Донгаров А. Г., Пескова Г. Н. СССР и страны Прибалтики (август 1939 - август 1940)

   (0 отзывов)

Saygo

Донгаров А. Г., Пескова Г. Н. СССР и страны Прибалтики (август 1939 - август 1940) // Вопросы истории. - 1991. - № 1. - С. 33-49.

Советско-германское соглашение о разграничении сфер интересов в Восточной Европе, в частности в Прибалтике, закрепленное в секретном протоколе к Договору о ненападении от 23 августа 1939 г., означало, в терминах реальной политики, ликвидацию фундамента, на котором в межвоенный период прибалтийские страны строили свою независимость, - использование противоречий между интересами великих держав в этом регионе: СССР не хотел уступать его Германии, Германия - Советскому Союзу, а западные державы - как Германии, так и большевистской России. Великобритания и Франция, активно проводившие политику подталкивания Гитлера на Восток, в том числе на прибалтийском направлении, устранились несколько раньше. Их фактическое попустительство Германии в захвате Клайпеды в марте 1939 г. - яркий пример этой политики. Теперь же, 23 августа, из фундамента прибалтийской независимости был вынут последний камень - группа советско- германских противоречий. Напомним, что согласно протоколу Эстония и Латвия были отнесены к сфере советских государственных интересов, а Литва - германских1.

Поэтому не случайно известие о советско-германском сближении породило в прибалтийских странах серьезные опасения за свою независимость. Поверенный в делах СССР в Литве Н. Г. Поздняков сообщал в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД), что в этой стране пакт Молотова - Риббентропа вызвал "волну явного беспокойства". Уже 24 августа директор Политдепартамента литовского МИД Э. Тураускас пригласил Позднякова и попросил дать информацию "о том значении, которое он (пакт. - Авт.) будет иметь для прибалтийских стран, в частности для Литвы". В последующие дни этот вопрос задавали Позднякову многие литовские государственные деятели2. Литовский посланник в Москве Л. Наткявичюс пытался выяснить в НКИД, "затрагиваются ли в какой-либо степени интересы Литвы заключением советско-германского договора о ненападении"3. Такие же настроения господствовали в Латвии и Эстонии. В Таллинне, например, правительство дважды и подолгу заседало, чтобы оценить новое международное положение Эстонии.

Эти настроения объяснялись просочившимися в политические и дипломатические круги, а также в прессу сведениями о секретных договоренностях, состоявшихся между СССР и Германией. Полпред в Риге И. С. Зотов сообщал в этой связи в НКИД: "Приезд Риббентропа в Москву и заключение пакта вначале вызвали настороженность во всех кругах, чувствовались нотки боязни существования сделки СССР и Германии... Враги СССР и мира, пользуясь тем, что имеется благоприятная почва, начали распространять слухи о предполагающемся разделе Польши и стран Прибалтики между СССР и Германией"4.

31 августа 1939 г. Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов выступил на внеочередной сессии Верховного Совета СССР с речью, в которой отрицал наличие каких-либо договоренностей с Германией о разделении сфер государственных интересов5. По сообщениям советских полпредов из Латвии, Литвы и Эстонии, эта речь внесла некоторое успокоение в местные политические круги6.

В то время внешняя политика СССР на прибалтийском направлении имела ярко выраженный оборонительный характер. Начавшаяся через 8 дней после подписания советско-германского пакта война на западе Европы (как тогда все ожидали, длительная и кровопролитная) означала, что в обозримом будущем германская агрессия Советскому Союзу не угрожала. А вот реакцию Англии и Франции на возможную попытку советизации Прибалтики Сталин с уверенностью прогнозировать не мог. Поэтому было решено ограничиться пока заключением со странами Прибалтики договоров о взаимопомощи, предусматривающих ввод на их территорию советских войск при сохранении у власти существовавших там режимов.

24 сентября 1939 г. эстонская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел К. Сельтером прибыла в Москву для подписания торгового соглашения. Ее приезд был использован для того, чтобы добиться согласия Эстонии на заключение пакта о взаимопомощи. В первый же день переговоров в Кремле делегации были вручены проекты пакта о взаимопомощи и протокола, подготовленные советской стороной7. 24 сентября Молотов заявил Сельтеру: "Если вы не хотите заключать с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется использовать для обеспечения своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, более сложные. Прошу Вас, не вынуждайте нас применять по отношению к Эстонии силу"8.

Первоначальный советский проект пакта, который Сельтер докладывал своему правительству 26 сентября, был составлен в самых общих чертах: предусматривались советская военная помощь Эстонской Республике, а также полная ее поддержка как в хозяйственной области, так и в сфере внешней политики и дипломатии. Эстония предоставляла Советскому Союзу право иметь в ее портах свои базы для стоянки кораблей военно-морского флота и аэродромы на островах9. Специально отмечалось, что Эстония остается суверенным государством10.

В качестве дополнительного нажима на Эстонию с целью ускорить ее решение о заключении пакта был использован ряд инцидентов, которые при необходимости могли интерпретироваться как casus belli. 19 сентября Молотов сделал представление эстонскому посланнику в Москве в связи с имевшим место побегом из Таллиннского порта при попустительстве властей интернированной польской подводной лодки11. 28 сентября в "Правде" появилось сообщение ТАСС о потоплении накануне в Нарвском заливе неизвестной подводной лодкой советского торгового судна "Металлист"12. В обоих случаях Эстония не взяла на себя ответственности за случившееся13. Совершались также полеты советских бомбардировщиков над эстонской территорией14.

На случай отклонения прибалтийскими республиками советского предложения о заключении пактов о взаимопомощи имелась военная альтернатива. 26 сентября 1939 г. нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов отдал приказ о подготовке боевых действий против Эстонии, а также Латвии, если последняя решится оказать Эстонии помощь в силу имевшихся между этими странами договоренностей. "Немедленно приступить к сосредоточению сил на эстоно-латвийской границе и закончить таковое 29 сентября 1939 г." - говорилось в приказе. Ленинградскому военному округу, в частности, предписывалось "нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам", в случае выступления латвийских воинских частей на помощь эстонской армии выделить "одну танковую бригаду и 25-ю кавдивизию в направлении Валк - Рига", "7-й армии быстрым и решительным ударом по обоим берегам реки Двины (Даугавы. - Авт.) наступать в общем направлении на Ригу"15. Однако переговоры состоялись, и до вооруженного столкновения дело не дошло.

27 сентября стало известно о решении эстонского правительства принять советское предложение о заключении пакта. В тот же день Сельтер и эстонский посланник в СССР А. Рей вылетели в Москву. В ходе переговоров советская сторона дополнительно потребовала предоставить ей право, "в целях охраны морских баз СССР в портах Эстонии и в интересах обеспечения спокойствия внутри Эстонии", держать там "наземные и воздушные вооруженные силы численностью не более 35 тысяч человек в составе примерно 1 пехотной дивизии, 1 кавалерийской дивизии, 2 танковых бригад и 1 авиабригады"16. Москва торопила с завершением переговоров, не оставляя времени на размышления. Судя по эстонским источникам, полеты советской авиации над территорией Эстонии продолжались и во время переговоров, в связи с чем 28 сентября Сельтер сделал соответствующее представление Сталину17. Тем не менее переговоры завершились 28 сентября подписанием пакта о взаимопомощи между СССР и Эстонией и конфиденциального протокола к нему.

Согласно пакту договаривающиеся стороны брали на себя обязательство оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы на морские границы обеих стран в Балтийском море или на их сухопутные границы через территорию Латвии. Советский Союз обязался на льготных условиях помогать эстонской армии вооружением и другими военными материалами. Эстонское правительство обеспечивало за СССР право аренды военно-морских баз и аэродромов на островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский порт). Для охраны указанных объектов СССР мог разместить там за свой счет ограниченное количество своих наземных и воздушных вооруженных сил. Стороны обязались не заключать каких-либо союзов и не участвовать в коалициях, направленных против одной из них. Проведение в жизнь пакта ни в коей мере не должно было затрагивать суверенных прав договаривающихся сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства18. Конфиденциальный протокол предусматривал, что общая численность советских гарнизонов в Эстонии на время идущей в Европе войны не будет превышать 25 тыс. человек19.

После завершения советско-эстонских переговоров руководство СССР сделало предложение правительству Латвии обсудить состояние двусторонних отношений. Кабинет К. Ульманиса (он был и президентом и премьер-министром), заслушав доклад министра иностранных дел В. Мунтерса о договорах СССР с Германией и Эстонией, пришел к выводу, что эти соглашения вносят столь важное изменение в политическую ситуацию в Восточной Европе, что Латвия также должна приступить к пересмотру своих внешних отношений и, в первую очередь, с СССР20. Ульманис согласился в принципе на заключение пакта с Советским Союзом при условии, что он будет отличаться от эстонского большими послаблениями для Латвии в части, касающейся портов и гарнизонов советских войск. Вместе с тем он заявил, что страна должна сделать в политике чисто формальный поворот, который диктуется военной обстановкой, а именно - угрозой со стороны СССР, стянувшего к латвийской границе крупные воинские подразделения. Ульманис определил новый курс как "политику на время войны" в Европе21. Оценив должным образом создавшееся положение, правительство Латвии поручило Мунтерсу немедленно отправиться в Москву и вступить в прямой контакт с правительством СССР.

Советско-латвийские переговоры начались в Кремле 2 октября. В них, как и в советско-эстонских переговорах, активное участие принимал Сталин. Согласно записи, сделанной латвийской стороной по заметкам Мунтерса22, в первый день на переговорах речь шла о построении двусторонних отношений по примеру советско-эстонских. "Если вы придерживаетесь такого же мнения, - говорил Молотов, - то мы могли бы определить принципы. Нам нужны базы у незамерзающего моря". Сталин заметил: "Прошло 20 лет, мы стали сильнее и вы тоже. Мы хотим говорить о тех же аэродромах и о военной защите. Ни вашу конституцию, ни органов, ни министерств, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем. Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией".

Говоря о советско-германском договоре о ненападении, Молотов подчеркнул, что "с Германией наши отношения построены на долговременной основе, с Германией у нас нет также расхождений и в отношении прибалтийских государств. Но война ныне разгорается, и нам следует позаботиться о собственной безопасности... Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в каком больше оставаться нельзя. Поэтому хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту".

На замечание Мунтерса о том, что, поскольку между СССР и Германией существует договор о ненападении, вряд ли стоит вести речь о какой-то дополнительной безопасности, Молотов ответил: "Мы не можем допустить, чтобы малые государства были использованы против СССР. Нейтральные прибалтийские государства - это слишком ненадежно". Сталин уточнил, что в предстоящей войне на нейтралов будет оказано большое давление и они окажутся втянутыми в войну. Характеризуя политическую ситуацию, он выразился вполне определенно: "Я вам скажу прямо: раздел сфер влияний23 состоялся".

Ознакомившись с проектом пакта, подготовленным советской стороной, латвийская делегация высказала ряд возражений по вопросам стратегического и военного плана, заявила о неприемлемости для нее некоторых пунктов. При этом Мунтерс выдвинул главный аргумент: "У общественности должно сложиться впечатление, что это дружественный шаг, а не навязанное бремя, которое приведет к господству (СССР. - Авт.)". На переговорах шла активная дискуссия или, как выразился Мунтерс, "чисто азиатская торговля" по вопросам численности советских войск в Латвии (советская сторона называла 50, 40, а затем 30 тыс. человек) и мест их дислокации. Расхождения в позициях оставались значительными24.

3 октября переговоры были продолжены. Ознакомившись с обновленным проектом пакта, латвийская делегация заявила, что этот документ трудно рекомендовать правительству, а еще труднее объяснить его народу Латвии. Мунтерс выразил опасение, что "договор будет истолкован как создающий нечто вроде протектората - неприемлемое для свободолюбивого народа положение, тем более что силы латвийской армии... в данное время совершенно достаточны, чтобы обеспечить безопасность Латвии и опосредованно - СССР". Латвийская делегация возражала против требования создать военно-морские базы в двух незамерзающих портах Латвии, предлагая ограничиться Вентспилсом. Она просила снять вопрос о создании советского опорного пункта у Питрагса, настаивала на ограничении численности советских гарнизонов до 20 тыс. человек, что не превышало бы численности латвийской армии в мирное время. Говоря о вводе советских войск, Мунтерс предложил пояснить в документе, что эта мера рассчитана только на время "происходящей ныне в Европе войны" и по ее окончании гарнизоны будут немедленно отозваны.

Выслушав возражения, Молотов категорически заявил: "Наши вчерашние уступки окончательные. Теперь вы отступаете. Если изъять из содержания столь существенные моменты, то мы лишим договор его ценности... Ваши предложения совершенно неприемлемы. В таком виде проект окажется малоценным, и тогда о безопасности не может быть и речи. Учтите обстановку". Поясняя эту мысль, Сталин добавил: "Вы исходите из мирной обстановки, а надо исходить из худшей... Вы нам не доверяете, и мы вам тоже немного не доверяем. Вы полагаете, что мы вас хотим захватить. Мы могли бы это сделать прямо сейчас, но мы этого не делаем".

Свои доводы Сталин аргументировал также существующей, несмотря на договоры, военной угрозой со стороны Германии: "Немцы могут напасть... Нам загодя надо готовиться. Другие, кто не был готов, за это поплатились". В ходе беседы Сталин убеждал, что советские гарнизоны в Латвии явятся превентивной силой. Коснувшись вопроса о разделе сфер интересов между СССР и Германией, он сказал, что немцы еще на переговорах в августе 1939 г. хотели установить границу по Даугаве, в результате чего Латвия могла оказаться поделенной на две части. Однако СССР на это не пошел, заявив, что так обращаться с народом нельзя. "Не исключено, - добавил Сталин, - что немецкие притязания еще возродятся"25.

После продолжительных и жарких споров стороны пришли к согласию. Подписание советско-латвийского пакта о взаимопомощи состоялось 5 октября 1939 года. Стороны обязались оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения любой великой европейской державы на морские границы Латвии или через территорию Эстонии и Литвы. СССР брал на себя обязательство оказывать латвийской армии на льготных условиях помощь вооружением и другими военными материалами. Латвийское правительство согласилось предоставить СССР право аренды военно-морских баз в Лиепае (Либаве) и Вентспилсе (Виндаве), базы береговой артиллерии для защиты входа в Рижский залив, а также нескольких аэродромов. Для охраны указанных объектов СССР получал право разместить там оговоренное количество советских наземных и воздушных вооруженных сил. Латвия и СССР обязались не заключать каких-либо союзов и не участвовать в коалициях, направленных против другой договаривающейся стороны. Проведение в жизнь пакта ни в коей мере не должно было затрагивать суверенные права обеих сторон, в частности, их государственное устройство, экономическую и социальную систему и военные мероприятия26. Подписанный одновременно с пактом конфиденциальный протокол предусматривал, что общая численность советских вооруженных сил в Латвии на время войны не будет превышать 25 тыс. человек27.

По секретному протоколу к советско-германскому пакту о ненападении Литва была отнесена к сфере германских интересов. Однако 25 сентября в беседе с германским послом Ф. фон Шуленбургом Сталин предложил обмен "германской" Литвы на "советские" Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства28. Предложение было принято немцами и зафиксировано в качестве договоренности в секретном протоколе к заключенному 28 сентября советско-германскому договору о дружбе и границе29.

30 сентября Молотов вызвал Наткявичюса и через него предложил литовскому правительству направить в Москву своего полномочного представителя для переговоров по вопросам советско-литовских отношений30. 3 октября министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис прибыл в Москву. Как он вспоминает, в самом начале беседы ему было заявлено Сталиным и Молотовым, что Германия согласилась считать Литву относящейся к сфере интересов СССР и что необходимо подписать два договора: о возвращении Вильно (Вильнюса) с областью Литве и о взаимопомощи. В ночь с 3 на 4 октября Урбшису были вручены советские проекты договора о взаимопомощи и конфиденциального протокола к нему. Формой и основными положениями они походили на соответствующие советско-эстонские и советско-латвийские документы. Устанавливался 20-летний срок действия договора. Численность контингента войск, которые СССР получал право держать в Литве на время войны в Европе, определялась в 50 тыс. человек31.

Урбшис квалифицировал проект договора о взаимопомощи как оккупацию Литвы. В ответ Сталин заявил, что "Советский Союз не намерен угрожать независимости Литвы. Наоборот. Вводимые войска будут подлинной гарантией для этой страны". Молотов добавил, что Эстонией такой пакт уже подписан и она на него не жалуется. С Латвией также предстояло вскоре заключить аналогичный договор, поэтому отказ Литвы означал бы нарушение почти созданной оборонительной системы. Возражая против ввода советских войск, Урбшис, в частности, указал, что их численность вдвое больше численности литовской армии. Сталин ответил, что он не подозревал об этом, и предложил ограничить советский контингент в Литве 35 тыс. человек32. Сославшись на отсутствие у него полномочий вести переговоры о вводе советских войск в Литву, Урбшис решил прозондировать почву относительно сокращения численности этих войск до 20 тыс. человек и размещения их только на территории Виленщины. Сталин ответил отказом33.

Утром 4 октября литовская делегация вылетела в Каунас для получения новых правительственных инструкций, 7 октября возвратилась в Москву, имея при себе собственные проекты договора о взаимопомощи и конфиденциального протокола к нему. В состав делегации вошли также заместитель премьер- министра К. Бизаускас и командующий армией С. Раштикис. Литовский проект договора во многом повторял советский. Принципиальное отличие состояло в формулировке стержневой третьей статьи. По советскому проекту СССР получал право разместить свои войска в Литве сразу после подписания договора, то есть в мирное время. В литовской редакции содержалось согласие на ввод советских войск только в случае прямого нападения на Литву, а также предусматривался немедленный вывод советских войск с ее территории после прекращения военных действий. Проект конфиденциального протокола предусматривал на время войны в Европе обмен военными миссиями для связи между командованием обеих армий. При этом Литва обязалась содержать усиленный контингент собственных вооруженных сил, о численности которых предстояло договориться в Москве. На территории Литвы предполагалось сооружать по обоюдному согласию укрепленные места и аэродромы, на СССР возлагалась часть расходов по их строительству34.

По словам Урбшиса, Сталин и Молотов не проявили интереса к литовскому проекту договора. 8 октября Урбшис заявил, что правительство уполномочило его подписать пакт35, главный принцип которого был бы изложен в литовской редакции, и что литовская делегация должна доложить своему правительству о создавшемся положении. С этой целью 9 октября Бизаускас и Раштикис отбыли в Каунас.

В архивах МИД СССР имеются еще два литовских проекта договора о взаимопомощи, однако какие-либо сведения о месте и времени их написания отсутствуют. Тот из них, который предоставлял СССР право держать войска в Литве лишь в случае прямого нападения на нее третьего государства, был, очевидно, составлен на базе первоначальных литовских предположений в ходе второго тура московских переговоров (7 - 8 октября). Содержание третьего проекта позволяет предположить, что он был окончательным литовским вариантом текста договора, который Бизаускас и Раштикис привезли из Каунаса 10 октября. В его основе лежал советский принцип размещения частей Красной Армии в Литве еще в мирное время, но только в двух населенных пунктах, причем этими пунктами "не могут быть избраны города с населением более пяти тысяч человек". Вместо указания численности советских гарнизонов стоял пропуск, заполненный рукой Молотова: "Двадцать тысяч"36.

В ходе переговоров в качестве средства оказания дополнительного давления на литовцев советская сторона использовала вопрос о Вильно. Дело в том, что между Польшей и Литвой существовал спор из-за этой территории. В 1920 г. вооруженным путем Виленская область была присоединена к Польше. В этом споре позиция советской дипломатии была двусмысленной: если во всех советско-литовских документах признавалась принадлежность Вильно Литве, то в советско-польских документах вопрос назывался спорным и подлежащим "разрешению исключительно между Польшей и Литвой". Когда в августе 1939 г. СССР и Германия договорились о расчленении Польского государства и вновь встал вопрос о судьбе Вильно, обе стороны зафиксировали в секретном протоколе свое согласие признать "интересы Литвы по отношению Виленской области". Эта договоренность была подтверждена и в секретном протоколе к советско-германскому договору от 28 сентября 1939 года. Несмотря на это на советско-литовских переговорах этот вопрос был использован Молотовым как козырная карта. Когда литовская делегация пыталась возражать против советского проекта пакта о взаимопомощи, в Вильно состоялись митинги с требованием воссоединения с Советской Белоруссией. По воспоминаниям Урбшиса, Молотов пригрозил ему, что "правительство СССР не сможет долго успокаивать трудящихся Вильно и не обращать внимания на их требования"37. "Правда" неизменно относила город к Западной Белоруссии. В Вильно несколько раз выезжали высокопоставленные деятели БССР с целью "приемки" хозяйства и установления советских порядков. Наконец Молотов прямо увязал решение виленского вопроса с согласием литовцев на пакт о взаимопомощи: он объединил тексты двух договоров в один; литовцы могли его подписать - и получить Вильно или не подписывать - и лишиться его.

Окончательный текст проекта договора был скомпилирован Молотовым из различных статей (с поправками) литовских и советского проектов пакта о взаимопомощи. Статья 1 предусматривала передачу Вильно Литве. На возобновившихся 10 октября переговорах литовская делегация приняла этот проект. В тот же день "Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой" был подписан.

Хотя советское руководство вело переговоры с прибалтийскими соседями с позиции силы, московские пакты стали все же результатом именно переговоров, а не ультиматума. Об этом говорит, к примеру, эволюция советской позиции по вопросу о численности войск: начав с 35 тыс. для Эстонии и 50 тыс. для Латвии и Литвы, Сталин и Молотов согласились в конце концов на 25 тыс. для Эстонии и Латвии и на 20 тыс. для Литвы.

Зная историю заключения договоров о взаимопомощи, нетрудно догадаться, какова была реакция на них официальной Прибалтики. Доверия к сталинскому руководству у нее не было. Мунтерс пишет в воспоминаниях, что в ночь перед подписанием пакта он мучительно размышлял о том, может ли предложить своему правительству подписать выработанный в ходе московских переговоров текст договора: "Мы понимали, что это означает поворотный пункт в истории Латвии, но в то же время сознавали, что только таким образом можно сохранить латышский народ"38. О том, с каким тяжелым сердцем подписывали пакт литовцы, сообщает Урбшис39. В Эстонии Сельтер, подписав пакт, ушел в отставку.

Внутри своих стран, стремясь "спасти лицо", правительства Латвии, Литвы и Эстонии делали вид, что ничего особенного не произошло. О пактах старались говорить как можно меньше или вообще не говорить. Ульманис впервые упомянул о пакте спустя неделю после его подписания40. Той же линии придерживались литовский президент А. Сметона и эстонский - К. Пяте. Строго контролируемая режимами пресса также хранила молчание, нарушаемое изредка появлением полуофициальных и официальных комментариев по поводу пактов. При этом обычно акцентировалось внимание на двустороннем характере договоренностей и обязательствах СССР не вмешиваться во внутренние дела прибалтийских стран.

Судить о реакции на заключенные пакты населения весьма затруднительно, какого-либо выражения в общенациональном масштабе его взгляды на это событие ни в одной из трех стран не получили. В среде просоветски настроенной интеллигенции и рабочих активистов пакты вызвали прилив энтузиазма. Их также приветствовали проживавшие в прибалтийских странах национальные меньшинства - русские, белорусы, евреи. В Литве пакт был встречен многими благожелательно, главным образом еще и потому, что статья 1 предусматривала возвращение Вильнюса41. Следующий после подписания договора день - 11 октября - стал по существу днем национального праздника, 12 октября несколько сотен человек участвовали в демонстрации у полпредства СССР в Каунасе в знак благодарности Советскому Союзу42.

В каждой из трех стран были и активные противники пактов, однако, основная масса населения восприняла пакты довольно сдержанно. Складывается впечатление, что главная причина этого состояла в том, что в октябре 1939 г. уже мало кто верил в возможность продолжения абсолютно независимого и нейтрального существования прибалтийских государств. Большинство населения понимало, что принятые решения были лишь уступкой обстоятельствам. Если же учесть антигерманские настроения, особенно в Латвии и Литве, то предложенный советским правительством "выход" рассматривался многими как наименьшее в тех условиях зло.

После подписания пактов о взаимопомощи Советский Союз проводил в отношении прибалтийских республик политику полного невмешательства в их внутренние дела. Дело, конечно, не в сталинском или молотовском высоком уважении к нормам международного права. Советское руководство не хотело предпринимать никаких действий до тех пор, пока не прояснится ситуация в войне на Западе. Победят Англия и Франция - и нужда в прибалтийском плацдарме, возможно, отпадет, а согласие Гитлера считать его "советской сферой интересов" ничего не будет стоить. Более того, решительные действия СССР в Прибалтике по реализации советско-германских договоренностей в силу дружественных отношений Англии и Франции с прибалтийскими странами могли рассматриваться в Лондоне и Париже как враждебные. Надо иметь также в виду, что советская политика на прибалтийском направлении была именно региональной, то есть требовалась полнейшая координация действий по всем трем государствам. Поэтому дипломатическим и военным представителям давались строжайшие указания не вмешиваться во внутреннюю жизнь этих стран.

В ответ на сообщения полпреда в Каунасе о контактах с представителями просоветской части литовской интеллигенции, воодушевленной ростом влияния СССР в Прибалтике и желавшей воспользоваться этим во внутриполитических целях, Молотов телеграфировал 14 октября 1939 г.: "Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите. Осуществляйте связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредство аккредитовано при правительстве и ни при ком другом"43. 21 октября Позднякову было дано еще более строгое указание: "Вам, всем работникам полпредства, в том числе и военному атташе, категорически воспрещаю вмешиваться в межпартийные дела в Литве, поддерживать какие- либо оппозиционные течения и т.д. Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного... Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о советизации Литвы"44.

Таким же образом реагировал Молотов на аналогичные сообщения полпреда в Таллинне Никитина, направив ему 23 октября телеграмму: "Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли. Из ваших последних шифровок,.. в которых Вы пишете об особых торжествах и речах в день 7 ноября, а также о встречах и приемах военных моряков рабочими организациями Таллинна, видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам... Главное, о чем Вы должны помнить, это не допускать никакого вмешательства в дела Эстонии"45.

В приказе наркома обороны от 25 октября 1939 г., отданном в связи с вступлением частей РККА в Прибалтику, от личного состава требовалось "ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела" Литвы, Латвии и Эстонии. Далее отмечалось: "Разговоры о "советизации" прибалтийских республик в корне противоречат политике нашей партии и правительства и являются безусловно провокаторскими... Настроения и разговоры о "советизации", если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом"46.

О настроениях в Литве сообщалось в письме полпреда Позднякова Молотову от 1 ноября 1939 г.: "Беспокойство за свою внутреннюю независимость среди литовцев изо дня в день ослабевает. С одной стороны, они видят, что в Эстонии и Латвии ничего не случилось. С другой стороны, приглядываясь к поведению Москвы и нас, здесь работающих, они видят, что и отсюда им ничего не грозит... Само собой разумеется, что в своем повседневном поведении здесь мы строго придерживаемся ваших директив по этому вопросу"47.

Неукоснительное выполнение Советским Союзом обязательства не вмешиваться во внутренние дела прибалтийских республик отмечалось на декабрьской конференции Балтийской Антанты. "Все страны, - по словам литовского посланника в Эстонии П. Дейлиде, - констатировали честное выполнение СССР пактов"48. Подобные заявления прозвучали и в ряде официальных выступлений руководства этих стран49.

После заключения пактов о взаимопомощи регулировались вопросы, связанные с вводом советских войск, расширялась договорная база их пребывания в прибалтийских республиках: было заключено немало соглашений по таким вопросам, как места дислокаций воинских частей; порядок их перемещения через границы, а также связи с советским командованием; освобождение воинских грузов от таможенного досмотра и обложения; и другим. Состоялись договоренности или приближались к завершению переговоры о строительстве и аренде мест расположения советских войск и других объектов, по хозяйственно-правовым вопросам. Однако такие вопросы, как снабжение советских гарнизонов, поставки вооружений прибалтийским странам, и некоторые др. разрешить в договорном порядке уже не удалось50. В ходе неоднократных обсуждений в рамках смешанных комиссий, создававшихся на паритетных началах, а также по дипломатическим каналам достигались компромиссы, сближение позиций, позволявшие принять окончательные решения. По о сдельным вопросам, например, о порядке определения численности советских войск в Литве, Латвии и Эстонии, возникали разногласия принципиального характера, вызванные различным толкованием сторонами пактов о взаимопомощи51.

В целом, несмотря на некоторые сложности, пакты о взаимопомощи осуществлялись каждой из сторон в полном соответствии с достигнутыми договоренностями. 17 апреля 1940 г. Поздняков докладывал Молотову, что какого-либо существенного изменения в худшую сторону отношения литовского правительства к договору не произошло52.

Анализируя ситуацию, швейцарская газета "Basler Nachrichten" писала 21 марта 1940 г., что созданные Советским Союзом после заключения договоров в Прибалтике "опорные пункты" должны были, по ее мнению, "привести к советизации Балтики", однако этого не произошло. "Внутренняя политика трех балтийских стран в своих основных принципах не изменилась. Она, так же как и раньше, носит исключительно антикоммунистический характер,., пребывание красноармейцев в Балтике нисколько не отражается на внутриполитической жизни,., положение Балтики после полугода войны хорошее"53. Сходные оценки обстановки, сложившейся в Латвии к весне 1940 г., дал 18 марта английский еженедельник "Tribune": "Изменения в политической обстановке Латвии весьма интересны, и направление их оказалось совершенно противоположным прогнозам многих". Первоначально правящие круги Латвии враждебно относились к заключению пакта с Советской Россией, сообщалось в статье, "однако очень скоро их опасения исчезли, когда они убедились, что пакт обеспечил им реальные экономические выгоды и вместе с тем за этим не последовало никакой попытки вмешаться во внутренние дела страны"54.

Почти одновременно с подписанием пактов о взаимопомощи Советский Союз возобновил торговые соглашения с прибалтийскими странами. В соответствии с введенной ранее практикой они строились на принципах обоюдного торгового нетто-баланса, установления размеров товарооборота и определения товарного состава экспорта и импорта. СССР шел навстречу многим пожеланиям своих партнеров. В условиях нарушенных войной международных торговых отношений советские поставки приносили им бесспорные экономические выгоды. Стороны предоставили друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Важное значение в обстановке военных действий на Балтике приобрел вопрос о транзите экспортной продукции прибалтийских стран через Мурманск, а также порты Черного и Каспийского морей55. Комментируя заключение торгового соглашения между Латвией и СССР, "Tribune" отмечала 18 марта 1940 г., что подписание этого документа "немедленно облегчило экономическое положение страны. Латвия получила возможность обменивать свою сельскохозяйственную продукцию на русское сырье и машины. Таким образом, Россия стала сейчас наиболее крупным покупателем латвийских товаров. Для Латвии весьма выгодно было предложение советского правительства, сделанное также Эстонии и Литве, о том, что они могут использовать Беломорский канал для своего экспорта"56.

Гром среди ясного неба грянул 25 мая 1940 г.: Молотов вызвал литовского посланника Наткявичюса и от имени правительства СССР сделал заявление о случаях исчезновения советских военнослужащих из частей, расположенных в Литве. "Исчезновение этих военнослужащих (речь шла о двух красноармейцах. - Авт.), - утверждал Молотов, - организуется некоторыми лицами, пользующимися покровительством органов литовского правительства". Он потребовал прекратить эти провокации и не вынуждать СССР "к другим мероприятиям". Наткявичюс заявил о непричастности литовских властей к подобным действиям57.

Причина, вызвавшая столь внезапную перемену в отношениях СССР сначала с Литвой, а затем с Латвией и Эстонией очевидна: неожиданно быстрая победа Германии в весенней кампании 1940 г. на западном фронте. Было ясно, что еще несколько недель - и Франция будет повержена, а экспедиционная армия Великобритании изгнана с материка. Это означало, что Германия получала свободу рук в отношении СССР, следовательно, ему необходимо было позаботиться об укреплении своих западных оборонительных рубежей. В понимании Сталина и его ближайшего окружения это означало включение новых территорий в состав СССР и последующее размещение там советских войск.

26 мая Урбшис вызвал Позднякова и зачитал ему ответ правительства Литвы на заявление правительства СССР. Литовское правительство выражало готовность "немедленно произвести самое подробное расследование", так как оно не располагало никакими данными, способными "хотя бы отдаленно" подтвердить обоснованность советских обвинений. У советской стороны запрашивались сведения, могущие помочь расследованию58. В дополнительном заявлении от 28 мая правительство Литвы сообщило, что им создана следственная комиссия. Вновь запрашивались данные, а также согласие на допрос обнаружившихся к тому времени двух "пропавших" красноармейцев59. Однако 29 мая советское правительство пошло на эскалацию конфликта, опубликовав в "Известиях" сообщение Наркоминдела "о провокационных действиях литовских властей", в котором "органы литовского правительства" вновь обвинялись в похищениях военнослужащих с целью получения сведений о советских частях в Литве. Настораживал и категорический отказ советской стороны от какого-либо сотрудничества с литовскими органами следствия по делам "об исчезновениях". Кроме того, командование советских войск в Литве не обращалось ни с какими запросами к литовским властям, и последние узнали об "исчезновении" двух военнослужащих только из заявления советского правительства, а еще одного - из опубликованного в "Известиях" 30 мая сообщения НКИД.

1 июня Наткявичюс был принят по его просьбе заместителем наркома иностранных дел В. Г. Деканозовым. От имени МИД Литвы посланник заверил, что литовским правительством приняты все необходимые меры для срочного и детального расследования инцидентов и у президента, премьер-министра и министра иностранных дел "имеется крайне добрая воля пойти навстречу всем требованиям правительства Советского Союза в деле выяснения обстоятельств исчезновения советских военнослужащих"60. Стремясь продемонстрировать свое желание помочь делу, литовское правительство произвело ряд арестов, усилило наблюдение за населением близлежащих к советским гарнизонам районов и т.д., о чем Наткявичюс информировал Молотова 4 июня61.

7 июня состоялась первая из бесед Молотова со специально приглашенным в Москву премьер-министром А. Меркисом. Нарком повторил обвинения в адрес литовцев в организации исчезновений советских военнослужащих и назвал заявления литовского правительства от 26 и 28 мая "сугубо формальными, ни слова не говорящими о каких-либо серьезно намечаемых литовским правительством мерах". Советское правительство, сказал Молотов, не может ими удовлетвориться, "а раз так, то надо делать какие-то серьезные выводы"62. Возражения Меркиса в расчет не принимались. Переговоры были продолжены 9 июня. Молотов повторил свои обвинения, наотрез отказался выслушивать разъяснения Меркиса, явно вел дело к обострению конфликта. Назвав "исчезновения" красноармейцев "сравнительно небольшим вопросом", Молотов заявил, что имеется куда более крупная политическая проблема - участие Литвы в военном союзе с Эстонией и Латвией, направленном против СССР63.

Речь шла о так называемой Балтийской Антанте - союзе трех прибалтийских стран, созданном 12 сентября 1934 года. Предтечей ее был подписанный в 1923 г. латвийско-эстонский военно-политический договор. При подписании договора 1934 г. сторонами было заявлено, что Литва допускается только в политическую организацию создаваемого союза, но не является участницей военного соглашения. Эта оговорка появилась в результате того, что у Литвы были нерешенные территориальные споры с Германией - по клайпедскому (мемельскому) вопросу, и Польшей - по виленскому. Однако событиями весны и осени 1939 г. эти вопросы были сняты. На X конференции Балтийской Антанты 8 декабря 1939 г. представитель Литвы заявил, что более не существует препятствий для ее вступления в военную организацию Балтийской Антанты, что вовсе не означало фактического присоединения Литвы к латвийско-эстонскому военному договору.

В 1934 г. СССР благожелательно отнесся к созданию Балтийской Антанты как элементу коллективной безопасности. При подписании осенью 1939 г. пактов о взаимопомощи советское правительство также не возражало против сохранения этого союза. Трудно представить, что Молотов был встревожен заявлением Литвы на конференции Балтийской Антанты 8 декабря. Это заявление он использовал для обвинения Литвы в том, что она якобы вступила в военный союз с Эстонией и Латвией и "старательно прячет этот факт от советского правительства"64.

Тема Балтийской Антанты как антисоветского блока появилась в донесениях полпредств в прибалтийских странах на рубеже 1939 - 1940 гг., эти донесения строились на догадках и самых худших предположениях и долгое время игнорировались НКИД. В середине мая, когда начался сбор "компромата" на правительства прибалтийских стран, полпредству в Каунасе было дано задание установить, в самом ли деле создается тайный антисоветский эстоно-литовско-латвийский союз65. В письме полпредства от 3 июня говорилось, что "найти какое-либо подтверждение этому нам до сих пор не удалось"66, как впрочем и позже, когда у советской стороны оказались все документы трех правительств.

11 июня в переговоры включился прибывший в Москву Урбшис. Министр огласил привезенное им заявление литовского правительства, в котором оно подтверждало "ясную и незыблемую верность" заключенным с СССР договорам, а также готовность сделать все для урегулирования возникших осложнений. Кроме того, Урбшис передал М. И. Калинину письмо президента Сметоны. От имени литовского правительства и от себя лично президент заверял советское руководство, что они "отнюдь не думали" вступать в какие-либо враждебные СССР соглашения67.

14 июня Урбшис (Меркис отбыл в Каунас) сообщил Деканозову, что правительство Литвы выполнило выдвинутое Молотовым в предыдущих беседах требование об увольнении министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента политической полиции А. Повилайтиса, но при этом заметил, что пока не была установлена причастность литовских органов или отдельных служащих к исчезновениям советских военнослужащих. Урбшис вновь подтвердил готовность правительства Литвы должным образом реагировать на пожелания советского правительства68. В 23 час. 50 мин. состоялась беседа Урбшиса с Молотовым. Последний зачитал заявление советского правительства правительству Литвы (опубликовано в "Известиях" 16 июня).

В нем говорилось, что "литовское правительство стремится сделать невозможным пребывание в Литве советских воинских частей,.. грубо нарушает заключенный им с Советским Союзом договор о взаимопомощи и готовит нападение на советский гарнизон". В этой связи от литовского правительства требовалось обязательно и неотложно: 1) предать суду Скучаса и Повилайтиса; 2) сформировать в Литве правительство, которое "было бы способно и готово обеспечить честное проведение в жизнь советско-литовского договора о взаимопомощи и решительное обуздание врагов договора"; 3) обеспечить "свободный пропуск на территорию Литвы советских воинских частей для размещения их в важнейших центрах Литвы в количестве, достаточном для того, чтобы обеспечить возможность осуществления советско-литовского Договора о взаимопомощи и предотвратить провокационные действия, направленные против советского гарнизона в Литве".

Литовский ответ должен был поступить до 10 час. утра 15 июня. Непоступление его в обозначенное время расценивалось бы как отказ выполнить требования Советского Союза69. На этот случай, как и осенью 1939 г., имелся вариант военного решения проблемы. 3 июня приказом наркома обороны расположенные в Прибалтике части были выведены из состава войск Ленинградского, Калининского и Белорусского военных округов и переданы в подчинение непосредственно наркому. Погранвойскам НКВД был дан приказ обеспечить переход границы частями Красной Армии, для чего предусматривалось создание ударных и истребительных групп. В их задачу входило ведение разведки и рекогносцировки, выбор мест перехода границы, подготовка переправ и плавсредств, а после начала боевых действий - уничтожение штабов и подразделений пограничной службы противника, средств связи, заграждений, минных полей и т.д.70.

В начале июня в военные советы и начальникам политических управлений Ленинградского и Белорусского военных округов была разослана директива начальника политуправления РККА Л. З. Мехлиса, требующая "всей партийно-политической работой создать в частях боевой подъем, наступательный порыв, обеспечивающий быстрый разгром врага... Наша задача ясна. Мы хотим обеспечить безопасность СССР... и заодно поможем трудовому народу этих стран освободиться от эксплуататорской шайки капиталистов и помещиков... Литва, Эстония и Латвия станут советским форпостом на наших морских и сухопутных границах"71.

Это и имел в виду Молотов, когда в завершение беседы с Урбшисом предупредил, что если литовский ответ задержится, то "советское правительство немедленно осуществит свои меры и безоговорочно" и что "в Литву будут двинуты советские войска и немедленно"72. Однако за 15 мин. до истечения установленного в советском ультиматуме срока Урбшис сообщил Молотову, что литовское правительство приняло все требования правительства СССР73.

16 июня Молотов вручил латвийскому и эстонскому посланникам Ф. Коциныну и А. Рею заявления советского правительства, аналогичные представлению, сделанному ранее Литве. В качестве главного и практически единственного пункта обвинения в обоих случаях вновь фигурировал тезис о Балтийской Антанте. Выдвигались требования сформировать новые правительства в Латвии и Эстонии, а также согласиться на ввод в эти страны дополнительных контингентов советских войск74. В назначенное время - поздно вечером 16 июня - правительства Латвии и Эстонии согласились с предложенными советской стороной условиями; старые правительства ушли в отставку75.

Для переговоров о формировании в прибалтийских республиках новых правительств советское руководство в дополнение к аккредитованным там полпредам назначило специально уполномоченных: В. Г. Деканозова - в Литве, А. А. Жданова - в Эстонии, А. Я. Вышинского - в Латвии76. Результатом их деятельности стало создание в Прибалтике просоветских правительств. Намеченные советской стороной кандидатуры формально обсуждались в ходе бесед с президентами Литвы, Латвии и Эстонии; даже выслушивались встречные предложения. На деле же правительства были сформированы из лиц, как правило, известных полпредствам по прежним контактам, либо рекомендованных последними.

19 июня в полпредстве в Таллинне прошли переговоры с некоторыми из предлагавшихся советской стороной кандидатами в члены правительства Эстонии, 20 июня соображения Жданова по кандидатурам были согласованы с НКИД, а 21 июня Пяте полностью их одобрил77. Примерно так же обстояло дело и в Латвии. 20 июня Вышинский и новый полпред СССР в Латвии В. К. Деревянский сообщили в Москву о состоявшейся встрече с президентом Ульманисом: "Предъявили свой список нового правительства, дали ему понять, что вопрос предрешен, и заявили, что этот состав полностью обеспечит выполнение пакта"78. Получив согласие Ульманиса, Вышинский телеграфировал Молотову об отсутствии у латвийского президента "возражений или предложений об изменении состава нового кабинета министров по нашему списку"79.

После одобрения представленных кандидатур Москвой министром-президентом Латвии стал А. Кирхенштейн, премьер-министром, а затем исполняющим обязанности президента Литвы - Ю. Палецкис и премьер-министром Эстонии - И. Варес. В соответствии с договоренностью советские войска вошли в Литву 15, а в Латвию и Эстонию - 17 июня 1940 года80.

Иностранные наблюдатели отмечали оборонительный характер советских мероприятий в Прибалтике. 21 июня германский посланник в Риге фон Котце писал: "Вступающие войска столь многочисленны, что... невозможно представить, чтобы только для подчинения Латвии необходима была такая обширная оккупация. Я думаю, что в русских мероприятиях сыграла свою роль мысль о Германии и имеющихся у нее возможностях, и что планы русских имеют оборонительный характер"81. Германский посланник в Таллинне Фровайн сообщал: "Поведение русских военных создает впечатление торопливости, нервозности, как будто опасаются нападения". В другой телеграмме, также от 18 июня: "Сегодня проводилось занятие аэродромов, береговых батарей и т.д. с непонятной поспешностью... Налицо чисто силовая операция, которая, по всей видимости, должна быть срочно закончена до планируемой немецкой стороной мирной перестройки Европы, чтобы создать свершившиеся факты"82. Германский посланник в Каунасе Э. Цехлин полагал: "Совершенно очевидно, что столь внушительная демонстрация силы не может проводиться только с целью оккупации Литвы. С учетом всей политической обстановки становится ясно, что Советский Союз направил сюда такое огромное количество войск из недоверия к Германии с чисто оборонительными целями"83. На заседании британского кабинета 22 июня министр иностранных дел лорд Э. Ф. Галифакс также высказал мнение, что "концентрация советских войск в прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера"84.

Зная о том, как формировались новые правительства прибалтийских стран, нетрудно представить себе их политическое лицо. Молотов назвал их просоветскими85. Фактически при новых правительствах отношения СССР со странами Прибалтики утратили характер межгосударственных, сохраняя лишь форму таковых на протяжении еще полутора месяцев. Все важнейшие мероприятия этих правительств осуществлялись на основе директив Москвы или ее представителей на местах.

17 июня Деканозов и Поздняков "посоветовали" Палецкису обратиться к СССР с просьбой об оказании помощи в охране литовско-германской границы силами погранвойск НКВД. 19 июня соответствующая нота была направлена советскому правительству, а еще через два дня, когда просимая помощь была оказана, Поздняков высказал министру внутренних дел Литвы М. Гедвиласу мнение, что "литовскую пограничную полицию, видимо, целиком придется снять с охраны литовско-германской границы"86.

В той же беседе с Палецкисом Деканозов и Поздняков поставили вопрос о разрешении свободного хождения рубля в Литве (для оплаты расходов по содержанию большого контингента советских войск). На следующий день совет министров рассмотрел это предложение и пришел к выводу, что принятие его дезорганизует литовскую экономику. Сообщая об этом Позднякову, исполняющий обязанности премьера и министр иностранных дел В. Креве-Мицкявичюс "просил посчитаться" с этим соображением. В качестве выхода предлагалось, чтобы Литва беспроцентно кредитовала советский контингент в литах по выгодному для СССР обменному курсу рубля. 20 июня Москва ответила согласием, сообщив, что "Советское правительство, идя навстречу литовскому правительству, согласно оставить одновалютную систему, основанную на обращении лита"87.

23 июня по поручению НКИД Поздняков предложил Креве-Мицкявичюсу поставить перед Германией вопрос о неприменении "на время особых обстоятельств, существующих в Литве", германо-литовского договора о пограничном сообщении, который устанавливал очень свободный режим пересечения границы между двумя государствами. В тот же день это было сделано88. По указаниям советской стороны в Литве было отменено чрезвычайное положение, легализована компартия, создавались одни государственные учреждения и расформировывались другие, назначались и увольнялись все высокие гражданские и военные должностные лица и т.д.89.

То же самое имело место в Латвии и Эстонии. Фровайн сообщал 2 июля в Берлин: "Судя по развитию событий за последние дни кажется, что правительством (Эстонии. - Авт.) действительно полностью руководят из Москвы при посредстве здешней советской миссии". Фон Котце в аналогичном послании от 5 июля назвал правительство Кирхенштейна "мнимым", призванным исполнять пожелания Москвы90.

Несмотря на просоветский характер созданных в Прибалтике правительств, многие их члены выступали в пользу статуса, схожего с тем, который имела Финляндия в Российской империи: широчайшая внутренняя автономия при строе, в целом близком к метрополии; военный и внешнеполитический протекторат. В данном случае речь шла об установлении социал- демократических или народно-демократических режимов, полностью ориентирующихся в военной и внешнеполитической областях на СССР. 2 июля Фровайн доносил из Таллинна в Берлин: "Не только в правительстве действуют лица, не согласные с советизацией страны. В профсоюзном руководстве есть также силы, ориентирующиеся больше на социал-демократический путь и являющиеся противниками советско-коммунистического направления... Со стороны правительства в различных речах и интервью отдельных министров не было никаких дальнейших высказываний в направлении советизации. Напротив, это развитие в настоящее время явно тормозится"91. В беседе с фон Котце 4 июля Кирхенштейн также высказал надежду, что "Советский Союз согласится с левоориентированной самостоятельной Латвией"92. В беседе с Поздняковым 26 июня Креве-Мицкявичюс, согласившись с "конечной целью в теперешнем развитии Литвы", высказался против излишней поспешности. "Креве-Мицкявичюс, - сообщал Поздняков, - далее изложил вкратце свой взгляд на темпы и пути. Мне стало совершенно ясно, что его схема продвижения вперед потребовала бы не месяцев, а нескольких лет"93. В ходе визита в Москву в начале июля Креве-Мицкявичюс еще раз попытался отговорить Молотова от поспешного присоединения Литвы, но тот отвечал, что это "дело решенное"94.

Таким образом, несмотря на зависимость трех правительств от советского руководства, ему требовалось определенное время для овладения ситуацией в литовско-латвийско-эстонских политических кругах, и тем более - для соответствующей подготовки общественного мнения.

На международной арене главным фактором была реакция великих держав на советизацию и включение республик Прибалтики в состав СССР. В беседе с посланником Фровайном 17 июня президент Пяте высказал убеждение, что "при том большом страхе и уважении, которые Советский Союз испытывает к Германии, даже слабого проявления немецкой заинтересованности в Эстонии или прибалтийских государствах будет достаточно для немедленного прекращения русского наступления"95. Однако Германия не сочла нужным это делать, так как не была еще полностью готова к войне против СССР и не желала поэтому раньше времени портить с ним отношения, которые по-прежнему представляли для нее определенный политический и значительный экономический интерес.

17 июня в беседе с Молотовым фон Шуленбург назвал происходившие события "делом исключительно Советского Союза и прибалтийских стран", а 17 июля от имени своего правительства подтвердил, что "Германия не имеет намерения вмешиваться в политические дела прибалтийских государств"96. Выяснилось также, что Англия и Франция не возражают по существу против планов СССР в Прибалтике, уже угадывая в нем своего будущего союзника, но прежде всего рассчитывая, по выражению Фровайна, "вогнать таким образом клин между Германией и Россией"97.

В начале июля ситуация прояснилась, и правительства трех стран объявили о проведении 14 - 15 июля выборов в парламенты. Конечно, при этом ставилась цель сформировать депутатские корпусы, через которые можно было бы провести решения конституционного характера. МИД Германии так и ориентировал 9 июля свое посольство в Москве: "Новые выборы в Ковно, Риге, Ревеле назначены... явно по указанию Москвы. В участвующих странах общее мнение, что вновь избранные парламенты должны провести присоединение к Советскому Союзу"98. Фон Котце доносил из Риги 4 июля: "Премьер-министр во время сегодняшнего визита... упомянул, что имеется сильный нажим по поводу скорейшего проведения выборов"99.

17 июля, когда результаты выборов были уже известны, в Таллинне состоялось совещание Жданова, Вышинского и Деканозова. "Можно предположить, - высказывал мнение Фровейн, - что эти три представителя советского правительства окончательно урегулируют отношение к Советскому Союзу"100. Судя по тому, что повестки дня состоявшихся вскоре сессий парламентов прибалтийских стран были однотипны - провозглашение Советской власти и принятие деклараций о вхождении их в СССР - вероятнее всего, что именно они и были предметом обсуждения на этом совещании.

21 - 22 июля сеймы Литвы и Латвии и Государственная дума Эстонии приняли декларации о государственной власти (то есть, об установлении советской системы) и о вхождении этих стран в состав СССР. 3 - 6 августа 1940 г. Верховный Совет СССР, заслушав заявления специально направленных в Москву полномочных комиссий парламентов трех стран, принял законы о вступлении Латвии, Литвы и Эстонии в СССР в качестве союзных республик.

Примечания

1. Международная жизнь, 1989, N 9, с. 92.

2. Архив внешней политики (АВП) СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 126, лл. 28 - 31, 39.

3. Там же, д. 128, л. 21.

4. Там же, оп. 2, п. 12, д. 118, лл. 62 - 63.

5. Известия, 1.XI.1939.

6. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 128, л. 37; оп. 2, п. 12, д. 118, л. 63.

7. Там же, оп. 1., п. 21, д. 233, лл. 5 - 11.

8. 1940 год в Эстонии. Док. и м-лы. Таллинн. 1989, с. 53.

9. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 233, лл. 8 - 9.

10. Там же, л. 11.

11. Там же, д. 231, лл. 6 - 7.

12. По версии, опубликованной в Эстонии, правительство СССР для оказания давления на нее прибегло к военной провокации, утопив в Нарвском заливе собственное судно. - 1940 год в Эстонии, с. 15.

13. См. там же, с. 56; АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 231, лл. 6 - 7.

14. АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 305, д. 2111, лл. 118 - 119.

15. Центральный государственный архив Советской Армии (ЦГАСА) СССР, ф. 25888, оп. И, д. 14, лл. 6 - 7.

16. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 233, л. 16.

17. 1940 год в Эстонии, с. 58.

18. АВП СССР, ф. 3а-Эстония, д. 130.

19. Там же, д. 010.

20. Известия, 3.X.1939.

21. АВП СССР, ф. 0150, оп. 37, п. 76, д. 2, лл. 47 - 48.

22. Советского варианта записи бесед в АВП СССР обнаружить не удалось.

23. В советско-германском протоколе от 23 августа 1939 г. речь идет о сферах интересов.

24. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 119а, лл. 3 - 8. In: Latvian-Russian Relations. Documents. Washington. 1944, pp. 192 - 194.

25. Там же, лл. 9 - 17. - Ibid, pp. 194 - 198.

26. АВП СССР, ф. За-Латвия, д. 139.

27. Там же, д. 05.

28. Documents of German Foreign Policy. 1918 - 1945. Series D (1937 - 1945). Vol. VIII, 1954, p. 130.

29. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 77, л. 4. - Международная жизнь, 1989, N 9, с. 94.

30. Центральный государственный архив Литовской ССР, ф. 1742, оп. 1, д. 6.

31. УРБШИС Ю. Литва в годы суровых испытаний.. 1939 - 1940. Вильнюс. 1989, с. 30; АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, л. 9.

32. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 29 - 30. В советском проекте конфиденциального протокола, вероятно, рукой Сталина исправлено 50 на 35 (АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, л. 9).

33. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 30.

34. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 124, лл. 35 - 39.

35. Там же, ф. За-Литва, д. 53.

36. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, лл. 1 - 5. Эта цифра, ставшая окончательной, впервые зафиксирована именно в данном тексте.

37. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 38.

38. Cina, 20.VII.1989.

39. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 34 - 35.

40. АВП СССР, ф. 0150, оп. 37, п. 77, д. 18, л. 103.

41. Там же, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 126, л. 60.

42. Там же, лл. 60 - 61, 63, 67 - 88.

43. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2064, л. 55.

44. Там же, л. 61.

45. Там же, п. 313, д. 2155, лл. 83 - 87.

46. ЦГАСА, ф. 4, оп. 15, д. 22, лл. 250 - 257.

47. АВП СССР, ф. 011, оп. 4, п. 29, д. 112, л. 93.

48. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 305, д. 2111, л. 226.

49. Там же, ф. 0150, оп. 37, п. 77, д. 18, л. 103; ф. 154, оп. 25, п. 36, д. 21, л. 7.

50. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, л. 9; ф. 0150, оп. 38, п. 77, д. 4, лл. 22 - 23.

51. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, лл. 17 - 19; ф. 054, оп. 18а, п. 507, д. 2, лл. 6 - 7; ф. 06, оп. 2, п. 1, д. 10, л. 84.

52. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, лл. 5 - 6.

53. Там же, ф. 150, оп. 24, п. 38, д. 29, лл. 116 - 118.

54. Там же, лл. 112 - 113.

55. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 58 - 59; ф. 054, п. 486, д. 7611, л. 31; ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 24, лл. 11 - 12.

56. Там же, ф. 150, оп. 24, п. 38, д. 29, лл. 111 - 112.

57. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 323, д. 2222, л. 109.

58. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 96 - 97.

59. Там же, лл. 98 - 99.

60. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 5, д. 36, лл. 1 - 2.

61. Там же, п. 21, д. 255, лл. 1 - 2.

62. Там же, оп. 2, п. 2, д. 13, лл. 26 - 31.

63. Там же, л. 58.

64. Там же.

65. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 7, л. 17.

66. Там же, д. 1, л. 125.

67. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 248, лл. 29 - 30; п. 2, д. 13, лл. 78 - 79.

68. Там же, п. 5, д. 36, лл. 89 - 93.

69. Известия, 16.VI.1940.

70. По латвийской границе срок готовности был установлен "к 20.00 12.VI.40" (ЦГАСА, ф. 25888, оп. 13, д. 46, л. 81).

71. Там же, ф. 9, оп. 29, д. 504, лл. 52 - 58.

72. АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 248, лл. 38 - 41.

73. Там же, лл. 31 - 32.

74. Там же, д. 239, лл. 16 - 18, 20; п. 27, д. 356, лл. 27 - 29.

75. Там же, д. 231, лл. 19 - 24; ф. 059, оп. 1, п. 332, д. 2280, лл. 118 - 119.

76. Там же, ф. За-Латвия, д. 148; ф. За-Эстония, д. 136.

77. Там же, ф. 0154, оп. 35, п. 49, д. 4, лл. 116 - 121; п. 50, д. 16, л. 11.

78. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 329, д. 2263, лл. 202 - 204.

79. Там же, ф. 06, оп. 2., п. 21, д. 243, лл. 3 - 5.

80. Там же, ф. 03а-Латвия, д. 023; ф. 03а-Эстония, д. 029.

81. Bundes Archiv BRD, письмо германского посланника в Риге в МИД Германии, 21 июня 1940.

82. Ibid., телеграммы германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

83. Ibid., письмо германского посланника в Каунасе в МИД Германии, 21 июня 1940.

84. Public Record Office, Cab. 65/7, p. 255.

85. АВП СССР, ф. 06, on. 2, п. 21, д. 248, лл. 31 - 32; ф. 059, оп. 1, п. 332, д. 2281, л. 119.

86. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 103 - 104.

87. Там же, лл. 111 - 113.

88. Там же, лл. 104 - 106.

89. Там же, лл. 115 - 119.

90. Bundes Archiv BRD, письмо германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 2 июля 1940; письмо германского посланника в Риге в МИД Германии, 5 июля 1940.

91. Ibid., письмо германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 2 июля 1940.

92. Ibid., телеграмма германского посланника в Риге в МИД Германии, 4 июля 1940.

93. АВП СССР, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 122 - 123.

94. Bundes Archiv BRD, телеграмма германского посланника в Каунасе в МИД Германии, 5 июля 1940.

95. Ibid., телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

96. АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 2, д. 14; л. 128.

97. Bundes Archiv BRD, телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

98. Ibid., телеграмма МИД Германии посольству Германии в Москве, 9 июля 1940.

99. Ibid., телеграмма германского посланника в Риге в МИД Германии, 4 июля 1940.

100. Ibid., телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июля 1940.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Боярский В.И. «В боевом содружестве с патриотами Польши» // Военно-исторические исследования в Поволжье: сборник научных трудов. Вып. 12-13. Саратов, «Техно-Декор», 2019. С. 394-409.
      Автор: Военкомуезд
      «В БОЕВОМ СОДРУЖЕСТВЕ С ПАТРИОТАМИ ПОЛЬШИ»

      Аннотация. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) сохранились неопубликованные ранее воспоминания Героя Советского Союза Николая Архиповича Прокопюка, в виде переплетенной рукописи. В советское время они могли бы «очернить» советско-польскую дружбу и потому не были опубликованы. Между тем, это бесценные страницы истории Великой Отечественной войны, которые проливают свет на заслуги советских партизан в освобождении Польши от гитлеризма. Сегодня, когда в Польше вандалы при попустительстве властей разрушают надгробья советских воинов и сносят памятники героям-освободителям, только истина может послужить уроком политикам, так и не научившимся разграничивать национализм и патриотизм. Это во все времена довольно тонкая и деликатная тема.

      Воспоминания Н.А. Прокопюка возвращают нас к боевым действиям советских и польских партизан в Липском лесу 14 июня 1944 года, которые в истории войны предстают как крупнейшее сражение партизан на польской земле и могут послужить историческим уроком.

      Ключевые слова: партизанская борьба, «партизанка», «малая война», бандеровцы, Украинская Повстанческая Армия (УПА), «Охотники», Армия Крайова, Армия Людова, Билгорайская трагедия.

      В.И. Боярский (Москва)

      На завершающем этапе Великой Отечественной войны особая роль отводилась разведывательно-боевым действиям советских партизанских формирований и организаторских групп за рубежом, особенно в Польше, Чехословакии, Венгрии и Румынии, территории которых к лету 1944 г. стали оперативным, а в ряде случаев и тактическим тылом гитлеровских войск. Так, на польской земле действовали соединения и отряды И.Н. Банова, Г.В. Ковалева, С.А. Санкова, В.П. Чепиги и многие другие. В их числе были формирования, организованные по линии ОМСБОНа. Партизанскими они не назывались. О них /395/ говорили как о группах или отрядах специального назначения, присваивали им кодовые наименования, например, «Олимп», «Борцы», «Славный», «Вперед». Нередко они становились ядром крупных партизанских отрядов. Одной из таких групп, которой было присвоено кодовое наименование «Охотники», командовал Николай Архипович Прокопюк. Еще в период пребывания на территории Украины его группа выросла в бригаду, которой довелось совершить легендарный рейд по тылам немецких войск на территории Польши и Чехословакии.

      После войны Героя Советского Союза Н.А. Прокопюка избрали членом Советского комитета ветеранов войны и членом правления Общества советско-польской дружбы. Его посылали на международные конференции по проблемам движения Сопротивления: в 1959 и 1962 годах в Вену, в 1961 году в Милан, затем в Варшаву, Никосию. Выступления Н.А. Прокопюка всегда вызывали особый интерес, ибо выступал он и как участник событий, и как историк-исследователь, убедительно и доказательно.

      …Известно, что успешность действий во вражеском тылу, успех партизанской борьбы в целом напрямую зависят от участия в ней профессионалов, людей, владеющих cпециальными военными знаниями и опытом. Такие знания и опыт к июлю 1941 года были не у многих. Самородки, подобные Сидору Ковпаку, идеалом которого был Нестор Махно, явление исключительное. Грамотно воевали те, кто партизанил во времена гражданской, чекисты и разведчики, оказавшиеся в окружении командиры, а также прошедшие накануне войны специальные курсы.

      Не случайно именно они вошли в когорту прославленных партизанских командиров, мастеров «малой войны». В этой категории выделяется прослойка людей с особым характером. За плечами у них совсем не случайно оказывалась школа партизанской войны в горячих точках и как кульминация, — проверка знаний на практике. Такую жизненную школу прошел Николай Архипович Прокопюк.

      Родился он 7 июня 1902 года на Волыни (где, кстати, довелось воевать), в селе Самчики Старо-Константиновского уезда в крестьянской семье. С двенадцати лет работал. В 1916 году, самостоятельно подготовившись, он экстерном сдал экзамен за шесть классов мужской гимназии. В шестнадцать лет добровольно вступает в вооруженную дружину завода.

      В 1919 году участвовал в «сове́тско-по́льской войне» (в современной польской историографии она имеет название «польско-большевистская война»), в составе 8-й Червоно-Казачьей дивизии. Затем работал в Старо-Константиновском уездном военном комиссариате, принимал участие в борьбе с дезертирством и бандитизмом.

      В 1921 году Николая Прокопюка направляют на работу в уездную Чрезвычайную комиссию. Это стало поворотным пунктом в его судьбе. Одной из крупнейших диверсионно-террористических банд, в уничтожении которой принимал участие Николай Прокопюк, была банда Тютюнника, засланная польской разведкой на территорию Советской Республики. В 1924 году Николая Архиповича направили в пограничные войска. До 1929 года он — на разведывательной работе. В эти годы и происходит его становление как разведчика и контрразведчика.

      Зарубежные разведки забрасывали в Советский Союз диверсантов и агентуру. А контрабандная деятельность наносила огромный ущерб экономике СССР. Не прекращался и политический бандитизм.

      Прокопюк организовывал проникновение разведчиков в зарубежные антисоветские центры. Они старались создавать в бандах, окопавшихся в приграничных районах, атмосферу безысходности, рядовых бандитов убеждали в /396/ бесполезности борьбы против Советской власти, склоняли к добровольной явке с повинной.

      В 1931 году Прокопюка направили на работу в центральный аппарат ГПУ Украины. Сначала заместителем, а затем и начальником отдела. Это было повышение в должности, которое не исключало личного участия в боевых операциях. Параллельно с основной работой он начинает заниматься подготовкой кадров для партизанской борьбы на случай войны.

      Партизанство, как «второе средство борьбы» с врагом постоянно совершенствовалось и с самого начала возможной войны должно было оказать значительную поддержку нашим регулярным войскам в решении задач как оперативных, так и стратегических. Но прежде был опыт войны в Испании. Советское правительство разрешило выезд в Испанию добровольцев — военспецов, в которых остро нуждалась республиканская армия. Из личного дела Н.А.Прокопюка:

      ...«Совершенно секретно. Начальнику... отдела УГБ НКВД УССР майору государственной безопасности... рапорт. Имея опыт разведывательной работы и руководства специальными и боевыми операциями... и теоретический опыт партизанской борьбы и диверсий... прошу Вашего ходатайства о командировании меня на специальную боевую работу в Испанию... Н. Прокопюк. 4 апреля 1937 г. Киев».

      Выезд разрешили. В Испании он стал советником и командиром партизанского формирования на Южном фронте. Его стали называть «команданте Николас». Под его руководством испанские партизаны провели не одну успешную диверсионную акцию в тылу войск франкистов.

      Военное командование республиканцев долго недооценивало возможностей партизанской борьбы в тылу мятежников и не создавало всех условий, необходимых для развертывания этой борьбы. Официально сформирован был всего лишь один партизанский спецбатальон (под командованием Доминго Унгрия). И лишь в конце 1937 года решили объединить все силы, действовавшие в тылу противника, в 14-й специальный корпус. С марта по декабрь 1938 года Николай Архипович был старшим советником этого корпуса. А когда стало очевидным поражение республиканцев, и интернационалисты постепенно стали покидать Испанию, Николай Архипович отплыл на пароходе из Валенсии на Родину.

      Его направляют на работу в центральный аппарат органов государственной безопасности. В 1939 г. заместитель начальника внешней разведки НКВД СССР Павел Судоплатов, знавший Прокопюка еще по работе в органах ГПУ Украины, предложил назначить его начальником отделения Иностранного отдела НКВД УССР, ведавшего подготовкой сотрудников к ведению партизанских операций в случае войны с Польшей и Германией. Это предложение не прошло. Ранее, в мае 1938 г., по обвинению в контрреволюционной деятельности был арестован брат Николая Прокопюка Павел, занимавший ответственный пост в Наркомпросе УССР. В итоге Прокопюк остался на низовой должности в центральном аппарате внешней
      разведки, а в октябре 1940 г. был направлен в Хельсинки для работы в резидентуре в Финляндии. Здесь его и застала война.

      Прокопюк не сразу попал в партизаны. В этом ему помог П.А. Судоплатов. В сентябре 1941 г. Прокопюка назначили командиром 4-го батальона 2-го полка ОМСБОНа. Батальон держал оборону на одном из участков фронта между Ленинградским и Волоколамским шоссе. /397/

      С ноября 1941 по июнь 1942 года Н.А. Прокопюк — начальник оперативной группы 4-го управления НКВД СССР при штабе Юго-Западного фронта, организует подготовку диверсионных и партизанских групп для боевых действий в тылу врага. Оперативная группа вела глубокую разведку в тылу противника на Киевском направлении.

      В начале июня 1942 года Николая Архиповича вызвали в Москву для подготовки к выполнению специального задания в качестве командира спецгруппы. Вместе со своей группой он должен был десантироваться в глубокий тыл противника. Пребывание в тылу никаким сроком определено не было. В течение месяца он отобрал в ОМСБОНе шестьдесят четыре прошедших подготовку бойцов, среди которых были чекисты, пограничники, минеры, радисты, медицинские работники, получил необходимые инструкции и снаряжение и к 1 августа доложил о готовности к выполнению задания. Группа получила название «Охотники».

      В ночь на 1 августа 1942 года первый эшелон «Охотников» в количестве 28 человек десантировался на парашютах в 800 километрах от линии фронта, в районе города Олевска Житомирской области. До 18 августа туда же были переброшены второй и третий эшелоны.

      Первую зиму Николай Архипович со своей группой вел боевую работу в западных районах Киевской области. Вскоре группа выросла в отряд за счет притока местных патриотов.

      В начале апреля 1943 года Прокопюк уводит отряд в Цуманьские леса. Об этом периоде своей жизни, о пребывании на территории Польши и Чехословакии, Прокопюк (Сергей) напишет в своих воспоминаниях «Цуманьские леса» и « Отряд уходит на запад». Текст подкреплен воспоминаниями участников боев. Там же рецензия, написанная в 1959 году Прокопюком на книги польских историков, в частности, на работу В. Тушинского «Партизанские бои в Липских, Яновских лесах и Сольской пуще», изданной в Варшаве в 1954 году. В рецензии под названием «В боевом содружестве с патриотами Польши» он уточняет детали проведенных боевых операций, называет участников событий. В последующем при описании событий мы будем придерживаться этих неопубликованных текстов.

      К географическому понятию «Цуманьские леса» партизаны в годы войны относили все леса, расположенные на обширной территории в треугольнике Сарны — Ровно — Ковель. Места эти привлекали партизан возможностью эффективной боевой работы. Отсюда было совсем близко до Ровно, Луцка, Ковеля. Рядом пролегали две важные железнодорожные магистрали, по которым двигались эшелоны из Германии к фронту. Параллельно проходило шоссе Брест — Киев. Здесь воевали многие партизанские формирования: 1-й батальон соединения А.Ф. Федорова, спецотряд майора В.А. Карасева, отсюда уходило в Карпатский рейд соединение С.А. Ковпака. А севернее железной дороги Сарны — Ковель начинался сплошной партизанский край, где обосновались отряды А.П. Бринского, Г.М. Линькова (Бати), И.Н. Баннова (Черного), и позже основные силы соединений А.Ф. Федорова (Черниговского), В.А. Бегмы, И.Ф. Федорова (Ровенского). Еще севернее были обширные территории, освобожденные от оккупантов партизанами Белоруссии. По сути, это был партизанский край.

      Отряды кружили, петляли, передвигались и маневрировали, то изготовляясь к нанесению ударов, то просто уходили из-под докучливых налетов вражеской авиации, которая из-за нехватки у оккупантов наземных сил долгое время в единственном числе дарила их своим вниманием. /398/

      В Цуманьских лесах — а это была Волынь — отряд действовал девять месяцев, оседлав железную дорогу Ровно — Ковель. Прокопюк систематически отправлял группы в 3-5 человек подрывать вражеские эшелоны с живой силой и боевой техникой. Немцы в ответ значительно уменьшили скорость поездов. Это привело к снижению эффективности диверсий. Тогда он решил, что минирование нужно сочетать с налетами на вражеские эшелоны. После захвата подорванного эшелона партизаны уносили трофеи с собой, а все оставшееся в вагонах и на платформах поджигали. Подобные операции проводились за 15 — 20 минут. Горевшие поезда загромождали пути, и таким образом противнику наносился не только материальный ущерб, но и снижалась пропускная способность железной дороги.

      Приведем запись за сентябрь 1943 г.: «В ночь на 1-е подорван поезд, следовавший на восток. 14-го пущен под откос эшелон с пополнением. 28-го взорван спецпоезд, 13 классных вагонах. Все они разбиты. По немецким данным, убито 12, тяжело ранено 100 офицеров. По уточненным несколькими железнодорожниками данным, убито 90 офицеров, тяжело ранено до 150 фашистов. Место взрыва — перегон Киверцы — Рожице».

      Не раз гитлеровцы и сами, и с помощью украинских националистов пытались выжить партизан из Цуманьских лесов, но безрезультатно. Отряд провел в период мая по ноябрь 1943 года около двадцати боев с карателями, заканчивавшихся поражением последних.

      В ноябре 1943 года отряд по приказу из Центра, который предписывал уклоняться от затяжных боев, на время покинул Цуманьские леса. Карательной экспедицией тогда руководил гитлеровский генерал, названный «мастером смерти» — Пиппер. Основной бой между батальонами Пиппера и отрядом Д.Н. Медведева произошел 7 ноября 1943 под Берестянами, который закончился поражением гитлеровцев. В то время отряд Прокопюка базировался у села Великие Целковичи, в 15 километрах от стоянки соединения А.Ф. Федорова.

      В Цуманьских лесах партизаны впервые в своей практике столкнулись с польскими вооруженными формированиями. В мае I943 года их насчитывалось четыре группировки. Они базировались на Гуту Степаньскую и колонию Галы (у Сарн), в селе Пшебродзь (в просторечии Пшебражже) и местечке Рожище (у Луцка). Все они возникли стихийно в порядке самообороны от националистических банд ОУН. Польский гарнизон в селе Гута Степаньская в какой-то мере был связан с советским партизанским соединением Григория Линькова, дислоцировавшимся севернее железной дороги Сарны — Ковель. Вторая польская группировка на севере в колонии Галы, по воспоминаниям Прокопюка, ориентировалась на поддержку со стороны немцев и последними была частично вооружена. Связи отряда Прокопюка с поляками в Гуте Степаньской и колонии Галы не получили развития (северное направление партизан Прокопюка мало интересовало в оперативно-боевом отношении). В последующем многие поляки из этих гарнизонов ушли в активно действовавшие против гитлеровцев отряды и соединения. Оставшиеся сориентировались на акковцев (Армия Крайова) с присущей им практикой лавирования, выжидания и сохранения своих сил.

      О контактах советских партизан с польскими гарнизонами следует сказать особо. Так, своеобразные отношения сложились у Прокопюка с комендантом села Пшебродзь (около 10 тысяч жителей). Цыбульским (лесник из Камень–Каширска). Одно время он был в группе советских партизан Льва Магомета. Потом то ли случайно оторвался, то ли сознательно ушел. Цыбульский вел политику лавирования между оуновцами, советскими партизанами и немцами. То было время острого противостояния поляков и оуновцев. /399/

      30 августа была наголову разбита группа ОУН, пытавшаяся напасть на село Пшебродзь. Поляки отождествляли ОУН и УПА со всем украинским местным населением. С приходом отряда Прокопюка вылазки поляков против украинских сел прекратились.

      5 ноября 1943 года, чтобы отвести от себя даже малейшую тень подозрения о связях с советскими партизанами, Цыбульский инсценировал бой с отрядом Прокопюка. Инсценировка была выдана за чистую монету. Были даже инсценированы похороны врача и офицера, якобы погибших в бою. Мнимые покойники благополучно убыли в Варшаву. При встрече с Прокопюком Цыбульский признался, что хотел обелить себя в глазах карателей. Прокопюк дал согласие на инсценировку еще одного боя, хотя это дискредитировало советских партизан в глазах поляков. Но это был выход для беспомощного гарнизона, который каратели могли в любой момент стереть с лица земли. Цыбульский пообещал Прокопюку, что в будущем устно и печатно опровергнет эту провокацию. До 1957 года Цыбульский так и не выполнил своего обещания. Похоже, что он вообще не собирался его выполнять.

      Предвзятое отношение к советским партизанам польских формирований было очевидно. В Армии Крайовой распространялась установка о двух врагах Польши, отражавшая курс польского правительства в эмиграции. Газета «народовцев» «Мысль паньствова» пророчила: «К концу войны не немцы, покидаюшие Польшу, будут являться главной политической военной проблемой, но наступающие русские. И не против немцев мы должны мобилизовать наши главные силы, а против России…Немцы, уходящие из Польши перед лицом наступающих русских не должны встречать препятствий со стороны поляков…В условиях создания оккупации немцев не может быть речи ни о каком антинемецком восстании, речь может идти только о восстании антирусском…».

      Отряд Прокопюка все время перемещался, и это осложняло ситуацию с ранеными. Но вскоре у Прокопюка сложились дружеские отношения с партизанским командиром А.Ф. Федоровым [1], и появилась возможность передавать раненых в госпиталь его соединения, а иногда даже пользоваться его аэродромом для отправки на Большую землю тяжелораненых и пленных.

      Широкие связи с местным населением позволили отряду создать разведывательные позиции в крупных населенных пунктах, в том числе в Ровно. Боевую деятельность на Волыни партизанским отрядам приходилось вести в сложной обстановке. У немцев была здесь многочисленная агентура. Украинские националисты сковывали передвижение партизанских формирований, часто охраняли железные дороги, нападали на мелкие группы партизан и на базы отрядов. Местное население, распропагандированное националистами, в подавляющем большинстве отнюдь не сочувствовало партизанам, которых нынешние исследователи партизанской борьбы в отличие от местных украинских и польских называют советскими партизанами. Все это требовало выработки определенной линии поведения.

      Ни постоянные перемещения, ни стремительный, «короткий» характер ударов по военным объектам противника не оберегали отряд Прокопюка от боевого соприкосновения с карательными экспедициями фашистов. Как уже говорилось, с мая по ноябрь 1943 года таких боев было двадцать, и всякий раз враг проигрывал.

      1. Алексей Фёдорович Фёдоров (30 марта 1901 года — 9 сентября 1989 года) — один из руководителей партизанского движения в Великой Отечественной войне, дважды Герой Советского Союза (1942, 1944), Генерал-майор (1943). /400/

      В ноябре Николай Архипович получил приказ из Центра временно покинуть Цуманские леса. Втягиваться в затяжные бои для отряда значило сковывать себя ситуацией, навязанной немцами, и идти на нежелательные потери. К 25 декабря немцы сняли блокаду, и отряд Прокопюка вновь возвратился в Цуманьские леса. Это было время, когда фронт значительно приблизился к партизанам.

      Регулярные советские войска приступили к освобождению правобережной Украины. В конце декабря – январе начались Житомирско-Бердичевская, Кировоградская, Луцко-Ровненская, Корсунь-Шевченковская и Никопольско-Криворожская операции. Цуманьские леса оказались в полосе наступления войск правого крыла 1-го Украинского фронта. Партизаны были уверены, что закончился их полуторагодичный партизанский путь. Но это были только иллюзии.

      5 января 1944 года Прокопюк получил радиограмму из Центра, которая гласила: «С приближением фронта, не дожидаясь дальнейших распоряжений, двигаться на запад в направлении города Брест».

      Командование, штаб, личный состав, который к тому времени насчитывал около 500 бойцов (отряд Прокопюка вырос в бригаду), начали подготовку к рейду. Нужно было пять суток, чтобы собрать все находившиеся на заданиях подразделения.

      10 января 1944 г. выступили на запад. К вечеру 12 января вышли к реке Стырь в районе села Четвертни. Как раз в это время, как сообщила Прокопюку разведка, в городе Камень-Каширский состоялось совещание представителей ОУН с гитлеровцами, на котором фашистское командование сообщило бандеровцам о своем решении передать им перед оставлением города все склады немецкого гарнизона с боеприпасами, медикаментами и продовольствием. Это делалось для того, чтобы обеспечить активные подрывные действия националистических банд в тылу советских войск. Бандеровцы быстро вывезли содержимое складов из города и спрятали в схронах (потайных ямах-амбарах) в селе Пески на реке Припять. Однако, как доложили разведчики, нашлись люди, готовые показать схроны. Прокопюк принял решение задержаться.

      25 января Николай Архипович во главе двух рот сам провел операцию по изъятию содержимого схронов, блокировав на рассвете село Пески. Подогнали 35 пароконных саней и загрузили их военным имуществом, медикаментами, боеприпасами. Продовольствие отдавали крестьянам, с собой решили взять только 300 пудов сахара. Когда к селу подошли банды УПА (Украинской Повстанческой Армии), их встретили партизанские заслоны, завязался бой. В этом бою было уничтожено 70 бандитов, в том числе руководитель северного «провода» Сушко. Партизаны потеряли трех бойцов, еще трое были ранены.

      …Напомним, что Советский Союз на протяжении всей войны оказывал разнообразную помощь движению Сопротивления многих стран. В СССР готовились кадры для национальных партизанских формирований. Советская сторона заботилась об обеспечении их оружием, боеприпасами, медикаментами, о лечении раненых. В апреле 1944 года по просьбе польской эмиграции в СССР только что созданному Польскому штабу партизанского движения были переданы партизанские бригады и отряды, состоявшие из поляков. Большая часть этих отрядов, сформированных в западных районах Украины и Белоруссии, вскоре перешла на территорию Польши. Одновременно в Польшу стали переходить и наиболее опытные советские партизанские формирования.

      В конце марта 1944 г., как писал Николай Архипович, перед началом рейда по территории Польши Прокопюк встретился с направлявшимися в Москву представителями Краевой Рады Народовой Марианом Спыхальским, Эдвардом /401/ Осубка-Моравским, Яном Хонеманом и Казимиром Сидора. Встречи с ними дали возможность правильно понять и оценить обстановку в Польше. А ситуация там складывалась следующим образом. В стране действовали внутренние силы в лице многочисленных партий и союзов. Силы эти в условиях войны и оккупации делились на два лагеря. С одной стороны, партии и союзы, стоявшие на позициях непримиримой борьбы с фашистами и солидаризировавшиеся в этой борьбе с Советским Союзом. Этот лагерь возглавлялся Польской рабочей партией. С другой стороны – партии и организации, занимавшие выжидательную позицию в войне и враждебную по отношению к первому лагерю и Советскому Союзу. Руководящим органом второго лагеря было эмигрантское правительство Польши в Лондоне.

      С учетом политического положения в стране и расстановки польских сил Сопротивления командование бригады во главе с Прокопюком определило политическую линию поведения в ходе рейда как бригады в целом, так и каждого бойца в отдельности.

      Бригада выходила на территорию Польши четырьмя эшелонами. 12 мая эшелоны соединились.

      Рейд подразделений бригады по территории Польши продолжался до 19 июля. За это время было проведено 11 встречных боев, осуществлено 23 диверсии, в которых был подорван и пущен под откос 21 вражеский эшелон и разрушено 3 железнодорожных моста. Было выведено из строя 38 фашистских танков, захвачено много оружия разного калибра и автомашин. Кроме того, по разведывательным данным бригады авиация Дальнего Действия Красной армии (АДД) осуществила ряд воздушных налетов на военные объекты врага. В частности, в ночь на 17 мая 1944 года по целенаводке партизан АДД нанесла бомбовый удар по скоплению эшелонов противника на станции Хелм, в результате чего были разбиты два эшелона с живой силой и подвижный состав с горючим; уничтожены местная база горючего и крупный склад зерна; повреждено несколько паровозов, стоявших в депо.

      Все это данные из архива, и цифры говорят сами за себя. Если посчитать, то получается, что «Охотники» совершали приблизительно одну диверсию в неделю, уничтожали в неделю один эшелон, в день – 13 солдат противника...

      В конце мая в связи с предстоящим крупным летним наступлением Красной армии Центр отдал приказ передислоцироваться в Липско-Яновские леса. Прокопюк, оценив обстановку, решил провести бригадой стремительный марш в назначенный район по степной местности в обход города Люблина с востока. Чтобы дезинформировать противника, днем 27 мая бригада начала рейд в северо-западном направлении, а ночью резко повернула на юг и, обходя населенные пункты, броском двинулась к цели.

      1 июня 1944 года бригада в полном составе сосредоточилась в Липско-Яновском лесу. К тому времени в ней было 600 бойцов.

      В начале июня 1944 года в этих лесах находились также советские партизанские соединения В. Карасева и В. Чепиги, отдельные отряды В. Пелиха, М. Наделина, С. Санкова, И. Яковлева, польско-советский отряд Н. Куницкого, польские партизанские бригады имени Земли Любельской и имени Ванды Василевской Гвардии Людовой, отряд Армии Крайовой под командованием Конара (Болеслава Усова). В общей сложности группировка насчитывала 3 тысячи человек.

      Совокупность обстоятельств оказалась такой, что немцы неминуемо должны были принять меры к очищению этих мест от партизан. Во-первых, слишком уж /402/ быстро росло партизанское движение в восточных областях Польши, а во-вторых, территория эта постепенно превращалась в непосредственный оперативный тыл немецких войск на Восточном фронте.

      6 июня Николай Архипович, связавшись с Центром по радио, попросил ускорить высылку людей для укомплектования группы майора Коваленко, которая предназначалась к выходу на территорию Чехословакии, и параллельно сообщил: «Обстановка здесь такова, что задерживаться не придется; противник кровно заинтересован в занимаемом нами плацдарме на реке Сан и Висле и, как свидетельствуют приготовления, намерен заняться нами всерьез».

      Решение Прокопюка покинуть Липско-Яновский лес было, безусловно, правильным: лучше несколько неподорванных эшелонов, чем открытые бои с регулярными частями противника. Но было уже поздно. Немцы разработали операции «Штурмвинд-1» (на первом этапе) и «Штурмвинд-П» (на втором этапе) и начали окружение партизанской зоны.

      Отряд Прокопюка стал центром, на базе которого проводились встречи командного состава партизанских отрядов и соединений. Вот и 7 июня в штабе собрались на совещание командиры, комиссары и начальники штабов всех отрядов, находившихся в Липском лесу. Присутствовавшие были в большей или меньшей мере осведомлены о карательной экспедиции и решили: действовать сообща, взаимно информировать друг друга об обстановке, не покидать лес в порядке односторонних решений, в затяжные бои в одиночку не ввязываться, чтобы не распылять сил, а под напором превосходящих сил противника отходить к деревне Лонжек – пункту общей концентрации партизанских отрядов в Липском лесу. Было также решено дать карателям бой, если это потребуется. Николай Архипович подчеркивает в своей рукописи, что «такая договоренность была достигнута на паритетных началах, а не в порядке чьего бы ни было старшинства».

      Столкновения с карателями начались 9 июня. Вплоть до 13 июня они носили характер боевого прощупывания партизанских сил, 11 июня определился замысел противника, пытавшегося замкнуть партизан в Липском лесу. Разгадав это намерение, партизанская группировка переместилась восточнее, в район Порытовой высоты на реке Бранев, где к рассвету 13 июня были заняты более выгодные в тактическом и оперативном отношении позиции.

      В тот же день взяли в плен гауптмана (капитан немецкой армии) и доставили в штаб. Прокопюк допросил его и получил ценные сведения о составе немецкой карательной экспедиции и ее планах на ближайшее время. Наступление немцев было назначено на 14 июня.

      Вечером 13-го было создано объединенное командование польско-советской партизанской группировкой во главе с подполковником Прокопюком. В своей рукописи Прокопюк вновь подчеркивает, что ни о каком приоритете его отряда и его старшинстве по отношению к другим командирам не было и речи. Все принимаемые решения были плодом коллективной мысли. Забегая вперед следует отметить, что в последующем на совещании командиров отрядов, комиссаров и начальников штабов получила признание точка зрения о принятии боя на месте и по существу был решен вопрос о составе объединенного командования: командующий Прокопюк, заместитель Карасев, начальник штаба Горович. Все польские командиры единодушно поддержали решение о принятии боя на месте и изъявили готовность стать под руководство объединенного командования.

      В партизанскую группировку входили: /403/
      – Отряд связи ЦК ППР под командованием «Яновского» (Л. Касман) – 60 человек;
      – Первая бригада имени Земли Любельской под командованием капитана «Вацека» (И. Боровский) — 380 человек;
      – Бригада имени Ванды Василевской под командованием Шелеста (зам. А. Кремецкий) — 300 человек;
      – Смешанный полько-советский отряд имени Сталина под командованием Куницкого – 160 человек;
      – Отряд Прокопюка — 540 человек;
      – Отряд Карасева — 380 человек;
      – Отряд имени Буденного под командованием капитана Яковлева — 180 человек;
      – Отряд имени Кирова под командованием Наделина — 60 человек;
      – Отряд имени Суворова под командованием С. Санкова — 60 человек;
      – Отряд имени Хрущева под командованием В. Чепиги — 280 человек;
      – Сводный отряд (в составе отдельных групп В. Галицкого, А. Филюка и Василенко) под общим командованием подполковника В. Гицкого — 90 человек;
      – Отряд группы военнопленных во главе с А.Зайченко — 15 человек;
      – Отряд Армии Крайовой под командованием поручика «Конор» (Б.Усова) – 93 человека.

      В этот список не включены радисты, медицинский персонал, ездовые, ординарцы, раненые и больные — еще 540 человек.

      Со стороны немцев в карательной операции участвовали: 154-я резервная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Ф. Альтрихтера, 174-я резервная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Ф.Эбергардта, часть 213-й охранной дивизии под командованием генерал-лейтенанта А. Хоешена, Калмыцкий кавалерийский корпус, 4-й учебный полк группы армии «Северная Украина», 115-й полк стрельцов Крайовых, 318-й полк охраны, 4-й полк полиции совместно с подразделениями жандармерии и обеспечения, один моторизованный батальон СС и несколько других частей вермахта и полиции. Общее руководством осуществлял командующий Генеральным Военным Округом Губернаторства генерал З. Хенике.

      Общая численность немецких войск составляла 25 — 30 тысяч против 3 тысяч партизан. Кроме того, группировку поддерживала артиллерия, бронепоезд и авиация 4-й немецкой воздушной армии.

      Судя по содержанию приказа по осуществлению карательной экспедиции, захваченному у немецкого офицера, немцы точно определили количество замкнутых в кольцо окружения партизан — «разрозненных советских и польских банд» и их численность. Штурмовым группам предписывалось расчленить партизанскую группировку и подавить сопротивление изолированных очагов. В случае необходимости авиация вызывалась тремя красными ракетами в зенит. При этом передний край карателей следовало выложить белыми полотнищами клиньями в сторону партизан. Если немецкие части попадали под свой артиллерийский или минометный огонь, сигналом служила белая ракета в зенит, означавшая – «свой».

      При изучении приказа был сделан вывод, что нужно сорвать регламентированную часть операции и подвести ее к 13 — 14 часам, когда вступит в действие «если». Было и другое: приказ игнорировал возможность такого развития событий, когда операция могла затянуться до ночи. Это и был непоправимый просчет немецкого командования. Ведь приказ предписывал в 7.00 /404/ войти в соприкосновение с противником, в 9.00 навязать противнику свою инициативу, в 11.00 доложить о ликвидации партизанской группировки, при этом предписывалось «предпочесть пленение главарей и радистов».

      Партизаны заняли круговую оборону, которая представляла собою эллипс и была разделена на 11 секторов — по количеству входивших в группировку формирований. К утру 14 июня были полностью завершены работы по оборудованию всех позиций, определены стыки и порядок связи как между соседними отрядами, так и всех отрядов и бригад со штабом объединенного командования.

      …Утром начался бой. Немцам сразу же удалось вклиниться в позиции партизан на стыке участков обороны отряда связи ЦК ППР и бригады имени Ванды Василевской. Создалось угрожающее положение, поскольку этот частный успех противника в начале боя не только нарушал общую систему обороны, но и мог оказаться решающим по своему психологическому воздействию.

      Майор Карасев и его сосед слева командир польского формирования Леон Касман прибыли на командный пункт и доложили Прокопюку о неспособности локализовать прорыв собственными силами. Прокопюк бросил на ликвидацию прорыва 80 человек из оперативного резерва.

      Немцы не выдержали контратаки и отошли на исходные позиции. В 12 часов дня образовался еще один прорыв в связи с потерями, понесенными 1-й ротой бригады Прокопюка. В прорыв было введено 120 человек резерва, и немцы были опять отброшены.

      Третий прорыв обороны случился около 23 часов на участке отрядов С. Санкова и М. Наделина. На ликвидацию прорыва Прокопюк бросил взвод, одно отделение комендантского взвода, а также польский отряд Армии Крайовой — всего около 150 человек, опять же из оперативного резерва. Прорыв был быстро ликвидирован, и положение восстановлено.

      В ходе многочисленных и безуспешных атак в течение 15 часов немцы потеряли три с половиной тысячи человек убитыми и ранеными, а партизаны — около 210 человек. Этот успех был прежде всего обеспечен умелой организацией, блестящим командованием партизанской группировкой. Сыграла свою роль оперативная информация, полученная от плененного накануне этих боев немецкого офицера. Пользуясь ею, партизаны неоднократно дезориентировали фашистскую авиацию, выкладывая белые полотнища клиньями в сторону карателей, вследствие чего фашистские летчики сбрасывали бомбы на свои войска. А когда гитлеровцы белыми ракетами подавали сигнал воспрещения огня, партизаны присоединялись к этому фейерверку.

      После войны боевые действия партизан в Липском лесу 14 июня 1944 года войдут в историю как крупнейшее сражение партизан на польской земле. Весьма значительной по своим последствиям явилась завершающая контратака на позициях бригады Прокопюка.

      Противник начал атаку на фронте бригады одновременно с ударом в других секторах. Немцы уже чувствовали, что «захлебываются», и предприняли последнюю в тот день попытку достигнуть перевеса. Под руководством начальника объединенного штаба старшего лейтенанта А. Горовича атака была отбита.

      Преследуя фашистов, партизаны вклинились более чем на 300 метров в глубину и по фронту во вражеское расположение и, пользуясь наступившей темнотой, закрепились в прорыве. Николай Архипович с нетерпением ждал этого момента, и когда ему доложили, что в кольце окружения образован достаточный /405/ коридор, он тотчас отдал приказ выводить из леса все блокированные партизанские отряды и эвакуировать госпиталь. Выход закончился в 01.00 час 15 июня. Из окружения вышли без единого выстрела.

      Боевой день 14 июня закончился полной победой партизан. План противника покончить с партизанами одним ударом за каких-нибудь 3 — 4 часа, как это предполагал командующий германской группировки генерал Кенслер, потерпел провал. Партизаны заставили Кенслера подтянуть второй и третий эшелоны.

      Гитлеровцы понесли громадные потери. Но даже при этом армия оставалась армией. Они не сомневались в своем абсолютном превосходстве, над замкнутыми в кольцо партизанами. Расчет на то, что каратели отстанут, как это было не раз, здесь себя не оправдывал. Боеприпасы у партизан кончались. Нужно было уходить и уходить немедленно этой же ночью, что и было сделано, сделано блестяще благодаря опыту и таланту Прокопюка.

      Выходили в южном направлении, где в коридоре шириной чуть более 300 метров по докладу разведки Горовича немцев не было. Идти на запад означало обрекать себя на постоянную настороженность карателей и угрозу собственных завалов и минных ловушек, которые партизаны щедро наставили при отходе. Не все сразу же согласились с таким решением Прокопюка. Никто тогда не знал, что вопреки общему решению остались с небольшими группами Чепига и Василенко. Они попытались прорваться на запад, попали под губительный огонь карателей и почти все погибли.

      Ранее была достигнута договоренность, что под объединенным командованием партизаны действуют до выхода на линию реки Букова, а в дальнейшем — по своему усмотрению. Не доходя до села Шелига, отряды разобрали раненых и разделились. Здесь формально прекратило свое существование объединенное командование. Оно могло бы позитивно проявить себя и дальше. Но так не случилось.

      Забегая вперед, отметим, что по-иному было во второй половине июня в Билгорайских лесах (Сольская пуща), когда каратели вновь окружили партизан Прудникова, Карасева и две польских бригады Армии Людовой. Здесь же по соседству оказалась однотысячная группировка Армии Крайовой под общим командованием майора «Калины» (Эдвард Маркевич) – инспектора Армии Крайовой Люблинского округа. Однако «Калина» уклонился от «союза с советскими» перед лицом равноценной опасности и сделал это не из-за недоверия к военным способностям советских командиров, а потому, что ему «не по пути» было с советами («даже на одну ночь») политически. Не удалось с ним объединиться и командованию обеих польских бригад Армии Людовой. Посыльному был дан ответ, что «пан спит». Прокопюк специально послал к «Калине» своего заместителя Галигузова. «Калина» отклонил предложение об оперативном подчинении, сославшись на то, что «у него нет полномочий на взаимодействие с советами».

      Прокопюк в своей рукописи приводит слова свидетеля переговоров Анны Дануты Бор Пжичинкувны, дочери квартийместера Армии Крайовой Бора:

      «…В пятницу 23 июня пополудни еще раз приехали в лагерь командиры советской «партизанки». Состоялись переговоры, к которым мы с Ксантурой прислушивались. Советы предлагали, чтобы еще ночью вместе ними пробиться и хотели возглавить командование полком. Их было две тысячи, а нас около тысячи. Инспектор «Калина» на это не согласился, обольщаясь надеждой, что немцы будут преследовать советские отряды и минут нас. Согласие не состоялось. «Советы отбыли»…» /406/

      Калиновцы пренебрегли предложением Прокопюка, остались в лесу и не воспользовались брешью, которую ночью пробили в кольце окружения советские партизаны. Отряды Прокопюка и Карасева, польские бригады Армии Людовой вырвались из «котла». Потери партизан составили 22 бойца и командира и 30 раненых.

      Войдя в лес, каратели нашли деморализованных калиновцев и уничтожили их поголовно. Вырвались с десяток бойцов поручика «Вира», вышел ротмистр «Меч», погиб «Калина», только и успевший предупредить своих подчиненных, чтобы его называли не «пан майор», а «пан капрал». Очевидно, что просчет «Калины» стоил жизни десяти сотен польских солдат, павших жертвой безрассудного руководства Армии Крайовой, в игре которого и сам «Калина», и все его павшие бойцы были всего лишь пешками.

      «А ведь, в сущности, — пишет Прокопюк, — майор «Калина» был, безусловно, антигитлеровцем. Эдвард Маркевич — это его настоящее имя — имел за плечами много лет деятельности в подполье. Его родной брат — поручик «Скала» был зверски замучен при допросе в гестапо… В этом роде многое можно сказать о других офицерах-аковцах. И уж, конечно, ничего дурного не было за душой сотен поляков — рядовых и сержантов Армии Крайовой. Но для таких офицеров как «Калина» и многих других, им подобных, были характерными гонор и слепое повиновение, унаследованные от бездумного офицерского корпуса «санационной» Польши; кастовая замкнутость глухой стеной отгораживающаяся от интересов своего народа. И даже сегодня таким свидетелям билгорайской трагедии как «Меч», «Вир» и другим, которым удалось спастись 24 июня, даже сегодня им недостает непосредственности Анны Бор Пшычникувны, ни гражданского мужества и мужества вообще, сказать правду о тайне Осуховского кладбища (жертвы Билгорайского побоища захоронены в селе Осухи). Наоборот, предпочли и предпочитают хранить молчание, а порой даже пытаются выдать судьбу этих жертв за результат совместных боевых действий с советскими партизанами (такое имело место на десятитысячном траурном митинге в селе Осухи 23-го июня 1957 года, посвященном тринадцатилетию событий в Билгорайских лесах. Плохая, скажем так, услуга истории… Билгорайская трагедия — волнующая тема периода второй мировой войны. Она навсегда останется позорной страницей деяний реакции, не останавливавшейся ни перед чем, когда речь заходила о принижении роли народного движения сопротивления Польши гитлеровской оккупации. Об этой странице истории еще не все сказано…»

      Переход бригады в Сольскую пущу сопровождался целым рядом встречных боев. Особо острое столкновение произошло 15 июня у деревни Шелига, где партизаны разгромили вражескую группу преследования и полностью истребили два дивизиона его конницы.

      21 июня немцы вновь окружили партизан. Николай Архипович и руководители других отрядов решили не доводить дело до нового сражения и покинуть блокированную пущу, поскольку, ввязываясь в подобные бои, партизаны безусловно проигрывали, не имея резервов. Польско-советская группировка разделилась.

      В ночь на 24 июня в исключительно трудной ситуации партизаны пробили брешь в окружении, преодолели три линии вражеского заслона и с боем форсировали труднопроходимую, заболоченную речку Танев. К вечеру 25 июня группировка достигла Янов-Львовского леса. Последующие тринадцать дней партизаны умело маневрировали между Япов-Львовским и Синявскими лесами, /407/ уклоняясь от главных сил противника и громя отдельные группы карателей во встречных боях.

      8 июля в Янов-Львовском лесу удалось принять большой транспортный самолет «Дуглас». На этом самолете и нескольких По-2, прилетавших из-за линии фронта в период с 25 июня по 7 июля, были наконец эвакуированы все раненые. Вслед за эвакуацией наступило новое разделение. Большинство отрядов вышло в обратный рейд на Люблинщину, где они вскоре соединились со вступившими на территорию Польши частями Красной Армии.

      Бригада Прокопюка, соединение Карасева и польско-советский отряд под командованием Н. Куницкого направились в Карпаты. 19 июля бригада Прокопюка форсировала реку Сан в ее верхнем течении и обосновалась на горе Столы (высота 967). Здесь бригада была доукомплектована специальными десантами, предназначавшимися для действий в Чехословакии, и с 1 августа 1944 года начала свою деятельность на территории восточных районов Словакии. Так закончилась для Николая Архиповича Прокопюка боевая работа в Польше.

      В мае 1944 года в Советском Союзе начали подготавливать специальные кадры из чехословацких патриотов. После кратковременного обучения в июле — августе несколько групп было переброшено на территорию Чехословакии. В их состав входили и советские партизаны. Всего было десантировано 24 организаторские партизанские группы, руководимые в основном чехами и словаками. Вслед за десантом на территорию Словакии перебазировалось несколько советских партизанских формирований.

      Рейд бригады Прокопюка в Чехословакии продолжался два месяца. Маневрируя в районе Снина, Гуменне, Медзилаборце на сравнительно небольшой территории, партизаны нарушали связь и снабжение врага, неожиданно появлялись в самых уязвимых для противника местах. Последний бой в Чехословакии в конце сентября бригада вела в тактическом взаимодействии с нашими наступавшими войсками.

      В ночь на 26 сентября силами своей бригады Прокопюк занял хребет на участке между высотами 811 и 909 общей протяженностью 2,9 километра и выслал разведчика, чтобы доложить советскому командованию о своем решении. Разведчик должен был служить проводником для наших частей. Он был уроженцем закарпатского села и хорошо ориентировался в горах.

      Утром противник двинул свой батальон на хребет. К 11 часам немцы – около 200 человек — достигли линии обороны бригады Прокопюка. Но, не успев развернуться, они были смяты партизанами и обращены в бегство. Операция закончилась к 14.00, и в этот день попыток к овладению хребтом Бескид противник больше не предпринимал. Утром бригада, занимавшая оборону на хребте, подверглась атакам немцев с запада, со стороны высот 698 и 909. Бой продолжался в течение всего дня, и в ходе него атаки пехоты врага чередовались с крупными артиллерийскими налетами.

      Партизаны отбили все атаки и продолжали удерживать занятую позицию. В 6 утра 28 сентября на хребет прибыли первый и второй батальоны 869-го полка 271-й дивизии под командованием старшего лейтенанта Пыхтина и капитана Полинюка. Батальонам была придана минометная батарея старшего лейтенанта Шушина из 496-го горновьючного Остропольского дважды Краснознаменного полка Резерва Главного Командования.

      Первый батальон Прокопюк расположил на западе, а второй на востоке хребта вместе со своими подразделениями. В течение двух последующих суток партизаны при поддержке прибывшего подкрепления удерживали свои позиции, /408/ несмотря на ожесточенные попытки противника занять хребет. Так, например, 28 сентября немцы предприняли 16 атак, причем две атаки были ночные. Наступлению пехоты всякий раз предшествовал артиллерийско-минометный налет.

      Имея связь с 271-й дивизией, Николай Архипович получил от командира этой дивизии заверения, что к ним идет поддержка. Помощь необходима была потому, что прибывшие батальоны из-за своей малочисленности и слабости огневых средств не представляли собой существенной силы. Но вечером 29 сентября командир 271-й дивизии сообщил Николаю Архиповичу, что направленные ему части пробиться к хребту не могут, партизанам предлагалось самим изыскать пути к соединению с частями Красной армии. Позиции на Бескидах было приказано оставить.

      Прокопюк составил из своих подразделений группу прорыва, а во втором эшелоне поставил кавалерийский эскадрон, который эвакуировал раненых. Замыкали колонну батарея Шушина и оба батальона 271-й дивизии. Оторвавшись от противника незамеченными в 02.00 30 сентября, партизаны и красноармейцы после шестикилометрового марша перешли линию фронта в районе села Воля Михова. При этом группа прорыва стремительным ударом с тыла уничтожила пять дзотов, несколько пулеметных гнезд и минометную батарею противника. Эта операция заняла 15 минут, и в образовавшийся коридор вышли подразделения Прокопюка и части 271-й дивизии, эскадрон эвакуировал 50 раненых.

      Всего в боях за хребет Бескид потери партизан составили 6 человек убитыми и 34 человека ранеными. Без вести при прорыве пропало 8 человек. Обо всем происшедшем на хребте Бескид Николай Архипович доложил рапортом командующему 4-м Украинским фронтом генерал-полковнику И.Е. Петрову. 1 октября 1944 года бригада Николая Архиповича соединилась с нашими войсками. Схватка на хребте Бескид была последним боем Прокопюка в Великой Отечественной войне.

      290 бойцов и командиров бригады, созданной на базе спецгруппы «Охотники», были награждены орденами и медалями. Кроме того, 75 человек удостоились наград Польской Народной Республики и 125 человек – Чехословацкой Социалистической Республики. Николаю Архиповичу Прокопюку было присвоено звание Героя Советского Союза. Кроме того, он награжден двумя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени и медалями, а также восемью иностранными орденами — польскими и чехословацкими. В энциклопедиях Николаю Архиповичу Прокопюку посвящено несколько скупых строк.

      Источники и литература
      Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).
      Ф.17. Оп.1. Д.401. Лл.8-11.
      Ф.71. Оп.25. Д.11914. Лл.2-45.
      Российский государственный военный архив (РГВА). Ф.38963. Оп.1. Д.59.
      Медведев Д. Сильные духом. М.: Молодая гвардия, 1979. /409/
      Старинов И.Г. Мины замедленного действия. Альманах Вымпел. Москва, 1999.
      Судоплатов П. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005.
      Федоров А.Ф. Подпольный обком действует. М.: Воениздат, 1956.
      Чекисты. М.: Молодая гвардия, 1987.
      Попов А. Лубянка. Диверсанты Сталина. Яуза. ЭКСМО. Москва. 2004.

      Военно-исторические исследования в Поволжье: сборник научных трудов. Вып. 12-13. Саратов, «Техно-Декор», 2019. С. 394-409.
    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.
    • Проксения в Древней Греции
      Автор: Saygo
      Шарнина А. Б. Проксения в межполисных отношениях Эллады* // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э. Д. Фролова. Выпуск 14. - СПб.: 2014. - С. 129-142.
    • Шарнина А. Б. Проксения в межполисных отношениях Эллады
      Автор: Saygo
      Шарнина А. Б. Проксения в межполисных отношениях Эллады* // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э. Д. Фролова. Выпуск 14. - СПб.: 2014. - С. 129-142.
      У Платона в «Законах» (642 b-d) лакедемонянин Мегилл восклицает: «Чужеземец-афинянин! Ты, может быть, не знаешь, что очаг нашего полиса - ваш проксен. Когда все детьми услышат, что они - проксены какого-то полиса, то каждым из нас - проксенов с юности благорасположение к этому полису овладевает, как ко второй родине после своего собственного полиса»1. Для философа проксения является залогом дружбы между полисами, в том числе и благодаря воспитанию детей в почтительном отношении к ней. Кажется, что реальные события в Элладе того времени опровергают такую восторженную оценку проксении. Очевидно, что она не устраняла вражду между полисами. Однако анализ источников показывает, что взгляд мыслителя на проксению как на один из важных инструментов установления согласия между полисами, был не таким уж утопическим.
      Проксения2 имеет два основных значения, указываемые в словарях: «право общественного гостеприимства между частным лицом и другим государством», и «привилегия», «почетный титул». Но вряд ли стоит противопоставлять эти два значения проксении, как это делают иногда исследователи, считая, что в эллинистическую эпоху она стала только почетным знанием3.
      Первое известное упоминание о проксении - это надпись из Керкиры, которая датируется примерно 625 - 600 гг. до н.э. (Tod. 4). Она сделана на кенотафе погибшего в море Менекрата из Локр Озолийских, который «был проксеном народа»4.
      В V в. до н.э. обычай назначать своих проксенов в других общинах был уже широко распространен. Это, в частности, подтверждается надписями из Фер, датируемыми серединой V в. до н.э. (BCH. 88. 1964. №№ 1 - 8). В одной из этих надписей после сообщения о даровании проксении и перечисления привилегий добавлено: «и сколько проксенам», видимо, положено (BCH. 88. 1964. 4). Таким образом, к этому времени уже сложилась традиция назначения проксенов и существовал стандартный набор привилегий, которые им давались.
      В литературных источниках самое раннее известное употребление этого термина встречается у Пиндара (Olymp. IX, 83; Isthm. IV, 8: Nem. VII, 65), Вакхилида (9, 76) и Эсхила (Aesch. Suppl. 239, 419, 491, 919, 920). Например, в оде на победу Мелисса Фиванского (Isthm. IV, 8) Пиндар утверждает, что Клеонимиды, род Мелисса, издавна почитались фиванцами и были проксенами амфиктионов, т.е. жителей соседних с Фивами общин. Можно согласиться с мнением тех ученых, которые считают, что Пиндар в своих стихах говорит о проксении, как об общественном институте5, а не как о синониме ксении - частного гостеприимства6.
      В трагедии Эсхила «Молящие» царь Аргоса с удивлением говорит Данаидам: «Вы в край чужой вступили без глашатая, гостеприимца не имея в городе (απροξενοι)...?» (239 - 240; пер. А. Пиотровского). Царю странно, что чужаки осмелились прийти в город, не имея в нем своего проксена. В другом месте трагедии Данаиды умоляют царя Аргоса стать благочестивым проксеном их рода (418 - 419). В обоих случаях речь идет о покровительстве группе людей.
      Иногда высказывается предположение со ссылкой на уже упомянутую надпись из Керкиры (Tod. 4), что обычай проксении появился у локров7. Конечно, для такого утверждения слишком мало данных, однако, локры, действительно, могли быть одними из первых, кто стали назначать проксенов. Они занимались морским разбоем, сохраняя ещё во времена Фукидида этот «старинный образ жизни» (Thuc. I, 5, 3). Естественно, что часто возникали ситуации, когда с ними приходилось вступать в переговоры об освобождении граждан других общин, о захваченном имуществе и кораблях. За помощью, вероятно, обращались к кому-нибудь из влиятельных местных жителей.
      Граждане Керкиры, видимо, решили, что удобнее договориться о назначении в Эантии постоянного своего представителя - проксена. Вполне возможно, что пиратство было одной из причин распространения проксении у эллинов.
      Можно предположить, что на распространение проксении повлияло также появление святилищ общегреческого значения и панэллинских праздников8. По мере роста их популярности увеличивался и поток посетителей, которым были нужны посредники в святилищах. С другой стороны сами святилища были заинтересованы иметь представителей их интересов в полисах Эллады9. Одним из ранних примеров дарования проксении в общегреческих центрах является надпись, сделанная на мраморном сидении стадиона в Олимпии. В ней назван Горгий, лакедемонянин, проксен элейцев (SEG 11, 1180a). Надпись датируют второй половиной VI в. до н.э. или началом V в. до н.э10.
      Чужеземцы, приходившие в Дельфы вопросить оракул, или поучаствовать в Пифийских играх11, а также торговцы из разных мест Средиземноморья12 могли останавливаться у проксенов. Так, Ион расспрашивает Ксуфа, не приходил ли он в молодости в святилище и не останавливался ли у кого-нибудь из проксенов (Eurip. Ion. 551). А старик в этой же трагедии советует Креусе вернуться в дом проксенов (1039). Иностранец не мог принести предварительные жертвы без помощи местного жителя - проксена13. В «Андромахе» (Eurip. Andr. 1103) вестник рассказывает Пелею, что придя в Дельфы, Неоптолем и его спутники встали вокруг алтарей «с проксенами и прорицателями пифийскими» (συν προξένοισι μαντέσΐ те Πυθικοις). Этот порядок сохранялся и в эллинистическую эпоху. Поэтому, очевидно, вопрошатель и посол Сард в Дельфах Метрофан сын Менекрата просил Дельфы назначить проксена Сард. У его жителей по каким-то причинам не оказалось проксена, который должен был приносить предварительные жертвы от их имени. В ответ Дельфы постановили, «чтобы город стал проксеном Сард» (Syll.3 548/549). Таким образом, здесь Дельфы сами выступили как коллективный проксен, придавая большое значение отношениям с Сардами14.
      Исследователи единодушны, что проксения была естественным развитием ксении - древнего обычая гостеприимства, ритуальной дружбы15. По мнению Г. Германа в основе процедуры утверждения проксении в постановлениях остается неизменной вера в то, что она создает псевдородственные связи16, как и ксения. Он полагает, что проксены начинали как гостеприимцы частных лиц, служили сначала им, а потом и их полису. Граждане - ксены - были посредниками, через которых государство могло приобрести новых друзей за границей17. Хотя в отношения дружбы между аристократами, играющими важную роль в своих общинах, вовлекались и другие члены общин18, тем не менее, эти связи носили частный характер и освящались религией. Установление же проксенических отношений государства с человеком закреплялось в постановлениях народного собрания. При этом в них не было ссылок на религиозные обычаи.
      В классической Греции ксения и проксения были ещё тесно связаны. Демосфен (XXI, 110, 200) называет Мидия и ксеном тирана Эретрии на Эвбее Плутарха и его же проксеном. Часто у проксена уже были ксенические связи с кем-нибудь из граждан полиса. Фукидид (V, 43,2; VI, 89,2), Плутарх (Alcib. 14) пишут о том, что Алкивиад был проксеном Лакедемона, а раньше проксения была у его деда, который, однако, от неё отказался. При этом Фукидид (VIII, 6, 3; здесь и далее пер. Г. А. Стратановского) упоминает, что Алквиад был тесно связан «унаследованной от отца дружбой гостеприимства с эфором Эндием».
      Кимон, сын Мильтиада был проксеном Лакедемона (Plut. Cim. 14). Но у него были и ксенические связи со спартанцами, также как и с фессалийцами и элейцами. О них говорят имена детей Кимона. Плутарх (Per. 29, 1-2) пишет, что Перикл, выступая против сыновей Кимона, указывал, что они по именам своим не настоящие афиняне, а иноземцы (ксены), Лакедемоний, Фессал, Элей. Фукидид (VIII, 6, 3) узами гостеприимства объясняет лаконское имя Алкивиада: «Из-за этой дружбы лаконское имя Алкивиада было принято в их семье: ведь Алкивиадом звали отца Эндия». Этот обычай давать детям имена своих ксенов подробно рассмотрел Г. Герман в своих работах о ксении19.
      Проксения была наследственной, как и ксения. Алкивиад мог унаследовать проксению деда, если бы тот от неё не отказался. Ксенофонт (Hell. 6, 1, 3; здесь и далее перевод С. Я. Лурье) приводит речь Полидаманта из Фарсала, прибывшего из Фессалии для переговоров с Лакедемоном: «Лакедемоняне, весь мой род, все мои предки, поскольку простирается моя память, всегда были проксенами и евергетами лакедемонян». Почти во всех эпиграфических памятниках о даровании проксении присутствует стандартная формула, повторяющаяся из надписи в надпись, что проксения «дается ему и его потомкам»20.
      Следует отметить, что Алкивиад сам добивался спартанской проксении. Плутарх (Cim. 14; здесь и далее пер. В. В. Петуховой) пишет, что Кимон, защищаясь перед судьями, говорил, что «он связал себя узами гостеприимства и дружбы (προξενειν) не с ионянами и не с фессалийцами, людьми богатыми, как это делали другие, чтобы за ними ухаживали и подносили им дары, а с лакедемонянами, любит и старается перенять их простоту, их умеренность жизни». Таким образом граждане могли сами предлагать свои услуги в качестве проксенов каким-нибудь полисам.
      Но официально просить о предоставлении проксении кому-нибудь из чужеземцев должен был гражданин полиса. Динарх (1. 45) упрекал Демосфена в том, что он предлагал сделать проксенами и афинянами недостойных людей за взятки.
      Только в Спарте, как писал Геродот (VI. 57), проксенов назначал царь. Однако в эллинистический период порядок, видимо, изменился. Например, сохранилось постановление совета и собрания акарнанов 220 г. до н.э., в котором объявлялись «проксенами и евергетами акарнанов по закону Горгий сын Алкамена, Дамисидан сын Андробула, Лахар сын Эпирата лакедемоняне, они сами и потомки» (Syll.3. 669).
      Обычной практикой становится дарование проксении тем, кто оказал какие-то услуги гражданам полиса. Вносить предложение в народное собрание о назначении проксеном должен был тот, кто получил эти услуги, т.е. сохранялся личный характер этой формы межполисных отношений. В 408/7 г. до н.э., как пишет Плутарх (Alcib. 30), Алкивиад, отправившись в Геллеспонт собирать дань, благодаря помощи своих сторонников в городе, вступил в Селимбрию. Сохранилась большая надпись с текстом договора с Селимбрией (Syll.3. 112). После перечисления пунктов договора добавлено: «Алкивиад сказал» (l. 32). И после этого идет предложение Алкивиада освободить Аполлодора, сына Емпеда от поручительства и вычеркнуть имена заложников из Селимбрии и поручителей повсюду, где они были написаны. Он просит даровать Аполлодору проксению, как и его отцу (l. 43 - 44). Вероятно, Аполлодор был среди тех сторонников Алкивиада, которые помогли ему войти в город, а также он вел переговоры о заложниках.
      В афинской надписи 421/0 г. до н.э. (Syll.3. 85) говорится, что «по представлению Фрасикла афиняне постановили похвалить Астея из Алеи и записать проксеном и евергетом за то, что он принимал частным образом и на государственном уровне пришедшего, а также Полистрата из Флиунта»21. Возможно, как предполагается в комментариях к этой надписи, это тот самый Фрасикл, которого называет Фукидид (V, 19, 24) в числе афинских послов, отправленных в Спарту подписывать договор при заключении Никиева мира. Вероятно, Фрасикл просил о проксении для Астея и Полистрата за то, что они принимали у себя его и других афинских послов, когда они проходили через их города по дороге в Спарту.
      В 192 г. до н.э. Дельфы дали проксению пришедшим от жителей Херсонеса Таврического послам за то, что херсонеситы помогли дельфийским феорам, вероятно, попавшим в плен к пиратам, выкупили их и помогли вернуться на родину (Syll. 3. 585). Ходатайствовали об этом, видимо, сами послы.
      Проксения, данная за заслуги, это, конечно, почесть, но она все-таки не была только формальностью. Скорее всего, от проксенов ждали услуг и в будущем, как этого требовал обычай. А услуги могли быть самыми разными. Никакой регламентации не было. Проксен должен был принимать у себя послов и других граждан полиса - «друга». По свидетельству Ксенофонта (Hell.V 4, 22) в 378 г. до н.э., в то время, когда феспийский гармост Сфодрий вторгся в Аттику, в Афинах находились лакедемонские послы, которые «остановились у лакедемонского проксена Каллия. По получении известия, они были арестованы». Оправдываясь, они говорили, что не могли же они, зная, что Пирей будет захвачен, «остановиться у проксена, где их легче всего найти». В «Пире» того же Ксенофонта Сократ советует Каллию выяснить, «какие упражнения способствуют спартанцам иметь репутацию лучших военачальников: ты - их проксен, и у тебя останавливаются лучшие их представители» (8, 39; пер. С. И. Соболевского).
      Геродот (IX, 85) упоминает могилу эгинцев, погибших в сражении при Платеях, «которую даже спустя десять лет после битвы насыпал по их просьбе гостеприимец (проксен) эгинцев Клеад, сын Автолика из Платей». Плутарх (Alcib. 14) сообщает, что Алкивиад, будучи проксеном лакедемонян в Афинах, взял на себя заботу о пленных, захваченных афинянами при Пилосе, и добился их возвращения. В составленном беотийцами списке тех, кто пожертвовал деньги на войну, которую они вели вместе с амфиктионами «против нечестивцев» (355 - 346 гг. до н.э.), назван проксен беотийцев из Тенедоса (Syll. 3. 201).
      Проксены часто участвовали в дипломатических переговорах22. Геродот (VIII, 136) утверждал, что Мардоний отправил послом в Афины Александра из Македонии, сына Аминты, т.к. знал, «что Александр был гостеприимцем (προξενος) афинян и имел [почетное звание] благодетеля города». По свидетельству Фукидида (II, 29) афиняне сделали своим проксеном Нимфодора, сына Пифея из Абдер, которого прежде считали врагом, «а теперь пригласили в Афины, чтобы с его помощью заключить союз с царем фракийцев Ситалком», так как за ним замужем была сестра Нимфодора.
      В 306/5 г. до н.э. афиняне наградили золотым венком проксена Афин Тимосфена из Каристия (Syll.3. 327) за то, что он был послан во время войны Афин с Антипатром в лагерь афинян и союзников «и делал все полезное афинянам и каристянам». Он также помогал афинянам, которые приходили в Каристий, выступая в их поддержку в собрании. А когда Кассандр пошел войной на Аттику, он вновь пришел на помощь народу.
      Проксены могли заботиться и о финансовых делах своих подопечных. И с их требованиями приходилось считаться тем, к кому они обращались, как это видно из речи Демосфена против Каллиппа (LII, 3 - 6, 10; пер. М. Н. Ботвинника и А. И. Зайцева). После гибели гераклейца Ликона, права на его деньги, оставленные у трапедзита, заявил афинянин Каллипп. Как проксен гераклейцев он потребовал показать ему записи: «Ведь я обязан заботиться обо всех гераклейцах». Трапедзит тут же показал их ему, видимо, не сомневаясь в том, что проксен имеет на это право. Передача Ликоном имущества, которое было с ним, проксену гераклейцев в Аргосе, является основанием для Каллиппа требовать деньги Ликона: «Я считаю, что я также имею на них право». Он даже угрожает: «А если кто-то желает меня обобрать, то пусть знает, что это значит ограбить проксена». Свои претензии Каллипп оправдывает тем, что Ликон не оставил наследника (9). Но он также хвастался, что эти деньги ему подарены Ликоном (20), поэтому нельзя утверждать, что проксен имел право на невостребованное наследниками имущество гражданина полиса, интересы которого он представлял. Однако сама аргументация Каллиппа говорит о том, что общественным мнением такое допускалось.
      Проксенические отношения, как это видно из многочисленных надписей, санкционировались полисом, проксеном которого человек становился. Но при этом, по крайней мере, в классический период, не было формального признания этих отношений государством, к которому принадлежал проксен. Проксен сам иногда заботится о том, чтобы сообщить своим согражданам о даровании ему почестей каким-нибудь полисом. Оратор Эсхин (III, 42; здесь и далее пер. Л. М. Глускиной) напоминает согражданам, что «наибольшую неприязнь вызывали те, которые получив проксении в других государствах, добивались провозглашения того, что их за добродетель и порядочность награждает венком... народ Родоса или Хиоса, или какого-либо другого государства... Эти люди добивались этого сами, без вашего одобрения».
      Положение проксенов в родном полисе зависело от политической ситуации, от их авторитета у себя дома. Государство могло поощрять эти связи и использовать в своих интересах. Например, когда в 427 г. до н.э. платейцы решили сдаться лакедемонянам, они выставили одним из защитников Лакона, сына Аэймнеста из Платеи, который был проксеном лакедемонян (Thuc. III, 52, 6). Оратор Андокид напоминает афинянам, что они «возвратили Мильтиада, сына Кимона, изгнанного остракизмом и находившегося в Херсонесе; он был проксеном лакедемонян, и мы рассчитывали послать его в Лакедемон для переговоров о мире» (III, 3). Эсхин говорит, что «ведь и раньше отправлялись в составе посольств в Фивы люди, бывшие в наилучших отношениях с фиванцами», среди них «Фрасон из дема Эрхия, бывший проксеном фиванцев» (III, 138).
      Однако известны примеры, когда проксения становилась причиной неприятностей для проксена в своем родном городе, а иногда и стоила жизни. Факт проксении мог использоваться, как средство подчеркнуть неблагонадежность человека. Демосфен (XXI, 110, 200) дважды в качестве примера порочности Мидия как гражданина, указывает на то, что он был ксеном и проксеном тирана Плутарха, предавшего афинян, и знает государственные тайны. Очевидный ораторский прием - соединить имя ненавистного в это время афинянам Плутарха и государственные тайны, тем самым намекая на возможность измены. Проксен мог вызвать подозрение сограждан в личной заинтересованности. Демосфен (XV, 15) говоря о своей беспристрастности к родосцам, подчеркивает, что не является их проксеном, и никто из родосцев не является его ксеном. На отношение к проксенам в родном полисе влияла и внутриполитическая борьба23.
      Ещё больше положение проксена у себя дома зависело от отношений его родины с полисом, проксеном которого он был. Из большой афинской надписи (Syll.3 173) известно, что в 363 г. до н.э. на Кеосе, в городе Юлида, вспыхнуло восстание против Афин, и была предпринята попытка выйти из союза, при этом был убит афинский проксен. Афинским стратегам удалось сломить сопротивление островитян. Антипатр, убийца проксена, был приговорен к смерти. Однако граждане Юлиды, которые обвинили в совете Афин убийцу афинского проксена, были вынуждены бежать с острова в Афины. Афины приняли постановление возвратить их на родину и вернуть им имущество.
      Опасения родных полисов проксенов имели некоторые основания. Полисы, чьи интересы проксены представляли, могли использовать их как проводников своего влияния, иногда по сути как шпионов. А. Жеролиматос доказывает в своей монографии, что проксения играла роль секретных служб и шпионажа современного мира. Он исследует деятельность известных проксенов V - IV вв. до н.э.24 Однако представляется, что скорее правы те исследователи, которые не поддерживают эту точку зрения. Например, С. Льюис полагает, что такая деятельность проксенов носила скорее случайный характер25. А В. М. Строгецкий справедливо утверждает, что проксены «являлись обычными неофициальными информаторами, лишь имевшими больше возможностей претендовать на доверительное к ним отношение»26.
      Интересным примером тайной борьбы проксенов стала Керкира. Проксены Керкиры в Коринфе выступили поручителями при выкупе керкирских пленников, но их заподозрили в том, что они стремились склонить остров перейти на сторону Коринфа (Thuc. III, 70, 1). А на Керкире был некто Пифий, «добровольный» (εθελοπροξενος)27 проксен афинян, гражданин Керкиры, которого вернувшиеся из Коринфа граждане привлекли к суду за то, что он будто бы хотел подчинить Керкиру афинскому господству (Thuc. III, 70, 3).
      Фукидид же пишет, что проксены афинян в Митилене донесли афинянам, что митиленцы готовят восстание против Афин с помощью лакедемонян и своих единоплеменников беотийцев: «Так что, если не предупредить это, афиняне потеряют Лесбос» (III, 2, 3).
      Известен один случай злоупотребления проксеном своими связями, но не исключено, что были и другие. Афиняне выслали на подмогу Формиону эскадру, приказав, однако, её командиру зайти сначала на Крит по просьбе критянина Никия из Гортины, афинского проксена, который убедил афинян зайти в Кидонию, обещая привлечь на их сторону этот город. В действительности же он склонил к этому афинян лишь в угоду полихнитам, соседям кидонян (Thuc. II, 85, 5).
      Недопустимо было причинять вред проксену жителями города, который он представлял. Афиняне, отказавшись примириться с персидским царем, послу Александру из Македонии посоветовали больше не приходить к ним с такими предложениями и добавили: «Ты - наш гостеприимец (προξεινος) и друг и потому нам не угодно, чтобы ты как-нибудь пострадал от нас, афинян» (Hdt. VIII, 143). Полибий рассказывает, что в сражении элейцев с ахейцами в 217 г. до н.э. ахейцами был взят в плен гражданин Навпакта Клеоник, который был проксеном ахеян, «поэтому его не продали тут же, а через несколько времени даже отпустили без выкупа» (V, 95, 12; пер. Ф.Г. Мищенко). В эпоху эллинизма проксенам уже официально даровались привилегии, охранявшие их личность и имущество, такие, как асилия28 (неприкосновенность), асфалейя (безопасность) и ателия (освобождение от налогов). Они повторяются из надписи в надпись29.
      Полисы старались иметь несколько проксенов в разных городах. У Делоса, например, было 8 проксенов - 3 афинских, один в Иосе, один - в Милете и др.30 В свою очередь Афины тоже имели проксенов на Делосе. В 369/8 г. до н.э. они даровали проксению делосцу Пифодору и его потомкам за то, что он «был хорош к деньгам бога и народу афинян». На этом же камне вырезано второе постановление в честь племянника Пифодора, сына сестры Пифодора, принятое в 363/2 г. до н.э. (Syll.3 158). Проксения была наследственной, но в данном случае она переходит по женской линии. Возможно, Пифодор к этому времени умер, а наследника у него не было, но Афины, видимо, желая сохранить эту проксению, дали её его племяннику, сыну сестры. Не исключено, что в это время быть афинским проксеном было небезопасно, как показывает убийство проксена на Кеосе. На Делосе положение Афин было особенно сложным и мало было желающих стать их проксенами30.
      Предположительно в 280 г. до н.э. Ахейский союз даровал проксению восьми заложникам беотийцев и фокидцев (Syll.3 519). Эти заложники были из разных городов Беотии и Фокиды. Как показало исследование Д. Клопфера, все они были знатного происхождения32. Таким образом, ахейцы теперь имели представителей своих интересов среди знати в восьми городах Центральной Греции.
      В надписи с Крита33, вероятно, эллинистического времени, перечислены проксены острова из Кносса, Аркадии, Дельф. Есть житель, вероятно, с острова Тилос в Персидском заливе (Syll.3 940). Эта надпись дает ценную информацию о помощи полисов своим проксенам. Народ решил купить для перечисленных в тексте проксенов виноградники, чтобы они могли «собирать плоды с них», и даже один дом. Вряд ли виноградники стали их собственностью. Вероятно, проксен мог пользоваться доходами с них, когда он окажется в городе. Можно предположить, что постепенно в полисах была разработана система поддержки проксенов. Для их содержания стали предусматривать особые источники дохода. О том, что проксены периодически посещали город, интересы которого они представляли, говорит эпизод, рассказанный Фукидидом (VIII, 92, 8). В 411 г. до н.э., во время волнений в Пирее, в Афинах началось смятение. Присутствовавший при этом проксен Афин Фукидид сын Менона из Фарсала смело старался преградить дорогу толпе и громко призывал не губить отечества, когда враг у ворот. Проксен явно был в Афинах как у себя дома и посчитал своим долгом вмешаться в этот внутренний конфликт.
      В архаический и в классический период проксенами были, скорее всего, люди знатные и богатые34. И большая часть проксений даровалась, как, например, в Афинах до 415 г. до н.э., за политические или военные услуги городу35. Но со временем она стала использоваться и для коммерческих целей. Возможно, первым свидетельством дарования проксении за торговые услуги является надпись, датируемая 415/414 г. до н.э. Афины даровали проксению ахейцу Ликону. Ему позволено приплывать на корабле и ввозить в Афины имущество (вероятно, товары) (IG I3. 174). Когда после Сицилийской экспедиции Афинам надо было восстанавливать флот, они стали давать проксению тем, кто обеспечивал доставку древесины36. После 338 г. до н.э. появляется шесть афинских постановлений дарования проксении за доставку зерна в Афины. Это вызвано было, видимо, тем, что в это время доставка зерна в Афины была связана с большим риском37.
      Проксеническую активность боспорских правителей в связи с торговлей проанализировали в своей статье С. Ю. Сапрыкин и Н.Ф. Федосеев38. Они пришли к вполне убедительному выводу, что «в этих условиях институт проксении способствовал развитию торговой и посреднической деятельности»39.
      В эллинистическую эпоху широко распространилось дарование проксении правителям, послам в связи с признанием местных праздников общеэллинскими. Например, в этолийском постановлении 182 г. до н.э. о признании праздника Никефории в Пергаме феоры, пришедшие от царя, объявляются проксенами и эвергетами этолян»40 (Syll.3. 629).
      Особое место в этот период в межполисных отношениях занимали Дельфы. Там найдено необозримое количество постановлений в честь проксенов41. В дружбе были заинтересованы все стороны: и сами Дельфы, и города Эллады, и даже «варварские» государства. Дельфы охотно давали проксению и сопутствующие ей привилегии. И это была не только лесть благодетелям. Дельфийские феоры регулярно разъезжали по греческому миру, приглашая эллинов на праздники Пифии и Сотерии. Для приема священных послов в полисах были особые люди - феородоки42. Но послы нуждались и в помощи проксенов, у которых, вероятно, были более широкие полномочия, чем у феородоков. К тому же в далекие края отправлялись не только феоры, но и другие жители Дельф. Дельфы внимательно следили за фиксацией имен проксенов. Сохранились два цикла надписей: так называемый хронологический список проксенов (Syll.3. 585) и географический список43. Дельфийские резчики записали на стене одним списком под соответствующими датами имена проксенов, которые были провозглашены в этот год. В географическом списке имена проксенов перечислены по областям и полисам.
      О том, что и в полисах была практика составлять списки проксенов, свидетельствует надпись 261 г. до н.э. Жители Баргиллии постановили записать имя судьи, объявленного проксеном, на стеле, «на которой записаны другие проксены и евергеты» (Syll.3. 426). Полибий (XII. 11, 2) упоминает, что «Тимей открыл плиты в задних притворах храмов и постановления о государственном гостеприимстве на дверных косяках в храмах». Решения народного собрания и совета о даровании проксении записывались на стелах44.
      Считается само собой разумеющимся, что списки проксенов были краткой записью постановлений, своеобразной «доской почета» проксенов. Но, возможно, списки создавались не столько в интересах тех, кто получил проксению, сколько для тех, кто отправлялся в другой город. Любой гражданин, вероятно, перед отъездом изучал эти списки, чтобы знать, к кому в этом полисе он может обратиться в случае необходимости. Но как мог человек доказать, что он именно тот, кто назван в этом списке или на стеле? Возможно, свет может пролить надпись второй половины IV в. до н.э. о даровании проксении Афинами царю Сидона Стратону и его потомкам (Syll.3. 185). Это своего рода декларация об установлении дружбы и дарование проксении - это часть церемониала. Но в ней упоминаются некие «симболы», которые должен был сделать совет, чтобы «народ афинский знал, если царь сидонян будет просить что-нибудь у города, и чтобы царь сидонян знал, когда народ афинский будет посылать к нему кого-нибудь» (Syll.3. 185, 1. 20 - 25). Эти «симболы», возможно, позволяли опознать посланных от проксена или к проксену и были своеобразными «верительными грамотами».
      Оценить значение проксении для межполисных отношений в греческом мире позволяют привилегии проксенов. Ещё А. Никитский достаточно убедительно обосновал, что проксения в надписях всегда на первом месте в перечне почестей, как изначальное по отношению к остальным привилегиям45. Обычно сначала пишется: «Пусть будет проксеном и евергетом», и уже потом «и пусть будет ему ателия, и асилия, и все остальное, как и остальным проксенам и евергетам» (Syll.3. 519; cf 544, 584). Кроме упомянутых выше асилии и ателии, уже в IV в до н.э. появляется такая привилегия как энктесис - право владения землей и домом. Такое право, например, получил от беотийцев, предположительно, в 364 г. до н.э. названный проксеном, карфагенянин Ноб (Syll.3. 179). В 229/8 г. до н.э. тегеаты сделали проксеном и евергетом Агесандра сына Никострата фессалийца и его потомков. Ему даются исополития, энктесис, эпиномия (право взаимного выгона), асилия, ателия, асфалейя во время войны и мира ему и его роду (Syll.3. 501). В начале III в. до н.э. ликиец Демарх был провозглашен проксеном и получил от жителей Самоса гражданские права и право входить в совет и народное собрание после посольств от царей и священных посольств и просить все, что ему нужно (Syll.3. 333). Такие же права (гражданство, право входить в совет и собрание) получил в середине III в. до н.э. от баргилетов провозглашенный проксеном судья Тирон из Теоса (Syll.3. 426).
      Частое упоминание проксении в источниках говорит о том, что она была широко распространена и воспринималась как неотъемлемая часть общественной жизни. Многочисленные примеры дарования проксении и привилегии проксенам, а также услуги, которые они оказывали, говорят о том, что даже в эллинистическую эпоху проксения не стала только почетным титулом, а имела реальное, практическое значение. Благодаря проксенам создавалась широкая сеть связей между гражданами различных полисов, которая была одним из тех факторов, которые обеспечивали единство греческого мира, несмотря на его политическую раздробленность и географическую рассеянность.
      * Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект №14-18-00390 «Представления о праве и справедливости в практике предотвращения и завершения военных конфликтов: вызовы XXI века в свете мирового исторического опыта») в РГПУ им. А.И. Герцена.
      Примечания
      1. Перевод наш. В переводе А.Н. Егунова «проксен» переводится словом «гость».
      2. Об этимологии и значении этого слова см.: Wallace M.B. Early Greek Proxenoi // Phoenix. 1970. Vol. 24. Р. 190.
      3. Никитский А. Исследования в области греческих надписей. Юрьев. 1901. С. 20 - 22; Perlman P. ΘEΩPO∆OKOYNTEΣ EN TAIΣ ΠOΛEΣIN. Panhellenic Epangelia and Political Status // Sources for the Ancient Greek City-state: Symposium August. 1994. 24 - 27. P. 117, 126.
      4. Эта надпись и проблемы её датировки рассматриваются во многих работах, см.: Wallace M.B. Early Greek Proxenoi... Р. 190 - 194; Caldas M. J. de A. The Problem of the Early Proxenia and the Greek Sanctuary // The Annals of “Dunarea de Jos” Universiti of Galati. History series. Vol. 3. 2004. P. 11 - 12.
      5. Обзор дискуссии о значении этого слова у Пиндара см. Pavlou M. Fathers in absentia in Pindar’s Epinician Poetry // Greek, Roman, and Byzantine Studies. Vol. 52. 2012. P. 78.
      6. О ксении см: Herman G. Ritualised Friendship and the Greek City. Cambridge, 1987.
      7. Wallace М.В. Early Greek Proxenoi... P. 191, 194; Pavlou М. Fathers in absentia in Pindar’s Epinician Poetry. P. 78.
      8. Шарнина А.Б. Эллинское единство и общегреческие празднества // Мнемон. Вып. 11. СПб., 2012. С. 257 - 272.
      9. Caldas M. J. de A. The Problem ofthe Early Proxenia and the Greek Sanctuary... P. 14-16.
      10. Wallace М.В. Early Greek Proxenoi... Р. 195.
      11. Обзор исследований, посвященных Дельфам, см., например: Roux G. Delphes. Son oracle et ses dieux. Paris. 1976; Кулишова О.В. Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных отношений (VII-V вв до н.э.). СПб. 2001.
      12. Глускина Л.М. Дельфы как экономический центр древней Греции // Ученые записки ЛГПИ им. Покровского. Л., 1956. Т. 13. Исторический факультет. Вып. 2. С. 146 - 165.
      13. Pouilloux J. Les décrets delphiques pour Matrophanès de Sardes // BCH. Vol. 98. 1. 1974. P. 165.
      14. Pouilloux J. Les décrets delphiques pour Matrophanès de Sardes... Р. 169.
      15. Herman G. Ritualised Friendship and the Greek City. Cambridge, 1987. С. 130 - 142; Darel T.E. Honor and Profit: Athenian Trade Policy and the Economy and Society of Greece 415 - 307 B.C.E. Universety of Michigan. 2013. Р. 153; Казаков Д.В. Проксения как проекция ксенических отношений на межполисную коммуникацию // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. Вып. 1, Т. 17, 2011. С. 5 - 9.
      16. Herman G. Ritualised Friendship and the Greek City. Р. 133.
      17. Herman G. Ritualised Friendship and the Greek City. Р. 137 - 138.
      18. Caldas M. J. de A. The Problem of the Early Proxenia and the Greek Sanctuary... P. 8.
      19. Herman G. Patterns of Name Diffusion within the Greek World and beyond // The Classical Quarterly. Vol. 40. 1990. P. 349 - 363.
      20. См., например, Syll.3 158, 185, 501, 669. Никитский А. Исследования в области греческих надписей. C. 20.
      21. Все надписи в данной статье даются в нашем переводе.
      22. Perlman S. A Note on the Political Implications of Proxenia in the Fourth Century BC // The Classical Quarterly. 1958. Vol. 8. Р. 185-191.
      23. Perlman S. A Note on the Political Implications of Proxenia in the Fourth Century BC. Р. 189.
      24. Gerolymatos A. Espionage and Treason. A Study of the Proxenia in Political and Military Intelligence Gathering in Classical Greece. Amsterdam, 1986.
      25. Lewis S. News and Society in the Greek Polis. London, 1996. P. 82.
      26. Строгецкий В.М. Проблемы получения и распространения неофициальной информации в классическом полисе // Мнемон. Вып. 1. СПб., 2002. С. 85.
      27. Это слово встречается в источниках единственный раз, только в это месте Фукидида. Трудно сказать, что значил этот термин. Может быть, Пифий стал проксеном без утверждения его собранием Афин.
      28. Rigsby Kent J. Asylia: Territorial Inviolability in the Hellenistic World. Berkeley; Los Angeles; London, 1996.
      29. Syll.3 179; 501; 669; FD III 1, № 14; 3, № 182, 186, 191, 192, 200, 201 etc.
      30. Osborne M.J. Two Athenian Decrees for Delians // Eranos. Vol. LXXII. 1974. P. 169.
      31. Osborne M.J. Two Athenian Decrees for Delians. P. 173 - 174.
      32. Knoepfler D. Huit ottages beotiens proxenes le l’achaie: une image de l’élite sociale et des institutions du koinon boioton hellénistique (Syll.3 519) // Les élites et leurs facettes: les élites locales dans le monde hellénistique et romain / ed: Mireille Cébeillac-Gervasoni, Laurent Lamoine. Rome, 2003. P. 85 - 106.
      33. В первом издании указывалось, что это постановление Коркиры. Syll.1 320.
      34. Perlman S. A Note on the Political Implications of Proxenia in the Fourth Century BC. Р. 186.
      35. Darel ТЕ. Honor and Profit: Athenian Trade Policy and the Economy and Society of Greece 415 - 307 BC. Michigan. 2013. Р. 149.
      36. Darel Т. Е. Honor and Profit: Athenian Trade Policy and the Economy and Society of Greece. Р. 150.
      37. Darel Т. Е. Honor and Profit: Athenian Trade Policy and the Economy and Society of Greece. Р. 152.
      38. Сапрыкин С.Ю., Федосеев Н.Ф. Особенности проксенической деятельности Боспора // Аристей. Т. IV. 2011. C. 89 - 114.
      39. Сапрыкин С.Ю., Федосеев Н.Ф. Особенности проксенической деятельности Боспора... С. 92.
      40. См., аналогичные постановления: Syll.3 558, 562, 598.
      41. См., например, публикации дельфийских надписей: FD III, 1, 14, 17, 18, 19, 20, 21; 3, 179, 180, 182, 183, 186, 187, 191, 192, 200, 201; 4, 177, 180, 210 etc.
      42. Perlman P. ΘEΩPO∆OKOYNTEΣ EN TAIΣ ΠOΛEΣIN. Panhellenic Epangelia and Political Status.; Шарнина А.Б. «Межполисные религиозные связи (феоры и феородоки)» // История. Мир прошлого в современном освещении». Сб. научных статей к 75-летию со дня рождения профессора Э.Д. Фролова. СПб., 2008. С. 199 - 212.
      43. Первое издание - BCH.1883. VII, 189 etc.; Никитский А. Исследования в области греческих надписей. С. 83 - 279.
      44. Syll.3 158, l. 35 - 36; 165, l. 14 - 17; 262, l. 24 -25; 333, l. 32; 411, l. 23 etc.
      45. Никитский А. Исследования в области греческих надписей. С. 17.
      Список использованной литературы
      Глускина Л.М. Дельфы как экономический центр древней Греции // Ученые записки ЛГПИ им. Покровского. Л., 1956. Т. 13. Исторический факультет. Вып. 2. С. 146 - 165.
      Казаков Д.В. Проксения как проекция ксенических отношений на межполисную коммуникацию // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. Вып. 1. Т. 17. 2011. С. 5 - 9.
      Кулишова О.В. Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных от­ношений (VII - V вв. до н.э.). СПб., 2001.
      Никитский А. Исследования в области греческих надписей. Юрьев. 1901.
      Сапрыкин С.Ю., Федосеев Н.Ф. Особенности проксенической деятельности Боспора // Аристей. Т. IV. 2011. С. 89 - 114.
      Строгецкий В.М. Проблемы получения и распространения неофициальной информации в классическом полисе // Мнемон. Вып. 1. СПб., 2002. С. 81 - 91.
      Шарнина А.Б. Эллинское единство и общегреческие празднества // Мнемон. Вып. 11. СПб., 2012. С. 257 - 272.
      Шарнина А.Б. «Межполисные религиозные связи (феоры и феородоки)» // История. Мир прошлого в современном освещении». Сб. научных статей к 75-летию со дня рождения профессора Э.Д. Фролова. СПб., 2008. С. 199 - 212.
      Сaldas Marcos José de A. The Problem of the Early Proxenia and the Greek Sanctuary // The Annals of “Dunarea de Jos” Universiti of Galati. History series. Vol. 3. 2004. P. 7 - 17.
      Darel Т.Е. Honor and Profit: Athenian Trade Policy and the Economy and Society of Greece 415 - 307 BC. Michigan, 2013.
      Gerolymatos A. Espionage and Treason. A Study of the Proxenia in Political and Mili­tary Intelligence Gathering in Classical Greece. Amsterdam, 1986.
      Herman G. Ritualised Friendship and the Greek City. Cambridge, 1987.
      Herman G. Patterns of Name Diffusion within the Greek World and beyond // The Clas­sical Quarterly. Vol. 40. 1990. P. 349 - 363.
      Knoepfler D. Huit ottages beotiens proxenes le l’achaie: une image de l’élite sociale et des institutions du koinon boioton hellénique (Syll.3 519) // Les élites et leurs facettes: les élites locales dans le monde hellénistique et romain. / ed. Mireille Cébeillac-Gervasoni, Laurent Lamoine. Rome, 2003. P. 85 - 106.
      Lewis S. News and Society in the Greek Polis. London, 1996.
      Osborne M.J. Two Athenian Decrees for Delians // Eranos. Vol. LXXII. 1974. P. 168 - 184.
      Pavlou M. Fathers in absentia in Pindar’s Epinician Poetry // Greek, Roman, and Byzantine Studies. Vol. 52. 2012. P. 57-88.
      Perlman P. ΘEΩPO∆OKOYNTEΣ EN TAIΣ ΠOΛEΣIN. Panhellenic Epangelia and Political Status // Sources for the Ancient Greek City-state: Symposium August, 24 - 27, 1994. Acts of the Copenhagen Polis Pentre. Vol. 2. Р. 113 - 165.
      Perlman S. A Note on the Political Implications of Proxenia in the Fourth Century BC // The Classical Quarterly. Vol. 8. 1958. Р. 185-191.
      Pouilloux J. Les décrets delphiques pour Matrophanès de Sardes // BCH. Vol. 98. 1974. P. 159 - 169.
      Roux G. Delphes. Son oracle et ses dieux. Paris. 1976.
      Wallace M.B. Early Greek Proxenoi // Phoenix. Vol. 24. 1970. P. 189-208.
    • Кузищин В. И. Древние Олимпийские игры как миротворческий фактор
      Автор: Saygo
      Кузищин В. И. Древние Олимпийские игры как миротворческий фактор // Вопросы истории. - 2000. - № 8. - С. 119-136.
      Олимпийские игры в древней Греции проводились регулярно с 776 г. до н. э., когда впервые был объявлен победителем и увенчан лавровым венком человек по имени Кореб, имя которого было занесено первым в длинный список олимпиоников, олимпийских чемпионов. С этой даты и вплоть до 394 г. н. э., когда римский император Феодосии своим указом запретил празднование Олимпийских игр, они проводились регулярно каждые четыре года, несмотря на самые крупные политические и военные осложнения. Олимпийские игры древности, насчитывающие 12 столетий, стали одним из важнейших факторов развития и существования великой античной цивилизации. Они оказали большое влияние на античную культуру, религию, зодчество, скульптуру, литературу, философию1. Олимпийские празднества оказывали благотворное влияние на атмосферу общественной жизни античного общества, на его существование, в самой структуре Олимпийских игр было заложено глубокое миротворческое начало.
      Миротворческие принципы античного олимпизма реализовывались в разных формах: они органически включались в теологию и философскую концепцию праздника, воплощались в его общем художественном оформлении, были задействованы в процедуре его организации. Олимпийские игры в древности не были спортивными состязаниями как таковыми. Это было религиозное общеэллинское празднество, торжественное собрание представителей всех греческих городов- государств, демонстрация национального единства, глобальной идеи панэллинизма. Спортивные состязания, хотя и занимали очень важное место в общей системе праздничных мероприятий, концептуально лишь дополняли общественно-религиозное празднество в честь верховного божества общегреческого пантеона - Зевса Олимпийского2.
      Храм Зевса Олимпийского - один из архитектурных шедевров греческого зодчества - был центром празднества. Его органически дополняли другие священные сооружения главных олимпийских божеств. Рядом с храмом Зевса стоял величественный храм Геры, сестры и супруги Зевса, прекрасный храм матери всех богов - Метроон. В пределах священного олимпийского участка - Альтиса - находилось святилище Афродиты Урании, богини космической, пронизывающей весь мир любви, святилище Деметры, богини плодородия и земледелия. Среди священных статуарных групп представлены все другие члены божественной олимпийской семьи - Посейдон, бог водной стихии, Аполлон, бог света и солнца, его сестра Артемида, покровительница растительности, животных, девственной природы, Афина, богиня мудрости, Гелиос, божество Солнца, Дионис, Гермес, Гестия, богиня домашнего очага. Большое место в теологии Олимпийского святилища занимала фигура Геракла, любимого греческого героя, труженика, вершителя многих добрых дел на благо людям3. Вместе с тем в Олимпии среди ее знаменитых храмов и святилищ, статуарных групп и алтарей практически отсутствуют божества, олицетворяющие хаос, насилие, мрачные силы, войны, бедствия. И хотя в общегреческом пантеоне такие божества были, в Олимпии они отсутствуют, даже такое важное божество, один из 12 важнейших олимпийских божеств, как бог войны, мрачный и кровавый Арес4.
      Такой своеобразный подбор в олимпийском святилище Альтисе, с абсолютным преобладанием светлых, созидательных, мирных божеств и исключением мрачных, кровожадных, разрушительных стал демонстрацией особой теологии как самого олимпийского святилища, так и проводившихся здесь праздничных церемоний. Посетители Олимпии попадали в особый мир добрых, созидательных, благожелательных божественных сил, они должны были, хотя бы на время, забыть о раздорах, крови, убийствах, страданиях. Следует отметить, что многочисленные храмы, святилища, алтари, статуи богов были созданы лучшими зодчими, художниками, скульпторами, были подлинными шедеврами, созерцание которых пробуждало самые лучшие качества человеческой личности, укрепляло в ней высокие нравственные ценности.
      Подчеркивание высоких нравственных созидательных качеств особенно ярко проявилось в разработке образа Зевса Олимпийского, главы всего олимпийского пантеона5. В архаических мифах Зевс выступает как великий воитель против титанов и гигантов, различных чудовищ, в его образе еще много хтонических, темных черт. Однако в процессе развития греческой религиозной мысли образ Зевса теряет свои свойства воителя, мрачные хтонические черты и становится олицетворением светлых сторон жизни. Хотя Зевс выступает покровителем героев, уничтожающих хтонических чудовищ, он осуждает кровопролитие и стихийные бедствия войны в лице Ареса6. Зевс понимается в классическое время как покровитель общности людей, городской жизни, защитник обиженных и покровитель молящих о защите. Он дает людям законы, его называют "дарователем жизни", "помощником в беде", "спасителем" (Paus. IX. 26, 7; Soph. fr. 392), "отцом", покровителем дружеских союзов, "охранителем клятв", покровителем гостеприимцев. Зевс в Олимпии олицетворяет прежде всего светлую сторону бытия. Основным направлением теологической разработки образа Зевса в ходе Олимпийских празднеств стало преодоление грубой силы, бесцеремонного насилия при устройстве космического порядка и возрастание его моральных и цивилизаторских качеств как первенствующих. В олимпийских одах Пиндара Зевс выступает как покровитель олимпийских победителей в ходе честного, законного соревнования, как олицетворение Истины, Благозаконности, Справедливости, Мира и Правды, противопоставленных Обману, Противозаконию, Насилию и Войне. Наиболее полным художественным воплощением этого нового понимания образа Зевса стала культовая статуя Зевса, исполненная великим скульптором Греции - Фидием, ставшая одним из семи чудес света древнего мира. Этот образ излучал справедливость, доброту, умиротворенность, гармоническое величие, а Софокл награждает его именем спасителя, он покровитель человеческой общности, защитник обиженных и молящих о защите. По существу, созданный Фидием образ Зевса стал завершением длительной работы греческой религиозной мысли, теологическим осмыслением нового внутреннего содержания идеи верховного бога олимпийского пантеона, который стал каноническим вплоть до появления христианства7.
      Разработка созидательных моральных сторон образа Зевса разительно отличается от понимания сути верховного божества Юпитера у римлян, сопоставляемого с греческим Зевсом. Если в раннее время римский Юпитер рассматривается как верховное божество со многими функциями, как абстрактный бог неба, дневного света, грома и молний, царь богов, гарант верности клятвам и даже покровитель земледелия, то уже с начала Республики усиливаются в его культе функции бога войны, воинской победы (Юпитер получает эпитеты Непобедимый, Победитель, Мститель). Развитие этих функций привело к созданию обряда триумфа, когда победоносный полководец, положивший на поле брани не менее 5 тысяч неприятельских воинов, в пурпурной одежде и с инсигниями Юпитера, с выкрашенным в красный цвет лицом (как у статуи бога и символизирующим пролитую кровь) на квадриге, перед которой вели захваченных рабов и военную добычу, в сопровождении своей победоносной армии, отправлялся на Капитолий, к храму Юпитера, где приносил ему благодарственную жертву из взятой на войне добычи и возлагал к его ногам свой лавровый венок. Именно с военными победами, добытыми ценой пролития крови, и символизировавшим их триумфом были связаны и проводившиеся в честь Юпитера Великие или Римские игры, самые знаменитые и престижные в Риме, аналогичные по своей значимости Олимпийским играм.
      Если в Олимпии, в священных зданиях, святилищах, алтарях воспроизводились образы богов (и прежде всего Зевса) созидательных, согласительных, дружественных миротворческих функций, а один из высших олимпийских богов Арес был практически элиминирован из общего божественного круга, то в Риме, напротив, в образе Юпитера превалировали функции бога войны, победы на поле брани, связанной с пролитием крови. И чем больше врагов убивалось на поле боя, тем больше прославлялись полководцы и сам Юпитер. Наряду с усилением воинственных функций у Юпитера возрастает в системе римских религиозных верований и празднеств значение бога войны и раздора Марса. По мере римских завоеваний Марс приобретает все большее и большее почитание. В 366 г. до н. э. в Риме у Капенских ворот, откуда римское войско выступало в поход, был построен один из самых почитаемых храмов Рима, храм богу Марсу. В центре роскошного форума Августа был возведен великолепный храм Марсу-Мстителю. В эпоху Империи культ Марса один из самых популярных в громадной римской армии и в Западных провинциях8.
      В целом можно сказать, что высший смысл религиозной доктрины так, как она воспроизводилась и воспринималась в самом центре олимпийского культа, в Олимпии, состоял в почитании светлых, миротворческих, созидательных начал, направлявших энергию своих адептов к здоровой соревновательности и утверждению жизни, а не к прославлению войны и раздора, всегда связанных с насилием, жертвами и кровью.
      Подобная теология общеэллинского величайшего религиозного празднества стала основой соответствующей философской концепции олимпийского панегирея. Эта концепция разрабатывалась в одах Пиндара, Вакхилида и в творчестве великих трагиков V в. до н. э. и прежде всего Эсхила и Софокла. Суть новой концепции в наиболее полном и концентрированном виде воспроизводится в олимпийских одах Пиндара9. Для Пиндара Олимпийские игры - это самое знаменитое религиозно-общественное празднество всех эллинов, где бы они ни жили:
      Лучше всего на свете - вода;
      Но золото, как огонь, пылающий в ночи.
      Затмевает гордыню любых богатств.
      Сердце мое, ты хочешь воспеть наши игры?
      Не ищи в полдневном пустынном эфире
      Звезд светлей, чем блещущее солнце.
      Не ищи состязаний, достойней песни,
      Чем Олимпийский бег.
      Лишь отсюда многоголосый гимн
      Разлетается от мудрых умов,
      Чтобы славить Кронида.. (01. 1.1-11).
      Однако с точки зрения Пиндара в концепции Олимпийского состязания, как она представлена в существующих мифах, содержится неверная богохульная основа. Суть этого противоречия в том, что в самой Олимпии, в центре Альтиса, между храмами Зевса и Геры находился героон Пелопса как одна из самых почитаемых святынь Олимпийского праздника. Согласно существующим архаическим мифам Пелопс, сын Тантала, считался одним из основателей славного олимпийского состязания, но обстоятельства его основания в ранних мифах были таковы, что подрывались самые сущностные основы этого празднества. В ранних версиях мифа предлагалось своеобразное понимание событий, предшествующих основанию Олимпийских игр, в центре которых оказались Пелопс и его отец Тантал.
      Суть этих событий заключается в том, что Тантал, пытаясь выяснить всеведение богов, предлагает им на пиру блюдо из тела своего сына Пелопса, убитого им, то есть совершает самое страшное преступление и перед богами и перед людьми. С другой стороны, возрожденный Олимпийскими богами Пелопс, согласно версиям мифа, получает в жены дочь царя Элиды Эномая, победив его в колесничьем состязании путем преступления (Пелопсом был подкуплен возница Эномая Миртил, который потом был убит им же). И став царем Элиды, Пелопс в память своей победы устраивает Олимпийские игры.
      Итак, мифологическая, концептуальная первооснова Олимпийского состязания покоилась на богохульстве, обмане и убийстве своего почитаемого основателя. Могло ли общественное мнение Греции VI-V вв. до н. э., ее выдающиеся мыслители и, в частности, Пиндар согласиться с такой концепцией основания наиболее светлого праздника? И уже в 1-й Олимпийской оде Пиндар коренным образом перерабатывает этот древний миф. Он отказывается от натуралистической и оскорбительной для эллина трактовки этого мифа, дискредитирующего представления об Олимпийских богах и Олимпийском панегирее и предлагает свой вариант мифа о Тантале и Пелопсе (01. 1.28-41). Тантал не убивал своего сына Пелопса и не предлагал его тело богам в качестве угощения, Деметра не съедала часть пелопсова плеча, а Гермес не собирал по кусочкам изрубленное тело Пелопса и не оживлял его в кипящем котле, заменив часть съеденного Деметрой плеча слоновой костью. Ничего этого не было. А миф состоит в том,- объясняет Пиндар,- что Тантал созвал на пир богов, а во время пира влюбленный в красивого Пелопса Посейдон перенес юношу в "небесный широкославный чертог" на Олимп. Суть же преступления Тантала заключалась не в совершении детоубийства и диком способе испытания всеведения богов, а в том, что он попытался похитить тайну бессмертия у богов и передать ее смертным людям. Кипящий котел, где оживал убитый Пелопс, Пиндар понимает как купель для новорожденного младенца Пелопса, а белизну его плеча - как естественную красоту его тела.
      Коренным образом переосмысливается содержание мифа и о победе Пелопса над Эномаем. Пелопс победил жестокого Эномая не таким преступным образом, как в дошедших мифах, а благодаря помощи богов, в частности Посейдона, который предоставил в его распоряжение быструю колесницу, и своему спортивному умению, в то время, как Эномай потерпел поражение из-за своего коварства, злобы и жестокости по отношению к многочисленных женихам своей дочери Гипподамии10.
      Такое переосмысление мифов о Тантале и Пелопсе могло достойно объяснить, почему в центре священного округа Олимпии, между самыми почитаемыми святынями - храмами Зевса и Геры, высится одна из древнейших святынь Олимпии- героон Пелопса. Перетолкование мифа о Пелопсе имело важное религиозное и культурное значение для еще большей славы олимпийского святилища в греческом мире и престижа Олимпийских игр.
      Новая версия мифов о Тантале и Пелопсе, как и мифической предыстории Олимпийских игр приводила в соответствие теологию олимпийских божеств V в. до н. э. и предысторию Олимпийских состязаний как проявления их высоких моральных миротворческих функций, основанных на принципах Добра, Справедливости, Истины, честного состязания.
      В сформировавшейся в VI-V вв. до н. э. концепции Олимпийских празднеств миротворческое ненасильственное начало проявилось еще одной стороной. Покровитель Олимпии Зевс почитался не только как верховный бог, установитель законности и порядка. В его культе получила развитие такая его функция, как священное покровительство съехавшимся в Олимпию участникам и зрителям проводимых торжеств. Зевс выступал как божественный Проксен (покровитель) для всех эллинов, приехавших в Олимпию и становившихся тем самым его гостями (xenoi). Иначе говоря, здесь вступали в действие уже древние законы гостеприимства. Объявление всех присутствующих на Олимпийских играх эллинов "гостями" Зевса-гостеприимца как их покровителя превращало их из обычных зрителей, так сказать в полноправных соучастников празднества, между которыми возникали особо доверительные связи как между общими гостями Зевса, то есть они получали равный доступ ко всем святыням, священнодействиям, зрелищам, спортивным площадкам. Должностные лица, организующие игры, обязаны были создать им благоприятные условия для пребывания на олимпийской территории. Все эллины, являясь персональными "гостями" Зевса, вместе с тем становились гостями друг для друга, то есть приехавшие из Синопы, Кампанских Кум, Эфеса или Афин превращались не только в единоплеменников и ощущали свое национальное единство, но между ними возникали более сильные связи, более прочное единение как общими гостями их верховного божества Зевса. Эти возникающие связи как общих гостей Зевса скреплялись общим пиршеством, которое устраивалось распорядителями Олимпийских празднеств - элейцами в честь победителей игр. Сам факт совместной трапезы как бы юридически и сакрально завершал договор общего гостеприимства, предполагающего взаимопомощь, доброжелательность и мирные отношения11.
      Возникшие отношения взаимоуважения во время совместного участия на празднике сохранялись и после того, как его участники разъезжались по своим полисам. Ведь в самом основании института гостеприимства предполагалась его длительность, которая продолжалась годами и даже могла передаваться по наследству. В этом отношении интересен рассказ Элиана о случае с Платоном (Аеl. IV. 9): "Платон, сын Аристона, жил в Олимпии под одним кровом с людьми, которых он не знал и которым он был тоже незнаком. За время совместной жизни он столь расположил их к себе и очаровал их своим обхождением, что они не могли нарадоваться этой встрече. Философ не упоминал в разговоре ни Академии, ни Сократа, сказал только, что его зовут Платоном. Когда эти люди попали в Афины, Платон принял их чрезвычайно гостеприимно, и они попросили его: "Покажи-ка нам своего тезку, ученика Сократа, сведи нас в Академию и познакомь с ним, чтобы нам его послушать". На это Платон по своей привычке слегка улыбнулся и сказал: "Это же я". Гости Платона были поражены, что, общаясь с таким мужем, не поняли, кто он. Платон же был прост и безыскуственен и доказал этим, что может привязывать к себе людей не только философскими беседами"12.
      Весь смысл отрывка предполагает, что во время Олимпийского праздника (скорее всего это было на 103-й Олимпиаде - 368 г. до н. э., когда одним из победителей оказался афинянин Пифострат)13 у Платона завязались отношения гостеприимства с посетителями Олимпии, и эти связи продолжались спустя много лет. В Элладе, раздробленной на множество мелких полисов, часто враждующих друг с другом, устанавливаемые во время Олимпий узы массового гостеприимства не могли не вносить сильную миротворческую струю, смягчать общее политическое напряжение в Греции.
      Естественным следствием религиозной и мифологическо-философской концепции Олимпийских празднеств, в которых превалировало ненасильственное, созидательное, объединительное соревновательное начало, стал институт священного перемирия - экехейрии, провозглашаемого на период, включающий подготовку и проведение Олимпийских игр. Возникает вопрос, с какого времени можно говорить о выработке понятия экехейрии и включении его в процедуру организации Олимпийских празднеств: с самого ли начала Олимпиад, т. е с 776 г. до н. э., или в более поздние сроки. Ответ на этот вопрос в греческой традиции об Олимпийских играх был совершенно однозначным. Этим вопросом специально занимался Аристотель. Среди его многочисленных произведений находилось специальное сочинение, посвященное определению и классификации списка олимпиоников, победителей соревнований. Аристотель неоднократно бывал на Олимпиях, а Павсаний говорит о том, что в Олимпии еще в его времена стояла статуя Аристотеля, поставленная его учениками (Paus. VI. 4,5).
      В связи с этими изысканиями Аристотель, по свидетельству Плутарха (Lye. 1-fr. 533), использовал такой древнейший источник по Олимпийским играм, как бронзовый диск, на котором он прочитал имя Ифита и спартанского реформатора Ликурга, которым греческая традиция уже в IV в. до н. э. приписывала заключение соглашения об организации Олимпийских игр. Именно в этом соглашении, по мнению Плутарха, был установлен институт экехейрии как священного перемирия. После Аристотеля традиция постоянно связывала установление экехейрии с самим началом Олимпийских игр, т. е. началом VIII в. до н. э., рассматривала этот институт как фундаментальное основание всего празднества.
      Наиболее полное изложение этой традиции дано в сочинении Флегонта из Тралл, автора знаменитого произведения "Олимпиады или Хроника", составленного вскоре после смерти императора Адриана, но раньше, чем сочинение Павсания14. Согласно данным Флегонта, первооснователями всенародного Олимпийского празднества были герои Писон (эпонимный герой города Писы), Пелопс и Геракл, но пелопоннесцы прервали проведение этого празднества, и в результате этого перерыва в Элладе возник раздор. Желая прекратить этот опустошительный раздор, наболее прославленные правители эллинских общин спартанец Ликург, элеец Ифит и пизанец Клеосфен, согласно Флегонту, "решили восстановить по древним установлениям для поддержания мира и согласия среди народа Олимпийское празднество и устраивать спортивные состязания. Они направили запрос к Богу в Дельфы - одобряет ли он их решение. Бог одобрил при условии, если они сделают следующее: установят, чтобы в полисах, которые захотят участвовать в новых состязаниях, была провозглашена экехейрия. После того, как этот оракул был объявлен в Элладе, на бронзовом диске тремя элланодиками были записаны правила проведения Олимпиад. Однако пелопоннесцы были недовольны установленными правилами состязаний, игнорировали их и их постигла эпидемия, которая привела к гибели всего урожая. Тогда пелопоннесцы снова послали людей Ликурга к Богу, умоляя его указать на средства для прекращения эпидемии.
      И Пифия изрекла так:
      "О вы, населяющие славный во всей земле акрополь Пелопида,
      Старейшие и самые лучшие среди смертных.
      Запомните ответ Бога, объявленный мной:
      Зевс высокогремящий, великий повелитель безмерного неба
      Гневается на вас, пренебрегающих Олимпийскими правилами.
      На вас, осмелившихся эти святые повеления и эти игры упразднить,
      Зевс послал Эпидемию, голод и проклятье.
      Но эти напасти прекратятся, если святыни будут восстановлены.
      Получив этот оракул, пелопоннесцы передали элейцам устройство Олимпийских состязаний и объявление экехейрии в полисах. А элейцы ... послали людей в Дельфы запросить новое прорицание.
      И Пифия ответила так:
      Воздерживаясь от войны, вы защитите вашу страну.
      Обучайте эллинов общепризнанной дружбе,
      Как только придет дружеский пятый год (т. е. год очередной Олимпиады.- В. К.).
      Получив это прорицание, элейпы стали воздерживаться от войн, стали заботиться о проведении олимпийских празднеств" (Phleg. Trail. I, fr. I).
      Согласно данным Флегонта, Олимпийские празднества были изначально установлены, чтобы прекратить раздор, то есть войны, царящие в Элладе. Попытка пелопоннесцев нарушить это правило (видимо, по причине своего военного превосходства они считали невыгодным для себя прекращение войны) привела к гневу богов, к губительной эпидемии и голоду. Вновь оракул Аполлона подтвердил свое требование установления мира и согласия во время Олимпийских празднеств. Флегонт приводит текст изречения Пифии, видимо, восходящий к глубокой древности, относительно миссии, возлагаемой Аполлоном на общину элейцев: "Воздерживаясь от войны, вы защитите вашу страну. Обучайте эллинов общепризнанной дружбе, как только придет дружеский пятый год". Иначе говоря, институт экехейрии рассматривался Пифией не как утилитарный перерыв в военных действиях во время Олимпийских игр, а как своего рода школа воспитания миролюбия и согласия среди эллинов, а сам год проведения Олимпийских празднеств объявлялся Пифией как philophron, т. е. рождающим дружбу, приветливость, ласку.
      Итак, Олимпийские празднества воспринимались эллинами, греческими полисами еще в глубокой древности как принципиальный общеэллинский институт, созданный легендарными мудрецами и героями по указанию богов, институт поддержания мира и согласия, национального единства, как фактор, охраняющий эллинские полисы от взаимоуничтожения в междоусобных войнах.
      Олимпийские празднества прежде всего рассматривались как самое торжественное общегреческое религиозное действо, возвеличивающее Зевса Олимпийского. Спортивные состязания не играли самостоятельной, самодовлеющей роли, они были органической частью религиозного ритуала, вне которого не было бы блеска, великолепия и славы участников спортивных соревнований и особенно их победителей олимпиоников. Как можно было видеть, и институт экехейрии предполагал определенную религиозную основу. Согласно традиции, установление экехейрии было прямо инициировано богами-покровителями эллинов для поддержания мира и согласия среди греков, то есть поддержания жизнедеятельности народа.
      Вместе с тем экехейрия имела и большое чисто светское содержание, выступала как институт реальной жизни, установленный для совершения фундаментальных действий сугубо прагматического порядка. Согласно установленным издревле правилам организации Олимпийских празднеств они проводились в 1-е или 2-е полнолуние, наступающее после летнего солнцестояния, то есть по определению специальной комиссии они устанавливались в период от середины июля до середины сентября. Если учесть, что правило экехейрии предполагало безопасность приезда участников и зрителей и их отъезда, то фактически время олимпийских празднеств охватывало июль, август и начало сентября, время сбора урожая, жатвы зерновых, первого сбора плодов виноградников, оливок. Таким образом, празднество было приурочено к важнейшему событию в жизни каждого полиса, обеспечивало мирные условия для завершения сельскохозяйственного года. Поскольку вплоть до IV в. до н. э. полисное войско состояло из средних земледельцев, естественно, такие сроки проведения Олимпийских празднеств были всем воинам жизненно необходимыми для завершения своих земледельческих работ.
      Представляет интерес вопрос о количестве дней, в течение которых действие священного перемирия считалось обязательным. Вопрос этот весьма дискуссионный из-за отсутствия достаточно точных сведений относительно самой процедуры объявления времени очередной Олимпиады. Олимпиада - это четырехлетний промежуток времени от одного олимпийского празднества до другого. Греки полагали, что новые Игры начинаются через 4 года, то есть когда закончатся ровно четыре года со времени прошлой Олимпиады, иначе говоря она проводится на 5-й год со времени прошлых Игр. Вот почему именно пятый год считался годом следующей Олимпиады (Olympiacos etos) (Xenoph. Hist. gr. IV. 4, 28). Этот год согласно древнему изречению Пифии рассматривался как священный, как Sebastos, находящийся под особой охраной олимпийских богов и прежде всего Зевса Олимпийского. В рамках этого олимпийского года особо выделялось время священномесячья - ieromaenia. Это понятие, видимо, происходит от названия ieros maen- "священный месяц", время праздничных церемоний в честь божества, однако, в классический период оно не совпадало с понятием месяца как единицы времени в 30 дней, и "священный месяц" мог продолжаться от нескольких дней до двух месяцев (ср., напр., празднование Элевсиний - 55 дней).
      Какое время отводилось под "официальное", общепризнанное во всей Элладе празднование Олимпий, проводившихся через 4 года на 5-й после предшествующих игр? Обратимся к имеющимся скудным данным.
      Начало года при счете лет по Олимпиадам выпадало на летнее солнцестояние, то есть 20-е числа июня по современному календарю. А собственно Олимпийские игры начинались с 1-го или 2-го полнолуния, после летнего солнцестояния, то есть с 20-х чисел июля или 20-х чисел августа по современному календарю, то есть через 70 (или 60) дней после летнего солнцестояния. Таким образом, от начала олимпийского года до начала собственно олимпийских состязаний проходило 1 или 2 месяца (около 30-60 дней). Кроме того, церемония самих празднеств, соревнований, чествование победителей, пребывание многочисленных зрителей (среди них греческая интеллектуальная элита - Геродот, Фукидид, Платон, Ксенофонт, Аристотель, Демосфен и многие другие) занимало не менее 1-2 недель (около 10-15 дней).
      Можно ли считать этот промежуток времени в 2 месяца от начала олимпийского года (Olympiacos etos) до завершения олимпийских празднеств (ieromaenia) - священномесячьем? Приведем некоторые имеющиеся данные источников. Так, Фукидид говорит о том, что для произнесения клятвы на верность мирному договору Афин с Аргосом, Мантинеей и Элидой стороны должны прибыть в Олимпию за 30 дней до начала собственно Олимпийских празднеств (Thuc. V. 47, 13). Данное место Фукидида следует понимать так, что в промежуток 30 дней до самих игр никакие иные действия, кроме самой подготовки торжеств, не допускаются в силу наступления ieromaenia. Павсаний, объясняя процедуру допуска атлетов на состязания, сообщает, что они должны в течение 10 месяцев под наблюдением элланодиков тренироваться в гимнасии города Элиды, а затем 30 дней тренироваться непосредственно в самой Олимпии (Paus. VI. 23,1). Об этом упоминает и Филострат (Vita Apoll. V. 43). Перевод атлетов, допущенных после предварительного просмотра в Элиде, в Олимпию должен был означать, что они приобретают особый статус олимпийских участников, так сказать, приобщаются к святыне.
      И еще одно важное сообщение Павсания. Он описывает здание Элланодикейона, главной ставки распорядителей Олимпийских игр - элланодиков. После их избрания (а они избирались в народном собрании Элиды на время проведения каждой Олимпиады), по его сообщению, они в течение 10 месяцев специально изучали правила проведения Олимпийских игр, которые им доверено судить и организовывать, и лишь затем они считались подготовленными и переходили в Олимпию для организации игр. Они на два месяца получали особый статус посвященных в олимпийские церемонии, то есть приобретали некоторый сакральный и международный статус. Эти два месяца и покрывают все необходимые сакральные и светские функции элланодиков от начала олимпийского года до завершения олимпийских церемоний и в целом, очевидно, обозначались термином ieromaenia - священномесячье. Еще одним подтверждением именно такого срока "священного месяца", общепризнанного всеми эллинами как полного времени Олимпийских празднеств, является сопоставление его с полным сроком празднования Элевсинских мистерий, которые продолжались 55 дней (см. CIA, I, I).
      Таким образом, можно сделать общее заключение и о сроке действия экехейрии. Священное перемирие объявлялось на все время священных церемоний в Олимпии, то есть в течение 2-х месяцев, от начала олимпийского года (Olympiacos etos), от начала летнего солнцестояния и до полного завершения Олимпийских игр. Любопытно, что эти месяцы носили весьма характерные названия в элейском календаре: Apollonios (Аполлонов) и Parthevios (Девичий), по именам одних из главных олимпийских божеств, любимых детей Зевса Олимпийского, близнецов Аполлона и Артемиды, олицетворявших солнце и луну, важнейшие небесные светила, дающие жизнь людям, животным и растениям.
      Заслуживает специального рассмотрения вопрос и о том содержании, которое вкладывалось древними эллинами в понятие экехейрии как священного перемирия. Важная информация об этом заключена в самом термине екехейрия. Как известно, древние греки обозначали понятие мира, мирной, спокойной (без войны) жизни термином эйрене (eiraenae). Греки очень ценили мир, и это нашло отражение в обожествлении этого понятия в образе богини Эйрене, культ которой приобрел популярность в классический период15. Однако понятие священного перемирия вело свое происхождение не от этого ключевого термина, а имело иную этимологию. Термин ekecheiria восходит к слову cheir (рука, сила, власть, насилие, которое может совершить рука) и приставке ek, означающей движение от объекта, отделение, освобождение, обособление и, в том числе, зависимость. Таким образом, этимология термина экехейрия обозначает сложное понятие: освобождение руки от силы, от мощи-руки, сжимающей оружие во время боя. Этот импульс, идущий из глубины, от некоей внутренней силы, более могущественной и более мудрой, чем ожесточенный разум воюющего человека, останавливает руку, сжимающую меч или копье, остужает ожесточение разума и чувства. Он являлся божественным импульсом. Поэтому, естественно, слово экехейрия заключает в себе сложное понятие, предполагающее соединение божественного и человеческого начала как перерыв в насилии, устанавливаемый богами, и адекватно переводится как священное перемирие.
      Сакральная составляющая придавала высокий авторитет понятию экехейрии в глазах всех эллинов. Этот авторитет еще более повышался в силу того обстоятельства, что божественный импульс, прерывающий кровопролитие, воспринимался как исходящий от самого Зевса, главы и владыки Олимпа. Ведь сам институт экехейрии возник в связи с культом Зевса в Олимпии и провозглашался во время подготовки и проведения самого почитаемого всеэллинского Олимпийского праздника. Таким образом, генезис и этимология понятия предполагают особый непререкаемый авторитет всего института экехейрии в греческом мире, эллинском обществе.
      Бесспорно, такие ключевые понятия как эйрене и экехейрия, обозначающие отсутствие войны, военных действий, мирное положение, тесно связаны между собой, но вместе с тем они отражают разные сферы мира как такового. Эйрене это состояние мира как спокойной (без войны) жизни. Оно устанавливается на долгий срок (обычно на 30, 50 и даже 100 лет) как завершение, окончание большой войны между конкретными полисами. Она завершала (а не прерывала) военные действия особым документом в письменной и узаконенной народным собранием форме и ставилась под защиту богов и законов.
      Термин экехейрия обозначает другое: краткое перемирие, именно перемирие в военных действиях (как мы видели выше, на 2 месяца). Оно предполагает не окончание войны, а именно перерыв, остановку на период подготовки и проведения общеэллинского великого праздника, прежде всего Олимпийского, а несколько позже и других (Пифийского, Истмийского и Немейского). После окончания краткого срока действия экехейрии военные действия могли возобновляться, и это не было нарушением ни международного нрава, ни древнего обычая. Экехейрия не фиксировалась каждый раз в особой письменной форме, узаконенной народным собранием конкретного полиса, она была установлена особым, единственным соглашением предков, то есть договором Ликурга, Ифита и Клеосфена, одобрена оракулом Аполлона и лишь провозглашалась в период проведения Олимпийского, а затем и других панэллинских празднеств между всеми эллинскими государствами, а не конкретными полисами.
      В древнегреческой религиозной и международной практике существовал еще один вид перемирия, который обозначался термином спонде (spondae) или спонда (sponda). О таком перемирии говорит Ксенофонт в своей "Греческой истории". В IV.7,2 он повествует о подготовке похода лакедемонян на Аргос в 391 г. до н. э., то есть через год после проведения 97-й олимпиады (392 г. до н. э) и, следовательно, после окончания действия экехейрии как олимпийского священного перемирия. В 391 г. до н. э. лакедемоняне превосходили в силах Аргос и посчитали момент удобным для сокрушения своего противника. Понимая это, аргосцы стремились сорвать поход и выдвинули в качестве причины, что у них проходит празднество и, следовательно, наступило действие священного перемирия, которое Ксенофонт передает не словом экехейрия, а словом спонде. Термин спонде этимологически выражает перемирие, акт провозглашения которого предполагает возлияние вина на жертвеннике, то есть определенное ритуальное действие.
      Любопытно, как в этом случае действовал спартанский военачальник Агесиполид. Не отрицая необходимость соблюдения перемирия во время религиозного праздника, он заявил, что Аргос сфальсифицировал время праздника. "По мнению Агесиполида,- продолжает Ксенофонт, - этот праздничный месяц наступал у них не тогда, когда он должен был наступать по календарю, а всякий раз, как они слышали, что лакедемоняне собираются идти на них войною". В связи с этим благочестивый Агесиполид обратился к оракулу Зевса в Олимпии и к оракулу Аполлона в Дельфах, указывая на фальсификацию Аргоса. "Божество объявило ему,- продолжает Ксенофонт,- через свои знамения, что вполне благочестиво не принимать перемирия, если оно является только придиркой, выставленной безо всякого законного основания". Отметим, что спонде объявлялось полисом Аргос, живущим по своему календарю, и могло быть поставлено под сомнение другими полисами, в том числе панэллинскими святилищами в Олимпии и Дельфах и предполагало особый ритуал провозглашения. Спонде, таким образом, отличалось от понятия экехейрии четырьмя особенностями: 1) Оно имело местное значение, принималось конкретным полисом и могло признаваться или не признаваться другими полисами; 2) Законность спонде должна была подтверждаться панэллинскими святилищами; 3) Обряд провозглашения спонде, связанный с возлиянием вином, отличался от обряда провозглашения экехейрии; 4) В отличие от экехейрии, продолжавшейся определенное количество дней (2 месяца), при спонде число праздничных дней, видимо, не фиксировалось твердо, а могло варьироваться в определенных границах. В связи с тем, что понятия экехейрия и спонде имели смысловые и ритуальные отличия, они применялись в разных категориях празднеств. Скорее всего экехейрия провозглашалась на панэллинских играх, признаваемых всеми греками и проводившихся в установленные сроки. Они посвящались главным олимпийским богам и проводились по принятому всеми эллинами ритуалу. Такими празднествами были (кроме Олимпийских) Пифийские, Истмийские и Немейские игры, организованные по образу и подобию Олимпийских. Экехейрия провозглашались при проведении Элевсинских мистерий, которые имели общегреческое значение и продолжались около 55 дней (СIА II, 1). Видимо, экехейрия провозглашалась и при праздновании Великих Панафиней, проходивших раз в четыре года (как и Олимпиады) и отличались особой пышностью с приглашением жителей многих греческих полисов. Спонде, очевидно, провозглашалось на многочисленных празднествах местного полисного уровня.
      Особенности внутреннего содержания понятий экехейрии и спонде как вариантов священного перемирия определяли различный способ публичного оповещения о начале панэллинских игр, особенно Олимпийских. Хотя прямых указаний на этот счет в источниках нет, ряд косвенных данных позволяет реконструировать основные черты этой процедуры.
      Как указывает Павсаний, подготовка и организация очередных Олимпийских празднеств начиналась с выбора элланодиков и номофилаков (знатоков олимпийского устава, олимпийских законов) в Народном собрании Элиды за 10 месяцев до завершения 4-летнего цикла прошлой Олимпиады (Paus. VI.24,3). Выбранные элланодики, проходили обучение всем правилам олимпийского устава под наблюдением специальных номофилаков, видимо, из числа прежних элланодиков, хорошо знакомых на практике со всеми тонкостями организации Олимпийских празднеств. Это обучение проходило не в Олимпии, а в городе Элиде, в специальном помещении Элланодикейоне (буквально, "дом элланодиков", олимпийских судей), расположенном около главного гимнасия Элиды, где могли тренироваться атлеты, прибывшие на Олимпийские игры.
      10-месячное проживание и обучение элланодиков в Элланодикейоне завершало период прошлой олимпиады. Через 10 месяцев начинался "Олимпийскмй год", и обученные элланодики переезжали в Олимпию в специальное помещение, скорее всего, в Булевтерий. Приезд элланодиков означал начало исполнения их прямых обязанностей и сопровождался определенными ритуальными действиями, в ходе которых объявлялось начало очередного Олимпийского года и провозглашалась экехейрия на ближайшие 2 месяца, включающими непосредственную подготовку и проведение олимпийских празднеств, а также отъезд участников и зрителей.
      Какова была процедура передачи информации о начале экехейрии и олимпийских празднеств в многочисленные греческие города, разбросанные по всему Средиземноморью и Причерноморью? Довольно распространено мнение, что о проведении и сроках очередной Олимпиады оповещали специальные посланцы, направляемые из Олимпии во все города Эллады. Прежде всего, видимо, в Спарту не только в силу территориальной близости Спарты и Олимпии, но и в силу того, что одним из основателей Олимпийских игр и самого института экехейрии был спартанец Ликург. Очевидно, что в полисы Пелопоннеса, Средней Греции, на острова Эгейского моря такие сообщения направлялись через специальных посланцев.
      Однако обойти все греческие полисы, разбросанные по всему Средиземноморью, физически маловероятно или потребовало бы слишком большого количества посланников. Скорее дело обстояло иначе. Поскольку сроки Олимпиад, а именно 5-й год после очередной Олимпиады и с начала летнего солнцестояния, были хорошо известны, каждый полис, представители которого предполагали направить своих атлетов как участников и граждан как зрителей, создавал особую полисную депутацию, представлявшую именно данный полис. Поскольку эта депутация выезжала на панэллинское религиозное торжество, она определялась как феория, "священное посольство" города, которое имело право свободного прохода и проезда через территорию воюющих государств в силу действий экехейрии, право аккредитации и пребывания на Олимпийских играх, право приношения жертв в честь Зевса Олимпийского, других богов и героев. Вся феория и ее отдельные члены получали статус гостей Зевса-Гостеприимца со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Видимо, в процессе формирования такой феории ее руководители и должностные лица соответствующего полиса сами доставали всю необходимую информацию о процедуре предстоящих Олимпийских игр, возможно, предварительно направляя специального посланца в Элиду или Олимпию, где принимались решения об Олимпийских торжествах.
      Итак, понятие экехейрии прежде всего выражает перерыв в военных действиях между воюющими государствами в период проведения Олимпийских празднеств. Однако это лишь часть общего содержания этого понятия.
      Выше уже приводились сведения Флегонта из Тралл, который упоминал одно из изречений Пифии, данное при организации Олимпийских игр:
      Воздерживаясь от войны, вы защитите вашу страну.
      Обучайте эллинов общепринятой дружбе,
      Как только придет дружеский пятый год.
      Этот ответ предполагал расширительное толкование экехейрии, объявление которой Аполлон вручал жителям Элиды. Объявлять воздержание от насилия, экехейрию по оракулу Аполлона могло только государство, не ведущее войн, государство, которое своим процветанием должно являть собой образец благополучия и спокойствия в условиях мирной жизни. Государство, ведущее войны, раздираемое внутренними смутами, страдающее от эпидемий, не может, по мысли греков, быть хранителем и исполнителем священного перемирия. "Ифит установил Олимпийские игры, - сообщает Страбон, - а элейцы были теперь священными. В силу этих обстоятельств население Элиды достигло процветания, ибо в то время, как другие полисы постоянно воевали друг с другом, одни элейцы пользовались продолжительным миром, да и не только они сами, но и чужестранцы, жившие у них, так что их область стала самой населенной из всех" (Strab. VIII.8,33)16.
      Однако согласно оракулу жители Элиды не только подавали пример мирного благоденствия на своем собственном историческом опыте, они к тому же должны были обучать эллинов общепринятой дружбе, а сам олимпийский год определялся как philophron, как рождающий дружбу, т. е. миротворческие функции экехейрии воспринимались не просто как пассивное воздержание от войны, а включали активное начало благотворного воздействия священного перемирия на умиротворение внутреннего ожесточения, терзающего души людей, и врачевали вражду в ее наиболее глубоких основах. И с этим толкованием связана еще одна сторона миротворческого содержания экехейрии - она призывала отказаться от применения насилия не только во внешних сношениях, войнах полисов друг с другом, но и от внутренних смут внутри полисов, то есть от гражданских распрей17. И это глубинное миротворческое начало, заложенное в понятие экехейрии, реализовывалось на каждой Олимпиаде. Лютые враги на поле брани, только что призывавшие к убийству врага, пылающие жаждой мщения (Thuc. VII .68) в одночасье, в момент объявления священного перемирия мирно соревнуются на олимпийском стадионе бок о бок, участвуют в совместном заключительном пиршестве в конце соревнований, приносят совместные жертвы Зевсу. Здесь в Олимпии они не лютые враги, а друзья-соперники, единый коллектив эллинов, славящих Зевса и Геракла. Здесь, находясь в благополучной Элиде, они видят благотворность мира, спокойной мирной жизни. Действительно, в Олимпии происходит обучение ожесточившихся людей дружбе, взаимопониманию, созидательному сотрудничеству.
      Благодаря комплексу миротворческих акций и образов Олимпия действительно выступала эффективной школой воспитания мира и созидания. Олимпия как место, откуда объявлялась экехейрия, рассматривалась в целом как источник мира среди греков. Вот почему считалось, что мирные договоры, заключаемые воюющими сторонами в конце военной кампании, обретают особую авторитетность, если они хранятся в Олимпии под покровительством Зевса Олимпийского.
      Древнейшие договоры, восходящие к VI в. до н. э., в частности, договоры между Элидой и Гереей, договор между жителями Сибариса и сардами хранились именно в Олимпии (SEG XXII.36). Для заключения мирного договора между лесбосцами и Лакедемоном в 428 г. до н. э. представители обеих сторон встречаются для переговоров именно в Олимпии и накануне Олимпиады 428 г. до н. э. "Оправдайте наши надежды,- передает речь послов Митилены Фукидид, - которые возлагают на вас (т. е. лакедемонян. - В. К.) эллины, устыдитесь Зевса Олимпийского, в святыне которого мы находимся подобно молящим о защите, станьте союзниками митиленян и защитите их" (Thuc. III. 14,1).
      Далеко не случайно, что спартанцы пригласили митиленских послов именно в Олимпию и накануне объявления экехейрии во время Олимпиады 428 г. до н. э. С точки зрения тогдашних политиков заключение мирного договора в Олимпии перед Олимпиадой усиливало его значимость и авторитет, к тому же дополнялось последующим провозглашением священного перемирия.
      Одна из самых ожесточенных войн в греческом мире - Пелопоннеская война - в 421 г. до н. э. завершилась мирным договором между Афинским и Пелопоннеским союзами, который заключался при непосредственной апелляции к Зевсу Олимпийскому как главному гаранту такого договора. "Обе стороны в лице 17 человек от каждого государства,- цитирует текст мирного договора Фукидид, - пусть дадут клятву, какая в нем считается величайшею. Клятва должна гласить так: "Я пребуду в этих условиях и договоре по справедливости и без обмана"... Обеим сторонам возобновлять клятву ежегодно (очевидно, в Олимпии. - В. К.). Стелы (с текстом договора.- В. К.) поставить в Олимпии, у Пифона (т. е. в Дельфах.- В. К.\ на Истме, в Афинах на Акрополе, в Лакедемоне в Амиклах".
      Еще более детально процедуру заключения и сохранения условий мирного договора передает текст договора между афинянами и коалицией аргивян, элейцев и мантинеян, заключенный на 100 лет. Для прочности договора предусматривалось принесение величайших клятв. "Для возобновления клятвы афиняне должны явиться в Элиду (т. е. к храму Зевса Олимпийского в Олимпии. - В. К.), Мантинею и Аргос за 30 дней до Олимпийских празднеств, аргивяне, элейцы и мантинейпы должны явиться в Афины за 10 дней до Великих Панафиней. Условия относительно мирного договора, клятв и союза афиняне должны начертать на каменной стеле на Акрополе, аргосцы - на площади в святыне Аполлона, мантинейцы - на площади в святыне Зевса. Сообща должна быть поставлена бронзовая плита в Олимпии на предстоящих вскоре Олимпийских празднествах" (Thuc. V.47,10). Следует заметить, что если в городах- участниках мирного договора - ставятся каменные стелы, то в Олимпии текст договора написан на бронзовой плите от имени всех участников. Иначе говоря, в Олимпии хранится своего рода подлинник важного договора и помещается во время празднования Олимпийских игр (это 90-я Олимпиада 420 г. до н. э.), то есть во время объявления экехейрии, что предполагает как бы международное санкционирование заключенного договора.
      Таким образом, в глазах греков Олимпия воспринималась как неприкосновенная для военных действий зона, источник священного перемирия, провозглашаемого регулярно каждые четыре года, храм Зевса Олимпийского как хранилище наиболее важных мирных договоров, а Олимпийское празднество как общепризнанное место, где эти мирные договоры провозглашаются всенародно и получают как бы международную санкцию.
      Все эти важные обстоятельства приобретали особое значение в международных отношениях многочисленных греческих полисов. И это значение проявлялось, главным образом, в мощном миротворческом воздействии на общественное мнение, на политическую жизнь Эллады в целом. Тем самым мир греческих полисов, постоянно враждующих друг с другом, создавал механизм противодействия деструктивным силам, ведущим к разрушению греческой государственности и культуры18.
      Как действовал этот механизм в неспокойном греческом мире? Или, может быть, высокие принципы мирного сосуществования, провозглашаемые институтом экехейрии, были лишь теоретической конструкцией, которая в конкретной действительности не наблюдалась? В нашем распоряжении имеется достаточное количество конкретных данных о том, что институт экехейрии как комплекс миротворческих принципов и реальных действий в греческом мире был достаточно эффективным. Уже приведенные выше примеры говорят о том, как часто военные противники заключали мирные договоры, апеллируя к высокому авторитету Олимпийских празднеств. Любые попытки нарушить состояние мира и спокойствия во время экехейрии вызывали самый решительный международный отпор. Можно привести несколько случаев. Уже в VII в. до н. э. могущественный правитель Аргоса Фидон, "самый дерзостный из всех эллинов, - как пишет Геродот (VI. 127), - изгнал элейских судей на Олимпийских играх и сам руководил олимпийскими состязаниями". Однако этот акт насилия, надругательства над понятием священного перемирия и связанной с ним процедурой игр был осужден всем эллинским миром. Олимпийские игры, проведенные Фидоном, были аннулированы, лаконцы вместе с элейцами, считая, что в этом случае правило экехейрии не действует, выступили в поход против Фидона и сокрушили его могущество (Strab. VIII.33). Кощунство Фидона не только стоило ему жизни, но и оставило о нем позорную память на века (вплоть до II в. н. э., см. Paus. VI.22,2) как об одном из самых жестоких тиранов.
      По сведениям Павсания (VI.22,2-3) попытки жителей города Писы силой провести 34-е (644 г. до н. э.), 48-е (578 г. до н. э.) Олимпийские игры и нарушить тем самым принятый порядок и принципы экехейрии привели к тому, что судьба Писы в дальнейшем была печальной. Эти Олимпиады были аннулированы, а Писа была опустошена, покинута жителями и вообще прекратила свое существование (Strab. VIII.3,30).
      Еще более ярким примером всеобщего возмущения греков насильственным нарушением принципа экехейрии стал эпизод вокруг города Лепрей, расположенного на границе между Элидой и Мессенией. Вот как об этом рассказывает Фукидид: "В это лето (420 г. до н. э., 90-я Олимпиада) происходили Олимпийские празднества, на которых аркадянин Андросфен одержал в первый раз победу в панкратии (вид борьбы. - В. К). Лакедемонян элейцы (т. е. элланодики, избираемые в Элиде. - В. К.) отстранили от святыни с воспрещением им приносить жертвы и участвовать в состязаниях за то, что те не уплатили пени, наложенной на них элейцами по суду, согласно олимпийскому уставу, именно элейцы обвиняли лакедемонян в том, что они обратили оружие против их укрепления Фирка и во время Олимпийского перемирия19 послали в Лепрей своих гоплитов. Пеня была в 2 тысячи мин, по 2 мины на каждого гоплита, согласно уставу. Лакедемоняне через послов возражали, что их принудили к уплате пени несправедливо, так как в то время, как они послали своих гоплитов, в Лакедемон не пришло еще известие о перемирии. Элейцы отвечали, что перемирие лакедемонянам было уже известно, так как его объявляют прежде всего им" (Thuc. V.49,1-2). Итак, решение олимпийских судей было оставлено в силе, и лакедемоняне, то есть самый могущественный полис Эллады, не был допущен к Олимпийским играм. Однако история этим не закончилась. Один из спартанцев, Лихас, попытался тайком проникнуть на Олимпийские игры и сумел стать победителем в беге колесниц, запряженных двумя конями, но так как не мог выступать от имени недопущенных спартанцев, то объявил, что его колесница принадлежит не команде Спарты, а беотийцам. Однако обман был раскрыт, и Лихас прямо на ипподроме был жестоко избит рабдухами (судьями, следящими за порядком), а его победа аннулирована. Любопытно, что спартанцы в этом случае не выразили никакого протеста, посчитав такое решение олимпийских судей справедливым (Thuc. V.50,3-4). И достойным финалом этой истории является выполнение Спартой олимпийского наказания и уплата положенного штрафа за нарушение священного перемирия в казну Зевса Олимпийского.
      В этом рассказе Фукидида следует отметить несколько важных моментов: 1) строгость самого наказания за применение насилия во время объявления священного перемирия; 2) наказание применяется к самому могущественному полису Эллады, главе Пелопоннеского союза; 3) сама Спарта подчеркивает нерушимость правила священного перемирия и оправдывается тем, что она не была официально уведомлена о его объявлении; 4) Спарта посчитала справедливым наложенное на нее наказание, не защитив своего гражданина и победителя Олимпийских игр Лихаса; 5) история с Лихасом показывает, как ценили древние эллины право участвовать в Олимпийских состязаниях.
      Еще более ярким примером применения строгих санкций против насильственного вмешательства в процедуру проведения Олимпийских игр и против нарушения правил экехейрии является применение наказания к императору Римской империи Нерону. Нерон, для которого не существовало никаких законов, и, следовательно, и древнейшего олимпийского закона, произвольно перенес празднование 211-й Олимпиады с 65 г. на 67 г., желая принять в ней личное участие. Конечно, в окружении своих преторианцев он одержал множество побед. Однако вскоре элланодики, официальные судьи Олимпийских празднеств аннулировали все результаты этой, признанной незаконной Олимпиады, и она была исключена из постоянного олимпийского списка (Paus.X.36,9; Dio Gass.LXIII. 14,20).
      Иначе говоря, институт экехейрии действовал достаточно эффективно на протяжении многих сотен лет, его нарушение было редким явлением и каралось суровым образом- отлучением от участия в последующих играх, от возможности принесения жертвоприношений Зевсу Олимпийскому, а также весьма солидными денежными штрафами. Строгость санкций и неумолимость их применения к самым могущественным государствам, эллинистическим царям и даже римским императорам объясняется огромным значением института экехейрии во всей жизнедеятельности древнегреческого общества.
      Эффективные миротворческие принципы экехейрии, сформировавшиеся во время проведения Олимпийских празднеств, затем были распространены и на другие общеэллинские игры, такие, как Пифийские в честь Аполлона в Дельфах (установлены с 582 г. до н. э.), Истмийские - в честь Посейдона (установлены с 581 г. до н. э.) в Коринфе, Немейские - в честь Зевса в Немее (установлены с 573 г. до н. э.), на Элевсинские мистерии и другие региональные праздники. В целом институт экехейрии приобрел общеэллинское значение, стал важным миротворческим фактором в греческом мире, раздираемом многочисленными войнами, фактором культурно-религиозного единства, национального самосохранения, создания условий для развития всех сфер великой эллинской цивилизации.
      Возрожденные в 1896 г. современные Олимпийские игры унаследовали этот фундаментальный институт древних Олимпийских игр и положили его в основу современных олимпийских принципов. В Олимпийской хартии, регулирующей все современное олимпийское движение, основном законе современного олимпизма так формулируются цели олимпийского движения: "содействие развитию физических и моральных качеств, которые являются основой спорта; воспитание молодежи с помощью спорта в духе взаимопонимания и дружбы, способствующих созданию лучшего и более спокойного мира; всемерное распространение олимпийских принципов для создания доброй воли между народами; Олимпийские игры объединяют спортсменов-олимпийцев всех стран в честных и равноправных соревнованиях; Международный олимпийский комитет обеспечивает максимально широкую аудиторию для Олимпийских игр; по отношению к странам или отдельным лицам на Олимпийских играх не допускается никакой дискриминации по расовым, религиозным или политическим мотивам"20.
      Современные Олимпийские игры несут в себе мощное миротворческое, созидательное начало, служат для установления спокойного и стабильного мира. Выработанные в глубокой древности миротворческие принципы продолжают играть роль хранителей общечеловеческих ценностей, на которых базируется современная противоречивая цивилизация21.
      Примечания
      1. КУЗИЩИН В. И. Олимпийские игры как феномен древнегреческой и мировой культуры.- Вопросы истории, 1997, N 1; СОКОЛОВ Г. И. Олимпия. М. 1980; HERRMANN H.-V. Olympia. Heiligtum und Wettkampfstatte. Bri. 1972; ejusd. Olympia und seine Spiele im Wandel der Zeiten. Gymnasium, 1973, LXXX; GARDINER Е. N. Olympia. Its History and Remains. Oxford. 1925; BENGSTON Н. Die Olympische Spiele in der Antike. Zurich-Stuttgart. 1971; FINLEY М., PLEKET Н. The Olympic Games: the First Thousand Years. N. Y. 1976; Proceedings of an International Symposium on the Olympic Games. 5-9 September 1988. Athens. 1992; The Archaeology of the Olympics: the Olympics and the other Festivals in Antiquity. Univer. of Wisconsin Press. 1988.
      2. DREES L. Olympia: Gods, Artists and Athletics. N. Y. 1968; KOERBS W. Kultische Wurzel und die fruhe Entwicklung des Sports.- Studium generate, 1960, XIII; MALLWITZ A. Cult and Competition Locations at Olympia.- The Archaeology of the Olympics; NILSSON М. Cult, Myths, Oracles and Politics in Ancient Greece. Lund. 1951; SINN U. Olympia: Kult, Sport und Fest in der Antike. Munchen. 1996; ejusd. Olympia: die Stellung der Wettkampfte im Kult des Zeus Olympics,- Nikephoros, 1991, IV.
      3. СОКОЛОВ Г. И. Ук. соч.; БЕШКОВ А. Олимпизм и искусство. София. 1985; MALLWITZ A. Olympia und seine Bauten. Munchen. 1972; BUSCHOR Е., HAMANN R. Die Skulpturen des Zeustempels zu Olympia. Marburg. 1924; ASCHMOLE В., JALOURIS N. Olympia. The Sculptures of the Temple of Zeus. Lnd. 1967.
      4. Конечно, изображение Ареса, одного из 12 важнейших богов олимпийской семьи совершенно невозможно было исключить из художественно- мифологического убранства Олимпии. И Павсаний дает единичные упоминания об Аресе (Paus.V.1,6; 7, 10, 15; 6, 18; 5, 20; 3, 22,6). Однако в этих упоминаниях Павсаний дает иное истолкование образа Ареса, удаляя из его образа черты насилия, кровопролития, распри. Он подчеркивает его состязательные черты (см. например, у Павсания изображение группы богов Асклепия и Гигиейи - божеств врачевания и здоровья, Ареса и Агона - как олицетворения мирного состязания (Paus.V.20,2). Еще более ярким отрывком Павсания, говорящим о перетолковании образа Ареса, так сказать, в мирном смысле является изображение Ареса на ларце Кипсела, хранящегося в Олимпии. Павсаний сообщает: "Военные сцены заполняют третье поле ларца, большая часть там пеших воинов, но есть изображения и парных конных запряжек. По тому как держат себя воины, можно заключить, что, хотя они и собираются вступить в сражение, но они готовы признать друг друга и приветствовать как друзей" (Paus.V.18,2).
      5. О культе Завса существует огромная литература. Укажем лишь некоторые работы: ЛОСЕВ А. Ф. Античная мифология в историческом развитии. М. 1957; НИЛЬССОН М. Греческая народная религия. СПб. 1998; COOK А. В. Zeus: a Study in Ancient Religion. Vol. I-III. Cambridge. 1914- 1940; WILAMOWITZ-MOELLENDORF VON U. Der Glaube der Hellenen. Bd. I- II. Bri. 1931-1932; NILSSON М. P. Vater Zeus.- Archiv fur religionswissenschaft, 1938, Bd. 35, 1-2; AEBLI D. Klassicher Zeus. Munchen. 1971.
      6. YANNAKIS Т. The Relationship between the Underground - Chtonian World and the Sacred Panhellenic Games.- Nikephoros, 1990,111.
      7. Лучшее описание этого уникального памятника эллинского искусства дано Павсанием (Paus.V.ll), а наиболее философское осмысление этого шедевра Фидия дал Дион Хрисостом в своей знаменитой "Олимпийской речи или о первоначальном осознавании божества", произнесенной в Олимпии в 97 г. при проведении 219 олимпиады. Из бесчисленных описаний статуи Зевса в Олимпии можно назвать: ЛОСЕВ А. Ф. История античной эстетики. М. 1994; СОКОЛОВ Г. И. Ук. соч.; LIEGLE J. Der Zeus des Phidias. Bri. 1952; ASCHMOLE В., JALOURIS N. Op. dt.; PICARD CH. La sculpture antique de Phidias a 1'ere byzantine. P. 1923.
      8. ШТАЕРМАН Е. М. Социальные основы религии древнего Рима. М. 1987; DUMESIL G. Juppiter, Mars, Quirinus. P. 1941; GRENIER A. Le genie remain dans la religion, la pensee et 1'art. P. 1925; HERMANSEN G. Studien uber den italischen und romischen Mars. Kb. 1940; LATTE K. Romische Religionsgeschichte. Munchen. 1960; WISSOWA G. Religion und Kultus der Romer. Munchen. 1912.
      9. О поэзии Пиндара и его одах в честь победителей панэллинских состязаний см. Пиндар. Вакхилид. Оды, фрагменты. М. 1980; WILLAMOWITZ-MOELLENDORF VON U. Pindaros. Bri. 1922; MELLER A. М. ApoUine Ethics and Olympian Victory Pindar's eighth Pythian"67-78. In: Greek, Roman and Byzantine Studies (Durham), 1989, Vol. 30, 4.
      10. Согласно мифологической традиции жестокий Эномай, царь Элиды, был сыном бога Ареса и Гирпины ("около Эгины стоит Гирпина- говорит Павсаний - по сказаниям элейцев и флиасийцев с которой сочетался Арес и эта Гирпина была матерью Эномая, царствующего в Писейской области" (Paus.V.22,6). По другому архаическому мифу Эномай всякий раз совершал жертвоприношение Зевсу Арею (воителю), когда он состязался с женихами Гипподамии. Однако в классическое время этот жертвенник стал называться не жертвенником Зевса Арея, а жертвенником Гефеста, то есть воинственная сущность Зевса Воителя была переосмыслена в трудовую деятельность бога Гефеста.
      11. Проксения - покровительство гостям из других мест- восходившая к древним обычаям и традициям, в классическое время стала одним из важнейших институтов международного и сакрального права, призванного обеспечить мирные отношения между отдельными людьми, между полисами и между разными народами. Особенно строгое исполнение правил гостеприимства соблюдалось при проведении наиболее чтимых панэллинских праздников и прежде всего во время проведения Олимпийских игр. О проксениях см. ЛАТЫШЕВ В. В. Очерк греческих древностей. Государственные и военные древности. СПб. 1997; MONCEUX P. Les proxenies grecques. P. 1886; RAUBITSCHEK A. Е. The Panellenic Idea and the Olympic Games.-The Archaeology of the Olympic; SCHNITZER F., MAREK CH. Die Proxenie. Bri. 1987.
      12. На олимпийские праздники съезжалась значительная часть греческой элиты: поэты, ораторы, историки, философы, архитекторы, скульпторы, которые обменивались своими идеями. Кроме собственно спортивных состязаний и ритуальных действий во время олимпийски" празднеств создавался своего рода временный центр интеллектуальной и художественной жизни Греции. BILINSKI В. Agoni ginnici: componenti artistiche ed intellettuali nell antica agonistica greca. Wroclaw- Roma. 1979; KOKOLAKIS М. Intellectual Manifestations in the Margin of the Olympiads.- Acts of the 3-rd International Congress of the Peloponnesian Studies. Kalamita 8-15 Sept. 1985. Athens. 1987-1988, Vol. Ill, part 2.
      13. MORETTI L. Olympionid, i vindtori negli antichi agoni olimpid. Roma. 1957, p. 120.
      14. Флегонт из малоазийского города Траллы был отпущенником императора Адриана (117- 138). Исполняя, видимо, задание страстного эллинофила Адриана он составил исторический труд под названием "Олимпиады или Хроника", в котором изложил события передне-азиатский, греческой и римской истории, начиная с 1 олимпиады 776 г. до н. э. до 229 олимпиады 137 г. н. э. По всей вероятности его труд был написан в конце 130-х годов, то есть до 230 олимпиады 141 года. Труд Павсания был написан где-то в 170-е гг., то есть спустя 30-40 лет после труда Флегонта. В данной статье мы пользуемся текстом Флегон-та, изданным К. Мюллером Fragmenta historicorum graecorum. Vol. III. P. 1870.
      15. Эйрена- богиня мирной, тихой, спокойной (без войн и насилия) жизни. В архаические времена не имела своего культа и бегло упоминается Гесиодом (Theog. 901) как одна из трех гор (наряду с Эвномнеей и Дике), ведающих сменой времен года и плодородием полей. С середины V века до н. э. ее роль в греческом пантеоне повышается и она стала почитаться как самостоятельная общеэллинская богиня со своим культом. В ее честь возводятся алтари, воздвигаются статуи. Ее образ часто воспевается в греческой поэзии (напр. Пиндаром.) Аристофан посвятил ей одну из своих комедий, впервые прославив Эйрену в качестве общеэллинской богини, приносящей мир и процветание всей Элладе.
      16. Еще более содержательные сведения о процветании Элиды как устроителя олимпийских празднеств, пользующейся своего рода дипломатической неприкосновенностью от военных действий на своей территории, сообщаются Полибием (Rolyb. IV.73-74).
      17. Преступление афинянина Килона и его сторонников, выразившееся в вооруженном захвате Акрополя, отягощалось в глазах граждан и тем, что это вооруженное насилие произошло во время Олимпийских игр, т. е. во время действия объявленной экехейрии (речь идет о 35 Олимпиаде, т. е. 640 г. до н. э. См. Thuc. 1.126,3-12; Plut. Solon, 12).
      18. Problemez de la guerre en Grece andenne. P. 1968; RAUBITSCHEK A. Е. Homonoia kai eirene dia to olympiakon agonon.- Horos, 1988, VI; RUDER T. Koine eirene. General Peace and local Independence in Ancient Greece. Lnd. 1965; LAEMMER М. Der sogenannte olympische Friede in der griechischen Antike.- Stadion, 1982-1983, VIII-IX.
      19. Это место нуждается в комментарии. Фукидид, всегда точный в подборе терминологии, употребляет в этом месте для обозначения понятия "олимпийское перемирие" не термин экехейрия, как он это делает постоянно, а термин Lympiacai Spondai. Однако следует обратить внимание на то, что Фукидид использует этот термин во множественном числе. Видимо Фукидид предполагал, что олимпийское перемирие экехейрия как максимально длительное (около 60 дней) как бы включает в себя несколько более локальных и более коротких религиозных перемирий (от нескольких дней до двух недель).
      20. Олимпийская хартия. М. 1990, с. 6.
      21. Современные Олимпийские игры в 1916, 1940 и 1944 гг. не состоялись поскольку во время и 1-й и 2-й мировых войн и крайнего взаимного ожесточения воюющих сторон стало невозможным выполнение миротворческих задач современного олимпизма. Вместе с тем следует отметить, что во время зимней Олимпиады в Нагано в 1998 г. США прислушались к призыву Международного Олимпийского Комитета и перенесли проведение военной акции против Ирака уже после завершения зимней Олимпиады в Нагано.