Нарочницкий А. Л. К вопросу о японской агрессии в Корее и причинах японо-китайской войны 1894-1895 гг.

   (0 отзывов)

Saygo

Нарочницкий А. Л. К вопросу о японской агрессии в Корее и причинах японо-китайской войны 1894-1895 гг. // Вопросы истории. - 1950. - № 5. - С. 51-76.

После разгрома Японии во второй мировой войне американские империалисты вновь пытаются возродить и упрочить в Японии силы агрессии и реакции, чтобы использовать их в новой мировой войне против стран демократического лагеря, возглавляемого Советским Союзом. Поэтому для народов Советского Союза, для китайского и корейского народов изучение истории японской захватнической политики и разоблачение её грабительской сущности не утратило своего животрепещущего значения и должно приковывать к себе самое пристальное внимание. Предлагаемый очерк касается грабительской политики японских захватчиков в отношении Кореи и Китая накануне японо-китайской войны, от Тяньцзинской конвенции до 1894 года1.

Официальным предлогом для нападения Японии на Китай в 1894 г. была "защита независимости Кореи" от Китая и России. Угрозой "независимости" Кореи и даже самой Японии японские памфлетисты, политики и генералы изображали строительство Великой Сибирской дороги. Дальнейшим распространением этой лжи для оправдания японской агрессии занялись японские историки и учёные лакеи американских покровителей японского империализма. Американский историк Трит до настоящего времени отстаивает смехотворную версию возникновения войны 1894 - 1895 гг. как войны за "независимость" Кореи от Китая2. Не менее лживы и попытки оправдать японскую агрессию "перенаселённостью" Японии и "скудостью" её природных ресурсов3. Достаточно сказать, что в самой Японии оставались незаселёнными и совершенно неосвоенными значительные пространства о. Хоккайдо. Факты и документы показывают полную вздорность всех подобных стараний затушевать подлинные исторические корни японской завоевательной политики.

Японская буржуазия и помещики замышляли нападение на Корею и Формозу и захватили острова Рюкю ещё в 70-х годах XIX в., когда о Великой Сибирской железной дороге не было и речи. В последующие десятилетия японская агрессия также имела совершенно самостоятельные истоки. Для осуществления олигархической власти кучка представителей главным образом феодальных домов юго-западной Японии, пришедшая к власти в результате половинчатой буржуазной революции 60-х годов, стремилась отвлечь внимание народных масс от внутренних реформ, переключить это внимание на внешние авантюрные завоевания. Бедность крестьянства, находившегося под двойным - феодальным и капиталистическим - гнётом, нищета рабочих и ремесленников ограничивали рост внутреннего рынка и порождали народные волнения и стачки. Буржуазия искала выхода из создавшегося положения в колониальной экспансии. К военным захватам стремились и помещичье-феодальные круги, состоявшие по преимуществу из самурайства, значительная часть которого занимала офицерские должности в армии и флоте4. Завладение Кореей являлось для них вопросом военной карьеры, выгодных колониальных должностей, обогащения и роста престижа. Японская реакционная буржуазия, военно-феодальные и реакционно-бюрократические круги хотели преодолеть обострение внутренних противоречий в стране путём военно-колониального грабежа5. Однако в Японии переход к колониальным захватам осложнялся одновременной борьбой за пересмотр неравноправных договоров. Это обстоятельство давало буржуазии и феодалам возможность прикрывать борьбу за рост вооружений для подготовки захвата колоний требованием усиления страны ради достижения "национальной независимости".

С 1887 по 1893 г. зарегистрированный капитал компаний капиталистов возрос в Японии со 139,1 до 297,99 млн. иен, что свидетельствует о быстром росте капитализма, происходившем при наличии феодальных пережитков, тормозивших расширение внутреннего рынка. Не считая 2,5 млн. иен, приходившихся из названной суммы на компании в сельском хозяйстве, почти весь упомянутый капитал компаний был занят в торговле (57,6 млн.), промышленности (68,2 млн.), железнодорожном (57,9 млн.) и банковом (111,6 млн.) деле6.

Ещё до полной ликвидации остатков иностранного гнёта в Японии стали складываться предпосылки для перехода к империалистической стадии развития и зарождались капиталистические монополии. Процесс этот происходил при сохранении у власти феодальных и реакционно-бюрократических элементов, что вело к империализму "военно-феодального" типа. В 80-х годах для борьбы с иностранной конкуренцией и для успешного развития внешней торговли образовались монополистические объединения капиталистов. Эти объединения ещё не затронули слабо развитую тяжёлую промышленность и не являлись ещё монополиями новейшего типа, но подготовляли переход к ним7.

Крупнейшие капиталистические фирмы, занявшие впоследствии руководящее положение среди японских монополий, уже в 80-х годах оказывали сильное влияние на политическую жизнь страны. Главарь умеренной партии конституционных реформ ("Кайсинто"), партии крупной городской буржуазии, нажившейся на казённых заказах, Окума был глашатаем интересов фирмы Мицубиси8 и ярым сторонником колониальной агрессии. Один из влиятельнейших представителей феодальной олигархии, Иноуе, был связан с фирмой Мицуи и стоял за энергичное проникновение в Корею. С осуществлением агрессивной политики в Корее теснейшим образом была связана деятельность другого влиятельнейшего олигарха, Ито, подписавшего в 1885 г. Тяньцзинскую конвенцию о Корее. Война ради колониального грабежа была ближайшей целью главарей японской армии и флота. Ещё недостаточно мощная для конкуренции с передовыми капиталистическими странами, японская буржуазия вместе с самурайством и военно-феодальной и реакционно-бюрократической правящей верхушкой намеревалась использовать для колониальных захватов своё выгодное географическое соседство со слабыми и отсталыми государствами - Китаем и Кореей. "В Японии... монополия военной силы... или особого удобства грабить инородцев, Китай и пр. отчасти восполняет, отчасти заменяет монополию современного, новейшего финансового капитала"9.

Но при всех успехах экономического развития и военного усиления Японии возможности для осуществления её агрессивных планов создавались не столько ростом её собственной мощи, далеко уступавшей мощи великих держав, сколько слабостью царского правительства на Дальнем Востоке, не подготовленного в 1886 - 1894 гг. к ведению там активной политики, и слабостью отсталых феодальных государств - Китая и Кореи. Развитию агрессивных планов японской буржуазии и военно-феодальной верхушки в немалой мере содействовало также полное сочувствие и подстрекательство США, а с начала 90-х годов и сочувствие Англии. Японская агрессия с точки зрения американских империалистов могла лишь облегчить их дальнейшее собственное проникновение в Китай и Корею и внедрение там иностранного капитала.

Усиление в Китае в 60-х и 70-х годах XIX в. англо-французского влияния вызывало недовольство американской буржуазии и её правительства. Англичане оттесняли американцев на задний план также и в Японии. В связи с этим, желая поднять свой престиж в Токио, правительство США всячески поощряло японскую агрессию против Китая и Кореи. Американская буржуазия рассчитывала при этом использовать японскую агрессию в качестве своего рода тарана, способного проложить путь не только японскому, но и американскому проникновению в Корею и на о. Формозу и ослабить тем самым влияние на Дальнем Востоке Англии, России, Франции и других европейских государств.

В 1874 г. советник японского правительства американский генерал Лёжандр и американские офицеры принимали участие в подготовке японской разбойничьей экспедиции с целью захвата о. Формозы. Тот же Лежандр подстрекал японское правительство поскорее навязать Корее неравноправный, кабальный договор 1876 года10. В 1882 г. американский коммодор Шуфельдт, прибыв в Корею на военных судах, угрозами вынудил её заключить неравноправный договор с США. Во второй половине 80-х годов американская миссия в Сеуле и американские советники корейского правительства всячески старались подорвать влияние Англии и Китая в Корее и способствовали японской агрессии. Американский советник корейского правительства Денни откровенно предлагал японским министрам11 свои услуги. Японские захватчики в изучаемый период могли твёрдо рассчитывать на пособничество США.

Но всё же в 80-х годах условия для нападения Японии на Китай ещё не созрели. Во время заключения Тяньцзинской конвенции 1885 г. о Корее и в последующие годы японская армия и флот ещё не были готовы к войне. Руки японского правительства связывало наличие неравноправных договоров, пересмотр которых зависел от политики Англии, до 1890 г. не проявлявшей намерения идти на существенные уступки в этом вопросе. Поэтому, резко увеличив ассигнования на военный бюджет, японское правительство пока что делало вид, что оно удовлетворено условиями Тяньцзинской конвенции и готово мириться с успехами китайского влияния в Корее. Внутри Японии в 1886 - 1889 гг. шла ожесточённая борьба вокруг введения конституции и пересмотра неравноправных договоров. Оба эти вопроса стояли в центре внимания политических партий и группировок.

В правительстве и бюрократической верхушке, в армии и флоте главные посты занимали лица, принадлежавшие к феодальной знати и самурайству бывших княжеств Сацума и Тёсю, сыгравшие главную роль в свержении власти сегуна в 1868 году. Командные должности во флоте были заняты "сацумцами", а в армии - выходцами из клана Тёсю. Правительство держало курс на развитие страны по германскому "юнкерско-буржуазному" образцу с возможно более полным сохранением абсолютизма. Однако против этой реакционной политики подымалось сильное оппозиционное движение. Широкие слои средней и мелкой сельской буржуазии и "новых", обуржуазившихся помещиков требовали либеральных реформ, парламентского строя и упразднения олигархии "сацумцев". Либеральных реформ добивалась и городская буржуазия. Во главе оппозиции стояли лица, вышедшие из кланов Тоса и Хидзен, "обделённых" во время переворота 60-х годов и не получивших желаемого влияния на правительство.

В 1886 - 1889 гг. главное внимание военно-феодальной и реакционно-бюрократической верхушки было направлено на борьбу с оппозицией и на введение возможно, более умеренной конституции, которая должна была служить плотиной, сдерживающей либеральное и радикальное движения и волнения рабочих и крестьян. Подготавливая введение реакционной конституции, правящая военно-феодальная верхушка с целью привлечь на свою сторону умеренную крупную буржуазию и оторвать ее от радикальных элементов ввела институт титулованной аристократии, создала кабинет министров, установила единство денежного обращения и осуществила ряд других реформ.

Одновременно оппозиция вела ожесточённую борьбу против правительства по вопросу о неравноправных договорах; она обвиняла правительство в неспособности добиться отмены этих договоров и заявляла, что флот, находясь в руках "сацумцев" и выходцев из клана Тёсю, не может служить надёжной силой для обеспечения "национальных интересов".

Переговоры о пересмотре трактатов затрудняли осуществление открытой агрессии против Китая и Кореи. Японское правительство опасалось осложнять во время этих переговоров отношения с иностранными государствами и не хотело возбуждать их подозрительность, тем более, что по вопросу о трактатах оно не добилось ещё существенных уступок со стороны Англии. Кроме того японскому правительству было известно, что в 1884 - 1885 гг. британская буржуазия рассматривала Китай как своего возможного союзника против России. Конфликт между Японией и Китаем был нежелательным для Великобритании. Напротив, в планы британской буржуазии входило подчинение и Китая и Японии своему влиянию и использование их вместе против России.

Особенно преждевременным для правящих кругов Японии было обострение отношений с Китаем в тот момент, когда японское правительство добивалось одностороннего отказа Китая от экстерриториальности китайских подданных в Японии, обусловленной договором 1871 года12. Китайское правительство, подданным которого не было обещано открытие внутренних областей Японии, не желало, однако, отказываться от консульской юрисдикции для китайцев в Японии иначе, как ценой полного устранения японцев из Кореи13. Все эти затруднения и вызывали внешне "миролюбивые" манёвры японской дипломатии при переговорах по корейскому вопросу с Россией и Китаем в 1887 - 1889 гг., манёвры, побудившие русского посланника Шевича даже подозревать, что японское правительство решило полностью предоставить Китаю свободу действий в Корее.

В марте 1887 г. японское правительство сделало русскому поверенному в делах заявление о том, что во взгляде Японии на Корею произошло "коренное изменение". По словам японских министров, правительство Японии отказалось от всяких притязаний в Корее, чтобы улучшить отношения с Китаем в момент пересмотра торговых договоров и ввиду твёрдого намерения Китая отстаивать свой "суверенитет" над Кореей14. Русское правительство в это время более всего опасалось нарушения статус кво на Дальнем Востоке и стремилось содействовать независимости Кореи. В 1884 - 1885 гг., когда Россия находилась "на волосок от войны с Англией"15 и ходили слухи об англо-китайском союзе против России, китайское правительство пыталось предъявить незаконные претензии на русское побережье залива Посьет. Поэтому петербургское правительство в изучаемый период смотрело на Китай с большой опаской, как на возможного союзника Англии, и желало установления независимости Кореи как от Японии, так и от Китая. Предъявлять собственные притязания на господство в Корее царское правительство в то время ещё совершенно не собиралось и главную свою задачу видело в том, чтобы предотвратить установление в Корее враждебного России влияния. С точки зрения царского министра иностранных дел Гирса, заявление японского правительства о том, что оно "не заинтересовано" в Корее, могло лишь развязать руки Китаю для полной аннексии Кореи.

Недооценивая японские агрессивные намерения в Корее и растущие силы Японии, Гире подозревал, что между Китаем и Японией состоялось тайное соглашение против России, в результате которого Корея полностью отдавалась в руки Китая. Шевичу немедленно было предписано заявить японскому правительству и всем иностранным посланникам в Японии, что Россия не одобрит никакой сделки, посягающей на независимость Кореи, и что сама Россия никогда не давала повода подозревать её в подобных намерениях, о которых обычно писала английская и японская печать16. Японские министры Иноуе и Аоки заверили Шевича, что Япония придерживается только Тяньцзинской конвенции 1885 года17.

Осенью 1887 г. Ито объяснял Шевичу, что Япония занята внутренними реформами и желает "мира и спокойствия" в Корее18.

Более откровенно высказывались военно-морские круги. Адмирал Еномото, весьма близкий к главе правительства графу Курода, заявил Шевичу, что "завоевание" Кореи Китаем вызвало бы "величайшее неудовольствие" в Японии и что "армия и флот никогда не допустили бы подобного решения вопроса"19. Японская печать пыталась успокоить на время китайское правительство и задобрить Англию, делая выпады против России и приписывая ей вымышленные притязания на Корею. Одна из официозных газет, "Хоци Симбун", прикидываясь "другом" Китая, утверждала, что конфликт Японии с Китаем был бы выгоден русским и что лучше пусть Корею захватит Китай, чем Россия20.

В Японии велись переговоры о пересмотре трактатов. С целью расколоть оппозицию реакционная правящая верхушка не раз привлекала в правительство лидера оппозиции Окума. Последний был расположен к сближению с Англией против России и преклонялся перед английским умеренным либерализмом. Он возглавлял клику японских деятелей, группировавшуюся в основанном им "университете Васэда", и вдохновлял враждебную России газету "Майници Симбун"21. Невзирая на самое благоприятное отношение России к отмене неравноправных договоров Японии с другими державами, "Майници Симбун" весной 1888 г. опубликовала статью, резко направленную против России, и упрекала кабинет Курода в "руссофильстве", хотя Курода никак нельзя было заподозрить в симпатиях к России22. Приписывая России намерение напасть на Японию, газета заявляла, что "интересы" Японии связывают её с Англией, Китаем и Кореей, тогда как торговые и политические-отношения Японии с Россией совершенно незначительны.

Шевич беседовал по поводу этой статьи с министром иностранных дел Окума. Обратив серьёзное внимание на статью, русское правительство, однако, сочло ниже своего достоинства входить по этому поводу в дальнейшие объяснения с японским кабинетом. Отмечая, что "наша политика относительно Японии была всегда проникнута сочувствием к её преуспеянию", Гирс одобрил намерение русского посланника в Токио своей "сдержанностью" в сношениях с Окума показать ему недовольство России столь "неделикатной" статьёй. Одновременно Гирс указывал новому русскому посланнику в Токио Хитрово, что Россия никогда не старалась заручиться поддержкой Японии против других своих соседей, и предостерегал его насчёт "невозможности полагаться на японское правительство", что, впрочем, "нисколько не изменяет нашего убеждения в необходимости поддержания хороших отношений с этой страной"23.

В 1889 г. крайнее недоверие русского правительства к японской дипломатии побудило его снова попытаться выяснить, не состоялось ли между Китаем и Японией какого-либо соглашения за счёт Кореи. В это время после короткой отставки в правительство вновь был (привлечён Окума, получивший при этом титул графа. Окума был известен как сторонник японской агрессии в Корее, но в 1888 - 1889 гг. ближайшую свою задачу он видел в пересмотре неравноправных договоров.

Желая выяснить у Окума положение с корейским вопросом, русский (посланник обратил его внимание на то, что аннексия Кореи Китаем превратит Фузан в "новый Гонконг или Гибралтар", который будет угрожать Японии, и высказался за необходимость сохранения на Дальнем Востоке статус кво24. В дальнейшем разговоре с Шевичем выяснилось, что Окума намерен вести в корейских делах энергичную агрессивную линию под предлогом борьбы с усилением в Корее китайского влияния. "Всё, - сказал он, - что Китай предпримет в Корее, Япония также вправе предпринять. Если Китай "захватит" Корею, то первый шаг кабинета будет состоять в том, что мы испросим у императора чрезвычайный кредит в 10 миллионов иен на военные потребности и на укрепление наших западных берегов"25.

Окума считал, что рано или поздно Корея должна стать добычей Японии, но боялся, что Китай воспользуется затруднениями Японии при переговорах о пересмотре трактатов и усилит свой контроль над Кореей. Пытаясь восстановить царское правительство против Китая, Окума, вопреки всему, что ещё недавно писала "Майници Симбун", пустился на лицемерные заигрывания с Россией и заговорил о выгодности "тесного союза" между Японией, Россией и Китаем для поддержания статус кво на Дальнем Востоке.

В декабре 1890 г. Шевич имел беседу с японским министром иностранных дел Аоки по поводу распространявшихся слухов о требовании Китая разместить свои гарнизоны в Сеуле и других городах Кореи. Аоки также заверил Шевича, что Япония считает себя "равноправной" с Китаем в Корее и что "если Китай возьмёт два, то и Япония возьмёт то же число, если три, то три, и так далее". Шевич был встревожен этим двусмысленным ответом; он заподозрил, что Япония также претендует на ввод своих гарнизонов в города Кореи, и заявил, что Россия "отнюдь не намерена беспрекословно допускать, чтобы существующее ныне статус кво, которое обусловливает мир и спокойствие на Крайнем востоке, было нарушено какими-нибудь комбинациями, в коих Россия к тому же оставалась бы безучастной"27. Аоки продолжал уверять Шевича в миролюбии Японии, в желании соблюдать статус кво и в отсутствии какого-либо соглашения Японии с Китаем о Корее.

Одновременно с заверениями, дававшимися русским дипломатам, японское правительство и печать всячески запугивали Китай Россией, действуя заодно с британской прессой и агентами английского и германского правительств на Дальнем Востоке. Двуличные японские дипломаты заигрывали с Россией, чтобы использовать её против Китая, и одновременно советовали Китаю пойти на уступки Японии в Корее, уверяя в необходимости японо-китайского сближения против России28. В этом случае осуществился бы "тройственный" блок Англии, Китая и Японии, о чём так много писали английские и японские газеты на Дальнем Востоке29.

Пока Япония не была ещё готова к войне и занималась переговорами о пересмотре трактатов, японские министры запугивали китайцев мнимой угрозой со стороны России и желали удержать Китай от новых мероприятий по укреплению своего влияния в Корее. В 1891 г. Ито предложил Ли Хунчжану оформить соглашение с Японией о том, чтобы "взаимно не посягать" на какую-либо часть корейской территории, поддерживать существующий в Корее порядок государственного управления и в случае нападения какой-либо третьей державы "защищать" Корею вооружённым путём30. Но манёвр японской дипломатии не удался.

Не желая связывать себе руки и не доверяя Японии, китайское правительство отклонило предложение Ито. Оно торопилось попользовать время для упрочения своих позиций в Корее. Тогда японская дипломатия снова принялась лицемерно разыгрывать роль "друга" России и пыталась (расположить царское правительство к своей политике в Корее.

Нужно отметить, что по отношению к России в Японии не было единства. Старый граф Ито и часть того поколения японских деятелей, которое хорошо помнило враждебную Японии торговую политику Англии в прошлые десятилетия, была склонна к соглашению с Россией31. Напротив, более молодое поколение дипломатов, например, Хаяси, Ниси, Като, ясно видевшее перемену в отношениях Великобритании и Японии накануне и во время японо-китайской войны, предпочитало сближение Японии с Англией. Не лишним будет напомнить, что ещё в первой половине 80-х годов англо-японские отношения были натянутыми. Во время конфликта 1885 г. Япония боялась укрепления Англии на островах Гамильтон не меньше, чем утверждения России на берегах Кореи. Но антирусские настроения стали быстро усиливаться, особенно с активизацией японской агрессии в Корее в начале 90-х годов. Этому способствовало то, что некоторые военные и политические деятели Японии сознавали, что предстоявшая постройка Сибирской железной дороги и франко-русское сближение укрепят в будущем положение России на Дальнем Востоке и дадут ей возможность оказывать серьёзное противодействие японской агрессии на азиатском материке. Однако в оценке будущего значения Сибирской железной дороги в японском общественном мнении не было единодушия. Многие японские публицисты и газеты уверяли, что и после постройки железнодорожного пути до Владивостока Россия не улучшит своих позиций на Дальнем Востоке, что сама эта дорога может быть использована для японского проникновения в Сибирь. Но было очевидно, что от России нельзя было ожидать благоприятного отношения к подчинению Японией Кореи. В связи с этим в японской печати и публицистике ясно выступало стремление к направленному против России сближению с Англией или даже с Англией и Китаем, вынудив последний уступить Японии свои позиции в Корее. В японской публицистике высказывались идеи, весьма сходные с мнениями английских империалистов. Россию японские публицисты лживо изображали как главного врага Японии, Англии и Китая. Чтобы оттеснить Россию и обезвредить её, японские публицисты считали необходимым создать две коалиции: европейскую - из Англии, Франции, Австрии, Турции и Италии - и азиатскую - из Англии, Китая и Японии32. В 1890 г. британское правительство, как мы уже знаем, пошло на серьёзные уступки Японии в деле ревизии трактатов. Русский посланник в Токио Шевич явно недооценивал и не понимал всей непримиримости японо-китайских противоречий и не на шутку был встревожен слухами о сближении Японии с Англией и Китаем. По его мнению, настало время "подумать о могущих возникнуть для нас затруднениях в случае враждебной нам группировки держав на Дальнем Востоке"33. Сама по себе агрессия Японии в Корее мало тревожила русских представителей в Токио, наивно, по старинке, полагавших, что влияние Японии в Корее не может внушать России "опасений" и служит лишь противовесом Китаю34. В целом же политика царского правительства на Дальнем Востоке, невзирая на японскую агрессию в Корее и притязания Китая на Корею, вплоть до весны 1895 г. оставалась выжидательной и пассивной. Инструкция новому посланнику в Токио, Хитрово, гласила, что русская политика на Дальнем Востоке отличается большой устойчивостью и обусловливается соседством относительно сильных держав - Японии и Китая - и неразвитостью и отдалённостью русских дальневосточных окраин, из чего вытекает желательность "не только мирных, но и дружелюбных отношений" с обоими соседними государствами. В отношении Японии в инструкции подчёркивалось такое же большое миролюбие и расположение, как и в отношении Китая. Это свидетельствует о том, что до попыток Японии захватить Порт-Артур царское правительство не проявляло к ней никакой нарочитой враждебности и не представляло себе действительных размеров надвигавшейся с Дальнего Востока японской угрозы.

В инструкции отмечалось, что "Япония может иметь для нас весьма большую важность в случае серьёзных замешательств на Крайнем востоке. Её порты могут служить убежищем для наших морских сил и предоставлять средства для снабжения всем необходимым. Ничто, по-видимому, не препятствует нашему сближению с этой страной, так как между нею и нами не существует никакой принципиальной противоположности интересов". Подозрительность Японии, указывалось в инструкции, вызвана ложными страхами, что Россия хочет захватить Корею, но страхи эти лишены основания. В рамках сохранения мира и поддержания статус кво на Дальнем Востоке русская дипломатия рассчитывала использовать японо-китайские противоречия в Корее в своих интересах и, противопоставляя японские притязания китайским, содействовать упрочению независимости Кореи35.

Япония в инструкции рассматривалась как один из факторов "политического равновесия" на Дальнем Востоке, и особенно нежелательным считалось "тесное сближение" Японии с Англией и Китаем, потому что в Китае преобладало английское влияние, а сближение Японии с Китаем "могло бы совершиться лишь в пользу сего последнего, как сильнейшего из двух вышесказанных государств"36. Царское правительство не имело никакого представления о том, насколько к этому времени усилилась Япония. Инструкция полагала даже, что Япония могла сочувствовать русскому противодействию англо-китайскому влиянию в Корее. Из этого видно, что действительное соотношение сил Японии и феодального Китая представлялось русским дипломатам в совершенно превратном свете. Как подлинные размеры сил Японии, так и размах её захватнических стремлений оставались не понятыми царскими дипломатами, и японское правительство всячески старалось использовать это обстоятельство, прикрывая свои агрессивные замыслы дымовой завесой "зашиты" корейской независимости.

***

Усыпляя царских представителей в Токио лицемерными заявлениями о защите "независимости" Кореи и временно воздерживаясь от войны с Китаем, японские феодалы и буржуазия продолжали свои упорные попытки экономического внедрения в Корею и захвата там командных, прежде всего экономических, позиций. Попытки эти главным образом касались корейской торговли.

Основным предметом корейского импорта были английские и индийские хлопчатобумажные ткани. С 90-х годов с английскими изделиями стали конкурировать товары японского производства. В 1890 - 1891 гг. в главный порт Кореи, Чемульпо, поступило товаров английского происхождения 54%, японского - 24%, китайского - 13%, прочих - 9%37. С 1885 по 1889 г. импорт в Корею возрос с 1,8 млн. долларов до 3,4 млн. долларов.

Около половины привозных текстильных изделий составляли английские. Но английских купцов в Корее почти не было, так как торговля большей частью находилась в руках японцев. Около 80% тоннажа торговых судов, входивших в открытые порты Кореи, приходилось на японские суда38. Торговый оборот Японии с Кореей поднялся с 1,75 млн. долларов в 1885 г. до 6,55 млн. в 1890 г. и составлял 80% всей иностранной морской торговли Кореи39. Японцы ввозили в Корею главным образом ткани, и притом не столько японского, сколько преимущественно английского происхождения40. Судоходство в Корее преобладало японское. В Фузане обосновались японские торговые дома из города Осака. В 1892 г. из 7 с лишним млн. долларов внешней торговли Кореи на долю Японии приходилось 4,8, а Китая - 2,2, а из 390 тыс. тоннажа судоходства японский тоннаж составлял 326 и китайский - 15 тысяч41.

Японцы следили за тем, чтобы китайская торговля не велась в портах, которые были закрыты для японских купцов. В 1890 г. японское правительство протестовало против развития китайской торговли в устье р. Тайдаоко, в 60 английских милях к северо-западу от Сеула42.

Если англо-японская торговля господствовала в портах Кореи, то дальнейшее продвижение её в глубь страны наталкивалось на серьёзные препятствия как внутри Кореи, вследствие низкой покупательной способности корейского населения, так и со стороны Китая, развивавшего свои экономические связи с Кореей. С 1885 г. китайские торговцы преуспевали быстрее японских. Следующая таблица роста оборотов японской и китайской торговли в трёх открытых портах Кореи наглядно показывает этот процесс. Обороты в Чемульпо, Фузане и Генсане (Гензане) составляли в тыс. долл.43:

Годы Японская торговля     Китайская торговля            Годы     Японская торговля     Китайская торговля
1885     867 252 1890 2630 1365
1886 1144 420 1891 2739 1841
1887 1121 659 1892 2262 1813
1888 1356 693 1893 1423 1668
1889 1407 799 1894 3088 1895

В 1885 г. японская торговля в этих трёх портах превосходила китайскую более чем в три раза, а в 1894 г. - всего лишь на одну треть.

Ту же картину дают донесения русского представителя в Сеуле, Вебера, сообщавшего, что перед войной 1894 - 1895 гг. китайская торговля в Корее увеличивалась быстрее японской; число китайцев, проживавших в открытых портах Кореи, также росло быстрее, чем число находившихся там японцев. По данным Вебера, доля китайской торговли в Корее в 1890 - 1894 гг. могла бы увеличиться с 20% до 40%, если бы не помешала война 1894 - 1895 годов.

Число китайцев и японцев, проживавших в открытых портах Кореи, по данным Вебера, составляло соответственно в 1888 г. 296 и 3846, а в 1894 г. - 1217 и 8681.

Разумеется, все эти и в особенности последние цифры нельзя считать точными, но всё же они показывают, что поселение китайцев в открытых портах Кореи шло быстрее, чем наплыв туда японцев, хотя по абсолютной численности последних там было всё ещё гораздо больше, чем китайцев. Следует, впрочем, иметь в виду, что среди проживавших в Корее китайцев преобладали ремесленники и мелкие торговцы, тогда как среди японских авантюристов было немало представителей крупной буржуазии44. По сведениям того же Вебера, в Сеуле в 1888 г. было почти одинаковое количество китайцев и японцев, но первые постепенно брали верх, и в июне 1894 г. их стало уже 1480, а японцев - лишь 77045. Конкуренция японских и отчасти китайских купцов разоряла местных сеульских торговцев. Они просили корейское правительство о защите и в январе 1890 г. устроили нечто вроде стачки, закрыв свои лавки и расклеив по Сеулу воззвания46. Ненависть корейского народа к наводнявшим страну японским купцам была всеобщей. Несмотря на обещание правительства принять меры против засилья японских купцов, положение оставалось напряжённым47. феодальные порядки Кореи и борьба Китая и Японии за господство над Кореей и за овладение её рынком мешали росту местной буржуазия и самостоятельному развитию в стране капиталистических отношений.

Ввоз в Корею китайских товаров в 1890 г. на 1,5 млн. долларов превосходил вывоз товаров из Кореи в Китай, тогда как баланс японской торговли с Кореей был пассивным. Вывоз риса, бобов, шкур и других товаров из Кореи в Японию в том же году превысил ввоз японских товаров в Корею более чем на 400 тысяч долларов48. Причиной такого положения была прежде всего низкая покупательная способность корейского населения. Следует отметить, что накануне японо-китайской войны внешняя торговля Кореи вообще резко сократилась. С 10,25 млн. долларов в 1890 г. она упала до 7,8 млн. в 1892 году. После подъёма 1890 - 1891 гг. наступила депрессия. Сокращение торговли объяснялось также неурожаями, вызванными ливнями и ураганами, восстаниями, имевшими место в отдельных провинциях, и злоупотреблениями внутренними пошлинами со стороны чиновников49.

При неурожаях корейское правительство часто запрещало вывоз из Кореи бобов и риса. Запрещения эти причиняли убытки японским купцам, закупавшим урожай задолго до его сбора. В 1889 г. корейское правительство запретило вывоз риса из северных провинций Кореи. Переговоры о возмещении убытков, причинённых японским купцам этим запретом, велись три года и закончились в 1893 г. уплатой Японии 110 тыс. иен50. Такое же запрещение имело место ив 1891 году. На этот раз японцы исчисляли свои претензии в 150 тыс. иен, однако снова получили лишь часть этой суммы51.

В Японии купцы распускали провокационные слухи о том, что эти запреты устанавливаются корейским правительством не по причине неурожаев, а умышленно, с целью нанести ущерб японской торговле.

Осенью 1893 г. вновь последовал запрет вывоза риса и бобов из Кореи, и в начале 1894 г. велись переговоры об его отмене. Японцы снова обвиняли корейское правительство в преднамеренном причинении им убытков. Протесты Японии получили поддержку Германии и США, и корейское правительство обещало отменить запрет с 6 февраля 1894 г. (корейский новый год)52.

Японские капиталисты и правительство стремились не только овладеть внешней торговлей Кореи: они пытались вывозить в Корею капиталы в форме займов и концессий, однако эти попытки закабаления Кореи новейшими империалистическими методами наталкивались на сопротивление Китая и самого корейского правительства. Так, в 1885 г. Юань Шикай заключил с Кореей контракт на постройку телеграфа от Сеула до Шанхай-Тяньцзинской линии, а японцы, добивавшиеся разрешения на сооружение линии Фузан - Сеул, получили отказ. Японские капиталисты намеревались завладеть в Корее чеканкой монеты. Для переговоров об открытии в Корее японского банка и монетного двора в Сеул приезжал агент одного из японских банков. Заем с этой целью предполагал предоставить банк в г. Осака53, но под давлением Китая корейское правительство отказалось от использования монетного двора, уже почти построенного японцами54.

Весной 1890 г. американский генерал Лежандр, тогда ещё состоявший на японской службе и проживший в Токио более двадцати лет, отправился в Корею. Лежандр имел репутацию человека, "преданного интересам Японии". По сведениям русского посланника в Токио, он вёл переговоры о предоставлении Корее займа и убеждал японских капиталистов дать Корее взаймы 2 млн. долларов55. Корейское правительство желало получить какой-нибудь внешний заём, чтобы погасить свои долги, доходившие до миллиона долларов, и, в частности, оно хотело погасить долг Китаю. О займе корейские министры вели переговоры и с американской фирмой "Фрезер и Ко"56. Ли Хунчжан считал это погашение нежелательным, потому что наличие задолженности за Кореей облегчало возможность оказывать на неё давление.

Чтобы отбить у иностранных капиталистов охоту давать займы Корее, китайское правительство сделало заявление всем державам о том, что оно не может взять на себя никакой ответственности за долговые обязательства корейского короля и его министров57. В Петербурге китайского поверенного в делах заверили, что Россия не собирается поощрять намерение Кореи получить заём, потому что внешние займы могут вовлечь её в нежелательные осложнения.

Японские капиталисты занимались изучением полезных ископаемых в Корее, имея в виду эксплуатацию их путём концессий. Этими экспедициями японское правительство пользовалось в разведывательных целях, для подготовки к войне. Летом 1889 г. в северо-западную Корею для "исследования" богатств, расположенных там провинций направилась японская экспедиция в составе директора японского банка в Чемульпо, японского военного агента в Сеуле и других лиц. Экспедиция, в частности, намеревалась расследовать основательность жалобы японских купцов на успехи в Корее их китайских конкурентов58. Эта экспедиция показывает, что, готовясь к войне, правящие классы Японии тщательно разведывали природные богатства Кореи и условия военных операций на её территории.

Японская буржуазия в дополнение к своим попыткам овладеть корейской торговлей и закабалить страну посредством концессий стремилась захватить в свои руки и рыбные богатства корейских вод. Японо-корейская конвенция от 25 июля 1883 г. разрешала японцам ловить рыбу у берегов четырёх корейских провинций, а корейцам - у берегов японских провинций Ивами, Идзумо59, о. Цусимы и др. Текст этой конвенции, построенный формально на началах взаимности, прикрывал фактическую одностороннюю выгодность её для японских рыбопромышленников. С японских рыболовных судов была назначена невысокая такса, но у Кореи не было таможенных крейсеров для её сбора.

24 (12) ноября 1889 г. между Японией и Кореей была подписана новая рыболовная конвенция, предусматривавшая заключение через два года особого соглашения о пошлинах. Конвенция устанавливала, разумеется, без взаимности, экстерриториальность японских рыболовов в Корее и вступала в силу с 11 января 1890 года. Японцы имели большую выгоду от этой конвенции, распространившей японское рыболовство на новые участки корейских вод60. Сами корейцы ловили рыбу мало, тогда как добыча японских рыболовов за лето 1891 г. расценивалась свыше чем в 2 млн. долларов61.

В особенности прибыльными для японцев были рыбные ловли у о. Квельпарта. Между японцами и корейскими рыбаками на острове возникали столкновения, и корейское правительство стало опасаться восстания местного населения, ненавидевшего японцев. Известный уже нам американский генерал Лежандр, переселившийся к этому времени в Корею, где он получил пост королевского советника, поехал в Японию, чтобы добиться исключения о. Квельпарта из зоны японского рыболовства и взамен этого предложить Японии открыть для иностранной торговли порт Пхеньян. Лежандр осведомил о своих намерениях русского посланника Шевича, который, узнав о грозящих осложнениях, осторожно дал понять японскому правительству, что России нежелателен конфликт Японии с Кореей и Китаем из-за рыболовства у о. Квельпарта62. С целью устранить повод для конфликта русской миссии в Токио было предписано неофициально поддержать проект о замене рыболовства у о. Квельпарта открытием Пхеньяна. Миссия Лежандра, однако, не увенчалась успехом. Тогда корейское правительство стало угрожать арестом японских рыбаков на о. Квельпарта, после чего начался торг об отводе японцам мест на острове для складов и сушки рыбы63.

Соглашение по вопросу о рыболовстве так и не было достигнуто. Для японских рыбопромышленников предложенная Лежандром сделка была невыгодна ввиду огромных доходов от рыбной ловли у о. Квельпарта. Со своей стороны, и китайское правительство противилось открытию Пхеньяна, откуда мог развиться вывоз золотого песка, риса, вышивок по шёлку, цветных цыновок, женьшеня, леса и других товаров; в этом случае Пхеньян стал бы конкурировать с Нючжуаном. Открытие Пхеньяна подорвало бы влияние Китая в северо-западной Корее64.

В не меньшей степени опасалось китайское правительство и того, что японцы добьются предоставления им трёх островков и порта в провинции Чёлладо для ловли и сушки рыбы и добьются расширения своей концессии в Фузане. Подготовленный проект соглашения остался неподписанным65. В 1893 г., когда выяснились размеры японских претензий на рыболовные концессии, русская миссия в Сеуле также стала противодействовать переходу рыболовства Кореи в руки японцев66. На о. Квельпарта между тем продолжались вооружённые столкновения японских и корейских рыбаков.

Одно из важнейших средств борьбы за господство в Корее японская буржуазия и военно-феодальные круги видели в создании в Корее своей агентуры из отстранённых от власти аристократических фамилий и использовании в своих интересах кровавой борьбы за власть между кликами знатнейших феодальных фамилий Кореи. Японское влияние в Корее особенно активно поддерживал род Кимов. Влиятельнейшая и богатейшая до 60-х годов фамилия Кимов была оттеснена от власти родом Минов67. Мать короля, королева и жена наследника престола принадлежали к фамилии Минов. Обычно фамилия королевы получала преобладающее положение при сеульском дворе. Это произошло и с Минами, тем более, что властная и энергичная королева целиком подчинила себе короля. Мины занимали большинство доходных должностей. В их руках были посты командующего войсками в Сеуле, губернаторов четырёх доходнейших из восьми провинций, министров, видных чиновников и т. д.

Третьей боровшейся за власть группой корейской аристократии были родственники короля во главе с его отцом Тэ-уонь-гунем, честолюбивым и беспринципным интриганом, происходившим из рода Ху и надеявшимся получить преобладающее влияние в королевстве. Чтобы подорвать влияние Минов, он готов был войти в сделку с кликою, возглавляемой Кимами68.

Богатство Кимов, державших к тому же в своих руках многие второстепенные посты, давало им возможность сохранить известное влияние и после отстранения их от высших государственных должностей. В борьбе за власть представители рода Кимов ориентировались на поддержку Японии. Выходцы из рода Кимов участвовали в заговоре 1884 года, организованном при подстрекательстве и помощи японцев.

Один из главарей заговорщиков, игравших в 1884 г. на руку Японии, Ким-ок-кюн, был виднейшим представителем рода Кимов. Ему удалось укрыться в Японии, где он и находился до 1894 года. В Корее главной областью влияния Кимов была ближайшая к Японии провинция Кионгсян. Засилием Минов были недовольны и представители некоторых других знатных фамилий - Чжо, Пак и т. д. Несмотря на попытки правительства привлечь их на свою сторону, они отказывались от занятия государственных должностей69.

Из представителей рода Кимов и других недовольных падением своего влияния фамилий в Корее образовалась японофильская клика, рассчитывавшая придти к власти при помощи японцев. Сторонники этой клики, выдававшие себя за "прогрессистов", вербовались также и среди купцов, связанных с японской торговлей и недовольных феодальными порядками в Корее. Японцы искусно завлекали эту клику в свои сети, пропагандируя верхушечные "реформы" по "западному", т. е. буржуазному, "образцу", наподобие проведённых в Японии, и обещая добиться "независимости" Кореи от Китая. Японцы распространяли в Корее памфлеты против Китая70. Деньги на эту агитацию давал иокогамский Specie Bank. Политические беглецы из Кореи укрывались в Японии.

Накануне войны 1894 - 1895 гг. Корея была объектом борьбы между феодальным Китаем и японской колониальной агрессией. Политика правящей верхушки из рода Минов и влияние феодального Китая служили интересам реакции и также мешали самостоятельному национальному развитию Кореи по пути капитализма. Единственной положительной стороной китайского вмешательства в дела Кореи было то, что оно задерживало закабаление страны Японией. Главной угрозой самостоятельному развитию Кореи была колониальная агрессия Японии. Прикрываясь маской "прогрессистов" и сторонников буржуазного развития страны, японцы и их агентура в Корее несли стране кабалу и угнетение со стороны складывавшегося японского военно-феодального империализма. Прогрессивной силой, глубоко враждебной и феодальным порядкам и, в ещё большей мере, японским агрессорам, были только народные массы Кореи, время от времени подымавшиеся на восстания против своих угнетателей.

***

Японская агрессия в Корее неизбежно, вела к захватнической войне с Китаем. Изложенные выше факты полностью опровергают мнение о том, что "мирное" экономическое проникновение в Корею могло окончиться победой в ней японского влияния71. Несмотря на экономическое преобладание Японии в Корее перед войной 1894 - 1895 гг., японская буржуазия испытывала серьёзные препятствия в своём стремлении овладеть рынком Кореи, а удельный вес японской торговли во ввозе и вывозе из Кореи падал, в то время как удельный вес китайской торговли возрастал. Кроме низкой покупательной способности корейского населения и неблагоприятных общих условий торговли, связанных с сохранившимися в Корее феодальными порядками72, значительным препятствием для японского проникновения в страну была ненависть корейского народа к эксплуатировавшим и разорявшим его японским купцам. Так, например, школы, открытые японцами в Корее, мало посещались73.

Японская буржуазия и феодалы могли рассчитывать на овладение корейским рынком лишь в том случае, если бы им удалось захватить в свои руки административную и судебную власть и финансы страны и подкрепить тем самым своё экономическое внедрение в Корею "монополией военной силы" и "особого удобства"74 грабить Китай и Корею, которые давали Японии её превосходство в вооружениях и выгодное географическое положение вблизи Кореи. Господство Японии в Корее дало бы японской армии и флоту выгодные стратегические позиции для новых захватов и позволило бы Японии закрыть России выход в Тихий океан и лишить Китай всякого прикрытия со стороны Печилийского залива и подступов к столичной провинции Чжили.

Предлагая "реформы" в Корее и на словах выступая за её "независимость", японская буржуазия и феодалы хотели взять в свои руки управление страной и подчинить себе всю жизнь Кореи. Таким путём японское правительство намеревалось контролировать внутреннюю и внешнюю торговлю Кореи, уничтожить китайскую конкуренцию и превратить Корею в свою колонию и в плацдарм для дальнейшей агрессии на континенте против Китая и России.

Японская агрессия в Корее не исчерпывает всех причин японо-китайской войны 1894 - 1895 годов. Агрессивные замыслы японской буржуазии и феодалов издавна простирались не только на Корею, но и на непосредственно китайские владения и прежде всего на о. Формозу. Сверх того причины японо-китайской войны коренились ещё и в разногласиях по вопросу о пересмотре торговых договоров. Как было упомянуто, Япония и Китай в 1871 г. заключили равноправный торговый договор на основе взаимного предоставления экстерриториальности китайским подданным в Японии и японским в Китае. Добиваясь отмены неравноправных договоров с европейскими государствами и США, японская буржуазия в то же время намеревалась навязать Китаю вместо равноправного неравноправный договор. Газета "The North China Herald" видела в этом даже более глубокую цель войны, чем вопрос о Корее75.

17 декабря 1890 г. министр иностранных дел Аоки (из клана Тёсю), излагая парламенту вопрос о пересмотре неравноправных договоров, подчеркнул, что это не единственный важный вопрос: ещё важнее для Японии овладеть рынком Китая. "Америка, - сказал он, - обращена к нам спиной... Европа также далека от нас для всяких практических целей. Здесь же, в Азии, - дело другое. У ваших ног живёт 270-миллионный народ, готовый принять от вас изделия и продукты ваши и дать вам свои... Воспользуйтесь вашими богатствами для того, чтобы предлагать их не странам, отдалённым от вас тысячами миль бурных морей, но таким, которые "ожидают вас у ваших дверей"76.

Японская буржуазия желала добиться свободного допуска японских товаров в глубь Китая77, в то же время лишив китайцев экстерриториальности в Японии и права пользования предстоявшим открытием внутренних областей Японии для иностранной торговли. Торговые обороты Японии с Китаем быстро возрастали. Ввоз из Японии в Китай и Гонконг возрос с 13,3 млн. иен в 1889 г. до 25,4 млн. иен в 1893 г., а вывоз в Японию из Китая и Гонконга за то же время увеличился с 12,8 до 23,4 млн. иен78. С другой стороны, в Японии поселилось весьма значительное число китайских ремесленников, мелких лавочников, составив к 1894 г. три пятых всех находившихся там иностранцев79. В 1889 г. 320 мелких китайских фирм вели свою деятельность в Японии80. Японская буржуазия не желала допускать поселения китайцев внутри страны81 и прежде всего добивалась "равноправия" с европейскими и американскими империалистами в грабеже Китая.

Всё изложенное показывает, что война Японии с Китаем была со стороны Японии агрессивной, колониальной войной. Ленин не относил ее к числу империалистических войн новейшего типа, за передел мира82. В Японии военно-феодальный империализм находился ещё в стадии своего формирования, но агрессивный и грабительский характер этой войны совершенно очевиден. Начатая в годы формирования японского военно-феодального империализма, она была предвестником империалистических войн конца XIX и начала XX века. Анализ причин этой войны можно завершить, возвратившись к положению в Японии в начале 90-х годов, когда для правящей военно-феодальной верхушки вопрос о разрешении внутренних противоречий в стране путём колониальной агрессии окончательно стал вопросом сохранения власти и когда в позиции Англии произошли существенные изменения в пользу японских захватчиков.

Готовность британского правительства пойти в 1890 г. на серьёзные уступки в пересмотре договоров указывала на желание Англии сблизиться с Японией против России. Это увеличивало шансы на пособничество японской агрессии со стороны Англии. Японские агрессоры с уверенностью ожидали полного поощрения своих захватнических планов и со стороны США. Кризис, назревавший во внутренней жизни Японии, также толкал правящие круги Японии к агрессии. Реакционная конституция 1889 г. была пределом уступок правящей реакционной верхушки, совершенно не желавшей допускать дальнейших сколько-нибудь существенных реформ. Но немедленно после введения этой конституции выяснилось, что закрепить господство военно-феодальной олигархии возможно было только путём скорейшего удовлетворения агрессивных стремлений буржуазной оппозиции и самурайства, т. е. посредством политики колониального грабежа.

С введением конституции 1889 г. и открытием парламента вопрос об активизации японской агрессии выдвинулся на первое место. Для войны требовалось ускорить подготовку армии и флота и получить новые ассигнования. Морской министр адмирал Кобайяма 16 декабря 1890 г. потребовал кредит в 5,2 млн. иен на флот, "чтобы Япония могла свободно выбирать между оборонительной и наступательной политикой"83. Воинственную политику проповедовали не только представители армии и флота, но и "штатские" министры. Так, министр иностранных дел Аоки, страдавший, по словам Шевича, "избытком красноречия", на банкете, данном 9 марта 1891 г. для членов обеих палат, произнёс речь, в которой сказал, что для расширения могущества Японии нужны "кровь и железо" и что, "судя по обстоятельствам, мы (японцы) также должны быть готовы к пролитию крови". По словам Шевича, Аоки "помешался" на "историческом примере князя Бисмарка". На запрос Шевича, встревоженного этим выступлением, Аоки стал увиливать от объяснения точного значения своей речи, отвечая, что хотел лишь добиться от палаты ассигнований на вооружения, и признался, что на банкете "все подпили порядочно". После твёрдых настояний Шевича" Аоки продиктовал по-немецки объяснение своей речи, лживо уверяя русского посланника в миролюбии Японии и в том, что "военное усиление" необходимо лишь для защиты и восстановления "нашей автономии", т. е. для успешной ревизии договоров. "В случае же, если при этом условии мирное развитие наше будет задержано, - сказал он, - тогда это нам будет стоить денег, а в случае чего также крови и железа"84. Последующие события показали, насколько лживы были эти увёртки японского министра, пытавшегося объяснить японские вооружения борьбой Японии за национальную независимость.

Задача японского правительства заключалась в скорейшей подготовке колониальных захватов и войны с Китаем. К моменту открытия японского парламента возродились в реорганизованном виде прежние оппозиционные партии: либеральная "Дзиюто", опиравшаяся на сельскую буржуазию и "новых", обуржуазившихся помещиков, и партия конституционных реформ "Кайсинто", группировавшая вокруг себя крупную городскую буржуазию. Предводитель "Кайсинто", новоиспечённый граф Окума, вышел из состава кабинета и перешёл в оппозицию. Отмежевавшись от крайних радикалов и социалистов, оппозиция обрушила свою критику на господство в стране военно-феодальной верхушки из кланов Сацума и Тёсю. "Дзиюто" требовала партийного кабинета, полного контроля палаты над финансами85, расширения избирательных прав, снижения земельного налога, очистки армии и флота от "сацумцев" и выходцев из клана Тёсю. Флот и армию, в которых преобладали эти феодально-клановые элементы, оппозиция "не признавала" и объявляла ненадёжными и недостойными доверия. Несмотря на то, что оппозиционные круги целиком и полностью стояли за усиление вооружений и за колониальную агрессию, оппозиция устроила правительству обструкцию при обсуждении вопроса о кредитах на увеличение флота и субсидирование военных сталелитейных заводов. Окума заявил, что оппозиция борется против феодально-клановой олигархии Сацума и Тёсю86. В результате действий оппозиции 25 декабря 1891 г. парламент был распущен.

Новый парламент собрался 14 мая 1892 года. Несмотря на вмешательство полиции в избирательную кампанию, в него прошло большинство оппозиционных депутатов. Сессия была прервана вотумом недоверия правительству. Создавшийся в августе 1892 г. кабинет Ито не обратил на это внимания. Он пытался апеллировать к верхней палате и на основании ст. 71-й конституции ввёл в действие бюджет предыдущего года87.

Но оппозиция усиливалась. Воззвание партии "Дзиюто" в начале 1892 г. требовало расширения буржуазных политических "свобод", снижения избирательного ценза, переоценки земель и понижения земельного налога, избавления местного самоуправления от господства местных магнатов и ограничения ассигнований на армию. Последнее мотивировалось тем, что армия "слишком велика и организована так, как будто главная её цель есть предупреждение и подавление внутренних возмущений, а не защита от внешних врагов".

Воззвание обвиняло морское министерство в плохом использовании средств, ранее отпущенных на строительство флота, и заявляло, что "к такому морскому ведомству нельзя питать достаточного доверий, и хотя партия стоит за принцип усиления флота, но правительственная администрация до того плоха и доверие к министрам так слабо, что партия не может по чистой совести поручить им распоряжение национальными средствами для выполнения их проектов". Воззвание обвиняло правительство в слабости и неспособности обеспечить немедленную отмену неравноправных договоров. Подобные нападки на армию, флот и внешнюю политику исходили и от партии "Кайсинто"88. Оппозиция ставила вопрос так: сначала добиться реформ и очистить вооружённые силы от засилья феодально-клановых элементов, а затем уже предоставить средства на увеличение армии и флота и на проведение активной внешней политики.

Следует отметить, что большинство деятелей оппозиции стояло за самую энергичную захватническую политику в Корее и если в чём и обвиняло правительство, то в слабости. Агрессивные стремления оппозиции были именно той стороной её программы, которая давала правительству возможность сохранять власть игрой на крайних националистических настроениях и посредством завоевательной войны. В 1893 г. правительству удалось заставить оппозицию принять почти, все его бюджетные требования, после того, как император издал указ об ежегодном отчислении из своих доходов по 300 тыс. иен в течение шести лет и об удержании одной десятой жалования чиновников на строительство флота. Эта уловка имела целью вызвать взрыв шовинизма и агрессивных стремлений и отчасти достигла этого.

Правительство продемонстрировало и намерение перейти к активным действиям в Корее. Японская печать требовала от правительства Ито решительной политики в Корее89. Стремясь отвлечь внимание палаты от обвинений по адресу правительства в слабости по вопросу о неравноправных договорах, Аоки в декабре 1892 г. призывал парламент к завоеванию корейского рынка90. Осенью 1892 г., чтобы удовлетворить оппозицию, правительство отозвало из Сеула "за вялость" своего министра-резидента, полковника Кодзияму, и послало туда Оиси Масами, одного из наиболее влиятельных членов партии "Дзиюто", требовавшей немедленного усиления японской агрессии в Корее91. Оиси был известен своей резкой враждебностью к России и пропагандой союза с Англией92. На вопрос русского посланника в Токио о мотивах назначения Оиси министром иностранных дел Муцу лицемерно утверждал, что правительство попросту выпроводило Оиси в Сеул, чтобы избавиться от него в Японии. Однако русские представители в Корее не верили, что дело только в этом, и отмечали активизацию японцев в Корее.

Оиси проявил себя одним из наиболее наглых и агрессивных японских дипломатов. Ещё до своего приезда в Корею он приобрёл репутацию проповедника самых диких и необузданных проектов японской агрессии, включая захват и колонизацию Сибири. Бредовая книга Оиси с изложением этих планов призывала к созданию против России западноевропейского союза государств и дальневосточного союза Англии, Японии и Китая, причём последний должен был удовлетворить требования Японии относительно Кореи93.

Прибыв в корейский порт Чемульпо, Оиси в феврале 1893 г. произнёс речь, в которой заявил, что "Дальний Восток должен всецело составлять достояние Китая и Японии, и Европа как общий враг их должна быть изгнана из этих краёв"94. В Сеуле, при дворе, Оиси держался дерзко и вызывающе, требовал права вести непосредственные личные переговоры с королём, но успеха не добился95. Попытки Оиси добиться уплаты непомерно преувеличенной суммы претензий японских купцов, понесших убытки от запрещения вывоза риса из Кореи, также потерпели неудачу. Вскоре Оиси был заменён министром-резидентом Отори.

Отори и генерал Каваками летом и осенью 1893 г. вели какие-то секретные переговоры с китайским правительством, и Кассини подозревал, что речь идёт о плане направленного против России тайного японо-китайского соглашения по корейским делам. Возможно, что японская дипломатия пыталась запугать Китай Россией и вынудить таким путём уступки с его стороны в пользу Японии96. Во всяком случае, японские предложения не имели успеха. Видя усиление японской агрессии, китайское правительство и его резидент в Сеуле Юань Ши-кай искали сближения с Россией. Юань вступил в доверительные отношения с драгоманом русской миссии в Сеуле Дмитревским и сетовал на грабёж Кореи японцами. Китай не желал открыть двери для японской агрессии в Корее и одерживал успехи в борьбе за своё влияние в стране97.

Тем временем в 1893 г. оппозиция в Японии резко усилилась. Хотя партия "Дзиюто" и вступила в сделку с правительством, но "Кайсинто" и шовинистическое "Национальное общество" (Кокумин-Кёкай) обвинили во взяточничестве председателя нижней палаты Хоси и министра земледелия Гото с целью скомпрометировать и свергнуть кабинет. Однако император предложил министерству Ито не подавать в отставку. Тогда оппозиция потребовала удаления министра иностранных дел Муцу как неспособного добиться немедленной отмены неравноправных договоров.

Палата приняла вотум недоверия, но 30 декабря была снова распущена. После новых выборов парламент собрался весной 1894 г. и 30 мая принял адрес императору, в котором заявлялось, что кабинет "пренебрегает" реформами внутри страны и "национальными интересами" во внешней политике. Правительство оказалось перед необходимостью в третий раз распустить палату. Оно не особенно боялось трусливой японской буржуазии и её депутатов, но опасалось взрыва недовольства радикальных слоев мелкой буржуазии, крестьян и рабочих98.

В качестве удобного предлога для оккупации Кореи японское правительство решило воспользоваться начавшимся на юге Кореи крестьянским восстанием "тонхаков". Японское правительство намеревалось таким путём вызвать конфликт с Китаем и, спровоцировав войну и увлекая оппозицию на путь колониальной агрессии, получить её поддержку. Правительство хорошо знало, что алчная японская "либеральная" и "радикальная" буржуазия проглотит отказ в проведении либеральных реформ, если только ей будет обеспечена богатая колониальная добыча. Предварительно приняв решение о посылке войск в Корею99, правительство 2 июня распустило палату. Конфликт с Китаем и война обеспечили кабинету полную поддержку нового парламента.

Японские министры Ито и Муцу, так много сделавшие для подготовки войны с Китаем, скрывали реакционные цели этой войны, направленной "а удушение движения за прогрессивные реформы внутри самой Японии. Но англо-японская пресса100 и наблюдавшие внутреннюю жизнь Японии дипломаты почти единодушно свидетельствовали о том, что прежде всего война послужила средством сохранения власти у реакционной военно-феодальной верхушки101. Японский посланник в Вашингтоне откровенно сказал, что японское население "готово к перевороту" и что, "понимая большую опасность этого движения и желая отвлечь внимание народа от предполагаемых осложнений дома, Япония склонна ввязаться в войну с Китаем". Американский посланник в Токио Ден 14 июля доносил, что в вопросе о войне "беспокойный и агрессивный дух японского населения не позволяет правительству повернуть назад"102. О том же свидетельствуют и донесения Хитрово, отмечавшего, что "на решение нынешнего министерства по поводу деятельного вмешательства его в корейские дела немалое влияние имели обстоятельства внутреннего политического характера и соображения партийные". Правители Японии, писал Хитрово, "принадлежащие большей частью к кланам Сацума и Тёсю, видели за эти последние годы власть всё более ускользающей из их рук перед непримиримой борьбой усиливающейся оппозиции. За корейский вопрос ухватились они для поднятия своего меркнущего престижа в стране". Взрыв шовинистических страстей охватил японскую буржуазию и помещиков. "Нынешнее министерство зашло слишком далеко в жгучем корейском вопросе, и перед распалёнными общественными страстями оно, если бы и хотело, не может отступить"103.

Маскируя подготовку своей агрессии против Кореи, японские публицисты и политики в 1890 - 1894 гг. усилили пропаганду, враждебную России. Анализ этой пропаганды может лишь подтвердить вздорность легенды о том, что нападение Японии на Китай было вызвано "обороной" от России, и поможет выяснить роль враждебной России политики Англии для развязывания японской агрессии.

Переходя с 1890 г. к более активной агрессивной политике в корейском вопросе, японские военно-феодальные круги и буржуазия надеялись широко использовать в своих интересах противоречия между Россией и Англией и между Англией и Францией.

Решающее значение для развязывания японской агрессии имела позиция сильнейшей на море державы - Англии. Вопрос о позиции Англии весьма занимал японскую печать и правительство. В англо-русских противоречиях они видели залог своего успеха и основное условие, развязывавшее им руки для войны с Китаем. Используя враждебность Англии и России, японские политики мечтали завоевать господство над Восточной Азией.

В 1889 г. министр земледелия и торговли Тани представил записку, высказываясь в ней против всякой поспешности в вопросе о пересмотре договоров, и подал в отставку. Свою точку зрения он мотивировал тем, что выгоднее было бы выждать наступления замешательства или войны в Европе и выступить лишь тогда, когда Япония приобретёт значение силы, в руках которой находится политическое равновесие на Дальнем Востоке. "Если к этому времени, - писал Тани, - мы будем иметь 20 сильных военных судов и армию в 100 тыс. человек, мы сможем удерживать равновесие между западными нациями и обнаружить твёрдость по отношению к западным державам. Тогда, если бы произошла война между Англией и Россией, Россия могла бы совладать с Англией, привлекши нас на свою сторону, а Англия помогла бы сокрушить Россию, если бы заключила союз с нами. В случае войны между Китаем и Францией наши отношения с Россией были бы такими же, как только что изложенные"104.

Расчёты, изложенные в этой записке, лежали в основе агрессивных замыслов правящих классов Японии и вели к бредовой идее о Японии как вершительнице судеб Восточной Азии. Из этих соображений исходили сумасбродные планы Оиси и других наиболее оголтелых представителей японской захватнической политики. Вопрос был лишь в том, как выгоднее использовать англо-русские противоречия и с кем лучше заранее сблизиться105. Тенденция японской печати и публицистики к сближению с Англией против России явно перевешивала и была основной, тогда как толки печати о "союзе" с Россией возникали обычно лишь для того, чтобы припугнуть англичан и побудить британскую дипломатию к уступкам в деле о ревизии договоров.

Весьма интересно и важно отметить, что, упоённые своей бредовой идеей о всемогуществе Японии на Дальнем Востоке, как державы, от которой зависит "равновесие сил", некоторые японские публицисты, проговариваясь, открыто, заявляли, что Японии совершенно не следует опасаться России и считать Сибирскую железную дорогу угрозой для себя. Мы приведём некоторые из этих высказываний, наглядно показывающих нелепость басни о том, что Япония, нападая в 1894 г. на Китай, "оборонялась от России". Официозная "Ници-Ници Симбун" весной 1891 г. опубликовала длиннейшую статью под названием "Приезд будущего русского государя". Статья эта была написана перед посещением Японии русским наследником престола, которое окончилось известным покушением на него в г. Отсу106. Действительное значение этой статьи было гораздо более серьёзным: она представляла обширный трактат о русско-японских отношениях. Статья лицемерно рекомендовала радушную встречу русского наследника, но отрицала важное значение предстоящего визита и утверждала, что Японии нечего бояться России, тогда как последняя "несколько заискивает перед Японией". Газета самоуверенно объявляла Японию "самой влиятельной" державой на Дальнем Востоке, потому что она "служит здесь балансом политического равновесия", и нагло утверждала, что, сколько бы железных дорог ли проводила Россия в Сибири, она не может быть уверена в своей безопасности на Дальнем Востоке без поддержки Японии. Особенно интересно то, что газета считала Англию врагом Китая, как оно и было на самом деле. Вместе с тем газета откровенно признавала, что "Россия вовсе не питает на Востоке агрессивных намерений по отношению к другим державам, а, напротив, сама находится в затруднении насчёт охраны собственных владений"107.

Что статья японского официоза не была только попыткой умалить в глазах общественного мнения значение визита русского наследника в Японию, показывает обсуждение вопроса о Сибирской железной дороге в Японии в последующие годы. Японская печать уделяла этому вопросу особое внимание. Большую популярность в Японии приобрела в 1892 г. книга упомянутого уже выше Инагаки Мандзиро "Исследование о Сибирской железной дороге". Инагаки был известен своими памфлетами и лекциями по вопросам внешней политики. Его книга - яркое свидетельство созревания в Японии паназиатской доктрины японской агрессии. Он заявлял, что после проведения Сибирской железной дороги Англия и Китай будут бессильны против России, и всячески подстрекал эти страны против России, но Японии, по его словам, не только не следовало опасаться России и её железных дорог, но надо было воспользоваться Сибирской дорогой для японского проникновения в Сибирь и построить для этого военный и торговый порт в Майдзуру, в кратчайшем расстоянии от Владивостока. Царское правительство не имело, по его мнению, финансовых средств и вооружённых сил для войны на Дальнем Востоке, и Инагаки рекомендовал союз Японии с Англией и Китаем против России, хотя и осуждал упорство Англии в вопросе о ревизии договоров108.

Мысль об использовании Сибирской железной дороги для торгового и колонизационного внедрения японцев в Сибирь была подхвачена японской печатью в 1893 г., писавшей о необходимости экономического проникновения в дальневосточные окраины России109. Газета "Иомиури" сообщала, что в г. Миодзу образована "японо-русско-корейская акционерная торговая компания, учредителями которой являются депутат Комуци и капиталисты Комура и Кавасе"110. Капитал компании составлял 200 тыс. иен, и она собиралась вывозить из Японии рогатый скот и ввозить морские продукты. В г. Ниигата были основаны Общество японско-русской торговли111 и Общество переселения японцев в Сибирь с целью её "изучения", т. е., попросту говоря, сбора разведывательных сведений112.

Отсутствие каких-либо действительных опасений относительно России у ряда японских политических деятелей подтверждается не только приведёнными выше более откровенными заявлениями японских газет и публицистов, но и тем обстоятельством, что японское правительство вело войну с Китаем, совершенно пренебрегая возможностью вмешательства России с целью помешать японскому захвату Порт-Артура. Но из японской прессы и из уст политических ораторов часто исходили и противоположные утверждения: что Россия может "опередить" Японию в Корее. Эти утверждения прежде всего имели целью оправдать японскую агрессию и придать ей "оборонительный" облик. Пропаганда в этом направлении особенно развернулась в 1894 г., в период непосредственного назревания и развязывания войны с Китаем. Так, например, "либеральная" газета "Дзию" приписывала России фантастическое намерение основать в Корее земледельческие колонии и оккупировать её113. Пугало ещё не назревшей агрессии царизма в Корее пустил в ход и главарь "Кайсинто" Окума, заявив, что захват Кореи "европейской державой" поставил бы под угрозу "независимость" Японии. Ямагата в интервью 29 июня сказал, что он стоит за энергичную внешнюю политику и что если другие державы не удовлетворили своих захватнических намерений в отношении Кореи, то лишь вследствие слабости своего сухопутного транспорта, и что "Японии не следует ждать, пока Россия окончит Сибирскую железную дорогу, а Франция утвердится в Сиаме". Японские захватчики стали раздувать толки о том, что предстоящее усиление России на Дальнем Востоке и франко-русское сближение помешают агрессивным планам Японии. Таким путём японские захватчики пытались придать своим планам видимость "обороны" от России и Франции, хотя речь шла лишь о том, что в будущем Россия сможет затруднить агрессию Японии.

В Корее в 1894 г. распространились японские памфлеты, выставлявшие Сибирскую железную дорогу и усиление России на Тихом океане как причину неотложной необходимости занятия Кореи японцами и войны с Китаем114. На о. Хоккайдо враждебные России настроения были особенно сильны, и там возрождались прежние японские притязания на о. Сахалин115. Часть японских газет, по своему обычаю, грозила Англии возможностью русско-японского сближения, если Англия займёт враждебную позицию. Газета "Нироку Симпо" в статье "Россия и Англия в их отношениях к Японии" писала, что "Англия так же слаба на Балканском полуострове, как слаба Россия на Дальнем Востоке. Вот почему, если Япония примет сторону России, то Англия на Дальнем Востоке должна потерпеть неудачу, и если она не желает этого допустить, т. е. если она стремится видеть Японию нейтральной, то ей следует знать, что она обязана согласиться на всякие наши требования, а нейтральное положение Японии необходимо для Англии в видах поддержания равновесия сил её с силами России"116.

Британская дипломатия, как и дипломатия США, сделала всё, чтобы обеспечить себе возможность использовать Японию против России и Китая. В этом объяснение того, что лондонский кабинет и Вашингтон, всё более склоняясь к мысли о поощрении японской агрессии, не помешали японскому нападению на Китай. Английская, японская и американская буржуазия была главным врагом Китая и Кореи.

Примечания

1. Напомним, что Тяньцзинская конвенция 1885 г. была подписана Ито и Ли Хунчжаном после неудавшейся попытки японцев произвести в 1884 г. переворот в Сеуле и установить там зависимое от Японии марионеточное правительство. По условиям конвенции Китай и Япония отказывались от посылки в Корею своих военных инструкторов и должны были вывести оттуда свои войска. Японские агрессоры достигли при этом значительного формального успеха: в случае возникновения в Корее новых "беспорядков" Япония получала равное с Китаем "право" посылать войска в Корею. Обе стороны обязывались лишь предварительно уведомлять об этом друг друга. Китай в то же время не отказался от притязаний на суверенитет над Кореей. Однако японцы не признали этих притязаний, оставляя себе свободными руки для дальнейшей агрессии. Но Япония была тогда ещё не готова к войне с Китаем, и китайское правительство воспользовалось этим для укрепления своего влияния в Корее, что вызвало сильное недовольство правящих классов Японии.

2. P. Treat. The cause of the Sino-Japanese war 1894. "The Pacific History Review"; июнь 1946 г., стр. 156.

3. См. Akagi Roy Hidemichi. Japan's foreign relations. Tokyo. 1936.

4. По переписи 1889 г., в Японии на 40 млн. 700 тыс. населения приходилось 3825 чел. высшей знати, 1993 тыс. дворян (сидзоку) и 38 млн. 70 тыс. "простых людей" (хэймин). См. доклад Шевича от 23 (11) ноября 1890 года. Архив внешней политики России (АВПР). Гл. архив V Аз. 1880. N 50, л. 403.

5. См. Е. Жуков. История Японии. М. 1939.

6. S. Ueyhara. The Industry and Trade of Japan, p. 12. London. 1926.

7. В 1880 г. было создано объединение по производству и продаже бумаги, в 1882 г. - текстильное объединение для борьбы с ввозом бомбейской пряжи, позднее содействовавшее укрупнению японских предприятий. Н. Вайнцвейг. Японские концерны, стр. 36 - 41. М. 1935.

8. W. McLaren. A political history of Japan, p. 205. London. 1916.

9. В. И. Ленин. Соч. Т. 23, стр. 104. 4-е изд.

10. Записка Лежандра от 1874 года. АВПР. МИД. 1893 - 1895. Депеши из Сеула. N 4, л. 342 - 376.

11. Японский министр иностранных дел Аоки рассказал в 1886 г. об этом Шевичу. Донесение Шевича от 28 (16) октября 1890 года. АВПР. Главный архив. V Аз. N 50, л. 389 - 393.

12. Договор этот был основан на принципе равноправия и предоставлял взаимные привилегии экстерриториальности китайцам в Японии, японцам в Китае.

13. Телеграмма Шевича из Токио от 12 марта (28 февраля) 1887 года. АВПР. МИД. Яп. стол. 1885 - 1887. N 1.

14. Всеподданнейшая записка Гирса от 29 (17) апреля 1887 года. АВПР. МИД. Кит. стол. 1887. N 5, л. 65 - 67. Осенью 1887 г. Ито объяснил Шевичу, что Япония занята внутренними реформами и желает "мира и спокойствия" в Корее.

15. Ленинский сборник XXIX, стр. 284.

16. АВПР. МИД. Кит. стол. Всеподданнейшие доклады. 1887. N 5, л. 38. Телеграмма Шевичу от 14 (2) марта 1887 года.

17. Там же. Яп. стол. 1885 - 1887. N 1. Донесение Шевича от 27 (15) марта 1887 года.

18. Там же. V Аз. N 47, л. 275 - 284. Донесение Шевича от 12 октября (30 сентября) 1887 года. В то же время японский официоз "Ници-Ници" советовал корейскому правительству не обострять отношения с Китаем, чтобы не спровоцировать последний на решительные действия в Корее и на сопротивление в переговорах об отказе от экстерриториальности китайцев в Японии. Там же, л. 305 - 310. Донесение Шевича от 8 ноября (27 октября) 1887 года.

19. Там же.

20. Перепечатано в "Japan Daily Mail" от 15 ноября 1887 года. АВПР. МИД. V Аз. N 47, л. 317 - 322.

21. Ch. Spinks. The background of the anglo-Japanese Alliance ("The Pacific History Review". Berkeley, September 1939, p. 329).

22. Следует, впрочем, отметить, что, будучи врагом России, Курода в 80-х годах довольно трезво смотрел на то, что Россия стала тихоокеанской державой. В трёхтомном описании (на японском языке) путешествия, совершённого им в. 1888 г. по Европе и Сибири, Курода отмечал, что Россия, "повидимому, навсегда" утверждается на тихоокеанском побережье. АВПР. МИД. V Аз. N 48, л. 98 - 99. Донесение Шевича от 1 мая (19 апреля) 1888 года.

23. Статья из "Майници Симбун" была перепечатана в "Japan Daily Mail". АВПР. МИД. V. Аз. N 48, л. 123 - 127. Донесение Шевича от 19 (7) мая 1888 года; там же. Всеподданнейшие доклады. Кит. стол. 1888. N 6, л. 60 - 65. Проект депеши Гирса к посланнику в Японии Хитрово, отправленной 20 (8) июля 1888 года.

24. В. Ламздорф. Дневник 1886 - 1890. стр. 181 - 182. М. - Л. 1926.

25. АВПР. Гл. архив V. МИД. Аз. N 49, л. 38 - 41. Донесение Шевича от 6 февраля (26 января) 1889 г. с царской пометой: "Это весьма интересно и для нас недурно". Опасаясь Англии и Китая, царь не имел ещё ни малейшего представления о том, что Япония становилась главной угрозой для независимости Кореи.

27. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 509. Донесение Шевича от 19 (7) декабря 1890 года.

28. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2, л. 480. Частное письмо Шевича от 6 января 1891 г. (25 декабря 1890 г.).

29. В 1891 г. лондонская "Standard" и германская "Allgemeine Zeitung" распространили утку о заключении японо-китайского союза против России. 2 октября эти сообщения были опровергнуты в "Japan Daily Mail". Там же, стр. 896, л. 328 сл. Донесение Шевича от 2 октября (20 сентября) 1891 года.

30. АВПР. МИД 1892. Кит. стол. N 110, л.; 142 - 143. Устное частное соглашение такого рода состоялось между Ито и Ли Хунчжаном ещё в 1885 г. при заключении Тяньцзинской конвенции. В 1891 г. Ито сделал своё предложение через сына Ли Хунчжана - Ли Цзинфына, в то время китайского посланника в Токио. Кассини, сообщая обо всём этом, ссылался на "отличный" источник своих сведений.

31. R. Akagi. Указ соч., стр. 191 - 193. "The secret memoirs of count Tadasu Hayashi", p. 10 - 11, 16 - 17. London. 1915; Chang Chung-fu. The Anglo-Japanese Alliance, p. 24 - 26. Baltimore. 1931.

32. См. M. Inagaki. Japan and the Pacific and a Japanese view of the Eastern question, p. 35 - 41, 69, 254 - 265. London. 1890. Автор доказывал необходимость континентального союза европейских государств против России и дальневосточного союза Японии, Англии и Китая. Соглашение Китая с Японией для "защиты" Кореи от мнимой угрозы со стороны России и тройственный союз Англии, Китая и Японии против России проповедовала в конце 1890 г. газ. "Ниппон Дзи". Частное письмо Шевича от 6 января 1891 г. (25 декабря 1890 г.) АВПР. МИД. Яп. стол. N 2. Депеши из Сеула 1888 - 1891. л. 435 - 436.

33. Для того, чтобы расстроить проекты англо-японо-китайского союза против России, Шевич даже придумал совершенно сумасбродный и вредный для интересов России план сближения с Японией. Однако одобренная Александром III записка директора азиатского департамента Зиновьева указывала, что 1) между Россией и Японией нет общих интересов, способных надёжно обеспечить дружественные отношения; 2) что англичане, немцы и англо-китайская пресса неустанно стараются возбудить Японию и Китай против России; 3) что Россия слишком слаба на Дальнем Востоке и не может вести там активную завоевательную политику. Зиновьев правильно учёл, что заключение союза с Японией ничего не даст и будет лишь разглашено японским правительством, чтобы скомпрометировать Россию перед Китаем и другими державами. Шевичу было сообщено, что задуманное им соглашение с Японией признаётся неприемлемым. Вместе с тем Зиновьев отмечал необходимость зорко следить за ходом событий и укреплять военные и морские силы России на Дальнем Востоке. См. частное письмо Шевича Н. А. Зиновьеву от 6 января 1891 г. (25 декабря 1890 г.); записку Зиновьева от 9 апреля (28 марта) 1891 г. и телеграмму Шевичу в Токио от 25 (13) сентября 1891 года. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2. Депеши из Сеула 1888 - 1891, л. 432 - 447, 470 - 471, 480.

34. Этот примитивный и недальновидный взгляд высказывал прибывший в Токио Хитрово. Копия донесения Хитрово от 27 (15) марта 1890 года. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2. Депеши из Сеула 1888 - 1891, л. 315 - 320.

35. Инструкция свидетельствует о том, что царское правительство не имело представления о богатствах Кореи и не питало в отношении неё в изучаемый период никаких завоевательных намерений. Излагая взгляд царского правительства на Корею, инструкция указывала, что "по своему географическому положению вышеупомянутый полуостров может сделаться в руках Китая или Японии серьёзной угрозой для нашего Уссурийского края. Не теряя этого из виду, вы сможете, однако, заверить японское правительство, что мы не питаем в соседстве к Японии никаких своекорыстных видов. Пожелания наши относительно Кореи ограничиваются поддержанием её самостоятельности. Содействуя по мере возможности упрочению её внутреннего устройства, мы не хотим вместе с тем открыто вмешиваться в её дела. Так как Япония, со своей стороны, опасается китайских захватов в Корее, то казалось бы, что, по крайней мере, относительно нашего противодействия этим захватам она могла бы сочувствовать вышеизложенному направлению нашей политики".

36. Проект инструкции новому посланнику в Японии, Хитрово, от 20 (8) сентября 1892 года. АВПР. МИД. Кит. стол. Всеподданнейшие доклады. 1892. N 10, л. 18 - 26.

37. "Описание Кореи". Т. II, стр. 268. Спб. 1900. Изд. министерства финансов.

38. См. донесение полковника Вогака от 16 (28) мая 1893 года. "Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии", вып. 60. Спб. 1895.

39. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2, л. 481 - 484. Донесение Вебера из Сеула от 14 (2) августа 1891 года.

40. "The North China Herald" от 17 августа 1894 г., стр. 258.

41. G. Hayashi. Korean affairs: a Japanese view. "Asiatic Quarterly Review", October 1894.

42. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 425 сл. Река Тайдаоко, - повидимому, р. Тэдончанг (Тэдончаи), на которой лежат Пхеньян и Чинампо (Чангнампхо).

43. По данным английского консула. См. Стрельбицкий (полковник генерального штаба). Дополнительные таблицы о торговле Кореи. Сборник географических, топографических и статистических сведений по Азии, вып. 73, стр. 69 - 70. Спб. 1898. Точных данных о том, какие товары (английские или китайские) ввозили китайцы в Корею, в использованных нами источниках нет.

44. АВПР. МИД. 1895. Корея, N 6. Донесение Вебера от 21 (9) февраля 1895 г. N 13.

45. Там же.

46. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2, л. 292 - 298. Донесение Вебера от 5 февраля (23 января) 1890 г. и текст воззвания.

47. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2, л. 305 - 306. Донесение Вебера от 25 (13) февраля 1890 года.

48. Там же, л. 481 - 484. Донесение Вебера от 14 (2) августа 1891 года.

49. Отчёт о торговле в Корее за 1893 год. "The North China Herald" от 17 августа 1894 г., стр. 258.

50. Японские торговцы нагло преувеличивали свои потери и создавали повод для конфликта. Так, японский представитель требовал уплаты 140 тыс. иен, но вынужден был затем снизить свои требования.

51. АВПР. МИД. Яп. стол. N 4. 1893 - 1895. О вымогательствах японцев см. донесение Вебера от 20 (8) мая 1893 года.

52. Там же. Яп. стол. N 14. Донесение Хитрово из Токио от 1 февраля (20 января) 1894 года.

53. АВПР. МИД. Яп. стол. N 3. Донесение Дмитревского от 27 (15) января и 9 июня (28 мая) 1892 года.

54. Донесение русского военного агента на Дальнем Востоке полк. Вогака от 28 (16) мая 1893 года. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии, вып. 60, стр. 4 - 7. Спб. 1895.

55. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2. л. 348, 318. По словам Хитрово, японское правительство в 1890 г. не рискнуло дать свою гарантию этому займу. Копии донесений Хитрово от 5 июня (24 мая) и 27 (15) марта 1890 года.

56. Там же, л. 350 - 353. Донесение Вебера от 5 июня (24 мая) 1890 года.

57. Там же, л. 329. См. текст заявления.

58. Обследованный район был богат золотом, железом и медью, но эти ископаемые ещё не разрабатывались, и медь ввозилась в Корею из Японии. В 1885 г. её было ввезено на 29,8 тыс. и в 1889 г. - на 99,6 тыс. долларов. Члены экспедиции издали "Отчёт по исследованию в торговом отношении корейских провинций Пинань и Хуан-хай", приложенный в извлечениях к донесениям Вебера. Японское правительство добивалось открытия порта на р. Тайтонг, чему противился Китай. АВПР. МИД. Яп. стол. N 2. 1888 - 1891, л. 265 - 279. Пинань, - очевидно, Пхеньян; Хуан-хай, - видимо, провинция Хоанха-до; р. Тайтонг, - повидимому, упомянутая уже Тэдонгчанг.

59. Так в тексте конвенции. Это названия старых японских провинций (до 1868 г.). АВПР. МИД. Яп. стол. N 2, л. 285 - 289. Донесение Вебера от 27 (15) января 1890 г. с приложением текста конвенции.

60. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 5 - 6 сл. Донесение Шевича от 13 (1) января 1890 г. и текст конвенции.

61. Там же. МИД. Яп. стол. N 3, л. 23. Донесение чиновника русской миссии в Корее Дмитревского от 22 (10) марта 1892 года.

62. АВПР. Яп. стол. 896. 1891 г., л. 334 сл. Донесение Шевича от 30 (18) октября 1891 года.

63. Там же, лл. 53 - 54, 79 - 81. Донесение Дмитревского от 22 (10) июня и 8 июля (26 июня) 1892 года.

64. Там же. Яп. стол. N 3. Донесение Дмитревского от 22 (10) марта 1892 года.

65. АВПР. Донесения Дмитревского от 5 декабря (23 ноября) и 24 (12) ноября 1892 г. с приложенной к ним копией проекта.

66. АВПР. МИД. Корея. N 4, л. 1 - 7 и 158 - 159. Того же мнения были представители США и Франции в Сеуле. Донесения Дмитревского от 23 (11) января и 2 июля (20 июня) 1893 года.

67. АВПР. Яп. стол. 1892. N 3. Донесение Вебера от 6 октября (24 сентября) 1885 года. С 1777 по 1864 г. королевы происходили из рода Кимов. Донесение Дмитревского от 3 ноября (22 октября) 1892 года.

68. Там же. Донесение Дмитревского от 8 июля (26 июня) 1892 года.

69. Там же. Донесение Дмитревского из Сеула от 3 ноября (22 октября) 1897 года.

70. АВПР. МИД. Яп. стол, N 177. 1894, л. 8 сл. Записка "Война между Китаем и Японией, её причины и возможные последствия".

71. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 222 (вырезка). Мнение это высказывали "Japan Daily Mail" и другие японские и англо-японские газеты. См. "Japan Daily Mail" от 18 (6) июня 1890 года.

72. "The North China Herald" от 21 сентября 1889 г. (стр. 345 - 346) отмечала внутриполитические причины медленного развития корейской торговли.

73. АВПР. МИД. Яп. стол. N 177, 1894, л. 10 - 12. Записка "Война между Китаем и Японией, её причины и возможные последствия".

74. В. И. Ленин. Соч. Т. 23, стр. 104.

75. "The North China Herald" от 10 августа 1894 г., стр. 218.

76. "Japan Daily Mail" от 19 декабря 1890 года. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 530. Приложение к донесению Шевича от 19 (7) декабря 1890 года.

77. Японское правительство выдвигало это требование ещё в 1880 г., ведя переговоры об островах Лю-кю. См. меморандум японского поверенного в делах в Пекине Сисидо. АВПР. МИД. Кит. стол, Пекин 28, л. 37 об.

78. См. Гулишамбаров. Обзор международного обмена 1889 - 1893 гг., стр. 116. Спб. 1895.

79. G. Curzon. The problems of the Far East, p. 77. London. 1894.

80. По английским данным, в 1887 г. в Японии находилось 4700 китайских подданных и 2983 всех прочих иностранцев, в том числе 1324 англичанина, 640 американцев, 357 немцев, 251 француз и 411 прочих. Британских фирм было 103, американских - 46, германских - 36, французских - 26, прочих - 23 "The Times" от 9 ноября 1889 г., стр. 7.

81. M. Brandt. Die Zukunft Ostasiens, S. 43 Berlin. 1895.

82. См. Ленинский сборник XXIX, стр. 284 - 286.

83. АВПР. Гл. архив. V Аз. N 50, л. 520 сл. Донесение Шевича от 19 (7) декабря 1890 года. Аоки имел репутацию "германофила" и был женат на немке, весьма презрительно отзывавшейся о японской нации. Аоки опасался выезжать, как объясняла его жена, потому, что "слишком дорожил своими ногами, чтобы рисковать лишиться одной из них, как граф Окума, по милости этих варваров-японцев". Там же, л. 6. Донесение Шевича от 23 (11) января 1890 года.

84. АВПР. Яп. стол. 1891. N 896. л. 111 - 117. Заявление Аоки (на нем. языке) и донесение Шевича от 22 (10) марта 1891 года.

85. 67-я статья конституции изымала три четверти расходов из ведения палаты. От оппозиции исходили многочисленные нападки на продажность высших чиновников и на фаворитизм.

86. См. Mazeliere. Japan Vol. V, p. 638 - 639, 649. Paris. 1913; W. McLaren. A political history of Japan, p. 210 - 212. London. 1916.

87. Е. Жуков. История Японии, стр. 130 - 131. М. 1939.

88. Выписки из японских газет и текст воззвания с переводом на русский язык см. АВПР. МИД Яп. стол. 1892. N 897, л. 6 сл. Хитрово сообщал, что японское правительство в 1893 г. провело незначительное преобразование военно-морского ведомства, отделив бюро морского командования от морского министерства, на должности в котором формально получили доступ гражданские чиновники. Но "сацумцы" продолжали в нём преобладать. Там же. Донесение Хитрово от 6 июля (21 июня) 1893 года.

89. "Хоци Симбун" и другие газеты. АВПР. МИД. Яп. стол. 1892 - 1893. N 3. Донесение Дмитревского из Сеула от 30 (18) сентября 1892 года.

90. T. Dennet. Americans in Eastern Asia, p. 496 - 498. New York. 1922.

91. АВПР. МИД. Яп. стол. 1892. N 3, л. 147 - 148. Донесение Дмитревского от 5 декабря (23 ноября) 1892 года.

92. В 1891 г. оппозиционные и официозные газеты в Японии не раз старались прикрыть свои захватнические требования в отношении Кореи распространением вздорных слухов о намерениях России установить протекторат над Кореей и угрожать Японии посредством сооружения Сибирской железной дороги. Посланник в Японии доносил, что летом 1891 г. ему пришлось просить японское министерство унять "периодические тявкания" японской печати против России. АВПР МИД. Яп. стол. Депеша из Сеула, 1888 - 1890, л. 476 - 478. Донесение посланника в Токио от 2 августа (21 июля) 1891 года. По требованию Шевича официозная "Ници-Ници" 1 августа 1891 г. опровергла указанные слухи. АВПР. Яп. стол. 1891 N 896. л. 301 сл.

93. Сумасбродная книга Оиси обратила на себя внимание русских представителей в Корее. Русский перевод её см. в депешах из Сеула в АВПР. МИД. Аз. деп. 1893 - 1894. N 4, под названием "Ниппон-но-идай Сейсаку" (Великая политика Японии), 1892, особенно ч. II: "О внешних сношениях стран". Автор уверял, что оба враждебных России союза государств смогут "мирным" путём принудить Россию к уступкам. Будущей русской границей он "устанавливает" Урал Япония, по его мнению, должна вытеснить европейскую торговлю из Китая. Оиси высказывается за японо-китайский "союз" против России на основе признания Китаем "независимости" Кореи и устранения там китайского влияния. Он считает, что с Кореи необходимо начинать осуществление всего плана. Для маскировки японской агрессии он объявляет Россию с её Сибирской железной дорогой "угрозой" Дальнему Востоку. Из Сибири Оиси мечтал образовать район для колонизации "всех наций" и прежде всего для японцев. Оиси был одним из ранних представителей империалистической японской доктрины "паназиатизма". Подобные же бредовые планы см. в консервативной националистической газете "Ниппон" от 3 декабря 1893 г., перепечатанные в "Сборнике географических, топографических и статистических материалов по Азии", стр. 108 - 111. В Токио ещё в 1891 г. образовалось "Общество изучения восточных стран" (То-хо-киокай), где проповедовались паназиатские взгляды. В заседаниях его принимали участие министр Гото и другие японские деятели. АВПР, Яп. стол. N 896, л. 291 сл. Донесение Шевича от 19 (7) июля 1891 года.

94. АВПР. МИД. Кит. стол N 112. Донесение Кассини от 11 декабря (29 ноября) 1894 года.

95. Точно установить цели миссии Оиси, не имея до сих пор сохраняемых в тайне японских документов, затруднительно, но следующий эпизод даёт представление о нахальстве Оиси после появления его в Сеуле. В апреле 1893 г. в Сеул прибыла группа из 6 японцев во главе с помощником начальника японского главного штаба генералом Каваками. По просьбе Оиси прибывшим была дана королевская аудиенция, по окончании которой Оиси пытался остаться наедине с королём и вручить ему лично какую-то свёрнутую исписанную бумагу. Король адресовал его в ведомстве иностранных дел и отказался лично принять бумагу, но Оиси "сказал на это, что он не может уйти из зала, не передав королю своей рукописи. Король повторил, что не может принять документа и что если г. Оиси не имеет сказать ничего более, то может удалиться; г. Оиси настаивал, что он должен передать бумагу. Тогда вице-президент коллегии иностранных дел Ким, старик, высокого роста, с длинной седой бородой и грубым голосом, сказал г. Оиси, что если его величество приказывает ему удалиться, то он должен уйти. Король подтвердил слова Кима, сказав, что Оиси может удалиться. Оиси удалился". Король был крайне рассержен наглостью Оиси, и предложение ему удалиться было дано "очень громким и твердым голосом". АВПР. МИД. Депеши из Сеула, 1893 - 1895. N 4, л. 124 - 125 Донесение Дмитревского от 6 мая (24 апреля) 1893 года.

96. АВПР. МИД Кит. стол. Пекин. 1893, N 111, лл. 54 - 56, 58 - 59, 94 - 96. Донесения Кассини от 21 (9) июня, 23 (11) августа и 30 (19) сентября 1893 гола. Ли Хунчжан говорил Кассини, что осенью 1893 г. приехавший в Тяньпзин японский генерал Аракава предложил Китаю совместно с Японией провести "реформы" в Корее, но Китай отказался будто бы из "верности словесным обязательствам, данным им в 1886 г. России относительно соблюдения неприкосновенности Кореи". Там же. Пекин. 1894. N 112, л. 62. Донесение Кассини от 8 июля (26 июня) 1894 года.

97. "Влияние наше и в Сеуле теперь снова начинает подниматься, - сказал Юань Дмитревскому. - торговля в портах переходит из японских рук в наши". "Теперь они, - добавил он о японцах, - могут приобрести влияние здесь разве только силою". Юянь заверил Дмитревского, что он не считает возможным какое бы то ни было соглашение Китая с Японией относительно Кореи АВПР МИД Депеши из Сеула. 1893 - 1895, л. 172 - 173. Донесение Дмитревского от 26 (14) августа 1893 года. См. также Яп. стол. 1892. N 3, л. 93 - 102. Донесение Дмитревского от 30 (18) сентября 1892 года.

98. Об этих опасениях говорит документ, составленный двумя князьями и 19 членами верхней палаты и обращавший внимание императора на то, что в случае продолжения конфликта правительства с парламентом "накипевшее народное недовольство разорвёт все оковы и поведёт к полному подрыву управления страной". См. М. Brandt. Drei Jahre Ostasiatischer Politik, S. 13 - 14. Stuttgart. 1897.

99. Tatsui Takeuchi. The war and diplomacy in the Japanese empire, p. 11. New York. 1935.

100. См. "Japan Daily Mail" и "The North China Herald". См. M. Brandt. Указ. соч., стр. 28; W. Langer. The diplomacy of imperialism. Vol. I, p. 173. New York. 1935.

101. См. P. Treat. The diplomatic relations between the United States and Japan, 1853 - 1895. Vol II, p. 460. Stanford University 1932.

102. W. Langer. Указ. соч. Т. I, стр. 173.

103. АВПР. МИД. Яп. стол. 1894. N 889, л. 186. Донесение Хитрово от 27 (15) июня 1894 года. Из членов правительства Хитрово считал убеждёнными приверженцами войны военного министра графа Ояма, графа Сайго, начальника бюро морского командования адмирала Кобайяма и председателя верховного совета графа Ямагата. Министра иностранных дел Муцу Хитрово наивно относил к числу лиц, не желавших доводить дело до войны и "увлечённых" водоворотом событий.

104. T. Dennet. Americans in Eastern Asia, p. 526 - 527. New York. 1922.

105. По утверждению "Japan Daily Mail", в Японии были сторонники сближения с Англией и Китаем против России; сторонники союза с Россией против Англии и Китая; сторонники "нейтрального" положения и свободы рук для наиболее выгодного использования обстоятельств. АВПР. МИД. Яп. стол. 1891. N 896, л. 106 - 107. Донесение Шевича от 15 (3) марта 1891 года. Никакого принципиального значения эти разногласия в тактических соображениях, разумеется, не имели.

106. Николай получил сабельный удар по голове от японского полицейского из самураев, приговорённого затем к пожизненной каторге. Путешествие наследника по Японии было прервано.

107. "Ници-Ници" приводила данные, вполне в общем подтверждающиеся русскими источниками, о недостаточном вооружении русских портов и о том, что в Сибири в распоряжении царского правительства на 8 тыс. вёрст границы приходилось всего до 100 тыс. войск, включая резервы. Сравнивая мощь России в Европе с "рыкающим львом" или "разгневанным слоном", газета нагло писала, что на востоке Россия подобна "ручной овечке или спящей кошке" и бояться её всё равно, что пугаться "тигровой шкуры". АВПР. Яп. стол. N 896, л. 135 - 137, 140, 141, 144, 146. Приложение к донесению Шевича (в русском переводе) от 30 (18) марта 1890 года.

108. Записка студента русской миссии в Токио Распопова с изложением "труда" Инагаки и переводом на русский язык его IX главы под названием "О готовности Японии перед Сибирской железной дорогой". АВПР. МИД. Тихоок. стол. N 486. К. З. 1889 - 1897, л. 103 сл.

109. Газ. "Коккай" от 30 (18) марта 1893 г.; "Хокай Симбун" (в Хакодате) от 27 (16) марта 1893 года. АВПР МИД. Тихоок. стол. N 486. К. З. 1889 - 1897., л. 111 - 117. Приложение к депеше Хитрово от 28 (16) марта 1893 года.

110. Там же.

111. "Коккай" от 9 марта (25 февраля) 1893 года. Там же.

112. "Дзию" от 22 (10) апреля 1893 года. Там же.

113. АВПР МИД. Яп. стол. К-14. N 899. Донесение Хитрово от 1 февраля (20 января) 1894 года.

114. Записка "Воина между Китаем и Японией, её причины и возможные последствия" АВПР МИД Яп. стол. 1804. N 77, л. 12 - 13.

115. Копия с донесения вице-консула в Хакодате от 24 (12) июля 1894 года. Там же, л. 55 - 60.

116. Перевод этой статьи приложен к донесению Хитрово от 4 марта (20 февраля) 1894 года, АВПР. МИД. К-14. N 899. 1894, л. 71 - 73. Царский посланник в Токио Хитрово расценивал все эти заявления японской печати как "наивные и полные самомнения разглагольствования". В Петербурге Японию также не считали ещё крупной величиной, и царь на донесении Хитрово ограничился пометою: "Весьма курьёзно!" Но угрозы японской печати относительно Англии и заявления её о возможности сближения Японии с Россией и Францией, имевшие целью лишь достичь согласия Англии не мешать войне Японии с Китаем, Хитрово принимал за чистую монету.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай