Анна Ивановна стала императрицей неожиданно для всех. В ночь на 19 января 1730 г., проболев всего несколько дней, в Москве умер 14-летний император Петр II. С его смертью оборвалась мужская ветвь династии Романовых. Реальных наследников престола было двое - дочь Петра I 19-летняя Елизавета и ее племянник - двухлетний сын голштинского герцога Карла-Фридриха и ее покойной сестры Анны Карл-Петер-Ульрих (будущий император Петр III). Однако собравшиеся в Лефортовском дворце верховники (члены высшего правительственного органа - Верховного тайного совета, существовавшего в 1726 - 1730 гг.) и не подумали о дочери и внуке Петра I и шведки-"портомои" Екатерины.
Louis Caravaque. Портрет императрицы Анны Иоанновны
Фридрих Вильгельм Кетлер, герцог Курляндии
Мориц Саксонский
Эрнст Бирон
Валерий Иванович Якоби. Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны. 1872 г.
Валерий Иванович Якоби. Свадьба в Ледяном доме (Ледяной дом).1878 г.
1. Фасад Ледяного дома и вид шутовской свадебной процессии. 2. Разрез левой комнаты (лицевая сторона). 3. Разрез левой комнаты (задняя сторона). 4. Разрез правой комнаты (лицевая сторона). 5. Разрез правой комнаты (задняя сторона). 6. План Ледяного дома: a, a, a — ледяная решетка; b — крыльцо; P — сени; R - правая комната; Q — левая комната; f — главные ворота; g, h — задние ворота; m, n, k, l — окна; c — задняя дверь; r, s — пирамиды. 7. Дельфин, извергающий нефть.
Часть верховников - из клана Долгоруких - пытались возвести на престол невесту Петра II Екатерину Алексеевну Долгорукую и для этой цели даже составили подложное завещание покойного в пользу его невесты. Но этот план провалился сразу же как только был объявлен на заседании Совета. Сановником, подавившим этот внутренний "бунт" своих коллег, был князь Д. М. Голицын. Для него, сторонника ограничения императорской власти, судьба вдруг предоставила шанс реализовать свой план. Это была попытка чисто олигархического переворота в интересах узкого круга стоявших у власти аристократических родов князей Долгоруких и Голицыных, занявших по сути все места в Верховном совете.
Самой подходящей кандидатурой в монархини с ограниченными правами была признана курляндская герцогиня Анна Ивановна, которую предполагалось провозгласить императрицей, но без прежней царской власти. Над ней стоял бы Верховный тайный совет. Чтобы закрепить ограничение власти императрицы, верховники составили так называемые кондиции - пункты, регулировавшие власть Анны. Так кандидатура курляндской герцогини была одобрена всеми верховниками1. Это произошло не случайно: Анну Ивановну никто в столице не воспринимал всерьез, слишком ничтожна была ее фигура в русской политике, слишком незаметна была она при русском дворе, куда изредка приезжала из Митавы - столицы Курляндии. Поэтому многим казалось, что управлять полностью зависимой от верховников императрицей будет достаточно просто.
Выбор верховников был полной неожиданностью и для самой Анны Ивановны. Вторая дочь царя Ивана Алексеевича, брата и соправителя Петра Великого, и Прасковьи Федоровны Салтыковой, она родилась в 1692 г. и вместе со своими сестрами - старшей Катериной - герцогиней Мекленбургской и младшей Прасковьей - находилась на задворках власти. "Ивановны" - так полупрезрительно называли их вельможи петровского двора. Сам Петр I хорошо относился ко вдове своего брата, умершего в 1696 г., и его дочерям. Однако он устроил их судьбу, имея в виду свои политические цели. Как только они подросли, было решено выдать их замуж за иностранных принцев и государей с тем, чтобы связать династию Романовых кровными узами с важнейшими королевскими и княжескими родами Европы.
Анну выдали замуж за курляндского герцога Фридриха-Вильгельма - владетеля пограничного с Россией государства, находившегося на территории современной Латвии. Петр I решал при этом задачу упрочения влияния России в Прибалтике, и брак Анны должен был этому способствовать. Разумеется, мало кто интересовался мнением самой царевны о предстоящем браке. За 1739 г. сохранилось следственное дело Тайной канцелярии, в котором отразилась история невеселого замужества Анны. В Тайной канцелярии разбирали "непристойные слова" песни, которую крестьянка А. Максимова помнила с 1710 г.: "Не давай меня, дядюшка, царь-государь, Петр Алексеевич, в чужую землю, нехристианскую, нехристианскую, бусурманскую. Выдай меня, царь-государь, за своего генерала, князя, боярина"2.
Свадьба состоялась в Петербурге в конце 1710 г., но уже в начале 1711 г. Анна овдовела: выехав из Петербурга с молодой женой, Фридрих-Вильгельм неожиданно умер на первой же станции по дороге в Митаву. Анна вернулась домой, но ненадолго, ибо Петр I считал, что герцогиня курляндская, исходя из государственных интересов России, должна жить в своей резиденции - Митаве - и быть под контролем русского представителя, которым был назначен П. М. Бестужев-Рюмин, ставший вскоре ее любовником. Оказавшись в чужой стране, в непривычной обстановке захолустного европейского княжества, Анна сразу же испытала унижение и зависимость. С одной стороны, ее крайне недружелюбно встретили курляндские дворяне, опасавшиеся усиления герцогской власти и влияния России. Поэтому они стремились выжить Анну из Митавы, ограничить ее права и доходы. С другой - Анна полностью зависела от Петра I, который видел в племяннице лишь проводника своей воли и совсем не интересовался ее чувствами, мнением, реальным положением в Курляндии.
Неясность статуса и недопустимая для герцогини бедность многие годы мучили Анну. Часть доходов герцогского домена, которая была выделена Анне по брачному соглашению, не могла обеспечить того уровня, который считался приличным для герцогини. Анна многократно писала униженные письма Петру I, Екатерине, Меншикову, Остерману, другим сановникам, прося у них помощи и поддержки. "Доимки на мне тысяча четыреста рублев, - сообщала она кабинет-секретарю царя М. Макарову в 1724 г., - а ежели будет милость государя батюшки и дядюшки, то б еще шестсот мне на дорогу пожаловали по своей высокой милости"3. Экономный, даже прижимистый со своими родственниками, Петр на этот раз выдал просимые деньги, но делал так не всегда. В письме императрице Екатерине Анна просила: "Прашу матушка моя, как у самаво Бога, у вас, дарагая моя тетушка: покажи нада мною материнскую милость - попроси, свет мой, миласти у дарагова государя нашева батюшки- дядюшки оба мне, чтоб показал милость - мое супружественное дело ко окончанию привесть, дабы я болше в сокрушении и терпении от моих зладеев, ссораю к матушке не была... Также изволили вы, свет мой, приказывать ко мне: нет ли нужды мне в чем здесь? Вам, матушка моя, известна, что у меня ничево нет, кроме што с воли вашей выписаны штофы, а ежели к чему случей позавет и я не имею нарочитых алмазов, ни кружев, ни полотен, ни платья нарочитава.., а деревенскими доходами насилу я магу дом и стол свой в гот содержать... Еще прошу, свет мой, чтоб матушка не ведала ничево"4.
Это была еще одна печальная сторона жизни Анны. Ее мать - царица Прасковья Федоровна, ласковая и заботливая к старшей, любимой дочери Катерине, не любила Анну, всячески утесняла ее, и когда Анне удавалось вырваться из ненавистной Курляндии и на время приехать домой, во дворец Прасковьи, ее встречали холодный прием, упреки и придирки матери, которую Анна и боялась, и не любила. В том же письме к императрице Екатерине - в сущности, единственному человеку, который как-то поддерживал Анну, - содержалась просьба герцогини, чтобы императрица способствовала решению ее "супружественного дела". Это был самый болезненный, острый для Анны вопрос. Нельзя сказать, что Петр не думал о женихе для вдовой племянницы, но сделать за нее выбор - а только об этом могла идти речь - было непросто: новый брак не должен был изменить положение в Курляндии в невыгодную для России сторону.
В 1723 г. именно эта причина стала главной при разрыве брачного контракта с прусским принцем. Не удалось Анне выйти замуж и в 1726 г., когда на ее руку претендовал уже избранный дворянами в герцоги Мориц Саксонский - внебрачный сын Августа II, короля польского. Этому браку воспрепятствовало правительство России, опасавшееся усиления влияния в Курляндии польского короля. И для Анны снова потянулась унылые годы в Митавском замке, и если бы в памятную ночь смерти Петра II на нее не обратил внимание Д. М. Голицын, то, вероятно, так и закончила бы она свою жизнь в захудалом герцогстве и никогда бы ее любовник, камергер Э. И. Бирон, появившийся у нее после отзыва в 1726 г. Бестужева, не приобрел такой мрачной известности среди исторических романистов и читателей их сочинений.
1730 год вознес Анну на российский престол. Подписав "кондиции"; она в начале февраля приехала в Москву. Верховники старались держать ее в изоляции, не допустить контактов "ограниченной императрицы" с их политическими противниками - дворянскими прожектерами, которые сразу же начали борьбу против олигархов. В столкновении сторонников и противников ограничения императорской власти Анна сумела найти весьма выгодную позицию, которая позволила ей опереться на сторонников самодержавия и затем, с помощью гвардии, совершить дворцовый переворот, ознаменовавшийся публичным и торжественным уничтожением "кондиций".
В пылу политической борьбы Анна была важна не как личность, а как некий символ традиционной власти, который многие были готовы защищать. Думается, наблюдатели восторга при этом не испытали. Ни один придворный льстец не мог назвать Анну красавицей. Это было бы слишком. Со всех парадных портретов на нас угрюмо смотрит грузная женщина: короткая шея, ниспадающие локоны жестких смоляных волос, длинный нос, недобрый взгляд. Графиня Н. Б. Шереметева, ставшая впоследствии княгиней Долгорукой, была в ужасе, увидав в окне шествовавшую мимо императрицу: "Престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет - всех головой выше и чрезвычайно толста"5. Более взвешенно мнение графа Э. Миниха (сына фельдмаршала): "Станом она была велика и взрачна. Недостаток в красоте награждаем был благородным и величественным лицерасположением. Она имела большие карий и острые глаза, нос немного продолговатый, приятные уста и хорошие зубы. Волосы на голове были темные, лицо рябоватое и голос сильной и проницательной. Сложением тела была она крепка и могла сносить многие удручения"6.
Редкая женщина могла выдержать ружейную отдачу в плечо, Анна же стреляла каждый день и много лет подряд. Оробевшая Настасья Шестакова - жена дворцового управителя, попавшая как-то раз в гости к императрице, - вспоминала: "Изволила меня к ручке пожаловать и тешилась: взяла меня за плечо так крепко, что с телом захватила, ажио больно мне стало"7. Вообще, в Анне была некая мужеподобность. Испанский посланник де Лириа писал, что "лицо у нее более мужское, нежели женское". Грубоватость облика и голоса, чрезмерную полноту, отсутствие так ценимого изящества, шарма отмечали и другие современники. Вся предшествовавшая избранию на престол жизнь этой женщины была исковеркана высшими государственными целями, которые преследовал Петр Великий. Существование в чужой, недружелюбной стране в полной зависимости и бедности не могло способствовать расцвету личности будущей императрицы. Некрасивая, неженственная, с тяжелым характером и ущемленным самолюбием Анна была капризна и подозрительна к окружающим.
В молодые годы она не получила ни должного образования, ни воспитания, не было у нее способностей и стремлений к самосовершенствованию с помощью книг и общения с интересными людьми. И вообще, в поведении, нравах, интересах Анны отразились различные культурные эпохи, в которых на протяжении одной жизни оказывались современники петровских реформ. Так было и с Анной: детство одной из последних московских царевен XVII в., живущей по законам старины, в "тишине и прохладе", вдруг сменилось суматошной, неустроенной юностью в новом городе Петербурге, куда Петр I перевез и поселил семью царицы Прасковьи. Не успев привыкнуть к новым нравам, грубоватым обычаям петровского двора, Анна совершенно неожиданно для себя оказалась за границей, в непривычной и чуждой культурной среде, в стране иных традиций, веры, обычаев. Не обладая глубоким умом, живостью и интересом к знаниям, она не сумела найти себя среди всей этой культурной и бытовой мешанины, что наложило отпечаток на ее вкусы, интересы, характер, личность.
При дворе императрицы Анны Ивановны как бы сошлись разные эпохи: и московский XVII век, и грубоватые нравы новой российской столицы и европейского XVIII века. Научные сообщения академиков соседствовали с непристойными шутками, мордобоем, потехами многочисленных "шутов и дурок". Обычаи роскошного европейского двора сливались с нравами старинной "царицыной комнаты", где камергеры и фрейлины оказывались рядом с приживалками, "каликами", убогими, карликами и обезьянами. Балет и опера сменялись шутовскими шествиями, примитивными спектаклями итальянского площадного театра, где главной целью вечных его персонажей - Арлекина и Смеральдины - было посмешить публику тумаком, неприличным жестом, грубой шуткой.
Но общий тон, стиль жизни двора Анны, перебравшейся в Петербург в 1732 г., все же больше всего напоминает стиль жизни русской помещицы XVIII в. с ее незатейливыми заботами и развлечениями, сплетнями и разбирательствами ссор дворни. В 1732 г. в Тайной канцелярии рассматривалось дело об одном солдате, который видел примечательную сцену под окнами царского дворца: "Шел мимо мужик и Ея императорское величество соизволила смотреть в окно и спрашивала того мужика, какой он человек и он ответствовал: "Я - посацкой человек" - "Что у тебя шляпа худа, а кафтан хорошей?" (спросила Анна. - Е. А.). И пожаловала мужику на шляпу денег два рубли"8. Эта бытовая сценка более характерна для купчихи, мещанки или помещицы, глазеющей в скучный полуденный час на редких прохожих. Ее как-то трудно приложить, например, к Екатерине II и даже к Елизавете Петровне.
В психологии, нравах Анны было много от помещицы, имением которой было не село Ивановское с деревнями, а огромное государство. Именно такой помещицей - не особенно умной, мелочной, ленивой, суеверной - и выглядит Анна в ее письмах, записочках, резолюциях. Особенно примечательны ее письма С. А. Салтыкову, ее родственнику и "главнокомандующему Москвы". Впечатление такое, как будто читаешь переписку барыни со своим приказчиком, живущим в другой барской вотчине, в соседней губернии. Мелочные интересы, убогий кругозор, отсутствие интеллекта - вот что бросается в глаза. Анна требует высылки к ней шутов, обезьян, лампадного масла от чудотворной иконы.
Особенно любила Анна выступать в роли свахи, сводя пары людей так, как она считала нужным. "Сыскать, - пишет она Салтыкову 7 марта 1738 г., - воеводскую жену Кологривую и, призвав ее к себе, объявить, чтоб она отдала дочь свою за [гоф-фурьера] Дмитрия Симонова, которой при дворе нашем служит, понеже он человек доброй и мы его нашею милостию не оставим"9. Вообще, все, связанное с браком и амурными делами подданных, очень привлекало императрицу. Ее в этой области интересовало буквально все, а источником информации были в основном сплетни и слухи.
Как рачительная и строгая хозяйка обширного поместья, Анна всем интересуется и все видит: и как некто Кондратович, который послан с В. Н. Татищевым в Сибирь "ныне... шатается в Москве", и что "в Москве, на Петровском кружале стоит на окне скворец, который так хорошо говорит, что все люди, которые мимо едут, останавливаются и его слушают", и что "имеется мужик, который унимает пожары", и что "есть в доме у Василья Абрамовича Лопухина гусли" и т. д., и т. п. Приказы императрицы строги: гусли, скворца и мужика немедленно прислать в Петербург, а Кондратовича и многих других немедленно выслать по месту службы.
Гнев императрицы обрушивался на тех непослушных подданных-холопов, которые вздумали пренебречь ее распоряжением или попытались ее обмануть. "Розыщите о последнем, - пишет Анна Салтыкову по делу какого-то провинившегося перед ней попа, - без всякой поноровки кто будет виноват, мне ино надобно, кроме правды, а кого хочу пожаловать, в том я вольна"10. Главный принцип самодержавия, выраженный задолго до времен Анны Иваном Грозным: "Жаловать есь мы своих холопов вольны, а и казнить вольны же", довольно прочно запечатлелся и в голове бывшей курляндской герцогини.
Придя к власти, Анна Ивановна оказалась в довольно сложном положении. Она была провозглашена самодержавной императрицей теми политическими силами, которые при обсуждении шляхетских проектов выступали за ограничение ее власти, но в последний момент - под давлением гвардейцев - сняли свои требования. Логика политического поведения безошибочно подсказывала Анне и ее окружению, что нужна политика компромисса с дворянством, налаживания отношений даже со вчерашними противниками. Поэтому ликвидация Верховного тайного совета, ставшего при Петре II центром олигархического движения, была осуществлена 4 марта 1730 г, как обычная реорганизация с целью восстановления полноценной власти Сената, в состав которого и вошли верховники. Но было ясно, что императрица не может доверить управление Сенату, который, с одной стороны, был наполнен ее "утеснителями" - верховниками и, с другой - по своей структуре, функциям не был приспособлен к оперативной деятельности. А именно такая работа требовалась в условиях самодержавия женщины, почти полностью лишенной способностей, навыков государственного управления.
Образование осенью 1731 г. Кабинета министров снимало остроту проблемы в управлении: вошедшие в новое учреждение люди - канцлер Г. И. Головкин, вице-канцлер А. И. Остерман, князь А. М. Черкасский, а потом П. И. Ягужинский и сменивший его А. П. Волынский - были достаточно опытными администраторами и взяли на себя всю работу по управлению империей. Поначалу Анна участвовала в работе Кабинета, но вскоре это ей "наскучило", и она передала министрам право решать дела ее именем. Указом 9 июня 1735 г. подпись трех министров была приравнена к подписи императрицы. На практике же было достаточно и двух, а затем и одной министерской подписи под указом. Впрочем, это вовсе не ограничивало самодержавную власть. Ведь самодержец был волен передать часть своих прав учреждению или доверенному лицу, оставляя за собой прерогативу ни в чем себя не ограничивать. Концепция самодержавия как раз и строилась на том, что ни круг дел, подлежащих компетенции монарха, ни само разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную никогда четко не устанавливались, ибо уже в одном этом состояло бы ограничение власти монарха, которого в таком случае уже нельзя было бы назвать самодержцем.
Особое, исключительное место в системе управления при Анне Ивановне Занимал ее фаворит Эрнст-Иоганн Бирон. До него долгое время ее фаворитом был Петр Михайлович Бестужев-Рюмин, резидент русского правительства в Курляндии, обер-гофмейстер двора герцогини, а по существу - полновластный правитель. Почтенный отец семейства, в котором выросли известные русские дипломаты Михаил и Алексей Бестужевы-Рюмины, он был опытным царедворцем. Будучи старше Анны на 19 лет, он полностью подчинил ее своей воле. Это стало одной из причин конфликта Анны с матерью. Не раз ревновавшая к Бестужеву царица Прасковья просила Петра I и Екатерину изгнать его из Митавы. Но у Петра были свои представления о Бестужеве - он был толковым дипломатом и интересы России ставил выше нравственности, что вполне устраивало царя.
"Не можно оправдать Анну Ивановну в любострастии, - писал знаменитый обличитель нравов двора князь М. М. Щербатов, - ибо подлинно, что бывший у ней Бестужев имел участие в ее милостях"11. Негоже оправдывать Анну в грехе любострастия, если так можно назвать ее, вдовы, связь с вдовцом же Бестужевым. Но все же она не была вакханкой или Мессалиной, уступая в этом и Елизавете Петровне и Екатерине II. Анна была женщина простая, незатейливая, не особенно умная и совсем не кокетливая. Она была лишена честолюбивых устремлений Екатерины II, не гналась, как Елизавета, и за пальмой первой красавицы. Всю свою жизнь она мечтала лишь о надежной защите, поддержке, которую мог дать ей мужчина, хозяин дома, господин ее судьбы.
Просьбы о защите, "протекции", готовность "предать себя в волю" постоянно звучат в ее письмах Петру I, Екатерине I, Петру II, сановникам, вообще - сильным мира сего. Именно поэтому она так рвалась замуж. Но все ее попытки вступить в брак были неудачны, женихи не подходили Петру I и его преемникам. И со временем Бестужев стал для нее таким защитником, опорой. Анна закрывала глаза и на огромную разницу лет, и полную бесперспективность связи со своим подданным, и на многочисленные грехи своего обер-гофмейстера.
История с неудачным сватовством графа Морица Саксонского болезненно ударила по Анне Ивановне. Мало того, что такой завидный жених был с позором изгнан русскими войсками из Курляндии, - был отозван из Митавы и Бестужев. Меншиков не мог простить ему появления Морица в Курляндии. И вот после отъезда Бестужева летом 1727 г. Анна пишет одно за другим 26 писем всем, кому только возможно, умоляя вернуть ей Бестужева. Она шлет их Меншикову, его жене, дочери Марии, даже свояченице Варваре Арсеньевой, другим влиятельным лицам из окружения светлейшего, просит вновь послать Бестужева в Митаву, ибо без него все дворцовое хозяйство развалится.
В отчаянии она, дочь царя, в своих письмах к вице-канцлеру Остерману прибегает к оборотам, уместным более для челобитных солдатской вдовы: "Нижайше прошю ваше превосходительство попросить за меня, сирую, у его светлости... Умилосердись, Андрей Иванович, покажите миласть в моей нижайшем и сироцком прошении, порадуйте и не ослезите меня, сирой". Отчаяние одиночества выливается в откровенном признании: "Воистинку [я] в великой горести и пустоте и в страхе! Не дайте мне во веки плакать!.. Я к нему привыкла!"12. Вот это и есть самое главное. Она убивается по Бестужеву, но дело не в его личности или в особой беззаветной любви Анны к своему пожилому фавориту. Ее жизненная установка другая - она не хочет и не может быть одна, ее страшит одиночество. И в этом ее глубокая трагедия.
Но к концу 1727 г. вопли из Митавы стихают. Бестужеву разрешено вернуться в Курляндию, но увы... место его там уже занято. И он пишет своей дочери: "Я в несносной печали, едва во мне дух держится, что чрез злых людей друг мой сердечный от меня отменился, а ваш друг (здесь - иронично - Бирон. - Е. А.) более в кредите остался... Знаешь ты, как я того человека (Анну. - Е. А.) люблю?"13. Старый опытный царедворец в отчаянии: ведь именно он пригрел на груди своей проходимца Бирона. "Не шляхтич и не курляндец, - писал о нем Бестужев, - пришел из Москвы без кафтана и чрез мой труд принят ко дворцу без чина и год от году я, его любя, по его прошению, производил и до сего градуса, произвел и, как видно, то он за мою великую милость делает мне тяжкие обиды... и пришел в небытность мою (в Курляндии. - Е. А.) в кредит"14.
Бирон был хотя и мелкопоместным, но все же дворянином и курляндцем, но прошлое его действительно довольно темное. Известно только, что, учась в Кенигсбергском университете, он принял участие в драке студентов с ночной стражей и убил солдата. С большим трудом выбравшись из тюрьмы, он около 1718 г. пристал ко двору Анны благодаря покровительству Бестужева. Затем он женился на фрейлине герцогини Бенигне-Готлиб фон Тротта-Трейден, усердно служил, выполняя поручения Анны и Бестужева. И вот в отсутствие последнего Бирон - почти ровесник Анны (он родился в 1690 г.) - утешил горевавшую вдову. Его влияние на Анну все усиливалось.
Бестужев, хорошо зная своего соперника, опасался Бирона. И не напрасно: в августе 1728 г. Анна прислала ко двору Петра II своего человека с доносом на бывшего фаворита и просила разобраться, "каким образом Бестужев меня расхитил и в великие долги привел"15. Всплыли махинации обер- гофмейстера с герцогской казной. Конечно, дело было не в краденом изюме или сахаре, а в полной "отмене" Бестужева, против которого начал умело действовать занявший его место Бирон.
"Никогда на свете, чаю, не бывало дружественнейшей четы, приемлющей взаимно в увеселении или скорби совершенное участие, как императрица с герцогом", - писал Э. Миних (с 1737 г. Бирон стал герцогом Курляндским. - Е. А.) и продолжал: "Оба почти никогда не могли во внешнем виде своем притворствовать. Если герцог явился с пасмурным лицом, то императрица в то же мгновение встревоженный принимала вид. Буде тот весел, то на лице монархини явное напечатлевалось удовольствие. Если кто герцогу не угодил, тот из глаз и встречи монархини тотчас мог приметить чувствительную перемену... Всех милостей надлежало испрашивать у герцога и чрез него одного императрица на оные решалась"16.
Когда в середине марта 1730 г. Бирон приехал в Москву к Анне, они уже не расставались ни на один день. Более того, многие современники отмечали, что императрица не могла и часа провести без Бирона, их часто видели шествующими рука об руку. И это становилось предметом злословия в обществе, а уже злословие - предметом расследования в застенке Тайной канцелярии. Влияние Бирона на царицу было огромно. И истоки его - не столько в характере временщика - человека умного, волевого, но и в предыдущей жизни Анны, некогда подчинившейся хозяину, господину и отныне навсегда сделавшей свой выбор и не изменявшей ему. Зимой и летом, в дождь и снег они были вместе. Они даже болели одновременно, точнее, болезнь Бирона делала Анну больной и она не покидала на это время его покоев. Миних писал, что Анна "вовсе не имела своего стола, а обедала и ужинала только с семьей Бирона и даже в аппартаментах своего фаворита"17. Примечательно, что, отправляясь по зову верховников в Москву, Анна взяла с собой, кроме необходимых вещей, и годовалого сына Бирона Карла-Эрнста. Есть серьезные основания думать, что Карл был сыном Анны от Бирона, и она брала с собой самое дорогое ей существо. Известно также, что Карл-Эрнст впоследствии пользовался особой милостью при дворе Анны и до самой ее смерти спал в одной с ней комнате.
Бирон был женат на уродливой, болезненной женщине и имел от нее еще сына Петра и дочь Гедвигу-Елизавету. Создается впечатление, что это была единая семья. Анна, Бирон с Бироншей (так ее называли при дворе и в обществе) и детьми присутствовали на празднествах, катались на санях по Невскому, вместе бывали на концертах, принимали зубного врача, который всех лечил по очереди, и т. д. Этот треугольник мог удивить несведущих наблюдателей, но история знает немало подобных треугольников, в которых всем все давно ясно и у каждого своя роль, место и судьба. Некоторым знакомым Бирон жаловался, что вынужден целыми днями находиться при Анне, тогда как его ждут государственные дела. Но это были или минутная слабость или лукавство. Помня печальную судьбу своего предшественника, он никогда не оставлял императрицу без присмотра: когда сам уходил, возле нее оставалась жена или соглядатаи, которым он верил. Он всегда помнил то, о чем писал русскому посланнику в Варшаву Г. Кайзерлингу, пользовавшемуся его особым расположением: "Крайне необходимо осторожно обращаться с великими милостями великих особ, чтоб не воспоследовало злополучной перемены"18.
В литературе есть известная тенденция принизить значение Бирона как государственного деятеля, представить его либо человеком устраненным от управления, либо мало что понимавшим в делах. И то, и другое неверно. И во внешней, и во внутренней политике влияние Бирона было огромным. В той системе власти, которая сложилась при Анне, без Бирона - ее доверенного лица, человека властолюбивого, вообще не принималось ни одного важного решения. В своих письмах временщик постоянно жалуется: на загруженность делами, но при этом показывает себя как человек весьма осторожный, стремящийся не выпячивать свою роль в управлении, остаться в тени.
Проблема "бироновщины" не раз привлекала внимание историков. В Советском энциклопедическом словаре 1991 года19 "бироновщина" характеризуется как реакционный режим - "засилье иностранцев, разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных". В этой справке, как в капле воды, отразились историографические стереотипы, штампы, возникшие задолго до борьбы с "тлетворным влиянием Запада".
Стремление представить правление Анны как время попрания национальных интересов, подавления русской нации наиболее отчетливо прослеживается уже в первых шагах Елизаветы Петровны, взошедшей на престол в результате государственного переворота. Только необходимостью освободить русских от "седящих в гнезде орла Российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству" с целью "сынов российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия", можно было обосновать дворцовый переворот 25 ноября 1741 года. В XIX в. особую роль в представлении о "бироновщине" как о засилье иностранцев, сыграла художественная литература. Под пером К. П. Масальского (повесть "Регенство Бирона") и И. И. Лажечникова ("Ледяной дом") перед читателями предстал патриот Артемий Волынский, погибший от интриг иноземного временщика Бирона. Поколения русских читателей впитали вместе с романом Лажечникова стойкий "антибироновский дух". Этому способствовали и популярные суждения о вреде западного влияния на Россию. Оставила следы в историографии и общественном сознании и кампания по борьбе с космополитизмом в советское время.
Итак, первый стереотип: "бироновщина" - засилье иностранцев, преимущественно немцев. Многим памятна эффектная, но, к сожалению, весьма легковесная фраза В. О. Ключевского, что при Анне "немцы посыпались в Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались во все доходные места в управлении"20. Между тем, немцы "посыпались" в Россию задолго до царствования Анны и их количество никогда не было устрашающим для русского народа. С незапамятных времен иностранные специалисты приезжали работать в Россию, но особенно широко двери страны открыл для них Петр Великий. По-разному складывалась судьба этих людей в России. Одни с ненавистью и обидой уезжали из нее навсегда, для других она становилась второй родиной, где расцвел их талант, где они получили признание, прижизненную и посмертную славу. Среди них есть ученые, полководцы, архитекторы, артисты, врачи, инженеры. Без них немыслима гражданская и военная история России, их кровь смешивалась в браках с кровью русских, они вместе с "природными" русскими создавали великую русскую культуру. Незаурядные люди "посыпались" в Россию в XVIII в.; архитекторы Д. Трезини и Ф. Б. Растрелли, ученые Н. Ж. Делиль, Д. Бернулли, Г. З. Байер, И. Гмелин, Г. Ф. Миллер, музыканты и композиторы Ристоли, Ф. Арайя, Ланде. Военных (инженеров, полководцев, моряков) невозможно даже перечислить. И в большинстве своем эти иностранцы, принятые на русскую службу, знали свое дело и зря денег не получали.
Во времена Анны, как и раньше, иностранцев охотно брали и в армию, и в государственный аппарат, но они не оказывались, благодаря "бироновщине", в каких-то особых, сказочных условиях. Именно при Анне, по инициативе немца Миниха, было устранено болезненное для русских офицеров различие в жалованье: они стали получать столько же, сколько иностранцы, а не в 2 раза меньше, как было при Петре I. Сохранилось немало постановлений правительства о недопущении особых привилегий для иностранных специалистов, поступивших в русскую службу. Сохранились ведомости о составе офицерства накануне "бироновщины" и в ее "разгар". Согласно ведомостям 1728 г. в полевой армии служил 71 генерал, из них иностранцев было 41, или 58%. К 1738 г. доля иностранцев-генералов даже понизилась - из 61 генерала их было 31, то есть в абсолютном исчислении даже меньше, чем до "бироновщины". Если же считать иностранцев-генералов вместе со штаб- офицерами (включая майоров), то в 1729 г. в армии генералов и штаб-офицеров было 371, иностранцев из них - 125, или 34%. В 1738 г. генералов и штаб- офицеров было 515, а иностранцев из них - 192, или 37,3%. Этого явно недостаточно, чтобы говорить об усилении чужеземного влияния в русской армии во времена Бирона, хотя численность иностранцев в армии, особенно в заново созданном Измайловском полку, и была достаточно высока.
Любопытная ситуация сложилась и на флоте. В 1725 г. были определены к летней кампании командиры 12 линейных кораблей и 2 фрегатов. Из русских капитаном был лишь командир фрегата Лодыженский, все остальные - иноземцы: англичане, датчане, голландцы и т. д. Летом же 1741 г. была выставлена эскадра в 14 кораблей и 6 фрегатов. Из 20 капитанов было 13 русских!21. Итак, "бироновщина" вроде бы не только не нанесла ущерба русской морской гордости, но способствовала еще ее усилению. Впрочем, власть не в прямую зависит от численности той или иной национальной группы в составе армии, флота или гражданской службы.
Но существовала сфера, которая притягивала и русских, и иностранцев: это был двор, который не ограничивался табельными чинами придворного ведомства, а всегда оставался особой средой со своей атмосферой, правилами и традициями. Благополучие как следствие "благорасположения" монарха было главной целью для всех членов камарильи, без которой немыслим абсолютизм вообще, и российское самодержавие в частности. Конечно, то, что при дворе, в окружении Анны, сразу же оказалось немало иностранцев, не могло не бросаться в глаза, и вызывало недовольство русских вельмож не оскорблением национального чувства, а тем, что их оттеснили от престола новые "любимцы". Понять это возмущение можно: усилиями дворянства-шляхетства Анна стала, вопреки намерениям верховников, самодержавной государыней и тут же выписала из Курляндии Бирона, приблизила тех иностранцев, которые ранее не играли видных ролей в русской политике.
Но события 1730 г. имели и другой аспект. Шляхетство защищало не лично Анну, а принцип самодержавия, попранный олигархами. И поэтому большинству своих нечаянных сторонников императрица не особенно доверяла. Она искала опору среди тех, кого лично знала, с кем была связана с давних пор. Это вполне естественно для каждого нового человека у власти: сколачивать свою "команду" из родственников, земляков, сослуживцев, старых друзей и т. д. Верность и преданность лично ей были главными критериями и при образовании круга близких Анне лиц. В него попали как родственники Салтыковы, так и непримиримый борец с верховниками П. И. Ягужинский, а также А. М. Черкасский, фаворит Бирон, братья Левенвольде, показавший искреннюю преданность Миних. Как человек опытный и поэтому совершенно необходимый в государственном управлении был привлечен и А. И. Остерман.
Можно с уверенностью утверждать, что при Анне не существовало "немецкой партии", то есть достаточно сплоченной и однородной национально- политической группировки, которая бы контролировала верховную власть. Этнопонятие "немцы" в XVIII в. лишь отчасти охватывало жителей Германии, которые в то время не ощущали еще этнического единства в рамках одной страны. Они были подданными множества германских княжеств, разделяемых религиозными, экономическими и историческими обстоятельствами. Пестрая компания, окружившая престол Анны, состояла из лифляндцев, братьев Левенвольде, курляндского немца Бирона и его братьев, ольденбуржца Миниха, вестфальца Остермана, русских Головкина, А. Ушакова, Волынского, потомка кабардинских князей Черкасского. И эта компания не составляла единства, то была типичная придворная камарилья, раздираемая никогда не стихавшей борьбой за власть, влияние, "милости". "Глотатели счастья" вне зависимости от национальности были в чем-то схожи, идет ли речь о Бироне или о боровшемся с его влиянием Волынском.
Испанский посланник де Лириа так характеризовал одного из влиятельнейших придворных Анны, графа К. Р. Левенвольде: "Он не пренебрегал никакими средствами и ни перед чем не останавливался в преследовании личных выгод, в жертву которым готов был принести лучшего друга и благодетеля. Задачей его жизни был личный интерес. Лживый и криводушный, он был чрезвычайно честолюбив и тщеславен, не имел религии и едва ли даже верил в Бога"22. То же можно сказать и о других участниках камарильи: Бироне и Волынском, Остермане и Ушакове, Минихе и Ягужинском, и многих других. И разделяла их вовсе не национальная принадлежность, что подтверждает история придворной борьбы, а точнее - настоящей грызни за власть, которая сразу же развернулась у подножья трона Анны.
Вначале Бирон, Левенвольде и Ягужинский интриговали против Остермана, который объединился с Минихом, затем на второй план оттесняют Ягужинского и Миниха, которого бросил Остерман. Бирон сближается с Остерманом, но не доверяет ему, интригует против него через Головкина, Ягужинского, а потом и Волынского, который вначале был "вернейшим вассалом" временщика. Следя за мелочными подробностями той борьбы, как-то забываешь о национальности борющихся - не она разделяла и объединяла людей двора.
Следующий историографический штамп: "торговля интересами страны" и "разграбление ее богатств" немецкими временщиками при Анне. Можно уверенно утверждать, что внешняя политика "немецких временщиков" была в то время российской имперской политикой. И упрочение русско-австрийского союза, и слаженные действия союзников в Польше в 1733 - 1734 гг. во время войны "за польское наследство", и русско-турецкая война 1735 - 1739 гг. - все это говорит об одном: принципы и методы имперского разрешения "польского" и "черноморского" вопросов были развитием и совершенствованием петровских внешнеполитических доктрин, приложимых к новой исторической действительности и в наиболее перспективных геополитических направлениях. Этим путем пошли позднее и другие "патриотические" правительства, в особенности - правительство немки Екатерины II.
Приход к власти Анны - курляндской герцогини - усилил влияние России в этом пограничном с империей герцогстве. Став курляндским герцогом, Бирон использовал казну России для благоустройства и украшения своих дворцов, построенных архитектором Ф. Б. Растрелли. Но деньги, вложенные в Курляндию, не пропали, позже они дали буйные всходы, ибо с той поры Курляндия была признана в Европе государством, находившимся в сфере влияния России. И когда Екатерина II вернула Бирону курляндский престол, ей не приходилось более волноваться за интересы России в этом районе - Бирон, а потом его сын Петр хорошо знали, кто их подлинный сюзерен и верно служили ему до самого конца существования герцогства, слитого с Российской империей в результате третьего раздела Речи Посполитой.
Внутреннее положение страны во времена "бироновщины" в литературе тоже характеризуется как весьма драматичное: "Народное, а с ним и государственное хозяйство, - пишет Ключевский, - расстраивалось. Торговля упала". Данные историков, и в особенности новейшие исследования Н. Н. Репина, убедительно показывают, что представления об упадке торговли ни на чем не основаны. Общий объем торговли Петербурга с 1725 по 1739 г. увеличился с 3,4 млн. до 4,1 млн. руб., а размеры таможенных пошлин с 228 тыс. руб. в 1729 г. выросли до 300 тыс. руб. в 1740 году. Вывоз железа за 30-е годы XVIII в. возрос более чем в 5 раз, а хлеба (через Архангельск) - более чем в 22 раза. Вдвое вырос экспорт говяжьего сала, икры и других товаров. Увеличился и ввоз иностранных товаров через Петербург, Архангельск, Ревель, Нарву, Ригу23.
Наиболее убедительными многие считают показатели экономического роста, и в первую очередь - данные о работе промышленности - основы могущества государства. Выплавка чугуна на казенных уральских заводах с 1729 по 1740 г. увеличилась с 252,8 тыс. до 415,7 тыс. пудов. Если при Петре I, в 1720 г., Россия выплавила 10 тыс. т, а Англия - 17 тыс. т чугуна, то в 1740 г. Россия достигла уровня 25 тыс. т, тогда как домны Шеффилда и Лидса выдавали только 17,3 тыс. тонн24.
На первых ролях в горной промышленности во второй половине 30-х годов XVIII в. действовал А. К. Шемберг - личность весьма одиозная, ставленник Бирона и его окружения. С его именем справедливо связывают многие злоупотребления, воровство в этой, весьма доходной, отрасли. Но и здесь, как часто бывает в жизни, есть две стороны, которые трудно отделить одну от другой. Ведомство Шемберга приступило к пересмотру горного законодательства в смысле смягчения условий для частного предпринимательства, что отразилось в Берг-регламенте 1739 года. Как считает крупный знаток истории русской промышленности Н. И. Павленко, "новые уступки в пользу промышленников, установленные Берг-регламентом, дают полное основание считать, что политика покровительства, которую проводило правительство Петра в отношении промышленников и металлургической промышленности, осталась в своих основах неизменной и во второй четверти XVIII века. Правительство Анны Ивановны учитывало, что от развития промышленности "многие другие государства богатятся и процветают" и поэтому считало необходимым заботиться о развитии промышленности в России"25. И, роль таких администраторов, каким был Шемберг, в этом деле очевидна.
Особый интерес вызывает работа специальной комиссии по приватизации казенных предприятий. Наиболее болезненным был вопрос о принципах передачи заводов в частные руки. Шемберг как глава Генерал-берг-директориума настаивал на том, чтобы передачей заводов занимался он и его ведомство. Комиссия возражала, считая, что тем самым будет открыт путь к всевозможным злоупотреблениям чиновников этого ведомства и что все желающие приобрести завод должны предстать перед авторитетной комиссией, которая вынесет решение с "общего рассуждения". Шемберг предлагал установить фиксированные цены на заводы, а Комиссия, наоборот, склонялась к тому, чтобы продавать заводы с выгодного государству аукциона. Наконец, разгорелся спор между Шембергом и Комиссией о том, могут ли чиновники горного ведомства сами вступать в рудокопные компании и становиться владельцами заводов. Комиссия справедливо вопрошала генерал-берг-директора о таких деятелях: "Когда они будут интересанты, то уже кому надзирание над ними иметь?"26.
Утвержденный Анной Берг-регламент открыл путь к приватизации казенной промышленности, и первым, кто по нему устремился, был сам Шемберг. Гарантии его платежеспособности и честности дал Бирон27. Шемберг как "начинающий" предприниматель получил большие льготы и субсидии от государства, и утверждать, что дружба Бирона с Шембергом была бескорыстна - лицемерие. Махинации Шемберга продолжались недолго; Елизавета Петровна лишила его и власти и имущества. И дело состояло не в том, что он был приятель Бирона и вор, а в том, что на его заводы стали поглядывать люди из новой - уже чисто русской - камарильи, окружавшей трон дочери Петра I.
Новые заводчики - графы Шуваловы, Воронцовы, Чернышевы - пришли на смену "немецким авантюристам, разворовавшим страну". И то, что делали Шемберг с Бироном выглядело детской забавой в сравнении с махинациями, к которым прибегали русские "патриоты" на благодатной промышленной почве. Гигантские субсидии из казны, грубейшие нарушения горного законодательства, расправа с беззащитными конкурентами - купцами, всевозможные злоупотребления - вся эта бесстыдная вакханалия дала Н. И. Павленко основание сделать вывод: "Правительство А. И. Шувалова ярко иллгострирует беззастенчивость исполнительной власти... Едва ли в правительстве Шувалова можно обнаружить хотя бы одну черту, положительно повлиявшую на развитие металлургии России"28.
Читая у Ключевского о том, что во времена "бироновщины" "источники казенного дохода были крайне истощены", что "при разгульном дворе... вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа" и что, наконец, "на многочисленные недоимки (так! - Е. А.) и разбежались глаза у Бирона"29, невольно задаешь себе вопрос: не слишком ли заострил национальный вопрос великий русский историк? Только ли при Бироне были так истощены источники казенного дохода, только ли ненавистные патриотам немецкие временщики руками русских солдат и офицеров нещадно выколачивали недоимки?
Проблема недоимок была острейшей весь XVIII век и не была тогда решена ни одним правительством. Крестьянское хозяйство не справлялось с прессом повинностей и налогов. Ошибочно было бы думать, что при Петре I или Екатерине II взимали недоимки иначе, чем при Анне - способ был всегда один: посыльные, военные команды, массовый правеж, отписание в казну имущества недоимщика, заковывание его в "железа", заключение в тюрьму. В 1727 г. была создана специальная Доимочная канцелярия, а в 1729 г. - Канцелярия конфискации, которые рьяно взялись за то, чем потом попрекали Анну и Бирона. А между тем, в начале 30-х годов XVIII в. правительство оказалось в весьма сложном финансовом положении: к 1732 г., при доходе в 6 - 7 млн. руб. в год, недоимки за пять предыдущих лет составили 7 млн. рублей. И деньги эти требовались не столько на веселье или обжорство при дворе, сколько на нужды армии, почти непрерывно воевавшей с 1733 до 1740 год. В этих условиях гуманизма от сборщиков недоимок ожидать было трудно.
В упрек только режиму, существовавшему при Анне, ставятся казнокрадство и воровство. Однако этими пороками полна история России. И еще один упрек "бироновщине" встречается в литературе. Е. Белов, описывая ужасы господства немецких временщиков, заключает: "Затем последовало систематическое разорение высшего дворянства посредством неслыханной до того роскоши"30. По его мнению, коварный немецкий временщик, ведя роскошную жизнь, устраивая умопомрачительные балы, втягивал в подобные траты и простодушных российских дворян, которым приходилось разоряться, расходуя деньги на угощение, выезд, костюмы, приемы. Но ведь еще больше "разоряла" русских дворян Елизавета Петровна, чьи пиры, маскарады, ежедневные переодевания по два и более раз, стали легендой. Примеры "разорения" от роскоши приводит обличитель придворного разврата князь М. М. Щербатов. В сравнении с лукулловыми пирами Елизаветы празднества Анны выглядят вечеринками постников и трезвенников.
Нет оснований считать, что в годы "бироновщины" проводились гонения на православную церковь. Это тоже один из историографических мифов. В Синоде и в церковных верхах царили интриги и подсиживания. Многие церковники, недовольные реформами Петра I, стремились любыми путями, в том числе и бесчестными, устранить от власти теоретика петровских церковных преобразований архиепископа Феофана Прокоповича, но он, человек беспринципный и опытный в интригах, умело оборонялся, засаживая своих противников в дальние монастыри и в Тайную канцелярию. Можно без преувеличения утверждать, что превращение Петром I церкви в контору по делам веры, полностью подконтрольную государству, привнесло в ее среду обычаи двора, ожесточение, безнравственность и грязь, характерные для придворной камарильи. В остальном же церковная политика при Анне мало в чем изменилась по сравнению с предшествующими царствованиями.
Защита православия выражалась, как и прежде, в расправах с еретиками, которых сжигали на кострах и гноили в монастырских тюрьмах. Более того, время "бироновщины" стало трагическим периодом в истории старообрядчества. С 1735 г. на Урале и в Сибири начались беспрецедентные по масштабам и жестокости облавы по лесным скитам. Аресты, пытки, преследования тысяч людей приводили к "гарям" - самосожжениям раскольников. "Своеобразная ироническая логика истории, - писал Н. Н. Покровский, - видится в том, что активным проводником консервативнейшей линии правительства Анны Иоанновны в этом вопросе, в некоторой степени даже инициатором невиданной ранее по масштабам полицейской акции явился просвещеннейший поборник государственного подхода и казенного интереса Василий Никитич Татищев"31. Патриот Татищев был беспощаден к беззащитным раскольникам, как и к башкирам, волнения которых он не только подавлял, но и предлагал план уничтожения их вообще.
Не могли быть недовольны "бироновщиной" и русские дворяне. Драматические события 1730 г. выдвинули на передний план проблему дворянства, которое требовало новых сословных привилегий. Затянутые в мундиры вчерашние стольники и дети боярские требовали уменьшения срока службы в армии до 20 лет, замены обучением в специальных учреждениях тягостной службы рядовыми в гвардии. Но самое существенное состояло в том, что дворяне, как один, требовали отмены петровского закона о единонаследии 1714 г., согласно которому помещик мог передать свое имение только одному из сыновей, обрекая остальных на существование за счет службы в канцеляриях и полках. Правительство Анны пошло на удовлетворение запросов дворянства, тем самым существенно расширив социальную основу своей власти.
В 1730 и 1731 гг. указ о единонаследии, к всеобщему ликованию землевладельцев, был отменен как "не к пользе происходящий". В декабре 1736 г. был издан указ, который, по словам С. М. Соловьева, "составил эпоху в истории русского дворянства в первой половине XVIII века"32. Указом разрешалось оставлять одного из сыновей в имении "для содержания экономии", молодым шляхтичам разрешалось сидеть дома до 20 лет, срок их службы устанавливался в 25 лет, после чего они могли вернуться в имения или заняться другой деятельностью. В итоге российское дворянство, добившись значительного облегчения в службе, получив полные права в распоряжении своим имением, еще на один шаг продвинулось к своей эмансипации, к знаменитой грамоте времен Петра III о вольности дворянства. "Бироновщина" этому шагу не воспрепятствовала.
Внешняя политика России в царствование Анны не претерпела существенных перемен по сравнению с петровским периодом и не была отступлением от принципов царя-преобразователя. В 1726 г. благодаря усилиям Остермана Россия заключила союзный договор с Австрией. Ось Петербург - Вена придала особую устойчивость политике России. В основе союза лежала общность имперских интересов на юге - в борьбе со слабеющей Османской империей за Причерноморье и Балканы, а также в борьбе за сферы влияния в Польше и в Германии, Так было нащупано главное направление внешней политики России, которое ее правительства - будь то русской Анны Ивановны или немки Екатерины II - успешно разрабатывали весь XVIII век.
Но именно в 30-е его годы Россия, начав интервенцию в Польшу (после смерти Августа II в 1733 г.), как никогда близко подошла к вопросу о разделах Речи Посполитой. Австрия в этой войне, названной "войной за польское наследство" (1733 - 1735 гг.) действовала синхронно с Россией и тоже направила свои войска в Польшу. Изгнание неугодного союзникам кандидата на польский трон Станислава Лещинского и воцарение короля Августа III было достигнуто совместными усилиями, а активные карательные действия против всех противников России показали, что ждет Речь Посполитую в недалеком будущем. В 1737 г. был собран первый урожай с ее боевых полей: Курляндия приобрела нового герцога. Им стал Бирон. И это был не только триумф фаворита Анны, но и серьезный успех России - с тех пор Курляндия стала сателлитом России и включить ее в состав империи для преемников Анны было делом нетрудным.
Почти сразу же после "войны за польское наследство" началась война с Турцией (1735 - 1739 гг.). Войну начала Россия при поддержке Австрии. Правительство Анны не скрывало, что это война мести за поражение Петра I на Пруте в 1711 году. Накануне похода фельдмаршал Миних составил план войны, которая должна была закончиться взятием Стамбула и изгнанием турок из Европы. В этом стремлении водрузить "крест на Святую Софию" прослеживалось совсем не влияние "бироновщины", а более глубинные цели российской имперской политики. Разорением Крымского ханства в 1736 - 1738 гг. Россия ясно показала, что не потерпит на северном побережье Черного моря соперников и что участь Крыма будет решена в ее пользу. И хотя победы под Очаковым и Хотином не принесли реальных результатов при заключении мира с Турцией в Белграде в 1739 г., общая стратегия войн с османами в союзе с Австрией определилась окончательно, и Екатерина II последовательно осуществила то, что было заложено политикой правительства Анны и ее фаворита. Все это лишний раз показывает, что для всех, кто оказывался у власти в Петербурге - какой бы национальности они ни были, - превыше всего были интересы империи.
Есть и еще один аспект "бироновщины", которая часто изображается как репрессивный режим, чем-то схожий по жестокости с режимом Ивана Грозного. Действительно, во времена господства Бирона были и шпионаж, и доносы, и "жестокое преследование недовольных". А когда этого не было в России? История Тайной канцелярии - главного репрессивного органа XVIII в. - показывает, что вся система политического сыска, начиная с законодательства и кончая методами ведения допросов, была придумана не Бироном, а его предшественниками у власти.
История политического сыска XVIII в. говорит о том, что с приходом Анны к власти масштабы репрессивной работы сыскного ведомства не возросли, личный состав Тайной канцелярии не увеличился (15 - 20 человек и около 150 солдат, охранявших примерно 250 - 300 колодников). Число арестованных по политическим мотивам за десять лет царствования Анны не превышало 10 тыс. человек, из них в Сибирь отправлено не более тысячи. Данные описи дел Тайной канцелярии позволили Т. В. Черниковой сделать вывод, что количество политических дел не превышало во времена Анны более 2 тыс., тогда как в первое десятилетие царствования Елизаветы был заведено 2478, а во второе - 2413 таких дел33. Так что не может идти и речи о массовых репрессиях недовольных во времена "бироновщины".
Основной криминал, приводивший людей в застенок генерала Ушакова, составляли слухи и сплетни о жизни Анны и ее окружения. Внимание сплетников очень редко фокусировалось на немецком происхождении фаворита императрицы. Много подобных дел было и позже - не менее остро народ говорил и о "ночных императорах" при Елизавете или Екатерине II. Конечно, звучало и осуждение преимуществ, которые получали при дворе "немцы", но это никогда не становилось главной причиной репрессий в 30-е годы XVIII века.
Царствование Анны было омрачено розысками и расправами над князьями Голицыными, Долгорукими и Волынским, что тоже обычно относили на счет "бироновщины". Но и в этом смысле ее правление не было более "террористично", Чем царствования ее предшественников и преемников. Склонность к политическому розыску как средству устрашения и подавления политической оппозиции, пресечения нежелательных слухов в той или иной степени проявляли все цари. Кровавые казни стрельцов, дело царевича Алексея при Петре I, расправа Меншикова со своими сподвижниками - П. Толстым, А. Девьером и другими при Екатерине I, наконец, дело Лопухиных, печальная судьба семьи Ивана Антоновича при Елизавете - все это вытягивается в единую цепь, звеньями которой стали и дела Долгоруких, Голицыных и Волынского при Анне.
Придя к власти, Анна действовала так, как поступали все ее предшественники, приближая угодных и отдаляя неугодных. Общая политическая ситуация начала ее царствования, когда новая императрица как бы олицетворяла возвращенное единство общества и самодержца, не позволила ей сразу рассчитаться со своими утешителями - Долгорукими и Голицыными. Подозрительная и злопамятная Анна выжидала удобный момент, ограничившись лишь высылкой в Сибирь наиболее скомпрометировавших себя при Петре II членов семьи А. Долгорукого - отца фаворита Петра II, князя Ивана. Ссылка целой семьи, включая женщин и детей, не была следствием какого-то злодейства Бирона - в этом проявилась традиция политических репрессий: ссылали или казнили не только опального вельможу, но и всех его братьев, семью, род, на который обрушивался царский гнев.
Неосторожное поведение Долгоруких в Березове, ссоры и пьянки привели к доносам на них, и в 1738 г. они были арестованы и свезены в Шлиссельбург. Первым допросов не выдержал князь Иван, раскрыв на следствии обстоятельства попытки возведения на престол невесты Петра II Екатерины Долгорукой. "Генеральное собрание" - высший суд, состоящий из русских вельмож, - приговорило Долгоруких к смертной казни, и 8 ноября 1739 г. в Новгороде состоялась их казнь. Расправа Анны с Долгорукими как и ранее с Д. М. Голицыным, сосланным в Соловецкий монастырь, произвела довольно тягостное впечатление на общество, хотя всем было ясно, что в этих делах проявилась не национальная, а политическая подоплека, месть униженной верховниками императрицы.
В значительной степени политическим, точнее, придворным делом стало и начатое весной 1740 г. дело кабинет-министра А. П. Волынского. Он был человек противоречивый. Прекрасный администратор, "птенец гнезда Петрова", он был в то же время самодур, казнокрад, умел держать нос по ветру, ловко пристраиваясь к тем, кто был сильнее. Все это сочеталось с безмерным честолюбием, амбициозностью и властностью. Родственник его жены С. А. Салтыков в одном из своих писем 1733 г. подобострастно просил Бирона обратить внимание на Волынского, сидевшего под следствием в связи со злоупотреблением властью в Казани, где он был губернатором. Бирону Волынский понравился - толковый, активный и исполнительный, он был готов угодить новому хозяину.
Началась блестящая карьера, вершиной которой стал пост кабинет-министра и благорасположение Анны и ее фаворита, которым Волынский регулярно докладывал о делах. Эта карьера в эпоху "засилья немецких временщиков" смущала патриотических историков, воспитанных на "Думах" Рылеева и романе Лажечникова, где Волынский изображен как несгибаемый борец за правду и отечество. Поэтому они пустили в ход версию, согласно которой Волынский решил вначале достичь высших постов в государстве, а потом "попытаться изменить положение в стране"34, начать бороться с немецкими временщиками.
Но к концу 1739 г. ситуация стала меняться: Волынский все больше стал не устраивать Бирона. Да и сам Волынский проявлял недовольство своим патроном. У таких людей, как высокомерный и гордый Артемий Петрович, довольно быстро под влиянием успехов на служебном поприще возникает иллюзия того, что своим возвышением они обязаны не чьей-то воле, а исключительно своим способностям, что они незаменимы. Волынский вступил в острый конфликт с коллегой по Кабинету Остерманом, рассорился с Бироном. Последнего раздражали многие действия ранее послушного Волынского, в особенности его попытки сблизиться с потенциальной наследницей престола Анной Леопольдовной и ее мужем Антоном-Ульрихом.
Поводом для опалы Волынского послужило его вызывающее письмо Анне Ивановне, в котором он жаловался на неких врагов, которые ему вредят при дворе. Анна, ценившая деловые качества Волынского, не без колебаний согласилась с доводами Бирона о необходимости устранить Волынского. Когда началось следствие, то выплыла неизвестная двору история с полуночными сидениями в доме Волынского, где он, окруженный своими "конфидентами" - П. Еропкиным, П. Мусиным-Пушкиным, А. Хрущовым и другими, сочинял "Генеральный проект" поправления государственных дел. Сочинение этого проекта было расценено как преступное деяние, как попытка заговора с целью свержения Анны, и пытками у Волынского добились признания, что он хотел сам занять престол.
Доносы его дворецкого В. Кубанца существенно пополнили досье на Волынского, и все его откровенные разговоры о глупой бабе на троне, ее грубом и нахальном временщике-немце и других "опасных материях" предопределили приговор Волынскому и его друзьям. "Генеральное собрание" (уже без его члена Волынского) в полном составе вместе с Сенатом - и что примечательно - все только русские вельможи, приятели-друзья Артемия Петровича, приговорили его к посажению на кол.
27 июня 1740 г. Волынский, Хрущов и Еропкин были казнены: Анна облегчила их участь - велела отрубить им головы. Эта казнь сделала обстановку в Петербурге гнетущей. И когда, проболев немного, умерла 17 октября 1740 г. Анна Ивановна, завещав престол только что родившемуся сыну Анны Леопольдовны Ивану VI Антоновичу, а регентские полномочия вручив Бирону, все понимали, что рано или поздно власть временщика рухнет. И спустя три недели Миних совершил государственный переворот - ночью арестовал регента и посадил его в Петропавловскую крепость. "Бироновщина" кончилась. Начался новый виток придворной борьбы.
Примечания
1. КОРСАКОВ Д. А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань. 1880.
2. РГАДА, ф. 7, д. 670, лл. 5 - 6 об.
3. Архив С. -Петербургского филиала Института российской истории РАН, ф. 270, д. 107, л. 268.
4. СЕМЕВСКИЙ М. И. Царица Прасковья (1664 - 1723). Изд. 2-е СПб. 1883, с. 68 - 69.
5. Безвременье и временщики. Л. 1991, с. 262.
6. Там же, с. 165.
7. ШЕСТАКОВА А. Ф. Черты домашней жизни имп. Анны Иоанновны. - Русский архив, 1904, кн. 1, вып. 3, с. 523 - 526.
8. РГАДА, ф. 7, д. 281, л. 7.
9. Переписка императрицы Анны Иоанновны с Московским губернатором графом С. А. Салтыковым. - Русский архив, 1863, N 2, с. 1648 и др.
10. Там же.
11. ЩЕРБАТОВ М. М. О повреждении нравов в России. Факсим. изд. М. 1984, с. 47.
12. Письма русских государей и других особ царского семейства. Ч. IV. М. 1862, с. 176 - 203 и др.
13. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. X, т. 19. М. 1963, с. 133 - 134.
14. АРСЕНЬЕВ К., Царствование Екатерины I. СПб. 1856, с. 82.
15. Письма русских государей, с. 252 - 253.
16. Безвременье и временщики, с. 163.
17. Там же, с. 62.
18. Сб. Русского исторического общества (Сб. РИО), т. 33, СПб. 1888, с. 475.
19. Советский энциклопедический словарь. Т. 1. М. 1991, с. 140 - 141.
20. Ключевский В. О. Соч. Т. 4. М. 1989, с. 272.
21. Российский государственный военно-исторический архив, ф. 489, оп. 1, дд. 7387, 7395.
22. Цит. по: КОРСАКОВ Д. А. Ук. соч., с. 83.
23. РЕПИН Н. Н. Внешняя торговля России через Архангельск и Петербург в 1700 - начале 60-х годов XVIII века. Докт. дисс. Т. 1. Л. 1985, с. 523 и таблицы.
24. СТРУМИЛИН С. Г. История черной металлургии в СССР. Т. 1. М. 1954, с. 185 - 204; ПАВЛЕНКО Н. И. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века. М. 1953, с. 82.
25. ПАВЛЕНКО Н. И. Ук. соч., с. 124 - 126.
26. Там же.
27. Сб. РИО, т. 126, Юрьев, 1907, с. 569.
28. ПАВЛЕНКО Н. И. История металлургии в России XVIII века. М. 1962, с. 329.
29. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Соч. Т. 4, с. 295 - 296.
30. БЕЛОВ Е. Отношение Фридриха II до вступления его на престол к русскому двору. - Древняя и новая Россия, 1875, т. 2, с. 373.
31. ПОКРОВСКИЙ Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян- старообрядцев в XVIII веке. Новосибирск. 1974, с. 68 - 69.
32. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. 10, т. 20. М. 1963, с. 467 - 468.
33. ЧЕРНИКОВА Т. В. Государево слово и дело во времена Анны Иоанновны. - История СССР, 1989, N 5, с. 155 - 163.
34. ЭПШТЕЙН Е. М. Артемий Петрович Волынский - государственный деятель и дипломат. Канд. дисс. Л. 1949, с. 235.