Долгих А. Н. Виктор Павлович Кочубей // Вопросы истории. - 2009. - № 2. - C. 68-80.
Государственные деятели, подобные Виктору Павловичу Кочубею, в отечественной истории встречались достаточно редко. Вне зависимости от тех или иных оценок его вклада в развитие страны, нужно отметить, что эта историческая фигура была необычайно многогранной. Он оставил значительный след во множестве сфер управления Российской империи. Здесь и руководство им Коллегией иностранных дел и Министерством внутренних дел, и его роль в деятельности Негласного комитета и других комитетов при Александре I и Николае I, и активное участие в законодательной деятельности в Комитете министров и Государственном совете, в дипломатических акциях со времен Екатерины Великой. Вместе с тем его жизнь и деятельность практически не подвергались серьезному изучению, исключая, пожалуй, статью в "Русском биографическом словаре", книгу его биографа Н. Д. Чечулина, а также работу Т. А. Богданович1. Несмотря на то, что материалы Диканькского архива В. П. Кочубея не сохранились (они были уничтожены в годы Великой Отечественной войны), исследователи имеют в своем распоряжении достаточно большой объем официально-документальных материалов, а также переписки, дневников и мемуаров, которые дают возможность разобраться во взглядах и государственной деятельности этой исторической личности.
Виктор Павлович Кочубей родился 11 ноября 1768 г. в семье П. В. Кочубея (занимавшего место головы в подкоморном полтавском суде) и У. А. Кочубей (родной сестры А. А. Безбородко, видного государственного деятеля последних лет правления Екатерины II), будучи правнуком известного деятеля петровского времени В. Л. Кочубея. Именно с Безбородко, взявшим на себя его воспитание и образование, и будет связана его дальнейшая карьера. Уже 10 июля 1776 г. Кочубей был записан капралом в гвардию, 30 августа 1776 г. произведен в унтер-офицеры, а 24 ноября - в сержанты. С 1778 г. он обучался в пансионе де Вильнева, считавшегося одним из лучших в Петербурге. 1 января 1784 г. получил первый офицерский чин, был назначен адъютантом к светлейшему князю Г. А. Потемкину и причислен к российской миссии в Швеции, что на долгие годы определило направление его деятельности в сфере дипломатии. Продолжая свое образование, он прослушал курс лекций в Упсальском университете, одновременно получив доступ к делам посольства. В 1786 г. был произведен в камер-юнкеры, находясь в свите императрицы Екатерины II в период ее путешествия в Крым. В ту пору он стал известен и наследнику престола Павлу Петровичу и заслужил его расположение. Видимо, в 1786 г. он вступил в масонскую ложу. После разгрома кружка московских масонов многих из них спрашивали о том, "кем уловлен был" в их сообщество Кочубей. Но это его юношеское увлечение осталось без последствий для его карьеры.
В 1788 г. он был причислен к лондонской миссии с правом путешествия по Европе. Он побывал в ряде стран, в частности в Голландии и Англии, где сумел понравиться послу - графу С. Р. Воронцову, хорошие отношения с которым, а также с его братом - А. Р. Воронцовым и сыном М. С. Воронцовым он сохранил на всю жизнь. К этому времени, видимо, относится и его определенное увлечение Англией. Как отмечала Богданович, Кочубей "был всегда решительным сторонником английской конституции. Ему был глубоко симпатичен самый дух, проникавший в государственный механизм Англии. В разные периоды своей жизни он мечтал о возможности без революционного потрясения основ русского строя вдохнуть в него тот дух законности, какой царил надо всем в Англии. Еще юношей он пытался произнести речь на эту тему в Екатерининском Сенате; при вступлении Александра на престол, он мечтал, что его царственный друг осуществит на деле английские принципы управления, и даже во время правления Николая он представил записку о мерах предупреждения революции в России, проникнутую теми же самыми взглядами...". Как указывал исследователь внешней политики России А. Н. Сытин, Кочубей "был убежден в том, что процветание России зависит от развития отношений с этой великой страной".
Побывав во Франции в 1791 г., он прослушал лекции по истории литературы Ж.-Ф. Лагарпа, приобретя также серьезные знания по философии и законоведению. Что же касается собственно дипломатической сферы, то, как явствует из записок неизвестного саксонца, значительную роль в образовании Кочубея в этом направлении сыграл А. Я. Италийский, русский посланник в Риме и Константинополе. Вернувшись в Россию в 1792 г., "он приобрел великие знания как в науках, так и в делах", и был "от всех отлично рекомендован и всеми любим". Именно в ту пору Кочубей сумел завести знакомтсво с екатерининским фаворитом П. А. Зубовым и великим князем Павлом Петровичем. Благодаря их поддержке, несмотря на колебания императрицы Екатерины II, он был назначен в октябре 1792 г. "полномочным министром" (послом) в Стамбул. Несмотря на очевидные успехи в дипломатической сфере, за которые 1 января 1795 г. Виктор Павлович был пожалован званием действительного камергера, он весьма тяготился этой службой и весной 1796 г. сообщал в письмах друзьям о желании ее оставить.
Смена власти в России и очевидное расположение императора Павла, пожаловавшего Кочубея в январе 1797 г. чином действительного тайного советника и орденом св. Александра Невского, заставили его эту службу продолжить. Тем не менее, весной 1798 г. он был отозван в Петербург: престарелый Безбородко не скрывал желания передать в ведение любимому племяннику Коллегию иностранных дел. Именно к этому времени относится сближение Кочубея с великим князем Александром, которому была, видимо, им передана известная записка Безбородко об управлении империей. В правление Павла Кочубей не избежал опалы (выражавшейся, например, в том, что император приказал не являться к нему, так как он "умничает"), но она оказалась недолгой, и уже 23 октября 1798 г. он был назначен вице-канцлером, а в декабре 1798 г. управлял Коллегией во время отсутствия Безбородко. 10 декабря 1798 г. Кочубей получил командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского, а 4 апреля 1799 г. был возведен в графское достоинство. Тем не менее, он чувствовал определенный холодок в отношении к нему императора и после смерти Безбородко попросился в отставку, которую и получил 8 августа 1799 года. Время отставки совпало с его женитьбой в ноябре 1799 г. на М. В. Васильчиковой, дочери действительного камергера. Таким образом, он упрочил свои позиции в верхних эшелонах власти, породнившись с довольно могущественным кланом, связанным к тому же с родом Разумовских2.
О воцарении Александра Кочубей узнал за границей, в Германии, откуда и отправился в Петербург, где занял место в числе ближайших соратников нового монарха, высказав желание служить в России, чем, видимо, угодил Александру, при котором "состоял некоторое время без определенной должности". Этапным моментом в его биографии стало участие в Негласном комитете при Александре I (наряду с П. А. Строгановым, А. Чарторыским и Н. Н. Новосильцевым). Как отмечал великий князь Николай Михайлович, "Негласный комитет существовал 2,5 года, но работал менее 11-ти месяцев (с 24 июня 1801 г. по 12 мая 1802 г.), в течение которых он имел 36 заседаний", а за 1803 г. он "собирался 4 раза, а после 9-го ноября существование его прекратилось навсегда"3.
Ход заседаний Негласного комитета нам известен из записок Строганова. В записи о заседании 11 ноября 1801 г. он указывал: "Из-за различных обстоятельств нам пришлось пропустить ужин с Императором. Господин Кочубей опаздывал, и Его Величество, раздосадованный его непунктуальностью, заявил, что без него нет смысла вообще проводить заседание", что в определенной степени указывало на особое положение Кочубея в Комитете.
Строганов, передавая свой разговор с Кочубеем 9 мая 1801 г., писал: "Граф Кочубей, назначенный Его Величеством в комитет для разработки реформ, получил мои рекомендации на сей счет. Я уведомил его обо всех надлежащих частях нашей будущей работы. Насчет образования комитета он сделал крайне справедливое наблюдение: дело в том, что он составлен только из молодых людей, которые, следовательно, могут ошибаться и тем самым компрометировать Императора. Я ему ответил, что тоже много думал на сей счет. Чтобы избежать горьких ошибок, необходимо, чтобы Государь присутствовал на наших заседаниях и подвергал всякие размышления своей цензуре. Господин Кочубей в принципе согласился с моими доводами, так как, по его мнению, в проекте создания комитета было меньше ясности и порядка, чем в других начинаниях молодого Императора. Необходимо составить план работы комитета и строго его придерживаться... Мы оба решили, что дела могли бы идти еще хуже".
В Комитете Кочубей выступал по ряду вопросов. Он был активным сторонником учреждения министерств, считая, что они могут внести организующее начало в правительственную администрацию, освободив императора от занятий мелкими делами, введя единство и скорость действия, а также ответственность руководителей за свои ведомства. На это же обстоятельство он указывал и в ряде своих позднейших записок (1803, 1806 и 1814 гг.).
Его особое внимание привлекал крестьянский вопрос. В разговоре со Строгановым 9 мая 1801 г. Кочубей поделился с ним своими идеями в отношении крестьянской реформы. Как отмечал Строганов, "он поведал мне о положении государственных крестьян в Моравии, в Богемии и в Галиции, где они прикреплены к земле, но не находятся в личной зависимости от господ. В таком же положении находились прежде крестьяне на Украине. Он предположил, что было бы неплохо перенести данную модель на русские земли. Что касается прав господ на их крестьян, то он не хотел бы, чтобы они укрепились до того, что уже ничего нельзя было бы изменить".
На "конференции" 11 ноября 1801 г. обсуждался проект Новосильцева, предлагавшего разрешить владельческим крестьянам выкупаться на волю, если они могли выплатить всю сумму в течение 6 месяцев. Как писал Строганов, "граф Кочубей... и я находили, что этот способ выкупа вначале потребовал бы довольно значительных средств... Нужны были очень большие расходы, чтобы обеспечить нормальное существование крестьян после выплаты ими выкупа, иначе они просто окажутся без средств к существованию и превратятся в бродяг и оборванцев. Конечно, из выкупившихся крестьян можно было бы сделать колонистов и перевести их в какую-нибудь специально отведенную местность, но данное мероприятие потребовало бы еще больших приготовлений и денежных средств, что вызвало бы определенные неудобства". На заседании 18 ноября 1801 г. Кочубей говорил о "тягостном положении" крепостных. "Он не видел необходимости учитывать мнения владельцев крестьян по поводу того или иного преобразования и горячо высказывался за улучшение судьбы крестьян. Также он заметил, что, если уж принимать какую-нибудь меру, надо делать это сразу, а не по частям... Граф Кочубей находил, кроме того, что у нас имеются уже плоды подобной меры, так как в Малороссии, в Польше, в Белоруссии, Латвии, Эстонии, Финляндии индивидуальная продажа крестьян не существует. Он предлагал распространить данный пример на оставшуюся часть Империи, т.е. на Россию".
Как писал В. И. Семевский, "Кочубей в неофициальном комитете предлагал распространить запрещение продажи людей без земли на всю Россию и поддерживал мысль о выкупе в казну дворовых, а в частном письме к графу С. Р. Воронцову (в ноябре 1801 г.) считал необходимыми следующие меры, с большинством которых, по его словам, был согласен и его покойный дядя кн. Безбородко: 1) запретить продажу людей без земли; 2) запретить обращение крестьян в дворовых; 3) дозволить купцам, мещанам и казенным крестьянам приобретение ненаселенных земель, а помещичьим - дозволить покупать земли целыми обществами с тем, чтобы помещик не мог эти земли отчуждать; 4) дворовых оставить пока в прежнем положении, чтобы не вызвать жалоб со стороны дворян". Как отмечал С. А. Адрианов, "из дел сословных наибольшее внимание было сосредоточено в первые годы царствования Императора Александра I на вопросе об улучшении быта помещичьих крестьян. Сам Император видел в крепостном праве великое зло, того же взгляда держались почти все просвещенные помощники Государя, но среди них большинство считало это зло политическою необходимостию, как средство дисциплины и порядка... Граф Кочубей принадлежал к тем немногим лицам, которые полагали, что "лучше решить этот вопрос одним разом", как выразился он на одном из заседаний неофициального комитета... Но осторожное мнение взяло верх, и Государь решил ослаблять крепостное право рядом постепенных мероприятий, понемногу приучая общественное сознание к неизбежности окончательной реформы"4.
Параллельно с этой деятельностью Кочубей 23 июля 1801 г. был назначен сенатором с повелением состоять при особе Его Величества, что подчеркивало его исключительное положение и свободу от текущих дел Сената. 30 сентября 1801 г. граф Н. И. Панин был уволен в отпуск, и Кочубей неохотно принял на себя руководство Коллегией иностранных дел, которой и управлял до 8 сентября 1802 г. (являясь одновременно членом комитетов об образовании Новороссийского и Астраханского края, а 11 декабря 1801 г. став членом Непременного совета). На посту руководителя внешней политики он, в целом, продолжал линию Панина. В письме графу Воронцову он отмечал: "Я буду стараться следовать национальной системе, т. е. системе, основанной на пользе государства, а не на пристрастии к той или иной державе", намекая, прежде всего, на сближение с Пруссией в 1802 г., которая, как и другие немецкие княжества, по его мнению, втягивала Россию в свои отношения и интриги. Однако (как отмечал А. Н. Сытин), если Панин "высказывался за систему союзных договоров, обеспечивающих России подобающую роль в Европе и позволяющих предотвратить попытки сломать равновесие", то Кочубей, следуя внешнеполитическому курсу монарха начала царствования, придерживался в ту пору политики "свободы рук". При нем была присоединена Грузия (11 октября 1801 г.), причем сам Кочубей был противником этого, считая, что выгод особых Россия при этом не получит, а осложнения будут серьезные. Тем не менее, как писал неизвестный саксонский дипломат, управление Кочубеем иностранными делами "было слабое", а "самые важные переговоры, оконченные в это время Петербургским кабинетом, противоречили совершенно побуждениям и принципам графа", и, несмотря на доверие императора, "он не сумел устранить влияния некоторых личностей, одержавших верх в политике того времени. Эти причины отвратили его, вероятно, от этой должности...". Как отмечал Чарторыский, когда Кочубей руководил русской дипломатией, он принял систему, которая "заключалась в том, чтобы держаться во внешней политике по возможности в стороне от европейских дел, не вмешиваясь в дела других держав, дабы тем самым иметь возможность посвятить более времени внутренним реформам и улучшениям". По мнению великого князя Николая Михайловича, "будучи всегда и везде себе на уме, Кочубей заметно избегал" на посту руководителя внешней политики "брать на себя какие-либо решения", находясь под влиянием князя Чарторыского, на что обратил внимание монарх, вскоре переведя его "на другое поприще"5.
8 сентября 1802 г. после учреждения министерств Кочубей был назначен министром внутренних дел. Таким образом, он стал первым в ряду руководителей этого министерства, вынужденным создавать его с нуля. Как говорилось в отчете министерства за 1803 г. (опубликованном в печати, что было очевидным проявлением открытости действий власти), "предметы министерства... вообще принадлежат к государственному хозяйству и общему благоустройству"; они были разделены на три экспедиции.
По отзыву Чарторыского, "чрезвычайно важные полицейские и административные функции, лежавшие в основе этого министерства, прежде тонули в общей массе обязанностей Сената, генерал-прокурора и нескольких секретарей, назначаемых государем. Графу Кочубею нашлось немало дела в ведомстве, бывшем так долго в полном забвении, где действия должностных лиц отдаленных от столицы губерний оставались без всякого контроля и наблюдения, так как централизации их не существовало; словом, все зависело от произвола невежественных и алчных чиновников. Упорядочить это ведомство, двинуть его по новому пути было большим и смелым делом, и если графу Кочубею и не удалось осуществить всего того, что он задумал, то, конечно, не по недостатку доброй воли и любви к делу. Он начал с устройства канцелярий и разделил их на несколько отделений, из которых каждое ведало одну из отраслей этого обширного министерства. Он постарался привлечь к себе самых ловких и испытанных в делах такого рода людей, каких только мог найти. Он употребил все усилия, чтобы поднять значение провинциальных губернаторов, и назначал на эти посты людей, характер и положение которых являлось порукой их бескорыстия...". Как писал консервативно настроенный сенатор П. Г. Дивов примерно в 1807 г., "Министерство внутренних дел вверено было гр. Виктору Павловичу Кочубею.... Алча честолюбием, Кочубей был трудолюбив и весьма мелочен; но, по несчастию, без познания о своем отечестве и, удивляясь премудрости иностранной, истребил весь древний порядок и главный есть виновник многосложности, которая потом внедрилась в управление государством".
На протяжении его первого министерства до осени 1807 г. был проведен ряд важных мер. По 1-й экспедиции: борьба с голодом в ряде губерний через закупки продовольствия в других местах и меры по активизации запасных хлебных магазинов, по организации снабжения страны солью, приведшие к снижению цен на нее, действия по развитию рыбных промыслов, овцеводства, пчеловодства, шелководства, виноделия, сахароварения, меры по развитию промышленности, новый вызов колонистов из европейских стран с предоставлением им различных льгот, поддержка добровольного переселения казенных крестьян на другие территории империи. По 2-й экспедиции: устройство полиции, учреждение вольных хлебопашцев, улучшение положения крестьян в остзейских губерниях, казенное строительство, в том числе больниц. 3-я экспедиция заботилась о снабжении империи докторами и медикаментами и о распространении оспопрививания. Из других мер назовем его активное участие в устройстве Одессы как важнейшего экспортного пункта империи, участие в комитете "о благоустроении евреев", а также в комитете "сохранения всеобщего спокойствия и тишины граждан и облегчения народного продовольствия". Со времени Тильзитского мира наступает определенное охлаждение между ним и императором, что и приводит к его фактической отставке 24 ноября 1807 г. с этого поста: в связи с болезнью (подагрой) он был уволен в отпуск.
Вот что писал о нем в ту пору неизвестный саксонец: "Граф Кочубей возвышенного характера, благородных стремлений и чрезвычайно предан императору, который удостаивает его своею особенною милостью. Усердие его ко благу общества не подлежит сомнению, но нельзя сказать того же о его трудолюбии, так как он, по-видимому, не особенно любит работать и скорее обладает гражданскими и социальными качествами, нежели способностью к общественной деятельности", отличаясь при этом "более деликатными качествами, нежели сильным и развитым умом". В отношении руководства им Министерством внутренних дел этот же автор отмечал, что в его ведомстве "чиновники пользуются большой властью", что говорит об отсутствии диктаторских тенденций в его управлении этим учреждением. Многозначительно и следующее высказывание мемуариста о месте Кочубея в высшей правительственной иерархии того времени: "Его лета делают его некоторым образом посредником между партией молодых людей, пользующихся особым расположением императора, и людьми более серьезными, которые вступили в министерство благодаря своим прежним заслугам. Его примирительный характер, заслуживший доверие общества, делает его чрезвычайно пригодным к этой должности". Об этом же говорил и И. И. Дмитриев, признавая Кочубея "главою" партии "молодых людей образованного ума, получивших слегка понятие о теориях новейших публицистов и напитанных духом преобразования и улучшений", что не мешало его хорошим отношениям с самим монархом6.
Несмотря на временное отстранение от государственных дел в пору возвышения Сперанского (с которым у Кочубея всегда были хорошие отношения и выдвижению которого он способствовал, ценя его блестящие способности к государственной деятельности), Кочубей получал довольно полную информацию о правительственных решениях: он был в числе 4-х лиц, извещенных о проекте нового устройства Государственного совета. В 1809 г. он принимал участие в комитете, созданном для улучшения государственных финансов. С созданием в 1810 г. Государственного совета он был назначен в департамент государственной экономии, где вскоре (с 20 января 1812 г.) стал его председателем. В начале войны 1812 г. он находился в свите монарха, приняв участие в особом совещании 5 августа, на котором командование армиями было поручено М. И. Кутузову. До конца войны он оставался при императоре. 10 января 1816 г. он был назначен председателем департамента гражданских и духовных дел Совета. После смерти О. П. Козодавлева (министра внутренних дел) и С. К. Вязмитинова (министра полиции) 4 ноября 1819 г. Кочубей стал управляющим МВД с присоединением к нему дел бывшего министерства полиции (сохранив за собою руководство департаментом в Совете).
Второе министерство Кочубея (1819 - начало 1823 гг.) было продолжением первого, но теперь он ограничивался лишь текущими делами, уже не планируя серьезных реформ (что было вызвано следованием общему направлению политики того времени); занимался улучшением организации запасных хлебных магазинов (хотя и без особого успеха), приказами общественного призрения, хлопотал о лучшем устройстве Нижегородской ярмарки, волжской торговли, а также привлечением иностранных колонистов. За эту свою деятельность в 1821 г. он был награжден орденом св. Андрея Первозванного. Кроме того, он был членом многих комитетов - по азиатским делам, по злоупотреблениям в Сибири и др. В эти годы он принимал активное участие в решении многих государственных дел. Однако 25 февраля 1823 г. он получил фактическую отставку и уехал за границу. По мнению великого князя Николая Михайловича, в этот период Кочубей, "один из самых ревностных новаторов начала царствования", почти уже отказался "от либеральных увлечений" и сумел поладить "даже с Аракчеевым". Тем не менее, в 1823 г. и он "сошел со сцены,... предпочитая покой в Диканьке трудным занятиям по министерству, судьба которого зависела больше от прихоти Аракчеева, чем от каких-либо указаний со стороны Императора"7.
О взглядах Кочубея на положение государства в конце правления Александра I свидетельствует ряд его писем Сперанскому. Отношения их не прерывались и в период фавора Сперанского, и в период его ссылки. Отметим в этой связи письмо Кочубея от 22 апреля 1819 года. В нем, в частности, говорилось: "Беспокойство насчет вольности крестьян, коего вы были в продолжение многих лет свидетелем, не уменьшается. Приписывают Его Величеству намерение произвести оную поодиночке в губерниях... Но существует ли предположение сие или нет, я тех мыслей, что несравненно бы лучше произвести с надлежащими осторожностями общую в государстве перемену в рассуждение крестьян, нежели возбуждать ежеминутно новые толки и новые неудовольствия". Это положение письма можно считать скрытой полемикой с планами монарха.
В другом письме Сперанскому от 8 марта 1820 г. Кочубей отмечал: "Состояние дел в Европе таково, что нам более нужно, нежели когда-нибудь, заняться со всем вниманием учреждением внутреннего в государстве порядка... Мы еще можем отвратить беспорядки, преградив пути к большему водворению у нас зла, когда прочие правительства, употребив последние свои средства к противодействию духу анархии, столь сильно у них укоренившегося, близки уже к своему разрушению". А в письме тому же адресату от 3 апреля 1820 г. он указывал, что "у нас гораздо более ныне смеют требовать от правительства, гораздо более и гласнее смеют хулить его, и у нас здесь много болтают о конституции и пр... Я не сомневаюсь, что все обойдется у нас хорошо; тем не менее, однако ж, желаю искренно, чтобы сделан был приступ к установлению лучшего во всех частях порядка". В письме от 2 ноября того же года он отмечал: "Молодые люди наши врут, болтают, ничего не понимают, и сами не знают, чего хотят, понимая и конституцию и либеральные правила в кривом виде, а, впрочем: созрели ли мы достаточно, чтобы помышлять о конституциях?". В послании от 4 января 1821 г. он указывал: "Перемена во всем с 1812 года удивительная! Какое приняло направление публичное мнение! Какие требования или претензии!" Наконец, в одном из писем этого периода он отмечал: "Внутренние губернии наши более и более расстраиваются, и надобно и скоро и благоразумно за исправление оных приняться". Налицо недовольство и нерасторопностью властей, и активностью антиправительственных лиц в среде дворянства. Позиция Кочубея выглядит достаточно самостоятельной и в некотором смысле оппозиционной тому курсу, который проводила власть в последний период правления Александра. Видимо, не зря в одном из писем Аракчеева к императору от 29 июня 1823 г. прозвучала следующая мысль (о гр. Кочубее и кн. Д. И. Лобанове-Ростовском): "Я всегда удивляюсь сим людям, что они не могут отвыкнуть от интриг и обманов. Видно, справедлива старинная пословица, что привычка у человека вторая есть его натура"8.
При Николае I начинается новый этап деятельности Кочубея. Вернувшись в Россию весной 1826 г., он был отлично принят при дворе и 29 апреля 1827 г. назначен председателем Государственного совета и Комитета министров, достигнув высших должностных ступеней чиновной карьеры, возможных тогда в России, участвуя при этом в работе различных комитетов, наиболее важным из которых был Комитет 6 декабря 1826 года. Именно председательство в этом комитете стало важнейшим делом последнего периода его жизни.
Правой рукой Кочубея в Комитете 6 декабря был Сперанский. По мнению Н. М. Дружинина, они оба "сыграли при Николае I роль политических душеприказчиков покойного императора". Кочубей и Сперанский "были близки друг к другу не только по своей прежней работе, но и по своим общественным взглядам: оба стояли на консервативной позиции, но критиковали существующую государственную систему; признавали необходимость самодержавия, но высказывались за продолжение реформ Александра; хотели преобразований осторожных и постепенных, но преобразований, сближавших Россию с европейскими государствами. Это была дворянская умеренно прогрессивная платформа, противопоставленная крайним ревнителям старины и поклонникам административной системы XVIII века. Кочубей и Сперанский принадлежали к той группе, которая чувствовала процесс разложения феодально-крепостнической системы и стремилась преодолеть его своевременными и благоразумными мерами". По мнению П. В. Долгорукова, князь Кочубей в ту пору слыл "каким-то полулибералом..."9.
Комитет был создан для проведения внутренних реформ в стране, важнейшее место среди которых занимала крестьянская реформа. В записке императора, датируемой апрелем 1827 г., предлагалось: "1) запретить продавать имения, называя число душ, не оговаривая число десятин и угодий, 2) в банки принимать имения в заклад душами, а тоже десятинами и прочими угодьями, вовсе не говоря про души, 3) сделать особую ревизию одним дворовым людям, 4) после сей ревизии издать указ, запрещающий брать из крестьян в дворовые, 5) с дворовых людей платить тройные подушные".
Председатель Комитета обратился к императору со специальной запиской по данному вопросу. Хотя запрещение продажи крестьян и дворовых без земли, по его мнению, и являлось необходимой мерой, но так как многим дворянам оно могло показаться ущемляющим их права, то нужно, считал Кочубей, издать закон по этому вопросу вместе с другими, касающимися всех "состояний" государства, чтобы "опубликованием в одно время разных постановлений внимание общее обратилось бы на все из них, а не на часть, на такое узаконение, которое объемлет только пользы одного класса". Исходя из этого, он предлагал включить в этот будущий закон вопрос об ограничении допуска в потомственное дворянство лицам других сословий, учредить потомственное гражданство или среднее сословие, улучшить положение духовенства и т.д. Автор записки предлагал также ряд мер в отношении крепостных. Он высказывался за исправление положения о торговле крестьян, за введение правильного распределения земских повинностей. Меры эти касались всего крестьянства, а не только крепостных. Таким образом, Кочубей предлагал перенести центр тяжести преобразований с крепостных на все сословия, считая, что это даст возможность принять закон и отвратит в некоторой степени оппозицию консервативного дворянства. Император согласился с его предложениями, и в результате длительного обсуждения в Комитете к 1830 г. был готов проект так называемого Дополнительного закона о состояниях, включавший в себя ряд мер в отношении сословий империи.
В отношении других "состояний" государства проект предусматривал запрещение получения дворянства по чинам, улучшение положения сельских священнослужителей, присуждение почетного гражданства для личных дворян и купечества, а также весьма эфемерную возможность этого для мещан, обещание реформы управления государственной деревни. Следует отметить разный подход в этом документе к владельческим крестьянам и дворовым людям. Если в отношении первых Комитет предполагал лишь незначительные улучшения их правового положения (запрет продажи без земли), стремясь сохранить их в орбите крепостного права, давая, правда, помещикам новые возможности отпуска их на волю с землею и без земли, то в отношении последних его линия была направлена на ограничение их роста и последующую ликвидацию этого разряда крепостных. Именно Кочубей при активном участии Сперанского был главным творцом самого существенного проекта социальных реформ николаевского царствования.
Данный проект закона обсуждался в Государственном совете в марте-апреле 1830 г., вызвав серьезные возражения некоторых его членов, главным из которых была несвоевременность этой меры в связи с различными международными осложнениями того времени, в частности, с революциями на Западе. Колеблющийся монарх обратился за советом к старшему брату Константину Павловичу, который подверг проект яростной критике. По его мнению, закон следовало издавать по частям. Несмотря на это, Комитет во главе с Кочубеем вновь обсудил закон и остался при своем мнении о неразрывной связи всех его частей между собой.
Ни Комитет, ни его председатель не желали сдаваться, бросая на половине пути дело, которому посвятили три года. Автор закона высказывался за необходимость реформ в отношении крепостных, так как "нельзя оставить их в рабстве надолго. В избежание крутой перемены, в избежание того, чтоб крестьяне не взяли насильно того, чего они так желают ныне", предлагалось принять несколько предварительных мер. При этом "главный вопрос в отношении крестьян в данный период - это вопрос о продаже крестьян без земли... Иные полагают, что довольно сказать в указе, "что отныне впредь личная продажа запрещается, а там пускай делает каждый, как знает и хочет". Но можно ли подобную неопределенность в законе оставлять?". Наиболее резкая отповедь в записке давалась существовавшему у тогдашнего дворянства мнению о том, что запрещение продажи людей нарушит Жалованную грамоту дворянству. "Если идти от подобного начала, - писал Кочубей, - то можно также сказать, что правительство не может запретить помещикам сечь людей своих, что оно не может, если бы и захотело, учреждать сельские суды, что оно не может принимать никаких мер полицейских в деревнях и пр... Если идти от того начала, что продажа личная соединяется с правами, дворянскою грамотою утвержденными, то сколько раз была она нарушена? Сколько указов о непродаже людей на ярмарках и иными способами публично, о непродаже их казакам донским, о непродаже подложно женщин магометанам и пр. Впрочем, есть ли на свете государство, в коем законодательная власть не имела бы права изменять законы сообразно потребностям и духу века? Можно ли допустить, чтоб правительство оставалось в совершенной беспечности насчет будущего и не предусматривало, какие бедствия постигнуть могут государство от непринятия благовременно мер, надобностям оного соответствующих". Кочубей до конца продолжал борьбу за свой проект закона. Ни о какой капитуляции перед колеблющейся верховной властью и консервативной оппозицией речь и не шла. Тем не менее, данный закон так и не был издан, и лишь некоторые его положение были реализованы впоследствии в законодательстве.
Биограф Кочубея Чечулин так писал о последних годах его деятельности, в частности, о его отношении к идее улучшения положения крепостных: "Сочувствие Кочубея идее освобождения в последние годы его жизни для нас совершенно несомненно и, пожалуй, даже яснее, чем в начале его деятельности. Но сколько-нибудь крупных, решительных мер он, вероятно, не предполагал; он никогда к ним не был склонен, а к этому времени и долгий опыт государственной деятельности, и самые годы ... конечно, не содействовали тому, чтобы он являлся деятелем решительным, энергичным. Это ослабление энергии, эта свойственная известному возрасту медлительность действий и решений проявились, быть может, с особою очевидностью в действиях Комитета 6 декабря 1826 года, в котором Кочубей был председателем". Как отмечал в свое время А. А. Кизеветтер, скептически относившийся к деятельности Комитета, все же его труды "не прошли совершенно бесследно. Многие заключения, высказанные им по различным вопросам, были восприняты и взяты за основание последующими совещаниями, которые были созываемы императором Николаем Павловичем для обсуждения преобразовательных предположений, а главное - труды комитета 6 декабря задали тон общему направлению, по которому пошла затем за самыми немногими исключениями законодательная работа этого царствования"10.
О степени доверия монарха к Кочубею в ту пору свидетельствовало его назначение в 1828 г. председателем временной верховной комиссии по управлению государством в период отлучки императора на театр военных действий - войну с Турцией, а также возведение его в 1831 г. в княжеское достоинство. Существуют определенные сведения о том, что он ходатайствовал о смягчении участи осужденных декабристов, но безуспешно. Хотя он в эти годы и не руководил какой-нибудь отраслью управления, но, тем не менее, по-прежнему уделял внимание вопросам денежного обращения, промышленности и др., отстаивая свои идеи о национальной внешней политике государства, не желая связывать ее с интересами других держав Священного Союза. 22 апреля 1834 г. Кочубей был пожалован редким в России званием канцлера внутренних дел, что было венцом его карьеры как государственного деятеля. (К тому же он являлся почетным членом Российской Академии (с 1819 г.), Московского (с 1832) и Петербургского (с 1828) университетов, духовной академии (с 1814), Вольного экономического общества (с 1821) и др.). Его смерть в ночь со 2 на 3 июня 1834 г. вызвала большой резонанс во властных структурах империи11.
Как же оценивали современники и потомки его деятельность? О важном значении Кочубея в эпоху николаевского правления говорил в своем дневнике А. С. Пушкин, отмечая (хотя и с изрядной долей скепсиса) в связи с сообщением о его кончине следующее: "Оно произвело сильное действие; государь был неутешен; новые министры повесили головы. Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить!". Пушкин приводил следующее мнение о нем современника: "Это был ум в высшей степени примирительный; никто не умел так хорошо, как он, решить какой-нибудь вопрос, привести мнения к согласию и проч.". Интересна эпиграмма ("надгробный мадригал"), приводимая им в дневнике, с которой поэт был согласен: "Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей. Что в жизни доброго он сделал для людей, не знаю, черт меня убей".
Характерен отзыв князя Чарторыского, близко знавшего Кочубея: "Он выглядел европейцем и отличался прекрасными манерами и потому легко завоевал расположение и уважение. Он был тщеславен - слабость, общая почти всем людям, но в особенности свойственная русским и вообще славянам. Это вызвало нападки на него со стороны столь же тщеславных людей; но по мягкости характера он оставлял подобные нападки без внимания. Он имел навык в делах, но ему недоставало широких и действительных знаний. Ум у него был точный, но неглубокий; он отличался мягкостью характера, добротой, искренностью, которые редко можно встретить в России. При всех этих свойствах в его душе глубоко гнездились некоторые чисто русские слабости - жажда назначений, отличий и, в особенности, богатства, чтобы покрывать свои личные издержки и расходы своей все увеличивавшейся семьи. Кроме того, он с чрезвычайной легкостью поддавался ходячим мнениям и всегда готов был следовать тем воззрениям, которые указывались высшей властью или же окружающей средой". Известно мнение о Кочубее Н. И. Тургенева, который считал его человеком "просвещенным и, казалось, вовсе не склонным поощрять крепостничество", но вместе с тем и чересчур равнодушным к подлинным причинам бедствий страны, под которыми Тургенев понимал крепостное право.
С другой стороны, показательны отзывы о Кочубее М. А. Корфа, долгое время работавшего рядом с ним в правительственных учреждениях. Корф писал о нем, как об "умном начальнике", о его "светлом имени", указывал на "глубокое знание им придворной жизни", относя его к "людям прогресса". Сенатор П. Г. Дивов считал его сторонником "мысли о необходимости низвергнуть весь прежний строй", в частности, отмечая в дневнике 10 декабря 1827 г., что он - "поклонник либеральных идей, которые совершенно несовместимы с переживаемым нами временем". В записи от 12 апреля 1828 г. подчеркивается, что "Кочубей не одарен от природы особенными способностями, но, занимая последовательно различные должности, в том числе пост министра внутренних дел, он приобрел с течением времени большой навык в делах... Проникнутый либеральными идеями, он был их главным сторонником как в предшествовавшее, так и в настоящее царствование. По его инициативе изменился весь прежний государственный строй".
Великий князь Николай Михайлович указывал на то, что, как просвещенный и гуманный человек, Кочубей "считал крепостное право "гигантским злом", но, как государственный человек, боялся "потрясений" и, как опытный чиновник, не был склонен "ослаблять порядок существующий"; крайне сдержанный и осторожный, он имел талант оставаться всегда немного в отдалении и спокойно смотреть на дело со стороны, поэтому он видел "дней Александровых прекрасное начало" и оставался у власти и при аракчеевском режиме, и в годы николаевской реакции". По отзыву одного из современников, он имел "опытность, быстрый и верный взгляд на вещи, отделяющий существо их от разносторонностей, способность открывать в самом многосложном деле простые первоначальные его стихии, дарование сравнивать, сводить, соглашать разномыслие"12.
Кочубей (наряду с Новосильцевым, Чарторыским, Строгановым) принадлежал к той части дворянства, которую все чаще в последнее время называют "либеральной бюрократией", понимая под этим группировку "в среде чиновничества середины - второй половины XIX в., представители которой выступали за преобразование общественных отношений и административного аппарата России путем реформ, проводимых самодержавной властью". По мнению П. В. Акульшина, сам термин "является чисто описательным и не передает историческое своеобразие этого направления. Наиболее полно это явление может быть охарактеризовано как проявление русского варианта "легитимизма". Обычно этот термин употребляют для обозначения одного из политических направлений во Франции после революции 1830 г., выступавшего за восстановление на престоле "законной династии" Бурбонов, а также вообще для обозначения сторонников свергнутых монархических династий. Гораздо реже данный термин применяется в более широком смысле, как обозначение одного из крупных идейных и политических течений в Европе первой половины XIX в.". По мнению Акульшина, "теоретические идеи и общественно-политическая практика легитимизма не были тождественны проявлениям крайнего консерватизма, идеологически представленного в эту эпоху Ж. де Местром и Л. де Бональдом. Сторонники легитимизма стремились сочетать принцип нерушимости монархической власти и привилегированного положения дворянства с признаками тех реалий, которые возникли в Европе в ходе бурных событий конца XVIII - начала XIX века. Для этого широко использовались идеи века Просвещения, в том числе "естественных прав".... В России первой половины XIX в. легитимизм начал оформляться в эпоху правления Александра I..."13.
Историк XIX в. Ф. М. Уманц писал о Кочубее: "Он так же хорошо устроился среди эксцентричного павловского режима, как и в блестящий век Екатерины. Искусно проведя свою ладью через пороги и противоречия четырех царствований, он именно доказал свое глубокое знание России... В этом обществе, где чуть ли не каждый являлся с своим лекарством от зубной боли, Кочубей никогда не показывал публике своих карт..., в его жизни встречаются целые годы, когда, слегка пожав плечами (насколько позволял этикет), он благоразумно оставался в стороне". Он не был борцом по натуре, но именно такие деятели, в конце концов, и привели Россию к великим реформам 1860-х-1870-х годов. Просто время, в котором он действовал, не способствовало этим постепенным преобразованиям, а его венценосные патроны - и Александр I, и Николай I - не решились на серьезные преобразования в политическом и государственном строе империи. В противном случае такие люди, как Кочубей, им бы очень пригодились. Интересно одно замечание Кочубея о себе, высказанное в письме к Сперанскому от 22 апреля 1819 г.: "Не могу ни нахвалиться, ни быть довольно благодарным Его Величеству за милостивое и постоянно ласковое ко мне расположение. Я должен надеяться, что оного и не лишусь, ибо ни во что не мешаюсь, ничего не желаю и не ищу и ни к какой партии не принадлежу. Сие дает мне некоторый вид независимости"..."14.
Кочубей был, по сути, последним российским вельможею. В современном словаре данный термин толкуется как "знатный и богатый сановник". Стоит заметить, что в понимании русских людей XVIII - XIX вв. к этому стоило бы добавить еще одну тонкость. Русские вельможи, как правило, были достаточно независимы в своих суждениях, а часто и в своем поведении. Поэтому данный термин уже неприменим ко времени Николая I, когда ценились исполнители, а не генераторы идей или хотя бы люди с независимым поведением. Корф говорил о том, что Кочубей "обладал вельможной грандеццою", подобной Потемкину, Разумовским и Воронцовым, время которых уже прошло. А если иметь в виду то постоянство, с которым Кочубей был наверху, то, видимо, лишь к нему (может быть, еще к князю М. С. Воронцову) можно отнести это определение. Кочубей был вельможей в державинском духе: "Вельможу должны составлять ум здравый, сердце просвещенно; собой пример он должен дать, что звание его священно, что он орудье власти есть, подпора царственного зданья; вся мысль его, слова, деянья должны быть - польза, слава, честь"15.
Примечания
1. ЧЕЧУЛИН Н. Д. Кочубей В. П. Русский биографический словарь (РБС). Т. 10. СПб. 1903, с. 366 - 382; ЕГО ЖЕ. Князь В. П. Кочубей. 1768 - 1834. Очерк жизни и деятельности. СПб. 1900; БОГДАНОВИЧ Т. А. Французская эмиграция, вопрос об интервенции, империя, Июльская революция в свидетельствах русского вельможи. (Из неизданных бумаг графа Виктора Кочубея). Анналы. Т. IV. Л. 1924, с. 117 - 138.
2. РБС, т. 10, с. 366 - 370; БОГДАНОВИЧ Т. А. Ук. соч., с. 130; История внешней политики России. Первая половина XIX в. (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М. 1999, с. 32.
3. РБС, т. 10, с. 371; НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР. Александр Павлович и его двор в 1804 г. Державный сфинкс. Е. Комаровский. Р. Эдлинг. С. Шуазель-Гуфье. П. Вяземский. М. 1999, с. 524; НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Граф Павел Александрович Строганов (1774 - 1817). Историческое исследование эпохи императора Александра I. Т. 2. СПб. 1903, с. XX - XXI.
4. НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Ук. соч., с. 33, 35, 105 - 106 и др.; Архив князя Воронцова. Т. XVIII. М. 1880, с. 254 - 255; СЕМЕВСКИЙ В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в. Т. I. СПб. 1888, с. 243; Министерство внутренних дел. Исторический очерк. СПб. 1901. Репринт, изд. М. 2002, с. 28; ШЕПЕЛЕВ Л. Е. Аппарат власти в России. Эпоха Александра I и Николая I. СПб. 2007, с. 30 - 40; РБС, т. 10, с. 371.
5. РБС, т. 10, с. 372 - 373; Державный сфинкс, с. 524 - 525; История внешней политики России, с. 32 - 33; ЧАРТОРЫСКИЙ А. Русский двор в конце XVIII и начале XIX столетия: из записок князя А. Чарторыского. 1795 - 1805. М. 2007, с. 146; НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Император Александр I. М. 1999, с. 38.
6. РБС, т. 10, с. 373 - 376; Державный сфинкс, с. 524 - 525. ЧАРТОРЫСКИЙ А. Ук. соч., с. 163 - 164; ДИВОВ П. Г. Повествование о царствовании Императора Александра I, для него одного писанное. - Русская старина. 1899. Т. 100, N 10, с. 83.
7. РБС, т. 10, с. 376 - 379; Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1149, оп. 1, д. 10 (1820 г.), N 9, л. 359 - 359 об.; ТУРГЕНЕВ Н. И. Россия и русские. М. 2001, с. 215 - 217; ШЕБУНИН А. Н. К истории борьбы по вопросу о продаже крестьян без земли. Архив истории труда в России. Кн. 6 - 7. Пг. 1923, с. 128 - 129; НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ. Император Александр I, с. 178, 230.
8. В память графа М. М. Сперанского. 1772 - 1872. СПб. 1872, с. 160 - 161, 280, 295, 504, 506, 508 - 509.
9. ДРУЖИНИН Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. Т. 1. М-Л. 1946, с. 156, 170 - 171; ДОЛГОРУКОВ П. В. Памфлеты эмигранта. 1860 - 1867. М. 1992, с. 254.
10. Журналы Комитета, учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 года. Сборник Российского исторического общества (РИО). Т. 74. СПб. 1891, с. XVII, 461 - 463; Бумаги Комитета, учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 года. Сборник РИО. Т. 90. СПб. 1894, с. 359 - 394, 404 - 479, 485 - 488, 490 - 539; ЧЕЧУЛИН Н. Д. Князь В. П. Кочубей, с. 54; КИЗЕВЕТТЕР А. А. Исторические очерки: Из истории политических идей. Школа и просвещение. Русский город в XVIII столетии. М. 2006, с. 401.
11. РБС, т. 10, с. 379 - 382.
12. ПУШКИН А. С. Дневники. Запись июня 1834 г. Поли. собр. соч. Т. 8. М. 1964, с. 53 - 54, 577; КОРФ М. А. Дневник. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ), ф. 7101, оп. 1, д. 1817, к. 1, л. 16об., 24об.; к. 4, л. 30; Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа. - Русская старина. 1899, N 12, с. 500; КОРФ М. А. Записки. М. 2003, с. 573, 675; ЧАРТОРЫСКИЙ А. Ук. соч., с. 137 - 138; ТУРГЕНЕВ Н. И. Ук. соч., с. 217; ДИВОВ П. Г. Из дневника. - Русская старина. 1898. Т. 93, N 1, с. ПО; N 3, с. 503; 1899. Т. 100, N 12, с. 541; Знаменитые россияне XVIII - XIX веков. Биографии и портреты. По изданию великого князя Николая Михайловича "Русские портреты XVIII и XIX столетий". Л. 1996, с. 455.
13. Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года. Энциклопедия. Т. 3. М. 2000, с. 347; АКУЛЬШИН П. В. П. А. Вяземский. Власть и общество в дореформенной России. М. 2001, с. 215 - 216.
14. Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 1. М. 1962, с. 414; УМАНЕЦ Ф. М. Александр и Сперанский. Историческая монография. СПб. 1910, с. 8; В память графа М. М. Сперанского.., с. 161 - 162.
15. Словарь русского языка. Т. 1. М. 1981, с. 148; Муза пламенной сатиры. Русская стихотворная сатира от Кантемира до Пушкина. М. 1988, с. 109.
Нет комментариев для отображения
Пожалуйста, войдите для комментирования
Вы сможете оставить комментарий после входа
Войти сейчас