Головко А. Б. Князь Роман Мстиславич

   (0 отзывов)

Saygo

Головко А. Б. Князь Роман Мстиславич // Вопросы истории. - 2002. - № 12. - С. 52-70.

800 лет назад в столице Галицкого княжества произошло на первый взгляд заурядное событие. Вместо умершего князя Владимира Ярославича из династии Рюриковичей на местный трон сел князь соседней Волыни Роман Мстиславич, родственник Владимира и, естественно, также отдаленный потомок легендарного Рюрика. Периодическое перемещение князей из одного княжества в другое было довольно обычным для Руси делом и происходило по определенным, устоявшимся в правящем княжеском доме правилам, либо являлось результатом междукняжеских войн, каковых в то бурное время было множество. Все попытки выяснить закономерности этого "кругооборота князей на Руси", до сих пор не увенчались успехом1.

Последовавшие в Галиче события показали, что появление Романа нельзя рассматривать лишь как пример такого "князеобращения", поскольку князь Роман Мстиславич не только сохранил свои позиции на Волыни, но и вскоре фактически приобрел влияние на Киев. Как властитель объединенного Галицко-Волынского княжества, территория которого охватывала большую часть южнорусских земель, Роман правил чуть более пяти лет. Однако деяния его отразились на политической жизни Восточной Европы, восточнославянского мира в то время, когда старое Древнерусское государство фактически перестало существовать, а на смену ему пришли вначале не очень устойчивые образования, которым суждено было стать основой для новых, по сути, государств2. В официальной идеологии Руси через несколько десятилетий после смерти Романа утвердилось представление о нем как о правителе идеальном - наряду с Владимиром Святым и Владимиром Мономахом. Легенды о нем получили распространение не только у восточных славян, но и у поляков, литовцев, половцев. Князь Роман воспринимался как борец против княжеских междоусобиц и боярских бунтов, за единение древнерусских земель, защитник восточнославянской земли от поползновений агрессивных соседей, прежде всего кочевников. О деятельности Романа Мстиславича знали в Германии, Византии и Франции.

Тем не менее, многое в его жизни остается тайной за семью печатями. Источники не дают ответа на вопрос о месте и обстоятельствах рождения, детстве князя Романа, правлении его на Волыни в 80-х годах XII века. (Не сохранились и его изображения.) Немало загадок в истории борьбы Романа Мстиславича за овладение Галичем, его взаимоотношений с киевским князем Рюриком Ростиславичем и суздальским князем Всеволодом Юрьевичем, с Польшей, Венгрией, половцами, прибалтийскими племенами.

Все предки Романа Мстиславича по мужской линии в то или иное время княжили в Киеве: Владимир Святославич в 980- 1015, Ярослав Владимирович в 1017-1054, Всеволод Ярославич в 1078-1093, Владимир Всеволодович Мономах в 1113-1125, Мстислав Владимирович в 1125-1132, Изяслав Мстиславич в 1147-1152, Мстислав Изяславич в 1167-1170 годах. Дед и отец Романа выдержали тяжелую борьбу за трон в столице Руси с серьезными соперниками - суздальскими и черниговскими владетелями.

По женской линии предками Романа были польские монархи Мешко I (960-992 гг.), Болеслав I Храбрый (992-1025 гг.), Мешко II (1025-1032 гг.), Казимир I (1038-1058 гг.), Болеслав II Смелый (1058-1079 гг.), Владислав-Герман (1079-1102 гг.), Болеслав III Кривоустый (1102-1138 гг.). Все эти князья были великими князьями, или князьями-принцепсами в Польше. Мать князя Романа Агнесса родилась в 1137 или 1138 г. от второго брака Болеслава III - с Саломеей, чешской княжной, и жизнь ее с младенческого возраста была связана с большой политикой и дворцовыми интригами. В 1141 г. в Легнице - замке Саломеи, в то время уже вдовы Болеслава III, собрались ее сыновья, Болеслав, Мешко и Генрих, обсудить вопрос о тактике борьбы с тогдашним великим польским князем-принцепсом Владиславом II (родившимся от первого брака Болеслава III с русской княжной Звениславой). В ходе тайной встречи ее участники, чтобы укрепить свои позиции, приняли решение выдать замуж трехлетнюю Агнессу за кого- то из русских князей - представителей рода Мстиславичей, потомков старшего сына Владимира Мономаха. Этот брак тогда не состоялся. В начале 1150-х годов четырнадцатилетняя Агнесса все же вышла замуж за русского князя.

user posted image

Вопрос о времени бракосочетания Агнессы и Мстислава - представителя волынских Мстиславичей, о дате и месте рождения князя Романа решается лишь с известной долей условности. Путем сопоставления свидетельств русских летописей и польских хроник можно прийти к выводу, что брак Мстислава и Агнессы был заключен приблизительно в 1152 году. Вероятно, в 1153 г. в Переяславле-Южном у княжеской четы родился князь Роман. Позже у них появилось еще два сына - Владимир и Всеволод. Что касается Святослава, то на основании прямых указаний польской хроники Винцентия Кадлубка и других, косвенных данных, можно заключить, что тот был незаконнорожденным сыном Мстислава3.

Женитьба Изяслава на польской княжне по обычаям тех времен относилась к событиям высокой дипломатии: правивший в то время в Польше князь Болеслав Кудрявый и отец Мстислава Изяслав, занявший в 1147 г. киевский стол, хотели использовать династический союз против своих внутриполитических противников. Болеслав боролся против свергнутого с краковского трона старшего брата Владислава, которому в это время активно помогали немецкие магнаты во главе с королем Конрадом III. Изяслав враждовал с князем суздальским Юрием Владимировичем Долгоруким и черниговским князем Святославом Ольговичем.

В то время Суздальское княжество имело сильное войско, используемое князем Юрием для распространения своего влияния в крае и покорения местного угро-финского населения. Кормление многочисленных дружин за счет собираемой дани позволяло создать относительно крепкую военную организацию. Суздальские князья стремились не только к верховенству на Руси (за что князь Юрий получил свое весьма колоритное прозвище), но и к полной идейно-политической независимости своей земли от Киева.

Серьезный соперник киевскому князю появился на западе Руси в лице Володимирка Володаревича, Этот князь в начале 1140-х годов объединил под своей властью Перемышльское, Теребовльское и Звенигородское княжества, вследствие чего образовалось государственное объединение со столицей в Галиче. Князь Галичины старался укрепить свои владения, расширить их на юго-восток по течению реки Днестр (за счет так называемого Понизовья); от него исходила угроза владениям семьи Мстислава Изяславича на Волыни.

Детство Романа Мстиславича совпало с периодом, когда, после смерти деда Изяслава Мстиславича, у его наследника Мстислава возникли серьезные проблемы. Первенец Изяслава и Агнессы родился в небольшом пограничном Переяславле, однако вскоре после этого семья была вынуждена покинуть город и отправиться на Волынь. На этом неприятности у князя Мстислава не закончились.

Уже весной 1155 г., захватив Киев, Юрий Долгорукий послал войско к волынскому городку Пересопнице, откуда Мстислав также был изгнан. Это был не локальный конфликт из-за второстепенного городка на речке Горынь. Юрий сразу же вступил в союз с новым галицким князем Ярославом Владимировичем, добиваясь, чтобы тот предпринял поход к главному центру владений Мстислава - столице восточной Волыни Луцку.

Таким образом, новый киевский князь стремился лишить своего соперника всех владений. Лишь угроза нападения половцев заставила Юрия вернуться в Киев. Однако галицкий князь Ярослав оставался очень опасным для волынских князей - Мстислава и его брата Ярослава. Оставив брата в том же 1155 г. в Луцке, Мстислав отправился в Польшу4, в поисках помощи у родственников.

Вероятно вместе с князем в Польшу приехала и его жена Агнесса с сыном Романом. В хронике краковского епископа Винцентия сообщается, что князь Роман "с колыбели" воспитывался в Польше5. И это было связано не только с происхождением Агнессы (из рода Пястов), но и со сложным политическим положением отца Романа Мстислава Изяславича, которому на протяжении нескольких лет пришлось бороться за то, чтобы сохранить в своих руках родовые владения на Волыни. Есть основания полагать, что в Польше родился в этом или на следующий год Владимир, а еще через год-два Всеволод. Очевидно, что в это время Агнесса в основном пребывала в Польше, лишь временами наведываясь на Русь, и только после того, как ее сыновья подросли, окончательно возвратилась к мужу. Дети же и потом оставались в Польше, где обучались в школе при каком-то монастыре. Надо полагать, что Роман и его братья Владимир и Всеволод получили хорошее для того времени образование.

Как писал С. Томашивский, "Роман провел значительную часть своей молодости в Польше и Германии, что не могло не повлиять на политическое мировоззрение и духовную культуру потомка такого высокоталантливого рода, как Мстиславичи"6. Утверждение о пребывании Романа в Германии не подтверждено источниками и должно восприниматься лишь как гипотеза. Но такое предположение не противоречит устоявшимся в польском дворе правилам и традициям, когда подрастающие представители великокняжеских семей получали образование в Германии.

В некрологе монастыря бенедиктинцев в Эрфурте сохранилась запись под 1205 г. о смерти некоего князя Романа, который пожертвовал монахам крупную сумму в 30 марок. Сопоставление этой даты с точно известной датой гибели князя Романа Мстиславича под Завихостом 19 июня 1205 г. показывает, что монастырский документ зафиксировал кончину именно Романа Мстиславича7. Однако остается до сих пор загадкой: почему князь Роман передал столь щедрый дар эрфуртским монахам? По-видимому, именно потому, что он обучался в бенедиктинском монастыре в юные годы. Тесные семейные связи с польским княжеским домом, знание польского языка, обычаев, традиций, воспитание по традиционной для католического мира системе делали Романа своим человеком в среде польских князей и магнатов. Это сыграло важную роль в дальнейшей его жизни.

Отец Романа, Мстислав, был, по оценке Б. Д. Грекова, "человек энергичный и упорный, любитель книг и одаренный, неустрашимый полководец"8. Эти черты отца, во многом, перешли и на его сыновей. В середине 1160-х годов его положение на Руси окрепло, и он начал борьбу за киевский престол. К этому времени Мстислав Изяславич наладил союзнические отношения с галицким князем Ярославом, а в 1167 г. обратился за военной помощью и к польским князьям9.

Когда Мстислав стал киевским князем, сыну его было уже около четырнадцати лет. В ту неспокойную пору детство в княжеских семьях заканчивалось рано. (В своем "Поучении" прапрадед Романа Владимир Мономах писал, что он "тружал, пути дея и ловы с 13 лет".) В первой половине 1167 г. Роман Мстиславич вернулся из Польши на Русь вместе с польским отрядом, который помог Мстиславу Изяславичу и Ярославу Владимировичу завоевать Киев. Во второй половине 1167 г. жители Новгорода Великого пригласили к себе на княжение старшего сына нового киевского князя10.

Новгородская земля играла важную роль в соперничестве княжеских кланов, боровшихся за верховенство на Руси, и князья, которые властвовали в Киеве, постоянно стремились взять под свою опеку и Новгородскую землю. Сложными были отношения Новгородского государства с Ростово-Суздальской (Владимиро-Суздальской) Русью по причине соперничества из-за северных земель и пограничных споров. Поэтому ставленник суздальских князей появлялся на столе в Новгороде лишь под сильным давлением со стороны восточного соседа и при любом подходящем случае бояре показывали ему дорогу из города. И все же князь в Новгороде отнюдь не был лишь наемным военачальником11. Хотя власть князя в Новгороде не передавалась по наследству, только он выполнял главные военные, судебные и дипломатические функции.

Весной 1167 г. в Новгороде посадником стал могущественный боярин Якун. Приверженцы нового посадника враждебно относились к суздальскому князю Андрею Юрьевичу Боголюбскому, который фактически создал - вместе со смоленским и полоцким князьями - антиновгородскую коалицию. Якун и его соратники обратились к киевскому князю Мстиславу Изяславичу с просьбой прислать к ним молодого князя Романа. Роман прибыл в Новгород на Пасху 14 апреля 1168 года. Несмотря на молодость, он сразу же нашел общий язык с боярской верхушкой. Ему поручались ответственные дела. В частности, молодой князь провел несколько важных для новгородцев военных походов против враждебных соседей. В конце весны 1168 г. вместе с союзниками псковичами новгородцы разорили предместья Полоцка, через несколько недель, уже летом, подвергся нападению смоленский город Торопец.

Приглашая Романа к себе, новгородцы надеялись на поддержку киевского князя. Однако Мстислав Изяславич не смог оказать сыну существенную военную помощь, и Роману пришлось рассчитывать главным образом на собственные силы новгородцев и небольшой отряд волынян, который прибыл в северный город вместе с князем. Зимой 1168-1169 гг. к северорусской коалиции Андрея Боголюбского присоединились все соперники киевского князя Мстислава на юге, прежде всего черниговские Ольговичи. В начале 1169 г. новгородцы предприняли новые походы: новгородский полк во главе с воеводой Даньславом Лазутичем встретился в Волоцком крае с суздальским полком и нанес ему поражение. Но в скором времени положение Новгорода стало резко ухудшаться. В марте 1169 г. Мстислав Изяславич потерял Киев, где князем стал сын суздальского князя Андрея Мстислав.

Угроза нависла над Новгородом, и, видя эту опасность, Якун и Роман начали спешно укреплять стены города12. Зимой 1169-1170 гг. в новгородские земли вторглась рать суздальцев, смолян, торопчан, муромцев, полочан, рязанцев во главе с новым киевским князем Мстиславом Андреевичем. "И пришедшю в землю их, - пишет суздальский летописец, - и много зла створиша, села вся взяша и пожгоша, и люди по селам исекоша, а жены и дети, именья и скот пои маша"13.

user posted image

Вскоре город был осажден, и казалось, судьба его предрешена. Боевые действия под Новгородом, впрочем, продолжались недолго, однако развязка их оказалась абсолютно неожиданной. На четвертый день осады из города вышел отряд князя Романа, который нанес превосходящим силам врага сокрушительное поражение. Произошло это 25 февраля 1170 года. Летопись отмечает, что суздальские воины, захваченные в плен новгородцами, были вынуждены платить за освобождение большой выкуп. Поветрие среди лошадей, голод и мороз заставили суздальцев и их союзников увести свои рати с новгородской территории.

Стягивание значительных сил соперников на север и победа новгородцев над суздальской коалицией даже позволили отцу Романа, Мстиславу, на непродолжительное время вернуться в Киев. Тем не менее, преимущество в борьбе за господство на Руси было на стороне суздальского князя Андрея. Не имея достаточной поддержки в Киеве, Мстислав вскоре снова, на этот раз уже навсегда, покинул город на Днепре и вернулся на Волынь.

Теперь ничто не мешало Андрею Юрьевичу снова сосредоточить внимание на последнем очаге сопротивления своей власти - Новгороде. Однако до нового ратного столкновения дело не дошло. Урок, полученный суздальцами под стенами Новгорода от Романа и Якуна, был слишком ощутимым. Для борьбы с соперником Андрей суздальский применил торговую блокаду. Перекрыв дороги, суздальцы лишили противника подвоза продовольствия, что сразу привело к резкому росту дороговизны в городе. "Бысть дороговь Новегороде, - пишет новгородский книгочей, - и купляху кадь ржи по 4 гривна, а хлеб по ногате, а мед по 10 кун пуд".

Популярность и Якуна и Романа среди горожан резко упала, и Роман покинул Новгород, тем более, что в это время на Волыни умирал его отец и остро встал вопрос о будущем родовых владений. Непродолжительная, но богатая драматическими событиями новгородская эпопея многому научила Романа. За сравнительно короткое время княжения в Новгороде он не только добился значительных успехов на севере Руси, но и серьезно повлиял на общую обстановку на Руси.

Незадолго до смерти Мстислава Изяславича произошло событие, которое сильно повлияло на положение на Волыни и вообще в южной Руси и на дальнейшую деятельность Романа. Братья Мстислав и Ярослав Изяславичи, чтобы не допустить на будущее раздоров между волынскими Мстиславичами, договорились, что после смерти одного из братьев второй будет опекать своих племянников ("не подозряти волости под детми его")14. Их договоренность являлась естественным развитием военно-политического союза, который давал им силы на протяжении 1150-1160-х годов бороться за Киев. Мстислав в этой борьбе использовал потенциал Волыни, где властвовал его союзник, фактически соправитель, Ярослав. Перед смертью Мстислав сидел во Владимире-Волынском, а его брат правил в Луцке. Соглашение братьев гарантировало сыновьям Мстислава Изяславича сохранение родительских владений и одновременно давало возможность Ярославу Изяславичу влиять на племянников, властвовать фактически во всей Волыни, а также позволяло, не теряя времени на решение внутренних дел в крае, продолжать борьбу за гегемонию в Южной Руси.

В начале 70-х годов XII в. уделы Мстиславичей в Западной Волыни распределялись следующим образом: в Белзе сидел Всеволод, в Берестье - Владимир (этот князь умер в конце 1170 года), в Червене - Святослав, во Владимир пришел Роман. О владениях в это время сыновей князя Ярослава Ингваря, Всеволода, Мстислава, Изяслава ничего неизвестно, тем не менее, вероятно и они имели в управлении столы (под патронатом отца) в Восточной Волыни. Дорогичинская волость принадлежала двоюродному брату Мстиславичей и Ярославичей - Васильку Ярополковичу, внуку Изяслава Мстиславича15. Тогда же начинается соперничество между сыновьями Мстислава Изяславича, которое переросло в открытую борьбу, продолжавшуюся с перерывами на протяжении всего десятилетия. К сожалению, ее перипетии прослеживаются фрагментарно.

Лапидарные сведения источников позволяют дать лишь краткие характеристики Роману и его братьям. Роман Мстиславич, показавший в самом начале политической карьеры свои незаурядные полководческие способности, часто предпочитал прибегать не к оружию, а к дипломатии. Его старший брат Святослав был достаточно энергичным князем, однако, на его жизнь и политическое поведение сильно повлияло то, что он был незаконнорожденным: в его действиях присутствовал элемент авантюризма и коварства. То, что князя в начале 1180-х годов отравили жители Берестья, где Святослав был правителем, наверняка не было случайностью. Заговор подданных против своего князя и его убийство в то жестокое время было все же скорее экстраординарным, а не типичным случаем. Самый молодой из князей Мстиславичей Всеволод чем-то по характеру напоминал Романа, однако в своих действиях больше полагался все-таки на меч, а не на дипломатию. Ему были присущи чрезмерная амбициозность и преувеличение собственных возможностей.

На вторую половину 70-х - первую половину 80-х годов XII в. приходится апогей удельной раздробленности Волыни. В этой земле тогда (после смерти Ярослава, где-то в 1175 г.) не было главного князя16. Роман начинает достаточно активно добиваться позиции лидера на Волыни. Характерно, что ему легче было поддерживать добрые отношения с двоюродными, чем с родными братьями. Прежде всего не сложилась дружба Романа со сводным братом Святославом. Еще в начале 1170- х годов этот старший среди Мстиславичей князь попытался стать главным волынским князем, для чего хотел использовать бунт против галицкого князя Ярослава Владимировича, поднятый его сыном Владимиром. В конце 1170-х годов червенский князь Святослав Мстиславич вновь выдвинул свои претензии на верховенство в крае, захватил после смерти Василька Ярополковича Берестье, а также покорил Бужск. Это не могло не вызывать беспокойства прежде всего у белзского князя Всеволода, поскольку расширение владений червенского князя угрожало Белзскому княжеству. Завершающую фазу конфликта между потомками Мстислава Изяславича изложил польский хронист при описании событий в Берестье в начале 80-х годов XII века. Это описание проливает свет на очень важный период жизни Романа Мстиславича. Винцентий пишет об экспансионистских планах своего сеньора краковского князя Казимира II, который "некоторые провинции Руссии приказал захватить: Перемышль с городами, которые ему принадлежат, Владимир со всем княжеством, Берестье с населением, что к нему относится, а также Дорогичин со всем, что ему принадлежит".

Последующие события покажут, что данное известие засвидетельствовало реальную программу Казимира, которую тот хотел реализовать и далеко не только дипломатическим путем. В этом перечне названы три волынские и одно галицкое удельные княжества, территория которых будет привлекать внимание малопольской верхушки и в более позднее время. В этих планах, кстати, проявляется стремление Кракова взять под контроль весь западно-бужский торговый путь. В 1182 г. Казимир осуществляет нападение на Берестье, чтобы возвратить туда Святослава, которого свергло местное население. Польский хронист пишет, что Казимир решил оказать помощь князю, от которого отказалась мать и братья и против которого взбунтовались подданные. Последние, по мнению Винцентия, "не хотели допустить, чтобы незаконнорожденный главенствовал над другими князьями". События, описанные хронистом, безусловно, касались не только небольшого Берестья, а фактически всей Западной Волыни, поскольку Святослав претендовал на главенство над этим регионом. В Западной Волыни нашлись силы, которые выступили против малопольского властителя и его союзника. Возглавил их белзский князь Всеволод Мстиславич. Кадлубек пишет, что после того, как поляки осадили Берестье, "на помощь городу подходит Всеволод, князь Белза, со всеми князьями владимирскими, с галицкими (воинами), с отборными наемными войсками, с тысячами партов (половцев. - А. Г.)"17.

Во Владимире в то время сидел Роман Мстиславич, о чем расскажет и сам Кадлубек, тем не менее едва ли под "владимирскими князьями" следует понимать лишь князя из указанного города. Скорее речь шла о "Владимирии", то есть обо всей Волыни, группа князей которой поддержала белзского князя и его галицких союзников. Участие последних, вполне возможно, свидетельствовало о реальности посягательств Малой Польши на Перемышльскую землю. Сам князь Роман, судя по польской хронике, от военной конфронтации с поляками уклонился и выжидал дальнейшего развития событий. Эта тактика принесла князю желаемый результат. Польскому войску во главе с воеводой Миколаем удалось отбить нападение волынян и, преодолев упорное сопротивление берестян, взять город. В Берестье на троне вновь сел Святослав, однако вскоре горожане его отравили. О дальнейших событиях Винцентий сообщает: "Провинцию погибшего Казимир, рассчитывая на покорность, отдает брату умершего (то есть Святослава. - А. Г.) князю Володимирии Роману"18.

Ставя Романа на берестейский стол, Казимир надеялся получить послушного вассала. Но уже последующие события показали беспочвенность этих расчетов19. Заняв важный в стратегическом отношении хорошо укрепленный город-крепость на реке Мохнач, Роман Мстиславич фактически стал главным князем Западной Волыни, поскольку избавился от опасного соперника - старшего брата Святослава и перехватил инициативу у энергичного младшего брата - Всеволода. С последним отношения, правда, и в дальнейшем в полной мере не нормализовались, однако владея Владимиром, Бужском, Червенем и Берестьем князь Роман мог уже не уделять много внимания внутриполитическим вопросам на Волыни. Контроль над Берестьем Роман использовал для укрепления своих позиций в бассейне Западного Буга, который входил в зону интересов как Малопольского, так и Мазовецкого княжеств соседней Польши.

В пользу вывода о возрастании политического веса князя Романа свидетельствует тот факт, что в 1184 г. во время очередного конфликта с галицким князем Ярославом Владимировичем сын Ярослава Владимир за помощью обращается уже к Роману Мстиславичу. Но и здесь Роман показал свою осторожность и рассудительность, отказав в помощи молодому княжичу. Летопись объясняет этот шаг Мстиславича тем, что он опасался ответных действий галицкого князя. Однако тогда Роман Мстиславич строил далеко идущие планы вмешательства в дела соседнего богатого княжества и совсем не хотел помогать возможному (после смерти Ярослава), претенденту на трон в Галичине.

Отказав в поддержке Владимиру Ярославичу, Роман сумел не испортить с ним личных отношений, о чем свидетельствует более позднее установление матримониальных отношений между их детьми. Владимир, после длительных мытарств, нашел приют в Путивле у шурина - князя Игоря Святославича, будущего героя "Слова о полку Игореве". Здесь на Черниговщине Владимир пробыл два года, пока в очередной раз не помирился с отцом - Ярославом Осмомыслом.

В литературе неоднократно обращалось внимание на строки "Слова о полку Игореве", где речь идет о князе Романе: "А ты, буй Романе, и Мстиславе! Храбрая мысль носить вашъ умъ на дело. Высоко плаваеши на дело въ буести, яко соколъ на ветрехъ ширяяся, хотя птицю въ буйстве одолети. Суть бо у ваю железный паробци подъ шеломы латиньскыми. Тъми тресну земля, и многы страны Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела, и Половци сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи"20.

Автор "Слова о полку Игореве" пересчитывает всех "земельных" (то есть относительно суверенных) князей Руси, которые так или иначе взаимодействовали с половецкой степью21. Роман Мстиславич в середине 1180-х годов еще не был выдающимся политическим деятелем Руси, но уже не считался второстепенным князем, о чем свидетельствует текст памятника древнерусской литературы.

Присоединение Берестья к Владимирскому княжеству открыло дорогу Роману к установлению контроля над важным бужским торговым путем. В 1190-х годах Роман будет вести борьбу за овладение средним течением Западного Буга. Но эти шаги были бы невозможны без предыдущего контроля над бассейном верховья этой реки. И здесь мы сошлемся на более позднюю летописную статью (под 1215 г.), где перечисляются города-крепости на Волыни и подчеркивается, что это "вся Украина" ("и прия (Даниил, сын Романа. - А. Г.) Берестий, и Угровеск, и Столп, Комов, и всю Украину"22).

Контекст летописной информации свидетельствует, что речь здесь идет о недавно включенной в состав Волыни территории Забужья, где шел процесс "окняжения", "огосударствления" волынской властью. Кажется, эти города, кроме Берестья, возникли как раз во времена Романа Мстиславича23, и сразу стали играть значительную роль и как оборонительная линия на границе с Польшей, и как плацдарм для постепенной экспансии Волыни на север.

Смерть в октябре 1187 г. галицкого князя Ярослава Владимировича раздула пламя гражданской войны в Галичине, искры от которого разлетелись по всей южной Руси, разжигая костры новых княжеских усобиц. Накануне смерти Ярослав предпринял попытку по-своему решить вопрос о престолонаследнике. В Галиче состоялся съезд наиболее могущественных бояр, где его участники согласились на передачу галицкого стола внебрачному сыну Ярослава Олегу, а Владимиру был предоставлен лишь Перемышль. Все участники собрания были вынуждены совершить крестное целование на верность княжеской воле. Решения съезда имели катастрофические последствия для Юго-Западной Руси, поскольку в ходе конфликта, который вскоре разгорелся, погибли сыновья Владимира, а тот, даже добившись престола, не сумел передать его легитимному наследнику. В Галичине в то время образовалось несколько группировок, которые ориентировались на различных политических деятелей. Среди них меньше всего приверженцев имел как раз Олег, вскоре сброшенный с престола. Однако появление законного (по княжескому праву) наследника - Владимира - на галицком столе еще больше расшатало, а не стабилизировало ситуацию. К Галичине начинают проявлять внимание немало южнорусских князей, и одно из первых мест в этом политическом соревновании сразу же занял волынский князь Роман Мстиславич.

Князь Роман, безусловно, понимал, что он не имеет оснований для открытого противостояния здесь новому галицому князю. Летопись сообщает, что после занятия галицкого стола Владимиром Роман решил отдать дочь Феодору замуж за сына государя соседнего княжества Василька Владимировича. Этот брак в дальнейшем давал Мстиславичу дополнительные козыри в его претензиях на Галич. Одновременно, по словам древнерусского летописца, "Роман же слашет без опаса к мужемь Галичькым, подтыкая их на князя своего, да быша выгнале из отчины своего, а самого быша прияли на княжение"24.

Активно ищет волынский князь себе союзников и за границами Галичины, хотя, ясно, что это было сложной задачей. Богатый Галич привлекал внимание многих князей, которые мешали реализации намерений и устремлений волынского князя. Союзником Романа в галицких делах стал его дядя по матери краковский князь Казимир II, у которого с самого начала княжения Владимира Ярославича в подкарпатском крае не сложились нормальные отношения с галицким государем.

В 1188 г. Владимир был в результате заговора изгнан из Галича и после изгнания отправился в Венгрию с женой, двумя сыновьями и военным отрядом. Как считает Н. Баумгартен, это были упомянутые выше старшие сыновья галицкого князя-изгнанника Василько и Владимир25.

Перед изгнанием у Василька бояре забрали жену Феодору и отправили ее к отцу Роману Мстиславичу во Владимир. Безусловно, это произошло по договоренности с волынским князем, поскольку эти бояре были его приверженцами. В дальнейшем в источниках мы не встретим больше упоминаний о сыновьях Владимира Ярославича, что дало основание Баумгартену предположить их смерть в Венгрии. Изгнав Владимира, бояре - сторонники Романа - пригласили волынского князя в Галич. Накануне отъезда Роман передал Владимир-Волынский брату Всеволоду. "Роман же даде брату Всеволод Володимерь, откудь и крст к нему целова: боле мы того не надобе Володимерь". Однако, едва ли здесь речь шла о простом отказе Романа от родовых владений. Это выглядит довольно легкомысленно для такого серьезного политика. Скорее всего, речь шла о стремлении Романа создать новое междукняжеское содружество (вроде упомянутого выше соглашения его отца Мстислава и дяди Ярослава в 70-х годах XII в.). Один из братьев боролся за укрепление позиций в новом владении, а другой должен был защищать общие вотчинные земли. Это означало, что в случае успеха Романа в Галиче, он фактически не только становился князем- сувереном над галицкими, но и оставался им над волынскими землями. Но на этот раз, как покажут последующие события, этой системе не суждено было быть реализованной, что, в известной мере, было следствием переоценки Романом собственных сил и неблагоприятным для него стечением обстоятельств. Отъезд в Галич, отказ от Владимира не привели к серьезным потерям Романом позиций на Волыни. "И въеха Роман в Галичь и сядет в Галичи княжа", - пишет летопись о вокняжении князя Романа26, но в скором времени правление Романа Мстиславича в прикарпатском городе завершилось. К новому галицкому князю дошли известия, что за Карпатами венгерский князь организует военную экспедицию на Русь: король Бела III, разузнав от Владимира Ярославича о событиях на Руси, решил реализовать свои давние планы относительно Галичины.

Не имея реальной возможности противостоять венгерскому войску, Роман вместе со своими сторонниками оставляет Галич, отправившись на Волынь. Но здесь Романа ждал еще один удар. Ворота родного города были перед ним закрыты, поскольку Всеволод не хотел отдавать брату Владимир. В таких условиях Роман, который, как нам представляется, надеялся найти дома силы для борьбы с венграми, был вынужден думать о другом - возвращении утраченных на Волыни позиций. Отказ Всеволода идти на такой компромисс поставил Романа Мстиславича в затруднительное положение: терялась стратегическая инициатива в Галиции, затягивалось время, каждая неудача отталкивала от него приверженцев. И здесь, даже в достаточно сложной ситуации, Роман демонстрирует свои незаурядные дипломатические способности. Не сумев войти в соглашение с одним дядей в Кракове, он, используя соперничество между польскими князьями, обращается ко второму - великопольскому Мешко - в Познань. Когда помощь последнего не дала результата, Роман обращается к тестю Рюрику, который был соправителем представителя черниговской династии Святослава Всеволодовича в Киеве. Рюрик передает Роману город Торческ и предоставляет войско для возвращения Владимира27. Всеволод покидает Белз, и на Волыни восстанавливается статус-кво. Уступка Всеволода, во многом, объясняется достаточно большой военной силой и политическим авторитетом тестя Романа.

Возвращение в 1189 г. в Галич законного наследника Владимира Ярославича вынудило Романа на время забыть о планах завоевания Галича. Очевидно, князь трезво оценил свои возможности и на определенное время отказался от своих политических планов в Прикарпатье. Поэтому в начале 90-х годов XII в. Роман Мстиславич сосредоточивает свое внимание на укреплении собственных позиций на Волыни, где ему удалось восстановить нормальные отношения с амбициозным младшим братом - белзским князем Всеволодом, а также упрочить контакты с малопольским двором.

В своей польской дипломатии волынский князь широко использовал своих союзников - польских магнатов. В своем отношении к Польше Роман учитывал конфликты между представителями правящей элиты этого государства. Это примирение оказалось своевременным. В 1191 г., воспользовавшись отсутствием Казимира в Кракове, местные вельможи во главе с Генрихом Кетличем помогли Мешко III и его сыну Болеславу захватить Краков. На помощь приверженцам Казимира II пришли волынские дружины во главе с владимирским князем Романом и белзским князем Всеволодом. Знаменательно, что польской хронист, который очень тенденциозно (в пользу, конечно, князя Казимира) описывает события, вынужден признать, что только благодаря этой поддержке Казимиру удалось изгнать Мешко из Кракова и разбить мятежников28.

Ян Длугош под 1191 г. сообщает, что в преддверии выступления краковских магнатов Казимир был на Руси, где выступил третейским судьей между Романом и Всеволодом, которые спорили из-за границ между своими владениями29. Это свидетельство тем более важно, что фиксирует еще одну страницу достаточно сложных взаимоотношений между волынскими властителями. События 1191 г. содействовали укреплению тесных связей Малой Польши и Волыни.

1194 г. стал знаменательным для политической жизни как Руси, так и Польши. И прежде всего это было связано со смертью в Киеве Святослава Всеволодовича, а в Кракове Казимира II Справедливого. Определенный "вакуум" власти, который возник в стольных городах обоих стран, создавал фундамент как для новых междоусобиц, так и перспективу для усиления политических позиций иных князей, в том числе и, как оказалось, в первую очередь для суздальского Всеволода Юрьевича и волынского Романа Мстиславича.

После смерти Святослава главным князем в Киеве стал Рюрик. Опыт управления "Русской землей" вместе со Святославом показывал Рюрику, что для создания стабильной княжеской власти в столице новому князю необходимо было найти себе соправителей и в Киеве, и в Киевской земле. Поэтому весной 1195 г. Рюрик приглашает в Киев своего брата - смоленского князя Давыда Ростиславича. Мы не знаем содержания договоренности между новыми дуумвирами, но, достоверно, что разговор между ними шел о соправителях киевским "причастием" - волостями в Киевской ("Русской") земле. Кроме Ростислава Рюриковича, который сидел в Белгороде, таким властителем стал Роман Мстиславич. Ему были переданы города Торческ (которым Роман недолго владел в конце 1180-х гг.), Треполь, Корсунь, Богуслав, Канев. Все эти города входили в "Торческую волость" (где проживали "черные клобуки") - славяно-тюркский район на юге Киевщины в Пороссье. "Черные клобуки" постоянно выполняли разные военные функции, охраняли южную границу Руси, активно участвовали в походах восточнославянских властителей против половцев, были участниками междукняжеских войн на Руси. Усиление на юге Руси Рюрика и его родственников вызывало недовольство суздальского князя Всеволода Юрьевича, который со времени возвращения в Галич Владимира Ярославича стремился диктовать свою волю южнорусским властителям, раздувая между ними вражду. Летом 1195 г. Всеволод заявил о своих претензиях на старейшинство среди Рюриковичей и стал требовать от Рюрика передачи ему владений Романа30.

Этим, кроме того, что Всеволод фактически стремился стать также соправителем Рюрика, он добивался реализации иных важных целей, а именно устранение опасного конкурента - Романа - из "Русской земли" и параллельно создавал почву для возникновения конфликта зятя с тестем, между которыми раньше было очень тесное взаимодействие31.

Мотивы действий суздальского князя не были загадкой для Рюрика. Тот предложил суздальскому князю иную волость, тем не менее северный властитель решительно отказался и даже стал грозить Рюрику войной. Рюрику Ростиславичу пришлось вступить в переговоры с зятем, посоветовать тому взять иное владение в "Русской земле". Узнав от посла киевского князя о затруднительном положении родственника, Роман Мстиславич согласился с предложением Рюрика. Но вскоре Всеволод Юрьевич прибег к очередной интриге, которая вызвала крайнее негодование у князя Романа. Получив среди иных владений Романа Мстиславича Торческ, Всеволод передал его сыну Рюрика, зятю суздальского князя - Ростислава (последний состоял в браке с дочерью Всеволода Анастасии). Киевский князь стремился доказать свою непричастность к этой многоходовой интриге. Однако Роман решил, что эти действия совершены против него по договоренности Рюрика и Всеволода, оскорбился на тестя и отказался принимать от киевского князя иную волость. Таким образом, план суздальского князя усилить свое влияние на юге Руси и поссорить между собою наиболее сильных местных князей удался.

В ответ на это Роман собирает во Владимире-Волынском боярский совет, на котором обсуждается вопрос о борьбе с Рюриком Ростиславичем. После этого волынский князь посылает в Чернигов послов, которые предложили от имени волынского князя местному властителю - главе клана Ольговичей - Ярославу Всеволодовичу стать киевским князем32. Среди союзников Романа были и двоюродные братья Ярослава Игорь и Всеволод.

Политический конфликт Романа с Рюриком перерос в родственную драму. Согласно сообщению суздальской летописи, Роман решил развестись с женой Предславою Рюриковной. О разрыве волынского князя с Предславой пишет и польский хронист Винцентий Кадлубек33.

Узнав о переговорах Романа с черниговскими князьями и не рассчитывая на собственные силы, Рюрик Ростиславич обращается за поддержкой в Суздаль. Одновременно киевский князь отсылает во Владимир-Волынский крестные грамоты, что означало разрыв его отношений с Романом. Ощущая реальную опасность для себя, князь Роман в конце августа - в начале сентября 1195 г. отправляется в Краков, где сидели его двоюродные по матери братья - малолетние сыновья Казимира Справедливого - Лешко и Конрад. Князь Роман предложил своим малопольским союзникам выступить вместе против своего "обидчика" - Рюрика, однако выяснилось, что помощь, и причем экстренную, следовало оказывать Казимировичам. Кракову в который уже раз угрожал Мешко Старый34.

В начале сентября 1195 г. в Малую Польшу вступило волынское войско во главе с Романом. Помощь краковским князьям для Романа была важной, учитывая перспективу дальнейшей борьбы с соперниками на Руси, а главное имея в виду усиление влияния на Польшу. Последнее обстоятельство имело особое значение, прежде всего, для укрепления позиций Волыни в Забужье. 13 сентября 1195 г. возле городка Енджеков в 80 километрах севернее Кракова на берегу речки Мозгава состоялась отчаянная, жестокая битва между войсками великопольского князя Мешко и его соперников Лешко, Конрада и Романа Мстиславича. С военной точки зрения ни одной из сторон в битве на Мозгаве не удалось доказать свое преимущество, но в политическом плане ее результаты были положительными как для потомков Казимира II, которые укрепили свои позиции в Малой Польше35, так и для Романа, который усилил свое влияние на Краков. Это дало ему возможность продолжать борьбу как в южнорусском регионе, так и в забужском ареале.

Вернувшись домой, Роман узнал, что зерна войны, брошенные им, дали первые всходы: черниговские Ольговичи начали войну с Рюриком Ростиславичем. Однако сам Роман из-за больших потерь волынского войска в Польше не мог воевать с Рюриком и его сторонниками. Поэтому Роман Мстиславич обратился к киевскому князю и митрополиту Никифору с предложением подписать мирное соглашение. Переговоры между князьями (вероятно, поздней осенью 1195 г.) завершились удачно. Более того, Роман снова получил "причастие" в "Русской земле" (городок Полонный и половину Торческой волости)36. Эти земли, вероятно, принадлежали князю Роману Мстиславичу до самой его смерти, что объясняет причину помощи "черных клобуков" Роману в 1202 г. во время похода князя на Киев.

Всю зиму и весну 1196 г. военные действия вели, в основном, черниговские Ольговичи со сторонниками Рюрика. Роман укреплял свои позиции на Волыни, удельные князья которой как на западе, так и на востоке попадают вновь в зависимость от Романа Мстиславича. В 1195 г. вместо умершего Всеволода в Белзе князем становится его сын Александр, который был сторонником Романа и помогал ему в борьбе37.

Осенью 1196 г., ровно через год по возвращении из Польши Роман вновь вступает в войну, которая шла в Среднем Поднепровье. Его войско напало на земли смоленского князя Давыда Ростиславича и на владения Ростислава Рюриковича в Киевской земле. Готовясь к очередному походу против Ольговичей, Рюрик Ростиславич для того, чтобы обеспечить себе тылы, подстрекает на выступление против Романа Мстиславича галицкого князя Владимира Ярославича и своего племянника властителя небольшого Трипольского удельного княжества (в Киевской земле) Мстислава Мстиславича, который позднее получит прозвище Удатного. Личность последнего достаточно интересна как вообще в истории Руси, так, в частности, и в жизни семьи волынского князя Романа, поскольку значительно позднее сын его Даниил вступит в брак с дочерью Мстислава Анной и продолжительное время будет поддерживать достаточно непростые контакты с тестем, который в 10-х - 20-х годах XIII в. будет галицким князем. Приверженцы Рюрика нанесли два жестоких удара по владениям Романа: Владимир с Мстиславом опустошили Перемышльскую волость, а Ростислав Рюрикович - волость Романа Мстиславича вокруг Каменца-Волынского. Отметим, что разорение волынских волостей князя не было значительным, а сам князь чувствовал себя столь уверенно, что зимой 1196-1197 гг. даже не побоялся оставить Волынь и осуществить крупномасштабную военную акцию против прусских ятвягов38.

Следующий 1198 г. прошел, вероятно, относительно спокойно для Романа. Н. Ф. Котляр, на основании анализа хроники Никиты Хониата, делает вывод, что как раз в это время Роман осуществил поход против половцев. Этот поход имел, по мнению византийского хрониста, огромное значение для Византии, поскольку перед этим Константинополю угрожали орды кочевников39. Непосредственно в летописях этого времени не встречается сведений об этом эпизоде из жизни волынского князя. Мы можем предположить, что поход на юг был осуществлен Романом из его владений в Южной Киевщине и направлен против приднепровских половцев.

В последние годы XII в. Роман вступил во второй брак. О происхождении новой супруги князя Анны в литературе можно найти ряд предположений и версий. В частности, Баумгартен считал, что ею была Анна - дочь византийского императора Исаака II или Алексея III. Польский исследователь X. Граля, "подкорректировав" византийскую версию происхождения второй жены Романа, высказался в пользу того, что волынский князь вступил в брак с Марией из магнатского рода Каматерасов. Котляр выдвинул оригинальное предположение о происхождении второй жены Романа из родовитого волынского боярства40. В 1201 и 1203 гг. в княжеской семье родились два сына: Даниил и Васильке. Сама же супруга Романа, после смерти мужа в 1205 г., немало сделала для продолжения его дела.

В конце XII в. после смерти Владимира Ярославича в Галич прибыл на княжение волынский князь Роман Мстиславич. К сожалению, древнерусские летописи не содержат данных ни о времени, ни об обстоятельствах этого события. Дата ее - 1199 г. - упоминается лишь в поздней Густынской летописи. Тем не менее, начиная с трудов М. С. Грушевского, который специально рассмотрел хронологию начала княжения Романа в Галиче, как раз эта дата принята специалистами41.

Об обстоятельствах второго занятия Романом галицкого престола подробную информацию содержит хроника Винцентия Кадлубка, хотя и в этом случае в очередной раз необходимо напомнить о значительной предубежденности краковского хрониста относительно Руси. "В это время умер князь Галиции Владимир, который не оставил после себе наследников. Поэтому русские князья, кто с помощью силы, а другие благодаря хитрости, а некоторые обоими способами, стремятся занять освободившееся княжество". В рассказе Винцентия среди этих претендентов Роман лишь упоминается. Хронист отмечает, что из-за недостатка собственных сил он обратился за помощью в Краков, где местный князь Лешко одобрительно отреагировал на желание Романа сесть в Галиче. Во время переговоров, по версии польского автора, Роман обещал признать себя наместником малопольского властителя в Галичине. И в этой информации, и в дальнейшем рассказе Кадлубек стремится доказать целесообразность действий краковского монарха по отношению к волынскому князю, подчеркивает большой триумф, который имели польские воины в результате похода на Галич42.

К сожалению, в историографии, в которой давно признается тенденциозность информации Кадлубка о Руси, как раз под влиянием его произведения существует представление о враждебных отношениях между новым галицким князем и боярством края. Безусловно, у Романа в Галичине было немало политических соперников. Тем не менее еще со времен его первой попытки сесть в этом крае и здесь среди местного боярства у него было немало приверженцев. Немало галичан, по сообщению летописи, покинуло тогда Галич вместе с Романом и нашло приют в его владениях. Как раз они вместе с волынянами в дальнейшем будут опорой в походах Романа в начале XIII в., а позднее, несмотря на противодействие иных боярских лагерей, ориентировавшихся на других политических лидеров, окажут поддержку его сыновьям Даниилу и Васильку. Присоединению Галича способствовала и выгодная для Романа ситуация в Венгрии, где после смерти Белы III (1196 г.) началась война между его сыновьями Эмериком и Андреем. Позднее Роман заключит тесный союз с последним. Это открыло для обоих союзников возможность в довольно благоприятных условиях решать собственные проблемы. В частности, позволило Андрею в 1205 г. стать венгерским королем43.

Завоевание Галича было очень важной вехой в жизни и деятельности Романа, но, осуществив свою давнюю мечту, князь Роман Мстиславич не собирался останавливаться на достигнутом. Об этом периоде жизни Романа Винцентий в свойственном ему духе пишет: "Построив на несчастьи других свое счастье, он за короткое время достиг много, поскольку стал полновластным властителем почти над всеми русскими землями и князьями"44. Эта запись (последняя в хронике о Романе!) очевидно появилась под влиянием сообщений о деятельности Романа на Киевщине уже в начале XIII в. и являлась определенным преувеличением хрониста.

Последний период жизни Романа Мстиславича охватывает всего шесть лет, но эти годы во многом способствовали тому, что князь вошел в историю как выдающийся государственный деятель и политик. Присоединение богатого, мощного Галицкого княжества к владениям князя Романа привело к росту мощи этого княжества и политического авторитета правителя. Однако параллельно это же присоединение привело к возникновению новых многочисленных проблем и вопросов, вставших перед ним и его администрацией. Прежде всего, занятие Галича в 1199 г. вызывало большое недовольство у многих древнерусских князей, которые не один год мечтали завладеть богатой юго-западной землей Руси. Особенно это относится к наиболее сильному тогда князю Руси Всеволоду Юрьевичу суздальскому, который после смерти Владимира Ярославича утратил часть подвластных ему вассальных земель на юге восточнославянского мира. Огромную для себя опасность в лице галицко-волынского князя усматривал и киевский князь Рюрик Ростиславич. Бывший тесть Романа не терял надежды на то, что ему удастся усилить свое влияние в прикарпатском регионе Руси. Занятие Галича Романом вызывало недовольство у недавних его союзников - Ольговичей, которые находились в тесных родственных отношениях с умершим Владимиром Ярославичем и естественно считали именно себя законными наследниками галицкого стола.

Под 1202 г. в Суздальской летописи сообщается: "Вста Рюрик на Романа и приведет к собе Олговичев в Кыев, хотя пойти к Галичю на Романа. И упереди Роман, скопя полкы Галичьскые и Володимерьскые и въеха в Русскую землю". По нашему мнению, войну Рюрика и Романа нужно датировать 1201 г. Новый галичский князь тщательно готовился к выступлению. В частности, он наладил дружественные контакты с жителями столицы и других городов "Русской земли", "черными клобуками". Есть сведения, что в 1200 г. в Константинополе находилось посольство галицкого князя, которое заключило с Византией союзное соглашение45. Сам поход Романа на Киев был полной неожиданностью для Рюрика, который не был готов к отражению нападения.

Когда Роман подошел к Киеву, перед городом к его полкам присоединились "черные клобуки", а жители города открыли "ворота Подольскыя в Копыреве конци". Преимущество приверженцев Романа было столь ощутимым, что вскоре Рюрик и Ольговичи вынуждены были вступить в переговоры с галицким князем. В результате заключения соглашения Рюрик должен был покинуть Киев и уехать в Овруч, а Ольговичи возвратиться домой. Заслуживает особого внимания последняя фраза летописи о событиях 1201 г. "И посади Всеволод Инъгваря Ярославовича в Кыеве"46. Участие Всеволода в решении судьбы Киева объясняется большим политическим и военным авторитетом суздальского князя, в частности, на юге Руси. Накануне, в 1199 г. Всеволод значительно укрепил свои позиции, посадив в Переяславле- Южном сына Ярослава, а в Новгороде - Святослава. Но приглашение Всеволода к переговорам о судьбах киевского стола было свидетельством не слабости, а большого таланта Романа как политика. Роман понимал, что Всеволод не может быть надежным политическим партнером, но в тех условиях с ним нужно было считаться, искать приемлемый компромисс.

Почему Роман сам не захотел сесть в Киеве? Здесь, видимо, было несколько причин. Во-первых, Роману нужно было еще решить вопросы укрепления позиций в Галиче, во-вторых, сама практика политической жизни второй половины XII в. предостерегала сильных князей-суверенов от попыток занять самостоятельно стол в Киеве. Появление Романа в Киеве в тот момент едва ли привело бы к усилению его позиций в городе на Днепре, а врагов ему добавило.

В летописной констатации о вокняжении Ингваря в Киеве на первом месте указывается князь Всеволод, тем не менее не нужно забывать, что и в данном случае мы имеем место с благосклонным не к галицкому, а суздальскому князю источником, автор которого преувеличивает роль северного властителя. Главное: появление удельного волынского князя, двоюродного брата в столице Руси это четкий ответ, чьей он был креатурой.

Б.А. Рыбаков считал, что Роману Мстиславичу удалось создать большое и мощное княжество, которое он сравнивал со "Священной Римской империей" Фридриха Барбароссы. Соглашаясь с таким сравнением, заметим, что и то, и другое государственные образования не были в достаточной мере политически консолидированными. Создав крупное государство, Роману предстояло решить немало сложнейших проблем, возникающих в различных регионах, среди которых больше всего хлопот приносили Галичина и Киевщина. В первой он больше применял тактику "кнута" в отношении своих соперников из боярского окружения. На Киевщине же, напротив, он настойчиво стремился укрепить союз с силами, оказавшими ему помощь во время штурма Киева в 1201 году.

В свою очередь, союзники Романа требовали от него реализации их собственных намерений, в первую очередь активной антиполовецкой политики. Половецкие ханы в то время активизировали свою политику относительно южнорусских земель. Роман же являлся достаточно удобной фигурой для населения Киевщины, поскольку не был, в отличие от многих иных князей, связан политическими или династическими связями с властителями "степи". Борьба с половцами имела особое значение для Романа Мстиславича: она была ему важна не только в связи с его киевской, а и с галицкой политикой. О походе Романа Мстиславича против половцев зимой 1201-1202 г. суздальский летописец сообщает лаконично, но достаточно содержательно: "Toe же зимы ходи Роман князь на Половци и взя веже Половечьскые и приводе полона много и душь хрстьянскых множство отполони от них". Есть все основания полагать, что Роман в 1201-1202 гг. нанес удар по днепровским "вежам", которые находились в низинах Днепра, в так называемом Лукоморье. Поход Романа объективно был очень важным для нормализации ситуации на южной границе, поскольку создавались условия для прекращения разрушительных нападений кочевников. Тем не менее, новые княжеские междоусобицы вскоре поставили крест на результатах акции Романа. "Взят быс Кыев Рюриком и Олговичи и всего Половецькою землею и створися велико зло в Русстеи земли, якого же зла не было от крещения над Киевом", с драматизмом рассказывает о событиях суздальский летописец. Нападавшие разорили нижнюю и верхнюю часть города, половцы захватили большое количество пленных. Во время нападения на Киев, которое имело место в январе 1203 г., Романа в городе не было. Его наместнику Ингварю Ярославичу удалось спастись из разоренного города бегством. Сам инициатор страшного разорения столицы Рюрик Ростиславич, боясь мщения Романа, возвратился в Овруч, оставив в Киеве свой гарнизон. И в это время Роман еще раз продемонстрировал свои большие способности как политика и дипломата. Через месяц после событий в Киеве галицкий князь прибыл в Овруч и заключил с Рюриком соглашение. Согласно этому договору, Рюрик отказался от союза с половцами и Ольговичами, а Роман согласился на возвращение бывшего тестя в Киев. Гарантом соглашения, согласно Суздальской летописи, стал Всеволод47.

Английский историк Дж. Феннел считает, что рассматриваемое соглашение свидетельствует о слабости Романа, ибо "реальная власть, как и ранее, находилась в руках князя Суздальской земли"48. По нашему мнению, в данном случае историк дает упрощенную оценку овручским переговорам. Перед Романом стояла очень сложная проблема: ликвидировать альянс Рюрика с Ольговичами и половцами. Боевые действия против них, что и показала практика 90-х годов XII в., едва ли дали бы быстрый и надлежащий результат, привели бы к новому ослаблению южнорусских земель, сделало бы их легким объектом для нападений кочевников.

В том же 1203 г. в Суздаль пришло посольство от Романа с предложением к Всеволоду содействовать восстановлению мирных отношений между галицко-волынским и черниговскими князьями. Спустя некоторое время такое соглашение было заключено. Умелая дипломатия Романа привела к созданию большой коалиции русских князей против половцев. Летопись упоминает, кроме Романа, Рюрика Ростиславича, переяславльского князя Ярослава, сына Всеволода, племянников Рюрика Мстиславичей. Поход завершился большой победой. "И взяша Рускии князи полону много, и стала и заяша и возвратиша во свояси с полоном многим". Этим походом Роман осуществил свое стратегическое намерение - расколоть, поссорить и ослабить своих соперников. Возможно, это почувствовали Ольговичи, которые не приняли участия в войне с половцами. Умелая политика галицкого князя способствовала укреплению его отношений с давними союзниками - киевским населением и "черными клобуками", которые стояли четко на антиполовецких позициях и враждебно относились к Рюрику. Роману удалось найти себе новых союзников среди удельных князей и бояр, которые получили от руководителя похода различные дары и владения ("ту было мироположение в волостех, кто како терпел за Рускую землю"). Поэтому не вызывает удивления, что на обратном пути из степи в Треполье между Романом и Рюриком произошел конфликт. "Роман ем Рюрика и посла в Киев и постриже в чернци и жену его и дщерь". Сыновей Рюрика Ростислава и Владимира Роман захватил в заложники и отправил в Галич. Эти события на юге, усиление политического веса Романа не могли не вызвать негативной реакции у Всеволода Юрьевича, который стал требовать освобождения Рюриковичей, среди которых был зять суздальского князя. "Роман послуша великого князя и зятя его пусти, и быс князь Киевский, и брат его пусти"49.

По нашему мнению, по инициативе Романа Мстиславича на юге Руси сложилась новая политическая система, которую можно условно назвать системой "коллективного патроната", когда два мощнейших властителя Руси, не претендуя лично на киевский стол, договорились об общем над ним контроле. Такая система свидетельствовала, с одной стороны, о значительном ослаблении княжеской власти в Киеве, а, с другой, об огромном авторитете города в политической жизни Восточной Европы. Для Романа такая система открывала значительные возможности для сохранения достигнутых политических результатов на востоке, в частности, возможности для прекращения межкняжеских усобиц в Южной Руси. Важным свидетельством последнего тезиса было то, что в конце 1204 г., согласно летописи, "целоваша крст Олговичи к великому князю Всеволоду, и к его сынам, и к Романови, и возвратишася восвояси"50.

Роман Мстиславич пошел на уступки Всеволоду Юрьевичу, посадив в Киеве зятя последнего - Ростислава. Понимая определенную нестабильность своего положения в Галиче, беспокоясь о судьбе своих потомков (напомним, в 1201 г. от второго брака с Анной у Романа родился сын Даниил, а в 1203 г. - Василько), галицкий князь стремился к созданию новой системы замещения княжеских столов на Руси, которая бы способствовала прекращению борьбы между князьями, в том числе пресекла бы необоснованные претензии многочисленных династов на Галич и Киев.

В труде В. Н. Татищева содержится очень важная информация, что после упомянутых выше событий князь Роман, желая прекратить усобицы и создать условия для стабильной защиты южнорусских границ от половцев, предложил создать "добрый порядок" государственного строя Руси. Этот порядок, прежде всего, сводился к тому, чтобы шесть наиболее мощных князей Руси (суздальский, черниговский, галицкий, смоленский, полоцкий и рязанский) избирали киевского князя как главного властителя Руси51.

user posted image

Роман Галицкий принимает послов папы Иннокентия III. Картина Н. В. Неврева (1875 г.)

В свое время М. С. Грушевский, рассмотрев сообщения Татищева, счел их поздней подделкой. Однако, отношение к нему современной историографии значительно изменилось. Так, Рыбаков высказался в пользу достоверности проекта Романа. Позднее Котляр и П. П. Толочко, проанализировав более тщательно труд историка XVIII в., высказались еще более категорично в пользу реальности проекта "доброго порядка" Романа, привели новые аргументы в пользу древнего происхождения памятника, который использовал Татищев52.

Факты из истории Южной Руси, биографии Романа начала XIII в., как нам представляется, дают дополнительные аргументы в пользу такой точки зрения. Система "доброго порядка" полностью соответствует конкретной деятельности галицкого князя. Она реально учитывала расклад политических сил. Появление в проекте среди князей-избирателей рязанского и полоцкого князей было значительной уступкой галицко-волынского властителя Романа суздальскому князю, гарантировало ему половину голосов при выборах киевского князя. Новый порядок замещения киевского стола почти не оставлял Роману Мстиславичу надежд стать киевским князем, но гарантировал его семье в будущем наследственные права на галицкий трон, создавал условия для преодоления возможной конфронтации с суздальскими властителями. Отсутствие в списке князей-"избирателей" волынского князя дает основание считать, что это княжество в системе "доброго порядка" становилось составной частью единого галицко- волынского государственного комплекса. В проекте Романа содержались и очень интересные идеи относительно ограничения возможности дробления небольших удельных княжеств.

В 1205 г. внимание Романа в очередной раз привлекла Польша. Летом указанного года галицкий князь осуществил поход против малопольского князя Лешко Белого и его брата мазовецкого князя Конрада, в ходе которого Роман Мстиславич погиб.

К этому времени князь Роман использовал все свои возможности по реализации своих политических намерений в Приднепровье. Ситуация, которая сложилась здесь после событий 1203-1204 гг., едва ли устраивала князя, однако продолжение в этом районе активного противостояния создавало перед Романом перспективу продолжительной и, в значительной степени, бесперспективной войны.

У Волыни и Малой Польши в то время был район взаимных претензий, а именно бассейн Западного Буга и в, определенной мере, Ятвягия. Роман после смерти дяди Казимира длительное время поддерживал его малолетних сыновей Лешко и Конрада. Но в феврале 1203 г. ситуация в Польше коренным образом изменяется: в Познани умирает главный соперник краковского князя Лешко Белого Мешко Старый, и малопольский властитель реально стал претендовать на право быть князем-сеньором, то есть верховным князем всей Польши. Естественно, в таких условиях влиять на ситуацию в Польше Роману становилось сложнее. К тому же, Казимировичи не только превращались в самостоятельные политические фигуры, но и в перспективе рано или поздно должны были вспомнить о восточной политике отца, о которой говорилось выше.

Непосредственные обстоятельства похода галицко-волынского войска в Польшу, гибели Романа Мстиславича 19 июня 1205 г. остаются в определенной мере малоизученными. В популярной литературе существует версия, что князь погиб во время охоты, когда оторвался от своей дружины и попал в засаду польского отряда53. Однако эта версия базируется на недостоверных свидетельствах позднесредневековых памятников.

Значительно больше распространено мнение, что князь погиб во время большой битвы между малопольскими и галицко- волынскими полками на берегу Вислы недалеко от польского города Завихост54. В историографии XX в. достаточно популярна версия, что поход в Польшу был частью большой акции Романа, стремившегося вмешаться в конфликт между двумя германскими группировками - Гогенштауфенами и Вельфами55. Таким образом, масштабы европейской политики Романа (в особенности если к ним прибавить ее "византийские компоненты"56) приобретают весьма значительный размах, хотя сразу отметим, что в контексте рассмотренных фактов из биографии Романа такие представления о его деятельности выглядят совсем нереальными.

Эта историографическая традиция базируется на основании сообщения французской хроники Альбрика (середина XI II в.), который рассказывает о походе Романа: "Король Руси по имени Роман от своих земель выступил, следуя через Польшу в Саксонию и, как притворный христианин, стремился разрушить храмы, но два брата Лешко и Конрад над рекой Вислой за повелением Господа его разбили и убили и всех, кто его сопровождал, или разогнали, или уничтожили"57. Основный источник по истории Польши этих лет - хроника Винцентия Кадлубка не сохранила сведений о походе Романа Мстиславича. Исследователи считают, что краковский епископ, безусловно, знал о нем и на его трактовке отношений Руси и Польши, его отношении к восточнославянскому князю существенным образом повлияли как раз события 1205 г.58.

Обратимся к рассказу древнерусской летописи об обстоятельствах похода 1205 г.: "Иде Роман Галичьскый на Ляхы и взя 2 города Лядьская и ставше же нему на Вислою рекою и отъеха сам в мале дружине от полку своего. Ляхове же наехавше убиша и, дружину около его избиша, приехавше Галичане, взяша князя своего мртва, несоша в Галичь"59.

Текст летописи прямо свидетельствует, что никакой битвы между главными силами западнорусского и малопольского войск не было, а князь погиб вследствие столкновения его небольшой дружины с польским войском. Есть основание думать, что выступление волынского войска на Малую Польшу было согласовано с великопольским князем сыном Мешко Старого Владиславом Ласконогим.

19 июня 1205 г. жизнь Романа, которому тогда было немногим больше пятидесяти лет, прервалась...

Мы не будем выдвигать предположения, что случилось бы, если бы нелепый случай не вырвал из жизни в момент наибольшего могущества нашего героя. Но необходимо все же подчеркнуть, что это трагическое событие произошло тогда, когда создавался фундамент государственного образования, которое в крайне сложных условиях постоянной экспансии со стороны Польши и Венгрии, а позже монгольского нашествия и нападений литовцев просуществовало полтора столетия. И очевидно, нет оснований напоминать, что в средние века уход из жизни легитимного монарха при отсутствии взрослого наследника неоднократно приводил многие государства, находящиеся в совершенно иных, благоприятных условиях, к многолетним политическим кризисам и потрясениям.

Примечания

1. РАПОВ О.М. Княжеские владения на Руси в Х - первой половине XIII в. М. 1977, с. 206- 214.

2. ГРЕКОВ И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М. 1975, с. 8-42.

3. Vincentii Chronicon. L. 4, 23. Хроника Винцентия Кадлубка приводится по изданию: Magistri Vincentii Chronicon Polonorum. - Monumenta Poloniae Historica. T. 2. Lwow, 1872, p. 193- 449; BAUMGARTEN N. Genealogies et manages occidentaux des Rurikides Russes du X-e au XlII-e siecle. Romae. 1927. Table V, p. 22-23.

4. Полное собрание русских летописей (далее - ПСРЛ). Т. 1. Лаврентьевская и Суздальская летопись по Академическому списку. Л. 1926-1928, стб. 345.

5. Vincentii Chronicon. L. 4, 23.

6. ТОМАШIВСЬКИЙ С. Украiнська iсторiя. Стариннi i середнi вiки. Львiв. 1919, с. 85.

7. НАЗАРЕНКО А.В. Западноевропейские источники. - Древняя Русь в свете зарубежных источников. М. 1999, с. 264.

8. ГРЕКОВ Б.Д. Киевская Русь. М. 1953, с. 512.

9. ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. СПб. 1908, стб. 533.

10. Повесть временных лет. Ч. I, М. 1950, с. 158.

11. ПСРЛ. Т. 2, стб. 543; Новгородская первая летопись старшего и младшего извода (далее - НПЛ). Л. 1950, с. 220.

12. КОТЛЯР М.Ф. Полiтинi взаемини Киева i Новгорода в XII ст. - Украiнський iсторичний журнал, 1986, N 9, с. 19-29.

13. См.: ТОЛОЧКО П.П. Древняя Русь. Очерки социально- политической истории. Киев. 1987, с. 136-138.

14. НПЛ, с. 220, 221.

15. ПСРЛ. Т. 1, стб. 361; т. 2, стб. 559, 561-562; НПЛ, с. 220; ТАТИЩЕВ В.Н. История российская. Т. 3. М. 1963, с. 127- 128; ср. WLODARSKI В. Sasiedstwo polsko-ruskie w czasach Kazimierza Sprawiedliwego. - Kwartalnik historyczny, 1969, Ns 1, s. 10-11; ЩАВЕЛЕВА Н.И. Польские средневековые латиноязычные источники. М. 1990, с. 128-129.

16. В литературе отсутствует определение главного князя большого княжества-земли, хотя можно применить термин "земельный князь" в противовес князьям удельных княжеств, из которых состояла большая часть земель.

17. ПСРЛ, Т. 2, стб. 600; Vincentii Chronicon. - L. 4, 8; 4, 14.

18. Vincentii Chronicon. L. 4, 14. О. Бальцер считает, что издатель хроники О. Беловский под влиянием Великопольськой хроники по собственному желанию изменил завершающую часть приведенной фразы, добавив слова "рассчитывая на покорность". См. BALZER G. Gcnealogia Piastyw. Krakow. 1895, s. 178.

19. SMOLKA S. Mieszko Stary ijego wiek. Wyd.3. Warszawa. 1959, s. 332; RHODE G. Die Ostgrenze Polens. Bd. 1. Koln, Graz. 1955, S. 101.

20. ПСРЛ. Т. 2, стб. 634; Слово о полку Игореве. М. 1950, с. 23.

21. Б.А. Рыбаков считает, что подбор князей в "Золотом слове" Святослава Всеволодовича связан с активным их участием в борьбе со степняками, прежде всего их участием в походе против хана Кобяка 1184 года. См.: РЫБАКОВ Б.А. Петр Бориславич. Поиск автора "Слова о полку Игореве". М. 1991, с. 117-132.

22. ПСРЛ. Т. 2. стб. 732.

23. КОТЛЯР Н.Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IX - XIII вв. Киев. 1985, с. 147.

24. ПСРЛ. Т. 2, стб. 657, 660.

25. BAUMGARTEN N. Op. cit. Table III, p. 14.

26. ПСРЛ. Т. 2, стб. 660; Vincentii Chronicon. L. 4, 15. Ср. GRABSKI A.F. Polska w opiniach obcych X - XI 11 w. Warszawa. 1964, s. 65.

27. ПСРЛ. Т. 2, стб. 661.

28. Vincentii Chronicon. L. 4, 16.

29. Dkigosza Jana Roczniki czyli Kroniki slawnego Krolestwa Polskiego. T. 5-6. Warszawa. 1973, s. 128.

30. ПСРЛ. Т. 2, стб. 682, 683.

31. ТОЛОЧКО П.П. Киев и Киевская земля в эпоху феодальной раздробленности XII-XIII вв. Киев. 1980, с. 182 и др.; ПСРЛ. Т. 2, стб. 683.

32. ПСРЛ. Т. 2, стб. 684, 685-686.

33. ПСРЛ. Т. I, стб. 412-413; ср. БЕРЕЖКОВ Н.Г. Хронология русского летописания. М. 1963, с. 85; Vincentii Chronicon. L. 4, 23.

34. ПСРЛ. Т. 2, стб. 686-687.

35. KURBIS B. Komentarz. - Mistrza Wincentego Kronika Polska. Warszawa. 1974, s. 215; ПАШУТО B.T. Внешняя политика Древней Руси. М. 1968, с. 164.

36. ПСРЛ. Т. 2, стб. 688.

37. КОТЛЯР М.Ф. Данило Галицький. К. 1979, с. 51-71; BAUMGARTEN N. Ор. cit. Table IX, р. 39.

38. ПСРЛ. Т. 2, стб. 698, 726.

39. См.: КОТЛЯР М.Ф. Чи Mir Роман Мстиславич ходити на половцiв ранние 1187 р. - Украiнський iсторичний журнал, 1965, N 1, с. 119-120.

40. BAUMGARTEN N. Ор. cit. Table V, p. 23; table XI, p. 47; KASZDAN A. Rus'-Byzantine Princely Marriages in the Eleventh and Twelfth Centuries. - Harvard Ukrainian Studies. 1988/ 1989. Vol. XII/XIII, p. 424; КОТЛЯР М.Ф. До питания про вiзантiйське походження матерi Данила Галицького. - Археологiя, 1991, N 2, с. 48-58; GRALA H. Drugie malzenstwo Romana Mscisiawowicza. - Slavia orientalis, 1982, N 3-4, s. 117.

41. Густинская летопись. - ПСРЛ. Т. 2. Санкт-Петербург, 1843, с. 327; ГРУШЕВСЬКИЙ М.С. Iсторiя Укражи-Руси. Т. 2, с. 454; WILKIEWICZ-WAWRZYNCZYKOWA A. Ze studiоw nad polityka polska na Rusi na przetomie XII-XIII w. - Atenium Wilenskie. 1937, r. XII. N 3, s. 3- 20. У Длугоша смерть Владимира датируется 1198 г. См.: Dkigosza Jana Roczniki czyli Kroniki slawnego krolestwa Polskiego. T. 5-6, s. 213.

42. Vincentii Chronicon. L. 4, 24.

43. История Венгрии. Т. 1. М. 1970, с. 133, 510; ТОМАШIВСЬКИИ С. Ук. соч., с. 88-89; ПАШУТО B.T. Ук. соч., с. 183.

44. Vincentii Chronicon. L. 4, 24.

45. ПСРЛ. Т. 1, стб. 417; ГРУШЕВСЬКИЙ М.С. Iсторiя Украiни- Руси. Т. 3. Львов;. 1905, с. 9; ПАШУТО B.T. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М. 1950, с. 193 и др.

46. ПСРЛ. Т. 1, стб. 417, 418.

47. РЫБАКОВ Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М. 1982, с. 515; ПСРЛ. Т. 1, стб. 418, 419. ПЛЕТНЕВА С.А. Донские половцы. - "Слово о полку Игореве" и его время. М. 1985, с. 278-279; ее же. Половцы. М. 1990, с. 150.

48. ФЕННЕЛ Д. Кризис средневековой Руси. 1200-1304. М. 1989, с. 64.

49. ПСРЛ. Т. 1,стб. 420, 421.

50. ПСРЛ. Т. 1, стб. 421.

51. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч. Т. 3. М. 1963, с. 169-170.

52. ГРУШЕВСКИЙ М.С. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия, с. 267; РЫБАКОВ Б.А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М. 1963, с. 163; КОТЛЯР Н.Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IX-XIII вв., с. 120-121; ТОЛОЧ КО П.П. Ук. соч., с. 182-183; см. также: ВОЙТОВИЧ Л.В. Генеалогiя династii Рюриковичiв. К. 1990, с. 114.

53. РЫБАКОВ Б.А. Древняя Русь и русские княжества XII-XIII вв, с. 493.

54. ENGEL J.Ch. Geschichte von Halitsch und Viodimir. Wien. 1792, S. 512 и др.

55. ABRACHAM W. Powstanie organizacji kosciote lacincskiego na Rusi. T. 1. Lwow, 1904, s. 98-99; ТОМАШIВСБКИЙ С. Ук. соч., с. 88; ЧУБАТИЙ М. Захiдна Украiна i Рим у XIII вiцi у cвoix змаганях до церковно'i уни. - Записки наукового товариства iмени Шевченка. Т. 123/ 124. Львiв. 1917, с. 10; ПАШУТО B.T. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси, с. 193; RHODE G. Ор. cit. Bd. 1, S. 102; НАЗАРЕНКО А.В. Русско-немецкие связи домонгольского времени (IX - середина ХIII вв.): состояние проблемы и перспективы дальнейших исследований. - Славяно-германские исследования. Т. 1-2. М. 2000, с. 25, и др.

56. КОТЛЯР Н.Ф. Галицко-Волынская Русь и Византия в XII- ХIII вв. - Южная Русь и Византия. Киев. 1991, с. 20-33.

57. Chronica Albrici monachi Trium fontium, a monacho Novi monasterii hoiensis interpolata. - Monumenta Germaniae Historica, Scriptores. T. 23. Hannoverae. 1874, S. 885.

58. KURBIS В. Komentarz, s. 225; ЩАВЕЛЕВА Н.И. Ук. соч., с. 139, 151.

59. ПСРЛ. Т. 1, стб. 425.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Материальные следы присутствия вагров в Восточной Европе
      Автор: Mukaffa
      Когда появилось арабское серебро в южной Балтике? - Оно появилось там - в конце VIII века. Представляете какая неприятность?)))
       
      Первый этап завоза - конец VIII века - 830е годы. И это территория южнобалтийского побережья и чуток Готланд.
       
      А много их там в IX-ом то веке? Ну допустим их оставили купцы-готландцы, которые специализировались на торговле с ВЕ. Ферштейн?
    • Варяги - народ или сословие?
      Автор: Mukaffa
      В этой фразе -  "Афетово же колено и то - варязи, свеи, урмане, готе, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немци, корлязи, венедици, фрягове и прочии, приседять от запада къ полуденью и съседятся съ племенем Хамовомъ."(ПВЛ) варяги и русь отдельно, т.е. поданы как разные этнонимы, разные народы. Вот как-раз и тема для "моравского" следа. А "варязи" здесь балт.славяне, других подходящих вариантов попросту не остаётся. А русь локализуется скорее всего в Прибалтике(в "Пруськой земле").
       
       
    • 300 золотых поясов
      Автор: Сергий
      В донесении рижских купцов из Новгорода от 10 ноября 1331 года говорится о том, что в Новгороде произошла драка между немцами и русскими, при этом один русский был убит.Для того чтобы урегулировать конфликт, немцы вступили в контакт с тысяцким (hertoghe), посадником (borchgreue), наместником (namestnik), Советом господ (heren van Nogarden) и 300 золотыми поясами (guldene gordele). Конфликт закончился тем, что немцам вернули предполагаемого убийцу (его меч был в крови), а они заплатили 100 монет городу и 20 монет чиновникам.
      Кто же были эти люди, именуемые "золотыми поясами"?
      Что еще о них известно?
    • Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский
      Автор: Saygo
      Гребенщикова Г. А. Андрей Яковлевич Италинский // Вопросы истории. - 2018. - № 3. - С. 20-34.
      Публикация, основанная на архивных документах, посвящена российскому дипломату конца XVIII — первой трети XIX в. А. Я. Италинскому, его напряженному труду на благо Отечества и вкладу отстаивание интересов России в Европе и Турции. Он находился на ответственных постах в сложные предвоенные и послевоенные годы, когда продолжалось военно-политическое противостояние двух великих держав — Российской и Османской империй. Часть донесений А. Я. Италинского своему руководству, хранящаяся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального Департамента МИД РФ, впервые вводится в научный оборот.
      Вторая половина XVIII в. ознаменовалась нахождением на российском государственном поприще блестящей когорты дипломатов — чрезвычайных посланников и полномочных министров. Высокообразованные, эрудированные, в совершенстве владевшие несколькими иностранными языками, они неустанно отстаивали интересы и достоинство своей державы, много и напряженно трудились на благо Отечества. При Екатерине II замечательную плеяду дипломатов, представлявших Россию при монархических Дворах Европы, пополнили С. Р. Воронцов, Н. В. Репнин, Д. М. Голицын, И. М. Симолин, Я. И. Булгаков. Но, пожалуй, более значимым и ответственным как в царствование Екатерины II, так и ее наследников — императоров Павла и Александра I — являлся пост на Востоке. В столице Турции Константинополе пересекались военно-стратегические и геополитические интересы ведущих морских держав, туда вели нити их большой политики. Константинополь представлял собой важный коммуникационный узел и ключевое связующее звено между Востоком и Западом, где дипломаты состязались в искусстве влиять на султана и его окружение с целью получения политических выгод для своих держав. От грамотных, продуманных и правильно рассчитанных действий российских представителей зависели многие факторы, но, прежде всего, — сохранение дружественных отношений с государством, в котором они служили, и предотвращение войны.
      Одним из талантливых представителей русской школы дипломатии являлся Андрей Яковлевич Италинский — фигура до сих пор малоизвестная среди историков. Между тем, этот человек достоин более подробного знакомства с ним, так как за годы службы в посольстве в Константинополе (Стамбуле) он стяжал себе уважение и признательность в равной степени и императора Александра I, и турецкого султана Селима III. Высокую оценку А. Я. Италинскому дал сын переводчика российской миссии в Константинополе П. Фонтона — Ф. П. Фонтон. «Италинский, — вспоминал он, — человек обширного образования, полиглот, геолог, химик, антикварий, историолог. С этими познаниями он соединял тонкий политический взгляд и истинную бескорыстную любовь к России и непоколебимую стойкость в своих убеждениях». А в целом, подытожил он, «уже сами факты доказывали искусство и ловкость наших посланников» в столице Османской империи1.Только человек такого редкого ума, трудолюбия и способностей как Италинский, мог оставить о себе столь лестное воспоминание, а проявленные им дипломатическое искусство и ловкость свидетельствовали о его высоком профессиональном уровне. Биографические сведения об Италинском довольно скудны, но в одном из архивных делопроизводств Историко-документального Департамента МИД РФ обнаружены важные дополнительные факты из жизни дипломата и его служебная переписка.
      Андрей Яковлевич Италинский, выходец «из малороссийского дворянства Черниговской губернии», родился в 1743 году. В юном возрасте, не будучи связан семейной традицией, он, тем не менее, осознанно избрал духовную стезю и пожелал учиться в Киевской духовной академии. После ее успешного окончания 18-летний Андрей также самостоятельно, без чьей-либо подсказки, принял неординарное решение — отказаться от духовного поприща и посвятить жизнь медицине, изучать которую он стремился глубоко и основательно, чувствуя к этой науке свое истинное призвание. Как указано в его послужном списке, «в службу вступил медицинскую с 1761 года и проходя обыкновенными в сей должности чинами, был, наконец, лекарем в Морской Санкт Петербургской гошпитали и в Пермском Нахабинском полку»2. Опыт, полученный в названных местах, безусловно, пригодился Италинскому, но ему, пытливому и талантливому лекарю, остро не хватало теоретических знаний, причем не отрывочных, из различных областей естественных наук, а системных и глубоких. Он рвался за границу, чтобы продолжить обучение, но осенью 1768 г. разразилась Русско-турецкая война, и из столичного Санкт-Петербургского морского госпиталя Италинский выехал в действующую армию. «С 1768 по 1770 год он пребывал в турецких походах в должности полкового лекаря»3.
      Именно тогда, в царствование Екатерины II, Италинский впервые стал свидетелем важных событий российской военной истории, когда одновременно с командующим 1-й армией графом Петром Александровичем Румянцевым находился на театре военных действий во время крупных сражений россиян с турками. Так, в решающем 1770 г. для операций на Дунае Турция выставила против Рос­сии почти 200-тысячную армию: великий визирь Халил-паша намеревался вернуть потерянные города и развернуть наступление на Дунайские княжества Молдавию и Валахию. Однако блестящие успехи армии П. А. Румянцева сорвали планы превосходящего в силах противника. В сражении 7 июля 1770 г. при реке Ларге малочисленные российские войска наголову разбили турецкие, россияне заняли весь турецкий лагерь с трофеями и ставки трех пашей. Остатки турецкой армии отступили к реке Кагул, где с помощью татар великий визирь увеличил свою армию до 100 тыс. человек В честь победы при Ларге Екатерина II назначила торжественное богослужение и благодарственный молебен в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В той церкви хранилась особо чтимая на Руси икона Казанской Божьей Матери, к которой припадали и которой молились о даровании победы над врагами. После завершения богослужения при большом стечении народа был произведен пушечный салют.
      21 июля того же 1770 г. на реке Кагул произошло генеральное сражение, завершившееся полным разгромом противника. Во время панического бегства с поля боя турки оставили все свои позиции и укрепления, побросали артиллерию и обозы. Напрасно великий визирь Халил-паша с саблей в руках метался среди бегущих янычар и пытался их остановить. Как потом рассказывали спасшиеся турки, «второй паша рубил отступавшим носы и уши», однако и это не помогало.
      Победителям достались богатые трофеи: весь турецкий лагерь, обозы, палатки, верблюды, множество ценной утвари, дорогие ковры и посуда. Потери турок в живой силе составили до 20 тыс. чел.; россияне потеряли убитыми 353 чел., ранеными — 550. Румянцев не скрывал перед императрицей своей гордости, когда докладывал ей об итогах битвы при Кагуле: «Ни столь жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила. Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки ударяли мы во всю мочь на меч и огонь турецкий, и одержали над оным верх»4.
      Сухопутные победы России сыграли важную роль в коренном переломе в войне, и полковой лекарь Андрей Италинский, оказывавший помощь больным и раненым в подвижных лазаретах и в полковых госпитальных палатках, был непосредственным очевидцем и участником того героического прошлого.
      После крупных успехов армии Румянцева Италинский подал прошение об увольнении от службы, чтобы выехать за границу и продолжить обучение. Получив разрешение, он отправился изучать медицину в Голландию, в Лейденский университет, по окончании которого в 1774 г. получил диплом доктора медицины. Достигнутые успехи, однако, не стали для Италинского окончательными: далее его путь лежал в Лондон, где он надеялся получить практику и одновременно продолжить освоение медицины. В Лондоне Андрей Яковлевич познакомился с главой российского посольства Иваном Матвеевичем Симолиным, и эта встреча стала для Италинского судьбоносной, вновь изменившей его жизнь.
      И. М. Симолин, много трудившейся на ниве дипломатии, увидел в солидном и целеустремленном докторе вовсе не будущее медицинское светило, а умного, перспективного дипломата, способного отстаивать державное достоинство России при монархических дворах Европы. Тогда, после завершения Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. и подписания Кючук-Кайнарджийского мира, империя Екатерины II вступала в новый этап исторического развития, и сфера ее геополитических и стратегических интересов значительно расширилась. Внешняя политика Петербурга с каждым годом становилась более активной и целенаправленной5, и Екатерина II крайне нуждалась в талантливых, эрудированных сотрудниках, обладавших аналитическим складом ума, которых она без тени сомнения могла бы направлять своими представителями за границу. При встречах и беседах с Италинским Симолин лишний раз убеждался в том, что этот врач как нельзя лучше подходит для дипломатической службы, но Симолин понимал и другое — Италинского надо морально подготовить для столь резкой перемены сферы его деятельности и дать ему время, чтобы завершить в Лондоне выполнение намеченных им целей.
      Андрей Яковлевич прожил в Лондоне девять лет и, судя по столь приличному сроку, дела его как практикующего врача шли неплохо, но, тем не менее, под большим влиянием главы российской миссии он окончательно сделал выбор в пользу карьеры дипломата. После получения на это согласия посольский курьер повез в Петербург ходатайство и рекомендацию Симолина, и в 1783 г. в Лондон пришел ответ: именным указом императрицы Екатерины II Андрей Италинский был «пожалован в коллежские асессоры и определен к службе» при дворе короля Неаполя и Обеих Сицилий. В справке Коллегии иностранных дел (МИД) об Италинском записано: «После тринадцатилетнего увольнения от службы (медицинской. — Г. Г.) и пробытия во все оное время в иностранных государствах на собственном его иждивении для приобретения знаний в разных науках и между прочим, в таких, которые настоящему его званию приличны», Италинский получил назначение в Италию. А 20 февраля 1785 г. он был «пожалован в советники посольства»6.
      Так в судьбе Италинского трижды совершились кардинальные перемены: от духовной карьеры — к медицинской, затем — к дипломатической. Избрав последний вид деятельности, он оставался верен ему до конца своей жизни и с честью служил России свыше сорока пяти лет.
      Спустя четыре года после того, как Италинский приступил к исполнению своих обязанностей в Неаполе, в русско-турецких отношениях вновь возникли серьезные осложнения, вызванные присоединением к Российской державе Крыма и укреплением Россией своих южных границ. Приобретение стратегически важных крепостей Керчи, Еникале и Кинбурна, а затем Ахтиара (будущего Севастополя) позволило кабинету Екатерины II обустраивать на Чёрном море порты базирования и развернуть строительство флота. Однако Турция не смирилась с потерями названных пунктов и крепостей, равно как и с вхождением Крыма в состав России и лишением верховенства над крымскими татарами, и приступила к наращиванию военного потенциала, чтобы взять реванш.
      Наступил 1787 год. В январе Екатерина II предприняла поездку в Крым, чтобы посмотреть на «дорогое сердцу заведение» — молодой Черноморский флот. Выезжала она открыто и в сопровождении иностранных дипломатов, перед которыми не скрывала цели столь важной поездки, считая это своим правом как главы государства. В намерении посетить Крым императрица не видела ничего предосудительного — во всяком случае, того, что могло бы дать повод державам объявить ее «крымский вояж» неким вызовом Оттоманской Порте и выставить Россию инициатором войны. Однако именно так и произошло.
      Турция, подогреваемая западными миссиями в Константинопо­ле, расценила поездку русской государыни на юг как прямую подготовку к нападению, и приняла меры. Английский, французский и прусский дипломаты наставляли Диван (турецкое правительство): «Порта должна оказаться твердою, дабы заставить себя почитать». Для этого нужно было укрепить крепости первостепенного значения — Очаков и Измаил — и собрать на Дунае не менее 100-тысячной армии. Главную задачу по организации обороны столицы и Проливов султан Абдул-Гамид сформулировал коротко и по-военному четко: «Запереть Чёрное море, умножить гарнизоны в Бендерах и Очакове, вооружить 22 корабля». Французский посол Шуазель-Гуфье рекомендовал туркам «не оказывать слабости и лишней податливости на учреждение требований российских»7.
      В поездке по Крыму, с остановками в городах и портах Херсоне, Бахчисарае, Севастополе Екатерину II в числе прочих государственных и военных деятелей сопровождал посланник в Неаполе Павел Мартынович Скавронский. Соответственно, на время его отсутствия всеми делами миссии заведовал советник посольства Андрей Яковлевич Италинский, и именно в тот важный для России период началась его самостоятельная работа как дипломата: он выполнял обязанности посланника и курировал всю работу миссии, включая составление донесений руководству. Италинский со всей ответственностью подо­шел к выполнению посольских обязанностей, а его депеши вице-канцлеру России Ивану Андреевичу Остерману были чрезвычайно информативны, насыщены аналитическими выкладками и прогнозами относительно европейских дел. Сообщал Италинский об увеличении масштабов антитурецкого восстания албанцев, о приходе в Адриатику турецкой эскадры для блокирования побережья, о подготовке Турцией сухопутных войск для высадки в албанских провинциях и отправления их для подавления мятежа8. Донесения Италинского кабинет Екатерины II учитывал при разработках стратегических планов в отношении своего потенциального противника и намеревался воспользоваться нестабильной обстановкой в Османских владениях.
      Пока продолжался «крымский вояж» императрицы, заседания турецкого руководства следовали почти непрерывно с неизменной повесткой дня — остановить Россию на Чёрном море, вернуть Крым, а в случае отказа русских от добровольного возвращения полуострова объявить им войну. Осенью 1787 г. война стала неизбежной, а на начальном ее этапе сотрудники Екатерины II делали ставку на Вторую экспедицию Балтийского флота в Средиземное и Эгейское моря. После прихода флота в Греческий Архипелаг предполагалось поднять мятеж среди христианских подданных султана и с их помощью сокрушать Османскую империю изнутри. Со стороны Дарданелл балтийские эскадры будут отвлекать силы турок от Чёрного моря, где будет действовать Черноморский флот. Но Вторая экспедиция в Греческий Архипелаг не состоялась: шведский король Густав III (двоюродный брат Екатерины II) без объявления войны совершил нападение на Россию.
      В тот период военно-политические цели короля совпали с замыслами турецкого султана: Густав III стремился вернуть потерянные со времен Петра Великого земли в Прибалтике и захватить Петербург, а Абдул Гамид — сорвать поход Балтийского флота в недра Османских владений, для чего воспользоваться воинственными устремлениями шведского короля. Получив из Константинополя крупную финансовую поддержку, Густав III в июне 1788 г. начал кампанию. В честь этого события в загородной резиденции турецкого султана Пере состоялся прием шведского посла, который прибыл во дворец при полном параде и в сопровождении пышной свиты. Абдул Гамид встречал дорогого гостя вместе с высшими сановниками, улемами и пашами и в церемониальном зале произнес торжественную речь, в которой поблагодарил Густава III «за объявление войны Российской империи и за усердие Швеции в пользу империи Оттоманской». Затем султан вручил королевскому послу роскошную табакерку с бриллиантами стоимостью 12 тысяч пиастров9.Таким образом, Густав III вынудил Екатерину II вести войну одновременно на двух театрах — на северо-западе и на юге.
      Италинский регулярно информировал руководство о поведении шведов в Италии. В одной из шифрованных депеш он доложил, что в середине июля 1788 г. из Неаполя выехал швед по фамилии Фриденсгейм, который тайно, под видом путешественника прожил там около месяца. Как точно выяснил Италинский, швед «проник ко двору» неаполитанского короля Фердинанда с целью «прельстить его и склонить к поступкам, противным состоящим ныне дружбе» между Неаполем и Россией. Но «проникнуть» к самому королю предприимчивому шведу не удалось — фактически, всеми делами при дворе заведовал военный министр генерал Джон Актон, который лично контролировал посетителей и назначал время приема.
      Д. Актон поинтересовался целью визита, и Фриденсгейм, без лишних предисловий, принялся уговаривать его не оказывать помощи русской каперской флотилии, которая будет вести в Эгейском море боевые действия против Турции. Также Фриденсгейм призывал Актона заключить дружественный союз со Швецией, который, по его словам, имел довольно заманчивые перспективы. Если король Фердинанд согласится подписать договор, говорил Фриденсгейм, то шведы будут поставлять в Неаполь и на Сицилию железо отличных сортов, качественную артиллерию, ядра, стратегическое сырье и многое другое — то, что издавна привозили стокгольмские купцы и продавали по баснословным ценам. Но после заключения союза, уверял швед, Густав III распорядится привозить все перечисленные товары и предметы в Неаполь напрямую, минуя посредников-купцов, и за меньшие деньги10.
      Внимательно выслушав шведа, генерал Актон сказал: «Разговор столь странного содержания не может быть принят в уважение их Неаполитанскими Величествами», а что касается поставок из Швеции железа и прочего, то «Двор сей» вполне «доволен чинимою поставкою купцами». Однако самое главное то, что, король и королева не хотят огорчать Данию, с которой уже ведутся переговоры по заключению торгового договора11.
      В конце июля 1788 г. Италинский доложил вице-канцлеру И. А. Остерману о прибытии в Неаполь контр-адмирала российской службы (ранга генерал-майора) С. С. Гиббса, которого Екатерина II назначила председателем Призовой Комиссии в Сиракузах. Гиббс передал Италинскому письма и высочайшие распоряжения касательно флотилии и объяснил, что образование Комиссии вызвано необходимостью контролировать российских арматоров (каперов) и «воздерживать их от угнетения нейтральных подданных», направляя действия капитанов судов в законное и цивилизованное русло. По поручению главы посольства П. М. Скавронского Италинский передал контр-адмиралу Гиббсу желание короля Неаполя сохранять дружественные отношения с Екатериной II и не допускать со стороны российских арматоров грабежей неаполитанских купцов12. В течение всей Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Италинский координировал взаимодействие и обмен информацией между Неаполем, Сиракузами, островами Зант, Цериго, Цефалония, городами Триест, Ливорно и Петербургом, поскольку сам посланник Скавронский в те годы часто болел и не мог выполнять служебные обязанности.
      В 1802 г., уже при Александре I, последовало назначение Андрея Яковлевича на новый и ответственный пост — чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Турции. Однако судьба распорядилась так, что до начала очередной войны с Турцией Италинский пробыл в Константинополе (Стамбуле) недолго — всего четыре года. В декабре 1791 г. в Яссах российская и турецкая стороны скрепили подписями мирный договор, по которому Российская империя получила новые земли и окончательно закрепила за собой Крым. Однако не смирившись с условиями Ясского договора, султан Селим III помышлял о реванше и занялся военными приготовлениями. Во все провинции Османской империи курьеры везли его строжайшие фирманы (указы): доставлять в столицу продовольствие, зерно, строевой лес, железо, порох, селитру и другие «жизненные припасы и материалы». Султан приказал укреплять и оснащать крепости на западном побережье Чёрного моря с главными портами базирования своего флота — Варну и Сизополь, а на восточном побережье — Анапу. В Константинопольском Адмиралтействе и на верфях Синопа на благо Османской империи усердно трудились французские корабельные мастера, пополняя турецкий флот добротными кораблями.
      При поддержке Франции Турция активно готовилась к войне и наращивала военную мощь, о чем Италинский регулярно докладывал руководству, предупреждая «о худом расположении Порты и ее недоброжелательстве» к России. Положение усугубляла нестабильная обстановка в бывших польских землях. По третьему разделу Польши к России отошли польские территории, где проживало преимущественно татарское население. Татары постоянно жаловались туркам на то, что Россия будто бы «чинит им притеснения в исполнении Магометанского закона», и по этому поводу турецкий министр иностранных дел (Рейс-Эфенди) требовал от Италинского разъяснений. Андрей Яковлевич твердо заверял Порту в абсурдности и несправедливости подобных обвинений: «Магометанам, как и другим народам в России обитающим, предоставлена совершенная и полная свобода в последовании догматам веры их»13.
      В 1804 г. в Константинополе с новой силой разгорелась борьба между Россией и бонапартистской Францией за влияние на Турцию. Профранцузская партия, пытаясь расширить подконтрольные области в Османских владениях с целью создания там будущего плацдарма против России, усиленно добивалась от султана разрешения на учреждение должности французского комиссара в Варне, но благодаря стараниям Италинского Селим III отказал Первому консулу в его настойчивой просьбе, и назначения не состоялось. Император Александр I одобрил действия своего представителя в Турции, а канцлер Воронцов в письме Андрею Яковлевичу прямо обвинил французов в нечистоплотности: Франция, «республика сия, всех агентов своих в Турецких областях содержит в едином намерении, чтоб развращать нравы жителей, удалять их от повиновения законной власти и обращать в свои интересы», направленные во вред России.
      Воронцов высказал дипломату похвалу за предпринятые им «предосторожности, дабы поставить преграды покушениям Франции на Турецкие области, да и Порта час от часу более удостоверяется о хищных против ея намерениях Франции». В Петербурге надеялись, что Турция ясно осознает важность «тесной связи Двора нашего с нею к ограждению ея безопасности», поскольку завоевательные планы Бонапарта не иссякли, а в конце письма Воронцов выразил полное согласие с намерением Италинского вручить подарки Рейс-Эфенди «и другим знаменитейшим турецким чиновникам», и просил «не оставить стараний своих употребить к снисканию дружбы нового капитана паши». Воронцов добавил: «Прошу уведомлять о качествах чиновника сего, о доверии, каким он пользуется у султана, о влиянии его в дела, о связях его с чиновниками Порты и о сношениях его с находящимися в Царе Граде министрами чужестранных держав, особливо с французским послом»14.
      В январе 1804 г., докладывая о ситуации в Египте, Италинский подчеркивал: «Французы беспрерывно упражнены старанием о расположении беев в пользу Франции, прельщают албанцов всеми возможными средствами, дабы сделать из них орудие, полезное видам Франции на Египет», устраивают политические провокации в крупном турецком городе и порте Синопе. В частности, находившийся в Синопе представитель Французской Республики (комиссар) Фуркад распространил заведомо ложный слух о том, что русские якобы хотят захватить Синоп, который «в скорости будет принадлежать России», а потому он, Фуркад, «будет иметь удовольствие быть комиссаром в России»15. Российский консул в Синопе сообщал: «Здешний начальник Киозу Бусок Оглу, узнав сие и видя, что собралось здесь зимовать 6 судов под российским флагом и полагая, что они собрались нарочито для взятия Синопа», приказал всем местным священникам во время службы в церквах призывать прихожан не вступать с россиянами ни в какие отношения, вплоть до частных разговоров. Турецкие власти подвигли местных жителей прийти к дому российского консула и выкрикивать протесты, капитанам российских торговых судов запретили стрелять из пушек, а греческим пригрозили, что повесят их за малейшее ослушание османским властям16.
      Предвоенные годы стали для Италинского временем тяжелых испытаний. На нем как на главе посольства лежала огромная ответственность за предотвращение войны, за проведение многочисленных встреч и переговоров с турецким министерством. В апреле 1804 г. он докладывал главе МИД князю Адаму Чарторыйскому: «Клеветы, беспрестанно чинимые Порте на Россию от французского здесь посла, и ныне от самого Первого Консула слагаемые и доставляемые, могут иногда возбуждать в ней некоторое ощущение беспокойства и поколебать доверенность» к нам. Чтобы нарушить дружественные отношения между Россией и Турцией, Бонапарт пустил в ход все возможные способы — подкуп, «хитрость и обман, внушения и ласки», и сотрудникам российской миссии в Константинополе выпала сложная задача противодействовать таким методам17. В течение нескольких месяцев им удавалось сохранять доверие турецкого руководства, а Рейс-Эфенди даже передал Италинскому копию письма Бонапарта к султану на турецком языке. После перевода текста выяснилось, что «Первый Консул изъясняется к Султану словами высокомерного наставника и учителя, яко повелитель, имеющий право учреждать в пользу свою действия Его Султанского Величества, и имеющий власть и силу наказать за ослушание». Из письма было видно намерение французов расторгнуть существовавшие дружественные русско-турецкий и русско-английский союзы и «довести Порту до нещастия коварными внушениями против России». По словам Италинского, «пуская в ход ласкательство, Первый Консул продолжает клеветать на Россию, приводит деятельных, усердных нам членов Министерства здешнего в подозрение у Султана», в результате чего «Порта находится в замешательстве» и растерянности, и Селим III теперь не знает, какой ответ отсылать в Париж18.
      Противодействовать «коварным внушениям французов» в Стамбуле становилось все труднее, но Италинский не терял надежды и прибегал к давнему способу воздействия на турок — одаривал их подарками и подношениями. Письмом от 1 (13) декабря 1804 г. он благодарил А. А. Чарторыйского за «всемилостивейшее Его Императорского Величества назначение подарков Юсуфу Аге и Рейс Эфендию», и за присланный вексель на сумму 15 тыс. турецких пиастров19. На протяжении 1804 и первой половины 1805 г. усилиями дипломата удавалось сохранять дружественные отношения с Высокой Портой, а султан без лишних проволочек выдавал фирманы на беспрепятственный пропуск российских войск, военных и купеческих судов через Босфор и Дарданеллы, поскольку оставалось присутствие российского флота и войск в Ионическом море, с базированием на острове Корфу.
      Судя по всему, Андрей Яковлевич действительно надеялся на мирное развитие событий, поскольку в феврале 1805 г. он начал активно ходатайствовать об учреждении при посольстве в Константинополе (Стамбуле) студенческого училища на 10 мест. При поддержке и одобрении князя Чарторыйского Италинский приступил к делу, подготовил годовую смету расходов в размере 30 тыс. пиастров и занялся поисками преподавателей. Отчитываясь перед главой МИД, Италинский писал: «Из христиан и турков можно приискать людей, которые в состоянии учить арапскому, персидскому, турецкому и греческому языкам. Но учителей, имеющих просвещение для приведения учеников в некоторые познания словесных наук и для подаяния им начальных политических сведений, не обретается ни в Пере, ни в Константинополе», а это, как полагал Италинский, очень важная составляющая воспитательного процесса. Поэтому он решил пока ограничиться четырьмя студентами, которых собирался вызвать из Киевской духовной семинарии и из Астраханской (или Казанской, причем из этих семинарий обязательно татарской национальности), «возрастом не менее 20 лет, и таких, которые уже находились в философическом классе. «Жалования для них довольно по 1000 пиастров в год — столько получают венские и английские студенты, и сверх того по 50 пиастров в год на покупку книг и пишущих материалов». Кроме основного курса и осваивания иностранных языков студенты должны были изучать грамматику и лексику и заниматься со священниками, а столь высокое жалование обучающимся обусловливалось дороговизной жилья в Константинополе, которое ученики будут снимать20.
      И все же, пагубное влияние французов в турецкой столице возобладало. Посол в Константинополе Себастиани исправно выполнял поручения своего патрона Наполеона, возложившего на себя титул императора. Себастиани внушал Порте мысль о том, что только под покровительством такого непревзойденного гения военного искусства как Наполеон, турки могут находиться в безопасности, а никакая Россия их уже не защитит. Франция посылала своих эмиссаров в турецкие провинции и не жалела золота, чтобы настроить легко поддающееся внушению население против русских. А когда Себастиани пообещал туркам помочь вернуть Крым, то этот прием сильно склонил чашу турецких весов в пользу Франции. После катастрофы под Аустерлицем и сокрушительного поражения русско-австрийских войск, для Селима III стал окончательно ясен военный феномен Наполеона, и султан принял решение в пользу Франции. Для самого же императора главной целью являлось подвигнуть турок на войну с Россией, чтобы ослабить ее и отвлечь армию от европейских театров военных действий.
      Из донесений Италинского следовало, что в турецкой столице кроме профранцузской партии во вред интересам России действовали некие «доктор Тиболд и банкир Папаригопуло», которые имели прямой доступ к руководству Турции и внушали министрам султана недоброжелательные мысли. Дипломат сообщал, что «старается о изобретении наилучших мер для приведения сих интриганов в невозможность действовать по недоброхотству своему к России», разъяснял турецкому министерству «дружественно усердные Его Императорского Величества расположения к Султану», но отношения с Турцией резко ухудшились21.В 1806 г. положение дел коренным образом изменилось, и кабинет Александра I уже не сомневался в подготовке турками войны с Россией. В мае Италинский отправил в Петербург важные новости: по настоянию французского посла Селим III аннулировал русско-турецкий договор от 1798 г., оперативно закрыл Проливы и запретил пропуск русских военных судов в Средиземное море и обратно — в Чёрное. Это сразу затруднило снабжение эскадры вице-адмирала Д. Н. Сенявина, базировавшейся на Корфу, из Севастополя и Херсона и отрезало ее от черноморских портов. Дипломат доложил и о сосредоточении на рейде Константинополя в полной готовности десяти военных судов, а всего боеспособных кораблей и фрегатов в турецком флоте вместе с бомбардирскими и мелкими судами насчитывалось 60 единиц, что во много крат превосходило морские силы России на Чёрном море22.
      15 октября 1806 г. Турция объявила российского посланника и полномочного министра Италинского персоной non grata, а 18 (30) декабря последовало объявление войны России. Из посольского особняка российский дипломат с семьей и сотрудниками посольства успел перебраться на английский фрегат «Асйуе», который доставил всех на Мальту. Там Италинский активно сотрудничал с англичанами как с представителями дружественной державы. В то время король Англии Георг III оказал императору Александру I важную услугу — поддержал его, когда правитель Туниса, солидаризируясь с турецким султаном, объявил России войну. В это время тунисский бей приказал арестовать четыре российских купеческих судна, а экипажи сослал на каторжные работы. Италинский, будучи на Мальте, первым узнал эту новость. Успокаивая его, англичане напомнили, что для того и существует флот, чтобы оперативно решить этот вопрос: «Зная Тунис, можно достоверно сказать, что отделение двух кораблей и нескольких фрегатов для блокады Туниса достаточно будет, чтоб заставить Бея отпустить суда и освободить экипаж»23. В апреле 1807 г. тунисский бей освободил российский экипаж и вернул суда, правда, разграбленные до последней такелажной веревки.
      В 1808 г. началась война России с Англией, поэтому Италинский вынужденно покинув Мальту, выехал в действующую Молдавскую армию, где пригодился его прошлый врачебный опыт и где он начал оказывать помощь больным и раненым. На театре военных действий
      Италинский находился до окончания войны с Турцией, а 6 мая 1812 г. в Бухаресте он скрепил своей подписью мирный договор с Турцией. Тогда император Александр I, желая предоставить политические выгоды многострадальной Сербии и сербскому народу, пожертвовал завоеванными крепостями Анапой и Поти и вернул их Турции, но Италинский добился для России приобретения плодородных земель в Бессарабии, бывших турецких крепостей Измаила, Хотина и Бендер, а также левого берега Дуная от Ренни до Килии. Это дало возможность развернуть на Дунае флотилию как вспомогательную Черноморскому флоту. В целом, дипломат Италинский внес весомый вклад в подписание мира в Бухаресте.
      Из Бухареста Андрей Яковлевич по указу Александра I выехал прямо в Стамбул — вновь в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В его деятельности начался напряженный период, связанный с тем, что турки периодически нарушали статьи договоров с Россией, особенно касавшиеся пропуска торговых судов через Проливы. Российскому посольству часто приходилось регулировать такого рода дела, вплоть до подачи нот протестов Высокой Порте. Наиболее характерной стала нота от 24 ноября (6 декабря) 1812 г., поданная Италинским по поводу задержания турецкими властями в Дарданеллах четырех русских судов с зерном. Турция требовала от русского купечества продавать зерно по рыночным ценам в самом Константинополе, а не везти его в порты Средиземного моря. В ноте Италинский прямо указал на то, что турецкие власти в Дарданеллах нарушают статьи ранее заключенных двусторонних торговых договоров, нанося тем самым ущерб экономике России. А русские купцы и судовладельцы имеют юридическое право провозить свои товары и зерно в любой средиземноморский порт, заплатив Порте пошлины в установленном размере24.
      В реляции императору от 1 (13) февраля 1813 г. Андрей Яковлевич упомянул о трудностях, с которым ему пришлось столкнуться в турецкой столице и которые требовали от него «все более тонкого поведения и определенной податливости», но при неизменном соблюдении достоинства державы. «Мне удалось использовать кое-какие тайные связи, установленные мною как для получения различных сведений, так и для того, чтобы быть в состоянии сорвать интриги наших неприятелей против только что заключенного мира», — подытожил он25.
      В апреле 1813 г. Италинский вплотную занялся сербскими делами. По Бухарестскому трактату, турки пошли на ряд уступок Сербии, и в переговорах с Рейс-Эфенди Италинский добивался выполнения следующих пунктов:
      1. Пребывание в крепости в Белграде турецкого гарнизона численностью не более 50 человек.
      2. Приграничные укрепления должны остаться в ведении сербов.
      3. Оставить сербам территории, приобретенные в ходе военных действий.
      4. Предоставить сербам право избирать собственного князя по примеру Молдавии и Валахии.
      5. Предоставить сербам право держать вооруженные отряды для защиты своей территории.
      Однако длительные и напряженные переговоры по Сербии не давали желаемого результата: турки проявляли упрямство и не соглашались идти на компромиссы, а 16 (28) мая 1813 г. Рейс-Эфенди официально уведомил главу российского посольства о том, что «Порта намерена силою оружия покорить Сербию». Это заявление было подкреплено выдвижением армии к Адрианополю, сосредоточением значительных сил в Софии и усилением турецких гарнизонов в крепостях, расположенных на территории Сербии26. Но путем сложных переговоров российскому дипломату удавалось удерживать султана от развязывания большой войны против сербского народа, от «пускания в ход силы оружия».
      16 (28) апреля 1813 г. министр иностранных дел России граф Н. П. Румянцев направил в Стамбул Италинскому письмо такого содержания: «Я полагаю, что Оттоманское министерство уже получило от своих собственных представителей уведомление о передаче им крепостей Поти и Ахалкалак». Возвращение таких важных крепостей, подчеркивал Румянцев, «это, скорее, подарок, великодушие нашего государя. Но нашим врагам, вовлекающим Порту в свои интриги, возможно, удастся заставить ее потребовать у вас возвращения крепости Сухум-Кале, которая является резиденцией абхазского шаха. Передача этой крепости имела бы следствием подчинения Порте этого князя и его владений. Вам надлежит решительно отвергнуть подобное предложение. Допустить такую передачу и счесть, что она вытекает из наших обязательств и подразумевается в договоре, значило бы признать за Портой право вновь потребовать от нас Грузию, Мингрелию, Имеретию и Гурию. Владетель Абхазии, как и владетели перечисленных княжеств, добровольно перешел под скипетр его величества. Он, также как и эти князья, исповедует общую с нами религию, он отправил в Петербург для обучения своего сына, наследника его княжества»27.
      Таким образом, в дополнение к сербским делам геополитические интересы России и Турции непосредственно столкнулись на восточном побережье Чёрного моря, у берегов Кавказа, где в борьбе с русскими турки рассчитывали на горские народы и на их лидеров. Италинский неоднократно предупреждал руководство об оказываемой Турцией военной помощи кавказским вождям, «о производимых Портою Оттоманскою военных всякого рода приготовлениях против России, и в особенности против Мингрелии, по поводу притязаний на наши побережные владения со стороны Чёрного моря»28. Большой отдачи турки ожидали от паши крепости Анапа, который начал «неприязненные предприятия против российской границы, занимаемой Войском Черноморским по реке Кубани».
      Италинский вступил в переписку с командованием Черноморского флота и, сообщая эти сведения, просил отправить военные суда флота «с морским десантом для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» с целью не допустить турок со стороны моря совершить нападение на российские форпосты и погранзаставы. Главнокомандующему войсками на Кавказской линии и в Грузии генерал-лейтенанту Н. Ф. Ртищеву Италинский настоятельно рекомендовал усилить гарнизон крепости Святого Николая артиллерией и личным составом и на случай нападения турок и горцев доставить в крепость шесть орудий большого калибра, поскольку имевшихся там «нескольких азиатских фальконетов» не хватало для целей обороны.
      На основании донесений Италинского генерал от инфантерии военный губернатор города Херсона граф А. Ф. Ланжерон, генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев и Севастопольский флотский начальник вице-адмирал Р. Р. Галл приняли зависевшие от каждого из них меры. Войсковому атаману Черноморского войска генерал-майору Бурсаку ушло предписание «о недремленном и бдительнейшем наблюдении за черкесами», а вице-адмирал Р. Р. Галл без промедления вооружил в Севастополе «для крейсирования у берегов Абхазии, Мингрелии и Гурии» военные фрегаты и бриги. На двух фрегатах в форт Св. Николая от­правили шесть крепостных орудий: четыре 24-фунтовые пушки и две 18-фунтовые «при офицере тамошнего гарнизона, с положенным числом нижних чинов и двойным количеством зарядов против Штатного положения»29.
      Секретным письмом от 17 (29) апреля 1816 г. Италинский уведомил Ланжерона об отправлении турками лезгинским вождям большой партии (несколько десятков тысяч) ружей для нападения на пограничные с Россией территории, которое планировалось совершить со стороны Анапы. Из данных агентурной разведки и из показаний пленных кизлярских татар, взятых на Кавказской линии, российское командование узнало, что в Анапу приходило турецкое судно, на котором привезли порох, свинец, свыше 50 орудий и до 60 янычар. В Анапе, говорили пленные, «укрепляют входы батареями» на случай подхода российских войск, и идут военные приготовления. Анапский паша Назыр «возбудил ногайские и другие закубанские народы к завоеванию Таманского полуострова, сим народам секретно отправляет пушки, ружья и вооружает их, отправил с бумагами в Царь Град военное судно. Скоро будет произведено нападение водою и сухим путем»30.
      Италинский неоднократно заявлял турецкому министерству про­тесты по поводу действий паши крепости Анапа. Более того, дипломат напомнил Порте о великодушном поступке императора Александра I, приказавшего (по личной просьбе султана) в январе 1816 г. вернуть туркам в Анапу 61 орудие, вывезенное в годы войны из крепости. Уважив просьбу султана, Александр I надеялся на добрые отношения с ним, хотя понимал, что таким подарком он способствовал усилению крепости. Например, военный губернатор Херсона граф Ланжерон прямо высказался по этому вопросу: «Турецкий паша, находящийся в Анапе, делает большой вред для нас. Он из числа тех чиновников, которые перевели за Кубань 27 тысяч ногайцев, передерживает наших дезертиров и поощряет черкес к нападению на нашу границу. Да и сама Порта на основании трактата не выполняет требований посланника нашего в Константинополе. Возвращением орудий мы Анапскую крепость вооружили собственно против себя». Орудия доставили в Анапу из крымских крепостей, «но от Порты Оттоманской и Анапского паши кроме неблагонамеренных и дерзких предприятий ничего соответствовавшего Монаршему ожиданию не видно», — считал Ланжерон. В заключение он пришел к выводу: «На случай, если Анапский паша будет оправдываться своим бессилием против черкесе, кои против его воли продолжают делать набеги, то таковое оправдание его служит предлогом, а он сам как хитрый человек подстрекает их к сему. Для восстановления по границе должного порядка и обеспечение жителей необходимо... сменить помянутого пашу»31.
      Совместными усилиями черноморских начальников и дипломатии в лице главы российского посольства в Стамбуле тайного советника Италинского удалось предотвратить враждебные России акции и нападение на форт Св. Николая. В том же 1816 г. дипломат получил новое назначение в Рим, где он возглавлял посольство до конца своей жизни. Умер Андрей Яковлевич в 1827 г. в возрасте 84 лет. Хорошо знакомые с Италинским люди считали его не только выдающимся дипломатом, но и блестящим знатоком Италии, ее достопримечательностей, архитектуры, живописи, истории и археологии. Он оказывал помощь и покровительство своим соотечественникам, приезжавшим в Италию учиться живописи, архитектуре и ваянию, и сам являлся почетным членом Российской Академии наук и Российской Академии художеств. Его труд отмечен несколькими орденами, в том числе орденом Св. Владимира и орденом Св. Александра Невского, с алмазными знаками.
      Примечания
      1. ФОНТОН Ф.П. Воспоминания. Т. 1. Лейпциг. 1862, с. 17, 19—20.
      2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ). Историко-документальный департамент МИД РФ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. боб.
      3. Там же, л. 6об.—7.
      4. ПЕТРОВ А.Н. Первая русско-турецкая война в царствование Екатерины II. ЕГО ЖЕ. Влияние турецких войн с половины прошлого столетия на развитие русского военного искусства. Т. 1. СПб. 1893.
      5. Подробнее об этом см.: Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII в. В кн.: От царства к империи. М.-СПб. 2015, с. 209—259.
      6. АВП РИ, ф. 70, оп. 70/5, д. 206, л. 6 об.-7.
      7. Там же, ф. 89, оп. 89/8, д. 686, л. 72—73.
      8. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 188, л. 33, 37—37об.
      9. Там же, д. 201, л. 77об.; ф. 89, оп.89/8, д. 2036, л. 95об.
      10. Там же, ф. 70, оп. 70/2, д. 201, л. 1 — 1 об.
      11. Там же, л. 2—3.
      12. Там же, л. 11об.—12.
      13. Там же, ф. 180, оп. 517/1, д. 40, л. 1 —1об. От 17 февраля 1803 г.
      14. Там же, л. 6—9об., 22—24об.
      15. Там же, д. 35, л. 13— 1 Зоб., 54—60. Документы от 12 декабря 1803 г. и от 4 (16) января 1804 г.
      16. Там же, л. 54—60.
      17. Там же, д. 36, л. 96. От 17 (29) апреля 1804 г.
      18. Там же, л. 119-120. От 2 (14) мая 1804 г.
      19. Там же, д. 38, л. 167.
      20. Там же, д. 41, л. 96—99.
      21. Там же, л. 22.
      22. Там же, д. 3214, л. 73об.; д. 46, л. 6—7.
      23. Там же, л. 83—84, 101.
      24. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 7. М. 1970, с. 51—52.
      25. Там же, с. 52.
      26. Там же.
      27. Там же, с. 181-183,219.
      28. АВПРИ,ф. 180, оп. 517/1, д. 2907, л. 8.
      29. Там же, л. 9—11.
      30. Там же, л. 12—14.
      31. Там же, л. 15—17.