Келембет С. Н. Князь Олег Вещий и поход руси на Константинополь // Studia Historica Europae Orientalis = Исследования по истории Восточной Европы : науч. сб. Вып. 8. – Минск : РИВШ, 2015. - С. 19-36.
Изучение ранней истории Древней Руси IX-X вв., как это хорошо известно, связано со значительными трудностями, которые обусловлены, в первую очередь, отсутствием созданных в этот период отечественных письменных памятников историографического характера. Поэтому приоритет для историка, по крайней мере в сфере внешнеполитической деятельности первых русских князей, безусловно, представляют иностранные источники. Ведь большинство из них, несмотря на все свои недостатки (фрагментарность, тенденциозность, недостаточная осведомленность авторов), были созданы современниками событий, или же восходят к произведениям таких современников. Тогда как древнерусские предания, сохранившиеся в составе древнейших летописных сводов, были записаны только спустя одно, два и более столетий после описываемых в них событий. Эти летописные рассказы, легендарный характер и эпическое происхождение которых не вызывают никаких сомнений, естественно, требуют к себе очень критического отношения.
Следовательно, при изучении событий IX-X вв. едва ли не важнейшая задача историка состоит в том, чтобы согласовать между собой те сведения, которые сохранились о них в иностранных источниках, с одной стороны, и древнерусских преданиях - с другой. В данной работе предпринята попытка такого согласования относительно одного из важнейших, но в то же время и самых проблемных событий древнерусской истории - знаменитого похода князя Олега Вещего на Константинополь.
Вначале необходимо хотя бы вкратце остановиться на вопросе о степени исторической ценности наших отечественных, древнерусских источников о событиях IX-X вв. Как и большинство современных историков, мы согласны с выводом А. А. Шахматова о том, что древнейшим известным нам памятником русского летописания является т.н. Начальный свод (далее - НС), составленный в Киево-Печерском монастыре в конце XI в. (его более конкретная дата - 1095 г. - может быть оспорена). Этот свод в своей части до 1016 г. отразился в Новгородской I летописи младшего извода [1]. Гипотезы А. А. Шахматова о существовании более древних сводов 1039, 1050 и 1073 гг., похоже, никаких весомых оснований под собой не имеют, так же, как и аналогичные реконструкции ряда других исследователей [см., например: 2, с. 78-83]. Несколько позже, в 1110-х гг., был составлен другой памятник - знаменитая Повесть временных лет (далее - ПВЛ). Ее автор, кто бы он ни был, в основу своего труда положил НС, но значительно дополнил его древнейшую часть за счет ряда новых источников. Таковыми были т. н. «Временник» Георгия Мниха (в реальности - славянский перевод одной из редакций византийской хроники Симеона Логофета, см. ниже), «Сказание о начале славянской письменности», различные древнерусские предания и, что особенно для нас важно, три русско-византийских договора X в. Под влиянием упомянутых источников автор ПВЛ не только расширил, но и значительно изменил текст НС вплоть до середины X в. (с 945 г. и до начала XI в. тексты памятников в основном совпадают).
Начальные части обоих упомянутых сводов, с описанием событий по X в. включительно, хотя и облечены в форму классической летописи, на самом деле таковыми не являются. Уточним, что под классической летописью мы понимаем свод погодных сообщений и рассказов, записанных по еще свежим следам событий. Начальные же части и НС, и ПВЛ, являются компиляциями, которые состоят, в основном, из древнерусских преданий легендарного характера, а также выдержек из византийской хронографии. В настоящее время вряд ли могут оставаться какие-то сомнения в том, что летописный текст вплоть до конца X в. был создан автором (авторами), жившим спустя значительное время после описываемых событий. Доказательство этого тезиса не входит в задачи настоящей работы. Достаточно привести один пример, причем из самого конца интересующего нас периода - рассказ о крещении Владимира Святославича, автор которого сообщает сразу три противоречащие друг другу версии о месте крещения Владимира, бытовавшие в его время. Совершенно ясно, что этого было немыслимо для современника - летописца конца X в. или даже первой трети XI в. (не говоря о таких легендарных деталях, как, например, «прозрение» Владимира).
Летописная хронология для IX-X в. также является чисто условной, проставленной с целью придания тексту летописной формы. Она основана на тех немногих датах, которые были известны автору из византийских источников и русско-византийских договоров [3, с. 12-14]. В нескольких случаях, когда эта хронология может быть проверена более достоверными источниками, она в основном оказывается ошибочной. Что касается вопроса о том, где кончается полулегендарная, написанная в конце XI - начале XII в., часть НС и ПВЛ, и начинаются собственно летописные записи, сделанные уже рукой современника событий, то, по нашему убеждению, такой гранью является 1000 г. Так, под 997 г. в летописи читается рассказ об осаде Белгорода печенегами, который по своей легендарной форме и содержанию представляет собой, несомненно, устное предание, записанное спустя столетие после самого события. Затем следуют два пустых года, после чего с 1000 г. читаются очень краткие, но точные записи о смертях членов княжеского семейства, явно сделанные уже рукой современника (например, под 1000 г. сообщается о смерти какой-то Малфриды без всякого объяснения, кто она такая). И далее такой характер ПВЛ, как летописи в прямом смысле этого слова, которая по своему стилю и содержанию принципиально отличается от начальной части IX-X вв., больше не меняется. Хотя не подлежит сомнению, что и за XI в. в летописном тексте имеется ряд приписок конца XI - начала XII в., вставки из литературных произведений и даже устных преданий (например, поединок Мстислава Тмутороканского с Редедей).
Итак, что же сообщают летописи - вернее, записанное в НС и ПВЛ устное предание, - о походе Олега на Константинополь? В НС Олег выступает только как воевода киевского князя Игоря. После сообщения о неудачном походе Игоря на Константинополь в 941 г., которое ошибочно записано под 6428 (920) г., здесь говорится, что русские отдыхали два года, а затем в 6430 (922) г. совершили новый поход на Константинополь, уже под предводительством Олега. Описание последнего носит насквозь легендарный характер, с чем согласны практически все исследователи вопроса. Согласно летописи, этот поход завершился триумфом: испугавшиеся греки запросили мира и по требованию Олега заплатили его воинам дань, в размере по 12 гривен на человека. Возвратившись в Киев к Игорю с богатейшей добычей, Олег за свою победу получил прозвание Вещего [4, с. 108-109].
Составитель ПВЛ значительно изменил и дополнил этот рассказ НС, основанием для чего, несомненно, послужил оказавшийся в его руках текст русско-византийского договора 911 г. А именно, из этого документа следовало, что Олег был вовсе не воеводой Игоря, а полноценным «великим князем Руским»; к тому же он действовал значительно раньше Игоря, поход которого на Константинополь в ПВЛ, на основании византийской хронографии, уже правильно датирован 941 годом. Не желая все же окончательно порывать с версией НС, составитель ПВЛ сделал Олега предшественником и опекуном Игоря, т е. хотя и правителем Руси, но все-таки не вполне полноправным. При этом, согласно ПВЛ, Олег правил в Киеве с 6390 (882) г. до своей смерти в 6420 (912) г., т. е.
был опекуном Игоря в течение 30 лет! Это явная несуразность, обратим также внимание на «круглые» числа годов «от сотворения мира». Что касается похода Олега на Константинополь, то составитель ПВЛ перенес его под 6415 (907) г. Старый рассказ о нем НС был практически сохранен, но разбит вставкой с текстом или фрагментами русско-византийского договора (в оригинале, похоже, не датированного). Затем же в ПВЛ помещен договор 911 г., точная дата которого - 2 сентября 6420 (911) г. - была указана в самом тексте документа [5, с. 21-28].
Что касается византийских источников, то никаких прямых данных о русском походе на Константинополь в начале X в. они не содержат. Именно этот факт, наряду с легендарностью летописного предания, дали основание целому ряду историков признать поход Олега на византийскую столицу не реальным историческим событием, а лишь плодом народной фантазии (например, мнение М. С. Грушевского [6, с. 430-431]), или же вообще измышлением летописца (так полагает в своей последней работе А. П. Толочко [7, с. 46, 56]).
Те исследователи, которые отстаивали реальность похода 907 г., в основном, придерживались мнения, что об этом событии сообщалось в не дошедших до нас византийских источниках, а в дошедших - сохранились о нем лишь косвенные намеки. Главным аргументом этих историков является один фрагмент в хронике т.н. Псевдо-Симеона, который, по их версии, был основан на рассказе о походе 907 г. в какой-то ныне утраченной хронике. Поэтому на данной версии, развернутое обоснование которой дал английский историк Р. Дженкинз [8, р. 403-406], нам следует остановиться подробнее.
В хронике Псевдо-Симеона под 18 годом правления императора Льва VI (904 г.) сообщается о походе против Византии арабского флота во главе с Львом Триполийским. После известия о выступлении арабского флота Псевдо-Симеон перечисляет ряд географических объектов, с пояснением происхождения названия каждого из них. Из сообщения хроники Продолжателя Феофана мы узнаем, что речь идет о тех городах и островах, мимо которых проходил арабский флот в своем движении к острову Самофракия. Сразу вслед за этим у Псевдо-Симеона, и только у него одного, идет другой перечень географических названий, не имеющих никакого отношения к походу Льва Триполийского, опять с объяснениями происхождения каждого названия, и без всякой связи с историческими событиями. Отсюда Р. Дженкинз делает вывод, что Псевдо-Симеон, как и ранее, «из-за своей страсти к археологическим изысканиям» взял эти названия из источника, общего с хроникой
Продолжателя Феофана, но опустил сами обстоятельства их появления в источнике, Продолжатель же Феофана вообще не заинтересовался этими событиями и пропустил их в своей хронике. Дженкинз полагает, что в источнике обеих хроник описывался поход на Константинополь какого-то врага, которого он отождествляет с Олегом. Тем более, что в списке Псевдо-Симеона определенно упомянута и Русь.
Перечень Псевдо-Симеона содержит следующие названия: Месемврия, Эмос, Мидия, Силимврия, Македония, Никополь, Иерон, Фарос, Росы-дромиты, Трикефал в феме Опсикий, Радин. По мысли Р. Дженкинза, это - перечень тех географических объектов, через которые в своем походе на Константинополь прошли росы, также упомянутые в списке. Пояснение к имени росов у Псевдо-Симеона имеет ясный смысл только в начале и конце фрагмента: «Русские, также называемые дромитами, получили свое имя от некоего храброго Роса: (...) дромитами они назывались потому, что обладали способностью быстрого передвижения». Дженкинз предлагает следующий перевод трудного места в середине фрагмента: «Русские (...) усвоили изречение оракула, данное им путем внушения и божественного озарения теми, кто господствовал над ними». Упоминание «божественного озарения» предводителей росов-дромитов, как считает исследователь, вероятно, является намеком на возможность обожествления Вещего (Мудрого) Олега; Дженкинз склоняется к мысли, что речь в отрывке и идет об Олеге.
В итоге Р. Дженкинз предлагал следующую реконструкцию текста того первоисточника, из которого Псевдо-Симеон якобы заимствовал один только список названий: «Русские, также называемые дромитами, под предводительством вождей, наделенных мудростью или божественным озарением, пришли морем, обогнули мыс Эмос и перешли государственную границу в Месемврии, а сухопутное войско, пройдя через Болгарию или сойдя с судов в Месемврии (или Мидии), пробилось через Фракию и достигло Мраморного моря у Силимврии. Суда, идя вдоль берега, повернули в пролив у Фароса, прошли Иерон (или разбили византийскую эскадру у Иерона) и достигли суши у Трикефала, на вифинском побережье. На Константинополь было произведено нападение с суши и моря, от Мидии до Силимврии. Византийским флотом командовал Иоанн Радин» (выводы Дженкинза, англоязычная статья которого была для нас недоступна, изложены по [9, с. 147-149]).
Достаточно очевидно, что изложенная гипотеза сама по себе является очень условной, поскольку она не содержит никаких прямых доказательств реальности русского похода на Константинополь в начале X в.
Против нее можно привести и несколько существенных аргументов. Во-первых, если бы в гипотетическом источнике Псевдо-Симеона действительно содержался рассказ о походе Олега, то это громкое событие - вражеское нападение на саму столицу Византийской империи - как представляется, было достаточно важным для того, чтобы Псевдо-Симеон использовал рассказ о нем не только как источник географических названий, а Продолжатель Феофана вообще не заинтересовался данным сюжетом. Во-вторых, порядок в перечне Псевдо-Симеона далеко не соответствует маршруту русского похода в реконструкции Р. Дженкинза. И в-третьих, в этом перечне упомянуты Македония и Никополь (Дженкинзом опущенные), которые не могли иметь никакого отношения к походу на Константинополь через Черное море.
Греческий историк А. Карпозилос обратил внимание на то, что в хронике Псевдо-Симеона интересующий нас перечень приведен дважды: первоначально - в неопубликованной части о событиях до эпохи Юлия Цезаря (список А), и только затем - в связи с походом Льва Триполийского (список Б). В списке А пояснение географических названий является более обширным и встречаются объекты, которые в списке Б пропущены; но Росы-дромиты, с объяснением происхождения их названия, упомянуты в обеих списках. Позволим себе привести две обширные цитаты из статьи Карпозилоса: «Но как оказалось возможным, что практически один и тот же перечень повторен дважды и к тому же в совершенно различных исторических рамках - один раз для эпохи до Юлия Цезаря, второй раз - для событий до 904 г.? Если справедливо мнение Р. Дженкинза, что первая часть списка Б связана с нашествием арабов, а вторая - с походом Олега, то как оправдывается появление списка А, излагающего якобы события X в., но в исторических рамках до эпохи Юлия Цезаря? Список Б ограничивается упоминанием географических названий главным образом на территориях востока империи, точнее, на побережье Малой Азии и на островах Эгейского моря, тогда как в более обширном списке содержатся также такие наименования, как Италия, Ломбардия, Сиракузы, Мефоны, Закинф и др. Однако при этом описание западных районов не связано ни с каким конкретным событием. Напротив, из сказанного выше следует, что этот вставной текст (географические, этимологические перечни А и Б) восходят к какому-то географическому первоисточнику, имевшемуся в распоряжении хрониста. Хронист пользовался им каждый раз, когда ему надо было затронуть географическую или топографическую тему. Этим и объясняется то обстоятельство, почему всякий раз, когда заходит речь о народе Рос, он употребляет стереотипно одни и те же фразы. Таким образом, возвращаясь к главной теме нашего исследования, мы можем, видимо, сделать вывод, что «Рос» Псевдо-Симеона (707.3) не имеют никакого отношения к предполагаемому походу Олега или к Русско-варяжской дружине и что в данном случае лишь упомянуто наименование, находящееся в ряду многих других названий» [10, с. 116-117].
В результате своего исследования А. Карпозилос приходит к следующим выводам, процитируем их полностью:
«1) Географический список Псевдо-Симеона не разделяется на две части, увязываемые с двумя различными историческими событиями, как это было предложено Р. Дженкинзом.
2) Обширный перечень А является продолжением повествования о наследниках Александра Великого. Версия же перечня Б располагается в рамках исторических событий 904 г., но ни одно из названий обеих перечней не содержит никаких указаний на исторические события.
3) Относительно наименования «Рос-Дромиты» можно заключить, что как в версии списка А, так и в версии списка Б речь идет лишь об этимологии этого названия.
Следовательно, связь Рос-Дромитов с предполагаемым враждебным или же союзным появлением этого народа в Византии в 907 г. оказывается недоказанной, по крайней мере - на основании свидетельства Псевдосимеона» [10, с. 118].
По нашему мнению, с такими выводами следует полностью согласиться.
Хроника Псевдо-Симеона является не единственным источником, в котором сторонники реальности похода 907 г. пытались найти какое-то отражение этого события. А. Васильев и А. П. Каждан указали еще на несколько византийских и арабских свидетельств, в которых, по их мнению, содержатся косвенные намеки на такой поход [см. их обзор: 11, с. 100-101]. Однако при объективном рассмотрении этих свидетельств вполне очевидно, что они вряд ли могут являться сколько-нибудь убедительными доказательствами реальности русско-византийского военного конфликта в начале X в. В лучшем случае, их можно рассматривать как очень прозрачный намек на такой конфликт, но с никак не меньшими основаниями - признать такими, которые не имеют никакого отношения к походу 907 г.
Итак, мы вынуждены констатировать тот факт, что в византийских и других иностранных источниках мы не находим ни одного прямого свидетельства, а скорее всего, вообще никаких свидетельств о русском походе на Константинополь в начале X в. Но возможно ли это применительно к такому громкому событию, как вражеское нашествие на столицу Византийской империи - крупнейший политический, экономический и культурный центр тогдашнего мира? Думается, что такая возможность является очень маловероятной, и принципиально не правы те историки, которые утверждали обратное (например, А. Н. Сахаров, писавший: «Источники “молчали” не потому, что похода не было, а потому, что сам он в представлении тогдашних хронистов являлся походом ординарным, одним из многочисленных тогдашних военных акций “варваров” против Византии» [11, с. 102]). Что же, спрашивается, могло представлять интерес для хронистов, если они не обратили внимания на появление врага под стенами самого «второго Рима»? И это тем более очевидно, что другие русские походы на Константинополь - 860, 941 и 1043 гг. - нашли отражение в целом ряде не только византийских, но и западных (итальянских) источников.
Отрицание реальности русского похода на Константинополь в 907 г., как уже говорилось, в историографии является далеко не новым, такого мнения придерживались многие отечественные и зарубежные исследователи. Однако при этом они признавали летописный рассказ о походе Олега плодом народной фантазии, в лучшем случае - считали его основой какой-то незначительный набег на византийское побережье. Именно в этом и состоит главная «загвоздка» проблемы: ведь при всем том, что летописные подробности носят явно легендарный характер, трудно согласиться с полным вымыслом, пусть и в устном предании, самого факта успешного похода Олега на византийскую столицу. Задача настоящей статьи и состоит в том, чтобы попытаться разрешить данное противоречие, которое на первый взгляд кажется неразрешимым.
По нашему мнению, признание того факта, что Олег не совершал поход на Константинополь в начале X в., отнюдь не равнозначно признанию полной недостоверности летописного предания об этом походе. Ведь необходимо учитывать то, что устная легенда о походе Олега, записанная только в конце XI в., вряд ли могла содержать сколько-нибудь конкретные хронологические ориентиры (достаточно сравнить его хронологию в НС и ПВЛ). А поэтому следует рассмотреть возможность его отождествления с русскими походами на Константинополь, которые достоверно известны по византийским источникам - в 860 и 941 гг.
С событиями 941 г. поход Олега отождествить невозможно, поскольку как византийские (Лев Диакон), так и итальянские (Лиутпранд) источники конкретно называют имя тогдашнего предводителя русов - Игоря; к тому же русским войскам тогда было нанесено сокрушительное поражение. А вот к походу 860 г. летописную легенду отнести вполне возможно. Мы прекрасно осознаем, что такое предположение воспринимается как чересчур уж смелое, поскольку оно идет вразрез со всей историографической традицией (уходящей своими корнями еще в XI в.). Однако при ближайшем анализе летописного текста и византийских источников IX в. эта версия оказывается вполне реальной, а те аргументы, которые ей на первый взгляд противоречат, решающего значения иметь не могут.
Одним из таких аргументов является сообщение о походе 860 г. в составе ПВЛ. Здесь рассказ об этом походе, ошибочно помещенный под 6374 (866) г., основан на т.н. Временнике Георгия Амартола - славянском переводе одной из редакций византийской хроники Симеона Логофета [12, с. 110-111, 160]. Исключение составляет только начало рассказа, где руководителями похода называются киевские князья Аскольд и Дир [5, с. 15], тогда как ни в одном из византийских источников имя предводителя росов не указано. Однако, обращаясь к тексту более древнего НС - где сообщение о русском походе на Царьград при царе Михаиле, еще без точного указания года, восходит к тому же византийскому источнику, что и в ПВЛ, - обнаруживаем, что здесь этот поход с именами Аскольда и Дира никак не связан [4, с. 105]. Отсюда следует заключить, что сообщение ПВЛ о предводительстве Аскольда и Дира является всего лишь произвольной догадкой автора этого памятника, который практически наугад отнес правление указанных князей к 6370-6390 (862-882) гг. (опять же, обратим внимание на показательные «круглые числа» в последних цифрах этих дат).
Известно, что поход 860 г. завершился для Руси весьма удачно. Правда, по версии хроники Симеона Логофета (которая отразилась и в русской летописи) едва ли не весь флот росов был уничтожен бурей, вызванной божественным вмешательством. А «Брюссельская хроника» вообще сообщает, что росы были христианами «покорены, сокрушительно побеждены и истреблены» [12, с. 114-115, 156]. Однако гораздо важнее свидетельство непосредственного участника событий, патриарха Фотия, который в своей проповеди, произнесенной с кафедры в Святой Софии, говорил о росах как о народе, который после ухода из-под Константинополя взошел «на вершину блеска и богатства», ничего не упоминая ни о какой буре. В «Хронике венетов» Иоанна Диакона также сообщается, что «упомянутое племя (норманны-росы) с триумфом отступило восвояси» [12, с. 57, 60, 69, 151]. По мнению ряда исследователей, «спасительная буря в византийской литературе является типичным сюжетом для демонстрации божественного заступничества, что ставит под сомнение историческую ценность свидетельства Симеона Логофета» [12, с. 120]. Наконец, слова Фотия о «вершине блеска и богатства» росов после их ухода от стен Константинополя позволяют допустить, что внезапное снятие осады объяснялось получением ими значительного откупа-дани. О такой дани, как известно, сообщается и в летописной легенде об Олеге.
Учитывая то, что летописное сообщение о русском походе при Михаиле III основано только на Временнике Георгия Амартола (Симеоне Логофете), сформулируем основополагающий вопрос, на котором базируется наша версия. Могла ли устная традиция, зафиксированная в летописном придании, «на голом месте» выдумать и восторженно описать несуществующий удачный поход Олега на Константинополь, при этом полностью забыв о реальном походе 860 г.? Полагаем, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. Ведь события подобного масштаба, поражавшие умы современников (поход на главный город тогдашнего мира!), обычно сохранялись в народной памяти очень длительное время. Например, походы Ивана Грозного и Ермака отразились в песнях, которые были широко распространены в России даже спустя три столетия после самих событий [13]. В качестве другого примера можно взять украинские думы о войнах Богдана Хмельницкого, тоже записанные в XIX в. А в дописьменных обществах, по понятным причинам, устная память была еще значительно более «крепкой». Мы вполне согласны с мыслью Е. А. Мельниковой, что «устная традиция имела особенно важное значение для формирования древнерусской и древнескандинавской историографии. Историческая память населявших эти регионы народов, малоизвестных в странах с развитой письменной традицией, была практически единственным источником сведений для реконструкции их ранней истории. Глубина исторической памяти, т. е. время от первых событий, хотя бы смутно известных традиции, до момента записи рассказов о них, составляла несколько столетий» [14, с. 49 и дальше].
Отсюда следует другой важнейший вопрос: мог ли Олег Вещий возглавить поход на Константинополь в 860 г.? Ведь договор от 2 сентября 911 г. (включенный в состав ПВЛ) неопровержимо свидетельствует, что великий князь русский Олег действовал на полвека позже. Для устранения данного противоречия, как представляется, имеется единственный путь - признать существование не одного, а двух Олегов. Такое предположение в историографии является отнюдь не новым. Оно основано на летописных свидетельствах о существовании двух или даже трех Олеговых могил. Согласно свидетельству НС, могила Олега находилась на севере, в Ладоге [4, с. 109]. Но в известной легенде о смерти князя от укуса змеи в ПВЛ сообщается, что его похоронили на киевской горе Щекавице, где могила Олега была известна еще во времена летописца [5, с. 29]. И наконец, в Киевской летописи под 6659 (1151) г. Олегова могила в Киеве определенно противопоставляется Щекавице [4, с. 428].
Олегова могила в Старой Ладоге
Версию о существовании в IX-X вв. двух Олегов, «слившихся в одно коллективное лицо в народном предании XII века», предложил В. Б. Антонович, пытавшийся таким образом объяснить свидетельства о разных Олеговых могилах в Киеве [15, с. 57]. Существование двух Олегов вполне допускал и М. С. Грушевский, предположив, что первый из них мог действовать в первой половине IX в. [6, с. 409-410]. Полагаем, что в Киеве была все же одна Олегова могила, а одно из летописных указаний на ее местоположение возникло вследствие какой-то ошибки или недоразумения.
Что касается свидетельства НС (т. е. конца XI в.) об Олеговой могиле в Ладоге, то никаких существенных причин сомневаться в существовании таковой мы не имеем. Если брать во внимание только сохранившиеся памятники, то больше всего на ее роль, конечно же, чисто теоретически, подходит главный курган скандинавского могильника в урочище Плакун. Археолог К. А. Михайлов пишет: «Доминантой этой группы следует считать большой курган, который возвышался к югу от небольших насыпей могильника. Исследования Е. Н. Носова продемонстрировали, что большой или, как его называли, “сопковидный” курган являлся одним из самых ранних и самых пышных в группе (Носов 1985: 147-155). Следует признать, что структура могильника ориентировалась именно на этот курган, как на доминанту этого участка (...). Такие исследователи, как Я. П. Ламм, Х. Арбан, М. Мюллер-Вилле, Н. Рингстед, С. Айзеншмидт считают, что обряд захоронения в камерах принадлежит элите скандинавского общества эпохи викингов (...). В Дании в X в. в погребальных камерах хоронили представителей датского королевского рода, что, скорее всего, подтверждает элитарный характер обряда (Михайлов 1996: 57; Krogh 1982). Второе погребение в камере обнаружили на вершине большого “сопковидного” кургана. Остатки инвентаря, наличие предметов из набора вооружения и снаряжения всадника, скелеты двух лошадей подтверждают принадлежность захоронения к камерам (Михайлов 1997: 105-112). Многочисленные аналогии данному захоронению открыты в могильниках Бирка, Гнёздово, Шестовицы и Тимерево, где они датируются второй - третьей четвертью X в. (Михайлов 1997: 113-114)» [17, с. 49-50]. В настоящее время под именем «Олеговой могилы» известна одна из крупнейших, около 10 м высотой, искусственная «сопка» в комплексе таковых на берегах Волхова. Однако местные историки доказывают, что это имя закрепилось за ней только в первой половине XX в., в результате литературного недоразумения или фальсификации; на самом деле сопка возникла еще в VIII в. [18]. Вообще же, по данным археологии, грандиозные ладожские «сопки» являются памятниками местных словен, а не скандинавов-руси [17, с. 47].
Поскольку Олег первой половины X в. (предшественник Игоря) захватил Киев с севера, из Новгорода, который «унаследовал» положение северорусской столицы от Ладоги, то могилу в Ладоге логичнее будет отнести именно к этому Олегу. В таком случае киевскую Олегову могилу следует признать погребением первого Олега. Во всяком случае, согласно летописному преданию, Олег Вещий триумфально вернулся из похода на Царьград в Киев; да и само это предание явно имеет киевское происхождение. Но мог ли Киев быть исходным пунктом похода 860 г., и вообще политическим центром тогдашней Руси?
Здесь мы подходим к важнейшему вопросу о т.н. «Русском каганате». Сведения о том, что правитель русов-норманнов носил восточный титул хакана-кагана, содержатся в двух источниках 839 и 871 гг., а также у арабских авторов, сведения которых восходят к последней четверти IX в. [19, с. 16-18]. Существует мнение, что первое из этих свидетельств относится к кагану Хазарии, второе - сомнительно, а третье - легендарно; на этом основании, а также смысловом значении термина «каган» у тюрок, заключается, что правитель руси его носить не мог [7, с. 124-135]. Однако вряд ли можно игнорировать одинаковые свидетельства сразу трех разных источников, независимых друг от друга. Кроме того, даже в середине XI в. митрополит Иларион пять раз называет каганами Владимира Великого и его сына Ярослава-Георгия [20, с. 4-5, 78, 91, 92, 99]. А в киевском Софийском соборе обнаружено граффито, упоминающее «кагана нашего», вероятно, Святослава Ярославича [21, с. 49-52]. Почему же киевские князья XI в. употребляли, пусть и неофициально, титул правителей давно погибшей Хазарии? Полагаем, что вряд ли это можно объяснить чем-то другим, кроме как давней традицией, считавшей их наследниками каганов Руси IX в.
Аргументы в пользу версии, что Русь IX в. во главе с каганом располагалась в Среднем Поднепровье, систематизированы в недавних работах А. В. Назаренко и А. А. Горского. Они сводятся к следующему.
Во-первых, «(...) Факт заимствования у хазар титула правителя, который предполагает не только политическое соперничество, но и определенную географическую близость - если не прямое соседство, то, самое меньшее, наличие даннической сферы, спорной между двумя каганами. Ясно, что среднеднепровская локализация в этом отношении сильно выигрывает. Древнерусское историческое предание, зафиксированное в начальной летописи, даже знает, что это была за сфера - северяне, радимичи, вятичи; правда, отмену хазарской дани с них летопись относит к эпохе киевских князей X в. Олега и Святослава, но это уже финал соперничества, которое, понятно, должно было начаться много раньше, в до-Олеговы времена. И напротив, крайне трудно понять, что могло побудить предводителя руси, размещавшейся где-нибудь в районе Ладоги или в Поволховье, прибегнуть к такой новации в титулатуре, которая в первой трети IX в., да и в позднейшее время, явно ничего не могла говорить окружавшим его славяно-финским племенам» [19, с. 32].
Во-вторых, в т. н. «Баварском географе», памятнике IX в., русь («Ruzzi») называется сразу после хазар («Caziri»). Анализ А. В. Назаренко данного фрагмента приводит его к заключению, что «это заставляет привязывать и русь-Ruzzi, и малопонятные названия от Forsderen до Lucolane к северопричерноморскому (в широком смысле) региону, помещая их, условно говоря, между хазарами на востоке и венграми на западе» [19, с. 32-33]. А. А. Горский полагает, что «источник, скорее всего, не знает народов, живших севернее параллели Южной Балтики; так, в нем не упомянуты славяне лесной зоны Восточной Европы» [3, с. 50-51].
В-третьих, «(...) Для полноты общей картины остается подчеркнуть, что сведения византийских источников о походе 860 г. в их сумме также не могут быть в полной мере согласованы с локализацией нападавших на крайнем северо-западе Восточной Европы. Главным препятствием здесь является, безусловно, указанная выше дата появления “русского” флота под стенами Царьграда - 18 июня, коль скоро мы принимаем свидетельство “Брюссельской хроники”. Она (дата), как мы видели, с точностью до нескольких дней совпадает со временем прихода кораблей Игоря в 941 г., относительно которых нет причин сомневаться, что они отправлялись из Киева. Совсем иное дело - Ладога, Рюриково городище или т. п.». Убедительные подсчеты приводят к заключению: «Но и тогда выходит, что огромный флот в несколько сот ладей стартовал по Волхову примерно в конце апреля или начале мая, сразу после ледохода, без всякой подготовки - картина, мыслимая разве что теоретически. Допустить зимовку кораблей ближе к Понту, например, в Белобережье, мы не можем, так как при налаженной византийской разведке это исключило бы внезапность нападения, а оно было именно внезапным, как подчеркивал патриарх Фотий (...)» [19, с. 33-34; также 3, с. 50].
Казалось бы, на основании письменных источников, как говорится, «все сходится». Однако дело в том, что археологами не обнаружено никаких скандинавских (русских) древностей ни в Киеве, ни вообще в Среднем Поднепровье, которые бы датировались ранее рубежа IX-X вв. Тем не менее, это еще не повод категорически отрицать среднеднепровскую локализацию «Русского каганата». Процитируем профессионального археолога Н. А. Макарова: «Единственным приемлемым разрешением противоречий между письменными источниками и археологией является признание того, что политическая организация руси в это время была еще достаточно эфемерной структурой, находившейся в самой начальной стадии формирования. Сеть административных центров в этом объединении еще не сложилась, население, инкорпорированное в эту систему, было немногочисленно. В таком случае отсутствие археологических следов скандинавов или славянизированного скандинавского населения первой половины IX в., которые могли бы быть связаны с русью с Среднем Поднепровье, не может быть решающим аргументом против южной локализации «русского каганата» [22, с. 456-457].
А вот еще выводы археолога, специалиста по Среднему Поднепровью. «Масштабный разгром населения волынцевской культуры обусловил серьезное запустение Днепровского Левобережья, а также заметное падение хазарского влияния в материальной культуре северян раннероменского этапа, что в первой трети IX в. трудно связать с иными событиями, кроме начала проникновения русов в Среднее Поднепровье и возникновения “Русского каганата”.
Летопись связывает освобождение полян от хазарской дани с мирным появлением в Киеве варягов Аскольда и Дира около 862 г. Реальная хронология событий относит их к первой трети IX в. и указывает на совершенно другой, насильственный характер подчинения Киева русам, разгромившим старокиевское городище. К сожалению, на сегодня у нас нет реальных фактов, подтверждавших бы существование Киева во второй трети IX в., т.е. во время наиболее захватывающих событий в истории “Русского каганата”: посольства 837-839 гг. и походов на Сурож 852 г. и на Константинополь 860 г. Поселения культуры Лука-Райковецкой на Замковой горе возникают во второй пол. IX в., но после 860 г. или раньше - сказать пока невозможно. (...) Лишь в 80-е гг. IX в., когда возникает Подол, подчиняются и частью переселяются в Киев северяне, а на Старокиевской горе начинает формироваться курганный могильник, в Киеве наконец-то археологически вычленяются “русы” [23, с. 115-137].
Вообще же соотношение письменных свидетельств и данных археологии, как известно, является одной из главных проблем при изучении сообществ со слабо развитой материальной культурой. Игнорировать аргументы о том, что русь во главе с каганом, внешняя активность которой была направлена на Византию (и явно Хазарию), помещалась в Среднем Поднепровье, мы не можем. Вероятно, эта среднеднепровская «группа» руси IX в., или т. н. «Русский каганат», принадлежала к несколько другой материально-культурной традиции, чем «группы» ладожско-новгородская и верхневолжская. Эти последние оставили после себя значительное число скандинавских древностей, а их внешняя активность была направлена, в первую очередь, на торговлю с Востоком, о чем свидетельствует топография находок кладов куфических монет IX в. [см. карту: 24, с. 387].
Таким образом, по нашему мнению, в середине IX - начале X в. в Киеве правили два князя с именем Олега. Олег I княжил в середине IX в.; именно он возглавил успешный поход на Константинополь 860 г., в результате которого взял с Византийской империи значительную дань- контрибуцию. Сведения об этом походе, хотя и без имени русского предводителя, сохранились в целом ряде византийских источников. На основе одного из них (Временника Георгия Амартола/Симеона Логофета) нашествие на Константинополь было описано также в русском летописании - НС и затем ПВЛ. В то же время на Руси было известно местное предание об удачном походе Олега, которое со временем приобрело легендарный характер и не содержало конкретных хронологических ориентиров. И летописец, как это иногда случается в компилятивных произведениях, объединяющих различные по своему характеру источники, два разных свидетельства об одном и том же событии принял за два разных события. Тем более, что у Логофета/Амартола результат похода 860 г. был представлен чуть ли не как полная катастрофа русского флота (это противоречит свидетельству очевидца об удачном возвращении росов), а в древнерусской легенде, наоборот, успех Олега был заметно преувеличен. В результате предание о походе Олега было отнесено к первой четверти X в., когда княжил другой Олег, в народной традиции конца XI в. уже слившийся с первым. О том, что в начале X в. никакого русского похода на Константинополь не было, красноречиво свидетельствует полное молчание о таковом во всех византийских источниках, которые никак не могли пропустить столь громкое событие, как вражеское нападение на столицу империи.
В древнейшем НС сообщение о русском походе при Михаиле III, основанное на Временнике Амартола/Симеоне Логофете, подобно своему византийскому источнику, имени предводителя росов не указывало. Однако несколько позже автор ПВЛ, по собственной догадке, «сделал» таковыми Аскольда и Дира, киевских князей второй половины IX в., тем самым еще более усугубив допущенную своим предшественником ошибку.
Итак, краткие выводы предложенной в настоящей статье версии сводятся к следующему. Князь Олег I, который за удачный поход 860 г. на греческую столицу или что-то другое получил прозвание Вещего, вероятно, был похоронен в своем стольном Киеве - одном из главных из центров тогдашней руси (скандинавских воинов и торговцев); здесь и столетия спустя была известна его могила. После него в Киеве утвердились Аскольд и Дир, которые, согласно летописной легенде, являлись там соправителями, но могли княжить и в последовательном порядке [см., например: 6, с. 407-408]. Затем где-то в начале X в. эти князья (или один из них?) были убиты выходцем с севера - князем ладожско-новгородским Олегом. Именно этот Олег II в 911 г. заключил договор с Византийской империей, полностью внесенный в состав ПВЛ. Мы считаем довольно вероятной версию К. Цукермана (основанную на анализе еврейского Письма из каирской генизы, НС и арабского автора Ибн Мискавейха), согласно которой Олег, на склоне жизни уже разделявший власть с новым князем Игорем, принял участие в его походе на Константинополь в 941 г. Потерпев сокрушительное поражение, Олег, в отличие от Игоря, не стал возвращаться в Киев, а при содействии хазар через какое-то время отправился в поход в Закавказье; здесь, под стенами Бердаа, он и погиб зимой 944/945 г. [25, с. 75-83]. Вполне логично, что дружинники Олега не стали хоронить своего предводителя на чужбине, среди крайне враждебного им населения, и забрали его останки с собой на Русь. Похоронили Олега на его «исторической родине», в Ладоге, где еще в XI в. была известна его могила, которая явно скрывала останки другого князя, чем Олегова могила в Киеве.
Список литературы
1. Шахматов, А. А. Киевский Начальный свод 1095 года / А. А. Шахматов // А. А. Шахматов. 1864-1920: сб. ст. и материалов. - М.; Л.: Изд. АН СССР, 1947. - С. 117-160.
2. Поппэ, А. В. А. А. Шахматов и спорные вопросы начала русского летописания / А. В. Поппэ // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2008. - № 3. - С. 76-65.
3. Горский, А. А. Первое столетие Руси / А. А. Горский // Средневековая Русь. - Вып. 10. - М.: Индрик, 2012. - С. 7-112.
4. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. - М.; Л.: Изд. АН СССР, 1950. - 642 с.
5. Полное собрание русских летописей. - М.: Языки славянской культуры, 2001 [СПб., 1908]. - Т. II. Ипатьевская летопись. - 648 с.
6. Грушевський, М. Iсторiя України-Руси / М. Грушевський. - Київ: Наукова думка, 1991 [Київ, 1913]. - Т I.- 736 с.
7. Толочко, А. Очерки начальной Руси / А. Толочко. - Киев; СПб.: Laurus, 2015. - 336 с.
8. Jenkins, R. J. The supposed Russian attack on Constantinopole in 907: evidens of the Pseudo-Symeon / R. J. Jenkins // Speculum. - Vol. XXIV, № 3. - Cambridge, 1949.
9. Николаев, В. Д. Свидетельство хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г. / В. Д. Николаев // Византийский временник. - М., 1981. - Т 42. - С. 147-153.
10. Карпозилос, А. Рос-дромиты и проблема похода Олега против Константинополя / А. Карпозилос // Византийский временник. - М., 1988. - Т 49. - С. 112-118.
11. Сахаров, А. Н. Поход Руси на Константинополь в 907 г. / А. Н. Сахаров // История СССР. - 1977. - № 6. - С. 72-103.
12. Кузенков, П. В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение руси в средневековых письменных источниках / П. В. Кузенков // Древнейшие государства Восточной Европы. 2000 г. - М.: Восточная литература, 2003. - С. 3-172.
13. Вейнберг, П. Русские народные песни об Иване Васильевиче Грозном / П. Вейнберг. - СПб.: Тип. Б. М. Вольфа, 1908. - 206 с.
14. Мельникова, Е. А. Историческая память в устной и письменной традиции (Повесть временных лет и «Сага об Инглингах») / Е. А. Мельникова // Древнейшие государства Восточной Европы. 2001 год. - М.: Восточная литература, 2003. - С. 48-82.
15. Публичные лекции по геологии и истории Киева, читанные профессорами П. Я. Армашевским и В. Б. Антоновичем в Историческом обществе Нестора-летописца в марте 1896 года. - Киев, 1897.
16. Лебединцев, П. Г. Какая местность в древности называлась Ольговой могилой / П. Г. Лебединцев // Университетские известия. - Киев, 1876. - № 12. - С. 29-34.
17. Михайлов, К. А. Элитарные могилы Старой Ладоги на фоне погребальных традиций эпохи викингов / К. А. Михайлов // Ладога и Ладожская земля в эпоху средневековья. - СПб.: Нестор-История, 2006. - Вып. 1.- С. 47-53.
18. Панченко, А. А. «Дружина пирует у брега...»: на границе научного и мифологического мировоззрения [Электронный ресурс] / А. А. Панченко, Н. И. Петров, А. А. Селин. - Режим доступа: altladoga.narod.ru/newsarh/2005/pps.htm#17. - Дата доступа: 10.08.2015.
19. Назаренко, А. В. Русь IX века: обзор письменных источников / А. В. Назаренко // Русь в IX-X веках. Археологическая панорама. - М.; Вологда: Древности Севера, 2012. - С. 13-35.
20. Молдаван, А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона / А. М. Молдаван. - Киев: Наукова думка, 1984. - 240 с.
21. Высоцкий, С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв. / С. А. Высоцкий. - Киев: Наукова думка, 1966. - Вып. I. - 240 с.
22. Макаров, Н. А. Исторические свидетельства и археологические реалии: в поисках соответствий / Н. А. Макаров // Русь в IX-X веках. Археологическая панорама. - М.; Вологда: Древности Севера, 2012. - С. 449-459.
23. Комар, А. К дискуссии о происхождении и ранних фазах истории Киева / А. Комар // Ruthenica. - Київ, 2005. - Т IV - С. 115-137.
24. Леонтьев, А. Е. Восточноевропейские пути сообщения и торговые связи в конце VIII-X в. / А. Е. Леонтьев. Е. Н. Носов // Русь в IX-X веках. Археологическая панорама. - М.; Вологда: Древности Севера, 2012. - С. 387-401.
25. Цукерман К. Про дату навернення хозар до іудаїзму й хронологію князювання Олега та Ігоря / К. Цукерман // Ruthenica. - Київ, 2003. - Т II. - С. 53-84.
