Долгов В. В. Александр Невский в зеркале альтернативной истории // Вопросы истории. - 2016. - № 11. - С. 89-97.
Личность Александра Невского в последнее время вызывает споры — не всегда серьезные, но всегда шумные. С одной стороны, идет сложная дискуссия о пределах научного познания, о принципиальной возможности посредством исторического нарратива подойти к пониманию исторической реальности и о том, что это вообще такое — историческая реальность? С другой, — широта обсуждения подчас вредит глубине и приводит к забавным казусам.
Примером такой двойственности является статья кандидата философских наук А. Н. Нестеренко, которая, фактически, целиком посвящена разбору статьи автора этих строк1. Для начала хочу отметить, что столь подробный анализ моей работы мне весьма польстил. Лучше критика, чем отсутствие внимания. Но критика взывает к дискуссии. Поэтому я позволю себе несколько ответных замечаний. Они видятся мне необходимыми еще и потому, что с методологической точки зрения статья Нестеренко — явление весьма типичное, и может быть рассмотрено как пример массового исторического сознания, в котором научные гипотезы и вольные догадки складываются в причудливых сочетаниях, порождая явление «альтернативной» истории.
Работу Нестеренко можно было бы рассматривать как вариант популярной сегодня «деконструкции нарратива». В этом направлении ведется большая работа, и достигнуты интересные результаты (И. Н. Данилевский, Т. Л. Вилкул). Не менее интересный материал для размышлений дают работы критиков этого направления (П. В. Лукин). Но это сходство поверхностное.
Прежде всего, обратимся к образу жены Ярослава Всеволодовича, ставшей матерью Александра Невского. Как было отмечено в обсуждаемой статье, эта личность остается спорной. Причина кроется в том, что имеющийся материал не может быть непротиворечиво объединен в рамках одной гипотезы. Именно поэтому гипотезы остаются гипотезами. Так, неясным остается возвращение предполагаемой жены Ярослава, дочери Мстислава Удатного к отцу после Липицкой битвы.
Мое предположение о том, что брак не был к тому времени заключен, базируется вовсе не на том, что князь с княгиней жили «во грехе» (такую идею приписал мне Нестеренко), а на двух простых основаниях:
а) заключение брака в древнерусские времена — многоступенчатая операция. Особенно, в княжеской среде. Невесту сначала посылали во владения жениха, а уж потом играли свадьбу. Так, в 1187 г. послы явились за дочерью суздальского князя Всеволода Верхуславой на Пасху, которая тогда приходилась на март, а венчание состоялось осенью или даже в конце зимы — на Ефросиньин день2 во владениях жениха. Другой пример: между обручением и браком московского княжича Ивана Васильевича и тверской княжны Марии Борисовны и вовсе прошло три года. Поэтому ничего выходящего за пределы вероятности в такой растянутой процедуре нет.
б) церковные правила в любом из тех вариантов, которые бытовали на Руси в то время3, не допускали развода без серьезных на то оснований, среди которых не значились ни отсутствие любви, ни болезни, ни бездетность, ни превратности политической конъюнктуры.
Вместе с тем, повторю — любая версия этих событий остается гипотетичной, поскольку информации мало, и она носит противоречивый характер. Упоминаемый Нестеренко «Летописец Переславля Суздальского», ставший основным источником «Летописца русских царей» (сборник XV в.), вряд ли может помочь в деле датировки свадьбы Ярослава. Статья, помеченная 6722 г.4, в которой говорится о свадьбе, имеет сложный состав: автор летописного текста соединил известия, датированные по мартовскому и ультрамартовскому стилю в рамках одной статьи (то есть в ней содержится рассказ о событиях и 1213/4, и 1214/5 годов)5. Кроме того, текст погодной статьи содержит упоминание о том, что год бы високосный. Это указывает на 6720 или 6724 гг., что еще шире раздвигает границы возможной датировки событий, описанных в этой статье. Если, как считает Б. М. Клосс, имелся в виду 6724 г.6, то при ультрамартовской датировке получается 1215 г., а при мартовский — 12167. Поэтому использовать эту статью, содержащую несколько несовместимых противоречивых хронологических признаков (титульная дата, набор событий, указание на високосный год), для датировки невозможно. Ее и не используют. Делать вывод о дате брака все-таки приходится косвенно. Многое остается неясно, но не для Нестеренко.
Во-первых, встретив в текстах разных эпох и жанров три варианта имени жены Ярослава, он смело приходит к выводу, что у князя было три жены. Автор не принимает во внимание то обстоятельство, что в XIII в. у представителя княжеского рода могло быть три имени: княжеское (языческое), крестильное и иноческое (Ефросинья — именно иноческое имя, нареченное перед смертью, о чем ясно сказано в Новгородской первой летописи8).
Нестеренко же, не обращая внимания на летописный текст, считает, что раз имен было три, значит и жены должно было быть три. Кроме того, он уверен, что Ярослав детей не любил9. Это, якобы, видно из того, что он послал их княжить в Новгород, который почему-то представляется каким-то ужасным местом. Но, во-первых, остается неясным, что же в нем такого ужасного? Во-вторых, нужно принять во внимание, что подобным образом поступали многие русские князья, начиная со Святослава Игоревича.
Весьма характерной деталью подхода Нестеренко является элемент конспирологии, являющейся обязательным звеном большинства «альтернативных» концепций. Он пишет: «Остается загадкой, почему советские и вслед за ними российские историки с таким упорством отстаивают умозрительную гипотезу и т.д.» На самом деле, тайны нет никакой. Простота эта кажущаяся и рассыпается как карточный домик при добросовестном взгляде. Так, например, довод о недопустимости близкородственного брака Андрея Ярославича и дочери Даниила Романовича Галицкого не выглядит основательным, если ориентироваться не на современные церковные реалии и не на цитату в моей статье, а на древнерусские тексты. Между тем, древнерусские Кормчие, в которых нормировались разрешенные степени брака, оперируют терминами родства только по мужской линии: «Тако есть право уне поимания: брата два — то две колене»10, что при буквальном их прочтении открывает большие возможности для обхода, ведь Андрей и дочь Даниила принадлежали к разным родам, и связаны только через сестер (Анну и Феодосию).
Впрочем, как было уже сказано, нарушения церковных правил случались и в случае родства по мужской линии11. Поэтому историк, живущий в XXI в., не может однозначно сказать, что разрешила или запретила бы церковь в веке XIII. Теоретически, церковь должна была запретить браки двух дочерей Рюрика Ростиславича, вышедших замуж за своих троюродных братьев, а на деле ничего подобного не произошло. Церковь в лице митрополита Никифора II почитала эти браки законными12. Именно понимание деталей не дает историкам раз и навсегда снять вопрос о матери Александра Невского, а не какие-то особые симпатии к дочери Мстислава Удатного или к нему самому.
Теперь перейдем к Невской битве. Нестеренко придерживается версии, что раз в источниках других земель и стран эта битва не упомянута или упомянута вскользь, значит, ее и не было (или она была не такая, или не там, или не с теми и т.д.). В качестве аргумента он приводит статью из Лаврентьевской летописи, в которой рассказа о Невской битве нет.
Но Лаврентьевская летопись отражает владимирское летописание. Что удивительного в том, что события, произошедшие в новгородской земле, изложены в новгородской летописи существенно полнее? Если бы автор дал себе труд прочитать эти летописи целиком, а не только те фрагменты, о которых решил высказать свое мнение, он бы смог убедиться в очевидной вещи: владимирская летопись рассказывает подробней о владимирских событиях, а новгородская — о новгородских.
Нестеренко объявляет сообщения Новгородской первой летописи литературным вымыслом на основании того, что текст сообщений с 1234 г. по 1330 написан почерком XIV века. Не ясно, однако, почему он решил, что летописный текст датируется почерком списка? Базируясь на этом утверждении, он надстраивает «второй этаж» своей теории, утверждая, что житие святого не может быть написано до того, как он был официально признан святым13.
На самом деле, все обстоит ровно наоборот. Составление жития — необходимый этап подготовки к официальной канонизации. Официальная канонизация — это фиксация уже сложившегося почитания святого. Все известные жития русских святых князей, о времени создания которых мы можем судить (Михаила Черниговского, Михаила Тверского и пр.), были составлены до их канонизации.
Дыры в своей концепции Нестеренко затыкает тем, что приписывает абсолютно всем авторам, чьи тексты не вписываются в его концепцию, патологическую и алогичную лживость.
Во-первых, лжет новгородский летописец, сочиняя в XIV в. погодную статью под 1240 годом. Причем, лжет совершенно абсурдно, ведь по утверждению самого Нестеренко, в XIV в. «культ» Невской битвы еще не сложился. Во-вторых, лжет автор жития, называя себя современником событий. В-третьих, лгут историки. И даже Татищев, которому Нестеренко в отдельных вопросах полностью доверяет, тоже лжет, ведь его версия событий Невской битвы ничем от обычной не отличается. Таким образом, все врут или заблуждаются. В этой связи позицию некоторых авторов можно обозначить так: «Если я о чем-то не знаю, то этого не существует». В эту ловушку попадает и Нестеренко.
Весьма забавно, например, его утверждение, что тексты об Александре начинают появляться только в XIX веке. Та же история и с реконструкцией черепа Ярла Биргера. При изучении черепа ярла был обнаружен след от раны над правой глазницей. Этот, в общем-то, довольно известный факт, Нестеренко отвергает именно на том основании, что ему о нем не известно. По его мнению, я «почти дословно заимствовал» информацию о поврежденной глазнице из Википедии. Правда, для опровержения моего утверждения Нестеренко сам пользуется, как это ни забавно, тем же источником. В шведской статье о Биргере он не находит ничего о ране на черепе, из чего заключает, что раны не было.
Нужно ли говорить, что само по себе отсутствие упоминаний в Википедии — явно недостаточно для того, чтобы что-то утверждать или опровергать. Если бы автор материала был обычным любителем, то удивляться было бы нечему. Но простительна ли такая небрежность кандидату наук (пусть и философских?)
Материалы исследования черепа выложены на сайте Стокгольмского Музея средневековья (Medeltidsmuseum). На базе этого музея антропологом Оскаром Нильссоном была проведена научная реконструкция внешности ярла. Музей посвятил реконструкции лица ярла отдельную статью14, в которой любой может прочитать: «Till kraniet har vävnad och muskier lagts pe tills ansiktet framträtt. I det här fallet med grop i hakan, ett skadat ögonbryn och marken efter ett svärdshugg» (Ткань и мускулы прилагались к черепу до тех пор, пока не проявилось лицо. В данном случае — с ямкой в подбородке, поврежденной бровью и следами пореза, нанесенного мечом).
Одна из самых старых и популярных шведских газет «Svenska Dagbladet» 7 апреля 2010 г. опубликовала большую статью о том самом антропологе и скульпторе Оскаре Нильссоне, создавшем широко известную реконструкцию внешности ярла. Нильссон, изучивший каждый миллиметр останков, так описывает процесс восстановления лица: «Kraniet skvallrar от en skada ovanför ögat, förmodligen ett svärdshugg i ett fältslag»15 (Череп свидетельствует о повреждении над глазом, предположительно о ранении мечом в сражении).
Следуем далее. Ледовое побоище. «Миф» первый — Ливонский орден. По мнению Нестеренко, его не существовало. Поскольку утверждение это никак не обосновано, то ответить можно просто: нет, орден существовал. Он образовался путем вхождения Ордена меченосцев в Тевтонский орден на правах отдельного ландмейстерства, пользовавшегося автономией. Именно это образование и принято именовать «Ливонским орденом», причем, не только в отечественной историографии16.
Нестеренко ссылается на «Хронику Пруссии» Петра из Дусбурга. Вообще, согласно методологическим принципам самого Нестеренко, на эту хронику ему ссылаться никак нельзя, ведь древнейший ее список относится к XVI веку. Но, в данном случае, это его почему-то не смущает. Самое главное, в ней о Ледовом побоище нет ни слова. Следовательно «Ливонская рифмованная хроника» и Новгородская первая летопись содержат недостоверную информацию.
Сведений о Ледовом побоище много где нет: не упоминают о нем французские анналы, ничего не писали индейцы майя, молчат и китайские хронисты. И что это значит? На каком основании подозревать в подлоге автора Ливонской рифмованной хроники, описавшего малоприятное для него событие — поражение рыцарей? Каким образом немецкий хронист и русский летописец смогли одинаково, хотя и с противоположных позиций, описать событие, которого не было? В конце концов, почему о событиях, произошедших в Ливонии, должна повествовать не «Ливонская хроника», а «Хроника Пруссии»?
Все эти вопросы остаются без ответа. Тем более, что сам Нестеренко текста «Хроники Пруссии» очевидно не читал. Иначе, возможно, знал бы, что «Хроника Пруссии» очень бедна описанием событий в Ливонии17.
Нет ссылок и в весьма красочном описании рыцарской атаки. Историки, в том числе и автор этих строк, реконструируют ход битвы на основании письменных источников. В Новгородской летописи читаем: «И наехаша на полкь Немци и Чудь и прошибося свиньею сквозе полкь, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чуди18. В Рифмованной хронике находим:
«Выстроившись перед войском короля,
Видно было, что отряд братьев Строй стрелков прорвал.
Был слышен звон мечей И видно, как раскалывались шлемы»19
Источники однозначно свидетельствуют о прорыве фронта русских войск рыцарской конницей. Если при столкновении двух войск одно прорывает фронт другого, сделать это, не образуя атакующего клина, невозможно. Даже в тех случаях, когда до столкновения конница движется в линию. Все, казалось бы, ясно.
Но, по мнению Нестеренко, рыцари использовали на поле боя чрезвычайно комбинаторную тактику. Они приближались к противнику клином, но, войдя в соприкосновение, мгновенно перестраивались, расформировывали клин, меняя построение, и бились уже в ином порядке. Неожиданно: рыцарской «конной (!) лавой» 20.
Начнем с того, что «конная лава» — это уже вполне бессмысленное словосочетание. Лава только конная и бывает, если речь идет о военной сфере. «Лава» — специфический казачий термин, впоследствии вошедший в обиход всей русской легкой кавалерии.
Это не форма построения, а тактика максимального рассредоточения, когда всадники скачут практически врассыпную. Главное достоинство лавы — мобильность, высокая маневренность и неожиданность действий. «Лава представляет собою не строй, а тактические действия кавалерии без определенных форм и построений... Всякое стремление придать лаве уставные формы и перестроения или связать ее теми или другими строями, дистанциями и интервалами, убивая самостоятельность составляющих ее звеньев, уничтожает самый смысл лавы, где все должно зависеть от обстановки. Действие лавой только тогда будет успешно, когда оно будет непонятно и неожиданно для противника»21.
Поэтому лаву использовали для решения тактических задач легкой кавалерии: разведки, контрразведки, прикрытия маневра, смешения построений противника перед атакой, завлекания в ложном направлении, флангового обхода частей противника, неожиданного захода в тыл и «тревоженья» неприятеля на отдыхе22.
Для тяжелой рыцарской кавалерии такой образ действий был несвойственен. Рыцари действовали организованным строем, даже в случае неожиданной атаки. Типичная фраза европейской хроники: «The French attacked them thus unawares, with banners displayed, and lances in their rests, in regular order, crying out “Clermont, Clermont, for the dauphine Auvergne”»23 (французы атаковали их неожиданно, с развернутыми знаменами, копьями наперевес,, в правильном порядке, крича «Клермон, Клермон, за дофина Овернского»).
И русская летопись, и ливонская хроника говорят о построении. С какой стати предполагать, что именно в 1242 г. орденская конница изменила обычной рыцарской тактике и стала действовать в казачьем духе, тем более, что источники указывают совершенно обратное? Обычная логика тут бессильна, но действует логика альтернативная: раз источники свидетельствуют об одном, то этого быть никак не может, ведь в реальности все всегда обстоит не так, как на самом деле.
Финальную часть статьи, посвященной ложным нарративам биографии Александра Невского, Нестеренко посвящает другому князю — Даниилу Романовичу Галицкому. И тоже, разумеется, находит целый ворох «ложных нарративов». Галицкий князь тоже «на самом-то деле, совсем не тот, что в реальности».
Для чего нужны были Даниилу монголы? Оказывается для того, чтобы противостоять галицкому и волынскому боярству, которое имело «большой политический вес». Галицкое боярство действительно имело вес, и противостояние с князем было. Но при чем в этой истории монголы? Не известно не единого случая, чтобы они защищали князей от их собственных бояр. Это чистейшая фантазия. Монголам было глубоко безразлично, кто будет выплачивать дань.
Кроме того, галицко-волынская летопись показывает, что Даниил до последнего момента избегал каких-либо договоренностей с завоевателями. О датировке его визита к Батыю можно спорить, но из самого текста понятно, что он явился к нему позже других русских князей. Какие есть основания не верить современнику событий? Летопись рассказывает о вооруженном сопротивлении татарам, которое Даниил Романович оказывал тогда, когда вся Русь уже попала в зависимость от Орды. Он держался вплоть до прихода сильного войска Бурундая. Причем, зная о результативном сопротивлении Даниила Куремсе, Бурундай не пытался военной силой подавить князя, а предлагает ему стать союзником в походе на Литву. Дипломатия Даниила позволила минимизировать отрицательные последствия нашествия. Но ни о каких выгодах от него не могло быть и речи.
Особая тема: принятие Даниилом Галицким короны из рук Римского Папы. И в этом случае никаких мотивов, кроме узко-корыстных Нестеренко в коронации разглядеть не может. Для чего, по мнению Нестеренко, князю нужна была коронация? Папа Римский, равно как и монгольский хан, должны были помогать князю в усилении контроля над боярами. Весь мир, от Тихого океана до Атлантического, собрался привлечь князь для управления своими боярами. И как князья справлялись с этим раньше без помощи Святого Престола и потомков Чингисхана — остается только гадать.
Между тем, ничего выдумывать нет никакой нужды. Относительно мотивов принятия королевской короны из рук Папы летопись свидетельствует вполне определенно: В лето 6763. Присла папа послы честны, носяще венець и скыпетрь и коруну, еже наречеться королевьскый санъ, рекый: “Сыну, приими от насъ венечь королевьства”. Древле бо того прислать к нему пискупа Береньского и Каменецького, река ему: “И приими венець королевьства”. Он же в то время не приялъ бе, река: “Рать татарьская не престаеть зле живущи с нами, то како могу прияти венець бес помощи твоей”. Опиза же приде венець нося, обещеваяся, яко: “Помощь имети ти от папы”».
Допустим, летописец действительно мог приукрасить реальность, стремясь выставить своего князя в более пристойном свете. Но в таком случае нужны источники, позволяющие критически проверить летописный текст и опровергнуть утверждения галицкого летописца.
Водой в статье Нестеренко стал пассаж о мощах Александра Невского. Мои рассуждения он счел «небезынтересными», что само по себе тоже небезынтересно, поскольку Нестеренко, как видно, ничего в них не понял.
Прочитав в моей статье, что летописный фрагмент о чудесном спасении нетленных мощей является позднейшей вставкой, он начинает опровергать мое утверждение. Он пишет, что «в действительности» подобная вставка есть не только в Никоновской, но и Воскресенской летописи. При этом зачем-то перечисляются разнообразные списки обеих летописей.
Но, во-первых, ссылка на Воскресенскую летопись есть и у меня. Во-вторых, тексты обеих летописей связаны между собой и восходят к одному протографу24. Поэтому никакого глубинного смысла в том, что текст этот содержится не только в Никоновской, но и в Воскресенской летописи, нет.
Затем, в повествовании Нестеренко я вновь оказываюсь агентом некого заговора умолчания, и «умалчиваю», почему М. М. Герасимов не воссоздал внешность князя. Тут, признаюсь честно, я действительно умолчал, поскольку уверен, что, если мощи сгорели, то по имеющимся останкам внешность князя не восстановить25.
В принципе, критическая мысль даже в примитивном варианте все-таки полезна. Поскольку в ее примитивизме, несомненно, есть вина самих историков, отказавшихся от популяризации своей науки, не имеющих вкуса и желания объяснять тонкости археографии и археологии неспециалистам. Работа в этом направлении ведется академиком А. А. Зализняком, но охват аудитории пока невелик. Пресловутые «исторические нарративы», касающиеся древнерусской истории, не настолько рыхлая конструкция, как кажется. Они складывались в бурных дискуссиях на протяжении двух столетий. В условиях относительно небольшого количества источников неодноратно было проанализировано каждое словосочетание древнерусских текстов, было разработано множество интерпретаций археологических памятников и пр.
Были определены и пределы знания. Каждый русист знает, что огромное количество вопросов древнерусской истории никогда не будет разрешено, и вместо ответов у нас есть лишь набор более или менее аргументированных гипотез.
Примечания
1. НЕСТЕРЕНКО А. Н. Ложные нарративы биографии Александра Невского в отечественной историографии. — Вопросы истории. 2016, № 1, 103—114.
2. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. М. 1998, стб. 658.
3. Мерило праведное. М. 1961.
4. ПСРЛ. Т. 41. М. 1995, с. 131-132.
5. БЕРЕЖКОВ Н. Г. Хронология русского летописания. М. 1967, с. 96.
6. КЛОСС Б. М. Предисловие. ПСРЛ. Т. 41. М. 1995, с. IX.
7. БЕРЕЖКОВ Н. Г. Ук. соч., с. 349.
8. ПСРЛ. Т. 3. М. 2000, с. 298.
9. НЕСТЕРЕНКО А. Н. Ук. соч., с. 105.
10. Расписание степеней родства и свойства, препятствующих браку. В кн.: Русская историческая библиотека. Т. 6. СПб. 1880, ч. 1, с. 143.
11. ЛИТВИНА А. Ф., УСПЕНСКИЙ Ф. Б. Близкородственные браки Рюриковичей в XII в. как предмет вспомогательно-исторического исследования. В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины в современном научном знании. Материалы XXV международной научной конференции. Москва 31 января — 2 февраля 2013 г. М. 2013(ч. 1, с. 96-102.
12. Там же, с. 98.
13. НЕСТЕРЕНКО А. Н. Ук. соч., с. 107.
14. Birger jarls ansikte. URL: rnedeltidsmuseet.stockholm.se/utstallningar/Museet/birger-jarls-ansikte.
15. Birger jarl vuхеr fram // Svenska Dagbladet.
16. См., например, WILLIAM L. Urban The Livonian Crusade. Chicago: Lithuanian Research and Studies Center. 2004.
17. ПЕТР ИЗ ДУСБУРГА. Хроника земли Прусской. М. 1997.
18. Рифмованная хроника. В кн.: МАТУЗОВА В. И., НАЗАРОВА Е. Л. Крестоносцы и Русь. Конец XII — 1270 г. Тексты, перевод, комментарии. М. 2002, с. 230.
19. Там же, с. 234.
20. НЕСТЕРЕНКО А. Н. Ук. соч., с. 110.
21. Наставление для действий лавою. В кн.: Строевой кавалерийский устав. Пг. 1917, с. 259-260.
22. Там же, с. 260—261.
23. Chronicles of England, France, Spain, and the adjoining countries: from the latter part of the reign of Edward II to the coronation of Henri IV. New-York. [1857], p. 48.
24. ЛУРЬЕ Я. С. История России в летописании и восприятии Нового Времени. В кн.: Россия Древняя и Россия Новая (избранное). СПб. 1997, с. 39.
25. Единственная (пусть и призрачная) возможность — попытаться понять, принадлежали ли останки представителю рода Рюриковичей.