"Не нужно низводить себя до уровня шпионов. Те лишь собирают факты − мы же оказываем на них влияние" (Зорге).
"Да, возможно, я предал свою страну. Но Вас, мой друг, лично я никогда не обманывал..." (Одзаки).
Группа "Рамзай" не имеет аналогов в истории мировой разведки. Составленная целиком из разведчиков-дилетантов и комплексующих интеллигентов, она сумела сделать немыслимое − спасти Человечество.
Людская неблагодарность не знает границ, а человеческая память воистину женская − то есть, ориентированная, в первую очередь, на внешние эффекты. Кровавые мясники (которых отчего-то принято величать "великими полководцами"), положившие в землю десятки тысяч своих же солдат только ради запланированной победы к празднику, торжественно лыбятся со своих пьедесталов, а так называемые "люди незаметного подвига" зачастую оказываются напрочь позабыты.
Всех нас в советской школе учили, что главную роль в истории играет Народ. Затем в пору оголтелого капиталистического реванша начали превозносить Личности. Сейчас, вроде, договорились, что масса и лидер творят историю сообща, попеременно доминируя в данном процессе.
Однако в нашем случае изменил Мир (вернее, наоборот: удержал его от страшной и необратимой перемены) скромный, обычный человек. Настоящий интеллигент − то есть, порядочный и воспитанный. Ему бы памятники поставить в столицах государств, победительниц фашистской Германии! Имя увековечить на мраморных досках! Зафиксировать жирным шрифтом во всех школьных учебниках! Но где там...
За свой исключительный подвиг он заплатил самой дорогой ценой: короткой, нервной жизнью, пытками в тюрьме, позорной казнью через повешение (не по-европейски − на площади при стечение народа, а по-японски − в одиночке, провалившись в черноту раскрывшегося под ногами люка). И клеймом "предателя нации". И почти полным забвением за пределами Японии.
Имя этого человека − Ходзуми Одзаки (Ozaki Hozumi).
Я намеренно использовал вместо плохой документальной фотографии кадр из фильма "Spy Sorge" − сходство реального персонажа с актером просто поразительное.
Хоцуми Одзаки из "Pictorial History of Modern Japan Vol.12"
Он родился 1 мая 1901 года в Токио и происходил из древнейшего рода, мужчины которого имели право носить два самурайских меча − катану и вакидзачи. В пятилетнем возрасте Ходзуми вместе с семьей переехал на оккупированный японцами Тайвань, где жизнь была дешевле, хотя и протекала на фоне всеобщего социального и национального неравенства. Английская школа с первоклассным преподаванием и настойчивость в обучении сделали свое дело − молодой человек, вернувшись в 1919 году в столицу, смог поступить в престижный колледж Итико, откуда вела прямая дорога в знаменитый Токийский университет. Его выпускники, как правило, хорошо устраивались в жизни. Но любой светский институт всегда бывает и очагом вольнодумства, особенно в те запутанные и перекрученные годы, когда грандиозные политические перемены, происшедшие в России, сбивали с толку не только простой народ, но и весьма образованных людей.
Молодой Одзаки не стал исключением: природная тяга к справедливости и пытливая жажда понять, почему этот мир так дискомфортен, привели его в коммунистические общества той Японии. Теоретически, правда, − он был тогда влюблен в журналистику, считая (по интеллигентской наивности), что правдивое слово может без насилия изменить общество к лучшему. Овладевшего немецким и китайскими языками, перспективного журналиста принимают сначала в газету "Токио Асахи", а затем в "Осака Асахи" − и он оказывается в Осаке, одном из удивительнейших городов мира. "Самом неяпонском в Японии и самом японском во всей дальневосточной Азии", как принято говорить. Где встречает свою любовь − тихую, миловидную Хироси Эйко. Женитьба, маленькая дочка Ёко, спокойная и благополучная семья...
Но на пороге уже тридцатые годы страшного ХХ века! Бурлит Китай: ранняя смерть национального лидера Сунь-Ятсена, неудавшаяся революция, расстрелы митингов протеста, политические метания властей... Свежая информация очень ценилась, и Ходзуми Одзаки направляют в Шанхай в качестве специального корреспондента.
Шанхай тех лет был воистину международным городом: в нем не только проживали многие сотни тысяч иностранных граждан, но и существовали целые городские сектора, которые местными властями фактически не контролировались. Американский, британский, французский, японский районы имели не только свои органы управления, но и свою полицию. Порядки там тоже бывали весьма специфические. Для примера можно вспомнить знаменитый фильм "Кулак ярости", где герой в исполнении Брюса Ли гуляет по городскому парку и вдруг видит табличку: "Собакам и китайцам ходить воспрещается!" − а рядом стоит и ухмыляется мордастый японский привратник. Что ж, ради справедливости стоит признать, что, действительно, висело в Шанхае 30-х годов прошлого века такое издевательское объявление. Да только не в японском секторе, а в английском...
Вообще-то, еще надо бы разобраться, какая из двух этих держав действовала в Китае наглее. Островной политический менталитет − довольно жуткая и малоизученная "вещь в себе", что Британия уже доказала на мировой арене своими агрессивными и напрочь бессовестными действиями по отношению к материковым странам. Но японцев на Дальнем Востоке ненавидели сильнее: они вели себя гораздо бесцеремонней и не имели внешнего аристократического лоска, которым блистали заматеревшие экспансионисты англичане. К тому же японцы были рядом, буквально под боком − захватчики и угнетатели на века. Их правящие круги тогда откровенно проводили шовинистическую и милитаристскую стратегию (увы, было, было...) Эти идеи оказались вполне созвучними идеям "нового европейского порядка" гитлеровской Германии.
Здесь нужно вспомнить, что в Первую Мировую войну Япония выступала на стороне Антанты. Однако затем европейские страны и США почуяли опасного конкурента и принялись его методично обкладывать со всех сторон: тут и разрыв англо-японского союза, и ограничения по торговому флоту, и ужесточение иммиграционных законов, и высокие таможенные пошлины, и вытеснение с индийских и южноазиатских рынков. Чтобы выжить в этих геополитических условиях горной островной стране с бедными природными ресурсами, но большими амбициями, требовалось срочно проникать на азиатский материк и укрепляться там всеми силами. Не обращая при этом особого внимания на нужды и жалобы соседей − такое уж тогда было бодрое, "человеколюбивое" времечко...
Еще в 1904-м году японцы в очередной раз вошли в Корею, а в 1910-м уже сама Корея вошла в состав Японии. Проиграв "маленькую победоносную войну с косоглазыми", Россия лишилась своего влияния в Маньчжурии, а победители получили русские концессии, Квантунскую область, Южно-Маньчжурскую железную дорогу, и, конечно же, право на милитаризацию данного района. В 1917-м году Америка, скрипя зубами, признала так называемые "особые интересы" Японии в Китае. Постепенно из особых эти интересы перешли в разряд основополагающих − арендованные территории следовало перевести под более прочный и выгодный статус. В 1931-м году произошел так называемый "Мукденский инцидент", в результате которого Квантунская армия перешла в стремительное наступление против войск Чжан Сюэляна (который не слишком-то и сопротивлялся − следует сказать, что маньчжуры вообще плохо относятся к так называемым "южным китайцам", что характерно и для наших дней). Всего за полгода Северо-Восточный Китай был полностью оккупирован, и там провозгласили "независимое государство Маньчжоу-Го". Откуда японские военные начали весьма аппетитно и недвусмысленно поглядывать и на Монголию, и на весь Дальний Восток Советского Союза. Далее прошла серьёзная проба сил и в Центральном Китае (Пекинский инцидент 1937 г. − мост Лугоуцяо), и столкновение с гоминдановским режимом.
За год до этого Япония заключила "оборонительный союз" с нацистской Германией, которая не только признала официально Маньчжоу-Го, но и фактически поддержала военные действия Японии в Китае. Сама же она в 1938 году на разок скушала Австрию и принялась поедать Чехословакию. К "оборонительному союзу" присоединилась и Италия, сформировав, таким образом, блок "стран оси" (Токио-Берлин-Рим). Не могу не процитировать первые две статьи идеологии данного блока: "Япония признает и уважает руководящее положение Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе; Германия и Италия признают и уважают руководящее положение Японии в установлении нового порядка в Великой Восточной Азии"... Комментарии, как говорится, излишни.
Однако, по мнению Японии, этот блок как ударная мощь должен быть направлен исключительно против СССР − а немцы хотели чтобы и против Англии! Токийские политики колебались, и тогда был заключен "пакт Молотова-Риббентропа" 1939-го года о ненападении. Японцы были в шоке, а Кремль (после раздела Польши) фактически оказался на стороне агрессоров, что и подтвердила начавшаяся позорная война с Финляндией. И почти сразу же разразилась Вторая Мировая война.
Для Японии, ко всему прочему, возник еще и удобный момент для захвата важных стратегических районов Южных морей − Французского Индокитая, Филиппин, Индонезии, Сингапура и особенно Голландской Индии, где добывалось большое количество нефти (в полтора раза превышающее годовые потребности самой Японии). И токийские генералы и министры, как зачарованные, поводили головами то на Север, то на Юг: откуда бы лучше начать? Сковывало подвисшее положение в Китае, где увязли значительные силы, но это не могло помешать мощному вооруженному выступлению японской военщины на одном из двух стратегических направлений. Вопрос, повторюсь, был только в одном: кого бьем первым?
[Однако же, нельзя представлять и тогдашний Советский Союз миролюбивой, несчастной овечкой перед зубастым японским волком (как это любили у нас делать). Товарищ Сталин собирался возрождать былую мощь и славу Российской Империи, а для этого требовалось вернуть утраченные территории не только на Западе, но и на Востоке, вдобавок рассчитавшись за унизительное поражение в русско-японской войне 1905-го года. И подготовка к возможному столкновению шла вовсю с обеих сторон! Но удобный момент для осуществления агрессивных замыслов История поначалу предоставила не нам...]
Вот такое было международное положение к началу 1941-го года. А теперь я снова вернусь на десять лет назад к своему герою этого повествования.
Ходзуми был потрясен массовыми несправедливостями, которые творились в Китае при активнейшем участии его соотечественников, и стал тайно сотрудничать с левыми газетами и журналами. А вскоре произошло знакомство с "репортером Джонсоном", под личиной которого выступал советский разведчик Рихард Зорге.
Вербовать Одзаки не требовалось (да и не поддаются вербовке люди подобного склада): достаточно было откровенно сказать, что его информация поможет борьбе за мир во всем мире. Соответственно, и речь об оплате возникла лишь однажды − в самом начале − и после категорического отказа больше не поднималась. Ратуя за мирный путь развития своей страны, Ходзуми считал, что милитаризация преступна и гибельна для Японии. С точки зрения марксиста, тут всё понятно, однако молодым аналитиком учитывались и важные особенности национального характера.
Цинично рассуждая, захватнические планы японского генштаба вполне могли быть успешно реализованы, если... если при этом не зарываться. В силу сложностей создания бесперебойно действующей экономики и специфического территориального положения, покорять мир следовало постепенно. Удержать слишком большие области завоеванного не было никакой возможности, но "разумная жадность" не возбранялась. Маньчжурия, Внутренняя Монголия, Корея, Тайвань плюс захват какой-нибудь "нефтянки" на юге − для становления Японии в качестве супердержавы этого было более чем достаточно. Потом необходимо как следует закрепиться на новых пространствах (а это задача на десятилетия!) и ожидать новых переломных моментов истории для дальнейшей экспансии...
Но куда там! Принудившие страну к резчайшему прыжку из устойчивого феодализма в неустойчивый капитализм, самурайские политики по определению не могли остановиться. И действовать собирались истинно по-самурайски − только вместо замков враждебных кланов, коней и мечей возникли вдруг неприятельские союзы, линейные корабли и самолеты. А лозунги были стары, как белый свет: "Мы − нация без жизненного пространства!" И чингизовский: "К последнему морю!"
Но никакое государство-архипелаг не выдержит длительной войны против континентальной страны при равном соотношении сил. Ибо небольшая, открытая всем ветрам территория исключает свободу маневра − в случае военного кризиса не спрячешься! Где они, эти Москва и Вашингтон, как туда пошлешь бомбардировщики? А Токио вот он, как на ладони, − достанут в любой момент и с Аляски, и с Приамурья, и с Камчатки, и с южных островных баз. Таким образом, война один на один против СССР или Америки была бы для Японии самоубийством.
[Что, к сожалению, и случилось в дальнейшем. Есть такой невеселый анекдот: "Ой, Абрам, не ходи гулять вечером по Берлину! Я слышала, шо евреям уже в открытую угрожают!" − "Ах, Сарочка, мине это не волнует: я таки немец по паспорту!" − "Ох, и как же ты не поймешь, шо тебя бить будут не по паспорту, а по физиономии!" Японские властные круги явно с ним были не знакомы, потому что все их военные операции против США шли из разряда "по паспорту" (и Перл-Харбор, в том числе). Пытались вытеснить янки из Филиппин, из Индонезии и с прочих точек, удаленных от американского материка. А вот саму Японию, когда пришел срок, стали крепко бить исключительно "по физиономии", то есть, по ее суверенной земле. И некуда было податься...]
В Китае Одзаки работал, не покладая рук, выдавая под различными псевдонимами в местных газетах важнейшую информацию о планах японского командования, сроках наступательных операций, о жестокости солдат-оккупантов. Наконец, когда в конце 1932-го года началась прямая интервенция в Шанхай, Ходзуми, уже не скрываясь, под своим именем послал разоблачительную статью в "Осака Асахи". И был, естественно, немедленно лишен пресс-аккредитации и отозван на родину.
Но туда вернулся уже вполне возмужавший человек, который понял, что никакая "свобода слова" не в состоянии справиться со "свободой дела" сильных мира сего. Чтобы всерьез бороться, необходимо было приблизиться к ним, получить доступ на самый верх. И на первый план вышла добропорядочная официальная карьера.
Все предпосылки для этого имелись: древний род, престижный университет, знание многих языков, отличное перо, колоссальная эрудиция по китайским и дальневосточным проблемам. И Ходзуми Одзаки принимается за дело.
Переезд в Токио, работа в исследовательском центре "Асахи". Наработка солидного, взвешенного писательского стиля. Публикация серии статей академического характера. Выход нескольких научных книг. Участие в качестве делегата от Японии в американской конференции Института тихоокеанских отношений. Возобновление старых связей и выход на самого принца Коноэ Фумимаро − родовитейшего аристократа, перспективного политика и просто умного человека. И, наконец, повторная встреча с Джонсоном-Зорге, предопределившая трагическую судьбу обоим.
Еще в интернациональную группу "Рамзай" входили выходец с Окинавы художник Ётоку Мияги, французский журналист хорват Бранко де Вукелич, немецкий радист Макс Клаузен (его русская жена Анна Жданкова-Клаузен работала связной). Так была сформирована, наверное, самая поразительная в истории мировых спецслужб команда разведчиков-дилетантов.
Насчет их дилетантизма я не оговорился, хотя, может быть, следовало сказать как-то помягче. Постараюсь объяснить свой вывод.
...Был такой советский агент Конан Трофимович Молодый, работавший в Великобритании по легенде (великолепный английский, бизнесмен, джентльмен). У него имелся значительный шахматный талант мастерского уровня. Тем не менее, Конан в шахматы почти никогда не играл. Когда по возвращении на родину его об этом спросили, он ответил, примерно, так: "Я часто побеждал бы, и тогда мне наверняка предложили бы участвовать в турнирах. А одно это уже означает постоянно находиться на виду. Настоящий разведчик должен избегать публичного внимания и быть по возможности незаметным".
Намек более чем прозрачный, но мне могут возразить: Зорге ведь был журналистом! По его легенде публичность как раз поощрялась, ведь успешный репортер просто обязан быть пронырой и непоседой!
Разумеется. Согласен. Только дело в том, что и при таком заранее наработанном поведении необходимо знать меру. А Зорге её не знал. Он вел себя не как обученный профессионал, а как любитель, вынужденный играть в обученного профессионала.
О его вечерних загулах, переходивших порой в обыкновенные пьянки, судачила половина светского Токио. Он из чистого лихачества гонял по ночам на спортивном мотоцикле так, что добром это кончиться не могло и не кончилось (попал в аварию, и только чудо спасло организацию от преждевременного провала). Он соблазнял женщин самого разного круга − от горничных до жен советников немецкого посольства. Он высказывал свое недовольство Центру по поводу того, что "Рамзай" используют неэффективно (в чем, кстати, был совершенно прав, но это такой субординационный моветон...) Наконец, будучи арестованным, Рихард, что называется, "запел" и стал давать показания признательного характера. Чем, по сути, и подписал себе смертный приговор.
Всё вышеперечисленное в серьезной агентурной работе просто-напросто недопустимо − и в то же время весьма понятно и привлекательно для обывательской публики! Которая именно таким вот и желает видеть "классного шпиёна". Тут и кроется секрет столь необыкновенной популярности Зорге как личности на Западе. Не удивлюсь, если узнаю, что именно с него писатель Иэн Флеминг и скопировал во многом своего агента 007 Джеймса Бонда (между прочим, молодой Шон Коннери, первым сыгравший его роль в фильме "Доктор Нет", внешне весьма был похож на Рихарда).
Думаю, главная причина кроется в том, что в спецслужбы Зорге пришел не из внутренних кадров, а со стороны (из Коминтерна) и вполне уже сформировавшимся человеком, прошедшим войну. И не бедным, говоря откровенно, − у его отца деньги водились. Он с молодости был независимым и в суждениях, и в поступках, тогда как для разведчика главное молчалинское "умеренность и аккуратность". Беспечность его проявлялась и в собственно репортерской работе − в статьях там сям и мелькали фразы, типа "гонка вооружений", "антибольшевистский сговор", "японцы − чужеземные захватчики"... А узнав о нападении Германии на СССР, Рихард напился "вусмерть" в "Империале", плакал и орал во весь голос, что Гитлер − преступник...
Настоящие бойцы "невидимого фронта" так себя никогда не ведут. Выдержка в любой ситуации − вот первейшее правило. Самый раз вспомнить роман болгарского разведчика Богомила Райнова "Что может быть лучше плохой погоды?": на глазах у главного героя убивают его друга-коллегу − выдержав нужную паузу и даже не изменившись в лице, герой допивает свой кофе, расплачивается и неспешно начинает выяснять обстоятельства происшедшего. Несмотря на явный внешний эффект, здесь очень мало от литературности − зато много от жизни.
Но так уж получилось, что из-за своего исключительного аналитического таланта Зорге не вписывался ни в какие рамки − наоборот, он мог идти впереди обстоятельств, подчиняя их себе!
И тут мне остается только развести руками в бессилии и злости от примитивизма и тупости тех, кто возглавил советскую разведку после "ежовских чисток".
Ну, подумайте только: Ходзуми Одзаки − советник и секретарь премьер-министра принца Коноэ! Рихард Зорге − личный друг германского военного атташе в Японии полковника Эйгена Отта (из которого он вскоре "сделал" генерала и посла)! Оба вращаются в высших властных сферах. А от них, как от заведенных, "кремлевские" требуют одно: гнать, гнать и гнать информацию! Которой верят через два раза на третий...
Принц Коноэ Фумимаро. После капитуляции Японии покончил с собой, приняв цианид. Кадр из фильма Масахиро Синода "Spy Sorge" − сходство реального персонажа и актера поразительно.
А ведь они уже, по сути, перешли в разряд мощных политиков. И могли не только успешно влиять на запланированные события государственной важности, но и сами создавать нужные перспективы. Одно дело − выяснить, допустим, какие планы замышляет неприятельский министр, и совсем другое − иметь возможность (уметь) внушить данному министру именно те планы, которые впоследствии окажутся выгодны его противникам.
Любая мало-мальски умная "контора" подобных уникальных специалистов или консервирует на будущее, учитывая большой потенциал для дальнейшего роста, или, по крайней мере, очень дорожит ими и не рискует попусту. А наш "комчванный" генерал-лейтенант Голиков (начальник Разведупра в военное время), получая предложения Зорге об использовании его как активного политического деятеля, жутко злился: мол, и кем этот русифицированный немчик себя возомнил?! Его дело − слать вовремя радиограммы, и не больше!
Наверное, именно поэтому Рихард так сильно подружился с виски в последние годы своей жизни (что может быть горше для гениальной личности, чем тупая ее недооценка?) Наверно, потому и начал рассказывать о себе и о своей работе после ареста (вполне добровольно, его как иностранца не пытали) − ну не хотел он, не мог уйти из жизни обычным проигравшим безымянным агентиком! Он имел полное право на известность и признание − и он их получил ценой жизни. Если б тупо молчал − Сталин мог бы его выменять (он знал Зорге и ценил: "У меня в Японии сидит такой умелец, который стоит армии...")
Но в разведке признавшийся предает свою касту − ни больше и не меньше. Таких не выручают.
[Правда, тут есть еще одна тонкость: а за что, собственно, Зорге приговорили к смертной казни? Русский разведчик? Так у СССР же с Японией был нейтралитет, а не вражда! Гнал секретную информацию в Берлин (с санкции Москвы, кстати сказать) − но ведь Берлин тогда вообще числился союзником Токио! Возможно, следователи нашли ниточки, тянувшиеся от Рихарда и к американским спецслужбам − вот тогда всё логично. Штаты − реальный военный противник, ну а программа СМЕРШ − она и в Японии СМЕРШ...]
Что сказать? Группа дилетантов из "Рамзай", провалившаяся из-за собственной неосторожности и профессиональной неумелости (об этом дальше) все же выполнила главную свою задачу: предотвратить японскую агрессию против Советского Союза. Которая после германского нападения 22 июня 1941-го года стала вполне реальной и грозила гибелью всему миру ("демократическому", если угодно).
Нехорошо бывает делить общую славу-заслугу, но истина в данном случае дороже: это мог сделать и сделал только один человек − Одзаки Ходзуми.
Медленное, продуманное восхождение Одзаки к властным вершинам принесло свои плоды. Он один из самых авторитетных знатоков "Поднебесной", его главное предсказание ("Применение грубой силы в Китае и неэффективно, и дорого нам обойдется") сбылось в точности. Наконец, откровенное неприятие молодым ученым так называемой "северной стратегии" весьма нравится адмиралам, которые традиционно выступают за главенство флота в японских вооруженных силах. Одзаки уже откровенно предлагают забыть про газетные дела и поработать на правительство. С ним постоянно советуются, консультируются, в нем нуждаются как в проницательном собеседнике...
"И только-то?" − может спросить читатель. Да, и только − но для японского менталитета это очень много! Во время знаменитых встреч в "Клубе завтраков" принц Коноэ тихим голосом задавал вопросы и, получая ответы, не выказывал никаких эмоций, словно речь шла не о важнейших политических тонкостях, а о кулинарных изысках. Но окружающие прекрасно понимали, что этот невозмутимый человек учитывает всё сказанное. Здесь не Россия, когда спрашивают лишь затем, чтобы поступить в точности наоборот...
Ходзуми не спешит. Он никогда не горячится и никого не пытается убедить. Его проверяют, интересуясь одним и тем же, по сути, но разными словами и при различных обстоятельствах − новоиспеченный советник твёрдо и компетентно отстаивает главную свою позицию: не решив окончательно и бесповоротно "китайскую проблему", невозможно продолжать военную экспансию на Север! И генералам Квантунской армии, которым страсть как хочется повоевать на советской территории, волей-неволей приходится соглашаться: да, из Внутреннего Китая подтянуть резервы будет непросто... Да, запас горючего недостаточен для затяжной войны с Советами, а блицкрига тут не получится... Да боевой дух русских солдат весьма и весьма высок... Да, операция на Халхин-Голе была недостаточно продумана...
Падающие капли воды, как известно, камень точат. Сменялись кабинеты министров, вспыхнул и быстро погас кровавый заговор молодых имперских офицеров, уходил и возвращался в большую политику принц Коноэ, но к Ходзуми Одзаки в правительстве по-прежнему внимательно прислушивались (вот уж воистину: сначала ты работаешь на авторитет, а затем он работает на тебя!) И не сразу, постепенно, но правящие японские круги стали склоняться к мысли, что "проблема северных варваров" (выражаясь словами одного из героев Пелевина) может подождать. Нефть − "кровь войны" − была на Юге, туда и стала поворачиваться японская боевая машина. Флот изготовился к броску.
А переориентировать (причем диаметрально противоположно!) уже запущенный военный механизм было крайне сложно. Это не смогла сделать даже начавшаяся Великая Отечественная война. Хотя момент был воистину роковой − хуже не придумаешь...
Во главе японского Министерства иностранных дел стоял тогда опытнейший дипломат Ёсукэ Мацуока. Этот типичный японец тех лет − невозмутимый, улыбчивый, в круглых очках и с бритой головой − был холодным прагматиком и не питал к России ни любви, ни особой ненависти. Во времена относительно хороших отношений он неоднократно встречался со Сталиным, усердно торговался с ним по поводу возможной покупки Японией КВЖД (получилось) и Северного Сахалина (не вышло), но как только в связи с гитлеровской агрессией обстоятельства круто поменялись, Мацуока заручился поддержкой "квантунцев" и поспешил в Токио с целью убедить императора и армию немедленно вступить в войну против СССР.
Страсти разгорелись нешуточные. Коноэ Фумимаро, вновь стоявший у руля власти, пребывал в возбуждении: рискнуть или нет? Конечно, Ходзуми Одзаки опять против, считая возможную схватку с русскими губительной авантюрой, да и флот уже готов выступить в Южные моря, но... слишком уж настойчив Мацуока!
Да, министр Иностранных дел был жёсток, как никогда. Начав с чисто восточных присказок, типа: "Чтобы поймать тигренка, нужно не бояться войти в тигриную пещеру...", он очень скоро перешел с языка дипломатии на язык требований и выражался лаконичней некуда: "Я хочу, я настаиваю, чтобы было принято решение о войне с СССР!"
Наверное, столь откровенный нажим был ошибкой − военные не любят, когда штатские так с ними разговаривают. И начальник генштаба Гэн Сугияма коротко и недвусмысленно ответил: "Нет!"
Вот так и решилась тогда судьба всего Человечества! А теперь самое время заняться в духе Александра Бушкова "альтернативной историей" и рассмотреть, что произошло бы, если б точка зрения Мацуока восторжествовала. Не обязательно в июне сорок первого − пусть даже в августе-сентябре.
Итак, предположим, секретный план агрессии "Кантокуэн" вступил в действие − сначала наступление на уссурийском участке и захват Приморья, затем быстрые удары на Владивосток и Хабаровск, полная оккупация Сахалина и центра Камчатки. Далее Квантунская армия, поддерживаемая всей мощью имперских вооруженных сил, переходит в решительное наступление и на сибирском направлении. Не считаясь ни с какими потерями. Два фронта против СССР, медленно сжимающиеся тиски. Что делать?
А налицо было три варианта. Первый: сдать Ленинград и Москву, эвакуировать правительство в город Куйбышев, отдав, таким образом, почти всю европейскую часть страны немцам, но любой ценой справиться с японцами. Второй: что называется, "упереться рогом" и на Востоке, и на Западе − короче говоря, стоять там и там насмерть с надеждой, что тиски все-таки заклинит. И третий вариант: уступить японцам восточно-сибирские территории (вряд ли полезли бы дальше Байкала...), но всеми силами ополчиться против фашистского нашествия.
Первую возможность приходится исключить как самую безнадежную. Помните Пушкина?
Гроза двенадцатого года
Настала − кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
Увы, товарищи Сталин с Жуковым на Кутузова с Барклаем де Толли никак не тянули. В Бога уже не верили, а до зимы надо было еще дожить. Убежден − не получилось бы. Слишком уж много зверств нагородила большевистская братва в 30-40 годах, слишком обильно крови народной пролили, чтоби им простили еще и сдачу столицы. Не те условия! Плюс всеобщий шок, растерянность... Как говорится, без шансов.
При втором вероятном прогнозе развития событий для успеха до зарезу требовалось как раз это самое "остервенение народа". Которому, повторюсь, на фоне глубокого шока от катастрофических неудач первых дней войны взяться было неоткуда! И осенние события под Вязьмой и Брянском оказались страшненькими: в окружение попали 7 управлений армий, 64 дивизии, 11 танковых бригад, 50 артиллерийских полков. За первые две недели боев под Москвой Красная армия лишилась свыше миллиона человек, из которых почти 700 тысяч попали в плен! Сталину истерически советовали бросить в бой Кремлевский полк и спасаться бегством − маршал ответил, что в крайнем случае он лично поведет этот полк в атаку... И повел бы, не сомневаюсь, но потом-то что? Крах.
Ничтожный шанс устоять давал, на мой пристрастный взгляд, лишь третий вариант − полная уступка японцам (сдерживание их натиска минимальными силами, попытка создать партизанское движение) и переброска резерва под Москву. Но ведь подобное экстраординарное политическое решение нужно еще иметь мужество принять! Причем быстро, времени на колебания уже не было. Хватило бы воли у руководства Ставки пойти на этот вынужденный, отчаянный шаг? Не знаю, честное слово, не знаю...
[Я принципиально не рассматриваю внезапную военную помощь со стороны Америки, ибо не верю в неё, как не верил и Мацуока. Не для того нас долго и последовательно стравливали с японцами, чтобы вдруг вскричать "ахти!" и начать помогать. После, конечно, янкесы спохватились бы − когда немцы, разгромив СССР, задушили бы Англию и совместно с Японией покорили бы и Азию. США остались бы одни против Объединенного Нацистского Мира − сожет покруче, чем у Филиппа Дика...]
Но и без вторжения японских войск мы справились с немцами с превеликим трудом. И здесь возникает неизбежный спор о знаменитых "сибирских дивизиях". Одни историки считают, что именно они спасли Москву и Россию (а, значит, опять же Ходзуми Одзаки − вся главная информация шла именно от него!) Другие проявляют в этом вопросе скепсис.
Я не стану особо давить на эмоции − просто коротко приведу ключевые факты, а уж читатель пусть сам решает, на чьей стороне правота. Итак, в начале сентября 1941 года в критической ситуации Ставка принимает решение о снятии части войск из Сибири и Дальнего Востока − командующий этим фронтом генерал Апанасенко шлет отчаянную телеграмму на имя Сталина с просьбой "его армию не трогать" (таков был страх перед японским вторжением...) Главнокомандующий, к счастью, не послушался, и первые 14 дивизий, полностью укомплектованных и имевших боевой опыт, были спешно переброшены на Запад.
Тем временем, из-за просчетов Ставки (а точнее, проигнорировавшей в угоду Верховному верные разведданные) оборона Западного фронта была прорвана. В первых числах октября танки Гудериана ворвались в Орел, затем завершилось окружения советских армий под Вязьмой. Против отлично обученных немецких войск действовали многократно переформированные части, солдаты которых плохо владели оружием (!) и не верили в своих командиров (!!) Людей охватывал неудержимый страх при виде вражеских танков и самолетов. 14-го октября войска СС "Райх" вышли к Бородино (сто километров до Москвы прямым ходом по шоссе). На северо-западе немецкая 1-я танковая дивизия взяла Калинин, на юге танки Гудериана обошли Тулу, замыкая железное кольцо вокруг столицы. Там началась настоящая паника...
Но тут подоспел тот самый резерв из Забайкалья − первые пять мощных дивизий! Они вступили в бой сразу после выгрузки из эшелонов, и на берегах Колочи и Еленки развернулись жесточайшие рукопашные схватки. Сражения не прекращались почти неделю, и в результате на Можайской линии враг был остановлен. Сибиряки всегда отличались особой смелостью и стойкостью и − что важно! − еще не испытывали горечь поражений. Они рвались в бой и не боялись ничего. Опять же полная комплектация сыграла свою роль, а ведь за три месяца войны кадровая армия потеряла свыше двух с половиной миллионов человек! И нетрудно понять, сколь высокую цену имели спешно переброшенные под Москву сто (в общей сложности) дальневосточных расчетных дивизий. А спасение Белокаменной в данном случае равнялось спасению всей страны.
Повторяю: ТАК тяжело нам пришлось и БЕЗ вторжения японцев! Устояли, можно сказать, чудом. А если без мистики, то с помощью самоотверженности группы "Рамзай", дни которой в Японии были уже сочтены.
Её раскрыли, можно сказать, случайно − а можно сказать, и неизбежно, с чисто азиатской методичностью и дотошностью. Радиостанция Зорге уже была засечена, но выйти на нее никак не могли, как и не получалось определить, кто именно принимает радиопередачи (СССР или США − других кандидатов не имелось). И тогда в июле 1940-го года начались тотальные слежки за всеми иностранцами, в том числе, и японской национальности. Под особый надзор угодили возвращенцы из Америки, с которой намечалась война. И среди них был художник Ётоку Мияги. Постепенно он попал под подозрение, которое всё крепло и завершилось арестом десятого октября 1941-го года. Убойных улик против него пока не было, но... но арестованный сначала попытался сделать себе харакири, а после во время допроса выбросился из окна. Выжил благодаря самоотверженности одного из полицейских, прыгнувшего следом.
Вот это было уже более чем серьезно − просто так на двойное самоубийство не решаются, верно? И за израненного, больного туберкулезом Мияги взялись по полной пыточной программе. Которую он не выдержал и вскоре умер.
Но от него потянулись ниточки к Ходзуми Одзаки (по легенде Мияги учил азам живописи его дочь)! Наблюдение за ним привело и к Зорге, и к де Вукеличу, и к радисту Клаузену... Однако охранка какое-то время пребывала в растерянности − уж слишком высоко находился господин советник, да и Зорге был иностранным журналистом с огромными связями. И тогда дело было доложено военному министру генералу Хидэки Тодзио. Стремясь свалить нерешительного принца Коноэ с поста премьера и занять его место, Тодзио отдал приказ немедленно арестовать Одзаки.
Министр Хидэки Тодзио. Повешен как военный преступник в тюрьме Сугамо 23 декабря 1948 года. Кадр из фильма "Spy Sorge" − актер и реальный персонаж весьма похожи.
Дальнейшие оперативные события, к сожалению, попадают под высказывание: "Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно". Несмотря на недвусмысленный приказ сверху, полиция все же проявляет нерешительность − 15 октября Одзаки всего-навсего просто задерживают под надуманным предлогом. С ним обращаются предупредительно, вежливо беседуют... В подобном положении ему всего-то и нужно было громко возмутиться и потребовать немедленной связи с принцем Коноэ − и его не решились бы оставлять под арестом (гнев премьера − это не шутка...) Даже будучи временно задержанным, Ходзуми вполне мог через жену или друзей принца передать спецсообщение для Зорге. Но он не сделал ни того, ни другого.
В голове не укладывается, но члены "Рамзай" вообще не имели понятия, как нужно вести себя при возможном аресте! Они уже полностью вросли в приятную чужую действительность: у Клаузена успешно функционировала его автомастерская, и бизнес требовал расширения, а Вукелич вообще женился на японке вопреки предупреждению Зорге на сей счет. Какая там особая конспирация − не были разработаны даже сигналы тревоги (да хоть пресловутый цветочный горшок на подоконнике)! Разведчики-дилетанты...
Больше и горше того: при допросе Одзаки и не думал скрывать свои тайные связи! Такое впечатление, что он, интеллигент-идеалист, все это время жил в состоянии душевной раздвоенности: с одной стороны, боролся за Идеальную Японию (в своем понимании), но, с другой, предавал Японию Реальную! Да, его письма из тюрьмы полны стойкости и веры в правоту своего дела. Да, он мужественно переносил постоянные побои (в них не было нужды − просто мелкая полицейская месть). Да, он не дрогнул и в свой смертный час, оставшись спокойным до конца. Но меня не покидает чувство, что у него "ум с сердцем были не в ладу". Сознание интернационалиста уверенно вело свою идейную борьбу, а вот японская душа все-таки сомневалась... Ходзуми с самого начала сотрудничества с Рихардом Зорге интуитивно понимал, что ему не выжить при любом раскладе. Отсюда и полное нежелание на допросах врать, оправдываться и что-либо утаивать.
Я очень и очень пристрастен к нему − он и Зорге были моими кумирами с детских лет да и сейчас остаются таковыми. И учителями, если хотите. Проживая в стране, где на рядового человека попросту не обращали никакого внимания ("Единица − вздор, единица − ноль... голос единицы тоньше писка!", − как провозгласил литературный погромщик Маяковский), и будучи сам именно таким "рядовым", я постепенно осознал, что и в этих обстоятельствах главное − "быть верным самому себе" (а это уже Шекспир... пардон, Фрэнсис Бэкон). Других рецептов морально выжить в то время на существовало. Да и в нынешнее − тоже.
И в заключение скорбный мартиролог:
1. Ётоку Мияги − умер в тюрьме 2 августа 1943 года во время допроса. Ему было 40 лет.
2. Ходзуми Одзаки − казнен 7 ноября 1944 года в 9 часов 50 минут. Ему было 44 года.
3. Рихард Зорге − казнен 7 ноября 1944 года в 10 часов 40 минут. Ему было 49 лет.
4. Бранко де Вукелич − замерз насмерть в каторжной тюрьме Абасири (Хоккайдо) 13 января 1945 года. Ему было 40 лет.
5. Макс и Анна Клаузен − были приговорены к длительным срокам заключения. Выжили. После освобождения остались в Германской Демократической Республике.
Не забывайте их, люди...
