Акульшин П. В., Гребенкин И. Н. Первый Кубанский (Ледяной) поход Добровольческой армии

   (0 отзывов)

Saygo

Акульшин П. В., Гребенкин И. Н. Первый Кубанский (Ледяной) поход Добровольческой армии // Вопросы истории. - 2006. - № 6. - С. . 70-87.

Отечественная история первой половины XX столетия богата яркими событиями, которые, обретя со временем символический смысл, надолго перешли в сферу ценностей, обладающих определенным идеологическим звучанием. Усилиями русского зарубежья в течение десятилетий, прошедших после окончания Гражданской войны, был создан своего рода эпос: воспеты многие сражения и боевые операции белых армий - Степной поход, поход дроздовцев Яссы-Дон, Великий Сибирский поход, поход группы генерала Бредова. Первое и самое почетное место в этом ряду всегда занимал 1-й Кубанский поход Добровольческой армии. Хорошо известно резюме, в котором А. И. Деникин подвел ему объективный итог: "Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней. Прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней - 44 вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600 - 700 снарядами, имея по 150 - 200 патронов на человека; вернулась почти с тем же; все снабжение для ведения войны добывалось ценой крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутора тысяч раненых"1.

user posted image

Как в Советском Союзе, так и в эмиграции освещение военно-политических событий зимы 1917 - весны 1918 г. на Юге России было начато их непосредственными активными участниками2. Эмигрантская литература имеет преимущественно мемуарный и публицистический характер3. Советские историки, обращаясь к обстоятельствам возникновения очага военной контрреволюции на Юге России, собственно 1-й Кубанский поход затрагивали лишь попутно4. Начиная с 1930-х годов действия антибольшевистских сил и формирований на несколько десятилетий исчезли из поля зрения исследователей5. На рубеже 1950 - 1960-х годов этому способствовала и утвердившаяся в советской историографии точка зрения о том, что Гражданская война началась в мае 1918 года. Военные действия предшествующих месяцев рассматривались как часть "триумфального шествия Советской власти" и трактовались как явления, находящиеся на периферии происходивших в стране процессов6.

В 1990-е гг. на первый план в изучении истории Гражданской войны вышла проблематика антибольшевистских движений, что не могло не вызвать обращение к событиям 1-го Кубанского похода7.

Возникновение Добровольческой армии в конце 1917 г. явилось результатом противодействия военных верхов нараставшему революционному процессу. На протяжении весны-осени 1917 г. многомиллионная армия все более выходила из-под контроля генералитета. В связи с этим созданные накануне июльского наступления для выполнения особых боевых заданий на фронте ударные подразделения и части из добровольцев стали рассматриваться как противовес остальной солдатской массе. Затем появились проекты создания из "ударников" новой армии для ведения войны "до победного конца". В обстановке 1917 года планы создания такой добровольческой армии имели контрреволюционный характер, так как ее первоочередной задачей должно было стать наведение "порядка" в тылу.

Поскольку Л. Г. Корнилов и его ближайшие сподвижники после августовского выступления находились под арестом, ключевая роль в исполнении этих замыслов досталась генералу М. В. Алексееву. Взяв на себя тяжкую обязанность ареста Корнилова, он уберег от разгрома революционными силами Ставку главнокомандования, после чего 11 сентября подал в отставку. Прибыв в столицу в октябре, Алексеев приступил к созданию тайной военной организации, получившей в литературе название "Алексеевской". Принадлежавший к ней небольшой отряд под командованием штабс-капитана В. Д. Парфенова участвовал в столкновениях с красной гвардией во время Октябрьских событий. 30 октября, после поражения восстания юнкеров в Петрограде, Алексеев отправился в область Войска Донского, которая должна была стать районом формирования Добровольческой армии. Туда же прибыли бежавшие из-под ареста в Быхове генералы А. И. Деникин, А. С. Лукомский, И. П. Романовский, С. Л. Марков, а чуть позже и Корнилов.

Развитие военной и политической ситуации на Юге России в декабре 1917 - январе 1918 г. показало ошибочность многих первоначальных оценок и ожиданий этих деятелей. Основатели Добровольческой армии, несмотря на сочувственное отношение войскового атамана А. М. Каледина, не получили безоговорочной поддержки со стороны донской власти, либерально-эсеровской по ориентации. Формирование Добровольческой армии на Дону шло полулегально - достаточно сказать, что Алексеев и Корнилов в Новочеркасске и Ростове не смели появляться в военной форме.

Дело осложнялось и напряженными личными отношениями между Алексеевым и Корниловым. Только после долгих переговоров при участии видных представителей партии кадетов удалось прийти к решению о том, что власть на территориях, контролируемых добровольческими силами, должна быть сосредоточена в руках триумвирата генералов: к компетенции Каледина относились управление делами Войска Донского и формирование Донской армии, Алексееву предстояло заведовать финансовыми и политическими вопросами, Корнилов принимал командование Добровольческой армией, которая официально стала так называться с 27 декабря 1917 года8. Начальником ее штаба стал Лукомский. Все существующие формирования подчинялись начальнику Добровольческой дивизии Деникину (начальник штаба дивизии - Марков). Таким образом, воинским контингентом, не достигавшим по численности и полка, управляли три штабные структуры, подчиненные соответственно Алексееву, Корнилову и Деникину. Избыток штабов и учреждений порождал волокиту, интриги и путаницу.

Цели и задачи создаваемых вооруженных сил нашли отражение в Политической программе Корнилова, которая хотя и преподносилась как его личное кредо, а Добровольческая армия ни словом в ней не упоминалась, все же подразумевала программу возглавляемого им движения, в перспективе - всероссийского правительства. В качестве ее важнейших положений провозглашались, вполне в духе Февраля, основные гражданские и политические права и свободы и даже закрепление "целесообразных завоеваний революции". По поводу наиболее сложных и принципиальных вопросов - о государственном устройстве и о земле - программа воздерживалась от всяких деклараций, относя их решение к сфере компетенции Учредительного собрания. Основные формулировки и положения этого документа вполне определенно указывали на причастность к его подготовке упомянутых либералов (в первую очередь П. Н. Милюкова), находившихся на Дону и помогавших Алексееву и Корнилову в создании армии.

Оценивая создавшуюся в России ситуацию как национальную катастрофу, ближайшей задачей борьбы Корнилов видел "сокрушение большевистского самодержавия и замену его таким образом правления, который обеспечил бы в стране порядок"9. Вооруженная борьба до полного уничтожения большевизма являлась тем единственным значимым пунктом, который играл роль объединяющего начала для вступавших в армию добровольцев. Участники событий признавали, что для них, в большинстве своем еще очень молодых людей, реальные политические ориентиры, а порой и собственные взгляды, подменяла преданность вождям: "Разговоры на политические темы в армии при Корнилове не поднимались, - вспоминал один из рядовых добровольцев прапорщик С. М. Пауль. - Он сам являлся для нас олицетворением политики, духовным диктатором"10.

Первое подразделение будущей Добровольческой армии - сводно-офицерская рота под командованием Парфенова - было создано 4 ноября в Новочеркасске в помещении лазарета под видом "слабосильной" команды11. Приток добровольцев не оправдывал ожиданий командования. Во второй половине ноября в распоряжении Алексеева находилось около 500 человек, сведенных в две роты (офицерскую и юнкерскую) и Михайловско-Константиновскую батарею, состоявшую из юнкеров одноименных артиллерийских училищ. Велось формирование Георгиевской роты, основу которой составили несколько десятков солдат киевского 1-го запасного Георгиевского полка. Большая часть офицерства, уставшего от длительной войны и деморализованного свержением монархии и распадом армии, хотя и враждебно относилась к советской власти, не спешила включиться в вооруженную борьбу.

user posted image

К январю 1918 г. Добровольческая армия представляла собой ряд частей и формирований, как возникших непосредственно на Дону, так и прибывших из других районов страны. На протяжении декабря-января были сформированы три офицерских батальона, юнкерский батальон, артиллерийский дивизион из трех батарей. В декабре и в Ростове началось формирование добровольческих частей - под видом отрядов самообороны генерала А. Н. Черепова. Здесь были созданы офицерский отряд полковника В. Л. Симановского, ростовская офицерская рота, студенческий батальон, морская рота, техническая рота и кавалерийский дивизион полковника В. С. Гершельмана. На Дон прибыли и подчинились добровольческому командованию 3-я Киевская школа прапорщиков, часть ударного дивизиона Кавказской кавалерийской дивизии и несколько сот солдат и офицеров Корниловского ударного полка12.

Все очевидцы отмечали малочисленность Добровольческой армии в период ее становления. Деникин полагал, что добровольцев было не более 3 - 4 тыс. человек, по оценке Лукомского - примерно 5 тысяч13. С учетом убыли в ходе начавшихся вскоре боев численность армии в декабре 1917 - январе 1918 г. колебалась в пределах 2,5 - 3,5 тыс. бойцов и вплоть до выступления в 1-й Кубанский поход не превышала 4 тыс. человек. Но вооружения, обмундирования, снаряжения и продовольствия не хватало даже для такого числа бойцов. Советская власть относительно быстро взяла под контроль аппарат Военного министерства и Ставки, что сделало невозможным их эффективное использование антисоветскими силами. Снабжение и финансирование Добровольческой армии все это время имели импровизированный характер.

В планах основателей Белого движения значительное место отводилось донскому казачеству. Надежды эти также не оправдались. Возвращавшиеся с фронтов казачьи части в значительной мере разложились, казаки-фронтовики в массе своей не намерены были сражаться против советской власти. Совету народных комиссаров удалось в короткий срок направить значительные силы на Юг. Наступавшие из центра страны на Украину и Дон отряды красной гвардии, усиливаемые фронтовыми и запасными частями старой армии, а также различными местными формированиями, образовали Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией, который возглавил В. А. Антонов-Овсеенко (начальник штаба - подполковник М. А. Муравьев).

Боеспособными формированиями в распоряжении Каледина оказались только "партизанские" отряды, состоявшие преимущественно из юнкеров и учащейся молодежи. Поэтому с самого начала военных действий донской атаман вынужден был опираться на помощь Добровольческой армии. В ходе январских боев она показала себя наиболее организованной вооруженной силой, объединявшей вокруг себя прочие антибольшевистские формирования. Тем не менее общая военная и политическая ситуация складывалась не в пользу калединского Дона, и переломить ее Добровольческая армия была не в состоянии. Решающим образом на исход борьбы повлияла позиция фронтового казачества, значительная часть которого выступила с оружием в руках на стороне советской власти.

Окончательно убедившись, что дальнейшее пребывание на Дону угрожает Добровольческой армии разгромом, Корнилов решил вести армию на Кубань, где сохранялась власть краевого правительства, не признавшего Совет народных комиссаров. Первоначально предполагалось перебросить войска по Владикавказской железной дороге через Батайск - Тихорецкую в Екатеринодар, для чего даже началась подготовка эшелонов. 27 января Лукомский, представлявший добровольческое командование на заседании донского правительства и войскового круга в Новочеркасске, заявил о намерении Корнилова как можно скорее отозвать свои части с северного участка обороны Дона. На следующий день Корнилов телеграфировал Каледину о своем плане отступления на Кубань14. Это известие стало роковым для Каледина: окончательно утратив надежду спасти положение, он 29 января покончил с собой.

Объявленный на Дону после смерти Каледина "сполох" (всеобщая мобилизация), возродил у Корнилова надежду на казачество, и он отложил эвакуацию армии из Ростова. Добровольческие части еще несколько дней продолжали вести бои на подступах к городу. В результате, когда 1(14) февраля части революционной 39-й пехотной дивизии захватили Батайск, Добровольческая армия фактически оказалась в оперативном окружении наступавших советских войск. Отступление в направлении Екатеринодара по железной дороге стало невозможным. В самом Ростове рабочие подняли восстание и из района Темерника начали обстрел железнодорожного вокзала. В этих условиях около полудня 9 (22) февраля после короткого совещания Корнилов передал в части приказ об отступлении в направлении станицы Аксайской. Поздно вечером Добровольческая армия оставляла Ростов. Колонну чинов штаба возглавлял сам Корнилов, который впервые за все время, проведенное на Дону, предстал в военной форме с генеральскими погонами15. Около 23 часов колонна с большим обозом тронулась в восточном направлении, к станице Аксайской. Арьергардом по Большой Садовой в направлении Нахичевани прошел 1-й офицерский батальон, удерживавший до этого позиции на железнодорожном вокзале. Дальнейшее движение планировалось в направлении станицы Ольгинской (верстах в десяти к югу на левом берегу Дона). Дорогой колонну продолжали нагонять отставшие добровольцы и штатские лица, пожелавшие отправиться с армией.

Добровольческое командование, лишенное военной инициативы и не владевшее обстановкой, не вполне представляло характер предстоящего похода. Его цели также не были определены, кроме одной - ясной и очевидной - спасти армию от неминуемого уничтожения. Не была проведена и подготовка к дальнему походу. Разбросанные по всему городу либо находившиеся на позициях формирования получили приказ оставить Ростов за несколько часов до выступления. Предпринятые командирами и добровольцами импровизированные попытки снабдить части и самих себя в последний момент хотя бы самым необходимым неминуемо принимали характер бессистемных реквизиций, которые именовались мобилизациями. Предметом их могло оказаться что угодно: пара белья, лошади пожарной команды, шоколад из станционного буфета16.

В Аксайской армия провела остаток ночи и еще затемно начала переправляться через Дон по льду. Так начался первый день похода. В эмиграции уцелевшим "первопоходникам" приходилось отмечать его годовщины по новому стилю - 23 февраля, в тот самый день, который в советской стране праздновался как день рождения Рабоче-крестьянской Красной армии.

После полудня армия в основном сосредоточилась в богатой станице Ольгинской. В соответствии с данными, опубликованными позже в эмиграции, всего из Ростова выступило 3683 человека, в том числе 2325 офицеров и 1067 добровольцев, остальные - гражданские лица (включая 165 женщин)17. В Ольгинскую пришло до 25 отдельных частей: батальонов, дивизионов, рот, отрядов, насчитывавших в своих рядах от нескольких десятков до сотен человек. Здесь в результате реорганизации, предпринятой Корниловым, армия получила более четкую структуру: три стрелковых полка - Сводно-офицерский (командир Марков), Корниловский ударный (командир - подполковник М. О. Неженцев) и Партизанский (командир - генерал А. П. Богаевский); Особый юнкерский батальон (командир - генерал А. А. Боровский); легкий артиллерийский дивизион (командир - полковник С. М. Икишев) в составе четырех двухорудийных батарей; кавалерийский дивизион (командир - полковник Гершельман) и два конных отряда (командиры - полковник П. В. Глазенап и подполковник А. А. Корнилов); техническая рота (командир - полковник Н. И. Кондырин) и Чехословацкий инженерный батальон (командир - капитан Неметчик)18.

Эта реорганизация, помимо чисто строевого улучшения, позволила Корнилову заменить на командных постах ряд молодых офицеров, выдвинувшихся благодаря "добровольческим" и "партизанским" заслугам последних месяцев, более опытными и дисциплинированными генералами и полковниками. Исключение составил лишь любимец Корнилова подполковник Неженцев. Как всегда в таких случаях "сведение частей вызвало много обиженных самолюбий смещенных начальников и на этой почве некоторое неудовольствие в частях"19.

В Ольгинской предстояло наметить план дальнейших действий. Выбор екатеринодарского направления отстаивали Алексеев, Деникин (Корнилов назначил его своим помощником, фактически первым заместителем) и начальник штаба армии (назначен в конце января) Романовский. Рассматривался и другой вариант: движение в район зимовников - поселков и хуторов Сальского округа Донской области, куда на зиму сгонялись табуны лошадей и гурты скота. Командующий первоначально склонялся ко второму варианту, поддерживал его и Лукомский, который полагал, что перспективы похода на Екатеринодар слишком туманны. Кроме того, 13 (26) февраля в Ольгинскую приехал походный атаман Войска Донского генерал П. Х. Попов во главе отступившего из Новочеркасска полуторатысячного отряда партизан и юнкеров20. Атаман заявил, что готов подчиниться Корнилову в случае, если Добровольческая армия не покинет пределов Дона. В итоге окончательное решение было отложено на несколько дней, до получения дополнительных сведений о районе зимовников.

Оставление Ростова позволило Добровольческой армии оторваться от противника и получить некоторую передышку. Советское командование на Юге страны в лице Антонова-Овсеенко оценивало результаты борьбы на Дону как бесспорную победу: режим Каледина перестал существовать, а Добровольческая армия была оттеснена в степи и ее окончательный разгром представлялся вопросом ближайшего будущего. "В основном мы считали свою боевую задачу выполненной, оставалось закрепиться в жизненных районах Дона, Кубани, Северного Кавказа и добить отброшенного из них, деморализованного и лишенного источников снабжения и пополнения врага". Попытки противодействовать движению Добровольческой армии из района Ростова оказались безуспешными из-за неповиновения окончательно разложившихся частей, занявших Батайск. 12 (25) февраля 112-й запасной пехотный полк, не исполнив приказа о выступлении на Ольгинскую, вернулся в Ставрополь для демобилизации21. Не оставляя намерения настигнуть Корнилова, Антонов-Овсеенко выделил для этой цели части 4-й кавалерийской дивизии, однако наиболее благоприятный для этого момент был уже упущен.

Вскоре после взятия Ростова и Новочеркасска большая часть советских войск, действовавших против Каледина, была переброшена на Украину для борьбы с германским наступлением. На фоне других очагов вооруженной борьбы армия Корнилова в тот момент воспринималась центральной советской властью как некое порождение калединского режима, а не самостоятельная и жизнеспособная военно-политическая сила и не рассматривалась в качестве первоочередной проблемы. В статьях и выступлениях, приходящихся на период 1-го Кубанского похода, В. И. Ленин много раз упоминал имя Корнилова, неизменно как один из символов военной контрреволюции, но никогда в связи с текущими событиями на юге России22. Поход Добровольческой армии на Кубань в тот момент почти не привлек общественного внимания, поскольку выглядел как событие на одной из окраин, откуда доходят лишь смутные известия. Единственное, что придавало ему некоторое значение, было участие в нем столь заметных фигур, как Корнилов и Алексеев.

Оставив Дон, Добровольческая армия вышла из сферы влияния центрального советского правительства, точнее из зоны действия войск Южного революционного фронта по борьбе с контрреволюцией, подчинявшихся Антонову-Овсеенко. В пределах Ставропольской губернии и Кубанской области ей противостояли местные революционные силы, стихийно возникавшие уже в ходе вооруженной борьбы. Генерал Н. Н. Головин отмечал, что "появление Добровольческой армии, предводимой Корниловым... содействовало формированию из оседавшей на Кубани солдатской массы большевистской вооруженной силы"23. Ядро этих сил первоначально составляли части 39-й пехотной дивизии, выведенные осенью 1917 г. с Кавказского фронта и разместившиеся вдоль железнодорожных магистралей Ставрополья и Кубани. Дивизионный военно-революционный комитет в отличие от донских и кубанских войсковых властей признал власть Совета народных комиссаров. Полки дивизии сыграли заметную роль в установлении советской власти в основных центрах Кубанской области. Формируемая местными советами красная гвардия получала за счет частей, уходивших с Кавказского фронта, постоянную поддержку вооружением и личным составом. Общее руководство советскими отрядами на Кубани (Юго-Восточной революционной армией) принадлежало А. И. Автономову.

Из Ольгинской Добровольческая армия выступила рано утром 14 (27) февраля. Дальнейший шестидневный путь пролегал через донские станицы Хомутовскую, Кагальницкую, Мечети некую, Егорлыкскую и составил 88 верст24. Противник практически не напоминал о себе25. Переходы совершались днем и не превышали 25 верст, но запомнились их участникам большими трудностями, связанными с распутицей. На каждый переход издавался приказ по армии, определявший направление и цель перехода, порядок движения армии в походной колонне, месторасположение в ней командования26. В авангарде обычно находился Сводно-офицерский полк, за ним следовала колонна главных сил - Корниловский полк и Юнкерский батальон, следом двигался обоз, в арьергарде чаще находился Партизанский полк. Конные отряды вели разведку впереди и на флангах. Командование - Корнилов, Деникин, Романовский - возглавляло колонну главных сил, на первых порах редко садясь верхом; здесь же ехал в экипаже Алексеев. Рядовым первопоходникам командующий запомнился объезжающим части на марше верхом в сопровождении текинского конвоя27. Иногда Корнилов пропускал колонну, устраивая армии своеобразный смотр.

Постоянную заботу представлял обоз, состоявший главным образом из мобилизованных подвод и растягивавшийся временами на несколько верст. В обозе находились все запасы снаряжения и амуниции, армейский лазарет под началом доктора Ф. Ф. Треймана, в котором было вывезено из Ростова до 200 раненых. Вместе с обозом следовали беженцы, штатские лица, не состоявшие в рядах армии, среди них известные общественные деятели: думцы Н. Н. Львов, Л. В. Половцов, журналисты братья А. А. и Б. А. Суворины.

С удалением от Ростова население встречало добровольцев все более благожелательно. Части получали лучшие условия для отдыха и лучшее питание, что было весьма важно, так как котловое питание в армии организовано не было. Корнилов же, видя в казачестве союзника, хотя бы и потенциального, "требовал особенно осторожного отношения к станицам и не применял реквизиций"28. За постой, питание, вещи с хозяевами принято было расплачиваться деньгами.

В каждой станице распространялись переписываемые от руки "Объявления", кратко излагавшие от имени Корнилова цели и задачи Добровольческой армии29. Перед казаками выступали Алексеев и Корнилов, а также известный агитатор эсер Ф. Баткин, которого Корнилов, несмотря на ненависть офицеров, держал в обозе под охраной текинцев. Однако подобная пропаганда встречала в основном равнодушное отношение казаков, не желавших принять чью-либо сторону в малопонятном пока большинству гражданском конфликте.

Во время остановки в станице Мечети некой 17 февраля (2 марта) на совещании командиров Корнилов огласил свое окончательное решение, объявленное на другой день в приказе по армии N 34, о выступлении армии на Егорлыкскую "для дальнейшего движения в Кубанскую область30. Через несколько дней к генералу Попову был направлен во главе разъезда казачьих офицеров капитан С. Н. Ряснянский с предложением присоединиться, но походный атаман ответил отказом31. Пути Добровольческой армии и донского отряда окончательно разошлись.

По мнению Головина, одного из немногих эмигрантских авторов, пытавшихся критически проанализировать действия военачальников белого Юга, выбор екатеринодарского направления являлся ошибкой. Корнилов поддался влиянию либерально-интеллигентской среды, составлявшей социальную сущность добровольчества, для которой свойственно действовать не в реальной, а в воображаемой обстановке32. Эти суровые выводы кабинетного стратега не учитывали экстремальную логику Гражданской войны. На данном этапе Корнилов интуитивно избрал единственный возможный путь для спасения своей армии. Объединение в Екатеринодаре с местными антибольшевистскими силами представляло понятную для рядовых бойцов цель. Движение на Кубань предполагало активные и самостоятельные действия Добровольческой армии, в то время как пребывание в сальских степях обрекало ее на пассивное ожидание изменений в ситуации на Дону и грозило разложением.

После двухдневного отдыха в Егорлыкской - последней донской станице на своем пути - утром 21 февраля (6 марта) Добровольческая армия выступила в направлении села Лежанка (Средний Егорлык), расположенного в 22 верстах уже на территории Ставропольской губернии. Занимавшие Лежанку подразделения 154-го Дербентского полка 39-й пехотной дивизии и местные красногвардейцы33 встретили добровольцев артиллерийским и пулеметным огнем. Однако сопротивление было недолгим. Фронтальная атака Офицерского полка и охват правого фланга противника Корниловским полком вызвали панику и бегство оборонявшихся.

Лежанка - первый населенный пункт, захваченный Добровольческой армией с боем, - стала местом беспрецедентной расправы над пленными, картины которой бывшие добровольцы спустя годы передавали в шокирующих деталях. О ее масштабе позволяет судить соотношение потерь. В бою за Лежанку добровольцы потеряли по разным данным от трех до шести офицеров, противник - более 500 человек, преимущественно расстрелянными34.

Жители в большинстве своем покинули село во время боя. Отчасти поэтому добровольцы сочли население "большевистским" и в отношении брошенных домов и имущества не чувствовали себя стесненными35. В Лежанке были конфискованы и переданы в распоряжение Алексеева средства в сумме 14,8 тыс. руб., в том числе 10,6 тыс. деньгами и 4,2 тыс. рублей гербовыми и почтовыми марками, которые к тому времени широко использовались в качестве разменных знаков. В дальнейшем конфискации ценностей в станицах и селениях, оказывавших сопротивление, превратились в обычную практику. В Березанской, Выселках, Ново-Суворовской, Ново-Дмитриевской деньги и ценные бумаги изымались не только в станичных правлениях, но и из касс ссудосберегательных товариществ, потребительских лавок и почтовых отделений36. Ясно, что в условиях похода захваченные ценности присваивались и использовались по своему усмотрению как командованием частей, так и отдельными добровольцами.

Армия выступила из Лежанки утром 23 февраля (8 марта) и после 20-верстного перехода остановилась на ночевку в станице Плосской - уже в пределах Кубанской области. На следующий день колонна достигла станицы Незамаевской, а днем 25 февраля (10 марта) остановилась на отдых в Веселой37. В эти первые дни на Кубани казалось, что сбываются самые оптимистичные ожидания. Начальники отметили дружественный прием со стороны казаков, выказывавших на станичных сборах враждебность к большевикам и лояльность Корнилову. Рядовым добровольцам более запомнилось радушное отношение хозяев, хороший отдых и угощение38. Выступления Корнилова и Алексеева перед казаками приносили лучший, нежели на Дону результат. В кубанских станицах армия, впервые с начала похода, получила некоторое пополнение39. И все же настроение жителей кубанских станиц оценивалось участниками похода скорее как нейтральное, в основе которого лежали настороженность и недоверие к любой новой власти40.

Дальнейшее продвижение в направлении Екатеринодара предполагало вступление армии на территории, где оперировали крупные советские силы. Наибольшие затруднения ожидались по линии Владикавказской железной дороги, узловые станции которой являлись местами скопления революционных войск. Предстоящий марш был тщательно спланирован Корниловым и его штабом. Выступив из Веселой в 22 часа 25 февраля (10 марта), армия благополучно пересекла железную дорогу у станицы Ново-Леушковской и, пройдя за двое суток более 90 верст, достигла Ирклиевской. 1 (14) марта Добровольческая армия с боем заняла станицу Березанскую, защищать которую пытался небольшой революционный отряд, отчасти поддержанный местными жителями. Бой за Березанскую почти полностью повторил происходившее восемь дней назад под Лежанкой: фронтальная атака Офицерского и Корниловского полков с минимальными потерями, паника и беспорядочное бегство защитников; "зачистка" со скорыми расправами, которые исполнялись добровольцами уже вполне буднично41. И все же, несмотря на ощущение легкой и безоговорочной победы, Березанская стала для добровольцев тревожным знаком. Значительная часть населения, оставив дома и хозяйства, ушла к занимаемой советскими отрядами станции Выселки. Богаевский отмечал: "Известие, что против нас выступают казаки-кубанцы, тяжело отразилось на сознании добровольцев"42. Начиная с Березанской и вплоть до Екатеринодара Добровольческая армия продвигалась с непрерывными, почти ежедневными боями.

Жители станицы Журавской, извещенные о приближении крупного вооруженного отряда, выслали навстречу делегатов, которые заявили Корнилову, что советских войск в станице нет и она готова пропустить Добровольческую армию без сопротивления. 2 (15) марта армия перешла в Журавскую и остановилась на ночлег. Обеспечивая ее левый фланг, Корниловский полк с боем занял станцию Выселки, однако оставленный там заслоном конный дивизион Гершельмана вечером без приказа оставил станцию. Сочтя положение опасным, Корнилов отменил уже отданный приказ о наступлении на станицу Кореновскую и поставил задачу Партизанскому полку и дивизиону Гершельмана при поддержке артиллерии вернуть Выселки43.

Бой за Выселки на рассвете 3 (16) марта оказался, по признанию добровольцев, первым действительно серьезным и ожесточенным с самого начала похода. Защищавшие станцию отряды солдат 39-й дивизии, матросов, местных жителей и Тихорецкий коммунистический полк проявили стойкость и упорство. Советские войска отступили с большими потерями, но потери были необычно велики и у добровольцев. Только Партизанский полк потерял около 80 человек, из них почти половину убитыми; в бою погибли известные партизанские командиры полковник Краснянский и есаул Власов44.

По примеру Журавской, решение беспрепятственно пропустить добровольцев было принято на заседании совета крестьянских и казачьих депутатов станицы Кореновской 2 (15) марта45. Однако задержка на сутки, которой Добровольческая армия заплатила за Выселки, позволила советским отрядам, переброшенным из Екатеринодара, занять Кореновскую и железнодорожную станцию Станичную. Бой за Кореновскую, начавшийся утром 4 (17) марта, на этот раз продолжался несколько часов. Были заняты станица и станция, захвачены трофеи - медикаменты и боеприпасы, в которых армия особенно нуждалась. Советские отряды вновь потерпели поражение, но потери добровольцев оказались очень велики - до 300 человек, в том числе около 80 убитыми46.

Именно в Кореновской добровольческое командование получило достоверные сведения о том, что Екатеринодар, до которого оставалось всего 70 верст, оставлен кубанским правительством и занят большевиками. Первоначальная идея всего похода, таким образом, оказывалась под большим сомнением. Командование армии не располагало полноценной информацией, так как наладить работу разведки все не удавалось, поэтому, по признанию Деникина, в основе всех дальнейших решений лежали чисто интуитивные предположения47. Сам он, как и Романовский, настаивал на продолжении наступления на Екатеринодар, но Корнилов, считаясь с мнением командиров частей, и в первую очередь Маркова и Неженцева, решил, что поворот на юг и переход за Кубань даст возможность привести в порядок части и походный лазарет, непомерно разросшийся в последние дни, а людям - отдохнуть после непрерывных маршей и боев. Целью дальнейшего поворота на юг в приказе по армии было объявлено соединение с находившимся на левом берегу Кубани войсковым отрядом кубанского правительства48.

Выполняя этот приказ, Добровольческая армия вступила на территории с преимущественно иногородним населением и, оказавшись, по словам Богаевского, в "сплошном осином гнезде большевизма", вновь была вынуждена вести непрерывные тяжелые бои. За четверо суток 6 (19) - 10 (23) марта, пробивая себе дорогу и отражая атаки советских отрядов, армия прошла более 80 верст, пересекла железную дорогу у Усть-Лабинской, форсировала Кубань и Лабу и достигла станицы Рязанской. Части были совершенно измотаны и вновь понесли немалые - несколько десятков человек - потери. Каждый переход становился жестоким испытанием для находившихся в обозе раненых и больных, количество которых уже достигало 50049.

После тяжелых боев под Филипповским и Рязанской армия, наконец, оторвалась от противника и, двигаясь в течение трех суток форсированными маршами, преодолев около 80 верст, достигла поздно вечером 13 (26) марта черкесского аула Шенджий. Такая поспешность объяснялась тем, что к 10 (23) марта командование имело достоверные сведения о том, что войсковой отряд кубанского правительства ведет бои в районе Шенджий-Калужская, до которого оставалось всего один-два перехода50. Таким образом, соединение двух контрреволюционных группировок приобретало реальную перспективу.

События января-февраля 1918 г. на Кубани и в Причерноморье в значительной мере повторяли происходившее на Дону. Обстановка определялась в первую очередь тем, что в силу удаленности и даже изолированности области от основных революционных центров конфликт развивался в большей степени за счет местных движущих сил и под влиянием местных условий. Рост революционной активности многочисленного иногороднего населения края, выжидательная позиция казачества, а также прибытие на его территорию большевистски настроенных войск Кавказского фронта - все это постепенно ослабляло влияние и лишало реальной власти Кубанское краевое правительство, возглавляемое Л. Л. Бычем, и выборного войскового атамана полковника А. П. Филимонова.

Кубанские советы, которые опирались на войсковые соединения, покидавшие Кавказский фронт, и умело использовали настроения неказачьего населения области, добились заметных успехов в формировании и подготовке отрядов красной гвардии, численность которых к февралю превышала 20 тыс. человек51.

Оказавшись перед необходимостью организации вооруженного сопротивления революционным войскам и не найдя опоры в вернувшихся с фронта казачьих частях, правительство и атаман пошли по пути формирования добровольческих отрядов. Основу их, как и на Дону, составили офицеры, юнкера и учащаяся молодежь, а общая численность не превышала полутора-двух тысяч бойцов52. В ходе боев в январе-феврале 1918 г. среди кубанских командиров выдвинулся военный летчик георгиевский кавалер капитан В. Л. Покровский. Минуя один чин, он был произведен войсковым атаманом в полковники, а в середине февраля назначен командующим войсками Кубанского края.

Отдельные успехи малочисленных добровольческих отрядов не могли изменить общую ситуацию в крае. Во второй половине февраля на различных направлениях кубанские добровольцы потерпели поражения, и к двадцатым числам под контролем краевого правительства оставался лишь Екатеринодар с окрестными станицами. На секретном совещании представителей войск и гражданских властей, состоявшемся 22 февраля (7 марта) под председательством войскового атамана Филимонова, было решено эвакуировать Екатеринодар в недельный срок. 28 февраля (13 марта) атаман, правительство и законодательная рада вместе с войсками оставили столицу, взяв с собой часть средств (серебряную разменную монету) из хранилища конторы Государственного банка и 36 заложников - в основном ранее арестованных большевиков53. Известие об этом событии и достигло Добровольческой армии 4 (17) марта в Кореновской.

Численность войск, отступивших из Екатеринодара и образовавших 1 - 2 (14 - 15) марта в ауле Шенджий отряд, названный позже кубанской армией, составляла около пяти тысяч человек, при "боевом элементе" не более трех тысяч. 4 (17) марта кубанский отряд занял станицу Пензенскую, но на переходе в Саратовскую его авангард натолкнулся на сопротивление. Одновременно были получены сведения о том, что генерал Корнилов ведет бои восточнее. В последующие дни, по выражению Н. Е. Какурина, армия "бродила" за Кубанью, южнее Екатеринодара; только в районе Шенджия она оказалась, в течение недели, еще дважды. Начальник штаба кубанского войскового отряда полковник В. Г. Науменко отмечал: "Настроение отряда было подавленное. Большинство не понимало движения взад и вперед... Такое положение привело некоторых участников похода в отчаяние, и усилился уход из отряда отдельных лиц"54. Отряд покидали не только отдельные лица, но и большие группы. 9 (22) марта конный отряд полковника Кузнецова (200 всадников при двух орудиях), прикрывавший отход главных сил, отказался присоединиться к ним и двинулся на Туапсе, а в дальнейшем был рассеян противником55. День 11 (24) марта, когда кубанцы вели бой на подступах к станице Калужской, стал, по признанию атамана Филимонова, критическим для кубанского правительственного отряда. В бой были втянуты все силы, и атаман лично, собрав в обозе нестроевых и безоружных, в том числе членов правительства и законодательной рады, направлял их в передовые линии. В этот напряженный момент несколько черкесов из Шенджия доставили известие о том, что в аул прибыл разъезд Добровольческой армии и сам Корнилов наступает туда же. Поздно вечером в окрестностях аула Голтукой произошла первая встреча разведки кубанцев с конниками Глазенапа56.

Известие о скором соединении Добровольческой армии с кубанцами воодушевило рядовых бойцов, однако командование обоих отрядов сразу оказалось перед лицом серьезных проблем. Обе стороны имели основания настороженно относиться друг к другу. Добровольческие начальники помнили свой недавний опыт взаимодействия с донской властью и не собирались принимать всерьез претензии кубанцев, известных своей приверженностью идее автономии. Кубанское правительство и рада не желали поступиться статусом областной власти, подчинившись Корнилову, и в то же время понимали, что им нечего противопоставить его личной популярности. Еще меньше выгод сулило объединение кубанского отряда с Добровольческой армией Покровскому, ничем в последние две недели себя не проявившему, но зато только что произведенному в генералы.

Первая встреча высшего командования произошла в Шенджие 14 (27) марта, куда приехал Покровский с начальником своего штаба Науменко. Корнилов потребовал, чтобы кубанский отряд поступил в полное и безусловное подчинение ему. Покровский же соглашался перейти лишь в оперативное подчинение. Окончательное решение вопроса было отложено, но достигнута договоренность о том, что 15 (28) марта оба отряда одновременным ударом захватят станицу Ново-Дмитриевскую57.

Именно переход к Ново-Дмитриевской 15 (28) марта первым получил название "Ледяного", которое впоследствии распространилось на весь 1-й Кубанский поход. Объяснялось это не какой-то особенной сложностью боевой задачи, а теми необычными погодными условиями, при которых пришлось действовать войскам; стихии природы в большей степени, чем противник, проверяли Добровольческую армию на прочность. Чтобы преодолеть расстояние в 15 верст от Шенджия до Ново-Дмитриевской, армейской колонне потребовалось около 8 часов. Во время марша погода быстро менялась: мелкий холодный дождь перешел в мокрый снег, а после полудня температура резко опустилась ниже нуля, и в степи бушевала настоящая метель. Насквозь мокрая одежда превращалась в ледяной панцирь, ледяной коркой покрывалось оружие, обмерзали колеса орудий и повозок. Множество степных ручьев и речек разлилось, и преодолевать их приходилось с большими трудностями. Около 17 часов Офицерский полк начал переправляться через реку Черную, непосредственно в окрестностях Ново-Дмитриевской. Марков, приказав действовать одними штыками, сам повел 1-ю роту на станицу. За ней последовали и остальные роты полка, переходившие реку вброд. Красногвардейский Варнавинский отряд, состоявший в основном из солдат 491-го Варнавинского полка 123-й пехотной дивизии, численность которого, по оценкам добровольцев, достигала трех тысяч бойцов, к утру был выбит из станицы, потеряв артиллерию и до тысячи человек убитыми. Потери добровольцев составили несколько десятков человек убитыми и ранеными58.

Между тем конница кубанцев не поддержала атаку на Ново-Дмитриевскую и вернулась в Калужскую, где благополучно переждала непогоду. Такое нарушение договоренности укрепило позицию добровольческого командования в переговорах с кубанскими руководством, которые продолжились в Ново-Дмитриевской 17 (30) марта. Корнилов требовал безусловного объединения обоих отрядов под своим началом. Его уверенность основывалась на заранее полученном сообщении о готовности кубанских частей подчиниться Добровольческой армии независимо от решения своего правительства и командования. В итоге было достигнуто соглашение и кубанский войсковой отряд влился с состав Добровольческой армии, причем Корнилов получал право его переформировать. Покровский и чины его штаба откомандировывались в состав войскового правительства59.

Добровольческую армию, имевшую на момент объединения 2770 бойцов, пополнили 3150 кубанцев60; ее боевой состав теперь достигал 6 тыс. бойцов. В Ново-Дмитриевской значительно увеличившаяся армия была сведена в две пехотные (командиры Марков и Богаевский) и конную бригады (командир генерал И. Г. Эрдели). Чехословацкий батальон оставался самостоятельным подразделением61. Впервые с начала похода добровольческое командование имело возможность комбинировать действия своих войск и наносить удары одновременно на разных операционных направлениях. Получив в свое распоряжение такие силы, добровольческое командование вплотную приступило к подготовке удара на Екатеринодар.

23 марта (5 апреля) 2-я бригада Богаевского овладела станицами Григорьевской и Смоленской62, а на следующий день обе бригады после упорного кровопролитного боя заняли станицу и железнодорожную станцию Георгие-Афипскую, заставив советские отряды отойти в направлении Екатеринодара. Среди трофеев оказалось около 700 столь необходимых артиллерийских снарядов. Этот успех Добровольческая армия оплатила самыми крупными с начала похода потерями. В Офицерском полку они составили 150 человек, а в Корниловском - 50 человек убитыми и ранеными63.

В ночь на 26 марта (8 апреля) конница Эрдели захватила паромную переправу через Кубань у станицы Елизаветинской64. Авангард армии в составе 2-й бригады выступил из Георгие-Афипской во второй половине дня 25 марта (7 апреля)65. Движение было затруднено разливом Кубани, затопившей левобережные плавни. Части бригады остановились на ночь в ауле Панахес, а к утру следующего дня достигли переправы. Переброска войск и обоза через Кубань сама по себе являлась крайне рискованным предприятием и с учетом всех имевшихся средств и возможностей должна была занять не менее трех суток. В течение этого времени силы добровольцев оказывались разделены и куда более уязвимы. Несмотря на поражение под Георгие-Афипской, советские отряды, отброшенные к Екатеринодару, не были разгромлены. Группа советских войск, сосредоточившаяся в городе, удерживала железнодорожный мост через Кубань и поэтому одинаково угрожала Добровольческой армии на обоих берегах реки.

Части Конной и 2-й бригад начали переправляться утром 26 марта (8 апреля) и к вечеру целиком находились на правом берегу, заняв без боя Елизаветинскую, жители которой встретили добровольцев, по словам Богаевского, "скорее с любопытством, чем с радостью". Отход армии от Георгие-Афипской обеспечивала 1-я бригада; выставив заслоны на новороссийском и екатеринодарском направлениях, она оставалась на левом берегу Кубани до завершения переправы обоза66.

По прибытии в Елизаветинскую 27 марта (9 апреля) Корнилов без согласования с кубанским правительством отдал приказ о мобилизации казаков окрестных станиц в Добровольческую армию. При обсуждении вопросов, связанных с предстоящим занятием Екатеринодара, было решено не восстанавливать власть кубанского правительства, по крайней мере до упрочения военного положения, а генерал-губернатором города назначить Деникина67.

Во главе обороны советского Екатеринодара стоял командующий Юго-Восточной революционной армией Автономов. На Кубани проводилось постепенное преобразование революционных отрядов, состоявших из солдат старой армии и местных красногвардейцев, в части вновь создаваемой Красной армии. В городе сосредоточивались вооруженные отряды, прибывавшие со всего края, и велось усиленное формирование новых частей из добровольцев. Численность советских войск в Екатеринодаре в ходе боев за город по различным оценкам составляла от 20 до 35 тыс. бойцов, учитывая ее колебания, связанные с потерями и подходом подкреплений68. Однако слабая организация и отсутствие у командного состава опыта в руководстве такой крупной группировкой, обусловили пассивный характер действий советских войск. Только благодаря этому трехдневная переправа Добровольческой армии через Кубань у Елизаветинской завершилась успешно.

Опыт предыдущих боев породил у добровольческого командования надежду на то, что само по себе энергичное наступление неизбежно приведет к победе. Разведывательные сводки за период, непосредственно предшествующий штурму Екатеринодара, отличаются, с одной стороны недостатком точных данных о силах противника, а с другой - успокоительным тоном, навевавшим командованию уверенность в предстоящем успехе69.

27 марта (9 апреля) советские отряды попытались атаковать охранение добровольцев на восточной окраине Елизаветинской, но были отбиты и отступили к предместьям Екатеринодара. Этот легкий успех произвел значительное впечатление в штабе. Ночью части получили приказ, согласно которому наступление на Екатеринодар следовало начать утром, силами 2-й бригады, не дожидаясь переправы остальных частей. В связи с этим эпизодом Деникин, обычно в мемуарах не позволявший себе критических замечаний по адресу Корнилова, сдержанно досадовал на то, что 1-я бригада Маркова все еще оставалась на левом берегу Кубани, а в последующие дни входила в бой по частям70.

Штурм Екатеринодара - кульминация 1-го Кубанского похода Добровольческой армии - начался с рассветом 28 марта (10 апреля). С самого начала бой принял ожесточенный характер. Части 2-й бригады атаковали западную окраину города, Конная бригада Эрдели двинулась в обход с севера, через предместье Сады, с целью перерезать железную дорогу на Тимашевскую71 и выйти к станице Пашковской, чтобы там привлечь на свою сторону казаков. Однако ни в этот, ни в последующие дни решительный успех не был достигнут. Ситуацию не изменили ни отчаянные усилия и жертвы добровольцев, ни вступление в бой 1-й бригады, ни ночной прорыв в город генерала Б. И. Казановича с батальоном Партизанского полка. Армия увязла в кровопролитном сражении на окраинах кубанской столицы72.

После трех дней боев счет потерям шел уже на тысячи, армия лишилась многих своих начальников и ветеранов-добровольцев. После гибели Неженцева полковник А. П. Кутепов принял Корниловский полк, в котором оставалось всего 67 штыков (перед началом штурма - 1300 человек). Из 800 бойцов Партизанского полка в строю находилось не более 300. Подкрепления из нескольких сот мобилизованных кубанских казаков, не проявлявших к тому же особого рвения в бою, не могли компенсировать понесенных потерь73. Сказывался недостаток боеприпасов. Еще 28 марта (10 апреля) Корнилов приказал изъять в обозе все патроны, передав их на передовую74. Количество раненых в обозе достигало полутора тысяч. Части были перемешаны и до предела утомлены. Озабоченность вызывало и моральное состояние войск: "Замечается редкое для добровольцев явление - утечка из боевой линии в тыл"75.

Все это было доложено Корнилову на состоявшемся вечером 30 марта (12 апреля) военном совете, который можно считать одним из самых драматичных моментов 1-го Кубанского похода. Корнилов, невзирая на единодушное мнение всех начальников о необходимости отступить от Екатеринодара для сохранения армии, объявил свое решение о возобновлении штурма 1 (14) апреля. Генералы безропотно подчинились приказу, являвшемуся, по существу, приговором для армии76. Единомышленниками Корнилова на этот раз оказались представители кубанской власти, которых тот склонен был третировать, и Алексеев, с которым Корнилов пребывал в перманентном конфликте.

Понимая всю меру собственной ответственности, Корнилов готов был заплатить за неудачу по самому серьезному счету. По свидетельству Деникина, в разговоре, состоявшемся сразу после совета, командующий сказал ему, что в случае провала штурма готов покончить с собой77. Но его решение вновь атаковать Екатеринодар - практически без шансов на успех - не оставляло иного выбора и для всей армии.

Ситуация неожиданно круто изменилась уже через несколько часов. В восьмом часу утра 31 марта (13 апреля) в дом на территории фермы Екатеринодарского сельскохозяйственного общества, где размещался штаб Добровольческой армии, попал артиллерийский снаряд. Смертельно раненный Корнилов скончался через несколько минут. Алексеев подписал приказ по армии о вступлении в командование Деникина. Новый командующий немедля отдал приказ об отступлении, отменив волю погибшего вождя.

Сражение за Екатеринодар, ставшее первым столь крупным, продолжительным и кровопролитным сражением Гражданской войны, завершилось с огромными потерями для обеих сторон. Численность Добровольческой армии сократилась в два раза: с шести тысяч до начала штурма до трех тысяч человек. Потери советских войск, очевидно, превосходили потери добровольцев и достигали по ориентировочной оценке не менее двух тысяч убитыми и свыше четырех тысяч ранеными78.

Для советского военного командования и политического руководства на Кубани, как и для всех участников обороны города, отступление Добровольческой армии представлялось едва ли не полным ее разгромом. Плохо организованные и слабо подготовленные советские отряды выдержали и отразили натиск добровольцев, которые потеряли своего вождя. Руководители обороны - офицеры военного времени А. И. Автономов и И. Л. Сорокин - обладали личной храбростью и умением сплотить наспех созданные разношерстные отряды, но не имели достаточных опыта и подготовки, чтобы использовать численный и технический перевес и контроль над путями сообщения для полного уничтожения Добровольческой армии. Успех был достигнут за счет революционного энтузиазма рядовых бойцов, который поддерживался классовой ненавистью к "золотопогонникам" и "кадетам" и осознанием того, что пощады в случае победы добровольцев ожидать не придется.

Добровольческую армию под Екатеринодаром впервые постигла серьезная неудача, которую, однако, нельзя считать ни поражением, ни тем более разгромом. В течение всех дней штурма добровольцы вели активные наступательные действия и сохраняли за собой инициативу. Отступление же происходило в соответствии с приказами начальников и в целом носило организованный характер.

Ночью и днем 1 (14) апреля армия прошла 50 верст и остановилась на ночевку в немецкой колонии Гначбау и близлежащих хуторах. Следующий день, проведенный в колонии под непрерывным артиллерийским обстрелом противника, остался в воспоминаниях участников похода как критический для армии. Люди находились в подавленном состоянии, ничего не знали об обстановке и планах командования, теряли самообладание, впадали в панику79. Под прикрытием сумерек армии удалось выйти из колонии. На ее окраине тайно были захоронены тела Корнилова и Неженцева80. Ночью армейская колонна с боем перешла линию Черноморской железной дороги. Офицерским полком и артиллеристами 1-й бригады был уничтожен бронепоезд красных, а затем захвачены станция и станица Медведовская, где добровольцам в качестве трофеев досталось некоторое количество боеприпасов81.

Деникин предполагал вести обескровленную армию на восток с тем, чтобы как можно скорее покинуть территории с густой сетью железных дорог, где действовали крупные советские силы. Целью похода стал район, находившийся на стыке трех областей - Дона, Кубани и Ставрополья, откуда при благоприятной обстановке армия должна была возобновить борьбу82.

За трое суток армия преодолела около 100 верст и к вечеру 3(16) апреля остановилась на отдых в станице Дядьковской. Обоз, который перед штурмом Екатеринодара насчитывал до 600 повозок, был значительно сокращен, но продолжал ограничивать маневренность армии. По этой причине в Дядьковской на попечение станичного сбора было оставлено более 100 тяжелораненых и медицинский персонал. Гарантировать их безопасность должны были несколько освобождаемых заложников, взятых кубанским правительственным отрядом еще при отступлении из Екатеринодара83. Ценой столь тяжелого решения Деникин придал армии подвижность, какой она еще не знала. Вся пехота была посажена на подводы, получив возможность совершать 50 - 60-верстные переходы лишь с небольшими привалами. Выступив из Дядьковской 5 (18) апреля, армия преодолела более 200 верст в восточном направлении и 12 (25) апреля заняла станицу Успенскую. Не имея в течение нескольких дней серьезных столкновений с противником, армия, несмотря на высокий темп движения, получила отдых и пополнилась казаками, мобилизованными кубанским правительством и атаманом.

Успенская стала поворотным пунктом, открывавшим заключительный этап 1-го Кубанского похода. Здесь добровольческое командование получило сведения о начале антисоветского восстания на Дону и просьбы о помощи казачества задонских станиц84. Армия выступила из Успенской 16 (29) апреля и, нанося удары по нескольким направлениям, до конца месяца совместно с казаками ликвидировала основные узлы сопротивления красных, заняв крупнейшие населенные пункты в Задонье. Завершающим боевым эпизодом 1-го Кубанского похода стала атака добровольческими частями в ночь на 26 апреля (9 мая) участка Владикавказской железной дороги Крыловская - Сосыка-Ново-Леушковская (более 30 верст по фронту). Захватив снаряжение и боеприпасы, без серьезного давления со стороны советских отрядов добровольцы отступили85.

К 30 апреля (13 мая) Добровольческая армия встала на отдых. Части 1-й и Конной бригад стояли в станице Егорлыкской, штаб армии и 2-я бригада занимали Мечетинскую. Первый Кубанский поход был завершен.

Оценка итогов 1-го Кубанского похода как значительного эпизода Гражданской войны отразила различия взглядов и позиций, свойственных советской и эмигрантской историографии. Различия объяснялись не только разницей идеологических установок. Несопоставимы были значение похода для делавшего первые шаги Белого движения, с одной стороны, и его итогов на фоне тех бурных событий, которые переживала страна весной 1918 г., с другой. Наиболее объективными следует признать выводы Какурина. "По существу и по форме выполнения, - писал он, - корниловский поход явился партизанским набегом, военное значение которого было бы само по себе ничтожно, если бы не обстоятельства, которые спасли Добровольческую армию от окончательного разгрома. Обстоятельствами этими являлись: сдвиг в настроениях казачьей массы на Кубани и приближение волны германской оккупации с запада, что отвлекло внимание советского командования. В силу этих обстоятельств остатки Добровольческой армии сделались стержнем, вокруг которого начали нарастать и формироваться контрреволюционные образования Северного Кавказа, выросшие в дальнейшем в течение лета 1918 г. уже в настоящую армию"86.

"Ледяной" поход, являясь по форме местным вооруженным конфликтом, оказал заметное влияние на дальнейший ход Гражданской войны. В результате антисоветские добровольческие формирования на Юге России из разрозненных частей превратились в организованную силу, способную воздействовать на развитие событий в общероссийском масштабе. Белое добровольчество из стихийного протеста части интеллигенции и офицерства стало заметным общественно-политическим явлением, объединившим наиболее непримиримые антисоветские элементы. В 1-м Кубанском походе сложилась структура Добровольческой армии, была заложена организационная основа ее дальнейшего развертывания. Окончательно сформированные первые добровольческие полки - Корниловский, Офицерский и Партизанский - стали военно-организационным ядром Добровольческой армии и главной ударной силой белых на Юге России.

Эти части являлись не только главной опорой командования Вооруженных сил Юга России, но и живым воплощением традиций Белого движения, которое обрело в 1-м Кубанском походе свою легенду и своих героев - первопоходников. Их культ стал складываться летом 1918 г. благодаря публикациям в донской печати87, за 1-м Кубанским походом закрепилось еще одно название - "Ледяной"88.

Первой и самой почетной наградой Добровольческой армии стал установленный приказом командующего в сентябре 1918 г. "Знак отличия Первого Кубанского похода", который получили более трех тысяч его участников. Первопоходники раньше других чинов белых армий предприняли попытку создать свое собственное общественное объединение. В сентябре 1919 г. в Екатеринодаре собрание из более 300 бывших участников похода приняло решение основать "Союз участников 1-го Кубанского, генерала Корнилова похода"89. Бывший жандармский генерал К. И. Глобачев, весной 1919 г. оказавшийся на территориях, занимаемых Вооруженными силами Юга России, отмечал: "В военных сферах имели преимущество принимавшие участие в Корниловских походах, то есть люди, начавшие зародыш Добровольческой армии; царила тенденция, что эти люди самые способные и единственные, которые могут освободить родину"90.

user posted image

«Знак отличия Первого Кубанского похода», утверждённый Деникиным в 1918 году, одна из самых почитаемых наград в Белой армии

Первопоходники ощущали себя особой корпорацией, принадлежность к которой могла означать преимущество при производствах в чины и назначениях на командные посты. Даже в конце 1920 г. доля первопоходников в начальствующем составе стародобровольческих полков колебалась в пределах от 21,6 % до 37,5 %91. Почти все добровольческие командиры периода 1-го Кубанского похода заняли видное положение в Белом движении и в эмиграции. Кутепов, с января 1919 г. командовавший 1-м армейским корпусом, после эвакуации Крыма оставался ближайшим помощником главнокомандующего генерала П. Н. Врангеля, а после его смерти в 1928 г. возглавил Русский общевоинский союз (РОВС). Командовавший 2-й бригадой Богаевский в феврале 1919 г. был избран войсковым атаманом Донского казачьего войска и оставался им до конца жизни в 1934 году. Бывший командир Партизанского полка Казанович командовал 1-й пехотной дивизией, 1-м армейским корпусом, войсками Закаспийской области, в 1926 г. именно его Врангель назначил председателем главного правления "Союза участников 1-го Кубанского похода". Командовавший 1-м Конным полком Глазенап занимал пост военного губернатора Ставропольской губернии, а осенью 1919 г., будучи откомандирован в распоряжение Н. Н. Юденича, был назначен командующим Северо-Западной армией и оставался на этом посту вплоть до разоружения армии эстонскими властями.

"Союз участников 1-го Кубанского похода" оставил заметный след в жизни русского зарубежья. Он имел свои отделения в ряде городов Югославии, а также в Болгарии, Греции, Польше, в качестве отделений в него входили Союзы первопоходников во Франции и Чехословакии. Главное правление Союза возглавляли известные ветераны-первопоходники генералы Н. В. Скоблин и И. К. Кириенко, а в 1926 г. приказом Врангеля его председателем, как старший в чине, был назначен генерал-лейтенант Казанович, который оставался на этом посту до конца жизни. С момента образования в 1924 г. РОВС "Союз участников 1-го Кубанского похода" был включен в его состав.

В 1928 г. количество членов Союза в разных странах превышало 1000 человек. В составе Союза существовал - редкое явление для воинского объединения - Постоянный дамский комитет под председательством А. Н. Алексеевой92. Значительное место в работе Союза в среде эмигрантов занимала пропаганда и популяризация традиций Белого движения. В 1926 г. в Белграде под редакцией Казановича вышел первый сборник воспоминаний первопоходников "В память 1-го Кубанского похода", в дальнейшем подобные сборники неоднократно выходили к юбилейным датам "Ледяного" похода. К десятой, пятнадцатой и двадцатой годовщинам похода в 1928 - 1938 гг. главное правление Союза в Белграде выпускало юбилейное издание "Первопоходник".

Обширная мемуарная литература о возникновении Добровольческой армии и 1-м Кубанском походе стала одним из важнейших факторов формирования самосознания русской эмиграции "первой волны". Значительный вклад в создание официальной "добровольческой" версии истории 1-го Кубанского похода внесли труды Деникина. Относительно редкие в те годы воспоминания рядовых первопоходников в целом соответствовали упомянутой традиции, хотя порой и содержали оценки, отличные от точки зрения известных генералов93.

1-й Кубанский поход стал для эмигрантской литературы явлением знаковым. В стихах М. И. Цветаевой, не раз воспевшей образ белого добровольца, возникает уже знакомый символ: "В сердце, явственном после вскрытия, Ледяного похода знак"94. А. Н. Толстой, работая над второй книгой "Хождения по мукам" вскоре после возвращения из эмиграции, провел своих героев через события 1-го Кубанского похода.

В годы второй мировой войны наиболее активная часть ветеранов 1-го Кубанского похода вновь включилась в антисоветскую борьбу. Многие первопоходники, проживавшие в Югославии, вступили в созданную оккупантами осенью 1941 г. Русскую охранную группу (с ноября 1942 г. - корпус), которая всю войну участвовала в немецких карательных операциях на Балканах. Зимой 1944 - 1945 гг. штаб формируемой гитлеровцами в Бреслау так называемой 1 -й русской национальной армии возглавил один из соратников Корнилова полковник Ряснянский.

В 1960 - 1970-х годах объединения участников Белого движения в силу возраста их членов превратились в ветеранские организации, для которых насущной задачей являлось поддержание уходящих в прошлое воинских традиций. Особая заслуга в собирании их воспоминаний принадлежит журналам "Вестник первопоходника" и "Первопоходник", издававшимся Калифорнийским отделом "Союза участников 1-го Кубанского похода"95. Поколение участников 1-го Кубанского похода Добровольческой армии ушло из жизни, оставив потомкам исторический миф как основу для антисоветской и антикоммунстической самоидентификации. С конца 1980-х годов в этом качестве образ "Ледяного похода" вновь стал актуальным и в самой России, компенсируя исчезновение из официальной риторики представлений о "Залпе Авроры" и "Штурме Зимнего" как о начале новой исторической эпохи.

Примечания

1. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. М. 1991, с. 345.

2. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО В. А. Записки о гражданской войне. Т. 1. М. -Л. 1924; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 1, 2. М. 1991; МИЛЮКОВ П. Н. Россия на переломе. Т. 2. Париж. 1927.

3. Наиболее известные эмигрантские исследователи рассматривали 1-й Кубанский поход главным образом с точки зрения военных итогов: (ГОЛОВИН Н. Н. Российская контрреволюция в 1917 - 1918 годах. Ч. 2. Кн. 5. Рига. 1937; ЗАЙЦОВ А. А. 1918 год. Париж. 1934).

4. Среди советских исследований 1920-х годов выделяются работы военного специалиста Н. Е. Какурина, который рассматривал "Ледяной" поход как самостоятельный эпизод, не ограничиваясь анализом военного аспекта событий (КАКУРИН Н. Е. Как сражалась революция. Т. 1 - 2. М. 1990; КАКУРИН Н. Е., ВАЦЕТИС И. И. Гражданская война. 1918 - 1921. СПб. 2002).

5. См. напр.: История Гражданской войны в СССР. Т. 3. М. 1957; АЛЕКСАШЕНКО А. П. Крах деникинщины. М. 1966; и др.

6. В работах, посвященных борьбе революционного центра против калединского Дона, затрагивались вопросы становления военной контрреволюции и в частности возникновения Добровольческой армии (КИРИЕНКО Ю. К. Крах калединщины. М. 1976; ЕГО ЖЕ. Революция и донское казачество. Ростов-н/Д. 1988; КОЗЛОВ А. И. На историческом повороте. Ростов-н/Д. 1977; ХМЕЛЕВСКИЙ К. А., ХМЕЛЕВСКИЙ С. К. Буря над тихим Доном. Ростов-н/Д. 1984). Собственно событиям 1-го Кубанского похода посвящены две статьи, сохраняющие определенную ценность, так как основывались на анализе источников, использование которых в то время было затруднено (РАЗГОН И. Разгром Корнилова на Кубани. - Военно-исторический журнал, 1940, N 2; ЕФИМОВ Н. А. Разгром Корнилова на Северном Кавказе. - Исторические записки, 1977, т. 98).

7. См. напр.: ФЕДЮК В. П. Белые. М. 1996; ПОРТУГАЛЬСКИЙ Р. М., АЛЕКСЕЕВ П. Д., РУНОВ В. А. Первая мировая война в жизнеописаниях русских военачальников. М. 1994; ИППОЛИТОВ Г. М. Деникин. М. 2000; УШАКОВ А. И., ФЕДЮК В. П. Лавр Корнилов. М. 2006; ЦВЕТКОВ В. Ж. Белые армии юга России. М. 2000; ВОЛКОВ СВ. Трагедия русского офицерства. М. 2001; АБИНЯКИН Р. М. Социально-психологический облик и мировоззрение добровольческого офицерства. В кн.: Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М. 2002, с. 413 - 437. В книге СВ. Карпенко впервые подробно рассматриваются финансовые проблемы формирования Добровольческой армии и предлагается по-новому оценить роль Л. Г. Корнилова в нарождавшемся движении (КАРПЕНКО СВ. Бесприютная армия: добровольцы в конце 1917 - начале 1918 г. В кн.: ЕГО ЖЕ. Очерки истории Белого движения на юге России. М. 2003).

8. ЛУКОМСКИЙ А. С. Воспоминания. - Архив русской революции (АРР), 1922, т. 5, с. 140 - 141.

9. Отчет о командировке из Добровольческой армии в Сибирь в 1918 году. - АРР, 1923, т. 9, с. 285 - 286.

10. ПАУЛЬ СМ. С Корниловым. В кн.: Белое дело. Ледяной поход. М. 1993, с. 183.

11. ПОЛОВЦОВ Л. В. Рыцари тернового венца. Прага. Б.г, с. 15.

12. ВОЛКОВ С. В. Белое движение в России: организационная структура (материалы для справочника). М. 2000, с. 169.

13. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 2, с. 200; ЛУКОМСКИЙ А. С Ук. соч., с. 146.

14. ЛУКОМСКИЙ А. С. Ук. соч., с. 148; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., с. 220.

15. ХАН Р. -Б. ХАДЖИЕВ. Генерал Л. Г. Корнилов в "Ледяном походе". В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход. М. 2001, с. 92.

16. ПАВЛОВ В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1918 - 1920 годов. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход. М. 2001, с. 313; ПАУЛЬ СМ. Ук. соч., с. 189.

17. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 15об. Впрочем, некоторые первопоходники скептически оценивали эти точные данные о численном составе армии, так как в условиях похода учет личного состава не мог быть налажен с такой точностью (См. напр.: ГЕРНБЕРГ С. Н. Выступление Добровольческой армии в 1-й Корниловский ("Ледяной") поход. - Первопоходник, 1972, N 5, с. 25).

18. ВОЛКОВ С. В. Белое движение в России, с. 236, 210, 121, 260, 206, 341, 271; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 228.

19. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 228.

20. ЛУКОМСКИЙ А. С. Ук. соч., с. 154; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 231.

21. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО В. А. Ук. соч., т. 1, с. 271, 260, 261, 268; Директивы командования фронтов Красной Армии 1917 - 1921. Т. 1. М. 1971, с. 81, 83.

22. Исключение - упоминание в одной из речей о гибели Корнилова под Екатеринодаром (ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 233).

23. ГОЛОВИН Н. Н. Ук. соч., с. 82. Так же оценивал значение образа Корнилова для консолидации революционных сил в 1917 г. П. Н. Краснов (КРАСНОВ П. Н. На внутреннем фронте. - АРР, 1921, т. 1, с. 103 - 104).

24. БОГАЕВСКИЙ А. П. 1918 год. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 42; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 232.

25. Единственный боевой эпизод имел место утром 15 (28) февраля. Конный отряд Шарова (несколько эскадронов 4-й кавалерийской дивизии с артиллерией), атаковал охранение добровольцев у Хомутовской и обстрелял станицу, вызвав панику в обозе (ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 326; ЛЕВИТОВ М. Н. Материалы для истории Корниловского ударного полка. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход, с. 496).

26. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 7, 14, 15.

27. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 44; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 192.

28. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 232.

29. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 67.

30. Там же, д. 1, л. 15.

31. РЯСНЯНСКИЙ С. Н. Командировка к походному Донскому атаману. - Вестник первопоходника, 1964, N 29, с. 18.

32. ГОЛОВИН Н. Н. Ук. соч., с. 77, 79.

33. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 100.

34. ГАРФ, ф. Р-5881, оп. 2, д. 374, л. 18; ГУЛЬ Р. Б. Ледяной поход. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 252 - 253, 257; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 195 - 196; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 331.

35. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 255; ПАУЛЬ СМ. Ук. соч., с. 197.

36. Денежные документы генерала Алексеева. - АРР, 1922, т. 5, с. 353 - 354.

37. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 23, 26, 29, 31.

38. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 240; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 49; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 259; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 197.

39. Станица Незамаевская дала пешую и конную сотни - около 150 казаков (ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 240; КАКУРИН И. И. Первый Кубанский генерала Корнилова поход. В кн.: Первый Кубанский ("Ледяной") поход, с. 48). Позже еще три сотни (173 конника) прибыли из станицы Брюховецкой (БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 57).

40. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 258; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 197.

41. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 34; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 261 - 263; ПАУЛЬ С. М. Ук. соч., с. 198 - 199.

42. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 52.

43. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 71; д. 1, л. 50, 52; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 52; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 242.

44. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 337; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 113; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 55.

45. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 72.

46. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 58; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 347.

47. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 247.

48. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 70.

49. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 65; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 249.

50. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 98, 105.

51. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 109 - 111, 141.

52. НИКОЛАЕВ К. Н. Смутные дни на Кубани. - Часовой, 1953, N 331, с. 19; ПЕРМЯКОВ Л. В. Моя контрреволюция. - Вестник первопоходника, 1968, N 76 - 78, с. 78 - 79.

53. НИКОЛАЕВ К. Н. Ук. соч., с. 11; ФИЛИМОНОВ А. П. Кубанцы. В кн.: Белое дело. Ледяной поход, с. 156.

54. НАУМЕНКО В. Г. Начало гражданской войны на Кубани. В кн.: Первые бои Добровольческой армии. М. 2001, с. 290, 292; ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 156; КАКУРИН Н. Е. Ук. соч., т. І, с. 184.

55. ГАРФ, ф. Р-5881, оп. 2, д. 230, л. 1 - 9.

56. ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 163; НАУМЕНКО В. Г. Ук. соч., с. 293; РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 8, л. 129, 130.

57. Там же, д. 1, л. 110.

58. ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 515, 534; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. І, с. 378.

59. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 276 - 279; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 75.

60. НАУМЕНКО В. Г. Ук. соч., с. 296.

61. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 8, л. 380; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 279.

62. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 1.

63. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 387; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 519.

64. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 82; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 519; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 388.

65. РГВА. ф. 39720, оп. 1, д. 1, л. 136.

66. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 82; ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 388 - 389.

67. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 283.

68. БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 89; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 293; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 129.

69. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 56 - 61.

70. Там же, л. 10; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 285.

71. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 53.

72. Наиболее подробное описание боев за Екатеринодар см.: СУХОРУКОВ В. Т. XI армия в боях на Северном Кавказе и Нижней Волге (1918 - 1920 гг.). М. 1961.

73. ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 523; КАЗАНОВИЧ Б. И. Движение Добровольческой армии в марте месяце и штурм Екатеринодара. - Вестник первопоходника, 1968, N 76 - 78, с. 14; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 89; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 289.

74. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 3, л. 56.

75. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 294.

76. Там же, с. 295; БОГАЕВСКИЙ А. П. Ук. соч., с. 96; ФИЛИМОНОВ А. П. Ук. соч., с. 174.

77. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 295.

78. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 405; ЛЕВИТОВ М. Н. Ук. соч., с. 534; КАЗАНОВИЧ Б. И. Ук. соч., с. 14; Борьба за Советскую власть на Кубани в 1917 - 1920 гг. Краснодар. 1957, с. 240; ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 134.

79. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 134; ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 292.

80. Уже на следующий день захоронение было обнаружено советскими отрядами. Тело Корнилова, доставленное в Екатеринодар, демонстрировалось при большом стечении народа, а затем было сожжено (ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 301).

81. ПАВЛОВ В. Е. Ук. соч., т. 1, с. 414; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 309.

82. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 305 - 306.

83. ЛИМАНСКИЙ А. Заложники у белых. Ростов-н/Д. 1927, с. 90 - 91.

84. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., т. 2, с. 317.

85. РГВА, ф. 39720, оп. 1, д. 2, л. 15.

86. КАКУРИН Н. Е. Ук. соч., т. 1, с. 186.

87. Последний поход Л. Г. Корнилова. - Донская волна, 1918, N 5, с. 4.

88. ГУЛЬ Р. Б. Ук. соч., с. 285.

89. ГАРФ, ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 4об.

90. ГЛОБАЧЕВ К. И. Правда о русской революции. - Вопросы истории, 2002, N 10, с. 70.

91. АБИНЯКИН Р. М. Офицерский корпус Добровольческой армии. Автореф. канд. дисс. Орел. 2000, с. 17.

92. ГАРФ, ф. Р-5895, оп. 1, д. 96, л. 4об.

93. Гуль вспоминал, что его книга "Ледяной поход" встретила неприязненное к ней отношение в военных кругах за слишком большое, по их мнению, "внимание темным сторонам" движения (ГУЛЬ Р. Б. Я унес с собой Россию. Т. 1. М. 2001, с. 92).

94. Для Цветаевой 1-й Кубанский поход не был абстракцией. Ее муж прапорщик С. Я. Эфрон от начала до конца прошел его в рядах Офицерского полка.

95. Оба журнала издавались в Лос-Анджелесе (США); в 1961 - 1970 гг. вышло 93 номера "Вестника первопоходника". В 1971 г. издание возобновилось под названием "Первопоходник" (до декабря 1976 г. вышло 34 номера).




Отзыв пользователя


Нет комментариев для отображения



Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.