Грищенко А. Н., Лазарев А. В. Константин Константинович Мамантов

   (0 отзывов)

Saygo

Грищенко А. Н., Лазарев А. В. Константин Константинович Мамантов // Вопросы истории. - 2012. - № 1. - C. 47-66.

История гражданской войны изобилует примерами военных операций, проведенных крупными кавалерийскими соединениями. Едва ли не самой известной из подобных операций на Юге России является знаменитый "мамантовский рейд" - прорыв Южного фронта 4-м Донским конным корпусом под командованием К. К. Мамантова и рейд по советской территории. Об этом рейде много писали эмигранты1, имеется специальное исследование и в советской историографии2. Борьба с мамантовскими казаками в тылу красных даже послужила сюжетом художественного произведения3. На основе изучения новых документальных материалов создан ряд работ о личности Мамантова и проведенном им кавалерийском рейде4.

И все же личность этого человека в известном смысле отошла на второй план. Как отметил один из офицеров, писали даже "не столько о самом корпусе, сколько о походе его вглубь Советской России, о целесообразности этого похода, о стратегических промахах или успехах командования и т.д., то есть о вещах, которые были для нас, участников похода, как это ни странно, малоинтересными. Странность эта кажущаяся, ибо все это было заслонено, загорожено от нас личностью самого вождя - генерала Мамантова, который своей обаятельностью окончательно подчинил себе все живое в корпусе, заставил офицеров и казаков слепо во всем верить себе и не задумываться особенно над целесообразностью приказаний и распоряжений командования"5. Что собой представлял Мамантов как человек? Каковы были его качества как военачальника? Чем генерал заслужил исключительное уважение казаков? Почему не взял Москву? Наконец, кому была выгодна скоропостижная смерть генерала в Екатеринодаре?

Генерал Мамантов выделялся высоким ростом, незаурядной, запоминающейся внешностью. П. Н. Врангелю Мамантов запомнился как "высокий, статный, бравого вида генерал"6. В мемуарах начальника штаба Донской армии генерал-лейтенанта А. К. Кельчевского Мамантов выглядит так: "Высокого роста, стройный, мужественный, с удивительной выправкой, присущей особо тренированным кавалеристам", он "производил впечатление стального человека. Его красивое и мужественное лицо особенно поражало своим разрезом глаз, окаймленных густыми ресницами и прямыми, густопоросшими и притянутыми к корню носа бровями. Последнее, с его слегка орлиным носом и крепко сжатыми губами, придавало лицу некоторую суровость, что, впрочем, гармонировало с его твердым и решительным характером. Прямой и красивый лоб его окаймлялся темно-каштановыми с небольшой проседью волосами, густо покрывавшими всю его коротко остриженную голову. Что особенно отличало его лицо - это густые, пушистые, с огромными подусниками усы. Подусники были настолько длинные, что К. К. во время письменных занятий и еды закручивал их за уши, чтобы не ерзать ими по бумаге или не купать их в супе. Вероятно, за эти усы и постоянно нахмуренные брови его прозвали "дедом", и эта почтительная кличка так и осталась за ним до конца его дней среди казаков родного ему 2-го Донского округа"7. "Его породистая голова, с коротко остриженными, тронутыми проседью волосами, его аристократический профиль с энергичным, открытым лбом, увенчанный черными дугами изогнутых бровей, его орлиные светящиеся блеском глаза, характерный нос с горбинкой и властный тембр приятного баритона, вместе с мощной, широкоплечей фигурой и громадным ростом - импонировали казакам, - писал адъютант Мамантова есаул конной артиллерии 10-й Донской казачьей дивизии Ю. Н. Борчевский. - Они любили узнавать его настроение по пушистым усам с богатыми подусниками, которые служили своего рода барометром. Когда К. К. бывал в хорошем настроении, он любил завязывать свои усы на затылке и тогда казаки узнавали, что наступило время отдыха, что ничего не волнует и не беспокоит "деда", а потому принимались за свои хозяйственные дела спокойно, зная, что противника нечего опасаться. Но стоило разнестись вести, что усы "книзу свисли" и Мамонтов их нервно поглаживает - это означало, что положение серьезное и надо быть начеку. Если же усы стояли кверху, то это для всех служило залогом счастливого боя. Поразительно то, что мамонтовский барометр так хорошо показывал боевую обстановку, как настоящий - погоду. Признаки, замеченные казаками, почти всегда оправдывались, и поэтому они суеверно следили за ними. Такая внешность и безупречная посадка на коне придавали ему вид типичного природного казака, хотя происхождения он был совсем не казачьего, а происходил К. К. из дворян одной из северных губерний, где фамилия Мамонтова была довольно хорошо известна"8. Кубанец полковник Ф. И. Елисеев, видевший Мамантова в 1919 г., сразу определил, что тот - "природный кавалерист". Полковник также отметил легкость в облике генерала, передвигавшегося без всякой внешней помпы, лишь в сопровождении вестового. "Все это вместе взятое, - вспоминал Елисеев, - только украшало в моих глазах донского героя, признанного таковым и красными"9. И. М. Калинин констатировал, что Мамантов был "военный труженик, хотя и не бог весть как образованный, но достаточно серьезный и вдумчивый", а его принципиальная трезвость делала его "уникумом" среди остальных военачальников. Член Донского войскового круга П. М. Агеев отмечал, что Мамантову были несвойственны надменность, напыщенность и позерство10.

Настоящая фамилия белого генерала - Мамантов (с ударением на втором слоге), именно так она писалась в приказах и послужных списках. Сознательно исказил настоящую фамилию Л. Д. Троцкий, впервые назвавший генерала Мамонтовым. Впоследствии под этой фамилией он упоминался в трудах советских историков. Мамантов действительно не был казаком, он происходил из дворян Новгородской губернии. Род Мамантовых был известен с XV века. Константин родился 16(30) октября 1869 г. в Петербурге в семье отставного гвардейского офицера Константина Николаевича Мамантова. Он рано осиротел, и его воспитывал дядя - сенатор Валерий Николаевич Мамантов, женатый на родной сестре премьер-министра графа В. Н. Коковцова. Согласно семейной традиции мальчика ждала карьера военного11.

В 1888 г. Константин закончил Николаевский кадетский корпус и поступил в привилегированное учебное заведение - Николаевское кавалерийское училище. Сиротство и свойственная юности горячность стали причинами того, что уже с юношеских лет он начал утверждать себя в обществе, будь то сверстники-юнкера с традиционным училищным цуком или окружавшие его позднее сослуживцы в лейб-гвардии Конногренадерском полку, в который Мамантов был выпущен корнетом в 1890 году. В училище Мамантов считался дисциплинированным юнкером и занимал должность взводного портупей-юнкера. При этом он отличался гордостью и самолюбием, резкостью суждений и смелостью поступков. Корнет Мамантов выделялся среди сослуживцев изысканностью манер и безукоризненной военной выправкой. По свидетельству современников, "живой, энергичный, подвижный", на службе и в обыденной жизни Мамантов отличался аккуратностью, точностью и исполнительностью, а также трудоспособностью, усидчивостью. Как командир войсковых частей контролировал хозяйственную работу, отдавал распоряжения по организации перевозки больных и раненых воинов. "Заботливость его в этом отношении доходила до мелочей".

Он не терпел небрежно одетых офицеров, и, невзирая на чин, делал замечания. К людям относился доверчиво и трудно расставался со своими представлениями в отношении окружающих, но был беспощаден к тем, кто не оправдывал его доверие. Вел здоровый образ жизни, даже в зрелом возрасте не оставил увлечения шведской гимнастикой. Позднее, уже будучи генералом и командующим фронтом, имел в своем распоряжении два автомобиля, но пользовался ими редко и предпочитал поездки совершать верхом. Мамантов неукоснительно соблюдал режим дня, отходил ко сну в 10, редко в 12 часов вечера и в 6 утра уже был на ногах. Перед сном он выходил из штабного вагона нагишом и катался в снегу, а затем бежал в купе и растирался жестким полотенцем. Вопреки расхожему образу лихого кавалерийского офицера Мамантов не пил и не курил, не терпел пьяных, и присутствие в накуренной комнате было для него "истинным испытанием".

Его увлечением была парфорсная охота, истинной страстью - скачки. Знаток и любитель лошадей, он был вынослив и неутомим в верховой езде. Эта страсть стала причиной исключения Мамантова из Академии Генерального штаба. По свидетельству Кельчевского, сразу после сдачи экзаменов и зачисления в Академию Мамантов попросился в отпуск в Варшаву на скачки. Ему было отказано, и тогда он самовольно отправился туда, принял участие в состязании и выиграл приз. Вернувшись, он доложил командованию о содеянном и был отчислен за этот легкомысленный поступок. Генштабиста из Мамантова не получилось, но в его лице армия приобрела "выдающегося знатока кавалерийского дела". Впрочем, Мамантова интересовали не только скачки и военная служба. Проходя службу в гвардейском полку, во время отпуска он совершил путешествие в Европу, побывал в Италии и Франции. Там посещал музеи, картинные галереи, стараясь компенсировать пробелы сугубо военного образования12.

В гвардии Мамантов служил сравнительно недолго. Причину ухода с гвардейской службы один из современников объяснял желанием его избавиться от "светской шумихи", он решил уехать в "привольные казачьи степи, к серебристому ковылю, изведать простора, упиться привольем, насладиться свободой, не стесненной никакими условностями"13. В действительности все было прозаичнее. Уже в молодые годы Мамантов, "прямолинейный человек с независимым суждением"14, обладавший гордостью и готовностью отстаивать свои убеждения и офицерскую честь, проявлял свой решительный характер. В мае 1893 г. он стрелялся на дуэли и по постановлению суда чести полка был исключен из его рядов. Мамантов считал это решение несправедливым и болезненно переживал случившееся; это означало также и "исключение" из светского столичного Петербурга15.

В Харьковском драгунском полку он дослужился до штаб-ротмистра и в 1898 г. был отчислен в запас армейской кавалерии, но на следующий год "по особому ходатайству" был причислен к Войску Донскому. Приказ по войску от 28 августа 1899 г. гласил: "Зачисляется... Переведенный из запаса армейской кавалерии в комплект Донских казачьих полков подъесаул Мамантов Константин Константинович (Раздорской-на-Дону) - в 9-е полковое звено". Он поступил в стоявший в Вильно 3-й Донской казачий Ермака Тимофеевича полк. Однако в силу особого порядка прохождения службы в казачьих частях, предполагавшего систематический выход офицеров "на льготу" с потерей половины жалования и командировку в другой полк, Мамантову не пришлось долго служить в этом полку. В 1901 - 1902 гг. он служил в 14-м Донском казачьем полку, из которого и уволился "на льготу"16.

С тех пор Мамантов навсегда связал свою судьбу с казачеством, с Доном. Среди казаков он "нашел" себя и был по достоинству оценен и признан казачьим сообществом, отличавшимся сословной замкнутостью. Мамантов легко вошел в "тон казачьего общественного духа гордой простоты и сердечной теплоты взаимных отношений". Для подчиненных-казаков он быстро стал командиром-орлом, "нашим Маминтом". Из писем служивых казаков домой о нем узнали на Дону и оказали ему высшую честь: на станичном сборе станицы Усть-Хоперской Усть-Медведицкого округа "за отеческое отношение к молодым станичникам" есаул Мамантов был приписан к станичному обществу. Независимость и самостоятельность молодого командира не приветствовалась бы в регулярной кавалерии, но была обычным делом в казачьих частях. Впоследствии один из современников отмечал, что есаул Мамантов "был казаком по духу, знал казаков, и они его любили"17. При этом он не гнался за дешевой популярностью, не стремился "понравиться" и не нарушал определенную уставом армейскую субординацию; он не оставил свои "барские", "гвардейские" привычки и не опускался до панибратских отношений с казаками.

Добровольцем отправился Мамантов на русско-японскую войну. Его 1-й Читинский полк Забайкальского казачьего войска в составе отдельной Забайкальской казачьей бригады генерала П. И. Мищенко совершал рейды по японским тылам18. Война для него была чем-то вроде спорта; в бою он испытывал спортивный азарт и не имел личной ненависти к противнику; его интересовало решение поставленной задачи, а не количество убитых и пленных врагов19. За смелость и инициативность Мамантов был награжден орденами Св. Анны 4-й степени с надписью "За храбрость" и 3-й степени, Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом и 2-й степени20.

В феврале 1906 г. Мамантов вновь поступил на службу в Донское казачье войско. 26 февраля 1908 г. он был произведен в войсковые старшины. Последовательно занимал должности помощника командира в 3-м и 1-м Донском генералиссимуса князя Суворова полку, дислоцированном в Москве. Вскоре он женился на баронессе фон Штемпель21, и у супругов родилась дочь Илария22. Однако брак оказался непрочным и семья распалась.

Незадолго до первой мировой войны Мамантов получил в командование 19-й Донской казачий полк 4-й Донской дивизии. Полк участвовал в разведках и неглубоких рейдах в тыл противника, но в октябре 1914 г. Мамантов был снят с должности за низкую дисциплину в полку (незаконные реквизиции у мирного населения) и прикомандирован к 6-му Донскому казачьему полку23. Это, однако, не помешало ему получить в ноябре 1914 г. звание полковника (представление было датировано 24 августа).

По воспоминаниям очевидцев, Мамантову покровительствовали, но тормозили в чинах. В 1916 г. он дважды выезжал в столицу узнать о производстве в генералы. В апреле 1915 г. Мамантов принял командование 6-м Донским генерала Краснощекова полком, а с марта 1917 г. командовал бригадой в 6-й Донской казачьей дивизии, действовавшей на Северо-Западном и Северном фронтах24.

По свидетельству сослуживцев, их командир был "справедливым начальником и прекрасным товарищем, не бросавшим никого в беде"25. Симпатии казаков обеспечивало и попустительство в дисциплине: бравый полковник, как минимум, не препятствовал налетам казаков на проживавших в прифронтовой полосе селян. Не одно столетие война "по-казачьи" развивала подобные навыки, что составляло основу существования казачества, и здесь многие командиры были попросту бессильны.

Февральскую и Октябрьскую революции Мамантов не принял. Для боевого офицера они означали лишь деморализацию армии и крушение государственной власти. Несмотря на прогрессирующее разложение армии Мамантов за счет своего авторитета и знания "казачьей души" сумел удержать дисциплину в бригаде, не допустил расправ над офицерами и сдачи оружия. В конце 1917 г. возглавляемая им бригада вернулась на Дон и была демобилизована, а командир поселился в станице Нижне-Чирской 2-го Донского округа.

22 ноября 1917 г. область Войска Донского была объявлена на военном положении. В декабре формировавшаяся Добровольческая армия начала бои с отрядами ростовских большевиков. В январе 1918 г. Мамантов создал партизанский отряд для борьбы с большевиками, а 19 января был назначен исполняющим обязанности атамана 2-го Донского округа. Когда же к Новочеркасску подходили советские войска, он привел свой отряд на защиту города. В феврале отряд Мамантова влился в войска походного атамана П. Х. Попова и выступил вместе с ним в Степной поход, участники которого подвергли себя беспрерывным лишениям, испытывая "замораживающий душу и тело ледяной холод и почти хронический голод"26. В походе Мамантов командовал отрядом из двух пеших сотен в 205 человек при четырех пулеметах. По данным генерала С. В. Денисова, смешанный отряд Мамантова насчитывал 250 казаков при одном орудии и семи пулеметах27. В походе отряд имел отличительный знак: белый с золотой оторочкой флажок с золотым шестиконечным крестом на одной стороне, и с золотыми буквами "О. М." ("Отряд Мамантова") - на другой. Мамантов безоговорочно поддерживал походного атамана Попова, хотя имелись сторонники присоединения казаков к добровольцам Л. Г. Корнилова, пытавшиеся привлечь командира отряда на свою сторону. Председатель Союза донских дворян А. П. Леонов, вероятно, под воздействием "сторонников Екатеринодарского направления среди высших чинов Добровольческой армии" задумал отстранить Попова от власти и передать ее человеку, способному пойти на соединение сил с Корниловым. Этим человеком должен был стать Мамантов, которому было сделано соответствующее предложение. Но он отказался от участия в сомнительной затее и доложил обо всем походному атаману28. Мамантов принципиально не желал участвовать в политических интригах зарождавшегося белого движения и держался в стороне от них почти до конца войны. По возвращении из похода атаман Попов направил Мамантова во 2-й Донской округ на помощь восставшим против местной власти казакам, и в знак признательности генералу за оказанную помощь окружная станица Нижне-Чирская провозгласила его своим почетным казаком29.

На Дону после казачьего восстания и разгрома красных отрядов началось строительство новой власти. На проходившем в мае 1918 г. в Новочеркасске "Круге спасения Дона" войсковым атаманом был избран генерал П. Н. Краснов. На основе казачьих партизанских отрядов началось формирование Донской армии. К 1 июня отряды были сведены в шесть соединений, войсками на Царицынском направлении командовал произведенный атаманом в генерал-майоры К. К. Мамантов. Его известность как борца с большевиками и донского партизана - организатора казачьего отряда - в это время необыкновенно возросла. В "Донской волне" печатались статьи о генерале с его портретами, у него брали интервью. Журналист М. Нератов восторженно писал о нем: "Любя казаков, Мамантов остается все же для них командующим, строго храня интересы целого, интересы всего войска, когда эти интересы встречают противодействие со стороны казаков. Он требователен и строг в этих случаях, и строгость свою характером своих действий делает понятной казакам и справедливой в их глазах". Краснов отмечал, что в бою казаки-партизаны ревностно следили за своими офицерами и если убеждались в личной храбрости командиров, то безоговорочно признавали их право командовать. Мамантов, действовавший на казаков "умом, волею и храбростью", пользовался среди них беспрекословным авторитетом. Уже будучи генералом и начальником группы войск, он лично участвовал в боях и был трижды ранен30. Мамантов обладал важной для командира способностью вселить в казаков уверенность и поднять боевой дух. Один из офицеров 4-го Донского корпуса впоследствии вспоминал: "Я часто с любопытством наблюдал за мгновенной переменой в настроении казаков, когда на каком-нибудь тяжелом переходе, когда от усталости уже не поется, не говорится, не курится и лишь смертная усталость да непреодолимая дремота видны как в коне, так и во всаднике, когда вдруг по колонне передают: "Генерал Мамантов едет!", - все сразу преобразовывалось: во взводах идеальное равнение, сонливости как не бывало, командир сотни чертом вьется на стройном рыжем донце, стараясь вовремя подать команду, крутят усы и прихорашиваются взводные урядники и вахмистры; и вот, наконец, лихо обходя колонну, орлиными глазами зорко всматриваясь вдаль и характерным жестом поглаживая иногда свои огромные усы, "дед" говорит: "Доброго здоровья, станичники!", - и исчезает. А с ним вместе, будто ее ветром сдуло, исчезла усталость, битый час не угомонятся никак потом казаки, на все лады перебирая проезд генерала"31.

В период организационного строительства Донской армии Мамантов обращался с письмами к Краснову, предлагая наладить сотрудничество с находившимися в западной части области немецкими войсками. "Все-таки немецкое господство, - доказывал Мамантов, - будет выносимее и дешевле господства русского мужика-разбойника, именуемого красногвардейцем". Краснов, вероятно, пытаясь оправдать свою "прогерманскую" ориентацию и получаемое от немцев снабжение, опубликовал эти письма в печати32. После этого генерал считался сторонником политического курса атамана Краснова. Мамантов и в самом деле выступал на его стороне. Летом 1918 г. генерал-майор В. И. Сидорин, не желавший примириться с атаманством Краснова, вел на Верхнем Дону агитацию против атамана и командующего Донской армией генерал-майора С. В. Денисова. Мамантов, считавший недопустимой подобную деятельность в отношении законно избранной власти, арестовал агитатора и отправил его в Новочеркасск33. После этого случая Сидорин был отстранен от командования Средне-Донецким фронтом и в июле того же года назначен главой делегации Всевеликого войска Донского в Киеве.

С июля 1918 по конец февраля 1919 г. Мамантов командовал войсками Чирского и Цимлянского районов, затем Восточным фронтом, в задачу которого входил захват Царицына. Хорошо укрепленный город обороняла группировка советских войск численностью до 40 тыс. человек. Белые называли Царицын "Красным Верденом": овладеть им с хода не удалось. Бои, продолжавшиеся в августе и сентябре 1918 г., также закончились безрезультатно, Мамантов был вынужден отвести свои войска от города. В разгар этих боев в сентябре 1918 г. он был произведен в генерал-лейтенанты. К началу 1919 г. овладение Царицыном должно было иметь не только стратегическое, но и моральное значение, могло поднять боеспособность не только "малодушных казаков" Северного фронта, но и всего донского казачества34. Все эти соображения заставляли раз за разом штурмовать город. Но Мамантов не смог овладеть им. Знание психологии казаков помогало ему удержать войска от деморализации. После первого наступления на город среди удрученных неудачей казаков некий "офицер-демагог, игравший во время революции в демократию", начал агитацию за восстановление в армии выборного начала. Казаки собрали митинг. Узнав об этом, Мамантов примчался в полк, приказал его построить и разразился бранью: "Мерзавцы! Митинговать на фронте... веревочки буду вить из вас!". Эти слова были не пустой угрозой, казаки знали решимость командующего, и полк быстро пришел в боеспособное состояние35.

После неудачного решающего наступления в декабре 1918 г. Мамантов отвел свои части к Великокняжеской. Поражение под Царицыном вписало неудачную страницу в военную биографию Мамантова, но ему удалось сберечь личный состав и сохранить боеспособность частей. Оставить позиции под Царицыном заставил начавшийся тиф - "всегдашний спутник войны"36, сказалось и утомление людей постоянными боями.

В конце 1918 г., после оставления немцами территории Украины и Дона и поражения от красных войск, Деникин, стремившийся объединить Добровольческую и Донскую армии под своим командованием, усилил давление на Краснова. В ходе состоявшихся 26 декабря 1918 г. на станции Торговой переговоров атаман заявил Деникину: "Генерал Мамантов - в военном отношении посредственный человек. Начальник штаба у него генерал Кельчевский - несомненно талантливый человек. Во имя пользы дела хотелось бы, чтобы Кельчевский заменил на посту Мамантова, но этой замены не поддержат казаки 2-го Донского округа, где Мамантов пользуется особенной популярностью, хотя он и непригодный казак. Уйдет Мамантов - уйдут и все казаки 2-го Донского округа"37. Подобная оценка Красновым Мамантова объяснялась, скорее всего, неудачами под Царицыном, фигуру командующего Восточным фронтом атаман использовал как аргумент против подчинения Донской армии Деникину. Но в условиях крушения фронтов дни атаманства Краснова были сочтены. В начале февраля 1919 г. он был вынужден подать в отставку вместе с командованием созданной им Донской армии. Новым войсковым атаманом был избран генерал-лейтенант А. П. Богаевский, готовый к сотрудничеству с Вооруженными силами Юга России, а командующим Донской армии назначен В. И. Сидорин, находившийся в резерве чинов при штабе главнокомандующего ВСЮР.

С уходом атамана Краснова для Мамантова начался новый этап жизни и службы. В марте 1919 г. потрепанные части его войск соединились с Кавказской Добровольческой армией Врангеля. По приказу Сидорина части Мамантова были подчинены Врангелю. Большая часть его казаков перешла в резерв. С момента соединения с добровольцами жизненные пути Врангеля и Мамантова пересеклись.

Врангель относился к нему с нескрываемой неприязнью, считал его (как и кубанца А. Г. Шкуро) неспособным командовать крупными соединениями. Врангелю был чужд партизанский принцип ведения войны, к тому же он не доверял казачьим военачальникам, а сам, в отличие от Мамантова и Шкуро, не имел базового военного образования; несмотря на свои боевые заслуги и личную храбрость, он чувствовал себя "чужим" среди популярных кавалеристов-николаевцев, которые отвечали ему тем же.

В ходе наступления белых для соединения с восставшими на Верхнем Дону казаками в мае 1919 г. Сидорин с целью сокращения штабов и тыловых учреждений реорганизовал Донскую армию: прежние армии были сведены в три отдельных корпуса, корпуса стали дивизиями, а дивизии были переформированы в бригады трехполкового состава. Запрещалась деятельность любых самочинных формирований, структура армии унифицировалась с частями ВСЮР. Мамантов получил 2-й сводный казачий корпус: Сидорин уступил давлению мамантовских казаков, действовавших через войсковой круг. "Дед" снова оказался в привычной для него роли командира-орла, за которым шли казаки, готовые выполнить любой приказ. В мае Донская армия соединилась с казаками-повстанцами, а конница Мамантова и пластуны полковника А. М. Сутулова форсировали Дон и при поддержке флотилии овладели станицей Константиновской. Оборонявшие станицу красные части были полностью вырублены казаками. Все население окружной станицы было мобилизовано для сбора и погребения убитых красноармейцев, тела которых находили на протяжении десятка верст. Через два дня после освобождения Константиновской удалось выбить красных из станицы Морозовской. Здесь Мамантов пошел на военную хитрость: ворвавшись с разведчиками на железнодорожную станцию, он приказал обомлевшему телеграфисту срочно вызвать с соседней станции подкрепление против "банд белых", подходивших к Морозовской. Посланные на станцию эшелоны красных с пушками и пулеметами попали в руки казаков. Не давая красным опомниться, Мамантов повернул на восток и с ходу овладел станицей Нижне-Чирской. После освобождения Усть-Медведицкого округа казаки Мамантова у станции Арчада перерезали линию железной дороги Царицын-Поворино. Здесь они захватили несколько бронепоездов. Под селом Дубовка близ Царицына казаки сражались с 4-й и 6-й кавалерийскими дивизиями корпуса С. М. Буденного. В ходе многодневных боев казаки не добились серьезных успехов, но красные были вынуждены оттянуть силы с Царицынского фронта, что существенно облегчало продвижение Добровольческой армии к городу. Воодушевленный успехом и наблюдая подъем среди казаков, самолюбивый Мамантов решил все-таки овладеть "Красным Верденом" и добивался от командования Донской армии совместных действий с добровольцами с целью овладения Царицыном и ликвидации оборонявшей его группировки красных. Однако Сидорин не согласился и приказал Мамантову двинуться в станицу Урюпинскую. Мамантов подчинился38. В итоге Царицын был взят в июне 1919 г. Врангелем, что усилило взаимную неприязнь двух военачальников. К лету 1919 г. Дон был полностью очищен от красных. За время этого рейда конница Мамантова захватила около 5 тыс. пленных, 5 бронепоездов, 40 орудий и 107 пулеметов39.

Вероятно, успех мамантовских казаков вызвал появление в штабе Донской армии замысла о глубоком рейде в тыл красных. Началась тщательно скрываемая подготовка к ставшему впоследствии знаменитым "мамантовскому рейду" - прорыву советского Южного фронта 4-м Донским конным корпусом и походу по центральным губерниям. Рейд рассматривался как часть планируемого общего наступления на Москву во исполнение подписанной Деникиным 3 июля 1919 г. так наз. московской директивы. К началу июля Донская армия вытеснила из области красных и вышла на границы Тамбовской и Воронежской губерний. Успехи конных групп Мамантова и Секретева вселяли уверенность в успехе операции. Белому командованию было очевидно, что людские резервы Дона уже исчерпаны, все способные носить оружие казаки мобилизованы. Согласно разработанному в штабе Донской армии плану, рейду отводилась едва ли не ключевая роль в организации общего наступления. Таким путем предполагалось сорвать готовившееся наступление красных и, более того, принимая во внимание распространенное мнение о массовом недовольстве населения, оказавшегося "под большевиками", привлечь его на свою сторону. Ожидалось, что при появлении казаков на этих землях начнется "противобольшевистский пожар".

Подготовка к рейду продолжалась до августа 1919 года. Был сформирован 4-й Донской конный корпус в составе двух Донских конных дивизий40. 9-я дивизия насчитывала 3180 сабель, 62 орудия, 12 пулеметов; 10-я - 5400 сабель, 72 орудия, 16 пулеметов, три бронеавтомобиля. Корпус получил приказ: "Прорвать фронт противника между Борисоглебском и Бобровом и, разрушив тыл красных, способствовать быстрейшему продвижению Донской армии в ее полосе, имея конечной целью овладение Москвой"41.

На исходе июля корпус выступил из станицы Урюпинской. Прорыв Южного фронта красных произошел утром 10 августа западнее Новохоперска на стыке 8 и 9-й армий. Развивая наступление, корпус устремился на север. Полному успеху помешала несогласованность действий донского командования и руководства ВСЮР. Изменения и уточнения были внесены в план рейда в последний момент, и в результате Деникин был убежден, что корпус Мамантова имел задачу прорвать фронт противника и "овладеть железнодорожным узлом Козловом для расстройства управления и тыла Южного большевистского фронта". Корпусу надлежало двигаться на Воронеж с целью разгрома советской группировки и захвата важной в стратегическом отношении железнодорожной станции Лиски42. Приказ же командующего Донской армией требовал от Мамантова крушить тылы красных и прорываться к Москве. Расхождение задач, поставленных верховным командованием и донским руководством, отразилось во взаимоисключающих приказах. Из-за затяжных проливных дождей и сопротивления красных Мамантов не смог овладеть Воронежем и двинул свой корпус в тыл Южного фронта.

Крестьянское население центральных губерний страны первоначально встретило казаков настороженно, но в целом не враждебно, опасения подвергнуться грабежам не подтвердились. Командование корпуса разъяснило казакам, что в этом рейде за грабежи мародеры поплатятся головой. По приказу Мамантова закупка фуража у населения производилась организованно через сельский совет за наличные. Осознавая важность привлечения на свою сторону крестьянского населения, командир корпуса приказал бесплатно раздавать селянам продукты и промышленные товары из захваченных советских складов. Захватывая интендантский склад, казаки брали себе необходимый запас продовольствия и обмундирования, а остальное попадало в руки крестьян. В результате таких бесплатных раздач за корпусом обыкновенно следовали на подводах крестьяне, надеявшиеся получить часть захваченных казаками трофеев. Мамантов не разгонял их, в его планы не входило настраивать против себя крестьян. Вследствие этого по мере продвижения корпуса отношение населения к белоказакам становилось "все лучше и лучше".

В разговорах с казаками крестьяне признавались, что сами они "большевики, но не коммунисты", то есть выступали за свободные выборы и советскую власть без диктата РКП(б). В условиях "военного коммунизма" и запрета свободной торговли крестьяне идеализировали время правления Николая II, припоминая: "а сколько мануфактуры-то было, керосину, соли, махорки!" и сокрушенно вздыхали: "видать этого теперь не будет"; перечисляли злоупотребления, совершенные местными большевиками. По поводу расстрела Николая они отвечали: "Мы ни при чем тут, за что Николая Александровича убивать, это все не иначе как от жидов..." К корпусу присоединялись добровольцы, однако подавляющее большинство населения не выказало желания воевать. Максимум на что решались мужики - расправиться с местным комиссаром. Встречая казаков, они сообщали, что уже "порешили субчика, которого не разберешь, что он такое был, не то жидюга, не то латыш". На призыв же вступать в ряды корпуса один из стариков-крестьян заявил офицеру-казаку: "Наше дело сторона. Мы - нитралитет". Казаков они благодарили за бесплатную раздачу продовольствия, разгон коммун и роспуск по домам мобилизованных, но проявляли равнодушие к борьбе белых с большевиками, боялись, что за белыми казаками возвратятся помещики43. Агитацией привлечь крестьян в казачий корпус не получалось, но Мамантов не прибегал к насильственной мобилизации и не использовал "аргументы" в виде плетей и пулеметов.

К середине месяца корпус Мамантова беспрепятственно подошел к Тамбову и, выбив из него красных, 18 августа захватил город44. В результате было прервано движение на двух железнодорожных магистралях, нарушена связь командования Южного фронта красных с 8-й и 9-й армиями, разгромлены тылы этих армий. Казаки захватили армейские склады и раздавали продовольствие горожанам. В Тамбове казаки захватили около 10 тыс. пленных45. Мамантов приказал взорвать пороховой завод и, пополнив боеприпасы, уничтожил артиллерийские склады на станции Пушкари46. Через три дня корпус оставил Тамбов и двинулся к Козлову; красным пришлось поспешно эвакуировать штаб Южного фронта из Козлова в Орел.

Козлов, являвшийся крупной армейской базой, обороняли значительные силы красных, но 22 августа 9-я дивизия овладела городом. В плен было взято 1700 красноармейцев47. Казаки, соблюдая "сухой закон", захватили и вылили тысячи ведер спирта. "Плакали, но выливали, исполняя приказ. Полководец понимал - если оставить спирт, через час все его спиртолюбивое воинство без боя превратится в трупы"48. В городе были захвачены инженерный и санитарный склады, огромный артиллерийский склад, уничтожены аэропланы, автомобили, мотоциклы.

Захватывая города, казаки не только уничтожали оружейные склады, но и рассеивали живую силу противника. Только при занятии Тамбова и Козлова были распущены 20 тыс. мобилизованных красноармейцев49. Сравнительная легкость продвижения вглубь советской территории и благожелательное отношение к белоказакам крестьян и горожан позволяли надеяться, что путь на Москву будет проделан быстро и с минимальными потерями.

27 августа передовой отряд в 300 казаков захватил город Раненбург Рязанской губернии. До Москвы по прямой оставалось приблизительно 280 километров. Для решения о дальнейшем направлении движения корпуса в деревне Кочетовке было проведено совещание у командира корпуса. Начальники дивизий и командиры бригад высказались против движения на Москву и настаивали на возвращении. Они считали, что силы корпуса слишком малы для такой серьезной задачи, боеспособных казаков насчитывалось не более 4 тыс., и даже в случае взятия столицы вряд ли удалось бы ее удержать. На поддержку населения не приходилось рассчитывать - в этом казаки убедились за время рейда. Командир 10-й дивизии генерал И. Л. Николаев был убежден, что Москву казаки возьмут, но если в ней отыщется водка, то "казуня (презрительно-насмешливое наименование казаков. - А. Г., А. Л.) вся перепьется и красные заберут всех нас голыми руками". Начальники рангом пониже поддержали мысль о возвращении. При этом никто не сомневался, что Москва будет взята, но все также понимали, что казаки своими силами не смогут ее удержать. Учитывалась острая нехватка патронов, при изобилии артиллерийских снарядов. На продолжении движения и захвате Москвы настаивал только Мамантов, оставшийся в одиночестве. На решение о возвращении также повлияло начавшееся общее наступление войск советского Южного фронта50. В создавшейся ситуации необходимо было спасать фронт, а не помышлять о взятии Москвы. Командование ВСЮР дважды посылало к Мамантову аэропланы с приказами о возвращении на Дон, угрожая военно-полевым судом в случае неповиновения51. Мамантов был вынужден подчиниться обстоятельствам. Итог совещания - корпус поворачивает назад и возвращается на Дон. Принятое решение отвечало настроению рядовых казаков, стремившихся домой. Весть об этом быстро разнеслась по частям, и, по выражению Борчевского, Москва, "за которой мы гонялись, как за синей птицей, сразу как-то отодвинулась, потускнела, сделалась далекой, чужой". Решено было двигаться через Елец и уничтожить в нем артиллерийскую базу красных52.

Корпус повернул на юг; 28 августа захватил Лебедянь, 31-го - Елец. Там в руки казаков попал поезд Троцкого, убранство которого с любопытством рассматривали казаки и горожане; добычей стали 50 млн. советских рублей, принятых по описи особой комиссией53. В одном из небольших городков, вероятно в Задонске, занятом казаками 5 сентября, местное духовенство благословило Мамантова и передало ему "для спасения" богатую церковную утварь: золотые кресты, иконы, евангелия и пр.

В это время в корпус прилетел аэроплан, с которым генерал послал доклад о рейде и ставшую впоследствии широко известной телеграмму на имя атамана: "Опираясь на могучую силу артиллерии и прекрасные английские пушки, мы проходили там, где, казалось, нет дорог. Казаки, офицеры и я шлем вам дружеский привет... наши дела идут блестяще, без потерь для себя разгромлены все тылы и Советы... Везем родне и друзьям богатые подарки, войсковой казне 60 млн. рублей, на украшение церкви дорогие иконы и церковную утварь"54. Эта телеграмма была затем истолкована как доказательство наличия огромной добычи, награбленной казаками в рейде. Именно так расценивал послание Мамантова Врангель, а Деникин отметил, что эта телеграмма прозвучала "похоронным звоном"55. В действительности речь шла о трофейных деньгах из елецкого казначейства, церковная утварь являлась добровольным подношением задонского духовенства; мануфактурой и кожей из елецких складов обогатились рядовые казаки56.

Корпус прорвал линию фронта 18 - 19 сентября западнее Коротояка, где в результате наступления 3-го Кубанского корпуса Шкуро образовалась брешь в 25 верст; через нее мамантовцы вошли в расположение Добровольческой армии и соединились с казаками Шкуро. Продолжавшийся 40 дней рейд завершился.

Рейдом в тыл Южного фронта командование Донской армии рассчитывало переломить ситуацию на театре военных действий. С оперативной точки зрения рейд был проведен безукоризненно. Успехи мамантовского корпуса выражались в дезорганизации работы и колоссальных разрушениях тыла Южного фронта и центральных губерний советской России. Командующий фронтом А. И. Егоров впоследствии отмечал, что за время рейда корпус Мамантова отвлек на себя с фронта и тыла пять стрелковых дивизий и стрелковую бригаду, конный корпус Буденного, пять полков особого назначения, Тамбовские пехотные курсы, многочисленные формирования местной власти, а также бронепоезда и летучки. Захватив Козлов, казаки прервали связь, нарушив управление войсками Южного фронта, основательно разрушили железнодорожные коммуникации, нанесли тяжкий удар по снабжению Южного фронта, уничтожив склады и базы. Количество распущенных по домам пленных и мобилизованных красноармейцев исчислялось многими тысячами. Начальник штаба корпуса полковник К. Т. Калиновский в сентябре 1919 г. сообщал о роспуске около 80 тыс. мобилизованных, эмигранты позднее писали о 100 тыс. отпущенных по домам крестьян57.

Несправедливо упрекал Мамонтова Врангель - якобы в уклонении от боевых столкновений: Деникин отмечал, что по возвращении в корпусе насчитывалось не более 2 тыс. казаков58. Напротив, в боях с красными были захвачены города, имевшие стратегическое значение, и крупные железнодорожные станции.

Мамантова упрекали в том, что он не сумел поднять массовое восстание в тылу противника, но в том, что крестьяне не желали воевать ни за белых, ни за красных, нет никакой вины генерала. Мамантов и его казаки делали все что могли для привлечения местного населения к борьбе: изгоняли большевиков, восстанавливали власть, воздерживались от грабежей, раздавали мануфактуру и продовольствие, снабжали желающих оружием. Однако крестьянское население Центральной России не поддержало белых казаков, и изменить его психологию Мамантов был бессилен.

Выдвигались обвинения в грабежах. В частности Шкуро вспоминал, что Мамантов "вел за собой бесчисленные обозы с беженцами и добычей" и Шкуро на автомобиле не мог обогнать их на протяжении двух с половиной часов59. Но с корпусом следовали беженцы из Центральной России не пожелавшие оставаться под властью большевиков. Что же касается добычи, то без захвата трофеев не обходилась никакая война, а для казаков война это и поход "за зипунами". Громоздкие обозы с награбленным добром неизбежно снижали бы мобильность конного корпуса, который, напротив, демонстрировал свою высокую маневренность, боеспособность корпуса оставалась высокой, что немыслимо при массовом мародерстве и деморализации бойцов.

Реальной возможности взять и удержать Москву у Мамантова не было: население так и осталось инертным, со стороны ВСЮР, корпус не получил никакой поддержки. Направленный в глубокий тыл противника, он оказался предоставлен самому себе, при этом, пока он активно действовал, "на фронте, наоборот, отмечались повсюду тишина и состояние без перемен"60. Показательно, что едва ли не единственным из генералов, стремившимся выступить на соединение с Мамантовым был не кто иной, как Шкуро. Донское командование поддержало предложенный им план, но Врангель и А. П. Кутепов выступили резко против. "Врангель вследствие своего непомерного честолюбия не мог перенести, чтобы кто-либо, кроме него, мог сыграть решающую роль в гражданской войне". Шкуро продолжал настаивать, но главнокомандующий запретил ему выступить в рейд. Шкуро был вынужден подчиниться приказу верховного, о чем впоследствии сожалел: "Не хочется верить, но многие и многие говорили мне потом, что тут со стороны главного командования проявилось известное недоверие к казачеству и нежелание, чтобы доминирующую роль в освобождении Москвы - этого сердца России - сыграли казачьи войска"61.

Рейд корпуса не сорвал августовское наступление Южного фронта красных, но оказал серьезное морально-психологическое воздействие на советские войска. В тех конкретных условиях казаки Мамантова сделали все возможное для выполнения поставленных задач.

На Дон Мамантов возвратился с триумфом. Его считали героем и выдающимся военачальником. Создавшуюся ситуацию всеобщего ликования и празднования успеха очень верно охарактеризовал И. М. Калинин: "Ему до тошноты курили фимиам, и даже Доброволия, скупая на похвалу донских вождей, приветливо улыбнулась смелому генералу". Рейд Мамантова сравнивали с рейдами северян и южан периода гражданской войны в США и отмечали превосходство мамантовских казаков. Газеты Белого Юга соревновались в лестных для Мамантова эпитетах: "Гигантской петлей сдавил корпус Мамантова шею советского фронта", "донская стрела - корпус генерала Мамантова поражает черное сердце большевизма". Английские офицеры при штабе Донской армии заявляли, что действия корпуса Мамантова войдут в историю и сделаются предметом зависти для каждого офицера любого рода оружия любой армии мира. Очень высоко оценивали проведенную операцию многие высшие офицеры. В частности, полковник В. В. Добрынин отмечал успешность рейда и реальную возможность для конницы Мамантова овладения Москвой, а генерал А. В. Голубинцев был убежден, что "блестящий" рейд казаков вписан "золотыми буквами" в историю кавалерии62.

Однако военно-политическое руководство белого движения признало рейд в целом неудачным. Командующий Вооруженными силами Юга России Деникин писал: "Будем справедливы: Мамонтов сделал большое дело, и недаром набег его вызвал целую большевистскую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами... Но Мамонтов мог сделать несравненно больше: использовав исключительно благоприятную обстановку нахождения в тылу большевиков конной массы и сохранив от развала свой корпус, искать не добычи, а разгрома живой силы противника, что, несомненно, вызвало бы новый крупный перелом в ходе операции". Врангель был еще более категоричен: "Я считал действия генерала Мамонтова не только неудачными, но явно преступными. Проникнув в тыл врага, имея в руках крупную массу прекрасной конницы, он не только не использовал выгодности своего положения для разгрома войск противника, но явно избегал боя, все время уклоняясь от столкновений"63. Оценка Врангеля заведомо предвзята и вызвана сильной личной неприязнью, еще более усугубившейся из-за успеха мамантовского рейда.

Кульминацией триумфа явился проходивший 8 октября Войсковой круг, на котором герой выступил с речью. Поведав о подробностях совершенного рейда, Мамантов указал на неравноправное положение в белой армии казаков и добровольцев: "Во время моей долгой службы я всегда замечал, что казачьи части являлись пасынками. Их посылали вперед, а когда дело доходило до пирогов, то им говорили "подождите"". Оратор отразил реальное положение дел в ВСЮР и его слова делегаты круга встретили бурными аплодисментами. Заключительные слова Мамантов адресовал командованию ВСЮР: "И когда настанет время движения на Москву, когда "снежная красавица", как назвал генерал Краснов Добровольческую армию, войдет в Москву, пусть она не забудет Дон... Когда же Дон Иванович явится туда, истерзанный и в рубище, пусть ему будет приготовлено почетное место среди тех, кого он лелеял на своей груди"64. Войсковой круг наградил донского героя почетным оружием - серебряной шашкой, на эфесе которой был выгравирован вензель "К. М." и герб Всевеликого войска Донского - "Елень (олень), пораженный стрелою". Лицевую сторону клинка украшала надпись "Герою Родины генералу Мамантову от донского атамана и правительства за беспримерные в мировой истории рейды с казачьей конницей в войне с большевиками"; на оборотной стороне были указаны даты и места мамантовских походов - "18 мая 1919 г. - 12 июня 1919 г. Константиновская - Морозовская - Чир - Нижне-Чирская - Усть-Медведицкая - Арчада - Раздорская - Березовская - Дубовка. 28 июля 1919 г. - 5 сентября 1919 г. Еланское Колено - Тамбов - Козлов - Лебедянь - Елец - Касторная - Грязи - Воронеж - Средний Икорец - Репьевка - Коротояк"65. Слава и популярность генерала, и без того значительные, достигли своего максимума. Слова Мамантова, адресованные вождям ВСЮР, не могли не вызвать у них недовольства.

По возвращении из рейда Мамантов был назначен командиром конной группы. В начале октября 1919 г. она противостояла наступавшим на Воронеж красным частям. Сосредоточенная в районе железнодорожного узла Валуйки группа Мамантова насчитывала 3500 донцов, около 1000 кубанцев и 1350 стрелков. Генерал доносил командованию об усталости казаков в результате непрерывных боев, об измотанности конского состава и падении морального духа бойцов, особенно кубанцев; свирепствовал тиф. В этих исключительно тяжелых условиях корпуса Мамантова и Шкуро получили заведомо невыполнимую задачу по разгрому превосходящих сил красноармейской пехоты, но под натиском 20-тысячной конницы Буденного и 8-й армии красных 29 октября оставили Воронеж. Несмотря на требования Ставки, корпус Мамантова не смог вернуть город. 10 декабря командующим Добровольческой армией был назначен Врангель. Назначая его, Деникин полагал, что тот сможет объединить конницу и разбить силы Буденного. В тот же день конная группа Мамантова была изъята из подчинения Донской армии и передана Добровольческой. Принимая назначение, Врангель потребовал заменить Мамантова во главе конной группы кубанским генералом С. Г. Улагаем. Он утверждал, что "доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом". До прибытия в расположение конной группы Улагая Мамантов получил приказ Врангеля разбить пехоту красных и ударить во фланг обходившей его конницы. Однако измотанные части Мамантова хотя и не были разгромлены, но не смогли помешать движению красных в районе станции Сватово в обход правого фланга "добровольцев", и взбешенный Врангель немедленно отрешил Мамантова от командования. Мамантов, не дождавшись приезда своего преемника, покинул корпус и, сказавшись больным, выехал в штаб Донской армии66. Одновременно Врангель добился отчисления из Добровольческой армии генерала Шкуро. Нескрываемая личная неприязнь переросла в острый конфликт, который лишь усугублял и без того бедственное положение ВСЮР. Возглавляя Добровольческую армию, Врангель опасался конкуренции со стороны популярных в войсках казачьих генералов, прежде всего Мамантова и Шкуро.

Уязвленный этим смещением, Мамантов 19 декабря подал рапорт командующему Донской армией Сидорину. Указав, что в состав конной группы входит 4350 шашек и 2000 штыков донцов и только 1700 кубанцев и терцев, он объяснял свою отставку: "Учитывая боевой состав конной группы, я нахожу не соответствующим достоинству Донской армии и обидным для себя заменение, как командующего конной группой, без видимых причин лицом, не принадлежащим к составу Донской армии и младшим меня по службе. На основании изложенного считаю далее невозможным оставаться на должности командира 4-го Донского корпуса"67. Сменивший Мамантова кубанец генерал В. Г. Науменко не смог организовать успешную борьбу с противником: оставшись без своего "деда", казаки побежали. Связывая падение боеспособности 4-го корпуса с отрешением Мамантова от должности и стремясь остановить развал конной группы, Сидорин просил Деникина отменить несправедливый приказ Врангеля. Осознав пагубность принятого решения, Деникин внял просьбе Сидорина и предложил Мамантову, "руководствуясь благом родины и отметая личное самолюбие", вернуться к командованию корпусом. Но вернуться в подчиненный Врангелю корпус Мамонтов не захотел, о чем и заявил 22 декабря в телеграмме Сидорину, Богаевскому, председателю войскового круга (в копиях Деникину и Врангелю): "Доколе ген. Романовский и ген. Врангель будут распоряжаться донцами как пешками, я не считаю возможным занимать ответственные должности под их командованием. Полагаю, что насильственное принуждение меня остаться в должности командира корпуса при создавшихся взаимоотношениях не принесет пользы". Мамантов просил освободить его от командования корпусом и назначить на любую должность, "начиная с рядового казака"68. В тот же день и атаман Богаевский по телеграфу просил Деникина отменить приказ Врангеля, мотивируя это тем, что "бесцельное оскорбление славного донского генерала, много раз рисковавшего жизнью за общее дело, только усилит падение духа на фронте, далеко не твердого ввиду боевых неудач". В результате встреч Деникина с Сидориным и Сидорина с Врангелем 23 - 25 декабря 4-й Донской корпус был выведен из-под командования Добровольческой армии и Мамантов вновь стал его командиром69. Недельный конфликт внутри белого генералитета в условиях прогрессировавшего разложения конной группы и успешного наступления красных обрел черты бессмысленного фарса. К 25 декабря 1919 г. конница Мамантова вместе с Добровольческой армией откатилась на юг на 150 - 200 верст.

В конце декабря начались бои за Ростов и Новочеркасск. Центральный участок обороны держал 4-й Донской корпус, ему даже удалось в боях 28 декабря - 2 января разгромить две стрелковые дивизии красных. Но после этой победы началось беспорядочное отступление: Мамантов опасался оказаться в ловушке, имея позади своих войск "полузамерзший Дон" с единственным мостом у станицы Аксайской70. Своим поспешным отступлением Мамантов оставил без поддержки конницу генерала Кутепова, несмотря на просьбу последнего о совместном планомерном отходе за Дон.

В итоге белые оставили оба города и к 9 января отошли за Дон и Маныч. В условиях надвинувшейся катастрофы Мамантов, почувствовавший уверенность в своих силах после восстановления в должности и одержанной победы, решил вмешаться в политику. Еще 28 декабря он направил в штаб Донской армии донесение, содержавшее предложение командованию оставить тыл, присоединиться к коннице и всей мощью обрушиться на кавалерию красных. В случае успеха Мамантов рассчитывал "поднять весь Дон", при неудаче - можно было выйти на оперативный простор и прорываться на "колчаковский или польский фронт". Предлагая этот вариант действий, он ссылался на успешность собственного рейда в тыл Южного фронта. В спешке отступления на это донесение не обратили внимания. Тогда Мамантов перешел к решительным действиям. В штабе близ станицы Ольгинской он собрал командный состав корпуса, до командиров полков включительно. Изложив политическую и военную обстановку и сообщив о численности имевшихся войск, командир корпуса предложил собрать конницу в единый кулак и прорвать фронт противника: захватив стратегическую инициативу, казаки могли бы "свободно оперировать по тылам красных". В сущности, он предложил повторить совершенный им рейд. Мамантовский план получил единогласное одобрение. Более того, совещание наделило его полномочиями "потребовать от верховного круга немедленно прекратить бесполезную деятельность", а заняться снабжением армии и мобилизацией в нее офицеров, казаков и солдат. План и резолюция совещания, подписанная всеми командирами полков мамантовского корпуса, были встречены в армии с энтузиазмом. Согласно другой версии, Мамантов решил отправиться на верховный круг с целью убедиться в наличии помощи от союзников. В случае ее отсутствия он намеревался не отступать к морю, а "взять Донского атамана и Молодую армию и отступать в Персию"71. Таким образом, Мамантов был намерен при поддержке корпуса предъявить верховному кругу требование о продолжении активной борьбы при опоре на союзническую помощь.

В начале 1920 г., после отступления с Дона, командование ВСЮР пошло на сближение с атаманом и командованием Донской армии, что было вызвано рядом объективных причин. Во-первых, в армии увеличилось число донских казаков. В армию стали возвращаться казаки-дезертиры, бежавшие от завоевавшей область Красной армии. В кубанских и терских частях, напротив, начался развал. Казаки-кубанцы побежали по домам. 3 января ослабленная боями Добровольческая армия, переименованная в корпус, была подчинена донскому командованию. Донцы сохраняли боеспособность и готовность к продолжению борьбы. В начале января 1920 г. Донская армия без Добровольческого корпуса имела 36500 бойцов, а Добровольческий и Кубано-Терский корпуса вместе насчитывали 11000 человек. Общая численность ВСЮР составляла 47500 бойцов, 200 орудий и 860 пулеметов72.

Во-вторых, среди руководства кубанского казачества были необычайно сильны позиции казачьего сепаратизма - "самостийничества", который до последнего момента расшатывал единство белого лагеря. В создавшейся ситуации Деникин был вынужден ориентироваться на Богаевского и Сидорина, с которыми он теперь согласовывал дальнейший план борьбы. Деникин и Сидорин выезжали на фронт, принимали парады, на которых произносили речи о необходимости удержания Кубани. Из верховного правителя Юга России Деникин превратился в командующего терпящей поражение армии, что заставило его быть более сговорчивым. Конец 1919 г. был ознаменован очередной напряженностью отношений главнокомандующего с кубанским правительством. В. В. Добрынин отмечал, что, вероятно, именно по инициативе кубанской власти возникла идея о созыве "Верховного казачьего круга" из представителей казачьих войск Юга России с целью "захвата верховной власти". Донское командование сохраняло верность Деникину и призывало круг не обострять отношения с "добровольцами"73. Разумеется, командование ВСЮР было заинтересовано в привлечении кубанцев для борьбы и здесь имя и авторитет генерала Мамантова могли оказаться весьма кстати. В первой декаде января Мамантов был вызван с фронта в штаб Донской армии и получил приказ отправиться в Екатеринодар, чтобы сделать кругу доклад о своем рейде. Вероятно, рассказ об успешном рейде должен был склонить руководство круга к организации прорыва.

О пребывании Мамантова в Екатеринодаре и о его скоропостижной смерти известно из воспоминаний Екатерины Васильевны Сысоевой, с которой генерал повенчался 20 октября 1919 г. в хуторе Попове станицы Есауловской. 12 января Мамантов в сопровождении генералов Г. Д. Каргальского и В. И. Постовского выехал в Екатеринодар. В классных вагонах мест для генералов не нашлось, и они не долго думая забрались в переполненную казаками и солдатами теплушку. Переночевав на полу вагона, они благополучно прибыли в город. В тот же день находившаяся в Новороссийске супруга Мамантова, получив телеграмму от мужа, прибыла в Екатеринодар. Скорее всего, именно в этой вагонной тесноте он заразился тифом. Генерал чувствовал недомогание, но от предложения супруги обратиться за медицинской помощью отказался. 19 января Мамантов отправился в городской театр на заседание верховного круга. Узнав прославленного генерала, молодые офицеры устроили ему овацию и приветствовали криками "Ура! Ура Мамантову!". В своей речи генерал призвал к единству действий фронта и тыла, к всеобщей мобилизации на Кубани. По некоторым данным, настроение делегатов было таково, что "круг готов был, устранив Деникина и Врангеля, передать ему главнокомандование всеми казачьими армиями", поскольку генерал имел огромный авторитет среди казаков и смог бы укрепить "утраченный в неудачах дух бойцов"74. Едва ли Мамантов в создавшейся на фронте ситуации пошел бы на подобный шаг.

21 января он отправился на фронт; ехать пришлось в вагоне с выбитыми стеклами, и к сыпному тифу добавилось воспаление легких и почек. В тот же день он вернулся в Екатеринодар и слег. В госпитале, когда его увидела там супруга, Мамантов выглядел как "форменный скелет... кожа да кости". Постепенно началось выздоровление, возвращались силы. Во время болезни Мамантова его несколько раз посещал английский доктор и интересовался ходом болезни. На состоявшемся врачебном консилиуме было принято решение о возможности выписать больного и отправить в Батум, в Цихидзир - имение Мамантовой. Но для укрепления сил и здоровья пациента его решили оставить в больнице еще на два-три дня.

Около двух часов ночи 13 февраля в палату к Мамантову зашел фельдшер со шприцем. На вопрос проснувшейся супруги "зачем он пришел и что ему надо" фельдшер ответил, что по распоряжению лечащего врача должен сделать пациенту впрыскивание "успокоительного лекарства". Мамантова попыталась помешать фельдшеру, но тот грубо оттолкнул ее и сделал больному инъекцию, как утверждала впоследствии Мамантова "отравленной жидкостью". Фельдшер бесследно исчез из больницы. Узнав о ночном происшествии, доктор заявил, что он не давал подобных распоряжений. После этой инъекции здоровье Мамантова резко ухудшилось, он впал в бессознательное состояние и скончался, не приходя в себя, 14 февраля в 12.30 пополудни. Вскрытие тела не проводили. Отпевание и погребение усопшего прошло 17 февраля в Екатерининском соборе.

Отдавая дань памяти покойному, на похоронах присутствовали представители английской и французской миссий. 15 февраля был оглашен приказ атамана Богаевского по войску, извещавший о смерти Мамантова: "Много жертв выхвачено смертью из командного состава армии, жившего одной жизнью с рядовыми бойцами. Не пощадила она и нашего героя, одного из лучших вождей армии и гордость нашей конницы... Мир праху твоему, храбрейший из храбрых! Дон никогда не забудет твоих дел и трудов на пользу и славу родного края, и по достоинству почтит он память своего народного героя..."

Слух об отравлении генерала Мамантова пошел по городу уже утром после трагической ночи. За два часа до смерти больного осматривал профессор Сиротинин, сообщивший об отравлении двоюродному брату Мамантова Н. Н. Коковцову. В 1923 г. в Софии протопресвитер Георгий Шавельский, причащавший умиравшего генерала, подтвердил Е. В. Мамантовой версию об отравлении. Слух об отравлении Мамантова был широко распространен в Донской армии, особенно среди казаков 4-го Донского "Мамантовского" корпуса. Дабы пресечь слухи, в корпус была командирована "специальная группа" агентов отделения особой части ВСЮР для "разъяснительной работы". Но агентам так и не удалось убедить казаков в смерти Мамантова от тифа, мамантовцы были уверены в отравлении "деда"75.

Если принять высказанную Е. В. Мамантовой версию, то возникает вопрос о виновниках его смерти. Кому в создавшейся ситуации была выгодна гибель генерала? Кто руководил действиями агента-убийцы: "белые ли враги генерала или красные враги казаков"?76. Популярность и слава донского героя многим была не по душе, а потому у Мамантова хватало недоброжелателей и завистников в белом лагере. Одним из главных и давних являлся Врангель. При демонстрируемой лояльности Мамантова к власти попытка вмешательства боевого генерала в "большую" политику вкупе с "промамантовскими" настроениями делегатов "верховного круга" могла вызвать недовольство главнокомандующего ВСЮР. Наконец, желать устранения Мамантова могло "самостийнически" настроенное правительство Кубани, которое имело основание расценить речь Мамантова как поддержку стремления руководителей ВСЮР вовлечь в борьбу с наступавшей Красной армией разбежавшихся по домам казаков. Устранение Мамантова, оказавшегося в екатеринодарской больнице, могло сорвать подготовку задуманного им рейда. Думается, однако, едва ли кто-либо из перечисленных фигур мог пойти на убийство Мамантова.

В. Ж. Цветков выдвинул версию об организации убийства Мамантова красными. По его сведениям, контрразведывательное отделение штаба Донской армии еще 8 февраля раскрыло подпольную большевистскую организацию, действовавшую под руководством врача 4-го Донского корпуса Маслова и получавшую указания из санитарного отдела штаба. В этой связи указанный автор предполагает "более чем вероятным" убийство Мамантова фельдшером екатеринодарского госпиталя77.

Лечащим врачом генерала был направленный из штаба Донской армии доктор Петр Иванович Попов. Поочередно больного посещали два фельдшера для исполнения врачебных предписаний. Оба фельдшера были не казаки, но к одному из них Мамантов относился очень хорошо, а второго он по необъяснимой причине невзлюбил, не подпускал к себе и просил супругу: "Гони, гони его прочь от меня". Именно этот второй фельдшер и сделал генералу смертельную инъекцию78. Причину этой неприязни Мамантова объяснить сложно, вероятно, фельдшер так или иначе проявлял свое недоброжелательное отношение к белогвардейскому генералу. Почувствовав это, Мамантов старался не допускать его присутствия. Узнав о скорой выписке и отъезде генерала, подпольщики не стали медлить, тем более что после консилиума у больного отменили ночные дежурства и в палате с ним постоянно находилась только супруга. В целом версия об убийстве генерала агентом большевистского подполья представляется правдоподобной.

"Мамантовский" корпус ненадолго пережил своего командира. Возглавивший 4-й Донской корпус после отъезда Мамантова генерал-лейтенант А. А. Павлов по приказу командующего Донской армией повел казаков в Сальские степи для разгрома конницы Б. М. Думенко. Стараясь не отрываться от линии фронта, Павлов повел конную группу в составе 4-го Донского и конницы 2-го Донского корпуса по левому берегу Маныча, представлявшему собой голую степь с одиночными зимовниками. Сильнейший мороз и глубокий снег при недостаточном снабжении сделали этот переход гибельным для казаков. Среди них было много обмороженных. Неожиданная атака на станцию Торговая и поселок Воронцовский была отбита красными с большими для казаков потерями. 20 февраля конная группа сосредоточилась в станице Егорлыкской. Итоги скитаний по Сальским степям и неудачного боя под Торговой были ужасающие. Из 12 тыс. бойцов конной группы в живых осталось только 5500 человек79. Остатки "мамантовского" корпуса отступили на Кубань и из Сочи были вывезены в Крым, где составили основу 2-й Донской дивизии Донского корпуса. По общему признанию, это были самые стойкие и испытанные полки Русской армии Врангеля. Затем была эвакуация...

Константин Константинович Мамантов к концу своей жизни достиг пика полководческой карьеры, снискал заслуженную популярность и уважение казаков. Он не стал известным политиком, не влиял на принятие политических решений. Ему не удалось овладеть Царицыном в 1918 г., но уже при жизни имя Мамантова благодаря совершенному рейду стало легендарным для белого движения Юга России. По оценке Кельчевского, "богом одаренный кавалерист понял природного конника казака, и их совместная работа дала миру классические образцы конного боя и конного рейда. Его слава при жизни не давала спать многим и многим честолюбцам, но все их потуги очернить его светлое имя разбивались и будут разбиваться о бессмертие его творений"80. Выдающийся донской военачальник навсегда покинул поле боя в наиболее критический для белой армии момент. И мамантовским казакам и недоброжелателям Мамантова суждено было увидеть финал белого движения, до окончательного разгрома которого оставались считаные месяцы.

Примечания

1. ДОБРЫНИН В. Борьба с большевизмом на Юге России. Прага. 1921; то же в кн.: Донская армия в борьбе с большевиками. М. 2004; СКРЯБИН Н. Мамонтовский рейд. - Военная быль, 1956, N19; то же в кн.: Донская армия; ГОЛУБИНЦЕВ А. В. Русская Вандея. Мюнхен. 1959; то же в кн.: Донская армия; КОВАЛЕВ Е. К 40-летию мамантовского рейда (1919 - 1959). - Родимый край, 1959, N24 - 28; ЕГО ЖЕ. Действие 2-го Донского отдельного корпуса с началом Мамонтовского рейда. - Военная быль, 1959, N37; то же в кн.: Донская армия; МАТВЕЕВ П. Рейд генерала Мамонтова. - Вестник первопоходника, 1965, N42; то же в кн.: Донская армия; ГОРДЕЕВ А. А. История казаков. Ч. 4. Париж. 1968; М. 1993; КОВАЛЕВ Е. Е. Мамонтовский рейд. 1919 г. - Русский инвалид, 1969, N162; ГОЛУБИНЦЕВ Г. М. Рейд генерала Мамонтова. - Первопоходник, 1972, N9; ТУРЧАНИНОВ Б. Слава и память Донскому корпусу генерала Мамонтова. - Там же, 1974, N22; то же в кн.: Донская армия; и др.

2. РЫМШАН М. Рейд Мамонтова. Август-сентябрь 1919 г. М. 1926.

3. ШЕЙКИН А. Л. Опрокинутый рейд. Л. 1987.

4. ЦВЕТКОВ В. Уроки упущенных побед: к 80-летию похода на Москву 1919 г. - Посев, 1999, N11; ЕГО ЖЕ. Донская стрела. Генерал Константин Мамантов и его соратники. - Родина, 2003, N2; ДАЙНЕС В. "Казачий вождь". - Ориентир, 2002, N4; АУСКИЙ С. Казаки. Особое сословие. М. -СПб. 2002; СЕННИКОВ Б. В. Тамбовское восстание 1918 - 1921 гг. и раскрестьянивание России 1929 - 1933 гг. М. 2004, с. 52 - 64; ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов. В кн.: Белое движение. Исторические портреты: Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, П. Н. Врангель. М. 2006; ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов - легенда "белого движения". - Человек второго плана в истории. Вып. 4. Ростов н/Д. 2007; ЕГО ЖЕ Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год. М. 2008; ГАНИН А. В. Легендарный военачальник (Константин Мамантов). В кн.: Казачество великое, бесстрашное. СПб. 2008; ПОСАДСКИЙ А. В. Еще раз о рейде Мамонтова. - Донские казаки в борьбе с большевиками. 2009. Вып. 1; Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове. Там же, 2010, вып. 2; ХАЙРУЛИН М. А. Страшный риск. Полеты Донской авиации для связи с 4-м конным корпусом генерал-лейтенанта К. К. Мамантова в 1919 г. - Там же, 2010, вып. 4.

5. Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове, с. 135.

6. ВРАНГЕЛЬ П. Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920 г.). Ч. 1. М. 1992, с. 211.

7. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 92.

8. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 2.

9. ЕЛИСЕЕВ Ф. И. С хоперцами. В кн.: Дневники казачьих офицеров. М. 2004, с. 319.

10. КАЛИНИН И. Русская Вандея. М. -Л. 1926, с. 144.

11. ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 82; ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 328.

12. ГАРФ, ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 92 - 94; ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 2 - 3.

13. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 3.

14. Казачий словарь-справочник. Т. 2. Сан-Ансельмо. 1968, с. 162.

15. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 276.

16. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 328; ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 82.

17. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 162; ВЕНКОВ А. В. Атаман Краснов, с. 294.

18. ДАЙНЕС В. "Казачий вождь", с. 65.

19. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 3.

20. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 277.

21. ЦВЕТКОВ В. Ж. Донская стрела, с. 82.

22. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 4.

23. Казачество. Энциклопедия. М. 2003, с. 204.

24. ВЕНКОВ А. В. Атаман Краснов, с. 294; Казачество. Энциклопедия, с. 204.

25. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 4.

26. Там же, л. 5.

27. Степной поход. В кн.: Донская армия, с. 148; ДЕНИСОВ С. В. Белая Россия. Нью-Йорк. 1937; М. 1991, с. 111.

28. Степной поход // Донская армия, с. 150, 147.

29. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 329; Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 162.

30. Цит. по: ЦВЕТКОВ В. Донская стрела, с. 83; КРАСНОВ П. Н. Всевеликое Войско Донское. В кн.: Донская армия, с. 401, 402.

31. Воспоминания о генерал-лейтенанте К. К. Мамантове, с. 136.

32. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 330.

33. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 7.

34. ПОЛЯКОВ И. А. Донские казаки в борьбе с большевиками. М. 2008, с. 475.

35. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 5 - 6.

36. Там же, л. 6.

37. Цит. по: ПОЛЯКОВ И. А. Ук. соч., с. 453.

38. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 7 - 11.

39. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 291.

40. Казачий словарь-справочник. Т. 3. Сан-Ансельмо. 1969, с. 21 - 22.

41. ГАРФ, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 466.

42. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 5. М. 2006, с. 502, 504.

43. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 22 - 23, 28; ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 474, 476.

44. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 22 - 23.

45. АУСКИЙ С. Ук. соч., с. 352; ТУРЧАНИНОВ Б. Слава и память Донскому корпусу, с. 522.

46. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 25.

47. Там же, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 476.

48. КАЛИНИН И. Ук. соч., с. 147.

49. КОВАЛЕВ Е. Ук. соч., с. 6.

50. История гражданской войны в СССР. Т. 4. М. 1959, с. 223 - 224.

51. ЦВЕТКОВ В. Ж. Донская стрела, с. 84.

52. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 32 - 34; ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 478.

53. Там же, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 34 - 35.

54. Цит. по: ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 335.

55. ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 355; ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., Т. 4, с. 134.

56. ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 264, л. 36.

57. Казачий словарь-справочник. Т. 3, с. 24; ГАРФ, ф. 6473, оп. 1, д. 118, л. 81; МАТВЕЕВ П. Рейд генерала Мамонтова, с. 508; ТУРЧАНИНОВ Б. Ук. соч., с. 527.

58. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 5, с. 504.

59. ШКУРО А. Г. Гражданская война в России: Записки белого партизана. М. 2004, с. 227.

60. ГОРДЕЕВ А. А. Ук. соч., с. 301.

61. ШКУРО А. Г. Ук. соч., с. 225 - 226.

62. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 336; ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 54 - 55; ГОЛУБИНЦЕВ А. В. Ук. соч., с. 323.

63. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч. Т. 5, с. 504 - 505; ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 353, 355.

64. КАЛИНИН И. Ук. соч., с. 153 - 154.

65. Музей истории донского казачества. Г. Новочеркасск Ростовской области, ф. КП-3425.

66. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 58 - 59; ВРАНГЕЛЬ П. Н. Ук. соч., с. 427, 437 - 438, 440.

67. Цит. по: ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 60.

68. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 163.

69. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 338 - 339.

70. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 65.

71. ВЕНКОВ А. В. К. К. Мамонтов, с. 340 - 341.

72. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 65, 66; КОВАЛЕВ Е. Бои с конницей Буденного и Думенко на Дону и на Маныче в 1920 г. В кн.: Донская армия, с. 529.

73. ДОБРЫНИН В. Ук. соч., с. 68.

74. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 164.

75. МАМАНТОВА Е. Генерал К. К. Мамантов был отравлен. - Родимый край, 1964, N52, с. 7 - 12.

76. Казачий словарь-справочник. Т. 2, с. 164.

77. ЦВЕТКОВ В. Ж. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов, с. 306.

78. МАМАНТОВА Е. Ук. соч., с. 10.

79. Подробнее см: КОВАЛЕВ Е. Поход донской конницы на Торговую 1920 года. В кн.: Донская армия, с. 537 - 545.

80. ГАРФ, ф. 6051, оп. 1, д. 3, л. 94.




Отзыв пользователя

Нет отзывов для отображения.


  • Категории

  • Файлы

  • Записи в блогах

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.