Артеменко М. В., Сон Т. А., Толстокулаков И. А. Традиционная корейская бумага Ханджи

   (0 отзывов)

Saygo

Попробуйте хотя бы на миг представить себе жизнь без бумаги. По­жалуй, это совершенно невозможно, как невозможно представить себе су­ществование без воды, еды и других явлений, формирующих само бытие человечества. На особую роль бумаги указывают многочисленные авторы: «На Востоке бумагу называли кладовой мудрости, ... в то время как на За­паде высоко ценили бумагу, с помощью которой создается все новое и в то же время не забывается старое»1.

Cai-lun.jpg
Цай Лун
%E8%94%A1%E4%BC%A6.jpg
Памятник Цай Луну
Making_Paper_1.PNGMaking_Paper_2.PNG
Making_Paper_3.PNGMaking_Paper_4.PNG
Making_Paper_5.PNGMaking_Paper.gif
Изготовление бумаги
1024px-ArghunLetterToPhilippeLeBelExtract1289.jpg
Письмо ильхана Аргуна Филиппу Красивому, доставленное генуэзцем Бускарелло де Гизольфи. Материал - бумага корейского изготовления
A_paper_store_at_Insadong%2C_Seoul-01.jpg
Ханджи в бумажном магазине Сеула

 

В нашем исследовании речь пойдет только о бумаге, сделанной вруч­ную. Ручное изготовление бумаги освоили в Древнем Китае. «Первым чело­веком, в 105 г. н. э. разработавшим технологию производства бумаги, назы­вают некого Чхэрюна (в китайской транскрипции - Цай Лунь)»2. Китайская историческая литература свидетельствует, что Цай Лунь создал свою бума­гу из волокон шелковичного (бумажного) дерева.

 

В результате пропаривания и варки древесной коры получали сильно размягченные, но без нарушения оригинальной структуры лубяные во­локна. После длительного промывания в чистой проточной воде материал помещали на массивную каменную плиту и отбивали специальными дере­вянными колотушками, получались отдельные и достаточно тонкие волок­на. Затем их смешивали с водой, доведя до консистенции жидкой кашицы. В полученную массу добавляли склеивающую основу (сок из корней и лис­тьев некоторых растений), это делалось для того, чтобы впоследствии крас­ки и чернила не просачивались на оборотную сторону бумаги. Для отливки бумажного листа применяли специальные черпальные формы, представлявшие собой деревянные рамы со съемными бортиками, на которые была на­тянута тонкая шелковая сетка. Мастер зачерпывал формой из чана нужное количество жидкой кашицы и равномерно распределял ее по поверхности сетки, покачивая раму из стороны в сторону над чаном. Вода стекала сквозь сетку, а волокна переплетались между собой, образуя бумажный лист. Затем раму переворачивали, сырой лист вываливался на ткань, сверху на него кла­ли новый отрез ткани, процедуру повторяли многократно, чередуя бумагу и ткань. Стопу из двух - трех десятков листов придавливали гнетом, а затем подсушенные листы вывешивали на веревках.

 

В наши дни этот же, по сути, принцип лежит в основе современного производства даже на самых крупных бумагоделательных машинах - за ми­нувшие 2 тыс. лет радикальных изменений в изготовлении бумаги из расти­тельных волокон не произошло.

 

Китайцы ревностно оберегали секрет выделки бумаги, лишь несколько столетий спустя он стал известен корейцам, а в 610 г. секрет производства бумаги корейский монах Тамджин привез в Японию.

 

В Корее существует собственная традиционная бумага, она изготавли­вается вручную и называется «ханджи». В переводе с корейского это слово означает буквально: «корейская бумага», этим термином именуют все сорта традиционной корейской бумаги, изготавливаемой из коры тутового (шелко­вичного) дерева3. Китайскую бумагу в Корее называли «хваджи», а японскую - «вэджи», под иероглифом «вэ» в данном случае подразумевается «Япония», поскольку в древности корейцы называли Японию государством Вэ.

 

Производство ханджи в эпоху трех государств и в Объединенном Силла

 

Исследователи пока не могут совершенно точно определить, когда в Ко­рее началось производство ханджи, но склонны видеть его ещё в глубокой древности. Заимствовав у Китая технологию производства бумаги, корейцы развили это искусство, добившись превосходного её качества.

 

Существует несколько версий относительно истории появления и раз­вития бумажного производства в Корее, все они охватывают период со II по VII в. н. э. Согласно одной из них название сырья для производства ханджи (тутовое дерево чо) в Китае со II в. до н. э. по II в. н. э. произносилось как «tog» или «tiag». Соответственно и в Корее оно именовалось «tag», затем появилось слово «хун» и, наконец, после VI в. закрепилось название «чо»4. Такие лексические изменения отражают проникновение бумажного производства из Китая в Корею в конце II в. и дальнейшее его совершенствование на основе местных ресурсов со II по VI в.

 

Другая теория утверждает, что в период существования китайской префектуры Лолан (кор. - Аннан), на Корейском полуострове в конце III в. местные жители познакомились с бумажным производством через посред­ничество китайских переселенцев. Доказательством этого служит артефакт из захоронения Чхехёпчхон (пров. Южн. Пхёнан), обнаруженный в 1931 г.: шкатулка для письменных принадлежностей с набором кистей и красок для рисования, а также с обрывком бумаги. Найденная в Чхехёпчхоне бумага по прошествии веков утратила первоначальный вид, разбухла от влаги и стала похожей на бесформенный ком, поэтому сложно утверждать, что именно она и есть первая корейская бумага. Вопрос остается открытым, но широко известно и исторически задокументировано, что в 285 г. н. э. одно из трёх древних корейских государств Пэкче даровало правителю Японии так на­зываемое «Пособие из 1000 иероглифов», составленное Чу Хынса и пред­ставляющее собой однотомное пособие по китайской письменности и каллиграфии для начинающих, в нем автор «буквами расписал транскрипцию тысячи китайских иероглифов»5. Со дня изобретения бумаги Чхэрюном ми­нуло уже 180 лет.

 

Возможность появления бумажного производства в Корее подтвержда­ется и тем, что в III - IV вв. на полуострове осело много переселенцев, бежавших из Китая, спасаясь от феодальной междоусобицы. Развитие бу­мажного дела в Корее могло начаться под влиянием тех из них, кто владел этим искусством. Есть указания на бумажное производство на полуострове и в японских летописях, так «Нихонги» («Летописи Японии») отмечают, что на момент передачи Японии «Пособия из 1000 иероглифов» бумага в Китае вытеснила все другие материалы для письма, и привезенные в островную империю книги были выполнены на бумаге. Существенную роль в развитии бумажного дела сыграло распространение буддизма в эпоху Самгук - период трёх древних государств Кореи (IV - VII вв. н. э.), его популяризация была связана с изданием многих книг буддистского толка, особенно в Пэкче.

 

Учитывая приведенные выше факты и исторические материалы, можно предположить, что в Корее бумага стала известна после 200 г., но не позд­нее 285 г. н.э. Обобщение различных данных даёт основание утверждать, что бумажное производство здесь сложилось в период II - IV вв. Некото­рые теории переносят появление бумаги в Корее на VI - VII вв., приводят­ся следующие аргументы. Во-первых, древнее корейское общество в этот период активно осваивало конфуцианскую систему, а значит развивалось образование, требовавшее письменных материалов - туши и кисточек для письма, а также собственно бумаги. Местное производство туши и кистей зародилось в государстве Силла в VI в. Во-вторых, имеются археологичес­кие доказательства местного производства бумаги: внутри статуи Будды монастыря Пульгукса был найден свиток буддийской сутры «Мугучонгвандэ таранигён», датируемый 751 г., что свидетельствует о производстве бумаги в Корее. В-третьих, известны исторические записи о том, что в 610 г. когурёский посол по имени Тамджин передал Японии знания об изготовлении книг, бумаги, туши, о других достижениях.

 

Таким образом, даже не признав раннее появление бумажного произ­водства в Корее в период II - IV вв., мы не сможем отказать стране в облада­нии данным техническим достижением, по крайней мере, в VI - VII вв.

 

Известно, что в Китае древние мастера делали бумагу, отделяя длинные волокна при помощи округлого камня. В Корее также использовали камень, это говорит о том, что данный способ изготовления бумаги был заимствован у китайцев. Очевидно, что на раннем этапе на полуострове сосуществова­ло производство корейской (ханджи) и китайской (хваджи) бумаги. После VIII в. корейские мастера изменили технологию: волокна уже не измельча­ли по китайскому примеру, а отбивали колотушкой.

 

Большинство корейских исследователей согласны с тем, что эпоху Сам­гук следует признать «временем возникновения национального бумажного производства в Корее»6. До этого здесь имитировались китайские приемы её изготовления, но в период трёх государств возникло собственное произ­водство корейской бумаги ханджи. К сожалению, практически не осталось исторических материалов, которые позволили бы судить об искусстве бу­мажного производства того времени.

 

Предполагается, что технология бумажного дела в Корее варьирова­лась в силу географических особенностей отдельных районов страны. На холодном севере сложно было культивировать тутовые деревья, и здесь на производство бумаги шла конопляная пенька. Юг полуострова идеально подходит для выращивания шелковицы, что дает возможность приготовить бумажное волокно очень хорошего качества. В силу этих причин мастера Когурё специализировались на изготовлении «обычной» бумаги из коноп­ляного волокна, а Пэкче и Силла славились высококачественными сортами ханджи.

 

Центрами бумажного производства стали столицы Когурё, Пэкче и Силла. Объяснить географию распространения этого ремесла не сложно: в столицах и окрестностях проживала аристократия, выступавшая главным потребителем бумаги. Образцов бумаги, произведенной в Когурё и Пэкче, не обнаружено, но в распоряжении современных ученых есть ханджи пре­восходного качества из Силла.

 

Самым древним из сохранившихся образцов корейской бумаги являет­ся запись буддийской сутры «Мёпомнёнхвагён» / «Saddharma pundarikasura» (национальное достояние № 185, Корейский национальный музей, г. Сеул), осуществленная в Когурё на силланской ханджи в первой половине VII в. Текст сутры написан на бумаге высочайшего по тем временам качества, при её изготовлении древесные волокна отбивали колотушкой, не разрезая, а затем измельчали особым способом. К середине VII в. корейские бумагоделы имели уже достаточно большой собственный опыт, как отмечают южнокорейские исследователи, «...минули те времена, когда технология производства бумаги копировалась у китайцев»7.

 

При производстве бумаги в Когурё и Силла широко использовалась технология химической варки и отбеливания. Такая бумага получалась од­нородной по структуре, чем существенно отличалась от китайских анало­гов. С начала VII в. начали применять способ, заимствованный у Китая, при котором волокна резали при помощи ручной мельницы, но впоследствии в Корее перешли на местную технологию, позволявшую отбеливать длинные волокна без их предварительного измельчения. С тех пор и по сей день этот способ является основным для традиционного бумажного производства ханджи. Корейская бумага отличается особой плотностью и прочностью, что связано с сохранением длины исходного волокна.

 

Силланские мастера объединили различные методы и к VIII в. осво­или производство нескольких разновидностей корейской бумаги: пэкчху, керимджи и других. Центром бумажного дела Объединенного Силла (668-935 гг.) являлся столичный район Кёнджу, специализировавшийся на ка­чественной беленой бумаге пэкчху. Она полностью удовлетворяла админис­тративным и образовательным потребностям силланского общества.

 

Бумага пэкчху была широко известна как внутри страны, так и за её пре­делами. Она высоко ценилась даже на родине ремесла - в Китае. Японский историк бумажного дела С. Яги отмечает, что именно «силланская пэкчху отличалась настолько удивительным качеством, что её нельзя сравнить ни с какой другой бумагой, а с тех пор, как она попала в Китай, ее считали дра­гоценным материалом»8.

 

Упомянутый выше буддийский манускрипт «Мугучонгвандэ таранигён» (национальное достояние № 196, Корейский национальный музей, г. Сеул) первая в мире работа с гравюрным изображением, напечатан на пэкчху уникального качества, произведенной из тутового дерева. С сере­дины VIII в. бумага подвергалась особой химической выварке, благодаря чему достигался её белоснежный оттенок, такая ханджи получила название «керимджи». Именно на ней была напечатана известная буддийская сутра «Пэкчимуксохваомгён», датируемая 755 г.

 

Бумажное производство в Корё (918 - 1392 гг.)

 

В эпоху Корё власти провели учет и «стандартизацию» ремесленников и мест производства бумаги. С этого времени получила распространение многослойная бумага, поскольку в ущерб эстетическим качествам ханджи возросли требования к её прочности. Лучшим сырьем для производства про­чной плотной бумаги оставалось тутовое дерево, феодальное руководство Кореи стимулировало ввоз шелковицы из Китая и местное производство. Кроме того, корейские мастера активно экспериментировали с различным иным сырьем.

 

По всей стране в районах с благоприятными климатическими услови­ями были открыты государственные мастерские по производству бумаги (кор. - «чисо»). Каждая мастерская специализировалась на изготовлении бумаги определенного сорта, причем название ей давали в соответствии с видом сырья, которое использовалось при производстве. Так, в провинции Чхунчхон из батата делали бумагу магольджи, в Чолла - коджонджи (из рисовой соломы), в Канвоне и Кёнсане - юмокчи (из молодых побегов и листьев ивы)9. Новые сырьевые материалы и оригинальные приёмы их пе­реработки позволили ремесленникам создавать не только привычную бело­снежную ханджи, но и бумагу с жёлтыми, красноватыми и даже чёрными оттенками. Изготовленная в Корё бумага отличалась также особой прочнос­тью и большим сроком службы, при этом сохранялось традиционное произ­водство белоснежной ханджи.

 

В корейской летописи «Корёса» / «История Корё» нередко встречаются свидетельства о том, что государство поощряло посадку и культивирование тутовых деревьев и прочего растительного сырья для бумажного ремесла. Производство сырьевых материалов находилось под контролем специаль­ных инспекторов. В годы правления вана Мёнджона (1171-1197 гг.) особое отношение властей к бумажному производству получило законодательное подкрепление, оно было объявлено исключительной государственной мо­нополией. Мастерские и мастера вносились в государственный реестр, вся продукция строго учитывалась и сдавалась государству. Примечательно, что в отличие от многих других видов ремесла, люди, имевшие отношение к из­готовлению бумаги, не только были записаны в специальной книге подвор­ных записей, но и занимали достаточно высокое общественное положение. Таким путем шло формирование особой «бумажной» политики феодальных властей, направленной на стимулирование и контроль над производством ханджи в Корее.

 

Способы производства бумаги. В качестве сырья для производства бу­маги использовались как волокна тутового дерева, так и другие материалы. При их варке для получения целлюлозы использовали известь, а при очистке целлюлозы - различные химические ингредиенты. В качестве инструментов и орудий производства применялись: большой чан для варки целлюлозы, набор для отбеливания и деревянная рама с натянутой на нее сеткой. Метод отбивания волокон называли «точхимпоп» либо «чхуджипоп». Сначала волокно опускали в воду, затем отбивали его большой колотушкой, при этом максимально проявлялись умение и сноровка мастера. Отбивание - очень важная стадия производства бумаги, поскольку длинные волокна тутово­го дерева не разрезались, а использовались в своем первоначальном виде. Данный процесс позволял повысить гигроскопичность волокон, удалить различные дефекты (ворсинки, прочий мусор), «заделать» пустоты между ними, и в итоге получалась бумага с гладкой, блестящей поверхностью.

 

В ходе отбивания волокон через каждые 10 слоев бумагу смачивали во­дой до тех пор, пока первый лист не становился влажным, этот процесс повторяли несколько раз и складывали листы друг на друга. Когда высота стопки достигала ста листов, ее разделяли на дюжины, клали на ровную, гладкую доску и придавливали большим камнем, по прошествии суток бу­мага полностью пропитывалась влагой. Затем по ней стучали большой ко­лотушкой 200 - 300 раз, нижние листы бумаги склеивались, из ста листов примерно 50 становились сухими, другие 50 - оставались влажными. Слои высохшей и сырой бумаги чередовали между собой, после чего снова отби­вали 200 - 300 раз. Потом бумагу сушили в тени в течение полусуток, снова складывали листы в стопку, отбивали 3-4 раза, в результате из них удаля­лась абсолютно вся влага.

 

После всех этих манипуляций проверяли её толщину, ещё немного сту­чали по ней, теперь получалась светлая, блестящая промасленная бумага. Этот способ, при котором листы бумаги отбивали, чередовали между собой, очень трудоёмкий, он требует исключительно ручных усилий. В результате бумага ханджи получалась блестящей, плотной, без дефектов, а её поверх­ность - абсолютно чистой и гладкой10.

 

Сорта бумаги. Наиболее известными сортами корёской бумаги были: плотная и прочная санхваджи; тонкая и красивая сонджаджи, которая ис­пользовалась для изготовления вееров; необычайно прочная кемунпхёджи; удивительно белая и мягкая пэнмёнджи. Производились они в провинциях с развитой культурой тутового дерева: Кёнги и Кёнсан.

 

Высоко ценились несколько разновидностей ханджи, изготовленной с применением коры различных деревьев от дуба до ивы: сокчхуджи, кёнджи, ачхонджи. Она отличалась особой текстурой и легким узором поверхности, её очень высоко ценили в Китайской империи. Особая ручная переработка коры требовала труда не простых наёмных рабочих, а ремесленников-специалистов, бумага получалась плотной, прочной, блестящей, с гладкой, как шёлк, поверхностью и необычным узором.

 

Оригинально выглядела бумага пэкчхуджи: она была плотная по текс­туре, довольно толстая с блестящей матовой поверхностью. Для производс­тва такого сорта применяли особый режим вымачивания и сушки. Помимо вышеназванных существовало не менее двух десятков иных сортов ханджи: санпэкджи, сахонджи, самчхонджи, кёнянджи, чхонджаджи, кымпунджи, чхонджи и многие другие.

 

Применение. Бумага в Корё пользовалась повышенным просом, она шла не только на удовлетворение разнообразных текущих потребностей, но и на реализацию масштабных проектов, связанных с изданием религиоз­ной и официальной литературы. В период правления вана Хёнджона (1020 - 1038 гг.) несколько раз переиздавались буддийские сутры «Пхальмантэджангён» и «Сокчангён», при ване Чонджоне (1035 - 1046 гг.) - сборники буддийских текстов «Янхансо» и «Тансо», при Мунджоне (1047 - 1182 гг.) - различные книги и религиозная периодика. На 23 г. правления вана Индона (1123 - 1146 гг.), в 1145 г., вышло знаменитое 50-томное историческое сочинение Ким Бусика «Самгук саги» / «Исторические записи трёх госу­дарств». Такая политика корёских властей стимулировала спрос на бумагу, и её производство достигло «...небывалых объемов»11.

 

На бумаге писали буддистские, медицинские, исторические тексты, различные книги, использовали её в качестве подарка и материала для пе­чати денег. Поскольку бумага была дорогой, население каждой провинции облагалась «бумажной» податью. Помимо традиционных для европейского мышления направлений бумагу в Корее широко применяли в производстве вееров и зонтов, дорогие её сорта преподносили в качестве подарка. Режим вассальных отношений, существовавший между Кореей и Китаем, подразу­мевал даннические поставки дорогих сортов ханджи в Пекин.

 

Характерно одно из заблуждений, бытовавших в имперском Китае и связанных с привезенной из Корё бумагой. В Китай отправляли ханджи самого отменного качества, прежде всего, прочную кемунпхёджи и удиви­тельно белую пэнмёнджи. Такого качества бумагу в Китае не производили, и здесь сложилась убежденность, что корейцы делают её не из древесины тутового дерева, а из шелковичных коконов, поскольку ханджи обладала потрясающей прочностью и блеском. Китайцы утверждали: «поскольку корёская бумага делалась из шелковичных коконов, она получалась очень белой и прочной, при письме хорошо впитывала тушь»12. Строительство и ремонт дворцов китайской знати требовали большого количества кемун­пхёджи, которой после пропитки воловьим жиром заклеивали окна. Кемун­пхёджи практически не пропускала влаги и не боялась инея или сильных ветров. Государственные ведомства использовали пэнмёнджи для записи наиболее важных указов и распоряжений, в том числе императорских, осо­бенно полюбилась она придворным каллиграфам и поэтам Китая13.

 

Особые писчие качества ханджи подчеркивал известный корейский мыслитель XVII в. Пак Чивон: «Самое главное - ханджи хорошо впиты­вает тушь, но буквы не расплываются, бумага плотная, чтобы ее разорвать, нужно приложить усилия». Он указывает на технологические сложности производства: «Плохо то, что, если не отбить волокна как следует, бумага получается грубой, на ней трудно писать, если же отбить слишком сильно, поверхность бумаги получается очень гладкой, кисть для письма скользит, тушь плохо впитывается»14.

 

Бумажный и печатный бум XI - XII вв. сменился длительным застоем, когда в конце XII в. Корейское государство приходит в упадок и лишается суверенитета в условиях монгольского владычества. Спад производства со­провождался ухудшением общественного статуса производителей бумаги, сокращением земельных площадей, отведенных под выращивание тутовых деревьев.

 

Бумажное производство в королевстве Чосон (1392 - 1910 гг.)

 

Развитие бумажного производства в королевстве Чосон сопровождалось учреждением специальных органов контроля, совершенствованием сырье­вой базы и технологий, а также расширением области применения бумаги.

 

С проведением целого комплекса реформ в области политики, экономи­ки и культуры и повышением интереса к национальным культурным ценнос­тям связано открытие централизованных мастерских по производству бума­ги и восстановление государственной монополии над отраслью. Во время правления вана Седжона (1419 - 1450 гг.) бумажные мастерские получили официальный статус государственных. В 1415 г. были учреждены органы, которые напрямую ведали производством бумаги - «чоджисо». Они контролировали технологические процессы, определяли его объемы, следили за эффективностью снижения затрат. Правительство предприняло меры по поставкам различного сырья, чтобы обеспечить рост бумажного производс­тва, по стандартизации бумаги и её качества, начались целенаправленные исследования в области улучшения качества продукции. О возросшей роли бумажного производства в системе корейского ремесла XV - XVI вв. свиде­тельствуют данные учета мастеров: количество лиц, занятых в производстве бумаги, составляло порядка 22,5% от общего числа всех ремесленников15.

 

В государственных ведомствах серьезно озаботились восстановлени­ем производства тех сортов бумаги, которыми славилось Корё. Основным сырьём для ханджи оставалось тутовое дерево, однако было бы неверно утверждать, что бумагу делали исключительно из него. Фактически в качес­тве сырья для бумаги можно использовать любое растение, поэтому сырье становится разнообразным, и наблюдается тенденция к упрощению техно­логии. Производству бумаги придавали большое значение на государственном уровне, специально выделяли поля для выращивания тутовых деревь­ев. Для совершенствования качества бумажной продукции заимствовались японские технологии, закупалось некоторое японское сырье и химические материалы.

 

Основной продукцией отрасли была бумага для производства книг, шляп и других головных уборов, ширм, зонтиков, вееров, шкатулок и про­чих бумажных изделий, половых покрытий, бумаги для оклейки окон и стен, для рисования и письма, бумага нашла применение во многих областях, она стала подлинным товаром повседневного обихода.

 

Корейская бумага оставалась качественной: белая, блестящая, тонкая, но при этом прочная, она идеально подходила для книгоиздания. В XV - XVI вв. ханджи славилась, как и прежде, но рост спроса на бумажную продукцию и тяжелая обстановка в стране после Имджинской войной с Японией (1592 - 1598 гг.) привели к ряду негативных последствий. В час­тности, из-за недостатка тутового сырья его смешивали с иными матери­алами: соломой, ячменем, тростником - это отрицательно сказывалось на качестве ханджи.

 

Способы производства бумаги. В начале эпохи Чосон использовали традиционные растительные культуры, прежде всего тутовое дерево. По прошествии времени его стало катастрофически не хватать, поэтому пришлось использовать листья табака, рисовую солому, кору и листья сосны, ивы, дуба, мох, коноплю и другие растения; все это смешивалось в различ­ных комбинациях, и в результате получалась низкосортная бумага, не имев­шая ничего общего с традиционной ханджи. Подобную бумагу делали из того сырья, которым был богат конкретный регион страны.

 

Японский способ изготовления бумаги, внедренный при Седжоне, мало отличался от корейского, примечательно только, что в производстве ис­пользовали материалы, завезенные из Японии. Корейцы стали применять и китайскую технологию «хваджипоп», при которой полуфабрикат придав­ливали большим плоским камнем, таким образом научились выделывать чрезвычайно тонкую бумагу.

 

Творческий поиск корейских мастеров позволил усовершенствовать собственные приемы с тем, чтобы изготавливать оригинальные сорта хан­джи. Такого рода технологии описаны во многих экономических трактатах XVI - XVII вв., например, в «Саллим кёндже» / «Лесная промышленность» Хын Мансона, касающемся бумажного производства: «На второй месяц по лунному календарю в сухую землю высаживали семена вяза; на зиму, чтобы не перемерзли, их укрывали картофельной ботвой; по прошествии трёх лет ростки подрезали, а осенью, когда листья желтели, их срезали и сдирали с них кору. В процессе химической варки черной коры (хыкпхи) применяли древесную, ячменную, соломенную золу, а также золу, получен­ную из раковин двустворчатых моллюсков. После этого получали «свет­лую» кору (пэкпхи), которую вновь проваривали с использованием одного из вышеназванных природных алкалинов; полученную массу несколько раз промывали, замочив в речной воде, воду сливали, затем отбивали волокно колотушкой, подвергали химической варке в большом чане. Затем добавля­ли в них слизистый секрет, получаемый из коры и корней вяза в качестве «склеивающего» элемента. Образовавшуюся массу тщательно перемешивали, зачерпывали ее сеткой, через отверстия в которой стекала вода, и в резуль­тате формировалось полотно. На сырую бумагу сверху клали доску, придав­ливали чем-нибудь очень тяжелым, удаляя по возможности всю влагу, после чего сушили, расстелив ее на большом плоском камне (валуне), доске, на лугу или же в доме на полу, растопив печь. Затем, обработанную таким образом бумагу, подвергали окрашиванию. Для этого использовали различные краси­тели растительного происхождения. Существовал способ, при котором не­посредственно перед отделением листов в кашицу добавляли определенный краситель, в зависимости от желаемого цвета. Для получения алого оттен­ка использовали сок хурмы, т. е. до отделения на листы в кашицу добавляли сок, варили, и только потом делали бумагу. Для достижения красного цвета окрашивали, вылив сок ягод непосредственно на бумагу. Для синего цвета использовали растение индиго. Так же, как и при получении алого цвета, его добавляли в древесную массу, после окрашивания которой делали бумагу. Непосредственно перед тем, как отделить листы, их сверху смазывали соком. Для получения жёлтого оттенка использовали сок куркумы»16.

 

Сорта бумаги. Сорт и название определялись сырьем, толщиной, дли­ной, шириной, цветом, внешним видом и областью применения. Согласно историческим источникам в королевстве Чосон производились следующие сорта бумаги:

  • с точки зрения сырья:

чоджуджи (из тутового дерева), санджи (из шелковицы), пэктхэджи (из смеси тутового дерева со мхом), сонпхиджи (из коры сосны), юопчи или юмокчи (из ивовых листьев и побегов), иджи (из волокнистых луговых трав), магольджи (из мякоти батата), нохваджи (из тростника), моджольджи (из ячменной соломы), коджонджи (из рисовой соломы);
  • по цвету:


сольхваджи (белая, как снег), пэнноджи (белая, как молоко), чукчхонджи (белая, как сердцевина бамбука, очень тонкая, но прочная), сэккальджи (цветная);

  • по области применения:

чамунджи (покрывалась лаком, служила в качестве дощечки для чисто­писания), понпончи (специальная бумага для ведения королевской докумен­тации), сехваджи - (для рисования картин с пожеланиями счастья в Новом году), чханходжи / кёньянджи / пёльванджи / самчхопчи (для канцелярских нужд), пхёнчаджи (тонкая, беленькая, чистая, гладкая, идеально подходила для изготовления вееров и бумажных змеев), кемокчи (для написания ука­зов вана), пэкчи / чханджи (книги, упаковка для лекарств, оконная бумага, обои, раздвижные двери, бумага для оклейки стен и пола), ондольджи (для покрытия пола в доме с традиционной системой отопления ондоль), конмульджи (скатерти, платки, книги, флаги), тэсанджи (обои, раздвижные двери, книги);
  • по месту производства:


моджольджи, пхёджи, торёнджи, анджи, пэкчуджи, санчуджи, чханджи (провинция Кёнсан); коджонджи, пхёджонджи, чамунджи, чубонджи, пхибонджи, согеджи, чхунмунджи, торёнджи, чунпокчи, санпхёджи, анджи, сехваджи, хеаякчи, санчуджи, юдунджи (провинция Чолла); магольджи (Чхунчхон); хюджи (Канвон)17.

 

Отказ от исключительного использования тутовой древесины при про­изводстве ханджи, включение в состав бумажного «теста» иных раститель­ных компонентов не могли не сказаться на качестве корейской бумаги. Это было отмечено даже в Китае, всегда высоко ценившем привезенную с по­луострова бумагу: «То, что бумага из Чосона грубая и плотная, несомненно, её достоинство, но её трудно разорвать, и она не подходит для рисунков и каллиграфии»18.

 

Традиции бумажного производства с конца XVI в. утрачивали былое значение, государство пыталось компенсировать свои финансовые трудно­сти за счет интенсификации поборов; не остались в стороне и мастера-бумагоделы, давление на них со стороны властей усилилось, рядовые корей­ские мастера утратили творческий характер, постепенно это производство пришло в упадок. В середине XVII в. оно сохранилось преимущественно в буддистских храмах, половину государственного заказа на бумагу обеспечивали именно они. В дальнейшем ситуация ухудшилась настолько, что в конце эпохи Чосон ханджи практически не производилась, и в страну её импортировали из Китая и Японии.

 

Производство бумаги в колониальной Корее (1910 - 1945 гг.)

 

Механизм управления бумажным производством Кореи, действовавший в первой половине XX в., сложился в ходе административной реформы 1882 г., он был сохранен и японскими колонизаторами. В стране были закрыты все филиалы ведомства по надзору за бумажным производством, действо­вавшие в основных местах изготовления ханджи. Вместо них появилась единая центральная служба, осуществлявшая надзор за предприятиями по производству и реализации бумаги. Государственная монополия офици­ально была упразднена, однако контрольные функции государства в сфе­ре бумажного дела сохранились. С введением мер по усовершенствованию техники производства бумаги и поощрению выпуска бумажной продукции, для того чтобы стабилизировать цены на сырье, была проведена политика, в рамках которой поощрялось выращивание тутовых деревьев, открытие коллективных хозяйств и производственных организаций, исследования по улучшению качества и ассортимента продукции.

 

Захватившие Корею в 1910 г. японцы в целом продолжали такую же «бумажную» политику. С 1912 г. в генерал-губернаторстве Чосон действо­вала Опытная станция по производству бумаги, в 1915 г. при ней были уч­реждены промышленные курсы. Общим контролем ведало колониальное Управление по химической промышленности. Опытная станция изучала ис­ходное сырьё и готовую продукцию. На курсах вели подготовку специалистов-технологов нижнего и среднего звена, читали лекции по практическому применению современного оборудования, обеспечивали повышение квали­фикации специалистов, в том числе и в области производства уникальной ханджи.

 

Главное направление заключалось в массовом производстве промыш­ленных сортов, но уделялось внимание и совершенствованию изготов­ления ханджи, первоочередной задачей которого была стандартизация и модернизация как используемых материалов (закупка семян в Китае), так и собственно процесса производства бумаги (его технологии) и готовой продукции. При этом большое внимание уделялось поддержке и поощре­нию закупок новейшего оборудования: форм для печати, сушильных аппа­ратов, баков для химической варки сырья и т. д. Была предпринята попыт­ка производить в Корее японскую бумагу вэджи, которая была достаточно дорогостоящей по себестоимости. Благодаря модернизационным мерам ко­лониальной администрации удалось существенно увеличить производство древесной пульпы и число предприятий по производству бумаги. Снижение себестоимости сырья привело к тому, что с 1920-х гг. в качестве сырья при производстве ханджи впервые применяли смесь из древесной пульпы.

 

Способы производства. В области производства бумаги произошли существенные изменения: в качестве активных химических веществ на стадиях химической варки и отбеливании использовали соду и другие искусственные отбеливатели, при дублении вместо колотушки теперь приме­няли механический пест, появились специальные формы для сухой печати. Модернизация производства положительно сказалась на процессе изготов­ления бумаги и её качестве. Помимо тутового волокна, которое по-прежнему оставалось основным сырьем, использовали и другие виды шелковицы, огуречное дерево, рисовую солому и прочие материалы. В качестве клеевой основы использовали секрет корней вяза, который добавляли к древесной пульпе после вымачивания в воде.

 

Ханджи в современной Корее

 

В XX в. в Корее, безусловно, преобладает бумажное производство ев­ропейского типа, на смену натуральному сырью и ручному труду пришли машины и химические вещества. Однако традиционная корейская бумага по-прежнему производится, несмотря на существование проблемы при­митивного и устаревшего способа её изготовления. Большая роль ручной работы и затраты рабочего времени делают ханджи достаточно дорогой, кроме того кустарное производство не дает возможности производить много бумаги. Производство ханджи стало стремительно вытесняться на внутреннем рынке, но южнокорейское общество и государство прилагают существенные усилия для сохранения национального наследия, в том числе и уникального производства ханджи.

 

Сорта бумаги. По данным 1990 г. в Южной Корее насчитывалось по­рядка 40 сортов бумаги ханджи, при этом все, за исключением коджонджи (бумага из рисовой соломы), производились из волокон тутового дерева19. Все современные разновидности традиционной бумаги (чханходжи, сагоджи, юсамджи, тхэмипунджи, саннэджи, вансанджи, капхёнджи, кёнянджи, коджонджи) имеют образное собирательное название «пэкчи».

 

Старинная корейская поговорка гласит, что «требуется 99 прикосно­вений человеческих рук, чтобы сделать один-единственный лист ханджи; и когда человек достает листок ханджи, чтобы использовать его в какихлибо целях, это есть сотое и последнее прикосновение». Вот почему сино­нимом ханджи является слово «пэкчи», что в переводе с корейского бук­вально означает «бумага ста прикосновений»20.

 

Назовем наиболее известные сейчас разновидности ханджи:

  • чанджи, сравнительно плотная, подразделяется на сорта тхэджанджи, ёнчханджи, тэджанджи, нонсонджи, иммуджи, сохуджи, веджанджи, сиджонджи;
  • какчи, плотная и прочная по текстуре двухслойная бумага, к данному типу относятся сорта собёлъджи, тэкакчи, чамунджи.
  • хванджи / хеанходжи, плотная бумага различных сортов для полового покрытия и для оклейки стен.
  • иммоджи, используется для изготовления шляп на бамбуковом кар­касе.


Корейские мастера разработали технологию окрашивания, при которой используются исключительно натуральные красители. Ханджи окрашивают в яркие цвета (в основном, синий, красный, черный, белый и желтый), а за­тем используют в народных ремеслах. Традиционная цветовая гамма ханджи варьируется от белого до желтовато-зелёного, зеленого, синего и красного цветов с различным оттенком. Из неё делают вазы, корзины, кисеты для таба­ка, коробки для хранения одежды, подносы и многое другое. Таким образом, применение ханджи в значительной степени влияет на сохранение некоторых других национальных ремесел, являющихся достоянием корейской нации.

 

Процесс производства. Если говорить о технологии производства, из­готовление ханджи представляет собой очень кропотливый и трудоёмкий процесс, требующий больших затрат сил, умений и времени. Он включает в себя более десяти стадий. Только после такой сложной обработки кора ту­тового дерева превращается в традиционную корейскую бумагу. На сегод­няшний день схема процесса производства ханджи выглядит следующим образом: древесное сырьё —► снятие коры —► тщательный отбор —► промы­вание водой —► химическая варка —► тщательный отбор —► отбеливание —► дубление —► перемешивание —► отливка листов —► прессовка—► сушка—► го­товая продукция.

 

В современной Корее система ручного производства ханджи стала коо­перативной; это означает, что сырье производят в коллективном хозяйстве, затем его раздают крестьянским семьям, и после того, как будет готова сырая бумага, проводят работы. Помимо крестьянского промысла появилось также много мелких частных предприятий, специализирующихся на производстве традиционной бумаги, но они являются второстепенными по значимости объектами после государственных крестьянских мастерских. Основными регионами традиционного бумажного производства остаются провинции Чолла, Кёнсан и Кёнги.

 

Процесс производства ханджи очень трудоемкий и долгий, он сопряжен со многими проблемами. Производство бумаги традиционным способом в большом количестве невозможно, поэтому оно по-прежнему представляет со­бой кустарный промысел, является источником загрязнения окружающей сре­ды, затратно в финансовом плане и крайне сложно обеспечить его контроль.

 

Можно провести чёткую параллель между процессом изготовления ханджи и образом жизни корейцев. Так же, как «бумагоделы» вкладывают все сердце, всю душу в производство традиционной бумаги, с таким же усердием каждый кореец трудится на протяжении всей своей жизни во бла­го своей семьи и своей родины. И, действительно, корейская нация издавна славится своим невероятным трудолюбием, упорством и потрясающей ра­ботоспособностью, позавидовать которым может каждый. Таким образом, процесс изготовления ханджи является бесценным источником информа­ции и хранилищем колоссального опыта, накопленного корейцами за мно­гие и многие столетия, а также во многом отражает характерные националь­ные черты, национальный дух корейцев, их менталитет и особенности их мышления.

 

По результатам современных исследований, на сегодняшний день во всей Южной Корее осталось не более 60 мастерских, где занимаются произ­водством традиционной бумаги. Конечно, эта цифра ничтожно мала. С ухо­дом ханджи на второй план в этой сфере можно наблюдать весьма удруча­ющую картину. Традиционная бумага, которая производится в Корее в наши дни, уже совсем не та, что была раньше: она хрупкая, ломкая, желтеет со временем. Ее качество оставляет желать лучшего. Корейский исследователь Чхве Чонхо в книге «Наследие корейской культуры» с горечью отмечает: «Когда я останавливаюсь в каком-либо отеле, у себя на родине или за рубе­жом, я обращаю внимание на бумагу и конверты, на которых имеется знак отеля. По сравнению с качеством бумаги, предоставляемой иностранными отелями высшего класса (она мягкая, белая, полупрозрачная и гладкая на ощупь), качество нашей бумаги соответствует уровню отсталой страны тре­тьего мира. И каждый раз, получая письма от своих коллег из Японии, мне становится обидно за свою страну, потому что японцы, которые на целое столетие опережают нас по уровню индустриализации и модернизации, при производстве бумаги пхёнджичжи и вонгоджи по-прежнему применяют традиционный способ «хваджи», при котором бумага делается вручную»22. Возможно ли возродить производство ханджи в прежних масштабах? Чхве Чонхо отвечает на этот вопрос следующим образом: «Вернуть к жизни бу­магу пэкчху из тутового дерева, качество которой всячески нахваливали иностранцы, маловероятно»23.

 

Повышение объемов производства ханджи и увеличение спроса на нее должно стать общенациональной задачей. На традиционной бумаге можно печатать приветственные речи президента, визитки высокопоставленных государственных служащих или грамоты о присвоении научных степеней, званий и прочих поощрений. Ханджи может стать символом Кореи, о кото­ром бы знали во всем мире. Только повысив спрос на традиционную корей­скую бумагу внутри страны, можно сказать, что её возрождение как одного из элементов богатейшего культурного наследия Кореи - это не пустые сло­ва или несбыточная мечта, а реальность.

 

Интересным фактом является то, что при всём многообразии сортов бумаги, которыми пестрят прилавки магазинов, многие корейцы остаются верны традиции и предпочитают именно ханджи другим её аналогам. Так в чём же заключается секрет из года в год не снижающейся популярности традиционной корейской бумаги? Разгадка проста. И кроется она в том, что ханджи обладает рядом неоспоримых преимуществ, достоинств, выгодно отличающих её от европейской бумаги. Прежде всего её уникальность за­ключается в том, что она хранится многие годы. В Корее даже существует пословица, гласящая: «Холст хранится пятьсот лет, а бумага - тысячу». Во-вторых, ханджи необыкновенно прочная, но при этом она тонкая и гладкая на ощупь. Известно, что корейская традиционная бумага может выдерживать даже человека среднего веса. В-третьих, это экологически чистый, дышащий материал, пропускающий воздух. В-четвёртых, ханд­жи великолепно хранит тепло, так же, как одежда из хлопка. И, наконец, в-пятых, она блестящая и полупрозрачная на свет. Все вышеперечисленные свойства традиционной бумаги в совокупности дают ей большое преиму­щество и играют решающую роль при выборе, какую бумагу использовать: европейского производства или же отечественного, по традиционному способу, в пользу, конечно же, последнего. Таким образом, производство ханджи является неотъемлемой частью многовековой истории и культуры корейского народа, по сути, оно стало одним из символов корейской нации, наравне с мугунхва, тхэгыкки и кимчхи.

 

Говоря о роли ханджи, следует отметить, что она нашла широчайшее применение во многих сферах жизни корейцев, а посему и значение изго­товления бумаги традиционным способом огромно. Ханджи используют в основном в двух целях - в качестве материала для записи и хранения тек­стовой информации и в быту. Традиционная бумага снискала заслуженный успех у каллиграфов и художников, поскольку благодаря своей текстуре и гладкой поверхности линии, наносимые кистью по бумаге, получаются ровными и выразительными. Также на ханджи часто писались важные ис­торические документы, поскольку она славится своей прочностью и дол­говечностью. Данная особенность, которой обладает традиционная корей­ская бумага, послужила важным фактором того, что сохранились и дошли до наших дней уникальные памятники истории, из которых мы можем по­черпнуть много информации о жизни в ту или иную эпоху существования Корейского государства.

 

В быту ханджи используется в качестве обоев, а также как заменитель окон и дверей. Удивительно, но корейцы благополучно коротают студёную зимнюю пору, с её крепкими морозами и сильными ветрами, в домах, в ко­торых двери и окна представляют собой всего-навсего тоненький листок бумаги! Это является подтверждением тому, что ханджи - прекрасный теплоизоляционный материал. Однако ханджи великолепно пропускает солнечные лучи, наполняя комнату мягким, струящимся светом. А ночью, когда лунный свет падает в окна, и тени ложатся на бумагу, а ветер лас­ково щекочет её поверхность, создаётся необыкновенная атмосфера уюта и тепла, как в старые давние времена. И конечно, это не может не трогать за душу корейцев, так трепетно относящихся к истории и культуре своей родной страны. Уютные корейские домики, система подогрева пола ондоль и бумажное оформление из ханджи - вот те неотъемлемые атрибуты тра­диционной Кореи. Именно такой была Корея на протяжении многих веков и такой она осталась для многих и многих корейцев, которые хранят в сво­ей памяти и почитают традиции и обычаи прошлых поколений. И благода­ря существованию народных видов искусств, таких, например, как произ­водство ханджи, по сей день сохраняется самобытность Страны утренней свежести. Пока живы народные промыслы, корни которых уходят в далёкое прошлое, будет жить и традиционная культура.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Kim Sam-ki. Traditional Paper Crafts // Koreana. 2001. № 1. P. 73.
2. Большой словарь народных обычаев. Т. 2. Сеул: Минджок мунхваса, 1991. С. 1536.
3. An encyclopedia of Korean culture / Ed. by Suh Cheong-soo. Seoul: Hansebon, 2004. P. 513.
4. Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел. Сеул: Иегён, 2003. С. 198.
5. Всемирная энциклопедия «Тусан». Т. 24. Сеул: Тусан, 1997. С. 367.
6. Чхве Чонхо. Культурное наследие Кореи. Сеул: Нанам, 2004. С. 239.
7. Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел... С. 198.
6. Цит. по: Чхве Чонхо. Культурное наследие Кореи... С. 241.
9. Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел... С. 201.
10. Там же. С. 199, 200.
11. Чхве Чонхо. Культурное наследие Кореи... С. 241.
12. Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел... С. 200.
13. Там же.
14. Цит. по: Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел... С. 201.
15. Чхве Чонхо. Культурное наследие Кореи... С. 241,243.
16. Цит. по: Чху Вонгё. Культура корейских ремёсел... С. 202 - 203.
17. Там же. С. 203-204.
18. Там же. С. 205.
19. Там же.
20. Ven Young Dam. Hanji. The Development and Production of Traditional Korean Paper // Korean Cultural Heritage. Fine arts. Vol. 1. Seoul: Korea Foundation, 1994. P. 159.
21. Чхве Чонхо. Культурное наследие Кореи... С. 241. С. 245.
22. Там же. С. 246.
23. Там же.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай