Хохлов А. Н. Дмитрий Дмитриевич Покотилов // Вопросы истории. - 2011. - № 5. - С. 36-54.
В истории Российской дипломатической миссии в Пекине, начиная с Л. Ф. Баллюзека1, первого министра-резидента в китайской столице с 1861 г., и кончая посланником Н. А. Кудашевым2, при котором китайские власти в 1920 г. закрыли дипломатическое представительство царской России, не было столь даровитой и уникальной фигуры в ранге полномочного и чрезвычайного посланника, какой можно с полным основанием считать Дмитрия Дмитриевича Покотилова (1865 - 1908). Он был единственным русским дипломатом, отлично говорившим по-китайски и владевшим китайской письменностью позднего средневековья и новой истории, особенно периода правления маньчжурской династии Цин (1644 - 1912 гг.). Среди других российских дипломатов высшего ранга в Китае цинского периода, пытавшихся освоить китайский разговорный язык, можно упомянуть лишь Е. К. Бюцова, который в начале своей консульской службы в Тяньцзине занимался китайским языком для общения на бытовом уровне с местным населением3.
Д. Д. Покотилов родился 1 августа 1865 г. в Петербурге в семье военного инженера-строителя, позднее гласного Петербургской думы, состоявшего в 1890 - 1899 гг. членом городской больничной комиссии4. Отец - генерал-майор Дмитрий Викторович Покотилов - получил образование в Николаевской инженерной академии. В течение девяти лет он состоял чиновником особых поручений при Главном управлении военно-учебных заведений, затем был назначен начальником 1-й Петербургской инженерной дистанции. С 1882 г. он был инспектором по строительной части.
Среднее образование будущий дипломат получил в 3-й военной гимназии и в гимназии при Историко-филологическом институте. Высшее образование дал ему Петербургский университет, где он обучался на факультете восточных языков. Когда он был студентом при кафедре китайского, маньчжурского и монгольского языков, его командировали в степной район близ Астрахани для усовершенствования в калмыцком языке. По окончании университета его, как отличного специалиста по Востоку, приняли на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел, предварительно подвергнув экзаменам по пяти предметам, установленным для лиц, избравших дипломатическое поприще. Как свидетельствуют архивные материалы, Покотилов 19 ноября 1887 г. успешно сдал экзамены, получив пятерки по всем предметам5, при этом написал на предложенные темы два сочинения, из которых одно было посвящено истории Кореи - с VII в. до подписания Кореей в 1881 г. договора с Россией6.
Павел Михайлович Лессар
Николай Петрович Линевич
В декабре 1887 г. Покотилова направили студентом Российской дипломатической миссии в Пекин, что позволило ему, помимо совершенствования в восточных языках, заняться основательной подготовкой к консульской службе. В мае 1889 г. он посетил монастыри в районе почитаемой буддистами горы Утайшань в провинции Шаньси. В апреле 1891 г. его назначили управляющим российского консульства в Фучжоу (провинция Фуцзянь), где он оставался до октября 1892 года7. О добросовестном и дотошном исполнении им консульских обязанностей свидетельствуют его подробные донесения в Азиатский департамент МИД, основанные на тщательном отборе сведений из газеты "Цзиньбао" и других источников. Преимущественное внимание уделялось ситуации и действиям провинциальных китайских властей на Тайване, ставшем уже в 1870-х годах объектом японской агрессии8.
В различных пунктах приморского Китая, где в качестве официального лица он имел постоянные непосредственные контакты с представителями местного коммерческого мира, Покотилов получил возможность близко ознакомиться с их интересами, задачами и приемами торговли, равно как и с общими условиями коммерческого дела в Китае. На основе собранных в ходе консульской службы статистических сведений и личных наблюдений в Китае Покотилов позднее, возвратившись в Петербург и перейдя в 1895 г. из МИДа в Министерство финансов, составил и издал аналитический обзор под названием "Китайские порты; имеющие значение для русской торговли на Дальнем Востоке" - в двух объемистых томах, из которых второй заключал в себе подробные статистические таблицы, составленные им самим. О документальной базе своего феноменального по богатству сведений труда Покотилов, в частности, писал: "Материалами... послужили отчеты консулов в Тянь-цзине, Ханькоу, Фучжоу и Шанхае... При этом составитель обзора... старался возможно широко воспользоваться при выполнении своего труда личными наблюдениями". "Здесь, - подчеркивал автор, - подвергнута рассмотрению торговля только тех из китайских портов (открытых для иностранной торговли. - А. Х.), которые имеют прямое значение для коммерческих интересов России. Таковых оказалось девять: 1. Нючжуан, 2. Тяньцзинь, 3. Чжифу (Чифу, или Яньтай), 4. Ханькоу, 5. Цзюцзян, 6. Ичан, 7. Чунцин, 8. Шанхай и 9. Фучжоу. Рассматривая каждый из означенных портов в отдельности, важно отметить стороны их жизни и деятельности, важные для России"9.
Касаясь деятельности русских купцов в Ханькоу, Покотилов, в частности, отмечал: "Одною из причин успешности экспортных операций тамошних русских домов является принятая ими система закупок: они не следуют примеру своих западноевропейских конкурентов и не откладывают своих [деловых] операций до времени открытия сделок на чайном рынке, где все европейские купцы поневоле оказываются более или менее в руках чайных маклеров, а запасаются товаром заблаговременно, отправляя своих агентов в [соседние] горы на чайные плантации и туземные фабрики для закупки чайного листа на месте производства или даже на корню. Система эта создает для русских торговых домов независимое положение и гарантирует им полную возможность воздерживаться от той спекулятивной горячки, которая начинается при открытии чайного рынка"10.
Будущность русской торговли в Китае Покотилов связывал с особенностями характера русского человека - той его чертой, которая, по его мнению, в значительной мере обеспечивала россиянам успех в ведении торговли в Восточном Китае. "Если мы, русские, - отмечал он, - не обладаем теми коммерческими способностями, которые обеспечили успехи на Дальнем Востоке англичан, а в последние годы и немцев, то у нас зато имеется другая драгоценная способность - умение приспосабливаться к местным обстоятельствам и быстро осваиваться с нравами, обычаями и языком того народа, с которым приходим в соприкосновение"11.
Будущность русской торговли с Китаем была связана с окончанием строительства Транссибирской дороги. "С устройством Сибирской ж.д., - писал Покотилов, - русские люди в смысле удобства передвижения окажутся по сравнению с другими европейцами в наиболее благоприятном отношении... русское торговое дело в приморском Китае получит возможность правильно развиваться"12.
В Министерстве финансов Покотилова причислили к общей канцелярии министра финансов С. Ю. Витте в качестве чиновника особых поручений. С 1 января 1895 г. он состоял, как и в Азиатском департаменте, делопроизводителем, а затем 14 июля был направлен в Пекин финансовым агентом при учреждаемом там Русско-Китайском банке13. Как видно из доверительного письма Витте от 3 сентября 1905 г. на имя министра иностранных дел, в круг служебных занятий Покотилова входили "все те же обязанности, которые обычно возлагались на агентов Министерства финансов, состоящих при российских заграничных дипломатических миссиях". Наряду с этим, как уточнял Витте, финансовый агент в Пекине должен был поддерживать непосредственные (довольно частые в период начавшегося строительства КВЖД) контакты Общества КВЖД с его председателем (Сюй Цзинчэном) и с другими представителями китайских властей, а также наблюдать за деятельностью Русско-Китайского банка, который в руках русского правительства, по словам Витте, служил "полезным орудием при проведении мероприятий, имевших ближайшее отношение к Сибирской железной дороге"14. Этим последним обстоятельством и объяснялось то, что представители Министерства финансов в Пекине всегда занимали одновременно и должности членов правления банка или же директоров его отделений. Это давало им возможность направлять деятельность Русско-Китайского банка на Дальнем Востоке соответственно видам русского правительства.
Когда Покотилов стал чиновником особых поручений V класса, его в 1896 г. назначили директором Русско-Китайского банка, тесно связанного со строительством КВЖД на территории Маньчжурии. Интересы этой дороги надолго и всерьез поглотили энергию политика-финансиста. В 1897 г. в качестве члена правления КВЖД он возглавил работу его Пекинского отдела. При содействии Сюй Цзинчэна ему удалось организовать курсы русского языка для подготовки переводчиков, столь необходимых для КВЖД, - школу русского языка в Пекине. Значение этого начинания трудно переоценить. Администрация дороги с первых же шагов ощутила недостаток интеллигентных переводчиков, при помощи которых можно было бы вести, не говоря уже про переписку, хотя бы переговоры с китайскими властями. Трудность освоения китайского языка оказывалась непреодолимой даже для многих миссионеров, проживших в стране по несколько лет. Сравнительно большая способность китайцев к изучению языков вообще, а русского в особенности, навела на мысль готовить переводчиков из природных китайцев.
15 мая 1897 г. в Пекине состоялось торжественное открытие Русско-Китайского банка. "Банк открыт в помещении, принадлежавшем бывшему корейскому посольству, и он находится против русского посольства, - сообщало "Новое время". - Выбор именно этого места делает честь мудрой предусмотрительности и дальновидности директора банка г-на Покотилова... Постройка [других] банковских зданий... идет чрезвычайно быстро... Ли Хунчжан 15 лично приезжал в день открытия к г-ну Покотилову... но от участия в завтраке отказался, ссылаясь на свои 78 лет. В 12 час. дня иеромонах о. Алексий (А. Н. Виноградов. - А. Х.) совершил молебствие и окропил святою водою все новые постройки". Соответствующие случаю речи произнесли глава банка в Петербурге князь Э. Э. Ухтомский и Покотилов16.
Мирная жизнь строителей КВЖД в Маньчжурии и дипломатов в Пекине была прервана драматическими событиями, связанными с восстанием тайного общества "Ихэтуань". Движение "боксеров" (ихэтуаней), направленное против иностранцев, развернулось сначала в провинции Шаньдун в 1898 г., а затем в столичной провинции Чжили. С появлением повстанцев-ихэтуаней на улицах Пекина в мае 1900 г. и сожжением ими здания Русско-Китайского банка и других городских строений (в том числе подворья Пекинской духовной миссии с ее богатейшей библиотекой) россияне и другие иностранцы, укрывшиеся в своих дипломатических миссиях, оказались в положении осажденных не только со стороны повстанцев, но и китайских правительственных войск, поддавшихся их агитации и приказам дворцовых покровителей ихэтуаней. Как руководитель Русско-Китайского банка, уничтоженного ихэтуанями, Покотилов вместе со своими сотрудниками вначале нашел убежище в Российской дипломатической миссии, но затем после ее обстрела перебрался в английскую дипломатическую миссию.
23 мая (5 июня), желая прояснить создавшуюся для россиян и иностранцев обстановку в связи с происходившим в Пекине и его окрестностях, где в деревне Дундин'ань ихэтуани сожгли православную часовню, он встретился с Сюй Цзинчэном, о чем сохранилась такая запись в опубликованном им впоследствии дневнике: "Осложнения, возникшие за последние дни с движением "боксеров" послужили предметом продолжительной беседы моей с Сюй Цзинчэном. Я счел долгом указать ему на непонятное для меня ослепление китайского правительства, отказывающегося принимать решительные меры для подавления все разрастающегося антихристианского и антиевропейского движения... В качестве европейца, имеющего наиболее частые деловые сношения с Сюй Цзинчэном, я счел долгом указать ему на те страшные последствия, которые может повлечь за собой упрямство китайского правительства и... дальнейшая медлительность в принятии решительных мер к подавлению восстания. Сюй Цзиньчэн ответил мне, что как он, так и президент Цзунлиямэня князь Цин вполне сознают серьезность положения, что не может быть и речи о неспособности китайского правительства справиться с движением, но что следует считаться именно с нежеланием его принять таковые меры. По словам Сюй Цзиньчэна, антиевропейская партия в настоящее время очень сильна при дворе, и члены ее убеждают императрицу [Цыси] в полезности антихристианского движения, которое преследованием христиан и постоянными угрозами по адресу иностранцев добьется удаления последних из Китая. Как на главных покровителей и заступников антихристиан при дворе Сюй Цзиньчэн указывал на канцлера и члена Гос[ударственного] совета Ган-и, члена Государственного совета Ци Сю и канцлера Сюй Туна. Кроме того, ясно установлено, что покровительствует боксерам отец вновь избранного наследника престола Дуань-ван, во дворце коего происходят ежедневные сборища и [боевые] упражнения боксеров. Сторонниками антихристиан следует также считать члена Государственного совета и Цзунлиямэня Чжао Шуцяо, генерала Дун Фусяна, командующего несколькими тысячами отборных и хорошо вооруженных кавалерийских войск, большинство коих состоит из членов антихристианских обществ, шаньсийского губернатора Юй Сяня и многих других лиц как центральной, так равно и провинциальной администрации"17.
Захватив Пекин, повстанцы вместе с примкнувшими к ним частями правительственных войск приступили к длительной осаде Посольского квартала, где размещались дипломатические представительства многих европейских стран, США и России. Здание школы КВЖД было сожжено, а ее главный куратор Сюй Цзинчэн, первый председатель правления Общества КВЖД, подвергнут варварской казни (ему деревянной пилой отпилили ноги)18.
Оставляя в стороне детали мучительного пребывания в осаде россиян и других иностранцев, подробно описанного очевидцами событий в мемуарах, отметим лишь, что освобождение иностранным дипломатам и их семьям, и в частности россиянам, принесли русские войска под командой генерала Н. П. Линевича, первыми штурмом ворвавшиеся в Пекин через пролом в городской стене, образовавшийся от разрыва мины. "Таким образом, - писал в дневнике Покотилов, - совершилось наше избавление после двухмесячной тяжелой осады, и мы могли впервые заснуть спокойно, будучи уверены, что никто не потревожит нашего сна. Впрочем, китайцы не унимаются, и из императорского ("запретного") города, лежащего к северу от английского посольства, изредка продолжают ружейную стрельбу"19.
Драматические события 1900 г. в Пекине, связанные с осадой Посольского квартала, надолго остались в памяти оставшихся в живых ее свидетелей, во время его обороны погибло немало его защитников, среди которых были и женщины. Неслучайно ежегодно в китайской столице собирались участники этих военных событий, чтобы вспомнить своих героев. Об этом писал, например, врач дипломатической миссии в Пекине В. Корсаков. В статье "Вторая годовщина пекинского сидения" (С.-Петербургские ведомости, 5.IX.1902) он сообщал: "Первого августа все русские собрались на дачу, в храм "Бай-юн-гуань", к Д. Д. Покотилову. Из участников осады, находившихся в Пекине, были: Д. Д. Покотилов с супругою, Н. И. Гомбоев, начальник почтовой конторы в Пекине, В. В. Корсаков с дочерью, гг. Барбье, Браунс, Орловский и Вильфорт... Когда подали шампанское, Дмитрий Дмитриевич предложил тост, сказав: "День 1 августа для нас вечно памятен как день избавления от смерти: пусть каждый вспомнит дорогих ему отсутствующих лиц и вместе выпьем за русскую женщину, которая несла всю опасность во время осады наравне с нами... Никто из нас не слыхал от нее ни единого упрека, ни одной жалобы, никто не видал ни одной минуты уныния или равнодушия, но все видели от начала до конца осады русскую женщину, трудящейся для всех: или над шитьем мешков для русских баррикад, или в заботах по организации питания и порядка в русской общине, либо ухаживающей в госпитале как сестра милосердия за ранеными, причем не только русскими, но и американцами и немцами, так как эти раненые лежали в одной палате с русскими. Все время осады русская женщина работала беззаветно и бескорыстно, была полна сострадания и любви, бесстрашно подвергаясь опасности. И что же? За все, что русская женщина героически вынесла и вытерпела во время осады, она не только не получила отличия - знака Красного Креста, как сестра милосердия, не только не получила медали в память об осаде, но не услыхала даже "спасибо!" Отчего разные "фавориты" получили за осаду высокие знаки военных отличий, хотя некоторые из них открыто отказывались ходить на стену и откровенно заявляли, что во время тишины они там бесполезны, а во время опасности могут быть даже вредны? Отчего некоторые иностранцы, не имевшие никакого отношения к защите русских, получили русские военные ордена, а русские защитники - только потому, что они были скромны или не были фаворитами, - ничего не получили или были обижены и обойдены? Мы пережили смерть, а потому грешно замалчивать совершенную несправедливость"".
После подписания 7 сентября 1901 г. китайскими уполномоченными (князем Ц'ин и Ли Хунчжаном) с иностранными дипломатами заключительного протокола деятельность Русско-Китайского банка возобновилась, причем в новых помещениях. Сообщая о смерти директора Русско-Китайского банка в Шанхае Е. С. Сольского, выходившая в Порт-Артуре газета "Новый край" одновременно уведомляла о завершении в этом городе строительства нового здания для банковских операций20. Об освящении 31 августа 1903 г. нового помещения Русско-Китайского банка в Харбине сообщала "Торгово-промышленная газета" 2 сентября 1903 года.
14 апреля 1905 г. "Московские ведомости" сообщили о назначении Покотилова чрезвычайным и полномочным министром в Пекине (на место покойного П. М. Лессара), при этом газета характеризовала бывшего директора Русско-Китайского банка как деятеля, хорошо знакомого с Китаем и пользующегося уважением в китайских правительственных кругах. О том, как решало этот вопрос российское правительство, позволяет судить всеподданнейшая записка министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа от 12 апреля 1905 г.: "Вчера во 2-й раз явился ко мне здешний китайский посланник с настоятельным ходатайством о том, чтобы в преемники ныне умершему т[айному] с[оветнику] Лессару Имп. правительство назначило г-на [А. И.] Павлова, который, по дошедшим в Пекин слухам, считается будто бы давно намеченным кандидатом на пост российского посланника [в Китае]... По своей предшествующей деятельности в качестве 1-го секретаря миссии в Пекине, а равно по знакомству с делами Крайнего (Дальнего. - А. Х.) Востока действительный] с[татский] с[оветник] Павлов, казалось бы являлся наиболее подходящим кандидатом... Но, к сожалению, по всем имеющимся данным, названный дипломат возбудил против себя среди китайских высших сановников столь недружелюбные чувства, что назначение его в настоящую трудную минуту в Пекин могло бы лишь самым пагубным образом отразиться на наших интересах в Китае, с которым ныне более чем когда-либо необходимо поддерживать доверчивые отношения... Замещение покойного Лессара г-ном Павловым имело бы еще два существенных неудобства: во-первых, его пришлось бы устранить от весьма сложного и успешно им организованного в Шанхае дела по добыванию секретных сведений (о Японии. - А. Х.), по найму пароходов и транспортов для эвакуации [наших] пленных и раненых и т.д. Во-вторых, с назначением г-на Павлова в Пекин пришлось бы уволить его от должности посланника в Корее, что могло бы быть истолковано в смысле столь желаемого в Токио признания нами фактического перехода правительственной власти в этой стране в руки японцев, тогда как Россия до сего времени придерживается официально установленного ею взгляда на незаконность занятия Японией нейтральной Кореи, вследствие чего российская миссия в Сеуле временно лишена возможности выполнять свои функции".
Рекомендуя Покотилова царю для назначения руководителем миссии в Китае, Ламздорф привел в пользу своего выбора следующие биографические данные, свидетельствовавшие о его прежней дипломатической деятельности: "Начав службу свою в Первом (бывшем Азиатском) департаменте МИД в 1887 г., Покотилов тогда же был назначен студентом миссии в Пекине, а затем исполнял разные обязанности в наших консульствах в Китае. По прошествии шести лет он снова был переведен в Первый департамент, откуда перешел на службу по Министерству финансов. В качестве чиновника этого ведомства его вскоре назначили финансовым агентом в Пекине, где он и оставался около 9 лет, принимая участие в переговорах с китайцами по финансовым, железнодорожным и иным делам, оказывая существенные услуги нашей дипломатической миссии.
Д.с.с. Покотилов, знакомый с китайским языком, за многолетнее пребывание свое в Пекине успел приобрести влияние, чтобы войти в дружеские сношения с выдающимися китайскими сановниками, среди коих он пользуется большим авторитетом...
В случае, если бы Вашему Имп. Величеству благоугодно было одобрить изложенное предложение, я не премину вызвать г-на Покотилова для соответствующих объяснений с ним и о результатах буду иметь счастье довести до Высочайшего сведения при первом же всеподданнейшем докладе о нем"21.
12 апреля 1905 г., в Пекин Г. А. Козакову, исполнявшему обязанности поверенного в делах, шифром была отправлена телеграмма: "Государю императору благоугодно было избрать д.с.с. Покотилова для замещения вакантного поста российского посланника в Пекине, о чем вам следует официально уведомить китайское правительство. Г-н Покотилов в самом непродолжительном времени прибудет к месту своего служения". На сделанный 10 апреля запрос командующего русскими войсками в Маньчжурии относительно преемника Лессара Линевичу было также было сообщено в Гунжулин о назначении Покотилова22.
Указания правительства о целях и характере будущей дипломатической деятельности в Пекине Покотилов в апреле 1905 г. получил в виде инструкции МИД: "Преследуемые ныне Россией в Китае ближайшие задачи обстоятельно изложены в инструкции, коей снабжен был ваш предместник т.с. Лессар, - говорилось в ней. - ...Общие положения, положенные в основу русской политики на Дальнем Востоке, остались без изменения и должны служить руководством в предстоящей вам деятельности. Наиболее важным фактором, с которым ныне приходится считаться при оценке политической обстановки в Китае, является положение, занятое Японией, стремящейся обрести господствующее место среди других народов Азии. Как известно, в правящих сферах Китая уже имеется сильная японофильская партия... Можно с уверенностью предвидеть, что, как бы ни разрешилась нынешняя война, Япония будет продолжать свое воздействие на Китай в ущерб влиянию европейских государств и прежде всего России... Согласившись в интересах держав и самого Китая на локализацию военных действий (в Маньчжурии. - А. Х.), Россия обусловила свое согласие соблюдением китайцами правил нейтралитета. Между тем китайское правительство с самого начала войны систематически нарушало в пользу Японии данное им формальное обещание... Не связанное никакими обязательствами относительно Далай-ламы, но не желая в то же время по политическим соображениям оставаться безучастным к судьбе главы буддистов, императорское правительство считает водворение его в Лхассе и восстановление в прежнем сане самым лучшим выходом из настоящих затруднений. Вам следует приложить возможные старания, дабы побудить китайское правительство к добросовестному исполнению принятого им решения относительно возвращения Далай-ламы в Тибет... При передаче главе буддийского духовенства Высочайше пожалованных подарков вы не преминете заверить его в неизменном доброжелательстве России, всегда готовой оказать ему посильное содействие"23.
Получив 13 мая 1905 г. темно-малиновую папку, в которую вкладывалась верительная грамота, Покотилов 15 мая отправился на поезде через Москву в Восточную Сибирь. 26 мая почтовым поездом он прибыл в Верхнеудинск. В тот же день, как сообщал "Верхнеудинский листок" 29 мая, он отбыл на пароходе "Серафим" в Кяхту, откуда ему предстоял путь через монгольские степи в китайскую столицу. В Урге, тогдашней столице Монголии, ему довелось беседовать с находившимся там Далай-ламой, которому он вручил царские подарки.
Телеграммой от 17 июня 1905 г. из Пекина Покотилов сообщал в Петербург: "Прибыв в Пекин, вступил в управление вверенной мне миссии. По причине бескормицы в Монголии, отсутствия лошадей вынужден был ехать несколько дней на верблюдах, вследствие чего опоздал против [срока,] предположенного маршрутом, на три дня". 20 июня 1905 г. он телеграфировал: "На предстоящей аудиенции я предполагал бы при передаче верительной грамоты произнести речь по-китайски..." (отмечено Николаем II красным карандашом. - А. Х.). 20 июня 1905 г. поступил ответ российского МИД: "Опасаемся... что такое нововведение совсем не будет соответствовать установленному церемониалу и может быть [понято] в смысле чрезмерной предупредительности по отношению [к] китайцам. Об этом вообще легче всего судить вам на месте"24.
О происходивших в Пекине встречах и беседах с россиянами и иностранцами, о деловых контактах с китайскими дипломатами и чиновниками, среди которых было немало его старых знакомых, Покотилов регулярно доносил в Петербург.
С учетом предполагаемой своей командировки в США в связи с русско-японскими мирными переговорами Покотилов 20 июля направил в МИД следующую телеграмму: "Вчера имел свидание с князем Цином [И Куаном], который сообщил мне, что было предположение дать мне аудиенцию при обычной обстановке в городском дворце 29 июня. Я заявил, что по распоряжению моего правительства должен немедленно отправиться в Вашингтон и просил по возможности ускорить дело аудиенции. Сегодня я получил уведомление от князя Цина, что богдохан примет меня 23 июня в загородном летнем дворце. Выеду отсюда 25 июня, из Шанхая [отправлюсь] 2 июля на английском пароходе канадской компании. Прибуду в Ванкувер около 21 июля, а в Вашингтон около 26 июля нашего стиля. Проездом через Японию сходить на берег я не буду".
23 и 24 июня (ст.ст.) 1905 г. Покотилов сообщил в Петербург об аудиенции у богдохана: "Сегодня вручил богдохану верительную грамоту в Летнем дворце при обычной церемонии. Речь свою я произнес по установленному порядку по-русски". Как и было ему указано, Покотилов "счел более осторожным воздержаться от каких-либо нововведений в церемониале представления грамоты и произнес обычную в этом случае речь на русском яз., причем она затем была произнесена драгоманом по-китайски... По обыкновению богдохан собственно не произнес ни одного слова, а лишь передал бумажку с написанною на ней речью коленопреклоненному князю Цину, который прочел мне ее, а китаец-драгоман затем перевел на русский язык.
Я больше двух лет не видал богдохана, и он показался мне ныне несколько более здоровым и бодрым, чем прежде. Он по-видимому с полным вниманием прослушал перевод моей речи, произнесенной драгоманом миссии. Императрица-мать [Цыси] на аудиенции не присутствовала, тем не менее богдохан занимал низкое кресло, стоявшее у подножия покрытого желтою матернею высокого трона, на который имеет право восходить, очевидно, лишь одна императрица"25.
Для участия в русско-японских переговорах о заключении мира Покотилов присоединился к делегации, возглавляемой СЮ. Витте, сообщив 25 июня в МИД, что, отправляясь в Вашингтон, передал управление миссией Козакову26. По прибытии в Вашингтон Покотилов отправился в Портсмут, где происходили переговоры с Японией, и находился там по 12 октября 1905 года. О том, как Витте встретил его в Портсмуте, Покотилов рассказал своему старому знакомцу по Пекину И. Я. Коростовцу, секретарю делегации. Сначала Витте шутливо заявил пекинскому посланнику, что тот ему не нужен, но затем поинтересовался китайскими делами и общим настроением в китайской столице. Несмотря на столь необычный прием со стороны своего прежнего патрона, Покотилов с усердием включился в работу делегации, поначалу приняв, как видно из дневника Коростовца, участие (вместе с И. П. Шиповым) в редактировании ответа русской стороны на японские требования, выдвинутые на первом же двустороннем совместном заседании27.
По окончании переговоров с японцами российскому дипломату указом по гражданскому ведомству от 28 сентября 1905 г. была объявлена высочайшая благодарность за "чрезвычайное усердие и выдающиеся услуги как при подготовительной работе, так равно и во время переговоров".
24 августа из Ньюкастла Покотилов донес: "Отправляюсь сегодня в Нью-Йорк, остановлюсь в отеле Св. Реджи. Предполагаю оставаться здесь до отъезда Витте 30 августа, после чего отправлюсь в Пекин на первом пароходе из Сан-Франциско примерно 14 сентября"28. После возвращения в Пекин Покотилов продолжал со вниманием изучать планы Японии в отношении Китая. 3 ноября 1905 г. он изложил результаты своего анализа в депеше: "Главнейшим современным событием, занимающим внимание как китайских правительственных сфер, так равно и иностранцев, является приезд сюда барона Комура для переговоров с китайским правительством по маньчжурским делам... Не подлежит сомнению, что барону Комура поручено добиться от Китая не только простой передачи Японии наших прав по аренде Квантунской области и... находящейся в руках японцев части Южно-Маньчжурской ветви КВЖД... Прежде всего им важно обеспечить себе возможность повсеместно селиться в полосе [Южной] Маньчжурии, входящей в сферу их влияния. При этом как довод [Комурой], конечно, будет приводиться общность японской и китайской рас и проистекающее отсюда отсутствие неудобств, с которыми могло бы быть связано подобное же разрешение, данное подданным другой нации. В главнейших пунктах вдоль маньчжурской железной дороги, а равно на корейской границе, японцы будут стремиться устроить свои поселения, которые явятся центрами для постепенной японизации всего края. В первую очередь в этом отношении японцами поставлены Мукден и Аньдун, причем относительно последнего пункта уже раздаются горькие сетования китайцев на несообразно большие земельные захваты, сделанные японцами... Японцы уже успели войти с местными китайскими властями в соглашения об эксплуатации рыбных и лесных промыслов Ялуцзянского бассейна. Не подлежит сомнению, что всех [возможных] льгот японцы постараются добиться под благовидной формой частных концессий тем или другим лицам, чтобы таким образом избежать обвинения их в стремлении заручиться какими-либо исключительными правами. Дабы добиться этого, японцы постараются нарисовать перед китайцами самые блестящие перспективы. Они будут расписывать перед здешними китайскими министрами заманчивые картины полного возрождения Китая и создания из него сильной могущественной державы, которая в самом непродолжительном времени сумеет разделаться с ненавистными иностранцами, ныне самоуправно распоряжающимися здесь"29.
С возвращением в Пекин 12 октября 1905 г. начались трудные будни, связанные с многообразием текущих дел, требовавших немедленной реакции дипломата на тот или иной предложенный ему вопрос. О характере этих неотложных дел свидетельствуют его записи в дневнике. 9 января 1906 г. он отметил: "Получил донесение консула в Ханькоу [А. Н. Тимченко-]Островерхова о школах, где обучаются [местные жители] русскому языку в районе вверенного ему консульского округа".
"10 января. Написал русскому консулу в Ханькоу письмо с благодарностью за доставленные мне сведения о школах, в которых преподается русский язык. Сделал распоряжение, чтобы был послан циркуляр всем [нашим] консулам об доставлении таких же сведений.
10 января. Поручил [Т. А.] Бельченко сверить... текст (японо-китайского договора) с опубликованным в газетах. Несчастье, что драгоман [Н. Ф.] Колесов до сего времени болен"30.
Ценные сведения доставил Покотилов в Петербург о пребывании Далай-ламы в Монголии, куда он бежал из Лхасы после вторжения отряда английских войск в Тибет. 31 октября 1905 г. из Пекина российский дипломат сообщал: "Командированный в Пекин по желанию Далай-ламы тит. сов. Бадмажапов прибыл сюда после моего возвращения из поездки в Америку. Беседы мои с названным чиновником, произведшим на меня самое благоприятное впечатление, разъяснили многое касательно отношений, установившихся между буддийским первосвященником и представителями китайской администрации. Г-н Бадмажапов передал мне... перевод доклада Далай ламы... императрице [Цыси] и богдохану, написанного вскоре после переезда первосвященника из Урги в курень Да-цин-вана... По мнению Далай-ламы, главною причиною всех недоразумений, возникших у него с китайцами, являются интриги со стороны ургинского Чжебзун-дамбы-хутухты, пред которым буддийский первосвященник не остался, однако, в долгу... Я познакомился здесь... с двумя тибетскими агентами Далай-ламы, проживающими в Пекине уже 10-й месяц. По приезде в столицу они подавали от имени первосвященника в Лифаньюань (Палату внешних сношений)... заявления о необходимости защиты Тибета от англичан, а также ходатайство о разрешении Далай-ламе лично прибыть в Пекин. Делам этим, однако, не было дано хода, главным образом вследствие того, что тибетцы не могли сторговаться с чиновниками Лифаньюаня"31.
Важное значение Покотилов придавал пропаганде в Китае русского языка и организации его изучения в различных китайских школах и учебных заведениях, чему благоприятствовал положительный опыт созданной в 1898 г. пекинской школы переводчиков при правлении КВЖД. О новом этапе в организации изучения русского языка в Китае, поставленного в более широком масштабе после русско-японской войны, позволяет судить донесение российского посланника Ламздорфу, раскрывающее его исключительно активное участие в этом благородном деле, способствующем большему взаимопониманию между народами двух соседних стран и более тесным экономическим и культурным связям между ними. Позиция Покотилова в данном вопросе видна из его донесения от 5 мая 1906 г. из Пекина (на документе помета Николая II: "Правильно"): "Обладая большим числом солидно образованных лиц, прекрасно владеющих английским, французским, немецким и японским языками, Китай крайне беден людьми, мало-мальски знающими русский и хотя бы поверхностно знакомыми с нашим отечеством. От такого положения дел мы, русские, сами же прежде всего несем весьма реальный ущерб, так как при сношениях с китайцами русские купцы, предприниматели и представители разного рода учреждений бывают принуждены пользоваться услугами туземцев, знающих какой-либо европейский язык, или же прибегают к переводчикам, говорящим на невозможном жаргоне вроде, например, кяхтинского. Для русских деятелей в Китае это обстоятельство представляется весьма чувствительным, так как серьезное знание в китайском языке - явление довольно редкое среди наших соотечественников. Между тем среди представителей высшей китайской администрации, несомненно, существует сознание необходимости поставить в Китае на более удовлетворительных основаниях дело изучения языка страны, граничащей со Срединной империей на протяжении многих тысяч верст. Существование такого сознания наглядно доказывается, между прочим, наличностью некоторого числа школ в Центральном и Южном Китае, где производится преподавание русского языка. Я пытался через посредство наших консулов собрать сведения об этих учебных заведениях и свод доставленных мне данных имею честь препроводить... В одном собственном Китае, не считая Маньчжурии и западных окраин, существует до 10 учебных заведений, где преподается русский язык... Все эти школы основаны исключительно по инициативе самих китайцев и содержатся на китайские казенные или местные средства. Лишь одно из этих учебных заведений - школа КВЖД - находится под некоторым надзором и руководством существующего здесь отдела правления названной дороги. Принимая во внимание ту бесспорную важность, которую может иметь в политическом отношении распространение среди китайцев знания русского языка и образования среди них лиц, хорошо знакомых с Россиею и потому ей симпатизирующих, я полагал бы неотложно необходимым обратить ныне же серьезное внимание на упорядочение дела преподавания русского языка - на первое время хотя бы только в уже существующих школах. Для этой цели я считал бы желательным воспользоваться опытностью, приобретенною старшим преподавателем школы КВЖД чиновником особых поручений Министерства финансов [Я. Я.] Брандтом, чтобы поручить ему объехать все имеющиеся собственно в Китае заведения, где производится преподавание русского языка, и ознакомиться с положением этого дела в каждом отдельном учреждении. Дабы не придавать поездке г-на Брандта нежелательного официального характера, он мог бы заявить лицам, которым вверено заведование школами, что он командирован, например, Русско-Китайским банком, практически заинтересованным в деле распространения русского языка среди китайцев и поэтому желающим ближайшим образом ознакомиться с этим делом. По выяснении подробностей было бы желательно заменить русскими учителями китайцев, ныне преподающих, и притом весьма неудовлетворительно, во второстепенных школах русский язык. На этих русских учителей можно было бы возложить, конечно, не только преподавание одного языка, но и разных общеобразовательных предметов, как это делается в школах, руководимых здесь иностранцами... При оценке целесообразности и практичности расхода на подобное дело необходимо иметь в виду ту громадную пользу, которую должно иметь для нас развитие преподавания русского языка и знакомства с Россиею среди китайцев... Командировка г-на Брандта... вероятно, продолжалась бы около полугода, и на покрытие связанных с нею расходов потребовалось бы около 6 тыс. рублей"32. Убежденный сторонник распространения знания русского языка в Китае, Покотилов в случае возникновения проблем с преподаванием этого языка в китайских учебных заведениях нередко лично вступал в контакты или переписку с представителями высшей китайской администрации. Например, он вмешался в дело об увольнении из Тяньцзиньского университета преподавателя русского языка А. В. Лаптева (брата российского консула), для чего потребовалось личное обращение к наместнику столичной провинции Чжили Юань Шикаю. В донесении от 30 мая 1906 г. российский дипломат сообщал по этому делу в Петербург: "Я... обратился по этому поводу к Чжилийскому генерал-губернатору с письмом. Я сослался при этом на недавнюю нашу беседу, во время которой китайский сановник вполне соглашался с моими доводами о необходимости в чисто государственных видах поощрения в Китае изучения русского языка, знание которого так мало распространено ныне в Срединной империи. Далее я высказал, что факт закрытия русского класса в Тяньцзиньском университете прямо противоречит сделанному мне... Юань Шикаем при личном свидании заявлении... В ответном своем письме сановник [Юань Шикай] заявил мне, что главными причинами упразднения русского класса в Тяньцзиньском университете были малочисленность студентов и малоуспешность их занятий. Объясняется [это] тем, что китайские студенты должны были, кроме русского языка, заниматься и многими другими предметами. Принимая, однако, во внимание постоянно развивающиеся сношения Китая с Россией, сановник Юань Шикай признал целесообразным в будущем учредить специальное училище русского языка, надеясь таким путем добиться более благоприятных результатов". Не добившись восстановления в прежней роли уволенного преподавателя русского языка, Покотилов закончил свое донесение таким выводом: "Не подлежит сомнению, что упразднением преподавания русского языка в Тяньцзине мы обязаны японофильским наклонностям Чжилийского генерал-губернатора, решившегося на эту меру, вероятно, по наущению окружающих его японских советников"33.
Многочисленные деловые встречи и личные беседы, подготовка донесений и докладных записок по разным вопросам политической и экономической жизни Китая требовали огромного напряжения. Общая усталость серьезно подтачивала здоровье дипломата, что особенно тяжело сказывалось на работе сердца. В телеграмме от 8 февраля 1907 г. Покотилов сообщал: "Крайне нуждаюсь в отдыхе. Я желал бы, по совету врача, совершить небольшую поездку. Вместе с тем я находил бы весьма полезным повидаться с [В. Ф.] Любой и генералом Хорватом для совместного обсуждения разных вопросов. Ввиду сего я был бы глубоко благодарен, если бы ваше высокопревосходительство признало возможным разрешить мне съездить в конце февраля в Харбин, причем отсутствие мое из Пекина продолжалось не более 12 дней и я находился бы в постоянных телеграфных сношениях с дипломатической миссиею. Расходы по поездке я принял бы, конечно, на свой счет"34.
Поездка в Харбин лишь ненадолго отвлекла российского посланника от служебных дел; после возвращения в Пекин 7/20 марта 1907 г. он вновь погрузился с головой в работу. Немало усилий ему пришлось приложить к тому, чтобы получить согласие китайских властей на открытие консульства в Улясутае, важном центре русской торговли в западной части Монголии.
Как видно из телеграммы посланника от 23 августа 1907 г., в начале лета у него появились признаки заболевания желудка и учащения привычного сердцебиения. "Болезнь, несмотря на принятые меры, - писал он, - ныне настолько усилилась, что я утратил работоспособность и опасаюсь дурного исхода". В связи с этим глава миссии просил срочно предоставить ему трехмесячный отпуск с выездом за границу для лечения. Пока длилось ожидание отпуска, который был ему дан руководством МИД (с возможной передачей управления миссией П. Рождественскому), внезапно заболела его жена, что побудило Покотилова обратиться в Первый департамент МИД к Коростовцу с просьбой отложить его отъезд в Россию. Но, почувствовав некоторое облегчение после спада жары, посланник, уже имея разрешение МИД воспользоваться отпуском по своему усмотрению, 11 сентября 1907 г. направил в МИД новую просьбу о переносе своего отъезда в отпуск на более позднее время. В его телеграмме [К. А.] Губастову говорилось: "Задержанный персонально болезнью жены, я с наступлением холодного времени чувствую значительное облегчение, а потому если со стороны вашего превосходительства не встретится возражений, полагал бы отложить отъезд до приезда [И. П.] Шилова, а если позволит здоровье, то даже до начала марта, с таким расчетом, чтобы провести вне Пекина хотя бы одно [лето], которое всегда крайне вредно отзывается [на] моем здоровье. Ожидаю указаний. Эта телеграмма отправлена на мой личный счет"35.
Планам Покотилова вернуться в Россию и провести хотя бы один летний сезон вне знойного Пекина не суждено было осуществиться. 23 февраля в Петербург из китайской столицы пришла скорбная весть - срочная телеграмма сотрудника российской дипломатической миссии в Пекине Е. В. Голубова: "В ночь на сегодняшнее число д.с.с. Покотилов скоропостижно скончался. Подробности телеграфирую дополнительно". Второй телеграммой, отправленной в тот же день, Голубов сообщил: "Покотилов был найден сегодня утром мертвым в постели. По заключению врачей, смерть последовала от разрыва сердца между 3 и 4 час. утра. Смерть констатирована врачами российской и французской миссий"36.
Никто в Пекине даже не мог представить, что с Покотиловым могло случиться самое ужасное, так как еще двумя днями раньше вечером (как сообщала столичная газета "Шуньтянь шибао" 24 февраля) "российский посланник разговаривал и смеялся как обыкновенно... Все время занятый делами он скончался на своем посту... Все иностранцы, знакомые с ним, должны быть опечалены этой смертью. Все миссии и отряды [по их охране] в Пекине, согласно международному обычаю, приспустили в знак траура свои флаги наполовину".
25 февраля в Петербурге в церкви МИД по скончавшемся в Пекине российском посланнике была отслужена панихида, на которой присутствовали граф Витте, министр иностранных дел гофмейстер А. П. Извольский, товарищ его камергер Н. В. Чарыков, генерал-адъютант Линевич, а также многие его сослуживцы. 26 февраля в той же церкви состоялась еще одна панихида. На ней присутствовали бывший посланник в Корее А. И. Павлов, генеральный консул в Корее Г. А. Плансон, консул в Кульдже С. А. Федоров и другие служащие МИД, а также родственники и близкие знакомые видного дипломата37.
В депеше, отправленной в Петербург сотрудником миссии Е. В. Голубовым, в дополнение к его телеграммам от 23 февраля, были подробно сообщены обстоятельства гибели посланника: "Покойный уже давно страдал пороком сердца, однако болезнь эта развилась в сильной степени и приняла даже угрожающий характер лишь летом минувшего 1907 года... По единогласному мнению пользовавших его врачей немедленный отъезд из Китая и серьезный курс лечения за границей были ему необходимы, однако обстоятельства не позволили покойному воспользоваться полученным в то время отпуском. Между тем наступление более прохладной погоды возвратило посланнику угасшие [было] силы, и он начал быстро поправляться, так что в октябре месяце к нему вернулась обычная живость и неутомимая энергия в работе. За последнее же время здоровье его настолько восстановилось, что он перестал пользоваться услугами врача... Посланник накануне смерти обедал у и.д. главного инспектора китайских таможен, сэра Роберта Бридона, где своим веселым юмором развлекал все общество. Вернувшись домой около часу ночи, он сейчас же лег спать и на другой день в 7 час. утра был найден китайскою слугою мертвым в постели... В день смерти в нашей миссии перебывал буквально весь европейский Пекин, и я не успевал отвечать на выражения самого горячего сочувствия в постигшем нас горе. В тот же день вдовствующею императрицею [Цыси] и императором в миссию был командирован флигель-адъютант князь Бо Ди-хуа в сопровождении младшего вице-президента Вайубу [МИД] сановника Лян Фана, который привез венок от их величеств".
Похороны прошли 25 февраля "в обстановке величавой торжественности". К отпеванию, которое совершал преосвященный Иннокентий (Фигуровский), епископ Переяславский, с двумя архимандритами, собрался дипломатический корпус. Из китайцев присутствовали упомянутый выше Чжэн-бэйцзы, министры Вайубу, канцлер Ши Сюй и бывший посланник в Петербурге Ху Вэйдэ. Дипломатический корпус провожал останки посланника по установившемуся обычаю до конца Посольского квартала. Оттуда за гробом следовали лишь русские до часовни на русском кладбище, помещавшемся за северною стеною Пекина, где был произведен прощальный салют, и гроб с телом усопшего оставлен до вывоза в Россию, согласно желанию, выраженному вдовой.
В депеше отмечалось особое внимание, проявленное китайцами к памяти Покотилова: долго находясь на службе в Китае и свободно владея китайским языком, он был близок со всеми видными представителями здешнего правительства. Своею неутомимой деятельностью и знанием страны он вызывал к себе глубокое уважение. "Искренность их сожаления... едва ли подлежит сомнению"38.
Доставка гроба в Петербург - ввиду выраженного Покотиловым желания быть похороненным на родине - потребовала серьезных затрат, 23 февраля 1908 г. Извольский, передавая соболезнование вдове о "невознаградимой утрате для нас всех" ее мужа, уверял, что Министерством финансов и правлением Общества КВЖД будут "приняты все меры к облегчению доставки останков" покойного мужа39. Между тем министр финансов В. Н. Коковцов 29 февраля писал Извольскому, что дал распоряжение предоставить вдове два вагона с бесплатным пропуском только по территории Маньчжурии (от ст. Куанчэнцзы до ст. Маньчжурия). Что же касается дальнейшего пути следования до Петербурга, то требовалось еще "испросить Высочайшее повеление на бесплатный пропуск помянутых вагонов"40. Этот вопрос, надо полагать, был решен, так как Николай II лично знал Покотилова, как и всякого другого посла, направляемого за пределы России в ту или иную страну к месту своего будущего служения.
Покотилов разбирался в финансовых вопросах. В 1901 г. он даже лично участвовал в качестве эксперта в работе финансовой комиссии иностранных посланников по определению суммы возмещения ущерба, причиненного державам восстанием ихэтуаней, и порядка ее уплаты китайским правительством. Однако, как видно из донесения в МИД от 16 марта, личные финансовые дела его оказались в запутанном состоянии (видимо, подвела излишняя доверчивость к лицам, просившим денег взаймы, а также к кредиторам-мошенникам)41. Для уплаты задолженности по счетам мужа и на расходы по возвращению в Россию жена посланника вынуждена была просить о выдаче ей из кассы дипмиссии 5 тыс. рублей. Истратив на траурную церемонию прощания с покойным посланником в Пекине 527 долларов, Анна Афанасьевна из-за финансовых затруднений была вынуждена предложить к продаже ценную библиотеку посла, однако реализовать это предложение в Пекине ей не удалось. Приобрести коллекцию сначала отказалось Министерство иностранных дел (из-за отсутствия средств), а затем и Российская Академия наук - под предлогом отсутствия у нее каталога предлагаемых книг, а более из-за высокой их ценности (даже без учета дорогой доставки)42.
Деятельность дипломата-китаиста современники оценивали высоко. Это был "человек большого ума и энергии, - отмечал журнал "Нива", - и прекрасно знал ту страну, в которой он являлся официальным представителем России". Заслуживает внимания мнение о Покотилове как дипломате, высказанное в "Биржевых новостях". Павел Шкуркин, китаист, окончивший Восточный институт во Владивостоке, писал: "Ни в какой другой стране [как в Китае] не служат так дипломату... личные отношения, долголетние знакомства и связи, знание местного языка и т.п. Вот почему Покотилов, непатентованный дипломат, был, бесспорно, лучшим из наших представителей в Пекине. Если деятельность Лессара была более блестящей, то, во-первых, она слишком выгодно отличалась после [М. Н.] Гирса, а во-вторых, время Лессара было неизмеримо благоприятнее для русской политики, чем время Покотилова. Это последнее было для нас тяжелее, чем во время подписания Нерчинского договора (1689 г.) или кульджинских событий (1870 - 1880-х годов. - А. Х.). Отсюда ясно, что при назначении дипломатических представителей всех рангов в Китай (да и вообще на Восток) нужно руководствоваться несколько иными рамками, чем при назначении их в Европу... Должен создаваться как бы отдельный корпус дипломатов-восточников, обязательно изучавших на школьной скамье язык той державы, при которой они аккредитируются, потому что всякий приехавший на Восток дипломат изучает чуждый ему язык только практически и достигает ничтожных результатов вследствие чрезвычайной трудности его"43.
Во Владивостоке газета "Дальний Восток" 29 февраля 1908 г. писала: "Превосходное знание Китая, его языка и обычаев способствовали широкой популярности Д. Д. Покотилова среди китайцев". 8 марта и "Новое время" поместило отзыв о Покотилове как популярном в Китае финансисте-дипломате: Покотилов стал посланником "в то время, когда после неудачной войны наш престиж пал и когда китайцы перестали смотреть на нас как на непобедимую державу, желаниям которой нужно было беспрекословно подчиняться. Неутомимо работая с утра до ночи, он сам вникал в каждую мелочь".
В отзыве пекинской газеты "Шуньтянь шибао" легко уловить чисто китайский колорит в виде личного обращения к покойному. 26 февраля эта газета вначале сообщила о необычной карьере дипломата: "Покотилов сперва явился основателем в Китае Русско-Китайского банка и был директором его Пекинского отделения. На этой должности ему уже удалось проявить свои дарования и приобрести всеобщую известность", затем в качестве посланника он "успешно содействовал упрочению дружественных отношений между обоими государствами, и за время управления им миссией не было повода к возникновению между Россией и Китаем каких-либо трений". Обращаясь затем к покойному русскому дипломату, газета подчеркивала: "Жизнь твоя оборвалась в чужой стране, но душа твоя вернется в родные края... Ты отличался прозорливостью и вполне отплатил государству за его милости к тебе. Хотя жизнь твоя и была коротка, можно ли роптать за это на Небо. Даже если ты не откликнешься на наш зов, слава о твоих деяниях долго будет благоухать среди нас".
Среди многочисленных откликов западной печати выделяется суждение венской газеты "Zeit": "...Огромная потеря для русского правительства. Во время войны покойный дипломат был директором Русско-Китайского банка, где действовал в качестве доверенного лица русского правительства... Он в совершенстве владел китайским языком и еще до своего назначения [послом] завязал дружеские отношения в правительственных сферах Китая. Япония в декабре 1905 г. уже окончательно установила взаимные отношения Китая и Японии в Маньчжурии, для чего была созвана японо-китайская конференция. Теперь предстоит созыв такой конференции для выяснения взаимных отношений России и Китая в Маньчжурии, и отсутствие русского опытного дипломата в разрешении маньчжурского вопроса, конечно, будет чрезвычайно чувствительным".
В. Л. Котвич, совмещавший преподавание монгольского языка на факультете восточных языков Петербургского университета со службой в Министерстве финансов, писал: "По окончании в 1887 г. полного курса пред Д. Д. Покотиловым, как и пред большинством других питомцев факультета восточных языков, открылись две дороги - дипломатическая и ученая. Он сделал попытку совместить эти два направления... В мае 1889 г. он совершил поездку на гору Утайшань, известный буддийский центр в Северном Китае44, а затем около полутора лет провел в г. Фучжоу во главе местного русского вице-консульства. Результатом почти пятилетнего пребывания в Китае явились два труда: "История восточных монголов в период династии Мин, 1368 - 1634 г. (по китайским источникам)" и "Утай, его прошлое и настоящее", вышедшие в свет в 1893 году. Оба эти труда, основанные на добросовестном изучении китайской литературы, этой богатейшей сокровищницы сведений о прошлых судьбах человечества в большей части азиатского материка, представляют солидный вклад в науку востоковедения. Особенно ценным является исследование по истории Монголии в период династии Мин, так как за это время о монголах до Д. Д. Покотилова не имелось почти никаких исторических данных. Названными выше трудами ученый заслужил себе полное право на благодарную память со стороны всех лиц, серьезно интересующихся Дальним Востоком, в особенности же монголистов". При нем в Пекине сменился целый ряд дипломатических представителей России, и очевидно, что "дипломатический опыт, знание страны, бытовых особенностей и языка населения, а также энергия и дарования Д. Д. Покотилова должны были создать ему в Пекине привилегированное положение... Мнение, высказанное Покотиловым по тому или другому вопросу нашей политики в Китае, ценилось нисколько не менее, чем взгляды официальных представителей России в Пекине... Покотилов обладал большим умением привлекать к себе китайских чиновников" и умел "улаживать часто самые щекотливые вопросы. Особыми симпатиями он пользовался у покойного Ли Хунчжана". Когда открылась вакансия посланника в Пекине, выдающиеся качества этого кандидата побудили Ламздорфа пренебречь установившимися в МИД традициями и доверить важный пост представителю России в Пекине бывшему директору банка. "Деятельность Покотилова в Китае в новом звании началась уже при совершенно новых условиях, созданных в результате войны России с Японией... С одной стороны, в Китае чрезвычайно усилилось влияние Японии, а с другой - началось пробуждение национального сознания китайцев, усвоивших себе принцип "Китай для китайцев"... Знание Китая позволило Д. Д. Покотилову быстро ориентироваться в новой обстановке. Несмотря на чрезвычайные трудности, он успел в короткий период, в два года с небольшим, привести к благополучному окончанию наиболее серьезные вопросы, накопившиеся в сфере наших отношений с Китаем за время, предшествовавшее войне. Наиболее важное значение здесь имел вопрос об урегулировании положения КВЖД, и достигнутые в этом отношении положительные результаты составляют едва ли не наиболее крупную его личную заслугу на посту посланника. Вообще же, проводя принцип строгого соблюдения договорных постановлений, он успел поднять в Китае наш престиж, привлечь к нам симпатии китайских правящих сфер и оградить русские интересы в Поднебесной империи... Чрезвычайно напряженная работа тяжело отражалась на нем, особенно ввиду того, что он не признавал принципа разделения труда, делая сам все, что только позволяло ему время и его редкое трудолюбие. Все шедшие за его подписью записки, донесения, заключающие в себе полную историю наших сношений с Китаем и важнейших проявлений государственной и общественной жизни этой страны за последние 12 лет, были составлены почти всецело им лично, на долю же его сотрудников приходилась главным образом лишь механическая работа... Он так же, как и его предшественник на посту посланника П. М. Лессар, скончался в столице богдохана..."45.
Известный писатель и журналист С. Н. Сыромятников также высоко оценивал дарования и деятельность "молодого, энергичного деятеля", прожившего всего 42 года: "Это был человек ясной мысли и твердой воли, один из немногих русских людей, которые знают чего хотят. Я был близок с ним еще в гимназии, он был годом старше по классу, и уже в гимназии он брал уроки китайского языка, на котором впоследствии говорил превосходно... После службы в Пекинской миссии и затем вице-консулом в Фучжоу он, "тяготясь канцелярским бездельем прежней консульской службы, перешел в Министерство финансов, которое в середине 90-х годов стало сильно интересоваться Дальним Востоком. Летом 1897 г. я видел его уже в Пекине, где он открыл отделение Русско-Китайского банка... Он пользовался большою любовью Ли Хунчжана, который дружески упрекал его, что он слишком много работает, чего, по мнению китайцев, делать не следует", и "искоренял в своих подчиненных то презрение к китайцам, которое прежде порой было в моде среди живших в Китае русских чиновников46.
Много верного сказано о Покотилове в статье С. И. Игнатьева "Наши востоковеды (по поводу возникшего нового "Общества русских ориенталистов" в СПб.)"47: "Для тех, кому знаком состав наших консульств на Востоке, - писал он, - хорошо, например, известно, что в истории нашего представительства на Дальнем Востоке был только один случай, когда дипломат "черной кости", востоковед-синолог, был назначен на пост нашего посланника в Пекине, и то это был Д. Д. Покотилов, высоко ценимый иностранцами, да притом в тот трудный момент, когда от этого высокого поста все отказывались, так как приходилось поддерживать сильно пошатнувшийся престиж России в Китае... Покотилов был совершенно исключительный русский дипломат на Востоке: он... открыл новую эпоху в сношениях России с восточными народами, обратив внимание на туземную молодежь и учредив для нее школы и курсы русского языка"48.
Успешной деятельности Д. Д. Покотилова на дипломатическом поприще благоприятствовали его обширные познания о многообразной жизни Китая и его соседей, нашедшие яркое отражение в его научных трудах, основанных на критическом использовании западноевропейской литературы и трудоемких китайских первоисточников, требующих глубокого знакомства с китайским языком49.
Примечания
1. Подробнее о Л. Ф. Баллюзеке (1822 - 1879), первом российском дипломате, аккредитованном при цинском дворе в Пекине, см.: Документы опровергают. Против фальсификации истории русско-китайских отношений. М. 1982.
2. Подробнее о Н. А. Кудашеве (1868 - 1921) см.: Османский мир и османистика. М. 2010, с. 188.
3. "Всю зиму замерзал в Тяньцзине, сложа руки, совершенно дармоедом, - писал он 27 марта 1863 г. (в период "мертвого" сезона в морской торговле) генерал-губернатору Восточной Сибири М. С. Корсакову в Иркутск. - От скуки и бездействия принялся за китайский язык, которым до сих пор довольно усердно занимаюсь" (Российская государственная библиотека, Научно-исследовательский отдел рукописей, ф. 137, карт. 73, д. 42, л. 15).
4. В память о его благотворительной деятельности в качестве попечителя Александровской больницы в Петербурге в 1900 г. было принято решение выставить портрет Д. В. Покотилова в зале больницы и присвоить его имя одной из ее мужских палат (Московские ведомости, N 232, 24.VIII.1899; С. -Петербургские ведомости, N 54, 25.II.1900).
5. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 159, оп. 713, 1871 - 1878 гг., д. 284, п. 2, л. 98; д. 283, л. 61.
6. Экзаменационная работа Покотилова по истории Кореи впоследствии была продолжена его книгой "Корея и японо-китайское столкновение" (СПб. 1894) с изложением событий до японо-китайской войны 1894 - 1895 гг. и анализом причин ее возникновения.
7. Российский государственный архив литературы и искусства, ф. 118, оп. 1, д. 630, л. 1.
8. Подробнее см.: Проблемы и перспективы развития неправительственных связей между Россией и Тайванем. М. 1993, с. 123 - 138.
9. Китайские порты, имеющие значение для русской торговли на Дальнем Востоке. С приложением подробных статистических таблиц. Составлено Д. Д. Покотиловым под ред. Д. Ф. Кобеко и П. М. Романова. Ч. 1. СПб. 1895, с. VI, II-III.
10. Там же, с. 47.
11. Там же, с. 140.
12. Там же.
13. Подробнее о Русско-Китайском банке, истории возникновения и его организационной структуре, деятельности его отделений и реорганизации в 1910 г. см.: МЯСНИКОВ В. С. Русско-Китайский банк и его роль в истории международных отношений в Восточной Азии. В кн.: Востоковедение и мировая культура. М. 1998.
14. АВПРИ, ф. Китайский стол, оп. 491, 1905 - 1908 гг., д. 1953, л. 3.
15. Подробнее см.: Актуальные проблемы китайского языкознания. М. 1995. О Ли Хунчжане (1823 - 1901): Духовная культура Китая. М. 2009, с. 536 - 539.
18. Новое время, N 7679 (15/27.VII.1897). Менее чем за год до этого события та же газета 1 февраля 1896 г. сообщила о начале работы Шанхайского отделения банка под руководством Покотилова.
17. Цит. по: "Дневник осады европейцев в Пекине" Д. Д. Покотилова. - Торгово-промышленная газета. Приложение к N 244 от 3.XI.1900.
18. См. также: ПОЗДНЕЕВ Д. 56 дней Пекинского сидения, в связи с ближайшими к нему событиями пекинской жизни. Владивосток. 1903.
19. ПОКОТИЛОВ Д. Д. Корея и японо-китайское столкновение, с. 23.
20. Новый край, N 115, 20.X.1900; N 117, 22.X.1902.
21 АВПРИ, ф. Китайский стол, оп. 491, 1905 - 1908 гг., д. 1953, л. 11 - 14.
22. Там же, л. 2, 3.
23. Там же, л. 6 - 8.
24. Там же, л. 22 - 24.
25. Там же, л. 25 - 27.
26. Там же, л. 30.
27. КОРОСТОВЕЦ И. Я. Русско-японские переговоры в Портсмуте в 1905 г. Пекин. 1923, с. 34, 45 - 46, 51. Примечательно, что на деятельное участие Покотилова указывал, например, корреспондент газеты "Daily Telegraph", на что обратила внимание газета "Киевлянин" (7.VIII.1905).
28. АВПРИ, ф. Китайский стол, оп. 491, 1905 - 1908 гг., д. 1953, л. 31.
29. Там же, 1899 - 1916 гг., д. 2042, л. 4 - 6.
30. Там же, ф. Главный архив, оп. 1 - 9, 1905 - 1907 г., д. 1, л. 34 - 35, 38.
31. Там же, ф. Китайский стол, 1905 - 1906 гг., д. 1456, л. 79. Интересно и донесение Покотилова от 31 декабря 1905 г., касающееся позиции Далай-ламы по вопросу о возвращении в Тибет: "На днях я виделся с приехавшим в Пекин для несения придворной службы князем Хан-даваном, в ставке которого ныне проживает Далай-лама. Князь этот передал мне... что буддийский первосвященник самым решительным образом заявляет о намерении своем не возвращаться в Тибет, пока там остается хотя бы один английский солдат. В том же смысле высказывается со слов Далай-ламы и Дылыков в своих письмах к Бадмажапову и к проживающим в Пекине тибетцам" (АВПРИ, ф. Китайский стол, 1905 - 1907 гг., д. 1464, л. 48).
32. Там же, оп. 491, 1899 - 1911 гг., д. 2040, л. 15 - 16. Обоснованность выбора Я. Я. Брандта в качестве возможного инспектора китайских школ с преподаванием русского языка видна из оценки его деятельности в том же донесении Покотилова: "Исключительные успехи, которых удалось добиться г-ну Брандту во время его четырехлетней деятельности в школе КВЖД, являются для меня надежной гарантией того, что в его лице мы располагаем вполне подходящим для дела человеком... Г-н Брандт отправляется на днях в Россию в разрешенный ему 4-х месячный отпуск и пробудет некоторое время в С.-Петербурге. Я просил его явиться в министерство на тот случай, если бы вам угодно было приказать истребовать от него каких-либо дополнительных по настоящему делу объяснений" (там же, л. 17).
33. Там же, 1899 - 1911 гг., д. 2042, л. 21 - 22.
34. Там же, 1905 - 1908 гг., д. 1953, л. 43.
35. Там же, л. 50.
36. Там же, л. 51, 52.
37. Новое время, N 11479 (26.II.1908 г.), с. 4; Россия, N 692, 27.II.1908. Ученый и дипломат Ф. Р. Остен-Сакен оставил в своем дневнике следующую запись: "Я познакомился с ним не на почве Азиатского департамента, а по делам Географического общества. Не помню теперь, почему я должен был принять участие в издании его обширного труда под заглавием "Утай, его прошлое и настоящее". Много хлопот оно мне не причинило, все было сделано самим Покотиловым. Он произвел на меня впечатление порядочного и обходительного человека. Очень скоро он попал в "тлетворную" атмосферу Витте, который легко переманил его к себе" (Российский государственный архив древних актов, ф. 1385, оп. 1, д. 1325, л. 23).
38. АВПРИ, ф. Китайский стол, оп. 491, 1905 - 1908 гг., д. 1953, л. 58 - 59.
39. Там же, л. 54.
40. Там же, л. 56.
41. Там же, л. 68.
42. Там же, л. 69.
43. Нива, 1908, N 11, с. 216; П. Ш. Письма из Маньчжурии. - Биржевые ведомости, 10.VIII.1908.
44. Об оценке этой поездки Покотилова специалистами "Новое время" 7 мая 1891 г. писало: "На заседании этнографического отделения РГО (под председательством В. И. Ламанского) 3 мая 1891 г. проф. А. М. Позднеев сделал сообщение о новом русском путешественнике по Китаю г-не Покотилове, который уже успел заявить о себе некоторыми работами. Г-н Покотилов ныне предпринял путешествие с этнографическими целями из Пекина в Утай-шань ("священный пункт буддистов, некоторое подобие Лхассы в Тибете"). Покотилов - первый из русских путешественников в эту "святая святых" Китая. На пути в Утайшань он сделал много любопытных наблюдений, и добыл ценные материалы, характеризующие быт и нравы поклонников буддизма. Китайцы... в отношении г-на Покотилова явились чрезвычайно любезными людьми. Ему, как знатоку Китая, живущему там постоянно уже более трех лет, удалось подметить много этнографических черт".
45. КОТВИЧ В. Л. Памяти Д. Д. Покотилова. - Торгово-промышленная газета, N 48, 28.II.1908.
46. СЫРОМЯТНИКОВ С. Н. Д. Д. Покотилов. - Россия, N 691, 26.II.1908. В одном из писем 21 августа 1921 г. Сыромятников отзывался о нем: "Познакомившись в 1897 г. со многими китайскими сановниками и беседуя при посредстве Покотилова, моего товарища по гимназии, с Ли Хунчжаном, я никогда не мог подозревать, чтобы мозг этих почтенных дажэней (китайских сановников. - А. Х.) чем-либо отличался от моего, довольно много воспринявшего из греческой, римской и французской литературы" (СПб. филиал Архива РАН, ф. 820, оп. 3, д. 759, л. 22).
47. Исторический вестник, 1910, N 8, с. 609.
48. Западные дипломаты также отдавали ему должное. Американский посол Рокхил, прибывший 1 сентября 1909 г. в Петербург, в беседе с корреспондентом "Нового времени" сказал: "В мое время в Пекине было три посланника, знавших китайский язык: ваш представитель г-н Покотилов, мой коллега - английский посол и я. Покотилов хорошо говорил по-китайски. Вообще это был выдающийся человек, который сохранил по себе в Поднебесной империи самые лучшие воспоминания" (Новое время, N 12024, 2.IX.1909).
49. Обстоятельную рецензию на книгу Покотилова "История восточных монголов в период династии Мин" (СПб. 1893) написал его коллега - китаист Д. М. Позднеев (1865 - 1937), служивший заведующим Пекинским отделением Русско-Китайского банка. Сообщая о том, что автор в основу своего исследования положил "Мин ши" ("Историю династии Мин"), Позднеев отметил, что Покотилов сумел, изучив разбросанные по разным источникам исторические сведения, свести их в единое целое. Рецензент высказывал сожаление по поводу того; что Покотилов не воспользовался суммарными данными китайской энциклопедии "Гу-цзинь-ту-шу-цзи-чэн", составленной при цинском императоре Сюань Е, правившем под девизом Канси. Эту многотомную энциклопедию рецензент считал "бесспорно лучшим, самым полным... сводом материалов для изучения инородцев китайской империи, в том числе для истории монголов при китайской династии Мин" (ПОЗДНЕЕВ Д. К вопросу о пособиях при изучении истории монголов в период Минской династии. СПб. 1895; Записки Восточного отделения имп. Русского археологического общества, т. 9, с. 93 - 102).
