Алексеева Е. В. Использование европейского опыта управления государством при Петре I

   (0 отзывов)

Saygo

Алексеева Е. В. Использование европейского опыта управления государством при Петре I // Вопросы истории. - 2006. - № 2. - С. 15-30.

Российская государственность неоднократно переживала периоды активного реформирования. Революционные и консервативные, воплощенные и незавершенные переустройства роднит одно: в значительной степени все они совершались или благодаря, или наперекор влиянию извне, а значит, внешний фактор как таковой важен для понимания процесса государственного строительства в России.

"Россия была слишком близко расположена к Европе, она была слишком сродни нам по крови и по религии, чтобы не подхватить в один прекрасный момент заразу нашей цивилизации", - писал классик французского славяноведения XIX столетия А. Леруа-Болье1. Для самой России обращение к западному опыту модернизации было способом "вновь вернуть себе качество европейской державы, утраченное в эпоху монгольского нашествия", - полагает современная французская исследовательница Э. Д'Анкосс2.

В XVII в. вхождение русского государства в европейское русло цивилизационного развития было медленным и фрагментарным. Инновации распространялись преимущественно на военную, торговую, ремесленную области, не проникая в сферу государственного управления. Поэтому институциональные перемены в этой области, происходившие в первой четверти XVIII в., можно оценивать не только как петровский "прорыв в современность", но и как первый прецедент проевропейски ориентированной государственной политики.

В процессе преобразования высшего, центрального и местного аппарата управления Петр I внимательно изучал его зарубежные аналоги. Начало этому было положено еще во время Великого посольства в Европу в 1697- 1698 гг., где молодой царь познакомился с коллегиальной системой управления. Применительно к России эта тема впервые возникла в "предложениях о правильной организации" русского правительства, поданными Френсисом Ли Петру I по просьбе последнего во время его пребывания в Англии в 1698 году. Однако системному внедрению нового порядка в российскую административную практику предшествовали многолетние предварительные перемены, начавшиеся вскоре после возвращения царя на родину.

В деле государственного реформирования молодой царь в большей степени шел за требованиями жизни, нежели безрассудно ломал традиционную систему. Петр поддержал курс на перемены в Боярской думе, начавшиеся еще в последние годы царствования Алексея Михайловича. Уже тогда Боярская Дума в полном составе собиралась преимущественно по торжественным случаям, а роль постоянно действующего учреждения постепенно переходила к Ближней Думе, реально решавшей дела управления и законодательства. В отличие от полного боярского синклита Ближняя Дума состояла из лиц, которых Алексей Михайлович призывал для совета, не считаясь с их породой. В ранние годы царствования Петра I эта тенденция получила свое дальнейшее развитие. Численность Думы сокращается (на ее заседаниях в 1700 - 1701 гг. присутствовало уже не более 40 членов, хотя десятилетием раньше в ней заседало 182 человека)3, меняется ее социальный состав: аристократическое учреждение стало пополняться представителями неродовитого дворянства и приказных дельцов. Происходит типичный для ранней модернизации процесс появления и укрепления на политической сцене новой элиты. С конца 1690-х годов пожалование в прежние чины практически прекратилось. Последний окольничий и стольник упоминаются в документах 1740 г., последний русский боярин умер в 1750 году. Таким образом, не реставрируемые более средневековые механизмы достижения верхушки социальной иерархии ломаются, погребая под своими руинами старое поколение московского боярства.

Административная реформа началась с создания в 1699 г. особого ведомства городов во главе с московской ратушей. Указ 30 января 1699 г. изымал купцов и посадское население городов в финансовом, полицейском и судебном отношениях из ведения воевод и приказов и передавал их в новый коллегиальный орган, расположенный в Москве - Бурмистерскую палату. (С 1700 г. - ратуша). В городах создавались подчиненные ратуше выборные бурмистерские (земские) избы. Земские старосты, таможенные и кабацкие головы были переименованы на голландский манер в земских бурмистров и таможенных и кабацких бурмистров4. Указ вводил в городах самоуправление - купечество, ремесленники и мелкие торговцы каждого города получили право выбирать бурмистров из своей среды. При этом поначалу городское население, согласившееся на создание новых учреждений, должно было платить налоги в двойном размере5. Большинство горожан не спешило искать преимуществ такого "дорогого" самоуправления. Петр быстро скорректировал допущенную им ошибку и в октябре 1699 г. двойной оклад был отменен, а выборы бурмистра стали обязательными. Эта реформа, имевшая (как и большинство петровских реформ) в своей основе финансовую подоплеку, должна была обеспечить более исправное поступление прямых налогов и косвенных сборов с городского населения. Само учреждение ратуши было подкопом под основы существования традиционной системы финансовых Приказов. В совокупности в Бурмистерскую палату отошли финансовые функции 13 Приказов6. Ратуша выполняла функции "центральной кассы" государства вплоть до губернской реформы 1708 - 1710 годов.

Городская реформа представляла собой попытку создания эффективной связи между центром и городами путем учреждения коллегиального административного органа - ратуши. Ратуша должна была не только реально контролировать деньги, стекавшиеся в столицу со всей страны, но и концентрировать финансы, ранее рассеянные по разным Приказам. Впервые в русской истории административные отношения проектируется в соответствии с европейской управленческой практикой.

serov.thumb.jpg.e36666db64397ddeb56f7fbe

Петр Великий. В. Серов, 1907

Рассматривая модернизационные процессы - длительные, неравномерные, порой теряющиеся в толще исторической жизни - можно явственно различить детали, свидетельствующие не только о следовании страны в общем фарватере европейской модернизации, но и прямо копирующей ее отдельные фрагменты. В Россию с особым рвением везли идеи, обещавшие денежную прибыль. Хрестоматийна история Курбатова, дворецкого боярина Шереметева, который, путешествуя со своим барином за границей, живо заинтересовался идеей гербового сбора, распространившегося в Европе по примеру Голландии (в Пруссии с 1682 г., в Чехии с 1686 г., в Англии с 1694 года). По возвращении домой Курбатов отправил Петру I в 1699 г. "подметное письмо", в котором предлагал ввести "орленую" бумагу. Уже с начала 1700 г. все частные акты в России предписывалось писать на гербовой бумаге, как это было принято в странах Западной Европы. От оформления документов на гербовой бумаге ожидалась немалая государственная прибыль. Реально за девять лет средний доход от гербового сбора составил 13737 рублей7. Благодаря введению гербовой бумаги государство сосредоточивало в своих руках и нотариальные дела. На европейский манер в 1702 г. специальными указами реформировалась вся система делопроизводства. В отличие от традиции XVI-XVII веков теперь требовалось "писать на листовой бумаге, а по прежнему обыкновению на столпцах не писать для того, чтоб в приказах всякие дела были в переплете в книгах, а не в столпах"8.

Губернская реформа 1708 - 1710 гг. перечеркнула все результаты городской реформы. Система городского управления была разрушена. Земские избы подчинены губернатору, а московская ратуша осталась высшей инстанцией городского управления только для московской губернии. Новая реформа местного управления также была попыткой Петра I преобразовать государственный аппарат России на современных бюрократических началах и по "иноземным" (шведско-немецким) образцам. Губернии разделялись на провинции, а провинции на дистрикты. Под начальство губернатора9 были поставлены: обер-комиссар (ответственный за денежные сборы), обер-провиант (хлебное обеспечение), обер-комендант (главнокомандующий войсками округа) и ландрихтер (представитель высшей судебной инстанции в губернии). Коменданты городов, державшие в своих руках все ветви власти, подчинялись по каждой отдельной отрасли соответствующему губернскому начальнику.

Подоплекой новой реформы стало расширение государственной территории и частые разъезды царя. Развитие новых тенденций в государственной жизни требовало децентрализации управления, рациональной организации административного устройства, укрупнения объектов управления. Реформа разрушила начавшее действовать ведомство ратуши, но также нанесла удар по приказной системе. Приказы или закрылись, или трансформировались в губернские присутственные места московской губернии10. В результате проведения губернской реформы архаичный принцип назначения на должность как "государево пожалование" был уничтожен, все должностные лица местного управления стали превращаться в чиновников абсолютной монархии, то есть "государева" служба в соответствии с требованиями модернизации начала трансформироваться в государственную. Вехами этого движения по пути модернизации стало введение присяги на верность государственной службе, появление принципа выслуги и заслуг в качестве основы замещения вакантных должностей, замена денежного и поместного окладного жалованья жалованьем за должность.

Одним из следствий губернской реформы было учреждение Сената в 1711 году. Его создание "для отлучек" Петра, мотивировалось шведским прецедентом: Карл XII, занятый в баталиях не один год, поручил управление "Сенату в Стокгольме". П. Н. Милюков, правда, подчеркивал, что сходство это ограничивалось преимущественно внешними чертами, а учрежденный в России Сенат "в сущности мало походил на стокгольмский riksradet". Истинной же причиной возникновения Сената представляется "вакуум" центральной власти. Если прежде, при традиционной деятельности Приказов, боярская консилия являлась высшей инстанцией центрального правления, то губернская реформа, уничтожив московское "единособранное правление" и передавшая власть восьми областным начальникам, ничего не сделала для согласования новой областной и старой центральной администрации11. В 1711 г., одновременно с Сенатом, был учрежден заимствованный у шведской администрации в прибалтийских провинциях институт фискалов12.

Продолжая процесс реформирования, правительство указом 1713 г. учредило при каждом губернаторе консилиум из 8 - 12 ландратов (советников), выбираемых из среды местного дворянства и назначаемых по представлению губернатора Сенатом. (Должность ландрата была заимствована из Остзейского края). В основе этого решения лежало стремление осуществлять контроль за деятельностью губернаторов. В соответствии с идеями популярного тогда в Европе камерализма предполагалось, что все дела будут решаться губернатором вместе с ландратами коллегиально. В этом "консилиуме" губернатор был не "яко властитель, но яко президент"13. Однако ландратские коллегии при воеводах практически создать не удалось. За недостачей дворян (уже занятых на службе в армии, на флоте, государственной службе) выбирать ландратов по уездам было некому и не из кого. Назначенные Сенатом ландраты превратились в чиновников, исполнявших отдельные поручения губернаторов14. Таким образом, попытка отказа от единоличного управления на местах и следования европейским идеям камерализма в России начала XVIII столетия была мало успешной. Ландрат не стал выборным представителем губернского дворянского общества при губернаторе, а превратился в чиновника особых поручений Сената и губернатора.

Несмотря на отторжение инноваций, следование европейским административным ориентирам стало нормой государственных преобразований. По областной реформе 1715 г. уездное и провинциальное административное деление губерний было ликвидировано. Отныне губернии 1708 г. разделялись на доли (около 5536 дворов), находившиеся в ландратском управлении. Согласно январскому указу 1715 г. ландраты вместо советников коллегиального присутствия становились единоличными начальниками над своими долями. "Доля" при этом соответствовала шведскому harad'у, а ландрат - шведскому harads15. В окраинных областях управление получало военный характер и сосредоточивалось в руках комендантов и обер-комендантов. Ландраты заменяли комендантов и обер-комендантов в тех городах, где не было гарнизонов. По штатам 1715 г. при губернаторе состояли вице-губернатор (помощник или управляющий частью губернии), ландрихтер (отвечавший за судебные дела), обер-провиантмейстер и провиантмейстеры (сборщики хлебных доходов) и разные комиссары16.

Под влиянием сведений о деятельности шведских ландфогтов, в 1715 г. ландратам было поручено проведение переписи ("ландратская" перепись 1715 - 1717 годов). Ее неутешительные итоги, показавшие непрекращающуюся убыль населения (а значит, и "налогооблагаемой базы"), привели к идее возмещения убытков за счет внедрения новой - подушной - системы налогообложения. П. Н. Милюков в своем труде, посвященном государственному хозяйству петровской Руси, анализирует проект неизвестного автора, предлагавшего взимать налоги "поголовно", по аналогии с французской практикой поголовного налогообложения la capitation, восстановленной эдиктом 1701 года. Автор также предполагает, что пребывание царя во Франции в 1717 г. могло быть внешним поводом к предоставлению ему "известия о доходах королевства французского" и основанного на нем "нового проекта" податной реформы в России17. В итоге, в 1718 г. подворное обложение в России было сменено подушным. Историки неоднозначно оценивают прогрессивность принципа подушного налогообложения. С. Веселовский рассматривал подушную подать, введенную Петром, как регресс по отношению к развитой налоговой системе Руси, созданной в период монгольского завоевания18.

В ходе ряда реформ 1699 - 1715 гг. Петр распространяет шведскую модель управления на все российские территории (увеличившиеся в ходе Северной войны за счет бывших шведских земель). Пересадка институтов, выстроенных по стандартам европейского камерализма, осуществляется с трудом, русская традиция отторгает новые эталоны властных взаимоотношений. В то же время, правительство твердо придерживается выбранного курса, а европейский источник свежих идей для России дарует новые подсказки решения насущных проблем.

В последующие годы диффузия европейских инноваций в сферу государственного управления приобретает системный характер. Классики русской исторической науки показали, что к масштабному заимствованию государственных учреждений Петра привело осознание кризиса административного механизма, созданного в течение первых пятнадцати лет XVIII столетия. "Разочарованный в предпринятых самостоятельных попытках, соблазняемый представленными проектами и во время заграничных путешествий несколько присмотревшийся к западным административным порядкам, Петр постепенно пришел к решению перенести в Россию западные административные учреждения, и центральные, и областные"19.

Объектом особого интереса царя являлось административное устройство Швеции. Причину этого шведский исследователь К. Петерсон видел в том, что Петру требовалась в качестве модели "страна не столько со схожей социально-экономической структурой, сколько с наиболее упорядоченной и унифицированной административной системой". Ни английская, ни голландская, ни прусская, ни французская системы административного управления этим требованиям не отвечали20. Кроме того, Петр I полагал, что Швеция ближе всего к России и по своим природным условиям, и по уровню развития. Экономическая система Швеции и России были отчасти похожи, а шведская строго централизованная административная структура являлась отражением абсолютистской формы правления и импонировала русскому царю, заинтересованному в создании в своем государстве системы, направленной на его возвышение, подобно могущественной Швеции, поразившей в XVII в. мир своим подъемом. Шведское устройство казалось тогда образцом во всей Европе. Кроме того, администрация Швеции была знакома России, встретившейся с ней в завоеванных в ходе войны шведских провинциях.

Неоценимую помощь в переносе шведского опыта на российскую почву сыграл Г. Фик, хорошо знакомый с административной системой Швеции и привезший в Санкт-Петербург сотни шведских статутов, инструкций и прочих принципиальных документов. Вывезти в 1716 г. эти уникальные информационные материалы из Стокгольма (включая и шведский бюджет на 1715 г.) в условиях Северной войны было делом весьма рискованным. Часть из них была отдана на хранение шкиперам, а часть - зашита в юбки жены Г. Фика21.

Процесс изучения западной административной системы и ее адаптации к отечественным условиям был длительным и осторожным. Внедрена коллегиальная система в России была лишь через 20 лет после знакомства с нею. Начало работы коллегий растянулось на несколько лет. Взаимосвязанность учреждений вновь выстраиваемой системы приводила к блокированию деятельности сопряженных органов при пробуксовке работы одного из них. Не получая ведомостей с мест, камер- и штатс-коллегии не могли составить свои отчеты, останавливая, тем самым, контрольную деятельность ревизионколлегии и Сената. Вопреки распространенному мнению, Милюков полагал, что коллегии были внедрены не для того, чтобы сменить устаревшую приказную систему управления. "Какие-нибудь центральные государственные учреждения необходимо было ввести, чтобы заполнить пустое место; выбора не могло быть между старыми и новыми, так как старых к этому времени уже не существовало"22.

Главными образцами реорганизации центральных административных учреждений в ходе коллежской реформы, начатой в России в 1717 г., оказались государственные институты Швеции эпохи расцвета шведского абсолютизма, времени Карла XI. Апрельский указ 1718 г. официально определял способ устройства коллегий в России: "всем коллегиям надлежит ныне на основании шведского устава сочинить во всех делах и порядках по пунктам; а которые пункты в шведском регламенте неудобны, или с ситуацией сего государства не сходны, и оные ставить по своему рассуждению"23. В ходе реформы копировались не только количество, внешняя структура учреждений (названия коллегий, титулов и рангов чиновников, порядок бюрократического делопроизводства, отчетности, жалованья, присяги на верность императору), но и сам принцип их устройства. Во-первых, создавались центральные учреждения действительно нового, современного типа, специализировавшиеся на какой-либо одной сфере государственного хозяйства (финансах, военном управлении, юстиции и т. д.). Эти сферы не подчинялись друг другу и распространяли свои действия на территории всей страны без всякого изъятия. Во-вторых, внутреннее устройство учреждений эпохи современности, в отличие от средневековых, организовывалось на началах коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализации канцелярского труда, существования устойчивых штатов служащих, получавших денежное жалование в строго фиксированном размере24. Фактически эти принципы, заложенные в фундамент государственного здания, возводимого Петром I в первой четверти XVIII в., до сих пор являются основой современной административной практики.

Указ 11 декабря 1717 г. определял штаты коллегий в соответствии с которыми назначались президенты, вице-президенты, советники и асессоры. Канцелярия коллегии возглавлялась секретарем, в ведении которого находился весь ее штат: нотариус, или протоколист, составлявший протоколы заседаний; регистратор, ведший списки входящих и исходящих бумаг; актуариус, хранивший все бумаги; переводчик; канцеляристы; копиисты; курьеры. Особый служитель - вахмистр - вводил в "камору аудиенции" просителей. В коллегиях была правилом очередность выступлений, начиная с младших чинов. И принципы работы, и ее детали часто были прямой копией зарубежного аналога.

Предусматривалось, что из порядка двух десятков членов коллегий три или четыре должны быть иностранцами (советник, секретарь, писарь). Не редкостью было и соотношение 50 на 50. К русскому президенту, как правило, назначали вице-президентом иностранца. (Например, в Военной коллегии при президенте князе Меншикове вице-президентом был генерал Вейде, в Камер-коллегии президент князь Д. М. Голицын, вице-президент - ревельский ландрат барон Нирот. А во главе Горномануфактурной коллегии стояло два иностранца: артиллерист Брюс и барон Люберас).

Введение новых административных институтов требовало не только знающих новое дело руководителей, но и подготовленных исполнителей. Между тем, в России, как отмечал еще Ключевский, старых приказных кадров было недостаточно, а имеющиеся мало соответствовали деятельности в новых условиях. Для разрешения кадрового кризиса из-за границы для работы в коллегиях приглашались опытные чиновники, специалисты в различных областях. Полторы сотни "охотников для службы в русских колегиях" были наняты бароном фон Люберасом в Германии, Чехии и Силезии25. Трудности привлечения большого количества иностранных специалистов непосредственно из-за рубежа привели к другому решению: определению на службу пленных шведов. Однако в результате этих усилий на русскую службу, как выявил Петерсон, было законтрактовано только 14 человек, преимущественно из Германии и из прибалтийских провинций; только три человека были непосредственно из Швеции. В результате, например, в Камер-коллегии штат состоял из 61 русского и 26 иностранцев, при этом жалованье иностранных членов коллегии было выше (на 16 - 30%), чем русских. К. Петерсон отмечает, что жалованье, положенное иностранцам в России, даже превышало жалованье их коллег в самой Швеции. В среднем доля иностранных чиновников в штате коллегий составляла около 10%26. Они должны были заложить основу коллегиальной системы управления и научить русских коллег рутинной практике работы. Подобная тактика привлечения иностранцев для становления нового дела уже использовалась Петром ранее (1699 - 1700 гг.) при комплектовании регулярной армии иностранными офицерами. Таким образом, трансляция опыта и знаний через иностранцев, принимаемых на службу во впервые создававшиеся учреждения, была существенным фактором диффузии европейского административного опыта в России.

Напротив, русские кадры (как высокопоставленные, так и рядовые) посылались для обучения административным навыкам за рубеж. Известно, что на протяжении ряда лет царь отправлял многих своих сподвижников (М. Ф. Апраксина, П. А. Толстого, П. П. Шафирова, А. В. Макарова, Ф. С. Салтыкова) в западноевропейские страны знакомиться с работой административных органов. В 1714 г. Петр приказал выбрать из знатных купеческих домов Москвы 15 молодых людей не старше 20 лет для посылки для обучения за рубеж. В 1716 г. 33 молодых подьячих были отправлены в Кенигсберг для изучения немецкого языка с целью последующего использования их в работе коллегий27. Петром I для перевода иностранных узаконений и многочисленных документов, собранных русским правительством, было назначено шесть дьяков. Им было приказано составлять сравнительные таблицы, которые позволили изучить в деталях государственное устройство стран Западной Европы, в том числе и Швеции, органы ее центрального управления, текущую административную и правовую практику28.

Решению кадровой проблемы собственными силами способствовал (пусть и в перспективе) петровский указ 23 марта 1714 г. о единонаследии. В. О. Ключевский высказывался против его истолкования как-будто он был навеян европейским законодательством о майорате, но он же указывал, что Петр наводил справки о правилах наследования в Англии, Франции, Венеции29. Известно, что Я. Брюс доставил Петру "краткое описание законов (или правил) шкоцких, агленских и францужских о наследниках (или первых сынах)"30. Указ устанавливал не майорат, а единонаследие, лишая всех дворянских сыновей, кроме одного из них (не обязательно старшего), права на долю отцовского наследства, обрекая остальных на поиски службы как источника пропитания ("принуждены будут хлеба своего искать службою, учением, торгами")31.

Попытки Петра, опять же используя шведский опыт, создать подготовительную систему, которая бы обеспечивала подрастающими кадрами (юнкерами) коллегии не привела к желаемым результатам, поскольку в России еще не была создана элементарная светская образовательная система, способная поставлять минимально обученные кадры, а русское дворянство считало канцелярскую работу ниже своего достоинства. Задача комплектования государственных учреждений подходящими кадрами стояла на протяжении всего XVIII столетия.

Иностранцы, служившие в коллегиях, плохо знали русский язык, и большинство из них не имело представления о той шведской системе, которую они должны были внедрить в России. Большие расходы на содержание коллегий, особенно на выплаты иностранцам, привели к сокращению их количества (по некоторым данным до 20 человек в 1722 г.), когда выяснилось, что ожидаемые результаты учреждения коллегиальной системы по шведскому образцу не оправдались.

Права, полномочия и распределение обязанностей между коллегиями в России приобретали и некоторые самостоятельные черты. Российские особенности потребовали корректировки состава и функций коллегий: существование в России развитой системы вотчинного землевладения вызвало учреждение Вотчинной коллегии32. Также была создана Юстиц-коллегия, которой не существовало в Швеции. В России был образован Главный магистрат - центральный орган управления делами городов, в котором у шведских городов с развитым самоуправлением не было необходимости. В 1721 г. была открыта еще одна коллегия "домашнего происхождения" - Святейший Синод.

Вопрос о способности русских реформаторов предлагать собственные решения назревших проблем или о степени "творческой переработки" зарубежных образцов издавна является дискуссионным в исторической литературе. Милюков полагал, что административная и податная реформа последних лет царствования Петра I была заимствованием в своих исходных точках, но не в своем осуществлении. Приспособление к условиям русской финансовой и административной практики так далеко увело ее от исходных пунктов, что она, в конце концов, сохранила мало общего со своими образцами. Заимствования в большей степени отразились на формальной, технической стороне дела: была учреждена шведская коллегиальная структура, но она претерпела значительные изменения, приспосабливаясь к русскому Сенату; российское государство было разбито на новые областные единицы - провинции, но в жизни от властей "герада" остался земский комиссар с совершенно изменившейся компетенцией, а шведский приход оказался вовсе неприменим к отечественным условиям. Подход к введению новой податной системы также был инициирован зарубежным опытом, но "разработка реформы была совершенно самостоятельна, сознательно скрывалась от иностранцев и произведена была в теснейшей связи с практикой старого русского бюджета"33. М. Богословский также категорично утверждал: "менее всего можно упрекнуть Петра в намерении рабски копировать заграничные учреждения"34.

Петру принадлежала мысль о создании не просто регламентов каждого учреждения, а целостной иерархии регламентов. По указанию Петра I и при его непосредственном участии был создан не имевший аналогов в Европе документ - "Генеральный регламент" (учрежденный 28 февраля 1720 г.), содержавший самые общие принципы и установки деятельности всех учреждений и чиновников. В Швеции, давшей России образец коллежской реформы, подобный документ появился лишь через 50 лет35.

Одновременно с формированием коллежской системы и в тесной связи с ней осуществлялась реформа местного управления - вторая губернская реформа (1718 - 1719 годов). За основу местной реформы также был взят шведский образец - трехступенчатая система управления, восходившая в истоках к древнегерманской эпохе. Предполагалось перенести на русскую почву трехступенчатое государственное устройство Швеции в форме, в какой оно сложилось к концу XVII в. при Карле XI.

По второй областной реформе решено было заимствовать все областные финансовые инстанции Швеции, за исключением базовой - кирхшпиля. Основанная на выборном самоуправлении крестьян нижняя ступень шведской системы областного управления была решительно отвергнута. "Петр был убежден, что все управление в России должно осуществляться, во-первых, из центра, и, во-вторых, без какого-либо участия церкви"36.

В России новое административно-территориальное деление основывалось на дистриктах, включавших до 2 000 тяглых дворов (то есть, дистрикт в России оказался значительно большим по размеру, нежели герад в Швеции). По замыслу Петра I, дистриктом должен был управлять земский комиссар, назначаемый Камер-коллегией и подчиненный непосредственно провинциальному воеводе. Таким образом, дистрикт должен был сменить уезд, но стал не средней инстанцией, стоящей над "приходом" - "кирхшпилем" как в Швеции, а совершенно новой областной инстанцией.

Над дистриктами возвышались провинции. В России, однако, было сохранено и прежнее деление на губернии. Значение губернии (теперь их стало одиннадцать) изменялось: она становилась только военным и судебным округом. Таким образом, провинция, учрежденная в соответствии со шведской моделью, не стала высшей областной административно-территориальной единицей и не заменила губернии. Старые губернии продолжали сохранять значение высших областных центров России. Провинциальные воеводы по-прежнему подчинялись местному губернатору. Такая ситуация неизбежно порождала проблемы. "Столкновение новой губернии со старой должно было вызвать путаницу в иерархии областных единиц, как столкновение коллегий с Сенатом вызвало путаницу в иерархии центральных учреждений", - констатировал Милюков37.

Учитывая географию России, нужно упомянуть о региональных особенностях реализации реформы. В Сибирской губернии в качестве основной единицы административного деления сохранился уезд, что явилось серьезным отступлением от законодательно планировавшейся структуры управления. Дистрикты были созданы только в ведомстве уральских горных заводов и на пограничных с Китаем территориях Восточной Сибири. Несмотря на то, что основная часть территории Сибирской губернии не была разделена на дистрикты, а во главе уездов оставлены воеводы и управители, должность земских комиссаров все же была введена38.

Как отмечал Ключевский, "Швеция и Россия были столь несоизмеримые по территориям величины, что областное деление одной не могло быть точно воспроизведено в другой", и шведская административная униформа была кое-как натянута на русские пространства39. Несоразмерность шведской модели и поля ее применения в России с неизбежностью привела к корректировке планов. Недостаток финансов и кадров объясняет укрупнение более, чем вдвое размеров дистриктов и провинций в России по сравнению со шведскими герадами и ландсгевдингствами. "Будучи выкроены по шведским меркам, они были бы гораздо более многочисленны и обошлись бы несравненно дороже учреждений прежнего областного управления", - писал по этому поводу Богословский40.

Что касается административного аппарата, то необходимо напомнить, что в Швеции существовало три вида высших областных начальников: генерал-губернаторы (назначались на наиболее ответственные места - в пограничные провинции из высокопоставленных государственных деятелей), губернаторы (более низкие чины) и ландсгевдинги (наименее значительные чиновники). При разработке провинциальной реформы в России предполагалось, что общее руководство управлением провинции (их насчитывалось до 50) будет осуществлять генерал-губернатор (в наиболее "знатных" пограничных провинциях); губернатор, вице-губернатор, обер-комендант и комендант (в других пограничных провинциях); и воевода во внутренних провинциях (аналог шведского landshovding).

При воеводе состояла земская канцелярия. (Остзейская административная терминология (Landcomissar, Landrentmeister и т.п.) переводилась дословно - словом "земский"). Под его надзором должны были действовать специализированные органы управления: земский дьяк (в Швеции - провинциальный секретарь) с писцом; земский камерир (соответственно заведующий сборами податей в провинции и казенными имуществами); рентмейстер - казначей, принимающий и выдающий провинциальную казну по ордерам и квитанциям строго определенной формы; земский фискал; ландмессер - земский межевщик; провиантмейстер - заведующий натуральными сборами провинции.

В 1719 г. был утвержден ряд инструкций новых должностных лиц. Инструкции земского комиссара, комиссара, рентмейстера составляли перевод аналогичных шведских инструкций. В 1719 г. была разработана также инструкция, общая для всех провинций и единая для всех воевод. Петерсон показывает, что исходным документом для "Инструкции воеводам" 1719 г. послужила несколько переработанная для российских условий шведская инструкция ландсгевдингам 1687 года.

Жалованье для указанных должностных лиц также рассчитывалось на основе шведского прецедента: если в Швеции лансгевдинг получал 1500 шведских денег (dsmt), то русскому воеводе назначался оклад в 600 руб. (считая шведскую денежную единицу равной 40 коп.). В то же время, российские условия потребовали дополнения шведского документа: статья 45 возлагала ответственность на воевод за информацию об обеспечении солдат и о взаимоотношениях солдат с местным населением в случае расквартирования армии в провинции41, что не имело аналога в шведской случае.

Однако, следовать этим инструкциям не всегда представлялось возможным. Роль земского комиссара в России была иной, нежели в Швеции. Земский комиссар стал посредником между населением и расквартированной армией. Его выбирали от местного дворянства, а его основной функцией стал сбор налога и передача его полковому комиссару. В российской действительности коллегии и провинции не заменили собой Сенат и губернии, как предполагалось шведским образцом, а существовали параллельно. Выходом из этой ситуации стало присоединение к Сенату ревизион-конторы и назначение в коллегии по указу января 1722 г. новых малочиновных президентов, заменивших старых вельможных, которые остались членами Сената42.

Помимо органов общей администрации на местах также создавались органы специальных ведомств: городского управления, главный магистрат в центре - магистраты в городах; монастырский приказ в центре - комиссары синодальной команды в провинциях; дворцовый приказ - приказчики дворцовых вотчин; лесное ведомство во главе с вальдмейстером - унтервальдмейстеры; фискальные органы под руководством обер-фискала и генерал-фискала и провинциал-фискалов в губернских центрах.

Анализируя результаты провинциальной реформы, можно отметить их как следующие вехи на пути продвижения России по пути модернизации: власть оказалась приближена к населению, была внедрена бюрократическая система местного управления, усилилась его иерархия. Впервые было введено разделение управленческого труда на местном уровне на административные, фискальные и судебные органы. В результате проведения реформы Россия получила единое и однообразное местное управление, в основе которого лежали административные единицы менее дробные, чем воеводские уезды XVII в., но более многочисленные, нежели губернии 1708 года.

Однако провести в полном объеме на всей территории империи провинциальную реформу не удалось, а сами вновь созданные государственные органы оказались недолговечными. Определяющей причиной этого стала нехватка средств. Милюков показал, что полное введение шведских учреждений было для России слишком дорого и не соответствовало степени ее хозяйственного развития43. "При сравнении стоимости шведского областного управления, которое предполагалось заимствовать, с русским, которое было предназначено к отмене, оказывалось, что первое во много раз обходилось дороже второго. О степени превосходства в дороговизне дает хорошее понятие тот расчет, по которому выходило, что содержание одной только лифляндской губернии со всем составом шведских учреждений и с сохранением шведских норм жалованья требовало 200000 руб., т.е. обходилось бы дороже, чем содержание всей русской областной администрации, которое в 1715 г., когда введено было жалованье ландратам, потребовало всего 173383 руб.". По расчетам Богословского "Содержание прежней петербургской губернии стоило казне 41293 руб. С новым провинциальным разделением при жалованье воеводе в 600, камериру в 200, земским комиссарам и судьям в 120 рублей, та же губерния должна была обойтись в 47816 руб.". Среди основных причин неудачи провинциальной реформы Богословский называл: превалирование практического расчета в ущерб последовательному следованию общим принципам, отсутствие широкой социальной поддержки, противоречия законодательства о реформе, недостаток профессиональных кадров для заполнения мест в новых органах власти, нехватку денежных и иных средств для финансирования новых органов местного управления, глубокий хозяйственный кризис 1720-х годов44.

В рассматриваемый период была проведена и городская реформа. Городское сословное управление было перестроено по тому же иностранному образцу. В 1720 г. был создан Главный Магистрат и в январе 1721 г. опубликован его регламент. Местными органами городского самоуправления стали губернские и городские магистраты, заменившие в 1723 - 24 гг. бурмистерские избы. Компетенция магистратов была более широкой, чем у бурмистерских изб. Они ведали уголовным и гражданским судом, полицейскими, финансовыми и хозяйственными делами. В их подчинении находились также гильдии и цехи. Идея Главного магистрата была заимствована на Западе, но в отличие от зарубежных аналогов, магистрат не был органом сословного управления и самоуправления, а "являлся типично бюрократической организацией". Об этом свидетельствует и история составления регламента: первоначальный проект Фика, основанный на идее самоуправления, подобного западноевропейскому, царь отклонил. В этой связи Е. В. Анисимов отмечает: "в совокупности все положения Регламента Главного магистрата говорят, что целью создания этого учреждения и подчиненных ему городских магистратов было не намерение дать русским городам европейскую систему самоуправления, а желание усилить полицейскими мерами контроль над жителями городов и обеспечить исправное несение повинностей и выплату податей посадским населением"45. Указами 1727 - 1728 гг. Главный магистрат был упразднен, а все российские магистраты, созданные в годы реформ Петра I, были переименованы в ратуши и подчинены губернским и воеводским канцеляриям.

Таким образом, Петр I, привлекая европейский, прежде всего шведский опыт, в 1717 - 1725 гг. провел радикальную перестройку управления и создал новый, современный государственный аппарат. Он отличался от прежнего значительной целостностью, согласованностью отдельных элементов устройства на всех уровнях и военной дисциплиной. Однако довольно скоро выявились серьезные недостатки, которые резко понизили эффективность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к отмене важнейших элементов нового шведско-русского административного гибрида сразу же после смерти Петра Великого. Причины неэффективности работы новой системы управления были разнообразны и уходили корнями в российскую почву, в вековые традиции управления.

Петерсон объясняет небольшие, с его точки зрения, успехи российской административной системы, организованной по шведскому образцу, разными традициями исторического развития, прежде всего, наличием в России крепостного крестьянства. Шведская местная администрация не только предполагала сотрудничество класса свободных крестьян, но, более того, ее гладкая работа полностью зависела от камералистской системы, которая была интегральной и необходимой частью административного метода. Статус крепостного русского крестьянства был диаметрально противоположен свободному шведскому крестьянству, и при проведении реформ по шведскому образцу в России был выпущен нижний, приходской уровень управления, в котором принимали активное участие шведские крестьяне, но что не было позволено русским крестьянам. Учреждение шведской административной системы не было согласовано с реальными условиями и нуждами местной администрации. Отсутствие в России естественно выросшей и эффективно функционирующей камералистской системы и социальной структуры, составлявших предпосылки существования шведской системы, а не финансовые трудности названы Петерсоном ключевым фактором, объясняющим минимальный успех внедрения шведской модели управления государством в России. "Вместо того, чтобы создать рациональную и эффективную администрацию, реформа привела еще к большему беспорядку", - резюмировал исследователь46.

Реформирование органов власти и управления, осуществленное Петром I в первой четверти XVIII в., опиралось на европейские образцы и отвечало требованиям эпохи модернизации. Нововведения, однако, неизменно скатывались с высот европейского опыта на русскую землю и рассыпались осколками, увлекая за собой шлейф ассигнованных на их внедрение расходов. Губернское устройство, создававшееся в соответствии с указом 1708 г., действовало, постоянно видоизменяясь, около одиннадцати лет. Вторая крупная реформа Петра I в этой области, инициированная в 1719 г., была менее продолжительной. Провинциальное устройство управления было отменено в начале 1727 г. просуществовав всего восемь лет.

В петровские времена реформированию подвергся не только государственный аппарат. Принципиальные перемены в модернизирующейся системе государственной власти связаны и с идеологией самодержавия. При Петре I освященный давней традицией постулат о божественном происхождении царской власти был расширен за счет популярных тогда в Европе идей "общественного договора" и "естественного права". Новый официальный взгляд на легитимность власти был выражен в комментарии к "Уставу о престолонаследии" под заглавием "Правда воли монаршей во определение наследника державы своей". В соответствии с теорией договорного происхождения власти, господствовавшей в то время в Западной Европе, закладывалась идея о том, что власть возникла по договору и для пользы подданных, народ передал власть в руки монарха навсегда и безусловно. Подведение под обоснование власти рационального, а не религиозного фундамента имело принципиальное значение для новой государственности. "Традиция переставала быть священной, а древность государственных институтов - критерием их совершенства, что позволяло верховной власти на законном основании вносить в государственный строй и общественный быт большие изменения, руководствуясь вполне рациональным соображением - стремлением к общему благу", - подчеркивал Б. Н. Миронов. Он также акцентировал внимание на отражении изменений характера русской государственности при Петре I в самом названии России. "Святая Русь стала называться Российской империей - священное государство стало светским". 22 октября 1721 г. царь принял титул императора, став во главе Российской империи. Это явилось своего рода сменой вех. Издавна царский титул символизировал преемственность русских государей с византийскими. Новый, имперский статус указывал на стремление России следовать западноевропейским традициям47. Символическим подтверждением этого намерения стало проведение обряда коронования по европейскому образцу, начиная с 1724 г., не только государя, но и государыни.

Несмотря на подновление формы самодержавия, суть его оставалась неизменной, но и она "сверялась" с европейскими образцами. К последнему периоду петровских реформ относится первое в отечественном законодательстве определение существа монархической власти. Петр впервые дал ясное и точное определение самодержавной власти в России: "его величество есть самодержавный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять"48. Историки показали, что такая трактовка также была буквально заимствована из шведского права. Эти слова были фактическим переводом решения шведского риксдага 1693 г.: шведский король есть "самодержавно всем повелевающий суверенный король, который ни перед кем на Земле не ответствен за свои действия, но имеет власть и силу по своему желанию и как христианский король править и царствовать своим государством"49.

Деятельность Петра полностью укладывается в рамки абсолютистских идей, получивших широкое развитие и воплощение в XVII-XVIII вв. в Европе. Старый порядок разрушается царем-преобразователем, новое государство созидается в соответствии с требованиями рационалистической, "разумной" эпохи. Преобразование России в европейское государство как цель сопрягалась с установлением абсолютной власти (руководимой разумом, а не обычаем) как проводником к достижению этой цели.

В первой четверти XVIII в., параллельно с реформированием центрального и местного управления, существенные изменения происходили и в укладе царского двора. От прежней организации придворного ведомства, придворных церемониалов и обычаев Московского царства XVI-XVII вв. начался переход к европеизированным формам придворной жизни Российской империи XVIII - начала XX века. Состав, структура и обычаи русского императорского двора складывались более века. При этом усваивались как существовавшие на Западе общие принципы организации двора, так и номенклатуры придворных чинов и званий. В первом случае за образец был принят французский двор, во втором - двор прусских королей и австрийский императорский двор.

Отказ от старого порядка формирования царского двора шел параллельно с внедрением новых должностей и функций. Кабинет Петра I возглавлял А. В. Макаров, должность которого еще в 1708 г. носила старое название - Государева двора подьячий, а спустя десять лет звучала уже на европейский манер - "придворный секретарь" и чуть позже - "кабинет-секретарь". Прежние стольники и спальники стали именоваться денщиками, пажами. В 1720-е годы для обозначения служащих двора в русском законодательстве был введен термин "штат". Причиной появления в императорской России европейских названий придворных был прием на службу иностранцев, за которыми часто оставались европейские названия должностей, и заключение междинастических браков между русским и немецким дворами50. Русские дипломаты по поручению царя специально наблюдали за системой европейских придворных чинов. Соответствующее устройство русского императорского двора должно было облегчить контакты с европейским миром и приблизить к нему Россию.

Поворотным моментом в реформе дворцового штата и бюрократической организации в целом стала подготовка и принятие Табели о рангах 1722 года. Она являлась своего рода "системой координат" отечественной бюрократии вплоть до 1917 года. Табель о рангах, знаменовавшая собой полный разрыв со старой чиновной иерархией, появилась как компиляция из нескольких подобных европейских актов. Среди материалов Коллегии иностранных дел, использованных правительством Петра I, были полученные от русских послов аналогичные "табели" о рангах Пруссии (1705, 1713 гг.), Франции (1689 г.), Польши (до 1713 г.), Испании (до 1713 г.), Англии (1692, 1707 гг.), Венецианской республики, Швеции (1696, 1705 гг.), Дании (1693, 1699, 1717 гг.) и Священной Римской империи (1690-х годов)51. Наиболее подходящими были сочтены законодательства Дании (1699, 1717 гг.) и Пруссии (1705 - 1713 гг.).

"Табель" предусматривала три основных рода службы: воинскую, статскую (гражданскую) и придворную, деля каждую из них на четырнадцать рангов - классов. Столь дробного деления в аналогичных западноевропейских актах не было. "Табель о рангах" обсуждалась в Военной, Адмиралтейской коллегии и в Сенате. Военные и морские чины в Сенате не вызвали замечаний: "Понеже о воинских сухопутных и морских чинах сочиненный порядок в рангах сходен против рангов других государей, особливо же французского, яко древнего и самодержавного короля, того ради об оных ничего к перемене потребного не рассуждаем показать во мнении своем...". Замечания по другим категориям чинов сводились главным образом к уточнению классов (рангов) некоторых из них, применительно к тому, как это было в других странах52. При утверждении военных и статских чинов за основу были взяты ранги чинов датского и прусского дворов. При этом должности были приняты в основном с немецкими наименованиями. По примеру Пруссии в России стали жаловаться звания советников (Rath,) - действительного тайного советника и тайного советника.

После чинов военных и статских, третьей самостоятельной графой в "Табели" шли новые наименования придворных чинов. Чины придворных в основном были взяты из штата двора Прусского короля и все они звучали по-немецки: обер-маршал, обер-шталмейстер, обер-гофмейстер, обер-камергер, обер-егермейстер. Появление чисто немецких наименований чинов в Табели о рангах 1722 г. выглядит, по мнению исследователей, волевым актом, форсировавшим введение в русский язык иностранной лексики, которая еще не была усвоена даже верхним правящим слоем русского общества. Об этом свидетельствуют многочисленные документы, сопутствовавшие появлению "Табели о рангах" и различным придворным штатам, дававшие русский аналог иностранным словам. Выполненный в 1719 г. перевод дополнения к "Рангу швецкому гражданскому статуту" содержал русские пояснения иностранных названий: "кихен инспектор или поваренной надзиратель при дворе", "гоф-келлермейстер или придворный клюшник от погреба", "гоф кихен шрейбер или придворной поваренной писарь" и т.д.53. Таким образом, отечественные аналоги европейских чинов существовали, переход на онемеченную придворную лексику вызывал определенные затруднения и мотивировался внешним фактором - необходимостью сближения с Европой, формированием в сознании европейского общества образа просвещенной, новой России.

Ориентируясь на немецкие чины, русские составители не копировали полностью регламенты о рангах Пруссии. Например, среди русских придворных были не все чины, числившиеся при дворе прусского короля, а также находились чины, которых не было в Пруссии. Имелись отличия в распределении рангов по классам. В обычаях российского двора с самого начала присутствовали специфический православный и национальный элементы54.

В конце XVII в., когда в России воцарился Петр I, политические, экономические и культурные различия между Россией и передовыми странами Европы были очень значительными. Для Западной Европы "Московия" представлялась варварской державой. Еще в 1648 г. в Вестфальском мирном договоре "великий князь Московский" занимал предпоследнее место, перед князем Трансильвании. В 1670 г. один из великих ученых Европы, Г. В. Лейбниц, полагал, что будущее России - это превращение ее в колонию Швеции55.

Четверть века Петр I отвоевывал России место на европейском пороге. Его задачей было "уравнять" российский народ "державам второго класса"56. Инновации распространялись посредством внедрения личного европейского опыта представителями российской элиты (от царя до молодых дворян); использования знаний и навыков западноевропейских специалистов. Петр I положил начало генетическому сближению династии Романовых с европейскими правящими домами, после чего развитие российского государства вне Европы было уже немыслимо. Таким образом, наиболее действенным каналом трансляции инноваций в рассматриваемый период был личный опыт и междинастические браки.

Модернизация затронула все составляющие государственной жизни: идеологию власти, высшие, центральные и местные органы управления, повседневную практику администрирования и придворной жизни. Особенностью заимствования иностранного опыта, направленного на создание совершенной административной системы России, эффективного централизованного управления ею при Петре I, была масштабность и буквальность. С европейских образцов копировались характерные для эпохи модернизации рационалистические принципы организации управления: новые правила делопроизводства, система иерархии учреждений, контроль над их деятельностью, поддержка принципа личной выслуги, утверждение установленного денежного жалованья в качестве основного вида вознаграждения за службу, разработка новой правовой основы государственной службы и т.д. Европейское влияние отражалось в названиях новых государственных учреждений и должностей в них, в мелочах бюрократической практики.

В ходе преобразований российская территория получила единообразную систему управления. Прочным результатом переустройства было четкое разделение дел между коллегиями. К положительным результатам коллежской реформы может быть отнесено восстановление деятельности государственного контроля. После реставрации центральных финансовых учреждений стало возможным составление общего государственного бюджета. Несмотря на все неудачи и срывы, Россия при Петре сделала решительный шаг от азиатского принципа владения господином своими подданными в направлении бюрократического управления государством европейского типа, в котором чиновники действуют в интересах государства и вознаграждаются им за свой труд и профессиональные навыки.

В результате петровских реформ центральное управление было четко отграничено от областного. Реформа Петра стремилась выработать рациональный общий и постоянный закон - регламент учреждения, в котором четко прописывался состав учреждения, сфера его деятельности, порядок работы, взаимоотношения с другими учреждениями. Если в XVII в. воеводы разных местностей получали индивидуальные предписания, то в ходе провинциальной реформы воеводы и другие областные чины получили унифицированные специальные инструкции, регламентировавшие их действия.

Вопрос о том, были ли преобразования в сфере государственного управления необходимыми и неизбежными, давно разрешен временем. Петру I удалось за исторически недолгое время, в том числе благодаря использованию европейского опыта государственного строительства, заложить основы настоящей империи, открыть для России новую перспективу - единственно верную для рассматриваемой исторической эпохи. Оценивая роль Петра в преобразованиях России в первой четверти XVIII в., Милюков писал, что не реформационная деятельность Петра вызвала разрушение старых учреждений, а падение старых учреждений заставило правительство обнаружить реформационную деятельность57. Заслуга Петра I перед Отечеством заключается в том, что его деятельность способствовала встраиванию России в контуры современного мира.

Административные преобразования Петра явились первым в отечественной истории прецедентом решения фундаментальных проблем государства под непосредственным влиянием опыта Европы и в условиях сильного европейского давления. Европа, с которой, начиная с XVI века, связывалась перспектива прогресса, расширяла свою экономическую и военную экспансию. Перестройка отечественного государственного управления в ситуации войны имела своей целью удовлетворение важнейшей - военной потребности государства. Ценой вопроса был государственный суверенитет. Военный фактор одновременно служил и стимулом и тормозом преобразований. Важной причиной неудачи реформ, их отторжения действительностью помимо разницы традиций, нехватки кадров было отсутствие средств. "Центр, высасывая из местности все ее ресурсы до последней копейки и тратя их главным образом на нужды государственной обороны, не оставлял в провинциальной кассе никаких остатков на расходы по подъему благосостояния края"58.

Давление внешнего фактора повлекло за собой внедрение абсолютно чуждых русской природе нововведений. Еще Ключевский указывал, что заимствовать чужое учреждение всегда несколько легче, чем усвоить идею, положенную в его основание. Огромные средства, затраченные на их интродукцию в государственную систему России, рассеялись по ее просторам, чтобы прорасти со временем "крапивным семенем" бюрократии. Потребовались многие десятилетия, чтобы российское общество утвердилось на модернизационном пути.

Цена вестернизации, предпринятой Петром I в первой четверти XVIII в., в финансовом (по сравнению с допетровскими временами тяжесть налогов возросла по разным оценкам в три - восемь раз), ментальном (раскол общества) и человеческом измерении (гибель одной пятой населения) была очень велика. "Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы"59. Однако именно этот статус позволил ей развиваться в европейском цивилизационном пространстве, а со временем внести в него свой весомый вклад.

Примечания

1. LEROY-BEAULIEU A. L'Empire des Tsars et les Russes. Paris. 1990, p. 193.

2. D'ENCAUSSE H. Russia and Europe in a Historical Context. Is Russia a European Power? The Position of Russia in a New Europe. Leuven University Press. 1998, p. 14.

3. ЕРОШКИН Н. П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. М. 1960, с. 88.

4. МИЛЮКОВ П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб. 1892, с. 118.

5. Полное собрание законов (ПСЗ), N 1675.

6. ЕРОШКИН Н. П. Ук. соч., с. 96 - 97.

7. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 147.

8. ВОСКРЕСЕНСКИЙ Н. А. Законодательные акты Петра I.Т. 1. М. Л. 1945, N 236, с. 195.

9. Управители губерний стали официально именоваться "губернаторами" после указа 6 марта 1711 года.

10. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 354.

11. Там же, с. 411, 412.

12. БОГОСЛОВСКИЙ М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719 - 1727 гг. М. 1902, с. 295.

13. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Сочинения. Т. 4. М. 1958, с. 157.

14. ЕРОШКИН Н. П. Ук. соч., с. 112.

15. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 512.

16. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 157.

17. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 557, 559.

18. ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Сошное письмо. Т. 2. М. 1916, с. 525.

19. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 29.

20. PETERSON C. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm. 1979, p. 415.

21. Ibid., p. 75.

22. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 600, 565.

23. ПСЗ, N 3197.

24. АНИСИМОВ Е. В. "Шведская модель" с "русской особостью". - Звезда, 1995, N1, с. 141 - 142.

25. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 169.

26. PETERSON C. Op. cit, p. 128 - 129, 99 - 100, 413.

27. АНДРЕЕВ А. Ю. "Учености ради изгнанники": опыт изучения русского студенчества в немецких университетах XVIII - первой половины XIX века. Россия и Германия. М. 2004, с. 79.

28. ФЕДОСОВА Э. П. Из истории российской государственности. (Шведский опыт). Россия и мировая цивилизация. М. 2000, с. 187.

29. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 88.

30. ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Н. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. Опыт изучения русских проектов и неизданные их тексты. М. 2000, с. 73.

31. ПСЗ, N 2789.

32. КАМЕНСКИЙ А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. М. 1999, с. 129.

33. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 647, 648.

34. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 31.

35. Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб. 1996, с. 130.

36. КАМЕНСКИЙ А. Б. Ук. соч., с. 137.

37. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 616, 625.

38. АКИШИН М. О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII века: структура и состав государственного аппарата. М. Новосибирск. 2003, с. 59.

39. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 182.

40. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 50.

41. PETERSON C. Op. cit, p. 261, 280 - 281.

42. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 723.

43. Там же, с. 619.

44. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 262, 270, 507 - 521.

45. АНИСИМОВ Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. СПб. 1997, с. 136, 137.

46. PETERSON C. Op. cit., p. 297, 414, 302.

47. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX вв.). Т. 2. СПб. 1999, с. 127.

48. ПСЗ, N 3006, Устав воинский. Артикулы. Глава III, 20.

49. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 673.

50. АГЕЕВА О. Г. Реформа штата царско-императорского двора в первой четверти XVIII века. Ментальность в эпохи потрясений и преобразований. М. 2003, с. 51, 57 - 58.

51. ТРОИЦКИЙ С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формирование бюрократии. М. 1974; АГЕЕВА О. Г. Ук. соч., с. 61.

52. ШЕПЕЛЕВ Л. Е. Чиновный мир России. XVIII - начало XX вв. СПб. 1999, с. 134.

53. АГЕЕВА О. Г. Ук. соч., с. 59, 63, 65.

54. ШЕПЕЛЕВ Л. Е. Ук. соч., с. 395.

55. МОЛЧАНОВ Н. Н. Дипломатия Петра Первого. М. 1986, с. 428.

56. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М. 1993, с. 264.

57. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 292.

58. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 101.

59. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 735; НЕФЕДОВ С. А. О цене петровских реформ. Парадигмы исторического образования в контексте социального развития. Екатеринбург. 2003, с. 143 - 152.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.