Косарев В. Д. «Изначальные»: складывание древнеяпонского государства как полиэтнический процесс

По общему согласию современных исследователей, царство Ямато, начиная с мифологического первоправителя Дзимму и, как минимум, до десятого, реального «первого государя» Судзина (Мимаки), представляло собой архаический родоплеменной союз. Он эволюционировал в раннефеодальное государство весьма медленно - государственность этого уровня стала оформляться лишь в VII - VIII вв., после «реформ Тайка», начатых вслед за одноименным переворотом.

По мере трансформации в раннефеодальную государственную систему соответствующие процессы происходили в социальной структуре Ямато. При этом особо сложную специфику имели на протяжении I тысячелетия н. э. изменения в этноплеменном составе. Каким образом и при каких обстоятельствах происходила трансформация «изначальных» в древнеяпонскую народность ямато - весьма спорные вопросы в этнологическом и расогенетическом плане.

При разработке этих проблем важно представить реальную суть царства Ямато, его размеры и роль на островах, возможности власти и управления, межэтнические отношения, включая взаимоотношения центра («столиц», постоянно менявшихся, и «внутренних провинций» - Утицукуни) с удельной, преимущественно «варварской» периферией, в том числе состав центральной и провинциальной знати, а также положение простого населения, хозяйственные занятия и особенности эксплуатации которого могут пролить свет на его этнический состав и изменения в нем.

Ямато: центр и периферия

Собственно царство Ямато долгие века, всю первую половину I тысячелетия н. э. и большую часть второй половины, помимо того, что не являлось царством (государством) в строгом смысле, представляя собой межплеменной союз, еще и занимало весьма малую территорию - несоизмеримо малую по сравнению с размерами Японских островов. Причем реальные пределы этой «империи» расширялись крайне медленно, так что, за редкими исключениями, лишь земля, захваченная (если верить данным «Кодзики» и «Нихонги») дружиной «Небесного воина» Ипарэбико-Дзимму, оставалась твердо контролируемой основой Ямато вплоть до VIII в., когда страна уже именовалась Нихон.

Границы царства Ямато, существовавшие при первом достоверном правителе Судзине (IV в.), точно определить трудно; принято считать, что они охватывали пять «внутренних земель» (Утицукуни), зафиксированных во время реформ Тайка в VIII в., - Ямато, Ямасиро, Цу (Сэтцу), Капути (совр. Кавати) и Идзуми к северу и северо-западу и частично в центральной части п-ова Кии (покоренного далеко не полностью даже в VII-VIII вв.), а на западе включали историческую область Киби. Территория Киби, - видимо, единственное завоевание Судзина, существенный прорыв Ямато на запад о-ва Хонсю (вопрос о подчинении им Страны Идзумо весьма неясен и требует отдельного рассмотрения). Все названные владения, кроме Киби (не вошедшей, однако, в Утицукуни), ныне примерно соответствуют треугольнику Нара - Киото - Осака, т. е. землям, лежавшим к югу и юго-востоку от оз. Бива (Н., Св. V, примеч. 24)¹.

Итак, подконтрольная высшей власти царства территория (Утицукуни) даже в VII в., на момент осуществления «реформ Тайка», замыкалась в рамках будущих провинций, а тогда еще уделов или земель (куни), завоеванных, по «Кодзики» и «Нихонги», во время Восточного похода Дзимму; пределы владений изменялись несущественно, в них входили все те же пять владений - Ямасиро, Ямато, Цу (Сэтцу), Кавати и Идзуми. Но последний удел, лежавший южнее современного г. Осака, был выделен в провинцию лишь при проведении реформы, а вскоре был поделен между Кавати и вновь созданной «внешней провинцией» Кии и поэтому не отражен на картах. Многочисленные сообщения хроник о других завоеваниях и покорениях следует воспринимать критически, так как одни и те же земли «окончательно» подчинялись и присоединялись несколько раз в течение ряда веков, но так и не становились «внутренними землями», т. е. подлинными владениями Ямато. К примеру, так было с провинцией Харима (Парима-но куни), располагавшейся между Утицукуни и Киби; по хроникам, эта земля была покорена еще до Судзина, в царствование Корэя (шестого из «восьми правителей» - седьмого, начиная с «первоправителя» Дзимму), который правил «во дворце Иподо в Курода» в Парима-но куни. Более того, двое его сыновей «заклятие сотворили над землей Киби и ее усмирили» (К., Св. II. С. 49)². Но Судзину тоже пришлось воевать в Парима-но куни и покорять Киби. И очень похоже, что он покорял здесь предшествующих покорителей, о чем далее пойдет речь. Как отмечал Н. В. Кюнер, «к 478 г. относится сообщение японского правителя китайскому императору о том, что “его отец покорил на востоке 55 государств (племен) мао-жэнь, т. е. “мохнатых людей” (айно) и на западе 66 государств (племен) и-жэнь - “варваров”...». Так что, иронически добавил Кюнер, «покорять больше было уже некого»³. Дата здесь указана по оф. хрон., и видимо, событие имело место еще позже. Вообще считается, что достоверность описываемых в хрониках событий может быть установлена только с середины VI в. Но бесспорно, что ни в V, ни в VI в. сообщение о покорении всех варваров архипелага ни в коей мере не может отвечать истине. В данном случае речь идет о правлении Юряку. Через год, незадолго до смерти, этот царь в указе объявил: «Ныне воистину мир стал единым домом... Сто родов в спокойствии слушаются правителя, четыре окраинных варвара покорены» и т. д. Под ста родами подразумевалось Ямато, под четырьмя варварами - аборигены, усмиренные со всех сторон. Подобной похвальбой о победах над «дикарями» переполнена официальная история Японии. Но едва пленные эмиси, приведенные в страну после очередного «покорения» восточных земель, узнали о смерти Юряку, как тотчас подняли бунт, теперь уже в Киби, куда их пригнали, и бунтарей снова покоряли, теперь уже в опасной близости от «внутренних земель» (Н., Св. XIV).

Есть недвусмысленное определение Утицукуни - «область главного японского острова... которая в VII в. находилась под непосредственным управлением царей Ямато и служила их политической и экономической базой»⁴. Рубежи этой территории, не совпадающие с приведенным перечнем «провинций» Утицукуни, точно указаны во II статье «Манифеста Тайка» (646 г.) и повторены в «Нихонги»: «Внутренние провинции имеют границами: к востоку от реки Ёкокапа в Набари, к югу от горы Сэнояма в Кии, к западу от Кусипути в Акаси, к северу от горы Апусакаяма в Сасанами, что в Апуми» (Н., Св. XXV). Таким образом, контролируемая зона несколько продвинулась в пределы «внешних провинций» Кии и Оми (Апуми), однако и в это время еще не охватила все земли даже в самой центральной провинции - Ямато-но куни; кроме того, верховная власть не была способна полностью занять п-ов Кии, лежащий под боком столицы.

В общем, даже в VIII в. понятие «внутренних провинций» сохранялось; их пределы располагались с запада от узкой прибрежной полосы пролива Акаси и Осакского залива и затем на п-ове Кии в пяти указанных провинциях (Карта 1), но полностью их не охватывали. Комментируя своеобразие этих рубежей, К. А. Попов отмечал, что они соответствуют долинам главных рек полуострова, где были пригодные для возделывания и рисосеяния земли, тогда как на горные районы власть двора не распространялась, и там все еще хозяйничали «варвары» (главным образом кудзу и цутикумо).

Карта 1. Размеры Утицукуни в сравнении с пространствами «внешних земель»

Надо сказать, что на протяжении периодов Кофун, Асука и Нара (300-794 гг.) и позже, в эпоху Хэйан (794-1185 гг.), правители Ямато-Нихона весьма своеобразно делили окружающий мир, который считали безусловно подвластным себе или обязанным быть таковым согласно воле небесных богов. По данной модели, в центре находилась «столица» (постоянно блуждающая)⁵. Район вокруг нее назывался Кинаи (со временем это пространство стало называться Го-Кинаи и расширилось за пределы Утицукуни). Далее простирались отдаленные, но населенные «японцами» земли - Кигаи. Еще дальше лежали земли «ближних варваров» - Сёбан. Наконец, различались земли «прочих варваров» - Итэки. Эта градация пространства соответствовала степени контроля земель царским двором. Мы видим в данной модели две «японские» зоны и две зоны «варваров», или, с точки зрения подконтрольности, три пояса подчиненных территорий и пояс «диких». Причем четвертый пояс по площади значительно превышал первые три; надо еще учесть, что как в Кинаи, так и в Кигаи, не говоря о Сёбан, далеко не все территории и отнюдь не всегда были подчинены и подконтрольны столице, особенно в местностях труднодоступных, не охваченных земледелием.

В столице и Кинаи жили преимущественно аристократия и правящий класс, считавшие себя потомками «небесных богов» и государей-предтеч, а также влиятельные кланы, происходившие от «богов земли». В Кигаи располагались кланы удельных правителей, которым подчинялся простой народ - «сёмин». Среди населения Сёбан было много иммигрантов с континента и их потомков, живших замкнутыми общинами и объединенных в профессиональные корпорации бэ, а также «натурализовавшихся», ассимилированных «варваров», живших уже по законам и обычаям Ямато. Наконец, эмиси, хаято и прочие «варвары», не признававшие ни власти, ни традиций «японского племени», населяли Итэки⁶.

Поскольку эта геополитическая схема выглядит явно заимствованной из Китая, то думается, что она была смоделирована довольно поздно, тогда как указанные в ней «зоны» сформировались независимо от логики и воли древнеяпонских правителей. Приведенное четырехчленное деление было вынужденным; на вопрос, почему и по завершении реформ Тайка, с введением административного деления страны на провинции и уезды, понятие Утицукуни не исчезло, почему сохранялось деление на внутренние и внешние провинции, - следует ответить: потому и только потому, что полностью нивелировать статус всех территорий никогда не было под силу правителям Ямато-Нихона - вплоть до эпохи Мэйдзи.

Итак, и в VII-VIII вв. все уделы, не относившиеся к пяти провинциям Утицукуни, оставались «внешними землями», часть которых была освоена или осваивалась и контролировалась центром, но размеры и дела многих других в столице представляли смутно, а границы обозначались, так сказать, «теоретически» и периодически перекраивались «издалека», у царского трона - иногда после очередного «покорения» (набега), иногда по произволу двора или в результате интриг удельной знати. Что касается «покорений», то долгое время это были обычные походы с целью грабежа или сбора дани, обычно выдававшегося за «взимание налогов». «Внешние земли», номинально входя в царство Ямато, рассматривались как объекты захватов, которые удавались далеко не всегда и часто ненадолго. То были окраины перманентно мятежные и опасные, особенно «восточные провинции», Адзума-но куни, которые начинались с равнины Канто, включая расположение современного Токио и японской святыни - горы Фудзияма.

Уже то, что царский двор постоянно сосредоточивал главное внимание на Утицукуни и сохранял их рамки почти неизменными, несмотря на покорения новых «куни», расширявшие пределы государства, выглядит странно и в то же время красноречиво. Не будет большой ошибкой заключить, что до осуществления реформ Тайка древняя Япония представляла собой не царство, пусть и страдающее от междоусобиц и кланового сепаратизма, но целостное, а группу конфликтующих мини-государств (точнее, квазигосударств, общинно-родовых княжеств) на базе множества этноплеменных и межплеменных территориальных группировок, неустойчивых и подверженных вечным процессам брожения. Все вместе они, безусловно, не были царством: не только не были объединены ни в какой союз, а и не были консолидированы даже на основе конфедерации, поскольку мнение царского двора о единстве страны мало кто из удельных князей разделял, и никакого договора на сей счет не существовало. Ямато в реальной форме Утицукуни было лишь одним из княжеств. Только эта наименьшая часть представляла собой «общеплеменной союз» и пресловутое царство, будучи территорией, на которой сосредоточилась вся экономическая, политическая и духовная жизнь завоевателей и завоеванных ими местных общин.

Это квазигосударство, бесспорно, было сильнейшим или одним из сильнейших, но запечатленные в хрониках акты управления страной из царского дворца и проведения им общегосударственных мер представляются результатами либо прямого военного насилия, либо временных договоренностей между отдельными «центральными» и «удельными» правителями на родственной либо той или иной взаимовыгодной основе, либо, наконец, беспочвенным фантазированием царедворцев и хронистов. 

Существующая в истории картина могущественной и процветающей на островах «Поднебесной» в сути своей остается на совести составителей «Кодзики», «Нихонги» и других древнеяпонских трудов.

Замечу, что подобные или сходные точки зрения ныне все чаще высказывают японские историки, археологи и антропологи. Вот характерное высказывание. «Японский остров Хонсю не был объединен в какую-либо конкретную политическую сущность, а состоял из смеси отдельных государств, над которыми в западном и центральном регионах доминировали Ямато и линия его царей», - пишет Х. Кендзиро, показывая, как в течение периода Кофун и позже (в III-VII вв.) Ямато постепенно распространяло свое влияние на северо-восток, в регионы Канто и Тохоку. Он приводит данные о формировании упомянутой «смеси государств» на базе местного населения, отчасти с культурой яёи, отчасти - дзёмонского (то есть айноидного), но независимо от воли и роли Ямато⁷.

Карта 2. Условно контролируемые царским двором территории накануне реформ Тайка (темный цвет)

В эпоху зрелого Ямато (поздний Кофун - Асука, рубеж VI-VII вв.), когда по западному побережью Хонсю земли эбису были захвачены до параллели о-ва Садо, а по восточному берегу - по мыс Инубо (параллель современного Токио), - в это же время вся центральная и южная части о-ва Кюсю принадлежали кумасо и хаято (карта 2).

По другим данным, ближе к концу означенной эпохи, примерно в середине VII в., владения двора по берегу Японского моря еще не достигали о-ва Садо, по побережью Тихого океана включали лишь п-ов Идзу, не доходя до Токийского залива; центр Кюсю был уже захвачен, но равнина Канто оставалась спорной территорией (карта 3).

В любом случае знаменательно то, что именно в год начала реформ Тайка (645 г.), и только тогда, ВПЕРВЫЕ была сделана попытка подчинить центральной власти восточные земли (Адзума-но куни) и наладить в них управление. В анналах об этом сказано вполне ясно: «8-я луна, 5-й день. Были назначены управители восточных провинций. Государь рек перед ними так: “В соответствии с волей Небесных божеств впервые приступаем к собиранию десяти тысяч провинций. Когда прибудете на место назначения, внесите весь государственный народ, больших и малых начальников в подворные списки. Также проведите учет обрабатываемой земли...”. И совсем не лишним было данное при этом повеление: “На пустырях следует построить склады оружия, где будут помещены мечи, доспехи, луки и стрелы, принадлежащие провинциям и уездам. В пограничных [провинциях], близких к эмиси, следует собрать оружие, пересчитать его и раздать прежним владельцам”» (Н., Св. XXV).

Карта 3. Ситуация в VII в. (Черный цвет - Ямато, белый - независимые земли, косая штриховка - спорная территория Канто)

Помня, что реформами Тайка провинции (куни) и уезды (агата) были тоже введены ВПЕРВЫЕ, учтем, что осуществление административной реформы заняло всю вторую половину VII столетия; подворная перепись уездов и характеристики провинций в жанре фудоки («описания земель и обычаев») выполнялись уже в VIII в. - указ об их составлении датирован 713 г., а завершилось их составление в 733-м. Поэтому любые упоминания «провинций» и «уездов» до середины VII в. недостоверны.

Точно определить статус «внешних провинций» - задача непростая. Трудности их покорения только сопротивлением живших там «варваров» не исчерпывались. Более того, возможно, это и не было главной трудностью. Не менее важными, если не решающими факторами, на столетия затормозившими расширение царства Ямато и консолидацию государства, были состав правящих кланов, особенности отношений их с царским двором и тенденции к родоплеменному дроблению, постепенно переходившему в типичный феодальный сепаратизм. Эту органически присущую раннеяпонской и средневековой истории рознь многократно усиливали особенности брачных отношений, особенно полигамия государей, «принцев крови» и всей высшей знати, и отсутствие сложившегося наследственного права.

В данном отношении весьма красноречив пример царя Опотарасипико (Кэйко), правившего, по оф. хрон., в 71-130 гг. н. э., а реально - в конце III - начале IV в. О нем сказано, что «если посчитать всех вместе, то сыновей и дочерей у этого государя будет восемьдесят. Вот, за исключением Ямато-такэру-но микото, Вака-тараси-пико-но сумэра-микото и Ипоки-ири-бико-но мико, остальные семьдесят с лишним получили [в удел] разные страны-провинции и уезды, и государь распорядился, чтобы они туда отправились». Из записи следует также, что они последовали царскому распоряжению; поэтому те, которые затем в хрониках фигурируют «в разных уездах и провинциях» под титулом вакэ, - «это потомки тех отделившихся [вакэ] принцев и принцесс» (Н., Св. VII). В «Кодзики» сообщается по-другому: большинство из этих 80 отпрысков - 77 принцев, отправив в назначенные им уделы, разделили на куни-но миятуко, вакэ и агатануси (К., Св. II) - категории знати, которые будут охарактеризованы далее.

Итак, во-первых, государи и высшая элита плодили многочисленное потомство, среди коего всегда находилось много соперников и претендентов на престол при еще не установившемся наследственном праве. Во-вторых, амбициозные принцы крови и прочие потомки высшей знати, не пробившись к престолу, стремились к удовлетворению своих запросов за счет удельных земель. А потому, в-третьих, двору приходилось, вслед за разветвленным и запутанным потомством, плодить посты, титулы, должности, учреждать, делить и перераспределять уделы - и рассылать по ним «чистопородную» поросль, которую опасно было держать в таком числе возле правителя и аппарата высшей власти.

Часто эти пожалования и закрепления представляли собой дележ шкуры неубитого медведя, поскольку назначенные уделы новоявленным «правителям» предстояло - в очередной раз, а то и впервые - покорять. А ведь во многих из них правили совершенно самостоятельные, имеющие собственные, порой уходящие в эпоху Дзёмон линии правителей, со своими воинскими формированиями, отнюдь не склонные признавать власть Ямато. Поэтому занятие «пожалованной» земли было, как правило, делом тяжелым и кровавым. И если даже «назначенцы» справлялись с такой задачей, то дальнейшая судьба удела, власть в котором центр, скорее всего, поддержать не мог, целиком зависела от того, как новый правитель уживется с местной родоплеменной верхушкой и подвластным ей населением. Это неизбежно вело не только к консолидации, но и к дальнейшей метисации знати из правящих кланов «японского племени», которое и само было «варварским» изначально, с «варварами» внешних земель.

Таким образом, наряду с нараставшей (по мере пополнения островов группами эмигрантов из Кореи и Китая) монголоидизацией протояпонцев, на просторах Канто и Тохоку происходили и обратные явления - айноидизация, «эмисизация», в общем, «варваризация» удельной аристократии. Со временем, поскольку члены царского рода и высшей знати укоренялись на местах, создавались и разрастались смешанные «японско-варварские» роды удельных правителей, так что сепаратизм возникал здесь вполне естественно и неизбежно, а периодические попытки центра вмешиваться в жизнь уделов и диктовать им волю лишь усиливали его.

Словом, при более чем скромных размерах Утицукуни и таких же возможностях двора возникали (а также уже существовали) удельные княжества, далеко не каждое из которых выражало верность центру; это было просто неизбежно в случаях, когда такие княжества формировались на основе сложившихся ранее мини-государств «варваров». В свою очередь центр не мог привести их к верности и даже проконтролировать. В итоге островная «Поднебесная» являла собой мозаику территорий, многие из которых, и чем дальше от «центра», тем вернее, были де-факто независимыми, и о делах в них при царском дворе десятилетиями и даже веками не имели понятия.

Но и во «внутренних провинциях», как следует из хроник, редкое правление очередного государя обходилось без заговоров, мятежей, переворотов или их попыток; обильно лилась кровь, «скрещивались лезвия», часто летели головы принцев, высших сановников и военачальников, а порой заговорщики убивали и царей. В такой обстановке бывало не до расширения пределов и усмирения «внешних земель». Думается, современные японцы должны быть благодарны судьбе - той исторической случайности, по которой за все время с момента возникновения Ямато и до начала следующего тысячелетия не было крупных нападений на Японские острова, поскольку в описанных условиях архипелаг непременно стал бы легкой добычей завоевателя, и ни о какой Стране восходящего солнца уже никто бы не узнал.

Все сказанное, однако, не означает, что к моменту юридического оформления феодальной государственности Ямато-Нихона, т. е. в VII-VIII вв., центр вообще не контролировал ни одну из внешних земель. Многое зависело от того, кто был правителем, на какие «местные кадры» опирался, и от конкретного расклада центробежных и центростремительных сил. С одной стороны, в VII в. в Утицукуни не входила даже южная часть «столичной» провинции Ямато на п-ове Кии, но с другой - тот факт, что по приказу царского двора были составлены фудоки таких внешних провинций, как Харима к западу от Утицукуни, Хидзэн и Бунго на севере Кюсю и даже Хитати, глубоко вклиненной в восточные земли «варваров» (Адзума-но куни), а также Идзумо, неизменно сепаратистского края, - все эти земли на тот момент подчинялись двору.

Иной вопрос, давно ли они были подчинены и как долго это продолжалось далее, ведь в исторических хрониках древней Японии существуют обширные лакуны и, кроме того, налицо фантастические переносы весьма поздних ситуаций на более ранние периоды. Из записей следует, что такие окружавшие Утицукуни земли, как Харима, Оми, Ига и Исэ, были вполне управляемыми, в Исэ даже располагалось знаменитое святилище великой солнечной богини Аматэрасу, куда правители Ямато периодически ездили на поклонение. Сведения об основании святилища относятся ко времени Суйнина (вторая половина IV в.), но церемониально-культовые вояжи сюда правителей Ямато начались позже. Сложнее были отношения с Идзумо-но куни, и статус этой страны совершенно не ясен; данный вопрос следует изучать отдельно.

Судя по хроникам, Ямато считало своими исконными землями о-ва Сикоку и Кюсю; но даже север Кюсю, а тем более юг прочно подвластными центру не были или, во всяком случае, были далеко не всегда. Некоторые намеки на реальные пределы Ямато в VIII в. дает помещенный в «Сёку-нихонги» указ от 724 г., который устанавливал три вида «изгнания» (ссылки): 1) дальнее - в Идзу, Ава, Хитати, Садо, Оки, Тоса; 2) среднее - в Суо и Иё; 3) ближнее - в Этидзэн и Аки⁸. Таким образом, дальним изгнанием были Идзу и Ава - земли, южнее современных Токио и Иокогамы, провинция Хитати, расположенная еще восточнее, о-в Садо на севере Японского моря (ныне - в преф. Ниигата), о-ва Оки в Японском море севернее Идзумо и Тоса - южная провинция о-ва Сикоку. Скорее всего, все эти территории подвластными двору Ямато не были. К слову, термин «изгнание» подразумевает, скорее, удаление за рубеж, нежели в пределы государства, пусть и «в места, не столь отдаленные». Точно так же и тогда, и позже неугодных изгоняли в край Осю (ныне регион Тохоку), не подконтрольный Ямато даже в IX-X вв. Суо и Иё, определенные как места среднего изгнания, располагались по обе стороны Внутреннего моря, первая соседствовала с Идзумо, а вторая занимала северо-запад о-ва Сикоку. Наконец, к местам ближнего изгнания относилась земля Этидзэн - южная часть края Коси, где постоянно бунтовали эмиси, и Аки - территория южнее Идзумо и восточнее Суо, на северном берегу Внутреннего моря.

Вопрос о Сикоку также требует выяснения: о нем подозрительно мало сведений в хрониках, хотя упоминается, что сюда отправляли в «ссылку» («изгнание») впавших в немилость подданных. Весьма спорен и вопрос о владениях на Кюсю. Известно весьма загадочное обстоятельство: ни в одном описании местных земель, включая «Бунго фудоки» и «Хидзэн фудоки», т. е. областей на севере о-ва Кюсю, нет ни единого упоминания о «первоправителе» Дзимму; первый царь, там упоминаемый, - Судзин-Мимаки. Существует мнение, что именно при Судзине о-в Кюсю и был покорен, но, как уже показано, это не так. Есть одно историческое недоразумение, которое, возможно, запутывает историографию вопроса: древнее название острова, Тукуси (Цукуси), ранее означало его северную часть, которая, собственно, и была знакома знати Ямато. Что касается южной части вплоть до центра острова, то по меньшей мере до рубежа VI-VII вв. там безраздельно хозяйничали аборигены - хаято, кумасо, ама и цутикумо.

Скорее всего, за сценарием Восточного похода Дзимму скрывается исход, если не изгнание или бегство, какой-то части то ли аборигенов, то ли чужаков-завоевателей, то ли смешанного отряда тех и других с территории местных общин на Кюсю. По «Кодзики» и «Нихонги», Восточный поход начинался с юго-востока острова, из страны Пимука, располагавшейся в стране Со, т. е. в ареале одного из двух племенных общностей кумасо. Соответственно, в дружине Дзимму был контингент «великих воинов Кумэ». Кроме того, уже приходилось отмечать айноидные и австронезийские корни предков Дзимму.

По описаниям в «Кодзики» и «Нихонги», экспедиция «Небесного воина» покорила какую-то землю на севере Кюсю (эпизод с миятуко Усату-пико и Усату-пимэ, закончившийся тем, что Дзимму отдал в жены своему военачальнику женщину-соправительницу). Но это не значит, что Кюсю тогда же и был присоединен к Ямато. Впоследствии, кроме Судзина, Цукуси покорял царь Кэйко (280-316 гг.), вернее, его сын Ямато-такэру, сведения о подвигах которого в Кумасо-но куни имеют характер сказочный и не внушают никакого доверия, а затем, в середине IV в., царственная чета Тюай и Дзингу, причем последним это не удалось.

Соответствующее «историческое» описание похода Тюая и Дзингу на Тукуси (т. е. именно на север Кюсю) подозрительно напоминает рядом деталей перипетии Восточного похода Дзимму, только, так сказать, в зеркальном отражении. Из Ямато-но куни, где близ современного г. Нара был погребен его отец, Тюай с супругой зачем-то отправляются в Тунугу. Это нынешний г. Цуруга в преф. Фукуи, севернее Идзумо-но куни, лежавший, по сути, в южных пределах дикого края эбису - Коси. Что само по себе сомнительно: такое пространство надо было еще с боями пройти и покорить, но о битвах ничего не сообщается. Затем царю приходит в голову «отправиться в южные провинции для осмотра». Дзингу остается в Тунуге (явно со всем войском), а царь-супруг отбывает в дальний путь пешком и без войска (?!) - «пошел дальше налегке, взяв с собой двоих-троих сановников и несколько сотен чиновников». То есть - с самого запада Хонсю на п-ов Кии! Здесь, в стране Ки-но куни, южнее обычной царской ставки в Ямато, царь узнает о бунте кумасо в Тукуси и из «дворца Токороту-но мия», в котором пребывал, пускается в обратном направлении, теперь уже морем.

Маршрут ладьи Тюая выявляет либо плохое знание географии территорий и акваторий, которые якобы принадлежат «провинциям» Ямато, либо боязнь открытого моря. То есть опять «римейк» Восточного похода. Ведь с п-ова Кии было бы удобно и в военном отношении правильно пройти прямым путем, южнее о-ва Сикоку, и зайти к кумасо в тыл, высадившись на юго-восточном берегу Кюсю, в той же Пимуке, откуда начинался когда-то Восточный поход Ипарэбико. А Тюай плывет по Внутреннему морю до юго-западной оконечности Хонсю (маршрутом Дзимму, но в обратную сторону) и лишь отсюда поворачивает на Кюсю - здесь два острова разделяет узкий пролив. На траверзе острова Тюай долго кружит, поджидая супругу с войском. Наконец произошла высадка на берег, и «государь достиг угодий На-но агата. Там он остановился во дворце Касипи-но мия».

Никаких подробностей боев с кумасо в хрониках не приводится. В «Кодзики» повествование краткое: «...государь, пребывая в обители Касипи-но мия в Тукуси, задумал напасть на страну Кумасо», а супруга-государыня Дзингу, в которую «божество вселилось», была решительно против этого (К., Св. II. С. 80). Но вполне ясно, что кампания против кумасо оказалась царствующей чете не по силам. Оккупировав север Кюсю, Тюай и Дзингу там и завязли. Укрываясь в крепости, они тяжко размышляли о перспективах войны и, видимо, рассорились - Дзингу отговаривала царя от дальнейшего наступления в глубь острова, взамен предлагая нападение на Корею, по ее мнению, более легкое предприятие (?!). Мало того, ее устами божество вещало заведомую неправду о стране, которую Тюай желал покорить: «Зачем, государь, ты пе¬чалишься о неповиновении кумасо? Земля их бесплодна. Стоит ли ради нее собирать войско и нападать? По ту сторону [моря] есть страна, сокровища которой далеко превосходят.». О-в Кюсю - исключительно благодатный край даже по сравнению с регионом Кинаи и п-овом Кии. Может быть, поэтому Тюай не очень-то поверил божественному гласу и, взобравшись на гору, стал вглядываться в западную даль, пытаясь различить там землю, но, естественно, ничего не узрел. Этот эпизод говорит о том, что войско Ямато пребывало на северо-западной оконечности Кюсю, хотя рассказ недостоверен: Тюай должен был знать о существовании Кореи и о том большом расстоянии, которое отделяет ее от Тукуси, поскольку и у его супруги, и у него самого были корейские предки.

В конце концов за свое неверие Тюай получил от божества смерть, хотя, по одному из вариантов, он погиб от стрелы в бою (Н., Св. VIII). Но не исключено, что за легендарным описанием стоят заговор и свержение Тюая - быть может, из-за проблем с Кюсю и возникших разногласий. Как бы то ни было, но и при Дзингу, которая после смерти Тюая правила, покуда не подрос Одзин, и после нее остров еще не раз «покоряли», вступая в схватки как с кумасо, так и с айноидными аборигенами - цутикумо, что отражено в «фудоки» северных провинций Кюсю.

Известные данные заставляют предполагать, что земли Утицукуни к VII-VIII вв. обзавелись своего рода «буферной зоной», отчасти проникавшей в земли «варваров» - в край Коси на северо-западе и Адзума-но куни на востоке и северо-востоке. Видимо, были пункты контроля и освоенные территории на Кюсю, Сикоку, на востоке п-ова Кии (район святилища в Исэ) и даже много восточнее, что демонстрирует управляемый статус страны Хитати, глубоко «врезанной» в «дикую» страну Хитаками - часть Адзума-но куни.

Как сказано, в середине VII в., при правлении Котоку, когда осуществлялись «реформы Тайка», встал многотрудный вопрос объединения территорий, из которых номинально состояло государство Ямато. Отдельные эпизоды позволяют выделить некоторые опорные земли центральной власти, составлявшие пресловутую буферную зону. К примеру, в момент уже описанного решения ВПЕРВЫЕ приступить «к собиранию десяти тысяч провинций» великий оми Сога-но Исикапа-но Маро внушал государю: «Прежде следует почтить богов Неба и Земли и умиротворить их, потом - обсуждать дела управления». И тогда в уделы Вопари и Мино были отправлены высшие сановники «для совершения приношений божествам». В комментариях по этому случаю отмечается, что Вопари (соврем. Овари) и Мино граничили с восточными землями, в которые планировалась экспансия Ямато (Н., Св. XXV; Комм., примеч. 21-22).

Если взглянуть на карту провинций Ямато, каковы они были к началу VIII в., то, зная канву предшествующих событий по хроникам, можно предположить, что «буферными» могли быть, наряду с Вопари и Мино, следующие уделы (куни, преобразованные реформами Тайка в провинции), соседствовавшие с Утицукуни:

к востоку - Суруга, Сагами, Мусаси;

к северу - Оми, Тамба, Вакаса (далее располагалась самая южная часть расчлененного края Коси - Этидзэн);

к западу - Харима, Бидзэн, Биттю и Бинго (три части расчлененной общины Киби, которая была серьезным соперником союза Ямато во времена Дзимму-Судзина), а также Аки и, возможно, Суо (далее на запад и север лежали земли Идзумо, где представителям центра бывает неуютно даже в наше время);

к югу, точнее, к юго-западу, т. е. на о-вах Сикоку и Кюсю - Иё и Сануки, Хидзэн, Тикудзэн, Будзэн и Бунго.

Это лишь предположения, и вовсе не обязательно должно быть так, что каждая из перечисленных земель целиком представляла надежную опору центра или хотя бы заслон от «варварской» периферии; такие опоры и заслоны обычно располагались в отдельных пунктах, где стояли гарнизоны наместников, было собрано достаточно оружия и имелись надежные дружинники, в основном набранные из местного населения. Часто это были приморские укрепления, контролировавшие гавани.

Вообще, проникновение во внешние земли войска Ямато предпочитали совершать морем, поскольку со времен Судзина был создан флот, который обновили при Одзине. Благодаря этому удавалось успешно продвигаться на западе и северо-западе Хонсю, все дальше оттесняя к северу «диких эбису» из крупной племенной группировки Коси. В восточном и северо-восточном направлении, начиная с Токая и Канто, завоеватели продвигались по суше, а сухопутные кампании чаще вели к поражениям, чем к победам, как показывает борьба за овладение землями к северу от озера Бива, вплоть до VII в.⁹, или то, что захват восточного побережья Хонсю отставал от экспансии западного.

Таким образом, реальные события, насколько их можно воспроизвести по научным данным, разительно отличались от тех победных эскапад, которые являют собой, к примеру, описания подвигов Ямато-такэру на Кюсю, в землях эбису и в Идзумо или триумфальный морской поход Дзингу в Корею. Можно однозначно сказать, что и к концу I тысячелетия царскому двору не удалось покорить весь остров Хонсю, особенно его север, где лежали «провинции» Дэва и Муцу, на самом деле обширные, малоизвестные и непокорные земли; столетия после того, как, по официальным данным, «восточные земли» были полностью разгромлены, покорены и поделены на провинции, де-факто там существовали даже в начале II тысячелетия княжества «варваров», загадочных «северных эмиси», этническая идентичность которых активно дискутируется по сей день. Это тоже не случайно: этническая история и культурно-историческое развитие северных земель главного японского острова протекали все I тысячелетие почти в полном отрыве от центра - от Ямато-Нихона (Утицукуни).

В 1982 году к симпозиуму, который был посвящен исследованию айнов в ранне-исторической Японии, профессор Томио Такахаси - известный исследователь, посвятивший жизнь истории региона Тохоку, - представил статью «Хитаками» - о местности, как полагают, относящейся к современной преф. Иватэ. Здесь существовала грозная Исава - «конфедерация» эмиси, занимавшая также земли современной преф. Аомори и северную часть преф. Акита. В этом обширном регионе, утверждает Т. Такахаси, после того, как японский полководец Саканоуэ-но Тамуромаро в начале IX в. покорил эмиси, не было (или не обнаружено свидетельств) постоянной администрации, и эта зона оставалась пограничной для региональных властей Японии. По замечанию автора, обычные исторические описания племен эдзо после IX в., безусловно, признают, что весь регион находился под полным контролем центрального японского правительства, но это, конечно же, оспаривается современными археологическими свидетельствами¹⁰.

Необходимо добавить: помимо свежих данных археологии, относящихся к IX - X вв., издавна известны достоверные документы куда более поздней эпохи, в частности, записи европейцев, впервые проникших в средневековую Японию. Они свидетельствуют, что даже в XVI - XVII вв. аборигены северного Хонсю не только сохраняли свои обычаи и образ жизни, но и представляли серьезную угрозу колонизаторам, предпочитавшим укрываться от них за стенами городов-крепостей. Так, в 1565 г. иезуит Людовик Фроэс доносил руководству ордена: «На севере от Японии... находится обширная страна, населенная дикими людьми. Народ этот пристрастен к вину, храбр на войне, и японцы его очень боятся.»; далее он упоминает расположенный на севере Хонсю «японский город Акита, куда сходятся туземцы для торговли; со своей стороны, жители города также ездят к ним, но реже, так как отправляющиеся туда часто убиваются туземцами»¹¹.

Истоки яёи и процессы смешанной монголоидизации

В таких условиях протекали на Японских островах этносинтетические процессы, приведшие через длительное время к сложению японского этноса, в расово-антропологическом отношении исключительно сложного и, судя по всему, разительно отличавшегося от первоосновы времен Дзимму. Ранее считалось бесспорным, наряду с наличием в праистории Японии «японских» и «неяпонских племен», решающее влияние расового компонента, принесшего на острова культуру яёи, и в связи с этим относительно простое и быстрое появление японского этнорасового типа с участием древнекитайского, древнекорейского и отчасти древнетунгусского элементов. Не изжито еще и старое представление, на мой взгляд, давно не имеющее права на существование: о вторжении с наступлением эпохи яёи неких племен древних японцев (неизвестно, откуда взявшихся и что из себя представлявших) со стороны Кореи на архипелаг.

Между тем в последние десятилетия появляется все больше данных о том, что племена, впервые освоившие культуру яёи, были носителями главным образом дзёмонского (т. е. айноидного) антропологического типа, причем этот тип был ощутим повсеместно, вплоть до юга Кюсю, а в центральных и северных регионах Хонсю превалировал даже в эпоху кофун; массовая же монголоидизация островитян произошла позже и даже в начале II тысячелетия не завершилась.

В связи с автохтонными истоками культуры яёи следует сказать, что и земледелие как таковое (которое на Японских островах образует один из самых ранних в мире очагов), в том числе рисосеяние, появилось на архипелаге задолго до эпохи яёи, причем не только на юге, но и в более северных регионах. Освоение рисоводства происходило в древней Японии еще в эпоху дзёмон, в течение последнего тысячелетия до н. э.¹², тогда как эпоха яёи началась 300 л. до н. э. или, максимум, на столетие ранее. Но предполагается и куда более древнее освоение этой культуры на Японских островах - около 4 тыс. лет назад¹³.

Археологические исследования показывают, что уже в позднем дзёмоне на архипелаге произошли драматические изменения, связанные с тем, что древняя примитивная культивация растений привела к освоению рисосеяния. Переход к земледелию более высокой урожайности всегда и вполне естественно вызывает демографический рост. Но дзёмонское хозяйство процветало не только и не столько за счет земледелия, сколько благодаря комплексности, удачному сочетанию присваивающей (промысловой) и раннепроизводящих отраслей, длительной и успешной адаптации к экологическим условиям региона. По некоторым данным, все это потребовало усложнения социальной организации и усиления власти над обществом. И хотя столь радикальные изменения чаще всего связываются с влияниями извне, однако имеющиеся факты указывают на то, что в основе лежало стабильное локальное развитие, на которое оказывали влияние, во-первых, не массовые вторжения, а постепенные инфильтрации, во-вторых же, это были смешанные миграции - как с северо-востока Азии, в том числе со стороны тунгусо-маньчжур, так и с юга, со стороны Пасифики¹⁴.

Таким образом, связь эпохи яёи с Кореей, особенно в ее истоках, сильно преувеличена. Так, выясняется, что некоторые ранние глиняные сосуды яёи имеют такой же «веревочный узор», что и дзёмонская керамика, хотя существенно отличаются по форме¹⁵. Это серьезно подрывает постулат о том, что керамику яёи занесли на острова мигранты с Корейского п-ова, особенно если учесть уже сказанное о принадлежности племен, впервые освоивших культуру яёи, к дзёмонскому антропологическому типу. В наибольшей мере это касается более северных территорий архипелага. Выясняется, например, что «начальная культура яёи в Тохоку и на Хоккайдо была освоена айноидными предками»¹⁶.

Думается, однако, что полностью игнорировать континентальное влияние на культуру яёи, учитывая инновации в производстве керамики, металлургию и заливное рисосеяние, невозможно. Но скорее всего, носители новых технологий, проникая из Кореи на Японские острова, попадали в местную дзёмонскую среду, ввиду чего происходили взаимовлияния и постепенные изменения в материальной культуре и способах жизнеобеспечения; так могла появиться керамика переходного от дзёмона к яёи типа. Наличие на керамике яёи дзёмонского орнамента и другие черты, демонстрирующие переход от одной культуры к другой на местной основе, отмечалось и раньше. Так, М. В. Воробьев писал, что «яёи является прямым продолжением древней неолитической культуры дзёмон»¹⁷.

Сходные процессы должны были происходить в аграрной сфере. Бесспорно, задолго до оформления культуры яёи на Японских о-вах появились ареалы мелкомасштабного суходольного возделывания риса; позже началось освоение заливного рисосеяния. На этом этапе влияние материка не оспорить, но есть надежные данные о том, что впервые рис проник на архипелаг независимо от культуры Кореи, напрямую из Китая (причем отмечается, что китайско-японские связи могли существовать еще 5 тыс. л. н.), минуя Корейский п-ов; это обосновывается тем, что генетически родственный сорт риса, обнаруживаемый и в долине Янцзы, и в Японии, в Корее не найден¹⁸. Недавние генетические тесты найденных на юге Японии обугленных рисовых зерен показали их происхождение из дельты Янцзы в Китае (тогда как рис, выращиваемый в Японии ныне, происходит главным образом из Кореи), причем возраст образцов - 2200 лет¹⁹.

Что касается культуры металла, то ее революционизирующая роль очевидна, как и роль носителей этой культуры, популяций яёи, прибывавших с Азиатского материка небольшими волнами в диапазоне 300 л. до н. э. - 250-300 л. н. э. Принципиально важно выяснить при этом, какое расово-генетическое влияние на аборигенное население архипелага могли оказать пришельцы той эпохи. В последние годы по этой проблеме накоплены новые данные на базе генетических и популяционных исследований, что привело к появлению ряда гипотез. Согласно одной из них, культура яёи действительно вытеснила культуру дзёмона, однако ее носители прибыли на Японские о-ва далеко не в том числе, чтобы оказать существенное воздействие на генетический фонд дзёмонцев. Именно поэтому, считает, например, Масатоси Неи, популяционный генетик из университета в Пенсильвании (США), «в генетическом смысле между людьми дзёмона и современными японцами нет больших различий»²⁰.

Революционизирующая роль привносимой с материка культуры ускорила выход из каменного века (а дзёмон Японии охватывает этапы и черты позднего палеолита, мезолита и неолитического перехода от чисто присваивающей экономики к смешанной, присваивающе-производящей) и вступление в эпоху металла, причем с освоением практически одновременно меди, бронзы и железа. Но столь кардинальное воздействие на культуру оказывалось в очень узкой зоне, охватывающей юг о-ва Хонсю, о-в Сикоку и север о-ва Кюсю. Ареал яёи был неизмеримо меньше территории, которую занимала на архипелаге культура дзёмон, и расширялся весьма медленно, что также говорит о немногочисленности мигрантов - носителей яёи. Отсюда понятно, почему расовые черты дзёмона отчетливее всего различаются поныне на севере и юге Японии. По этой же причине, как сказано, инфильтрации со стороны Кореи не могли заметно и быстро изменить этнорасовый облик преимущественно дзёмонского (айноидного) населения Японского архипелага, которое вне этого ареала продолжало жить в прежних традициях еще несколько столетий.

Поэтому и масштабы аграрной культуры на Японских о-вах в середине и даже во второй половине I тысячелетия н. э. не следует преувеличивать - хроники дают искаженную картину, может быть, не столько даже реальную для эпохи их составителей, сколько желательную и «списанную» с китайских образцов. Хотя при формировании Ямато в регионе Кинаи уже было распространено земледелие, включая рисоводство, однако еще немалое время ведущим занятием оставалась, как ни странно, охота. На это недвусмысленно указывает продукт, который был избран в качестве натурального налога при первом обложении им населения в правление Судзина: как значится в хронике, «...впервые переписали народ и определили подати и трудовую повинность. Подати эти называют: от мужчин - дань с кончика лука, а от женщин - дань с кончиков пальцев». То есть мужчин обязывали поставлять двору охотничью добычу, а женщин - домотканые изделия. И эта традиция оказалась настолько прочной, что и намного позже, в «Когосюи»²¹, было записано: «Это с тех пор пошло обыкновение, принятое ныне при отправлении обрядов Богам Неба, Богам Земли - им подносится медвежья и оленья шкуры, рога, полотно» (Н., Св. V; Комм., примеч. 25). Если бы Ямато в момент его формирования уже представляло собой типично аграрное общество рисоводческой культуры, то в качестве главной подати были бы избраны рис и другие злаковые.

Кроме того, отмечаемая в хрониках роль риса как ритуально-праздничной, священной пищи, которая была, скорее, роскошью и лакомством на церемониальных торжествах, чем «хлебом насущным», дает основание предположить, что масштабное рисосеяние на Японских о-вах - явление достаточно позднее. По-настоящему земледельческое развитие страны началось с середины VII в., когда в ходе реформ Тайка государство выкупало земли и уравнительно делило их между крестьянами, при этом вводя китайскую систему налогов. Но лишь спустя почти столетие, с 722 г., правительство начинает массовое создание крестьянских хозяйств с освоением целинных земель (планировалось поднять 1,2 млн. кв. км целины, но, конечно, такую площадь освоить не удалось).

С изрядной долей условности можно определить, что в дореформенный период этнокультурные особенности разных регионов Японского архипелага, с учетом воздействия культуры яёи, выражались в том, что на юге Кюсю и на о-вах Рюкю преобладали культуры и их носители, связанные с морскими промыслами тропического типа, на юге (Кинаи), юго-западе (Идзумо) Хонсю, на Сикоку и на северном Кюсю развивалась культура земледелия, включая заливное рисосеяние, а в центральных и более северных регионах Хонсю, как и во многих горно-лесных районах юга (т. е. на большинстве территорий архипелага), превалировал охотничье-собирательский комплекс, сопряженный с северным морским, лагунным и речным рыболовством и местами дополняемый ранним земледелием северного типа (включая выращивание суходольного риса, но главным образом проса и гречихи). Такой хозяйственно-экономический расклад дает представление и об этнической структуре региона.

Мы вкратце рассмотрели влияние культуры яёи на историческое развитие Японских о-вов. Что же было далее? Решительный перелом - и в культурном отношении, и в этнорасовом - наступил значительно позже. Как заключил Н. И. Конрад, приток переселенцев, прибывавших мелкими группами и прежде, усилился в V-VI вв.²² и далее непрерывно нарастал. Этому способствовала череда бурных событий на континенте: в 478 г. пало небольшое корейское государство Фуюй (яп. Пуё), поглощенное крупной северной державой Когурё (яп. Кома), в 592 г. Япония потеряла свою колонию Кая (яп. Мимана) на юге п-ова, в 663 г. Китай захватил страну Пэкче (яп. Кудара) на юго-западе и, наконец, в 668 г. китайская династия Тан разрушила Когурё, после чего весь п-ов был поделен между Поднебесной и юго-восточной страной Силла (яп. Сирага). За это же время можно констатировать причины лишь одной крупной иммиграции непосредственно из Китая - после 612 г., когда Когурё отразило китайскую агрессию, что привело к беспорядкам в Поднебесной и падению династии Суй. Каждая из этих битв и захватов вызывала массу беженцев, устремлявшихся прочь от Китая, а значит, по большей части на Японские о-ва.

Другим фактором было быстрое распространение в Восточной Азии буддизма. В 384 г. новое религиозное учение утвердилось в Пэкче, в 514-539 гг. - в Силле, а уже в 538 г. (по другим данным, в 539-м) из Пэкче и Силлы буддизм проникает в Ямато. Эта активная экспансия шла преимущественно из Китая, сопровождалась китаизацией обращаемых в буддизм стран и народов и активизировала приток иммигрантов в Ямато - для импортных нововведений были нужны соответствующие кадры: учителя, священники, знатоки буддийской культуры, насыщенной догматами даосизма и конфуцианства.

Однако не Китаю, а Корее - вернее, корейцам, а не китайцам - суждено было сыграть решающую роль как в коренных изменениях культурных основ Ямато, так и в ее радикальной монголоидизации. Китайцы также внесли свою лепту, но она была заметно скромнее: хотя на островах внедрялась именно китайская культура, распространялась она стараниями ученых кадров преимущественно корейской национальности. Но повторим: весь этот массовый и нарастающий процесс происходил значительно позже эпохи яёи.

Третьим элементом, способствовавшим монголоидизации японского населения, был тунгусо-маньчжурский и отчасти палеоазиатский. Можно сказать, что в изрядной мере это был элемент, общий с корейским, поскольку древнекорейское население в значительной части состояло из племен тунгусо-маньчжурского и палеоазиатского происхождения. По данным М. В. Воробьева, чосон (древние корейцы), фуюй (пуё) и население Когурё были палеоазиатами²³. Однако этот элемент проникал на архипелаг не только через Корейский п-ов, но и севернее, из Маньчжурии, Приморья и Приамурья - через о-ва Сахалин и Хоккайдо или напрямую по Японскому морю - на север Хонсю. Представителями этой ветви были, в числе прочих, неизученные мисихасэ.

О происхождении, дислокации и влиянии на Японию мисихасэ нет устоявшегося мнения; возможно, это были совершавшие из Приморья набеги на Японские острова группы илоу-сушень-мохэ (позднейшие бохайцы); по другой версии, то был народ охотской культуры, живший на Хоккайдо. Но решение этого спорного вопроса может оказаться примиряющим конкурирующие точки зрения, так как носители охотской культуры обнаруживают много сходства с сушеньско-бохайским культурным типом и выглядят выходцами из Приморья и Маньчжурии. Вполне возможно также, что мисихасэ древнеяпонских хроник - это то же, что тончи и коропокгуру айнских легенд. Еще одна гипотеза состоит в том, что среди племен охотской культуры были палеонивхи, а возможно, и другие палеоазиаты.

Таким образом, мы видим, что и монголоидизация населения Японских островов была весьма сложным процессом, который детально не изучен. Можно представить, однако, как это многослойное и многокомпонентное наложение генов путает карты антропологам и популяционным генетикам, не позволяя прояснить и выстроить достоверную картину японского этнорасогенеза. Мне вообще представляется, что такая задача едва ли выполнима, во всяком случае, на современном научном уровне, а возможно, и в принципе.

Но при всем при том вполне ясно, что распространенное в литературе определение японской нации как «исключительно гомогенной»²⁴ абсолютно не отвечает истине. В 1986 г. премьер-министр Японии Накасонэ Ясухиро публично заявил: «В Японии нет нацменьшинств, дамы и господа. Япония - гомогенная страна»²⁵. Подобные определения резко противоречат научным данным и объясняются совсем не научными мотивами, точно так же, как и глубоко утвердившееся в Стране восходящего солнца представление, будто японцы никогда в прошлом не были варварами²⁶.

Происхождение родов и знати Ямато

Вполне доступная информация позволяет утверждать, что первые же «потомки богов» и «посланцы неба», т. е. иммигранты-завоеватели Японских островов, герои Восточного похода Дзимму, где бы они первоначально ни располагались и откуда бы ни пришли, очень быстро роднились и смешивались с родоплеменной знатью аборигенов, с вождями так называемых «варваров» или «неяпонских племен». А поскольку первоначально, да и значительно позже пришельцев было несоизмеримо меньше, чем аборигенов, очевидно, что они неизбежно растворялись в местной основе.

Этот отчетливо прослеживаемый процесс можно показать как на персонажах мифологии - некоторых из бесчисленных богов «Кодзики» и «Нихонги», так и на примерах исторически достоверных кланов (родов, фамилий), причем самых знатных - таких, как Накатоми, Мононобэ, Сога, Абэ, Фудзивара и других. В целом представляется, что рафинированные и особо приближенные к небесному трону семейные линии все как один имеют в родословных - причем первопредками (нередко женского пола) или их супругами - людей из племен ама, кумасо, хаято, цутикумо, кудзу, саэки, эмиси и т. д.

Предварительно будет небесполезно разобраться в категориях древнеяпонской знати. В III-VI вв., до реформ Тайка, установился и стабильно существовал иерархический порядок, в соответствии с которым знатные роды Ямато распределялись по ряду рангов - кабанэ. Высшими кабанэ были оми и мурадзи. За ними следовали более низкие - их насчитывалось до тридцати. Все они условно делились на два типа - знать по происхождению и знать по положению в государстве. Второй тип мог означать простолюдина, чужестранца или «варвара», дослужившегося до высокого поста с присвоением соответствующего титула (заметим, что понятие «варвар» в данном случае исходит от поздних государственных строителей и правоведов). Со време¬нем картина усложнилась - появились смешанные ранги.

ПЕРВЫЙ ТИП. К нему относились оми, мурадзи, кими и др. Оми - высшая аристократия, имевшая прямое отношение к созданию союза Ямато и, что важно, родственная правителям через жен. К таким родам относились, например, Сога, Кадураки, Вани, Касуга, Абэ и т. д. Предками оми считался царский род, но неясно, все ли принадлежащие к оми персоны могли претендовать на занятие престола. К категории мурадзи причислялись роды, возводящие свою генеалогию к небесным богам. Это были знатнейшие и могущественнейшие роды, но у них были разные предки с кланом правителей и по этой причине они не могли претендовать на трон. Браков с семьями царей оми не заключали, но зато часто становились главами селений, земель (позже - провинций) - куни.

В категорию кими входили владетели областей. Эти роды вели происхождение от «богов земли» и в любом из них правомерно подозревать наследственность от вождей аборигенных племен; подтверждается это и тем, что они были ревностными хранителями старинных религиозных традиций (протосинто) и активно сопротивлялись распространению буддизма, конфуцианства и даосизма. Вероятными выходцами из аборигенной знати были и вакэ - категория самых могущественных родов вождей, правивших землями до объединения племен.

Если судить по характеристикам, которые даны в приложении к «Кодзики» (К., Словарь титулатуры родов и корпораций), значительная, может быть, наибольшая часть категорий местной знати, «больших людей» была аборигенной по происхождению или по крайней мере состоявшей в родстве с аборигенами. Это агатануси, вакэ, инаки, кими и множество лидеров бэ - родо-профессиональных корпораций, гильдий или цехов, объединявших крестьян, рыбаков, ремесленников и т. п. (Правда, часть таких профессиональных групп составляли пришельцы из Кореи и Китая). То же можно сказать и о втором типе кабанэ.

ВТОРОЙ ТИП составляла служилая знать, сформировавшаяся при дворе, в основном после V в., и относящаяся к более низким категориям. Именно ко второму типу относилась упомянутая категория миятуко (мияцуко) - старейшин принадлежащих двору уделов и деревень, а также родов-корпораций, в обилии возникших к концу V в. Ранее это были главы локальных общин, в том числе среди племен ама, кумасо, кудзу, цутигумо, саэки и т. д. Мало чем отличалась в этом смысле другая категория второго типа, но более высокого ранга, атапи (атаи) - местная знать, своевременно подчинившаяся центральному двору и благодаря этому сохранившая и наследственно занимавшая в V-VI вв. посты управителей «провинций» (куни-но миятуко, куни-но атапи), т. е. земель или областей, ранее принадлежавших покорившемуся племени или общине.

Ко второму типу кабанэ относились и те роды, чье название пошло от их профессионального назначения, затем став титулом рода. Таковы роды пуми-пито (фуми-хито, фубито) - официальных летописцев, воса (оса) - переводчиков и т. п., в том числе паяпито (соврем. хаято) - изначально это было названием племени, жившего на юге Кюсю, впоследствии они служили дворцовой стражей. Точно таким же образом часть народа кумасо, так называемые опокумэ (великие кумэ), которые, по «Кодзики» и «Нихонги», составляли ударную силу дружины Дзимму, позже стали корпорацией, из которой рекрутировались правительственные войска или подбирались военачальники, а затем были слиты с родом Опотомо.

СМЕШАННЫЙ ТИП. До реформ Тайка, в V-VI вв., возникали смешанные типы, например, оми-мурадзи, а также великие оми (опо-оми) и великие мурадзи (опо-мурази). Сам факт смешения двух принципиально разных кабанэ говорит о том, что к этой цели соискатели шли через утверждение в статусе самой авторитетной при дворе силы, на что была способна только старая аристократия. К опо-оми относились роды Кадураки, Пэгури, Косэ и, что показательно, Сога; а к опо-мурази - по большей части аристократы областей Кавати (Капути) и Сэтцу - например, роды Мононобэ и Опотомо, формировавшие дворцовую гвардию.

После реформ Тайка система родов была реорганизована - и окончательно запутана. Много позже, в 815 г., вышло «Синсэн сёдзироку» - «Новое уложение семей и родов». Оно сохранило и узаконило деление родов по происхождению на «божественные» и «человеческие», установив при этом социальную иерархию, структуру которой теперь стало определять государство - высшая власть царства. Так была создана ситуация, благоприятная для проникновения в высшую власть неаристократов, а значит, для фальсификации генеалогий, т. к. для продвижения на верхние ступени иерархической лестницы по-прежнему было формально необходимым высокородное происхождение.

Например, кабанэ сукунэ в VIII в. был одним из рангов, который жаловался родам уровня мурадзи, и в системе, установленной правителем Тэмму во второй половине VII в., он считался третьим среди наивысших. А с периода Хэйан (нач. IX в.) его получают влиятельные люди независимо от происхождения.

Теперь рассмотрим, как, начиная с мифологической эпохи, сами «небесные божества», а затем и их посланники на землю (пресловутые тэнсон) роднились и смешивались с «земными богами» - с вождями племен «изначальных», тех, что населяли Японские острова до нашествия цивилизаторов. При внимательном прочтении свитков такие эпизоды часто обнаруживаются еще с «эпохи богов». Так, уже первый «тэнсон» Ниниги-но микото, «пробившись сквозь восемь гряд облаков» и спустившись на пик горы Такатихо на Кюсю, берет в жены дочь «земного бога» О-ямацуми-но ками - Конохана-сакуя-химэ - и производит с ней на свет троих сыновей. А ведь «земные божества» - это вожди туземных кланов.

Истоки рода Накатоми. Замечание по ходу: поскольку в исторических событиях, описанных хрониками, менее всего отмечаются враждебные по отношению ко двору Ямато действия таких этнических общностей, как хаято и ама, есть основания подозревать, что именно из них, наряду с кумасо (опокумэ), в основном состояла дружина «пионеров» Хонсю, завоевателей, возглавляемых Ипарэбико-Дзимму.

По «Нихонги», Дзимму после высадки на северо-востоке Кюсю, в местности Уса, встретил пару миятуко Уса - Усату-пико и Усату-пимэ. Чета правителей типа хико-химэ (др.-яп. пико-пимэ), то ли супруги, то ли брат и сестра, а может быть, и то, и другое, «построили в верховьях реки Уса-капа дворец на одной опоре и устроили пир в честь прибывших». И главное в эпизоде: «Тогда по высочайшему повелению Усату-пимэ отдали в жены Ама-но танэко-но микото, высокому вельможе. Ама-но танэко-но микото - самый дальний предок рода Накатоми» (Н., Св. III). Таким образом, Дзимму, разрушив местную власть, отдал химэ (соправительницу) в жены своему соратнику, а согласившиеся на это уса-но миятуко получили наследную власть в своих общинно-племенных владениях, ставших в итоге пожалованным им уделом, и к тому же оказались породнены с божественными предками влиятельного рода будущей японской аристократии. Накатоми - один из древнейших родов знати, клан жрецов синтоистских божеств. Жрецы этого рода возглашали молитвы норито, тексты экзорцизмов и занимали ключевое положение в государстве. Характерно при этом, что они были в числе самых упорных противников утверждения буддизма в Ямато.

О роде Накатоми есть и более ранняя информация, несколько отличающаяся от приведенной. Один из пяти богов, по велению богини Аматэрасу сопровождавших Нининги-но микото при его сошествии на землю, аттестуется так: «...бог Амэ-но-коянэ-но микото. Есть предок мурадзи [из рода] Накатоми» (К., Св. I, гл. 30). Если так, то сподвижник Дзимму Ама-но танэко-но микото, взявший в жены Усату-пимэ, приходится потомком бога Амэ-но коянэ, сопровождавшего Ниниги, и значит, не он, а этот бог - «самый дальний предок» упомянутого рода. Но это не меняет сути: названный род после эпизода во «дворце на одной опоре» породнился с аборигенами Кюсю.

Следует особо подчеркнуть, что, разумеется, за достоверность множества из подобных сообщений поручиться нельзя, важно же совсем другое - а именно то, что даже в VIII в. составители священных текстов, отбирая и записывая мифы и предания, упорядочивая пантеон, приводя в систему родословные «потомков богов», всячески «редактируя» прошлое и «совершенствуя» историю, в ряде случаев не считали нужным утаивать связи предков с «варварами»; очевидно при этом и то, что они не заблуждались относительно этнического состава и истоков своего народа.

Анализ текстов «Кодзики», «Нихонги» и других источников убеждает, что местные родовые группировки, кланы - из Ата, Вопари, Сики, Кадураки, Капути, Унэбэ, Киби и т. д., равно как и роды, названия которых происходят от божеств неба или земли, например, Сарумэ, - все отмечены межэтническими браками «богов неба» и «земных богов», т. е. завоевателей и аборигенов. На «варварское» происхождение указывают и входящие в имена знати такие части, как Эмиси, Опокумэ, Кунису и т. п. К примеру, в «Сёку Нихонги» под 700 г. упоминается некто Саэки-но Сукунэ Маро из рода с типом родства симбэцу - «потомки божеств»²⁷, тогда как его имя прямо указывает на аборигенов п-ова Кии, которые считались потомками «богов земли», а не неба.

Связь рода Мононобэ с цутикумо. Вспомним еще один эпизод Восточного похода: при высадке воинов Дзимму на Хонсю в бухте Нанипа (у современного г. Осака) произошло столкновение с цутикумо, которых возглавлял вождь Нагасунэ-бико. Война с аборигенами оказалась нелегкой, она затянулась, в конце концов Дзимму, поплутав морем вокруг п-ова Кии и посуху в его горах, пошел на переговоры. В ходе их вождь цутикумо заявил государю: «Когда-то давным-давно потомок Небесных богов сел на Небесный Каменный Корабль и спустился с Неба. Звали его Куси-тама-ниги-паяпи-но микото. Он взял в жены мою младшую сестру, Ми-касикия-пимэ. Еще одно ее имя - Нагасунэ-бимэ, еще одно ее имя - Томия-бимэ. Родился у них ребенок. Имя его - Умаси-мадэ-но микото. Поэтому я почитал Ниги-паяпи-но микото как своего господина. Разве может быть двое потомков Небесных богов?». Итак, вождь презренных «пауков», заявив о своем родстве с небесными потомками, усомнился в небесном происхождении самого Дзимму. И это написано в священных анналах, включая и то, что небесный бог, опередивший «первоправителя» Иварэ-бико на земле Ямато, взял в жены принцессу «варваров». Выложив доказательства высокого родства, «варвар» потребовал, чтобы и Дзимму, в свою очередь, доказал свою божественную миссию. Общего языка найти не удалось. Тогда появился сам Ниги-паяпи: «увидел он, что характер Нагасунэ-бико устроен наоборот, и. убил его, а войска его увел и подчинил своей власти». Этот сюжет о породнении «тэнсон» с «варварами» завершается разъяснением насчет Ниги-паяпи-но микото: «Он - дальний предок рода Моно-но бэ» (Н., Св. III). Версия, изложенная в «Кодзики», где Нагасунэ-бико назван Томибико, намного короче, но сводится к тому же: Нигипаяпи-но микото является на помощь Дзимму, они побеждают, «и вот Нигипаяпи-но микото взял в жены младшую сестру Томибико, [по имени] Томибимэ, и Дитя, у них родившееся, - Умасимади-но микото. Это предок рода Мононобэ...» (К., Св. II. С. 41).

Такими же изначально смешанными, «тэнсон-эмиси» или «японо-варварскими», можно считать кланы, подобные Сога и Абэ, относившиеся к оми - высшей аристократии, причастной к созданию Ямато и родственной царям через жен.

Клан Сога: связи с чужестранцами и аборигенами. Клан Сога представлял могущественную группировку при царском дворе, это был первый из усилившихся родов в пору сложения японской государственности. С конца VI и до середины VII в. клан фактически правил страной. Как утверждал профессор Н. И. Конрад, «своим возвышением Сога обязаны тому, что при Юряку они стали заведовать «тремя царскими сокровищницами»»; проще говоря, они обогатились при трех крупнейших складах ценностей и продовольствия, устроенных к тому времени при дворе и постоянно пополнявшихся за счет дани, трофеев и всевозможных поборов. Другая причина могущества объяснялась «тесным слиянием» дома Сога с родами Ати-но оми, Вани, Хата и Сиба Датто - «главнейшими группами переселенцев китайского происхождения», представители которых и заведовали означенными «сокровищницами»²⁸.

Самый знаменитый член клана, Сога-но Эмиси, создал прецедент отстранения от власти верховного правителя; в 592 г. узурпатор организовал убийство царя Сосюна и возвел на трон свою племянницу, принцессу Тоёмикэ Касикияпимэ (царица Суйко), фактически же правили Эмиси и его сын Ирука. Так продолжалось и при царе Дзёмэе, и после его смерти, когда престол заняла его вдова (посмертное имя Когёку). Как видно, этот эксперимент столь пришелся по вкусу знати, что даже после свержения ненавистного клана посаженный на трон младший брат названной царицы (его посмертное имя - Котоку) власти не получил и был такой же марионеткой, как Суйко, Дзёмэй и Когёку. Как отмечал историк-японист Дж. Б. Сэнсом, с тех пор и до реставрации Мэйдзи императоры Японии у власти не были²⁹.

Весьма важна подоплека узурпации кланом Сога верховной власти и ожесточенной борьбы против клана представителей старой аристократии. Род Сога добился в царстве высокого положения очень рано, и уже в IV-V вв. упрочил его. Но во второй половине VI в., после смерти царя Киммэи, Сога столкнулись с сильным противодействием главной военной силы Ямато - рода Мононобэ. Борьба приняла ожесточенный характер из-за того, что Сога были ревностными поборниками буддизма, а Мононобэ столь же ревностно защищали позиции протсинто. В чем были причины таких разногласий?

Сога-но Эмиси, захватив верховную власть, опирался на многочисленных корейских и китайских купцов, ремесленников, грамотеев, давно разбогатевших и вхожих в высшие коридоры власти, но и наладил надежную связь совсем с другой стороны - с лидерами аборигенных племен. В частности, у него в союзниках был вождь провинции Этиго, под началом которого состояло несколько тысяч вооруженных и искусных в боях эбису³⁰. Это страшило политических противников и помогало ему творить произвол.

Представим специфику эпохи. О стиле правления Эмиси и историческом фоне Дж. Б. Сэнсом писал так: «Суть его внутренней политики состояла в привлечении к себе расположения проживающих в стране чужестранцев, как китайских и корейских поселенцев, известных своими знаниями и мастерством, так и полудиких воинственных эбису на северо-востоке и кумасо на юго-западе, свирепость которых делала их прекрасной личной гвардией. Япония в этот период была этнически неоднородной и не имела стабильного управления. Это были подходящие для мятежей времена; власть центрального правительства распространялась не дальше нескольких дней пути от столицы, и даже здесь ею пренебрегала и бросала вызов жадная и амбициозная знать»³¹.

Сога-но Эмиси открыто вел себя как самодержец, узурпировав прерогативы, привилегии и даже церемониал сумэра-микото (тэнно, верховного владыки). В конце концов это вывело из терпения идеологическую верхушку. Наиболее воинствующей против Сога силой был клан Мононобэ, контролировавший военное дело и, значит, верховную власть. Ведь фактически вместе с царями от власти был отстранен именно он. Сторону Мононобэ принял род Накатоми - наследственных исполнителей культов при дворе и хранителей традиций протосинто. Оба рода происходили от «варваров».

Напротив, «новые дворяне», выходцы из разбогатевшего, выслужившегося и добившегося влияния разночинства, особенно корейско-китайских корней, активно поддерживали буддизм. Они - иноземцы и иные «низкие» по происхождению - не могли возвести свои корни к древним божествам синто и утвердиться за счет «божественного происхождения», которого у них быть не могло; отсюда их ставка на буддизм и китайскую культуру; так они пытались повысить свой статус.

Сога-но Эмиси стремился к быстрейшей и радикальной китаизации Ямато с тем, чтобы добиться законного закрепления царского престола за собой, что позволяли китайские традиции и законы, но не позволяли древнеяпонские. На его пути стояли наиболее знатные роды Ямато. Не только узурпация власти, но и «вживление» в тело страны чуждой религии, а с ней и комплекса иной культуры наталкивалось на принципиальное сопротивление старой знати - приверженцев протосинто, традиции которого питали их привилегированное положение. Как принято считать в науке, окончательный итог борьбы определило то, что буддизм и китаизация максимально отвечали задачам развития феодализма и централизации государства, тогда как разрозненные культы протосинто несли в себе тенденции децентрализации, сепаратизма. Но последующая история Японии показала, что ни принятие буддизма, ни китаизация строя и культуры не устранили децентрализацию и сепаратизм, а значит, столь великие жертвы были напрасными...

В 587 г. по описанным причинам началась подлинная гражданская война. Этому способствовало двойственное отношение правителей Ямато к китаизации и буддизму. Так, Киммэй (правил в 540-572 гг.) не говорил ни да, ни нет как сторонникам, так и противникам буддизма, хотя уже при нем разгорелась вооруженная борьба Накатоми и Мононобэ с кланом Сога. Этот правитель умер, так и не решившись на религиозные нововведения, хотя и не препятствовал буддистам. Сменивший его Бидацу (правил в 572-585 гг.) был почитателем китайской литературы, однако в буддизм не верил. Но именно при нем в 575 г. в Ямато стал окончательно утверждаться буддизм. Через несколько лет из северокорейского государства Силла была привезена и установлена статуя Будды.

И тут вновь начались трудности: очередную эпидемию традиционалисты связали с завезенными из-за моря богами и гневом по этому поводу исконных божеств. Весьма красноречива запись хроники от 584 г.: «Мононобэ-но Югэ-но Мория-но Опомурази и Накатоми-но Катуми обратились к государю: “Отчего ты не следуешь словам твоих слуг? И при твоем покойном отце, и в твое правление случается много болезней - силы народа истощаются. И все это из-за того, что Сога-но Опооми поклоняется Закону Будды!”. На что Бидацу ответил: “Вы правы! Следует прекратить.”» (Н., Св. XX).

Вследствие этого был разрушен возведенный кланом Сога буддистский храм. Но сооружение вскоре восстановили. А следующий царь, Ёмэй (585-587 гг.), однажды всерьез заболев, принял «Закон Будды». В его правление и началась война. Она разгорелась после гибели Мононобэ-но Мория, который был главным министром при Бидацу и Ёмэе и самым решительным противником чуждого учения, и длилась долго - с 588-го по 593 г. В ходе ее клан Сога совершил убийства царя Сосюна и двух принцев и посадил на престол марионеточную правительницу Суйко (правила в 593-629 гг.), а регентом по его воле стал принц Умаяда (Сётоку-тайси), племянник Суйко и сородич Сога по матери. Именно Сётоку-тайси превратил Ямато в китаизированное буддийское государство.

После ранней и загадочной смерти Сётоку-тайси в 622 г. произошло максимальное усиление клана Сога. Он свергает и назначает царей, а в стране нарастает хаос. Наконец, в 644 г. против узурпатора был составлен заговор, который возглавили принц Нака-но Оэ и глава династии синтоистских жрецов Накатоми-но Каматари. Заговорщики осуществили переворот - свергли Эмиси, предварительно убив его сына Ируку, и добились отречения правительницы-марионетки Когёку в пользу ее младшего брата Котоку. В ходе переворота Тайка был вырезан почти весь клан Сога, а фамильный дворец сожжен. Видимо, уничтожение в огне дворца со всеми в нем скрывавшимися людьми создало тайну смерти самого Сога-но Эмиси; по некоторым сведениям, его убили вместе с другими домочадцами, но есть версия, что он покончил самоубийством, а перед этим сжег множество собранных им по всей стране манускриптов, более древних, нежели «Кодзики», «Нихонги» и другие упоминаемые в хрониках труды.

Сведения о родовых истоках Сога весьма противоречивы. С одной стороны, по записям в «Нихонги», клан относился к оми - высшей аристократии, прямо причастной к созданию союза Ямато, но не имевшей прав на престол. Почему так, неясно, ведь, по Конраду, сородичи Сога составляли «одну из ветвей рода “канцлера царицы Дзинго” - Такэноути-но сукунэ»³². А это не просто знатное положение - по хроникам, Такэноути-но сукунэ, прославившийся службой жреца, царедворца и военачальника у правителя Тюая, его супруги-регентши Дзингу и затем у ее сына, Одзина, вел гене¬алогию от царя Когэна (из тех «восьми правителей», правивших одновременно в расколовшемся союзе Ямато, речь о которых пойдет далее); стало быть, он мог иметь пра¬во на занятие трона.

Но по другим данным, роду Сога положили начало корейские и китайские иммигранты, а они первоначально пребывали на положении, близком к рабскому, входя в низшие слои общества; позже это были, так сказать, «разночинцы», которые могли выслужиться до «дворян», но сравняться с оми и мурадзи, будучи по происхождению чужестранцами, были не способны; их статус маркировался категорией «бэ». Н. И. Конрад прямо отмечает низкое происхождение Сога: «На это указывает и их название - Сога-бэ»³³.

Поэтому не исключена фальсификация родословной - дело в ту эпоху, по-видимому, весьма обычное. На этот счет есть красноречивая запись в «Нихонги», относящаяся к середине VII в. Государь Котоку однажды изрек: «Во времена недавние... имена божеств и государей отделились и ими стали пользоваться роды оми и мурази. Отделившись, они стали использоваться и миятуко... Неразумные оми, мурази, томо-но миятуко и куни-но миятуко стали использовать имена божеств и правителей, входившие в их имена, по своему хотению, и они стали присваиваться людям и местам. И тогда имена божеств и имена государей, ввиду проведения несправедливых сделок с людьми, стали передаваться рабам, и чистые имена стали грязными» (Н., Св. XXV). Таким образом, в означенное время стерлись грани, разделяющие знатных персон, ведущих генеалогии от «небесных богов», и второстепенных, происходивших от «земных богов», и даже простолюдинов, что привело к массе раздоров и неразберихи, а высшие кабанэ начали обесцениваться.

Небезынтересна и третья сторона вопроса: красноречивое имя главы клана - Эмиси, который имел связи с «варварами». Вообще говоря, фальсификацию родословной в клане Сога подозревать не обязательно. Выясняется вот какая странность - в связи с браком, в который вступил восьмой правитель Ямато, государь Когэн. По оф. хрон., Когэн правил почти через 400 лет после первоправителя Дзимму, но тем не менее, по тем же хроникам, он взял в жены младшую сестру Удупико - вождя ама и соратника Дзимму. В данном случае составителям анналов явно отказала бдительность, благодаря чему понятно, что Когэн был современником «первоправителя» и «небесного воина», коли женился на современнике Дзимму, которого тот за особые заслуги назначил управителем земли Ямато. И именно сын Когэна от этого брака, Сога-но Исикава-но сукунэ, стал «предком оми Сога» (К., Св. II. С. 50). Значит, клан происходил по женской линии от рыболовов и мореходов ама; но в связи с чем один из Сога получил имя Эмиси, непонятно.

Итак, мы имеем два взаимоисключающих утверждения - о принадлежности Сога к высшей знати (оми) и указание на происхождение из низов («бэ» китайских корней). Неясны и пассажи с фамилией Исикава (тогда - Исикапа); по приведенному источнику, она не менее древняя, чем род Сога, а по другим данным, появляется лишь после свержения Эмиси и Ируки. Утверждается, что «род Исикава изначально носил фамилию Сога. В VI - первой половине VII в. это был наиболее могущественный род, представители которого неизменно занимали ведущие придворные должности. Однако после убийства в 645 г. Сога-но Ируки род утрачивает свои позиции. Фамилия Исикава была пожалована Сога в правление Тэмму (673-686 гг.)»³⁴. Т. е. те члены рода, которым удалось избежать репрессий и сохранить доверие власти, получили новую фамилию, дабы была стерта память об одиозном клане, подвергшемся истреблению. Так или иначе, очень темной оказывается родословная Сога, сыгравшего столь значимую и мрачную роль в построении китаизированной государственности Ямато. Но при всех странностях ясно, что этот род был полиэтническим, как и большинство аристократических кланов.

Куро-пая и череда враждующих правителей. Чтобы разобраться с аборигенными первопредками, потомством и неординарной ролью еще одного знатного рода, следует вернуться к некоторым отнюдь не героическим событиям Восточного похода Дзимму. По «Нихонги» (Н., Св. III), будущий первоправитель Ямато, при жизни - Каму-Ямато- ипарэбико-поподэми-но сумэра-микото - был четвертым сыном Пико-нагиса-такэ-укая-пуки-апэзу-но микото, владетеля страны Пимука на Кюсю, от Тама-ёри-пимэ - дочери бога моря. Этнические корни владетеля, как и Тамаёри-бимэ, неясны, известно лишь, что он захватил Пимуку и взял жену, так сказать, в качестве трофея. В пятнадцать лет Поподэми Второй (ибо так же звали его айноидного деда, известного как Хоори и Отрок горной удачи) был провозглашен наследным принцем, а затем взял в жены Апирату-пимэ (Ахирацу-химэ) из селения Ата в той же Пимуке, и их первым сыном стал Тагиси-мими-но микото. Впоследствии первенец Дзимму сыграл довольно злую роль в жизни высшей власти Ямато и очень плохо кончил.

Эти и последующие обстоятельства важны потому, что некоторые из последователей Дзимму оказались тесно связанными с родом Пая, первопредком которого был глава локальной группировки Сики. Что же это был за род и что стоит за топонимом Сики? В хрониках не раз упоминается этот округ и его владыка (Сики-но агата-нуси) по имени Куро-Пая (тж. Паэ/Хаэ). Округ Сики, которым владел род Пая еще до того, как Кинаи был завоеван Небесным воином, сыграл не менее видную роль в истории возникновения союза Ямато, нежели север Кюсю, местность Ипарэ, страна Идзумо или земля Киби.

Еще при первой высадке на сушу в бухте Нанипа дружина Дзимму столкнулась с сильным сопротивлением воинов Нагасунэ-бико (или Томо-бико) - «земляных пауков» цутикумо. Потерпев в схватке с ними поражение (в бою от «стрелы, боль приносящей», погиб Итусэ-но микото, старший брат Дзимму), завоеватели предприняли плавание, высадку на сушу с восточной стороны п-ова Кии, поход через горы - и в конце концов зашли в тыл Нагасунэ. Перед этим описаны мирные и немирные контакты Дзимму с представителями аборигенных племен; в хрониках не у всех эпизодических лиц обозначена этническая принадлежность, так что трудно судить наверняка, какие из них были, с точки зрения составителей «Кодзики» и «Нихонги», «варварами», а какие принадлежали к «японским племенам». Но во многих случаях можно догадаться.

Так, в местности Ёсино Небесному воину встретится человек по имени Випико, вышедший из колодца (?) - «он весь светился, и у него был хвост». Не думаю, что следует причислить к «японскому племени» этого хвостатого героя; в «Нихонги» он аттестуется как «земное божество» и «первопредок обито Ёсино» (обито - в переводе и есть «хвостатые люди»), а в «Кодзики» - как «предок рода кими»³⁵. Возможно, записи сохранили отголоски памяти о древних обитателях горных лесов Ки-но куни, которые задолго до составления хроник были ассимилированы.

В Ёсино произошла встреча с еще одним «хвостатым человеком». Это был «отрок из числа раздвигающих скалы» - определенно «варвар», и о нем сообщается: «первопредок рода кунису в Ёсино» (в «Кодзики» - «предок кузу из Ёсино»). Значит, кунису (кузу/кудзу) тоже влились в древнеяпонский этнос.

На пути дружине встретились два примечательных селения: почти в самом начале - Уда, а перед самым концом пешего перехода - пресловутое Сики. Истории с их вождями однотипны, сходны даже имена. И там, и там правят два брата, старший и младший, причем старшие упорствуют во вражде и сопротивлении, а младшие описаны как благонравные и лояльные к завоевателям. Иными словами, в лице старших братьев мы видим патриотов, защищающих свои земли и людей от чужеземного нашествия, а в лице младших - предателей не только по отношению к соплеменникам, но и к своим старшим братьям, которых они не просто предают - они доносят Небесному воину об их тайных планах, чем и обрекают тех на смерть.

Отличие же состоит в том, что старшего правителя из Уда по имени Э-Укаси легко и быстро убивают, хотя с его людьми расправиться оказалось сложнее. Второй непокорный правитель, Э-Сики, ожесточенно борется, возглавляя войско: он располагает свой лагерь в селении Ипарэ (будущая временная ставка победителя, затем - «столица» нескольких государей) и перекрывает все дороги, не пропуская Дзимму. И у того, и у другого, сказано в хрониках, - по «восемь десятков молодцов» (80 - обозначение большого множества в японской мифологии), а кроме того, фигурируют еще «восемь десятков молодцов» без упоминания вождя, местности и племени. Впечатление в общем таково, что против Дзимму выступают родственные или союзнические племена либо локальные группы одного племени. Когда же завоеватели вероломно, пригласив на пир и напоив, истребляют воинов Э-Сики (весьма характерная для японцев «военная хитрость», применявшаяся на протяжении многих столетий), звучит ликующая песня со знаменитыми словами: «Хотя говорят люди, / что один [воин] эмиси / равен ста, / но они [сдались] без сопротивления!». А в «Кодзики» эти несчастные прямо названы «хвостатыми людьми тутикумо». Правомерно заключить, что и люди Э-Укаси, и воины Э-Сики были «варварами».

А вот предатели неплохо устроились на службе у завоевателей. О первом в «Кодзики» сказано: «Этот младший брат Ото-Укаси. Предок рода Мопитори в Уда» (К., Св. II. С. 39). А Ото-Сики, младший брат правителя упомянутой местности, стал видным деятелем при Дзимму; по итогам Восточного похода за ним был закреплен «округ Сики», так что в дальнейшем «имя его - Куропая - стало титулом управителя угодий в Сики» (Н., Св. III). Вскоре Куропая (Куро-хаэ) сумел не только сохранить за собой удел, но и войти в тесный круг сподвижников «первоправителя», тесно с ним породнившись.

Для ясности дальнейшего изложения напомним череду правителей созданного Небесным воином, согласно «Кодзики» и «Нихонги», союза Ямато, пронумеровав в нем римскими цифрами интересующих нас «восемь правителей».

После Дзимму (1) правили: Суйдзэй (2-I), Аннэй (3-II), Итоку (4-III), Косё (5-IV), Коан (6-V), Корэй (7-VI), Когэн (8-VII), Кайка (9-VIII); далее воцарился Судзин (10), которому наследовал Суйнин (11).

Теперь возвратимся к старшему сыну Дзимму - Тагиси-мими, ветерану Восточного похода, выходцу из Пимуки на Кюсю, с которого, собственно, началась смута «восьми правителей». После смерти Дзимму он узурпировал власть и, дабы закре¬пить ее за собой, взял в жены собственную мачеху Пимэ-татара-и-сукиёри-бимэ - вдову Дзимму, его вторую супругу из рода Идзумо. Но подросшие дети Небесного воина убили узурпатора, и к власти пришел законный наследник Каму-нунакапа-мими - правитель Суйдзэй (2-I).

Обстоятельства и проблемы этого таинственного периода подробно изучал Д. А. Суровень³⁶. Он убедительно показывает, что со смертью Дзимму развернулась борьба претендентов на престол, и это были не только узурпатор Тагиси-мими и законный наследник, будущий государь Суйдзэй. Видимо, едва созданный союз со смертью его основателя распался на враждующие группировки и даже, более чем вероятно, территории. В далеком будущем составители хроник изобразят яростно враждовавших представителей одного-двух, максимум двух-трех поколений как череду закономерно сменявших друг друга последователей, прямую линию - от отцов к сыновьям - восьми «потомков Неба», занявшую 450 лет. Эта череда потребовалась им еще и для того, чтобы сократить колоссальный «сдвиг времен», поскольку официальная дата воцарения Дзимму, т. е. начала династии «императоров», была отнесена к 660 г. до н. э., хотя это или соответствующее ему событие не могло состояться раньше наступления нашей эры.

Д. А. Суровень подсчитал, что Восточный поход проходил в конце III в. н. э., Дзимму правил примерно с 300-го по 316 г., а в 319-320 гг. был убит узурпатор Тагиси-мими и воцарился второй после Дзимму правитель Суйдзэй - первый в череде враждующих претендентов. Вся эпопея «восьми правителей», растянутая в хрониках на 450 лет, заняла 316-324 гг., после чего пришел к власти десятый правитель Судзин-Мимаки. «То есть на всех восьмерых приходится всего девять лет, причем пять из них приходится на правление Тагиси-мими и борьбу за власть с ним Суйдзэя, а четыре - на остальных семерых...», - заключает Д. А. Суровень.

Исследователь полагает, что после смерти Дзимму в 316 г. борьба за престол Ямато развернулась между наследниками из Кюсю (начиная со старшего сына Тагиси-мими от Апира-пимэ) и потомками по линии правителей Идзумо (Каму-яви-мими и Каму-нунакапа-мими от Химэ-татара). Мне, однако, представляется, что расклад сил и причины раздора могли быть значительно более сложными. Разбираясь в них, надо помнить, что составители хроник сознательно искажали реальные события (или сами были дезинформированы существовавшей в VIII в. мифологической версией), что показывает последовательное расположение ими на длительной хронологической дистанции героев, живших и действовавших в одно и то же весьма короткое время.

Вот, думается, какие могли быть мотивы и обстоятельства. Как проследил Д. А. Суровень, по крайней мере первая половина «восьми правителей» были людьми одного поколения, женатыми на женщинах из рода Куро-Пая, а в целом женщины этого рода стали супругами шестерых из «восьми правителей» между Дзимму и Судзином. И даже Судзин, десятый правитель Ямато, не был чужд роду Хаэ, правда, по побочной линии - по хроникам, он был сыном правителя Кайки от «неглавной жены» Икаси-комэ или Икагаси-комэ из рода Куро-Пая.

Таким образом, не исключено, что возбудителями смуты, вольно или невольно, как инициаторы или как объекты, стали потомки «презренного паука» цутикумо, предателя собственного брата, по неизвестным нам причинам вошедшего в особое доверие к «первоправителю» Дзимму, приобретшего при нем особое влияние и тем снискавшего ненависть со стороны «чистокровных» завоевателей - ведь завоеватели всегда проявляют расовое превосходство над покоренными. А тут к тому же был случай, когда покоренный возвысился над победителями, бесперебойно поставляя своих дочерей, племянниц и внучек двору в супруги правителям. Так что главное противостояние должно было сложиться не между выходцами с Кюсю и потомками Идзумо (хотя и оно более чем вероятно), а «чистым» потомством Дзимму и «полукровками» - отпрысками предателя и царского фаворита, «варвара» Куро-Пая. Кроме того, вражда должна была неминуемо разгореться и потому, что - в силу полигамных обычаев и завоевателей, и аборигенов - появилось слишком много лиц царской крови, связанных с родом Пая, которые просто-напросто передрались из-за престола.

Учитывая ограниченные островные пространства, а тем паче зону, первоначально захваченную дружиной Дзимму, будем иметь в виду, что раскол и смута произошли на маленькой территории, в которой тем не менее можно выделить отдельные точки дробления Ямато. Это, если судить по «столицам» и местам погребения первых десяти правителей, в первую очередь местность Сики, затем окрестности горы Унэби, далее селение Кадураки и, видимо, Курода в земле Харима (Парима).

Мог возникнуть и дополнительный повод к распре. С наследованием Дзимму существует явное недоразумение, которое допустили составители «Кодзики» и «Нихонги» своими противоречивыми записями. Что мы читаем в них: 1) Каму-нунакапа-мими был самим Дзимму заранее определен как наследник (Н., Св. III), и в этом случае Тагиси-мими действительно был незаконным правителем, узурпатором; 2) Но по этой же причине Каму-яви-мими не мог рассчитывать на престол, хотя в хрониках сказано нечто противоположное: при расправе братьев с узурпатором Каму-яви-мими-но микото сплоховал и, сознавая свою вину, уступил власть младшему брату, у которого рука не дрогнула (К., Св. II. С. 44; Н., Св. IV); 3) Наконец, по тем же записям, Тагиси-мими не был узурпатором. По расчетам Суровеня, накануне смерти «первоправителя» наследник был еще слишком мал - ему должно было быть 14-15 лет, а Тагиси-мими, сказано в хронике, «годами его превосходил и уже поднаторел в делах двора. Поэтому государь ему доверил управление и обходился с ним как с ближайшей родней» (Н., Св. IV).

Возможно, все эти противоречия и разночтения не случайны, и смута началась из-за того, что три брата не поделили наследство отца, прежде всего трон, причем отец сам тому невольно способствовал, сначала определив наследником одного сына, а затем поручив управлять страной другому. Далее же в ссору были вовлечены и другие потомки, и, как снежный ком, стали разрастаться междоусобицы, охватившие всю территорию едва возникшего союза. Весьма вероятно при этом, что округ Сики стал главным гнездом мятежа, которое Судзин в конце концов разгромил. Видимо, он захватил это владение, на что указывает то, что именно там Судзин был похоронен. Примечательно также, что со времени Судзина род Куро-пая не фигурирует в хрониках.

Но выясняется самое важное обстоятельство: и сам Мимаки-Судзин, возвративший порядок в стране, т. е. расправившийся с участниками смуты, сын Кайки и внук Когэна, по матери был потомком Мононобэ - рода, у истоков которого, как уже выяснялось, стояла дочь вождя цутикумо! Не будем забывать, что все происходило спустя какие-то двадцать лет после Восточного похода; действующие лица были его участниками, жертвами или свидетелями либо потомками оных в первом поколении. Так что будущий десятый правитель рос, надо полагать, под впечатлением судьбы своего предшественника Нагасунэ, погибшего в борьбе против завоевателя Ипарэбико. И он знал, кто такой Куро-Пая, какое тот совершил предательство и как цинично им пользуется. Распря могла стать удобным поводом для сведения счетов с предателем, актом долгожданной мести. К тому же трофеем стала столь важная для Ямато местность Сики, можно сказать, самый центр «государства», которую Судзин после своей полной победы сделал «столицей» Ямато.

Расправа с Куро-Пая и захват Сики автоматически означали смертельную схватку с большинством из «восьми правителей», поскольку они были тесно связаны с родом предателя. Так, супругой Суйдзэя (2-I) была то ли дочь (по «Нихонги»), то ли младшая сестра (по «Кодзики») Куро-Пая; Аннэй (3-II), Косё (5-IV) и Коан (6-V) были женаты на дочерях правителя Сики; Итоку (4-III) - на племяннице или внучке Хаэ; Корэй (7-VI), который, по «Нихонги», родился от дочери Хаэ и правителя Коана, взял в жены сразу двух сестер из рода Хаэ; и т. д. И уже имя третьего правителя, Аннэя (3-II) - Сики-ту-пико-таматэми-но сумэра-микото, - включает топоним Сики («Юноша из Сики...»), маркирующий родство по женской линии, причем его жена Капату-пимэ, провозглашенная государыней, была дочерью Хаэ.

Можно представить, какие внутренние противоречия раздирали созданный силой оружия родоплеменной союз, буквально сбитый из разношерстных этнических кусков, какие в нем действовали центробежные силы, какая взаимная ненависть бушевала. И какие противоречивые чувства обуревали исторических персонажей, в которых смешалась кровь завоевателей и побежденных, туземцев и чужаков. Думается, род профессиональных воителей Мононобэ на протяжении столетий мог тайно гордиться своим предком - неистовым и непокорным вождем цутикумо. Уместно учесть и такие любопытные факты: две младшие жены Судзина-Мимаки происходили от потомков племени ама - одна из Ки-но куни, другая из Вопари; а к Кайке, отцу Судзина, восходит информация о сложении рода Окинага-тараси-химэ (регентши Дзингу), корейское происхождение которого давно никем не оспаривается.

Краткое обобщение изложенного материала

По возможности кратко обобщим изложенные данные и предположения.

Я исхожу из того, что события Восточного похода, с которых начинается возникновение союза Ямато - будущего древнеяпонского государства Нихон, - события, крайне искаженные по причинам, которые здесь не место обсуждать, все-таки реально происходили. На это указывает целый ряд тщательно выписанных эпизодов, ситуаций, подробностей. В других случаях, когда вероятна поддельная вставка и измышления хронистов, такой детализации мы в хрониках не видим.

Состав дружины Дзимму вполне отражал предшествующую ситуацию контакта: видимо, на юге о-ва Кюсю - айноидных и австронезийских (южномонголоидных элементов в смеси с австралоидными) племен. Разумеется, это - мифологическая память о временах более древних. Скорее всего, этот контакт к моменту, предшествующему описанным событиям, не был всецело мирным, и здесь могла скрываться причина исхода группы, возглавляемой будущим Дзимму, с о-ва Кюсю на о-в Хонсю. Ведь страна Пимука, откуда отбыл в Восточный поход Дзимму, не так давно была захвачена дедом «Небесного воина», т. е. этот клан там был чужим; по дальнейшему изложению событий можно предположить, что для основателей союза Ямато Кюсю стало потерянной территорией (в дальнейшем ее пришлось долго завоевывать). Далее: в группу завоевателей Ямато, включая вождя, входили представители не менее трех этнорасовых «таксонов» - горных охотников (эбису, айноидов), морских рыболовов (хаято/паяпито) и точно не идентифицированных кумасо/кумабито (возможно, это восточные монголоиды, судя по тотемному имени: кума - медведь).

События похода показывают, что, как обычно бывало при первобытном и общинно-родовом строе, встречи разноплеменных социумов, в том числе разных рас, легко ведут как к вражде с взаимным истреблением, так и к тесному породнению, включая межэтнические брачные союзы, препятствий к которым в традициях той эпохи или соответствующей ступени культуры не было. Мы проследили, как выдаваемые составителями хроник за представителей «японского народа», «цивилизованного племени» завоеватели последовательно адаптируют в свой состав, через браки, принятие в подданство и на службу, вождей таких племен, как ама, гипотетическое уса, кудзу (кунису), цутикумо.

При возникновении союза Ямато начинается дальнейшее взаимодействие с разными территориальными группами аборигенов. С этого момента нарастают и активизируются этносинтетические процессы. В описании Восточного похода есть момент, когда Дзимму покинули некоторые его соратники. Можно предположить, что уже тогда началось разбредание отдельных дружинников по просторам неведомой страны, которые всегда так манят авантюристов. Возможно, какая-то часть из них далее заложит основы некоторых «варварских мини-государств», из которых целую эпоху, с III по VII-VIII вв., будет состоять пресловутая держава «небесных императоров».

Постепенная экспансия, чаще вооруженная, чем мирная, союза Ямато из Кинаи в Токай и Канто, на запад, в Идзумо, на юг, на о-ва Сикоку и Кюсю, на северо-запад, в современный регион Хокурику и в край Коси, и, наконец, на северо-восток, в Адзума-но куни, Хитаками, Мициноку (современный регион Тохоку), запустила работу сложного этногенетического «котла», так как пришельцы с юга Кюсю, изначально неоднородные в этнорасовом отношении, интенсивно смешиваются с аборигенными племенами; это, помимо уже перечисленных, - саэки/сапэки, малоизвестные идуми/идзуми (возможно, родственные ама), «хвостатые люди» обито (но «хвостатыми» названы также кудзу и цутикумо), упомянутые в «Хитати-фудоки» нисимоно и яцукахаги и, конечно, эбису-эмиси. За этим обобщенным и вольно употребляемым в Ямато этнонимом скрывались в первую очередь предки айнов (но не только они), а позже, с VI - VII вв., - так называемые северные эмиси, в которых исследователи подозревают переходный тип от айноидных, дзёмонской культуры племен к древним японцам на Хонсю и к айнам - на Хоккайдо.

Не забудем важный аспект: так как контингент завоевателей, вторгшихся с Кюсю на Хонсю, был немногочисленным, а завоеванный ими регион был густо населен, то не может быть и речи об ассимиляции пришельцами аборигенов. Всё происходило противоположным образом, и сегодня японцы, видимо, мало чем отличались бы от древних и современных айнов, если бы не нарастающие волны другой миграции - со стороны Корейского п-ова, которые начинают оказывать существенное влияние на расовый облик населения Ямато примерно с V-VI вв., а с наибольшей силой еще позже. Этот процесс я пока лишь отмечаю, поскольку он требует отдельного, тщательного и детального рассмотрения. Добавлю, что монголоидизация древней Японии растянулась на всю вторую половину I тысячелетия н. э. и далеко не завершилась в начале II тысячелетия.

Следует учитывать, что поглощение формирующейся культурной и этнорасовой общностью Ямато различных «варварских» элементов архипелага не было равномерным ни во времени, ни в пространстве. Поэтому наряду с аристократическими родами, сосредоточенными преимущественно в Утицукуни, которые интенсивно роднились с корейскими и китайскими иммигрантами и довольно быстро составили своеобразную этнорасовую касту, простое население царства, особенно на периферии, жило более замкнутыми общинами и длительное время сохраняло основные черты, а позже - реликты своего племени. Поэтому знакомство антропологов с современной Японией выявляет существенные этнорасовые различия в местном населении между регионами Кинаи, Канто и особенно Тохоку: здесь жители сохраняют ощутимый сдвиг к «айноидности», который не заметен, скажем, в треугольнике Киото - Нара - Осака или на западе Хонсю.

Кроме постепенно растворявшихся в массиве формирующегося народа ямато потомков аборигенных племен, долгое время существовали общины более чистой этнолокальной специфики, жившие собственным этноплеменным укладом и в основном сохранявшие расово-антропологический тип «изначальных». На момент составления хроник не только была жива память о происхождении тех или иных аристократов от кудзу, саэков, ама, кумасо, хаято и т. д., но и во множестве существовали территориально-племенные группы ама, хаято, кумасо и эмиси.

«Цивилизаторская» политика царей Ямато по отношению к местному населению диктовалась стремлением не только к порабощению, покорению и истреблению, но и к аккультурации и ассимиляции. Широко практиковались переселения непокорных общин после очередного «умиротворения», т. е. распыление и размещение в местах, где контроль их поведения был бы облегчен, а их возможности к сопротивлению - затруднены. Это вело к сложному смешению различных этнорасовых групп; примерно то же происходило при бегстве аборигенов под натиском завоевателей из родных мест в чуждые пределы, где они смешивались с местными иноплеменниками. В обоих случаях должны были возникать ареалы культурного синтеза, но это явление совершенно не изучено.

Наконец, отметим действие в общих этносинтетических процессах возвратных явлений, если можно так выразиться, вторичной айноидизации представителей формирующейся народности ямато при их отрыве от общего массива Утицукуни и попадании в туземную среду: уже монголоидизированные и усвоившие китайский стиль жизни аристократы, заполучив удел в Канто, Коси или Тохоку, роднились с незатронутой еще древнеяпонским влиянием туземной знатью, а воины их дружин - с простолюдинами. В дальнейшем жизнь их потомков вдали от китаизированной цивили¬зации, например, в Тохоку, могла продолжаться столетиями, и понятно, что промежуточным итогом становилось появление популяций «варваризованных» японцев, которых ныне ученые затрудняются идентифицировать и отделить от собственно эмиси. Еще позже, с наплывом в Тохоку, а ближе к позднему средневековью и на Хоккайдо возрастающей массы японцев уже выраженного монголоидного облика, активизировался процесс «вторичной монголоидизации», и тогда становилось еще сложнее разобраться, кем в этнорасовом смысле были эти метисы, как в случае с семейством Абэ или северной ветвью клана Фудзивара. Впрочем, это - материал для будущего рассмотрения.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Н. - «Нихонги» или «Нихонсёки». Здесь и далее сноски на этот документ, включающий свитки I-XXX, даются внутри текста по изданию: Нихон сёки - анналы Японии. Т. I—II. М., 1997. Пер., введ. и комм. Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова.
2. К. - «Кодзики». Здесь и далее сноски на «Кодзики», как и на «Нихонги», даны в тексте; источник цитируется по двум изданиям: 1) Кодзики - записи о деяниях древности. Свиток I. Пер. и комм. Е. М. Пинус; 2) Кодзики. Записи о деяниях древности. Свитки II—III. Пер., введ. и комм. Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова. - СПб., 1994.
3. Кюнер Н. В. Айны: рукопись редакции 1946 г. // АЛЧИЭ. Ф. 8. Оп. 1. Ед. хр.119. Л. 20.
4. Манифест Тайка. - Предисловие: Ямато (Япония) VII в. / Пер. К. А. Попова, М., 1961.
5. Каждый новый государь основывал собственную «столицу». Первоначально это был просто военный лагерь и ставка вождя. За 250 лет до переворота Тайка, в течение которых правили 23 царя, в регионе Ямато была построена 31 столица - в основном на крохотном участке земли в юго-западной части долины Асука.
6. Дискриминируемые группы населения в Японии. 2008. - asia08.ru/readarticle.php?article_id=68&rowstart=0.
7. Kenjiro H. The Expansion of Yamato into the Kanto. 2004-2007. - emishi-ezo.net/emishi_kofun.html. Еще в первой половине прошлого века историк Ё. Такэкоси писал: «Только после реформ, проведенных в период Тайка императором Котоку, Япония стала государством. До реформ Тайка она была просто группой племен» (Takekoshi Yosaburo. The economic aspects of the civilization of Japan. Vol. I, 1930. P. 7).
8. Сёку-нихонги - Продолжение записей о Японии.
9. Кюнер Н. В. Айны: Рукопись редакции 1946 г. // АЛЧИЭ. Ф. 8. Оп. 1. Ед. хр. 119. Л. 29.
10. Takahashi T. Hitakami. - In: Egami Namio ed. Ainu to Kodai Nippon. Tokyo, 1982. P.50-51.
11. Анучин Д. Н. Материалы для антропологии Восточной Азии. I. Племя айнов // Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. XX: Труды антропологического отдела. Кн. 2. Вып. I. М., 1876. С. 80-81.
12. Archeology Wordsmith: Dictionary. - reference-wordsmith.com.
13. Toyohiro Nishimoto. The Jomon culture. 2000. - um.u-tokyo.ac.jp/dm2k-umdb/publish_db/books/dm2000/english/02/02-09.html.
14. Dolan R. E., Wordon R. L., eds. Japan: A country study. Washington, 1994.
15. Suzuka Tamora. Ainu language and Japan’s ancient history. 2001. - dai-3gen.net/epage0.htm.
16. Kenjiro H. Origins of the Jomon. 2006. - emishi-ezo.net/Jomon%20origins.htm.
17. Воробьев М. В. Древняя Япония. М., 1958.
18. Zhimin An. Effect of prehistoric cultures of the Lower Yangtze River on Ancient Japan. - Kaogu (Archaeology), 1984. Vol. 5. - http-server.carleton.ca/~bgordon/Rice/papers/zhimin84.htm.
19. Xiang Ah. The Huns. - republicanchina.org/Hun.html.
20. Travis J. Jomon Genes: Using DNA, researchers probe the genetic origins of modern Japanese. 2002. - pitt.edu/~annj/courses/notes/jomon_genes.html.
21. «Когосюи» - древнеяпонский литературный памятник, написанный в 807 г., автор Хоринари Имубэ, представитель старинного жреческого рода. - hattori.narod.ru/books/kogosyui.html.
22. Конрад Н. И. Древнейший родовой строй: Лекции по истории Японии. Ч. 30. - katsurini.narod.ru/New_Diz/pra_rodovoi_stroy.html.
23. Воробьев М. В. Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия: С древнейших времен до IX в. включительно. Владивосток, 1994. С. 134 и далее.
24. К примеру, такой образец: «Население Японии отличается редкостной этнической гомогенностью...». Говоров Ю. И. История стран Азии и Африки в средние века. Кемерово, 1998.
25. The Ainu natives of Japan. - geocities.com/ominobu/ainu.htm.
26. Этот вопрос подробно рассмотрен в работе: Hamada Shingo. Anthropology in social context: the influence of nationalism on the discussion of the Ainu. Portland, 2006.
27. Сёку Нихонги. Продолжение Анналов Японии. Св. I. Восток. № 1. 2006.
28. Подр. см.: Конрад Н. И. Древнейший родовой строй. Ч. 30.
29. Сэнсом Дж. Б. Япония: краткая история культуры. СПб., 2002. - evrasiabooks.narod.ru/Pilgrim/SansomJapan_text.htm.
30. Воробьев М. В. Япония в III - VII вв. М., 1980. С. 117-118, 140-144.
31. Сэнсом Дж. Б. Япония: краткая история культуры.
32. Конрад Н. И. Древнейший родовой строй. Ч. 30.
33. Там же.
34. Сёку Нихонги. Св. I.
35. Кими - почетный титул провинциальной, изначально аборигенной знати. Словарь дает значение этого слова как устаревшее «государь», видимо, в древности - «вождь».
36. Суровень Д. А. Проблема периода «восьми правителей» и развитие государства Ямато в царствование Мимаки (государя Судзина) // Известия Уральского госуниверситета. № 13. Вып. 2. 1999.