Воронцов В. Б. США и Корея: предыстория американской агрессии

   (0 отзывов)

Saygo

Воронцов В. Б. США и Корея: предыстория американской агрессии // Вопросы истории. - 1970. - № 12. - С. 126-143.

На страницах зарубежной периодики и специальной литературы постепенно появляется все больше материалов, касающихся разных сторон предыстории войны 1950 - 1953 гг. в Корее. Ответственность за ее начало буржуазные авторы пытаются возложить, как правило, на КНДР или даже на СССР. Однако чем дальше, тем больше выявляется истинная подоплека тогдашних событий, состоявшая в усилиях, которые приложила американская и южнокорейская реакция для того, чтобы спровоцировать войну против КНДР. Корни этой безрассудной политики уходят в предшествовавшие войне годы, а одним из ее апологетов является Роберт Оливер.

В беседе с автором данных строк во время проходившего в Москве конгресса востоковедов американский историк-международник проф. Уайт упомянул с оттенком некоторого пренебрежения о Роберте Оливере, который пытался обрести славу в области науки, стать признанным специалистом по Корее, но снискал себе скандальную известность на ниве пропаганды антисоветизма и антикоммунизма. Может быть, и некоторые другие респектабельные представители американского ученого мира не принимают всерьез этого господина? Не значит ли это, что и нам целесообразно просто не обращать внимания на его "творчество"? Возможно, что и так, если бы, во-первых, не те легенды, создателем коих явился пропагандист южнокорейской реакции Р. Оливер. Эти легенды перекочевывают со страниц многочисленных книг и статей Р. Оливера в другие издания; им нашлось место в пухлых томах вестника конгресса США, в официальных документах Белого дома. Во-вторых, заслуживает внимания самая личность Оливера. Его положение близкого и давнего друга бывшего южнокорейского президента Ли Сын Мана, доверенного советника проамерикански настроенных кругов корейской эмиграции, а затем советника в лисынмановском правительстве позволяло создать ему видимость хорошо осведомленного в корейских делах автора.

Деятельность Оливера имела и меркантильную основу. "В Америке я совместно с Гудфелоу (офицер американской разведки. - В. В.), Оливером и другими моими друзьями, - заявил на одной из пресс-конференций Ли Сын Ман, - организовал корейско- американскую компанию. Эта компания заинтересована в одном из двух самых больших рудников на Востоке, а именно в Вонсанских приисках, а также в закупке в Корее шелкового сырья. Данная компания претендует на монопольное право по вложению капиталов в Корею. В будущем, когда возникнет корейское правительство, этой компании, при согласии США, предоставят право на торговлю между Кореей и Америкой"1. Когда в 1947 г. Р. Оливер возглавил вашингтонское бюро "Корейской тихоокеанской прессы" и стал редактором ежемесячного журнала "Корейское обозрение", перед ним открылись новые возможности. Именно тогда стали появляться различного рода легенды и ложные утверждения. "Почему война пришла в Корею?"2 - так назвал Роберт Оливер свою очередную книгу, посвященную событиям 1950 г. и призванную, каких бы тяжких усилий это ни требовало, оправдать дальневосточную политику США.

Так почему же пришла война в Корею? Всему виной, ответил на этот вопрос американский друг Ли Сын Мана, "агрессивная политика" Советского Союза, которая, согласно его утверждениям, еще в годы второй мировой войны представляла якобы угрозу для Кореи. Для "доказательства" Р. Оливер приводил в своей книге различного рода измышления, кочевавшие по страницам американской прессы тех лет и приписывавшие Советскому Союзу "экспансионистские устремления"3. Так постепенно, общими усилиями политических интриганов из стана проамерикански настроенных кругов южнокорейской правящей элиты и их друзей в США, в угоду прямой антикоммунистической пропаганде получила хождение в буржуазной литературе версия, использованная далее для извращения истинных причин войны 1950 - 1953 гг. в Корее и попыток замаскировать роль американской агрессии.

В канун и в период второй мировой войны, когда корейские трудящиеся, руководимые коммунистами, стали создавать отряды для партизанской борьбы с японскими захватчиками, действовало патриотическое, антиимпериалистическое общество Чогук Еванбокхе. Оно определило в качестве своей первостепенной задачи создание Корейского независимого демократического государства. Не одну карательную операцию провела японская военщина против корейских революционеров, но ее усилия пропали даром. В боях с японцами мужали кадры отважных борцов, проходили трудную боевую школу тысячи корейских патриотов.

Ли Сын Ман в то сложное для корейского народа время тоже проходил специальную школу, обивая пороги госдепартамента США, осваивая тонкости политического жульничества и овладевая лоббистскими навыками. Окончательно поселившись в США еще в 1912 г., он начинает сколачивать костяк будущей группировки преданных ему людей из среды корейской буржуазной эмиграции в США и в гоминьдановском Китае. В 1919 г. в Шанхае создается "Временное правительство Кореи", с которым связывает свою судьбу большая часть представителей корейской буржуазной эмиграции. Примкнул к нему в корыстных целях как "представитель" корейцев, живущих в США, и Ли Сын Ман. Шанхайское (а после переезда - Чунцинское) "правительство Кореи", имея разношерстный в социальном и политическом отношении состав, ограничивало свои функции в основном сферой дипломатии и верхушечно-политических контактов. Молчаливое одобрение Соединенными Штатами японской аннексии Кореи обрекало бежавших из Кореи буржуазных эмигрантов на жалкое существование и фактически сводило на нет их пропагандистскую деятельность.

Нападение японцев на флот США в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 г. развязало руки корейской буржуазной эмиграции в США. Спустя четыре дня Ли Сын Ман обратился к корейцам с прокламацией, в которой, между прочим, писал: "Ваше правительство, Временное правительство Кореи, из своего штаба в Чунцине официально объявило войну Японии 11 декабря". Это признание само по себе явилось доказательством проамериканской ориентации "Временного правительства", следовавшего до Пёрл-Харбора тоже линии США в отношении Японии. Теперь, однако, корейской эмиграции, находившейся в США, пришлось сначала повести затяжную, с использованием в основном эпистолярной формы оружия, борьбу с госдепартаментскими чиновниками. Последние оставались равнодушными к просьбам корейской эмиграции. Холод, с каким они встречались, не был случайным и объяснялся отнюдь не субъективными факторами. Идеи корейской эмиграции оказались, по мнению американских политиков, в противоречии с "большой дипломатией" США. Чанкайшистскому правительству, которое проявляло явно повышенный интерес к Корее и контролировало в тот момент действия Ли Сын Мана, в ответ на просьбы признать "Временное правительство Кореи" было заявлено категорическое "нет". Помощник государственного секретаря Берле разъяснил китайскому послу в начале 1942 г., что признание невозможно, ибо такого рода шаг мог бы привести к усилению требований идентичных группировок, выступавших от имени других стран4. Но более всего выводило Ли Сын Мана из равновесия другое: он не мог без раздражения слышать от некоторых чиновников ссылки на необходимость согласовывать такие акты с военным союзником - СССР5 и обвинял деятелей госдепартамента в "коммунизме" и "оппортунизме". Д-р Ли, однако, не оставил своих попыток. Он пишет письмо провокационного содержания Ф. Д. Рузвельту: "Начиная с Пёрл-Харбора, в течение полутора лет, мы просили государственный департамент признать Временное правительство Кореи - старейшее правительство в эмиграции... Сейчас у нас есть информация, подтверждающая цели России, стремящейся установить свой контроль в Корее"6.

Весь мир жил в то время надеждами на спасение от фашистской опасности, и эти надежды связывались прежде всего с победами Красной Армии. После сражения у стен Сталинграда авторитет Советского Союза на мировой арене резко возрос. Именно это и приводило в ярость реакцию. Противники реализма во внешней политике готовы были использовать любые фальшивки, лишь бы опорочить благородные идеи антифашистской коалиции. Желтая пресса Херста, Паттерсона, Маккормика немало трубила о "притязаниях" Советского Союза на страны, которые предполагалось освободить от ига германо-итальянского фашизма, японского милитаризма и их союзников. Нашлись и в США силы, готовые использовать Ли Сын Мана с его идеями. Они создавали лидеру корейской реакционной эмиграции рекламу, предоставляли ему и его.сообщникам трибуну. Ли Сын Ман поднимался на волне антисоветских устремлений американской реакции и, в свою очередь, оправдывал надежды последней. Он решил открыто апеллировать к американскому общественному мнению. "В настоящее время, - говорил д-р Ли, выступая в июле 1943 г. в Вашингтоне, - мы располагаем сведениями, указывающими на то, что СССР намерен установить в Корее Советскую республику"7. Подобного рода клевета именовалась лисынмановцами не иначе, как "неопровержимые факты", основанные на информации из "достоверных источников". Однако попытки воздействовать на президента Ф. Рузвельта с целью добиться признания "Временного правительства Кореи" путем настойчивых напоминаний о "русской опасности" не имели в то время успеха. Сама жизнь принуждала американских политиков оставлять без особого внимания домогательства лисынмановцев, ибо, во-первых, в Вашингтоне должны были считаться с деятельностью государств, входивших в антифашистскую коалицию, и не принимать односторонних решений, а во-вторых, там боялись, что признание "Временного правительства Кореи" явилось бы признанием, пусть даже в декларативной форме, права колониальной Кореи на независимость. А это, в свою очередь, не соответствовало общеклассовым интересам западных правящих кругов, связанных, с судьбами колониальных империй.

Rhee_Syng-Man_in_1956.jpg.ca53a05316190f

Ли Сын Ман

Rhee_Syngman_1948.jpg.a8ac03b02a6b929389

Ceremony_inaugurating_the_government_of_

Церемония инаугурации

Demonstration_against_Syngman_Rhee_Line.

Демонстрация протестов против политики Ли Сын Мана

John_reed_hodge.jpg.40da098666deb7930784

Джон Рид Ходж

Korea_Dignitaries.jpg.32011870a8a7ded8db

Ли Сын Ман и Чан Кай-ши

Syngman_Rhee.thumb.jpg.076012d6d876c4282
Ли Сын Ман и Дуглас Макартур

Syngman_Rhee_(1).jpg.7025bf75b26c4cc4dee

Ли Сын Ман и Ральф А. Ости

Принятое США, Англией и Китаем решение по Корее от 1943 г. (опубликовано 1 декабря) предполагало признание независимости Кореи после войны "в должное время". В печати высказывались различные догадки и предположения относительно последней оговорки. Ли Сын Ман усмотрел для себя главную опасность в такого рода формулировке не в том, что в документе отсутствовало конкретное упоминание срока, в течение которого Корея обретет статут самостоятельного государства, а в возможном усилении влияния Советского Союза на послевоенное решение корейской проблемы. Поэтому резко возросла антисоветская направленность его пропаганды. Эта сторона деятельности Ли Сын Мана возымела новый успех среди экстремистских, настроенных в антисоветском духе кругов США. Она импонировала и американской разведке. Сотрудники Управления стратегической службы (УСС) возлагали надежды на Ли и его окружение, и, как показало будущее, они не ошиблись в своих расчетах. Ли Сын Ман со своими коллегами подготовил для американской разведки точные материалы о корейской эмиграции, ее лидерах и их планах послевоенного правления в Корее. Чем ближе был конец второй мировой войны, тем ценнее казались УСС усилия Ли Сын Мана. Результатом сотрудничества Ли с разведкой явилось издание в 1943 г. книги "Корея и война на Тихом океане". Первоначально корейские эмигранты представили этот материал в качестве доклада для УСС. Там отмечалось, в частности, что "в советской дальневосточной армии имеются две корейские дивизии...". Этот очередной выпад, предпринятый в расчете сыграть на антисоветских настроениях, возмутил некоторых американских специалистов- корееведов: "Численность корейского населения в Советском Союзе - около 200 тыс. человек; держать 50 тыс. корейцев под ружьем - явно не реальное дело; никакой правды нет и в том, будто в Советской Армии имеются две корейские дивизии"8. Зато реакционные круги не замедлили отметить усилия Ли и компании. Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки не стала, вопреки надеждам американской реакции, решающим моментом, определившим безоговорочную капитуляцию Японии. Японское правительство возлагало свои надежды на создание мощного оборонительного кулака на территории Китая и Кореи. С января 1945 г. осуществлялись планы подготовки позиций для "обороны азиатского материка", причем основное внимание обращалось на Северо-Восточный Китай и Корею, где сосредоточивались наиболее крупные группировки японских войск9. "Северный Китай, Маньчжоу-Го, Корея с их тяжелой индустрией, - подтверждали представители японского командования, - имеют огромное значение для продолжения войны и являются основным стержнем, где императорская армия выиграет победу"10. Вступление Советского Союза в военные действия на Дальнем Востоке и разгром Квантунской армии решили исход второй мировой войны и на этом ее театре. Огромная заслуга Советских Вооруженных Сил в том, в частности, и состоит, что он" оказали прямую практическую помощь китайскому и корейскому народам в борьбе за независимость и свободу.

Корейские трудящиеся, вдохновленные избавлением от японского ига, объединялись в широком, массовом движении за создание суверенного демократического государства. Под руководством вышедших из подполья коммунистов создавались народные комитеты - выразители воли трудящегося народа Кореи; возникали различные политические партии, общественные организации, профсоюзы. Командующий американскими вооруженными силами на Дальнем Востоке Макартур, действовавший в согласии с новым японским правительственным кабинетом, немало сделал для того, чтобы сохранить в Южной Корее японскую колониальную администрацию до появления на корейской территории американских оккупационных войск. Глава американской военной администрации заявил о своем намерении управлять страной с помощью японских чиновников, в том числе генерал-губернатора Абэ Нобуюки. Воззвания Макартура от 7 сентября 1945 г. (N 1 и N 2), сброшенные с самолетов на территории Южной Кореи, объявляли о необходимости сохранения до определенного времени японского колониального аппарата и& предусматривали право применять любое наказание за какое-либо выступление против американских вооруженных сил. "Военное губернаторство предполагает не осуществлять серьезных изменений в системе гражданского правления, установленного японцами", - говорилось в докладе о Корее, представленном из штаба Макартура в октябре 1945 года11.

16 октября 1945 г. в аэропорту Кимпхо, что в 15 милях от Сеула, приземлился американский транспортный самолет. По трапу, стараясь произвести впечатление на окружающих и пытаясь придать всему своему виду личину степенности и бодрости, сходил находившийся уже в годах человек. Ли Сын Ман, проживший в США 35 лет, снова ступил на корейскую землю. Командующий вооруженными силами США на Дальнем Востоке генерал Макартур проявил личную заинтересованность в возвращении д-ра Ли, одобрил его планы и предоставил в его распоряжение самолет. Теперь Ли, обратившись к присутствовавшим, как отмечали очевидцы, на "гавайском диалекте корейского жаргона", предупредил встречавших, будто он вернулся в Корею как "частное лицо". Командующий вооруженными силами США в Южной Корее генерал Ходж спешно организовал перед зданием сеульского Капитолия митинг в честь прибывшего "скитальца". Не успели отгреметь хвалебные речи, как "частное лицо" приступило к лихорадочной деятельности, в которой неразрывно сочетались его личные интересы с пожеланиями ведущих политических группировок США и корейской реакции.

Появление Ли в Южной Корее сопровождалось заявлением госдепартамента.. Представители прессы узнали, что военная администрация в Южной Корее начала привлекать корейцев "в соответствии с их способностями" в качестве советников по вопросам внутреннего положения страны12. Это казавшееся тогда не особенно примечательным событие положило начало демагогическим рассуждениям американской пропаганды об "особой освободительной миссии" США, чьи войска явились в Корею исключительно для того, чтобы помочь "не подготовленному" к независимости народу усвоить и осуществить на практике лучший образец демократии - американский. К прибытию д-ра Ли в Сеул корейцы могли убедиться, насколько далеки эти рассуждения о демократии от истинного положения дел. Оккупационные силы уже проделали солидную работу по подавлению в стране демократического движения. Были разогнаны народные комитеты (они создавались после освобождения по всей Корее). Американская администрация, используя аппарат японской полиции, пыталась создать атмосферу нетерпимости вокруг прогрессивно настроенных деятелей. На честных демократов обрушилась волна репрессий. Вышедший как раз в день прибытия Ли в Корею очередной номер "New York Post" сообщил о переполненных тюрьмах Южной Кореи. В результате "необъявленной войны правых кругов и полиции против левых элементов", говорилось в газете, в 18 тюрьмах и 5 лагерях оказалось до 20 тыс. заключенных. В сентябре генерал Ходж закрыл три газеты левого толка и арестовал многих руководителей компартии13. Одни репрессии, конечно, не могли гарантировать реакционно-политическую стабильность. Необходима была, как считали в Вашингтоне, мобилизация сил, имевших в Корее социальную опору и дружественных к США. В этих целях американская администрация предоставила своему протеже все возможности для проявления способностей.

Спустя неделю после прибытия в Сеул на собрании, где присутствовало до 2 тыс. представителей различных политических группировок, Ли Сын Ман взял председательский молоток в свои руки. Через два дня начал действовать Центральный комитет Общества скорейшего достижения независимости, объединивший осколки различных политических фракций буржуазии, чиновников и помещиков, бежавших с Севера и затаивших ненависть к борцам за новую Корею. Во главе этой организации тоже встал Ли Сын Ман. Начало своей деятельности в качестве главы Общества Ли отметил фразой: "Я возьму на себя руководство Обществом и поставлю его только на демократический базис". Расшифровывая далее значение термина "демократия", он заявил: "Назначу всех других официальных лиц"14. На первых порах комитет сумел, хотя и временно, объединить правые политические партии. От его имени последовал призыв к "Временному правительству Кореи" немедленно прибыть из Китая на родину15. Ли, опираясь на военную администрацию, тщательно просеивал прибывавших в Корею репатриантов. К этому делу приложила свою руку и ФБР. Американская охранка придирчиво относилась к выбору лиц из среды корейской эмиграции, направлявшихся домой. Особенно тщательной обработке подвергались корейцы, хотя бы однажды выступившие против Ли Сын Мана.

В то же время тяжелые американские транспортные самолеты доставляли в Корею единомышленников Ли. 4 ноября 1945 г. из США прибыла группа корейцев, именовавших себя представителями "Временного правительства Кореи" в США. На следующий день более 30 лидеров того же "правительства", выслушав назидательную речь Чан Кайши, тоже направились в Сеул. Все они, отмечалось в официозной печати США, являлись "носителями демократических идеалов". Впрочем, США сразу же стали опираться на состоятельных корейцев, в основном на тех, кто говорил по-английски или по-японски, как признавали это сами американцы16. 23 ноября прибыл в Сеул глава "Временного правительства Кореи" Ким Ку. Многие годы он провел в Китае, прославил себя организацией и осуществлением ряда покушений на крупных японских сановников, снискал известность террориста и борца с японскими колонизаторами. После возвращения Ким Ку решил попытаться объединить на националистической основе силы корейцев, выступавших против японского ига...

Московское совещание представителей СССР, Англии и США (декабрь 1945 г.) приняло согласованные решения о будущем Корейского государства, которые предусматривали, в частности, опеку ведущих держав, осуществляемую через Временное правительство Кореи. Итак, прежде всего - создание общекорейского Временного демократического правительства; затем с участием этого правительства - разработка совместной Советско-американской комиссией мер по осуществлению опеки ради создания единого и независимого Корейского государства. Таковы были союзнические решения. Такова была дань США общедемократическим, миролюбивым настроениям во всем мире. Корейская проблема, как и многие другие проблемы большого международного значения, казалось, должна была быть разрешена в духе освободительных идей времени, овладевших народами мира после великих побед Советской Армии над силами фашизма.

Но московские решения стали водоразделом, размежевавшим политические силы в Корее. "Демократическая палата", объединившая усилиями Ли и его сторонников реакционные силы, возглавила борьбу с московскими решениями. Противники декабрьской встречи в Москве преследовали различные цели. Одни, группировавшиеся вокруг Ким Ку, пытались устранить все препятствия к признанию бывшего чунцинского "правительства Кореи"17. Другие, опасавшиеся за судьбу своих состояний, еще в годы японского господства делали ставку на Ли Сын Мана. Лисынмановская реакция вновь вытащила на свет старые фальшивки с целью дискредитировать политику Советского Союза и московские решения по Корее. В то время некоторые акции американской администрации в Корее еще предпринимались под влиянием напора прогрессивных сил. В Вашингтоне отдавали себе отчет в том, что без Советского Союза невозможно решать проблему Кореи, а потому стремились ограничить участие советской стороны рамками дискуссий в Советско-американской комиссии, а тем временем за кулисами провоцировали к действиям лисынмановцев. Реакция двинулась в наступление. Консерваторы различных мастей, завладевшие южнокорейской прессой, прежде всего попытались внушить общественному мнению Кореи мысль о том, будто опека установлена по требованию Советского Союза, а Москва, дескать, ждет не дождется часа, когда ей удастся "захватить Корейский полуостров". Далее антисоветские пропагандисты сознательно бередили не зажившие еще раны, ставя знак равенства между опекой и японским мандатом. Мимо такой фальши советская сторона, естественно, пройти не могла. Заявление главы Советской делегации в Советско- американской комиссии генерал-полковника Т. Ф. Штыкова в сентябре 1947 г. явилось для Ходжа неожиданным сюрпризом и повергло его в состояние растерянности. Из этого заявления корейцы узнали всю правду, а она состояла в том, что приоритет в предложениях об опеке принадлежал не СССР, а США и что последние в своем проекте даже не предусматривали создания корейского правительства. Только благодаря настойчивости советской стороны был сокращен срок предложенного США подготовительного периода (опеки) и принято решение о создании Временного Корейского демократического правительства, с участием которого предполагалось достичь установления государственной независимости страны18. Ходж, отдавая себе отчет в том, какие последствия будет иметь для престижа США разоблачение фальшивок, сфабрикованных "друзьями" США в лице представителей "Демократической палаты", впал в ажиотацию и атаковал госдепартамент: он обратился за поддержкой к дипломатам и умолял как-нибудь нейтрализовать эффект советского заявления.

Госдепартамент в ответ на тревожные призывы Ходжа сообщил, что опека рассматривалась в США как средство для ограждения Кореи от влияния Советского Союза19. Это сообщение, впрочем, не отражало даже приближенно подлинного положения дел. Имелись рекомендации госдепартамента президенту США еще от периода второй мировой войны, где настаивалось на осуществлении в послевоенной Корее именно опеки, причем "представительство иных государств, - отмечалось там, - не должно быть столь значительным, чтобы оно могло нанести вред американскому участию в оккупации"20. Ходж, оставшись без аргументов и не зная, что ему следует предпринять, направил Макартуру послание с жалобой на слабое руководство со стороны Вашингтона. Ведь заявление Штыкова, писал он, открывало глаза всем, питавшим иллюзии относительно линии американцев, и корейцы приходили к выводу, что США - предатели. Ходж предлагал себя, если это принесет пользу престижу США, на роль "козла отпущения", полагая, что его отставка спасет положение. А в случае продолжения своей деятельности в Корее он настаивал на предоставлении другой информации об американской политике.

Тем временем, пока Ходж проклинал дипломатов, американские монополии прибирали к рукам экономику Южной Кореи. Перед освобождением 91% всех капиталовложений в корейской экономике принадлежал японским колонизаторам (в промышленности - 94%, в банковском деле - 99%). После оккупации Юга Кореи США контролировали 24 отрасли промышленности (80% всей южнокорейской экономики)21. Особенно торопился Ли Сын Ман. Он подписывал одно за другим соглашения, благодаря которым золотые рудники и угольные шахты переходили в руки заокеанских дельцов. Американский капитал доминировал или полностью овладевал собственностью в компаниях "Грэйт электрик Ко", "Грэйт Кореа Ойл танкер Ко", "Фар Истерн Импорт энд Экспорт Ко" и во многих других. Монополии США получили безраздельное право определять цену угля и нефти, экспортировать и распределять эти виды сырья. Так американская идея о системе опеки обретала ту материальную базу, ради которой она возникла.

26 сентября 1947 г. Советская делегация на заседании совместной Советско-американской комиссии по Корее предложила вывести в начале 1948 г. советские и американские войска с территории всей страны и предоставить корейскому народу возможность самому решать свои дела22. Это предложение СССР явилось полной неожиданностью для США и правых группировок в Южной Корее. Ли Сын Ман и стоявшие за ним политические силы долгое время афишировали собственное желание своими средствами "объединить" Корею, помимо осуществления решений Московского совещания и без всякой поддержки иностранных войск. А теперь, когда Советский Союз выдвинул недвусмысленное предложение, они впали в замешательство, которое еще более усилилось в связи с мероприятиями народной власти на севере страны. Идея Временного народного комитета Северной Кореи о создании национального правительства на основе широкого участия демократических партий и общественных организаций, поддерживающих Московские решения трех министров иностранных дел, нашла горячий отклик во всей стране. На конференции представителей партий, входивших в Единый национальный демократический Фронт, в июне 1947 г. обсуждалась программа, отражавшая насущные нужды корейского народа: конфискация земли, принадлежавшей помещикам и японским колонизаторам, и передача ее в руки крестьян; национализация промышленных предприятий, транспорта, средств связи и банков, принадлежавших ранее японцам и лицам, сотрудничавшим с врагом. Предполагалось проведение мероприятий и по защите некрупной частнопредпринимательской деятельности23. Естественно, осуществление такой программы преграждало бы буржуазии и помещикам путь к власти и положило бы конец лисынмановской демагогии. СССР заявил о своей полной поддержке плана Временного комитета, а опрос, предпринятый корейской Ассоциацией общественного мнения, показал, что 57% опрошенных в Южной Корее лиц поддержали, несмотря на преследования со стороны лисынмановской агентуры, эти идеи24.

Правящая верхушка в Сеуле начала осознавать свою беспомощность перед лицом миролюбивых акций СССР и демократических преобразований на севере страны. Поэтому она решила противодействовать уходу американских войск и попытаться скомпрометировать советские предложения. "Отец корейской нации" находил при этом не только взаимопонимание, но и активную поддержку в США. На страницах "New Yore Herald Tribune" смаковалась очередная пропагандистская фальшивка, перекочевавшая затем и в другие издания, относительно неких фантастических замыслов коммунистов25. Сорвав работу совместной Советско-американской комиссии, США отбросили свои обязательства по Московскому совещанию от декабря 1945 г. и протащили в ООН резолюцию о создании Временной комиссии ООН по Корее. Эта комиссия должна была, как предполагали в Вашингтоне, создать ширму, за которой осуществлялись бы все политические махинации по организации в Корее правительства проамериканской ориентации. Демократические партии и организации выступили за бойкот сепаратных выборов в Южной Корее, справедливо усмотрев в этом угрозу расчленения страны. Демократический народный фронт Южной Кореи, невзирая на террор и жесточайшие преследования, развернул борьбу за удаление Комиссии ООН и иностранных войск. 14 апреля 1948 г. последовал призыв северокорейских политических партий и организаций созвать совместное с южнокорейскими партиями совещание, дабы предотвратить расчленение страны. На объединенном совещании в Пхеньяне, состоявшемся с 19 по 30 апреля 1948 г., из 695 его участников 395 были из Южной Кореи26.

Движение за создание единого демократического государства вызвало на Юге новую волну террора. Американская военная полиция вместе с бандами лисынмановцев обрушилась на участников народного движения27. Арестам и преследованиям подверглись участники всеобщей забастовки протеста, в которой участвовало более миллиона человек. Затем каратели потопили в крови вооруженное восстание трудящихся на острове Чечжудо. Лисынмановцы, опираясь на американские оккупационные власти, "готовились" к сепаратным выборам в Южной Корее. Военная администрация США резко отклонила требование общественности не допускать к избирательным урнам коллаборационистов. Долгое время антияпонская пропаганда служила д-ру Ли проверенным средством для повышения своего политического веса. Прожженный политикан и теперь не расставался со своим излюбленным оружием, когда ему нужно было сыграть на антияпонских настроениях в корейском народе, испившем до дна горькую чашу колониального гнета японского империализма. Если дело касалось тягостных воспоминаний о японском протекторате, южнокорейский президент становился особенно словоохотливым.

Руководящими постами в южнокорейской полиции завладели лица, активно помогавшие в свое время японцам. Оплотом американской креатуры тоже стали ярые коллаборационисты. В роли лидера Демократической партии Хангук, получившей основное количество мест в Национальном собрании и являвшейся опорою Ли, выступала такая одиозная фигура, как Ким Сон Су. Братья Ким Сон Су и Ким Ен Су были "текстильными королями" Кореи. Свои капиталы они вложили не только в текстильную промышленность, но и в издательское дело, были директорами керосиновой компании "Хвасин" и т. д. Ким Сон Су, закончив в период второй мировой войны политико-экономический факультет Токийского университета Васэда, целиком посвятил себя сотрудничеству с колонизаторами. Заслуги его были оценены, он стал членом Центрального совета при японском генерал-губернаторстве в Корее. Американская разведка сразу же обратила внимание на его "возможности". Еще шли бои на Тихом океане, а управление стратегической службы США уже включило Ким Сон Су в списки лиц, которых предполагалось использовать в американских интересах после войны. И вот он занял почетное место28 среди двадцати других таких же лиц - реакционеров и врагов трудящихся. Верным сообщником Кима был начальник полицейского департамента американской военной администрации Чо Бён Ок, обладавший недюжинными способностями к перевоплощению. Степень доктора философии, полученная ям после окончания Колумбийского университета в США, не помешала Чо активно сотрудничать с колонизаторами. Японцы включили предателя в созданный в сентябре 1944 г. ЦК Общества скорейшей мобилизации нации. После капитуляции Японии Чо, владелец ряда рудников Южной Кореи, стал верой и правдой служить новым оккупантам. Он организовал разветвленную полицейскую сеть, в которой 53% должностей были заняты теми, кто служил японцам или прибыл в страну по рекомендации американских властей29. Ким, Чо и другие им подобные деятели открывали Ли Сын Ману дорогу к власти. К декабрю 1947 г. 20% высших должностей в администрации Юаной Кореи занимали лица, выполнявшие те же обязанности при колониальном режиме; 83% членов Временного законодательного собрания и 79% судей были ранее коллаборационистами30.

Настало 10 мая 1948 года. Американские военные власти объявили осадное положение. На рейдах в Пусане и Инчоне стояли корабли военно-морского флота США, над головами жителей южнокорейских городов со свистом проносились эскадрильи самолетов: шли выборы в Национальное собрание. Избирателям была предоставлена "полная свобода": они могли прочувствовать удары полицейских дубинок, за порядком следили военные патрули, а с крыш избирательных участков смотрели дула пулеметов. Когда Ходж объявлял о Национальном собрании Южной Кореи, он говорил о форуме "свободного волеизъявления, свободных дискуссий", но не забыл добавить, что за американскими властями сохраняется право "вето" на решения этого органа "свободных дискуссий"31. Ни один рабочий или крестьянин не получил в итоге депутатского мандата. Когда 31 мая 1948 г. стало заседать Национальное собрание, то его депутаты встретились как давнишние коллеги. 86 мест из 200 принадлежало приверженцам крайне правых политических группировок - Демократической партии Хангук и Общества скорейшего достижения независимости, возглавлявшегося Ли Сын Маном. Рядом сидели реформаторы из Лиги труда Великой Кореи - реакционных профсоюзов, лидеры молодежных террористических организаций и члены бывшего чунцинского Временного правительства. Многие депутаты - бывшие чиновники, управлявшие фирмами или помещичьими имениями, - начали новую политическую карьеру уже со сложившимися консервативными убеждениями и непреклонной верой в силу имущего класса. 39 мест принадлежало политическим деятелям, получившим ранее от японцев синекуру в провинции. Они вместе с помещиками составили так называемую "провинциальную элиту"32 и бурно рукоплескали, когда 5 августа в Южной Корее было сформировано марионеточное правительство.

Южнокорейские патриоты с оружием в руках выступили против лисынмановского режима. Эхо народного восстания на острове Чечжудо прокатилось по всей Корее: повстанцы сорвали там проведение выборов сепаратного правительства Ли Сын Мана. 4 тыс. солдат 14-го полка, находившегося в порту Йосу, отказались отправиться на Чечжудо и стрелять в своих соотечественников. Восстание гарнизона Йосу распространилось на Сучхон. Спустя некоторое время восстал гарнизон г. Тэгу. И, несмотря на то, что восстания были потоплены в крови беспощадным террором, вооруженное сопротивление врагу, принимавшее зачастую форму партизанского движения, на Юге Кореи продолжалось.

Сеульское правительство прямо связывало свое благополучие с пребыванием в стране американских войск. Для использования иностранных штыков, как полагали сторонники Ли, ставшего в 1948 г. президентом, создавалась благоприятная обстановка: "берлинский кризис", искусственно вызванный в то время США и их союзниками, обострил международную ситуацию. Западные державы подготавливали условия для создания антисоциалистического военного союза в Европе (будущая НАТО). Ли Сын Ман, играя на антисоветских устремлениях правящих кругов США, немедленно потребовал роста своих вооруженных сил и заявил, что "американцы должны прежде всего обеспечить гарантии интересам США в Корее, основываясь, во-первых, на моральных обязательствах и, во-вторых, исходя из интересов безопасности США"33.

Южнокорейский президент обрушил жесточайшие репрессии на всех, кто в какой-либо мере выступал против присутствия американских войск в Южной Корее. Только с января по октябрь 1948 г. было арестовано 136 360 человек. Даже во времена японского господства в Корее самая большая тюрьма в Сеуле принимала в свои стены не более 3 тыс. заключенных. Теперь же в ее камерах томилось более 6 тыс. человек34. 28 ноября 1948 г. лисынмановское Национальное собрание приняло резолюцию - "просить американские войска остаться на территории Южной Кореи".

Но еще 15 августа 1948 г. в Сеуле состоялась пышная церемония: генерал Макартур объявил о передаче власти в Южной Корее корейской администрации. Ли Сын Ман, теперь уже президент Южной Кореи, стоя рядом с Макартуром, не без бравады позировал суетившимся фотокорреспондентам. Медленно полз вниз по мачте полосатый флаг США, уступая место новому флагу Южнокорейской республики. Еще недавно Макартур, подняв японский национальный флаг над зданием парламента Японии, "открыл пути", как писали о нем ловкие штабные репортеры, к длительному американо-японскому союзу. Теперь процедура повторялась. Разница была в масштабах. Официальная, льстившая самолюбию генерала церемония "передачи власти", по существу ничего не меняла, ибо Ли Сын Ман признавал не только сохранение, но и господствующее положение американских интересов в Южной Корее.

Макартур, выступая в тот же день перед застывшей в почтении толпой американских офицеров и лисынмановских политиканов, бросил с трибуны такой призыв: "В этот час... триумф омрачает одна из величайших трагедий современности - искусственный барьер, разделивший вашу страну. Этот барьер должен быть и будет устранен"35. Недвусмысленный намек вдохновил лисынмановцев и дал повод буржуазной прессе для начала широкой клеветнической кампании против трудящихся Северной Кореи. По мере ухудшения положения в гоминьдановском Китае и роста демократического движения в Японии усиливалась неприязнь Макартура к "либералам" в госдепартаменте, к "англофобам", как он часто называл их. Концепция этих лиц в тот момент состояла в желательности использовать, особенно в американских интересах, идеи национализма в революционном движении Китая. Они уповали на возможность сохранения при этом, даже без применения вооруженной силы, позиций США на Дальнем Востоке. Макартур же не допускал и мысли о каком-либо другом исходе гражданской войны в Китае, кроме как о победе Чан Кай-ши. Штаб Макартура всемерно форсировал консолидацию проамериканских сил. В августе 1948 г. Макартур встретил в Токио представителя Чан Кай-ши Чэна. Последний просил содействия в улучшении китайско- японских отношений ради "экономической координации и коллективной безопасности в Азии". Теперь, с созданием республики в Сеуле, у Макартура появлялись новые надежды на объединение усилий в борьбе с революционным движением в Азии, с демократией в Японии и Корее. 19 октября торопившийся генерал послал на аэродром Кимпхо (Южная Корея) свой личный самолет, чтобы Ли Сын Ман и мадам Ли смогли совершить очередной визит в Токио36. Это был первый в послевоенное время официальный американский политический зондаж относительно возможности сближения Японии и Южной Кореи. "Я буду защищать Южную Корею, - торжественно заверил Макартур д-ра Ли, - так же, как буду защищать свое отечество!"37. Но как защитить лисынмановцев от патриотического движения внутри страны? Сохранить ли в Южной Корее американские войска или вооружить как можно лучше южнокорейскую армию? Мероприятия американской военщины в Южной Корее сочетались с активной деятельностью штаба Макартура в Японии, которую США стали рассматривать потенциальным союзником в борьбе с силами социализма и национально-освободительных революций.

Американские политики разрабатывали сразу несколько планов. Одни лица, представлявшие "европейскую" ориентацию в правящих кругах США, рекомендовали "нажимать" на СССР через Европу; другие, например генерал Ведемейер, считали необходимым в первую очередь спасти престиж США в Китае и в зависимости от этого решить проблему Кореи. Военный министр Форрестол опасался, что корейские базы не помогут США сохранить преобладание на Дальнем Востоке38. Объединенный комитет начальников штабов (генерал Эйзенхауэр, адмирал Нимиц) пряно уведомлял государственного секретаря: "С точки зрения военной безопасности США не заинтересованы в сохранении на территории Южной Кореи войск и баз"39. Ведемейер придерживался примерно тех же взглядов. Еще недавно он, казалось, не видел для спасения Чан Кай-ши иного пути, кроме массового участия американских войск в гражданской войне в Китае. Из Кореи же он, напротив, считал целесообразным вывести американские войска, отправив семь американских пехотных дивизий в Северный Китай40. Чан Кай-ши, в свою очередь, не скрывал от США своего желания установить гоминьдановский контроль над Кореей. Наконец, за вывод американских войск из Кореи неожиданно подал голос Макартур41.

Между тем печальная судьба гоминьдана, разбитого в ходе гражданской войны в Китае, волновала Ли Сын Мана, опасавшегося того же исхода для себя, и он открыто шел на обострение обстановки в стране, не переставая обращаться к жупелу антисоветизма. Его личный представитель в США Чо Бен Ок стучался во все двери, жалуясь на "слабость" южнокорейской армии. Такого рода заявления соответствовали интересам реакционных кругов американского общества, видевших в поддержке лисынмановского режима путь к осуществлению главной задачи - противостоять объединению Кореи на демократической основе. Неудачи американцев в Китае подсказывали в то же время госдепартаментским чиновникам необходимость следить за престижем южнокорейского режима. 2 июня 1949 г. глава дальневосточного отдела госдепартамента Баттервортс вызвал к себе южнокорейского посла Чан Мэна и в назидательном тоне заявил ему, что распространение южнокорейскими деятелями неверной информации о состоянии своих вооруженных сил приносит вред; Чо Бён Ок "ведет ложную пропаганду, а именно: по его словам, только 30 000 корейцев вооружены... несмотря на то, что в данное время в Корее больше 70 000 солдат, больше 50 000 полицейских и более 5 000 человек береговой охраны вооружены соответствующим образом"42.

Важным фактором мира и безопасности в районе Дальнего Востока стало образование в 1948 г. Корейской Народно-Демократической Республики. КНДР признали сразу же все социалистические страны. Трудящиеся КНДР, опираясь на братскую помощь СССР, в трудных условиях искусственного раскола страны стали укреплять новый общественный и государственный строй, налаживать социалистическое производство, крепить свои вооруженные силы, способные ответить на любые провокации американской военщины и лисынмановцев. Успехи КНДР приводили в неистовство реакцию в США и ее союзников в Сеуле. Последние, чтобы форсировать события, усилили провокации в районе 38-й параллели. С января по сентябрь 1949 г. было организовано 432 нападения на КНДР через ее сухопутную границу; имели место многочисленные налеты на КНДР и с моря; нарушалась и воздушная граница43. В результате население прилегающих к южной границе районов КНДР вынуждено было переносить тяжкие лишения, расплачиваясь многочисленными жертвами за авантюры лисынмановской военщины. Многие высшие чины армии США не скрывали, что южнокорейское правительство нарочно вызьтает пограничные инциденты, чтобы поскорее заручиться американской "помощью"44. В середине лета 1949 г., когда в вашингтонском Капитолии разгорелись споры по поводу того, как успешнее поддержать южнокорейский режим, лисынмановцы провели разведку боем у 38-й параллели, но, встретив достойный отпор, убрались восвояси.

Лисынмановская администрация считала для себя чрезвычайно важным срочное решение внутриполитических проблем. Как. быть с оппозицией, отражавшей, пусть даже в незначительной степени, демократические настроения в южнокорейском обществе? Каким образом добиться расширения военной помощи го стороны США? Оппозиция указывала на серьезные противоречил, раздиравшие лисыyнмановскую элиту. Последняя, отдавая неизбежную дань антиколониальным настроениям в Южной Корее, занималась антияпонской демагогией и в то же время, чувствуя свое бессилие перед лицом народного движения и напуганная поражениями Чан Кай-ши, взывала о помощи к тем же коллаборационистам и опиралась на полицию и большую часть высших чиновников, которых народ ненавидел, поскольку те сотрудничали с японцами. Еще в августе 1948 г. Национальное собрание провело закон "О национальных предателях", предусматривавший наказание лиц, сотрудничавших с оккупантами. За закон ратовали сравнительно молодые представители националистического крыла Национального собрания. После принятия закона заместитель министра торговли и промышленности лисынмановского правительства без промедления подал в отставку. Наказания, казалось, ожидали многих влиятельных корейцев, занимавших солидные посты45. Патриотические организации выдвинули лозунг борьбы с национальными предателями. С разоблачением Ли Сын Мана и его социальной опоры выступали также корейские патриоты, находившиеся в эмиграции в США.

"Разве не Ли Сын Ман стал яростным защитником врагов корейского народа, бивших корейских коллаборационистов и национальных предателей? - задавала вопрос читателям издававшаяся в Лос-Анджелесе газета "Корейская независимость". - Разве не он сформировал свое правительство из врагов корейского народа, ставших его опорой?! Разве не Ли Сын Ман с помощью этого предательского, сепаратного правительства заключил с правительством США антинародные "договоры": 1) так называемое "американо-корейское военное соглашение" и 2) так называемое "американо-корейское соглашение о передаче финансов в собственность"? Разве не Ли Сын Ман громче всех ратовал в 1945 и 1946 гг. за немедленный уход американских и советских войск с территории Кореи, а потом разве не он, став президентом поддерживаемого США марионеточного правительства, умолял США оставить на неопределенное время в Корее американские войска, тогда как советские войска ушли полностью из Кореи к 25 декабря 1948 года?"46.

Специальный комитет южнокорейского Национального собрания занялся расследованием деятельности национальных предателей, сотрудничавших с японскими колонизаторами. Члены комитета настаивали перед правительством на осуществлении на практике закона о национальных преступниках. Предприимчивая организация, используя сильные антияпонские настроения среди корейцев, завела свои суды, свой следовательский аппарат, вооруженную полицию и даже тюрьмы, что позволило ей начать& деятельность против лиц, занявших доходные местечки в высших органах государственной полиции. С января по июнь 1949 г. "специальная полиция" почти ежедневно арестовывала и отдавала под суд видных полицейских чинов, запятнавших ранее свою биографию сотрудничеством с оккупантами47. Как считали лисынмановцы, парламентарии доходили до "безумия", требуя большей свободы, чем это допускалось кодексом лисынмановских правил. И когда 18 марта 1949 г. 122 депутата Национального собрания подписали письмо в Комиссию ООН с требованием вывести войска США с территории Южной Кореи, д-р Ли решил, что настал час действовать. Его подручные спешно готовили серию обвинений в "коммунистическом заговоре", "подрывной деятельности;) и т. д. В конце мая по обвинению в "симпатиях к коммунизму" был арестован ряд депутатов Национального собрания. Без каких-либо серьезных объяснений закрывались газеты и журналы. На вопрос о том, почему была прикрыта самая большая газета в стране, "Сеул Синмун", невозмутимые чиновники отвечал);: газета за последние четыре месяца публиковала лишь 40% правительственных материалов. Итого было вполне достаточно, чтобы обвинить редакцию в антиправительственной деятельности48.

В один из дней июня 1949 г. кавалькада "джипов" окружила Специальный комитет Национального собрания по расследованию деятельности национальных предателей. Шестьдесят вооруженных до зубов полицейских, обезвредив охрану, ворвались в здание. Они методически и хладнокровно громили оборудование кабинетов, ломали шкафы, скрупулезно сгребали документы, арестовывали сотрудников. Когда председатель комитета попытался возразить против выходки полиции, то получил не терпящий возражений ответ: "Мы делаем это по личному приказу Ли Сын Мана". 29 июня некий лейтенант южнокорейской армии (как о нем говорили), член "партии независимости", добился аудиенции у Ким Ку. Войдя к нему в кабинет, он четырьмя выстрелами в упор изрешетил старого террориста, который на своем веку не раз использовал такого же рода методы. А через некоторое время президент Южной Кореи стоял уже перед микрофоном и демонстрировал образец лицемерия. "Меня очень тронуло, - говорил он срывающимся голосом, - известие об убийстве Ким Ку - Пэк Бома. Нужно строго допросить убийцу и узнать, с какой целью он совершил убийство и с кем был связан, а затем опубликовать подробные результаты следствия и строго наказать преступника. Я негодую по поводу того, что корейцы занимаются такими делами. Если есть общественные или личные счеты, то их нужно разрешать по закону... Убийство Ким Ку - большая утрата для нации". Следовало, однако, помимо показного негодования, продемонстрировать и свою непричастность к убийству, ибо даже за пределами Кореи было хорошо известно о долголетних спорах между Ли Сын Маном и Ким Ку. "За последнее время, - решил в связи с этим вспомнить оратор, - между нами имелись разногласия в политических взглядах, что и сеяло в политических кругах некоторые сомнения и разговоры. Но я был уверен, что рано или поздно Ким Ку поймет меня, поймет, что мое мнение соответствует единственному пути в большом плане строительства республики. Я был очень рад, что за последнее время он постепенно начинал понимать меня, но, к сожалению, с ним случилось несчастье"49.

2 июля военная полиция арестовала редактора "Сеул Дэйли", поскольку последний осмелился опубликовать доклад ведущих деятелей "партии независимости". Авторы доклада понимали, что "несчастье", которое настигло Ким Ку, может в любой момент постичь каждого из них, и потому опубликовали разоблачающий лисынмановскую полицию материал. Убийцу Ким Ку тем временем держали взаперти под строгой охраной, не допуская никакого общения с внешним миром. Ли оправдывался: "Факты покажут, что смерть Ким Ку - прямой результат расхождений во мнениях в его собственной партии". Но прошло несколько лет, и лейтенант, получивший за убийство Кима по суду пожизненное заключение, стал полковником южнокорейской армии50. Так д-р Ли расправлялся с оппозицией. Он быстро похоронил всю систему борьбы с национальными предателями и уничтожил все улики, кропотливо собранные комитетом по делам коллаборационистов. На следующий день после разгрома комитета посыпались протесты. Стало известно, что лиц, арестованных в результате налета, подвергают пыткам. Под давлением общественности полиция освободила 22 человека. 16 из них вышли на свободу со следами тяжелых пыток51.

Экспатриированные лисынмановцы предпочитали опираться на ярых коллаборационистов и создавали государство в соответствии со своими идеалами, приобретенными в эмигрантских подвалах США. На первом плане их деятельности против демократов стояло обвинение последних в "коммунизме". "Антикоммунизм был всегда гораздо хрупче травяной кровли корейской хижины", - напоминали некоторые здравомыслящие лица Сеулу, но тщетно. Ли Сын Ман, ощущая за своей спиной напор сторонников "холодной войны" и поддержку местной реакции, всесторонне овладел жупелом антикоммунизма. Он постоянно обращался к антикоммунистической демагогии, чтобы оклеветать очередную жертву. Так погибло много корейцев, которые даже и представления не имели о коммунизме, а только позволяли себе не соглашаться с диктатом Ли.

В Токио, где вершил делами виднейший представитель группировки "Азия прежде всего" в американском конгрессе Дуглас Макартур, слетались сторонники "решительных действий", имевших целью остановить кризис чанкайшистского и южнокорейского режимов. В конце октября 1949 г. глава сеульской миссии в Японии представил дипломатическому советнику при штабе Макартура Себолту южнокорейского министра обороны Син Сен Мо. "Мы достаточно сильны, - хвастал он перед корреспондентами, - чтобы начать поход и взять Пхеньян за несколько дней". Глава группы американских военных советников в Южной Корее бригадный генерал Уильям Роберте, побывавший вместе с лисынмановским министром в Токио, был не менее самоуверен. Роберте, утеряв чувство всякой меры, самовлюбленно говорил о южнокорейской армии: "Моя армия!", "Мои силы!". Особое положение Робертса позволило ему выступать с заявлениями. Его группа военных советников (КМАГ), хотя и находилась официально под контролем американского посла в Сеуле, предпочитала действовать самостоятельно или в согласии со штабом Макартура. Представители КМАГ систематически появлялись в Токио, обсуждали там политические проблемы и информировали людей Макартура о положении в Южной Корее52.

Роберте, гордившийся своей "самостоятельностью", упорно подчеркивал возможность "сокрушить", если понадобится, Северную Корею53. Но в хвастовстве всех превзошел Ли Сын Ман. 30 сентября 1949 г. он решил поделиться своими мыслями с Робертом Оливером. "Я твердо убежден, - писал он своему американскому другу и советчику, - что сейчас психологически наиболее подходящий момент для того, чтобы предпринять агрессивные меры и соединиться с лояльной в отношении нас частью коммунистической армии на Севере, чтобы ликвидировать остальную ее часть в Пхеньяне. Мы оттесним часть людей Ким Ир Сена в горный район и там постепенно заморим их голодом. Тогда наша линия обороны будет укреплена по рекам Тумынь и Ялу. Наше положение улучшится на 100 процентов... Пожалуйста, изложите все это в очень убедительном заявлении, осторожно войдите в контакт с влиятельными лицами и обеспечьте их поддержку. Если бы вы смогли сообщить все вышеизложенное президенту Трумэну, я думаю, это имело бы определенный успех"54.

Оливер, южнокорейский посол Чан Мэн и представитель Сеула в ООН Чо Бён Ок, обсудив предложения Ли, пришли, однако, к мнению, что время для реализации такого проекта не наступило, что еще не подготовлено международное общественное мнение. План, делились они с Ли своими выводами, "должен быть осуществлен, когда мы будем готовы и когда наступит благоприятный момент". 7 октября 1949 г. Ли Сын Ман, не дожидаясь ответа от Оливера, дал интервью Джозефу Джонсону, вице-президенту агентства "United Press". На следующий день интервью было опубликовано в сеульских газетах. Броский заголовок настораживал: "Возможность оккупировать Пхеньян в три дня!" "Северокорейцы просили меня, - заявил Ли, - обратиться по радио к лояльным на Севере корейцам с призывом свергнуть коммунистический режим, и они ожидают, что мы присоединимся к ним. Я твердо убежден, что мы можем оккупировать Пхеньян в три дня. Защищать нашу страну гораздо легче на границах Маньчжурии и Кореи, нежели по 38-й параллели. Какие же причины независимо от того сдерживают меня от акций? Это имеет место потому, что ООН и США обращают внимание на опасность перехода такого рода акций в третью мировую войну. Вот в чем причина нашего терпения и ожидания того момента, когда проблемы коммунизма будут решены параллельно другим проблемам"55. А чего должен был ожидать народ Южной Кореи в новом, 1950 году? И на этот вопрос в своей новогоднем послании решил дать ответ Ли: "Мы должны помнить, ...что в новом году наш долг будет состоять в том, чтобы в соответствии с новой международной обстановкой объединить север и юг Кореи своими собственными силами"56.

Наступил 1950 год. "Меня охватил ужас, - делился 7 января с корреспондентами южнокорейский президент, - когда я получил сообщение о том, что правительство Англии признало КНР... Ведь в прошлом году Англия вместе с другими демократическими странами приняла участие в НАТО!" Нет, заключал он, "нельзя поощрять коммунизм в Азии"57. Но вслед за сообщением о признании КНР Англией последовала очередная, не менее устрашающая для Ли новость. Утром 13 января 1950 г. в палатах Национального собрания царило смятение. Всюду, где толпились взбудораженные депутаты, слышалось имя Ачесона. Последнее заявление государственного секретаря, сделанное им накануне и включавшее в себя тезис о "периметре обороны" США, потрясло стены сеульского Капитолия. Южнокорейские парламентарии, мечтавшие осуществить поход на Север, вдруг впали в замешательство. Они с усердием ипохондриков перечитывали заявление Ачесона и не переставали с удивлением задавать все тот же вопрос: почему Южная Корея и Тайвань не включены в "периметр обороны" США? Оказывается, выступая с речью в Национальном пресс-клубе 12 января 1950 г., Ачесон заявил, что "периметр обороны США проходит от Алеутских островов через Японию, острова Рюкю и Филиппины"58. Содержание речи государственного секретаря, конечно, не ограничилось этим. Основное заключалось в антисоветской направленности его выступления, где были использованы для клеветы на СССР аргументы из арсенала ведущих пропагандистов группировки "Азия прежде всего", хотя его речь по замыслу должна была содействовать успеху "европейской ориентации" во внешней политике США. Освободительной миссии Советского Союза во время второй мировой войны, согласно утверждениям Ачесона, "не существовало". Оратор пытался в то асе время в сверхвыгодном свете представить политику США.

Вашингтонская администрация, оказавшись тем временем перед лицом резко ухудшившегося для нее положения в Китае, лихорадочно искала выход из тупика. "Лучшей мерой", с точки зрения Вашингтона, явился бы компромисс с "новым режимом" в Китае, что позволило бы сохранить позиции США в этой стране. В США развернулась широкая кампания за признание новой власти в Китае (в эту кампанию включился и госдепартамент). Со стороны официальных лиц выдвигались предложения, по существу, открывавшие путь к освобождению Тайваня Народно-освободительной армией. Государственный секретарь Ачесон согласился не препятствовать допуску КНР в ООН и официально объявил о нежелании США включить в свой "периметр обороны" Тайвань и Южную Корею59.

Ли Сын Мана и его сторонников лишь в еще большей степени подогрели тогдашние неудачи дипломатической игры Вашингтона в Китае. Их только на время успокоило соглашение с США о "взаимном обеспечении безопасности", подписанное 25 января 1950 года. Одновременно было подписано соглашение о статусе группы американских советников в Южной Корее, которым вменялось в обязанность готовить вооруженные силы Ли Сын Мана. Курс на использование национализма в революционном национально- освободительном движении Китая, связываемый с именем Ачесона, пока прямым образом в то время не оправдывал себя. В национально-освободительном движении Китая в целом тогда преобладала интернационалистская линия. КНР провозгласила полную солидарность с Советским Союзом и его внешней политикой. 14 февраля 1950 г. были подписаны Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР и ряд других соглашений60. Интернационализм, восторжествовавший тогда в руководстве КПК, удручающе действовал на английских "умиротворителей" китайской революции и их американских последователей. В Китай едут советские специалисты; Общество советско-китайской дружбы насчитывает около ,"32 млн. членов - с беспокойством сообщалось в буржуазной прессе61. Реакционные элементы в США почувствовали, что настало их время. 20 февраля 1950 г. Маккарти начал тяжбу в сенате в связи со своими обвинениями по поводу наличия "коммунистической" деятельности и в госдепартаменте. Основные стрелы озлобленный и блиставший своим невежеством сенатор направил на специалистов-дальневосточников, отдавших, по его мнению, Китай "в руки коммунистов"62.

Между тем обстановка антикоммунистической истерии в США взбодрила д-ра Ли. Южнокорейская армия спешно вооружалась винтовками, карабинами, пулеметами, орудиями американского производства. В распоряжении сеульского командования были военные корабли и самолеты. Провалы дипломатических интриг в отношении Китая заставили правящие круги США пересмотреть и свое отношение к Южной Корее. Были предоставлены дополнительные средства режиму Чан Кайши, а палата представителей США приняла 9 февраля 1950 г. законопроект о дополнительной помощи Южной Корее63. 15 марта 1950 г. конгресс окончательно одобрил ассигнования Южной Корее в размере 10 970 тыс. долларов.

Численность южнокорейской армии достигла к июню 1950 г. 94808 человек. К январю 1950 г. 6145 чел. находились в береговой охране, 1865 - в военно-воздушных силах, 48273 - в полиции64. Согласно данным американского историка Пэйджа, летом 1950 г. Сеул получил из США огромное количество военного снаряжения, южнокорейская армия увеличилась до 98 тыс. человек, а "силы безопасности" - со 114 тыс. до 154 тыс. человек65. На выборах в мае 1950 г. партия Ли Сын Мана добилась в Национальном собрании всего лишь 48 мест, то есть было избрано, несмотря на репрессии, менее 20 % сторонников президента66. Ли по своему обыкновению не следовал известным ему по Вашингтону процедурам расследований - важным атрибутам американской "демократии". Не впадая в противоречие с основными догмами конфуцианской морали, он воспользовался правом сильного: еще 13 депутатов Национального собрания без каких-либо объяснений были посажены за тюремную решетку. Им были предъявлены наряду с прочими следующие обвинения: петиции в ООН; разглашение данных о коррупции властей; выступления против вторжения в Северную Корею южнокорейских сил67. Теперь Ли уже не стеснялся, как это порой бывало раньше, в выражениях, когда находил в американском сенате очередного своего "обидчика". Стоило сенатору Коннэли из Техаса ответить отрицательно на вопрос, является ли Корея "важнейшей частью стратегии обороны США", как Ли пришел в бешенство. "Коннэли, - заявил он публично, - должно быть, забыл, что США связаны с принятыми ими па себя обязательствами и не могут изолировать себя от положения в Корее, если дорожат своим престижем"68. Лисынмановская реакция, направляемая экстремистскими силами США, активизировала свою агрессивную политику. В 1949 и первой половине 1950 г. провокации лисынмановцев вдоль демаркационной линии участились. Только в январе - сентябре 1949 г. было зарегистрировано свыше 400 случаев нарушения демаркационной линии. 71 раз самолеты с юга вторгались в воздушное пространство, а военные корабли постоянно нарушали территориальные воды КНДР69.

Южнокорейская реакция возлагала большие надежды на посещение Кореи советником госдепартамента Дж. Ф. Даллесом в июне 1950 года. Даллес, будучи одним из видных представителей республиканской партии в правительстве, первоначально открыто поддерживал "линию Ачесона в китайской политике. Он даже вопреки давлению гоминьдановских лоббистов считал возможным признание правительства КНР. Но прочные связи с консервативным крылом республиканской партии возымели, особенно в период буйного развития маккартизма, самое непосредственное влияние на становление взглядов Даллеса. На это рассчитывали и сторонники превращения "холодной войны" в горячую. 10 июня Даллес готов был вылететь в Корею. Перед отлетом следовало отдать дипломатическую дань сеульскому посольству в Вашингтоне. Вместе с супругой представитель президента побывал на званом обеде, устроенном послом Чан Мэном. Туда же прибыл и Дин Раек, заменивший Баттервортса на посту руководителя дальневосточного отдела госдепартамента. Были там и другие официальные лица, имевшие отношение к поездке в Сеул. Во время обеда Чан поведал Даллесу, сколь мучительным стало для д-ра Ли ожидание того знаменательного для него момента, когда наконец США решительно заявят о своей полной и безоговорочной поддержке Южной Кореи "и в мирное время и к случае конфликта, как в экономическом, так и военном отношении"70. Даллес заверил Чана: заявление о поддержке он уже готовит. Более того, он подготовил письмо, которое будет зачитано по радио. "В 1938 г., когда я находился на Дальнем Востоке, - объяснялся специальный представитель президента, - начальник бюро информации Японии в Корее пригласил меня посетить вашу страну, но я отказался. На этот раз, однако, я получил личное приглашение президента вашей страны и с радостью принял его".

19 июня Даллес выступил с трибуны Национального собрания Южной Кореи. "Взоры свободного мира, - обратился он к застывшим во внимании депутатам, - обращены к вам. Компромисс с коммунизмом явился бы путем, ведущим к катастрофе". США готовы "оказать необходимую моральную и материальную поддержку Южной Корее, которая борется с коммунизмом...". "Если мы не сможем защитить демократию в холодной войне, - напыщенно декларировал в ответ Ли Сын Ман, - мы одержим победу в горячей войне". Вскоре стало известно, что Сеул отклонил предложение Президиума Верховного Народного Собрания КНДР об объединении в единый законодательный орган Верховного Народного Собрания КНДР и Национального собрания Южной Кореи и осуществлении мирного объединения родины. Свое пребывание в Корее Даллес начал с посещения 38-й параллели, которую генерал Роберте давно уже называл "фронтон", и позировал фотографу, стоя рядом с бронепоездом на расстоянии одной или двух миль от разграничительной линии и склонившись над картой, лежавшей на бруствере окопа. Он подробно расспрашивал далее о дислокации воинских частей и расположении огневых рубежей. После этого сеульская пресса процитировала слова Даллеса, обращенные к южнокорейской армии. "Никакой противник, - подбадривал он своих союзников, - даже самый сильный, не сможет противостоять вам ...Недалеко время, когда вы сумеете продемонстрировать свою доблесть"71.

20 июня Даллес выступал на пресс-конференции. "Я уверен в том, - торжественно говорил он, - что Корея явится одним из борцов в совместной борьбе... Я слышал разговоры, что Корея одинока в борьбе против коммунистической агрессии. Но в ходе бесед с послом в Корее Муччо, государственными деятелями Кореи и депутатами Национального собрания стало ясно, что Корея никогда не будет одинока в этой борьбе". Для рвавшихся в бой южнокорейских политиков и военных такого рода заявления значили гораздо больше, нежели простое утешение. Предстояли переговоры с Макартуром. На них Даллес в присутствии министра обороны Луиса Джонсона и главы Объединенного комитета начальников штабов Омара Брэдли обсудил военную обстановку на Дальнем Востоке. США к этому времени создали там крупную группировку своих войск. В их сухопутных войсках, располагавшихся главным образом в Японии, насчитывалось до 83 тыс. человек, 1080 орудий и минометов, 495 танков. Общая численность американских ВВС в зоне Дальнего Востока составила 1172 самолета, а военно-морской флот включал 26 боевых и 200 транспортных корабле72. Армейские части США, базировавшиеся на Японских островах, уже готовились к десантным операциям. Корабли 7-го флота находились в боевой готовности. Наращивалась сила авиации на базах в Японии. Лисынмановцы, в свою очередь, торопились обострить обстановку. Угроза агрессии с юга нарастала. Именно они, лисынмановцы, предатели корейского народа, а также поддерживавшие и подстрекавшие их наиболее авантюристские круги в самих США несли главную ответственность за возникновение трагических событий на корейской земле в июне 1950 года. Профессор Вандербилтовсвого университета Д. Ф. Флеминг, который в отличие от Р. Оливера предпочитает здраво поразмыслить над происшедшими событиями, подтверждал агрессивность США. "Мы знаем, внезапное начало войны 25 июня 1950 г., - пишет он, -привело к трем последствиям: 1) оно поставило всю мощь США и Объединенных Наций на сторону тоталитарного правительства Ли Сын Мана; 2) оно бросило силы американского флота на защиту Чан Кай-ши, дни которого сочтены; 3) оно облегчило осуществление устремлений Макар-тура, особенно в отношении Формозы, и утвердило тезис, что под его руководством будут решены "комплексные проблемы, доступные политическому опыту", и будут решены путем, который обеспечит (Флеминг приводит далее слова генерала. - В. Б.) " не только объединение и благополучие вашего собственного народа, но и будущую стабильность азиатского континента"73.

Президент Трумэн, отдыхая в Миссури, тем не менее встретился со своими высокопоставленными советниками, военными и гражданскими. На первом же совещании президент поставил вопрос о необходимости использования в действиях США флага ООН. Перед тем как президент вернулся с отдыха, позвонил Генеральный секретарь ООН и потребовал созвать Совет Безопасности. Перед президентом лежали вести от "комиссии ООН по Корее", от посла США в Сеуле. Даллес же, прилетевший из Киото в Токио, вместе с советником госдепартамента Себолтом находился у Макартура. Генерал, информируя их о ходе "операции", выразил уверенность в способности южнокорейской армии быстро добиться своего и подчеркнул необходимость активного участия в этом деле "мощных сил США". К южнокорейским берегам уже двинулись тяжело нагруженные американским вооружением десантные суда. Их прикрывали самолеты, поднявшиеся с американских аэродромов в Японии. США, попирая суверенное право корейского народа на независимость, зафиксированное в документах конференций великих держав и ООН, пошли на грубое вмешательство во внутренние дела Кореи. Агрессивная акция против корейского народа положила начало целой серии авантюр, которые были предприняты в разное время по инициативе США против сил социализма и национально-освободительного движения. Международный империализм предпринял еще одну безуспешную попытку повернуть историю вспять.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. "Цзаго синмун", 28.V.1946. Цит по: "Клика Ли Сын Мана - заклятый враг корейского народа". Пхеньян. 1952, стр. 8.

2. R. T. Oliver. Why War Came in Korea? N. Y. 1930.

3. Ibid., p. IX.

4. См. "Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. 1943". Vol. III. The British Commonwealth, Eastern Europe, the Far East. Washington. 1963, p. 1092.

5. R. T. Oliver. Syngman Rhee - the Man behind the Myth. N. Y. 1955, p. 178.

6. "Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. 1943". Vol. Ill, pp. 1093 - 1094.

7. "Правда", 13.III.1946.

8. "Pacific Affairs", vol. XVII. 1944, N 2, p. 236.

9. "Army Operation in China, January 1944 - August 1945", Headquarters USAFFE and Eighth U. S. Army. N72, 12.X.1945, "p. 180.

10. Архив внешнем политики (АВП) СССР, ф. 100, п. 179, л. 248.

11. G. Henderson. Korea. The Politics of the Vortex. Cambridge. 1968, p. 160.

12. "Department of State Bulletin", 1945, October, p. 643.

13. Soon Sung Cho. Korea in World Politics, 1940 - 1950. Berkeley. 1967, p. 133.

14. "Harper's Magazine", 1954, February, p. 31.

15. Soon Sung Cho. Op. cit., p. 77.

16. H. M. Vinacke. A History of the Far East in Moderr Times N. Y., 1959, p. 706.

17. В марте 1947 г. эта группа лиц предприняла попытку объявить себя правительством де-юре. Военная администрация Ходжа дезавуировала эту акцию (Soon Sung Cho. Op. cit, p. 135).

18. "Советский Союз и корейский вопрос (документы)". М. 1948, стр. 58 - 59.

19. Soon Sung Cho. Op. cit, pp. 108 - 109.

20. "Foreign Relations of the United States. The Conferences of Malta and Yalta. 1945". Washington. 1955, pp. 359 - 360.

21. W. G. Burchett. Again Korea. N. Y. 1968, p. 110.

22. "Советский Союз и корейский вопрос (документы) ", стр. 61 - 62.

23. "Правда", 20. VI. 1947.

24. Suon Sung Cho. Op. cit., p. 174.

25. См. "Правда", 6.Х.1947.

26. Ф. И. Шабшина. Очерки новейшей истории Кореи (1945 - 1953). М. 1958, стр. 144 - 145.

27. Подробнее см. В. М. Мазуров. Создание антинародного режима в Южной Корее (1945 - 1950 гг.). М. 1963, стр. 62 - 73.

28. "Office of Strategic Services. Research and Analysis Branch". Questions on Korean Politics and Personalities. 1945, May 16, p. 7.

29. "Объединенные нации. Первая часть доклада Временной комиссии ООН по вопросу о Корее". Т. III. Приложение IX-XII, дополнение N 9, стр. 147.

30. Там же, стр. 507.

31. G. Henderson. Op. cit., p. 153.

32. "A Pattern of Political Development: Korea". Ed. by C I. Eugene Kim. Detroit 1964, pp. 11 - 20.

33. R. C. Allen. Korea's Syngman Rhee. Tokyo. 1960, p. 106.

34. "Korean Independence", 21.IX. 1949.

35. J. Gun then The Riddle of McArthur, Japan, Korea and the Far East. N. Y. 1951, p. 169.

36. "The China Monthly". Vol. X. January 1949, N 1, pp. 6 - 8.

37. J. Gunther. Op. cit., p. 168.

38. "New York Times", 3.XI.1952.

39. D. Rees. Korea: the Limited War. L. 1964, p. 14.

40. T. Hig gins. Korea and the Fall of Macarthur. N. Y. 1960, p. 5.

41. R. Sawyer. Military Advisers in Korea: KMAG in Peace and War. Washington. 1962. p. 37.

42. "Факты говорят". Пхеньян. 1960, стр. 184 - 185.

43. "A Chronicle of Principal Events relating to the Korean Question 1945 - 1954". 1954, p. 23.

44. "The China Weekly Review", 2.VII.1949.

45. G. Henderson. Op. cit., pp. 236 - 257.

46. "Korean Independence", 20.1 V. 1949.

47. G. Henderson. Op. cit., pp. 2SG-257.

48. "Times", 20.VI.1949.

49. "Енхак Синмун", 28.VI.I949.

50. R. C. Allen. Korea's Syngman Rhee. Tokyo. 1960, pp. 110 - 111.

51. "Compilation of Certain Published Information on the Military Situation in the Far East". Washington. 1951, p. 157.

52. R. K. Sawyer. Op. cit., p. 47.

53. W. T. Sebоll, R. Brines. With McArthur in Japan. L. 1967, p. 182.

54. "Факты говорят", стр. 32 - 35.

55. W. G. Burchett. Op. cit., p. 124.

56. Ibid, p. 125.

57. "Чосон Ильбо", 9.I.1950.

58. "Department of State Bulletin", 23.1.1950, pp. 114 - 115.

59. См. Г. В. Астафьев. Некоторые тенденции в политике США в отношении Китая. "Сборник статей по материалам научной конференции по международным отношениям в бассейне Тихого океана". М. 1968, стр. 27.

60. См. "Правда", 15.II.1950.

61. "Times", 8, 9.VI. 1950.

62. "Senate Comittee on Foreign Relations". Hearings on State Department Employee Loyalty Investigation. 81-st. Cong., 2d Sess., 1950.

63. " G. D. Paige. The Korean Decision June 27 - 30. 1950. N. Y. 1968, pp. 35, 70.

64. E. O Ballance. Korea: 1950 - 1953. L. 1969, p. 1266.

65. G. D. Paige. Op. cit., p. 70.

66. W. Lafeber. America, Russia and the Cold War 1945 - 1966. N. Y. 1967, p. 96.

67. "New York Times", 14.III.1950.

68. В. Мацуленко. Война в Корее. "Военно-исторический журнал", 1970, N 6, стр. 32.

69. I. F. Stone. The Hidden History of the Korean War. N. Y. 1952, p. 12.

70. "Факты говорят", стр. 205.

71. W. G. Burchett. Op. cit., p. 127.

72. В. Мацуленко. Указ. соч., стр. 33.

73. D. F. Fleming. The Cold War and Its Origins, 1917 - 1960. Vol. II. 1950 - 1960. N. Y. 1961, p. 600.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай