Янин В. Л. Древнее славянство и археология Новгорода

   (0 отзывов)

Saygo

Оценки исторических фактов и основанные на них характеристики исторического процесса и его деталей зависят от количества и качества источников - тех клеточек общественной памяти, которые хранят в себе крупицы достоверной информации о прошлом. Древняя и средневековая русская история бедна источниками. И главная тому причина - бытовая. Средневековые рукописи всегда концентрировались в городах, бывших основным средоточием письменной культуры. Но в отличие от западноевропейских русские города в средневековье были деревянными, что определялось и условиями климата, и обилием дешевого строительного материала. Главным же их бедствием были пожары, десятки и сотни которых на протяжении столетий систематически уничтожали городские улицы, кварталы, а подчас и целые города. Сообщениями о пожарах пестрят летописные рассказы, а раскопки показывают, что гибель от огня была практически неотвратимым концом любого городского строения. В огне горели вместе с домами и наполнявшей их утварью иконы и книги, пергаменные акты и берестяные письма.

 

Чем дальше в глубь веков, тем меньше источников. Главный инструмент познания средневекового прошлого Руси - летописи, но их рассказы о событиях IX-XII вв. сохранились лишь в переделках XIII-XVIII столетий. От XI в. не уцелело ни одного пергаменного акта, от XII в. их до нас дошло только два. Поэтому, изучая ранние века русской истории, исследователи (до обнаружения берестяных грамот, во всяком случае) были лишены современных исследуемому событию подлинных письменных источников.

 

Возможно, однако, что это не главное. Главное состоит в том, что основной источник знаний о начальных веках русской истории - древнейшая летопись "Повесть временных лет" - является в равной степени продуктом и историографии, и художественной литературы. Она не прямо отражает современную ее рассказам действительность, а через призму художественного осмысления, не делая различия между достоверным и легендарным. Подобный синтез существовал на протяжении всего периода летописания вплоть до XVIII в., максимально усилившись в XVII веке, когда историческое повествование до предела насытилось фантастическим элементом, а затем сохранился во многих сюжетах и в эпоху Н. М. Карамзина, когда история России стала героем художественной эпопеи, созданной пером замечательного русского писателя.

 

Только в первой половине XIX в. история России начала свой путь отделения от художественной литературы, превращения в область научного знания, то есть самоочищения от легенд, мифов, поверхностных обобщений, критической оценки источников, перекрестной проверки их показаний. Начавшись однажды, этот путь далеко не пройден. Он обозначен замечательными и далеко отстоящими друг от друга вехами совершенствования методических приемов. Одновременно шел процесс обогащения источниками. Первые экспедиции П. М. Строева, а затем широко развернувшаяся поисковая и публикаторская деятельность Археографической комиссии постепенно вводили в поле исторического зрения множество новых текстов. Начавшаяся в XIX в. массовая археологическая работа привела исследователей к прямому соприкосновению с массой бытовых древностей. А уже в наше время, когда показалось, что фонд письменных источников практически собран полностью и почти не дал древнейших (ранее XIV в.) документов, произошло ошеломляющее открытие берестяных грамот, сегодня уже исчисляемых многими сотнями, из которых более 200 датируются XI-XII веками.

 

Эта обобщенная картина включает в себя и объективную необходимость постоянно реализовавшейся перестройки многих устоявшихся оценок. Перестройка взглядов - органическое свойство исторической науки в условиях постоянного пополнения фонда ее источников. Еще в послевоенные годы твердо держалось мнение о почти поголовной неграмотности наших средневековых предков. Что осталось от этого мнения после открытия берестяных грамот? На протяжении всего XIX в. архитектура и живопись Древней Руси почитались не заслуживающими внимания, а редкие исключения связывались целиком с творчеством иноземных мастеров. Что осталось от этого мнения после массовой расчистки реставраторами храмов, икон и фресок от позднейших наслоений? Еще в первой половине нынешнего столетия Русь изображалась страной промыслов (охоты, рыбной ловли, бортничества), не имевшей собственной производящей промышленности. Кто вспоминает теперь это мнение после открытия многих сотен древнерусских ремесленных мастерских и изучения их технологической рецептуры?

 

И тем не менее широкое продвижение науки о древностях неотделимо и от заметных перекосов. Если прежде история изучалась на материале основных повествовательных источников по деяниям выдающихся личностей, то освоение новых массовых источников (прежде всего, археологических) естественно выдвинуло на передний план обобщенные сословные фигуры. До находки берестяных грамот главный герой истории - народ - был безлик и изучался в среднестатистическом, а не в индивидуальном проявлении. Такая работа, посвященная исследованию главнейших факторов исторической динамики общественного развития, уже в силу самой массовости своих источников приобрела объективный характер, независимый от вкусов или концептуальных пристрастий исследователя, но она же сформировала и тяжеловесный стиль научного изложения. Коль скоро изучались процессы, а не конкретные лица, из трудов историков ушла художественная образность, так ярко окрашивавшая сочинения старых историографов. Современный историк потерял массового читателя, оставив его в обаятельной власти не только исторической литературы XIX - начала XX в., репринтные издания которой наводнили нынешний книжный рынок, но и в плену многих уже отвергнутых или отвергаемых представлений. Ведь зачастую эти, порой бытующие и сегодня, представления и оценки сложились еще в ту пору, когда история не стала наукой, а источник таких оценок не был изучен исторической критикой. Многократно повторенные в разных трудах, вошедшие в учебники, такие оценки кажутся кем-то и когда-то обоснованными и не подлежащими сомнению, тогда как изучение литературы вопроса обнаруживает, что в действительности убедительного доказательства никогда и не существовало.

 

Сегодня мы знаем во много раз больше, нежели наши предшественники - историки прошлого и первой половины нынешнего столетий. И немалую роль в расширении горизонтов исторического познания русского средневекового прошлого сыграли раскопки Новгорода - одного из древнейших русских городов, столицы средневекового государства на Северо-Западе России.

 

Особенности новгородского культурного слоя.

 

Исполнилось 60 лет с того момента, когда А. В. Арциховский начал археологические раскопки в Новгороде, которые с тех пор ведутся систематически и непрерывно (не считая военных 1942 - 1944 гг.). Исследования этого города потребовали концентрации значительных научных сил и превратили Новгородскую археологическую экспедицию в крупнейшее научное предприятие по изучению средневековых городских древностей. Особый интерес именно к Новгороду определен несколькими важными причинами. Среди них и выдающееся место Новгорода в истории Руси, и особенность форм его политической организации, и та роль, какую Новгород играл в системе торговых и культурных связей между Русью, Западной Европой, Византией и мусульманским Востоком, и наличие в нем шедевров архитектуры и живописи, характеризующих высокий уровень его художественной жизни и состояния творческих сил в X-XV веках.

 

Однако не менее важным обстоятельством, определившим неизменное притяжение к Новгороду нескольких поколений историков и археологов, оказалась прекрасная сохранность в его почве всех без исключения предметов, которые когда-либо попали в землю. Новгород возник на плотных глинистых почвах, не впитывающих воды дождей, паводков и талого снега. Влага до предела насыщала его культурный слой, медленно сочась в Волхов и препятствуя проникновению в почву воздуха. Поэтому в культурном слое Новгорода не было условий для развития микроорганизмов, вызывающих процессы разрушения органических материалов, а металлические предметы в нем покрывались лишь поверхностной пленкой коррозии, предохранявшей их от дальнейшего разрушения.

 

Это значит, что в новгородской почве ожидают своего открытия остатки всего, что некогда было сделано руками человека и служило ему: нижние венцы деревянных домов и пограничные частоколы усадеб, уличные и дворовые настилы, системы дренажа и фортификационные конструкции, домашняя утварь и сельскохозяйственный инвентарь, инструменты ремесленников и произведенные ими предметы, оружие мужчин, украшения женщин, игры взрослых и игрушки детей, остатки одежд и детали конского убора. В Новгороде археолог может не только войти на усадьбу и в жилой дом средневекового горожанина, но и вообразить себя в окружении привычной этому горожанину бытовой обстановки.

 

Чтобы эта особенность стала вполне очевидной, следует знать, что главным поделочным материалом в России вплоть до самого недавнего времени было дерево. Из дерева строили дома, им мостили улицы, из него изготавливали посуду и транспортные средства. На дереве писали иконы, а на коре березы - письма. И все, что было сделано из дерева, в обычных почвенных условиях обрекалось на безвозвратную гибель. Любая музейная экспозиция средневекового быта поэтому оказывалась поневоле избирательной и случайной, демонстрируя главным образом предметы из дорогих металлов, камня и стекла, которые составляли лишь ничтожную и отнюдь не определяющую часть древних вещей. Акценты восприятия прошлого из-за этого неизбежно смещались, а само такое восприятие становилось деформированным. Между тем новгородская почва идеально сохраняет не только деревянные, но и костяные и кожаные изделия, а также ткани, бересту, злаки.

 

Существует другая важнейшая особенность Новгорода, бесценная для изучения его древностей. Цель раскопок не состоит в простом коллекционировании древних предметов. Главное намерение археолога заключается в реконструкции локально-хронологических комплексов. Он озабочен выяснением связей между открываемыми в ходе раскопок древностями. Его интересует единовременный набор предметов, служивших обитателям конкретной усадьбы или конкретного жилища, а также хронологическая динамика развития таких комплексов. В обычных условиях работа археолога бывает осложнена десятками разнообразных обстоятельств, главным из которых является нарушение культурного слоя в результате строительных и других хозяйственных работ. Даже при рытье погреба или колодца древние предметы меняют свое положение в слое, перемешиваясь с более поздними и лишая исходный комплекс должной стерильности. В еще больших масштабах такие нарушения возникают при больших строительных работах. На древних улицах Москвы, например, массовое строительство каменных домов в XVIII- XIX вв. безвозвратно уничтожило остатки древней деревянной застройки, откладывавшиеся на тех же местах в предшествующие столетия. Еще более разрушительным для таких остатков стало массовое строительство XX в. с глубоким залеганием фундаментов многоэтажных зданий.

 

В Новгороде из-за повышенной влажности слоя средневековые горожане избегали рытья погребов и колодцев, а дома в нем не имели - в силу тех же причин - заглубленных фундаментов. Напротив, их ставили на бревенчатые подкладки, чтобы избежать соприкосновения нижнего венца с сырой почвой. Поэтому древние остатки оказывались ненарушенными. Существенные перемещения слоя, но в узких пространствах, происходили лишь при рытье канавок для укрепления межусадебных частоколов и при обновлении уличных настилов, когда извлечение годной для нового настила плахи из ремонтируемого яруса замещалось землей, взятой с примыкающих к мостовой участков.

 

После утверждения в 1778 г. нового генерального плана Новгород был перепланирован по принципам регулярной застройки. На место стихийно сложившейся древней градостроительной схемы пришла прямоугольная планировка кварталов на Торговой стороне и радиально-полукольцевая - на Софийской стороне. Новые улицы в большинстве случаев прошли по задворкам старых, а красные линии древних улиц, к которым тяготела основная прежняя застройка, оказались чаще всего внутри современных кварталов - во дворах, а не под фундаментами новых зданий. Благодаря этому обстоятельству весь массив культурного слоя средневекового Новгорода сохранился в его стратиграфической цельности и элементарно просто расчленяется на последовательные прослойки, включающие в себя всякий раз хронологически однородные комплексы остатков древних строений и относящиеся именно к ним предметы. Иными словами, мы получаем возможность наблюдать относительно-хронологическую последовательность развития как цельных комплексов, так и важных процессов, не говоря уже о развитии форм конкретных вещей, меняющихся с течением времени в зависимости от совершенствования техники, изменения вкусов и движения моды.

 

Ценные особенности культурного слоя Новгорода послужили поводом для возникновения еще в 60-х годах движения за создание законодательства, охраняющего культурный слой древних городов. В 1969 г. городские власти Новгорода приняли беспрецедентное постановление "Об охране культурного слоя Новгорода", по которому запрещались в пределах распространения древних культурных напластований любые земляные работы без предварительного археологического изучения участка. Спустя два года правительственным решением такой статус был распространен на 115 античных и средневековых городов России, жизнь в которых продолжается и сегодня. Как любое постановление, затрагивающее хозяйственные и финансовые интересы многих лиц и организаций, далеких от потребностей науки, оно выполняется далеко не безупречно, однако во многих случаях уже способствовало защите интересов истории и культуры.

 

Основа точного датирования новгородских древностей - дендрохронология.

 

Любая относительно-хронологическая схема абстрактна до тех пор, пока ее не удается привязать к абсолютным датам. И здесь на помощь археологу, работающему в Новгороде, приходит исключительная сохранность дерева в его культурном слое. Бревна срубов и уличных мостовых содержат в себе заряд точной информации о времени существования и гибели породившего их дерева. В поперечном разрезе любого бревна, в сложном рисунке его годичных колец зафиксирована история меняющихся от года к году климатических условий, Неблагоприятное для роста дерева лето оставляет на этом рисунке тонкое кольцо, а благоприятное - толстое. Чередование колец разной толщины соответствует чередованию годичных изменений погоды, и, надо думать, что семь тучных и семь тощих библейских лет отложились в свое время на срезах пальм и сикомор сменой семи толстых годовых колец на семь тонких. Чередование колец причудливо и для заметных отрезков времени практически неповторимо. Это обстоятельство было положено еще в конце прошлого века американским исследователем А. Дугласом в основу созданной им дендрохронологии - метода определения года рубки дерева по годичным кольцам. Метод Дугласа был разработан с помощью изучения годичных колец долговечных деревьев - секвойи, калифорнийской сосны и дугласовой пихты, живущих не одно тысячелетие.

 

В русском лесу столь долговечных деревьев нет. Новгородские дома и мостовые сооружались главным образом из сосновых бревен, возраст которых редко превышает 150 лет. Однако из-за повышенной влажности культурного слоя и его быстрого нарастания новгородцам приходилось обновлять мостовые своих улиц постоянно. На отдельных раскопах, где мощность культурного слоя достигает 6- 8 м, количество последовательно возобновлявшихся настилов равно 27 - 30.

 

Частые пожары уничтожали строения, но их нижние венцы, прикрытые наросшим за время их существования культурным слоем, навсегда остались в земле. Число таких остатков за 60 лет раскопок превысило 2 тысячи. Дендрохронологическое исследование мостовых и срубов, во-первых, позволило найти как бы замену американской секвойе: шкала движения из года в год климатических условий с IX в. до настоящего дня была составлена Б. А. Колчиным путем сочетания многочисленных взятых из раскопок образцов древесины. Во-вторых, оно как бы насытило всю толщу раскопов многими десятками точных дат, дав возможность определить время сооружения любой мостовой и любого средневекового дома.

 

Очевидно, что все находки из прослоек культурного слоя, которые отложились во время существования каждой соответствующей им мостовой, получают достаточно точные даты. И коль скоро, например, с середины X в. до середины XV в. (за 500 лет) уличные мостовые сменились около 30 раз, и такая смена, следовательно, происходила один раз в 17 - 20 лет, значит, и точность датировки любого единовременного комплекса древностей равна приведенной цифре. Такая точность до сих пор остается недостижимой для датирования большинства древнерусских рукописных книг и произведений живописи. На раскопках в Новгороде она давно уже стала привычной и не вызывает удивления специалистов1.

 

Методическое значение открытия берестяных грамот.

 

Открытие в Новгороде в 1951 г. берестяных грамот обозначило новые перспективы его изучения, позволив прочно сомкнуть традиционный для археологии метод реконструкции исторического процесса по материальным остаткам прошлого со всем корпусом средневековых письменных источников. Значение берестяных грамот будет увеличиваться с расширением раскопок. С момента открытия до конца полевого сезона 1992 г. (за 41 год) в Новгороде найдено 745 берестяных документов2. Подсчет же еще не открытых грамот, основанный на характеристике состояния и сохранности культурного слоя в разных районах города, дает ошеломляющую цифру - более 20 тыс. берестяных текстов. Древнейшая из найденных грамот относится к первой половине XI в., позднейшая - к середине XV в., когда береста была вытеснена массовым распространением бумаги. В те же годы берестяные документы были найдены еще в восьми древних русских городах: 26 - в Старой Руссе, 15 - в Смоленске, 8 - в Пскове, по две в Твери и в Звенигороде Галицком на Украине, по одной в Витебске, Мстиславле (оба последних города в Белоруссии) и Москве.

 

Жанровое разнообразие этих документов исключительно велико. Их тексты включают хозяйственные распоряжения и политические донесения, судебные казусы и бытовые просьбы, крестьянские жалобы и технологические рецепты ремесленников, школьные упражнения детей и заказы художнику на изготовление икон, любовную записку и сообщение о смерти близкого человека, ростовщические записи и списки недоимщиков, записи молитв и заговоры против лихорадки... Находка любой берестяной грамоты - не только существенное научное открытие, но и эмоциональный стресс, волнующий акт "оживления" давно умершего и забытого всеми человека, от которого, казалось, не могло сохраниться никакого воспоминания даже во времена его прямых правнуков и праправнуков.

 

Обычно массовое обнаружение в Новгороде берестяных текстов рассматривается как свидетельство высокого уровня грамотности средневекового человека. Разумеется, это так; тем более внушительным это открытие стало потому, что вплоть до 1951 г. в науке бытовало устойчивое мнение о почти поголовной неграмотности населения Древней Руси. Однако значение находки берестяных грамот много шире отмеченного свидетельства. Самая существенная их особенность состоит в их неотделимости от того археологического комплекса, из которого они происходят. Давно уже стало привычным сравнение открытия берестяных грамот с открытием папирусов. Как папирусы для истории эллинистического Египта приоткрыли живую картину человеческих отношений в сфере житейской повседневности, так и берестяные грамоты смогли осветить такие сферы древней жизни, какие не находили отражения в традиционных источниках. Однако папирусы находят, как правило, во вторичном использовании, вне связи с породившим их конкретным жилым комплексом. Берестяные же грамоты составляют неотъемлемую часть средневековой усадьбы Новгорода, сохраняя связь со всеми прочими обнаруженными на ней предметами.

 

Поэтому документы на бересте стали способом персонификации исследуемых усадеб. Прежде археология при характеристике изучаемых ею объектов оперировала такими обобщенными терминами, как "жилище зажиточного человека", "мастерская ремесленника-ювелира" (без возможности установить, был ли этот ювелир свободным или вотчинным ремесленником), "погребение воина-торговца" и т. п. Повторные находки в пределах одной и той же усадьбы берестяных документов, адресованных одним и тем же лицам, определяют этих лиц как владельцев или жителей усадьбы, социальные характеристики которых проясняются при сопоставлении данных самих грамот со всей совокупностью материальных остатков усадьбы (ее застройкой, величиной, хозяйственной структурой, инвентарем). Примером такого комплексного изучения одной усадьбы может служить монография об усадьбе новгородского художника рубежа XII-XIII веков3.

 

Топографическое изучение грамот позволяет выяснить характер взаимоотношений адресатов грамот с их соседями, а изучение этих документов по хронологической вертикали открывает неизвестные ранее генеалогические связи жителей усадеб с их предками и потомками. Так, при раскопках на Неревском конце в 1951- 1962 гг. стало возможным восстановить историю семи поколений боярской семьи Мишиничей, представители которой неоднократно стояли во главе Новгородской боярской республики, а также установить их родственные связи с другими знаменитыми в ее истории людьми4.

 

Благодаря массовым находкам берестяных грамот исследования Новгорода перестали быть чисто археологическими. Берестяные грамоты стали прочными мостиками, ведущими из глубины раскопа в летописный рассказ. Они сомкнули специфические цели археологии с задачами общеисторического и конкретно-исторического плана, считавшимися до сих пор уделом исследователей, работающих исключительно над изучением письменных источников. И сама программа археологической экспедиции в Новгороде потребовала коренной перестройки, поставившей на первое место в археологическом исследовании такие проблемы, как возникновение Новгорода, формирование и развитие в нем социальной структуры и административного устройства, причины и способы возникновения республиканской государственности, основы возникновения боярства как правящего сословия, оценка степени демократизма "вечевого строя", вопрос о роли норманнов в формировании русской государственности и культуры и т. д.

 

Место ремесла в социальной структуре Новгорода.

 

В течение долгого времени в исторической науке господствовала "торговая теория" происхождения русских городов. Согласно этой теории, Новгород, в частности, не имел развитого ремесла, удовлетворяясь ввозом ремесленной продукции из-за рубежа в обмен на продукты промыслов (пушнину, мед, воск, льняные ткани, ценные породы рыб и т. п.). Раскопки в Новгороде открыли остатки около 150 ремесленных мастерских (при том что археологически изучено только 2% древней территории города) разных веков - от X до XV - и разных профилей: замочников, кожевников, ювелиров, литейщиков, токарей, бондарей, ткачей, красильников, пивоваров, хлебников и т. д. Материальным индикатором таких мастерских является наличие специализированного инструментария, отходов производства, бракованных изделий. Изучение техники и технологии таких производств, как обработка черного и цветного металла, ткацкое ремесло, сапожное дело, стеклоделие, обработка дерева и кости, показало, что по уровню специализации и дифференциации, по оснащенности специальным инструментарием и технологической рецептурой уровень ремесла на всем протяжении исследованного времени был отнюдь не ниже производства в прославленных средневековых центрах Западной Европы и Ближнего Востока5.

 

Не менее важные наблюдения были сделаны при изучении новгородского импорта. Оказалось, что главную его основу составляло разного рода ремесленное сырье, собственными месторождениями которого Новгород не располагал. Привозными в Новгороде были все виды цветных металлов (золото, серебро, медь, свинец, олово), поделочные камни (их везли с Урала и волжским путем из Ирана), даже некоторые виды ценной древесины. Так, многочисленные туалетные гребни изготовлялись преимущественно из самшита, который поступал в Новгород из южного Прикаспья. Излюбленным материалом для бус и перстней был янтарь, ввозившийся в основном из Прибалтики6. Металлографические и спектрографические исследования с каждым годом расширяют и детализируют картину конкретных связей Новгорода с центрами поставки сырья. Однажды, например, в слоях XIV в. был найден слиток свинца весом в 150 кг с клеймами польского короля Казимира Великого; анализ его рудной свиты установил, что свинец происходит из полиметаллических месторождений района Кракова7.

 

Подавляющее большинство открытых в Новгороде ремесленных мастерских не принадлежало свободным ремесленникам. Эти мастерские обнаружены на больших боярских усадьбах, хозяева которых, эксплуатируя труд вотчинных мастеров, основывали свою хозяйственную деятельность на крупном землевладении, заботам о котором посвящена львиная доля их берестяной переписки. Действие системы "боярин - крестьянин - торговец - ремесленник - боярин" наглядно демонстрируется изучением некоторых массовых категорий ремесленных предметов XI-XII веков.

 

В XI в. ножи в Новгороде изготовлялись преимущественно техникой "пакета". К стальному лезвию с двух сторон приваривались щечки из более мягкого железа, благодаря чему нож приобретал качества самозатачивающегося инструмента: в процессе работы железные щечки постепенно стирались, все больше и больше обнажая стальное лезвие, которым можно было работать практически до полного его стирания. В первой половине XII в. на смену этой технике приходит более простая: узкая полоса стального лезвия приваривается к железной основе, образуя лишь тонкий рабочий край инструмента. Такое упрощение, характерное и для других видов производств того времени, связано с массовым переходом ремесленников от кропотливого изготовления продукции на заказ к стандартизации производства в расчете на широкий рыночный спрос8. В ту же единицу времени мастер изготавливает больше продукции, нежели раньше, но продукция становится менее долговечной. Резкое увеличение производства требует, естественно, увеличения объема сырья, а вместе с тем и интенсификации импорта. Однако его рост может быть достигнут лишь эквивалентным увеличением массы экспортируемых из Новгорода товаров, среди которых первое место действительно занимают продукты промыслов. Далеко не случайным в этой связи представляется синхронное указанному процессу резкое расширение боярской колонизации в северных промысловых районах - в Обонежье и на Северной Двине.

 

Именно на период конца XI - первой половины XII в. приходятся и наиболее значительные успехи боярства в создании республиканских форм правления, в антикняжеской борьбе. К концу XI в. относится возникновение органа боярской государственности - посадничества как института защиты боярства перед князем и его аппаратом. На рубеже XI - XII вв. происходит становление вотчинной системы, иными словами - системы крупного частного землевладения бояр. А в 1136 г. в результате успешного антикняжеского восстания, возглавленного боярами, окончательно торжествует республика, превратившая приглашенного князя фактически в чиновника боярского управления.

 

В современной исторической науке широко бытует еще один ложный постулат. Используя наблюдения над структурой позднесредневекового города (XVI- XVII вв.), исследователи фетишизировали понятия "кремль" и "посад", понимая под первым центральный городской район, в котором сконцентрировано защищенное фортификациями аристократическое население, а под вторым - широкое вне стен центрального укрепления пространство, населенное простонародьем, в том числе и в первую очередь ремесленниками. Фетишизация этих понятий имела одним из следствий их перенос на городские структуры более раннего времени, для которого провозглашалась их обязательность.

 

В Новгороде один из его пяти концов называется Гончарским, другой - Плотницким; в окраинной части города расположен район, называемый "Кожевники". Существуют в нем древние улицы Щитная, Молотковская, Котельницкая, а целая сторона (половина) города именуется Торговой. Если бы не было раскопок, какой убедительной силой доказательности обладала бы топонимика города, свидетельствуя о наличии социальной топографии в средневековом Новгороде. Однако раскопки показали, что понятие "посад" ни к одной из частей Новгорода X-XV вв. неприменимо. Боярские усадьбы расположены во всех районах города, но не в кремле. На всех боярских усадьбах обнаружены следы ремесленных производств, т. е. наличие вотчинного ремесла. Социальная стратификация города отнюдь не проявлялась здесь территориально.

 

Боярская усадьба - основная структурная ячейка Новгорода.

 

Любопытные материалы для характеристики городского боярского хозяйства и вотчинного ремесла дает топографический анализ находок берестяных грамот. Исследование широкой площади групп соседствующих усадеб с персонификацией каждой из них позволило установить в ряде случаев клановый характер городского боярского землевладения в средневековом Новгороде. Выяснилось, что значительные участки города составляли наследственную собственность крупных боярских родов: владельцы таких соседствующих усадеб вели происхождение от одного общего предка. Впервые такая структура была выявлена при раскопках 1951 - 1962 гг. на Неревском конце, где не менее десяти расположенных на одном участке больших дворов (в среднем величиной около 1200 - 1500 кв. м каждый) принадлежали потомкам знаменитого в новгородской истории боярина рубежа XIII-XIV вв. Юрия Мишинича. Хотя генеалогия этого рода не может быть пока прослежена глубже указанной даты, сам объем участка и стабильность его планировки, неизменной с X в., свидетельствуют о глубокой древности подобной структуры9.

 

Сходная картина наблюдается при раскопках большого участка в Славенском конце, принадлежавшего предкам и потомкам боярина Федора Тимофеевича, который жил в конце XIV - первой четверти XV века10. Но наиболее важные материалы были собраны во время раскопок в Людине конце, начатых в 1973 году. Здесь аналогичная структура кланового боярского землевладения в городе зафиксирована для XII в., когда значительный участок, включающий не менее семи усадеб, принадлежал знаменитой в Новгороде боярской семье потомков Несды - Внезду и Мирошке с их нисходящими11.

 

Такой способ организации городского владения не только делал его экономически устойчивым (боярские усадьбы не меняют своих границ на всем протяжении X-XV вв.), но и позволял создавать замкнутую систему самодовлеющего (автаркического) хозяйства. Практически на каждой боярской усадьбе имелась какая-либо ремесленная мастерская, но в пределах такого клана большая боярская семья имела возможность располагать исчерпывающим набором разных производств, которые в то же время обладали очевидной товарностью, прочно связывая владельцев усадеб с городским торгом, на котором реализовывалась избыточная продукция. В то же время такая система, способствуя боярской консолидации, решительно препятствовала консолидации ремесленников по профессиональному признаку. В Новгороде не возникло цеховых организаций. Участие мастеров разных производственных профилей в единой хозяйственной организации боярского клана становилось для этого неодолимым препятствием. Между тем ряд авторитетных историков упорно внедрял в литературу умозрительный тезис о наличии в средневековой Руси ремесленных цехов12.

 

Экономическая основа формирования новгородского боярства.

 

Раскопки последних лет поставили перед исследователями Новгорода непростую проблему экономической основы происхождения боярской республиканской государственности. Долгое время такой проблемы не существовало. Предполагалось, что с появлением общерусской столицы в Киеве в конце IX в. правившие в Новгороде князья, будучи по своему положению преемниками киевского стола в случае смерти сидевшего на нем князя (в Новгород обычно назначались княжить старшие сыновья общерусских правителей), не проявляли интереса к новгородским землям, постоянно обращая взоры в сторону Киева, что создавало возможность беспрепятственного захвата новгородских общинных земель местной аристократией - боярством. Однако в последние годы благодаря совокупному изучению источников, в числе которых не последнее место занимают берестяные грамоты XI-XII вв., было выяснено, что образование частной земельной собственности бояр, возникновение вотчинной системы только начинается в первой четверти XII в., то есть тогда, когда новгородское боярство уже добилось заметного перевеса над князем. То, что считалось следствием, обернулось причиной. Именно политические успехи бояр в их борьбе с князем привели к созданию вотчинной системы, достигшей кульминации лишь в XIV веке13.

 

На чем же основывались успехи бояр в более раннее время? Из летописного рассказа известно, что существенных преимуществ новгородское боярство добилось уже в первой половине XI в., когда князь Ярослав Мудрый дал "им правду, и устав списав, тако рекши им: по сей грамоте ходите"14. Естественно, пути решения этой проблемы возможно искать исследованием археологических комплексов X- XI веков. И первая неожиданность, подстерегающая здесь исследователя, состоит в том, что способ организации и хозяйствования в родовых боярских кланах начала X в. оказывается точно таким же, каким он предстает в XIV и XV веках.

 

Если в XIV в. городская усадьба боярина была центром поступления и переработки продуктов сельского хозяйства из его обширных вотчин, порой расположенных за сотни верст от Новгорода, а также реализации их продуктов на основе эксплуатации вотчинного ремесла, то и в X в. в самых ранних слоях городских боярских усадеб обнаруживаются такие же ремесленные мастерские, те же наборы жилых и хозяйственных построек. Даже частоколы усадеб, поставленные на их пограничных линиях в начале X в., возобновлялись практически на тех же линиях вплоть до конца новгородской независимости в 1478 году. Возникновение вотчинной системы в XII в. никак не проявляется в характеристиках богатых городских усадеб. Поэтому возможно предположить, что и в X-XI вв. землевладение было основой боярской экономики, осуществляясь в каких-то иных, не частновладельческих формах.

 

Возможность решить эту проблему дали ранние берестяные грамоты и замечательная группа необычных находок, которые на протяжении 30 лет оставались совершенно загадочными. Речь идет о деревянных цилиндрах (их найдено уже 11; последний - в 1991 г.) со взаимоперпендикулярными сквозными пересекающимися каналами. На поверхности таких цилиндров в ряде случаев изображены геральдические знаки - тамги князей и вырезаны надписи; вот четыре из них: "Емца гривны 3", "Княже", "Мечниць мех в тех метах Полотвечь" (Мешок мечника Плотвицы под этой метой), "В Пинеге 3 тысячи". У некоторых цилиндров короткий (поперечный) канал забит деревянной расклиненной пробкой, практически неизвлекаемой. Упоминание в одной из надписей "меха", т. е. мешка, и наличие пробок позволило понять, что эти цилиндры служили как бы замками-пломбами, надежно запирающими завязки мешков с ценностями.

 

Концы веревки или кожаного ремешка, продернутых через холстину мешка, завязывались узлом, туго стягивая горловину мешка. Свободные концы веревки вводились после этого с двух сторон навстречу друг другу в продольный канал цилиндра и уже вместе выпускались наружу через поперечный канал. Затем эти концы связывались еще одним узлом, который убирался внутрь цилиндра, оставаясь на линии поперечного канала (выходящие наружу концы веревки позволяют фиксировать его в нужном положении). Последняя операция - введение в поперечный канал деревянной пробки и расклинивание ее. Концы веревки могут быть обмотаны вокруг цилиндра, следы этого прослежены в двух случаях. Закрытый таким образом мешок можно открыть только двумя способами - или разрезав веревку, или расколов цилиндр. Иными словами, он надежно гарантирует сохранность и неприкосновенность узла, а следовательно, и содержащихся в мешке ценностей.

 

Каких же? "Емец", или "мечник", - лицо, уполномоченное князем для сбора податей с населения. Согласно древнейшему русскому писаному закону - "Русской Правде" (XI в.), эти подати самой общиной, с которой они взимались, распределялись на три части. Самая большая шла князю (т. е. в доход государству), десятая часть ("десятина") - церкви (а до принятия христианства, надо полагать, - жрецам), но определенная законом доля полагалась и самому сборщику. Надписи на цилиндрах и указывают, кому назначался запечатанный таким цилиндром-пломбой мешок. Справедливость раздела податей, по-видимому, контролировалась в самом Новгороде, когда эти цилиндры отрезали и выбрасывали15.

 

Если бы сбор податей поручался только княжеским дружинникам, приходившим с князем из Киева и составлявшим его двор, то цилиндры, естественно, можно было бы находить только на княжеском дворе. Однако те, которые уже найдены (за единственным исключением), обнаружены в разных районах Новгорода на территории тех усадеб, которые в позднейшее время известны как дворы богатейших бояр: в частности, три найдены там, где в конце XII в. жил знаменитый новгородский посадник Мирошка Несдинич, два - там, где в XIV в. жили бояре Мирошкиничи, шесть поколений семьи которых давали Новгороду посадников - руководителей боярской республики.

 

Однако почти все цилиндры найдены в слоях XI и даже X в., то есть относятся к тому времени, когда предки этих знатных бояр еще не владели вотчинами. В этот период они, следовательно, принимали активное участие в сборе государственных доходов и в контроле за ними, а сама земельная собственность, бывшая экономической основой государства, таким образом была корпоративной. Определенная часть доходов оставалась в руках верхушки местного общества, постепенно увеличивая материальную базу боярства.

 

Изложенный здесь вывод достаточно ответственен. Ему может быть противопоставлено возражение: а не могла ли на исследованных усадьбах в какой-то момент произойти принципиальная смена владельцев? Ведь, может быть, мечник Плотвица принадлежал к княжеской дружине, тем более что обнаруженные на его усадьбе многочисленные предметы вооружения и конского снаряжения оказываются яркими свидетельствами дружинного быта жителей этой усадьбы, а в XII в. той же усадьбой владел новгородский боярин Мирошка, отнюдь не бывший потомком Плотвицы.

 

Принадлежность всей группы усадеб, расположенных на древней Черницыной улице Людина конца, на рубеже XII-XIII в. боярину и посаднику Мирошке Несдиничу засвидетельствована несколькими берестяными грамотами, адресованными ему или касающимися его посаднической деятельности. Мирошка стал героем боярского Новгорода потому, что не побоялся отстаивать новгородские привилегии перед лицом самого могущественного русского князя той поры - владимиро-суздальского властелина Всеволода Большое Гнездо, который даже два года продержал Мирошку у себя, безуспешно пытаясь добиться от него уступки своим требованиям. Рядом с раскопанным участком в старину находилась упраздненная в XVIII в. церковь Святого Образа, инициатором перестройки которой в 90-х годах XII в. был родной брат Мирошки Внезд Несдинич16.

 

Отец Мирошки и Внезда - Несда - известен летописцу как "бирич", судебный исполнитель, то есть лицо совместной княжеско-посадничьей администрации. Он был убит в 1167 году17. Об отце Несды и других его предках источники молчат, но в ходе раскопок 1983 г. на той же усадьбе в слоях начала XII в. была найдена весьма замечательная берестяная грамота (N 613). Она дошла до нас в виде небольшого обрывка, который, к счастью, сохранил имя адресата - Ставр. Единственный известный источникам новгородец Ставр фигурирует в летописи под 1118 г, как "сотский", то есть несомненное лицо княжеской администрации, но его отношение к князю весьма двусмысленно. В указанном году киевский князь Владимир Мономах разгневался на Ставра, вызвал его в Киев и заточил в тюрьму18. Живые подробности этого конфликта народная память сохранила и расцветила в былине о новгородском боярине Ставре Годиновиче. Герой этой былины Ставр хвастался, что "в Новгороде живет он хозяином", и издевается над киевскими княжескими боярами, утверждая, что у него "широкий двор не хуже будет города Киева"19. Несмотря на службу князю, Ставр характеризуется былиной как представитель, в первую очередь, боярского Новгорода, противопоставивший себя князю.

 

Возникшая перед нами цепочка имен, ранние представители которой, будучи новгородцами, состоят на княжеской службе, а поздние руководят боярской антикняжеской политикой, хорошо сочетается с выводом об участии местной аристократии Новгорода в контроле за государственными доходами и в их освоении. Участие новгородского боярства в сборе государственных доходов продолжается и в вотчинный период на тех землях, которые составляли пояс внешней колонизации Новгорода. По договорам Новгорода с приглашаемыми князьями в XIII-XIV вв. вход княжеских чиновников на такие территории был запрещен, а доходы с их населения в княжескую казну можно было собирать только новгородцам. В 1990 г. в Новгороде была найдена берестяная грамота (N 718), в которой содержатся сведения об объеме доходов в пользу князя и сборщиков за четыре года с одной из таких территорий в восточной части Новгородской земли - Бежицкого Верха. Летопись позволяет установить, что сбор доходов сразу за четыре года в силу возникших тогда политических и военных обстоятельств был осуществлен только однажды - в 1229 г.20, к которому и относится этот документ. Но найден он был при раскопках на боярской Прусской улице, а не в княжеской резиденции.

 

Обнаруженный в 1991 г. деревянный цилиндр-пломба с княжеским знаком и надписью "В Пинеге 3 тысячи" (подразумевается сумма в 3 тысячи белок) свидетельствует о доставке государственной подати с реки Пинеги на крайнем севере новгородских владений, то есть с территории, куда уже на рубеже XII-XIII вв. был запрещен доступ княжеским чиновникам. Этот цилиндр найден в слоях рубежа XII- XIII вв. на усадьбе бояр Несдиничей.

 

Доля сборщика доходов, разумеется, не исчерпывала объем обогащения сборщика. Наличие на усадьбах бояр довотчинного периода ремесленных мастерских позволяет понять действие механизма главного источника боярского процветания, предположения о котором были высказаны Н. Н. Гриневым. Сбор доходов с сельской округи осуществлялся в натуральном виде: эквивалентом денежной нормы налога было определенное количество натурального сельскохозяйственного продукта. Поступая на усадьбу сборщика, этот продукт подвергался переработке, превращению его в товар, что влекло за собой резкое увеличение его цены. Между тем в княжескую казну уходил лишь эквивалент денежной нормы, тогда как разница между ценой обработанного продукта и исходным продуктом оставалась в распоряжении сборщика, хотя эта разница могла значительно превышать цену исходного продукта. Переход к вотчинной системе начался тогда, когда в новгородских землях широко распространился западноевропейский серебряный денарий, уплата налога которым лишала сборщика привычной прибыли, так как сбор в серебре целиком уходил в княжескую казну.

 

Однако описанная процедура была не единственным источником обогащения раннего боярства. Как показало изучение берестяных грамот, право сбора государственных доходов уже в этот начальный период было-закреплено за отдельными семьями, которые контролировали поступление податей с определенных территорий, порой далеко отстоящих друг от друга. Сборщики податей поэтому приобретали особую мобильность, используя ее для эксплуатации денежного обращения. Органичной частью их деятельности стало ростовщичество. Весьма показательна берестяная грамота (N 526), относящаяся к 80-м годам XI века. Запечатленный в ней размах ростовщической деятельности поразителен. Паутина ростовщических операций одного из предков посадника Мирошки Несдинича охватывает практически всю территорию тогдашней Новгородской земли. Его должники живут на реках Луге и Шелони (в 50 - 100 км к западу и юго-западу от Новгорода), в Русе (теперешний город Старая Русса в 100 км к югу от Новгорода) и на оз. Селигер (в 160 км к югу от Новгорода)... Для столь раннего времени, которое привычно характеризуется господством автаркического хозяйства, такая мобильность кажется сверхестественной. Но она вполне понятна на фоне той подвижности, которая была свойственна системе сбора государственных доходов21 . Участие бояр в этой системе хорошо подтверждается многочисленными упоминаниями ростовщических действий в ранних берестяных грамотах XI-XII веков.

 

Таким образом, боярство Новгорода формируется в недрах ранней государственности как сословие, обладающее правом участия в государственной деятельности и государственных доходах. Сама эта деятельность и укрепляет и консолидирует верхушку местного общества, давая ей средства и возможность борьбы с княжеской властью. Сопротивление князю усиливается на протяжении XI в., к концу этого столетия возникают особые формы боярской власти - посадничество, а с возникновением вотчинной системы на рубеже XI-XII вв. экономическая основа боярства укрепляется в такой степени, что уже возникшее двоевластие князя и бояр в результате антикняжеского восстания 1136 г. окончательно преобразовывается в республику бояр, в которой князь оказывается подконтрольным посаднику22.

 

Некоторые замечания в связи с "норманской проблемой".

 

Изложенные наблюдения ставят перед исследователями Новгорода еще одну серьезнейшую проблему. Государственный механизм Новгородской республики, ее "вечевой строй", в XII в. не основывается на захвате институтов княжеской власти. Он противостоит им, явно развивая основы специфической государственности, которые восходят к древним формам общественного устройства - народному собранию (вече) и племенным старейшинам (посадники). Это обстоятельство тесно связано с пресловутой "норманской проблемой", занимавшей умы историков на протяжении 200 лет и имевшей больше политический, нежели научный характер. По воззрениям крайних норманистов, основы государственности, правопорядка и культуры были впервые заложены на Руси приглашенным из Скандинавии князем Рюриком. Мы видим, однако, что традиционные формы "вечевой" государственности оказались в Новгороде более жизнестойкими, чем привнесенная извне княжеская власть.

 

Что касается правопорядка, то сомнения в его раннем существовании исходили, главным образом, из следующих фактов. Во-первых, в формуле призвания варяжского князя новгородцами имеются слова "земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет", в которой слово "наряд" толковалось как "правопорядок". Во-вторых, основы древнерусского процессуального кодекса известны исключительно из позднего юридического памятника - "Псковской судной грамоты" XV века. В-третьих, древнейший писаный закон - "Русская Правда" - возникает только в первой половине XI века. Предполагалось, что основные нормы этого закона, в том числе замена кровной мести системой штрафов в пользу государства, формируются только с принятием Русью христианства в конце X в., а до того господствовало обычное право, исходящее из принципа кровной мести и компенсации ущерба только самому потерпевшему.

 

Между тем в ходе раскопок Новгорода была обнаружена берестяная грамота (N 531), относящаяся к концу XII в. и подробно описывающая сложное судебное дело. В этом документе применены именно те нормы судебного процесса, которые до того были известны лишь по памятнику на два века более позднему, из чего следует, что сами эти нормы сформировались достаточно давно и лишь случайно не отразились в ранее известных древних текстах23. Уже упомянутые цилиндры сборщиков податей своими надписями отражают действенность системы штрафов, известной по "Русской Правде", однако два таких цилиндра обнаружены в пластах 70-х годов X века. Из этого следует, что и до принятия христианства в конце 80-х годов X в. русский правопорядок был принципиально сходен с позднейшим. Очевидно также, что слово "наряд" в формуле приглашения варяжского князя не означает "правопорядок", а может быть переведено как обозначение порядка в общем смысле этого слова - состояния общества, потребовавшего вмешательства третьей силы, третейского судьи, нейтрального по отношению к соперничающим друг с другом частям взбудораженного общества.

 

Проблема происхождения Новгорода.

 

Эта проблема, занимающая исследователей более 200 лет, была поднята заново не только на основе теории, но и исходя из потребностей археологической практики. После обнаружения берестяных грамот и установления очевидной повсеместной ценности культурного слоя Новгорода и принятия постановления "Об охране культурного слоя" в программу археологической экспедиции в качестве прямой и первостепенной ее обязанности была включена охранная задача. На протяжении последних десятилетий планы очередных раскопок составляются на основе градостроительных решений. Раскопки ведутся там, где намечается возведение новых зданий. Такой порядок работы археологов в древних развивающихся до сегодняшнего дня городах неизбежен. Более того, он останется таковым достаточно долго. А если это так, то археологам надо лучше использовать те преимущества, которыми оборачивается в данном случае кажущаяся стихийность формирования научной программы. Эти преимущества - в мобильности, широком маневре, возможности проникновения во все районы древнего города и сравнения результатов такого проникновения для получения более аргументированных выводов. Неизбежным главенствующим направлением при новом порядке работ оказывается исследование комплекса историко-топографических задач.

 

Уже первые годы работы в новых условиях продемонстрировали трудности взаимоотношений археологов и градостроителей. От археологов всякий раз при отводе под застройку очередного участка требовался точный ответ о сроках раскопок на месте отвода. Определить такие сроки возможно, лишь зная толщину культурного слоя в месте будущих работ. Установившаяся прочная связь археологии и текущего строительства позволила ввести в число опорных документов и археологии, и градостроительства данные о состоянии культурного слоя, полученные в ходе геологического бурения, которое ведется для расчета строительных фундаментов. Эти данные обобщены на чертеже, показывающем толщину культурного слоя в разных районах города24. Задуманный в чисто практических целях, этот чертеж оказался и драгоценным документом, информирующим о динамике градообразующего процесса в Новгороде на протяжении многих столетий.

 

Средневековым городам было свойственно развиваться постепенно от какого-то первоначального ядра, из века в век расширяясь и достигая со временем больших размеров. И хотя в первой половине XII в. новгородец Кирик сравнивал рост знания с ростом города ("Как понемногу создается город и делается большим, так и знание понемногу растет"25), то есть отразил такую закономерность и для Новгорода, этот город в трудах историков и археологов всегда оказывался исключением из правила. Общим местом давно уже сделалось представление о том, что он достиг своих предельных размеров уже в ранний период своего существования. Знаменитый земляной вал Новгорода ("Окольный город"), общая длина которого достигает почти 10 км, принято было относить ко времени не позднее XII века. Это представление сочеталось с мыслью о том, что Новгороду ("Новому городу") предшествовал некий "Старый город", откуда большой массив населения перешел на новое место, сразу освоив всю территорию, заключенную в пределах новгородских валов. Нет необходимости останавливаться на безуспешных археологических поисках такого "Старого города" в Старой Ладоге, Старой Руссе, на Городище под Новгородом.

 

Вызванный новыми условиями работы широкий маневр позволил познакомиться с различными, теперь уже многочисленными участками города. При этом слои X в. были обнаружены только в трех местах: на Неревском конце в 1951- 1962 гг., на древней Михайловой улице Славенского конца в 1970 г. и в Троицком раскопе на Людине конце в 1973 - 1991 годах. Еще в трех случаях древнейшими были слои XI века. На всех остальных раскопанных участках самые ранние напластования относятся к XII и более поздним столетиям. Уже это наблюдение заставляет расстаться со старой привычной концепцией и сделать вывод, что Новгород XI в. был во много раз меньше, чем более поздний, а город X в. - меньше, чем в XI веке. Правота новгородца Кирика подтвердилась раскопками.

 

Эти данные заставили М. X. Алешковского предпринять новый анализ письменных источников проблемы и высказать уверенность в том, что в течение многих десятилетий историческая наука пользовалась ложной датировкой валов "Окольного города"26. Раскопки, предпринятые для проверки этой мысли, установили, что "Окольный город" Новгорода в действительности был сооружен в конце XIV - начале XV века. Этапы строительства удалось выразить в абсолютных датах, которые были получены с помощью дендрохронологии и полностью совпали с летописными показаниями27. Прежде такие показания, хорошо известные исследователям, признавались свидетельством позднейших перестроек. Теперь выяснилось, что это свидетельства изначальных фортификационных работ. Раскопки прояснили загадку одного еще довоенного археологического открытия. В 1932 г. была обнаружена погребенная в толще культурного слоя каменная городская стена, построенная в 1335 г., положение которой на плане города казалось бессмысленным:" она стоит внутри жилых кварталов28. Теперь стало понятным, что в свое время стена ограничивала сложившуюся к концу первой трети XIV в. городскую территорию, но уже спустя полстолетия застройка выплеснулась за нее и потребовала сооружения фортификации на новой линии.

 

Итак, территория Новгорода формировалась постепенно, и одной из задач археологов становится создание последовательной картины его сложения. У нас пока мало данных, чтобы провести на плане города его границы в X в., в XI в. и т. д. Однако некоторые ориентиры в предварительном порядке могут быть продемонстрированы и сегодня. Существует определенная, хотя и не всегда прямая зависимость толщины культурного слоя от продолжительности его существования. Иными словами, чем толще культурный слой, тем, как правило, больше времени требовалось для его отложения. Следовательно, участки древнейшего Новгорода надо искать там, где слой отличается наибольшей мощностью. На чертеже культурного слоя Новгорода, составленном на основании данных геологического бурения, хорошо видны участки с наиболее толстым слоем. Именно в их пределах обнаружены и древнейшие прослойки X века.

 

Оказалось, что такие участки не образуют монолитного ядра. Напротив, они далеко отстоят друг от друга. Если сравнить их расположение со схемой административного устройства Новгорода XIV-XV вв., станет очевидным, что они соответствуют трем районам древнего города - Славенскому, Неревскому и Людину концам. Известно, что концов в Новгороде было пять. Однако анализ письменных источников давно уже позволил установить, что еще в XIII в. концов было четыре (Загородский конец оформился как административно-политическая единица лишь в конце XIII в.), а до третьей четверти XII в. их было только три (Плотницкий конец возник около 1168 г.)29. На, позднее возникновение жилой застройки в Загородском и Плотницком концах указывает, в частности, и отсутствие в них приходских церквей вплоть до XIII-XIV веков.

 

Приведенные материалы дают возможность - правда, очень приблизительно - подойти к проблеме возникновения Новгорода. Она очень сложна, чему имеются особые причины. До сих пор древнейшие прослойки, исследованные в Новгороде, датируются первой половиной X века. Между тем возникновение Новгорода летописной легендой о призвании Рюрика отнесено ко времени на полстолетия более раннему: летопись излагает это событие под 862 или 859 годом30. Поначалу такое несоответствие не казалось сколько-нибудь существенным. Поскольку общий объем исследованных участков города составлял примерно 2% относительно всей его средневековой площади, перспектива поисков более ранних слоев казалась безграничной. Однако выяснение особенностей схемы мощности культурного слоя на территории всего Новгорода полностью развеяло эти надежды. Очевидным стало, что поиски древнейших участков возможно вести только в пределах тех трех первоначальных ядер Новгорода, которые проявились на этой схеме, то есть в пределах Людина, Неревского и Славенского концов. Вот что дает анализ существующих материалов.

 

Людин конец. Историческое ядро этого района расположено на территории южной части Детинца (она была включена в него лишь в 1116 г., когда князь Мстислав Владимирович "заложи Новъгород болии пьрваго")31 и на прилегающем к Детинцу участке, где в настоящее время находится Троицкий раскоп. Территория раскопа отделена от Детинца узкой археологически бесполезной полосой уничтоженного кремлевским рвом 1116 г. и рвом Земляного города 1582 г. культурного слоя. Древнейшие прослойки на Троицком раскопе датируются первой половиной X века. В южной части Детинца в ходе раскопок 1938 г. в предматериковом слое был обнаружен кожаный кошелек с весами, гирьками и подражанием саманидскому дирхему второй половины X в.32, что датирует указанным временем начало отложения культурного слоя в этой части Людина конца. Таким образом, наличие в нем напластований IX в. исключено.

 

Неревский конец. Раскопки 1951 - 1962 гг. были произведены в историческом ядре района. Древнейшая уличная мостовая здесь датируется 945 г., однако ниже ее залегает слой толщиной около 40 см, который относится к первой половине X века. Наличие прослоек более раннего времени здесь также исключено. Если допустить, что территория, занятая первоначальным Детинцем (то есть северная часть современного кремля) поначалу входила в Неревский конец, то и здесь нет возможности надеяться на обнаружение слоев IX в.: в 1985 г. в ходе раскопок на этой территории были обнаружены непосредственно на материке остатки сруба, который данными дендрохронологии датируется 962 годом33.

 

Славенский конец. В пределах древнейшего ядра этого района были произведены в 1970 г. раскопки на Михайловой улице. Ее древнейший настил датируется 974 г., а древнейшие культурные напластования - 60-ми годами X века34. Севернее этого участка в Славенском конце имеется сравнительно небольшой квартал, культурный слой в котором достигает несколько более значительной мощности, нежели на Михайловой улице, однако он включает в себя территорию Немецкого двора и церкви св. Иоанна "у Немецкого двора"; следовательно, вряд ли обладал заметной жилой застройкой до возникновения Немецкого двора в XII веке.

 

Возможно из приведенных наблюдений извлечь и общее представление об определенном этапе в становлении Новгорода как городской структуры. Древнейшие уличные настилы появляются в Людином конце в 40-х годах X в., в Неревском конце в 50-х годах, а в Славенском конце в 70-х годах того же столетия. Это значит, что только около середины X в. Новгород впервые обретает устойчивую усадебную застройку и системы уличного благоустройства, то есть возникают черты, делающие его городом. Столь поздняя дата становления важнейших элементов городской жизни решительно противоречит надежде отыскать в нем напластования IX века. Тогда Новгорода еще не было.

 

Однако и те три древнейших поселка, которые стали известны в результате раскопок и были основой позднейших Людина, Неревского и Славенского концов в X и первой половине XI в. Новгородом не назывались. Обращение к летописной терминологии обнаруживает, что обозначение "Новгород" на первых порах применялось исключительно к Детинцу, то есть к общему укреплению трех древнейших поселков, которые и создали кремль как единую, объединяющую их фортификацию. Лишь с течением времени это название распространилось на весь город, когда расширение первоначальных поселков, изначально разделенных пустыми пространствами, привело к их слиянию.

 

Долгое время в литературе господствовала уверенность в том, что именно Новгород скрывается за термином "Невогард" ("Немогард") в написанном в 948- 952 гг. сочинении византийского императора Константина Багрянородного "Об управлении империей"35, хотя сомнения в таком отождествлении и появлялись у некоторых исследователей. Археологическое изучение фортификаций северной (древнейшей) половины новгородского Детинца, проведенное в 1957 и 1959 гг. М. Х. Алешковским, а в 1985 г. М. А. Вороновой, установило, что первоначальные дубовые укрепления Детинца были сооружены в 1044 г., о чем летопись сохранила прямое свидетельство36. Только к этому времени, следовательно, возможно относить возникновение самого термина "Новгород". Так стали называть сооруженный в середине XI в. Детинец, противопоставляя его предшествовавшим городкам, которые, естественно, носили иные названия. Мы можем только догадываться, что имена двух городков западной (позднее - Софийской) стороны были созвучны уже известным нам наименованиям соответствующих им концов Людина и Неревского. Более определенное мнение уместно высказать относительно города восточной (позднее Торговой) стороны. В позднейшее время он назывался "Славенский конец", или "Славно", или "Славенский холм", или же просто "Холм", что в сочетании с термином "город" полностью соответствует обозначению Новгорода в скандинавских сагах - "Холмгардр"37.

 

Политический механизм возникновения Новгорода.

 

Вопрос о первоначальном Детинце дает необходимую основу и для изучения политической структуры Новгорода в ранний период его существования. Историю Новгородского государства традиционно принято было разделять рубежом 1136 г. на "княжеский" и "республиканский" периоды. Согласно такой периодизации, в X - начале XII в. Новгород был княжеским городом, мало чем отличающимся от других центров русских княжений того времени. Между тем существуют бросающиеся в глаза особенности, которые препятствуют такой трактовке. И первое из этих обстоятельств - местоположение в Новгороде княжеской резиденции.

 

Хорошо известно, что она в XII-XV вв. находилась в местности, называемой "Городище", в 3 км выше Новгорода на правом берегу Волхова. В самом же городе с местопребыванием княжеского двора связана территория правого берега, против расположенного на левом берегу Детинца, по соседству с Торгом, носящая название "Ярославово дворище" (буквально - "бывший двор Ярослава"), где в эпоху расцвета республиканской государственности собиралось городское вече. Сопоставление изложенных обстоятельств породило незатейливую, но в высшей степени спорную гипотезу, которая получила широкое распространение: во времена Ярослава Мудрого княжеская резиденция была устроена в самом городе, на Ярославовом дворище, но в результате восстания 1136 г. князья из Новгорода были выселены на Городище, а переход Ярославова дворища под юрисдикцию боярской республики был символизирован тем, что на месте княжеской резиденции утвердился высший орган боярской республики38.

 

Что касается времени более раннего, чем эпоха Ярослава Мудрого, то относительно местоположения княжеской резиденции было высказано два диаметрально противоположных мнения. Согласно первому из них, такой резиденцией был Детинец. В ряде позднейших документов он подразделен на две половины - северную, "владычную", и южную, "княжескую"; в последней и пытались локализовать древнейшую княжескую резиденцию. Согласно второму мнению, такой изначальной резиденцией было Городище. Уже в XIX в. этот пункт местные новгородские историки стали упорно именовать "Рюриковым Городищем"; это название в научной литературе постепенно сделалось традиционным. В то же время утвердившееся представление о легендарности как Рюрика, так и самого факта призвания в Новгород князя из Скандинавии решительно отвергало мысль о возможности особой княжеской власти в Новгороде IX века. Предполагалось, что этот город возник как фактория Киевского государства, как небольшая крепостца, основанная киевлянами на северных границах Древнерусского государства тогда, когда северная Русь вошла в орбиту киевской власти, а это произошло не ранее рубежа IX-X веков39.

 

Противоречия этих гипотез хорошо видны в свете археологических открытий последнего времени. Никакого выселения княжеской резиденции из Новгорода на Городище в 1136 г. не было. После восстания 1136 г. резиденция князя на Ярославовом дворище продолжает существовать, а "Княжеский двор" здесь упоминается в источниках даже XIV в.; правда, городская резиденция князя в этот период не является основной. На Городище резиденция возникает не в 1136 г., а упоминается и в более раннее время: в 1102 г. князь Мстислав Владимирович строит здесь церковь Благовещения40 - первый после Софийского собора (1045 - 1050 гг.) каменный храм Новгорода. На Городище из года в год находят свинцовые печати - материальный остаток княжеского архива, разгромленного в XVI в. Иваном Грозным во время опричной расправы над Новгородом. К настоящему времени таких печатей собрано около 2 тыс.; древнейшие же из них относятся к концу XI в., когда началось сложение этого комплекса41. Что касается ранней резиденции, располагавшейся якобы в южной части современного кремля, то "Княжеской" эта часть стала называться после падения новгородской независимости в конце XV в., когда в ней расположились органы московского великокняжеского управления Новгородом. Эта территория вошла в состав Детинца только в 1116 г., а сам он был впервые сооружен в северной части существующего кремля в 1044 г., то есть в эпоху Ярослава Мудрого, когда в Новгороде княжил его старший сын Владимир.

 

Окончательную ясность в историю ранней княжеской резиденции Новгорода внесли раскопки на Городище Е. Н. Носова, которые ведутся с 1975 года. В интересующем нас аспекте результаты этих работ привели к следующим выводам. Активное заселение Городища начинается в середине IX в., когда возникшие здесь жилые комплексы с самого начала приобрели ясно выраженную аристократическую окраску и характеризуются наличием очевидной "скандинавской вуали". В отличие от ранних слоев собственно Новгорода, где находки скандинавских вещей случайны и составляют ничтожную, едва различимую долю в славянском вещевом инвентаре, здесь скандинавские предметы ощутимо заметны. При этом не может быть и речи о чисто торговом проникновении этих предметов: наличие среди них амулетов с руническими заклинательными формулами прямо указывает на физическое присутствие скандинавских воинов на Городище начиная с середины IX века42. Этот факт в сочетании с аристократическим обликом вещевого инвентаря характеризует исследованные комплексы как княжескую резиденцию. Исторически значительной оказывается начальная дата существования резиденции, совпадающая с летописной датой призвания скандинавского князя, - обстоятельство, превращающее то, что признавалось легендой и тенденциозной выдумкой норманистски настроенного летописца, в достоверный факт истории.

 

В начале XI в. в жизни Городища наступает заметное затишье, сменяющееся бурным расцветом резиденции в последней четверти XI века. Это затишье сопоставимо с возникновением городской княжеской резиденции в Новгороде при Ярославе Мудром, куда был перенесен центр административной деятельности князя. Однако именно в последней четверти XI в. возникает активное противостояние боярского Новгорода и бывшего киевским ставленником князя, которое привело к первым заметным успехам боярства, создававшего тогда собственный орган государственной власти - посадничество43. Это противостояние приводит на рубеже XI-XII вв. к торговой блокаде Новгорода Киевом, прослеживаемой по резкому спаду южного импорта в Новгород44, а в 1136 г. завершается победой новгородского боярства в ходе знаменитого антикняжеского восстания. Именно указанное противостояние и должно быть признано главной причиной не изгнания князя на Городище, а перенесения административного центра княжеского управления в древнюю княжескую резиденцию, где такой центр оказывается в большей безопасности от вечевых политических бурь.

 

Из всего сказанного следует и еще один немаловажный вывод. Призвание скандинавского князя новгородцами произошло тогда, когда Новгорода еще не было, когда на его месте еще не поселился ни один житель. Ведь древнейшие слои этого города датируются временем не ранее рубежа IX-X вв., то есть они на полстолетия моложе первых княжеских комплексов Городища. Кто же и зачем в середине IX в. призвал на берега Волхова скандинавского князя?

 

Летописный рассказ изображает это событие следующим образом: "В те времена, когда в Киеве жили три брата Кий, Щек и Хорив, новгородские люди, называемые Словене, Кривичи и Меря, каждый владел своим родом: Словене свою волость имели, Кривичи свою, Меря свою, а Чудь своим родом владела. И давали дань варягам от каждого мужа по белке; и когда те были у них, то совершали насилие над Словенами, Кривичами, Мерей и Чудью. И восстали Словене, Кривичи, Меря и Чудь на варягов и изгнали их за море, и начали сами собой владеть и основывать города. И восстали войной сами на себя, и были между ними великая битва и междуусобица, и встал город на город, и не было в них правды. И сказали они себе: "Поищем князя, чтобы владел нами и судил нас по закону". Пошли за море к варягам и сказали: "Земля наша велика и обильна, а наряда у нас нет; пойдите к нам княжить и владеть нами". И собрались три брата с родами своими, и взяли с собой многочисленную и замечательную дружину, и пришли к Новгороду. И сел на княжение старейший в Новгороде, имя ему было Рюрик, а другой - Синеус - сел на княжение в Белоозере, а третий - Трувор - в Изборске... Через два года умерли Синеус и брат его Трувор, и принял власть один Рюрик"45.

 

Так изображены события в изложении летописца начала XIII века. Однако объединяемая понятием "новгородцы" триада "Словене, Кривичи, Меря", дополненная Чудью, неоднократно фигурирует и в древнейшем памятнике русского летописания киевской "Повести временных лет", где, правда, вместо Мери обычно называется Весь (т. е. племя вепсов, обитающее на новгородских землях). Таким образом, еще в начале XII в. новгородцы воспринимались как некий союз разноэтничных общностей, в состав которого входили славянские племена новгородских ел овен и кривичей и угро-финские племена вепсов и мерян (под последними, возможно, скрывается не собственно меря, а норома или нерева, обитавшая на побережье Финского залива), то есть те этнические образования, которые в Новгороде назывались обобщенно "чудскими племенами".

 

Акт совместного призвания ими князя и запечатленные в летописном рассказе признаки существования политического их союза свидетельствуют о сложении к середине IX в. на северо-западе Руси значительной межэтнической конфедерации. Эта конфедерация консолидировалась для отпора варягам, пережила этап становления городской жизни, ощутила угрозу распада из-за начавшихся между ее членами усобиц и сохранила себя, прибегнув к приглашению третейского судьи - власти, не дававшей преимущества ни одному из членов союза, а уравнивающей их друг с другом.

 

Это приглашение состоялось еще в тот период, когда участники конфедерации жили дисперсно, когда каждый ее член владел своей волостью, то есть распоряжался особой, принадлежавшей ему территорией. Местом политических контактов был не Новгород, еще не возникший, а какой-то (возможно, не постоянный) пункт, в котором собиралось межплеменное вече. Одним из важнейших актов этого межэтнического собрания племенных старейшин и стало призвание князя. Если приведенные рассуждения справедливы, становится возможным понять и механизм возникновения самого феномена Новгорода. Условия приглашения князя остаются действительными лишь до того момента, пока приглашенный князь продолжает осуществлять принятые на себя в силу договора с конфедерацией функции. Момент, нарушивший условия договора, наступил тогда, когда преемник Рюрика, действующий от имени его малолетнего сына Игоря, Олег перевел свою резиденцию в завоеванный им Киев, что, по расчетам автора "Повести временных лет", произошло в 882 году. Уйдя в Киев, Олег "установил дани по всей Русской земле; Словенам, Кривичам и Мери дань давать варягам, а от Новгорода триста гривен в год для поддержания мира"46.

 

На место ответственного перед конфедерацией князя встали безымянные варяги, то есть жившая на Городище княжеская дружина, и это изменение государственной ситуации должно было вызвать к жизни новую структуру местного общества. Сселение на место будущего Новгорода племенной верхушки, местной аристократии, того слоя, который мог бы быть назван протобоярством, является активным способом консолидации межэтнической конфедерации, создания постоянного веча, противостоящего княжеской администрации на Городище. Обращает на себя внимание этимологическое соответствие наименований Славенского и Неревского концов племенным союзам Словен и Неревы (Норомы, Мери). Не был ли Людин поселок местом поселения в нем третьего члена конфедерации - Кривичей? ("Люди" - термин, достаточно часто употреблявшийся как самоназвание этносов).

 

Отметим два обстоятельства. Во-первых, на протяжении всей истории независимого Новгорода местом жительства всех крупных землевладельцев (прежде всего бояр) был сам город. Во-вторых, на территории Новгородской земли кроме Ладоги и Русы не было иных городов, тогда как на землях центральной и южной Руси города насчитывались десятками. Новгород впитал в себя всю местную аристократию, превратив ее городские усадьбы в центры переработки продуктов сельскохозяйственного производства громадной округи. Сосредоточившись в Новгороде, местная аристократия сделалась самодовлеющей силой, вечевое устройство которой с самого начала обладало способностью успешно противостоять княжеской власти или, по крайней мере, держать княжескую власть в рамках тех функций, которые были определены ей договором, заключенным в момент приглашения князя. Пребывание боярина в городе делало его постоянным участником этой коллективной - точнее, корпоративной - власти. В южных княжествах, где возобладало монархическое, княжеское начало, самоутверждение боярина, напротив, имело не центростремительный, а центробежный характер: пребывая за пределами ближайшей орбиты княжеского окружения, живя постоянно в своей вотчине, боярин там, вдали от князя, чувствовал себя самостоятельным господином.

 

Имеется возможность реконструировать один из важнейших пунктов не дошедшего до нас первоначального договора союза племен русского Северо-Запада с приглашенным князем. Позднейшие Новгородско-княжеские докончания, сохранившиеся от XIII-XV вв., показывают, что одним из основных конституционных требований Новгорода был сбор податей с территории Новгородской земли не княжескими людьми, а самими новгородцами даже в тех случаях, когда речь шла о суммах, следующих князю. И в древнейший доступный для археологического изучения период - в X-XI вв. - новгородцы осуществляли сбор пошлин и контроль за их распределением. В этом коренное отличие Новгорода от южнорусских земель, где для сбора пошлин существовала подробно описанная Константином Багрянородным система княжеского "полюдья" - объезда пунктов накопления дани самим князем с дружиной, иными словами, безраздельный княжеский контроль за государственными доходами.

 

Таким образом, очевидно, что княжеское Городище и боярский Новгород были социально противоположными системами. А это, несмотря на хронологическое предшествование Городища Новгороду, совершенно снимает умозрительную проблему генетического восхождения Новгорода к Городищу. Городище - княжеская резиденция, основанная и развиваемая приглашенным князем. Новгород - местопребывание пригласивших князя общественных структур. Взаимоотношения между ними сложны. Княжеская администрация стремится к расширению своих функций за счет традиционных институтов межплеменной вечевой власти. Вечевая же система стремится сохранить себя и расширить свои функции за счет княжеской власти. Какое-то время обе структуры находятся в шатком равновесии, но в конечном счете побеждает традиционная боярская структура, а вторичная по отношению к ней княжеская власть оказывается менее жизнестойкой.

 

Проблема этнической интерпретации новгородского славянства.

 

В ходе новгородских раскопок получены важнейшие материалы по проблеме формирования восточнославянского единства. Ни у кого нет сомнений в существовании изначального единства всех славян, их генетического восхождения к общей праславянской основе. Однако на протяжении всей второй половины I тыс. славянство переживало динамический процесс расселения в Европе, в ходе которого отдельные группы славян оказывались в разной природной среде, вступали в сложные контакты с иными этническими группами, смешивались друг с другом и снова расходились, приобретая с течением времени локальные черты. Важнейшей поэтому представляется оценка того состояния, в котором находилось славянство Восточной Европы в IX-Х.вв., в эпоху складывания Древнерусского государства.

 

Много десятилетий тому назад в исторической и лингвистической науках сложилось господствующее и сегодня представление об исключительной цельности восточного славянства. Согласно этому представлению, единым центром расселения славян в Восточной Европе было среднее Поднепровье, распространяясь из которого славяне освоили всю территорию их летописной ойкумены, на дальнем северном рубеже которой некие выходцы из Киева построили небольшую крепость для защиты от воинственных северных соседей. Эта отдаленность якобы способствовала амбициям новгородцев, сумевших укрепиться экономически и политически, чтобы затем добиться значительной самостоятельности. Лозунгом этой идеи стали летописные слова Олега, сказанные им о Киеве: "Это будет мать городам русским", воспринимаемые как свидетельство абсолютного старшинства Киева над всеми другими русскими городами, тогда как выражение "мать городам" является лишь калькой греческих слов МНТНРПОЛІС, означающих столицу, метрополию. Придя в Киев, Олег заявил о своем намерении сделать этот город новой столицей своего государства.

 

В соответствии с изложенным взглядом строились и представления о ходе других общественных процессов. Если расселение шло из одного центра, значит, и язык был абсолютно единым, а диалекты, характерные для разных восточноевропейских славянских групп, появились только в период экономической и политической раздробленности, начавшейся в XII в. и усугубленной татаро-монгольским нашествием. Если культурный облик всех восточных славян находится в зависимости от того его состояния, которое сложилось на днепровском Юге, значит, и языческие культы не обладали местным своеобразием...

 

Этот взгляд не явился результатом какого-либо предшествующего исследования. Он был скорее методом, исходной точкой осмысления фактов. Фактов же науке явно не хватало. Поэтому, реконструируя общую картину жизни восточных славян, исследователи, исходившие из изложенного взгляда, к киевским материалам добавляли новгородские, к новгородским - суздальские и т. д. Когда же и русских источников недоставало, то охотно и с легкостью использовались польские, чешские, сербохорватские и т. д., коль скоро все славяне развиваются из одного корня и, следовательно, просто обязаны демонстрировать свое культурное единство.

 

Открытие берестяных грамот заставило усомниться в правильности такого взгляда и такого метода. Ведь вполне очевидно, что, для того чтобы получить правильное суждение о любом широком процессе, следует прежде всего разобраться, какие его детали имеют значение местного, особенного, а какие могут характеризоваться как общие. Приток новых источников позволил вести исследование не от заранее заданной концепции, а от анализа количественно увеличившихся фактов.

 

В первые годы сенсационного открытия берестяных грамот они привлекли внимание многих лингвистов, переживших период известного недоумения, так как во многих древнейших документах наблюдались такие языковые особенности, которые никак не укладывались в сложившуюся хрестоматийную схему истории русского языка. Преодолевались эти недоумения двумя способами. Одни исследователи были склонны считать авторов берестяных писем малограмотными. Другие заподозрили археологов в неумении достаточно точно датировать свои находки. Если в документе с археологической датировкой XII в., например, обнаруживались особенности, которые по упомянутой схеме считались возникшими не ранее конца XIII в., то такой документ с легкостью передатировался, невзирая на очевидную правильность археологического определения его времени. Каждый, кто видел культурный слой Новгорода в разрезе, знает, что, скажем, столетнему периоду соответствуют метровые, а то и полутораметровые напластования, плотно перемежающиеся деревянными настилами уличных и дворовых мостовых, слоями щепы и золы. Методом дендрохронологии культурные прослойки датируются с точностью до 15 - 20 лет, а перемещаться из одного слоя в другой без нарушения целостности прослоек ни берестяное письмо, ни любой другой древний предмет не способны.

 

Накопление многочисленных противоречий в древнейших берестяных письмах с хрестоматийной схемой развития языка позволило крупнейшему современному лингвисту А. А. Зализняку провести общий анализ всего корпуса открытых в Новгороде и в других русских городах берестяных документов. Результаты анализа заставили отказаться от привычных представлений. Выяснилось, что именно в древнейший период, в XI-XII вв., в наиболее очевидном виде существовал особый древненовгородский диалект, который более чем 20 признаками отличался от диалекта южной группы восточного славянства. Заметная часть этих признаков находит аналоги в языках славян, живших в южной Прибалтике (прежде всего в лехитских языках). Однако наиболее значительный признак этого диалекта оказался таким, аналогии которому в славянских языках - и живущих, и известных только по средневековым текстам - отсутствуют.

 

Речь идет о переходе К в Ц, а Г в З в определенных случаях (например, вместо первоначального "келый" современное "целый", вместо "в Боге" - "в Бозе", "на реке" - "на реце" и т. д.). Все славянские языки пережили этот процесс, и только древненовгородского диалекта (в область которого входит и Псковщина) он не коснулся. Это значит, что в своем движении на земли русского Северо-Запада группа славян (носителей этого диалекта) оказалась в условиях изоляции от остальных славян. Славяне, жившие в среднем Поднепровье, такой процесс пережили, и, следовательно, не от них идет указанная особенность. Найти в Европе место временной остановки прановгородской группы славян - задача будущих археологических поисков. Но уже отмеченные аналогии указывают, что искать это место следует в областях, прилегающих с юга к Балтике, откуда славяне и пришли в Псковскую и Новгородскую земли, где они получили имена "кривичей" и "новгородских ел овен"47.

 

Западные корни псковских и новгородских первонасельников подтверждаются данными курганной археологии48 и антропологии; они ощущаются при сравнении наименований новгородских и польских деревень, новгородских и польских личных имен, восходящих к дохристианскому периоду. Изучение такого важного сюжета, как история весовых единиц и денежных систем, также показывает наличие в Древней Руси двух областей с различающимися приемами взвешивания и счета денег, что свидетельствует о существовании двух регионов с разной экономической и внешнеторговой направленностью. Показательно, что южная денежно-весовая система ориентирована на византийскую литру, а северная - на западноевропейскую марку49.

 

Иными словами, мы получили право утверждать, что две главные области Древней Руси обладали различающимися традициями, что в конечном счете способствовало и созданию на Руси двух форм средневековой государственности: в южной Руси возникли княжения, которым свойственна автократическая форма власти, режим монархии; в Новгороде и Пскове получил развитие вечевой строй, в системе которого князь занимал подчиненное положение по отношению к власти бояр, то есть родо-племенной аристократии.

 

Был ли Новгород колыбелью демократии?

 

Одним из существенных вопросов истории Новгорода всегда было выявление степени демократизма его политического устройства. Во времена А. Н. Радищева и декабристов историки и публицисты видели в Новгородской республике оплот народовластия, антитезу монархии. На последующие поколения историков большое влияние оказало красочное изображение новгородского веча Н. М. Карамзиным в его повести "Марфа Посадница". Повесть начинается с рассказа о звоне вечевого колокола, на призыв которого собираются десять тысяч жителей Новгорода для обсуждения важнейших политических дел. Неоднократно высказывалась мысль о том, что в вечевом собрании участвовало все свободное взрослое население города - от бояр до простых ремесленников и мелких торговцев.

 

Эта проблема встала и перед археологией, которая в процессе раскопок способна установить размеры вечевой площади и, следовательно, составить представление об ее вместимости. Поскольку многочисленные показания летописей и актов определяли местонахождение главной вечевой площади XIII-XV вв. на Ярославовом дворище, около Никольского собора, этот район оказался в центре пристального внимания археологов еще в 1937 году. Раскопки велись здесь на протяжении нескольких лет, в последний раз в 1947 - 1948 годах. Было заложено 13 больших и малых раскопов, густой сеткой покрывших почти всю возможную территорию местонахождения этой площади. Однако везде, во всех слоях, в том числе и в напластованиях XIII-XV вв., здесь были обнаружены лишь остатки обычной жилой и хозяйственной застройки. Ни настилов мощеной площади, ни просто пустых пространств, которые могли быть использованы для размещения народного собрания, в исследованных раскопах не было.

 

Однако эти работы имеют и положительный результат. Поскольку местонахождение вечевой площади около Никольского собора документировано, значит, она находилась на той территории, которая еще остается неисследованной. Таким оказывается лишь один участок, занятый в настоящее время поздним западным притвором собора и стоящим напротив него двухэтажным зданием второй половины XIX века. Величина этого пространства составляет примерно 1200 - 1500 кв. м, то есть не превышает размеров боярской усадьбы. Сколько человек может разместиться на ней? Из показаний письменных источников, в том числе летописей, известно, что на вечевой площади стояла "степень" - трибуна для посадников и других руководителей республики, занимавших магистратские посты. Площадь также была оборудована скамьями. В одном летописном сообщении XIV в. рассказывается, что, провоцируя конфликт, жители одного из концов в доспехах, замаскированных верхней одеждой, подсели к своим безоружным противникам50. Значит, участники веча сидели, а не стояли.

 

Принимая во внимание эти обстоятельства, можно утверждать, что состав вечевого собрания был сравнительно невелик - максимально 400 - 500 человек. Эта цифра близка к показанию немецкого источника 1331 г., называющего главный орган новгородской власти "300 золотых поясов"51. Возможно предположить, что такое наименование было традиционным и восходило к той поре, когда в Новгороде до последней трети XII в. было только три конца. В эту раннюю эпоху каждый конец, по-видимому, посылал на вече сотню своих представителей. С расширением числа концов сначала до четырех, а с последней четверти XIII в. до пяти пропорционально увеличивалось и число участников веча.

 

Приведенные цифры сопоставимы и с другим рядом явлений. Громадные боярские усадьбы, открытые на Неревском конце, существовали не только в нем. Точно такие же дворы были обнаружены в ходе раскопок во всех районах Новгорода, располагавших наиболее значительным культурным слоем. Сравнение этих данных с объемом таких территорий дает цифру, примерно равную 400 - 500. Если приведенное сопоставление справедливо, то мы получаем право говорить об узкосословном характере городского веча. Его участниками (представителями концов) были наиболее богатые дворовладельцы, прежде всего - бояре. Даже если это мнение требует какой-либо корректировки, представление о многолюдности городского веча, об участии в нем всего свободного населения Новгорода оказывается неверным.

 

В то же время выявляется наличие в Новгороде более высокой творческой инициативы народных масс, которая находит косвенное отражение, например, в широком развитии грамотности в среде ремесленников и торговцев. В прежние времена существовало устойчивое мнение, что в Древней Руси грамотными были лишь князья и попы, да и то далеко не все. Открытие берестяных грамот показало, что в отношении Новгорода это представление ошибочно. Авторами многих грамот были ремесленники, холопы, крестьяне и, что особенно показательно, женщины.

 

По-видимому, преимущества республиканского строя и его внешний демократизм покоились на иных основах. Одной из них могла быть гласность народного собрания. Хотя его полномочными участниками были богатейшие новгородцы, но работа веча шла под открытым небом, и люди, не имевшие официального права голоса на нем, все же располагали видимостью деятельного участия, когда криками порицания и похвалы реагировали на ход дебатов. Другая основа может быть связана с многоступенчатостью вечевого собрания. Кроме общегородского веча в Новгороде существовали кончанские и уличные вечевые собрания. Если общегородское представительное вече было по существу искусственным образованием, возникшим в результате создания межкончанской политической конфедерации, то низшие ступени веча генетически восходят к древним народным собраниям, и их участниками могло быть все свободное население концов и улиц. Именно они были важнейшим средством организации внутриполитической борьбы боярства за власть, так как на них проще было разжигать и направлять в нужное боярам русло политические страсти их участников из всех социальных групп конца или улицы.

 

Что касается уличных вечевых собраний, то дважды во время раскопок (в Неревском и Людине концах) были обнаружены выгороженные для них участки на перекрестках улиц. В обоих случаях эти участки находились на боярской земле. В Неревском конце была исследована мощеная сосновыми плахами площадь, примыкающая к церкви Сорока мучеников. Существует летописное указание, что около этой церкви собиралось вече Неревского конца52.

 

Археология и прикладное искусство.

 

Открытие мира средневекового новгородского прикладного искусства - одно из важнейших достижений археологии. До этого открытия великие шедевры зодчества, фресковой живописи, иконописи, которыми давно уже прославлен Новгород, выглядели прекрасными цветами, выросшими на пустыре. Красота шедевров казалась доступной немногочисленным ценителям, прежде всего самим художникам и зодчим, а также наиболее просвещенной верхушке духовенства и боярства. Извечное противопоставление каменного храма жалкой избе простого человека, оборачивающееся и противопоставлением средоточия художественных сокровищ в высших слоях общества некой бездуховности простого населения, особенно контрастным казалось именно в Новгороде. Раскопки обнаружили, что подобные рассуждения неверны. Прекрасное было органичным компонентом быта и простого горожанина. Стремление украсить любой предмет, употреблявшийся в повседневном быту, проявлялось многократно, и буквально каждый день раскопок приносит подтверждение этому.

 

До раскопок в Новгороде мы были лишены возможности видеть многообразие древнерусского прикладного искусства во всех его привычных средневековому человеку проявлениях. Виной тому - все та же хрупкость и практическая несохраняемость в земле подавляющего большинства предметов, служивших средневековому человеку. Прикладное искусство Древней Руси больше всего известно сегодня по находкам драгоценных - золотых и серебряных - ювелирных изделий в кладах, большинство которых было скрыто в земле в эпоху татаро-монгольского нашествия53, а также по сохранившимся в церковных и монастырских ризницах культовым предметам. И в том, и в другом случае обстоятельства уберегли некий пласт художественного творчества, ориентированный на вкусы привилегированной части общества. Были ли другие пласты творчества подобны ему или же принципиально отличны? Ответить на этот вопрос стало возможно только после обнаружения в Новгороде массовых находок деревянных, костяных и кожаных художественных изделий.

 

Рассматривая их, мы видим, что и шедевры высокого искусства, и украшенная резьбой деревянная ложка или костяной гребень принадлежат к одному кругу явлений, порождены общим стремлением к красоте, потребностью выразить художественный вкус в образах, соответствующих обстановке. Однако и эта обстановка, и эти вкусы находились в постоянном движении, развиваясь вместе с обществом. Художественный вкус всегда производен от мировоззрения, а общественные идеологические системы зависимы от десятков обстоятельств как внутренней жизни, так и воздействия на нее внешних сил. Если с течением времени изменяются самые формы используемых человеком вещей, то в не меньшей степени варьируется и их художественный облик. Поэтому проблема датирования массовых находок древних художественных предметов для выяснения динамики и тенденции развития прикладного искусства так же важна, как проблема датирования любых предметов для изучения истории ремесла, техники и всей системы социальных отношений. Благодаря стратиграфической четкости культурного слоя Новгорода все категории найденных в нем художественных предметов обретают каждая свою собственную хронологическую шкалу, которая имеет не только относительный, но и абсолютный характер.

 

Одним из следствий открытия берестяных грамот стала, как известно, возможность более детальной социальной характеристики раскапываемых усадеб. Поэтому художественные предметы, найденные на этих усадьбах, могут быть классифицированы по их социальной принадлежности, что чрезвычайно важно для выяснения возможной ориентации прикладного искусства на разные слои общества. Уже сейчас очевидно, что такая ориентация существовала, но она проявлялась в материале и, следовательно, в цене предмета, но не в принципах орнаментации и не в художественных образах оформления.

 

Иллюстрацией этому может служить наблюдение над художественными предметами XI и XII веков. На первую половину XII в. падает существенный перелом в экономике Новгорода (как, впрочем, и в экономике всей Древней Руси). Если прежде ремесленники работали на заказ, учитывая при оформлении своей продукции пожелания и вкусы заказчика, и изготовляли виртуозно исполненные технически и художественно драгоценные украшения приемами скани, зерни, перегородчатой эмали, то начиная с XII в. их деятельность ориентирована в первую очередь на рынок. Продукция их становится стандартной. Кропотливые технические приемы сменяются упрощенными, имитационными; основой технологии становится литье, лишь воспроизводящее внешние особенности предметов более ранней поры. Естественно, что драгоценные предметы встречаются в комплексах богатых боярских усадеб, а стандартные - повсеместно. Но и те, и другие опираются на единый арсенал художественных образов и эстетических представлений.

 

С помощью достоверной хронологии решаются и проблемы, далеко выходящие за пределы собственно новгородской истории прикладного искусства. Хорошо известна разница в убранстве средневековых каменных храмов Владимиро-Суздальской земли и Новгорода. Владимирские церкви XII и начала XIII в. покрыты коврами каменной резьбы, в которых причудливые орнаменты обрамляют не только фигуры святых, но и изображения птиц и зверей, фантастических животных и небывалых цветов. Стены же новгородских церквей украшены скупо - сама поверхность кладки из чередующихся слоев плинфы и известки или из розового ильменского ракушечника служит им украшением. Эта разница, как всегда казалось, говорит о различиях в характере русских людей, обитавших, в разных областях, порождая мысли о суровости новгородца, жившего среди болот и сырых лесов, на опасном краю Русской земли. Изощренность каменной резьбы владимирских церквей долгое время оставалась искусствоведческой и исторической загадкой. Как мог возникнуть ее стиль? Исследователи вспоминали летописное сообщение о том, что владимирский князь Андрей Боголюбский призывал к своему двору художников из далеких стран, и искали корни этого стиля в других землях - от Италии до Армении.

 

Раскопки в Новгороде решили эту загадку, перечеркнув и возникшее было представление о примитивной простоте и суровости рядового новгородца. Оказалось, что многие деревянные предметы, повседневно служившие человеку, украшены такой же причудливой и тонкой резьбой, как и стены владимирских храмов. В слое начала XII в. были найдены уцелевшие дубовые колонны здания, построенного еще в XI, а может быть и в X столетии. На них в окружении подобной резьбы оказались изображения кентавра и грифона - двойники владимирских54. Однако новгородские изображения на 150 - 200 лет старше владимирских. Следовательно, этот загадочный стиль возник не за рубежами Руси, а на славянской почве. И там, где не было подходящего камня, достаточно пластичного чтобы воспринять линии сложного рисунка, пользовались главным поделочным материалом прошлого - деревом. Во Владимире, очевидно, резали и на камне и на дереве, но деревянные предметы там не сохраняются в земле. В Новгороде резали на дереве, а не на камне потому, что строительный материал храмов этого города - ильменский известняк - рыхл и не приспособлен для резьбы в отличие от владимирского плотного и пластичного белого камня.

 

Тема соотношения в новгородском прикладном искусстве мира древних традиционных языческих образов и мира новых, христианских идей - одна из основных в осмыслении художественных предметов из раскопок Новгорода. Древнейшие горизонты его культурного слоя охватывают X в., то есть еще не потревоженную языческую эпоху. Новгородец жил тогда в окружении своих деревянных богов, созданных его пантеистическим миросозерцанием. На припечках в его домах стояли деревянные домовые, добрые духи, охранители очага, на столах - ковши, в очертаниях которых глаз легко угадывает плавные формы водоплавающих птиц, отражающие древние тотемистические представления. Но ручки этих ковшей, как и воинские доспехи, украшены страшными мордами хищных чудовищ, отгоняющих от их владельцев силы зла. И в причудливой орнаментике бытовых вещей, будь то гребень, рукоятка ножа или деталь архитектурного декора, присутствуют простые и сложные идеи, семантически воплощенные в орнаменте.

 

Однако и обратившись к более поздним вещевым комплексам той эпохи, когда христианство обрело под собой прочный общественный фундамент, мы постоянно встречаем тех же домовых, тех же птиц и тех же хищных животных. Художественные образы языческой поры продолжали жить. Отраженные ими мировоззренческие идеи, естественно, деформировались, но сохраняли неизменной свою основу. И обратившись к церковным проповедям даже XVI в., мы найдем в них яростное осуждение тех остатков языческой веры, которые казались крайне опасными христианской церкви даже спустя пять или шесть веков после крещения Руси.

 

Отмеченное явление прослеживается и в текстах берестяных грамот. Дважды обнаружены в слоях XII и XIII вв. заговоры против лихорадки, которые языческий по своей сути призыв обращают к небесным силам христианства - ангелам, архангелам и Богородице. Характер преследуемого церковными проповедями амулета носит записанный зеркально псалом, который, таким образом, превращен как бы в антипсалом, в антимолитву.

 

Двоеверие постоянно и упорно проявляется в предметах прикладного искусства древнего Новгорода. Вероятно, самыми выразительными его свидетельствами являются "змеевики", заметное число находок которых впервые получило твердые даты. Найденные в слоях XII-XV вв. "змеевики" представляют собой круглые шейные медальоны, на одной стороне которых изображена христианская эмблема (чаще всего архангел, но также св. Георгий или Богоматерь), а на оборотной - модификация образа Медузы Горгоны с заклинанием против злых сил. Типичный памятник двоеверия был целесообразно прост. К языческому или христианскому богу с его помощью можно было обратиться в зависимости от обстоятельств, только повернув его нужной стороной. И не случайно два таких "змеевика" (отлитые в одной форме) были найдены в слоях XII в. на усадьбе священника: церковь предписывала срывать подобные амулеты с прихожан. Сродни "змеевикам" и другая находка: неолитическое кремневое копье - "громовая стрела", символ языческого Перуна, - было подобрано новгородцем первой половины XIV в. на древней стоянке, но эта находка была оправлена в бронзовую обойму с изображением процветшего креста55.

 

Не менее важным является еще одно направление в исследовании новгородского прикладного искусства в связи с археологическими открытиями. Новгород возник в сложной этнической среде. В его создании наряду с пришедшими на русский Северо-Запад славянами активно участвовали местные "чудские" племена угро-финнов. Коллекции найденных при раскопках Новгорода древних вещей демонстрируют изобилие украшений и других предметов "чудского" круга. Особенно выделяются многочисленные шумящие бронзовые привески в форме уточек, лошадок и стилизованных животных, снабженные подвешенными на цепочках бубенчиками. Но эти предметы, как показали остатки их производства, изготавливались в больших количествах в самом Новгороде, и, очевидно, не только в расчете на их сбыт в области преимущественного расселения карел, ижоры или вепсов, но и на спрос в самом Новгороде. Именно в украшениях динамичнее всего проявляется культурная связь соседствующих народов. Но если древо новгородской культуры едино, то питающие его корни растут из разноэтничной почвы, и выяснить пути формирования этой культуры - привлекательная задача современного искусствоведения, помочь решить которую способны многочисленные археологические находки.

 

Не менее интересен вопрос о дальних культурных воздействиях. Среди художественных предметов, найденных в Новгороде, немало таких, которые были привезены издалека. Если влияние византийского искусства имело под собой мощную опору в идеологии христианства, а аксессуары культа прямо ориентировались на византийские образцы, то ввоз в Новгород художественных предметов из других стран определяется системой торговых связей, немыслимых без сопутствующего им культурного обмена. До недавнего времени набор сохранившихся в ризницах новгородских храмов западноевропейских предметов прикладного искусства был сравнительно невелик. Наиболее известным комплексом среди них были лиможские эмали, приписанные в XVII в. жившему в Новгороде в первой половине XII в. св. Антонию Римлянину56. Раскопки заметно пополнили собрание таких вещей. К числу шедевров французского прикладного искусства относится костяная рукоятка с вырезанной на ней в XIV в. сценой штурма рыцарями Замка Любви. Следует упомянуть также иконку-литик итальянского мастера XIII в. с изображением Богоматери. Встречаются при раскопках и художественные вещи, изготовленные на мусульманском Востоке. Среди них не только разнообразные красивые бусы из стекла и стеклянная посуда с арабскими благопожелательными надписями, но и великолепный медный сосуд X в., ручка которого украшена изображением сидящей птички57.

 

Открытие мастерской древнерусского художника.

 

В отличие от западноевропейской русская средневековая живопись анонимна. Источники сохранили имена лишь нескольких самых прославленных художников, и исследователи до сих пор ведут трудные дискуссии, пытаясь установить их авторство среди тех произведении иконописи и фресковой живописи, которые сохранились до наших дней. Всего лишь несколько десятилетий назад выдающийся русский художник и знаток древнерусского искусства И. Э. Грабарь сетовал на непреодолимую анонимность средневековой русской живописи: "Памятники древнейших эпох почти всегда безымянны, и нет никакой надежды установить когда-либо имена безвестных мастеров, расписавших фресками русские храмы XI, XII и XIII веков". Так ли это?

 

В 1973 - 1977 гг. в ходе раскопок на Софийской стороне Новгорода, неподалеку от кремля (Троицкий раскоп), в слоях конца XII - начала XIII в. была исследована усадьба, принадлежавшая художнику. Здесь найдены разнообразные краски, минералы-красители, тигли для термического производства лаков и киновари, поливные глиняные чашечки для растирания красок. В большом количестве обнаружены также мелкие куски янтаря, необходимого для приготовления олифы, и сотни фрагментов южной керамической тары, в которой доставляли в Новгород оливковое масло. Среди находок оказались 15 заготовок небольших иконок. Все эти остатки концентрировались внутри и около большого (площадью свыше 100 кв. м) деревянного здания, в пристройке к которому был обнаружен значительный запас охры. Здание явно производственного назначения определяется как художественная мастерская, в которой мастер работал со своими помощниками и подмастерьями. Помимо свидетельств иконописания здесь же были выявлены следы побочного производства - изготовления иконных окладов, представленных в находках и готовыми образцами, и отходами.

 

Берестяные грамоты в этом комплексе встречались в изобилии (их на исследованной усадьбе найдено свыше 30), и они назвали имя художника, владельца мастерской. Его звали Олисеем-Гречином. Сохранились образцы адресованных ему заказов. Из грамоты N 549 видно, что заказывали не только домовые, но и храмовые иконы, они нужны были для "деисуса" (иконостаса). В грамоте N 588 речь идет о том же заказе: "От попа Мины к Гречину. Будь здесь к Петрову дню с иконами "Серафимами"". Поп, которого звали Миной, торопит художника с окончанием работы над заказанными ему иконами с изображением шестикрылых ангелов.

 

Среди найденных на этой усадьбе грамот около 20 текстов вызывали серьезные недоумения. В них содержались только имена в канонической форме, т. е. не мирские, а крестильные - такие, какие фигурируют в православных календарях. Поначалу эти тексты посчитали церковными поминаниями - Списками лиц, о здравии или за упокой которых надлежало молиться в церкви. Ведь особенности бытового инвентаря этой усадьбы говорили, что Гречин был не только художником, но и священником. Однако странным казалось то, что в берестяных списках всегда был разнобой в падежных окончаниях. Вот, например, грамота N 506: "Петр - Иоанна; Мариамна, Анна - Георгия; Феодор - Прокопия; Евдокия - Иоанна Рождество..." Правильное истолкование всей этой группы загадочных надписей было получено в 1982 г. находкой грамоты N 602, из текста которой выяснилось, что такой список - не что иное, как чередование имен заказчиков и названий заказанных ими сюжетов. Так, в приведенной выше грамоте N 506 Петр заказывает икону с изображением св. Иоанна, Мариамна и Анна - с изображением св. Георгия и т. д.

 

Само по себе открытие мастерской средневекового художника стало важным событием в археологии. Впервые объектом искусствоведческого анализа сделались не сами произведения древнерусской живописи, а реальная обстановка их создания. Однако как и прежде главное внимание продолжает привлекать личность художника, работавшего в этой мастерской, тем более что берестяные грамоты сообщили его имя.

 

Обращение к летописи дает некоторые дополнительные сведения о нем. Гречин дважды упоминается в летописных сообщениях 90-х годов XII века. В 1193 г., он, будучи заметной фигурой в новгородском священстве, участвовал в жеребьевке на пост архиепископа, которая окончилась не в его пользу. А в 1196 г. летопись упоминает некоего художника Гречина Петровича, расписавшего фресками церковь Положения ризы Богородицы на воротах Детинца58. Пока не была обнаружена усадьба Гречина, бывшего одновременно и священником, и художником, никому не приходило в голову отождествить Гречина 1193 г. с Гречином Петровичем 1196 года. Между тем на той же усадьбе, в более ранних ее слоях, были найдены берестяные грамоты, адресованные некоему Петру, в котором теперь может быть опознан отец Олисея-Гречина. К сожалению, церковь Положения ризы с ее фресками не сохранилась; она разрушилась в 1745 г., когда рухнула Пречистенская башня с примыкавшей к ней надвратной церковью. И тем не менее задача отыскать сохранившиеся до нас работы Олисея-Гречина Петровича остается реальной. Искать эти работы возможно в двух сферах древнерусской живописи: среди произведений станкового искусства и во фресковых композициях.

 

Направление одного из поисков дает общее определение принадлежности того комплекса усадеб, в состав которого входила усадьба Гречина. Жившие в ней священники получили ее от владельцев большого участка, когда те построили в 1151 г. церковь Василия Парийского (она находилась рядом с усадьбой Гречина). Имена владельцев всего участка были определены. Ими оказалась знаменитая в новгородской истории семья боярина и посадника Мирошки Несдинича. Из летописи известно, что в 1191 г. брат Мирошки Внезд, усадьба которого располагалась в пределах того же боярского комплекса, принял участие в возобновлении церкви Святого Образа, находившейся рядом с церковью св. Василия Парийского59. Между тем, как это доказывает искусствовед Г. И. Вздорнов, именно из этой церкви происходит одна из самых знаменитых икон Новгорода - двусторонний образ с изображением на одной стороне композиции "Поклонение Кресту", а на другой - "Спаса Нерукотворного". Эта икона, ныне находящаяся в Успенском соборе Московского Кремля, датируется концом XII в. и, вероятно, связана с возобновлением церкви Святого Образа в 1191 г., будучи ее главной храмовой иконой. Логично думать, что заказать ее Внезд Несдинич мог, скорее всего, художнику, работавшему в его семье, поскольку Гречин жил в усадьбе, принадлежащей Несдиничам.

 

Вздорнов относит к концу XII в. лишь ту сторону иконы, которая изображает "Поклонение Кресту", полагая, что другая сторона написана гораздо раньше (сам храм Образа упоминается в источниках еще 30-х годов XII в.). В то же время композиция "Поклонение Кресту" "по ее грубоватой экспрессии, а также по ее чрезвычайно сочной живописной манере письма" сближена исследователем со знаменитыми нередицкими фресками 1199 г.60, и это дает еще одно направление поискам дошедших до нас подлинных произведений Гречина Петровича. Выдающийся знаток средневекового искусства В. Н. Лазарев называл росписи Спас-Нередицы крупнейшим средневековым живописным ансамблем не только в России, но и во всей Европе. "Кто не имел счастья видеть фрески Нередицы, - писал он, - тому трудно составить достаточно полное представление о монументальной живописи средних веков"61.

 

Нередицкие фрески были варварски разрушены фашистами во время оккупации Новгорода, сохранились лишь небольшие фрагменты этого ансамбля. Однако он внимательно изучался исследователями в предвоенные годы. Установлено, что над созданием нередицкого ансамбля одновременно работали не менее шести, а возможно, и десять мастеров, которые составили артель, возглавлявшуюся главным художником62. Поскольку этот срочный заказ привлек столь значительное количество живописцев, логично думать, что в артель вошли практически все новгородские мастера, владевшие техникой фрески. Нет ли среди них Гречина? Такой вопрос тем более уместен, коль скоро живописная манера Нередицы сродни его возможному произведению - иконе "Поклонение Кресту".

 

Выяснилось, что главный мастер Нередицы, помимо исполнения им значительного числа фресок, своей рукой написал или в ряде случаев исправил все надписи в нижних ярусах алтаря, где они были наиболее обозримы. Ошибки, допущенные им в этих надписях, оказались сходными с ошибками в берестяных автографах. Однако главное состоит в другом. Ряд особо обозначенных композиций во фресковом ансамбле Нередицкой церкви имеет ктиторское значение: в них изображены святые покровители тех лиц, которые имели отношение к созданию храма и его росписей. В частности, очевидное хронологическое значение имеют изображения святых Мартирия, Никифора и Георгия. Они соответствуют трем высшим иерархам новгородской церкви, занимавшим свои высокие посты во время строительства и росписи Спас-Нередицкого храма: Мартирием звали новгородского архиепископа, Никифором - киевского митрополита, Георгием - константинопольского патриарха. Но эти три изображения дополняются еще и изображением св. Мины.

 

Хорошо известно, что Миной звали какого-то священника, заказывавшего Гречину иконы для своей, по-видимому, только что построенной церкви. Не был ли Мина священником именно Нередицкой церкви, только что созданной и украшавшейся фресками и иконами?

 

В ряду тех же ктиторских изображений имеется и изображение св. Елисея. Образ св. пророка Елисея обычно изображался в пророческом ряду фресковых ансамблей. Есть такое изображение и в Нередице на привычном для него месте. Однако другое изображение того же Елисея необычно и может быть истолковано как образ небесного патрона главного художника фрескового ансамбля63.

 

Уже после того как эти соображения были опубликованы, обнаружился еще один аргумент в пользу высказанной гипотезы. В ансамбле нередицких фресок имеются две композиции, обладающие индивидуальностью художнического замысла. Это редчайшая композиция Богоматери Халкопратийской в алтаре и процветший крест в замке алтарной арки. Изображение процветшего креста очень распространено в памятниках XII в., однако каждый мастер стремился по-своему орнаментировать его. В ходе раскопок удалось найти тот образец, с которого копировались обе композиции. Им оказалась свинцовая вислая печать XI или начала XII в., обнаруженная в не соответствующем для нее слое, а именно на усадьбе Олисея-Гречина64. Разумеется, эти соображения - лишь гипотезы. Но сам путь преодоления анонимности древних живописных изображений уже нащупан, и будущее сулит немало важных открытий на этом пути.

 

Примечания

 

1. КОЛЧИН Б. А. Дендрохронология Новгорода. - Материалы и исследования по археологии СССР (МИА), 1963, N 117; его же. Дендрохронология построек Неревского раскопа. - Там же, N 123; КОЛЧИН Б. А., ЧЕРНЫХ Н. Б. Дендрохронология Восточной Европы. М. 1977.
2. АРЦИХОВСКИЙ А. В., ТИХОМИРОВ М. Н. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1951 г.). М. 1953, грамоты NN 1 - 10; АРЦИХОВСКИЙ А. В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1952 г.). М. 1954, NN 11 - 83; АРЦИХОВСКИЙ А. В., БОРКОВСКИЙ В. И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1953 - 1954 гг.). М. 1958, NN 84 - 136; их же. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1955 г.). М. 1958, NN 137 - 194: их же. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956 - 1957 гг.). М. 1963, NN 195 - 318; АРЦИХОВСКИЙ А. В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958 - 1961 гг.). М., 1963, NN 319 - 405; АРЦИХОВСКИЙ А. В., ЯНИН В. Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962 - 1976 гг.). М. 1978, NN 406 - 539; ЯНИН В. Л., ЗАЛИЗНЯК А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977 - 1983 гг.). М. 1986, NN540 - 614; их же. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984 - 1989 гг.). М. 1992, NN 615 - 710.
3. КОЛЧИН Б. А., ХОРОШЕВ А. С, ЯНИН В. Л. Усадьба новгородского художника XII в. М., 1981.
4. ЯНИН В. Л. Новгородская феодальная вотчина (Историко-генеалогическое исследование). М. 1981, с. 7 - 57.
5. КОЛЧИН Б. А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси (Домонгольский период). - МИА, 1953, N 32; ИЗЮМОВА С. А. Из истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого. - МИА, 1959, N 65; КОЛЧИН Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого. - Там же; НАХЛИК А. Ткани Новгорода. - МИА, 1963, N 123; РЫНДИНА Н. В. Технология производства новгородских ювелиров X-XV вв. - Там же, N 117; ЩАПОВА Ю. Л. Стеклянные изделия древнего Новгорода. - Там же; ее же. Стекло Киевской Руси. М. 1972.
6. РЫБИНА Е. А. Археологические очерки истории новгородской торговли X-XIV вв. М. 1978.
7. Подробнее см.: ЯНИН В. Л. Находка польского свинца в Новгороде. - Советская археология (СА), 1966, N 2.
8. КОЛЧИН Б. А., ЯНИН В. Л. Археологии Новгорода 50 лет. - Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. М. 1982, с. 122 - 125.
9. ЯНИН В. Л. Новгородская феодальная вотчина, с. 54 - 55.
10. Там же, с. 58 - 117.
11. ЯНИН В. Л., ЗАЛИЗНЯК А. А. Ук. соч., с. 62 - 67, 72.
12. РЫБАКОВ Б. А. Ремесло древней Руси. М. 1948, с. 729 - 776; ТИХОМИРОВ М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. М. 1955, с. 49 - 56.
13. ЯНИН В. Л. Новгородская феодальная вотчина, с. 200 - 256.
14. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М. -Л. 1950, с. 175.
15. ЯНИН В. Л. Археологический комментарий к Русской Правде. - Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода.
16. Новгородская Первая летопись, с. 39, 230.
17. Там же, с. 32, 220.
18. Там же, с. 21, 205.
19. Былины Печоры и Зимнего Берега. М. -Л. 1961, с. 112; РЫБАКОВ Б. А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. М. 1963, с. 126.
20. Новгородская Первая летопись, с. 68, 274.
21. АРЦИХОВСКИЙ А. В., ЯНИН В. Л. Ук. соч., с. 124 - 127.
22. ЯНИН В. Л. Новгородские посадники. М. 1962, с. 62 - 72.
23. АРЦИХОВСКИЙ А. В., ЯНИН В. Л. Ук. соч., с. 130 - 134.
24. КУШНИР И. И. К топографии древнего Новгорода. - СА, 1975, N3; ЯНИН В. Л., КОЛЧИН Б. А. Итоги и перспективы новгородской археологии. В кн.: Археологическое изучение Новгорода. М. 1978, е. 18.
25. СИМОНОВ Р. А. Кирик Новгородец - ученый XII века. М. 1980, с. 98 - 99.
26. АЛЕШКОВСКИЙ М. Х., КРАСНОРЕЧЬЕВ Л. Е. О датировке вала и рва Новгородского острога (В связи с вопросом о формировании городской территории). - СА, 1970, N 4.
27. ЯНИН В. Л., КОЛЧИН Б. А., ЕРШЕВСКИЙ Б. Д., АЛЕШКОВСКИЙ М. Х. Новгородская экспедиция. В кн.: Археологические открытия 1972 г. М. 1973, с. 48.
28. АРЦИХОВСКИЙ А. В. Раскопки на Славне в Новгороде. - МИА, 1949, N 11.
29. ЯНИН В. Л., АЛЕШКОВСКИЙ М. Х. Происхождение Новгорода (К постановке проблемы). - История СССР, 1971, N 2.
30. ПСРЛ. Т. 1, вып. 1. Л. 1926, стб. 19 - 20; т. 2. СПб. 1908, стб. 14.
31. Новгородская Первая летопись, с. 20, 204.
32. СТРОКОВ А., БОГУСЕВИЧ В. Новгород Великий. Л. 1939, с. 248 - 249.
33. ВОРОНОВА М. А. Раскопки у Лихудова корпуса в Новгородском кремле. В кн.: Новгород и Новгородская земля. История и археология (Тезисы научно-практической конференции). Новгород. 1988, с. 74 - 75.
43. КОЛЧИН Б. А., ХОРОШЕВ А. С. Михайловский раскоп. В кн.: Археологическое изучение Новгорода, с. 141.
35. КОНСТАНТИН БАГРЯНОРОДНЫЙ. Об управлении империей. М. 1989, с. 44 - 45, комментарии на с. 310.
36. ВОРОНОВА М. А. Ук. соч., с. 73 - 75.
37. ДЖАКСОН Т. Н. Наименование древней Руси и Новгорода в древнескандинавской письменности. - Скандинавский сборник, 1986, вып. 30.
38. ГРЕКОВ Б. Д. Революция в Новгороде Великом в XII веке. - Ученые записки Института истории РАНИОН, 1929, т. 4.
39. РЫБАКОВ Б. А. Первые века русской истории. М. 1964, с. 157 - 161.
40. Новгородская Первая летопись, с. 19, 203.
41. ЯНИН В. Л. Актовые печати древней Руси. Т. 1 - 2, М. 1970.
42. НОСОВ Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л. 1990.
43. ЯНИН В. Л. Новгородские посадники, с. 54 - 62.
44. РЫБИНА Е. А. Из истории южного импорта в Новгород. - СА, 1971, N 1; ее же. Археологические очерки истории новгородской торговли X-XIV вв., с. 46 - 47.
45. Новгородская Первая летопись, с. 106.
46. Там же, с. 107
47. ЗАЛИЗНЯК А. А. Значение новгородских берестяных грамот для истории русского и других славянских языков. - Вестник Академии наук СССР, 1988, N 8.
48. СЕДОВ В. В. Начало славянского освоения территории Новгородской земли. В кн.: История и культура древнерусского города. М. 1989.
49. ЯНИН В. Л. Денежно-весовые системы русского средневековья. Домонгольский период. М. 1956.
50. Новгородская Первая летопись, с. 366.
51. Памятники истории Великого Новгорода. М. 1909, с. 78, N XI.
52. Новгородская Первая летопись, с. 58, 259, 355.
53. КОНДАКОВ Н. Русские клады. Исследование древностей великокняжеского периода. Т. 1. СПб. 1896; ГУЩИН А. С. Памятники художественного ремесла древней Руси X-XIII вв. М. -Л. 1936; КОРЗУХИНА Г. Ф. Русские клады XI-XIII вв. М. -Л. 1954.
54. АРЦИХОВСКИЙ А. В. Колонна из новгородских раскопок. - Вестник Московского университета, серия Общественные науки, 1954, N 4.
55. СЕДОВА М. В. Амулет из древнего Новгорода. - СА, 1957, N 4.
56. ДАРКЕВИЧ В. П. Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (X- XIV вв.). В кн.: Археология СССР: Свод археологических источников, вып. Е1 - 57. М. 1966, с. 31 - 32, N 52 - 54.
57. КОЛЧИН Б., ЯНИН В., ЯМЩИКОВ С. Древний Новгород. Прикладное искусство и археология. М. 1985, с. 79, 87, 140.
58. Новгородская Первая летопись, с. 232, 42.
59. Там же, с. 39, 230.
60. ВЗДОРНОВ Г. И. Лобковский пролог и другие памятники письменности и живописи Великого Новгорода. В кн.: Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М. 1972.
61. ЛАЗАРЕВ В. Н. Живопись и скульптура Новгорода. В кн.: История русского искусства. Т. 2. М. 1954, с. 96.
62. АРТАМОНОВ М. И. Мастера Нередицы. - Новгородский исторический сборник, 1939, вып. 5, с. 33 - 47.
63. КОЛЧИН Б. А., ХОРОШЕВ А. С, ЯНИН В. Л. Ук. соч., с. 156 - 157.
64. ЯНИН В. Л. К проблеме авторства нередицких фресок. - Памятники культуры. Новые открытия. Письменность, искусство, археология. Ежегодник 1987. М. 1988.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Материальные следы присутствия вагров в Восточной Европе
      Автор: Mukaffa
      Когда появилось арабское серебро в южной Балтике? - Оно появилось там - в конце VIII века. Представляете какая неприятность?)))
       
      Первый этап завоза - конец VIII века - 830е годы. И это территория южнобалтийского побережья и чуток Готланд.
       
      А много их там в IX-ом то веке? Ну допустим их оставили купцы-готландцы, которые специализировались на торговле с ВЕ. Ферштейн?
    • Варяги - народ или сословие?
      Автор: Mukaffa
      В этой фразе -  "Афетово же колено и то - варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии, приседять от запада къ полуденью и съседятся съ племенем Хамовомъ."(ПВЛ) варяги и русь отдельно, т.е. поданы как разные этнонимы, разные народы. Вот как-раз и тема для "моравского" следа. А "варязи" здесь балт.славяне, других подходящих вариантов попросту не остаётся. А русь локализуется скорее всего в Прибалтике(в "Пруськой земле").
       
       
    • Ободриты и лютичи
      Автор: Mukaffa
      Причём тут самоназвание? Я вам о ПВЛ. Каким словом в ПВЛ и прочих древнерусских летописях обозначены ободриты? Ищите!))