Правители России Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Николай II

   (0 отзывов)

Saygo

Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Николай II // Вопросы истории. - 1993. - № 2. - С. 58-76.

На страницах сочинений о России начала XX в. Николай II занимает место не политика и мыслителя, а скорее последнего представителя покидавшей историческую сцену династии, человека трагической судьбы, проникнутого мистическим чувством обреченности1.

Старший сын цесаревича Александра Александровича, ставшего в 1881 г. императором Александром III, и его жены Марии Федоровны, дочери датского короля Христиана IX, до замужества принцессы Марии-Софии-Фридерики-Дагмары, Николай родился 6 мая 1868 г. в Царском Селе. В этот день был устроен торжественный салют в Петербурге и Царском Селе. По установленной традиции рождение великих князей отмечалось 301 выстрелом, а княжен - 201. На этот раз в Санкт-Петербургской крепости салютовали 40 орудий. 30 мая в Придворной церкви Большого Царскосельского дворца состоялся обряд крещения великого князя. В этот день ему были пожалованы ордена Андрея Первозванного с цепью, Александра Невского, Белого Орла, Анны I степени и Станислава I степени. Со дня рождения начался отсчет воинской службы будущего императора. Приказом Александра II он был зачислен во все полки и отделения лейб-гвардии, в которых состоял его отец, а также назначен шефом 65-го пехотного Московского полка. В 7-летнем возрасте он был произведен в прапорщики лейб-гвардии Преображенского полка. Год спустя в связи со 150-летним юбилеем Академии наук избран ее почетным членом.

Учебные занятия наследника престола начались в 1877 г. под руководством генерал-адъютанта Г. Г. Даниловича, в прошлом инспектора классов кадетского корпуса и директора военной гимназии. Для начального обучения он составил расписание, рассчитанное на 24 урока в неделю: по четыре урока на русский язык, арифметику и чистописание, по три урока на английский и французский языки и по два - на закон божий, историю и рисование. Шесть дней в неделю с 9 часов утра и до 5 часов вечера наследник престола должен был заниматься полных четыре часа с перерывами на завтрак, для прогулки на воздухе, гимнастических упражнений. Это расписание, похоже, оказало влияние и на деловой распорядок дня императора Николая II.

Общий план занятий был рассчитан на 12 лет. Первые восемь отводились курсу гимназии с заменой древних языков основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии и расширением изучения политической истории, русской литературы, французского и немецкого языков. Последние четыре года, к которым пришлось добавить еще один, были посвящены "курсу высших наук" - военных, юридических и экономических. Религиозное образование давал цесаревичу протоиерей И. Л. Янышев, духовник царской семьи. Экономические науки преподавал проф. Н. Х. Бунте, министр финансов, мыслитель либерально-реформаторского направления, а юридические - К. П. Победоносцев, ведущий идеолог консерватизма, который обучал праву нескольких великих князей и среди них - будущего Александра III. Международное право вел М. Н. Капустин. Политическую историю преподавал Е. Е. Замысловский, читавший курс русской истории в Петербургском университете и историко-филологическом институте, автор ряда исследований об иностранных известиях о Московской Руси, большой знаток источников. Н. Н. Бекетов читал химию.

Особенно насыщен был военный цикл, предметы которого вели наиболее выдающиеся представители различных отраслей военной науки - Н. Н. Обручев (военная статистика, или военная география, дававшая всестороннее географическое, этнографическое, военно-экономическое и политическое знание возможных театров военных действий), М. И. Драгомиров (боевая подготовка войск), Г. А. Леер (стратегия и военная история), Н. А. Демьяненко (артиллерия), П. Л. Лобко (военная администрация), О. Э. Штубендорф (геодезия и топография), П. К. Гудима-Левкович (тактика), Ц. А. Кюи (фортификация), А. К. Пузыревский (история военного искусства).

В 1884 г., когда Николаю Александровичу исполнилось 16 лет, он был произведен в поручики и стал почетным членом Русского Археологического общества, Петербургского и Московского университетов. Для прохождения строевой службы и ознакомления с военным бытом он дважды проходил лагерные сборы в Преображенском полку, исполняя обязанности сначала субалтерн-офицера ("полуротного", то есть младшего офицера в роте), а затем ротного командира. Два летних сезона он нес кавалерийскую службу в качестве взводного офицера и эскадронного командира в гусарском полку, один лагерный сбор служил в артиллерии и до занятия престола командовал первым батальоном Преображенского полка в чине полковника. Состоящим в этом чине Николай II считал себя и находясь на троне. В полковники он был произведен в 1892 году.

С 1889 г. для ознакомления с управлением государством цесаревич стал участвовать в работе Государственного совета и Комитета министров. В этих же целях он сопровождал отца в поездках по стране, а с октября 1890 до августа 1891 г. совершил путешествие на Дальний Восток - туда морем2, а обратно сухим путем, через Сибирь, приняв участие во Владивостоке в открытии работ по сооружению Транссибирской железной дороги. В связи с этой поездкой наследника престола царским указом была объявлена частичная амнистия отбывавшим наказание в Сибири. В конце 1891 г. Николай Александрович был назначен председателем Особого комитета для помощи нуждающимся в неурожайных местностях, а в 1892 г. возглавил комитет Сибирской железной дороги.

В апреле 1894 г., когда Александр III был уже тяжело болен, Николай был помолвлен с 22-летней принцессой Алисой, дочерью великого герцога Гессенского, внучкой английской королевы Виктории и сестрой великого герцога Гессен-Дармштадтского Эрнста-Людвига. Невеста прибыла в Россию за полторы недели до кончины Александра III, последовавшей 20 октября. На следующий день, 21-го, она приняла православие с именем Александры Федоровны, а 14 ноября состоялось бракосочетание.

Nicholas_child.thumb.jpg.41d2472d2d963d6

Niki_as_a_child.thumb.JPG.c2c123eee61633

Nicholas_Alexandrovich.thumb.jpg.9aeb702

cheta.thumb.jpg.070321a2b3a59fd703f24111

nicol.thumb.jpg.cedd08ddb14a843b55e5424c

Family1914.thumb.jpg.7c20ad8ab653db0e71b

Nikolaus.thumb.jpg.9bdd70791b696f3e68e4e

Romanovs1917.thumb.jpg.a962c8fcc6f6bb655

Смена царствования в России почти всегда была связана с надеждами в обществе на перемены либерального свойства, на дарование свобод. Печать и общество искали малейшего повода для подобных надежд и готовы были видеть его даже в таком незначительном эпизоде, как покупка Николаем Александровичем для своей невесты перчаток в магазине на Невском проспекте. Это событие стало достоянием не только русской, но и европейской печати и трактовалось как свидетельство демократичности молодого императора3.

Однако Николай II вступил на престол с твердым намерением строго следовать политическому курсу своего отца. Уже на торжественном приеме депутаций, прибывших с поздравлениями на бракосочетание, 17 января 1895 г., Николай II предостерег против "бессмысленных мечтаний об участии представителей земства в делах внутреннего управления". "Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель", - заявил он. Это был ответ нового царя тверскому земству, намекнувшему на возможность конституционной перспективы. Встреча с царем произвела тягостное впечатление на большинство участников церемонии. Один из присутствовавших на приеме рассказывал: "Вышел офицерик, в шапке у него была бумажка; начал он что-то бормотать, поглядывая на эту бумажку, и вдруг вскрикнул: "бессмысленными мечтаниями" - тут мы поняли, что нас за что-то бранят, ну к чему же лаяться?"4.

Речь царя вызвала не только разочарование, но и недовольство либеральных кругов общества, подтолкнула процесс их консолидации. Выступление Николая II получило полное одобрение только Победоносцева в России и Вильгельма II в Германии. Накануне коронации Победоносцев опубликовал трактат в защиту национального характера самодержавия. Многие страницы этого труда были посвящены обличению буржуазной демократии, механизма "парламентского лицедейства" и доказательству того, что всякая конституция - "великая ложь нашего времени"5.

Сохранение в неприкосновенности самодержавного принципа правления было символом веры царственной четы, искренне убежденной в божественном происхождении своей власти. Вел. кн. Александр Михайлович, подтверждая распространенное мнение о влиянии на царя Победоносцева, писал: "Его циничный ум влиял на молодого императора в том направлении, чтобы приучить его бояться всех нововведений"6. Но в этом немалую роль играла и Александра Федоровна и по свойствам своего характера (близкая к царской семье в течение многих лет А. А. Вырубова считала, что императрица лучше, чем муж, понимала людей и не могла не замечать лести и вероломства лиц из царского окружения7), и как неофитка православия, и вследствие особенностей того положения, которое она заняла в царской фамилии. Вообще подозрительность по отношению к различным даже кажущимся поползновениям против абсолютности царской власти была присуща им обоим. Действия не только демократов или либералов имелись здесь в виду, но и родственников. Впоследствии их стали называть "великокняжеской партией" по саркастической аналогии с оппозиционными монархии политическими партиями. В день смерти Александра III его наследник говорил вел. кн. Александру Михайловичу: "Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем. Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами"8.

Император был главой царской фамилии, в которую входило свыше 40 его родственников, в том числе дяди. По словам Александра Михайловича, в течение первых 10 лет Николай II выслушивал их советы и указания "с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу". "Он боялся оставаться наедине с ними, - писал Александр Михайлович. - ...Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел бы превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусства. Все они имели каждый своих любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить русский сезон в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше... и т. д."9.

Среди великих князей были, впрочем, люди, пользовавшиеся общественным признанием, такие, как известный историк Николай Михайлович, франкофил и поклонник парламентаризма, боявшийся, однако, что его введение, в России окажется неудачным, поэт Константин Константинович. Александр Михайлович считал весьма опытным в делах государственного управления своего отца Михаила Николаевича, председателя Государственного совета и генерал-инспектора артиллерии, в течение 20 с лишним лет возглавлявшего администрацию на Кавказе, усвоившего, однако, манеру беспрекословного подчинения всему, что говорил и делал царь10.

Один из острых конфликтов внутри царской семьи разразился из-за катастрофы на Ходынском поле в Москве во время коронационных торжеств 1896 г., когда пострадало более 2600 человек, из которых 1389 умерло. Младшие великие князья, четверо сыновей Михаила Николаевича, требовали прекращения торжеств и немедленной отставки Сергея Александровича, которого поддерживали старшие члены императорской фамилии. Николай Михайлович предостерегал царя против поездки на бал к французскому посланнику. Однако Николай II появился на балу. "Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея заставляла иностранцев высказывать предположения, что Романовы лишились рассудка", - писал впоследствии Александр Михайлович11.

Николай II вступил на престол, не имея четкой внутриполитической программы. Это вносило дезорганизацию в работу государственного аппарата. Поскольку в России не было объединенного правительства, политический курс вырабатывался в результате соперничества министров и определялся политикой министерств, в первую очередь финансов и внутренних дел как обеспечивавших экономическое могущество и внутреннюю безопасность империи. В начале царствования Николая II влиянием на него пользовались обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, председатель Комитета министров И. Н. Дурново, министр финансов С. Ю. Витте, а также И. Л. Горемыкин, назначенный в 1895 г. министром внутренних дел.

Горемыкин был человек хотя и неглупый, но "до крайности ленивый... легкомысленный и самоуверенный". Он "принялся за дело без определенного плана", руководствуясь общим правилом: "угождать велениям сверху, как бы часто они ни менялись"12. Стремление "удержаться на месте" и угодить уживалось в нем с достаточно циничным отношением не только к другим представителям высшей бюрократии, но и к самому Николаю II. Когда управляющий делами Комитета министров А. Н. Куломзин обвинил Горемыкина в том, что тот не представил вовремя объяснения "по отметкам государя на отчетах" Министерства внутренних дел, Горемыкин заявил: "Да что же нам отвечать на всякую его мазню"13. В конце 1890-х годов Горемыкин открыто жаловался военному министру А. Н. Куропаткину на "внутреннюю неурядицу", обвиняя в ней прежде всего царя. Витте отзывался о царе как о человеке "без твердой еще воли", малоподготовленном, решавшем все "сплеча", не осмыслив "значения подготовительной работы к тому или иному решению".

Великий князь Михаил Николаевич наставлял в декабре 1897 г. Куропаткина, принимавшего от П. С. Ванновского Военное министерство, что "надо все дела улаживать, не доводя до решения государя". "Забот вам будет много, - говорил он Куропаткину, - министры идут вразлад. Каждый стремится обойти в законе указанный путь"14. Куропаткин пользовался расположением царской семьи. Его часто приглашали к завтраку.

Александра Федоровна в первые годы царствования почти не говорила по-русски, хотя хорошо понимала русскую речь. В обучении ее языку принимал участие сам царь. Вечерами он читал жене "Войну и мир" Л. Н. Толстого, "Тараса Бульбу" Н. В. Гоголя или сочинения Н. К. Шильдера о царствовании Александра I. Николай II шутливо приказал Куропаткину разговаривать с Александрой Федоровной только по-русски. Но когда в декабре 1898 г. Куропаткин попытался обратиться к царице по-русски, она ответила ему по- французски, "что ее успехи в русском языке ничтожны, что ей учиться трудно"15. Правда, через несколько лет она говорила по-русски уже свободно.

Описание встреч с царской семьей заняло значительное место в дневнике Куропаткина, а свои доклады Николаю II в качестве начальника Закаспийской области, а затем и военного министра, он воспроизвел не только с существенными подробностями, но и с пересказом диалогов. В них царь выглядит скорее хорошо осведомленным и живым собеседником, чем крупным государственным деятелем, имевшим продуманную военную и внешнеполитическую программу. Впрочем, он определенно держался, по крайней мере, двух принципов: Россия должна наращивать свое влияние на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке и "прав был Николай I", когда говорил, что "где стоит русская нога, оттуда уходить нельзя". Однако царь внимательно выслушивал Куропаткина, предостерегавшего против военных авантюр, и часто соглашался с его доводами.

Когда на вопрос Николая II: "Что нам делать в Афганистане?" Куропаткин решительно заявил, "что... не надо брать ни пяди афганской земли", царь не только согласился с этим, но даже прибавил: "Пойти вперед легко, остановиться трудно". Куропаткин рассказал о "физических и этнографических" особенностях условий войны в Афганистане, "неизбежности борьбы с горским населением... несовпадении границ топографических с этнографическими", отсутствии дорог и неминуемости в случае войны огромных расходов. Николай II отнесся и к этим разъяснениям с полным пониманием, добавив от себя: "Значит, должен будет платить все тот же русский мужик"16.

Куропаткин и царь разошлись, однако, во взглядах на проблему проливов. Царь, как известно, дал втянуть себя осенью 1896 г. в сомнительный проект захвата Босфора. Проект этот был провален только благодаря активному противодействию Витте, поддержанному Победоносцевым. Однако Николая II не покидала заманчивая мысль овладеть "одновременно Босфором и Дарданеллами". Куропаткин принадлежал к числу сторонников захвата Босфора, но убеждал царя, что захват Дарданелл опасен и может привести к европейской войне. Николаю II казалось, что захват проливов - "дело нескольких часов". "Вы убедили меня наполовину в том, что нам пока Дарданеллы не нужны", - возразил он на доводы Куропаткина17.

К концу 1890-х годов в правительственной политике доминирующим стало влияние Витте. Он выступил с программой ускоренной модернизации российской экономики. Министр финансов обещал, что в результате проведения намеченных им реформ в течение ближайших 10 лет Россия догонит развитые в промышленном отношении страны Европы. Он ввел в стране золотое денежное обращение, широко открыл доступ в экономику иностранным капиталам, провел мобилизацию внутренних ресурсов за счет усиления косвенного налогообложения и с помощью казенной винной монополии, обеспечил таможенную защиту русской промышленности. Опираясь в Европе на франко-русский союз, царское правительство начало активную экономическую экспансию на Дальнем и Среднем Востоке с целью захвата рынков для развивавшейся русской индустрии.

В проведении своего курса Витте, конечно, пользовался поддержкой Николая II. Царь принял его экономическую программу потому, что она должна была укрепить экономическое могущество России, не затрагивая основ самодержавной системы государственного управления. Однако попытки Витте в 1898 г. добиться пересмотра аграрного курса правительства встретили решительное противодействие его противников в Министерстве внутренних дел и не получили одобрения Николая II. К 1902 г. с назначением В. К. Плеве на пост министра внутренних дел влияние Витте начало падать. В августе 1903 г. он был отстранен от должности министра финансов и назначен на малозначительный пост председателя Комитета министров. Инициатива в определении политического курса перешла к Министерству внутренних дел. Витте и министр иностранных дел В. Н. Ламздорф стали утрачивать свое влияние и на проведение политики продвижения России на Дальнем Востоке - в Маньчжурии и Корее. Ее рычаги оказались в руках "безобразовской шайки", как называл Витте группу лиц во главе со статс-секретарем А. М. Безобразовым, не занимавших официальных постов, но пользовавшихся влиянием на царя. Необычайно возросшее в царствование Николая II "вневедомственное влияние" было одним из проявлений очевидного кризиса власти.

Уже в самом начале своего правления, когда царь оглядывался на мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну, а императрица Александра Федоровна была этим явно недовольна, возникли неприязненные отношения между нею и многочисленными сторонниками Марии Федоровны. Они обострялись благодаря тому, что Александре Федоровне не удавалось добиться такой популярности, которой продолжала пользоваться ее свекровь. Молодая царица говорила: "Императрицу Марию Федоровну любят потому, что императрица умеет вызывать эту любовь и свободно чувствует себя в рамках придворного этикета; а я этого не умею, и мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело"18. При этом Александра Федоровна была убеждена во всемогуществе императорской власти. Однажды она потребовала, чтобы в издающемся в Германии знаменитом международном справочнике "Готский альманах" в рубрике "Россия" не печатали: "династия Гольштейн-Готторп-Романовых". В редакцию было послано письмо, но оттуда ответили, что Павел I был сыном герцога Петра Голыптейн-Готторпского. Тогда Александра Федоровна потребовала запретить ввоз альманаха в Россию, несмотря на его самый легитимистский характер, но сделать это - означало вызвать общеевропейский скандал19.

Как и все отношения в царской фамилии, положение в ней Александры Федоровны не могло не отражаться на поведении царя. Однако не только этим определялись его скрытность, уклончивость в решении дел, стремление избегать открытой полемики или политической борьбы, а вместо этого объявить о своем решении тому или тем, кого оно касалось, в самый последний момент, - все те черты, которые давали современникам основания говорить о его византийстве. "Я всегда во всем со всеми соглашаюсь, а потом делаю по-своему", - признался он однажды.

"Николай II, - писал генерал А. А. Мосолов, начальник канцелярии Министерства двора в 1900 - 1917 гг., - не любил спорить, отчасти вследствие болезненно развитого самолюбия, отчасти из опасения, что ему могут доказать неправоту его взглядов или убедить других в этом, а он, сознавая свое неумение защитить свой взгляд, считал это для себя обидным. Этот недостаток натуры Николая II и вызывал действия, считавшиеся многими фальшью, а в действительности бывшие лишь проявлениями недостатка гражданского мужества... Он увольнял лиц, даже долго при нем служивших, с необычайной легкостью. Достаточно было, чтобы... начали клеветать, даже не приводя никаких фактических данных, чтобы он согласился на увольнение такого лица. Царь никогда не стремился сам установить, кто прав, кто виноват, где истина, а где навет... Менее всего склонен был царь защищать кого-нибудь из своих приближенных или устанавливать, вследствие каких мотивов клевета была доведена до его, царя, сведения. Как все слабые натуры, он был недоверчив"20.

Прямое проявление силы характера было для Николая II непростым делом. Вот что писала А. Вырубова о том, как он преодолел "бунт" министров против снятия вел. кн. Николая Николаевича с поста верховного главнокомандующего и принятия им этих обязанностей на себя: "Я обедала у их величеств до заседания, которое назначено было на вечер. За обедом государь волновался, говоря, что какие бы доводы ему ни представляли, он останется непреклонным. Уходя, он сказал нам: "Ну, молитесь за меня!" Помню, я сняла образок и подала ему в руки. Время шло, императрица волновалась... пробило 11 часов, а он все еще не возвращался... Уже подали чай, когда вошел государь, веселый, кинулся в свое кресло и, протянув нам руки, сказал: "Я был непреклонен, посмотрите, как я вспотел!". Передавая мне образок и смеясь, он продолжал: "Я все время сжимал его в левой руке. Выслушав все длинные скучные речи министров, я сказал приблизительно так: Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в ставку через два дня! Некоторые министры выглядели как в воду опущенные!""21.

Победоносцев считал его не терпящим "общих вопросов", способным оценить "значение факта лишь изолированного, без отношения к остальному, без связи с совокупностью других фактов, событий, течений, явлений". Сам Николай II признался однажды Куропаткину, "что он тяжко мучается, выбирая из всего слышанного нужное", "что ему тяжко приходится напрягать ум" и "он думает, что это усилие ума, если бы могло проходить в лошадь (когда он на ней сидит), то очень встревожило бы ее"22. Такого рода высказывания, утрированные и обобщенные публицистической традицией, создали Николаю II репутацию человека не очень умного.

Однако, по свидетельству многих современников, царь обладал хорошей памятью, имел неплохое гуманитарное образование, интересовался археологией и литературой, знал историю церкви и разбирался в богословских вопросах. "Мои личные беседы с царем, - писал известный русский ученый-правовед А. Ф. Кони, - убеждают меня в том, что это человек несомненно умный, если только не считать высшим развитием ума разум как способность обнимать всю совокупность явлений и условий, а не развивать только свою мысль в одном исключительно направлении. Можно сказать, что из пяти стадий мыслительной способности человека: инстинкта, рассудка, ума, разума и гения, он обладал лишь средним и, быть может, бессознательно первым... Встречи с ним как с полковником Романовым в повседневной жизни могли быть не лишены живого интереса"23.

Особенности поведения и образа действий Николай II, как считали многие из его окружения, в значительной мере определялись сомнениями в своей государственной опытности и отсутствием царственного облика. Он унаследовал от матери невысокий рост. Христосуясь на пасху с солдатами, Николай II "должен был подниматься на цыпочки, чтобы поцеловаться с рослым гвардейцем, а тот бережно нагибался к императору"24. Именно поэтому, вероятно, министр двора В. Б. Фредерикc, по словам Мосолова, всегда настаивал, чтобы Николай II показывался толпе преимущественно на лошади. "Несмотря на свой небольшой рост, - писал Мосолов, - Николай Александрович был замечательным кавалеристом и верхом производил, действительно, более величественное впечатление, нежели пешком"25. Между тем другие Романовы отличались высоким ростом, особенно царственной внешностью обладал Александр III. Этому облику соответствовала и репутация всемогущего государя. Николай II, по словам Александра Михайловича, "с тоской смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умел говорить языком этого грозного первого хозяина России"26.

Лучше всего царь чувствовал себя в частной жизни. В царской семье одна за другой рождались дочери: в 1895 г. - Ольга, в 1897 г. - Татьяна, в 1899 г. - Мария ив 1901 г. - Анастасия. Ждали наследника престола. В 1904 г. родился сын Алексей, но оказалось, что он неизлечимо болен гемофилией. Эта наследственная болезнь, которая поражает мужчин, но передается по женской линии, была распространена в английском королевском доме и называлась "викторианской". Семейная трагедия усугубила такие черты характера Александры Федоровны, как истеричность и фанатическая религиозность со склонностью к суевериям, строжайший пуризм27.

По впечатлениям Куропаткина, Александра Федоровна уже в начале царствования принимала активное участие в решении важных государственных дел и выступала советчицей даже по весьма, казалось бы, далеким от ее интересов вопросам. Она оказывала влияние на решения и поступки мужа в различных сферах государственного управления. Об этом свидетельствуют их переписка и воспоминания современников. Важнее было другое - общий для них обоих строй мышления, с психологической опорой на промысел божий, но и, нельзя этого игнорировать, с верой в юродивых и шарлатанов, появлявшихся при дворе - от французского лжеврача Филиппа до Григория Распутина28.

Объясняя свои упования на собственную интуицию в государственных делах, Николай II в 1907 г. написал П. А. Столыпину: "Возвращаю Вам журнал Совета министров по еврейскому вопросу (Совет министров предлагал отмену некоторых ограничений в правах для евреев. - Авт.) не утвержденным... Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу - внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала, поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, Вы тоже верите, что "сердце Царево в руцех Божиих"... Да будет так. Я несу за все власти, мною поставленные, великую перед Богом страшную ответственность и во всякое время готов дать Ему в том ответ". "Ни в одном из документов, находившихся в моих руках, - писал В. Н. Коковцов, многолетний министр финансов и преемник Столыпина на посту председателя Совета министров, - я не видел такого яркого проявления того мистического настроения в оценке существа своей царской власти, которое выражается в этом письме государя своему председателю Совета министров"29.

Упование на бога сочеталось у Николая II с наивной верой в то, что простой народ бесконечно предан своему царю. Даже события 1905 - 1907 гг. не поколебали этой уверенности сколько-нибудь существенно. При обсуждении летом 1905 г. положения о выборах в Государственную думу один из консервативных сановников предложил исключить грамотность как условие для избрания в Думу. "Неграмотные мужики, - говорил он, - будь то старики или молодежь, обладают более цельным миросозерцанием, нежели грамотные". Несмотря на замечание Коковцова, что неграмотность не предохранит крестьян- депутатов от революционных влияний ("они будут только пересказывать эпическим слогом то, что им расскажут или подскажут другие"), царь предпочел неграмотных крестьян с "цельным мировоззрением"30.

После манифеста 17 октября 1905 г., провозгласившего создание законодательного представительства и предоставление политических свобод, Николай II манифестом 3 ноября уменьшил наполовину на 1906 г. выкупные платежи по реформе 1861 г. и, отменил их вовсе с 1907 года. По его мнению, это было "несравненно существеннее, чем те гражданские свободы, которые на днях дарованы России"31. В этом, конечно, было рациональное зерно. Однако вера в крестьянский цезаризм, как и вообще в беззаветную любовь простого народа к царской семье, питалась потоком верноподданнических адресов, по большей части инспирировавшихся властями или общественными организациями монархического толка, а также впечатлениями Александры Федоровны и Николая II от парадных встреч при поездках по стране и особенно посещений святых мест.

Печать как источник, отражающий общественное мнение, не играла для царя большой роли. Но использование ее как средства формирования общественного мнения его интересовало. В 1905 - 1906 гг., по словам А. А. Спасского-Одынца, секретаря председателя Совета министров Витте, Николай II читал консервативные "Новое время" и "Свет", а также, "как это не покажется удивительным", либеральные "Биржевые ведомости". Об остальных он отзывался: "паршивцы", "дряни" и еще крепче... Их кто-то для его величества прочитывал, - вероятнее всего, генерал Трепов. Об этом можно судить по тем отметкам на страницах, которые посылались председателю Совета министров, как, например: "Сергей Юльевич! Неужели мое правительство так беспомощно, что не имеет законных средств посадить на скамью подсудимых эту революционную с...?" - особенно четко выписывалось последнее слово. Все это послужило основанием для выпуска газеты "Русское государство" как вечернего приложения к "Правительственному вестнику"... Это была четвертая газета, которую внимательно читал государь32.

Дворцовый уклад жизни и охрана мешали соприкосновению царской семьи с действительностью. Правительственный аппарат в лице министров и губернаторов да несколько лиц, пользовавшихся особым доверием царя, например, князь В. П. Мещерский, агроном А. А. Клопов, были теми, у кого царь осведомлялся о различных сторонах российской жизни. Ни он, ни члены его семьи не имели сколько-нибудь полного представления о стоимости денег. Только за границей они сами делали покупки, в России все их счета оплачивались казначейством. Царские дети были удивлены, получив однажды в лавке сдачу. Они хотели знать, почему лавочник не взял себе всех денег.

На каждый год Николай II мог получать около 20 млн. рублей. Сумма эта складывалась из ассигнований на содержание императорской семьи из средств казначейства (11 млн. руб.), доходов от удельных земель и процентов с хранившихся за границей капиталов. Но на содержание царской фамилии, многочисленных дворцов-резиденций, а также Гатчинского и Большого Кремлевского дворца в Москве с их многочисленным штатом, на императорские театры, приемы и балы уходило так много средств, что на личные нужды царю оставалось около 200 тыс. руб. в год. Хранившиеся в Англии со времен Александра II 200 млн. руб. Николай II не трогал. Он израсходовал их лишь во время первой мировой войны на нужды пострадавших семей и раненых. Но незадолго до войны министр двора Фредерике перевел в Берлин 7 млн. руб. из оставшихся нетронутыми пенсий царских детей33.

20 тыс. руб. в год составляли "собственные суммы - на комнатные расходы" царя. Эти деньги тратились на гардероб, подарки, награды, разного рода пособия и пожертвования. Кроме того, в личном распоряжении царя находился так называемый экономический капитал. На 1 января 1896 г. он составлял более 2 млн. руб. и 355 тыс. франков34. Николай II держал значительное количество облигаций внутренних и железнодорожных займов, 4% ренты и других ценных бумаг. У царя имелся также текущий счет в Волжско-Камском банке35.

Жизнь царской семьи в значительной мере отравляла охрана - в первую очередь из-за того, что главным объектом наблюдения оказывалась именно она. "Государыня в особенности тяготилась и протестовала против этой "охраны"; она говорила, что государь и она хуже пленников, - писала А. Вырубова. - Каждый шаг их величеств записывался, подслушивались даже разговоры по телефону. Ничто не доставляло их величествам большего удовольствия, как "надуть" полицию, когда удавалось избегнуть слежки"36. Охрана, которой ведал дворцовый комендант, включала дворцовую полицию, конвой и сводный полк. Велась запись всех проходивших во дворец, о каждом из них докладывали по телефону начальству. Каждый встреченный царем или царицей во время прогулки, с которым они обменялись несколькими словами, подвергался затем агентами охраны опросу.

Считалось, что царя охраняют от террористов. Однако между ними и Департаментом полиции существовала подчас тесная связь. Начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов после революции 1905 - 1907 гг. давал согласие на приезд царя из загородной резиденции в столицу лишь получив от Е. Азефа - руководителя боевой организации эсеров и одновременно агента Департамента полиции - заверение, что его боевиков в этот день в Петербурге не будет. Таким образом, безопасность царя в большой степени оказывалась в руках провокатора. Мало того, угроза могла исходить и от руководства охраны.

Директор Департамента полиции А. А. Лопухин вспоминал свой разговор с Витте, состоявшийся в 1903 году. Только что смещенный со своего поста министр финансов говорил, конечно, полунамеками, но вот смысл сказанного: "У директора Департамента полиции, ведь, в сущности, находится в руках жизнь и смерть всякого, в том числе и царя, - так нельзя ли дать какой-нибудь террористической организации возможность покончить с ним; престол достанется его брату (тогда еще у Николая II не было сына. - Авт.), у которого я, С. Ю. Витте, пользуюсь фавором и перед которым могу оказать протекцию и тебе"37. Уже одно то, что Лопухин считал возможным подобный разговор и готов был выслушивать намеки Витте, свидетельствует о нравах, царивших в Департаменте, полиции. Б. В. Никольский, один из лидеров черносотенных организаций, пользовавшийся доверием Николая II, но недовольный его политикой, размышлял не только о возможности его свержения, но и о "чем-нибудь сербском", имея в виду убийство сербского короля Александра Обреновича и его жены Драги 29 мая 1903 г. в результате заговора офицеров38.

Царская чета жила в атмосфере подозрительности и недоверия. Николай II не без основания сомневался в искренности министров, обычно не прочь был столкнуть их лбами, следил за тем, что они говорили или писали. Дневники и другие бумаги министров обычно конфисковывались после их смерти. Часть дневников министра внутренних дел Д. С. Сипягина царь уничтожил, возложив вину за это на своего генерал-адъютанта. Д. П. Святополк-Мирский на посту министра внутренних дел из предосторожности вел свой дневник в форме дневника жены, в сущности диктуя ей почти ежедневные записи39. После смерти Витте в феврале 1915 г. его кабинет в Петербурге был сразу же опечатан, а на даче в Биаррице, на юге Франции, в отсутствие хозяев агенты русской секретной службы за границей произвели обыск. Искали рукопись мемуаров Витте, не зная, что она предусмотрительно спрятана им в сейфе одного из французских банков40. Воспитанный человек, умевший не выдавать своих чувств, царь тем не менее не скрывал своей радости по случаю смерти Витте. После того как тот настоял на издании манифеста 17 октября 1905 г. и первым занял пост главы правительства, царь видел в нем врага самодержавия.

Николай II считал своим долгом передать сыну унаследованную от отца власть в полной ее неприкосновенности. Приверженность самодержавной идее опиралась на многолетнюю традицию, светскую и церковную, консервативную историографию и общественную мысль, наконец, на искреннюю убежденность в необходимости существовавшего строя для всеобщего блага. Царю были глубоко чужды не только принципы народного представительства, но и идея объединенного правительства.

Вплоть до революции 1905 г. в стране не было ни подобия представительного учреждения, ни объединенного правительства: пользуясь исключительным правом созыва существовавшего по закону Совета министров и председательствования в нем, Николай II, как, впрочем, и Александр III, не созывал его, предпочитая принимать министров с глазу на глаз с всеподданнейшими докладами, чтобы не допускать их объединения даже под своим председательством. Революционная угроза заставила царя вступить на путь реформаторства с попытками отказаться от сделанных уступок в периоды спада революционного движения. Очевидно, не отдавая себе отчета в серьезности предупреждения министра внутренних дел Святополк-Мирского о размерах революционной угрозы, царь выхолостил указ 12 декабря 1904 г., собственноручно вычеркнув из него пункт о созыве представительства.

После "Кровавого воскресенья" Николаю II о необходимости государственных преобразований настойчиво твердили с разных сторон. Дважды недвусмысленные беседы на этот счет вел с ним во второй половине января министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов, который по характеру и отсутствию политических амбиций не мог быть заподозрен в стремлении покуситься на часть царских прерогатив, в чем обычно обвиняли Витте. Наконец, 3 февраля царь созвал Совет министров. Открывая заседание, он сказал, что разрывается ("мечусь направо и налево") между желанием не делать никаких отступлений от самодержавного образа правления ("отложить до более спокойного времени", что, скорее всего, означало воздерживаться от уступок до последней возможности) и боязнью "потерять все". Упомянув о том, что он вычеркнул из указа 12 декабря 1904 г. пункт о представительстве, Николай II объяснил это "вескими соображениями", которыми он продолжал руководствоваться, сведя их к затейливой формуле: "парламентриляндия адвокатов". Каждый из ее элементов - парламент, Финляндия с ее особым положением и правами, адвокаты - представлял собой раздражавшее его понятие.

Обоснованию ненужности перемен была подчинена и историческая концепция царя ("у нас не было феодализма, всегда было единение и доверие"), соответствовавшая почти общепринятому в дореволюционной историографии представлению о традиционном отсутствии противоречий политических интересов в русском обществе. С самого начала Николай II не скрывал своего отношения к представительству ("представительства не понимаю. Земс[кий] собор никто не понимает")41.

Появление манифеста 17 октября царь всегда объяснял безвыходностью своего положения. Уже 16 октября он писал одному из своих доверенных лиц генералу Д. Ф. Трепову: "Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей и в конце концов случилось неизбежное. Тем не менее по совести я предпочитаю давать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки придти к тому же"42.

Николай II с ненавистью относился к Государственной думе с момента ее возникновения. Об этом свидетельствуют воспоминания об открытии Думы 26 апреля 1905 года. По словам А. Ф. Кони, сама эта церемония была воспринята представителями царствовавшего дома как похороны самодержавия43. Николай II уже тогда определил свое отношение к только что созданному "парламенту". В день роспуска I Думы царь записал в своем дневнике: "Совершилось! Дума сегодня закрыта"44.

Активное участие принял Николай II в подготовке третьеиюньского переворота 1907 года. В письме, доставленном в 2 часа ночи 2 июня 1907 г. из Петергофа в Петербург, где в летней резиденции Столыпина министры ожидали курьера с манифестом о роспуске Думы, царь продемонстрировал, казалось бы, не свойственные ему качества жесткого и решительного политика. "Я ожидал целый день с нетерпением извещения вашего о совершившемся роспуске проклятой Думы, - писал он. - Но вместе с тем сердце чуяло, что дело выйдет не чисто и пойдет взатяжку. Это недопустимо. Дума должна быть завтра, в воскресенье утром, распущена. Твердость и решимость - вот что нужно показать России. Разгон Думы сейчас правилен и насущно необходим. Ни одной отсрочки, ни минуты колебания!"45.

Сотрудничество самодержавия с I и II Государственными думами оказалось невозможным. Напряженные отношения сохранялись у Николая II и с образованным в октябре 1905 г. первым Советом министров и его председателем Витте. Их объединяла только необходимость борьбы с революцией. Совет министров имитировал деятельность буржуазного правительства, а Николай II принимал всеподданнейшие доклады министров в строгом соответствии с установившимся ритуалом.

Сотрудничество, или точнее сосуществование, объединенного правительства и представительного учреждения с самодержавием становится более или менее устойчивым только после переворота 3 июня 1907 года. Столыпин - искусный политик - хотел совместить несовместимое: представительство и самодержавие. Многие его проекты государственных преобразований, связанных с завершением реформ 1860-х годов, как, например, было в случае с введением земств в Западном крае, потерпели неудачу. Политика Столыпина вызывала раздражение Николая II, не желавшего считаться с уже возникшими политическими партиями русской буржуазии. Окружение царя настраивало его против Столыпина, как прежде - против Витте, подогревая подозрительность царской четы по отношению к главе объединенного правительства, который при наличии Думы становился влиятельным носителем власти. И хотя царь и царица с энтузиазмом встретили произнесенные Столыпиным слова: "Вам нужны великие потрясения. Нам нужна великая Россия" и вообще премьер Николаю II нравился, однажды за чаем он заметил: "Столыпин был бы рад занять мое место"46.

Витте и Столыпин были мастерами приспособления феодальной формы правления к развивавшимся буржуазным отношениям и прагматиками в политике. Их преемники даже не пытались им подражать. В канун первой мировой войны правительство уже не имело четкой политической программы - ни буржуазно-либеральной, ни консервативной. Во главе его не было государственных людей с достаточно широкими взглядами. Политический курс диктовался интересами дня и принципами, в основе которых лежало стремление если не к реставрации самодержавных порядков, существовавших до 1905 г., то к сохранению главенства царской власти. Именно это было предметом острого конфликта между царем и министрами в 1915 г., когда Николай II уволил с поста верховного главнокомандующего вел. кн. Николая Николаевича, пользовавшегося расположением думцев, и занял этот пост сам. Он отказался удовлетворить требование общественности о создании не только ответственного перед Думой правительства, но и министерства доверия из пользовавшихся поддержкой Думы министров.

Вступление Николая II в должность верховного главнокомандующего официально объяснялось необходимостью "поднять дух армии". Однако событие это, по свидетельству протопресвитера армии и флота Георгия Шавельского, состоявшего при Ставке верховного главнокомандования в Могилеве, вызвало ликование только в распутинском лагере. Царь "в военном деле представлял, по меньшей мере, неизвестную величину: его военные дарования и знания доселе ни в чем и нигде не проявлялись", а "его общий духовный уклад менее всего был подходящ для верховного военачальника"47.

В Ставке Николай II значительную часть дня проводил в окружении своей свиты. Он вставал в 9-м часу, занимался туалетом и после утренней молитвы выходил в столовую к чаю, где его уже ожидали лица свиты. В 11 часов царь шел в штаб, на доклад, чтобы ознакомиться с оперативной обстановкой, обсудить и решить с начальником штаба генералом М. В. Алексеевым вопросы, касавшиеся армии. После 12 часов Николай II возвращался во дворец. "Собственно говоря, этим часовым докладом, - писал Шавельский, - и ограничивалась работа государя как верховного главнокомандующего. Об участии его в черновой работе, конечно, не могло быть и речи. Она исполнялась начальником штабах участием или без участия его помощников, а государю подносились готовые выводы и решения, которые он волен был принять или отвергнуть. Экстренных докладов начальника штаба почти не бывало. За все пребывание государя в ставке генерал Алексеев один или два раза являлся во дворец с экстренным докладом. Обычно же все экстренные распоряжения и приказания он отдавал самостоятельно, без предварительного разрешения государя и лишь после докладывал о них"48.

В 12.30 начинался завтрак. На высочайших завтраках и обедах присутствовало более 20 человек: великие князья, находившиеся в Ставке, свита, иностранные, военные агенты, могилевский губернатор. Несмотря на военное время, церемония завтраков и обедов была довольно продолжительной. В связи с этим генерал Алексеев попросил освободить его от обязательного присутствия на них. После завтрака царь принимал с докладом министра двора или других министров, если они приезжали в Ставку, а затем, около 3 часов, отправлялся на прогулку в сопровождении дворцового коменданта и некоторых лиц свиты. Обычно отправлялись за город на автомобилях, а затем делали пешком около 10 верст, иногда прогулки совершались на лодках по Днепру.

Между 5 и 6 часами пополудни устраивался чай. Затем Николай II принимал с докладами министров и писал письма. В 7.30 начинался обед. За завтраками и обедами царь обычно выпивал одну-две рюмки водки и один-два стакана вина. После обеда, часто до 9 часов вечера, продолжалась беседа с обедавшими гостями. В 10 часов вечера подавали чай, после чего, если не было спешных дел, играли в кости.

В печать попали сведения о том, что председатель Совета министров Горемыкин (он в "бунте министров" участия не принял) стал ездить в Царское Село к Александре Федоровне с докладами по государственным делам, а она затем в письмах царю в Ставку давала советы, ссылаясь в них еще и на Распутина. В сентябре 1915 г., когда министры выказали свою строптивость на заседании в Могилеве, Николай II произнес: "Что это, забастовка против меня?"49. Смену министров и премьеров он стал производить во все более быстром темпе. Началась "министерская чехарда", а Совет министров стали называть "кувырк-коллегией".

Между тем на фронте и в тылу широко циркулировал и с готовностью распространялся слух о поддерживавшихся Александрой Федоровной, несмотря на войну, связях с ее высокопоставленными германскими родственниками. Она сочла нужным опровергнуть их50. Царь приказал произвести секретное расследование за границей. "Через сеть русских агентов в Швейцарии и Германии" было получено маловероятное объяснение, что слухи эти специально распускались германским Генеральным штабом51.

После того как Николай II принял на себя верховное главнокомандование, "из великокняжеской ставка превратилась в царскую". Кроме Николая Николаевича, в Ставке обычно находились Сергей Михайлович, Георгий Михайлович, наказной атаман казачьих войск Борис Владимирович и его брат Кирилл Владимирович. Появлялись в Ставке Александр Михайлович, заведывавший авиационным делом, верховный начальник санитарной части принц А. П. Ольденбургский и другие члены императорской фамилии. Брат царя, Михаил, находился на фронте. Генерал Алексеев жаловался летом 1916 г. Шавельскому, что великие князья мешали работе Ставки. Борис Владимирович потребовал себе особый поезд, разъезжал по фронту и только "беспокоил войска". Великая княгиня Мария Павловна убедила царя предоставить такой же поезд Кириллу Владимировичу, и только энергичный протест Алексеева, объяснившего Николаю II, что "линии все перегружены", а "каждый вагон на счету", помешал этой затее52.

Отставка Николая Николаевича означала усиление влияния императрицы, свиты и "распутинской партии". В устной и письменной форме великие князья предостерегали Николая II и Александру Федоровну от продолжения старой политики. Речь шла не только об устранении Распутина. Николай Михайлович 1 ноября 1916 г. в самой решительной манере потребовал от царя не поддаваться влиянию "темных сил" и самой императрицы. 26 ноября была предпринята попытка повлиять и на Александру Федоровну. Жена Кирилла Владимировича Виктория Федоровна пыталась внушить ей необходимость привлечь в качестве членов ответственного перед Думой правительства Г. Е. Львова, Н. Н. Покровского, А. Д. Самарина, А. В. Кривошеина. Но царица заявила, что все они - враги династии. "Кто против нас? Петроград, кучка аристократов, играющих в бридж и ничего не понимающих. Я двадцать два года сижу на троне, знаю Россию, объездила ее всю и знаю, что народ любит нашу семью", - с возмущением ответила она53.

В царской фамилии нарастал конфликт. На нем не могли не сказаться и давние осложнения в отношениях Николая II с великими князьями, вызванные его обязанностью следить за матримониальной стороной их жизни, не допускать заключения ими морганатических браков, то есть женитьбы на особах, не принадлежащих к владетельным домам Европы54. Впоследствии, однако, браки эти Николаю II приходилось признавать. Жена Михаила Александровича стала графиней Брасовой (по названию принадлежавшего ему имения). А вел. кн. Павел Александрович приложил к письму царю с просьбой возвести в княжеское достоинство его жену О. В. Пистолькорс записку Распутина в поддержку своего ходатайства.

Именно влияние Распутина на царя и царицу и довело конфликт в семье Романовых до критической отметки 17 декабря 1916 года. Распутин был убит во дворце Феликса Юсупова, женатого на племяннице царя, дочери Александра Михайловича и сестры царя Ксении. В организации убийства принимал участие вел. кн. Дмитрий Павлович. Без суда и следствия Юсупов и Дмитрий Павлович были высланы из столицы. Последний был отправлен в Иран в отряд генерала Баратова. Убийство Распутина оказалось своеобразным предвестником надвигавшейся революции. Среди Романовых произошел раскол. Большинство великих князей встало на защиту Дмитрия Павловича. Под новый, 1917 год, был выслан в имение Грушевку Херсонской губ. и вел. кн. Николай Михайлович.

1 марта 1917 г. он вернулся в Петроград и заявил о своей поддержке Временного правительства. Кирилл Владимирович, кузен Николая II, шафер на его свадьбе и близкий друг Михаила Александровича, в дни Февральской революции первым из великих князей открыто заявил в Таврическом дворце о признании Временного правительства. Через несколько дней он дал интервью корреспонденту газеты "Русская воля". Кирилл Владимирович доволен, сообщал ее корреспондент. "Теперь-то, уж я свободен, - сказал ему Кирилл Владимирович, - и могу спокойно говорить по телефону. А раньше прерывали каждую минуту. Мы ведь жили чуть ли не под гласным надзором полиции"55.

Конфликт в семье Романовых накануне Февральских событий отражал общий кризис власти и его парадоксальный характер. Феодальная система семейного управления не только не принесла благополучия и процветания стране, но и тяготила самих членов императорской фамилии.

Пожалуй, главные черты характера Николая II и его облика как государственного деятеля с наибольшей полнотой проявились в его поведении в февральско-мартовские дни 1917 г. сначала в Ставке в Могилеве, а затем в ставке Северного фронта в Пскове. Сообщения о происходивших тогда в Петрограде событиях оценивались царем в Могилеве с опозданием. Хотя 25 февраля он по телеграфу предложил командующему Петроградским военным округом генералу С. С. Хабалову "прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией" (тот истолковал это как приказ стрелять в народ), тревожная запись о событиях в Петрограде и решении вернуться в Царское Село появилась в дневнике Николая II лишь 27 февраля вместе со словами о прогулке по шоссе на Оршу при солнечной погоде56.

В тот же вечер царь пошел как будто на удовлетворение повторенного председателем Думы М. В. Родзянко требования оппозиции о создании ответственного перед Думой правительства57. С 12 до 2 часов ночи (уже 28 февраля) Николай II разговаривал с генералом Н. И. Ивановым, которого отправлял в Петроград с отрядом для наведения там порядка. Об этом разговоре царский историограф генерал Д. Н. Дубенский писал: "" Я берег не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу", - так выразился государь о своей сокровенной мысли, почему он упорно отказывался дать парламентский строй. Затем государь указал, что теперь он считает необходимым согласиться на это требование Думы, так как волнения дошли до бунта и противодействовать он не в силах"58.

Придворные выражали "надежду, что предуказанный парламентский строй внесет успокоение в общество"59. Но утром выяснилось, что Николай II имел в виду правительство, ответственное не перед Думой, а перед царем. К тому же назначение министра двора, военного, морского и иностранных дел должно было оставаться его прерогативой60. В сущности он опять отказался от изменений в государственном строе. И только поздно вечером 1 марта главнокомандующему Северным фронтом генералу Н. В. Рузскому, в ставке которого в Пскове оказался не пропущенный к Петрограду царский поезд, удалось склонить Николая II к согласию на создание ответственного перед законодательными палатами правительства.

Полтора часа доказывал Рузский царю, "что он должен пойти на компромисс со своею совестью ради блага России и своего наследника". "Основная мысль государя, - излагал Рузский его возражения, - была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не в праве передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, "подав с кабинетом в отставку". "Я ответственен перед богом и Россией за все, что случилось и случится", - сказал государь, - "будут ли министры ответственные перед Думой и Государственным советом - безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность".

Рузский (в записи его воспоминаний, сделанной генералом С. Н. Вильчевским, он фигурирует в третьем лице. - Авт.) старался доказать государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу: "государь царствует, а правительство управляет". Государь говорил, что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться, и опять оттенил, что он лично не держится за власть, но только не может принять решения против своей совести и, сложив с себя ответственность перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед богом. Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена в качестве ответственных перед палатами министров, и высказывал свое убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, - все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей"61.

Тем временем революционная волна в Петрограде достигла такой силы, что "ответственное министерство" не могло уже стать средством удовлетворения общества, подобным манифесту 17 октября 1905 г., на что рассчитывал Рузский, Необходимо было отречение Николая II от престола, и около 10 часов утра 2 марта генерал доложил об этом царю. Решение об отречении, принятое затем Николаем II, далось ему, казалось, легче, чем дарование "ответственного министерства". Один из авторов 20-х годов объяснял это тем, что для царя власть, ограниченная парламентской ответственностью министров, не имела никакой ценности, "перелицеваться в конституционного монарха на западноевропейский образец" (именно так Рузский оценивал будущее российской государственности) Николай II не мог62.

Во второй половине дня 2 марта царь изменил свое первоначальное решение об отречении в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича и решил отречься в пользу брата. "Расстаться со своим сыном я не способен, - сказал он делегатам Временного комитета Государственной думы А. И. Гучкову и В. В. Шульгину, - Вы, это, надеюсь, поймете"63. Торжественно отметив в 1913 г. 300-летие царствования династии Романовых, четыре года спустя Николай II в будничной обстановке подписал манифест об отречении, закрыв тем самым последнюю страницу в ее истории.

По законам о престолонаследии царь мог отречься только за себя, но не имел права отрекаться за сына. Незаконность его решения поняли великие князья. П. Н. Милюков утверждал, что тогда же пришел к выводу, Что этот шаг царя являлся умышленным64. Однако Гучков и Шульгин в Пскове, посовещавшись между собой и не задумываясь о сокровенных замыслах царя, решили с ним согласиться. "Пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время... Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу", - рассуждал Шульгин65.

Гучков и Шульгин нашли и другие преимущества отречения в пользу Михаила Александровича. Обстановка в Петрограде накалялась с каждым часом, и нужно было думать уже не только о сохранении монархии, но и о спасении жизни членов династии. Во имя этого могли потребоваться присяга нового монарха конституции либо даже его отречение. Сделать то и другое мог лишь Михаил Александрович, но не малолетний Алексей. Кроме того, при воцарении последнего пришлось бы решать вопрос, останутся ли при нем родители или он будет с ними разлучен. В первом случае отречение могли посчитать фиктивным, а во втором - новый царь полагал бы, что у него отняли отца и мать.

Утром 3 марта манифест Николая II об отречении, с трудом спрятанный от разгневанных рабочих, арестовавших на вокзале Гучкова, был доставлен в дом княгини О. Б. Путятиной на Миллионной ул., где скрытно жил Михаил Александрович, пришедший туда еще 27 февраля, переодевшись простолюдином. Здесь-то и происходили переговоры о дальнейшей судьбе престола.

Отчаянную попытку продлить существование монархии предпринял Милюков при поддержке одного только Гучкова, в то время как всем присутствовавшим было ясно, что она погибла безвозвратно. "Белый, как лунь" Милюков, по словам Шульгина, "каркал, как ворон". "Монарх - это ось... Единственная ось страны!", - твердил он, предрекая России гибель без монархии66. "Это" была как бы обструкция! - рассказывал другой очевидец. - Милюков точно не хотел, не мог, боялся кончить... никому не давал говорить, он обрывал возражавших ему, обрывал Родзянко, Керенского, всех"67. Милюков позднее, в сущности, подтвердил эти зарисовки, отметив лишь, что Шульгин "немножко преувеличил". "В моем карканьи была все-таки система", - утверждал Милюков.

Хотя у Милюкова не было ни малейших шансов на успех, в своих мемуарах он рассказал, на что рассчитывал в тот момент. Его план состоял в том, чтобы немедленно выехать в Москву и оттуда вести борьбу за сохранение монархии. "Может быть, тот же Рузский отнесся бы иначе к защите нового императора, при нем поставленного, чем к защите старого", - писал он68. Однако Михаил заявил об отказе от престола. Около 4 часов дня отречение им было подписано. В этом акте упоминалось, правда, о возможности принятия им трона по решению Учредительного собрания. Милюкову это служило своего рода утешением ("таким образом, форма правления все же оставалась открытым вопросом")69.

Николай II реагировал на отречение брата так, что было видно - весь ужас случившегося был для него не в судьбе трона в тот момент, а в необратимом изменении государственного строя. "Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!", - записал бывший царь 3 марта в своем дневнике70.

9 марта для него и его семьи началась жизнь под стражей в Царском Селе в условиях постоянно нараставших антимонархических настроений. Пребывание там оказалось прелюдией к затянувшимся странствиям в Тобольск, а оттуда в Екатеринбург. Опасность, угрожавшую ему вследствие стремительного полевения масс, Николай II сознавал еще до приезда в Царское Село. Он просил у Временного правительства разрешения остаться там до выздоровления своих детей, болевших корью, а затем проследовать в порт Романов для отъезда с семьей в Англию.

Сообщив об этом 6 (19) марта английскому послу Дж. Бьюкенену, Милюков, являвшийся во Временном правительстве министром иностранных дел, сказал, что просьбы бывшего царя будут удовлетворены, и спросил, делаются ли приготовления к путешествию его в Англию. На следующий день Бьюкенен сообщил в Лондон, что Милюков настаивает на отъезде бывшего царя в Лондон и уверен, что Британия пошлет за ним судно. 9 (22) марта английское правительство приняло решение о приглашении Николая II с семьей в Англию, подчеркнув, что инициатива принадлежит правительству России, и запросив об имущественном положении бывшего царя ("Весьма желательно, чтобы Его величество и его семья имели достаточные средства, чтобы жить в соответствии со своим положением членов императорской фамилии")71.

Тем временем протесты революционных организаций против отъезда бывшего царя усиливались и встретили отклик в Англии. Король Георг V, двоюродный брат как Николая II (их матери, датские принцессы, были сестрами), так и Александры Федоровны (ее мать и отец короля были детьми королевы Виктории), испугался революционного влияния российских событий и отрицательного отношения английской общественности к приглашению царской семьи. В категорической форме он потребовал от правительства отмены приглашения. Его секретарь писал 6 апреля н. ст. министру иностранных дел лорду А. Д. Бальфуру: "Бьюкенену следует предписать сказать Милюкову, что возражения против приезда сюда императора и императрицы так сильны, что нам следует позволить себе взять назад согласие, ранее данное на предложение русского правительства"72.

Постоянный заместитель министра иностранных дел лорд Ч. Гардинг частным образом обратился к английскому послу в Париже лорду Берти с запросом, не пустят ли бывшего царя во Францию, подчеркивая затруднительность положения английского правительства. Секретарь короля писал Берти, что Георг V был против приезда царя, но правительство приняло предложение Милюкова, и теперь публика считает, что это с самого начала было идеей короля. Но Берти ответил, что, по его мнению, прибытие царской семьи во Францию не встретит там одобрения ввиду германофильской репутации Александры Федоровны.

Отказ Англии в приеме бывшего царя с семьей был в апреле-мае даже на руку Временному правительству, опасавшемуся общественного возмущения по поводу отправки их из России, точно так же, как боялся Георг V протестов против их прибытия в Англию. Но к лету Временное правительство повторило запрос, и в июне или начале июля, вспоминал А. Ф. Керенский, Бьюкенен со слезами на глазах сообщил министру иностранных дел об окончательном отказе Англии принять бывшего императора73. "Король Георг захлопывает дверь" - так назвали одну из глав своей книги английские авторы, считающие, что это и "решило судьбу Николая II и всей его семьи"74.

Трагическая судьба последнего российского императора породила обширную литературу, преимущественно эмигрантскую. За последние годы к ней добавились и многочисленные статьи отечественных авторов, причем журналисты и писатели опередили здесь историков-профессионалов. Достоянием гласности стали некоторые факты и документы о злодейском убийстве царя, царицы, их детей, доктора Е. С. Боткина и слуг. Общепринятая версия их гибели заключается в том, что все они были расстреляны в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. в доме Ипатьева в Екатеринбурге.

Подтверждающий эту версию следственный материал использован тем из следователей белых властей, который имел возможность довести свои действия до конца75 (другие вынуждены были их прервать по требованию белого командования). Однако полученные в ходе следствия показания, что женская часть царской семьи находилась после 17 июля в Перми, а одна из великих княжен пыталась совершить побег, Н. А. Соколовым не были приняты во внимание. Между тем английские авторы, исследовавшие материал, который оказался в западных архивах, считают, что женщины были убиты лишь в начале сентября76, а до того их судьба была предметом переговоров Советского правительства с Германией, которые вел с советской стороны К. Б. Радек. Никакие документальные данные на сей счет до сих пор не обнаружены.

Саммерс и Мэнгольд подвергли также анализу аргументы Анны Андерсон, которая в течение многих лет претендовала в западных судах на то, чтобы ее признали великой княжной Анастасией, и была даже признана некоторыми членами царской фамилии. Среди этих аргументов представляет интерес утверждение претендентки, что она будто бы видела во время войны приехавшего в Петроград своего дядю, брата матери, герцога Гессенского Эрнста-Людвига. По мнению Саммерса и Мэнгольда, именно это сообщение о деликатнейшей тайной миссии заставило герцога отказаться от участия в опознании.

Английские авторы собрали ряд достоверных подтверждений того, что такая поездка состоялась. По дороге в Россию и в Царском Селе Эрнста-Людвига видели несколько свидетелей, в серьезности которых не было сомнений. Оказалось к тому же, что об этом визите, состоявшемся в 1916 г., рассказывал своим родственникам Вильгельм II, пославший герцога в Россию. Кайзер стремился вывести ее из войны с помощью сепаратного мира, сохранив неприкосновенность царского режима, а не путем разжигания революционного движения, на что уповало и чему содействовало германское правительство. Царь отказался, однако, рассматривать предложения о сепаратном мире77.

Книга Саммерса и Мэнгольда интересна и тем, что авторы исследовали реакцию Антанты и Германии на убийство царской семьи. Что же касается основной мысли авторов, то она, вероятно, не соответствует действительности. Во всяком случае, недавно опубликованная записка руководившего расстрелом в доме Ипатьева Я. Юровского подтверждает, что вся семья и другие лица были убиты там в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Об этом же свидетельствует и рассказ двух братьев, чекистов А. Г. и М. Г. Кабановых, участников расстрела, подтверждающий ранее известные показания. Что же касается сообщения о расстреле в Екатеринбурге одного только царя, которое появилось в некоторых документах советских органов, а затем в их публичных заявлениях и даже в частном письме Я. М. Свердлова78, то его можно объяснить только кровавым характером события, желанием скрыть подлинные его обстоятельства.

Примечания

1. См. его характеристику в статье Л. Г. Захаровой "Кризис самодержавия накануне революции 1905 г." - Вопросы истории, 1972, N 8, с. 119 - 140; УОРТМАН Р. Николай II и образ самодержавия. - История СССР, 1991, N 2.

2. Встретившись в Коломбо с вел. кн. Александром Михайловичем, охотившимся в джунглях на слонов, цесаревич позавидовал ему, а о своей поездке с горечью сказал, что она бессмысленна. "Дворцы и генералы одинаковы во всем мире, - объяснил он, а это единственное, что мне показывают. Я с одинаковым успехом мог бы остаться дома" (Вел. кн. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ. Книга воспоминаний. Т. II. Париж. 1933, с. 169).

3. ВЕДЕРНИКОВ В. В. Проблема представительства в русской публицистике рубежа XX столетия. Канд. дисс. Л. 1983, с. 62.

4. ЛАМЗДОРФ В. Н. Дневник. 1894 - 1896. М. 1991, с. 126.

5. Московский сборник. М. 1896, с. 34 - 35, 41 - 42.

6. Вел. кн. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ. Ук. соч., с. 178.

7. ВЫРУБОВА А. А. Неопубликованные воспоминания. В кн.: Новый журнал. Т. 131. Нью-Йорк. 1978, с. 178.

8. Вел. кн. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ. Ук. соч., с. 171.

9. Там же, с. 174 - 175.

10. Там же, с. 136.

11. Там же, с. 174.

12. КУЛОМЗИН А. Н. Пережитое (Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1642, оп. 1, д. 195, л. 108).

13. Там же, л. 111.

14. Кризис самодержавия в России. 1895 - 1917. Л. 1984, с. 28 - 29.

15. Дневник А. Н. Куропаткина. Копии. 1897 - 1902 гг. (Российский военно-исторический архив (РГВИА), ф. 165, оп. 1, д. 1871, лл. 20, 25, 40).

16. Там же, д. 1769, лл. 170 - 172.

17. Там же, д. 1871, л. 31.

18. ЖЕВАХОВ Н. Л. Воспоминания. Первый том. Мюнхен. 1923, с. 305 (в книге ошибочно 350).

19. МОСОЛОВ А. При дворе последнего императора. СПб. 1992, с. 98 - 99.

20. Там же, с. 72.

21. Фрейлина ее величества. "Дневник" и воспоминания Анны Вырубовой. М. 1990, с. 156 - 159.

22. Цит. по: РОМАНОВ Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. М. - Л. 1955, с. 163 - 164.

23. КОНИ А. Ф. Собр. соч. Т. 2. М. 1966, с. 377.

24. ВЫРУБОВА А. А. Ук. соч. - Новый журнал. Т. 130, с. 136.

25. МОСОЛОВ А. Ук. соч., с. 70.

26. Вел. кн. АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ. Ук. соч., с. 175 - 176.

27. Дочерям Александра Федоровна не разрешала даже самого легкого флирта (ВЫРУБОВА А. А. Ук. соч. - Новый журнал. Т. 130, с. 141).

28. Г. Е. Распутин (Новых) появился при дворе вскоре после взрыва, произведенного эсерами на даче Столыпина 16 октября 1906 г., в результате которого пострадала его дочь. Николай II писал ему в тот день: "Петр Аркадьевич! На днях я принимал крестьянина Тобольской губернии Григория Распутина, который поднес мне икону Св. Самсона Верхотурского. Он произвел на Ее Величество и на меня замечательно сильное впечатление, так что вместо пяти минут разговор с ним длился более часа. Он в скором времени уезжает на родину. У него сильное желание повидать вас и благословить вашу больную дочь иконою. Очень надеюсь, что вы найдете минутку принять его на этой неделе. Адрес его следующий: СПб. 2-я Рождественская 4. Живет у священника Ярослава Медведя" (Возрождение, 1957, 63, с. 137).

29. КОКОВЦОВ В. Н. Из моего прошлого. Т. 1. Париж. 1933, с. 238 - 239. Покровительство Николая II черносотенным организациям, немало способствовавшим его политической дезориентации, стяжало ему репутацию антисемита. В. Л. Бурцев отчасти приписывает антисемитизм царя влиянию Александра III. Сильное впечатление произвела на Николая II фальшивка "Протоколы сионских мудрецов". Когда же экспертиза, произведенная по поручению Столыпина в Департаменте полиции, доказала подложность "Протоколов", а лидеры черносотенцев тем не менее добивались разрешения на их использование в своей пропаганде, царь написал: "Протоколы изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами" (БУРЦЕВ В. Л. "Протоколы сионских мудрецов". Доказанный подлог. Париж. 1938, с. 106).

30. Петергофские совещания о проекте Государственной думы. Пг. 1917, с. 156 - 158.

31. Кризис самодержавия в России, с. 249.

32. Воспоминания А. А. Спасского-Одынца находятся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке.

33. По-видимому, именно эти деньги пытался получить у гитлеровских властей из банка Мендельсона глава русского "правительства" при вел. кн. Кирилле Владимировиче, а затем руководитель гитлеровского ведомства по делам русской эмиграции генерал В. В. Бискупский. Он ссылался при этом на заключенное им с генералом Людендорфом в начале 20-х годов соглашение о русско-германском разделе Европы, которому предшествовало получение Людендорфом денег из русских эмигрантских источников. И хотя Бискупский подчеркивал, что пакт Молотова - Риббентропа не противоречит этому соглашению, его ходатайства были отклонены (LAQUEUR W. Russia and Germany. Lnd. 1965, pp. 109, 340; WILLIAMS R. C Culture in exile. Itaca - Lnd. 1972, pp. 349 - 350).

34. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 601, оп. 1, д. 1707, лл. 3 - 5; д. 1718, л. 3.

35. На 1 января 1903 г. "экономический капитал" составлял более 1484 тыс. руб., а на текущем счету Волжско-Камского банка находилось около 85 тыс. рублей (ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 1732, л. 1 - 6, 9).

36. Фрейлина ее величества, с. 162.

37. ЛОПУХИН А. А. Отрывки из воспоминаний. М. - Пг. 1923, с. 73.

38. НИКОЛЬСКИЙ Б. В. Из дневника 1905 г. - Красный архив, 1934, N 2(63), с. 71 - 83.

39. В октябре 1905 - апреле 1906 г. Витте, будучи на посту председателя Совета министров, собрал коллекцию адресованных ему царских распоряжений, связанных с подавлением революции. Николай II потребовал ("я бы вас очень попросил") у Витте, уходящего в отставку, вернуть адресованные ему свои записки. Витте "потом очень сожалел", что он это сделал, так как "там потомство прочло бы некоторые рисующие характер государя мысли и суждения" (ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. Т. 3. М. 1960, с. 349 - 350).

40. См. ВИТТЕНБЕРГ Б. М. К истории личного архива С. Ю. Витте. В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XVII. Л. 1985.

41. Археографический ежегодник. 1989. М. 1990, с. 296 - 299.

42. Цит. по: ЧЕРМЕНСКИЙ Е. Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М. 1970, с. 144.

43. КОНИ А. Ф. Собр. соч. Т. 2, с. 355 - 359.

44. Дневники императора Николая II. М. 1991, с. 323.

45. ЧЕРМЕНСКИЙ Е. Д. Ук. соч., с. 408.

46. ВЫРУБОВА А. А. Ук. соч. - Новый журнал. Т. 130, с. 148.

47. ШАВЕЛЬСКИЙ (отец Георгий). Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. I. Нью-Йорк. 1954, с. 324.

48. Там же, с. 343 - 344.

49. СПИРИДОВИЧ А. И. Великая война и Февральская революция. Т. 1. Нью-Йорк. 1960, с. 208 - 209.

50. ВИНБЕРГ Ф. Крестный путь. Ч. 1. Корни зла. Мюнхен. 1922, с. 181.

51. АНДОЛЕНКО С. Клевета на императрицу - Возрождение, 1968, 204, с. 111.

52. ШАВЕЛЬСКИЙ. Ук. соч., с. 328 - 330.

53. Личность Николая II и Александры Федоровны по свидетельствам их родных и близких. - Исторический вестник, апрель 1917, т. CXLVIII, с. 170 - 175.

54. Пожалуй, самой трагикомической стала женитьба брата царя Михаила на Н. С. Вульферт, дочери московского адвоката (по первому браку Мамонтовой). Николай II запретил этот брак, а властям было приказано оказать противодействие его совершению. В начале 1909 г. дворцовой комендатуре стало известно, что великий князь нашел священника, который согласился его обвенчать. Начальник Петроградского охранного отделения Герасимов вызвал этого священника и пригрозил сгноить его в Петропавловской крепости. Когда же великий князь и Вульферт отправились за границу, министр двора Фредерике послал вслед за ними Герасимова. Ему было предписано в случае, если дело дойдет до венчания, подойти к Михаилу Александровичу в церкви, объявить его арестованным и потребовать немедленного возвращения в Россию. Тем же поездом, что и великий князь, Герасимов выехал в Париж, где в его распоряжение поступили филеры парижского отделения русской заграничной охранки. Но их усилия оказались напрасными. Узнав, что Михаил отправился в Ниццу, где собирается обвенчаться, Герасимов поехал туда, но там получил телеграмму, что великий князь выехал в другом направлении. Через несколько дней выяснилось, что венчание состоялось в Вене (ГЕРАСИМОВ А. В. На лезвии с террористами. Париж. 1985, с. 179 - 180; Брак в. к. Михаила Александровича. Сыскной надзор за братом царя. Док. В кн.: Николай II и великие князья. Л. - М. 1925, с. 127 - 130).

55. Личность Николая II и Александры Федоровны по свидетельствам их родных и близких, с. 177.

56. Отречение Николая И. Воспоминания очевидцев. Док. Изд. 2-е, доп. Л. 1927. Репринт. М. 1990, с. 33.

57. Там же, с. 49 - 52.

58. Там же, с. 53.

59. Там же, с. 52.

60. Там же, с. 98.

61. Там же, с. 153.

62. Там же, с. 17 - 18.

63. Там же, с. 170.

64. МИЛЮКОВ П. Н. Воспоминания. Т. 2. М. 1990, с. 270.

65. Отречение Николая II, с. 183.

66. Февральская революция. Изд. 2-е. М. - Л. 1926, с. 44, 146 - 159.

67. АЛДАНОВ М. Третье марта. В кн.: П. Н. Милюков. Сборник материалов по чествованию его семидесятилетия. 1859 - 1929. Париж. Б. г., с. 31.

68. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 317 - 318.

69. Там же, с. 319.

70. Дневники императора Николая II, с. 625.

71. SUMMERS A., MANGOLD T. The File of the Tsar. N. Y. - Lnd. 1976, p. 247.

72. Ibid., p. 250.

73. Ibid., p. 252. Когда вышли мемуары Керенского, они вызвали взрыв негодования. И бывший премьер-министр Англии Д. Ллойд Джордж, и Бьюкенен возражали Керенскому, утверждая, что согласие на предоставление царю убежища никогда не отменялось. В 1927 г., в ответ на парламентский запрос, Форин оффис, обвинив Керенского во лжи, представило в качестве "не оставляющего сомнений опровержения" ранние телеграммы о предоставлении царю убежища, опустив поздние с отказом. Когда бывший секретарь британского посольства в Петрограде заявил, что помнит о получении из Лондона депеши с отказом, Форин оффис ответило, что ему изменяет память. Но в 1932 г. дочь Бьюкенена рассказала, что ее отец под угрозой потери пенсии должен был пойти в своих мемуарах на фальсификацию, чтобы скрыть истинную подоплеку дела.

74. Ibid., p. 245.

75. СОКОЛОВ Н. А. Убийство царской семьи. Берлин. 1925.

76. SUMMERS A., MANGOLD T. Op. cit, p. 300.

77. Ibid., pp. 218 - 219.

78. Одному из близких ему по партии людей Я. М. Свердлов сообщил, что убит только царь, а семья его переведена в Алапаевск (Письма из 1918 г. - Октябрь, 1982, N 11, с. 175).




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.