирским государством складывались по-разному. Распространена точка зрения, согласно которой они сводились исключительно к войнам и набегам, однако летописные сведения заставляют признать такой взгляд упрощенным. В Раджатарангини встречаются сообщения о вполне мирных и даже дружеских контактах между Кашмиром и дардами10. По-видимому, конфликты между кашмирским государством и его соседями на севере не были частым явлением вплоть до XII в., а до XI в. о них не сообщается вовсе. В тех случаях, когда такие конфликты имели место, речь, как и в случае с раджами западногималайских княжеств, как правило, шла об участии дардских правителей в борьбе за кашмирский трон11. Известны, впрочем, и примеры агрессивной политики по отношению к дардам со стороны Кашмира. Так, кашмирский царь Джаясимха (1128-1155) вмешался во внутридардские дела, воспользовавшись политической нестабильностью, которая началась со смертью дружественного Кашмиру правителя Яшодхары. Два бывших министра этого правителя - Парьюка и Виддасиха - вступили в борьбу за власть в стране. джаясимха начал военную кампанию с целью оказания помощи Виддасихе. Кампания закончилась для кашмирцев поражением (VIII.2454-2468).

Подобно западногималайским раджам, дардские правители всегда действовали в союзе с различными силами, враждебными кашмирским царям. Чаще всего это были мятежные элементы в самом Кашмире, иногда правители соседних дардских областей, о чем речь пойдет ниже. Как и в случае с княжеством Раджапури, такое положение вещей может объясняться военной слабостью дардов. В моей недавней работе [Коган 2012(1)] специально исследовался вопрос о географическом положении той области, которая называлась в Раджатарангини “страной дардов” (санскр. daraddeśa или darad-): она локализовалась скорее всего непосредственно к северу от озера Вулар12 и впадающей в него небольшой речки Мадмати (древняя Мадхумати). Там до сих пор находится селение дардапур, располагающееся, вероятно, на месте даратпури - главного города дардов, неоднократно упоминавшегося в хронике. Если учесть, что в горных районах Гиндукуша и Каракорума каждая долина обычно представляла собой автономное (хотя и не всегда полностью независимое) политическое образование, а хребты, как правило, служили границами между такими образованиями, то вероятно, что “страна дардов” раджатарангини занимала территорию между озером Вулар и хребтом, ограничивающим лежащую на севере долину Гурез. Территория эта весьма невелика, и, принимая во внимание ее суровый климат и существенно меньшую (в сравнении с кашмирской) продуктивность сельского хозяйства, следует признать, что население ее было несравнимо меньше населения Кашмира. Поэтому дарды скорее всего попросту не обладали достаточными людскими ресурсами для самостоятельного ведения войн с кашмирскими царями.

При этом, однако, северные соседи Кашмира обладали одним существенным преимуществом перед южными: в отличие от западногималайских горцев жители дардских княжеств были способны к слаженным действиям против кашмирских правителей. В Раджатарангини имеются сообщения о том, что в военных походах дардов иногда участвовали правители не только собственно “страны дардов”, но и нескольких соседних областей. Первое упоминание об этом относится к XI в., к периоду правления царя Ананты (1028-1063), когда родственник мятежного дамары Трибхуваны привел в Кашмир войско царя дардов Ачаламангалы и 7 царей млеччхов. Войско было разбито, а Ачаламангала убит (VII.166-176). Данное сообщение представляет, на мой взгляд, немалый культурно-исторический интерес. Уже более столетия назад А. Стейн отметил, что союзниками Ачаламангалы могли быть мусульманские правители каких- то долин к северу от Кашмира [Kalhana’s..., Vol. I, 1900, p. 281]. Понимание термина млеччха13 в данном контексте как “мусульманин” представляется вполне обоснованным. Во всяком случае, в тексте хроники, начиная с книги IV (т.е. с описания событий VIII в.), нет ни одного несомненного примера использования этого термина для обозначения каких-либо других соседей Кашмира14. Обращает на себя внимание много­численность “царей млеччхов”. Она может свидетельствовать о достаточно широком (во всяком случае, в географическом смысле) распространении ислама в Дардистане в XI в.15.

В интересующий нас период вторжение в Кашмир коалиции правителей горных областей произошло во время царствования Джаясимхи (1128-1155). Как уже говорилось, этот царь безуспешно пытался оказать военную помощь одной из сторон в политической борьбе, развернувшейся в “стране дардов”. Неудача начатой им кампании настроила его бывшего союзника Виддасиху против Кашмира. В течение нескольких лет Виддасиха поддерживал претендентов на кашмирский престол. Одному из них, Бходже, он предоставил убежище и, вручив ему царский зонт, признал законным правителем кашмирского государства (VIII.2707-2716). Вскоре был организован поход на Кашмир, к которому присоединились вожди млеччхов из северных районов. Их войска вместе с войсками Виддасихи продвинулись в глубь Кашмирской долины, но, в конце концов, потерпели поражение (VIII.2761-2784; 2842-2856).

Описание этого похода, приведенное в Раджатарангини, содержит некоторые интересные сведения. говорится, например, что жители захваченных областей испугались того, что эти области окончательно попали под власть завоевателей, а вся страна покорена млеччхами (VIII.2843)16. Из этого сообщения, вероятно, следует, что целью вторжения дардов в Кашмир были уже не только грабеж и возведение удобной фигуры на престол, но и захват территорий. Хотя поход, как уже говорилось, закончился неудачей, судьба занятых дардами областей остается неясной. Во всяком случае, нигде не сообщается, что все они были возвращены под кашмирский контроль.

Характер дардско-кашмирских отношений в последующие годы остается неясным. Кашмирский автор XV в. джонараджа в своем продолжении Раджатарангини сообщает, что царь джаясимха в последние годы жизни успешно воевал с мусульманами [Medieval Kashmir, 1993]. Как было показано в моей работе [Коган, 2012(1)], это были жители каких-то долин Дардистана. При этом показательно, что название daraddesa (“страна дардов”) в хронике Джонараджи не встречается. Это может означать, что “страна дардов” уже в середине XII в. перестала существовать как независимое политическое образование, оказавшись под контролем ближайших соседей - дардов-мусульман.

Тот факт, что политика северных мусульманских соседей Кашмира в середине XII в. приняла экспансионистский характер, несомненно, требует объяснения. Глубинной причиной территориальной экспансии часто является потребность в ресурсах. Насколько острой была необходимость в приобретении новых территорий именно у дардов? Ответить на этот вопрос, на мой взгляд, можно, только имея представление о хозяйстве и некоторых аспектах истории народов Восточного Гиндукуша и Каракорума, в частности об истории взаимодействия человека и природы.

Хозяйство долин Каракорума, Гиндукуша, а также Памира17 издавна включало две основные отрасли: пашенное земледелие и отгонно-пастбищное скотоводство. Климат и почвы этого горного региона таковы, что земледелие там без удобрений и без искусственного орошения часто невозможно. Вплоть до конца XX в. единственным доступным удобрением был навоз. Потребность в навозе обусловила важную роль скотоводства. Содержание скота в зимнее время было невозможным при отсутствии запаса кормов, что, в свою очередь, означало необходимость возделывания кормовых культур. Под последние отводилась значительная часть посевных площадей. Таким образом, земледелие и скотоводство образовывали систему, в которой оба элемента были в очень большой степени взаимозависимы и не могли существовать один без другого18. Функционирование этой системы зависело от климатических условий - температуры и увлажнения, причем как в долинах, так и на горных склонах, в частности в зоне альпийских лугов. Продуктивность последних во многом определяла не только состояние скота, но и урожаи, так как значительная часть использовавшегося для удобрения полей навоза собиралась именно на летних пастбищах, расположенных в альпийской зоне. При этом, поскольку навоз вносился и на поля, засеянные кормовыми культурами, продуктивность пастбищ летом оказывалась фактором, определявшим и состояние скота зимой.

История климата Памиро-Гиндукушского региона долгое время оставалась неизученной, однако в последние годы положение существенно изменилось благодаря исследованиям, проведенным в горах Каракорума на севере Пакистана немецкими и швейцарскими климатологами. Опираясь на дендроклиматологические данные, они смогли реконструировать историю температурных изменений в западной части Центральной Азии на протяжении более чем 1300 лет [Esper et al., 2002]. Согласно этой реконструкции, VII век и первая половина VIII в. были временем относительно холодной погоды, затем в середине VIII в. наступило кратковременное потепление, вновь сменившееся холодным периодом. Этот период был относительно непродолжительным и охватывал конец VIII и первую половину IX в. Эпохой наиболее благоприятных для региона климатических условий было время с середины IX по XI в. Начиная с XI в., в районе Каракорума (а также Тянь-Шаня) происходило похолодание. Оно не было резким, и в течение длительного времени температуры оставались относительно высокими. Однако в следующем, XII в. климат стал холодать значительно более быстрыми темпами. В первой половине этого столетия (согласно дендрохронологическим данным, в 1139 г.) ширина древесных колец опускается ниже многолетней средней величины. В дальнейшем в данную реконструкцию были внесены некоторые уточнения. В частности, высказывалось предположение, что масштабы потепления IX-XI вв. были несколько преувеличены [Esper et al., 2007]. Однако само наличие теплой эпохи как будто сомнению не подвергается. Кроме того, следует отметить, что, как показал В.В. Клименко, результаты дендроклиматологических исследований в Северном Пакистане в некоторых случаях хорошо согласуются с летописными свидетельствами, прямо или косвенно указывающими на климатические условия в рассматриваемом регионе и близлежащих областях Центральной и Западной Азии [Клименко, 2009].

Помимо температурных изменений швейцарскими и немецкими учеными были реконструированы изменения осадков в том же регионе Каракорума [Treydte et al., 2006]. Реконструкция осуществлена на основании данных об изотопном составе кислорода в древесных кольцах и охватывает период с середины X по конец XX в. Согласно ей, XI век характеризовался некоторым ростом увлажнения, хотя количество осадков в это время было заметно ниже, чем в конце XIX-XX вв. В первой половине XII в. климат стал суше, после чего снова наступил более влажный период второй половины XII - первой половины XIII в.

Таким образом, описанным выше событиям XII в. непосредственно предшествовал относительно благоприятный период, характеризовавшийся теплой погодой и некоторым ростом осадков. Как отразились подобные климатические условия на горных экосистемах?

Как показали недавние исследования [Walther et al., 2005], потепление климата приводит к передвижению вверх границы леса и верхней границы растительности. Происходит это передвижение с некоторым запозданием (временным лагом) по отношению к климатическим изменениям. Еще одним последствием является рост богатства видов19, который с течением времени прекращается, после чего начинается рост численности популяций растений. Данные выводы были сделаны на основании результатов наблюдений, проводившихся на протяжении примерно ста лет (иногда более) в горных системах Европы, прежде всего в Альпах. От Каракорума и Гиндукуша эти горы отличаются значительно более влажным климатом, что заметно прежде всего на низких высотах. На больших высотах (в частности, в зоне альпийских лугов) увлажнение в горных системах Центральной Азии весьма значительно. Так, на склонах Каракорума в апреле выпадает около 200 мм осадков, а на северных и северо-западных склонах Гиндукуша этот показатель еще выше [Bohner, 2006]20. Не случайно главным фактором ограничения роста для растений альпийской зоны является не увлажнение, а температура. Поэтому представляется вполне вероятным, что в Памиро-Гиндукушском регионе реакция альпийских экосистем на потепление климата была во многом аналогичной таковой в Европе. Во всяком случае, нет оснований сомневаться в том, что в средневековую теплую эпоху там имел место значительный рост надземной фитомассы. Это, естественно, означает и увеличение кормовой базы для скота.

Более благоприятными должны были стать и условия для земледелия в долинах. Это верно, по крайней мере, для XI в., для которого, как уже говорилось, установлено не только потепление, но и некоторый рост осадков. О более ранних веках можно говорить с гораздо меньшей определенностью, поскольку реконструкция осадков для времени ранее середины X в. отсутствует. Вторая половина X в. характеризовалась пониженным увлажнением, но, как долго продолжался этот сухой период, неясно. В любом случае в тех долинах Гиндукуша и Каракорума, где практиковалось орошаемое земледелие21, потепление само по себе должно было благотворно сказаться на урожаях, поскольку основным источником воды для ирригационных каналов служили ледники, а при более высоких температурах их таяние становилось более интенсивным.

Повышение урожаев и увеличение поголовья скота не могли не привести к росту уровня жизни людей. Изменение уровня жизни всегда влияло на демографические процессы. В древних и средневековых аграрных обществах (в отличие от современных) улучшение жизненных условий влекло переход от простого демографического воспроизводства к расширенному, т.е. стимулировало рост численности населения. Длительный благоприятный для демографического роста период неизбежно завершался аграрным перенаселением. В рассматриваемом ареале эта проблема приобретает особую остроту ввиду крайней нехватки земельных ресурсов, характерной для всех горных областей.

У народов Памиро-Гиндукушского региона с давних пор имеются традиционные механизмы регулирования рождаемости. Существуют, например, ограничения, касающиеся времени и частоты деторождений [Jettmar, 2001]22, однако их возможности не следует переоценивать. Сами по себе они не способны решить проблему земельного дефицита, а могут в лучшем случае лишь отсрочить время ее крайнего обострения. Данное утверждение представляется самоочевидным, однако его справедливость можно продемонстрировать некоторыми известными фактами из более поздней истории рассматриваемого ареала, в частности одной из его областей - Хунзы.

Эта область, расположенная на стыке Восточного Гиндукуша и Западного Каракорума23, с давних пор образовывала отдельное княжество, формально просуществовавшее до 1970-х гг.24. В XIX в. княжество Хунза переживало быстрый подъем сельского хозяйства, причиной которого было интенсивное строительство оросительных каналов, начатое при правителе Мир Силим Хане (1790-1824) и продолженное при его преемниках25. Быстрое расширение ирригационной сети сопровождалось освоением новых территорий, появлением новых поселений и ростом численности населения. Едва ли этот рост не сдерживался традиционными ограничениями рождаемости26, однако уже на рубеже XIX и XX столетий в княжестве со всей остротой встала проблема перенаселения. В 1900 г. правитель Хунзы Назим Хан (1892-1938) обратился к представителям британской колониальной администрации в Гилгите с просьбой предоставить избыточному населению его государства пустующие земли в Гилгитском агентстве [Kreutzmann, 1994]. В дальнейшем властям Гилгита пришлось осуществить целый ряд ирригационных проектов с целью обеспечить многочисленных мигрантов из Хунзы пригодной для обработки землей.

Пример Хунзы наглядно показывает, что даже при наличии характерных для Памиро-Гиндукушского региона механизмов торможения демографического роста одного столетия условий, способствующих такому росту, вполне достаточно для возникновения дефицита сельскохозяйственных угодий. Как уже говорилось, именно такие условия следует предполагать для XI в., а возможно, и для X в. и второй половины IX в. И хотя возникли они в результате действия природных, а не антропогенных факторов, результаты вызванных ими процессов должны были быть аналогичными описанным выше для Хунзы. Иными словами, к началу XII в. долины Гиндукуша и Каракорума, вероятнее всего, были перенаселены, и их жители лицом к лицу столкнулись с проблемой земельного голода.

Ускорение темпов похолодания климата в первой половине XII столетия не могло не оказать пагубное воздействие на хозяйство. Понижение температур ведет к сокращению вегетационного периода растений, что означает падение урожаев в долинах и продуктивности пастбищ, а следовательно, уменьшение кормовой базы скота. Поскольку похолодание сопровождалось аридизацией, проблема недостатка воды для нужд сельского хозяйства должна была максимально обостриться вследствие как снижения количества осадков, так и замедления таяния ледников, питавших оросительные каналы. Уровень жизни в подобных условиях должен был падать, однако увеличение численности населения, вероятнее всего, продолжалось: демографические процессы обладают инерцией, и прежняя тенденция не могла немедленно смениться противоположной. Рост населения должен был усиливать демографическое давление на землю и таким образом вызывать дальнейшее ухудшение условий жизни.

В подобной ситуации наиболее простым решением острейших проблем, вставших перед обществом, была территориальная экспансия. Поэтому неудивительно, что как раз в первой половине XII в. вторжения дардов в Кашмир приобрели характер завоевательных походов. Эти походы имели немало шансов на успех, чему способствовал, например, такой фактор, как упоминавшаяся выше способность дардских правителей к слаженным действиям. Не исключено, что она объяснялась наличием определенных традиций. Весьма частой формой политической организации у народов Гиндукуша и Каракорума до недавнего времени являлись конфедерации, охватывавшие несколько горных долин, каждая из которых представляла собой автономное образование с собственным правителем27. Удержание этих почти полностью независимых княжеств в рамках единого надгосударственного образования было возможным благодаря наличию некоторых традиционных институтов.

Наиболее изучен из них институт молочного родства28. Вплоть до конца XIX в. во всех правящих домах в регионе существовал обычай отдавать новорожденных детей в другие семьи, где их содержали и воспитывали вплоть до достижения ими шести- или семилетнего возраста. Принимавшая ребенка семья оказывалась связанной с правящей династией определенными отношениями, которые на практике оказывались более прочными, нежели кровное родство. Как правило, молочные родственники были наиболее верными союзниками в борьбе за престол. В тех случаях, когда семья, связанная отношением молочного родства, проживала в другой долине, это отношение не могло не играть роль своеобразной скрепы, объединявшей автономные образования в рамках одного политического целого.

Поскольку история дардистана в XII в. практически не известна, нет оснований утверждать, что в эту эпоху институт молочного родства существовал у дардских народов в том виде, в каком он ныне известен этнографам. Тем не менее исключить возможность его наличия в какой бы то ни было форме уже во время дардских вторжений в Кашмир нельзя. Не исключено и существование других механизмов, обеспечивавших функционирование конфедерации. В случае, если такие механизмы действительно работали, дарды должны были быть весьма опасными соседями для раздробленного и раздираемого внутренними распрями Кашмира.

В кашмирском государстве в XII в. социально-экологический кризис достиг своего пика. В результате непрекращающихся междоусобных войн и голода население страны значительно сократилось, а некоторые районы обезлюдели (подробнее см.: [Коган, 2011(2)]). В подобной ситуации завоевание дардами кашмирских территорий могло иметь далеко идущие последствия, как этнодемографические (существенное изменение этнического состава населения), так и экономические и культурные. Последние обусловливались тем фактом, что северные соседи Кашмира исповедовали ислам и в силу этого должны были постепенно втягиваться в орбиту мусульманской культуры.

Окончательные результаты кашмирских походов дардов, как уже говорилось, неясны ввиду недостатка летописных сведений. известно, однако, что в следующем, XIII в. и Кашмир, и соседние с ним горные районы были подчинены монголами. Завоевание Кашмирской долины произошло в правление хана Угэдэя, вероятнее всего, в 1235 г. Позднее, в 40-е гг. того же столетия, кашмирскому правителю Санграмадеве удалось восстановить независимость. длилась она недолго: в 1252 или 1253 г. кашмирское государство было снова завоевано, после чего многие десятилетия оставалось под монгольским контролем [Jahn, 1956; Коган, 2012(2)]. Последствия вторжений монголов были неодинаковыми для разных районов Кашмира. Та часть страны, которая до завоевания управлялась царской династией29, была оставлена под ее властью при условии признания монгольского сюзеренитета и выплаты дани. районы, которые ранее контролировались независимыми от царей дамарами, были (во всяком случае, в значительной своей части) уже после похода 1235 г. присоединены к монгольским владениям на Среднем Востоке [Коган, 2012(2)].

Сведений о монгольском завоевании горных областей Гиндукуша и Каракорума в распоряжении ученых мало, но, по крайней мере для некоторых районов, можно утверждать, что такое завоевание, несомненно, имело место. Так, в историческом фольклоре Хунзы память о вторжении монголов сохранялась еще в XIX в. [Biddulph, 1880]. В середине XIII в. под монгольским управлением находилась долина р. Сват30 в южных отрогах Гиндукуша, чему есть свидетельства современников31. Этой области предстояло сыграть важную роль в судьбе Кашмира: она была родиной основателя первой династии мусульманских кашмирских правителей. Поэтому представляется небезынтересным остановиться на ней несколько подробнее. до прихода монголов долина Свата находилась под властью Хорезма, на что указывают данные археологии, в частности обилие найденных в этом районе монет хорезмшаха Мухаммеда [Giunta, 2006]. Установление монгольской власти в Свате, по всей видимости, состоялось после разгрома хорезмийского государства Чингисханом. Согласно персидскому историку XIII в. Джузджани, во время войны c последним хорезмшахом Джелаль-ад-Дином Чингисхан овладел крепостью Гибари и провел в ее окрестностях три месяца. Крепость Гибари, вероятнее всего, находилась неподалеку от долины Свата [Tabakat-i-Nasiri].

Во время вторжений в Кашмир монгольские войска двигались с северо-запада на юго-восток, и населенные дардскими народами районы, включая долину Свата, не могли не использоваться ими в качестве плацдарма. известно, что в завоевательных походах монголов всегда принимали участие представители покоренных ими народов. Поэтому весьма вероятно, что в составе монгольского войска, вторгшегося в Кашмир, было немало дардов. использование их в качестве как проводников, так и воинов, несомненно, было выгодно монголам, не накопившим большого опыта ведения войны в условиях высокогорного рельефа.

Однако вне зависимости от того, насколько многочисленны были дарды, пришедшие в Кашмирскую долину во время монгольского завоевания, несомненно, что оно создало предпосылки для иммиграции с севера и северо-запада. Непосредственным следствием прихода монголов было изменение государственных границ, в результате которого частично обезлюдевшие северные районы Кашмира и страдавшие от перенаселения долины Гиндукуша и Каракорума оказались политически объединены. разумеется, в таких условиях миграции были не просто возможны, но и весьма вероятны, если не неизбежны. Таким образом, хотя после монгольских походов дардские народы скорее всего перестали быть для кашмирцев источником военной опасности, они, как и прежде, оставались источником опасности демографической. В новой геополитической обстановке, сложившейся в XIII в., соседство с ними должно было иметь для Кашмира важные последствия. По всей видимости, оно обусловило далеко идущие процессы этнических и культурных изменений в Кашмирской долине, превративших в конечном итоге этот район в дардский по языку и преимущественно мусульманский по религии. Данная проблема выходит за хронологические рамки этой статьи. Хотелось бы, однако, надеяться, что в будущем она не останется без внимания исследователей.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Детальный анализ кризиса, его причин, этапов и последствий дается в работе: [Коган, 2011(2)].

2. Подробнее см.: [Коган, 2011(1-2)].

3. Карта подготовлена С.К. Костовской (Институт географии РАН), которой автор выражает глубокую признательность.

4. Они располагались в пределах нынешнего индийского штата Химачал-Прадеш и округа Джамму штата Джамму и Кашмир.

5. В дальнейшем используется традиционная система ссылок на этот источник. Римской цифрой в ссылке будет обозначаться номер книги, арабской - номер стиха.

6. Основателем династии был племянник Дидды - Санграмараджа.

7. Современная область Раджаури в округе Джамму.

8. Кроме того, есть все основания полагать, что основной причиной вмешательства Сомапалы во внутренние дела Кашмира была не столько борьба за ресурсы, сколько личные амбиции.

9. В настоящее время термин дарды употребляется главным образом в лингвистической литературе для обозначения носителей языков определенной группы (дардской группы арийских языков индоевропейской семьи). Однако у древнеиндийских и античных авторов он был прежде всего географическим понятием и, вероятнее всего, относился ко всем жителям горной страны к северу от Кашмира вне зависимости от языка. Для самой этой страны до сих пор нередко употребляется название Дардистан.

10. Ср., например, сообщения о визите правителя дардов Манидхары к кашмирскому царю Суссале (VIII.614), о дружбе царя Кашмира Джаясимхи и дардского правителя Яшодхары (VIII.2455). Подробнее этот вопрос разбирается в работе: [Коган, 2012(1)].

11. Примеры см.: [Коган, 2012(1)].

12. Озеро на севере Кашмирской долины в индийском штате Джамму и Кашмир. Лежит на р. Джелам. Считается крупнейшим пресноводным озером Индии.

13. Буквально “варвар, иноземец”.

14. При этом неясно, к кому еще в принципе могло применяться это название в Кашмире VIII-XII вв.

15. В области, управлявшейся Ачаламангалой, равно как и другими дардскими правителями, упомянутыми в хронике, основной религией, по-видимому, был буддизм. На это указывают как санскритские имена этих правителей, так и несомненные следы распространения буддизма в горных районах к северу от Кашмирской долины.

16. Примечательно, что в этом стихе Раджатарангини вторгшиеся с севера завоеватели называются не только млеччха, но и турушка. Последний термин, исторически восходящий к самоназванию тюрок, использовался в санскритских текстах XI-XII вв. (а также и в более поздних) исключительно в значении “мусульманин”.

17. В современной литературе нередко говорят о Памиро-Гиндукушском этнокультурном регионе. Этот термин является более широким, нежели употребительное с XIX в. название Дардистан: последнее не охватывает Памир - область в хозяйственном и культурном отношении весьма близкую к горным районам, лежащим к югу.

18. Подробнее о хозяйстве народов Памиро-Гиндукушского региона см., например: [Jettmar, 2001; Ehlers, Kreuzmann, 2000; Snoy, 1993].

19. Этот рост иногда бывает весьма значительным. Так, в одной из областей швейцарских Альп на 9 горных вершинах высотой в среднем 3000 м над уровнем моря за примерно сто лет наблюдений число видов сосудистых растений увеличилось с 57 до 102 [Walther et al., 2005].

20. В долинах и котловинах Гиндукуша количество осадков за тот же период составляет около 20 мм [Bohner, 2006].

21. В долинах Каракорума орошаемое земледелие практикуется почти повсеместно.

22. В настоящее время в Северном Пакистане эти ограничения упраздняются как “неисламские предрассудки”, что уже привело к резкому обострению проблемы демографического давления на землю.

23. Ныне в подконтрольной Пакистану части бывшего княжества Джамму и Кашмир.

24. Княжество Хунза было упразднено в 1974 г. До этого в течение 82 лет оно находилось в вассальной зависимости сначала от махараджей Джамму и Кашмира, а затем от пакистанских властей.

25. Подробнее об ирригационных работах в Хунзе в этот период и их экономических, социальных и политических последствиях см.: [Sidky, 1997].

26. Следует отметить, что в Хунзе эти ограничения не должны были встречать противодействия со стороны официальной религии, поскольку господствовавшая там форма ислама - исмаилизм - отличается большой терпимостью к немусульманским обычаям.

27. Подобные конфедерации часто встречаются у многих горных народов в разных уголках Земли. Широкое распространение данной формы политической организации во многом объясняется тем обстоятельством, что горный рельеф представляет собой существенное препятствие для образования централизованных государств [Коротаев, 1995]. В рассматриваемом регионе особняком стояли некоторые труднодоступные долины, где существовала республиканская форма правления [Йеттмар, 1986; Jettmar, 1983; Jettmar, 2001].

28. Подробнее о нем см., например: [Biddulph, 1880; Parkes, 2001].

29. Прежде всего это пойма р. Джелам, включая и район столицы страны - Сринагара.

30. Один из левых притоков р. Кабул. Протекает на северо-западе нынешнего Пакистана.

31. Эти свидетельства принадлежат посетившим область Свата тибетским паломникам. Комментированный английский перевод дневника одного из них, Ургьенпы, опубликован итальянским тибетологом Дж. Туччи [Tucci, 1940]. О значении данного источника для истории как Свата, так и Кашмира см.: [Коган, 2012(2)].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Йеттмар К. Религии Гиндукуша. М., 1986.

Клименко В.В. Климат: непрочитанная глава истории. М., 2009.

Коган А.И. Трансформация культуры и технология основного хозяйственного процесса в Кашмирской долине в VIII-XIX вв. // История и современность. 2011(1). № 1.

Коган А.И. Социально-экологический кризис в Кашмире в XI-XII вв. // Природа и общество: общее и особенное. Сб. материалов XXI международной конференции “Человек и природа. Проблемы социоестественной истории”. М., 2011(2).

Коган А.И. Дарды и страна дардов в “Раджатарангини” Кальханы // Индия—Тибет: текст и феномены культуры. Рериховские чтения 2006-2010 в ИВ РАН. М., 2012(1).

Коган А.И. Еще раз о монгольских завоеваниях и монгольском владычестве в Кашмире // История и современность. 2012(2). № 1.

Коротаев А.В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Восток (Oriens). 1995. № 3.

Селиванова Т.П. Социально-экономический строй средневекового Кашмира (по данным “Раджатарангини” Калханы, XII в.). Дисс. ... канд. ист. наук. Л., 1985.

Biddulph J. Tribes of the Hindoo Koosh. Calcutta, 1880.

Bohner J. General Climatic Controls and Topoclimatic Variations in Central and High Asia // Boreas. Vol. 35. 2006.

Ehlers E., Kreutzmann H. High Mountain Ecology and Economy: Potential and Constraints // High Mountain Pastoralism in Northern Pakistan. Stuttgart, 2000.

Esper J., Schweingruber F.H., Winiger M. 1300 Years of Climatic History for Western Central Asia Inferred from Tree-rings // The Holocene. 12/3. 2002.

Esper J., Frank D.C., Wilson R.J.S., Bungten U., Treydte K. Uniform Growth Trends Among Central Asian Low- and High-Elevation Juniper Tree Sites // Trees. 2007. 21.

Giunta R. A Selection of Islamic Coins from the Excavations of Udegram, Swat // East and West. Vol. 56. No. 1/3. September 2006.

Jahn K. Kashmir and the Mongols // Central Asiatic Journal II(3). 1956.

Jettmar K. Indus-Kohistan. Entwurf einer historischen Ethnographie // Anthropos. Bd. 78. H. 3/4. 1983.

Jettmar K. Northern Areas of Pakistan - an Ethnographic Sketch // Dani A.H. History of Northern Areas of Pakistan (up to 2000 A.D.). Lahore, 2001.

Kalhana’s Rajatarangini or Chronicle of the Kings of Kashmir. Vols. I-II / Transl. by M.A. Stein. Westminster, 1900.

Kreutzmann H. Habitat Conditions and Settlement Processes in the Hindukush-Karakorum // Petermanns Geographische Mitteilungen. 138. 1994/6.

Medieval Kashmir: Being a Reprint of the Rajataranginis of Jonaraja, Shrivara and Shuka, as Translated into English by J.C. Dutt and Published in 1898 A.D. under the Title "Kings of Kashmira”. Vol. III. / Ed., with Notes etc., by S.L. Sadhu. New Delhi, 1993.

Parkes P. Alternative Social Structures and Foster Relations in the Hindu Kush: Milk Kinship Allegiance in Former Mountain Kingdoms of Northern Pakistan // Comparative Studies in Society and History. Vol. 43, No. 1. January 2001.

Sidky H. Irrigation and the Rise of the State in Hunza: a Case for the Hydraulic Hypothesis // Modern Asian Studies. Vol. 31, No. 4. October 1997.

Snoy P Alpwirtschaft im Hindukusch und Karakorum // Neue Forschungen im Himalaya. Stuttgart, 1993.

Tabakat-i-Nasiri. A General History of the Muhammadan Dynasties of Asia Including Hindustan;fromA.H. 194 (810 A.D.) to A.H. 658 (1260 A.D.) and the Irruption of the Infidel Mughals into Islam by Maulana, Minhaj-ud-Din, Abu-’Umar-i-’Usman / Transl. from Original Persian Manuscripts by Major H.G. Raverty. L., 1881.

Treydte K.S., Schleser G.H., Helle G., Frank D.C., Winiger M., Haug G.H., Esper J. The Twentieth Century Was the Wettest Period in Northern Pakistan Over the Past Millennium // Nature. Vol. 440. 27 April 2006.

Tucci G. Travels of Tibetan Pilgrims in the Swat Valley. Calcutta, 1940.

Walther G.-R., Beissner S., Pott R. Climate Change and High Mountain Vegetation Shifts // Mountain Ecosystems. Studies in Treeline Ecology. Berlin-Heidelberg-New York, 2005.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Военное дело аборигенов Филиппинских островов.
      Автор: hoplit
      Laura Lee Junker. Warrior burials and the nature of warfare in pre-Hispanic Philippine chiefdoms //  Philippine Quarterly of Culture and Society, Vol. 27, No. 1/2, SPECIAL ISSUE: NEW EXCAVATION, ANALYSIS AND PREHISTORICAL INTERPRETATION IN SOUTHEAST ASIAN ARCHAEOLOGY (March/June 1999), pp. 24-58.
      Jose Amiel Angeles. The Battle of Mactan and the Indegenous Discourse on War // Philippine Studies vol. 55, no. 1 (2007): 3–52.
      Victor Lieberman. Some Comparative Thoughts on Premodern Southeast Asian Warfare //  Journal of the Economic and Social History of the Orient,  Vol. 46, No. 2, Aspects of Warfare in Premodern Southeast Asia (2003), pp. 215-225.
      Robert J. Antony. Turbulent Waters: Sea Raiding in Early Modern South East Asia // The Mariner’s Mirror 99:1 (February 2013), 23–38.
       
      Thomas M. Kiefer. Modes of Social Action in Armed Combat: Affect, Tradition and Reason in Tausug Private Warfare // Man New Series, Vol. 5, No. 4 (Dec., 1970), pp. 586-596
      Thomas M. Kiefer. Reciprocity and Revenge in the Philippines: Some Preliminary Remarks about the Tausug of Jolo // Philippine Sociological Review. Vol. 16, No. 3/4 (JULY-OCTOBER, 1968), pp. 124-131
      Thomas M. Kiefer. Parrang Sabbil: Ritual suicide among the Tausug of Jolo // Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde. Deel 129, 1ste Afl., ANTHROPOLOGICA XV (1973), pp. 108-123
      Thomas M. Kiefer. Institutionalized Friendship and Warfare among the Tausug of Jolo // Ethnology. Vol. 7, No. 3 (Jul., 1968), pp. 225-244
      Thomas M. Kiefer. Power, Politics and Guns in Jolo: The Influence of Modern Weapons on Tao-Sug Legal and Economic Institutions // Philippine Sociological Review. Vol. 15, No. 1/2, Proceedings of the Fifth Visayas-Mindanao Convention: Philippine Sociological Society May 1-2, 1967 (JANUARY-APRIL, 1967), pp. 21-29
      Armando L. Tan. Shame, Reciprocity and Revenge: Some Reflections on the Ideological Basis of Tausug Conflict // Philippine Quarterly of Culture and Society. Vol. 9, No. 4 (December 1981), pp. 294-300.
       
      Linda A. Newson. Conquest and Pestilence in the Early Spanish Philippines. 2009.
      William Henry Scott. Barangay: Sixteenth-century Philippine Culture and Society. 1994.
      Laura Lee Junker. Raiding, Trading, and Feasting: The Political Economy of Philippine Chiefdoms. 1999.
      Vic Hurley. Swish Of The Kris: The Story Of The Moros. 1936. 
       
      Peter Bellwood. First Islanders. Prehistory and Human Migration in Island Southeast Asia. 2017
      Peter S. Bellwood. The Austronesians. Historical and Comparative Perspectives. 2006 (1995)
      Peter Bellwood. Prehistory of the Indo-Malaysian Archipelago. 2007 (первое издание - 1985, переработанное издание - 1997, это второе издание переработанного издания).
      Kirch, Patrick Vinton. On the Road of the Winds. An Archaeological History of the Pacific Islands. 2017. Это второе издание, расширенное и переработанное.
      Marshall David Sahlins. Social stratification in Polynesia. 1958 Тут.
      D. K. Feil. The evolution of highland Papua New Guinea societies. 1987
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Северо-восточная Индия.
      Автор: hoplit
      Апатани.
      С длинными копьями. Где-то 5-6 метров?

      Щит и копьё. Чем не пельта?

      На части фото копья не такие длинные.



      А вот тут, кажется, явно разнокалиберные.

       
      The Nagas. Hill Peoples of Northeast India
    • Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир.
      Автор: hoplit
      Просмотреть файл Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир.
      Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. Издание третье, дополненное. Алматы. 2002. 604 с.
      Первое издание было в 1984-м. В 2008-м - вышло четвертое.
      Благодарности и уведомления………………………………. 5
      Предисловие ко второму изданию…………………………… 8
      Предисловие к третьему, казахстанскому изданию………….. 57
      Введение. Феномен номадизма: мифы и проблемы….. 66
      Глава I. Номадизм как особый вид производящей экономики……………………………………………… 83
      Что такое номадизм……………………………………...  83
      Основные формы скотоводства………………………… 86
      Видовой состав стада……………………………………. 97
      Численность стада……………………………………..… 101
      Характер использования экологических зон…………… 107
      Характер перекочевок…………………………………… 112
      Характер утилизации продуктов скотоводческого
      хозяйства и системы питания…………………………… 115
      Основные типы кочевого скотоводства………………… 116
      Проблемы баланса и неавтаркичность кочевого хозяйства…………………………………………………. 153
      Глава II. Происхождение кочевого скотоводства…………….. 174 
      Глава III. Социальные предпосылки взаимоотношений номадов с внешним миром……………………………………… 217
      Аборигенная модель (native model), научная модель и реальная действительность ……………………………………… 217
      Проблема собственности в кочевых обществах…………….  222
      Семья, хозяйство и община в кочевых обществах………….  227
      Родство и происхождение в кочевых обществах…………..  242
      Сегментарные системы в кочевых обществах………………  250
      Высшие уровни социально-политической организации в кочевых обществах .......................... ………………………………………. 256
      Имущественное неравенство и социальная дифференциация в кочевых обществах…………………………………………… 262
      Кочевые вождества…………………………………………. …………. 279
      Тема и вариации ................................ ............. ……...……………….......... 285
      Глава IV. Способы адаптации номадов к внешнему миру..................................................................... ………………............................. 323
      Седентаризация ............................................... ………………................ 324
      Торговля и торговое посредничество....... …………………………………. 328
      Подчинение и различные формы зависимости кочевников от оседлых обществ ........................... ………………….…..................... 341
      Подчинение и различные формы зависимости оседлых обществ от кочевников ......................... ………………………... ……… 354
      Глава V. Номады и государственность……...……………………………… 362
      Кочевая государственность и условия ее возникновения……………………………….................................... 362
      Основные типы и тенденции возникновения и эволюции кочевой государственности  ………………………………........... 366
      Евразийские степи, полупустыни и пустыни…………………………… 369
      Средний Восток .............................................. ……………………………….. 408
      Ближний Восток............................................. ……………………………….. 422
      Восточная Африка ......................................... ………………………………. 444
      Выводы…………………………………………………………………… 450
      Вместо заключения: внешний мир и кочевники……………… …. 461
      Послесловие, к третьему изданию.
      Кочевники в истории оседлого мира .................. ………………………………… 464
      Сокращения……………………………… ………………………………. 489
      Библиография........................................................................................................... 491
      Оглавление...........................................................................................................603
      Автор hoplit Добавлен 27.05.2020 Категория Великая Степь