Борисёнок Ю. А., Олейников Д. И. Михаил Александрович Бакунин

Борисёнок Ю. А., Олейников Д. И. Михаил Александрович Бакунин // Вопросы истории. - 1994. - № 3. - С. 55-76.

Споры вокруг личности Бакунина не утихают вот уже более полутора веков. Несмотря на то, что о нем написаны сотни монографий и статей (достаточно здесь назвать лишь таких его биографов, как М. Неттлау и Ю. М. Стеклов, В. П. Полонский и Б. И. Николаевский, Н. М. Пирумова)¹, имя Бакунина до сих пор все еще крепко связано в массовом сознании с образом "анархиста" и "злейшего врага марксизма", погрязшего в "утонченной борьбе" против основоположников научного коммунизма. За рамками этой схемы десятилетиями оставалось все своеобразие личности, оставившей неповторимый след в истории Европы XIX века.

"Года тысяча восемьсот четырнадцатого, майя осьмнадцатого, в Духов день, в пять часов с половиною пополудни родился наш Миша"², - с этой записи в семейном месяцеслове начинается его биография. Семья Бакуниных была замечательным явлением общественной и культурной жизни России на протяжении всего минувшего века. Отец Михаила, Александр Михайлович, - высокообразованный человек, убежденный сторонник просветительских идей. Позднее Бакунин утверждал, что отец "с 1817 по 1825 год... состоял членом тайного "Северного общества"". Документальных подтверждений этому не найдено, но известно, что братья Александр и Михаил Муравьевы бывали в имении Бакуниных - селе Премухино Тверской губ. - и обсуждали там уставы "Союза спасения", а позднее и "Союза благоденствия"³. С того времени посаженный ими "дуб декабристов" стал достопримечательностью премухинского парка.

И в семействе своем А. М. Бакунин пытался воплотить дух Просвещения. В доме говорили на "пяти языках разных", много читали, учили детей музыке и рисованию. В год рождения Михаила отец написал памятку о воспитании детей, где подчеркнул, что он должен приобретать любовь своих детей "ласковым, дружеским и снисходительным обращением, искренностью", убеждать их в истине "советами, примерами, рассудком, а не отеческой властью"⁴. Даже в дни разлада с отцом Михаил признавал, что именно Александр Михайлович пробудил в детях чувство прекрасного, чувство добра, развил чувство достоинства и свободы, зажег искру любви к истине.

Из семейства Бакуниных выходят яркие личности. Трое младших братьев Михаила оставили заметный след в русской истории: активные деятели эпохи реформ 60-х годов Александр и Николай, неординарный философ Павел, чьей работой "Основы веры и знания" восхищался Л. Н. Толстой. Именно благодаря им, как писал П. М. Бицилли, Премухино "было чем-то вроде светской Оптиной пустыни, духовным центром, неумирающей идеальной величиной"⁵.

Петербургское артиллерийское училище, куда Михаил был зачислен 6 декабря 1829 г., считалось одним из лучших военно-учебных заведений России. Но Бакунин вспоминал: "До сих пор душа моя и воображение были чисты и девственны, они ничем не были еще замараны: в артиллерийском училище я вдруг узнал всю черную, мерзкую и грязную сторону жизни". Он пытался как-то вжиться в этот новый мир любовных приключений, постоянных долгов и искусной лжи, считавшейся среди юнкеров достоинством, но все это не вязалось с вынесенной из Премухина установкой "честно прожить и стать полезным моему отечеству и моим родным". Конфликт с реальностями города, затянутого в казенный мундир, разрастается: в развлечениях и удовольствиях большого света юноша находит ничтожность и "ужасающую пустоту".

Учился Бакунин неважно. Весной 1830 г. по успеваемости и прилежанию он был 29-м из 36, в списке "младшего офицерского класса" на основании третного экзамена 24 мая 1833 г. - 22-м из 31. Приказом начальника училища Бакунина, требующего "понуждения к наукам", следовало "от 6 до 9 часов оставлять в классах на субботу и воскресенье для лучшей аттестации". В начале 1834 г. Бакунин и еще 11 прапорщиков были отчислены из училища в армейскую артиллерию, ибо были признаны недостойными для продолжения обучения в старшем офицерском классе⁶.

"Брошенный в какой-то потерянной белорусской деревне с своим парком, Бакунин одичал, сделался совершенно нелюдимым, не исполнял службы и целые дни лежал в тулупе на своей постели". Эта картинка из "Былого и дум" А. И. Герцена вошла и в большинство жизнеописаний "великого бунтаря". На самом же деле 10 месяцев, проведенных им в Молодечно, Вильно и Картуз-Березе (июнь 1834 - март 1835 г.) во многом повлияли на его дальнейшую судьбу.

Примитивные развлечения армейских офицеров, замкнутые в треугольнике карты-вино- женщины, были не для Бакунина. Он принялся за самообразование - учил польский язык, увлеченно занимался историей, читал Лабрюйера, Руссо и Рылеева. В августе 1834 г. образуется небольшой кружок, где собирались молодые офицеры, увлеченные немецкой философией, и в частности шеллингианством. К изучению философии молодой прапорщик был основательно подготовлен, ибо уже в 1832 г. проштудировал работу Лагарпа "Лицей", которая содержит подробный очерк истории философии нового времени, в том числе систем Локка, Гельвеция, Кондильяка и Дидро.

Эти факты опровергают устоявшееся мнение, что до 1836 г. Бакунин ничего не читал и едва знал по-немецки, а Н. В. Станкевич якобы "понял его таланты и засадил за философию"⁷. "Философия есть такая наука, которой нельзя заниматься или не заниматься самовольно... принимаются за нее для того, чтобы удовлетворить главным вопросам жизни"⁸, - пишет Бакунин Станкевичу в 1835 г., в самом начале их знакомства.

У Бакунина складывается устойчивая неприязнь к николаевской действительности, следствием чего явился отказ в середине 30-х годов от военной, а затем и от гражданской службы. Бакунин на всю жизнь запомнил жестокие сцены насаждения православия среди белорусских крестьян-униатов: "Единоспасительное греко-православное вероисповедание, как известно, проповедовалось там с помощью картечи и массового избиения населения... я сам в качестве русского офицера был свидетелем этих кровавых обращений... - слава богу, только свидетелем"⁹.

В конце 1835 г. Бакунин столкнулся еще с одним проявлением борьбы за единомыслие. Его друг, будущий писатель В. А. Соллогуб, в качестве чиновника по особым поручениям разъезжал по Тверской губ. с целью сбора сведений "о духе учения раскольников, направлении их образа мыслей и в особенности... не проявляется ли в учении раскольников Прозелитизма". Бакунин совершил с ним одну поездку, но когда ему предложили место такого чиновника, он отказался. Отказался и уехал в январе 1836 г. в Москву, к друзьям. Отец "не понимал, почему его Миша, которому так тепло было дома, их так своевольно и неожиданно покинул... и послал ему в погоню шубу и пирогов на дорогу"¹⁰.

А его Миша, убедившись, что вся действительность николаевской империи - от глухих местечек Белоруссии до столичных салонов - пропитана злом и несправедливостью, пришел к выводу, что служить на благо такой России порядочному человеку невозможно. Свое будущее он видел в кругу единомышленников, а материальные средства надеялся добывать уроками математики и публикациями в журналах. (Последнее свое намерение Бакунин так и не осуществил. Отец ежегодно высылал ему до 1500 рублей.)

Со Станкевичем и его друзьями Бакунина объединяло "большей частью отрицательное" воззрение на жизнь и на мир при жажде деятельности на благо отчизны и всего человечества. Он быстро завоевал в кружке авторитет. В мае 1836 г. Станкевич рекомендовал журналу "Телескоп" "из людей образованных" в первую очередь Бакунина, как потенциального автора статьи о Гегеле. Большинство будущих гегельянцев, вышедших из кружка Станкевича, признавали своим учителем именно Бакунина. "Много, много мыслей услышал от тебя первого - ты не навязывал мне свой авторитет, его наложило на меня могущество твоей мысли, бесконечность твоего созерцания. Много я теперь понимаю глубоко и понимаю через тебя", - признавался В. Г. Белинский в своих письмах Бакунину. "Через тебя первого, - писал ему В. П. Боткин, - узнал я те идеи, от которых спала повязка с глаз моих и я вошел в свободную сферу бытия, где в первый раз свободно и легко вздохнул дух мой, утомленный... всяческими сомнениями"¹¹.

Еще до того как окунуться в сложные философские построения Гегеля, Бакунин пережил период страстного увлечения философией И. Г. Фихте. В течение 1836 г. он изучил почти все основные труды немецкого мыслителя и перевел для журнала "Телескоп" его лекции "О назначении ученых". Сочинения Фихте привлекли Бакунина ясностью изложения и тем, что в них он нашел немало идей, к которым уже пришел самостоятельно. "Назначение человека, - считал Бакунин, - не страдать, скрестя руки, на земле, чтобы заслужить легендарный рай. Его назначение скорее заключается в том, чтобы перенести небо, бога, которого он носит в себе, на нашу землю... поднять землю до неба". Поскольку же, по Фихте, "человек назначен для общества и должен жить в обществе", Бакунин пришел к выводу, что человечество стремится к созданию общества всесторонне развитых личностей. У Фихте же Бакунин встретил идею о том, что государство преходяще и стремится к своему собственному уничтожению и что "до тех пор, пока не наступит это время, мы, в общем-то, не настоящие люди".

После публикации "Философского письма" П. Я. Чаадаева начались репрессии против редакции "Телескопа". Когда Белинскому угрожали арест и ссылка, именно Бакунин пытается организовать его выезд за границу в качестве учителя при каком-нибудь дворянском семействе. В начале 1836 г. Бакунин, как и другие члены кружка Станкевича, неоднократно посещает в Москве поляков, ссылаемых в Сибирь "за политические преступления"¹².

Примечательна и дружба Бакунина с Чаадаевым, начавшаяся в 1836 г., когда оба какое-то врем", жили в доме Левашевых. "Знаменитый друг мой", - пишет Михаил братьям о Чаадаеве в 1839 г., когда, по словам Герцена, "знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах правительствующей полиции". В 50-е годы, когда Бакунин сидел в Петропавловской крепости, Чаадаев сказал о нем шефу жандармов А. Ф. Орлову: "Мой воспитанник". "Нечего сказать, хорош у тебя воспитанник, - отвечал Орлов, - и делу же ты его выучил"¹³.

После отъезда Станкевича за границу (август 1837 г.) Бакунин и Белинский оказались в центре круга единомышленников. В 1838 г. Белинскому было предложено редактировать журнал "Московский наблюдатель", вокруг которого и объединились молодые русские гегельянцы: К. С. Аксаков, М. А. Бакунин, В. П. Боткин, А. П. Ефремов, М. Н. Катков, И. П. Клюшников, А. В. Кольцов, П. Я. Петров. Бакунин активно участвовал в организации новой редакции журнала и написал программную статью, открывшую первый его номер, - "Предисловие к гимназическим речам Гегеля". Сами "Гимназические речи" в переводе Бакунина стали первым произведением великого немецкого философа, появившимся на русском языке.

Вокруг "Предисловия" в течение полутора веков не утихают споры: что кроется за выдвинутым в нем призывом оставить "пустую и бессмысленную болтовню" и "сродниться с прекрасною русскою действительностью". Тогда взгляды Бакунина значительно отличались от оправдывавших самодержавие воззрений Белинского (статьи последнего о "Бородинской годовщине" В. А. Жуковского и "Очерках Бородинского сражения" Ф. Н. Глинки). "Бакунин первый восстал против них", - свидетельствует Т. Н. Грановский, восстал, ибо по-иному понимал гегелевский термин "действительность", разделяя действительность "в истинном... смысле этого слова" и "в смысле Белинского". Как указывал сам Белинский, "учитель мой (Бакунин. - Авт. ) возмутился духом, увидев слишком скорые и слишком сочные плоды своего учения, хотел меня остановить, но поздно, я уже сорвался с цепи и побежал благим матом"¹⁴.

"Антидиссертации", которые писал Бакунин против "диссертаций о действительности" Белинского, не дошли до нас, но его позиция в спорах с "неистовым Виссарионом" ясна. "Молодую Германию" Бакунин критикует за то, что "она хотела переделать свое умное отечество по своим детским фантазиям". Для того чтобы изменить мир, считал он, нужно сначала познать его: "Время внешней деятельности для меня еще не пришло и... если бы оно и пришло, я не знал бы, что делать". Этот период Бакунин позднее определит как "время теории" или "период болезненного самопознания и самооплевывания". Пользуясь типологией И. С. Тургенева, можно сказать, что Бакунин и его друзья были в 30-е годы XIX в. поколением Гамлетов, пришедшим на смену декабристскому поколению Дон-Кихотов. Только в 1843 г. в Швейцарии Бакунин окончательно поймет: "Слава богу, время теории прошло... заря нового мира уже осеняет нас"¹⁵. К тому времени он уже решит не возвращаться в Россию.

Последний год перед отъездом Бакунина за границу (1839 - 1840 гг.) отмечен двумя важными событиями в его жизни - ожесточенными дискуссиями со славянофилами и сближением с Герценом. Споры со славянофилами прежде всего с А. С. Хомяковым, велись по двум направлениям - философскому и общественному. В философии Хомяков отстаивал приоритет веры над знанием, а идеал России видел в допетровской, не испорченной Западом Руси, когда, по его мнению, там были и культура, и грамотность, и равенство сословий, а крепостного права не было. Бакунин же говорил о необратимости движения вперед, к новой форме социальной гармонии. Герцен и А. И. Кошелев вспоминали, что жаркие споры начинались по вечерам и заканчивались "в три, четыре, даже в пятом и шестом часу ночи или утра".

"Бакунин мог... спорить без устали с утра до вечера, не теряя ни диалектической силы разговора, ни страстной силы убеждения"¹⁶. Он стал одним из лидеров московских западников, которых объединяли гегелевская философия, негативное отношение к николаевской России и вера в прогрессивное развитие страны через отмену крепостного права и восприятие лучших сторон западноевропейского общества. Пропаганда идей Гегеля в русском обществе вызвала в 1840 г. большой интерес к ним. В Москве дамы говорили об истории и философии "с цитатами", на Кавказе, под пулями горцев, декабрист В. Н. Лихарев спорил о Канте и Гегеле с ровесником Бакунина М. Ю. Лермонтовым. Сам Бакунин стал к тому времени, по оценке Герцена, "N 1 среди молодежи гегельской" и, по-видимому, его уже тогда можно считать левым гегельянцем, учитывая либерализм политических взглядов и критическое отношение к существующей монархии и консервативному гегельянству¹⁷.

Не могло пройти бесследно и знакомство Бакунина, читателя Л. Фейербаха и "Галльских ежегодников" А. Руге, с Герценом, сторонником идей социализма "на манер французских мыслителей, вроде Пьера Леру". "Мы провели вместе год, - вспоминал Герцен. - Бакунин все более побуждал меня к изучению Гегеля; я же пытался внести в его суровую науку побольше революционных элементов". Шел процесс взаимовлияния и взаимообогащения. Бакунин писал Герцену в апреле 1840 г.: "Хоть наше знакомство началось и недавно, мне нужно было немного времени для того, чтобы полюбить тебя от души,.. сознать, что в наших духовных и задушевных стремлениях много общего"¹⁸.

Еще в 1836 г. по примеру Станкевича, Грановского и других своих друзей Бакунин задумал поехать учиться в Берлин. Хлопоты его по изысканию средств и получению разрешения на выезд увенчались успехом, и в дождливый полдень 30 июня 1840 г. Герцен проводил из Кронштадта большой любекский пароход, увозивший Бакунина в Германию.

В Берлинском университете Михаил смог сравнить свои знания с уровнем лучших немецких философов. Известный логик К. Вердер "с восторгом принял" "некоторые новые мысли" Бакунина о началах философии. О лекциях же Ф. В. Шеллинга, ожидавшихся с нетерпением, Бакунин отозвался сухо: "Очень интересно, но довольно незначительно, ничего говорящего сердцу"¹⁹. Чего ждал Бакунин от философии в начале 40-х годов XIX в., видно из его высказывания в "Государственности и анархии": "В 30-х-40-х годах полагали, что когда наступит опять пора для революционного действия, то доктора школы Гегеля оставят далеко позади за собой самых смелых деятелей 90-х годов и удивят мир своим логическим, беспощадным революционаризмом. Так думали потому, что философская мысль, выработанная Гегелем и доведенная до самых крайних результатов его учениками, действительно, была полнее, всестороннее и глубже мысли Вольтера и Руссо, имевших влияние на развитие и исход Французской революции".

Руге писал в 1842 г., что "Бакунин - очень образованный человек и обладает крупным философским талантом"²⁰. Именно в "Немецком ежегоднике" Руге и появилась в октябре 1842 г. первая политическая статья Бакунина (под псевдонимом Жюль Элизар) - "Реакция в Германии". Применив гегелевскую идею о борьбе противоположностей к политическому положению Германии, Бакунин показал две борющиеся стороны - правящую консервативную партию и пока слабую демократическую; суть деятельности демократов - отрицание сложившегося порядка вещей и стремление добиться его перемены. Статью венчала знаменитая фраза, ставшая для Бакунина девизом на многие годы: "Дайте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечносозидающий источник всяческой жизни. Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!" Русские друзья Бакунина - Белинский, Боткин, Герцен - восторженно приняли этот "громкий, открытый, торжественный возглас демократической партии, полный сил, твердый в обладании симпатий в настоящем и всего мира в будущем"²¹.

В статье "Коммунизм" (1843 г.) Бакунин отмежевывается от воззрений утопических коммунистов: "Мы... считаем коммунизм весьма важным и в высшей степени опасным явлением. Мы раз навсегда заявляем, что мы лично - не коммунисты, и что у нас... мало охоты... жить в обществе, устроенном по плану Вейтлинга. Это не свободное общество, не действительно живое объединение свободных людей, а невыносимое принуждение, насилием сплоченное стадо животных, преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни и о доставляемых ею высоких наслаждениях"²². Неприязнь Бакунина к метафизическим построениям будущего общества основывалась на его философских знаниях и с 40-х годов XIX в. легла в основу его критических выступлений против регламентации будущего свободного братства людей.

В сентябре 1843 г. министр иностранных дел России К. В. Нессельроде передал шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу информацию о причастности Бакунина к деятельности революционеров в Швейцарии. Бенкендорф попытался вернуть его в Россию, пригрозив строгим наказанием. Разысканный российским посольством в Швейцарии "отставной прапорщик" расписался в том, что с требованиями правительства ознакомился, но не возвратился на родину, а в феврале 1844 г. уехал в Бельгию. Правительствующий Сенат объявил его виновным в "сношениях с обществом злонамеренных людей и в ослушании вызову правительства и высочайшей воле" и постановил: "Лишить его чина и дворянского достоинства и сослать, в случае явки в Россию, в Сибирь на каторжную работу, а принадлежащее тому имение, буде окажется, взять в секвестр". Однако за два месяца до того, как Николай I наложил на это решение резолюцию "быть по сему", Бакунин уже знал об этих санкциях и писал немецкому демократу Р. Зольгеру: "У меня дурной вкус, и я Париж предпочитаю Сибири".

Переход на положение политического эмигранта толкнул его к установлению контактов с польской революционной эмиграцией. Встреча со знаменитым историком, одним из руководителей восстания 1830 - 1831 гг. И. Лелевелем в Брюсселе летом 1844 г. стала своеобразной вехой в биографии Бакунина. Он перевел на русский язык лелевелевское "Воззвание к русским" (1832 г.) и с этого времени стал твердым приверженцем идеи русско-польского революционного союза. Правда, в 1844 - 1845 гг. его отношения с поляками не были законспирированы и не выходили за пределы искренних революционных симпатий.

Положение меняется в конце марта 1846 г., когда Бакунин направляется в Версаль для переговоров с руководством Польского демократического общества (ПДО). Политические взгляды Бакунина и руководства самой влиятельной организации польских демократов во многом совпадали, но обстановка, сложившаяся после поражения Краковского восстания 1846 г., не позволяла сразу предпринять какие-либо практические шаги. Однако Бакунин использует любую возможность для совместных действий с польскими революционерами, отдавая предпочтение деятелям левого крыла эмиграции. Как заявляет он в письме к Л. Фохт от 5 августа 1847 г.: "Я живу только с поляками и всецело бросился в польско- русское движение"²³.

Среди его друзей стоит выделить такого деятеля польского общественного движения, как В. Дзвонковский. Он имел богатейшие связи среди конспираторов во всех польских землях, активно контактировал с ведущими эмигрантскими группировками. После исключения из ПДО в августе 1847 г. Дзвонковский и его товарищи М. Лемпицкий, С. Тхожевский, К. Рогавский, Ю. Чарновский, А. Фредро тесно сошлись с Бакуниным. При контактах Бакунина с руководимым Дзвонковским Национальным союзом в эмиграции четко проявилось бакунинское пристрастие ко всякого рода тайным обществам с участием особо доверенных лиц. Их объединяло многое: среди поляков Дзвонковский слыл убежденным сторонником максимального ускорения революционных приготовлений²⁴.

Знаменитая парижская речь Бакунина 29 ноября 1847 г. на митинге в честь годовщины польского восстания 1830 г. явилась результатом его напряженных поисков революционного дела. Правительство Гизо по предложению российского посла Н. Д. Киселева уже через 10 дней выслало опасного смутьяна за пределы Франции. Страстный призыв Бакунина произвел сильное впечатление не только на поляков, но и на многих радикально настроенных французов.

Двухмесячное вынужденное пребывание в Брюсселе не остудило революционного пыла Бакунина. Революция 1848 г. во Франции захватила его. Примчавшись в Париж, он жадно впитывает "упоительную революционную атмосферу", переживая время "духовного пьянства". Но и в этот романтический период он не забывает об участии в польском движении; Сдерживало извечное эмигрантское безденежье Бакунина. Выручили демократически настроенные члены Временного правительства Франции (Ф. Флокон, Луи Блан, А. Альбер, А. О. Ледрю-Роллен), которые с санкции Централизации ПДО ссудили ему 2 тыс. франков для поездки на Познанщину, "чтоб действовать вместе с польскими патриотами". Свои действия Бакунин координировал с Дзвонковским, который в 1848 - 1850 гг. возглавлял вроцлавскую агентуру по переброске оружия и литературы в различные части разделенной Польши.

После недолгого пребывания во Франкфурте-на-Майне и Кельне Бакунин попал под опеку берлинского полицай-президента Л. Минутоли. В итоге вместо Познани русский революционер очутился во Вроцлаве, где 5 - 8 мая 1848 г. проходил съезд с участием представителей различных польских земель. Интересы Королевства Польского, более всего интересовавшего Бакунина, там представляли Дзвонковский и эмиссар варшавской "Организации 1848 г." В. Клопфлейш. В своих показаниях перед царским судом последний заявил о существовании связей между Централизацией ПДО и русской революционной организацией, посланец которой вел переговоры в Версале²⁵. Все это очень похоже на бакунинскую мистификацию.

Романтический порыв Бакунина не дал в первые месяцы революции реальных результатов. Ставка только на поляков оказалась ошибочной. К тому же положение Бакунина усугубилось из-за обвинений в его адрес как "агента русского правительства". В своей "Исповеди" он делает акцент на последствиях такого рода слухов, исходивших, по его мнению, главным образом от польских эмигрантов. В то же время среди польских "друзей" III Отделения существовал спрос на известия о "преступных замыслах государственного преступника отставного прапорщика Бакунина". С их легкой руки, летом и осенью 1848 г. царизм был серьезно озабочен поисками якобы подосланных Бакуниным для убийства Николая I братьев Выховских. "С обеих сторон мне стало тесно: в глазах правительства я был злодеем, замышлявшим цареубийство, в глазах публики - подлым шпионом", - признается Бакунин в "Исповеди"²⁶.

В годы первой эмиграции Бакунин выдвинул крайне радикальную политическую программу, отличавшуюся оптимизмом и всеохватностью. Многие положения выработанной им позднее анархической теории восходят к "разрушительной романтике" тех лет. Бакунин четко определяет свое место: он - революционер, и восстание в России против николаевского деспотизма является приоритетной целью его деятельности. Он твердо высказывается в защиту демократических принципов: "Я держусь того мнения, что для несчастных и угнетенных стран, как Россия и Польша, нет другого спасения, кроме демократии". Главной движущей силой надвигающейся революции Бакунин считает крестьянство - "огромную массу" тех, "которые уже не ждут воли от царя, и восстания которых, с каждым днем учащающиеся, показывают, что они устали ждать".

Существенную роль Бакунин отводил армии - тем же крестьянам, "в кандалах доставляемых в свои полки, где они обречены в течение 20 лет... на адское существование, на ежедневные истязания, на изнурительный непосильный труд и голодное существование". "Ни одна армия в мире... не может быть легче деморализована, чем русская", - пишет Бакунин в статье "Русские дела". Угнетение крестьянства явилось, по его мнению, "фундаментом рабства дворян". Бакунин выделяет при этом слой недовольной дворянской молодежи. Они жадно впитывают достижения западноевропейской свободолюбивой мысли и "всеми силами стараются приблизиться к народу, потому что они отделены от него пропастью".

В речи на митинге 29 ноября 1847 г. Бакунин назвал также "многочисленный промежуточный класс населения, состоящий из весьма разнородных элементов, класс беспокойный и буйный, готовый со всею страстью броситься в водоворот первого же революционного движения". Вероятнее всего, он имел здесь в виду разночинную интеллигенцию. Так что взгляды его конца 40-х годов XIX в. перекликаются с его более поздними работами, послужившими базой для народнического движения. Их объединяет твердое убеждение в готовности народа к революции, предполагающее легкость сокрушения самодержавных устоев.

Русский государственный организм - "грандиозная, обдуманная и научная... организация беззакония, варварства и грабежа" - хотя и искусно скомпонован, но представляет собой по мысли Бакунина, оплот "величайшей дезорганизации", анархии, делающий невозможными любые реформы. Результатом этого является "бесконечное озлобление народа" против бюрократии, которое далеко превосходит его ненависть к дворянству; чиновничество при этом становится "могучим орудием революции"²⁷.

В 40-е годы XIX в. бакунинская программа решения национального вопроса исходит из признания права каждого народа не независимое развитие, что не исключает объединения родственных народов в рамках федеративных образований на основе принципов свободы, равенства, невмешательства во внутренние дела других членов федерации. Земли Украины, Литвы, "Белоруссии со Смоленском" после победы революции будут, по его мнению, иметь право на автономное развитие, исключающее всякий диктат со стороны России и Польши.

Бакунин предлагает славянству сбросить с себя "чуждое иго" четырех монархий (Австрийской, Прусской, Российской и Турецкой. - Авт.) и основать на руинах прежней "государственной политики" свободный союз. Власть в рамках федерации должна принадлежать Славянскому Совету, следящему за недопущением внутренних братоубийственных войн между славянами, распоряжающемуся вооруженными силами, заключающему союзы с другими народами. Федерация основывается на принципах абсолютной свободы, отмены сословий, привилегий аристократов и дворян, отсутствия каких-либо преимуществ одного славянского народа над другим или славянских народов над неславянскими. Конечной целью преобразований будет единение славянской федерации с другими народами в рамках "всеобщей федерации европейских республик".

Идея славянской федерации при этом не имеет характера отрицания государства. Напротив, Бакунин выступал тогда решительным сторонником диктаторской власти, не имеющей ничего общего с парламентаризмом, конституционными формами и "эквилибром властей". Задачей этой диктатуры являлось "возвышение и просвещение народных масс", причем она должна стремиться к тому, чтобы "сделать свое существование как можно скорее ненужным, имея в виду только свободу, возмужалость и постепенную самостоятельность народа". В этом ее отличие от монархической формы правления. Бакунинское понимание сущности диктаторской власти предполагает окружение диктатора "единомыслящими", которые должны помогать ему советами и "вольным содействием", и в то же время эта власть никем и ничем не ограничена.

В статье "Демократический панславизм" Ф. Энгельс, как известно, резко осудил национальную программу Бакунина и его первое "Воззвание к славянам"²⁸, и эта критика повторялась во множестве работ, авторы которых обвиняли Бакунина в "национализме"²⁹. Термин "панславизм" в 40-е годы XIX в. был широко распространен в Западной Европе, обозначая прежде всего предполагаемую опасность, исходящую от николаевской России и направленную против немцев и венгров. Но, как отметил В. К. Волков, этот термин "не соответствовал существовавшим тогда в России идейным и политическим течениям, носил ярко выраженный превентивный, спекулятивный характер и был использован для борьбы с национальным движением славянских народов"³⁰. Так что расхожее представление о "панславизме" Бакунина и его "революционном характере" является научно несостоятельным.

Идеи Бакунина не встретили поддержки как среди участников Славянского съезда в Праге (1 - 12 июня 1848 г.), так и позднее. К тому же революции во Франции и остальной Европе развивались отнюдь не по сценарию радикальной демократии. Несмотря на значительные усилия, принять участие в масштабном революционном выступлении Бакунину так и не удалось. Пражское восстание в середине июня стало наглядным примером этого. Бакунин не играл в нем руководящей роли, "отправляя службу волонтера". Событие это оказалось для него в достаточной степени неожиданным: в "Исповеди" Бакунин пишет, что "напоследок советовал студентам и другим участвовавшим свергнуть ратушу, которая вела тайные переговоры с князем Виндишгрецом, и посадить на ее место военный комитет с диктаторской властью; моему совету хотели было последовать, но поздно: Прага капитулировала"³¹.

Летом 1848 г. противоречие между революционными планами Бакунина и сложившейся в Европе обстановкой продолжает нарастать. Не последнюю роль тут сыграла и новая вспышка клеветы в его адрес, тон которой задала "Новая Рейнская газета" К. Маркса. 6 июля 1848 г. там была напечатана корреспонденция Г. Эвербека из Парижа, в которой со ссылкой на Жорж Санд Бакунин был объявлен русским шпионом. Публикация этой грязной стряпни не только частично парализовала бакунинскую революционную деятельность, но (и это главное) сыграла зловещую роль в развитии его отношений с Марксом. Внешнее их примирение в конце августа 1848 г. в Берлине не смогло устранить взаимную неприязнь.

"Пригвожденный к Берлину безденежьем" (лето-1848" г.) Бакунин тяжело переживает невозможность хоть как-то практически помочь революционной волне, прокатившейся по Европе: "Я сделался зол, нелюдим, сделался фанатиком и весь как бы превратился в одну революционную мысль и страсть разрушения". Осенью того же года "русского бунтовщика" поочередно изгоняют из Берлина, Вроцлава, Дрездена, после чего он на два с половиной месяца поселяется в известном своим либеральным режимом Ангальт-Кэтене. Ю. М. Стеклов, доверившись "Исповеди", утверждал, что здесь "отставной прапорщик" охотился с друзьями на зайцев, а также часами беседовал с ними за стаканом вина в уединенном лесном домике. "Отдыхая, Бакунин понемногу занимался конспирациями, особенно с чехами, и писал свое "Воззвание к славянам"³². В действительности им была развернута интенсивная деятельность по подготовке нового восстания с участием демократически настроенных чехов, немцев, поляков и др. Центром будущего выступления должны были стать чешские земли. В конце марта 1849 г. Бакунин побывал в Праге, где убедился: "Все готовились, но мало приготовили". Но это не уменьшило его оптимизма: перспективы восстания он нашел более чем успешными. Надежды эти укрепила встреча с эмиссаром ПДО А. Кшижановским, который находился в середине марта в Дрездене. Была достигнута договоренность о совместных действиях по подготовке "чешского возмущения". После консультаций с руководством демократов Кшижановский и старый знакомый Бакунина В. Хельтман прибыли в саксонскую столицу.

3 мая здесь вспыхнуло восстание, ставшее апогеем революционной деятельности Бакунина в 40-х годах XIX века. После недолгих раздумий он примкнул к повстанцам. Вместе с поляками он составил, по выражению Стеклова, "нечто вроде Реввоенсовета" при Временном правительстве. Был составлен и напечатан регламент для сражающихся на баррикадах. В актах следствия сохранилось распоряжение одного из членов Временного правительства, С. Э. Чирнера: "Гражданин Бакунин уполномочивается Временным правительством отдавать все признаваемые им нужными распоряжения по связанным с командою вопросам".

Штаб восстания, заседавший за "жестяным экраном" в комнате Временного правительства, действовал энергично, но соотношение сил восставших и наступающих пруссаков было неравным. Проанализировав обстановку, Хельтман и Кшижановский 6 мая покинули Дрезден. Бакунин и член Временного правительства О. Л. Гейбнер стойко держались до конца: "Пытаясь восстановить порядок и спасти погибающую и видимо погубленную революцию, не спал, не ел, ни пил, даже не курил, сбился изо всех сил и не мог отлучиться ни на минуту из комнаты правительства"³³. До последнего момента Бакунин надеялся на успешное восстание в Праге, намереваясь организовать отступление в Северную Чехию. Но этот замысел не удался. Дрезденское восстание, а за ним и германская революция потерпели поражение. Покинувшие Дрезден Бакунин и Гейбнер 10 мая были схвачены в Хемнице.

Начался труднейший период в жизни Бакунина, когда в течение более 12 лет он находился вне революционного движения. Две недели в дрезденской крепости, три месяца в кавалерийской казарме, а с 28 августа 1849 г. в крепости Кенигштайн, бывшей в период восстания прибежищем перепуганного саксонского монарха. "У меня очень теплая и уютная комната, много света, и я вижу в окно кусок неба", - писал Бакунин Матильде Рейхель. Он занимается английским, читает Шекспира, заново постигает математику. Его привлекают Лагранж и Лаплас, таблицы логарифмов Лаланда "и еще Коши и Ампер о дифференциальном и интегральном исчислении". Ему разрешались также прогулки на цепи между двумя конвоирами.

14 января 1850 г. саксонский суд приговорил Бакунина к смертной казни. Только в июне она была заменена "пожизненным заключением 2-го класса". А 13 июля 1850 г. саксонские власти выдали Бакунина Австрии. Условия заключения в Праге и Ольмюце были куда строже - австрийское правительство, по словам Стеклова, "имело на него "большой зуб"" из-за участия в Пражском восстании 1848 г. и в подготовке нового возмущения в чешских землях. В Ольмюце узник провел несколько месяцев, прикованный цепью к стене.

15 мая 1851 г. он был вторично приговорен к смертной казни. Правда, и на этот раз она была заменена пожизненным заключением. Впрочем, австрийские власти придумали наказание пострашнее: его выдали царскому правительству. Через несколько дней "отставного прапорщика" доставили в Краков, и 11 мая (ст. ст.) Бакунин к нескрываемому удовлетворению полицейско-бюрократической верхушки России и лично Николая I был препровожден в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

Здесь в июле - августе 1851 г. была написана "Исповедь". Она была опубликована В. П. Полонским только в 1921 году. С тех пор не утихает полемика по поводу этого поступка Бакунина. Большинство авторов оценивает "Исповедь" с позиций революционной морали конца прошлого века. При таком подходе Бакунин предстает автором "позорящей его революционную, да и человеческую честь покаянной "Исповеди""³⁴. "Духовный мазохизм", "горячая любовь к царю", - так аттестуется "Исповедь" в книге Ж. Дюкло. Солидарен с известным французским коммунистом и А. И. Солженицын: "Бакунин в "Исповеди" униженно самооплевывался перед Николаем I и тем избежал смертной казни. Ничтожность духа? Или революционная хитрость?"³⁵.

Пора, однако, от бесплодного морализаторства перейти к конкретным, взвешенным оценкам "Исповеди" Бакунина. В условиях дворянской революционности сам факт такого его обращения к царю не явился чем-то особенным. М. И. Михайлов справедливо ставит в один ряд с "Исповедью" обращения А. И. Герцена к Л. В. Дубельту и П. Я. Чаадаева к А. Ф. Орлову. 26 декабря 1851 г. председатель Государственного совета А. И. Чернышев по прочтении "Исповеди" заключил: "Я нашел полное сходство между Исповедью и показаниями Пестеля печальной памяти, данными в 1825 году". Сам Бакунин резонно заметил, что "при открытом судопроизводстве я должен был выдержать свою роль до конца"³⁶.

Создавшееся положение не оставляло ему других возможностей для продолжения революционной карьеры даже в отдаленной перспективе. Ведь III Отделению были известны как материалы саксонского и австрийского следствий, так и другие подробности его европейской деятельности. Скрывать их не имело смысла. Бакунин искусно приправил известные факты антинемецкими выпадами, исказил свои истинные убеждения в угодном царю ключе. Там же, где дело касалось его отношений с поляками и прочих неизвестных по агентурным данным сюжетов, он промолчал. Принимать на веру какие-либо положения "Исповеди" можно лишь после тщательной проверки, не поддаваясь бакунинской мистификации.

Заточение в Алексеевском равелине, а с марта 1854 г. - в Шлиссельбурге дорого обошлось Бакунину. У него выпали все зубы, еще страшнее было "влачить жизнь без цели, без надежды, без интереса". Но даже в самые тяжкие дни для него остается "один только интерес, один предмет поклонения и веры" - революционная борьба. В феврале 1854 г. при свидании с сестрой Татьяной он тайком передает ей три письма для родных, из которых следует, что его жизненные установки остаются прежними. Тюрьма "нисколько не изменила моих убеждений, напротив, она сделала их еще более пламенными, более решительными, более безусловными, чем прежде, и отныне все, что остается мне в жизни, сводится к одному слову: свобода"³⁷.

После смерти Николая I в 1855 г. премухинское семейство стало энергично хлопотать об облегчении участи своего Мишеля: "Нелегко далось моим освобождение меня из крепости. Государь с упорством барана отбил несколько приступов". Наконец, 7 февраля 1857 г. шеф жандармов В. А. Долгоруков приказал сообщить Бакунину, что "он может писать государю императору". Александру II требовалось раскаяние узника, и он его получил. Прошение было составлено в самых верноподданнических выражениях и привело к замене заточения в крепости поселением в Сибири³⁸.

Период 1857 - 1861 гг. был промежуточным, проходным в жизни Бакунина³⁹. Вначале его доставляют в Томск. 5 октября 1858 г., при содействии состоявшего с ним в дальнем родстве генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева-Амурского, Бакунин женился на 18-летней дочери "белорусского дворянина" Антонии Квятковской. В марте 1859 г. при поддержке того же влиятельного лица он добился разрешения на переезд в Иркутск. Надежды на побег, достаточно серьезные в период томской ссылки, на время сменились упованиями на легальные пути освобождения. Но даже Муравьев-Амурский, после подписания Айгунского договора с Китаем пользовавшийся влиянием при дворе, не смог выпросить у царя прощения для Бакунина.

Он уже ничем не напоминал революционера, приводившего в ожесточение правительства и полицию разных стран. Постоянные конфликты со ссыльными, особенно с поляками, и М. В. Петрашевским ("свиньей с человеческой головой", по аттестации Бакунина). Наивный, провинциальный демократизм взглядов в сочетании с безысходной тоской, еще более усилившейся после отставки Муравьева в начале 1861 года. Но уже летом этого года Бакунин, убедившись в тщетности попыток вырваться из Сибири легально, осуществил дерзкий побег. К декабрю он появляется в Лондоне, проделав путь через Японию, Сан-Франциско, Панаму и Нью-Йорк.

Существуют многочисленные версии того, как Бакунину удалось осуществить это предприятие⁴⁰. Успех его нельзя объяснить чистой случайностью, как это представлено в официальных документах. Четко прослеживается реальная сторона действий Бакунина - их продуманность, оправданный риск, использование человеческих слабостей окружающих людей, умение находить помощников даже во враждебной среде. Местная администрация старалась всячески запутать разбирательство дела о побеге "государственного преступника", чтобы снять с себя ответственность за проявленное разгильдяйство.

По версии А. В. Буркова, Бакунин, приехав 2 июля в Николаевск-на-Амуре, сумел привлечь к реализации своего плана чиновника В. К. Бодиско, правителя канцелярии Хитрово и делопроизводителя Филипеуса, а также некоторых местных купцов. Утром 7 июля на клипере "Стрелок" под присмотром помощника исправника Бакунин отплыл в Де-Кастри. Здесь 12 или 13 июля он тайно проникает на американское судно "Горизонт". Ссылаясь на воспоминания купца Розенберга в передаче капитана де Ливрона, Бурков полагает, что Бакунин на глазах своего соглядатая намеренно сорвался со шторм-трапа и упал в воду, после чего нырнул под киль судна и выплыл на другой его стороне, где "утонувшего" подняли на борт и спрятали в трюме⁴¹.

Как бы там ни было, но к Рождеству Бакунин оказался в Лондоне в обществе издателей "Колокола". Многолетняя оторванность от революционного движения оказала самое серьезное воздействие на Бакунина. Он в значительной степени отошел от своих воззрений периода первой эмиграции, и прежде всего в области национальной. Но главное в его политической программе осталось: русская революция, требование "хлопской Польши", право наций на самоопределение, славянская федерация. Теперь Бакунин полагал, что добьется большего успеха в славянских кругах, если попытается максимально приблизить свои взгляды к идеям, имевшим тогда широкое хождение. Этим можно объяснить и лозунг Земского собора, и предложение Александру II сделаться "земским царем".

"Революция сверху", ставка на либерализацию режима появились в бакунинской программе под впечатлением от сибирской жизни и общения с Муравьевым. Правда, подобная тактическая линия была для Бакунин всего лишь временным явлением. Его снова увлекает революционная работа. Он с головой уходит в подпольные действия поляков, чехов, опять возлагает надежды на революционный дух старообрядцев. Репутация его в революционных кругах достаточно прочна: с ним охотно устанавливают связи.

Среди поляков Бакунин по-прежнему опирается на демократический лагерь. С осени 1862 г. он активно участвует в подготовке нового польского восстания. Он настаивал на тщательности приготовлений, многократно предостерегая польских деятелей от преждевременных действий. Искренняя поддержка порабощенной Польши особенно ярко проявилась на осенних (1862 г.) переговорах Герцена, Огарева и Бакунина с представителями поляков З. Падлевским, В. Миловичем и А. Гиллером. Была проделана большая работа по налаживанию контактов между польским Центральным Национальным комитетом (ЦНК) и первой "Землей и волей".

Начавшееся в январе 1863 г. польское восстание Бакунин воспринял достаточно реалистически, с первых дней трезво оценивая шансы поляков в борьбе с самодержавием. Он добивается от польских деятелей разрешения на участие в восстании. Но диктатор его, М. Лянгевич, и его окружение считали появление Бакунина в Польше вредным и опасным⁴². Все попытки левых, расположенных к русскому революционеру, добиться изменения этого мнения ни к чему не привели.

Во второй половине февраля 1863 г. Бакунин перебирается из Лондона в Копенгаген, а затем переезжает в Швецию, где продолжает конспиративную работу, сочетаемую с агитацией в местных влиятельных кругах, вплоть до королевской семьи, в поддержку поляков. Вскоре он принимает предложение участвовать в подготавливаемой в помощь повстанцам экспедиции Т. Лапиньского на Балтийское побережье на пароходе "Ward Jackson". Однако время для ее осуществления было потеряно, экспедиция попала под бдительный надзор шведских властей: "Ward Jackson" был задержан на рейде Мальме, а королевское правительство не пожалело 20 тыс. талеров на оплату расходов на выезд из Швеции более чем 160 участников экспедиции.

Прямые пути революционного действия оказались для Бакунина надолго закрытыми, нужно было искать новые подходы к реализации своих "вселенских проектов". Еще в июне 1862 г. он планировал переселиться на Апеннины, "чтобы связывать итальянцев с славянами". Осенью 1863 г. Бакунин покидает Лондон и через Бельгию, Францию и Швейцарию направляется в итальянские земли, снабженный рекомендательными письмами Дж. Маццини и А. Саффи. С И января 1864 г. начинается итальянский период его революционной работы. Побывав в Турине и Генуе, на о. Капрера у Гарибальди, он до лета 1865 г. живет во Флоренции, где снова погружается в интенсивную подпольную работу.

Он устанавливает прочные контакты с рядом видных деятелей итальянского освободительного движения (Дж. Дольфи, Дж. Фанелли, С. Фриша, К. Гамбуцци). Из поляков он ближе всего сходится с В. Мрочковским, который вскоре женился на княгине З. С. Оболенской. После года, проведенного в Неаполе, летом 1866 г. Бакунин поселяется в Каламичиола на о. Иския, где обосновалась Оболенская, финансовая помощь которой была очень кстати для старого революционера. Среди его русских знакомых выделяется Л. И. Мечников, географ, врач и художник, владевший десятью языками. В 1858 г. он сбежал с должности переводчика русской дипломатической миссии к святым местам, чтобы стать гарибальдийцем.

Мечникова притягивает к Бакунину "его львиная наружность, его живой и умный разговор без рисовки и всякой ходульности". Бакунинское обаяние действовало на самых разных людей - скульптора П. П. Забелло и его зятя, художника Н. Н. Ге, Г. Н. Вырубова, в дальнейшем известного позитивиста, редактора "Искры" Н. С. Курочкина. При первой встрече "апостол анархии" вел себя "как либеральный и обходительный католический епископ в обществе свободного мыслителя", сбивая с толку своих собеседников, не отличавшихся твердостью убеждений. Революционная молодежь 60-х годов XIX в. воспринималась им неоднозначно. "Беспардонный юноша" из "вывесочных нигилистов" Н. Ножин часами спорил с Бакуниным. Все эти люди лишь слегка соприкасались с Бакуниным; даже Мечникову революционные планы Михаила Александровича были известны весьма поверхностно⁴³.

Основную задачу Бакунин по традиции видит в создании хорошо законспирированного тайного общества. В формирующейся программе анархической революционности функции подпольных структур значительно расширены, включают в себя всесторонне организованную подготовку всеобщей европейской революции, "серьезного союза народов" для осуществления "великого революционного принципа свободы, достоинства и прав человека"⁴⁴. К осени 1864 г. практически оформились теоретические основы тайного Альянса: Бакуниным были написаны программа этой организации, "Катехизис интернациональных братьев", а также работа "Международное тайное общество освобождения человечества", намечавшая основные направления деятельности "братства".

В письме Герцену и Огареву от 19 июля 1866 г. Бакунин не без гордости писал, что был "деятельнее, чем когда-нибудь": "Единым предметом моей деятельности было основание и устройство интернационального революционно-социалистического тайного общества... После 3-х годовой трудной работы я добился до положительных результатов. Есть у нас друзья в Швеции, в Норвегии, Дании; есть в Англии, в Бельгии, во Франции, в Испании и в Италии, есть поляки, есть даже и несколько русских"⁴⁵. Вполне вероятно, что в орбиту бакунинских предприятий по организации "Интернационального братства" было вовлечено несколько сотен самых разных людей. Эффект же от всех этих стараний, как и прежде, был далеким от ожидаемого, несмотря на "дипломатничанье" и сильный налет мистификации. Почти все привлеченные Бакуниным деятели не горели желанием полностью отдаться революционному делу.

1864 - 1867 гг. очень многое изменили и в мировоззрении Бакунина, и в его представлениях о том, как должна быть построена революционная работа. "Революционное дело", несмотря на всевозрастающий авторитет Бакунина как "опаснейшего бунтовщика" международного масштаба, занимало со временем все меньшее место в его жизни, соотносясь с общим потоком и конкретными поворотами европейского развития. Переехав осенью 1867 г. в Швейцарию, Бакунин, одолеваемый традиционным безденежьем, пытается активизировать все направления революционной работы. Летом следующего года он пишет братьям в Премухино: "Я здесь менее уединен, чем в Италии, нашел живую русскую и интернациональную среду и потому могу по мысли и по вкусам действовать".

В 1867 - 1868 гг. определились и приоритетные направления его революционных исканий - русско-славянское и романское. Для начала Бакунин рассчитывал расширить круг "доверенных лиц", усиливая акцент на внешнюю, всем известную деятельность, и прежде всего на участие в Лиге Мира и Свободы с ее неопределенным демократизмом, лозунгом Соединенных штатов Европы, отрицанием всяческих войн. "Да, к стыду своему я участвовал в этой буржуазной лиге и в продолжение целого года имел глупость не отчаиваться обратить ее к принципам социализма"⁴⁶, - сетовал позднее Бакунин.

Яркая его речь 10 сентября 1868 г. на I конгрессе Лиги, призывавшая к поражению самодержавия в любой развязанной им войне, талантливая работа "Федерализм, социализм и антитеологизм", предложенная им в качестве программного документа Лиги, не вызвали восторга у буржуазно-либерального большинства этой организации. "Безгосударственный социализм", основанный на том, что "свобода без социализма - это привилегия и несправедливость, социализм без свободы - это рабство и скотство", привлек лишь полтора десятка радикально настроенных членов Лиги. Все разрешилось на II конгресс в Берне - 25 сентября 1868 г. Бакунин и его сторонники покинули это "сборище узколобых доктринеров". Вскоре, в январе 1869 г., распалось и бакунинское "Интернациональное братство".

Бакунина окружают "пионеры новой правды" - молодые русские эмигранты- шестидесятники - Н. Жуковский, Н. Утин, А. Серно-Соловьевич и др., образовавшие маленькую русскую колонию. В сентябре 1868 г. выходит первый номер газеты "Народное дело", почти полностью подготовленный Бакуниным при участии Жуковского. Но создать с этими людьми прочное звено тайного Альянса не удалось; более того, Серно- Соловьевич и особенно Утин стали злейшими врагами Бакунина и осведомителями Маркса в его сражениях с "апостолом анархии".

Весной 1869 г. в Женеве появляется С. Г. Нечаев. Пожалуй, впервые Бакунин встретил столь яркий революционный темперамент, сравнимый с его собственным. Страстная до фанатизма преданность революционному делу, недюжинные организаторские способности - именно это поразило старого конспиратора. "Даю вам честное слово: я Бакунина не читал: читал я Герцена, Огарева, Чернышевского", - таков был теоретический багаж Нечаева до выезда за границу, который он выдавал за побег из Петропавловской крепости. Бакунин и Огарев поверили в существование "серьезной русской организации", а Нечаев в свою очередь получил мандат N 2771 от "Всемирного революционного союза" за подписью Бакунина. Одна мистификация дополняла другую.

Но результат деятельности "триумвирата" (Нечаев, Бакунин, Огарев) весной и летом 1869 г. был весьма весом: раскручена пропагандистская кампания по изданию прокламаций "крайнего толка", налажены конспиративные пути в Россию. Отрицание официальной науки, ставка на "разбойный элемент", объединение разрозненных сил в единый народный бунт составляют основу бакунинской проповеди, обращенной к русской молодежи. Нечаев перенял азы этой программы, соединив их со своими представлениями о том, что для революционной борьбы необходимы иезуитчина и террор, "яд, нож, петля" и т. п. Этими идеями пронизан "Катехизис революционера", который считался одним из проявлений бакунизма. После исследований М. Конфино и Н. М. Пирумовой вопрос о непричастности Бакунина к авторству этого "Катехизиса" можно считать решенным⁴⁷.

Активность Нечаева и его организации "Народная расправа" завершилась, как известно, 21 ноября 1869 г. зверским убийством студента Иванова. Ни о чем не подозревавший Бакунин какое-то время пытался наставить бежавшего в Швейцарию Нечаева на "истинный путь". Г. Лопатин в середине мая 1870 г. раскрыл Бакунину глаза на "протухшую ложь" Нечаева. Последовал решительный разрыв Бакунина с Нечаевым и беспощадная критика его воззрений. В большом письме от 2 - 9 июля 1870 г. Бакунин признал, что, оказавшись в этой истории "круглым дураком", он "испортил свое положение в отношении к русскому и интернациональному делу". И все же он не сбрасывал со счетов революционную энергию Нечаева, несмотря на всю глубину причиненного им Бакунину "намеренного зла". "Он погибнет героем и на этот раз ничему и никому не изменит"⁴⁸, - это бакунинское предвидение подтвердила стойкость Нечаева, выданного русскому правительству в 1872 году.

С началом франко-прусской войны Бакунин погружается в новое революционное предприятие. Он развивает активную конспиративную работу, надеясь на революционный взрыв на юге Европы. По просьбе своих сторонников он понес "свои старые революционные кости" в охваченный брожением Лион. С 15 сентября 1870 г. он занят объединением сил восставших, проводя непрерывные совещания с членами Центрального Комитета, спасения Франции. Он высказывается за упразднение существующего строя путем вооруженного восстания и за создание федеративных структур.

28 сентября повстанцам, среди которых был и Бакунин, удалось захватить ратушу. Но прежний порядок был сразу же восстановлен, а Бакунин, в течение часа находившийся в плену у национальных гвардейцев, перебрался в Марсель, где пытался собрать силы для нового выступления. Эти усилия окончились печально: он вынужден был бежать и из этого города, сбрив бороду и надев синие очки. Лионские события поколебали убеждение старого революционера насчет личного участия в революционных акциях. Бакунин горячо приветствовал в следующем году Парижскую коммуну, считая ее "смелым, ярко выраженным отрицанием государства", но шансы коммунаров на победу оценивал с изрядной долей пессимизма.

С момента разрыва с Лигой главным для Бакунина становится его участие в I Интернационале, куда он вступил еще в июле 1868 года. Неисправимый конспиратор приложил свою руку к созданию, а затем и деятельности в рядах Интернационала Альянса социалистической демократии - "настоящего тайного общества" в противовес легальности и широте программы Международного товарищества рабочих (МТР). Противостояние Бакунина и Маркса, Генерального Совета и Альянса достигло критической точки на Гаагском конгрессе I Интернационала в 1872 г. и увенчалось расколом МТР. При объяснении причин этого события ближе всего к истине был, пожалуй, Ф. Меринг, который смотрел "на историю Интернационала не как на трагикомедию, в которой ничтожный интриган (Бакунин. - Авт.) низвергает беспорочного героя (Маркса. - Авт.), а как на великое историческое событие"⁴⁹.

Бакунинские взгляды можно лучше всего выразить его же словами: "Человек стремится к свободе, отвергая любой насильственный авторитет". Понятие свободы здесь тесно переплетается с определением "высшей общественной формы" как торжества человечности, "т. е. устройства своего естественного существования при помощи науки, сознания, разумного труда и свободы".

Именно в проблему формы этого "естественного существования" и упирается спор между Бакуниным и марксистами, равно как и социальные аспекты бакунинской критики капитализма. "Мы понимаем под свободой, - писал Бакунин, - с положительной точки зрения полное развитие всех способностей, с отрицательной же точки зрения - независимость воли каждого от воли других". Но понятие свободы этим не исчерпывается; человек должен быть свободен от "естественной и подавляющей его враждебности внешнего мира, как физического, так и социального"⁵⁰.

"Философ свободы" Бакунин был против того, чтобы наука детально регламентировала новый строй или его конкретные формы. "Если народ не выработает сам из себя этого идеала, - говорится в "Прибавлении А" к главному бакунинскому труду - "Государственность и анархия" (1873 г.), - то никто не будет в состоянии ему его дать". Для "чернорабочих народов" Европы, по Бакунину, таким идеалом является социализм - "вполне человеческое состояние, основанное на справедливости, т. е. на равенстве и свободе каждого из всех, кто живет своим собственным трудом". Идеал каждого народа вырабатывается "историей из глубины народного инстинкта, воспитанного, расширенного и освященного рядом... тяжелых и горьких опытов".

Следовательно, невзирая на то, что "социально-революционная задача везде одна и та же", формы решения ее каждый народ выберет свои. Бакунин был убежден, что дело социалистов - только сформулировать и с помощью научного знания наполнить мыслью программу движения к новому обществу. Подобные представления способствовали формированию отрицательного отношения Бакунина к марксовой концепции социализма как к попытке навязать народу сверху некую политическую доктрину. В ходе критики марксизма складывалось его собственное видение социализма⁵¹.

Используя знаменитую гегелевскую триаду, Бакунин так выразил линию развития социалистической мысли: "государство - тезис, анархизм - антитезис, федерализм - синтез". В понятие государства здесь включается и "государственный социализм" периода пролетарской диктатуры. Сам термин "диктатура пролетариата" представлялся Бакунину парадоксальным: если речь идет о диктатуре всего трудового народа, т. е. подавляющего большинства населения, то и само словосочетание не имеет смысла, ибо "где управляют все, там нет более управляемых, там нет государства"⁵². Термин наполняется смыслом, если под ним подразумевается либо диктатура городского пролетариата над крестьянством, либо диктатура пролетариата одной нации ("например, немецкого пролетариата") над остальными народами.

Провозглашение превосходства пролетариата над крестьянством приведет, по Бакунину, к тому, что высшее чиновничество пролетарского государства попытается превратить крестьян в наемных рабочих. Вот как описали Бакунин и его соратник Дж. Гильом картины будущей сельской жизни: "Государство, даже коммунистическое, о котором мечтают последователи Маркса, ставя себя на место свободных ассоциаций и заявляя притязания возвысить земледельческий труд посредством централизованной администрации, поручая своей бюрократии заведовать обработкой земли и выплачивать заработок крестьянам... привело бы к ужаснейшей безурядице, к плачевному расхищению и к гнуснейшему деспотизму".

"Ряд волшебных изменений милого лица" пролетарской диктатуры в процессе ее осуществления марксистами представлялся Бакунину как передача власти в руки "красных бюрократов", "пролетарских чиновников", народный контроль над которыми путем парламентаризма, выборности и сменяемости аппарата выродится в фикцию. Словом, диктатура пролетариата на практике окажется властью "кучки привилегированных, избранных, или даже неизбранных толпами народа, согнанными на выборы и никогда не знающими, зачем и кого они выбирают"⁵³.

Критики бакунизма убеждены, что Бакунин "не понимал, что диктатура пролетариата будет государством переходного периода"⁵⁴. На самом деле он скептически отнесся к идее такой переходности. "Марксисты, - писал он, - ...говорят, что такое государственное ярмо - диктатура есть необходимое переходное средство для достижения полнейшего народного освобождения". Но, по его мнению, "никакая диктатура не может иметь другой цели кроме увековечения себя". Кроме того, диктатура "способна породить в народе лишь рабство, привычку подчиняться приказам центральной власти, что тоже отнюдь не будет способствовать отмиранию государственности".

Бакунин считал, что гораздо более реален вариант, когда "социалисты-государственники" в порыве навязывания пролетарской диктатуры крестьянству прибегнут к "громадной вооруженной силе... С помощью этой прочной государственной машины они добились бы вскоре и государственного машиниста-диктатора, императора"⁵⁵.

В условиях диктатуры пролетариата и возникающей из нее новой эксплуататорской системы "государственного социализма" "класс государственных управляющих" складывается прежде всего из "начальников коммунистической партии", а также из "бывших работников", которые "лишь только сделаются представителями или правителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственности, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом". Государство, которое будет называться социалистическим, превратится в "акционерное общество" чиновников, "нового привилегированного научно-политического сословия", в крупнейшего совокупного капиталиста, единственного собственника, банкира, "управляющего национальным трудом и распределяющего все продукты".

Такая концентрация экономической и политической власти обернется, по Бакунину, жесткой централизацией - "соединением социализма с абсолютизмом". "Такое общество было бы обществом не людей, но скотов... Такое общество не преминуло бы вскоре опуститься на самую низкую ступень идиотизма"⁵⁶. Убеждение в бесперспективности подобных путей к социализму побудило Бакунина отказаться от каких-либо элементов этатизма в своей программе.

Он был противником "всех тех, кто тем или иным путем... пытается создать себе идеал социальной организации, в которой, как новый Прокруст, хочет улучшить во что бы то ни стало жизнь будущих поколений". Он не стремился сочинять образ некоего идеального строя, направив свои усилия к поиску линий развития, по которым может реализовываться "народный идеал". Эти основные линии ясно обозначены в названии его работы - "Федерализм, социализм и антитеологизм".

Бакунинский социализм, имеющий своей основой групповую собственность трудовых коллективов на средства производства, не отрицает существования товарных отношений. В экономической схеме "апостола анархии" после 1872 г. не упоминается ни государство, ни государственная собственность. Он далек от того, чтобы, подобно Прудону, детально регламентировать экономику будущего общества. Выступая за сохранение товарного обмена, Бакунин пытался лишь наметить самые общие его формы. Авторы "Анархии по Прудону" были убеждены, что "не менее химерично требовать совершенной отмены обмена, потому что для этого потребовалось бы слияние всех жителей Земного шара в одну общину, управляемую одной центральной властью"⁵⁷.

Бакунин не был сторонником уравнительно-казарменного коммунизма. "Равенство в исходной точке" означает лишь равенство для всех условий жизненного старта, возможностей для последующего безграничного развития. Отсюда вытекает и "отмена права наследования" на все, что имеет характер капитала (исключая предметы личного потребления).

Анархизм Бакунина - это вовсе не царство хаоса и всеобщей распущенности. Пропагандируемый им экономический строй отнюдь не исключает дисциплины и авторитета специалистов, управления и даже власти в процессе производства. При этом "власть" и авторитет должны быть ограничены рамками их специальности и отсутствием каких-либо привилегий. "Известная дисциплина, не автоматическая, но добровольная и продуманная, необходима и всегда будет необходима, когда многие индивиды, свободно объединившись... предпримут.., какие-либо коллективные действия".

Отвергая политический централизм, Бакунин проповедует идею федеративной организации общества "снизу вверх", не нарушающей, а, наоборот, укрепляющей экономическую централизацию. Его идеал - "организация общества снизу вверх путем свободной федерации рабочих союзов, потом федерация коммун в области, областей в нации, наций в международный братский союз". В центре бакунинского федерализма находится личность: "Человек здесь не подданный, предоставленный произволу государя или капризу закона... это производитель, свободно распоряжающийся своей личностью и продуктом своего труда, вступающий с другими людьми в договор, которым гарантирует свои права и определяет взаимные обязательства. В этом новом понятии об обществе идея власти исчезает, власти нет, закона нет; политического порядка нет. Его заменяет порядок экономический или промышленный; принцип власти заменен принципом взаимности, люди не повинуются закону, а соблюдают договоры, свободно обсужденные и свободно принятые"⁵⁸.

В основе самоуправления, по Бакунину, лежит отрицание парламентаризма (в том числе и прямых выборов) и замена его принципом "революционного делегирования", когда координирующие органы, создающиеся местными структурами, не могут вмешиваться во внутренние дела создавших их групп.

По мысли Бакунина, грядущая революция образует вольную федерацию народов, каждый из которых совершенно свободен в выборе направления движения к новому обществу. В 1870 г. в письме П. Л. Лаврову Бакунин подчеркивал: "Национальность образует, по нашему разумению, естественно-исторический факт... с которым надо считаться, если хочешь действовать действительно, а не абстрактно; признавая, что социально- революционная задача везде одна и та же: очеловечивание общества, народа, людей, мы убеждены вместе с тем, что формы разрешения этой задачи в разных народных группах будут разнообразны, потому что они определяются особым положением, настроением и приготовлением этой группы"⁵⁹. То, что это не было пустой декларацией, подтверждало "Прибавление А", ставшее программным документом для революционных народников, конкретно представлявшим задачи борьбы с самодержавием.

Учение Бакунина развивалось, сбрасывая последние остатки этатизма и приобретая все более зримый "созидающий" оттенок. И если в 1868 г. анархия - это разрушительное "разнуздание страстей", то в "Прибавлении А" этот термин определяется как "самостоятельная свободная организация всех единиц или частей, составляющих общины, и их вольная федерация между собой, снизу вверх, не по приказу какого-нибудь начальства, даже избранного и не по указаниям какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей".

Положительная программа Бакунина при всей своей "несвоевременности" содержала немало идей, значение которых не обесценилось и поныне. Впрочем, и разрушительный заряд бакунинских построений имеет свою внутреннюю логику. Официальная наука и образование, семья и положение женщины - словом, весь комплекс проблем, связанных с существованием государства, подвергнут Бакуниным уничтожающей критике.

Наряду с государством предметом его особой ненависти является религия, "уничтожение человека во славу божества". В основе последовательной, тщательно разработанной атеистической концепции Бакунина лежит замена божественного культа уважением к человеку. Он решительно против отвлеченной пропаганды безбожия: "Мы не должны ставить религиозный вопрос на первом плане нашей пропаганды в народе". Важнее революция и разрушение государства, "тысячью нитей" связанного с церковью - "родом небесного кабака на земле". Бакунин убежден, что "для того чтобы разрушить религию, чтобы рассеять и заставить исчезнуть все эти божественные призраки, делающие нас рабами, недостаточно одной интеллектуальной природы. Необходима социальная революция"⁶⁰.

Правильное понимание бакунинской программы лишает смысла традиционное истолкование борьбы внутри I Интернационала только как раскольнической деятельности "ярого врага марксизма". Сомнителен и тезис об ущербе, якобы нанесенном бакунинскими "интригами" рабочему движению на Западе. Путь разрешения конфликта, избранный Генеральным Советом - исключение Бакунина и Гильома из МТР в Гааге - способствовал медленной гибели этого детища Маркса после переноса Генерального Совета в Америку.

15 сентября 1872 г. в Сент-Имье открылся I конгресс Анархического Интернационала (1872 - 1877 гг.), объединивший меньшинство делегатов Гаагского конгресса I Интернационала, главным образом членов Юрской федерации Швейцарии. Вскоре к ним примкнули известные деятели МТР Дж. Хейлз, И. Г. Эккариус и др. Сравнение состоявшихся в 1873 г. в Женеве конгрессов бакунинского и марксистского Интернационалов говорит явно не в пользу последнего. Но последствия раскола не менее серьезно отразились и на сторонниках анархизма, вследствие чего бакунинский Интернационал пережил МТР всего на год.

1872 - 1874 годы - время последних бакунинских революционных акций. В апреле 1872 г. он организовал русскую секцию своего Альянса, где видную роль играли М. П. Сажин и З. К. Ралли; он вновь пытался действовать среди поляков и южных славян. Революционная молодежь России откликнулась на бакунинский призыв соединить силы революционеров с крестьянством и фабричными рабочими. Народники С. Ковалик, В. Дебагорий-Мокриевич и Ф. Лермонтов после встречи с Бакуниным в 1873 г. признали роль бакунинского негласного центра. Однако его роль в практических делах русских революционеров становится все меньше, связи между ними все отрывочнее, а разрыв с Ралли и другими летом 1873 г. отнял последнюю надежду старого конспиратора на практическое участие в русском и славянском деле.

Он предпринимает еще одну попытку заняться практической революционной деятельностью: на вилле "Бароната" возле Локарно готовит новое восстание совместно с К. Кафиеро, А. Костой, Э. Малатестой и др. Но болонское восстание было подавлено в августе 1874 г. властями, не успев начаться. Бакунин, прибывший в город для руководства уличными боями, пережил страшную ночь с 7 на 8 августа, находясь "в двадцати минутах от самоубийства". Он покинул Болонью в одежде священника, держа в руках большую корзину со свежими яйцами. Отныне 60-летний "воплощенный сатана" "удалился решительно и окончательно от всякой практической деятельности, от всякой связи для практических предприятий"⁶¹.

Личные его обстоятельства также складывались непросто. В 1862 г. А. К. Бакунина при помощи родственников мужа и друга семьи И. С. Тургенева выехала из России. Чем дальше, тем больше сказывалась разница в возрасте и жизненной ориентации супругов. В конце концов Бакунин, всегда признававший личную свободу не только для себя, но и для других, вынужден был примириться с долголетней связью жены с неаполитанским адвокатом К. Гамбуцци. Гамбуцци был настоящим отцом трех детей Антонии Ксаверьевны, а после смерти Бакунина женился на ней. Сложившаяся ситуация не слишком тяготила Бакунина, и он продолжал нежно и заботливо относиться к жене и ее детям. Однако имеющая широкое хождение в литературе с легкой руки М. Н. Каткова версия о Неспособности Бакунина иметь детей забавна, но неправдоподобна⁶². В сибирский период жизни у него родился внебрачный сын, который затем воспитывался в Премухине.

Два последних года его жизни проходят в безденежье и болезнях, тщетных попытках устроить быт и написать мемуары. В письме З. Ралли от 15 июля 1875 г. Бакунин так оценил перспективы революции в Европе: "Оглядываясь на окружающие нас события и явления момента, в который мы живем... я ничего не жду от современного поколения. Знаю только один способ, которым можно еще служить делу революции, - это срыванием масок с так называемых революционеров. Почва наша до того засорена, что много надо трудов, чтобы только очистить ее от всякой дряни, и то, что бы ни посеялось, все заглушится сорной травой и бурьяном... Произрастание бурьяна и сорных трав - вот период, в котором мы живем... Что же делать? Ждать. Ждать, что, может быть, обстоятельства европейские сложатся круче, т. е. совокупность экономических и политических условий. Индивидуальная же деятельность, организаторская, агитаторская не приблизит, не изменит ничего. Поле не за нами, а за сорной травой... Наш же час не пришел"⁶³. В июне 1876 г. Бакунин переехал из Лугано в Берн, где и умер 1 июля того же года.

Примечания

1. NETTLAU M. Michael Bakunin. Eine Biografie. Bd. 1 - 3. Lnd. 1896 - 1898; СТЕКЛОВ Ю. М. Михаил Александрович Бакунин, его жизнь и деятельность. Т. 1 - 4. М. -Л. 1926 - 1927; ПОЛОНСКИЙ Вяч. Михаил Александрович Бакунин. Жизнь, деятельность, мышление. Т. 1. М. 1925; NIKOLAJEWSKY B. M. A. Bakunin in der Dresdener Zeitung - International Review for Social History, Vol. 1, Leiden, 1936, p. 121 - 216; ПИРУМОВА Н. М. Бакунин. М. 1970; ее же. Социальная доктрина М. А. Бакунина. М. 1990. Новейшее западное исследование: GRAWITZ M. Michel Bakounine. P. 1990.

2. Государственный архив Тверской области (ГАТО), ф. 1407, оп. 1, д. 72, л. 18а.

3. КРОПОТОВ Д. А. Жизнь графа М. Н. Муравьева. СПб. 1874, с. 208 - 211. Существовало семейное предание, что мать академика В. П. Безобразова привозила в Премухино для обсуждения проект конституции П. И. Пестеля (см. РИХТЕР Д. Счастливая жизнь (памяти Н. С. Бакуниной). - Русские ведомости, 22.IV.1915).

4. КОРНИЛОВ А. А. Молодые годы Михаила Бакунина. М. 1915, с. 31, 37, 39.

5. БИЦИЛЛИ П. П. А. Бакунин, - Путь, 1932, N 34, с. 20.

6. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 310, оп. 1, д. 894, л. 17 об.; д. 4751, л. 78; д. 4760, л. 144 - 147, 150.

7. См., напр., ГАЛАКТИОНОВ А. А., НИКАНДРОВ П. Ф. Русская философия IX - XIX вв. Л. 1989, с. 279.

8. Записки Отдела рукописей Российской государственной библиотеки, 1983, вып. 44, с. 144 - 145.

9. БАКУНИН М. А. Собрание сочинений и писем (далее - ССП). Т. I - IV. М. 1934 - 1935, с. 45-^16.

10. ГАТО, ф. 56, оп. 1, д. 132, л. 2 - 2об.; СОЛЛОГУБ В. А. Повести. Воспоминания. Л. 1988, с. 454, 555.

11. БЕЛИНСКИЙ В. Г. Поли. собр. соч. Т. 11. М. 1956, с. 350; Ежегодник Рукописного отдела Института русской литературы и искусства. Л. 1980, с. 95 - 96.

12. Литературное наследство. Т. 56. М. 1950, с. 232 - 233; Колокол, N 241, 15.V.1867.

13. БАКУНИН М. А. ССП. Т. 1, с. 249; ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. в 30 тт. Т. V. М. 1955, с. 142.

14. Т. Н. Грановский и его переписка. Т. II. М. 1897, с. 403; БАКУНИН М. А. ССП. Т. III, с. 183; БЕЛИНСКИЙ В. Г. Соч. Т. 9. М. 1982, с. 262. В кн. "Гегель. Работы разных лет" (т. I. М. 1970, с. 652) ошибочно утверждается, что речь Гегеля 29 сентября 1809 г. публикуется в нем на русском языке впервые.

15. БАКУНИН М. А. ССП. Т. I, с. 309; Т. II, с. 172, 203, 217, 220; Т. III, с. 187, 415.

16. ХОМЯКОВ А. С. Поли. собр. соч. Т. I. М. 1900, с. 362; т. 8. М. 1908, с. 120; ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. VII, с. 253.

17. М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М. 1989, с. 395; ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. XXII, с. 76; МАЛИНИН В. А., ШИНКАРУК В. И. Левое гегельянство. Киев. 1983, с. 26 - 29.

18. ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. IX, с. 19; т. XXII, с. 53 - 54; МОИСЕЕВ П. И. Философия в эволюции воззрений М. А. Бакунина. Иркутск. 1973, с. 80.

19. БАКУНИН М. А. ССП. Т. III, с. 75, 78. Занятия отвлеченной от жизни философией закончились в 1842 г.: Михаил подарил свои конспекты брату Павлу и сблизился с левыми гегельянцами (см. также: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 825, оп. 1, д. 1557, л. 1).

20. БАКУНИН М. А. Собр. соч. Т. I. М. -Пг. 1919, с. 231.

стр. 74

21. БАКУНИН М, А. ССП. Т. III, с. 148; ГЕРЦЕН А. И. Собр. соч. Т. II, с. 256

22. БАКУНИН М. А. ССП. Т. III, с. 223.

23. Там же, с. 263.

24. См. DZWONKOWSKI W. Na marginesie monografii o ruchu konspiracyjnym w Krolestwie Polskim w latach 1835 - 1845. - Mysl wpolczesna, 1948, N 11 - 12, s. 109 - 110.

25. См. РГВИА, ф. 1873, оп. 1, д. 57, л. 197 - 199.

26: БАКУНИН М. А. ССП. Т. IV, с. 161; ГАРФ, ф. 109, 1-я эксп., 1848 г., д. 2, ч. 7.

27. БАКУНИН М. А. ССП. Т. I, с. 33; Т. III, с. 241 - 242, 276, 400, 408, 420 - 426.

28. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф. Соч. Т. 6, с. 289 - 306; подробнее о статье Энгельса см.: Родина, 1993, N 2, с. 107 - 109.

29. СТЕКЛОВ Ю. М. Ук. соч. Т. I, с. 289 - 319; ПОЛОНСКИЙ Вяч. Ук. соч., с. 215 - 235; ГОРЕВ Б. Социально-политические взгляды Бакунина. В кн.: БАКУНИН М. А. ССП. Т. III, с. XII - XIV; КАМЮ А. Человек бунтующий. М. 1990; CARR E. H. Michael Bakunin. N. Y. 1961, p. 188 - 192; HEPNER B. -P. Bakounine et la panslavisme revolutionnaire. P. 1950. Подобная позиция прочно укоренилась в западной литературе. Подтверждением этого служит новейшая монография А. Валицкого. Выступая против теории "революционного демократизма" (см. ВАЛИЦКИЙ А. Россия. - Вопросы философии, 1990, N 12, с. 70, 72), он в то же время широко применяет при характеристике мировоззрения Бакунина и Герцена термины "революционное славянофильство", "демократический панславизм" и т. п. (см. WALICKI A. Russia, Poland and Universal Regeneration. Notre Dame - Lnd. 1991, p. 18, 178).

30. ВОЛКОВ В. К. К вопросу о происхождении терминов "пангерманизм" и "панславизм". В кн.: Славяно-германские культурные связи. М. 1969, с. 69.

31. БАКУНИН М. А. ССП. Т. IV, с. 158.

32. Там же, с. 163 - 164, 194, 488 - 489; СТЕКЛОВ Ю. М. Ук. соч. Т. I, с. 313 - 314.

33. БАКУНИН М. А. ССП, Т. IV, с. 203 - 204, 540.

34. ВОЛОДИН А. И. Мысль на весах истории. - Новый мир, 1988, N 11, с. 259; см. также: ПОЛОНСКИЙ Вяч. Ук. соч. Т. I; ФИГНЕР В. Н. Исповедь М. А. Бакунина. - Задруга, 1921, N 12; ГОРЕВ Б. Ук. соч.; КОЗЬМИН Б. П. Исповедь М. А. Бакунина. - Вестник труда, 1921, N 9; КАНЕВ С. Н. Революция и анархизм. М. 1987; МИХАЙЛОВ М. И. Мелкобуржуазное бунтарство в эпоху промышленного капитализма. М. 1988.

35. См. ДЮКЛО Ж. Бакунин и Маркс. Тень и свет. М. 1975, с. 39 - 50; Новый мир, 1989, N 8.

36. МИХАЙЛОВ М. И. Ук. соч.. с. 169; БАКУНИН М. А. ССП. Т. IV, с. 366, 551.

37. БАКУНИН М. А. ССП. Т. IV, с. 244 - 245.

38. Там же, с. 367. Это письмо, о существовании которого Бакунин не говорил даже Герцену и Огареву, после октября 1917 г. было похищено из архива и обнаружено Стекловым только при содействии Г. Е. Зиновьева (см. СТЕКЛОВ Ю. М. Ук. соч. Т. I, с. 475).

39. См. об этом: ПИРУМОВА Н. М. - Бакунин в Сибири. - Вопросы истории, 1986, N 9.

40. ПОЛОНСКИЙ Вяч. К вопросу побега Бакунина из Сибири. - Каторга и ссылка, 1926, N 4, с. 142 - 166; КАЗАРИНОВ С. А. Побег Бакунина из Сибири. - Исторический вестник, 1907, декабрь, с. 854 - 870. Версия, изложенная Казариновым, является выдумкой, убедительно разоблаченной Б. Г. Кубаловым. В докладе Н. И. Утина Гаагскому конгрессу I Интернационала (1872 г.) побег Бакунина представлен в стиле "бульварного романа" (выражение Меринга) (см. Гаагский конгресс I Интернационала, 2 - 7 сентября 1872 года. М. 1970, с. 403 - 406). Именно этим пасквилем воспользовался Дюкло.

41. БУРКОВ А. В. Точный расчет или удача? (рукопись) Л. 1989; ДЕ ЛИВРОН Б. К. Отрывочные воспоминания из прожитой мною жизни на море и на суше. - Русская старина, 1912, N 2, с. 450.

42. LESNIEWSKI A. Bakunin a sprawy polskie w okresie Wiosny Ludow a powstania styczniowego 1863 roku. Lodz. 1962, s. 101.

43. МЕЧНИКОВ Л. И. М. А. Бакунин в Италии в 1864 году. - Исторический вестник, 1897, март, с. 810 - 811, 818.

44. РУДНИЦКАЯ Е. Л., ДЬЯКОВ В. А. Рукопись М. А. Бакунина "Международное тайное общество освобождения человечества". В кн.: Революционная ситуация в России 1859 - 1861 гг. Т. VI. М. 1974, с. 322.

45. Письма М. А. Бакунина А. И. Герцену и Н. П. Огареву. СПб. 1906, с. 118.

46. Цит. по: СТЕКЛОВ Ю. М. Ук. соч. Т. 2, с. 355, 365.

47. ПИРУМОВА Н. М. Бакунин или С. Нечаев? - Прометей, 1968, N 5, с. 178.

48. Литературное наследство. Т. 96. М. 1985, с. 546; Письма М. А. Бакунина, с. 444.

49. МЕРИНГ Ф. Карл Маркс. История его жизни. М. 1990, с. 513.

стр. 75

50. Программа общества международной революции (1871). - Анархический вестник, 1923, N 5, с. 39; БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. 4. М. 1921, с. 56 - 57.

51. БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. I. М. 1919, с. 76; т. 4, с. 11 - 12.

52. Oeuvres completes de Bakounine. Vol. IV. P. 1977, p. 164, vol. VI. P. 1979, p. 80.

53. Анархия по Прудону. Б. м. 1874, с. 101; БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. I, с. 190. Подробнее см.: ИСАЕВ А. К. Оценка М. А. Бакуниным теории и программы "государственного социализма". В кн.: Памяти М. А. Бакунина. М. 1990, с. 37 - 56.

54. ЗИЛЬБЕРМАН И. Б. Политическая теория анархизма М. А. Бакунина. Л. 1969, с. 37.

55. БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. 1, с. 235; т. 2, с. 149; т. 4, с. 179; Материалы для биографии Михаила Александровича Бакунина. Т. 3. М. 1928, с. 145.

56. БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. 1, с. 234, 237; т. 4, с. 176; т. 2, с. 140; Материалы для биографии. Т. 3, с. 145.

57. Анархия по Прудону, с. 70 - 71.

58. БАКУНИН М. А. Избр. соч. Т. 2, с. 21; т. 5, с. 197; Анархия по Прудону, с. 19.

59. Oeuvres. Vol. V, p. 136.

60. См. ibid., p. 164; СТЕКЛОВ Ю. М. Ук. соч. Т. 3, с. 61, 169 - 170.

61. Письма М. А. Бакунина, с. 431.

62. Сгоряча брошенное Катковым в его ссоре с Бакуниным словечко "скопец" было на самом деле его традиционным ругательством (см. РО ИРЛИ, ф. Р1, оп. 12, д. 30). Несостоятельны и основанные на подобных фактах фрейдистские версии биографии Бакунина (см. МАЛИНИН И. Комплекс Эдипа и судьба Михаила Бакунина. Белград. 1934).

63. Цит. по: ПИРУМОВА Н. М. Предисловие. Бакунин М. А. Коррупция. - О Макиавелли. - Развитие государственности. - Вопросы философии, 1990, N 12, с. 55.