
Ванина Е. Ю. Засада на дороге: история одного политического убийства в Могольской Индии1 // Восток (Oriens). - 2013. - № 6. - С. 19-29.
Статья исследует убийство крупнейшего политического деятеля, историка и мыслителя Могольской Индии Абу-л Фазла Аллами. Современные и относящиеся к более позднему времени источники позволяют не только проанализировать разнообразие трактовок и реконструкций этого события в интересах различных политических группировок империи, но и рассмотреть данное происшествие в контексте такой проблемы, как движение и власть в позднесредневековой Индии.
12 августа 1602 г. недалеко от города Нарвар (современный штат Мадхъя-Прадеш) был убит один из крупнейших государственных деятелей, мыслителей и писателей Могольской Индии, министр и личный друг падишаха Акбара Абу-л Фазл Аллами. Довольно крупный вооруженный отряд, посланный раджпутским князем Биром (Виром) Сингхом Бунделой, устроил засаду на дороге, по которой Абу-л Фазл с горсткой телохранителей ехал в Агру. Несмотря на свою малочисленность, министр и его спутники приняли бой, отважно сопротивлялись, но силы оказались неравны, и Абу-л Фазл был убит. Его отрубленную голову отправили подлинному заказчику убийства - сыну и наследнику Акбара Салиму, который три года спустя воссел на могольский трон под именем падишаха Джахангира.
Имя Абу-л Фазла Аллами (р. 1551) хорошо известно каждому, кто изучает историю империи Великих Моголов. Выходец из знатной семьи шейхов, известных высокой образованностью и вольномыслием2, он был представлен Акбару своим младшим братом Абу-л Фаизом Файзи, который к тому времени уже служил при дворе3. Разнообразные дарования, интеллект и кругозор Абу-л Фазла были оценены Акбаром, который приобрел в молодом шейхе одно из “девяти сокровищ”4 своего двора - политика, администратора, военачальника, историографа и, что редко бывает с государями, искреннего и верного друга5. Занимая различные посты в могольской администрации, Абу-л Фазл достиг высокой должности вазира6; в 1592 г. получил придворный ранг (мансаб) двухтысячника7; три года спустя ранг был повышен до двух с половиной тысяч, а в 1600 г. - до четырех; выше в придворной иерархии находились только принцы крови.
Влияние Абу-л Фазла при дворе, равно как и на самого императора, было огромно. Он по праву считается одним из идеологов реформ Акбара, направленных на достижение надконфессиональной консолидации мусульманской и индусской феодальных элит и превращение Могольской империи в сильное централизованное государство8. К сожалению, научной биографии этого выдающегося деятеля в мировой индологии до сих пор нет. Исследователей гораздо больше интересовали сведения по аграрной системе, налогам и административному устройству Могольской империи, содержащиеся в главных произведениях Абу-л Фазла - хронике “Книга Акбара” (Akbar Nama) и трактате “Установления Акбара” (A’in-Т Akbari), чем личность и мировоззрение автора9.
Гибель Абу-л Фазла не была первым политическим убийством в истории средневековой Индии. Источники свидетельствуют о том, что подобные преступления против власть имущих были обычной практикой. Так, например, согласно китайскому путешественнику Сюань Цзяну, еще в середине VII в. император Харшавардхана чуть не стал жертвой убийцы, подосланного брахманами, которые были недовольны политикой государя-буддиста: сострадательный монарх отпустил убийцу, а заказчики покушения отделались ссылкой [Beal, 1906, p. 220-221]. В 1167 г. Биджджала, правитель южноиндийского княжества Кальяни, был убит сторонниками реформаторской секты лингаятов, отомстивших таким образом за расправу над своими собратьями; результатом было массовое истребление членов секты [Zvelebil, 1984, p. 148-149]. В 1325 г. делийский султан Гийяс уд-дин Туглак погиб под руинами павильона, сооруженного собственным сыном и наследником, который затем короновался под именем Мухаммад-шаха Туглака10. В 1564 г. жертвой покушения стал сам Акбар: неизвестный ранил его стрелой в плечо и был схвачен стражниками; император с мрачной иронией приказал казнить его на месте, но не допрашивать, ибо допрос мог бы выявить причастность к покушению слишком многих придворных [Abu-l Fazl Allami, 2000 (1907), p. 312]. Убийство Абу-л Фазла выделяется в этом списке как самими обстоятельствами, так и результатами, позволяющими проанализировать важные закономерности развития могольского государства.
Акбар принимает при дворе раджпутских князей
Покушение на Акбара
Шахзаде Салим, впоследствии падишах Джахангир
Абу-л Фазл преподносит Абару "Акбарнаме"
Вир Сингх Бундела
МОГОЛЬСКАЯ ИМПЕРИЯ: ВЕЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ
Империя Великих Моголов возникла в результате завоевания Индии среднеазиатскими и афганскими феодалами во главе с правителем Ферганы, тимуридом Бабуром. Его поход на Индию стал кульминацией постоянных перемещений сначала внутри ферганского домена, который нужно было завоевывать и защищать от амбициозных соперников, потом в Герат, куда разбитый кочевыми узбеками Бабур был вынужден бежать; за этим последовали захват Кандагара и Кабула, два похода на Панджаб и, наконец, в 1526-1527 г. - завоевание относительно небольшой части Северной Индии. Когда Бабур умер в 1530 г., его владения в Индии включали Панджаб, территорию между Дели и Агрой; на востоке - часть Бихара, на юге границей империи был Гвалиор [Richards, 2000, p. 8-9]. Сын и наследник Бабура Хумаюн, которому отец завещал индийские владения, сначала попытался расширить свой домен за счет раджпутских княжеств и Гуджарата, но затем был разбит братьями-соперниками и афганцами во главе с Шерханом Сури и бежал: долго скитался по Синду, а потом нашел убежище в Иране. Его смерть в 1556 г., через год после возвращения в Дели, возвела на трон Акбара, подлинного создателя Могольской империи, при котором основной частью государственной политики стало присвоение и освоение географического и культурного пространства Индии.
Акбар начал с утверждения своей власти в Раджпутане. Браком с дочерью Бхармала Качхвахи, правителя княжества Амбер, император предложил раджпутам почетную и выгодную роль вассалов-родственников, что вполне соответствовало их собственным традициям, согласно которым клан невесты становился вассалом клана жениха11. Тех раджпутских князей, которые, подобно влиятельному клану Сисодия из Мевара, не пожелали войти в союз с Моголами, пришлось покорять силой; в этом Акбару охотно помогали раджпуты из числа его новых союзников. Затем, подавляя попутно восстания старой узбекской и афганской знати, недовольной союзом Акбара с раджпутами, император завоевал Малву в Центральной Индии и Гуджарат с его богатыми городами и стратегически важным портом Суратом (1572-1573). После этого настала очередь еще одного богатого региона - Бенгалии (1574-1575); под власть Моголов попала и значительная часть соседней Ориссы. В 1586 г. Акбар присоединил к империи “земной рай” - Кашмир.
В конце 90-х гг. XVI в. Акбар начал расширение своей империи на юг. В 1596 г. под могольский контроль попал Берар - регион на севере современной Махараштры, сейчас известный как Видарбха. В 1600 г. пало княжество Ахмаднагар, управляемое воинственной регентшей Чанд Биби: ее гибель в результате заговора придворных облегчила Моголам победу. Затем после упорной и кровопролитной войны пало княжество Кхандеш: могольская армия сначала захватила его столицу Бурханпур, а потом, после многомесячной осады, - считавшуюся неприступной крепость Асир [Антонова, 1952, с. 226-233; Richards, 2000, p. 16-57]. Абу-л Фазл непосредственно участвовал в этих войнах, командуя армиями12 и одновременно принимая меры к тому, чтобы не допустить раздоров между могольскими военачальниками и объединения деканских правителей против империи. Именно за военные и дипломатические успехи он получил ранг четырехтысячника. В результате деканской кампании к концу царствования Акбара южная граница Могольской империи проходила по северу Махараштры.
С самого начала и до самого конца своей истории империя Моголов представляла магистральную культуру, нацеленную, по определению А.В. Головнева, на присвоение и освоение больших пространств [Головнев, 2009, с. 21-22]. Одним из факторов, толкавших Моголов (а до них - правителей Делийского султаната) к территориальным захватам, была военно-ленная система. Единственным способом обеспечить лояльность престолу конфессионально и этнокультурно пестрой элиты (представителей среднеазиатских народов, иранцев, афганцев, индийских мусульман, потом и раджпутов) была раздача государем на условиях службы земельных владений (джагиров). Эта практика неизбежно сокращала земельный фонд, находившийся в руках императора, и истощала казну. Попытка Акбара ликвидировать военно-ленную систему потерпела провал, так что единственным способом пополнить фонд коронных земель было завоевание новых территорий13.
При этом земли, вошедшие в состав империи, нужно было сначала завоевать, а потом, что оказывалось еще сложнее, удержать. Местные феодалы, изъявлявшие под давлением могольской армии покорность императору, поднимали сепаратистские восстания при каждом удобном случае, так что карательные экспедиции против мятежников были такой же неотъемлемой частью имперской государственно-политической практики, как и завоевательные походы.
Вообще сам характер Могольской империи - огромного государственного образования, созданного не в результате естественных интеграционных процессов, как это было в ряде европейских государств позднего средневековья, но путем завоевания извне, - требовал от государя и его приближенных постоянного перемещения по подвластным территориям. Падишах, воплощавший собой государственную власть, должен был постоянно демонстрировать себя подданным - карать мятежников, вершить правосудие, принимать изъявление покорности от местных элит, посещать те или иные территории под предлогом охоты, паломничества к святыням, наслаждения природными красотами, переезда из одной резиденции в другую (столицей империи был то Дели, то Агра; на лето двор перебирался в Лахор или Сринагар). По подсчетам американского исследователя С.П. Блейка, пятую часть своего 49-летнего царствования Акбар провел вне столицы (С.П. Блейк не учитывал краткосрочные выезды, иначе результат был бы еще больше) [Blake, 1997, с. 298-299]14. Американская исследовательница Р. Лал имела все основания, исследуя домашний мир ранних Моголов (от Бабура до Акбара), назвать этот мир “странствующим” (peripatetic) [Lal, 2005, p. 103-139]. Приближенные могольских императоров также постоянно находились в пути, то сопровождая своего властелина в непрекращающихся поездках, то в составе завоевательных или карательных экспедиций, то по собственной инициативе - подражая падишаху в объездах своих владений, паломничествах и охотничьих экспедициях.
История покушения на Абу-л Фазла как нельзя лучше демонстрирует все те особенности могольского государства, о которых речь шла выше. Верный слуга и друг императора был убит по дороге в столицу с юга, где он командовал армией, присланной завоевывать и удерживать для империи новые земли. В новых провинциях было неспокойно, и после того как Акбар отбыл в Агру, оставив наместником деканских владений своего сына Данияла, Абу-л Фазлу пришлось усмирять сепаратистское выступление в Бераре. Ему удалось подавить мятеж, но вскоре приказом императора вазир был срочно вызван обратно в Агру. Причиной этому явились важные события.
Еще в 1600 г., когда могольская армия во главе с самим Акбаром осаждала крепость Асир, Салим, старший сын15 и наследник императора, поднял мятеж против отца. Он захватил Аллахабад и объявил себя падишахом, но, не получив поддержки, принес отцу повинную голову и был прощен. Мятеж усилиями придворных был объявлен недоразумением, что хорошо отражено в одном из замечательных произведений литературы того времени, автобиографической поэме “Половина рассказа”, автором которой был купец-джайн Банараси Дас [Банараси Дас, 2000, с. 213-214]. Однако вскоре Акбар получил сведения о том, что Салим не оставил своих преступных планов захвата власти и смог привлечь на свою сторону ряд крупных феодалов, недовольных политикой Акбара. В этой тревожной обстановке император решил вызвать в столицу Абу-л Фазла, на верность которого он всегда мог положиться. Оставив своего сына Абд ур-Рахмана во главе армии, Абу-л Фазл поспешил в Агру по дороге, лежавшей через Бунделкханд.
Этот регион, который в настоящее время делят между собой штаты Уттар-Прадеш и Мадхъя-Прадеш, получил свое название от раджпутского клана Бундела, владевшего данной территорией с начала XVI в. К моменту могольского завоевания Бунделкханд состоял из нескольких мелких княжеств, одним из наиболее значительных была Орчха. В 70-е гг. XVI в., после упорного сопротивления, княжество Орчха было завоевано и вошло в состав империи как вассальное. Раджа Мадхукар Шах сдался и отправил на могольскую службу одного из своих восьми сыновей, Ратансена, который затем принял участие в бенгальской кампании и в 1582 г. погиб, сражаясь в рядах могольской армии.
Десять лет спустя раджа Мадхукар Шах умер, и на престол взошел старший из его сыновей, Рам Сингх (или Рам Шах). Но младший брат нового раджи, Бир Сингх, поднял мятеж и заявил о своих претензиях на трон Орчхи. Он самовольно покинул деканскую армию, в которую входил вместе со своей дружиной, вернулся в Бунделкханд и начал вооруженную борьбу против своего брата, что не могло не вызвать негативной реакции Акбара - как сюзерен, он был обязан охранять права своего вассала и защищать его от врагов. Предчувствуя скорую расправу, Бир Сингх бежал в Аллахабад и присоединился к принцу Салиму [Kolff, 1990, p. 124-125; Busch, 2005, p. 35-38]. Два мятежника, в жажде власти не посчитавшиеся с семейными узами, встретились и объединились. Именно Биру Сингху Салим и поручил убийство верного слуги и друга своего отца.
“ОН КАК ЗАНОЗА В МОЕМ СЕРДЦЕ”
Покушение на Абу-л Фазла не принадлежит к числу загадочных и до сих пор не раскрытых исторических преступлений, о которых современники и потомки выдвигали различные версии. Имя исполнителя и заказчика стало известно практически сразу. В своих мемуарах Салим, ставший после смерти отца падишахом Джахангиром, с обескураживающей откровенностью поведал о том, как сразу же после своей коронации он присвоил ранг трехтысячника Биру Сингху Бунделе, “который заслужил мою милость и превосходит своих родичей и прочих, равных ему по положению, храбростью, добродетелью и простосердечием”. И далее падишах рассказывает о той услуге, за которую раджпутский принц был столь щедро награжден.
Признавая, что Абу-л Фазл “превосходил всех шейхов Хиндустана мудростью и ученостью”, Джахангир обвинил его в стремлении посеять вражду между Акбаром и его наследником. Джахангир повествует о том, как Абу-л Фазл был вызван с Декана, “и поскольку его чувства ко мне не были честными, он явно и тайно выступал против меня. В это время, когда из-за козней интриганов, разжигателей ненависти, возвышенные чувства моего царственного отца были целиком и полностью ожесточены против меня, стало ясно, что если Абу-л Фазл удостоится чести общения с моим отцом, это явится причиной еще больших недоразумений и помешает нашему примирению. Было необходимо не допустить приезда Абу-л Фазла ко двору. И поскольку владения Бира Сингха находились как раз по дороге, и Бир Сингх был в то время мятежником, я отправил ему послание о том, что если ему удастся остановить и убить этого возмутителя спокойствия, он сможет рассчитывать на любую награду с моей стороны. Божьей милостью, когда шейх Абу-л Фазл проезжал через страну Бира Сингха, раджа преградил ему путь и после небольшой схватки рассеял его людей и убил его, отправив голову ко мне в Аллахабад. И хотя это событие вызвало сильный гнев покойного государя, оно все же позволило мне в конце концов спокойно направиться ко двору, поцеловать порог отцовского дворца, и постепенно гнев повелителя смягчился” [Jahangir, 1909, p. 24-25].
При всей своей кажущейся наивности венценосный мемуарист, разумеется, лукавил. На самом деле ожесточение Акбара против старшего сына было вызвано не “кознями интриганов”, а властными амбициями самого наследника, открыто поднявшего мятеж против отца. То, что мятеж кончился примирением, никого не обманывало. Верные Акбару придворные, включая Абу-л Фазла, понимали, что Салим не оставит попыток добиться трона и что враги императора из среды мусульманских феодалов и представителей духовенства, открыто обвинявших Акбара в ереси и отступничестве от ислама, охотно поддержат мятежника. Поэтому в среде приближенных императора возникла идея о необходимости, в интересах государства, объявить наследником престола не Салима, а его сына Хусро16. Абу-л Фазл, очевидно, поддерживал этот проект [Alam, Subrahmanyam, 2000, p. 106-122; Alam, Subrahmanyam, 2012, p. 126-145]. Именно поэтому для Салима было столь важно не допустить возвращения Абу-л Фазла ко двору, где вазир, с его влиянием и энергией, вполне мог бы добиться провозглашения Хусро наследником престола.
В признании Джахангира любопытен и следующий момент. С точки зрения принца, тот факт, что владения Бира Сингха лежали “по дороге” следования кортежа Абу-л Фазла, не просто облегчал задачу убийцы, но в какой-то мере оправдывал его. И дальше в приведенном выше фрагменте венценосный мемуарист еще раз напоминает о том, что в момент убийства Абу-л Фазл “проезжал через страну Бира Сингха”. Это показывает, насколько превращение Могольской империи в единое централизованное государство было в то время проектом, политической целью, а не реальностью. Даже для Салима, ставшего к моменту написания мемуаров падишахом Джахангиром, имперская идентичность территории, на которой погиб Абу-л Фазл, была менее легитимна и значима, чем ее принадлежность старым раджпутским владетелям. Бир Сингх совершил убийство на “своей” земле, что в какой-то степени выводило его, по мысли Джахангира, из-под юрисдикции центральной власти.
Долгое время история убийства Абу-л Фазла была известна только по мемуарам Джахангира. В той или иной мере ее повторяли и последующие авторы, например, Шах Наваз-хан в энциклопедическом сборнике биографий государственных деятелей Могольской империи “Современник эмиров” (Ma’athir ul-umara), (конец XVIII в.) [Shah Nawaz Khan, 1979, p. 122-123]. Однако исследования последних лет позволили ввести в научный оборот два источника, не опровергающие основной версии, но позволяющие уточнить ряд важных деталей, в том числе - роль исполнителя убийства, раджпутского князя Бира Сингха Бунделы. Главная же ценность этих источников - их альтернативность придворным хроникам и мемуарам Джахангира.
Разработанный колониальной индологией и на два столетия внедренный в науку догмат “антиисторичности индийского сознания” и “отсутствия в средневековой Индии исторических источников, за исключением персоязычных хроник” в последние десятилетия успешно преодолевается мировой наукой17. Одним из интересных текстов, введенных в научный оборот в результате пересмотра ориенталистских клише, является историческая поэма на брадже18 “Жизнеописание Бира Сингха Дева” (Virsihghdevcarit, 1607), автором которой был известный поэт Кешавдас. Это произведение с литературоведческой и культурно-исторической точек зрения было проанализировано американской исследовательницей Э. Буш в статье и недавно вышедшей монографии [Busch, 2005; Busch, 2011, p. 46—61]19. К нему также обратилась в монографии о культуре и литературе Могольской Индии индийская исследовательница С. Шарма [Sharma, 2011, p. 158-165].
Кешавдас (1556-1617) служил правителям Орчхи как придворный знаток санскрита и поэт. Его карьера совпала с присоединением княжества к Могольской империи, и Кешавдас отразил эти события в своей более ранней поэме “Пятьдесят две строфы о Ратне” (Ratnabavani)20. Почти три десятилетия спустя, когда было написано “Жизнеописание Бира Сингха Дева”, ситуация изменилась. Княжества Бунделкханда, включая Орчху, прочно вошли в состав империи, Бир Сингх в благодарность за убийство Абу-л Фазла получил высокий ранг при могольском дворе, что, видимо, вызывало недовольство и нарекания тех, кто служил Акбару. Возникла необходимость если не оправдать убийцу, то смягчить его вину. Кешавдас, как верный слуга Бира Сингха, взял эту нелегкую задачу на себя.
Вторым источником, воспроизводящим картину убийства, является фарсиязычное сочинение под названием “Запись событий Азад-бега” (Nuskha-i Ahval-i Azad Begh), относящееся к тому же времени, что и “Жизнеописание”. Автором его был некий Азад-бег Казвини, чиновник, находившийся в свите Абу-л Фазла на начальном этапе роковой поездки и называвший себя преданным слугой и другом вазира. По приказу Абу-л Фазла Азад-бег остался с частью отряда в городе Сирондж. Но Акбар, получив известие о гибели верного министра, потребовал выяснить, где находился в это время Азад-бег, пообещав в случае виновности лично “изрубить его в куски”. Азад-бегу удалось оправдаться, и, видимо, чтобы избежать слухов и осуждения, он и сочинил свою “Запись”. Его версия событий во многом совпадает с версией Кешавдаса; оба, и поэт-индус, и чиновник-мусульманин, не были непосредственными свидетелями событий. Оба реконструировали их в собственных целях: один стремился оправдать своего патрона, другой снять обвинения с себя.
Поэма Кешавдаса начинается с подробного и весьма осторожного описания борьбы Бира Сингха и его брата Рама Сингха за престол Орчхи. Не поддерживая прямо ни одну из сторон, поэт следует за Биром Сингхом вплоть до его приезда в Аллахабад и свидания с Салимом. Раджпутский мятежник становится верным слугой и другом могольского, приносит Салиму клятву верности. Поэт особо подчеркивает это обстоятельство - ключевое в последующем обелении убийцы. Верность сюзерену считалась важнейшей добродетелью раджпута [Ванина, 2007, с. 180-183], который должен был выполнить приказ господина, даже если был с ним не согласен. Именно в верности данной клятве, по мнению Кешавдаса, и заключалось оправдание Бира Сингха. Салим осыпает раджпута похвалами, называет советником и другом, обещает “умереть вместе”, а затем излагает свою просьбу: убить или захватить в плен Абу-л Фазла:
Он как заноза в моем сердце. Если можешь, вытащи.
Сколько ни есть знатных семейств, все меня уважают.
Он один ни во что меня не ставит, словно я былинка.
Овладел сердцем государя и отвратил его от меня [Keshavdas, 1956, p. 80].
Бир Сингх пытается отговорить Салима от убийства, призывает к снисходительности, которая подобает господину в отношении слуги, напоминает о дружеских отношениях Абу-л Фазла с Акбаром, умоляет не принимать необдуманных решений. Но Салим стоит на своем: “Пока он жив, считай меня мертвым”. И Бир Сингх отправляется в одну из своих деревень, собирает войско и посылает соглядатаев, которые сообщают ему о передвижении Абу-л Фазла с кортежем. И вот, когда после ночевки у местечка Параичха министр с охраной двинулись дальше, на них напал со своими воинами Бир Сингх. Им сразу же удалось захватить знамя - личный штандарт вазира.
Согласно Азад-бегу, Абу-л Фазла несколько раз предупреждали о возможной засаде, но он пренебрег опасностью и даже оставил часть своего отряда с Азад-бегом в Сирондже, на который ожидалось нападение Индраджита Бунделы, еще одного брата Бира Сингха, который также встал на путь мятежа и борьбы за власть. По мнению Азад-бега, в этом проявлялась воля судьбы, так что смерть Абу-л Фазла была предопределена заранее, и ничто не могло ее предотвратить [Alam, Subrahmanyam, 2000, p. 113-117]. У Кешавдаса о предупреждениях не сообщается. Оба автора вместе с тем ярко и красочно описывают, каждый по-своему, события, последовавшие за нападением. Некий афганец из охраны, убедившись в многократном превосходстве сил неприятеля, стал уговаривать вазира бежать, обещая задержать убийц; напомнил ему о том, с каким нетерпением падишах ждет его возвращения и сколько горя принесет государю весть о гибели верного слуги. Но Абу-л Фазл был непреклонен:
Государь надеется на меня, как могу я бежать?
Потеряв знамя, что скажу я, представ перед государем? [Keshavdas, 1956, p. 84-85]21.
Далее у Кешавдаса следует яркое описание битвы и отваги, которую в неравном бою проявил Абу-л Фазл. Затем версии двух авторов расходятся. Кешавдас сообщает, что вазир был убит пулей в сердце. Азад-бег, со своей стороны, повествует, что Абу-л Фазла, раненного копьем в спину, один из его спутников по имени Джаббар вывез с поля боя, но из-за тяжелого состояния вазира он был вынужден остановиться. Подскакавший со своими воинами Бир Сингх приблизился к лежавшему на земле раненому, вытер кровь с его лица, а затем сказал, что прибыл по приказу принца Салима, от имени которого и обещал вазиру полную безопасность. Он даже показал некий документ, якобы подтверждавший его добрые намерения. Абу-л Фазл в ответ осыпал раджпута оскорблениями. Джаббар, вначале поверивший в благородство врага, выхватил меч и набросился на Бира Сингха, тогда сопровождавшие его воины отрубили Абу-л Фазлу голову [Alam, Subrahmanyam, 2000, p. 115-117], которую убийца и преподнес Салиму.
“ЛУЧШЕ БЫ ОН УБИЛ МЕНЯ”
Как ни парадоксально, Азад-бег намного больше, чем Кешавдас, преуспел в обелении убийцы: в его версии Абу-л Фазл погибает от рук не самого Бира Сингха, а его воинов. Стремясь любыми способами подтвердить свою невиновность, Азад-бег подчеркивает, что Абу-л Фазл погиб по воле судьбы, а также из-за собственной неосторожности и самоуверенности. Никакого героического поведения его рассказ за вазиром не числит. Совсем по-другому выглядит картина убийства у Кешавдаса. В его нарративе Абу-л Фазл сражается, подобно герою из раджпутского эпоса.
Бился шейх насмерть, не отступив ни на шаг.
Защищая обе веры, не преступил он границ дхармы.
Обличенный доверием господина, отправился в рай [Keshavdas, 1956, p. 87-88].
Таким образом, Кешавдас, служивший убийце и стремившийся оправдать его, воздает почести убитому. Индус, он делает для посмертного возвышения Абу-л Фазла несравнимо больше, чем единоверец Азад-бег. У Кешавдаса Абу-л Фазл защищает “обе веры”, не преступает “границ дхармы”, что делает могольского вельможу, прославленного широтой взглядов и нетерпимостью к религиозному фанатизму, героем и на взгляд индусов. После смерти его покрытое пылью тело, в описании Кешавдаса, испускает “аромат” (sugandh), что придает покойному почти божественный статус. Сам Бир Сингх, отрубивший голову Абу-л Фазла и отправивший ее Салиму, “охвачен радостью и скорбью”. А вот Салим, получив зловещий сувенир, не скрывает восторга и заявляет, что “Бир Сингх сегодня добыл для меня власть” [Keshavdas, 1956, p. 89-90]. Трудно с уверенностью определить, каким был подлинный замысел поэта, но результат его усилий заставляет усомниться в том, что автор на самом деле стремился оправдать Бира Сингха и Салима. В литературе индийского средневековья немного найдется текстов такой обличительной силы, тем более созданных “от противного”.
Далее оба нарратива сходятся в описании реакции Акбара на гибель верного министра. Никто из придворных не смеет сообщить государю страшную новость; он же, обеспокоенный долгим отсутствием как самого Абу-л Фазла, так и каких-либо вестей о нем, постоянно расспрашивает приближенных, но не получает ответа. Наконец придворный по имени Рамдас Качхваха, от которого Акбар потребовал прояснить ситуацию, осмелился поведать падишаху страшную правду. Услышав ее, Акбар у Азад-бега проливает горькие слезы и тут же требует выяснить роль Азад-бега в происшедших событиях.
У Кешавдаса картина выглядит более яркой и трагической. Узнав о случившемся, Акбар падает в глубокий обморок, повергнувший в ужас всех придворных; придя в себя, он расспрашивает о подробностях, обливается слезами, отказывается от еды и призывает смерть22. Свита и весь дворец также охвачены скорбью; один из придворных, Азам-хан, пытается утешить государя, причем весьма своеобразно: он напоминает Акбару о силе и величии его империи, перечисляет имена наиболее крупных сановников и спрашивает, стоит ли так оплакивать одного шейха при наличии стольких верных слуг. Но Акбар безутешен: в “Современнике эмиров” сообщается о том, что он оплакивал верного министра и друга больше, чем собственных сыновей; в его уста Шах Наваз-хан вложил следующие горькие слова: “Если Салим так домогался трона, лучше бы он убил меня, но сохранил жизнь Абу-л Фазлу” [Shah Nawaz Khan, 1979, р. 123-124]. Акбар приказал найти и доставить Бира Сингха. Первым выполнить приказ падишаха, по Кешавдасу, вызвался его брат Рам Сингх, и Акбар направил его вместе с другими военачальниками на поиски убийцы. Несмотря на все их усилия, Биру Сингху удалось скрыться в джунглях Бунделкханда и продержаться до смерти Акбара (1605), после чего заказчик убийства взошел на трон и щедро отблагодарил исполнителя.
Более полутора веков спустя стоявший на ортодоксальных позициях Шах Наваз-хан зафиксировал те споры, которые велись в среде образованной мусульманской элиты по поводу Абу-л Фазла. «Мнение о том, что шейх был неверным, было у всех на устах, - писал он. - Некоторые обвиняли его в приверженности к индуизму, другие называли огнепоклонником. Третьи доходили в своем отвращении до того, что называли его грешником и безбожником. Те же, в ком преобладала справедливость и кто, подобно мистикам, дают хорошие названия дурным вещам, относили его к сторонникам “мира для всех”23, к тем, кто придерживается широких взглядов, принимает все религии, стремится ослабить закон и является вольнодумцем». Признавая высокий интеллект и обширные познания Абу-л Фазла, Шах Наваз-хан далее выразил сожаление в том, что вазир при всех своих достоинствах “не вошел в соглашение с мудрыми и отринул истинный путь” [Shah Nawaz Khan, 1979, р. 124-125].
Среди ортодоксального мусульманского духовенства и иных противников политики Акбара гибель Абу-л Фазла была встречена с радостью. Традиция предписывала отмечать важные события хронограммой; один из вельмож, Хан Азим, предложил такой текст: “чудесный меч божьего пророка отсек голову мятежнику” [Shah Nawaz Khan, 1979, р. 124]. Абу-л Фазл, разумеется, не был мятежником; наоборот, он прославился преданностью Акбару. В глазах мусульманских ортодоксов, однако, мятежниками были и министр, и его венценосный друг. Обоих, равно как и их единомышленников из числа “просвещенных философов” - так называли кружок вольнодумцев-рациона- листов, главой которых был сам Акбар24, - в течение всей жизни обвиняли в ереси и отступничестве от ислама.
“Ересь” состояла в стремлении превратить Могольскую империю из рыхлого конгломерата феодальных владений, созданного по типу Золотой Орды, в централизованную империю, из мусульманского государства в надконфессиональное, опирающееся на союз индусской и мусульманской элиты. Ересью было официальное признание всех религий равно истинными и закрепление за всеми, от падишаха до последнего из подданных, возможности беспрепятственно исповедовать свою религию. Ересью были осознание Акбаром, Абу-л Фазлом и их единомышленниками из числа неортодоксальных мусульман своей индийской идентичности, интерес к индийской культуре, стремление сделать могольскую власть как можно более индийской и “своей” для немусульманского большинства. Убийство выдающегося государственного деятеля и мыслителя Могольской Индии стало мрачной пародией союза индусской и мусульманской элиты, к которому так стремились Абу-л Фазл и Акбар. Взаимодействие во имя укрепления государства и “мира для всех” было подменено родством низменных интересов двух мятежников. Процесс надконфессиональной консолидации правящих сословий - раджпутов и моголов - развивался и после смерти своих инициаторов, но единая имперская идентичность, которую стремились создать Акбар и Абу-л Фазл, в значительной степени осталась проектом, что и подтвердил начавшийся через несколько десятилетий после рассмотренных в этой статье событий распад государства Великих Моголов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Статья выполнена в рамках проекта “Движение и покой в истории и культуре Южной Азии” программы фундаментальных исследований Президиума РАН “Традиции и инновации в истории и культуре”.
2. В автобиографической части трактата “Установления Акбара” Абу-л Фазл поведал о духовной и педагогической карьере своего отца, о его публичном выступлении в защиту еретиков-махдистов и преследованиях, которым он за это подвергся вместе со всей семьей [Abu-l Fazl Allami, 1977-1978, III, p. 478-509]. См. об этом также: [Антонова, 1952, с. 223-224].
3. Файзи стал одним из крупнейших персоязычных поэтов своего времени. Его поэма “Наль и Даман”, в основу которой лег один из сюжетов “Махабхараты”, была переведена на русский язык Г. Плисецким и Г. Алиевым [Файзи, 1982].
4. К числу “девяти сокровищ” двора Акбара традиция причисляет, кроме Абу-л Фазла и Файзи, министра финансов Тодара Мала, военачальников Мана Сингха, Абдула Рахима Ханханана и Мирзу Азиза Коку, музыканта Тансена, острослова Бирбала и муллу по имени Две луковицы, полуфольклорный комедийный персонаж, идентифицировать которого исследователи не могут до сих пор.
5. Об особых отношениях между Акбаром и Абу-л Фазлом свидетельствует, например, тот факт, что император дважды приезжал в дом Абу-л Фазла, чтобы поддержать его в личном горе - сначала после кончины матери, а потом у смертного одра Файзи.
6. Миссионеры-иезуиты, прибывшие ко двору Акбара в 1582 г., называли Абу-л Фазла то “премьер-министром”, то “капелланом” (последнее, видимо, из-за его активного участия в религиозных диспутах) и подчеркивали высочайший авторитет “Абдулфасилиуса” при дворе. См. подробнее: [Monserrate, 1922, р. 57].
7. О могольской системе служебных рангов (мансабов) см. [Антонова, 1952, с. 146-149; Алаев, 2003, с. 166].
8. См. подробнее: [Ванина, 1993, с. 33-45, 64-82].
9. Внимание исследователей привлекли лишь историософские концепции Абу-л Фазла. См. подробнее: [Олимов, 1996; Mukhia, 2001, 2002].
10. См. подробнее: [Saksena, 1970, p. 476].
11. Примеру амберских раджей последовали правители ряда других княжеств региона: раджпутская конница стала основой могольской армии; перед элитой региона открылись невиданные возможности придворной карьеры (например, Ман Сингх Качхваха, племянник Акбара и амберской княжны, стал крупнейшим полководцем империи и по рангу сравнялся с принцами крови).
12. Акбару пришлось направить Абу-л Фазла в деканскую армию, поскольку ранее командовавший этой армией принц Султан Мурад. второй сын императора, сначала пренебрегал делами из-за пристрастия к алкоголю и ссор с другими военачальниками, а в 1598 г. умер от белой горячки.
13. См. подробнее: [Ванина, 2000, с. 29-31].
14. Этот результат, по тем же подсчетам, выглядит довольно скромным в сравнении с падишахом Аурангзебом (пр. 1658-1707), который также правил 49 лет и из них 34 года провел вне столицы.
15. На самом деле Салим был третьим сыном Акбара. Двое его старших брата, близнецы Хасан и Хусейн, умерли в младенчестве.
16. В древней и средневековой Индии не существовало права первородства. Правящий государь должен был еще при жизни объявить наследником престола того из сыновей, которого считал более достойным. Именно это обусловило, например, одну из главных сюжетных коллизий древнеиндийского эпоса “Рамаяна”. И в реальной истории борьба за престол братьев, не согласных с выбором отца, происходила постоянно.
17. См. подробнее: [Ванина, 2007, с. 10б-147].
18. Брадж - язык, распространенный в Северной (особенно район Агра-Дели), Центральной и Западной Индии и вместе с другими языками региона известный в средневековье под собирательным названием хинди/хиндави. На брадже была создана богатейшая литература, почти забытая в Индии после создания и введения (XIX в.) колониальной лингвистикой в литературный и образовательный оборот языка хинди на основе другого североиндийского диалекта - кхари боли. См. подробнее: [Васильева, 2008, с. 293-298; Busch, 2011, p. 212-236].
19. Э. Буш любезно прислала мне копию одного из изданий поэмы и в электронной переписке обсуждала со мной этот текст, за что я приношу ей искреннюю благодарность. Монография Э. Буш “Поэзия королей. Классическая литература хинди Могольской Индии” является новаторским исследованием литературного направления рити, к которому принадлежал Кешавдас. Это направление в отечественной и зарубежной индологии долго воспринималось как элитарное и консервативное в противовес “революционной” поэзии реформаторского течения бхакти. Э. Буш радикально и обоснованно пересмотрела эти представления. См. мою рецензию на ее книгу: [Vanina, 2012].
20. Это произведение, видимо, первое в творчестве Кешавдаса, представляет собой характерный для средневековой Индии “эпос сопротивления” мусульманским завоевателям. Следование канонам этого жанра, особенно укоренившегося в раджпутской литературе, привело поэта к “фальсификации истории”: у него принц Ратансен Бундела пал, защищая Орчху от имперской армии, в то время как на самом деле он поступил на службу к Акбару и погиб, как было указано выше, во время бенгальской кампании [Busch, 2005, p. 34-37].
21. Благодарю Л.З. Танееву-Саломатшаеву за помощь при переводе этого фрагмента.
22. Даже если здесь Кешавдас, не присутствовавший при данной сцене, следовал литературным канонам (именно так они предписывали изображать горе и скорбь), его описанию можно верить - если не в деталях, то по существу, тем более, что оно во многом совпадают с другими свидетельствами. Скорбь по верному слуге и другу, по общему представлению современников, приблизила смерть Акбара.
23. “Мир для всех” (sulh-i kul) - разработанная в трудах Абу-л Фазла доктрина, согласно которой государь должен руководствоваться в своей политике не догматами веры, а принципами всеобщего блага. См. подробнее: [Ванина, 1993, с. 64-82].
24. См. подробнее: [Ванина, 1993, с. 67-83; Ванина, 2011, с. 40-48].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алаев Л.Б. Средневековая Индия. СПб: Алетейя, 2003.
Антонова К.А. Очерки общественных отношений и политического строя Могольской Индии времен Акбара (1556-1605). М.: Изд-во АН СССР, 1952.
Банараси Дас. Половина рассказа. Семейная хроника XVI-XVII вв. Предисл. и пер. с хинди Е.Ю. Ваниной // Голоса индийского средневековья. / Отв. ред. И.Д. Серебряков, Е.Ю. Ванина. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
Ванина Е.Ю. Идеи и общество в Индии XVI-XVIII вв. М.: Восточная литература, 1993.
Ванина Е.Ю. Глава I. Исторический обзор // Индия: страна и ее регионы. / Отв. ред. Е.Ю. Ванина. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
Ванина Е. Ю. Средневековое мышление: индийский вариант. М.: Восточная литература, 2007.
Ванина Е.Ю. “Просвещенные философы” и “сотоварищи Иисуса”: первый контакт интеллектуальных сообществ Индии и Запада // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. № 36, 2011.
Васильева Л.А. От “шахского двора” до языка урду // Язык до Индии доведет. Памяти А.Т. Аксёнова. / Ред. и сост. И.П. Глушкова. М: Восточная литература, 2008.
Головнев А.В. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург: УРО РАН, Волот, 2009.
Олимов М.А. Эволюция историософских воззрений в фарсиязычной историографии Индии // Восток (Oriens). 1996. № 3.
Файзи, Абул Файз. Наль и Даман: Поэма. / Пер. с перс. Г. Плисецкого. М.: Художественная литература, 1982.
Abu-l Fazl Allami. A’Jn-1AkbarJ. Vols. I (tr. by H. Blochmann), II& III (tr. by H.S. Jarrett). Delhi: Munshiram Manoharlal, 1977-1978 (reprint).
Abu-l Fazl Allami. Akbar Nama. / Tr. by H. Beveridge. Vol. II. Calcutta: The Asiatic Society (reprint), 2000 (1907).
Alam M., Subrahmanyam S. Witnessing Transition: Views on the End of the Akbari Dispensation // The Making of History. Essays Presented to Irfan Habib. / Ed. by K.N. Panikkar, Terence S. Byres and Utsa Patnaik. Delhi, Tulika, 2000.
Alam M., Subrahmanyam S. Writing the Mughal World: Studies on Culture and Politics. N.Y.: Columbia University Press, 2012.
Beal S. (tr.), Si-yu-ki, Buddhist Records of the Western World. Vol. I. L., Trubner, 1906.
Blake S. The Patrimonial-Bureaucratic Empire of the Mughals // The State in India 1000-1700. / Ed. by H. Kulke. Delhi: Oxford University Press, 1997.
Busch A. Literary Responses to the Mughal Imperium: the Historical Poems of Kesavdas // South Asia Research. 2005. Vol. 25. No 1.
Busch A. Poetry of Kings. The Classical Hindi Literature of Mughal India. N.Y: Oxford University Press, 2011.
Jahangir. The Tuzuk-i Jahangiri or Memoirs of JahangJr. / Tr. by A. Rogers; ed. by H. Beveridge. L.: Royal Asiatic Society, 1909.
Keshavdas. VJrsinghdevcarit / Ed. by Shyam Sundar Dvivedi. Prayag: Matribhasha mandir, 1956.
Kolff D.H.A. Naukar, Rajput and Sepoy: the Ethnohistory of the Military Labour Market in Hindustan, 14501850. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
Lal R. Domesticity and Power in the Early Mughal World. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. Monserrate A. The Commentary of Father Monserrate S.J. On His Journey to the Court of Akbar / Trans. by J.S. Hoyland. L.: Humphrey Milford, 1922.
Mukhia Harbans. Time, Chronology and History: the Indian Case // Making Sense of Global History. / Ed. by Solvi Sogner. Oslo: Universitetsforlaget, 2001.
Mukhia Harbans. Time, Religion and History in India // Historical Inquiry. Vol. 29. June 2002.
Richards J.F. The Mughal Empire. The New Cambridge History of India. Delhi: Foundation Books, Cambridge University Press, 2000.
Saksena B.P. Ghiyasuddin Tugluq // A Comprehensive History of India / Ed. Mohammad Habib, R.C. Mazumdar, R.C. Sharma. Vol. V. Delhi: People’s Publishing House, 1970.
Shah Nawaz Khan. The Maathir-ul-Umara, Being Biographies of the Muhammadan and Hindu Officers of the Timurid Sovereigns of India from 1500 to About 1780 A.D. / Ed. and tr. by H. Beveridge, B. Prasad. Vol. I. Patna: Janaki Prakashan, 1979.
Sharma S. Literature, Culture and History in Mughal North India 1550-1800. Delhi: Primus Books, 2011. Vanina E. Review of: Allison Busch, Poetry of Kings: The Classical Hindi Literature of Mughal India. N.Y.: Oxford University Press, 2011 // The Indian Historical Review. 2012. Vol. 39(2).
Zvelebil K. The Lord of the Meeting Rivers: Devotional Poems of Basavanna. Delhi: Motilal Banarasidass, 1984.