Захарова Л. Г. Александр II

   (0 отзывов)

Saygo

30 июля 1835 г. в минуту душевного смятения Николай I, уезжая в Пруссию навестить больного тестя - короля Фридриха-Вильгельма III,доставил письмо- завещание сыну своему "любезному Саше" на случай "исполнения злых умыслов" врагов (видимо, покушения). Он предупреждал тогда еще юного Александра о возможном повторении печального опыта своего воцарения: "Ежели, что Боже сохрани, случилось какое-либо движение или беспорядок, садись сейчас на коня, и смело явись там, где нужно будет, призвав, ежели потребно, войско, и усмиряй буде можно без пролития крови. Но в случае упорства, мятежников не щади, ибо, жертвуя несколькими, спасешь Россию"1. Опасение оказалось излишним. Воцарение Александра II совершилось мирно, ему не нужно было пройти по площади, политой кровью, чтобы сесть на "прародительский" трон, не нужно было казнями возвестить народу о своем восшествии на престол. Однако, впервые обращаясь к Государственному совету, новый царь 19 февраля 1855 г. должен был объявить: "Покойный родитель в последние часы жизни сказал мне: "Сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал. Оставляю тебе много трудов и забот""2.

Падение Севастополя в августе 1855 г. подвело черту под созданной Николаем I системой. Из Крымской войны Россия вышла утомленная исполинской борьбой, с истощенными финансами и подорванным денежным обращением. Война обнажила многие недостатки администрации, военной и гражданской. Она показала, что колосс стоит на глиняных ногах. Держава лишилась того "первенствующего положения", которое занимала в Европе после наполеоновских войн, Священный Союз фактически распался, Россия оказалась в изоляции. Следствием этого было за границей - падение авторитета побежденной страны, а внутри империи - недоверие к силе и способности правительства. Александру II предстояло завоевать общественное мнение России и Европы3. И если в 1846 г. в Секретном комитете (Александр в нем председательствовал) говорилось о ненужности при решении крестьянского вопроса "шумной и громкой славы" и "внимания всей Европы"4, то теперь это стало необходимо.

"Прежняя система отжила свой век", - таков общий приговор одного из идеологов этой системы, историка М. П. Погодина, произнесенный им через три месяца после смерти Николая I. А в начале 1856 г. Погодин призывает Александра II искать выход из кризиса на новых путях. "Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте самодержавного русского престола!"5 - провозглашает он. Сам этот призыв был откровением, переворотом в сознании тех, кто правил Россией или близко стоял к "верхам". И Александр II видел это лучше других. Секретный комитет 1846 г., председателем которого он был, признал недопустимым при решении крестьянского вопроса употреблять само слово "свобода" - "тут именно слово страшнее дела"6. Через 10 лет слово "свобода" представлялось магическим - ключом к новой жизни.

Насущные политические потребности пришли в столкновение с идеологическими основами николаевской системы. "Если бы Правительство после Крымской войны и пожелало возвратиться к традициям последних времен, то оно встретило бы непреодолимые препятствия, если не в открытом, то, по крайней мере, в пассивном противодействии, которое со временем могло бы даже поколебать преданность народа, широкое основание, на котором зиждется в России монархическое начало"7, - это было осознано в "верхах".

Первенец великокняжеской семьи, Николая Павловича и Александры Федоровны, нареченный Александром, родился 17 апреля 1818 г. в Московском Кремле. Император Александр I находился в тот день в Варшаве в связи с открытием первого сейма Царства Польского. Наследником престола Александр Николаевич был объявлен 12 декабря 1825 г., а через два дня стал свидетелем восстания декабристов. Николай I вынес его на руках к солдатам лейб-гвардии саперного батальона, стоявшим во дворе Зимнего дворца.

Если рождение Александра I приветствовал Г. Р. Державин, то рождение Александра II - В. А. Жуковский, который пожелал ему быть гуманным человеком: "Да встретит он обильный честью век! Да славного участник славный будет! Да на чреде высокой не забудет Святейшего из званий: человек". Поэтическое приветствие было далеко не единственным или главным актом, сопровождавшим рождение великого князя Александра Николаевича. Куда сильнее и важнее для дома Романовых были военные традиции. Через несколько дней после появления на свет Александр назначается шефом лейб-гвардии гусарского полка, в семь лет "пожалован" чином корнета, и далее еще в детском и отроческом возрасте чинами подпоручика, поручика, штаб-ротмистра, ротмистра8.

Воспитание шестилетнего наследника престола было поручено капитану К. К. Мердеру. Боевой офицер, награжденный за храбрость, проявленную при Аустерлице, неоднократно раненный, он с 1809 г. служил дежурным офицером в кадетском корпусе; последние 10 лет своей жизни Мердер провел неотлучно при цесаревиче. Современники единодушны в оценке Мердера как человека высоконравственного, доброго, умного, уравновешенного, волевого (что подтверждает и его дневник). Твердость и строгость характера сочетались в нем с гуманностью (в дневниковой записи 1831 г., отмечая в своем воспитаннике недостаток сострадания к бедным, он расценивал это как свое горе и ставил задачей достигнуть "того, что он будет считать единственным истинным наслаждением - помогать несчастным")9.

Тотчас по воцарении Николай I озаботился общим образованием наследника и избрал ему в наставники Жуковского, известного своей просвещенностью, педагогическим опытом и близкого царской семье: в 1817 - 1820 гг. он преподавал Александре Федоровне, тогда еще великой княгине, русский язык по рекомендации императрицы-матери Марии Федоровны - вдовы Павла I, при которой состоял чтецом10. Доверительные отношения с бабушкой и матерью Александра сыграли свою роль в этом назначении. В течение полугода Жуковский составил специальный "План учения", рассчитанный на 12 лет и одобренный Николаем I. Целью воспитания и обучения провозглашалось "образование для добродетели". Жуковский считал, что "его высочеству нужно быть не ученым, а просвещенным"11. Религиозное воспитание наследника было поручено законоучителю Г. П. Павскому.

1024px-Kruger%2C_Franz_-_Equestrian_Portrait_of_Grand_Prince_Alexander_Nikolayevich.jpg

640px-Tsar_Alexander_II_-4.jpg

640px-Alexander_II_of_Russia_photo.jpg

640px-Empress_Maria_Feodorovna%2C_1857%2C_Hermitage_Museum.jpg

Законная жена - Мария Александровна, урождённая принцесса Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская

Princess_Catherine_Dolgorukov.jpg

640px-%D0%94%D0%BE%D0%BB%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%BA%D0%B0%D1%8F%2C%D0%95%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0.jpg

Екатерина Михайловна Долгорукова, морганатическая жена (ниже ее изображение шкодливой рукой комбинатора рукой Александра)

В результате Александр получил довольно разностороннее образование. Особое внимание уделялось истории. Жуковский считал, что "история из всех наук самая важнейшая, важнее философии, ибо в ней заложена лучшая философия, то есть практическая, следовательно полезная", что "сокровищница просвещения царского есть история, наставляющая опытами прошедшего, или объясняющая настоящее и предсказывающая будущее. Она знакомит государя с нуждами его страны и его века. Она должна быть главною наукою наследника престола"12. История преподавалась отечественная и всеобщая, включая специальный курс на французском языке "Введение в историю революции" (1789 г. во Франции). И сам ученик выделял историю среди других предметов, любил ее. Николай I часто дарил сыну в день рождения или по другим поводам книги по истории13.

Продуманная программа воспитания и образования наследника с самого начала натолкнулась на чуждую ей традицию двора и установку отца-самодержца. Только что приступив к своим обязанностям воспитателя (завершая в Дрездене составление "Плана учения"), Жуковский уловил грозящую его делу и его питомцу опасность и излил свою тревогу в письме к императрице-матери от 2(14) октября 1826 г.: "Я в газетах прочитал описание развода, на котором наш маленький великий князь явился верхом и пр. (речь идет о ежедневном утреннем разводе войск. - Л. З.). Эпизод, государыня, совершенно излишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся. Ради Бога, чтобы в будущем не было подобных сцен. Конечно, зрители должны были восхититься появлением прелестного младенца; но какое же ощущение произвело подобное явление на его разум. Не понуждают ли его этим выдти преждевременно из круга детства? Не подвергается ли он опасности почитать себя уже человеком?.. К тому же эти воинственные игрушки не испортят ли в нем того, что должно быть первым его назначением. Должен ли он быть только военным, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будем смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность! Государыня, простите моим восклицаниям; но страсть к военному ремеслу стеснит его душу: он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве - казарму. Мы видели плоды этого: армии не составляют могущества государства. Если царь занят одним устройством войска, то оно годится только на то, чтобы произвести 14-е декабря". И в "Плане учения" Жуковский провозгласил: "Истинное могущество государя не в числе его воинов, а в благоденствии народа"14.

"Желал бы убедиться, - отметил спустя три года и Мердер, - что частые появления его высочества на парадах, видя, что из парада делают государственное дело, не будет иметь на него дурных последствий: легко может ему придти мысль, что это действительно дело государственное, и он может ему поверить". Но жизнь убеждала в другом. Александр с детства полюбил смотры, парады, военные праздники, военные игры, в которых часто принимали участие и Николай I и его братья, и пронес это увлечение через всю жизнь. И если Николай I иногда проявлял тревогу по поводу излишнего увлечения сына парадной стороной военного дела, то по совершенно иным мотивам, чем его воспитатели. В 1832 г. он выговаривал Мердеру: "Я заметил, что Александр показывает вообще мало усердия к военным наукам; я хочу, чтобы он знал, что я буду непреклонен, если замечу в нем нерадивость по этим предметам; он должен быть военным в душе, без чего он будет потерян в нашем веке"15.

Понятно поэтому, что попытка Жуковского с самого начала ограничить занятия военным делом шестью летними неделями в году не удалась. Из бойкого в военной игре подростка выходил молодцеватый, ловкий офицер. Он любил Марсово поле, с удовольствием красовался на парадах, вызывая восторг окружающих и неумолчные крики "ура". Формулярный список тщательно фиксирует по дням частые, постоянно сменяющие друг друга военные мероприятия, будничные и праздничные, но неизменно регулярные. Формировался человек военный по своим привычкам, мироощущению, окружению.

Обстановка и атмосфера в большой семье Николая I отличались доброжелательностью, естественностью, искренностью. Юноше не грозила раздвоенность, свойственная Александру I. "Нежное чувство к родителям одно из прекрасных качеств великого князя", - заключает Мердер. И так же привязан Александр к сестрам и братьям, для которых устраивает фейерверки и другие забавы, делает подарки, в случае разлуки пишет письма. Вообще он очень любил дом. В 1828 г., возвращаясь из первой поездки за границу к деду, прусскому королю, при виде Царского Села мальчик "был вне себя от радости". Восторженно реагировал он на красоту природы: "услышав в поле пение жаворонков, прыгал от радости". Даже сочинение его по истории (об Александре Невском) начиналось с описания красоты природы16. Воспитатели отмечали сердечность, чувствительность, веселый нрав, общительность и естественность поведения, хорошие манеры, храбрость наследника престола.

Очевидны были для окружающих и умственные его способности - однако в, сочетании с отсутствием усердия, постоянства., глубокого внутреннего интереса к чтению, занятиям; малейшая трудность, препятствие приводит его "в некоторый род усыпления и бездействия". Даже после удачно сданных годовых экзаменов зимой 1828 г., которыми остался доволен Николай I, Мердер отмечает, что это результат не столько собственного труда ученика, сколько усилий учителей и репетиторов, что великому князю недостает "постоянной деятельности, что слишком часто его приходится "понуждать"" к вниманию и работе. О том же тревожился и Жуковский, увещевая своего воспитанника: "Владейте собою, любите труд, будьте деятельны".

Бывало, Александр дает слово исправиться и на какое-то время становится прилежным, иногда даже с отчаянием говорит воспитателю, что не хотел бы родиться великим князем, признается, что "ему случается весьма часто не на шутку сердиться на тех, которые ему напоминают его долг". В конце концов Мердер приходит к заключению, что "лень у Александра Николаевича есть главный недостаток, от которого проистекают все прочие": самоуверенность, отсутствие сильных желаний, настойчивости, временами повторяющиеся периоды апатии17 . Досуг, праздники, дни рождений он проводил с друзьями, среди которых - сыновья Мердера, дети высшей знати и сановников из ближайшего окружения Николая I, братья Адлерберги, Фредериксы, воспитанники кадетских корпусов. Изредка в эту компанию подростков приглашались и девочки. С 10 - 11 лет наследник престола иногда приглашался к большому столу родителей, умел себя вести, вызывая похвалы, а со стороны женщин и восхищение. Общительность, любовь к светской жизни были свойственны ему и в зрелые годы.

В день совершеннолетия (16 лет) Александр произнес "клятвенное обещание в лице наследника престола" в большой церкви Зимнего дворца и в Георгиевском зале при торжественном собрании по случаю вступления в действительную службу. К присяге его готовил по поручению Николая I M. М. Сперанский. Сообщая о событиях этого "важного дня" Мердеру, которого считал "вторым отцом", Александр Николаевич не забыл перечислить в письме и полученные подарки: "от папы коллекцию российских исторических медалей и две турецкие сабли, от мамы - большой надувающийся глобус, часы узнавать время на всей земле... Костя подарил мне разные охотничьи вещи, а сестрицы свои портреты, сделанные Брюлловым"18. В тот же день финский минералог Н. Норденшильд открыл на Урале драгоценный минерал и назвал его в честь совершеннолетия наследника престола александритом. Шел "окончательный период учения", когда высшие государственные сановники читали будущему императору необходимые ему практические курсы. Сперанский в течение полутора лет вел с ним "беседы о законах". И хотя к тому времени бывший конституционалист стал вполне благонамеренным сторонником "чистой монархии", он все же внушал своему ученику уважение к закону, понятие о "пределах власти", проводил границу между самодержавием и самовластием. Читались еще три курса: министра финансов Е. Ф. Канкрина - "Краткое обозрение русских финансов"; советника Министерства иностранных дел Ф. И. Брунова об основах внешней политики России с царствования Екатерины II; генерала А. Жомини о военной политике и стратегии России. Программа образования была окончена весной 1837 года; оставалось лишь совершить путешествия для ознакомления с Россией и Европой.

Путешествие по России длилось с мая по декабрь 1837 г., согласно личной инструкции Николая I, вместе с наставниками, воспитателями и свитой. По выражению Жуковского, состоялось "всенародное обручение наследника с Россией". Посетили 29 губерний Европейской России, главным образом центральные, Северный Кавказ, Закавказье, Крым, Западную Сибирь до Тобольска. При отсутствии железных дорог такое путешествие предоставляло мало возможностей для глубоких наблюдений, особенно учитывая множество торжественных встреч, всевозможных смотров, увеселений. И все же Александр видел страну, получил 16 тыс. прошений, в Сибири видел декабристов и, проникшись состраданием, ходатайствовал перед отцом о смягчении их участи.

Путешествие в чужие края длилось больше года (май 1838 - июнь 1839 года). Сначала Александр посетил вместе с Николаем I Берлин и Стокгольм, затем по наставлению отца - Швецию, Данию, дюжину немецких и итальянских герцогств и королевств, Австрию, Голландию, Англию. Обращает на себя внимание отсутствие в маршруте путешествия Франции. За время странствий наследник российского престола получил немало орденов и дипломов (почетного члена Датской академии изящных художеств, Римской академии итальянской литературы, доктора прав Оксфордского университета и др.). Это дополнило пестрый список отечественных званий (канцлер Александровского университета в Финляндии с 1825 г., почетный член императорской Академии наук с 1837 г., почетный член университетов - Петербургского с 1841 г., Московского с 1851 г.).

Заграничное путешествие решило личную судьбу Александра. Он увлекся 15-летней принцессой Марией Гессен-Дармштадтской, увидев ее в театре, о чем на следующий же день написал отцу. В марте 1840 г. состоялась помолвка, а 16 апреля 1841 г. - венчание. Будущая императрица (наречена в России Марией Александровной) приходилась племянницей императрице Елизавете Алексеевне, супруге Александра I. Династические связи с немецкими правящими домами были в традиции Романовых. В этом браке Александр II имел шесть сыновей и одну дочь, в которой "души не чаял"19.

Настроение и чувства Александра той поры живо отражены в его письмах к самому близкому другу Александру Адлербергу (в дальнейшем, в 1870 - 1881 гг., - министр императорского двора и уделов; ему он писал с семи лет и до конца жизни). Письма к "милому Саше" вскоре после женитьбы ("язык чешется, давно не с кем поболтать") полны восторженных восклицаний. Молодой супруг счастлив и склоняет своего друга к женитьбе ("когда-то увижу я тебя, любезный Саша, также женатым?"). И в тех же письмах - восторженное описание красавиц, которыми, видимо, оба увлекались прежде. Другой предмет интересов, который сам автор писем называет "серьезным", это смотры, маневры, посещение лагерей. Молодцеватым, жизнерадостным, однако не обременяющим себя серьезными государственными трудами выглядит будущий самодержец в этих письмах20.

Но хотя сам Александр не проявлял большого интереса и рвения к делам политическим, он постепенно втягивался в них. По возвращении в 1839 г. на родину, он назначается присутствующим в Государственный совет, в следующем году - в Комитет министров, а в 1841 - 1842 гг. членом этих высших государственных учреждений. Наследнику поручаются все более важные дела, среди которых особое значение имел крестьянский вопрос.

Назначенный председателем Секретного комитета по крестьянскому делу (1846 г.), 28-летний наследник престола проявил приверженность к существующим порядкам. В журнале Комитета признано: "Доколе Россия, по непредвиденным судьбам, не утратит своего единства и могущества, дотоле другие державы не могут служить ей примером. Колосс сей требует иного основания и иных понятий о свободе не только крестьян, но и всех состояний", свобода в России должна состоять "в повиновении всех законам, исходящим от одного высшего источника"21. Не больший результат принес и другой Секретный комитет - о дворовых людях (1848 г.), работавший также под председательством Александра. Ввиду революционных событий в Европе он добивался ужесточения цензуры путем учреждения секретного "Бутурлинского" комитета (цензуры над цензурой). Настаивая на участии в нем барона М. А. Корфа, он говорил: "Речь идет о том, чтобы завязать ожесточенный бой (с литературой, прессой. - Л. З.),., а Вы внезапно ретируетесь с поля сражения"22.

Возможно, в позиции наследника престола больше, чем убеждение, проявлялась зависимость от отца, несамостоятельность. Никакого стремления к освобождению крестьян или склонности к либерализму он до своего воцарения не выказывал, в отличие от брата, великого князя Константина. И только крутое изменение объективных обстоятельств, неподвластных даже самодержавному монарху, вынудит его в дальнейшем поступиться традиционными понятиями.

Гражданские дела занимали не первостепенное место в государственной деятельности Александра. По-прежнему основное его внимание и интерес были сосредоточены на армии. Он продолжал подниматься в военных чинах, званиях и должностях: в 1844 г. получил "полного генерала", в 1849 г. после смерти дяди, великого князя Михаила Павловича, занял пост главного начальника военно-учебных заведений, вступил в командование гвардейским корпусом, который по повелению Николая I выступил для подавления революции в Венгрии. В 1852 г. произведен в главнокомандующие гвардейским и гренадерским корпусами. Николай I не раз объявлял сыну в рескриптах свою "душевную благодарность" за его "неусыпные заботы о войске"23. 21 февраля 1854 г., когда Петербургская губерния "при появлении англо- французского флота в виду Кронштадта" была объявлена на военном положении, наследник престола начальствовал над всеми войсками, направленными для обороны в Петербург24.

Александр вступил на престол в возрасте 36 лет. Внешний облик его в это время запечатлел секретарь американского посла А. Уайт: "Он был высок, как все Романовы, красив и держался с большим достоинством, но у него было гораздо меньше величественности и полностью отсутствовала неуместная суровость его отца"25. Приятную внешность Александра II отмечали все писавшие о нем. Однако многие при этом критиковали его холодные и сдержанные манеры или стремление походить на отца, что создавало впечатление "плохой копии" или "безжизненной маски".

Из множества характеристик Александра II особенной глубиной и проницательностью отличаются принадлежащие перу фрейлины А. Ф. Тютчевой, дочери известного поэта: "Император - лучший из людей, - записывает она в дневнике в январе 1856 года. - Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, где приходилось бы только охранять. Но ему недостает темперамента преобразователя. У императрицы тоже нет инициативы... Они слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними. В них нет той мощи, того порыва, которые овладевают событиями и направляют их по своей воле; им недостает струнки увлечения... Сам того не ведая, он вовлечен в борьбу с могучими силами и страшными стихиями, которых он не понимает. ...Они (императорская чета. - Л. З.) не знают, куда идут"26.

Первые шаги Александра II утверждали и продолжали политику Николая I27. А после падения Севастополя Александр II сам отправился в Николаев, лично наблюдая за возведением укреплений, ездил осмотреть крепость Очаков, укрепления в Одессе, посетил главную квартиру Крымской армии в Бахчисарае. Но эти усилия уже были напрасны. Россия не могла продолжать войну. На международной арене она оказалась изолированной, внутренние силы ее были подорваны, недовольство охватило все слои общества. Обладая здравым и трезвым умом, определенной гибкостью, совсем не склонный к фанатизму, Александр II при участии компетентных сановников начал эмпирически, не имея никакой общей программы, принимать новые решения, не укладывавшиеся в старую систему и даже прямо противоположные ей, встал на путь реформ.

Парижский договор и манифест 19 марта 1856 г., закончившие Крымскую войну, знаменовали важный шаг Александра II по пути новых решений в правительственной политике. Традиционная ставка на Священный Союз оказалась битой, в Европе складывалась новая расстановка сил. Венская система, завершившая эпоху наполеоновских войн, изжила себя, роль Франции на континенте усилилась, с чем предстояло считаться русской дипломатии. Престарелый канцлер К. В. Нессельроде, прослуживший при Николае I все его тридцатилетнее царствование и олицетворявший старую систему, был сменен человеком иной формации и иной ориентации - А. М. Горчаковым.

Объявляя манифестом об условиях заключенного мира, царь очень осторожно высказался в нем и о необходимости совершенствовать внутреннее благоустройство России и о законах, "для всех равно справедливых". Этого неопределенного заявления хватило, чтобы насторожилось и взволновалось дворянство. Отвечая на распространившиеся и дошедшие до него тревоги, Александр II 30 марта 1856 г., обращаясь к предводителям дворянства в Москве, сказал: "Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния... Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого, мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу"28.

Контуры нового курса постепенно вырисовывались. Прежде всего рухнул запрет, наложенный Николаем I на печатное слово: 3 декабря 1855 г. был закрыт Высший цензурный комитет. Александр II согласился с мнением председателя комитета Корфа, который докладывал, что цензурный террор "приводит иногда до цели противоположной, распространяется рукописная литература, гораздо более опасная, ибо она читается с жадностью и против нее бессильны все полицейские меры"29. "Севастополь ударил по застоявшимся умам" и после "мертвенного оцепенения, в которое до сих пор была погружена страна" (В. О. Ключевский), слово, как выражение внутреннего раскрепощения, превратилось в общественную силу, оттеснившую страх. Гласность стала первым проявлением оттепели.

Последовало и уничтожение стеснений, введенных в университетах после 1848 г., разрешены свободная выдача заграничных паспортов, создание акционерных обществ и компаний; поощрялось расширение российскими подданными торговых связей с иностранными государствами, а к коронации была объявлена амнистия политическим заключенным - оставшимся в живых декабристам, петрашевцам, участникам польского восстания 1830 - 1831 гг.; 9 тыс. человек освобождались от полицейского надзора30.

26 августа 1856 г. в Успенском соборе Кремля свершился обряд коронования Александра II. Французский посол граф Ш. де Морни еще задолго до приближения к Успенскому собору первым среди всех дипломатов покинул свою карету и проделал оставшийся путь с непокрытой головой, демонстрируя особое почтение и расположение своего правительства к Александру II. И действительно, Франция и Россия, преодолевая груз старых традиций, шли на сближение и контакты. Уже в январе 1857 г. Александр II конфиденциально сообщил брату Константину: "Я вижу в союзе с Францией залог будущего спокойствия Европы"31. С 14 августа по 22 сентября шло беспрерывное празднество, но не только оно. Здесь, в первопрестольной столице, куда со всех концов России съехались наиболее знатные представители дворянства и высшие чины администрации, осторожно нащупывались возможные пути решения крестьянского вопроса.

С согласия Александра II незадолго до того назначенный министр внутренних дел С. С. Ланской (в молодости причастный к движению декабристов) вел переговоры с предводителями дворянства о возможности выступления высшего сословия с инициативой освобождения крестьян - подачи адресов на имя царя. Александр II, часто поступавший самовластно, в этом "деликатном" и одновременно "страшном" вопросе хотел во что бы то ни стало добиться не только поддержки дворянства, но и его почина. Первый дворянин империи, каким считал и осознавал себя Александр II, хотел обоснования своих действий в деле, затрагивавшем самые устои государства и общества, волей первого сословия.

Что это именно так, видно из речи царя в Государственном совете 28 января 1861 года. Торопя Совет с одобрением реформы, он обратил его внимание на два обстоятельства: что "всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства" (опасность крестьянских волнений. - Л. З.) и что "приступ к делу сделан был по вызову самого дворянства"32. Однако дворянство в 1856 г. не спешило с эмансипацией. И только один виленский генерал-губернатор В. И. Назимов, личный друг Александра II из его военного окружения, обещал склонить дворянство своих губерний (Виленская, Ковенская, Гродненская) к выступлению с нужной правительству инициативой.

В ожидании "инициатив" дворянства Александр II не предпринимал решительных шагов, хотя конкретные варианты отмены крепостного права были ему известны, например, проект освобождения крестьян в имении его тетки великой княгини Елены Павловны с. Карловке Полтавской губернии, задуманный в качестве принципиального образца для предстоящей общей реформы. Проект, составленный директором Хозяйственного департамента Министерства внутренних дел - лидером либеральной бюрократии Н. А. Милютиным, был подписан не им, а подан от имени Елены Павловны, чтобы избежать раздражения и отрицательной реакции Александра II, который считал Милютина "красным". Усыпить бдительность царя не удалось. Он разгадал и авторство Милютина и не желал, чтобы инициатива возлагалась на правительство; как это предусматривалось проектом. Отметив в резолюции, что записка составлена, видимо, "одним из директоров департаментов", он отклонил ее. "Я выжидаю, чтобы благомыслящие владельцы населенных имений сами высказали, в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян", - разъяснял он свою позицию33.

В отклоненном проекте предлагалось освобождение крестьян с землей за выкуп, превращение их в мелких земельных собственников при сохранении крупного помещичьего землевладения. Огромная роль отводилась при этом государственной власти, которая выступала с инициативой преобразований и должна была опираться на "просвещенное" дворянство - "инициативная монархия", проводящая прогрессивные реформы34. Двумя годами позже, в октябре - ноябре 1858 г., под давлением новых обстоятельств и новой расстановки сил отмена крепостного права пошла как раз по этому пути, однако на исходе 1856 г. Александр II, в нерешительности и ожидании адресов от дворянства, начал с того, что лично ему уже было знакомо по опыту: в традициях николаевской системы учредил очередной Секретный комитет по крестьянскому делу.

Секретный комитет, составленный в большинстве своем из крепостников, бездействовал, однако решимость царя оказалась непоколебимой. Об этом свидетельствуют и его поступки, и рассказы мемуаристов. Летом 1857 г., находясь с семьей на отдыхе за границей, он встретился и беседовал с видными государственными и общественными деятелями, отечественными и зарубежными, о крестьянском вопросе в России. С послом во Франции графом П. Д. Киселевым, в прошлом министром Николая I (его "начальником штаба" по крестьянскому делу), который настаивал на освобождении крестьян с землей; с великой княгиней Еленой Павловной, с бароном А. Гакстгаузеном, известным немецким ученым, знатоком аграрного вопроса, посетившим Россию в начале 1840-х годов и написавшим исследование о русской общине, консерватизм и монархизм которого сочетались с уверенностью в неизбежности отмены крепостного права, и др.; ознакомился и с первыми, только что вышедшими номерами "Колокола". Он срочно требует прислать из Петербурга бумаги Секретного комитета, членом его назначает своего брата Константина Николаевича, сторонника реформ и покровителя либеральной бюрократии. Воспитателем наследника престола, Николая Александровича, он назначает недавно еще опального либерала, автора одной из первых записок об освобождении крестьян профессора права К. Д. Кавелина.

По прибытии в Петербург он торопит Секретный комитет с принятием решений. Подоспевший к этому моменту Назимов, с которым Александр II встречался по пути следования на отдых, доставляет в столицу долгожданную "инициативу" дворянства своих губерний - всеподданнейший адрес с просьбой об освобождении крестьян, правда, без земли. Но условия, оговоренные дворянством, не интересовали самодержца. Важен был сам факт подачи адреса. Александр II требует немедленных решений Секретного комитета. Неспособный сопротивляться монарху Комитет одобряет рескрипт на имя Назимова, хотя заложенная в этом важнейшем правительственном документе программа составлялась вне его стен. Более того, в растерянности Секретный комитет дает согласие министру внутренних дел на рассылку его всем начальникам губерний (что затем предрешило вопрос о публикации этого документа). Гласность этого первого шага на пути к решению крестьянского вопроса отрежет правительству путь к отступлению. Фактически вопреки воле петербургского и московского дворянства столичным губерниям были навязаны аналогичные рескрипты (формально со ссылкой на их адреса). Начало делу освобождения крестьян от крепостного ига положено. Именно по этому поводу Герцен скажет об Александре II - "Ты победил, Галилеянин!"

Открытие в 1858 г. в 46 губерниях Европейской России дворянских комитетов для обсуждения проектов реформы выявило наличие в дворянстве крепостнического большинства и либерального меньшинства, что ставило Александра II перед необходимостью выбора, определения своей позиции. Тем временем со всех сторон поступали сведения о напряженном ожидании крестьянством освобождения. Особенно сильное впечатление на царя произвело известие о волнениях в Эстляндской губернии (соседствующей с Петербургом), вызванных неприятием местной реформы, не обеспечивавшей крестьян землей.

Попытка Александра II подтолкнуть помещиков к ускорению подготовки реформы собственным примером, издав указ об освобождении удельных крестьян без земли (20 июня 1858 г.), оказалась неудачной: они не приняли такого освобождения. И не требовалось большой дальновидности, чтобы предугадать аналогичную позицию помещичьего крестьянства. Личные наблюдения Александра II во время путешествия по центральным губерниям России в августе - сентябре 1858 г. убеждали в том же, и еще - в сохранившихся надеждах крестьянства на царя. Значительное влияние на Александра II оказал и его ближайший друг, генерал-адъютант Я. И. Ростовцев, признавший к тому времени либеральное требование освобождения крестьян с землей за выкуп. Под сильным нажимом Александра II, можно сказать, по его требованию, Главный (бывший Секретный) комитет принял именно такую программу освобождения.

Царь даже дал согласие (после двукратного отказа) в марте 1859 г. поставить Н. А. Милютина товарищем министра внутренних дел. Одновременно он утвердил состав нового нетрадиционного государственного учреждения для подготовки проектов крестьянской реформы - Редакционных Комиссий под председательством Ростовцева. И хотя при обсуждении проектов в Главном комитете и Государственном совете делались поправки под натиском реакционных и консервативных сил, Александр II подписал "Положения 19 февраля 1861 г." вопреки мнению большинства Государственного совета. Это главное дело царствования Александра II дало основание современникам назвать его Царем-Освободителем.

Государственные заботы, многочисленные и разнообразные, были подчинены в сознании Александра II (как показывают его письма брату Константину) одной цели, всепоглощающей, над всем доминирующей - восстановить престиж и величие "дорогой нашей России" после поражения в Крымской войне. Это величие понимается как дальнейшее расширение империи, укрепление ее внешнего могущества. Александр II выражает удовлетворение успехами русской дипломатии на Дальнем Востоке - новыми приобретениями по Амуру, радостно сообщает брату о победах русского оружия на Кавказе, о пленении Шамиля летом 1859 года. В 1861 г. он сохраняет в распоряжении наместника Кавказа князя А. И. Барятинского все бывшие под его началом военные силы. И это при критическом состоянии финансов, при крайней обременительности расходов на кавказские дела, составлявших шестую часть бюджета страны. Более того, Александр II готов вторгнуться в Малую Азию в случае войны или падения турецкого владычества на Балканах35.

Тональность сообщений о внутренних делах, о финансах и крестьянском вопросе в этих письмах иная - сдержанность, краткая информативность, сознание необходимости перемен, лишенное яркой эмоциональной окраски, характерной для описания дел военных и внешнеполитических. Очевиден приоритет имперских амбиций в заботах и представлениях Царя-Освободителя. Не "улучшение быта" подданных, как это официально провозглашалось, а дальнейшее расширение и усиление империи было его целью. Иначе нельзя объяснить тот факт, что государство не вложило в крестьянскую реформу ни одного рубля, что при этом более трети бюджета шло на военные расходы, что выкупная операция, разорительная для крестьян, считалась выгодной для государства. Кажется, стремление Николая I видеть в сыне человека "военного в душе" дало свои плоды.

Характерна реакция Александра II на недовольство крестьян условиями реформы - уменьшением наделов и высокими повинностями и выкупными платежами. Выступая 15 августа 1861 г. в Полтаве перед крестьянскими старостами, он заявил: "Ко мне доходят слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал. Исполняйте чего требуют закон и Положение. Трудитесь и работайте. Будьте послушны властям и помещикам". Циркуляром Министерства внутренних дел начальникам губерний от 2 декабря 1861 г. предписывалось, чтобы местные власти в своих объяснениях с крестьянами указывали на эти слова императора. Не насторожило Александра II и беспокойство министра финансов, который неоднократно докладывал о тяжести выкупных платежей для крестьян и обременительности для бюджета непроизводительных расходов, в первую очередь военных. Так, во всеподданнейшем докладе 1866 г. Рейтерн отмечал: "Затруднение, с которым поступают выкупные платежи, в некоторых, по крайней мере, случаях происходит от того, что эти платежи превышают средства крестьян"36.

Жесткость позиции царя органично уживалась с патриархально- сентиментальным отношением его к народу: "Вы мои дети, а я вам отец и молю бога за вас, так же как и за всех, которые, как и вы, близки моему сердцу", - говорил он в 1863 г. депутации старообрядцев, обратившихся с адресом к Царю- Освободителю37 . Великий акт отмены крепостного права не поколебал традиционного отношения к народу, в котором он видел источник сил и средств для усиления монархии, расширения империи, укрепления ее престижа. Духовное родство Царя-Освободителя с его предшественниками на российском престоле проявляется и в представлении о незыблемости, неограниченности самодержавной власти в России, что в полной мере заявляет о себе в годы реформ.

Либерализм Александра II в крестьянском вопросе сочетается с самодержавной неприязнью к нарождающейся гласности, к инакомыслию, с готовностью поставить преграду "необузданности нашей литературы, которой давно пора было положить узду"38. И это не вспышка минутного раздражения. Внутреннее неприятие либерализма пробивается наружу, когда он дает себе волю. Брату - наместнику Польши - он предлагает "не обращать внимания на критику заграничных журналов и наших собственных либералов и мнимых прогрессистов"39. На пути к отмене крепостного права он своей волей, своим самодержавным словом вынуждал к принятию необходимых решений Секретный и Главный комитеты, подавляя оппозицию крепостников. Но точно так же, как самодержец, он закрыл либеральные Редакционные комиссии - неожиданно для их членов, собравшихся на свое очередное заседание; более того, иногородним было предложено покинуть Петербург.

Александр II дал отставку главному деятелю крестьянской реформы Н. А. Милютину спустя полтора месяца после отмены крепостного права, передав Министерство внутренних дел (т. е. реализацию крестьянской реформы и подготовку земской) его оппоненту, автору контрпроекта П. А. Валуеву. В 1861 г. он сделал неожиданные назначения и по Министерству народного просвещения. Новый министр адмирал Е. Ф. Путятин и попечитель Петербургского учебного округа генерал Г. И. Филиппсон за несколько месяцев своего не только реакционного, но и нелепого управления фактически дали толчок студенческому движению. Созданный Александром II в 1857 г. одновременно с началом гласной подготовки отмены крепостного права Совет министров так и не стал правительственным кабинетом. Полностью послушный своему председателю - монарху, он созывался только по его распоряжению, заседания не подлежали огласке, не протоколировались, нередко прерывались, если Александр II уставал или ему становилось неинтересно. Идея единого правительства не состоялась: напротив, по выражению Валуева, Александр II придерживался в своей деятельности политики "немыслимых диагоналей".

Но если говорить о главном ее направлении в начале 1860-х годов, то остается фактом, что реформы продолжались: в 1862 г. введена гласность государственного бюджета, для подготовки военных реформ во главе Военного министерства поставлен сторонник преобразований Д. А. Милютин; в 1863 г. последовали отмена телесных наказаний (17 апреля, в день рождения императора), новый университетский Устав; в 1864 г. - земская и судебная реформы. Исключая область прерогатив самодержца и высших органов власти, преобразования шли во всех сферах жизни государства и общества.

Признав неизбежность введения начал всесословности, выборности, представительства, правового государства, Александр II не сомневался в незыблемости самодержавной власти. Вопрос о конституции также встал перед ним. Он ставился и дворянством, стремившимся компенсировать свои потери в крестьянской реформе, и отдельными общественными и государственными деятелями, и освободительным движением в Польше и Финляндии. И царь выразил свое отношение к конституции очень определенно. Осенью 1859 г. он с раздражением реагировал на всеподданнейшие адреса дворянства, и либеральные и реакционные, если они содержали намек на конституцию. Он оставил без внимания представленный ему в 1863 г. Валуевым проект, которым предусматривалось проведение ограниченных конституционных преобразований в системе высших законосовещательных органов.

Особенно показательна беседа царя с прусским послом О. Бисмарком 10 ноября 1861 года. На вопрос о возможности в России конституции и либеральных учреждений Александр II ему сказал: "Народ видит в монархе посланника бога, отца и всевластного господина. Это представление, которое имеет силу почти религиозного чувства, неотделимо от личной зависимости от меня, и я склонен думать, что я не ошибаюсь. Корона дает мне чувство власти, если им поступиться, то понесет ущерб национальный престиж. Глубокое уважение, которым русский народ издревле, в силу прирожденного чувства окружает трон своего царя, невозможно устранить. Я безо всяких сократил бы авторитарность правительства, если бы хотел ввести туда представителей дворянства или нации. Бог знает, куда мы вообще придем в деле крестьян и помещиков, если авторитет царя будет недостаточно полным, чтобы оказывать решающее воздействие"40.

Действительно, неограниченная власть монарха способствовала проведению реформ, но далеко не только и не столько этими соображениями руководствовался Александр II, отвергая упорно в течение 25 лет саму возможность конституции в России. Он унаследовал устойчивую традицию авторитарно-патриархальной власти, вырос и был воспитан в этой системе; его интеллект и весь психологический и душевный склад сформировались под бдительным оком и влиянием Николая I, в эпоху апогея самодержавия.

Имея здравый и практичный ум, Александр II, по-видимому, не обладал глубиной и прозорливостью. В отличие от наиболее дальновидных государственных деятелей он не понял, что "дерево (крепостное право) пустило далеко корень: оно осеняет и Церковь, и Престол", что внезапное упразднение крепостного права расшатает монолитность империи: "здание Петра I поколеблется", "могут отойти даже части - Остзейские провинции, самая Польша" (слова С. С. Уварова, сказанные М. П. Погодину в 1847 г.)41. Когда такая опасность действительно возникла, Александр II, сообразуясь с силой освободительного движения, пошел на уступки. В Финляндии под натиском широкой, организованной, мирной оппозиции он восстановил сейм, не собиравшийся полвека, лично его открыл в Борго 18 сентября 1863 г. и произнес речь, в которой дважды упомянул о конституционной монархии.

В Польше и Северо-Западном крае развитие событий оказалось драматичным. Выступая в Варшаве в 1856 г., Александр II произнес слова: "Pas de reveries" ("Никаких мечтаний"). Это в крае, лишенном Николаем I всякой автономии после восстания 1830 - 1831 гг. и подчиненном жесткой регламентации. Это в год оттепели, когда "начала свободно дышать Россия", в год политической амнистии, в частности и для участников польского восстания. Когда же спустя пять лет был принят указ 14(26) марта 1861 г. о реформах, направленных на восстановление "автономной администрации" в Польше, время оказалось упущенным, не помогло и назначение туда наместником великого князя Константина Николаевича. К тому же по требованию Александра II военное положение в крае сохранялось.

Польское освободительное движение не удовлетворилось этими уступками, охватившее всю Польшу и перекинувшееся в Северо-Западный край восстание 1863 г. поставило Александра II перед необходимостью более решительных действий. Он остался неколебим, еще ранее определив свою позицию, как неприятие любого мнения, которое "не будет согласно с общим правительственным монархическим направлением и будет противно интересам Империи"42. Он категорически отверг возможность восстановления сейма, решив положить конец системе, введенной еще Александром I, к которой склонялся великий князь Константин Николаевич. Царь и в этом случае встал на путь аграрных реформ, для чего снова понадобился Н. А. Милютин, возвращенный из длительного заграничного отпуска и посланный вместе со своими ближайшими соратниками Ю. Ф. Самариным, В. А. Черкасским, В. А. Арцимовичем, Я. А. Соловьевым (все - деятели реформы 1861 г.) в Польшу.

В беседе с Милютиным император признал, что для России Польша скорее источник затруднений, чем элемент силы, что многие русские охотно предоставили бы поляков самим себе, дали им широкую автономию и даже полную независимость, если бы только можно было рассчитывать на их благоразумие - отказ от претензий на старинные территории. В представлении Александра II между ним и польской аристократией все было кончено, и "русскому правительству следовало утверждать свою опорную точку на массе сельского населения"43. Реформы 1864 г., дав польским крестьянам землю в собственность за символическую плату, фактически имели революционный характер. Крестьянство было оторвано от восстания.

Но конституцию Александр II Польше не дал, о чем он и предупреждал Милютина (при всей разнице политических убеждений, в этом вопросе их взгляды не расходились). В Северо-Западном крае крестьянская реформа получила законодательное завершение в признании обязательного выкупа полевой земли крестьянами в собственность. Решив крестьянский вопрос, Александр II жестоко подавил польское восстание, что соответствовало настроению правящих кругов и общественных сил, консолидировавшихся вокруг великодержавных идей. Влияние восстания 1863 г. на усиление реакционных тенденций в "верхах" и в обществе было очень значительно.

Александр II не мог не заметить обострения политической ситуации в первые же годы после отмены крепостного права. Но вряд ли он понял возможные последствия и опасность для государственной власти возникшей в обществе конфронтации политических сил. Во всяком случае его не насторожили протест и выход в отставку либеральной профессуры Петербургского университета в ответ на реакционные меры министерства осенью 1861 г., гонения на либеральную администрацию Калужской губернии, притеснения либеральных мировых посредников новым министром внутренних дел Валуевым. Он санкционировал арест либеральных мировых посредников Тверской губернии во главе с А. М. Унковским в 1862 году. Одним росчерком пера царь устранял либеральных министров и государственных деятелей с постов, одновременно пользуясь их программами и проектами. Потому, в частности, что действовал не в силу убеждений, а в силу обстоятельств - постоянно менявшегося соотношения сил в высших эшелонах власти и в обществе.

Тревоги Н. А. Милютина и его соратников в отношении слабости гарантий принятого либерального курса, о необходимости иметь партию середины (le centre) для поддержки начатой в государстве перестройки были чужды Александру II. В поляризации политических сил, в усилении и активизации реакции и революционного экстремизма, распространении нигилизма, ослаблении либералов он не увидел, не осознал грозящую делу реформ и ему лично катастрофу. И выстрел Д. В. Каракозова у ворот Летнего сада грянул 4 апреля 1866 года. Этим актом революционного террора завершилось первое десятилетие царствования царя-реформатора. Известный английский журналист, корреспондент "Daily Telegraph" Э. Дайси, увидевший Александра II в 1866 г., оставил такую зарисовку: "Высокий, величественный, полный достоинства человек с ясно очерченными чертами лица и темными волосами, он мог бы, я думаю, быть назван королем королей"44. В расцвете физических и духовных сил, на вершине своей славы Александр II оказался в роли мишени. Человек храбрый, не раз доказавший свое бесстрашие, он был потрясен этим первым покушением. Не из страха за собственную жизнь: сознание, что стрелял в русского царя, в "помазанника Божия" русский человек, а не поляк, как ему сначала показалось, было откровением и превосходило его понимание. Многие современники констатировали, а позже историки подтвердили, что с этого времени в политике Александра II определился поворот к реакции.

Действительно, 1866 год стал вехой. Однако не только в политике, но и в личной жизни царя. В 1865 г. в 22-летнем возрасте умер от туберкулеза старший сын и наследник престола великий князь Николай Александрович, воспитанник Кавелина, по общим отзывам, мягкий, гуманный, либеральный. Расшаталось здоровье императрицы Марии Александровны. После длительной внутренней борьбы Александр II дал волю своим чувствам к юной княжне Екатерине Михайловне Долгорукой и в июле 1866 г. начался их роман45. Он ничем не походил на прежние мимолетные увлечения и многочисленные связи императора, к которым привыкли все, не исключая императрицу. То была любовь 48-летнего зрелого мужчины к 18-летней обаятельной девушке. Их попытка расстаться на полгода, чтобы избежать скандала и остудить чувства, не помогла.

Пережитое в связи с покушением потрясение, раздвоенность в личной жизни и страсть, поглощавшая душевные и физические силы, отразились на внутреннем состоянии Александра II, его мировосприятии. Современники замечали, что император чаще, чем раньше, бывал задумчив, а иногда и апатичен, врачи в начале 1870-х годов говорили об истощении сил и предписывали лечение. Естественно предположить, что эти обстоятельства не могли не сказаться на отношении к делам: энергии и интереса поубавилось, зато возникли размышления над правильностью взятого курса. Пытаясь противодействовать этим колебаниям и натиску всколыхнувшейся в "верхах" реакции, Д. А. Милютин подал Александру II записку "О нигилизме и мерах против него необходимых", написанную Кавелиным. В ней доказывалось, что только последовательные реформы могут остановить в России революционное движение.

Александр II оставил записку без внимания, склоняясь к охранительным силам, к реакции. В рескрипте от 13 мая 1866 г. на имя председателя Комитета министров П. П. Гагарина он объявил своей задачей "охранять русский народ от тех зародышей вредных лжеучений, которые со временем могли бы поколебать общественное благоустройство". Вопрос о дальнейших реформах замалчивался, провозглашались чисто охранительные цели, сформулированные шефом жандармов П. А. Шуваловым. Валуев очень точно выразил в дневнике свое впечатление от рескрипта и намеченного им курса: "У нас теперь принцип и идея тождественны. Они состоят в ограждении власти. Положение оборонительное. Власть рассматривается не как средство, но как цель, как право или имущество... Мы требуем повиновения, но во имя чего мы его требуем? Только во имя обязанности повиноваться и права повелевать"46.

Окружение Царя-Освободителя стало меняться. Роль III Отделения, несмотря на гласность и европеизацию страны, не только не ослабла, но с 1866 г. усилилась. Назначенный главноуправляющим III Отделения и шефом жандармов Шувалов приобрел решающее влияние в "верхах" и лично на Александра II. Недостаток воли, свойственный царю вообще, в эти годы стал особенно заметен. Вплоть до отставки в 1874 г. Шувалов сосредоточивал в своих руках непомерную власть и могущество, играя роль, близкую к роли временщика. Само время в восприятии современников отлилось в термин "шуваловщина". А. Ф. Кони считал правление Шувалова "властительством над судьбами русской внутренней политики и над душою напуганного покушением Каракозова Государя"47.

Смена лиц коснулась многих ключевых постов. Министром народного просвещения стал обер-прокурор Синода Д. А. Толстой, откровенный поборник реакции, министром юстиции К. И. Пален, министром внутренних дел А. Е. Тимашев, поддержанные Шуваловым. Д. А. Милютин не раз был готов выйти в отставку, теряя надежду противостоять всесилию Шувалова. Так называемые "новеллы" к реформам 1860-х годов вносили реакционные коррективы в недавно принятые законодательные акты. Административная власть повсеместно усилилась, контроль за земским самоуправлением, за печатным словом ужесточился, начальная школа попала под надзор министерских чиновников, независимые судьи подвергались давлению администрации.

Но и в этой обстановке возврата к охранительным принципам Александр II все же продолжал реформы, хотя и вяло, инертно. В 1870 г. было принято законодательство о городском самоуправлении (в отрыве от земского на шесть лет). Подготовка военных реформ растянулась до 1874 г., когда, наконец, был сделан решительный шаг к модернизации армии в виде закона о всеобщей воинской повинности. Толчок к этому решению дала франко-прусская война 1870 - 1871 гг., продемонстрировавшая преимущества современной организации и оснащения армии.

Александр II и правительство постепенно утрачивали инициативу в проведении крупномасштабных преобразований, начатых отменой крепостного права. И вместе с тем усиливались репрессивные меры борьбы не только с революционным, но и с либеральным общественным движением. Военный министр Д. А. Милютин говорил о времени после 1866 г.: "В последние 14 лет застоя и реакции все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но напротив того, создали массу недовольных, среди которых злонамеренные люди набирают своих новобранцев". Он говорил об этом на совещании министров у Александра III 21 апреля 1881 г., где решался вопрос о дальнейшей политике и программе действий правительства. "Я доказывал, - передает он далее в своем дневнике, - что недоконченность начатых реформ и отсутствие общего плана привели к тому, что по всем частям государственного организма ощущается полный хаос"48. Это мнение разделяли многие деятели реформ, их сторонники и оппоненты.

Внимание Александра II в этот период было сосредоточено не столько на законодательной деятельности, сколько на решении имперских задач - приобретении новых территорий, особенно в Средней Азии, урегулировании пограничных проблем, на европейской политике и пересмотре условий тягостного для России Парижского мира.

На 1866 г. приходится пик развития дружественных отношений между Россией и США и решение о продаже Русской Америки. Давняя идея о континентальном, а не морском будущем России (отказ от приобретения далеких заморских территорий) заявила о себе еще в 1818 г., когда было отклонено предложение о принятии в русское подданство Гавайских островов. Позиция Александра II заключалась во всемерном укреплении отношений с США. Еще во время Гражданской войны посылкой русских эскадр в Америку и их пребыванием в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне в 1863 - 1864 гг. демонстрировалась поддержка Россией федерального Союза. И хотя непосредственная цель экспедиции заключалась в организации крейсерства на случай возможной войны Англии и Франции против России в связи с польским восстанием 1863 г., тем не менее заинтересованность двух держав в сближении была несомненна.

Отклик в США на покушение Каракозова не свелся к обычной в таких случаях дипломатической процедуре: конгресс единогласно принял особую резолюцию и для торжественного ее вручения императору было отправлено в Россию чрезвычайное посольство во главе с заместителем морского министра Г. В. Фоксом. По оценке Н. Н. Болховитинова, "миссия Фокса, ставшая кульминацией русско-американского сближения, во многом способствовала распространению мнения о существовании естественного союза между Россией и Соединенными Штатами", что и повлияло на обсуждение вопроса о продаже русских владений в Америке. Это не снимает вопроса о других причинах, в том числе финансовых (хотя 7,5 млн. долл. не могли быть решающим подспорьем для бюджета России). Стратегической целью правительства в этой акции было соображение об устранении опасного очага возможных противоречий в будущем49.

Спустя несколько лет был решен другой важный вопрос пограничного размежевания, на этот раз с Японией. После соглашения с Китаем и присоединения к России Уссурийского края (Пекинский договор 2 ноября 1860 г.) значение Сахалина для дальневосточных территорий империи возросло. Однако вопрос о принадлежности Южного Сахалина был камнем преткновения в затянувшихся переговорах с Японией. Наконец, 25 апреля 1875 г. в Петербурге была подписана конвенция об обмене северной части Курильских островов, принадлежавшей России, на Южный Сахалин50.

В этот период своего царствования Александр II придавал большое значение завоеванию Средней Азии, где интересы России сталкивались с Англией. В представлении значительной части правящих кругов и общества продвижение в этом регионе, развитие экономических связей с другими странами Востока давали возможность восстановить военно-политический престиж России и оказать нажим на основного ее соперника - Великобританию. Александр II с неизменным интересом и вниманием относился к этой сфере государственной деятельности и, разделяя в целом идею продвижения в Среднюю Азию, вместе с тем удерживал слишком горячие головы от неосмотрительных или поспешных действий, или даже от химерических планов похода на Индию.

После благоприятного для империи исхода Кавказской войны с середины 1860- х годов началось систематическое продвижение в Средней Азии. В 1864 г. были взяты Туркестан и Чимкент, в 1865 г. - по инициативе генерала М. Г. Черняева - Ташкент, о чем Валуев записал в своем дневнике 20 июля 1865 г.: "Ташкент взят ген. Черняевым. Никто не знает почему и для чего... Есть нечто эротическое во всем, что у нас делается на отдаленной периферии Империи"51. И хотя Д. А. Милютин 1 ноября 1866 г. сообщил Оренбургскому генерал-губернатору, что царь якобы "не желает никаких новых завоеваний", назначение вскоре в Среднюю Азию генерала К. П. Кауфмана, близкого к Александру II и военному министру, с самыми широкими полномочиями, предвещало энергичные действия. 13 ноября 1867 г. Кауфман доложил, что временно приостановит наступление, чтоб заняться устройством управления края, но затем необходимо дальше двигаться против бухарского эмира. "Совершенно одобряю", - откликнулся на это Александр II52.

В 1868 г. Кауфман взял Самарканд, и бухарский эмир признал вассальную зависимость от России. В1869 г. согласно распоряжению Александра II был занят Красноводск, что явно предшествовало дальнейшему продвижению в Среднюю Азию с закреплением на восточном побережье Каспийского моря. Сообщая о распоряжениях царя Кауфману, директор Азиатского департамента МИД П. Н. Стремоухов заявлял, что "новое расширение пределов было бы самым решительным вредом для нашего отечества"; генерал Свистунов, руководивший действиями Красноводского отряда, тоже характеризовал правительственную политику как "вредное увлечение погремушками дешевых лавров"53. Продвижение, однако, продолжалось, и в 1873 г. оказалось в вассальной зависимости Хивинское ханство, а в 1876 г. ликвидировано Кокандское ханство и образована Ферганская область в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Дальнейшие действия были временно приостановлены в связи с активизацией России в европейской политике и надвигавшейся русско-турецкой войной.

В имперских притязаниях Александр II пошел дальше намерений и наставлений Николая I, который в завещании 1835 г. предупреждал сына: "С иностранными державами сохраняй доброе согласие. Не в новых завоеваниях, но в устройстве ее [России] областей, отныне должна быть вся твоя забота"54. Совет отца не был учтен, а скорее, просто забыт. Границы империи в царствование Александра II существенно раздвинулись на Дальнем Востоке, в Средней Азии, на Кавказе. Однако несмотря на эти успехи и приобретения в азиатских регионах, Петербург продолжал относиться к положению в Европе с неизменно большим интересом и вниманием, чем к ситуации на всех остальных континентах, взятых вместе. И это было естественно. Именно в Европе лежали жизненно важные центры империи55.

Политика Александра II в Европе не осталась без изменений: сближение с Францией на рубеже 1850 - 1860-х годов оказалось недолговечным. Охлаждение в отношениях между двумя державами и их властителями, обострившееся в связи с польским вопросом в начале 1860-х годов, в дальнейшем стало еще более очевидным. В значительной степени это объяснялось усилившейся пропрусской ориентацией Александра II. Милитаризация и усиление Пруссии под руководством Бисмарка, и даже его очевидное стремление к гегемонии в Европе не насторожили Александра II. Попытка Горчакова наладить отношения с Францией не увенчалась успехом.

Визит Александра II в Париж летом 1867 г. не оправдал этих надежд. Французская столица встретила царя 3 июня холодно (в толпе кричали: "Vive la Pologne!"), а 6 июня поляк А. И. Березовский стрелял в Александра II, возвращавшегося с парада в открытом экипаже вместе с Наполеоном III. Царь не был ранен, но все знаки сожаления и симпатии, все старания французского императора и императрицы Евгении не смогли рассеять его дурного настроения. Положение усугублялось упорным противодействием Франции всем попыткам русской дипломатии добиться отмены ограничительных статей Парижского мира. В 1870 г. Александр остался глух ко всем обращениям французского правительства, взывавшего о помощи и заступничестве. Он не скрывал своих симпатий к Пруссии, хотя значительная часть русского общества и правящей бюрократии не разделяла их.

Отчасти это отношение Александра II к Пруссии можно объяснить его надеждами с самого начала франко-прусской войны добиться отмены наиболее тяжелых статей Парижского мира, "черноморских". В расчете на поддержку Пруссии он предложил в Совете министров план одностороннего отказа России от статей, ограничивавших ее права на Черном море. Тютчева отмечает инициативу царя в этом деле и, напротив, сдержанность почти всех министров56. Циркулярная нота Горчакова 19 (31) октября 1870 г. достигла цели: Бисмарк, хотя и недовольный этой акцией, предложил созвать Лондонскую конференцию заинтересованных держав, которая и приняла конвенцию 13 марта 1871 г. об отмене этих статей, что означало большую дипломатическую победу.

Расчеты Александра II оправдались, однако было бы ошибкой только этим объяснять его отношение к Пруссии. Большое значение имели его личные чувства и симпатии к родному дяде, прусскому королю. Д. А. Милютин вспоминал, что Александр II не скрывал своей радости при получении каждой телеграммы о победе германских войск: немедленно посылал Вильгельму поздравительные телеграммы, а по временам - георгиевские кресты, в таком, притом, большом количестве, что это возбуждало в петербургском обществе сетования и насмешки.. О явном сочувствии Пруссии свидетельствовало и то, что несмотря на нейтралитет, в германской армии были русские офицеры, врачи, лазареты. Даже после Седанской победы немцев, несмотря на возникшие уже у Александра II опасения возможных последствий столь стремительных успехов Пруссии, позиция его не изменилась. 6 ноября 1870 г. он писал великой княгине Елене Павловне: "Я, как и Вы, оплакиваю новые потери славной прусской гвардии"57.

Тьер, прибывший в Петербург, чтобы склонить Россию к активной поддержке Франции, уехал ни с чем. Когда побежденная Франция во время мирных переговоров старалась заручиться содействием России против непомерных притязаний Пруссии, Александр II остался неприступен. Французский посол в Петербурге маркиз Ж. де Габриак, которому выпала трудная задача бороться с этим пруссофильством, в телеграмму от 19 февраля 1871 г. своему министру иностранных дел Ж. Фавру так определял ситуацию: "Вы могли убедиться из обмена телеграммами между прусским королем и императором Александром - обмена, который даже здесь произвел скверное впечатление, что нам нечего ждать от России... Россия нейтральна, но ее нейтралитет дружественен Франции; император нейтрален, но его нейтралитет благоприятен Пруссии. Ну, а император Александр управляет страной, лишенной инициативы, еще привыкшей к абсолютизму. Страна может устраивать заговоры, когда ее доводят до крайности, но не способна к открытому воздействию на власть"58.

Александр II в полной мере не осознал и не почувствовал угрозы в образовании Германской империи, в опасном для России соседстве милитаризованной сильной державы. Он не понял, что Франкфуртский мир, перекроивший границы в центре Европы, чреват нестабильностью и в перспективе общеевропейской войной, что предвидели многие политики и дипломаты. Только в одном случае он отрешился от позиции равнодушного созерцания, когда усмотрел общеевропейскую опасность коммунистического движения. После падения Парижской Коммуны Александр II был солидарен с требованием французского правительства о выдаче коммунаров, укрывавшихся в других странах. "Я рассматриваю этот вопрос, как вопрос самой большой важности для будущего всех правительств, - гласит его резолюция на докладе управляющего Министерством иностранных дел В. И. Вестмана. - По моему приказу министр юстиции составил по этому поводу докладную записку, которую я сам передал в Берлине императору-королю, желая, чтобы инициатива исходила не от меня, а от Пруссии"59. Еще до Парижской Коммуны под впечатлением от свержения монархии во Франции в сентябре 1870 г. и провозглашения республики, он, как и Бисмарк, признал необходимость организовать совместную в международном масштабе борьбу против социалистического движения60.

Происходило сближение и с Австро-Венгрией. В октябре 1873 г. сложился Союз трех императоров - России, Германии, Австро-Венгрии. Александр II вернулся к тому, от чего отказался в начале своего царствования. Противодействие Александра II в 1875 г. новым претензиям Германии к Франции сгладило прежние обиды французов, но не изменило общей ситуации. Хотя Союз трех императоров и не был возрождением Священного Союза, Александр в новых международных условиях все же предпочел соглашение с прежними партнерами решительным переменам в дипломатии, предпочел, как он говорил, "традиционный союз", несмотря на опасения Горчакова и мнение прессы, почти единодушно высказывавшейся за сближение с Францией. К тому же союз с Германией и Австро-Венгрией облегчил ему исполнение имперских планов.

Масштабность имперских притязаний требовала значительных военных сил и напряжения финансов. Военная направленность отражена в государственной росписи, которая, кстати, впервые стала публиковаться после отмены крепостного права. Военные расходы составляли треть бюджета страны. Рейтерн с самого начала своего управления финансовым ведомством убеждал Александра II в крайней обремененности бюджета военными расходами, необходимости денежно-валютной реформы и обеспечения рубля золотым запасом для успешного проведения реформ и обновления России. Но имперская политика и традиционное имперское мышление победили.

Решающим событием оказалась русско-турецкая война 1877 - 1878 годов. Царь не без колебаний и не вдруг решился на ее объявление. Еще в августе 1876 г. перед отъездом на отдых в Ливадию в разговоре с министром финансов о политических делах "он как и прежде весьма сильно выражал свою решимость не давать Россию завлечь в войну. Он не без горечи говорил об агитации славянофильской - о желании некоторых лиц выставить не его представителем интересов России". Но спустя месяц настроение его изменилось. Деятельность славянских комитетов и консолидация общества вокруг вопроса об освободительной миссии России по отношению к единоверным славянским народам не могли не оказать на Александра II большого влияния. В начале октября между Александром II и Рейтерном, вызванным в Ливадию, произошло драматическое объяснение, в котором окончательно обрисовалась позиция императора.

Александр II требовал от министра финансов средств для предстоящей войны. Рейтерн со своей стороны предпринял отчаянную попытку противостоять влиянию на царя военных и всех сторонников разрешения ближневосточного кризиса военным путем. Он дважды подал Александру II записки, в которых доказывал, что "война остановит правильное развитие гражданских и экономических начинаний, составляющих славу царствования Его Величества; она причинит России неисправимое разорение и приведет ее в положение финансового и экономического расстройства, представляющее приготовленную почву для революционной и социалистической пропаганды, к которой наш век и без того уже слишком склонен". Рейтерн полагал, что к тому же европейские державы не позволят России в полной мере воспользоваться плодами побед. Александр II с раздражением и неприязнью вернул записку, не обсудив ее с другими министрами, и, как пересказывает Рейтерн, упрекнул, "что я вовсе не указываю на средства для ведения войны и предлагаю унизить Россию. Что этого ни он, ни сын его не допустит"61. Царь пренебрег доводами своего министра (Рейтерн тогда же решил выйти в отставку после окончания войны). Денежно-валютная реформа, подготовленная им, оказалась сорванной.

21 мая 1877 г. Александр II выехал из Петербурга в действующую армию и покинул ее только 3 декабря, после падения Плевны, предрешившего исход войны. Он считал своим долгом находиться в тылу армии, там, где были раненые, и говорил, покидая столицу: "Я еду братом милосердия". Император терпеливо переносил трудности походного быта, плохие дороги, сохранял строгий режим дня, вставал в 7 - 8 часов утра, даже если приходилось накануне лечь глубокой ночью. Он обходил палаты раненых, иногда посещал операционную, утешал отчаявшихся, награждал отличившихся, всех подбадривал и глаза его часто увлажнялись слезами. В человечности и милосердии отказать Александру II нельзя. Но попытки самодержца вмешаться в руководство военными делами и порывы "принять участие в бою" к великому огорчению военного министра Милютина вносили только напряжение и сумятицу62.

В судьбах народов южнославянского мира война сыграла огромную освободительную, прогрессивную роль. Для России последствия этой войны были неоднозначны. Несомненно, военные успехи и приобретения восстановили имперский престиж России и оттеснили мучительную память о Крымском поражении. Но война потребовала огромного напряжения сил. Она стоила свыше миллиарда рублей (при общем бюджете в 1878 г. - 600 миллионов), курс рубля понизился с 86 коп. золотом до 63. Рейтерн вышел в отставку, признав полное поражение своей политики, рассчитанной на продолжение курса реформ. Завершилась война сначала Сан-Стефанским миром, а затем разочаровывающими решениями Берлинского конгресса, сильно урезавшими плоды победы. Канцлер Горчаков, представлявший Россию на конгрессе, в записке Александру II отмечал: "Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере". Император приписал: "И в моей также"63.

Очевидное дипломатическое поражение России не способствовало умиротворению внутриполитической ситуации, как рассчитывало правительство, начиная войну. Напротив, конфронтация усилилась. Патриотический подъем, вызванный войной за освобождение славян, только на короткое время приглушил деятельность подполья, но затем она активизировалась с новой силой. Террор стал основным средством борьбы, а главной мишенью - сам император. Одно за другим следовали покушения - А. К. Соловьева 20 апреля 1879 г., смертный приговор, вынесенный Александру II Исполнительным комитетом "Народной Воли" 26 августа того же года, осенний взрыв царского поезда, 5 февраля 1880 г. - взрыв в Зимнем дворце, стоивший многих человеческих жертв.

Наступил последний, самый драматический год жизни Александра II. По настоянию охраны он меняет маршруты своих перемещений, отказавшись от прогулок пешком, выезжает только в сад Аничкова дворца, в открытой карете, окруженный казаками. Все больше погружается он в личную жизнь, тоже полную драматизма. Теперь под одной крышей в Зимнем дворце живут снедаемая чахоткой императрица Мария Александровна и молодая, красивая Долгорукая, без которой император уже не может провести ни дня, с которой создана новая семья с тремя детьми (две дочери, Ольга и Екатерина, и сын Георгий; второй мальчик умер). Императрица скончалась в конце мая 1880 г., и Александр II, едва переждав 40 дней после ее смерти, 18 июля вступил в морганатический брак с княжной Долгорукой. Князь В. Барятинский, брат мужа младшей дочери княгини Юрьевской и Александра II Екатерины Александровны, записал слова, произнесенные царем в день свадьбы: "Четырнадцать лет я ожидал этого дня, я боюсь моего счастья! Только бы Бог не лишил меня его слишком рано"64.

В тот же день он подписал указ, в котором, объявляя о свершившемся, предписывал титуловать Долгорукую светлейшей княгиней Юрьевской (от имени Юрия Долгорукого, к которому восходил ее род), и присвоил своему потомству от нее права законных детей. Об указе, как в первое время и о самом браке, знали только несколько доверенных лиц, присутствовавших на церемонии обручения. Первым после них, кто узнал из уст самого императора о бракосочетании, был М. Т. Лорис-Меликов, вторым - цесаревич Александр Александрович, другие сыновья - позже, а дочь, жившая в Англии, только в ноябре. Брак произвел удручающее впечатление и на семью императорами вообще на многих представителей "верхов".

Назначенный после очередного покушения (5 февраля 1880 г.) сначала председателем Верховной распорядительной комиссии, а потом министром внутренних дел бывший харьковский генерал-губернатор, герой русско-турецкой войны, завоеватель Карса, Лорис-Меликов стал своего рода диктатором. Умный, энергичный и вместе гибкий, либеральный, он увидел корень зла в разладе между неограниченной самодержавной властью и просвещенной частью общества. Новая двусмысленная политика, направленная на решительное подавление революционного движения, одновременно намечала продолжение реформ: расширение местного самоуправления, смягчение цензурных притеснений, завершение крестьянской реформы обязательным выкупом, отставку реакционного министра народного просвещения Д. А. Толстого и др.

Но главным в планах Лорис-Меликова было дарование представительства земскому и городскому самоуправлению в духе опыта с редакционными Комиссиями 1856 - 1860 годов. Проект Лорис-Меликова, который только условно можно назвать конституцией, сводился к учреждению при Государственном совете "Общей комиссии", в которую наряду с назначенными правительством лицами входили бы представители от земств и городов, с двумя подкомиссиями: финансовой и хозяйственно-административной. После рассмотрения законопроекты должны были вноситься на окончательное обсуждение Государственного совета, в который Лорис-Меликов также предлагал включить представителей общественных учреждений.

Зная упорное нежелание Александра II дать стране конституцию, Лорис-Меликов осторожно искал подхода к самодержцу. Барятинский рассказывает, что в Ливадии Лорис-Меликов вел долгие беседы с государем в присутствии его супруги о политических делах и о новых реформах. Иногда, вскользь, во время разговора, он делал смутные намеки на то, что народ был бы счастлив иметь царицу - русскую по крови. Делая эти намеки, он сознавал, что касается сокровенных намерений царя: Александр II мечтал короновать княгиню и, выполнив намеченные государственные преобразования, отречься от престола в пользу цесаревича и уехать с женой и детьми в Ниццу65. Источником этих сведений были предания семьи княгини Юрьевской, они требуют подтверждений и проверки.

Две "диктатуры сердца" (любимой женщины и сильного правителя) переплелись в последний год жизни Александра II и властвовали над ним. По- прежнему влюбленный, погруженный в свою личную жизнь, занятый мельчайшими подробностями ее устройства, вплоть до одежды слуг Ливадийского дворца, куда впервые отправлялась на отдых княгиня Юрьевская после бракосочетания, но усталый от бремени государственных дел, от конфронтации в обществе, преследуемый террористами, Александр II склоняется к решению, которое категорически отрицал все годы своего царствования. Вот что поведал Д. А. Милютину об этом последнем акте государственной деятельности императора, спустя два месяца, великий князь Владимир Александрович: "В самое утро злополучного дня 1 марта покойный император, утвердив своей подписью представленный доклад Секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствовавшим великим князьям с таким словами: "Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции""66. Однако до распубликования правительственного сообщения Александр II решил рассмотреть проект 4 марта в Совете министров.

Террористический акт 1 марта сорвал этот план. М. Алданов пишет, что княгиня Юрьевская очень просила Александра II не ездить в этот день на развод войск, поостеречься возможных покушений. Но он беззаботно ответил ей, уходя, что гадалка предсказала ему смерть при седьмом покушении, а теперь, если и будет, то только шестое. Спустя немного времени на Екатерининском канале прозвучало два взрыва... Организаторами покушения 1 марта были А. И. Желябов - крестьянин по происхождению и С. Л. Перовская - представительница аристократического рода, дочь графа Л. А. Перовского, видного сановника Николая I, и племянница графа В. А. Перовского, одного из военных деятелей в первые годы царствования Александра II.

Первая бомба, брошенная Н. И. Рысаковым, разорвалась рядом с каретой, и сам Александр II остался невредим. В последние минуты жизни очень характерно проявилась его личность и натура. "Несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты, - пишет П. А. Кропоткин, - Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов... Я мог заглянуть вглубь его сложной души... и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля"67. Вторая бомба, брошенная И. И. Гриневицким, достигла цели.

Доставленный в Зимний дворец, в 3 1/2 часа пополудни он скончался от потери крови. Умирал Александр II на солдатской кровати, покрытой старой военной шинелью, которая служила ему домашним халатом. 1 марта трагически пресекло и государственные преобразования, призванные увенчать "Великие Реформы", и романтические мечты монарха о личном счастье. Накануне перемещения останков Александра II из Зимнего дворца в Петропавловский собор княгиня Юрьевская остригла свои великолепные волосы и положила их к рукам усопшего супруга68. По настоянию Александра III она с детьми вскоре покинула Россию. За границей она жила в Париже и Ницце, где для нее были куплены дома. О средствах к жизни позаботился заблаговременно Александр II, переведя на ее имя за два месяца до смерти около 3,5 млн. руб. из своего капитала, составлявшего 14,6 млн. рублей69. Она умерла в Ницце 15 февраля 1922 г. на 75-м году жизни, оставшись до конца дней верной своей любви, как пишут мемуаристы.

Столь же трагическим, как личная судьба Александра II, был исход его последнего государственного деяния. Как свидетельствуют очевидцы, настроение в Зимнем дворце изменилось поразительно быстро, сразу же в день смерти Александра II: "Чувствовалось, что все сподвижники покойного Императора уже если не в опале, то недолго будут продолжать вести государственные дела"70. Лорис-Меликова открыто упрекали в случившемся. Заседание, назначенное Александром II на 4 марта, состоялось в присутствии Александра III 8 марта. Драматичность столкновения сторонников проекта Лорис-Меликова (великий князь Константин Николаевич, Д. А. Милютин, А. А. Абаза, П. А. Валуев) и оппозиции, нашедшей особенно яркое выражение в мрачно-обличительной речи К. П. Победоносцева, хорошо известна. Заседание не приняло решений, но фактически предрешило вопрос. Мирный путь движения к правовому государству и конституции был исчерпан.

Трагедия Царя-Освободителя обернулась трагедией России, "Грустно действительное положение России" и "страшно подумать о том, что ожидает ее в будущем", - записал в своем дневнике в июне 1881 г. Д. А. Милютин, навсегда покинувший Петербург и поселившийся в Крыму, как и опальный брат Александра II великий князь Константин Николаевич. Что же так страшило одного из самых ярких деятелей эпохи "Великих Реформ"? "Какова же будет их программа?" - задавался вопросом Д. А. Милютин, оценивая Победоносцева, его компанию, наступление нового правления. И отвечал, уже через две недели после трагедии 1 марта: "Реакция под маскою народности и православия - это верный путь к гибели для государства"71.

С. С. Татищев - первый и самый основательный до наших дней биограф Александра II - создал в своем двухтомном труде возвышенно- идеализированный образ монарха. Поставив перед собой задачу "воскресить перед современниками незабвенный, величественный и обаятельный образ Царя-Освободителя", которому он верою и правдою служил 17 лет, Татищев пришел к заключению, венчающему его повествование-исследование: "Воистину Александр II был для России тот "добрый пастырь", который, по слову Христа, "душу свою полагает за овцы"72. Но и сам Татищев признавал, что в конце XIX - начале XX в., когда создавал летопись жизни и деятельности Александра II, время для исторической оценки Царя-Освободителя и его реформ еще не наступило. Задачу свою он видел в том, чтобы сделать "первую просеку в дремучем лесу прискорбной неосведомленности русского общества относительно фактического содержания царствования" Александра II73. На исходе XX в., спустя более 100 лет после его гибели и 130 лет после главной из его реформ - отмены крепостного права, "время для исторической оценки" наступило.

Личность Александра II трагична. В акте 1 марта 1881 г. причудливо переплетались трагедия человеческой судьбы, монархии и страны. Отсюда тянется кровавый след к трагической развязке российской истории уже XX века. Здесь обрывается взятый реформами курс на мирное строительство правового государства. По своему характеру, темпераменту, мировоззрению, призванию Александр II не был реформатором. Он стал им в силу обстоятельств; в его характере, в его личности необузданное, отталкивающее самодержавное "Я" уживалось с привлекательными человеческими чертами, а в государственной деятельности часто и подавляло их. Он оставался фактически пленником той системы, фундамент которой начал упразднять своими реформами. В его симпатиях и пристрастиях, в его наклонностях и ориентации "военный в душе" преобладал над законодателем.

Император и самодержец, генетически и исторически связанный со своими предшественниками от Петра Великого до Николая I, возвышался над Освободителем. Это объяснялось далеко не столько личными свойствами Александра II, сколько слабостью общественных сил, способных возглавить и провести преобразования. Общественные ожидания, вера в способность высшей власти вывести страну на достойное место и в сотрудничество интеллигенции с властью, характерные для первых, предреформенных лет царствования Александра II, были обмануты. "Великие Реформы" оказались в действительности подчинены не экономическому процветанию, не "улучшению быта" народа, не развитию выборного представительного начала и созданию основ правового государства, а укреплению самодержавия, усилению военной мощи, расширению империи во имя величия России, как понимал его Александр II и его ближайшее окружение.

Примечания

1. Красный архив, 1922, кн. 3, с. 292 - 293; Центральный государственный архив Октябрьской революции (ЦГАОР) СССР, ф. 678 (Александр II), оп. 1, д. 818, л. 3 об.

2. ЦГАОР СССР, ф. 678, оп. 1, д. 572, л. 2 об.

3. ПОГОДИН М. П. Историко-политические письма и записки в продолжении Крымской войны. М. 1874, с. 333 - 334, 336 - 340, 355 - 358.

4. Центральный государственный исторический архив (ЦГИА) СССР, ф. 1180, оп. 15, д. 148, л. 29.

5. ПОГОДИН М. П. Ук. соч., с. 315, 317.

6. ЦГИА СССР, ф. 1180, оп. 15, д. 148, л. 19.

7. Там же, ф. 560, оп. 14, д. 294, л. 1.

8. Там же, ф. 523, оп. 1, д. 2189.

9. Записки К. К. Мердера, воспитателя цесаревича Александра Николаевича. 1826 - 1832. - Русская старина, 1885, кн. 2, с. 343; кн. 6, с. 507.

10. ЖУКОВСКИЙ В. А. Соч. Т. 6. СПб. 1885, с. 348.

11. Годы учения его императорского высочества наследника цесаревича Александра Николаевича ныне благополучно царствующего государя императора. 1826 - 1838. Т. 1. СПб. 1880, с. III.

12. ЖУКОВСКИЙ В. А. Ук. соч., с. 348.

13. Русская старина, 1885, кн. 2, с. 538; кн. 7, с. 42.

14. ЖУКОВСКИЙ В. А. Ук. соч., с. 261 - 262, 349.

15. Русская старина, 1885, кн. 3, с. 553; кн. 12, с. 514.

16. Там же, кн. 2, с. 256, 273, 356; кн. 4, с. 88; кн. 6, с. 298, 496.

17. Там же, кн. 2, с. 358; кн. 6, с. 489; кн. 3, с. 537; кн. 5, с. 504; кн. 8, с. 238.

18. Там же, 1886, кн. 2, с. 405.

19. ТЮТЧЕВА А. Ф. При дворе двух императоров. Дневник 1855 - 1882. М. 1929, с. 41. Николай (1843- 1865); Александр (1845 - 1894) - будущий император Александр III; Владимир (1847 - 1909); Алексей (1850 - 1908); Мария (1853 - 1920), вышедшая замуж за младшего сына английской королевы Виктории принца Эдинбургского; Сергей (1857 - 1905), будущий московский генерал-губернатор, убитый эсером И. П. Каляевым; Павел (1860 - 1919), расстрелян в Петропавловской крепости большевиками. Первый ребенок (дочь Александра) умер в младенчестве.

20. ЦГИА СССР, ф. 523, оп. 1, д. 2149, лл. 18 - 21.

21. Там же, ф. 1180, оп. 15, д. 148, л. 39.

22. ЦГАОР СССР, ф. 728, оп. 1, д. 1817, ч. 11, лл. 180 - 181.

23. ЦГИА СССР, ф. 523, оп. 1, д. 2149, л. 32.

24. Там же, л. 40; д. 2222, л. 12.

25. WHITE A. Autobiography. Vol. 1. Lnd. 1905, p. 470.

26. ТЮТЧЕВА А. Ф. Ук. соч., с. 105 - 107.

27. ЦГАОР СССР, ф. 728, оп. 5, д. 2265, л. 4; ЦГИА СССР, ф. 1101, оп. 2, д. 394, л. 1.

28. Голос минувшего, 1916, N 5 - 6, с. 393.

29. ЦГАОР СССР, ф. 728, оп. 1, ч. 2, д. 2479, лл. 7 - 8.

30. ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 66, 1857 г., д. 11а, лл. 3 - 4.

31. ЦГАОР СССР, ф. 722, д. 681, л. 62 об. Письма от 20 января (1 февраля) 1857 года.

32. Журналы и мемории общего собрания Государственного совета по крестьянскому делу с 28 января по 14 марта 1861 г. Пг. 1915, с. 3 - 5.

33. ЦГАОР СССР, ф. 722, оп. 1, д. 230, лл. 21об. - 22.

34. См. ЗАХАРОВА Л. Г. Записка Н. А. Милютина об освобождении крестьян (1856 г.). В кн.: Вопросы истории России XIX - начала XX века. Л. 1983, с. 24 - 33.

35. ЦГАОР СССР, ф. 722, д. 681, лл. 117 - 118об.; Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ф. 169. 61. 25, л. 32.

36. ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 14, д. 294, лл. 6 - 8, 28.

37. Русский архив, 1889, кн. 5, с. 159.

38. ЦГАОР СССР, ф. 722, д. 681, л. 104; Сборник правительственных распоряжений по устройству быта помещичьих крестьян, вышедших из крепостной зависимости. Т. 2, ч. 2. М. 1861, с. 51, 59, 129.

39. Дела и дни, 1920, кн. 1, с. 124.

40. Die politischen Berichte des Fursten Bismarks aus Peterburg und Paris (1859 - 1862). Brl. 1920, S. 130.

41. БАРСУКОВ Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 9. СПб. 1896, с. 305 - 308.

42. Дела и дни, 1920, кн. 1, с. 124.

43. ЩЕБАЛЬСКИЙ П. К. Н. А. Милютин и реформы в Царстве Польском. М. 1882, с. 49.

44. DICEY E. A. Month in Russia during the Marriage of the czarevitch. Lnd. 1867, p. 47.

45. См. ПАЛЕОЛОГ М. Роман императора. М. 1990.

46. Дневник П. А. Валуева. Т. 2. М. 1961, с. 140 - 141.

47. КОНИ А. Ф. Собр. соч. Т. 5. М. 1968, с. 287.

48. Дневник Д. А. Милютина. Т. 4. М. 1950, с. 57.

49. БОЛХОВИТИНОВ Н. Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски. 1834 - 1867. М. 1990, с. 183, 202.

50. См. ФАЙНБЕРГ Э. Я. Русско-японские отношения в 1697 - 1875 гг. М. 1965. Как следует из инструкции Николая I Путятину, России принадлежала в 1853 г., к моменту размежевания, не вся Курильская гряда: острова южнее о. Уруп являлись владением Японии (САРКИСОВ К., ЧЕРЕВКО К. "Путятину было легче провести границу между Россией и Японией. Неизвестные ранее исторические документы о спорных островах Курильской гряды". - Известия, 4.X.1991).

51. Дневник П. А. Валуева. Т. 2. М. 1961, с. 60 - 61.

52. Цит. по: ПАВЛОВ А. Л. Из истории завоевания Средней Азии. - Исторические записки. Т. 9, с. 213 - 216.

53. Там же, с. 225, 229.

54. Красный архив, 1922, кн. 3, с. 293.

55. ХАЛФИН Н. А. Присоединение Средней Азии к России (60 - 90-е годы XIX в.). М. 1965, с. 126.

56. ТЮТЧЕВА А. Ф. Ук. соч., с. 204.

57. ЦГАОР СССР, ф. 647, оп. 19, д. 674, л. 63.

58. Царская дипломатия и Парижская коммуна 1871 года. М. 1933, с. 64.

59. Там же, с. 176.

60. См. ОБОЛЕНСКАЯ С. В. Франко-прусская война и общественное мнение Германии и России. М. 1977, с. 34.

61. КУЛОМЗИН А. Н., РЕЙТЕРН В. Г. - бар. НОЛЬКЕН. М. Х. Рейтерн. Биографический очерк. СПб. 1910, с. 158 - 159, 177 - 190

62. ЧИЧАГОВ М. М. Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 году. СПб. 1887, с. 86 - 89, 146, 157, 229 - 230.

63. См. История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 5. М. 1968, с. 266.

64. БАРЯТИНСКИЙ В. Любовь и престол. - Новое русское слово, 25.XII.1976.

65. Русская мысль, 18.VII.1963; 13.III.1956 и др.; Новое русское слово, 25.XII.1976.

66. Дневник Д. А. Милютина. Т. 4, с. 62.

67. КРОПОТКИН П. А. Записки революционера. М. 1988, с. 417 - 418.

68. Новое русское слово, 25.XII.1976.

69. ЦГИА СССР, ф. 1614, оп. 1, д. 105, лл. 1, 12об.

70. Русская мысль, 13.III.1956.

71. Дневник Д. А. Милютина. Т. 4, с. 87, 41.

72. ТАТИЩЕВ С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование. Т. 1. СПб. 1903, с. XVIII; т. 2. СПб. 1903, с. 662.

73. Там же. Т. 1, с. XVI - XVII.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.